1 2 3 4 
    
— А он не может пойти. Не может! — захлопотала белочка. — Он ходить не умеет. Он лазает.
    
Люся поджала губы — уж не разыгрывают ли ее? И сказала строго, с нажимом:
    
— Сейчас к доске полезет Плюмбум-Чоки.
    
Сначала из дырки посыпался мусор — зеленая труха. Затем закачался и задергался канат. Потом показалась длинная меховая лапа с цеплятельными пальцами. А затем вылез и сам Плюмбум-Чоки — большой ленивец в сиреневых трусищах по самую шею.
    
"Ничего себе площадка молодняка! Ни в одном зоопарке нет таких зверей!" — подумала Люся.
    
Плюмбум-Чоки медленно полз к доске. Вот он завис над ней, глядя на Люсю огромными спрашивающими глазами.
    
— Напишите свое имя и свой возраст в людовецкой системе.
    
Плюмбум начал царапать мелом что-то на доске. Люся не понимала:
    
— Что это? на каком языке? на людовецком? на меховом?
    
Чоки кончил царапать, а Люся так и не разобралась.
    
— Что он написал? — обратилась она к классу.
    
Весь класс, как один, встал на- передние лапы. Будто кого-то приветствовал. Люся даже оглянулась — не вошел ли кто?
    
Никого не было. А класс плюхнулся обратно. И все подняли лапы.
    
Больше всех тянулась белочка с первой парты.
    
— Можно я? Можно я?
    
— Можно.
    
— Он написал: "Свинцовый Чоки. Семь лет".
    
— На каком языке?
    
— На кверхногамном.
    
— Что это еще за язык такой — кверхногамный? — удивилась Люся.
    
— Это когда кверх ногами пишут. Он же так висит.
    
Люся повернулась к доске спиной и встала в позу ныряльщика. Так что доска предстала перед ней кверх ногами. И прочла: "Свинцовый Чоки.
    
Семь лет".
    
Теперь ей стало ясно все, кроме слова "свинцовый".
    
— Почему Свинцовый Чоки? Ведь нужно Плюмбум.
    
— Потому что плюмбум и есть свинец, — проскрипел ленивец. — Я — Свинцовый Чоки.
    
Он говорил, как по тарелке царапал.
    
— Спасибо, — сказала Люся. — Очень хорошо. Вот вам Вафельный Отметник. Откусите большой квадратурик.
    
Она подала Отметник Чоки. Он не доставал, а она не дотягивалась.
    
Тут Чоки рухнул вниз прямо на Люсю. Она даже перепугалась и шмыгнула под стол. Только Чоки не долетел до пола. Он повис на двух крючковатых лапах, как меховой ковер на веревке.
    
"Так бы его и треснула выбивалкой!" — подумала Люся. Но драться не стала. А солидно, как положено учительнице, вылезла из-под стола и подала Отметник ученику.
    
Плюмбум радостно отгрыз большую дольку и, сложившись, полез по канату в свою замусоренную дыру. В классе остался только резкий запах эвкалиптовых листьев.
    
Люся внимательно осмотрела все углы в классе. Нет ли где еще какой норы? Того гляди, утконос вылезет или питон.
    
— Теперь я бы хотела познакомиться… с юным пушистым созданием…
    
Маленькая белочка исчезла под партой.
    
— У которого такие толковые глаза… Такой застенчивый вид… Это создание, наверное, самое скромное во всем классе… очень любит грызть орехи, и сидеть под столом.
    
Бельчонок сидел под партой и в ужасе дергал джинсовую штанину волка:
    
— Это про тебя! Это про тебя! Волк оттолкнул белочку лапой:
    
— Не дергай! Сам знаю.
    
Он засмущался и, опустив глаза, пошел к доске. А белочка вылезла из-под парты очень довольная. Она покашивала глазами на Люсю и, наверное, считала себя самой хитрой в школе. В обеих системах — в людовецкой и в меховой. Еще бы! Она так здорово избежала вызова к доске!
    
— Прошу вас, дорогой интернатник, напишите свое имя.
    
"Юное пушистое создание" в виде лохматого дылды в джинсах и с пистолетами на боку нацарапало:
    
УСТИН ЛЕТЯЩИЙ В АБЛАКАХ.
    
Люся спросила у класса:
    
— Где ошибка?
    
Белочка с первой парты засверкала очками:
    
— Можно я? Можно я?
    
Она вышла из-за стола. И стало видно, как она хорошо одета. В яркую цветастую юбочку и жилетку. Она дописала:
    
С ТРУДОМ.
    
— Почему с трудом? — оторопела Люся.
    
— Как почему? Как почему? — захлопотала белочка. — Волкам трудно летать. Они не умеют же. Птицы умеют. Мыши умеют. А волки не умеют.
    
— Других ошибок нет?
    
— Нет, — ответила белочка.
    
— Я вижу, что есть.
    
Вперед важно, вперевалочку вышел Иглосски. Большой специалист.
    
Он зачеркнул букву "и" в слове "Устин" и написал "е".
    
— Устен? — удивилась учительница. — Почему Устен?
    
— У стен летает, — объяснил Иглосски. — В облаках у стен.
    
— При чем тут стены?! — завопила Люся. — Ошибка в этом слове. — Она показала на слово "аблака".
    
Весь класс принимал участие в исправлении написанного.
    
Образовалась целая спасательная экспедиция. К ней присоединился еще и Сева Бобров.
    
Зубастый Сева закричал:
    
— Я знаю! Я знаю! "Аблака" — это неправильно. Надо написать "яблака". Получится: "Устин, летящий в яблаках".
    
— В каких еще яблоках?
    
- В обычных, — пояснил Сева. — Он вокруг яблони летает.
    
От этих стен и яблок у Люси кругом пошла голова.
    
— Неужели никто не знает?
    
— Я знаю! — сказала Лаковая Молния. — Надо писать "в облаках".
    
— Правильно, — похвалила ласку девочка. — Вот вам кусочек Вафельного Отметника.
    
— А мне не дадут Отметника? — спросил устенный Устин.
    
Люся не знала, как ей быть — дать ему понюхать плитку вафли в наказание за неграмотность или, наоборот, похвалить его за старательность и отломить кусочек. Она решила угостить волка. А нюхательно-воспитательные меры пока отложить. Яблоковый Устин аж засветился от радости неярким серым светом.
    
Прогудел начинальник. Меховая братия забегала и замоталась, малышня повисла на Люсе.
    
— Что мы будем делать? — кричали они.
    
— Не знаю.
    
— Давайте в залезалки играть. Давайте!
    
— Это что такое?
    
— Игра такая. Надо на крышу залезть. Кто выше всех залезет, тот победил. А остальные его стаскивают, — объяснил ежик Иглосски. — В прошлый раз победил Мохнурка.
    
— И где он? — спросила Люся.
    
— В ночевальне лежит. Перебинтованный. Он слетел сверху и поцарапался по дороге.
    
— Это уже не залезалки, а бинтовалки получаются, — сказала девочка-учительница. — Только сегодня мы в это играть не будем. Мне пора домой. Меня папа с мамой ждут. Я боюсь, что мне дома "влеталки и разгонялки" устроят.
    
— Это хорошая игра, во "влеталки", — сказала белочка. — Это влетать куда-нибудь надо?
    
Зверята проводили Люсю, до ворот и долго махали лапами вслед и кидали вверх разные вещи. Эти вещи еще много времени взлетали над забором.
   
   
    
     
Междуглавие третье. СПИСОК МЕШАНИЙ УЧИТЕЛЯМ НА УРОКАХ СО СТОРОНЫ УЧАЩИХСЯ
    
    
Всю неделю ученица-учительница Люся Брюкина внимательно наблюдала за своими коллегами по учебе. Смотрела на тех, кто обучает, и на тех, кто обучается.
    
И вот что было замечено.
    ПОНЕДЕЛЬНИК
    
Спальников намазал доску воском, как лыжи. Поэтому Лушина, которая всю неделю учила арифметику с папой, не сумела даже написать условие задачи. Мел скользил. Учительница сердилась.
    
— Ты, Лушина, нарочно это сделала. Потому что урока не выучила.
    
— Я выучила, Мария Яковлевна. Это кто-то другой доску намазал.
    
— А вот мы сейчас проведем контрольную работу на вычитание дробей и выявим, кто у нас диверсант. Ясно, что отличники доску натирать не станут.
    
Кандидатами в диверсанты оказались: Спальников, Игорь Трофимов, Кира Тарасова и бедная Карина Мариношвили. Ей эта двойка была нужна больше всех. У нее и так по арифметике было две.
    ВТОРНИК
    
Великолепный Киселев подрисовал усы на портрете знаменитого писателя Маяковского. Он оправдывался:
    
— Все писатели как люди. И Чехов, и Толстой, и Некрасов, а он отрывается. Он какой-то ненастоящий, потому что без усов.
    
— А ты много читал Маяковского?
    
— Потому и не читал, что он без усов. Теперь начну.
    
— Теперь ты пойдешь домой и приведешь родителей, — говорила Эмилия Игнатьевна — завуч. Очень умная и опасная женщина. — Твой папа без бороды и усов. Но я думаю, он настоящий и всыплет тебе как следует, по-настоящему.
    
Язвительный Игорь Трофимов подумал и сказал:
    
— Вот учителя! Вот завучи! Человек в беду попал, а они острят, шутят. Нет, с такими людьми мы никуда не придем.
    СРЕДА
    
На родительском собрании сердился дедушка Киры Тарасовой:
    
Моя Кира говорит: "Если не купишь мне джинсы, я в школу не пойду. У нас все учащиеся в джинсах ходят. Даже директор. Я одна как из сельской местности в юбке югославской. Будто я отсталая". А где ж я ей эти джинсы возьму? Да ведь не простые надо, а фирмы Врангеля. Я ей говорю: "Этого Врангеля мы прогнали в революцию не для того, чтобы его штаны носить!" Она мне в ответ: "Темный ты, дедушка, ничего в истории не понимаешь. И в экономике. Вы ведь Врангеля прогоняли, а это Вранглер.
    
— А моя просит счетную машинку! — сказала бабушка Карины Мариношвили. — Я ей было купила в магазине харьковскую за двести рублей. А она кричит: "Ты что мне покупаешь? Ее же надо в розетку включать. У всех японские машинки на батарейках. Размером с записную книжку. Они их под партой держат. И считают незаметно от учителя. Я с таким ящиком что делать буду? Ты бы мне еще телевизор приобрела. Чтобы я под партой клуб кинопутешествий смотрела!" А где мне купить эту японскую машинку? Мы, уборщицы, редко ездим в Японию подметать. Мы все здесь работаем. На трех работах. Уймите внучку!
    ЧЕТВЕРГ
    
В классе событие. Пропал Главный Бумажный Получальник. То есть классный журнал. А так как Вафельного Отметника у нас не завели, пришлось притормозить школьные занятия.
    
В поисках журнала перевернули учительскую, кабинет директора и три тонны макулатуры, собранной энтузиастами-прогрессистами из второго "Б" класса. Они прогрессисты потому, что собирали макулатуру не по указанию руководства школы, а по велению сердца. Но журнала не нашли.
    
В конце дня пришла расстроенная отличница Королева и принесла журнал. Он был у нее в портфеле. Конечно, его похитила и запихнула туда не она. Это были чьи-то происки. Кто-то мечтал сорвать занятия по иностранному английскому языку.
    
Провели контрольную с целью выяснения знаний учащихся и с целью выяснения проискантов.
    
Кандидатами оказались Спальников, Игорь Трофимов, Кира Тарасова, блистательный Киселев и опять Карина Мариношвили. Ей эта двойка опять была нужнее всех. У нее по английскому была всего одна.
    ПЯТНИЦА
    
Киселев и Тарасова решили попробовать курить. Купили в ларьке пачку "Явы". Сказали, что для больного папы.
    
Тарасова красиво держала сигарету и по-красивому вытаращивала глаза.
    
Киселев сделал две затяжки и упал. Оказалось, сигареты были бракованные. В табачную машину попал эбонитовый шарик от ручки. И она его искрошила. Тренированные курильщики выдерживали с трудом.
    
Нетренированный Киселев чуть не пропал. На урок его привели под руки Трофимов и Спальников. Тарасова объяснила учительнице, что Киселев шатается, потому что тушил пожар. Вытаскивал пожарных из огня. У них была тренировка, а он не понял и спасал их за ноги.
    
Мария Яковлевна не очень верила в спасение пожарных. Несмотря на убедительную деталь в смысле тренировки. Но от Киселева так несло жженым эбонитом, что пришлось согласиться. И Киселева в качестве награды за правдивость пустили проветриться в коридор.
    
Там его увидел директор и сказал, что дышать свежим воздухом лучше всего во дворе с метелкой.
    
И народный спаситель пожарных целых сорок пять минут превращал школу в город-сад.
    СУББОТА
    
На уроке истории учитель Косолапов объяснял, что в средние века были феодалы — князья, их вассалы — помещики, и крестьяне, которые на всех работали.
    
На что быстрый разумом Киселев заявил:
    
— Точно. Как у нас в школе. Директор — феодал. Учителя — вассалы, а мы - крепостные крестьяне.
    
Учитель Косолапов разбушевался:
    
— Ничего себе крепостные! Барчуки вы! Живут в хороших квартирах.
    
Им тепло на квартиру доставляют, вместо дров. Воду на квартиру. Для них телевизор изобрели — к ним зрелища на дом приходят. Они лошадь не то что запрячь не сумеют, просто не видели ее никогда! А учителя с ними бьются, в их башки знания впихивают. Да раньше ни один сын императора в таких хороших условиях не рос.
    
И велел крепостному Киселеву к следующему разу составить режим дня среднего крестьянина средней полосы России в средние века. А еще лучше крестьянки. С учетом топки печки, кормления домашних животных. (Причем не попугайчиков, хомячков и морских свинок, а коров, овец, лошадей, птицы.) С учетом приготовления обеда, стирки и других мелких радостей.
    
К следующему разу выяснилось, что жизнь у крестьян средних веков была значительно тяжелее, чем у Киселева. Развлечений практически не было, если не считать работу в огороде — прополку и окучивание. Насчет каникул Киселев явно обходил крестьян. У них были только религиозные каникулы: Ильин день, пасха, рождество, может быть крещенские, и все!
    
А трехмесячных летних и всяких там зимних не было.
    
Да и в смысле еды сегодняшний крепостной Киселев далеко ушел вперед. В его школьной крепостной столовой был большой выбор блюд. И упитанные крестьяне младших классов за небольшую цену уничтожали продукты не хуже средневековой саранчи. И не только сельские щи да кашу, но и всевозможные пирожные. (Правда, с крестьянским уклоном: в виде корзиночек и картошки.) Особенным спросом, пользовался деревенский средневековый напиток "Пепси-кола".
    
Что касается быта, модными были средневековые джинсы, карманные магнитофоны с записями народных мелодий и жевательная резинка клубничная рижская.
    
Короче, жизнь сегодняшних Киселевских крепостных была во много раз лучше. И взрывчатая ситуация среди младших классов угасла. Все сразу успокоились, даже главный вождь всех школьных волнений, неформальный лидер — знаменитый Стенька Киселев.
   
   
    
     
Глава четвертая. ХЕНДРИКИ ПРИЛЕТЕЛИ
    
    
Вот оно — новое воскресенье. Вся меховая мелкота с воплем выкатилась навстречу девочке Люсе. Они ждали ее у самых ворот дачного поселка. Очевидно, о ее приезде они узнали от дежурного по нюхоскопу.
    
Там, на балконе, наверняка дежурил загадочный перебинтованный Мохнурка — победитель игры в залезалки. Потому что его среди встречающих не было.
    
Люся и зверята в обнимку пошли в поселок к интернатскому зданию.
    
Застенчивая белочка в очках сказала Люсе:
    
— Мой пап приехал.
    
— Может быть, папа?
    
— Нет, мой пап! Пап — это же он. Вот он и приехал. А если бы мама, то она приехала бы.
    
— Вон ее пап стоит! — сказала Фьюалка. — Видите, рядом с Мехмехом.
    
У дверей в класс, на крыльце, стоял Мехмех в легкомысленной зеленой шляпке с украшениями. А рядом — невысокий, начинающий полнеть белк. В светлом плаще с красиво поднятым воротником.
    
— Здравствуйте, — шагнул он навстречу Люсе. — Это вам. От папо-мамовского собирания.
    
Он протянул маленький прозрачный флакончик с зернышками.
    
— Что это такое? — удивилась Люся.
    
— Камертоновые семена. Целая музыкальная октава. Их надо посадить в землю и поливать купоросовой водой.
    
— И что получится?
    
— Музыка из живых цветов. Они будут тихонечко звенеть от ветра. И играть разные мелодии. Вы очень обрадуетесь.
    
— Спасибо, большое спасибо, — сказала Люся.
    
Про светомузыку она когда-то слыхала. Но про музыку из цветов…
    
Интересно, а бывает дерево-музыка? Наверное, бывает. Тогда, значит, есть и целые лесо-симфонии у них… У кого у них? У меховых интернатников.
    
— А что такое папо-мамовское собирание? — спросила она.
    
— Обычный родительский комитет, — пояснил Меховой Механик.-
    
Родители учеников к вам очень хорошо относятся. Интернатники в своих письмах только про вас и пишут.
    
— Очень хорошее пишут, — сказал улыбчивый пап. — Можно я у вас на уроке посижу? Мне интересно посмотреть, чем живет сегодняшняя молодежь.
    
— Сидите, пожалуйста, — сухо сказала Люся ("Тоже мне, меховой инспектор из роно!") и пошла в директорскую за Получальником.
    
По Получальнику она выяснила, что неопрошенными в ее классе оставались только хитрющая белочка в очках с первой парты (та самая, к которой приехал пап) и загадочный Мохнурка. Который в Получальнике записан не был. Может быть, он сидит на потолке, в дыре вместе с сиреневотрусовым… трусным… В дыре вместе с Плюмбум-Чоки?
    
В классе все были на своих местах, и все встали на задние лапы.
    
Причем представитель папо-мамовского собирания сделал то же самое. И парта под ним скрипела.
    
— Блюм, — сказала Люся через минуту. Все блюмкнулись.
    
— Кто у меня еще ни разу не был у доски? — спросила Люся, в упор глядя на белочку с первой парты. Ее звали Цоки-Цоки. — Кто еще ни разу не отвечал?
    
— Мохнурка! Мохнурка! — захлопотала белочка. — Он еще ни разу не отвечал.
    
— А где он? Он здесь? — спросила Люся.
    
— Здесь! Здесь! — волновалась белочка. — Он в печке сидит.
    
Люся удивилась и прошла по классу вдоль стенки с печкой.
    
— Что он там делает?
    
Дверца печки раскрылась, и появилась хитрая усатая мордочка.
    
Черная-пречерная, как кусок темноты. Мордочка сверкнула глазами и сказала:
    
— Я там прячусь.
    
— От кого?
    
Дверца снова перелистнулась:
    
— От света.
    
И дверца захлопнулась. Люся обратилась к ученикам:
    
— Кто мне объяснит, почему юный Мохнурка сидит в печке? И почему он прячется от света?
    
Все интернатники подняли лапы вверх. Даже хулиганистый Кара-Кусек.
    
— Скажите вы, — попросила Люся Лаковую Молнию. Фьюалка встала из-за парты и сказала:
    
— Он норный.
    
Дверца печки приоткрылась на спичечный коробок, и высунулся кусочек носа:
    
— Я норный. Я очень норный.
    
Фьюалка продолжала:
    
— Все норные боятся света. Живут в темноте.
    
— Очень живут! Очень живут! — забормотал носик из печки.
    
— Спасибо, — поблагодарила Люся Фыоалку. — Но что же, он все время так и сидит в печке? Или его приносят сюда в чемодане? Или у него есть сюда подземный ход из спальни?
    
Лаковая Молния разволновалась. Она стала цокать, сокращаться и вытягиваться:
    
— Его не но-йс-сят в цеймодане. Его в ойсках, в оцках нойсят… Он сам ойски нойсит. Церные.
    
— Ношу! Ношу! — прокуковал Мохнурка из печки, как кукушка из часов. — Черные очки. Очень черные.
    
Разговор запутывался, и вмешался еще один разъяснитель — Сева Бобров. Он так объяснил:
    
— Девочка Люся, он из кротовых. Они под землей живут. Они темноту любят. А на улице очки носят темные. От солнца.
    
— Да! — затараторила Цоки-Цоки. — У меня простые очки, стеклянные.
    
А у него черные.
    
— Где же его очки? — спросила Люся. — Почему он без них?
    
— Можно я скажу? — закричал ежик Иглосски. — Когда он в залезалки играл, они разбились.
    
— Очень, очень разбились! — закуковал Мохнурка.
    
— Его перебинтовали, и он выздоровел, — продолжал ежик.
    
— А очки перебинтовать не удалось! — горестно высунулся крот из печки, как из справочного окошка.
    
— А ну, малыш, примерь вот это! — раздался голос с задней парты.
    
Это белочкин пап достал роскошные противосолнечные очки.
    
Всеволод Бобров взял очки и засунул их в печку. Дверца распахнулась, и оттуда торжественно выбрался наружу упитанный кротенок. Черный-пречерный, и вдобавок весь в саже.
    
Он подошел к Люсе, протянул ей лапу и вежливо представился:
    
— Мохнурка Великолепный.
    
Люся пожала лапу и увидела, что она тоже в саже.
    
— Вот что, уважаемый Мохнурка, возьмите веник и подметите себя.
    
Потом пойдите на пруд вместе с Бобровым и вымойтесь как надо. После этого мы будем знакомиться.
    
Мохнурка не стал бунтовать. Он взял веник и стал смахивать на всех сажу.
    
— Не подметается! — сказал он, пытаясь хлестать себя, как в бане.
    
— Можно я его подмету? Можно я? — захлопотала белочка. — Я и пропылесосить могу.
    
— Хорошо, — разрешила Люся. — Берите этого очень норного юношу, отчистите и приведите обратно.
    
Троица с удовольствием удалилась. А Люся сказала:
    
— Сегодня мы будем проходить… будем… мы будем разбирать предложение на составные части.
    
Она сложила руки за спиной и важно зашагала по классу.
    
— Возьмем хотя бы такое предложение. — Она задумчиво посмотрела на потолок. Там предложения не было… На учеников. Они не подсказывали.
    
На белочного папа… Он сам ждал, что же возьмут? И наконец в окне она увидала. Там было предложение: "Грузовик едет". — Возьмите ваши тетрадки и запишите такое предложение.
    
Лохматый Устин в облаках поднял лапу:
    
— Учительница девочка Люся, а что такое тетрадки? Люся подумала и вытащила из портфеля тетрадку по английскому и показала ее классу.
    
Только издалека. (Кому хочется вблизи показывать свою тройку за контрольную.)
    
— Учительница девочка Люся, — сказал Устин, — мы не знали, что это называется тетрадка. Мы называем это — листалка. Бывает листалка в клетку, а бывает в ромбик или в горошек. Какую достать?
    
Что делать с ромбиковой листалкой или горошиковой, Люся не знала.
    
Но виду не подала:
    
— Дорогие интернатники, достаньте листалки в клеточку. И возьмите писалки.
    
Интернатники зашуршали.
    
— И напишите в листалках такое предложение:
    
ГРУЗОВИК ЕДЕТ.
    
Меховые школьники как по команде свесили языки направо и стали писать.
    
Люся ходила по рядам и смотрела в тетра… то есть в листалки.
    
Каких там только ошибок не было! И "грузАвик", и "кузовик". И было сказано, что он "едИт" и даже что он "йедёт".
    
Люся спросила:
    
— Из каких частей состоит это предложение? Пусть ответит ученик Биби-Моки.
    
Биби-Моки выбрался из-за парты, и стало видно, что он не ученик, а ученица. Потому что Биби-Моки была в ярко-зеленой короткой юбочке.
    
Она сказала застенчивым голосом:
    
— Из двух частей. Из действователя и действа.
    
— Правильно, — сказала Люся. Хотя она впервые в жизни слышала про действователь и действо. Она знала, что есть подлежащее и сказуемое. - А теперь мы расширим это предложение и запишем его так:
    
СИНИЙ ГРУЗОВИК ЕДЕТ С ДРОВАМИ ПО ДАЧНОМУ ПОСЕЛКУ.
    
Все ученики снова вытащили языки и заработали. И снова в тетрадях появились "КрузАвики", "пАселки" и даже возник какой-то загадочный "е-дед с дровами".
    
Отворилась дверь. Интернатники сделали стойку на лапах. Только зря, потому что вошла бригада, брошенная на чистку Мохнурки.
    
Мохнурка начальственно сказал:
    
— Блюм!
    
В этот раз он был чистый, но мокрый. Хоть развешивай его на канате сушить.
    
"Куда бы его пристроить?" — подумала Люся. На плане в Получальнике Мохнурки не было.
    
— Есть у вас свое место? — спросила Люся.
    
— Нет, — ответил крот. — Я сверхнормный.
    
"Мало того, что он норный, он еще и сверхнормный! — подумала Люся. — Не сажать же его в печку".
    
Девочка взяла стул и устроила Мохнурку рядом с Иглосски.
    
— Давайте я тоже буду учитель? — предложил он, подняв на Люсю черные очки. — Я буду ваш заместитель.
    
— Нет! — рассердилась Люся. — Ты не будешь учитель. Ты будешь отвечатель. Вот видишь, на доске написано предложение:
    
СИНИЙ ГРУЗОВИК ЕДЕТ С ДРОВАМИ ПО ДАЧНОМУ ПОСЕЛКУ.
    
— Из каких частей оно состоит? — Люся посмотрела на Мохнурку.
    
— Из… из… из вот каких. Из грузовика и поселка.
    
— И все?
    
— Нет не все. Еще из колес, из кузова, из кабины, из шофера, из дач, из много-много дров…
    
— Ты ничего не забыл? — ехидно спросила учительница.
    
— Он шины забыл! — закричал Бурундуковый Боря.
    
— Еще горин! — подпрыгнул на задней парте тушканчик.
    
— Какой такой "горин"?
    
— Который в моторе горит. Без него машина не уедет.
    
— Нет, дорогие интернатники, это мы с вами никуда не уедем, если так будем предложение разбирать на части. Как мы уже выяснили, в этом предложении есть действователь — "грузовик" и действо, то есть действие, — "едет". В моей людовецкой школе действователь называют подлежащим, а действование — сказуемым. А что можно сказать о слове "синий"? Какой это член предложения?
    
— Синий, — сказал Мохнурка.
    
"Сам ты синий!" — чуть-чуть не закричала Люся. Потому что с появлением этой темноты из печки жизнь в классе явно осложнилась.
    
— Это определение. Это слово определяет, какой грузовик. Описывает его. Рассказывает о нем. Характеризует его. Понятно? — спросила она у красавицы ласки с первой парты.
    
— Понятно, — ответила ласка.
    
— Значит, как называется этот член предложения?
    
— Характеризователь.
    
— Допустим… Есть еще характеризователи в предложении?
    
— Есть, — ответила ласка. — Слово "дачный".
    
— Правильно. А больше нет?
    
— Больше нет.
    
— Нет есть! — возразил Мохнурка.
    
— Да? — удивилась Люся. — Какие же?
    
— Там дрова березовые. Я сам видел.
    
— Что ты там видел, не имеет значения. Имеет значение то, что написано на доске. А на доске нет такого характеризователя - "березовые".
    
Потом Люся задумалась и спросила:
    
— Каких характеризователей еще нет на доске? Пусть, кто знает, скажет.
    
— А можно про дрова? — спросил Сева.
    
— Конечно, можно.
    
— Они невкусные.
    
— Почему?
    
— Потому что березовые. Если бы осиновые, были бы вкуснее.
    
— Я не пробовала ни осиновых, ни березовых, — сказала Люся. — Но я тебе верю. Еще что мы можем сказать о грузовике и о поселке? Вот вы скажите, — обратилась она к Биби-Моки. — Хотя бы про шофера. Что мы можем про него сказать?
    
— Что он холостой.
    
— Почему? — удивилась Люся.
    
— Потому что он дрова возит.
    
Люся так удивилась, что не знала, что и сказать.
    
— А что? Она права, — вмешался Цоки-Цокин пап. — У нас на дрова всегда молодежь бросают. И на уголь. И на снег. А солидные водители возят дорогие товары. Я, например, хендрики вожу.
    
Люся поняла, что она скоро запутается в хендриках, дровах и холостых грузовиках. Она сказала:
    
— Все. У нас хватит характеризователей. Теперь мы вставим их в предложение. Вот что получится:
    
СИНИЙ И СИЛЬНЫЙ ГРУЗОВИК С МОЛОДЫМ ХОЛОСТЫМ ШОФЕРОМ ЕДЕТ ПО
    
ДАЧНОМУ ПОСЕЛКУ С БЕРЕЗОВЫМИ НЕВКУСНЫМИ ДРОВАМИ.
    
Прогудел начинальник.
    
В кабинете директора белочкин пап подошел к Люсе:
    
— Я просто восхищен вами. Вы так хорошо все объясняете. — Он повернулся к диру: — Оказывается, предложения состоят из дров. А солидные люди возят хендрики.
    
— Кстати о хендриках, — сказал дир Люсе, — вы сегодня получите аванс. А сейчас я хочу вас угостить.
    
На столе стоял поднос с фруктами горкой. Фрукты были какие-то неведомые. Они были фиолетовые и напоминали баклажаны. Баклажаны, опоясанные застежкой "молнией".
    
Если "молнию" потянуть, появлялась земляничного цвета мякоть. По вкусу — смесь ананаса с грецким орехом. И непонятно было: то ли их упаковывают в кожуру с "молнией", то ли они так и растут.
    
Внутри была глубокочерная косточка.
    
Дир и белочкин пап эти косточки прокалывали специальными спицами.
    
— А то они высыхают, сжимаются и начинают взрываться, — пояснил Меховой Механик.
    
— И как? — спросила Люся. — Сильно?
    
— Очень сильно. Они выплевывают темноту. Получается такая черная клякса метров на двадцать.
    
— Поэтому косточки мы малышам не даем, — сказал пап Цоки-Цоки. - Плоды даем, а косточки вынимаем.
    
— Они их держат в воде, — объяснил директор, — а потом вынимают, сушат и устраивают взрыв.
    
— Объясните, как они это делают, — попросила Люся.
    
— Да очень просто! — сказал пап. — Они их высуси… вышуси… То есть сушат и везде раскладывают. Как эти семена начнут взрываться!
    
Кругом ночь и никаких занятий. Мы тоже в молодости так делали.
    
— А как эти фрукты называются?
    
— Жахтрили, — ответил дир. — А семена называются жахты.
    
В это время подошли ученики и выстроились в очередь у окна.
    
Белочкин пап стал выдавать им жахтрили и отбирать у них косточки. А Мехмех отозвал Люсю к себе за стол для серьезного разговора.
    
— Уважаемая Люся. У нас к вам два дела, — начал директор. — Скажите, пожалуйста, что такое комиссия из области?
    
— Не знаю, — ответила Люся. — А что случилось?
    
— Сегодня утром к нам пришла одна женщина. Она сказала, что она - товарищ Клюева и что она — комиссия из области. Она спросила, есть ли у нас выписка о нашем создании? Кому мы принадлежим — Министерству просвещения или Министерству пушной промышленности? И просила подготовить все документы. Вы не знаете, как это сделать?
    
— Не знаю, — сказала Люся.
    
— Еще она посмотрела учеников и сказала, что они не соответствуют инструкции. Как нам быть?
    
Люся подумала, что учеников, наверное, надо постричь и одеть в школьную форму. А может быть, в спортивную. Тогда они будут немного соответствовать. Но не решилась сказать это Мехмеху.
    
Люся ответила строго:
    
— Я не знаю, как быть. Я с папой посоветуюсь. Он у меня журналист и все про инструкции знает.
    
— Очень хорошо, — сказал дир. — Этим вы поможете. Теперь второе дело. Девочка Люся, у деньги?
    
— Есть. Один рубль.
    
— А много денег? Чтобы купить двойной домашний говоритель?
    
Люся сразу догадалась, что это телефон.
    
— Столько денег у меня нет. Но если очень надо, я попробую достать.
    
— Нам обязательно нужно купить один говоритель и провода.
    
Пожалуйста, отмените урок и поезжайте в город в магазин. Выручите нас, девочка Люся. Мы вам потом все объясним.
    
— Прямо сейчас ехать?
    
— Сейчас.
    
— Но пока я съезжу туда и обратно, вечер будет.
    
— Очень нужно, девочка Люся.
    
Люся не стала миндальничать и любопытствовать. Наверное, телефонный аппарат был нужен Меховому Механику не на шутку.
    
У Киры Тарасовой были общественные деньги. Собранные на посещение Большого театра. А так как посещение откладывалось из-за трудностей с билетами, все понемногу пользовались этими деньгами, как подпольным банком.
    
Около выхода из поселка Люсе попался какой-то мрачный охотник с ружьем.
    
"Зачем ружья выдают мрачным людям? — подумала Люся. — Надо, чтобы выдавали только веселым".
    
Но тут же она поняла, что веселым людям ружья не нужны. Им и так хорошо, веселым людям. Без ружей.
    
… Кира Тарасова минут двадцать выпытывала у Люси, зачем ей деньги.
    
— Мне надо купить телефонный аппарат.
    
— Может быть, югославскую сумку? Или шведские колодки в обувном магазине?
    
— Честное слово, телефонный аппарат.
    
— У тебя же есть.
    
— Это не мне. Это одному знакомому.
    
— Он в каком классе?
    
— Он — директор.
    
— Красивый? Брюнет или блондин?
    
— Он полосатый. Одна полоса блондин, одна — брюнет. В одном месте, на затылке, немного лысик.
    
Тут Кира Тарасова восстала:
    
— Если ты мне не скажешь, что ты хочешь покупать, я тебе не дам общественные деньги.
    
— Возьми свои общественные деньги, — сказала Люся. — И пойдем в магазин "Орбита". Ты увидишь, что я буду покупать.
    
Кира Тарасова долго мурзала по разным местам — доставала деньги из потайных углов и тряпочек. Наконец она насобирала шесть общественных трешниц и три общественных металлических рубля. И девочки вышли из дома.
    
В магазине "Орбита" им не очень обрадовались. У продавцов были более важные дела, помимо продавания и обслуживания. Какая-то охватила их общая задумчивость. Осенняя. Но после определенной настойчивости со стороны Люси, а главным образом Киры, телефонный аппарат им продали. И большой моток проводов.
    
Теперь Кира поняла, что деньги нужны для телефона. Но не успокоилась, а даже наоборот:
    
— Где ты его будешь ставить?
    
— Это у меня в дачном поселке. Поехали, и все увидишь. Кира никогда в жизни не встречала блондино-брюнетика, а местами лысика. Но ехать она отказалась:
    
— Из-за какого-то полулысика ехать за город на ночь глядя! Поезжай одна.
    
И Люся отправилась одна.
    
Ехать в электричке было еще туда-сюда. На станции в это время было совсем неуютно. Дул ветер и страшно качались фонари. Они швырялись в разные стороны темнотой.
    
Люся оказалась единственной пассажиркой, сошедшей на платформе. И тут ее ожидал сюрприз.
    
Вдруг засветились, засверкали фонари. И вся меховая орава высыпала навстречу девочке. Они схватили Люсю под руки и потащили к совершенно необыкновенного вида машине. С одной стороны, машина была старинная, окнастая, как карета, с ненужными медными и никелированными штучками.
    
С другой — в ней чувствовалась какая-то неведомая сила, непривычной мощности двигатель.
    
Меховой Механик открыл перед Люсей дверцу и сел рядом с ней на заднее сиденье. За рулем был важный-преважный Цоки-Цокин пап. Рядом с ним сидела сама Цоки-Цоки.
    
Интересно, что руля в машине не было. В руках, то есть в лапах, Цоки-Цокиного папа была коробочка с круглыми ручками и блестящими рычажками.
    
Пап тронул один рычаг, и включились мощные фары. Как будто рядом ехали, две электрички. Все стало белым.
    
Пап тронул другой рычаг, в машине что-то мощно и бесшумно заработало, закрутилось. И она тронулась.
    
Меховая ребятня бежала следом, размахивая фонарями. И даже ветер и плохая погода отступили.
    
Машина повернула с дороги к воротам поселка. Вдруг поворачивающийся луч света выхватил из тьмы человека. Он был с ружьем.
    
Человек метнулся в сторону, пытаясь выскочить из луча, но упал.
    
Кажется, сейчас машина налетит на него. Будет удар…
    
Но машина резко дернула носом и, взмыв, проплыла над упавшим.
    
Внизу под днищем что-то брякнуло.
    
Отъехав метров десять, белочкин пап выпрыгнул из висящей над дорогой машины и достал ружье, прилепившееся снизу.
    
— Электрическое притягивание, — пояснил он Мехмеху.
    
Переломил ружье, вынул из него патроны, а ружье положил на дорогу.
    
Машина снова тронулась. Человек остался сидеть на земле. При этом он ругался злыми словами.
    
Когда подъехали к интернату, мелкота обсыпала Люсю:
    
— Вы видели Темнотюра? Вы видели Темнотюра?
    
— Видела, — ответила Люся. — Это и есть Темнотюр?
    
— Да.
    
— Он очень нападательный, — сказал Сева Бобров.
    
Мехмех велел даже добродуши и забыванты включить на полную силу, - добавил Иглосски.
    
— Что это такое — добродуши и забыванты? Мелкота задумалась.
    
— Это такие добродуши и забыванты, — объяснил Иглосски.
    
— Это такие добродуши и такие забыванты, — еще подробнее растолковал Сева.
    
Меховой Механик позвал Люсю в кабинет, и она так ничего и не поняла из объяснений Севы и Иглосски.
    
— Девочка Люся, — сказал дир. — Мы вам очень благодарны за говоритель.
    
— Очень-преочень! — добавил белочкин пап.
    
— А теперь посмотрите, пожалуйста, сюда. — Он раздернул шторы на стене. — Это карта дачного поселка.
    
С трубкой во рту и с важной походкой Мехмех был очень внушителен и напоминал не очень крупного военного руководителя.
    
— Покажите, пожалуйста, на карте дома, в которых есть телефоны.
    
Люся задумалась:
    
— На станции есть телефон у кассирши. Еще два автомата на Москву - за платформой. Один автомат вот здесь, около правления. Он, правда, плохо работает. В самом правлении есть телефон. На зиму его переносят в дом сторожа. Есть еще телефон вот в этой даче, у замминистра газового хозяйства.
    
Все указанные объекты Меховой Механик отметил крестиком. Белочкин пап тоже хлопотал у карты, заглядывая через плечо дира.
    
— Большое спасибо, девочка Люся.
    
— И от всего папо-мамовского собирания спасибо, — добавил пап.
    
— Теперь вам пора домой, — сказал директор. — Каретный перемещатель мы брать не станем. Он слишком велик… Я просто дам вам провожатых из интернатников покрепче. Они вас проводят до станции. Хорошо?
    
— Большое спасибо, дир.
    
— Вот вам на дорогу. — Он протянул девочке фиолетовый жахтриль. - Угощайтесь.
    
— До свидания, дир. До следующего воскресенья. — Она улыбнулась Цоки-Цокиному папу: — До встречи.
    
Как только она вышла на крыльцо, на ее руке повис Мохнурка Великолепный. Он был прекрасным сопровождающим в ночное время. Потому что в темноте видел лучше, чем днем. Больше никого не было. Они шли вдвоем.
    
Правда, потом у станции оказалось, что были Снежная Королева и Лаковая Молния. Просто они бесшумно скользили спереди и сзади, как невидимое прикрытие.
    
А Мохнурка болтал, что ему кажется, что Мехмеху кажется, что, кажется, есть какая-то опасность для интерната. Со стороны Темнотюра и проверяльщиков. И что Мехмеху это кажется зря. Потому что погода прекрасная, особенно ночью. Темнотюр просто пьяница. И вся его компания такая. А выясняльщики просто выясняют и проверяют.
    
На станции Люсина охрана спряталась в темень.
    
Подошла электричка.
    
В пустом вагоне было тепло и уютно. Две бабушки вязали на спицах.
    
Люся пристроилась к ним и задремала.
    
Жахтриль она решила не есть. А показать завтра в школе своей задушевной подруге Кире Тарасовой.
   
   
    
     
Междуглавие четвертое. ТАМ МОХНУРКА, ЗДЕСЬ КИСЕЛЕВ
    
    
С жахтрилем вышла история.
    
Люся вынула его из сумки с учебниками и положила в стол. И пошла к ребятам. А когда вошла в класс на урок, жахтриля не было.
    
— Кто взял жахтриль? — спросила она у Киры Тарасовой.
    
— Не знаю, не знаю, — сказала Кира. — Я видела здесь только фиолетовый кошелек, набитый вареньем.
    
— И где он?
    
— Его Киселев у меня выхватил.
    
— Эй, Киселев, отдай жахтриль!
    
— Нет у меня.
    
— Отдай, тупица.
    
Люся допустила ошибку. Потому что разозлилась. Киселев разозлился еще больше:
    
— Сама ты тупица! Брюква несчастная!
    
Я вижу, на третьей парте бушуют страсти, — сказала, входя, учительница Ирина Вадимовна. — Поэтому я прощу Брюкину пойти к доске.
    
Люся безрадостно отправилась за отметкой. Урока она не выучила.
    
— Если я правильно помню, — сказала Ирина Вадимовна, — мы проходили склонение числительных. Прошу просклонять "полторы бочки варенья".
    
Люся горестно начала:
    
— Именительный — кто, что? Полторы бочки варенья. Родительный - кого, чего? Полторы бочки варенья. Винительный — кого, что? Полторы бочки варенья. Творительный — кем, чем? Полторем бочкем вареньем. Предложный — о ком, о чем? О полтором бочком варенья.
    
"Что-то я не так делаю", — поняла Люся под конец. Потому что у нее все расплылось, появились какие-то загадочные бочкомы и полторемы.
    
Что такое домком, Люся знала. Это домовый комитет. А что такое бочком? Это комитет по бочкам?
    
— Блистательный ответ, — сказала учительница. — Я буду вам очень благодарна, если вы все это запишете на доске.
    
Люся стала записывать полторемы и бочкемы, Ирина Вадимовна сказала:
    
— Получается так, что дикий человек пришел сюда в класс и пытается изъясняться на малознакомом русском языке. "Чем вы гордитесь?" - "Полторой бочкой варенья". — "Чем, чем?" — "Полторем бочкем". Прэлестно!..
    
— Кто скажет, как правильно? — спросила учительница у класса.-
    
Ну-ка, Тарасова, чем мы гордимся?
    
— Полторами бочками варенья.
    
— Спасибо. Тоже дикая девочка. Не полторами, а полутора. Неужели так трудно запомнить одно простое правило. В именительном, винительном пишем полторы. В остальных падежах мы пишем полутора. Садись, Брюкина, два.
    
Невеселая девочка-учительница Люся побрела на свое место. Она еще таила надежду, что Ирина Вадимовна не поставит двойку в Большой Бумажный Получальник. Но Ирина Вадимовна вписала туда эту несчастную получалку.
    
Более того, она еще попросила у Люси малый домашний получальник, то есть дневник, и вписала двойку туда.
    
Зато когда Люся вернулась за парту, она увидела в столе жахтриль.
    
Половина содержимого в нем была на месте, а половина была аккуратно срезана ножом. И не было самого главного — жахта. То есть косточки.
    
Жахт оказался очень удобной штукой. Он был каплевидной формы и скользкий. Если зажать его между пальцами и надавить посильней, он мог выскочить как из пушки и шлепнуть кого-то в лоб со страшной силой. И еще рикошетил в соседа.
    
— Бьем по Трофимову и в угол к Спальникову! — сказал Киселев и щелкнул косточкой.
    
Косточка скользнула по затылку Трофимова, изменила направление и шлепнула Спальникова в щеку, Спальников тотчас же схватил косточку, облизал ее и выстрелил в Киселева.
    
— Отдай! — закричала Люся Киселеву. — Отдай, а то как тресну!
    
— Она, видите ли, треснет! — сказал Трофимов. — Она, видите ли, хрустальная! Девочка-ваза!
    
— Девочка-ваза! Девочка-ваза! — подхватил Киселев. — Ваза наподобие унитаза. — И он запрятал косточку в карман.
    
"Ах, так! — подумала девочка-ваза. — Не буду у тебя отбирать жахтриль! Посмотрим, что выйдет".
    
И вот что вышло.
    
Шел себе Киселев из школы. Банку гуталинную гонял. Шел и радовался. Как маршал в отпуске.
    
Как раз автобус подъехал, двери открыл. И не надо Киселеву в автобус. И денег нет. И едет автобус в другую сторону. И все равно Киселев — прыг туда! Как хорошо проехать мимо зоопарка! И места свободные в автобусе есть. Так и приглашают.
    
Едет Киселев, Москву осматривает. Все ли в порядке? Все ли пешеходы идут куда надо? Все ли памятники на местах правильно стоят?
    
А билета Киселев не берет.
    
Ликует, радуется. Как маршал в отпуске.
    
А тут контролер появился. Откуда он возник, опытный Киселев не понял. Такое впечатление, будто он шапку-невидимку снял и сразу перед Киселевым вырос. Который в это время расслабился и за порядком в городе следил.
    
— Ваш билетик.
    
Засуетился опытный Киселев, стал по карманам шарить, на пол смотреть:
    
— Где-то тут он только что был.
    
Да контролер тоже, видно, опытный попался, бывалый:
    
— Был, да сплыл. В таком случае тоже штраф платят.
    
Ничего не нашел Киселев. И взял его контролер за руку и вывел из автобуса милиционеру сдать.
    
Милиционер посмотрел на Киселева и говорит:
    
— Давай дневник. Если есть пятерки, отпустим тебя. Если нет, придется родителей вызывать.
    
Но контролер не согласен:
    
— При чем тут родители? При чем тут пятерки? Если он без билета ехал, пусть штраф платит — три рубля.
    
Милиционер задумался и возразил:
    
— А при том, что этот молодой человек такой большой денежной бумажки и в глаза не видел. Три рубля — шутка ли! Какого они цвета?
    
Киселев не помнил, какого они цвета, но очень боялся сказать правильно. Тут на его счастье в кармане у него что-то как жахнет! Даже дырка сбоку получилась — брюки продырявились.
    
И выскочила на улицу большая черная… как бы это сказать… клякса не клякса, дырка не дырка. В общем, небольшая ночь. Местного значения. Метров на двадцать в диаметре.
    
Милиционер хвать Киселева за руку. Контролер — хвать.
    
Вся улица замерла. Машины, пешеходы и троллейбусы — все остановились.
    
А когда тьма рассеялась, на середине тротуара стоял контролер и держал за руку милиционера. Стоял милиционер и держал за руку контролера. А Киселева не было.
    
Испарился. Изжахтрился.
    
А три рубля, между прочим, зеленого цвета.
   
   
    
     
Междуглавие пятое. ПАПО-МАМОВСКОЕ СОБИРАНИЕ В ЛЮСИНОЙ ШКОЛЕ
    
    
Учительница Ирина Вадимовна вела родительское собрание. Папо-мамовское собирание, говоря по-интернатски.
    
— В общем, если не принимать во внимание успеваемость, наши ребята учились хорошо. Что касается поведения, здесь хвастать нечем.
    
Спальников принес в класс будильник. На всех уроках его стал заводить.
    
Между прочим, когда у него спросили, откуда у него возникла такая идея, он сказал: от папы. В молодости папа с друзьями так поступали.
    
Они всем классом приносили в школу будильники и звенели. Я очень благодарна товарищу Спальникову-старшему за наставления сыну. Они сильно облегчают нам учебный процесс. Но мне помнится, в послевоенные годы кое у кого из детей и патроны в карманах встречались. И если товарищ Спальников найдет в своих архивах гранату, пусть он не дает ее сыну в школу. Нам здесь только противотанковых гранат не хватает.
    
Теперь о Карине Мариношвили. У меня такое ощущение, что она в школу ходит, как на танцы. Зато на танцы ходит, как в школу. Когда она собирается на школьный вечер, она серьезная девочка, вдумчивая и танцует на вечерах, как десятиклассница. А когда она идет на арифметику, она не готова, несобранна, уроки не учила. Единственно, что ногти накрасит и брови. И туфли наденет на высоком каблуке. Но для учебы этого мало. И если родители Карины такие обеспеченные люди, не надо это демонстрировать в школе. У девочки есть шуба. Французские сапоги. Затемненные очки на пол-лица. У нас сейчас не каждая учительница может так одеваться, как она. А о детях и говорить нечего.
    
Кто здесь из родителей Мариношвили?
    
— Из родителей никого нет. Есть из бабушек. Это я.
    
— Вам не кажется, что вы балуете девочку? — спросила Ирина Вадимовна. — Вы где работаете?
    
— В Большом театре.
    
— Это и заметно. Ваша внучка ходит в школу как из дома моделей. Не каждая семья может так зарабатывать. Не надо все это выставлять напоказ.
    
— Да я уборщицей работаю! В Большом театре полдня пыль вытираю, полдня в Торговой Палате. И еще успеваю вечернюю смену в Госплане прихватить. Там знаете как мусорят? У меня заработок небольшой.
    
— А почему девочка так одета?
    
— Она говорит: "Не купишь шубу, в школу ходить не стану. У нас все в шубах ходят. А туфли на высоком каблуке просто заставляют носить. Если каблук меньше трех сантиметров, его отламывают. Я, — говорит, — в нашей школе, как золушка. Самая неприхотливая". Поэтому я и стараюсь для внучки. И еще она говорит, что их школа показательная. Их иностранцам все время показывают. И приезжающим из других городов.
    
Родители остальных учеников задумались. Много неожиданного и полезного узнали они из сообщения Карининой бабушки.
    
Встал папа ученицы Катялушиной… То есть Кати Лушиной:
    
— Вам хорошо, — замахал он руками точь-в-точь как это делала его дочка, — вы на трех работах работаете. Да в таких учреждениях. А я всего лишь кандидат наук. В авиационном институте. Я за вашей Кариной не угонюсь. Где я ей, своей дочке, французские сапоги куплю? Если я их жене купить не могу.
    
— Недавно в ГУМе были! — раздался чей-то жаркий шепот с задней парты. — Любые размеры.
    
— Не подсказывайте! — сурово остановила чью-то маму Ирина Вадимовна. И продолжала собрание: — Вы просто губите вашу внучку, бабушка Мариношвили. Не надо подметать так много учреждений ради одной, даже самой лучшей ученицы. А ваша Карина к тому же и учится ужасно. Вы ее избалуете, а как она всю остальную жизнь будет жить? Без вас? Без вашей метелки?
    
— А меня другое волнует! — встал дедушка Киры Тарасовой. — Я чего у своей не спрошу, она мне в ответ: "Ты, дедушка, этого не поймешь". Я ее в поход зову по военным местам, она говорит: "Я люблю военные места, но только вместе со всем классом". А когда они всем классом собираются, она говорит: "А зачем, дедушка, ты нам нужен? Нам и без тебя хорошо". В общем, не наше поколение растет, чужое. Мы с таким поколением ничего не построим. Не любят они нас, не уважают и не ценят.
    
Потом пришла завуч Эмилия Игнатьевна. Она поставила перед родителями много задач. Родители должны были убедить детей учиться.
    
Должны были рассказать им, что без дисциплины и арифметики сейчас в нашей стране ничего не достигнешь. И главное, она просила приучить детей к труду.
    
Она очень убедительно и правильно говорила:
    
— Сейчас даже подсобный рабочий в овощном магазине обязан в науке разбираться, в разных микробах и бациллах.
    
Тут встал папа Спальникова:
    
— Это правильно. Вот у нас в овощном магазине недавно такая бацилла пробежала с картошкой в зубах — до сих пор разобраться не можем: то ли это картофельная крыса, то ли кто-то свою собачонку картошку воровать научил.
    
— Может, это кошка была с мышонком? — оторопела Эмилия Игнатьевна.
    
— Какое там кошка с мышонком! Другие люди эту чучелу еще раз видели. Она с соленым огурцом бегала. И уже зеленая была, как скамейка, и с рожками. В краску, наверное, вляпалась.
    
— Вы эту проблему с учителем зоологии обсудите! — сказала Эмилия Игнатьевна. — Только я думаю, у вас в магазине производственная дисциплина хромает. Если у вас в рабочее время всякая живность с огурцами в зубах носится.
    
В общем, все твердо решили, что дети воспитываются еще недостаточно хорошо. Не очень внимательно слушают учителей и родителей. Только не выяснили, кто же в этом виноват — школа или дом.
    
Что касается меня, я считаю, что родители больше отвечают за детей. Они ведь целых пять лет ребенка воспитывают до школы.