1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
— Роланд, это был… это был медленный мутант?
    
— Да, полагаю, можно сказать и так. Бедный старик! Но Родерики, насколько мне известно, жили за морями, за долами, на краю света, хотя, прежде чем мир сдвинулся, они присягнули на верность Артуру Эльдскому. — Он повернулся к Эдди, синие глаза горели на усталом лице. — Федик — тот самый город, куда Миа отправилась рожать своего ребенка. Куда взяла Сюзанну. К последнему замку. Вероятно, нам придется вернуться в Тандерклеп, но сначала мы должны попасть в Федик. Как хорошо, что теперь мы знаем, где Сюзанна.
    
— Он сказал, что грустит. По кому?
    
Роланд только покачал головой, не ответив на вопрос Эдди. Мимо проехал грузовик «Кока-колы», далеко на западе громыхнул гром.
    
— Федик у замка Дискордия, — пробормотал стрелок. — Федик — Красная смерть. Если мы сможем спасти Сюзанну… и Джейка… мы пойдем назад, к Пограничью, к Кальям. Но мы вернемся, закончив там наши дела. А когда вновь повернем на юго-восток…
    
— Что? — с тревогой спросил Эдди. — Что тогда, Роланд?
    
— Тогда мы не остановимся, пока не достигнем Башни. — Он вытянул перед собой руки, посмотрел на их дрожь, потом повернулся к Эдди. На его лице читалась усталость, но не страх. — Никогда я не был так близок к ней. Я слышу шепот всех моих ушедших друзей и их ушедших отцов. И шепчут они про близость Башни.
    
Эдди с минуту смотрел на Роланда, зачарованный и испуганный. Затем усилием воли отвел взгляд.
    
— Ладно, — он направился к открытой дверце у водительского сиденья, — если эти голоса нашепчут тебе и что нужно сказать Каллему, чтобы убедить его сделать все, что нам от него нужно… ты уж, пожалуйста, дай мне знать.
    
Эдди сел за руль и захлопнул дверцу до того, как Роланд успел ответить. Мысленным взором он по-прежнему видел Роланда, вытягивающего руку с большим револьвером, целящегося в коленопреклоненную фигуру, нажимающего на спусковой крючок. И этого человека он называл старшим и другом. Но мог ли он с уверенностью утверждать, что Роланд не проделал бы такого с ним… с Сюзи… с Джейком… если бы сердце сказало ему, что этим он приблизится к своей Башне? Не мог. И однако шел с ним. И пошел бы даже в том случае, если бы в глубине сердца знал, не дай Бог, конечно, что Сюзанна мертва. Потому что не мог поступить иначе. Потому что Роланд стал для него даже больше, чем дином и другом.
    
— Отцом, — выдохнул Эдди перед тем, как Роланд открыл дверцу и залез в кабину.
    
— Ты что-то сказал, Эдди? — спросил Роланд.
    
— Да, — ответил Эдди. — «Чуть дальше[22] нам поворачивать». Мои слова.
    
Роланд кивнул. Эдди включил передачу, и «форд» покатился к Тэтлбек-лейн. Еще вдалеке, но ближе, чем раньше, вновь громыхнул гром.
   
   
    
     
Глава 4
     
Дан-тете
    
    1
    
Момент появления ребенка на свет приближался, и Сюзанна Дин огляделась, вновь сосчитав своих врагов, как учил Роланд. «Нельзя открывать огонь, — говорил он, — не зная, кто и в каком количестве противостоит тебе. Конечно, есть еще два варианта. Или ты твердо знаешь, что сосчитать их нет никакой возможности, или твоя цель — умереть в этот день». Ей, понятное дело, хотелось отделаться от этого ужасного, вторгающегося в мысли шлема, но, каким бы ни было его предназначение, шлем этот не мешал пересчитывать тех, кто присутствовал при рождении малого Миа. И это радовало.
    
Во-первых, Сейр, который командовал парадом. «Низший» мужчина с пульсирующим красным пятном во лбу. Потом Скоутер, врач, который устроился между ног Миа, готовясь принять роды. Сейр быстро поставил дока на место, когда тот повел себя слишком уж нагло, но, похоже, не собирался мешать ему выполнять профессиональные обязанности. Кроме Сейра, Сюзанна насчитала еще пятерых «низших людей», но по именам знала только двоих. Одного из них, с бульдожьей мордой и толстым животом, звали Хабер. Рядом с Хабером стояла птицетварь с головой в коричневых перьях и злобными глазами ястреба. Это существо звали то ли Джей, то ли Джи. Все семеро были вооружены автоматическими пистолетами, рукоятки которых торчали над кобурами. Пистолет Скоутера вылезал из-под белого халата всякий раз, когда врач наклонялся. Сюзанна уже решила, что постарается завладеть именно этим пистолетом.
    
К ним Сюзанна прибавила троих бледных, настороженных человекоподобных существ, которые стояли за Миа. По густосиним аурам она определила, что это вампиры. Возможно, из тех, кого отец Каллагэн относил к третьему роду (бывший священник еще сравнивал их с рыбой-лоцманом). Итого: десять. У двух вампиров были арбалеты, у третьего — какой-то электрический меч, и в тот момент у него, опущенного вниз, чуть светилась сердцевина. Если б ей удалось добраться до пистолета Скоутера (Когда ты завладеешь им, сладенькая, — поправила она себя. Она прочитала книгу «Сила позитивного мышления» и до сих пор верила каждому слову преподобного Пила), она в первую очередь намеревалась нейтрализовать вампира с электрическим мечом. Лишь Господь знал, какой урон могло нанести это оружие, но Сюзанна Дин не хотела этого выяснять.
    
Плюс медицинская сестра с головой большой коричневой крысы. Пульсирующий красный глаз в центре лба подсказал Сюзанне, что на всех остальных «низших людях» человеческие маски, которые они носили, чтобы не пугать своих жертв, когда приходилось выйти на улицы Нью-Йорка. Возможно, не все маски скрывали крысиные морды, но Сюзанна точно знала, что никто из них не похож на Роберта Гуле.[23] И насколько она могла видеть, оружия не было только у крысоголовой медсестры.
    
Итак, всего одиннадцать. Одиннадцать на весь огромный и по большей части пустой лазарет, расположенный — на этот счет сомнений у нее практически не было — отнюдь не под Манхэттеном. И если она собиралась положить всех, действовать следовало, пока их внимание сосредоточено на ребенке Миа, ее драгоценном малом.
    
— Он идет, доктор! — нервно и восторженно воскликнула медсестра.
    
Она не ошиблась. Подсчеты Сюзанны оборвал приступ жуткой боли, какой ей еще не доводилось испытывать. Боль эта захлестнула их обеих. Накрыла с головой. Они закричали в унисон. А Скоутер требовал от Миа:
    
— Тужься! Тужься! ТУЖЬСЯ!
    
Сюзанна закрыла глаза и тоже тужилась, потому что это был и ее ребенок… во всяком случае, был раньше. И чувствуя, как боль уходит из нее, будто вода в сливное отверстие раковины, она ощутила глубочайшую печаль. Ибо ребенка она полностью переправила Миа: последние несколько строк живого послания, которые каким-то образом заставили передать тело Сюзанны. На том все и закончилось. Что бы ни произошло потом, эта страница ее жизни переворачивалась, вот Сюзанна Дин и издала крик облегчения и сожаления, крик, который прозвучал, как песня.
    
А потом, до того, как начался кошмар, столь ужасный, что мельчайшие подробности она будет помнить предельно четко, словно высвеченные ярким прожектором, до того дня, как шагнет в пустошь, Сюзанна почувствовала маленькую горячую руку, охватившую ее запястье. Она повернула голову вместе с надетым на нее металлическим шлемом. Услышала, как ахнула. Встретилась взглядом с Миа. Последняя разлепила губы и произнесла одно-единственное слово. Сюзанна не смогла расслышать его за ревом Скоутера (тот, подняв щипцы над головой, наклонился, всматриваясь между ног Миа). Однако услышала слово и поняла, что Миа старается выполнить свое обещание.
    
Я освобожу тебя, если представится случай, — обещала ее похитительница, и теперь в голове Сюзанны прозвучало: Чеззет. Это же слово она увидела на губах рожающей женщины.
    
Сюзанна, ты меня слышишь?
    
Я слышу тебя очень хорошо, — ответила Сюзанна.
    
И ты помнишь наш уговор?
    
Ага. Я помогу тебе выбраться отсюда с твоим малым, если смогу. И…
    
И убьешь нас, если не сможешь! — истово закончил фразу голос. Раньше он не был таким громким. Сюзанна не сомневалось, что частично его усиливает соединительный кабель. — Скажи это, Сюзанна, дочь Дэна!
    
Я убью вас обоих, если вы…
    
Она замолчала. Миа, похоже, такой ответ устроил, Сюзанну — тем более: она не смогла бы реализовать задуманное, если бы от нее зависели жизни матери и младенца. Она случайно подняла взгляд к потолку огромного помещения и там, над рядами кроватей, разделенными проходами, увидела Эдди и Роланда. Точнее, их расплывчатые силуэты, появляющиеся из потолка и скрывающиеся в нем. Они смотрели на нее, как рыбы-фантомы.
    
Вновь схватка, но уже не такая сильная. Сюзанна чувствовала, как напрягаются бедра, стараясь помочь животу что-то вытолкнуть из себя, но эти ощущения отступили на периферию сознания, не имели ровно никакого значения. Что имело, так это ответ на вопрос: действительно ли она видит то, что, по ее разумению, открылось ей под потолком? Может, просто сказалось перенапряжение, и сознание в стремлении обрести поддержку создало эту галлюцинацию, чтобы успокоить ее?
    
Она почти поверила, что это галлюцинация. Поверила бы полностью, не будь они оба голые, не окружай их странная коллекция плавающего в воздухе мусора: книжица со спичками, орешек, табачный пепел, цент. И напольный автомобильный коврик! Напольный автомобильный коврик с большими буквами, складывающимися в слово: FORD.
    
— Доктор, я вижу го…
    
Фраза оборвалась недовольным визгом, потому что доктор Скоутер, не показав себя джентльменом, бесцеремонно отпихнул Крыску-медсестру и наклонился еще ниже, чуть ли не сунулся лицом в промежность Миа. Словно решил вытаскивать ее малого зубами. Ястреб — то ли Джей, то ли Джи — возбужденно заговорил с Хабером на каком-то жужжащем языке.
    
Они действительно здесь, — подумала Сюзанна. — Напольный коврик — тому доказательство. Она не могла сказать, каким образом напольный коврик доказывает присутствие в лазарете Роланда и Эдди, только знала, что доказывает. И одними губами произнесла слово, которое сообщила ей Миа: «Чеззет». Это был пароль. Открывающий как минимум одну дверь, а может — многие. Сомнений в том, что Миа говорит правду, у Сюзанны даже не возникло. Их связывали воедино не только шлемы, соединенные кабелем, но более естественный (и значительно более мощный) процесс рождения ребенка. Нет, Миа не врала.
    
— Тужься, ты, проклятая богами ленивая сучка! — проорал Скоутер, и Роланд с Эдди внезапно исчезли в потолке, словно их сдуло потоком воздуха, вырвавшегося изо рта врача. По разумению Сюзанны, так оно и было.
    
Она повернулась на бок, чувствуя, как волосы прилипают к голове, а пот галлонами изливается из тела. Она чуть придвинулась к Миа, чуть приблизилась к Скоутеру, чуть приблизилась к перекрестному рифлению, нанесенному на металл рукоятки автоматического пистолета Скоутера.
    
— Лежи тихо, сестричка, послушай меня, прошу. — Один из «низших» мужчин коснулся плеча Сюзанны. Холодной, влажной рукой, с большими перстнями на пальцах. От этого прикосновения по коже Сюзанны побежали мурашки. — Все закончится через минуту, а потом переменятся все миры. Когда этот малыш присоединится к Разрушителям в Тандерклепе…
    
— Заткнись, Стро! — рявкнул Хабер и оттолкнул того, кто пытался успокоить Сюзанну. А затем вновь сосредоточил все внимание на родах.
    
Миа выгнула спину, застонала. Крысоголовая медсестра положила руки ей на бедра, мягко надавила на них.
    
— Давай же, давай, тужься, выталкивай его из живота.
    
— Жри говно, сука! — закричала Миа, но Сюзанна чувствовала лишь отголоски ее боли, и ничего больше. Связь между ними сходила на нет.
    
Собрав волю в кулак, Сюзанна выкрикнула в глубине своего сознания: Эй! Эй, Позитронная леди! Ты еще здесь?
    
Связь… разорвана, — ответил ей приятный женский голос. Как и прежде, раздался он в глубине головы Сюзанны, но в отличие от прошлого раза ему явно не хватало четкости и громкости, он напоминал голос из радиоприемника, едва различимый из-за атмосферных помех. — Повторяю: связь… разорвана. Мы надеемся, вы будете обращаться в Северный центр позитроники при необходимости расширения ваших ментальных возможностей. И в «Сомбра корпорейшн», признанного лидера в области телепатической связи с десятитысячного года!
    
Потом глубоко в мозгу Сюзанны раздалось громкое «БИИИИИП», от которого заныли зубы, и связь оборвалась. Исчез не только ужасающе-приятный женский голос, исчезли все ощущения, связанные с родами. Она почувствовала, будто вырвалась из какой-то компрессионной ловушки, до боли сжимавшей все тело.
    
Миа закричала вновь, и Сюзанна откликнулась таким же криком. Частично потому, что не хотела извещать Сейра и остальных об обрыве связи между ней и Миа; а где-то от искреннего сожаления. Она потеряла женщину, которая в определенном смысле стала ей родной сестрой.
    
Сюзанна? Сюзи, ты здесь?
    
Она начала приподниматься на локтях, услышав этот новый голос, и на мгновение совершенно забыла про ту, что лежала рядом. Этот голос принадлежал…
    
Джейк? Это ты, сладенький? Ты, не так ли? Ты меня слышишь?
    
ДА! — выкрикнул он. — Наконец-то! Господи, с кем ты говорила до этого? Продолжай кричать, чтобы я смог определить, где мне тебя…
    
Голос оборвался, но лишь после того, как до нее донесся грохот далекой стрельбы. Джейк в кого-то стрелял? Она так не думала. Чувствовала, что кто-то стрелял в Джейка.
    2
    
— Давай! — прокричал Скоутер. — Давай, Миа! Тужься! Ради своей жизни! Отдай все, что можешь! ТУЖЬСЯ!
    
Сюзанна попыталась перекатиться поближе к другой женщине (Я в тревоге и меня нужно успокоить, видите, в какой я тревоге, я в тревоге и меня нужно успокоить, ничего больше), но тот, кого звали Стро, вернул ее на прежнее место. Гофрированная стальная трубка, которая соединяла их шлемы, качалась и растягивалась.
    
— Не приближайся к ней, сука, — прошипел Стро, и в голове у Сюзанны впервые мелькнула мысль, что ей не удастся добраться до пистолета Скоутера. Или любого другого пистолета.
    
Миа закричала вновь, обращаясь к незнакомому богу на незнакомом языке. Когда попыталась оторвать верхнюю половину тела от кровати, медсестра (Алия, — подумала Сюзанна, — медсестру зовут Алия) ей этого не позволила, а Скоутер коротко вскрикнул, похоже, очень довольный развитием событий. Даже отбросил щипцы, которые держал в руках.
    
— Почему ты это сделал? — спросил Сейр. Простыня под широко раздвинутыми ногами Миа намокла от крови, и в голосе босса звучала озабоченность.
    
— Они не нужны, — небрежно ответил Скоутер. — Она идеально сложена для рождения детей. Может родить дюжину на рисовом поле, а потом продолжить собирать рис. Он спешит к нам, крепенький и здоровенький!
    
Скоутер уже собрался схватить самый большой таз из тех, что стояли на соседней кровати, потом решил, что времени нет, и протянул розовые, без перчаток руки, к промежности Миа. На этот раз, когда Сюзанна попыталась придвинуться к Миа, Стро ее не остановил. Все они, «низшие люди» и вампиры, зачарованно наблюдали за последним этапом рождения ребенка, в большинстве своем столпившись у той из двух сдвинутых кроватей, на которой лежала Миа. Только Стро держался рядом с Сюзанной. Вампира со светящимся мечом тут же понизили в статусе: Сюзанна решила, что первая пуля должна достаться Стро.
    
— Еще раз! — прокричал Скоутер. — Ради своего ребенка!
    
Как «низшие люди» и вампиры, Миа забыла про Сюзанну. Ее глаза, полные боли, как душевной, так и физической, не отрывались от Сейра.
    
— Смогу я оставить его у себя, сэр? Пожалуйста, скажите, что смогу, пусть и на короткое время!
    
Сейр взял ее за руку. Маска, которая скрывала его настоящее лицо, улыбнулась.
    
— Да, моя дорогая. Твой малой останется у тебя на долгие годы. Только потужься еще раз.
    
Миа, не верь его лжи, — мысленно выкрикнула Сюзанна, но крик ушел в никуда. «Может, оно и к лучшему, — подумала она. — Это ведь хорошо, что на какое-то время про меня полностью забыли».
    
И мыслями Сюзанна развернулась в другом направлении.
    
Джейк! Джейк, где ты?
    
Нет ответа. Плохо. «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он не умер».
    
«Может, он очень занят. Бежит… прячется… сражается… Молчание — не обязательно…»
    
Миа зашлась в крике, вроде бы так и сыпала ругательствами, но при этом тужилась изо всех сил. Влагалище растягивалось все сильнее, половые губы раскрывались все шире. На простыню выплеснулась свежая кровь, увеличив и без того большое пятно. А потом, в алом ореоле, Сюзанна увидела корону белого и черного. Белое — кожа, черное — волосы.
    
Тут же черное и белое начало утопать в алом, словно ребенок решил вернуться в чрево матери, еще не готовый к встрече с миром, но Миа, похоже, надоело ждать его появления на свет. Она тужилась, что было сил, сжатые в кулаки руки — она держала их перед глазами — вибрировали от напряжения, глаза превратились в щелочки, губы разошлись, обнажив сцепленные зубы. Жила тревожно пульсировала на лбу. Другая выпирала на шее.
    
— НУ-У-У-У-Ж-Е-Е-Е! — прокричала она. — КАММАЛА, МОЙ КРАСАВЧИК! КАММАЛА-КАМ-КАМ!
    
— Дан-тете, — пробормотал Джей, Ястреб, и остальные подхватили благоговейным шепотом:
    
— Дан-тете… дан-тете… каммала дан-тете. — Пришествие маленького бога.
    
На этот раз не только показалась макушка, но вся головка младенца пошла вперед. А потом Сюзанна увидела его ручки, прижатые к вымазанной кровью груди, крохотные кулачки, подрагивающие, живые. Увидела синие глаза, широко раскрытые, удивительные как своим знанием жизни, так и схожестью с глазами Роланда. Увидела черные, как сажа, ресницы. Микроскопические капельки крови сверкали на них, словно рубины. Сюзанна увидела, чтобы более никогда не забыть, как нижняя губа ребенка на мгновение задела внутреннюю половую губу матери. Тут же открылся маленький ротик, продемонстрировав идеальный ряд белых зубов на нижней челюсти, не клыков, а идеальных маленьких зубов, и, однако, от одного только вида зубов новорожденного по спине Сюзанны побежал холодок. Ту же реакцию вызвал и пенис малого, необычайно большой и стоящий торчком. Сюзанна прикинула, что длиной пенис превосходил ее мизинец.
    
Крича от боли и счастья, Миа приподнялась на локтях, ее глаза вылезали из орбит, истекая слезами. Вытянув руку, она мертвой хваткой вцепилась в запястье Сейра, тогда как Скоутер ловко поймал выскользнувшего из влагалища младенца. Сейр вскрикнул от боли, попытался вырваться, но с тем же успехом мог пытаться… вырваться из рук полицейского в Оксфорде, штат Миссисипи. Восхищенный шепот «низших людей» и вампиров смолк, на какое-то мгновение в лазарете повисла мертвая тишина. И в ней обострившийся слух Сюзанны уловил хруст костей запястья Сейра.
    
— ОН ЖИВ? — прокричала Миа в изумленное лицо Сейра. Брызги слюны разлетались с ее губ. — СКАЖИ МНЕ, ПАРШИВЫЙ СИФИЛИТИК, СУЧИЙ СЫН, МОЙ МАЛОЙ ЖИВ?
    
Скоутер поднял малого так, что их лица оказались на одном уровне. Взгляд карих глаз доктора встретился с взглядом синих глаз младенца. Скоутер держал его на руках, а пенис воинственно торчал вверх. Сюзанна ясно увидела алую отметину на левой пятке младенца. Казалось, он окунул пятку в кровь матери перед тем, как покинуть ее чрево.
    
Вместо того чтобы шлепнуть младенца по ягодицам, Скоутер набрал полную грудь воздуха и дунул ему прямо в глаза. Малой Миа мигнул в комичном (и таком человеческом) изумлении. Вдохнул сам, на мгновение задержал дыхание, а потом… Он мог быть Королем королей, разрушителем миров, но в жизнь он вошел, как входят многие и многие дети, с криком ярости. От этого крика из глаз Миа вновь хлынули слезы, на этот раз радости. Дьявольские существа, собравшиеся вокруг новоявленной матери, конечно, были слугами Алого Короля, но тем не менее увиденное подействовало и на них. Они зааплодировали, засмеялись. Присоединилась к ним и Сюзанна, пусть и кляня себя за это. Младенец повернулся на звук, в его глазах читалось изумление.
    
Плача, со слезами, катящимися по щекам, с закапавшими из носа соплями, Миа протянула руки.
    
— Дай его мне! — сквозь слезы выдохнула она; то плакала Миа, ничья дочь и мать одного. — Дай его мне, прошу тебя, позволь подержать моего сына! Позволь подержать моего малого. Позволь подержать мою прелесть.
    
И младенец повернул голову на голос матери. Сюзанна сказала бы, что такое невозможно, но, разумеется, она сказала бы то же самое и про младенца, который родился, полностью проснувшись, с широко раскрытыми глазами, полным зубов ртом и стоящим концом. Однако во всем остальном младенец показался ей совершенно обычным: пухлым, с пропорциональными ручками и ножками, человеческим, а потому очень милым. Да, конечно, на пятке у него было родимое пятно, но разве мало появляется на свет детей с родимыми пятнами?
    
Разве ее отец, согласно семейной легенде, не родился с пятном во всю руку? Пятно на пятке никто бы и не увидел, разве что на пляже.
    
По-прежнему держа новорожденного на уровне лица, Скоутер посмотрел на Сейра. Возникла пауза. Воспользовавшись ею, Сюзанна могла бы без труда завладеть пистолетом доктора. Но даже не подумала об этом. Забыла и телепатический крик Джейка, и странный визит Роланда и ее мужа. Ее — точно так же, как и Джея, Стро, Хабера и остальных — зачаровало прибытие младенца в этот исстрадавшийся мир.
    
Сейр едва заметно кивнул, и Скоутер опустил крошку Мордреда, по-прежнему вопящего (по-прежнему поглядывающего через плечо, очевидно, на свою мать), в ждущие руки Миа.
    
Миа тут же развернула его, чтобы взглянуть на его личико, и сердце Сюзанны похолодело от тревоги и ужаса. Потому что Миа определенно тронулась умом. Ее глаза ярко блестели. Губы изгибались одновременно в улыбке и злобной ухмылке, слюна, розовая, загустевшая от крови из покусанного языка, текла по подбородку, но более всего напугал Сюзанну торжествующий смех Миа. Конечно, со временем она могла прийти в себя, но…
    
Никогда эта сучка не придет в себя, — возразила Детта, не без сочувствия. — Слишком тяжело дался ей этот ребенок, вот она и сломалась. Для нее все кончено, и ты знаешь это не хуже моего!
    
— О, какой красавчик! — ворковала Миа. — Какие синие у тебя глазки, какая белая кожа, прямо-таки как первый снег на Широкую Землю! А какие у тебя сосочки, чисто ягодки, а какой член и яички, гладенькие, как персики! — Она огляделась. Прежде всего ее глаза прошлись по лицу Сюзанны, ставшей для Миа совершеннейшей незнакомкой, потом по остальным. — Посмотрите на моего малого. Вы, неудачники, вы, недоноски, посмотрите на мое сокровище, мою крошку, моего мальчика! — Она кричала на них, требовала внимания, смеялась безумными глазами и плакала перекошенным ртом. — Смотрите, ради кого я отдала вечную жизнь! Смотрите на моего Мордреда, смотрите на него очень хорошо, потому что второго такого вам никогда не увидеть!
    
Тяжело дыша, она покрывала замаранное кровью личико младенца поцелуями, сама пачкаясь в крови, и скоро уже выглядела, как пьяная женщина, попытавшаяся намазать губы помадой. Она смеялась и целовала пухлый двойной подбородок новорожденного, его соски, пупок, пенис, поднимая все выше и выше на трясущихся руках. А ребенок — она собиралась назвать его Мордредом — таращился на нее сверху вниз с написанным на личике изумлением. Она поцеловала его коленки, потом — обе крошечные ступни. Сюзанна услышала первое в этом лазарете чмоканье: не младенец сосал грудь матери, а Миа — идеальной формы пальчики на ногах младенца.
    3
    
Твой ребенок — погибель моего дина, — холодно подумала Сюзанна. — Если ничего больше мне не удастся, я успею выхватить пистолет Скоутера и пристрелить его. На это потребуется две секунды.
    
С ее быстротой, сверхъестественной быстротой стрелка, больше бы и не потребовалось. Но она не могла заставить себя пошевельнуться. Она рассматривала многие сценарии этого эпизода разворачивающейся драмы, но только не безумие Миа, такое не приходило ей в голову, и теперь она не знала, что делать. Сюзанна вдруг подумала, что ей еще очень повезло: связь между разумами, обеспечиваемая техникой, созданной инженерами «Северного центра позитроники», вовремя оборвалась. Иначе она тоже могла бы обезуметь.
    
А если связь вдруг снова подключат, сестричка… не думаешь ли ты, что действовать нужно прямо сейчас, пока у тебя есть такая возможность?
    
Но она не могла — не могла, и все тут. Превратилась в изваяние, завороженная происходящим у нее на глазах.
    
— Прекрати! — рявкнул на Миа Сейр. — Твоя работа — не облизывать его, а кормить! Если хочешь, чтобы он оставался с тобой, поторопись! Дай ему грудь! Или мне привести кормилицу? Многие отдали бы свои глаза за такой шанс!
    
— Никогда… никогда… в… ЖИЗНИ! — смеясь, выкрикнула Миа, но опустила ребенка и нетерпеливо рванула лиф надетой на нее просторной белой сорочки, обнажив правую грудь. Сюзанна понимала, почему мужчины так и липли к Миа. Даже теперь ее грудь являла собой идеальную, увенчанную кораллом полусферу, которая предназначалась скорее для мужской руки и мужской страсти, чем для губ младенца. Миа поднесла к ней новорожденного. На мгновение он вытаращился на грудь, точно так же, как таращился на мать, его личико ударилось о сосок, отскочило от него. А потом опустилось вниз, розовые губки сомкнулись на розовом бутоне соска, и он начал сосать.
    
Миа гладила малого по спутанным и пропитанным кровью черным волосам, продолжая смеяться. Для Сюзанны смех этот звучал, как крики.
    
Послышались тяжелые шаги: к сдвинутым кроватям приближался робот. Выглядел он точь-в-точь как Энди, робот-посыльный, такая же жердь высотой в семь или восемь футов, те же ярко-синие глаза, такое же сверкающее тело, те же конечности с множеством шарниров. В руках он держал большой стеклянный ящик, наполненный зеленым светом.
    
— Это еще что? — рявкнул Сейр. В голосе слышались злость и недоверчивость.
    
— Кувез,[24] — ответил Скоутер. — Я подумал, что лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.
    
Когда он повернулся к роботу, его плечевая кобура с пистолетом качнулась в сторону Сюзанны. Это был прекрасный шанс, лучший из тех, что предоставлялся ей ранее, и она это знала, но, прежде чем успела завладеть пистолетом, малой Миа переменился.
    4
    
Сюзанна увидела красный свет, сбегающий по гладкой коже младенца от макушки к пятке с родимым пятном. То было не покраснение кожи: источник света находился снаружи, Сюзанна могла в этом поклясться. Младенец по-прежнему лежал на плоском животе Миа, обхватив губами сосок, а за красным светом последовала чернота, которая распространилась по всему телу, превратив человеческого ребенка в темного гнома, негатив розовенького ангелочка, который вышел из чрева Миа. И одновременно его тельце сжималось, ножки подтягивались и уползали в живот, головка, потащив за собой грудь Миа, уходила в шею, которая раздувалась, как у жабы. Синие глаза вдруг стали черными, потом вновь синими.
    
Сюзанна попыталась закричать, но не смогла.
    
По бокам черного существа появились вздутия, потом лопнули, открыв не ноги или руки, а лапки. Отметина, которая была на пятке, теперь сместилась на живот, превратилась в пятно, напоминающее алое клеймо на брюшке паука «черная вдова». Да, да, на Миа теперь лежал паук. Однако младенец исчез не полностью. На спине паука остался белый нарост. И в этом наросте Сюзанна видела миниатюрное, деформированное личико и синие искорки-глаза.
    
— Что… — спросила Миа, вновь начала приподниматься на локтях. Кровь полилась у нее из груди. Младенец пил ее, как молоко, не теряя ни капли. Рядом с Миа, окаменев, застыл Сейр, с отвалившейся челюстью, выпученными глазами. Чего-то он ожидал от этих родов, что-то об их возможном исходе ему определенно рассказали, но точно не такое. У Детты шок, который испытывал Сейр, вызвал злобную радость ребенка: по ее разумению, он выглядел, как комик Джек Бенни, выжимающий из публики смех.
    
С мгновение только Миа, похоже, понимала, что происходит, ибо лицо ее начало вытягиваться — то ли от ужаса, то ли от боли. Потом улыбка вернулась — ангельская улыбка мадонны. Она протянула руку и погладила все еще изменяющегося уродца, присосавшегося к ее груди, черного паука с крошечной человеческой головкой и красной отметиной на щетинистом брюшке.
    
— Разве он не прекрасен? — воскликнула она. — Разве мой сын не красавчик, ослепительный, как летнее солнце?
    
То были ее последние слова.
    5
    
Ее лицо не затвердело, но застыло. Щеки, лоб, шея, мгновением раньше пылавшие от напряжения, вызванного родами, поблекли до восковой белизны лепестков орхидеи. Сверкающие глаза уставились в одну точку. И внезапно Сюзанна поняла, что смотрит не на женщину, лежащую на кровати, а на рисунок женщины. Исключительно хороший рисунок, какие делаются на бумаге штрихами угля и несколькими пастельными тонами.
    
Сюзанна вспомнила, как она вернулась в отель «Плаза-Парк Хайатт» после первого посещения галереи замка Дискордия и как приходила сюда, в Федик, после первого разговора с Миа, в тени мерлона.[25] Как небо, замок, камень мерлона разрывало надвое. И тут, словно причиной послужила ее мысль, лицо Миа разорвало от линии волос до подбородка. Глаза, уже потускневшие, разнесло в стороны, две губы растянулись и вдруг превратились в четыре, а из разлома на лице не хлынула кровь, нет, посыпался какой белый порошок с затхлым запахом. Сюзанне вспомнились слова Т. С. Элиота
    
(полые люди набитые чучела солома в башках)
    
и Льюиса Кэрролла
    
(да вы всего лишь колода карт)
    
и тут дан-тете Миа поднял отвратительную голову, оторвавшись от своей первой трапезы. Его вымазанный кровью рот раскрылся, и он приподнялся, нижними лапками опираясь на спадающий живот матери, верхними вроде бы нацелившись на Сюзанну.
    
Он торжествующе запищал и, если б воспользовался этим моментом, чтобы атаковать вторую женщину, лежащую рядом с той, что дала ему грудь, Сюзанна Дин наверняка умерла бы возле Миа. Вместо этого он вернулся к «сдувшейся» груди, из которой вкусил сначала молока, а потом крови, и оторвал ее. С чавканьем принялся жевать. Мгновением позже полез в образовавшуюся дыру. Белое человеческое личико исчезло, тогда как разорванное лицо Миа продолжала покрывать пыль, вырывающаяся из разлома в голове. Чавканье — грубое, напоминающее звуки, которые издает откачивающая воду машина, — продолжалось, и Сюзанна подумала: Он забирает из нее всю жидкость, всю жидкость, которая в ней еще осталась. И посмотрите на него! Посмотрите, как он раздувается! Прямо-таки пиявка на шее лошади!
    
И тут кто-то заговорил на чистом английском языке, с сочными интонациями истинного джентльмена:
    
— Прошу извинить меня, господа, но вам по-прежнему нужен кувез? Ибо ситуация в некотором роде изменилась, уж извините, что указываю на это.
    
От этого голоса чары, парализовавшие Сюзанну, рухнули. Она приподнялась на одной руке, а второй схватила рукоятку пистолета Скоутера. Дернула, но пистолет держал ремешок, перекинутый через рукоятку, и из кобуры вытащить его не удалось. Ее указательный палец нащупал рычажок предохранителя и сдвинул его. А потом она направила пистолет вместе с кобурой в грудь Скоутеру.
    
— Какого чер… — начал он, когда средним пальцем она нажала на спусковой крючок и тут же изо всей силы дернула пистолет. Ремни, которыми кобура крепилась на плече Скоутера, выдержали. А вот тоненький ремешок, удерживающий рукоятку пистолета — нет. Скоутер повалился набок, пытаясь посмотреть на дымящуюся черную дыру в своем белом халате, пистолет остался у Сюзанны. Она застрелила Стро и вампира, который стоял позади него с электрическим мечом. Какое-то мгновение вампир еще стоял, во все глаза глядя на бога-паука, который поначалу так напоминал человеческого младенца, а потом его аура испарилась. За ней последовала и плоть. Так что осталась только пустая рубашка, заткнутая в пустые синие джинсы. И тут же одежда упала на пол.
    
— Убейте ее! — закричал Сейр, хватаясь за свой пистолет. — Убейте эту суку!
    
Сюзанна откатилась от паука, устроившегося на теле его быстро «сдувающейся» матери, срывая шлем, свалилась с кровати. Голову пронзила дикая боль, и Сюзанна уже подумала, что от шлема избавиться не удастся, но ударилась об пол уже без него. Шлем остался на кровати, украшенный по периметру ее волосами. Паук, оторвавшись от пиршества, когда тело его матери дернулось, сердито зашипел.
    
Сюзанна укатилась под кровать, когда загремели пистолетные выстрелы. Услышала, как зазвенела пружина, в которую попала одна из пуль. Увидела ступни и волосатые ноги крысоголовой медсестры и простелила ей колено. Медсестра вскрикнула, повернулась, визжа, захромала прочь.
    
Сейр наклонился вперед, направил пистолет на ту половину двойной кровати, на которой лежало тело Миа. В простыне уже чернели три дымящиеся дыры. Прежде чем Сейр успел добавить к ним четвертую, одна из лапок паука погладила ему щеку, разорвав маску, которую он носил, и обнажив заросшую шерстью кожу. Сейр, вскрикнув, отпрянул. Паук повернулся к нему, издав звук, очень уж похожий на мяуканье. Белый нарост с человеческим лицом на спине злобно зыркнул, как бы предупреждая Сейра: держись подальше от моей еды. И вновь дан-тете повернулся к женщине, которая женщину уже ничем и не напоминала, выглядела, как останки невероятно древней мумии, превратившиеся практически в пыль, прикрытую лохмотьями.
    
— Я бы сказал, все как-то запуталось, — заметил робот с инкубатором в руках. — Может, мне удалиться? Я мог бы вернуться, когда появится некоторая определенность.
    
Сюзанна изменила направление движения, выкатилась из-под кровати. Увидела, что двое «низших» мужчин дали деру. Джей, Ястреб, похоже, никак не мог решить, бежать ему или оставаться. Сюзанна приняла решение за него, прострелив коричневую голову. Полетели перья и кровь.
    
Приподнявшись, насколько могла, держась одной рукой за край кровати, Сюзанна вскинула вторую, с пистолетом Скоутера. Она уже уложила четверых. Крысоголовая медсестра и еще один «низший» мужчина убежали. Сейр выронил пистолет и пытался спрятаться за роботом с инкубатором.
    
Сюзанна застрелила двух оставшихся вампиров и «низшего» мужчину, похожего на бульдога. Этот — его звали Хабер — не забыл про нее, держал пистолет на изготовку, дожидаясь возможности всадить в нее пулю. Но Сюзанна опередила его и с чувством глубокого удовлетворения наблюдала, как он валится на пол. Хабер, решила она, был самым опасным.
    
— Мадам, если вас не затруднит, будьте так любезны сказать мне… — начал робот, и Сюзанна двумя быстрыми выстрелами разбила его ярко-синие глаза. Этому трюку она научилась у Эдди. Тут же заревела сирена. Сюзанна почувствовала, что оглохнет, если сирена так и будет реветь.
    
— МЕНЯ ОСЛЕПИЛИ РУЖЕЙНЫМ ОГНЕМ! — проорал робот все тем же абсурдным, не-желаете-чашечку-чая-мадам, выговором. — ВИДИМОСТЬ НУЛЕВАЯ, МНЕ НУЖНА ПОМОЩЬ, КОД 7, Я ГОВОРЮ, МНЕ НУЖНА ПОМОЩЬ!
    
Сейр выступил из-за робота, высоко подняв руки. Из-за сирены и криков робота Сюзанна не могла расслышать, что он говорит, но прочитала слова по губам этого мерзавца: «Я сдаюсь, вы примете мое обещание более не участвовать в боевых действиях?»
    
Сюзанна улыбнулась этому забавному вопросу, не отдавая себе отчета в том, что улыбается. В улыбке этой не было ни веселья, ни жалости, она означала только одно: будь у Сюзанны время, она заставила бы Сейра вылизывать ее культи, точно так же, как он заставил Миа лизать его туфли. Но времени на это не было. Он прочел свой приговор в ее усмешке и повернулся, чтобы убежать, но Сюзанна выстрелила в него дважды, раз — за Миа, второй — за отца Каллагэна. Череп Сейра разлетелся брызгами крови и ошметками мозга. Он ухватился за стенку, попытался зацепиться за полку с каким-то оборудованием… На пол повалился уже мертвым.
    
Теперь Сюзанна взяла на мушку паука-бога. Миниатюрное белое личико на его черной щетинистой спине повернулось к ней. Синие глаза, до жути похожие на глаза Роланда, сверкнули.
    
Нет, ты не сможешь! Не должна! Ибо я — единственный сын Короля!
    
Не смогу? — мысленно ответила она вопросом на вопрос, прицеливаясь. — Сладенький, сейчас ты увидишь, как же ты в этом… ОШИБАЕШЬСЯ!
    
Но прежде чем она успела нажать на спусковой крючок, за спиной прогремел пистолетный выстрел. Пуля обожгла ей шею. Сюзанна отреагировала мгновенно, повернулась и повалилась в проход. Один из «низших» мужчин, что убежали сразу же, видать, вспомнил о долге и вернулся. Сюзанна всадила ему в грудь две пули, заставив пожалеть о принятом решении.
    
Она повертела головой, ею овладело желание убивать и убивать (да, этого она хотела, для этого ее создали, и она знала, что навек признательна Роланду, который показал ей, какая она на самом деле), но остальные умерли или убежали. Паук на многочисленных мохнатых лапках спускался вниз по ножке кровати, наконец-то оторвавшись от трупа матери. На мгновение обратил к ней белоснежное личико младенца.
    
Ты поступишь правильно, Черная, если дашь мне уйти. Иначе…
    
Она выстрелила в него, но в тот самый момент зацепилась за руку Ястреба. И пуля, которая убила бы чудовище, чуть отклонилась, отстрелила одну из восьми мохнатых лапок. Желтовато-красная жидкость — скорее гной, чем кровь, — потекла из того места, где лапка присоединялась к телу. Чудовище закричало, от боли и изумления. В диапазоне слышимости крик этот растворился в вое сирены робота, но Сюзанна услышала его в своей голове, громкий и ясный.
    
Я тебе за это отплачу! Мой отец и я, мы тебе за это отплатим! Заставим тебя молить о смерти, вот что мы сделаем!
    
У тебя не будет такого шанса, сладенький, — ответила Сюзанна, стараясь вложить в эту мысль максимум уверенности, не хотела, чтобы чудовище узнало о том, в чем она сама не сомневалось: в пистолете Скоутера патронов не осталось. Она тщательно, пусть этого и не требовалось, прицелилась, а паук быстро-быстро убегал от нее, сначала метнулся за ревущего сиреной робота, потом в дверной проем.
    
Ну и ладно, подумала она. Не самый лучший исход, с какой стороны ни посмотри, но она по-прежнему жива, а это просто отлично.
    
А как насчет того, что вся команда сэя Сейра мертва или разбежалась? Тоже неплохо.
    
Сюзанна отбросила пистолет Скоутера и выбрала другой, на этот раз вальтер ППК. Взяла его из кобуры Стро, потом обыскала карманы, нашла с полдюжины запасных обойм. Подумала, а не добавить ли к своему арсеналу электрический меч вампира, решила оставить его на месте. Всегда лучше пользоваться тем оружием, которое знаешь, чем браться за что-то новое.
    
Сюзанна попыталась связаться с Джейком, но не смогла расслышать себя и повернулась к роботу.
    
Эй, большой мальчик! Как насчет того, чтобы заткнуть эту чертову сирену?
    
Она понятия не имела, станет ли ее мысль приказом для робота, но стала. Мгновенно воцарилась буквально осязаемая, муарово-шелковая, божественная тишина. И такая нужная. Если б враги перешли в контратаку, она бы услышала их приближение. И если по правде, она надеялась на эту контратаку, хотела, чтобы они бросились на нее, не думая, имеет ли это смысл или нет. Она держала в руке заряженный пистолет, и кровь бурлила. Все остальное не играло никакой роли.
    
(Джейк, Джейк, ты слышишь меня, малыш? Если слышишь, ответь своей старшей сестричке?)
    
Ответа она не получила. Не услышала даже далекого грохота стрельбы. Он находился за пределами до…
    
Потом — одно-единственное слово… слово ли?
    
(уимове)
    
Что более важно, Джейк ли его послал?
    
Точно она не знала, но думала, что да. И слово это почему-то показалось ей знакомым.
    
Сюзанна сосредоточилась, с тем, чтобы послать Джейку максимально сильный сигнал, но тут в голову пришла странная мысль, слишком странная, чтобы ее источником была интуиция. Джейк старался не давать о себе знать. Он… прятался? Может, сидел в засаде, изготовившись к внезапной атаке? Безумная, конечно, идея, но, возможно, кровь бурлила и у него. Она этого не знала, но думала, что он или специально послал ей это единственное, странное слово
    
(уимове)
    
или оно случайно выскользнуло из его сознания. В любом случае следовало на какое-то время оставить его в покое.
    
— Я говорю, что ослеплен ружейным огнем! — настаивал робот. Говорил, конечно, громко, но уже не орал. — Я не вижу ни зги, и еще этот кувез…
    
— Брось его, — предложила Сюзанна.
    
— Но…
    
— Брось его, Чамли.[26]
    
— Прошу извинить, мадам, но меня зовут Найджел-Дворецкий, и я действительно не могу…
    
По ходу этого разговора Сюзанна на руках и коленях подобралась к роботу поближе — как она выяснила, привычные средства передвижения не забылись только из-за того, что на какое-то время ее тело снабдили ногами, и прочитала имя, серийный номер и функциональное предназначение робота на табличке, закрепленной на его хромированно-стальном корпусе.
    
— Найджел дэ-эн-ка 45932, брось этот гребаный стеклянный ящик и скажи: «Спасибо тебе».
    
Робот (ПОМОЩНИК ПО ДОМУ, как значилось под серийным номером) уронил кувез и вскрикнул, когда он разбился у его стальных ног.
    
Сюзанна тем временем добралась до Найджела и обнаружила, что ей пришлось преодолевать страх, который на мгновение помешал ей протянуть руку вверх и взяться за трехпалую стальную кисть робота. Она даже напомнила себе, что это не Энди из Кальи Брин Стерджис, и Найджел не может ничего знать об Энди. Разработчики робота-дворецкого, возможно — а может, и нет — снабдили его достаточно сложным позитронным мозгом, чтобы жаждать мести (Энди точно снабдили), но в принципе нельзя жаждать того, о чем не знаешь.
    
Сюзанна надеялась, что робот не знал.
    
— Найджел, подними меня.
    
В жужжании сервомоторов робот наклонился.
    
— Нет, сладенький, тебе нужно чуть продвинуться вперед. А так ты поднимешь осколки стекла.
    
— Прошу меня извинить, мадам, но я слеп. Как я понимаю, именно вы меня и ослепили.
    
Ну вот, приехали.
    
— Послушай меня, — она надеялась, что раздражение в голосе скроет страх, — я точно не смогу найти тебе новые глаза, если ты меня не поднимешь. Так что шевелись, делай, что тебе говорят. Время уходит.
    
Найджел шагнул вперед, кроша металлом стекло, на звук ее голоса. Сюзанна с трудом подавила желание отпрянуть, но, как только помощник по дому нащупал ее, руки его стали очень нежными. И поднял он Сюзанну очень осторожно.
    
— А теперь отнеси меня к двери.
    
— Мадам, вы уж меня извините, но в Шестнадцатом много дверей. И еще больше под замком.
    
Сюзанна и не пыталась скрыть любопытство.
    
— Как много?
    
Короткая пауза.
    
— Я бы сказал, что на текущий момент функционируют пятьсот девяносто пять дверей.
    
Сюзанна тут же прикинула, что пять, девять и пять в сумме дают девятнадцать. В сумме дают чеззет.
    
— Тебя не затруднит отнести меня к той двери, через которую я прошла до того, как началась стрельба? — Сюзанна указала на дверь в дальнем конце лазарета.
    
— Нет, мадам, меня не затруднит, но, к сожалению, должен сообщить вам, что толку от этого не будет. — Найджел говорил все тем же сочным голосом. — Эта дверь, НЬЮ-ЙОРК-7/ФЕДИК, односторонняя. — Пауза, в стальном куполе щелкали реле. — Кроме того, она сгорела при последнем использовании. Она, как вы могли бы сказать, ступила в пустошь на конце тропы.
    
— Потрясающе! — воскликнула Сюзанна, но поняла, что новости Найджела не так уж ее и удивили. Она помнила гудение, которое услышала, когда Сейр грубо втолкнул ее в дверь, помнила, как подумала, пусть ее занимало и другое, о том, что эта техника умирает. Вот она и умерла. — Просто потрясающе!
    
— Я чувствую, вы расстроились, мадам.
    
— Ты чертовски прав, я расстроилась! Мало того, что эта гребаная дверь открывалась только в одну сторону! Так теперь и вообще сломалась.
    
— Сломалась, — согласился Найджел, — но это поправимо.
    
— Поправимо? Это ты про что?
    
— Про дверь НЬЮ-ЙОРК-9/ФЕДИК, — ответил Найджел. — В свое время существовал тридцать один односторонний канал Нью-Йорк-Федик, но, насколько мне известно, сейчас остался только один, № 9. И все команды, обеспечивающие перемещение по каналу НЬЮ-ЙОРК-7/ФЕДИК теперь автоматически переключились на канал НЬЮ-ЙОРК-9/ФЕДИК.
    
Чеззет, — подумала она… взмолилась, чтобы так оно и было. — Думаю, он говорит о чеззет. Господи, надеюсь, что говорит.
    
— Ты про пароли и все такое, Найджел?
    
— Да, конечно, мадам.
    
— Отнеси меня к двери номер девять.
    
— Как вам будет угодно.
    
Найджел быстро двинулся по проходу между сотнями кроватей. Туго натянутые белые простыни отражали яркий свет висящих под самым потолком ламп. Воображение Сюзанны мгновенно населило этот огромный лазарет кричащими, перепуганными детьми, только что прибывшими из Кальи Брин Стерджис, возможно, и из соседних городков. Она видела не одну крысоголовую медсестру — сотни, и все они спешили надеть шлемы на головы похищенных детей, чтобы начать процесс… чего? Короче, процесс, который губил их, высасывал из них разум, разрушал гормональный баланс, превращал в рунтов. Сюзанна предположила, что поначалу их успокаивал приятный голос, который начинал звучать в голове каждого, голос, приглашающий в удивительный мир «Северного центра позитроники» и «Сомбра гроуп». Они переставали плакать, их глаза загорались надеждой. Возможно, они даже начинали думать, что медсестры в белых халатах не такие уж и плохие, несмотря на их волосатые страшные морды и желтые клыки. Такие же хорошие, как этот приятный женский голос.
    
А потом начиналось жужжание, быстро набирающее силу, перемещающееся в центр головы, и лазарет вновь наполнялся испуганными криками…
    
— Мадам? Вы в порядке?
    
— Да. А почему ты спрашиваешь, Найджел?
    
— Как мне показалось, вы задрожали всем телом.
    
— Не важно. Неси меня к двери в Нью-Йорк, той, что еще работает.
    6
    
Как только они покинули лазарет, Найджел быстрым шагом понес ее по одному коридору, потом по другому. Они подошли к эскалаторам, которые, судя по их виду, остановились многие сотни лет назад. Когда спускались по одному из них, стальной шар на ножках сверкнул Найджелу янтарными глазами и крикнул:
    
— Перепрыгивай! Перепрыгивай!
    
Найджел ответил:
    
— Перепрыгиваю, перепрыгиваю! — а потом добавил, уже Сюзанне, доверительным тоном, каким сплетники любят обсуждать неудачников: — Это Бригадир механиков, и он застрял там более восьмисот лет назад. Полагаю, заклинило панелями эскалатора. Бедняга! Но все еще старается предостеречь других.
    
Дважды Найджел спросил ее, верит ли она, что его глаза можно заменить. Первый раз Сюзанна ответила, что не знает. Второй, что сожалеет о случившемся, и поинтересовалась его мнением на этот счет.
    
— Я думаю, дни моей службы подходят к концу, — ответил он, а потом добавил еще пару слов, от которых по ее рукам побежали мурашки: — О, Дискордия!
    
Братья Дьем мертвы, — подумала она, вспоминая что-то (Грезу? Видение? Открывшийся ей образ ее Башни?), происходившее с ней, когда она делила тело с Миа? Или была в Оксфорде, штат Миссисипи? — Папа Док Дювалье мертв. Криста Маколифф[27] мертва, Стивен Кинг мертв, популярный писатель погиб во время послеполуденной прогулки. О, Дискордия, о, потерянная!
    
Но кто такой Стивен Кинг? Кто такая Криста Маколифф?
    
Они прошли мимо «низшего» мужчины, который присутствовал при родах Миа. Он лежал на пыльном полу коридора, свернувшись, как человеческая креветка, с пистолетом в руке и дыркой от пули во лбу. Сюзанна подумала, что он покончил с собой. И она понимала, почему он так поступил. Потому что события вышли из-под контроля Сейра и его прихвостней, не так ли? И если монстру, рожденному Миа, не удастся добраться до своих, Большой Алый Папа сильно осерчает. Возможно, осерчает даже в том случае, если Мордред найдет-таки дорогу к дому.
    
Его второй отец. Ибо это мир близнецов и зеркальных отражений, и теперь Сюзанна понимала в том, что видела, гораздо больше, чем прежде, гораздо больше, чем ей хотелось понимать. Мордред тоже был близнецом, Джекилом и Хайдом в одном флаконе, и он — или оно — имел двух отцов, лица которых ему приходилось помнить.
    
Они прошли мимо других трупов. По разумению Сюзанны, исключительно самоубийц. Она спросила Найджела, может ли он это определить, по запаху, по чему-либо еще, но получила отрицательный ответ.
    
— Сколько их тут еще, как по-твоему? — спросила она. Кровь бурлила уже не столь сильно, вот Сюзанна и начала нервничать.
    
— Не много, мадам. Как я понимаю, в большинстве своем они покинули это место. Скорее всего перебрались в Дерву.
    
— Дерва — это что? И где?
    
Найджел ответил, что, к великому его сожалению, это секретная информация, и он может поделиться ею, лишь услышав соответствующий пароль. Сюзанна тут же сказала:
    
— Чеззет, — но, увы.
    
Не дали результата ни девятнадцать, ни девяносто девять. Она решила, что придется удовлетвориться малым: большинство обитателей этого «Догана» перебрались куда-то еще.
    
Найджел повернул налево, в новый коридор, с дверями по обе стороны. Она задержала его, чтобы заглянуть за одну из дверей, но не увидела там ничего особенного. Обычное служебное помещение, давно не используемое, если судить по толстому слою пыли. Заинтересовал ее разве что постер с танцующими что-то быстрое подростками. Под ними она прочитала надпись большими синими буквами:
    
     ЭЙ, КРУТЫЕ КОТЯРЫ И КЛЕВЫЕ КИСКИ!
     Я ИГРАЛ НА СЦЕНЕ С АЛАНОМ ФРИДОМ[28]
     КЛИВЛЕНД, ОГАЙО, ОКТЯБРЬ 1954 г.
    
    
Сюзанна практически не сомневалась, что исполнитель на сцене — Ричард Пенниман.[29] Клубные завсегдатаи вроде нее относились с легким презрением ко всем, кто темпом превосходил Фила Окса,[30] но Сюзи тем не менее питала слабость к Литтл Ричарду; «милая крошка, мисс Молли, вам, конечно, нравится трахаться в поле». Она полагала, что Литтл Ричард очень уж был по душе Детте.
    
Может, в стародавние времена эти люди использовали двери, чтобы отправляться в отпуск в разные где и когда? Использовали силу Лучей, чтобы превратить некоторые уровни Башни в туристические достопримечательности?
    
Сюзанна спросила Найджела, тот ответил, что насчет этого он точно ничего не знает. По голосу чувствовалось, что Найджел по-прежнему грустит из-за потери глаз.
    
Наконец они пришли в большую ротонду, где каждое слово отдавалось эхом. По периметру тянулись двери. Пол устилали черно-белые мраморные плиты, уложенные в шахматном порядке. Сюзанна помнила этот пол из тревожных снов, в которых Миа кормила своего малого. Над головой, высоко-высоко, на синем куполе, по которому змеилось множество трещин, мерцали электрические лампочки-звезды. Ротонда напомнила Сюзанне Колыбель Луда, а еще больше Гранд-сентрал-стейшн.[31] Где-то в этих стенах шумно работали кондиционеры или вентиляторы. Воздух пах чем-то очень знакомым, и вскоре Сюзанне удалось идентифицировать запах: «Комет клинзер». Производитель этих чистящих средств спонсировал передачу «Правильная цена», которую она иногда смотрела по телевизору, если оставалась утром дома. «Я — Дон Прадо, а теперь давайте поприветствуем нашего ведущего, мистера Билла Каллена». На мгновение голова у Сюзанны пошла кругом, она закрыла глаза.
    
Билл Каллен мертв. Дон Прадо мертв. Мартин Лютер Кинг мертв, застрелен в Мемфисе. Правь, Дискордия.
    
Боже, эти голоса, ну почему они не замолкают?
    
Она открыла глаза и увидела двери с табличками: ШАНХАЙ/ФЕДИК, БОМБЕЙ/ФЕДИК, ДАЛЛАС (НОЯБРЬ 1963)/ФЕДИК. Другие маркировались рунами, которые ей ничего не говорили. Наконец, Найджел остановился у двери, надпись на которой она прочитала без труда:
    
     СЕВЕРНЫЙ ЦЕНТР ПОЗИТРОНИКИ, ЛТД.
     Нью-Йорк/Федик
     Максимальный уровень безопасности
    
    
Все это Сюзанна видела и на другой стороне двери, но под надписью ВХОД ПО РЕЧЕВОМУ ПАРОЛЮ зловеще мигала красным еще одна:
    
     № 9 ПРОГРАММЫ ПЕРЕКЛЮЧЕНЫ
    
    7
    
— Что мне теперь делать, мадам? — как всегда, вежливо осведомился Найджел.
    
— Опусти меня на пол, сладенький.
    
Она не успела даже подумать о том, чтобы будет делать, если Найджел не послушается, но он исполнил приказ без малейшего колебания. На руках и коленях Сюзанна добралась до двери, уперлась в нее ладонями. На ощупь чувствовалось, что это не дерево и не металл. Ей показалось, что она слышит слабое гудение. Она подумала о том, чтобы произнести «Чеззет», ее вариант «Сезам, откройся» Али-Бабы, но решила не сотрясать воздух. На двери не было даже ручки. Односторонняя — значит, односторонняя, решила она. Без дураков.
    
(ДЖЕЙК!)
    
Она послала сигнал, вложившись в него без остатка.
    
Никакого ответа. Даже слабенького
    
(уимове)
    
бессмысленного слова. Она еще подождала, потом развернулась и села, привалившись спиной к двери. Положила запасные обоймы между раздвинутых колен, подняла правую руку с вальтером ППК. Хорошее оружие, решила Сюзанна, если ты сидишь спиной к запертой двери; ей нравилась тяжесть пистолета, придавала уверенности в собственных силах. Когда-то давно она и другие практиковали метод выражения протеста, именуемый непротивлением. Лежать на полу столовой, прикрывая чувствительный к ударам живот и еще более чувствительные половые органы. Не реагировать на тех, кто бьет тебя, оскорбляет, проклинает твоих родителей. Петь в кандалах, как море.[32] И что сказали бы ее прежние друзья, увидев, какая она стала теперь?
    
— Знаете, что я думаю по этому поводу? — воскликнула Сюзанна. — Мне на это наплевать. Потому что непротивление тоже мертво.
    
— Мадам?
    
— Не обращай внимания, Найджел.
    
— Мадам, позвольте спросить…
    
— Что я делаю?
    
— Именно так, мадам.
    
— Жду друга, Чамли. Просто жду друга.
    
Она подумала, что DNK 45932 сейчас напомнит ей: его зовут Найджел. Но робот спросил, как долго она собирается ждать. Пока не замерзнет ад, проинформировала его Сюзанна. Последовала долгая пауза, которую в конце концов прервал Найджел:
    
— Тогда я могу идти, мадам?
    
— А как ты что-то увидишь?
    
— Я переключился на инфракрасный диапазон. Хуже, конечно, чем трехмерное макровидение, но я смогу добраться до ремонтных мастерских.
    
— А в ремонтных мастерских есть кому починить тебя? — без особого любопытства, как бы между прочим, спросила Сюзанна. Нажала на кнопку фиксатора обоймы в рукоятке вальтера, потом вернула обойму на место, получив удовольствие от металлического звука, который издавала обойма, скользя по хорошо смазанным направляющим.
    
— С уверенностью сказать не могу, мадам, — ответил Найджел, — хотя вероятность, что там есть кому меня починить, крайне невелика, менее одного процента. Если никто не придет, я, как и вы, подожду.
    
Сюзанна кивнула, внезапно почувствовав навалившуюся усталость, уверенность в том, что великий поход для нее закончится именно здесь, она так и останется сидеть, привалившись спиной к двери. Но ты не сдалась, не так ли? Сдаваться — это для слабаков, не для стрелков.
    
— Счастливого тебе пути, Найджел… спасибо, что донес. Долгих дней и приятных ночей. Надеюсь, тебе вставят новые глаза. Извини, что расстреляла эти, но я немного нервничала и не знала, на чьей ты стороне.
    
— И вам наилучшие пожелания, мадам.
    
Сюзанна кивнула. Найджел ушел, и она осталась одна, у двери в Нью-Йорк. Дожидаясь Джейка. Прислушиваясь к Джейку.
    
Но слышала только скрипящий, умирающий машинный гул, доносящийся из стен.
   
   
    
     
Глава 5
     
В джунглях, громадных джунглях
    
    1
    
Только угроза, что «низшие люди» вместе с вампирами могут убить Ыша, и заставила Джейка забыть о желании умереть рядом с отцом Каллагэном. Более он не колебался с решением. Закричал
    
(ЫШ, КО МНЕ!)
    
во всю мощь ментальных сил, и Ыш последовал за ним, не отставая ни на шаг. Джейк пробежал мимо «низших людей», зачарованных черепашкой, прямиком направился к двери с надписью «Только для сотрудников». Из оранжево-красного полумрака обеденного зала они попали в ослепительно белый свет, резкий пряный запах готовки, горячий и влажный пар, который ударил в лицо мальчику,
    
(джунгли)
    
возможно, предвосхищая то, что ждало его впереди
    
(громадные джунгли),
    
возможно, нет. Когда глаза Джейка приспособились к резкой смене освещенности (зрачки сузились, превратившись в булавочные головки), он понял, что находится на кухне «Дикси-Пиг». И не в первый раз. Однажды, незадолго до появления Волков в Калье Брин Стерджис, Джейк последовал за Сюзанной (только тогда она была Миа) в сон, в котором она забрела в огромную и пустынную кухню в поисках еды. Эту самую кухню, только сейчас жизнь в ней била ключом. Большая свинья, шипя капающим жиром, вращалась на железном вертеле над открытым огнем. Языки пламени проскакивали сквозь металлическую решетку всякий раз, когда в огонь попадала капля жира. С обеих сторон жаровни стояли гигантские плиты с медными колпаками вытяжки, на которых что-то кипело в кастрюлях высотой чуть ли не в рост Джейка. Содержимое одной помешивало существо с серой кожей, такое отвратительное, что глаза Джейка просто отказывались на него смотреть. Серый, с толстенными губами рот окаймляли два бивня. Дряблые щеки со свисающими мешками покрывали мерзкие бородавки. А белый, в пятнах, поварской наряд и такой же колпак шеф-повара на голове только усиливали ужас, который вызывала эта тварь, словно покрытая белым лаком. За чудовищем, практически скрытые паром, два других существа, тоже в белом, бок о бок мыли посуду в двойной раковине. Джейк заметил, что у обоих на шее повязаны платки. Один, похоже, был человеком — юношей лет семнадцати, второй более всего напоминал здоровенного двуногого кота.
    
— Вай, вай, дрянные мальчишки. Тре канниц эн фонс! — кричал украшенный бивнями шеф-повар на молодых посудомойщиков, распекая их за нерадивость.
    
Джейка он еще не заметил. В отличие от одного из посудомойщиков, кота. Тот прижал уши к голове, зашипел. Не раздумывая, Джейк бросил орису, которую держал в правой руке. Она пересекла заполненную паром кухню и легко, как раскаленный нож — масло, разрубила шею кота-посудомойщика. Отделившаяся от туловища голова с еще сверкающими зелеными глазами плюхнулась в заполненную водой раковину, подняв фонтан брызг.
    
— Сан фай, кан дит лос! — вскричал шеф-повар. То ли не увидел, что произошло, то ли не мог осознать увиденного. Посмотрел на Джейка. Из-под покатого, в толстых складках лба на мальчика глянули два затуманенных серо-синих глаза, прямо-таки человеческих. Теперь, когда шеф-повар повернулся к Джейку лицом, мальчик понял, что перед ним невесть откуда взявшийся разумный кабан-бородавочник. И судя по всему, жарил он свою ближайшую родственницу. С другой стороны, в «Дикси-Пиг» такое, похоже, считалось обычным делом.
    
— Как фой мальчишка ан-тет кан фа! Ши-со ран! Вай! — Вот это уже адресовалось Джейку. А потом, чтобы довести идиотизм ситуации до предела, бородавочник вдруг заговорил на понятном Джейку языке. — А если ты не хочешь мыть посуду, нечего даже и начинать!
    
Второй посудомойщик, человек, что-то выкрикнул, похоже, предупреждая шеф-повара об опасности, но тот не обратил внимания на его слова. Шеф-повар, видать, верил, что Джейк, убив одного из его помощников, теперь просто обязан занять место мертвого кота.
    
Джейк бросил вторую тарелку, и она рассекла шею бородавочника, оборвав его монолог. Не меньше галлона крови выплеснулось на плиту справа от чудовища. Кровь зашипела, на кухне завоняло горелым. Голова бородавочника откинулась влево, потом назад, но не отлетела. Существо, ростом никак не меньше семи футов, сделало два неуверенных шага к жаровне и обхватило руками вращающуюся на вертеле свинью. Голова Бородавочника улеглась на плечо, один глаз смотрел сквозь пар на флуоресцентные лампы под потолком. Жар припечатал ладони шеф-повара к свинье, и они начали таять. А потом чудовище рухнуло на железную решетку, и одежда тут же вспыхнула.
    
Джейк вовремя развернулся, чтобы увидеть второго посудомойщика, приближающегося к нему с мясницким ножом в одной руке и топориком в другой. Джейк выхватил из плетеной сумки еще одну орису, но не бросил ее, хотя голос в голове твердил: бросай, бросай, бросай, отстриги мерзавцу голову вместе с волосами. Сделать «глубокую стрижку», так, он однажды это слышал, называла это действо Маргарет Эйзенхарт. Другие женщины, тренирующиеся вместе с ней в метании тарелок, услышав ее слова, еще громко рассмеялись. И тем не менее Джейк сдержал руку, пусть ему и хотелось бросить тарелку.
    
Он видел перед собой юношу, кожа которого в ярком свете отливала желто-серым. На изможденном лице — чувствовалось, что кормят юношу плохо, — читался страх. Джейк предупреждающе замахнулся тарелкой, и юноша остановился. Только смотрел он не на рису, а на Ыша, который расположился между ног мальчика. Шерсть ушастика-путаника встала дыбом, отчего размеры его увеличились вдвое. Ярко блестели оскаленные зубы.
    
— Ты… — начал Джейк, и тут дверь в ресторан распахнулась. В кухню ворвался один из «низших людей». Джейк без промедления бросил тарелку. Она просвистела по заполненному паром воздуху и срезала голову незваному гостю аккурат над адамовым яблоком. Тело без головы шагнуло вправо, потом влево, словно комик, срывающий аплодисменты зрителей, изображая пьяного, потом рухнуло.
    
Через мгновение Джейк держал тарелки уже в обеих руках. Вновь скрестил руки на груди — эту позицию сэй Эйзенхарт называла «на изготовку». Посмотрел на посудомойщика, который по-прежнему стоял с ножом в одной руке и топориком в другой. «Однако угрозы в нем нет», — подумал Джейк. Он предпринял вторую попытку и на этот раз задал вопрос полностью:
    
— Ты говоришь на моем языке?
    
— Да, — ответил юноша. Отбросил топорик, поднял руку и свел большой, покрасневший от горячей воды палец и мизинец на расстояние в четверть дюйма. — Чуть-чуть. Выучил, после того, как попасть сюда. — Он разжал вторую руку, и мясницкий нож присоединился к топорику на полу кухни.
    
— Ты родом из Срединного мира? — спросил Джейк. — Оттуда, так?
    
Джейку посудомойщик не показался шибко сообразительным («В телевикторине ему не победить», — без сомнения, хмыкнул бы на его счет Элмер Чеймберз), но при этом ему хватало ума, чтобы тосковать по дому. Несмотря на ужас, охвативший юношу, Джейк увидел, как сверкнули его глаза.
    
— Да. Из Лудвега я.
    
— То есть ты жил где-то рядом с Лудом?
    
— К северу от него, если тебе будет угодно или если нет, — ответил посудомойщик. — Ты убьешь меня, мальчик? Я не хочу умирать, пусть и жизнь моя печальная.
    
— Я тебя не убью, если ты скажешь мне правду. Через кухню проходила женщина?
    
Посудомойщик ответил после короткой паузы.
    
— Ага. Сейр и его команда тащили ее. Безногую, голова болталась… — Он продемонстрировал, как болталась голова Сюзанны, еще более напоминая деревенского идиота. Джейк вдруг вспомнил Шими. Роланд упоминал о нем, рассказывая о Меджисе.
    
— Но не мертвую.
    
— Нет, я слышал ее дыхание, да.
    
Джейк искоса глянул на дверь. Никто через нее не рвался. Пока. Ему, конечно, надо идти, но…
    
— Как тебя зовут?
    
— Джохабим, это я, сын Хоссы.
    
— Тогда слушай, Джохабим. За этой кухней большой мир, называется он Нью-Йорк, и такие юноши, как ты, там свободны. Я советую тебе сбежать отсюда, пока есть такая возможность.
    
— Они поймают меня и изрежут на куски.
    
— Нет, ты просто не понимаешь, какой он огромный, Нью-Йорк. Как Луд, когда Луд…
    
Он посмотрел в тупое лицо Джохабима и подумал: Нет, кто не понимает, так это я. И если и дальше болтаться здесь, уговаривая его бежать, я, безусловно, получу то, что…
    
Дверь в ресторан вновь распахнулась. На этот раз двое «низших людей» попытались ворваться на кухню. Понятное дело, они застряли в дверном проеме, плечом к плечу. Джейк бросил две тарелки и наблюдал, как они рассекают заполненный паром воздух. Головы пришельцев отделились от шей в тот самый момент, когда им удалось миновать дверной проем. Их отбросило назад, и дверь снова захлопнулась. В школе Пайпера Джейк узнал о битве при Фермопилах, в которой отряд греков долго сдерживал армию персов, численностью превосходившую его в десятки, а то и сотни раз. Греки сражались с персами в узком горном проходе. Для Джейка таким проходом являлась дверь на кухню. Пока они пытались ворваться сюда по одному или вдвоем, если только не могли обойти его с тыла, он мог их сдержать.
    
Во всяком случае, до того момента, как в плетеной сумке закончатся орисы.
    
— Оружие? — спросил он Джохабима. — Есть тут где-нибудь оружие?
    
Джохабим покачал головой, но, учитывая раздражающую тупость паренька, это покачивание могло означать как: «На кухне оружия нет», так и: «Я тебя не разумею».
    
— Ладно, я пошел, — сказал Джейк. — И если ты не смоешься отсюда, пока у тебя есть шанс, Джохабим, ты покажешь себя круглым дураком. Я понимаю, умом тебя природа обделила, но ведь в голове у тебя не солома. За этими стенами видеоигры, парень… подумай об этом.
    
Джохабим, однако, продолжал тупо смотреть на Джейка, и мальчик сдался. Собрался что-то сказать Ышу, когда к нему обратились из-за двери.
    
— Эй, малыш! — Голос грубый. Уверенный. Знающий этот мир. Голос человека, который может ударить тебя, чтобы отнять пять баксов, или переспать с твоей подружкой, если вдруг возникло такое желание, — подумал Джейк. — Твой друг, паппа, мертв. Собственно, паппу съели на обед. А теперь выходи, и без глупостей, тогда, возможно, не станешь десертом.
    
— Засунь свой хер себе в зад, — крикнул в ответ Джейк. Смысл этих слов прошиб даже стену глупости Джохабима. На его лице отразился ужас.
    
— Даю тебе последний шанс, — продолжил грубый и всезнающий голос. — Выходи.
    
— Лучше входи ты, — предложил Джейк. — Тарелок мне хватит!
    
В действительности же его переполняло идиотское желание броситься к двери. Ворваться в ресторан, вступить в бой с «низшими» мужчинами и женщинами, которые столпились по другую сторону двери. И идея эта была отнюдь не безумной, тут с ним согласился бы даже Роланд; они такого никак не могли ожидать, так что полдюжины быстро и удачно брошенных тарелок могли вызвать панику и обратить оставшихся в бегство.
    
Но главная угроза исходила от монстров, которые кормились за гобеленом. Вампиров. Они бы не запаниковали, и Джейк это знал. Его не отпускала мысль, что он бы уже умер, если б Праотцы захотели войти на кухню (пока точно не хотели, что-то удерживало их в обеденном зале, возможно, еще не доеденное тело отца Каллагэна), да и Джохабим тоже.
    
Он упал на колено, прошептал:
    
— Ыш, ищи Сюзанну, — и усилил команду, послав ушастику-путанику ментальный образ.
    
Ыш еще раз недоверчиво глянул на Джохабима, а потом принялся обнюхивать пол. Плитки влажно блестели, их недавно протирали, и Джейк уже испугался, что ушастик не сможет учуять запах Сюзанны. Но тут Ыш резко вскрикнул, скорее, тявкнул, как собака, и побежал к середине кухни, лавируя между плит и паровых столов. Обогнул по широкой дуге дымящееся тело шеф-повара Бородавочника и двинулся дальше.
    
— Послушай меня, маленький говнюк! — крикнул «низший» мужчина из-за двери. — Я начинаю терять терпение!
    
— Вот и хорошо! — ответил Джейк. — Заходи! И поглядим, сможешь ли ты выйти!
    
Он посмотрел на Джохабима, приложил палец к губам, показывая, что тот должен молчать. Хотел уже повернуться и побежать (он не мог знать, как скоро посудомойщик начнет кричать, что мальчик и его ушастик-путаник более не охраняют кухонные Фермопилы), когда Джохабим вдруг что-то сказал ему тихим голосом, скорее прошептал.
    
— Что? — переспросил Джейк, в недоумении глядя на посудомойщика. Вроде бы он сказал: «Берегись ловушки разума». Бред какой-то. Или нет?
    
— Берегись ловушки разума, — повторил Джохабим громче и отчетливее и повернулся к своим кастрюлям в мыльной воде.
    
— Что такое ловушка разума? — спросил Джейк, но Джохабим вроде бы его и не услышал, да и время задавать вопросы вышло. Он побежал за Ышем, то и дело оглядываясь: если бы «низшие люди» попытались вновь ворваться на кухню, Джейк хотел узнать об этом первым.
    
Но никто не ворвался, во всяком случае, до того момента, как он последовал за Ышем в другую дверь, которая привела их в кладовую, заставленную ящиками и коробками и благоухающую кофе и пряностями. Она очень напоминала подсобку магазина в Ист-Стоунэме, только была чище.
    2
    
В углу кладовой «Дикси-Пиг» находилась закрытая дверь. За ней — лестница, ведущая вниз, только Господь знал, как глубоко. Ее освещали маломощные лампочки за стеклянными засиженными мухами колпаками. Ыш двинулся по лестнице первым, без малейшего колебания, переставляя со ступеньки на ступеньку сразу по две лапы, сначала передние, потом задние. Выглядело это довольно комично. Носом он практически прижимался к ступеням, и Джейк знал, что он идет по следу Сюзанны: эту информацию мальчик мог почерпнуть из головы своего четвероногого друга.
    
Джейк пытался сосчитать ступени, дошел до ста двадцати, потом сбился. Задался вопросом, по-прежнему ли они в Нью-Йорке (вернее, под ним). Однажды ему показалось, что слышен далекий, но знакомый грохот: если это был поезд подземки, тогда ответ следовал положительный.
    
Наконец лестница осталась позади. Они оказались в просторном сводчатом помещении, более всего напоминающем гигантский вестибюль отеля, правда, сам отель отсутствовал. Ыш решительно пересек его, мордой к полу, с мотающимся из стороны в сторону хвостом. Джейк поспевал за ним только бегом. Оставшиеся в плетеной сумке рисы стучали друг о друга. В дальнем конце вестибюля-склепа стоял киоск с надписями на пыльном стекле: «ПОСЛЕДНИЙ ШАНС ДЛЯ ПОКУПКИ НЬЮ-ЙОРКСКИХ СУВЕНИРОВ» и «ПОСЕТИТЕ 11 СЕНТЯБРЯ 2001 ГОДА! ПОКА ЕЩЕ ЕСТЬ БИЛЕТЫ НА ЭТО НЕЗАБЫВАЕМОЕ ЗРЕЛИЩЕ! АСТМАТИКАМ БЕЗ СПРАВКИ — РАЗРЕШЕНИЯ ОТ ВРАЧА БИЛЕТЫ ПРОДАВАТЬСЯ НЕ БУДУТ!» Джейк задумался, а что же такого незабываемого могло произойти в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, и решил, что, возможно, ему и не хочется знать.
    
Внезапно так громко, словно голос говорил прямо в ухо, в голове раздались слова: Эй! Эй, Позитронная леди! Ты еще здесь?
    
Джейк понятия не имел, кто такая Позитронная леди, но голос узнал сразу.
    
Сюзанна! — прокричал он, остановившись около туристического киоска. Удивленная, радостная улыбка осветила его уставшее лицо, и оно вновь стало детским. — Сюзи, ты здесь?
    
И услышал ее ответный радостно-изумленный крик.
    
Ыш, обнаружив, что Джейк более не следует за ним, повернулся и нетерпеливо позвал мальчика:
    
Эйк! Эйк!
    
Но Джейк в тот момент не мог на него откликнуться.
    
— Я тебя слышу! — прокричал он. — Наконец-то! Господи, с кем ты говорила до этого? Продолжай кричать, чтобы я смог определить, где мне тебя…
    
Позади, то ли с верхней площадки лестницы, то ли уже с середины, кто-то проорал: «Он там!» Послышались выстрелы, но Джейк едва их расслышал. Потому что мальчика охватил ужас: что-то заползло ему в голову. Что-то, напоминающее ментальную руку. Он подумал, что это, возможно, «низший» мужчина, с которым он говорил через дверь. Рука «низшего» мужчины нащупала управляющие диски в каком-то «Догане» Джейка Чеймберза и теперь вращала их. Пытаясь
    
(не дать сделать ни шагу заставить меня замереть на этом самом месте застыть столбом)
    
остановить меня. И рука эта смогла забраться к нему в голову, потому что, посылая ментальный сигнал и получая на него ответ, он открыл…
    
Джейк, Джейк, где ты?
    
Отвечать времени не было. Однажды, пытаясь открыть Ненайденную дверь в Пещере голосов, Джейк вызвал образ миллиона широко открывающихся дверей. Теперь он вызвал другой: одной, с грохотом захлопывающейся двери.
    
И очень вовремя. Еще с мгновение его ноги оставались прикованными к полу, а потом что-то закричало от боли и отпустило его. Позволило сдвинуться с места.
    
И Джейк сдвинулся. Сначала неуклюже, потом все более уверенно. Боже, а ведь он едва не погиб! Он слышал зов Сюзанны, очень далекий, но не решался открыться, чтобы ответить на него. Ему оставалось лишь надеяться, что Ыш не потеряет ее след, а она не прекратит его звать.
    3
    
Потом он пришел к выводу, что вскоре после последнего слабого крика Сюзанны, должно быть, начал петь песню, которую слышал по радиоприемнику миссис Шоу, но точно сказать, конечно, не мог. С тем же успехом человек, слегший с простудой, может пытаться определить, в какой именно момент у него заболела голова. В чем Джейк мог быть уверен, так это в непрекращающемся грохоте выстрелов, а однажды пуля с воем отрикошетила от стены, но все это происходило далеко позади, очень далеко, так что он перестал пригибаться при каждом выстреле (а потом и оглядываться). А кроме того, Ыш убегал вперед, быстро-быстро переставляя мохнатые лапы. В стенах и под полом стучали и хрипели неведомые машины. На полу появились стальные рельсы. Джейк предположил, что когда-то здесь курсировал трамвайчик, избавлявший туристов от необходимости преодолевать коридор на своих двоих. Через одинаковые интервалы Джейк видел на стенах строгую надпись: ВПЕРЕДИ «ПАТРИЦИЯ»; ФЕДИК; СИНИЙ ПРОПУСК ПРИ ВАС? В некоторых местах плитки осыпались, в других рельсы исчезли, кое-где застоявшаяся, кишащая паразитами вода заполняла выбоины в полу. Два или три раза Ыш и Джейк прошли мимо каких-то транспортных средств, нечто среднего между тележкой, на которой игроки ездят по полю для гольфа, и дрезиной. Прошли они и мимо робота с головой, похожей на большую репу. Робот тускло сверкнул красными глазами и прохрипел одно слово, вроде бы: «Стоять!» Джейк поднял орису, не зная, поможет ли она остановить робота, если он двинется за ним, но робот не шевельнулся. Должно быть, на вспышку глаз ушла последняя толика энергии, еще остававшейся в аккумуляторах, атомных или каких-то еще, которые питали системы жизнедеятельности робота. Тут и там стены изрисовали граффити. Две надписи показались ему знакомыми. ДА ЗДРАВСТВУЕТ АЛЫЙ КОРОЛЬ, с красным глазом над «й» вместо «птички», и БАНГО СКАНК, 84. Да уж, — рассеянно подумал Джейк, — этот Сканк везде поспел. А потом впервые ясно услышал свой голос. Он, оказывается, напевал себе под нос. Услышал не слова, а старый, едва запомнившийся рефрен одной из песен, которую когда-то слышал по радио на кухне миссис Шоу: «Э-уимове, э-уимове, э-уиии-аммм-иммм-овее…»
    
Он замолк: стало противно, что бормочет этот мотивчик, как древнее заклинание, крикнул Ышу, чтобы тот остановился.
    
— Подожди, мне нужно отлить, малыш.
    
— Ыш! — откликнулся ушастик-путаник, а яркие глазки и ушки торчком дополнили фразу: «Только поторопись».
    
Джейк оросил мочой одну из выложенных плиткой стен. В швы между квадратами кафеля въелась какая-то зеленоватая грязь. Джейк также прислушался, нет ли погони, и его усилия не пропали даром. Кто его преследовал? В каком количестве? Роланд, наверное, смог бы ответить на эти вопросы, Джейк — нет. Если судить по разносящемуся по коридору эху — следом бежал целый полк.
    
И когда Джейк Чеймберз стряхивал последние капли, до него дошло, что отцу Каллагэну более никогда такого не сделать, он уже не улыбнется ему, Джейку, не наставит на него палец, не перекрестится перед едой. Потому что его убили. Отняли у него жизнь. Остановили дыхание и пульс. И если не считать снов, отец Каллагэн покинул эту историю. Джейк заплакал. И, как и улыбка, слезы вновь превратили его в ребенка. Ыш, которому не терпелось следовать за запахом Сюзанны, повернулся, посмотрел на Джейка, на его мордочке определенно читалась озабоченность.
    
— Все нормально. — Джейк застегнул ширинку, потом вытер слезы тыльной стороной ладони. Да только о нормальности не могло быть и речи. Его переполняли печаль, злость, страх перед «низшими людьми», которые неумолимо настигали его, раз уж он стоял на месте. Теперь, когда адреналин постепенно выводился из крови, Джейк вдруг почувствовал, что голоден. И устал. Только устал? Просто валится с ног от изнеможения. Он не мог вспомнить, когда спал в последний раз. Его засосало в дверь, и он оказался в Нью-Йорке, это он помнил, помнил, как Ыш едва не угодил под такси, помнил проповедника Бога-бомбы, имя которого вызвало у него ассоциации с Джимми Кэгни, играющего Джорджа М. Коуэна в старом черно-белом фильме, который он смотрел еще маленьким в своей комнате. Потому что — теперь он это понимал — в том фильме была песня о парне по фамилии Харриган: Ха-А-двойное Эр-И; Харриган — это я. Все это он мог вспомнить, а вот когда в последний раз съел корочку…
    
— Эйк! — тявкнул Ыш, неумолимый, как судьба. Если у ушастиков-путаников и наступает момент, когда они выбиваются из сил, — устало подумал Джейк, — то Ыш к нему еще не приблизился. — Эйк-Эйк!
    
— Да-да, — согласился он, отталкиваясь от стены. — Эйк-Эйк теперь бежать-бежать. Давай. Ищи Сюзанну.
    
Ему хотелось брести, с трудом переставляя ноги, но об этом не могло быть и речи. Обычный шаг и то не годился. Так что Джейк заставил ноги бежать трусцой и вновь начал напевать себе под нос, на этот раз слова песни: «В джунглях, громадных джунглях, лев сегодня спит… В джунглях, спокойных джунглях, лев сегодня спит… о-о-о-х…» — а потом вновь перешел на что-то бессмысленное (уимове, уимове, уимове), услышанное когда-то по радиоприемнику на кухне, всегда настроенному на волну радиостанции WCBS, отдающей предпочтение старым песням… а может, из какого-то фильма, от которого в памяти осталась только эта песня? Песня не из «Дэнди Янки Дудл», а из какого-то другого фильма? С ужасными монстрами? Который он видел маленьким мальчиком, когда, возможно, еще не вылез из
    
(пеленок)
    
подгузников?
    
«У деревеньки, тихой деревеньки, лев сегодня спит… У деревеньки, мирной деревеньки, лев сегодня спит… Ух-ох, э-уимове, э-уимове, э-уимове…»
    
Джейк остановился, тяжело дыша, потирая бок. В боку кололо, но не сильно, пока не так сильно, боль не проникала достаточно глубоко, чтобы остановить его. Но эта грязь, зеленоватая грязь, которая вдруг начала выдавливаться из швов между кафельными плитками… она выдавливалась сквозь древнюю затирку и разрушала кафель, потому что это происходило
    
(джунгли)
    
глубоко под городом, глубоко, как в катакомбах,
    
(уимове)
    
или как…
    
— Ыш, — позвал он сквозь растрескавшиеся губы. Господи, как же ему хотелось пить! — Ыш, это не грязь, это трава. Или сорняки… или…
    
Ыш отозвался именем своего друга, но Джейк его и не услышал. Никуда не делось эхо от топота преследователей (более того, оно заметно приблизилось), но Джейк проигнорировал и эти звуки.
    
Трава, растущая из выложенной кафелем стены.
    
Сокрушающая стену.
    
Джейк посмотрел вниз и увидел еще траву, много травы, ярко-зеленой, сверкающей под флуоресцентными лампами, растущей на полу. А кусочки разбитого кафеля теперь более всего напоминали осколки костей древних людей, которые жили и строили до того, как Лучи начали разрушаться, а мир — сдвигаться.
    
Джейк наклонился. Сунул руку в траву. Поднял кусочки разбитого кафеля, но также и землю, землю
    
(джунглей)
    
каких-то глубоких катакомб, или могилы, или, возможно…
    
Какой-то жучок-паучок полз по пригоршне земли, которую Джейк поднял с пола, с красной отметиной на черной спине, напоминающей кровавую улыбку, и мальчик отбросил его с криком отвращения. Клеймо Короля! Правильно говоришь! Он пришел в себя и осознал, что стоит, опустившись на одно колено, занимаясь археологическими раскопками, как герой в каком-то старом фильме, тогда как бегущие по следу собаки настигают его. И Ыш смотрел на него, глаза сверкали тревогой.
    
— Эйк! Эйк-Эйк!
    
— Да. — Он заставил себя подняться. — Я иду, Ыш. Но что это за место?
    
Ыш понятия не имел, чем вызвана озабоченность, которую он слышал в голосе своего ка-дина; он видел перед собой то же, что и прежде, обонял то же, что и прежде: ее запах, мальчик просил его найти, следовать за ним. И запах этот становился все свежее. Ыш побежал дальше по ясному следу.
    4
    
Пять минут спустя Джейк остановился вновь, крича: «Ыш! Подожди, остановись!»
    
Покалывание в боку вернулось, проникло глубже, но все-таки остановило мальчика не оно. Все изменилось. Или изменялось. И, да поможет ему Господь, он знал, во что все превращалось.
    
Над его головой по-прежнему горели флуоресцентные лампы, но стены покрыла зеленая растительность. Воздух стал сырым и влажным, рубашка намокла, прилипла к телу. Прекрасная оранжевая бабочка огромных размеров пролетела мимо его широко раскрывшихся глаз. Джейк попытался ее схватить, но бабочка легко и непринужденно ускользнула от его руки. Играючи, подумал он.
    
Выложенный плиткой коридор превратился в тропу в джунглях. Впереди тропа эта вела к неровной дыре в густой растительности, возможно, к какой-то вырубке или прогалине. А дальше Джейк сквозь туман видел огромные старые деревья, их могучие стволы покрывал мох, ветви переплели лианы. Он видел и громадные папоротники, а над деревьями, сквозь зеленый покров — слепящее небо, накрывающее джунгли. Он знал, что находится под Нью-Йорком, должен находиться под Нью-Йорком, но…
    
Пронзительно закричала мартышка, так близко, что Джейк дернулся и поднял голову, уверенный, что увидит ее прямо над собой, лыбящуюся на него между ламп. А потом, леденя кровь, по джунглям прокатился оглушающий рык льва. Только этот лев определенно не спал.
    
Мальчик уже хотел развернуться на сто восемьдесят градусов и дать деру, когда понял, что такой возможности у него нет; «низшие люди» (возможно, возглавлял их тот самый тип, который сказал, что «паппа стал обедом») отрезали ему путь к отступлению. И Ыш смотрел на него с горящим в глазах нетерпением, ему явно хотелось бежать дальше. Ыш тупостью не отличался, но не выказывал никаких признаков тревоги, во всяком случае, не считал, что впереди их поджидает что-то ужасное.
    
Со своей стороны, Ыш тоже не мог понять, что происходит с Джейком. Он знал, что мальчик устал, чувствовал по запаху, но знал и другое: Эйк боялся. Почему? Да, в этом месте хватало неприятных запахов, преимущественно пахло людьми, но Ыш не считал, что они свидетельствовали о нависшей над ними опасности. А кроме того, здесь был и ее запах. Теперь очень свежий. Словно она находилась совсем близко.
    
— Эйк! — вновь тявкнул он.
    
Джейк уже восстановил дыхание.
    
— Хорошо. — Он огляделся. — Ладно. Но не так быстро.
    
— Тро, — откликнулся Ыш, и Джейк без труда отметил нотки осуждения в ответе Ыша.
    
Джейк двинулся дальше только потому, что выбора у него не было. Он шагал по поднимающейся вверх по склону заросшей тропе (по восприятию Ыша, они шли по прямой, проложенной на горизонтальной плоскости, с того самого момента, как лестница осталась позади), которая вела к прогалине или вырубке, обрамленной папоротниками и лианами, к безумному визгу мартышки и леденящему мошонку реву охотящегося льва. А в голове вновь и вновь звучала песня
    
(в деревне… в джунглях… тихо, мой милый, не шевелись, мой милый…)
    
и теперь он знал, что это за песня, знал даже название группы
    
(это же «Токенс»[33] с песней «Лев сегодня спит», покинувшей чарты, но не наши сердца)
    
которая исполняла ее, но какой фильм? Как назывался этот чертов фи…
    
Джейк добрался до вершины склона и края прогалины. Всмотрелся в ковер широких зеленых листьев и ярких пурпурных цветов (маленький зеленый червячок как раз забирался в сердцевину одного из них), и в тот самый момент в памяти всплыло название фильма, а по коже вдруг побежали мурашки, по всему телу, от шеи до пяток. Мгновением позже первый динозавр вышел из джунглей (громадных джунглей) и неспешно пересек прогалину.
    5
    
Однажды, давным-давно
    
(пришла пора перекусить)
    
когда он был маленьким мальчиком
    
(черничный в чашки чай разлить)
    
наступил день, когда мать отправилась в Монреаль со своим арт-клубом, а отец — в Лас-Вегас на ежегодное представление осенних программ;
    
(и джем по-братски разделить)
    
случилось это, когда Баме было четыре…
    6
    
Бама — так зовет его единственный человек,
    
(миссис Шоу, миссис Грета Шоу)
    
от которого он видит только добро. Она срезает корочки с его сандвичей, прикрепляет его рисунки, сделанные в детском саду, к холодильнику магнитами, которые выглядят, как маленькие пластиковые фрукты, называет Бама, и для него это особое имя
    
(для них)
    
потому что его отец, как-то в субботу, по пьяному делу, обучил его песенке: «Разливайся вширь и ввысь, к горизонту развернись, на тебя идет стена, Бамы Алая волна[34]!», и поэтому она зовет его Бама, это секретное имя, и только они знают, что оно означает, и больше не знает никто, и это все равно что иметь дом, войти в который можешь только ты, безопасный дом в страшном лесу, где все тени выглядят, как чудовища, великаны-людоеды и тигры.
    
(«Тигр, о тигр, светло горящий»,[35] — поет ему мать, потому что полагает это стихотворение колыбельной, вместе с «Жужжала муха надо мной… когда умерла»[36]. От последней фразы Баму Чеймберза бьет дрожь, хотя матери он никогда ничего не говорит; иной раз он лежит в постели ночью, а случается, и днем, после обеда, и думает: «Я услышу, как жужжит муха, и это будет моя муха-смерть, мое сердце остановится, мой язык упадет в горло, как камень падает в колодец», — и это воспоминания, которые он отторгает от себя).
    
Это хорошо, иметь секретное имя, и когда он узнает, что мать собирается в Монреаль во имя искусства, а отец — в Вегас, помочь в презентации новых шоу телесети, он умоляет мать попросить миссис Шоу остаться с ним, и в конце концов мать сдается. Маленький Джейки знает, что миссис Шоу — не его мать, и не единожды миссис Грета Шоу сама говорила ему, что она — не его мать.
    
(«Я надеюсь, ты знаешь, что я — не твоя мать, Бама, — говорит она, ставя перед ним тарелку, а на тарелке — сандвич с ореховым маслом, беконом и бананом, а корочки срезаны так, как умеет их срезать только Грета Шоу, — потому что в мои обязанности это не входит».
    
И Джейки… только здесь он — Бама, он — Бама, когда они вдвоем… не может найти слов, чтобы сказать ей, что он это знает, знает, но хочет побыть с ней, пока не вернется настоящая мать или пока он не вырастет и муха-смерть перестанет его страшить).
    
И Джейки говорит: «Не волнуйся, я в порядке», — но он все равно рад, что миссис Шоу соглашается остаться и не придет та девица что оставалась с ним в прошлый раз в коротенькой юбке занимающаяся только своими волосами и помадой не обращающая на него ни малейшего внимания не знающая что в глубине своего сердца он — Бама, и господи до чего эта маленькая Дейзи Мэй
    
(именно так его отец называет всех сиделок)
    
глупа глупа глупа. Миссис Шоу не глупа. Миссис Шоу кормит его после возвращения из детского сада. Называет эту трапезу послеполуденным чаем или просто полдником, и не важно, что она ему предлагает, творог и фрукты, сандвич со срезанной корочкой, кусок торта, канапе, оставшиеся после вчерашней вечеринки, она всегда поет одну и ту же песенку, когда ставит перед ним еду: «Пришла пора перекусить, черничный в чашки чай разлить, и джем по-братски разделить».
    
В его комнате стоит телевизор, и каждый день, пока его родители в отъезде, он ест полдник, вернувшись из детского сада перед телевизором и смотрит смотрит смотрит его и слышит радио с кухни, всегда старые песни, всегда радиостанция WCBS, и иногда он слышит ее, слышит миссис Шоу, которая поет вместе с «Четырьмя сезонами»[37] Вандой Джексон[38] Ли «Йя-Йя» Дорси[39], случается представляет себе что его родители погибли в авиакатастрофе и она каким-то образом становится его матерью и называет его бедный малыш и бедный маленький сиротка и благодаря какой-то магической трансформации она любит его, а не просто заботится о нем, любит его любит его любит его точно так же как он любит ее, она — его мать (а может — его жена, ему не очень понятно, какая между ними разница), но она зовет его Бама вместо сладкий мой
    
(его настоящая мать)
    
или умник
    
(его отец)
    
и хотя он знает, что идея глупая, он обдумывает ее в постели забавы ради, полагая, что куда приятнее думать об этом, а не о мухе-смерти, которая прилетит и будет жужжать над его трупом, когда он умрет с языком, свалившимся в горло, как камень — в колодец. Во второй половине дня, когда он возвращается домой из детского сада (к тому времени он достаточно большой, чтобы знать, что детский сад — это ступень к начальной школе), он смотрит в своей комнате передачу «Фильм за миллион долларов». Передача «Фильм за миллион долларов» выделяется тем, что целую неделю, в одно и то же время, в четыре часа дня, по ней показывают один и тот же фильм. На неделе, предшествующей отъезду родителей, когда миссис Шоу стала оставаться на ночь, вместо того, чтобы уходить домой
    
(О, какое блаженство, миссис Грета Шоу отвергает Дискордию, можете сказать аминь)
    
музыка доносится с двух сторон каждый день, старые песни с кухни
    
(WCBS можете сказать Бог-бомба)
    
и из телевизора, где Джеймс Кэгни фланирует в котелке и поет о Харригане — Ха-А-двойное Эр-И, Харриган, это я! Опять же о том, каково быть настоящим живым племянником своего дяди Сэма.
    
А потом наступает следующая неделя, неделя, на которой его родители в отъезде, и показывают новый фильм, и впервые фильм пугает его до смерти. Называется он «Потерянный континент», главную роль в нем исполняет Сезар Ромеро[40], и когда Джейк увидит его снова (значительно повзрослевшим, в возрасте 10 лет), он удивится, просто не сможет понять, как мог испугаться такого глупого фильма. Потому что фильм этот об исследователях, которые теряются в джунглях, понимаете, и в этих джунглях живут динозавры, а в четыре года он не мог осознать, что динозавры эти — всего лишь гребаная МУЛЬТИПЛИКАЦИЯ, и ничем они не отличаются от Твити, Сильвестра, Моряка Папая и Олив Ойл. Первый динозавр, которого он видит, — трицератопс. Он ломится сквозь джунгли, и девушка-исследователь
    
(впечатляющие бу-бу, сказал бы его отец, так он всегда говорит о тех, кого его мать называет девушками известного поведения)
    
кричит во весь голос, и Джейк тоже закричал бы, если б его грудь и горло не сковал ужас, о, воплощенная Дискордия! В глазах чудовища он видит абсолютную пустоту, которая означает конец всего, мольбы такого монстра не тронут, и крик с таким монстром не поможет, он слишком туп, крики могут только привлечь внимание монстра, и привлекают, он поворачивается к Дейзи Мэй с впечатляющими бу-бу, а потом бросается на Дейзи Мэй с впечатляющими бу-бу, а на кухне (громадной кухне) поет группа «Токенс», ушедшая из чартов, но не из наших сердец, они поют о джунглях, мирных джунглях, а здесь, перед широко раскрытыми, полными ужаса глазами маленького мальчика тоже джунгли, только далеко не мирные, и это не лев, а неуклюжее чудище, которое чем-то напоминает носорога, только больше, и у него на шее что-то вроде костяного воротника, и потом Джейк выяснит, что такой вид монстров называют трицератопсами, но пока чудовище для него безымянное, а это хуже, гораздо хуже. «Уимове, — поют „Токенс“. — Уииии-аммм-а-виии», — и, конечно, Сезар Ромеро пристреливает монстра до того, как тот успевает разорвать девушку с впечатляющими бу-бу на куски, что, конечно, на тот момент хорошо, но той же ночью монстр возвращается, трицератопс возвращается, он в его стенном шкафу, потому что даже в четыре года Джейк понимает, что иногда его стенной шкаф — совсем не стенной шкаф, а дверь, которая может открываться в разные места, где его поджидают те, с кем лучше не встречаться.
    
Он начинает кричать, ночью он может кричать, и миссис Грета Шоу входит в комнату. Она садится на край кровати, лицо у нее, как у призрака, намазано каким-то сине-серым ночным кремом-маской, она спрашивает, что случилось, и вот ей Бама может рассказать все. Не смог бы рассказать ни отцу, ни матери, если б кто-то из них был дома, но их, к счастью, нет, но он может рассказать обо всем миссис Шоу, потому что, пусть она и не очень-то отличается от прочей обслуги, будь то приходящие няни, присматривающие за детьми, отводящие в школу, она тем не менее чуть другая, но этого чуть хватает, чтобы прикреплять его рисунки к холодильнику маленькими магнитами, чтобы менять для него весь мир, чтобы удерживать башню психического здоровья глупого маленького мальчика, которую без нее могло бы снести, скажите аллилуйя, скажите, найденная, а не потерянная, скажите, аминь.
    
Она выслушивает все, что ему нужно сказать, заставляет повторять три-ЦЕР-а-ТОПС, пока он не произносит это слово правильно. И только оттого, что ему удается произнести слово правильно, на душе становится легче. А потом она говорит: «Эти животные когда-то были настоящими, но они умерли сто миллионов лет тому назад, Бама. Может, даже больше. И больше не тревожь меня, потому что мне нужно выспаться».
    
Джейк смотрит «Потерянный континент», который показывают в передаче «Фильм за миллион долларов» изо дня в день, всю неделю. При каждом новом просмотре фильм пугает его все меньше. Однажды миссис Грета Шоу приходит и смотрит часть фильма вместе с ним. Она приносит ему полдник, большую миску с гавайскими хлопьями (еще одну для себя), и поет свою замечательную песенку: «Пришла пора перекусить, черничный в чашки чай разлить, и джем по-братски разделить». В гавайских хлопьях, само собой, нет черники, и пьют они виноградный сок, а не черничный чай, но миссис Грета Шоу говорит, что важен дух, а не буква. Она уже научила говорить рути-тути-салюти перед тем, как они что-то пьют, и чокаться стаканами. Джейк думает, что это очень круто, круче просто не бывает.
    
Очень скоро появляются динозавры. Бама и миссис Грета Шоу сидят бок о бок, едят гавайские хлопья и наблюдают, как большой динозавр (миссис Грета Шоу говорит, что таких называют Тираннасорбет Рекс) сжирает плохого исследователя. «Мультяшные динозавры, — фыркает миссис Грета Шоу. — Тебе не кажется, что их могли бы нарисовать и получше», — по мнению Джейка, это самый блестящий образец критики фильма, который ему доводилось слышать за всю свою жизнь. Блестящий и полезный.
    
В конце концов его родители возвращаются. В передаче «Фильм за миллион долларов» начинают показ «Высокого цилиндра», страхи маленького Джейка не упоминаются. Со временем он и сам забывает о том, что боялся трицератопса и Тираннасорбета Рекса.
    7
    
Но теперь, лежа в высокой зеленой траве и всматриваясь между листьев папоротника в затянутую туманом прогалину, Джейк обнаружил, что забылось далеко не все.
    
«Берегись ловушки разума», — предупредил его Джохабим, и, глядя на тяжело переваливающегося динозавра, мультяшного трицератопса в настоящих джунглях, ничем не отличающегося от воображаемой жабы в реальном саду, Джейк понимает, что все это значит. Ловушка разума. Трицератопс не мог стать реальным, как бы страшно он ни ревел, как бы сильно ни била в нос Джейка его вонь: в мягких складках, образовавшихся в том месте, где короткие лапы переходили в живот, гнила растительность, дерьмо засыхало на бронированном заду, жвачка сочилась между могучих челюстей, заканчивающихся бивнями, как бы явственно ни слышалось его натужное дыхание. Он не мог стать реальным, потому что его, прости Господи, нарисовали!
    
И однако Джейк знал, что трицератопс достаточно реален, чтобы убить его. Выйди Джейк на прогалину, трицератопс разорвал бы его на куски точно так же, как разорвал бы Дейзи Мэй с впечатляющими бу-бу, если бы Сезар Ромеро не появился в нужном месте и в нужный момент и не всадил пулю из своего крупнокалиберного охотничьего карабина в Единственное уязвимое место чудовища. Джейк избавился от руки, которая пыталась манипулировать его двигательными центрами, захлопнул все эти двери так сильно, что, насколько он мог это знать, отрубил пальцы незваному гостю, но на этот раз имел дело с чем-то другим. Он не мог закрыть глаза и идти дальше; впереди его поджидал реальный монстр, созданный его предательским сознанием, который действительно мог разорвать его на куски.
    
И не было Сезара Ромеро, который смог бы это предотвратить. Как и Роланда.
    
Были только «низшие люди», которые бежали по его следу и приближались с каждым мгновением.
    
Словно в подтверждение его мыслей, Ыш оглянулся, посмотрел в том направлении, откуда они пришли, и тявкнул, громко и отрывисто.
    
Трицератопс услышал и заревел в ответ. Джейк ожидал, что от этого рева Ыш тут же прижмется к нему, но Ыш продолжал смотреть за спину Джейка. Ыша занимали «низшие люди», а не трицератопс, который загораживал им путь, или Тираннасорбет Рекс, который мог появиться следом, или…
    
Потому что Ыш его не видит, — подумал Джейк.
    
Он поиграл с этой идеей и не нашел, в чем не прав. Ыш не обонял трицератопса и не слышал его. Вывод напрашивался сам собой: для Ыша не существовало ужасного трицератопса в громадных джунглях.
    
Что не исключает реальности его существования для меня. Это ловушка, которую расставили мне или кому-то другому, наделенному воображением, кто мог пойти этим путем. Несомненно, какое-то хитрое устройство древних. Жаль только, что оно не сломалось, как многие другие их «штучки». Я вижу то, что вижу, и с этим ничего не могу поде…
    
Нет, подождите.
    
Подождите секундочку.
    
Джейк понятия не имел, насколько сильна его ментальная связь с Ышем, но подумал, что скоро он это узнает.
    
— Ыш!
    
Голоса «низших людей» звучали пугающе близко. Скоро они увидят мальчика и ушастика-путаника и пойдут в атаку. Ыш чувствовал их усиливающийся запах, но достаточно спокойно взглянул на Джейка. На своего любимого Джейка, ради которого он бы умер, возникни такая необходимость.
    
— Ыш, ты можешь поменяться со мной местами?
    
Как выяснилось, Ыш смог.
    8
    
Ыш выпрямился с Джейком на руках, покачиваясь из стороны в сторону. К своему ужасу, он только теперь осознал, с каким трудом мальчику удавалось сохранять равновесие. Сама мысль о том, что придется пройти какое-то, пусть и короткое, расстояние на задних лапах, ужасала, но другого выхода, кроме как пройти его, и пройти незамедлительно, не оставалось. Так сказал Эйк.
    
Со своей стороны, Джейк знал, что должен крепко-накрепко закрыть позаимствованные глаза, через которые теперь смотрел на мир. Его сознание переместилось в голову Ыша, но он по-прежнему мог видеть трицератопса; вот и в тот момент углядел птеродактиля, кружащего в жарком воздухе высоко над прогалиной, его кожистые крылья растягивались, чтобы поймать восходящие потоки из воздуховодов.
    
Ыш! Ты должен это сделать сам. И сделать прямо сейчас, чтобы оторваться от них!
    
Эйк! — отозвался Ыш и нерешительно шагнул вперед. Тело мальчика повело в одну сторону, потом в другую, попытка сохранить равновесие ни к чему не привела. Так глупо устроенное двуногое тело Эйка упорно заваливалось вбок. Ыш, конечно, хотел этому помешать, но кончилось все тем, что он упал на правый бок и ударил об пол лохматую голову Эйка.
    
От раздражения Ыш сердито тявкнул. А из пасти Эйка вырвалось что-то непонятное, но скорее слово, чем звук: «Гав! Ав! Дерьмо-гав!»
    
— Я слышу его! — закричал кто-то. — Бегом! Бегите что есть мочи, паршивое дьявольское отродье! Его надо догнать, пока он не добрался до двери!
    
Уши Эйка чуткостью не отличались, но выложенные кафелем стены усиливали звуки, так что Ыш без труда слышал топот бегущих ног.
    
«Ты должен встать и идти!» — попытался крикнуть Джейк, но из его пасти вырвалось что-то вроде: Ен-ать-ти! При других обстоятельствах стоило бы посмеяться, но не при этих.
    
Ыш поднялся, ударив Эйка спиной о стену, и начал передвигать ноги Эйка. Наконец-то он понял, где находятся рычаги управления движением; в том месте, которое Эйк называл «Доганом», и управлять ими труда не составило. Слева, однако, сводчатый коридор вел в громадное помещение, заполненное сверкающими, как зеркало, машинами. Ыш знал: если он пойдет туда, в зал, где Эйк держал все свои замечательные мысли и словарный запас, то заблудится там навсегда.
    
К счастью, необходимости в этом не было. В «Догане» имелось все, что ему требовалось. Левая нога… вперед. (И пауза). Правая нога… вперед. (И пауза). Держи существо, которое выглядит, как ушастик-путаник, но на самом деле — твой ближайший друг, одной рукой, используй другую для сохранения равновесия. Подавляй желание опуститься на все четыре конечности и ползти. Преследователи догонят тебя, если ты попытаешься это сделать. Ыш более не мог уловить их запаха (да и какие запахи можно уловить этим абсурдно маленьким носиком Эйка), но он это и так знал.
    
А вот Джейк, наоборот, ловил запахи преследователей без труда. Их было не меньше дюжины, может, и шестнадцать. Их тела непрерывно вырабатывали запахи, которые летели впереди, как зловонное облако. Он ощущал запах спаржи, которую кто-то из «низших людей» съел за обедом, сильный, мерзкий до тошноты запах раковой опухоли, которая росла в другом, вероятно, в голове, а может, в горле.
    
Потом он услышал, как вновь заревел трицератопс. Ему криком ответил парящий в небе птеродактиль.
    
Джейк закрыл свои… ладно, Ыша… глаза. В темноте казалось, что ушастика-путаника качает куда как сильнее. Джейка тревожило, не вывернет ли его от такой качки, особенно с закрытыми глазами, наизнанку. Баму, похоже, одолевала морская болезнь.
    
Иди, Ыш, — думал он. — Как можно быстрее. Больше не падай и… иди, как можно быстрее.
    9
    
Окажись рядом Эдди, он бы, конечно, вспомнил миссис Мислабурски, которая жила чуть подальше в его же квартале: миссис Мислабурски в феврале, после обрушившегося на город снежно-дождевой бури, когда тротуар блестел льдом, который еще не успели посыпать солью. Но никакой лед не мог удержать ее от ежедневного похода на рынок на Кастл-авеню за мясом или рыбой (или в церковь по воскресеньям, потому что во всем Кооп-Сити миссис Мислабурски была самой набожной католичкой). Вот она и шла, широко расставляя толстые, обтянутые плотными розовыми лосинами ноги, одной рукой прижимая сумочку к необъятной груди, размахивая второй для равновесия, опустив голову, высматривая островки золы, которой уже присыпали лед около своих домов некоторые ответственные дворники (Иисус и дева Мария, благословите этих людей), и предательски опасные полоски раскатанного льда, которые могли заставить разъехаться ее большие розовые колени, и она могла упасть на задницу, хуже того, на спину, а это могло привести к перелому позвоночника, и ее парализовало бы, как бедную дочь миссис Бернштейн в автомобильной аварии в Мамаронеке, да, такое случается. Она полностью игнорировала насмешливые крики детей (среди них часто были Генри Дин и его маленький брат) и шла своим путем, опустив голову, размахивая одной рукой, другой прижимая к себе старую черную дамскую сумочку, полная решимости никогда, ни при каких обстоятельствах, даже при падении, не расстаться ни с самой сумочкой, ни с ее содержимым, в случае чего упасть на нее, как Джо Намах падал на футбольный мяч, когда защитники сносили его.
    
Именно так Ыш из Срединного мира в теле Джейка шел по участку подземного коридора, который ничем не отличался (во всяком случае, для него) от любого другого участка. Впрочем, одно различие он все же заметил: по три дыры в боковых стенах, закрытые большими стеклянными глазами, от которых шло низкое, ровное гудение.
    
Одной рукой он нес что-то, очень похожее на ушастика-путаника, с крепко закрытыми глазами. Будь они открыты, Джейк, возможно, и догадался бы, что стеклянные круги — проекторы. Но скорее всего он бы их просто не увидел.
    
Медленным шагом (Ыш знал, что преследователи все ближе, но понимал: лучше медленно двигаться, чем упасть), широко расставляя ноги, практически не отрывая их от земли, прижимая Эйка к груди, точно так же, как миссис Мислабурски прижимала сумочку, когда тротуар покрывала ледяная корка, он миновал стеклянные глаза. Гудение стихло. Он прошел достаточно? Очень уж тяжело ходить по-человечески, изматывает донельзя. Так же трудно находиться и рядом с думающими машинами Эйка. Он почувствовал желание повернуться и посмотреть на них, ах, эти сверкающие зеркальные поверхности, но нет. Посмотрев, он мог впасть в транс. А может, случилось бы и что-то похуже.
    
Он остановился.
    
— Джейк! Открывай глаза! Смотри!
    
Джейк попытался ответить: «Хорошо», — и тявкнул. Смех, да и только. Осторожно открыл глаза и увидел по обеим сторонам коридора выложенные кафелем стены. Лишь кое-где в швах пробивались трава и папоротники, но в основном он видел плитки. И находился не на тропе в джунглях — в коридоре. Оглянулся и увидел прогалину. Трицератопс забыл про них. Он схлестнулся в смертельном бою с тираннасорбетом, этот эпизод из «Потерянного континента» также сохранился в памяти Джейка. Девушка с впечатляющими бу-бу наблюдала за битвой, уютно устроившись в объятиях Сезара Ромеро, и когда мультяшный тираннасорбет сомкнул свои гигантские челюсти на голове трицератопса, девушка уткнулась лицом в широкую грудь Сезара Ромеро.
    
— Ыш! — тявкнул Джейк, но с тявканьем получилось не очень, и он переключился на ментальную связь.
    
Меняемся!
    
Ыша предложение это только обрадовало. Более всего на свете ему хотелось вернуться в собственное тело, но, прежде чем они успели поменяться, преследователи их увидели.
    
— Они! — закричал один, с бостонским акцентом, тот самый, что крикнул: «Паппа стал обедом». — Вон они! Взять их! Застрелить!
    
И когда Джейк и Ыш менялись разумами, перебираясь в свои тела, первые пули уже прорезали воздух, как щелкающие пальцы.
    10
    
Преследователей возглавлял некто Флагерти. Из всех семнадцати только он был челом. Остальные, за исключением еще одного, — «низшими людьми» или вампирами. Последний был тахином с головой разумной горностая в летнем меху и парой огромных волосатых ног, торчащих из бермудских шорт. Заканчивались ноги узкими ступнями с большущими, острыми как бритва когтями. Один удар ноги Ламлы мог разорвать взрослого человека пополам.
    
Флагерти, родившийся в Бостоне, последние двадцать лет прослуживший Королю в одном из двух десятков Нью-Йорков конца двадцатого века, набирал свою команду в спешке, его буквально трясло от страха и ярости. «Никто не должен войти в „Дикси-Пиг“». Так сказал Сейр Маймену. А тот, кто все-таки вошел, не должен ни при каких обстоятельствах выйти. И вдвойне приказ этот касался стрелка и любого члена его ка-тета. Их вмешательство в дела Алого Короля давно уже перешло ту черту, до которой от них можно было отмахнуться, как от назойливой мухи, и знала об этом уже не только элита. Но теперь Маймен, которого несколько его друзей звали Кенарь, лежал мертвым, а мальчишка каким-то образом удрал от них. Мальчишка, это же надо! Гребаный мальчишка! Но как они могли знать, что эта парочка принесет с собой такой мощный тотем, как черепаха? Если бы эта хреновина не укатилась под один из столов, они бы до сих пор стояли столбом, не отрывая от нее глаз.
    
Флагерти знал, что это правда, но знал и другое: Сейр никогда не примет такого оправдания. Даже не даст шанса ему, Флагерти, заикнуться об этом. Нет, он умрет задолго до того, как успеет открыть рот, да и остальные тоже. Будут лежать на полу, облепленные докторами-жуками, лакомящимися их кровью.
    
Хотелось, конечно, верить, что мальчишку остановит дверь, что он не знает пароля, ее открывающего, но Флагерти не тешил себя такими надеждами, хотя очень хотелось, чтобы они оправдались. Флагерти отдавал себе отчет, что рассчитывать они могут только на себя, вот почему испытал безмерное облегчение, увидев, что мальчишка и его мохнатый дружок остановились впереди. Несколько преследователей выстрелили, но промахнулись. Флагерти не удивился. Их и мальчишку разделял участок, заросший зеленью, гребаный островок джунглей, неведомо как оказавшийся под городом. Да еще поднимался туман, мешавший целиться. Плюс какие-то нелепые, как в мультипликационных фильмах динозавры! Один из них поднял измазанную кровью морду и зарычал на них, прижимая крошечные лапки к чешуйчатой груди.
    
Выглядит, как дракон, — подумал Флагерти, и у него на глазах мультяшный динозавр превратился в дракона. Он тоже заревел и выплюнул струю огня, который поджег несколько лиан и полоску мха. Мальчишка тем временем вновь бросился бежать.
    
Ламла, тахин с головой горностая в летнем меху, протиснулся вперед и поднес ко лбу мохнатый кулак. Флагерти нетерпеливо ответил на приветствие.
    
— Что там впереди, Лам? — спросил он. — Ты знаешь?
    
Флагерти еще не бывал под «Дикси-Пиг». Если он и путешествовал по делам, то исключительно между Нью-Йорками, и пользовался или дверью в вечно пустующем складе на Бликер-стрит (только в некоторых мирах это было вечно недостроенное здание), или той, что находилась в Верхнем Манхэттене, на Девяносто четвертой улице (последняя теперь срабатывала через два раза на третий, и никто, понятное дело, не знал, как ее починить). В городе были и другие двери, Нью-Йорк просто кишел порталами в разные где и когда, но функционировали только эти две.
    
И еще одна, ведущая в Федик. Та, в которую упирался коридор.
    
— Это создатель миражей, — ответил Ламла. Его урчащий голос мало напоминал человеческий. — Машина, которая находит, чего ты боишься, и превращает страх в реальность. Сейр, должно быть, включил ее, когда он и его тет прошли здесь вместе с чернокожей женщиной. Для того чтобы обезопасить себя с тыла, ты понимаешь.
    
Флагерти кивнул. Ловушка разума. Умно! Только так ли хороша эта машина? Каким-то образом этот маленький говнюк сумел ее миновать, верно?
    
— Увиденное мальчишкой превратится в то, чего боимся мы, — продолжил тахин. — Машина настраивается на наше воображение.
    
Воображение. Флагерти ухватился за это слово.
    
— Хорошо. Вот и скажи им, пусть игнорируют то, что видят.
    
Он уже поднял руку, чтобы приказать своим людям продолжить преследование — объяснения Ламлы безмерно его успокоили. Потому что они должны продолжать преследование, не так ли? Сейр (или Уолтер О’Дим, который того хуже) наверняка убьет их всех, если они не остановят этого молокососа. А то, что Флагерти действительно пугала мысль о существовании драконов, значения не имело. Он боялся их с детства, после того, как отец прочитал ему какую-то драконью сказку.
    
Тахин остановил его прежде, чем он успел взмахом руки бросить своих людей в погоню.
    
— Что теперь, Лам? — рявкнул Флагерти.
    
— Ты не понимаешь. То, что впереди, достаточно реально, чтобы убить тебя. Убить нас всех.
    
— И что видишь ты? — Не время, конечно, потворствовать собственному любопытству, но, к сожалению, оно всегда брало верх.
    
Ламла опустил голову.
    
— Я бы не хотел говорить. Меня и так мутит. Дело в том, сэй, что мы все умрем, если не проявим осторожность. То, что случится с любым из нас, для трупореза будет выглядеть, как смерть от инсульта, инфаркта, какой-то другой причины, но убьет нас то, что каждый из нас видит перед собой. И если кто считает, что воображение не может его убить, он просто дурак.
    
Остальные уже столпились позади тахина. То и дело переводили взгляд с затуманенной прогалины на Ламлу и обратно. Флагерти не нравились выражения их лиц, совершенно не нравились. Убийство одного или двоих, кто совсем лишился мужества, могло подогреть энтузиазм остальных, но какой от этого прок, если Ламла прав? Чертовы древние, вечно оставляют свои игрушки! Опасные игрушки! Как же они усложняют человеку жизнь! Чуму бы на них всех и на каждую в отдельности!
    
— Так как же нам пройти? — воскликнул Флагерти. — Если уж на то пошло, как проскочил ловушку этот мальчишка?
    
— Насчет мальчишки не знаю, — ответил Ламла, — а нам нужно расстрелять проекторы.
    
— Какие еще говяные проекторы?