1 2 3 4 
Нас  обездоливать, нас истязать ты рад.    

Где  б ни копнуть, земля, в твоих глубинах, – всюду    

Лежит  захваченный у нас бесценный клад.            125        

Ответственность  за то, что краток жизни сон,    

Что  ты отрадою земною обделен,    

На  бирюзовый свод не возлагай угрюмо:    

Поистине,  тебя беспомощнее он.            126        

Свод  неба, это – горб людского бытия,    

Джейхун  – кровавых слез ничтожная струя,    

Ад  – искра из костра безвыходных страданий,    

Рай  – радость краткая, о человек, твоя!            127        

Мне  без вина прожить и день один – страданье.    

Без  хмеля я с трудом влачу существованье.    

Но  близок день, когда мне чашу подадут,    

А  я поднять ее не буду в состояньи.            128        

Ты,  книга юности, дочитана, увы!    

Часы  веселия, навек умчались вы!    

О  птица-молодость, ты быстро улетела,    

Ища  свежей лугов и зеленей листвы.            129        

Недолог  розы век: чуть расцвела – увяла,    

Знакомство  с ветерком едва свела – увяла.    

Недели  не прошло, как родилась она,    

Темницу  тесную разорвала – увяла.            130        

Лишь  на небе рассвет займется еле зримый,    

Тяни  из чаши сок лозы неоценимой!    

Мы  знаем: истина в устах людей горька,-    

Так,  значит, истиной вино считать должны мы.            131        

Прочь  мысли все о том, что мало дал мне свет.    

И  нужно ли бежать за наслажденьем вслед!    

Подай  вина, саки! Скорей, ведь я не знаю,    

Успею  ль, что вдохнул, я выдохнуть иль нет.            132        

С  тех пор, как отличать я руки стал от ног,    

Ты  руки мне связал, безмерно подлый рок,    

Но  взыщешь и за дни, когда мне не сверкали    

Ни  взор красавицы, ни пьяных гроздий сок.            133        

Наполнил  зернами бессмертный Ловчий сети,    

И  дичь попала в них, польстясь на зерна эти.    

Назвал  он эту дичь людьми и на нее    

Взвалил  вину за зло, что сам творит на свете.            134        

Раз  божьи и мои желания несходны,    

Никак  не могут быть мои богоугодны.    

Коль  воля господа блага, то от грехов    

Мне  не спастись, увы, – усилия бесплодны.            135        

Хоть  мудрый шариат и осудил вино,    

Хоть  терпкой горечью пропитано оно,-    

Мне  сладко с милой пить. Недаром говорится:    

«Мы  тянемся к тому, что нам запрещено».            136        

Я  дня не провожу без кубка иль стакана,    

Но  нынешнюю ночь святую Рамазана    

Хочу  – уста к устам и грудь прижав к груди -    

Не  выпускать из рук возлюбленного жбана.            137        

Обета  трезвости не даст, кому вино -    

Из  благ сладчайшее, кому вся жизнь оно.    

Кто  в Рамазане дал зарок не пить, – да будет,    

Хоть  не свершать намаз ему разрешено.            138        

Владыкой  рая ли я вылеплен иль ада,    

Не  знаю я, но знать мне это и не надо:    

Мой  ангел, и вино, и лютня здесь, со мной,    

А  для тебя они – загробная награда.            139        

Налей  вина, саки! Тоска стесняет грудь;    

Не  удержать нам жизнь, текучую, как ртуть.    

Не  медли! Краток сон дарованного счастья.    

Не  медли! Юности, увы, недолог путь.            140        

Увы,  глоток воды хлебнуть не можешь ты,    

Чтоб  не прибавил рок и хмеля маеты;    

Не  можешь посолить ломоть ржаного хлеба.    

Чтоб  не задели ран соленые персты.            141        

Сказала  роза: «Ах, на розовый елей    

Краса  моя идет, которой нет милей!» -    

«Кто  улыбался миг, тот годы должен плакать»,-    

На  тайном языке ответил соловей.            142        

На  происки судьбы злокозненной не сетуй,    

Не  утопай в тоске, водой очей согретой!    

И  дни и ночи пей пурпурное вино,    

Пока  не вышел ты из круга жизни этой.            143        

Трава,  которою – гляди! – окаймлена    

Рябь  звонкого ручья, – душиста и нежна.    

Ее  с презрением ты не топчи: быть может,    

Из  праха ангельской красы взошла она.            144        

Фаянсовый  кувшин, от хмеля как во сне,    

Недавно  бросил я о камень; вдруг вполне    

Мне  внятным голосом он прошептал:    

«Подобен  Тебе я был, а ты подобен будешь мне».            145        

Вчера  в гончарную зашел я в поздний час,    

И  до меня горшков беседа донеслась.    

«Кто  гончары, – вопрос один из них мне задал,-    

Кто  покупатели, кто продавцы средь нас?»            146        

Когда,  как деревцо, меня из бытия    

С  корнями вырвет рок и в прах рассыплюсь я,    

Кувшин  для кабака пусть вылепят из праха,-    

Наполненный  вином, я оживу, друзья.            147        

Нам  жизнь навязана; ее водоворот    

Ошеломляет  нас, но миг один – и вот    

Уже  пора уйти, не зная цели жизни,    

Приход  бессмысленный, бессмысленный уход!            148        

То  слышу я: «Не пей, сейчас у нас Шабан»,    

А  то: «Реджеб идет, не напивайся пьян».    

Пусть  так: то месяцы аллаха и пророка;    

Что  ж, изберу себе для пьянства Рамазан.            149        

Когда  ты для меня слепил из глины плоть,    

Ты  знал, что мне страстей своих не побороть;    

Не  ты ль тому виной, что жизнь моя греховна?    

Скажи,  за что же мне гореть в аду, господь?            

    

         150        

Ты  к людям милосерд? Да нет же, непохоже!    

Изгнал  ты грешника из рая отчего же?    

Заслуга  велика ль послушного простить?    

Прости  ослушника, о милосердный боже!            151        

Когда-нибудь,  огнем любовным обуян,    

В  душистых локонах запутавшись и пьян,    

Паду  к твоим ногам, из рук роняя чашу    

И  с пьяной головы растрепанный тюрбан.            152        

Шабан  сменяется сегодня Рамазаном,-    

Расстаться  надобно с приятелем-стаканом.    

Я  пред разлукой так в последний раз напьюсь,    

Что  буду месяц весь до разговенья пьяным.            153        

Хоть  – я и пьяница, о муфтий городской,    

Степенен  все же я в сравнении с тобой;    

Ты  кровь людей сосешь, – я лоз. Кто кровожадней,    

Я  или ты? Скажи, не покривив душой.            154        

Пусть  будет, пьяницы, кабак наполнен вами,    

Плащи  ханжей святых пускай охватит пламя,    

Клочки  почтенных ряс из шерсти голубой    

Пускай  волочатся под пьяными ногами!            155        

Что  я дружу с вином, не отрицаю, нет,    

Но  справедливо ли хулишь меня, сосед?    

О,  если б все грехи рождали опьяненье!    

Тогда  бы слышали мы только пьяный бред.            156        

Прошу  могилу мне с землей сровнять, да буду    

Смиренья  образцом всему честному люду;    

Затем,  смесив мой прах с пурпуровым вином,    

Покрышку  вылепить к кабацкому сосуду.            157        

Дух  рабства кроется в кумирне и в Каабе,    

Трезвон  колоколов – язык смиренья рабий,    

И  рабства черная печать равно лежит    

На  четках и кресте, на церкви и михрабе.            158        

Бушуют  в келиях, мечетях и церквах,    

Надежда  в рай войти и перед адом страх.    

Лишь  у того в душе, кто понял тайну мира,    

Сок  этих сорных трав весь высох и зачах.            159        

Неправ,  кто думает, что бог неумолим.    

Нет,  к нам он милосерд, хотя мы и грешим.    

Ты  в кабаке умри сегодня от горячки,-    

Сей  грех он через год простит костям твоим.            160        

В  глуби небес – бокал, невидимый для глаз;    

Он  уготован там для каждого из нас.    

Поэтому,  мой друг, к его краям устами    

Прильни  безропотно, когда придет твой час.            161        

Что  плоть твоя, Хайям? Шатер, где на ночевку,    

Как  странствующий шах, дух сделал остановку.    

Он  завтра на заре свой путь возобновит,    

И  смерти злой фарраш свернет шатра веревку.            162        

Цветам  и запахам владеть тобой доколе?    

Доколь  добру и злу твой ум терзать до боли?    

Ты  хоть Земземом будь, хоть юности ключом,-    

В  прах должен ты уйти, покорен общей доле.            163        

Не  унывай, мой друг! До месяца благого    

Осталось  мало дней, – нас оживит он снова,    

Кривится  стан луны, бледнеет лик его,-    

Она  от мук поста сойти на нет готова.            164        

Чем  омываться нам, как не вином, друзья?    

Мила  нам лишь в кабак ведущая стезя.    

Так  будем пить! Ведь плащ порядочности нашей    

Изодран,  заплатать его уже нельзя.            165        

Хмельная  чаша нам хотя запрещена,    

Не  обходись и дня без песни и вина;    

На  землю выливай из полной чаши каплю,    

А  после этого всю осушай до дна.            166        

Пусть  пьяницей слыву, гулякой невозможным,    

Огнепоклонником,  язычником безбожным,-    

Я,  верен лишь себе, не придаю цены    

Всем  этим прозвищам – пусть правильным, пусть ложным.            167        

Коль  ты мне друг, оставь словесную игру    

И  мне вина налей; когда же я умру,    

Из  праха моего слепив кирпич, снеси ты    

Его  в кабак и там заткни в стене дыру.            168        

Когда  последний вздох испустим мы с тобой,    

По  кирпичу на прах положат мой и твой.    

А  сколько кирпичей насушат надмогильных    

Из  праха нашего уж через год-другой!            169        

Про  вечность и про тлен оставим разговор,    

В  потоке мыслей я почувствовал затор.    

Что  может заменить вино в часы веселья?    

Мгновенно  перед ним стихает всякий спор.            170        

Хочу  упиться так, чтоб из моей могилы,    

Когда  в нее сойду, шел винный запах милый,    

Чтоб  вас он опьянял и замертво валил,    

Мимоидущие  товарищи-кутилы!            171        

Упиться  торопись вином: за шестьдесят    

Тебе  удастся ли перевалить? Навряд.    

Покуда  череп твой в кувшин не превратили,    

Ты  с кувшином вина не расставайся, брат.            172        

Сегодня  пятница: поэтому смени    

На  чашу кубок твой, а ежели все дни    

И  так из чаши пьешь, удвой ее сегодня:    

Священный  этот день особо помяни!            173        

Полету  ввысь, вино, ты учишь души наши,    

С  тобой, как с родинкой, красавец Разум краше.    

Мы  трезво провели весь долгий Рамазан,-    

Вот  наконец Шавваль. Наполни, кравчий, чаши!            174        

Шавваль  пришел. Вино, глушителя забот,    

Пусть  виночерпий нам по чашам разольет.    

Намордник  строгого поста, узду намазов    

С  ослиных этих морд благой Шавваль сорвет.            175        

Когда  бываю трезв, не мил мне белый свет.    

Когда  бываю пьян, впадает разум в бред.    

Лишь  состояние меж трезвостью и хмелем    

Ценю  я, – вне его для нас блаженства нет.            176        

У  мира я в плену, – я это вижу ясно:    

Своею  тягощусь природою всечасно.    

Ни  тот, ни этот мир постичь я не сумел,-    

Пытливый  разум свой я напрягал напрасно.            177        

Скудеет  в жилах кровь, скудеют наши силы;    

Ах,  мало ли сердец убил ты, рок постылый!    

Кто  в дальний путь ушел, тот навсегда исчез,    

Нам  некого спросить о крае за могилой.            178        

Унылых  осеней прошел над нами ряд,    

И  нашей жизни дни развеял листопад.    

Пей!  Ведь сказал мудрец, что лишь вина дурманом    

Мы  можем одолеть тоски душевной яд.            179        

Саки,  тоска моя кричит в припадке яром.    

Чем  излечить ее, как не хмельным угаром?    

Седая  борода мне не мешает пить:    

Твое  вино весну рождает в сердце старом.            180        

Когда  б я отравил весь мир своею скверной -    

Надеюсь,  ты б меня простил, о милосердный!    

Но  ты ведь обещал в нужде мне руку дать:    

Не  жди, чтоб сделалась нужда моя безмерной.            181        

Когда  от жизненных освобожусь я пут    

И  люди образ мой забвенью предадут,    

О,  если бы тогда – сказать ли вам? – для пьяниц    

Из  праха моего был вылеплен сосуд!            182        

Когда  б ты жизнь постиг, тогда б из темноты    

И  смерть открыла бы тебе свои черты.    

Теперь  ты сам в себе, а ничего не знаешь,-    

Что  ж будешь знать, когда себя покинешь ты?            183        

Вплоть  до Сатурна я обрыскал божий свет.    

На  все загадки в нем сумел найти ответ,    

Сумел  преодолеть все узы и преграды,    

Лишь  узел твой, о смерть, мной не распутан, нет!            184        

Ученью  не один мы посвятили год,    

Потом  других учить пришел и нам черед.    

Какие  ж выводы из этой всей науки?    

Из  праха мы пришли, нас ветер унесет.            185        

Умом  ощупал я все мирозданья звенья,    

Постиг  высокие людской души паренья,    

И,  несмотря на то, уверенно скажу:    

Нет  состояния блаженней опьяненья.            186        

Джемшида  чашу я искал, не зная сна,    

Когда  же мной земля была обойдена,    

От  мужа мудрого узнал я, что напрасно    

Так  далеко ходил, – в моей душе она.            187        

Пришел  он, моего жизнекрушенья час;    

Из  темных волн, увы, я ничего не спас!    

Джемшида  кубок я, но миг – и он разбился;    

Я  факел радости, но миг – и он погас.            188        

Палаток  мудрости нашивший без числа,    

В  горнило мук упав, сгорел Хайям дотла.    

Пресеклась  жизни нить, и пепел за бесценок    

Надежда,  старая торговка, продала.            189        

Когда  вы за столом, как тесная семья,    

Опять  усядетесь, – прошу вас, о друзья,    

О  друге вспомянуть и опрокинуть чашу    

На  месте, где сидел средь вас, бывало, я.            190        

Когда  вселенную настигнет день конечный,    

И  рухнут небеса, и Путь померкнет Млечный,    

Я,  за полу схватив создателя, спрошу:    

«За  что же ты меня убил, владыка вечный?»            191        

От  веры к бунту – легкий миг один.    

От  правды к тайне – легкий миг один.    

Испей  полнее молодость и радость!    

Дыханье  жизни – легкий миг один.            192        

Хотя  стройнее тополя мой стан,    

Хотя  и щеки – огненный тюльпан,    

Но  для чего художник своенравный    

Ввел  тень мою в свой пестрый балаган?!            193        

Подвижники  изнемогли от дум.    

А  тайны те же душат мудрый ум.    

Нам,  неучам, – сок винограда свежий;    

А  им, великим, – высохший изюм.            194        

«Вино  пить – грех». Подумай, не спеши!    

Сам  против жизни явно не греши.    

В  ад посылать из-за вина и женщин?    

Тогда  в раю, наверно, ни души.            195        

Сегодня  – оргия. С моей женой,    

Бесплодной  дочкой Мудрости пустой,    

Я  развожусь! Друзья, и я в восторге.    

И  я женюсь – на дочке лоз простой.            196        

Где  вы, друзья! Где вольный ваш припев?    

Еще  вчера, за столик наш присев,    

Беспечные,  вы бражничали с нами…    

И  прилегли, от жизни охмелев!            197        

Сияли  зори людям – и до нас!    

Текли  дутою звезды – и до нас!    

В  комочке праха сером, под ногою,    

Ты  раздавил сиявший юный глаз.            198        

Ловушки,  ямы на моем пути -    

Их  бог расставил и велел идти.    

И  все предвидел. И меня оставил.    

И  судит! Тот, кто не хотел спасти!            199        

Наполнив  жизнь соблазном ярких дней,    

Наполнив  душу пламенем страстей,    

Бог  отреченья требует? Вот чаша,    

Она  полна. Нагни – и не пролей!            200        

В  полях – межа. Ручей. Весна кругом.    

И  девушка идет ко мне с вином.    

Прекрасен  миг! А стань о вечном думать,    

И  кончено: поджал бы хвост щенком!            

    

         201        

Вчера  на кровлю шахского дворца    

Сел  ворон. Череп шаха-гордеца    

Держал  в когтях и спрашивал: «Где трубы?    

Трубите  шаху славу без конца!»            202        

Жизнь  отцветает, горестно легка,    

Осыплется  от первого толчка.    

Пей!  Хмурый плащ – луной разорван в небе.    

Пей!  После нас – луне сиять века.            203        

Где  теперь эти люди мудрейшие нашей земли?    

Тайной  нити в основе творенья они не нашли.    

Как  они суесловили много о сущности бога,-    

Весь  свой век бородами трясли – и бесследно ушли.            204        

За  мгновеньем мгновенье – и жизнь промелькнет…    

Пусть  весельем мгновение это блеснет!    

Берегись,  ибо жизнь – это сущность творенья,    

Как  ее проведешь, так она и пройдет.            205        

Беспечно  не пил никогда я чистого вина,    

Пока  мне чаша горьких бед была не подана.    

И  хлеб в солонку не макал, пока не насыщался    

Я  сердцем собственным своим, сожженным дочерна.            206        

О  кравчий! Цветы, что в долине пестрели,    

От  знойных лучей за неделю сгорели.    

Пить  будем, тюльпаны весенние рвать,    

Пока  не осыпались и не истлели.            207        

Боюсь,  что в этот мир мы вновь не попадем,    

И  там своих друзей – за гробом – не найдем.    

Давайте  ж пировать в сей миг, пока мы живы.    

Быть  может, миг пройдет – мы все навек уйдем.            208        

Пей  с мудрой старостью златоречивой,    

Пей  с юностью улыбчиво красивой.    

Пей,  друг, но не кричи о том, что пьешь,    

Пей  изредка и тайно – в миг счастливый.            209        

На  розах блистанье росы новогодней прекрасно,    

Любимая  – лучшее творенье господне – прекрасна.    

Жалеть  ли минувшее, бранить ли его мудрецу?    

Забудем  вчерашнее! Ведь наше Сегодня – прекрасно.            210        

Ты  сегодня не властен над завтрашним днем,    

Твои  замыслы завтра развеются сном!    

Ты  сегодня живи, если ты не безумен.    

Ты  – не вечен, как все в этом мире земном.            211        

Ты  не мечтай перевалить за семь десятков лет,    

Так  пусть же пьяным застает всегда тебя рассвет,    

Пока  из головы твоей не сделали кувшин,    

Кувшину  с чашей дай любви и верности обет.            212        

Подыми  пиалу и кувшин ты, о свет моих глаз,    

И  кружись на лугу, у ручья в этот радостный час,    

Ибо  многих гончар-небосвод луноликих и стройных    

Сотни  раз превратил в пиалу, и в кувшин – сотни раз.            213        

Вино  – прозрачный рубин, а кувшин – рудник.    

Фиал  – это плоть, а вино в нем – души родник,    

В  хрустальной чаше искрится вино огневое,-    

То  – ливень слез, что из крови грозднй возник.            214        

Чтоб  обмыть мое тело, вина принесите,    

Изголовье  могилы вином оросите.    

Захотите  найти меня в день воскресенья,-    

Труп  мой в прахе питейного дома ищите.            215        

Ты  – творец, и таким, как я есть, – я тобой сотворен.    

Я  в вино золотое, и в струны, и в песни влюблен.    

В  дни творенья таким ты создать и задумал меня.    

Так  за что же теперь я в геенне гореть обречен?            216        

Коль  можешь, не тужи о времени бегущем,    

Не  отягчай души ни прошлым, ни грядущим.    

Сокровища  свои потрать, пока ты жив;    

Ведь  все равно в тот мир предстанешь неимущим.            217        

Где  б ни алел тюльпан и роза ни цвела,    

Там  прежде кровь царей земля в себя впила.    

И  где бы на земле ни выросла фиалка,    

Знай  – родинкой она красавицы была.            218        

Небо!  Что сделал я? Что ты терзаешь меня?    

Ты  беготне целый день подвергаешь меня.    

Город  заставишь обегать за черствый кусок,    

Грязью  за чашку воды обливаешь меня.            219        

Звездный  купол – не кровля покоя сердец,    

Не  для счастья воздвиг это небо творец.    

Смерть  в любое мгновение мне угрожает.    

В  чем же польза творенья? – Ответь, наконец!            220        

Радуйся!  Снова нам праздник отрадный настал!    

Стол  серебром, хрусталем и вином заблистал.    

На  небе месяц поблек, исхудал и согнулся,    

Будто  он сам от пиров непрерывных устал.            221        

Пей  вино! В нем источник бессмертья и света,    

В  нем – цветенье весны и минувшие лета.    

Будь  мгновение счастлив средь цветов и друзей,    

Ибо  жизнь заключилась в мгновение это.            222        

Будь  жизнь тебе хоть в триста лет дана -    

Но  все равно она обречена,    

Будь  ты халиф или базарный нищий,    

В  конечном счете – всем одна цена.            223        

Я  – школяр в этом лучшем из лучших миров.    

Труд  мой тяжек: учитель уж больно суров!    

До  седин я у жизни хожу в подмастерьях,    

Все  еще не зачислен в разряд мастеров…            224        

И  пылинка – живою частицей была.    

Черным  локоном, длинной ресницей была.    

Пыль  с лица вытирай осторожно и нежно:    

Пыль,  возможно, Зухрой яснолицей была!            225        

Я  однажды кувшин говорящий купил.    

«Был  я шахом! – кувшин безутешно вопил.-    

Стал  я прахом. Гончар меня вызвал из праха -    

Сделал  бывшего шаха утехой кутил».            226        

Этот  старый кувшин на столе бедняка    

Был  всесильным везиром в былые века.    

Эта  чаша, которую держит рука, -    

Грудь  умершей красавицы или щека…            227        

Был  ли в самом начале у мира исток?    

Вот  загадка, которую задал нам бог,    

Мудрецы  толковали о ней, как хотели,-    

Ни  один разгадать ее толком не смог.            228        

Месяца  месяцами сменялись до нас,    

Мудрецы  мудрецами сменялись до нас.    

Эти  мертвые камни у нас под ногами    

Прежде  были зрачками пленительных глаз.            229        

Лучше  впасть в нищету, голодать или красть,    

Чем  в число блюдолизов презренных попасть.    

Лучше  кости глодать, чем прельститься сластями    

За  столом у мерзавцев, имеющих власть.            230        

Если  труженик, в поте лица своего    

Добывающий  хлеб, не стяжал ничего -    

Почему  он ничтожеству кланяться должен    

Или  даже тому, кто не хуже его?            231        

Не  одерживал смертный над небом побед.    

Всех  подряд пожирает земля-людоед.    

Ты  пока еще цел? И бахвалишься этим?    

Погоди:  попадешь муравьям на обед!            232        

Даже  самые светлые в мире умы    

Не  смогли разогнать окружающей тьмы.    

Рассказали  нам несколько сказочек на ночь -    

И  отправились, мудрые, спать, как и мы.            233        

Удивленья  достойны поступки творца!    

Переполнены  горечью наши сердца,    

Мы  уходим из этого мира, не зная    

Ни  начала, ни смысла его, ни конца.            234        

Тот,  кто следует разуму, – доит быка,    

Умник  будет в убытке наверняка!    

В  наше время доходней валять дурака,    

Ибо  разум сегодня в цене чеснока.            235        

Где  Бахрам отдыхал, осушая бокал,    

Там  теперь обитают лиса и шакал.    

Видел  ты, как охотник, расставив капканы,    

Сам,  бедняга, в глубокую яму попал?            236        

Если  низменной похоти станешь рабом -    

Будешь  в старости пуст, как покинутый дом.    

Оглянись  на себя и подумай о том,    

Кто  ты есть, где ты есть и – куда же потом?            237        

Эй,  гончар! И доколе ты будешь, злодей,    

Издеваться  над глиной, над прахом людей?    

Ты,  я вижу, ладонь самого Фаридуна    

Положил  в колесо. Ты – безумец, ей-ей!            238        

Слышал  я: под ударами гончара    

Глина  тайны свои выдавать начала:    

«Не  топчи меня! – глина ему говорила,-    

Я  сама гончаром была лишь вчера».            239        

Поутру  просыпается роза моя,    

На  ветру распускается роза моя.    

О  жестокое небо! Едва распустилась –    

Как  уже осыпается роза моя.            240        

Книга  жизни моей перелистана – жаль!    

От  весны, от веселья осталась печаль.    

Юность  – птица: не помню, когда прилетела    

И  когда унеслась, легкокрылая, в даль.            241        

Мы  – послушные куклы в руках у творца!    

Это  сказано мною не ради словца.    

Нас  по сцене всевышний на ниточках водит    

И  пихает в сундук, доведя до конца.            242        

Жизнь  уходит из рук, надвигается мгла,    

Смерть  терзает сердца и кромсает тела,    

Возвратившихся  нет из загробного мира,    

У  кого бы мне справиться: как там дела?            243        

Я  нигде преклонить головы не могу.    

Верить  в мир замогильный – увы! – не могу.    

Верить  в то, что, истлевши, восстану из праха    

Хоть  бы стеблем зеленой травы, – не могу.            244        

Ты  не очень-то щедр, всемогущий творец:    

Сколько  в мире тобою разбитых сердец!    

Губ  рубиновых, мускусных локонов сколько    

Ты,  как скряга, упрятал в бездонный ларец!            245        

Вместо  солнца весь мир озарить – не могу,    

В  тайну сущего дверь отворить – не могу.    

В  море мыслей нашел я жемчужину смысла,    

Но  от страха ее просверлить не могу.            246        

Ухожу,  ибо в этой обители бед    

Ничего  постоянного, прочного нет.    

Пусть  смеется лишь тот уходящему вслед,    

Кто  прожить собирается тысячу лет.            247        

Мы  источник веселья – и скорби рудник.    

Мы  вместилище скверны – и чистый родник.    

Человек,  словно в зеркале мир – многолик.    

Он  ничтожен – и он же безмерно велик!            248        

Изваял  эту чашу искусный резец