1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
     

После  расправы со змеей все успокоилось. Вой собаки прекратился вместе с воплями Фелима.  Мустанги снова спокойно стояли под тенью деревьев.    

В хижине  тоже все было тихо, и лишь время от времени слышно было, как ерзал гальвеец на  подстилке из мустанговой шкуры, не веря больше в защиту кабриэсто.    

И за  стеной хижины тихо. Лишь один звук нарушал тишину. Это было нечто среднее между  шипеньем крокодила и кваканьем лягушки. Однако, поскольку этот звук вылетал из  ноздрей Зеба Стумпа, вряд ли он мог быть чем-нибудь другим, как храпом  заснувшего охотника.    

Почти  целый час длился этот концерт.    

– Спасайте!  – закричал неожиданно гальвеец, разбудив не только своего хозяина в хижине, но  и гостя на поляне. – Святая дева! Заступница беззащитной невинности! Спаси  меня! Спаси меня!    

– Спасти  тебя? От чего? – спросил Морис Джеральд, еще раз вскочив со своей кровати и  торопливо зажигая свет. – Что случилось?    

– Другая  змея, ваша милость. Ох! Честное слово, это была гадюка, хуже той, которую убил  мистер Стумп. Она искусала мне всю грудь. Я чувствую, как у меня все тело  горит, точно меня обожгли раскаленным железом.    

– Чорт  бы тебя побрал! – закричал Зеб Стумп, показавшись в дверях с одеялом на плече. –  Второй раз будишь меня, дурак! Извините меня, мистер Джеральд. Мне кажется, что  дураков во всех странах достаточно – в Америке так же, как и в Ирландии, но  такого идиота, как ваш, я еще нигде не встречал. Это сущее несчастье! Я не  знаю, удастся ли нам сегодня заснуть, разве только после того, как мы его  искупаем в речке!    

– Ох,  мистер Стумп, дорогой, не говорите так! Клянусь вам обоим, что здесь опять  змея! Я уверен, что она еще в хижине. Только минуту тому назад я чувствовал,  как она ползла по мне.    

– Это  тебе приснилось, наверно, – ответил охотник более снисходительным и более доверчивым  тоном. – Я говорю тебе, что ни одна техасская змея не переползает через  кабриэсто. Первая змея наверняка уже была в хижине, прежде чем ты успел положить  лассо. Не похоже, чтобы две зараз могли вползти. Впрочем, это нетрудно узнать.    

– Ох,  спасите! – кричал ирландец, сдирая с себя рубашку. – Вот он, след змеи, как раз  на ребрах. Разве я неправ? О милосердная дева, что будет со мной? Я горю, как в  огне!    

– Змея!  – воскликнул Стумп, приближаясь к перепуганному гальвейцу и держа над ним  свечу. – Змея на самом деле! Клянусь адом, это не змея! Это хуже змеи!    

– Хуже  змеи? – воскликнул Фелим в отчаянии. – Хуже, вы сказали, мистер Стумп? Вы думаете,  это опасно?    

– Как  тебе сказать… Все зависит от того, найду ли я поблизости лекарство. Если же  нет, то я не отвечаю…    

– О,  мистер Стумп, не пугайте меня!    

– В  чем дело? – спросил Морис, с первого же взгляда заметивший на груди Фелима ярко-красную  полосу. – Что же это в конце концов? – повторил он с возрастающим беспокойством,  когда заметил, каким сосредоточенным взглядом охотник рассматривал странные  следы. – Я ничего подобного не видел. Это вызывает у вас тревогу?    

– Большую,  мистер Джеральд, – ответил Стумп, уводя с собой мустангера за дверь хижины и  разговаривая шепотом, чтобы не услышал Фелим.    

– Но  что же это такое? – взволнованно переспросил Морис.    

– Это  проползла тысяченожка.    

– Ядовитая  тысяченожка?! Неужели она его укусила?    

– Нет,  я не думаю. Но этого и не требуется. Хватит и того, что тысяченожка проползла, –  это смертельно.    

– Небесные  силы! Неужели это так опасно?    

– Да,  мистер Джеральд. Не раз я был свидетелем, как хорошие люди отправлялись на тот  свет с такой полосой. Если не принять мер, и к тому же срочных, у него начнется  невероятный жар, а потом он лишится рассудка, все равно как после укуса бешеной  собаки. Не стоит, однако, пугать его, пока я не выясню, что можно сделать. В  этих краях встречается одно растение. Если мне удастся быстро его найти, тогда  вылечить Фелима будет нетрудно. К несчастью, спряталась луна, и мне придется  искать на ощупь. Я знаю, что на обрыве много этого зелья. Вы идите обратно и  успокойте парня, а я посмотрю, что мне удастся сделать. Через минутку я  вернусь.    

То, что  разговор велся шепотом и притом за дверью хижины, привело Фелима в паническое  состояние.    

Не успел  старый охотник отправиться на поиски лечебного растения, как гальвеец с дикими  воплями выбежал из хижины. Морис долго провозился, пока ему удалось успокоить  своего слугу.    

Несколько  минут спустя в двери снова появился Зеб Стумп. Выражение его лица сразу обрадовало  присутствующих; ясно было, что целебное растение найдено. В правой руке охотник  держал несколько овальных листьев темно-зеленого цвета, густо и равномерно  усаженных острыми шипами.    

Морис  узнал в них листья хорошо знакомого ему растения, известного под названием  cactus oregano[24].    

– Не  бойся, мистер Фелим, – сказал старый охотник, переступая порог хижины: – теперь  ничего страшного нет. Я достал цветочек, который живо вытянет весь жар из твоей  крови. Прекрати свой вой, говорят тебе! Ты разбудил всех птиц, зверей и  пресмыкающихся на двадцать миль вверх и вниз по реке. Если ты будешь продолжать  в том же духе, сюда сбегутся все команчи, а это, пожалуй, будет похуже тысяченожки.  Мистер Джеральд, приготовьте повязку, пока я буду препарировать растение.    

Охотник  прежде всего снял ножом шипы. Удалив затем кожицу, он нарезал кактус толстыми  ломтями и покрыл ими воспаленную полосу на теле Фелима, после чего перевязал  пострадавшего чистой тряпкой, приготовленной мустангером. Воспаление было  вызвано не тем, что тысяченожка просто проползла, как думал Зеб, а тем, что она  искусала спящего гальвейца своими ядовитыми челюстями.    

Кактус  быстро оказал свое действие – его сок был хорошим противоядием. Успокоенный,  Фелим скоро заснул. После неудачной попытки найти тысяченожку врач-самоучка  вернулся на свою лужайку, где спокойно проспал до утра.    

................................................    

На заре  все трое были на ногах. Позавтракав остатками жареного индюка, они стали собираться  в путь. Фелим уже чувствовал себя вполне здоровым и вместе с охотником  подготовлял диких лошадей к перегону через прерию. Морис тем временем снаряжал  в путь своего коня и крапчатую кобылу. Особенно большое внимание он уделял  прекрасной пленнице. Он тщательно расчесывал ее гриву и хвост и счищал с  блестящей шерсти пятна грязи – следы упорной погони.    

– Бросьте  это, – сказал Зеб, наблюдая не без удивления за мустангером. – Вы напрасно так  стараетесь. Вудли Пойндекстер не из тех людей, которые отказываются от своего  слова. То, что вы получите двести долларов, так же верно, как то, что меня  зовут Зебом Стумпом. Чорт возьми, она ведь сто́ит этих денег!    

Морис  ничего не ответил, но, судя по улыбке, появившейся в уголках его рта, можно  было думать, что Зеб Стумп совсем не понял причины его особенного внимания к  крапчатому мустангу.    

Не  прошло и часа, как мустангер двинулся в путь на своем гнедом коне, ведя за  собой на лассо красивую пленницу. Остальные мустанги следовали рысью за Фелимом.  Зеб Стумп на своей старой кобыле с трудом поспевал за ними.    

Позади  всех, осторожно ступая по колючей траве, не торопясь бежала Тара.    

Никто не  остался охранять хижину; закрыли лишь дверь, обтянутую конской шкурой, чтобы не  забрели в нее четвероногие обитатели прерии. Некоторое время тишина, царящая кругом,  нарушалась лишь криком совы, пронзительными завываньями пумы и унылым воем голодного  волка.    

 Глава IX

  ПОГРАНИЧНЫЙ ФОРТ    

     

На  высоком флагштоке форта Индж развевается флаг, усеянный звездами; он  отбрасывает колеблющиеся тени на своеобразную и необычайную панораму.    

Это  картина настоящей пограничной жизни – полувоенной, полугражданской, наполовину  дикой, наполовину цивилизованной.    

Здесь  можно видеть и разнообразные костюмы и белых и цветнокожих людей, людей разных  профессий, занимающих различное положение в обществе.    

И самый  форт имеет какой-то необычайный вид. Здесь нет ни казематов, ни потайных ходов,  ни рвов, ни гласисов[25]  – почти ничего, что напоминало бы крепость. Навес-конюшня для двухсот лошадей  обнесена простым частоколом из стволов тропической алгорабии. За пределами его –  десяток построек незатейливой архитектуры, с плетеными стенами, обмазанными глиной.  Сзади расположены госпиталь, склады; с одной стороны – гауптвахта, с другой –  столовая и офицерские квартиры.    

Все  чрезвычайно скромно, но чисто и опрятно. Простые оштукатуренные стены выбелены  известью. Таков форт Индж.    

На  небольшом расстоянии – другая группа домов, не больше той, которая называется  фортом. Они тоже находятся под покровительством американского флага; хотя  непосредственно над ними он не развевается, но ему они обязаны своим появлением  и существованием.    

Это  зародыш одного из тех поселков, которые обычно появляются вблизи американского  военного пункта, и затем быстро развиваются и становятся большими городами.    

В  настоящее время население поселка состоит из: маркитанта, на складе которого  имеются спиртные напитки, не зачисленные в военный паек; хозяина гостиницы, при  которой находится бар-кабачок с чистыми земляными полами и привлекательными полочками,  уставленными бутылками для соблазна приходящих пьяниц; кучки профессиональных  игроков, очищающих карманы местного гарнизона; двух десятков охотников,  погонщиков, мустангеров и вообще людей, не поддающихся определению, которые во  всех странах составляют необходимую принадлежность каждого военного поселения.    

Дома  этого небольшого сеттльмента расположены в некотором порядке. По-видимому, все  они – собственность одного предпринимателя. Они стоят вокруг сквера, где вместо  фонарей и статуй торчат над вытоптанной травой засыхающий ствол кипариса и  несколько кустарников.    

Леона в  этом месте суживается до размера маленького ручья и течет позади форта и поселка.  Перед ней расстилается равнина, покрытая яркой изумрудной зеленью и вдали  очерченная более темной полосой леса. Здесь могучие дубы, ореховые деревья,  вязы борются за свое существование с колючими порослями кактуса и со множеством  вьющихся и ползучих растений-паразитов, почти неизвестных ботанику. К югу и  востоку на берегу речки разбросаны дома-усадьбы при плантациях. Некоторые из  них более примитивной и новой стройки, другие более утонченного стиля и, повидимому,  уже солидного возраста.    

Один из  этих домов особенно обращает на себя внимание – это большая постройка с плоской  крышей, с зубчатыми брустверами; белые стены резко выделяются на зеленом фоне  леса, окружающего дом с трех сторон. Это гасиенда[26] Каса-дель-Корво.    

Но вот  вы повернулись к северу, и перед вами неожиданно вырастает одиноко стоящая гора  конусообразной формы. Она поднимается в высоту на несколько сот футов. Позади  нее в туманной дали вырисовывается ломаная линия Гвадалупских гор.    

Посмотрите  выше, и вы увидите небо – полусапфировое, полубирюзовое. Днем оно совершенно чистое  и безоблачное, и видно на нем только золотое сияние солнца. Ночью оно усеяно  звездами, как будто выкованными из чистой стали, а четко очерченный диск луны  кажется здесь совсем серебряным.    

Посмотрите  вниз в тот час, когда уже исчезли луна и звезды, когда ветерок, наполненный  ароматами цветов, дует с залива Матагорда, – посмотрите, и вы увидите картину  настолько пеструю и яркую, настолько изобилующую разнообразными очертаниями,  красками, костюмами, что описать ее почти невозможно.    

Вы  увидите голубую форму пехоты Соединенных Штатов, синие мундиры драгун, светло-зеленые  – стрелков. В полном обмундировании вы встретите только нескольких дежурных офицеров.  Их товарищи, пользуясь свободным временем, бродят около бараков или же под  навесом конюшни в красных фланелевых рубашках, в мягких шляпах и нечищеных  сапогах.    

Офицеры  болтают с людьми, одетыми совсем не по-военному. Это охотники – в свободной  одежде из оленьей шкуры и таких же крагах; пастухи, мустангеры – в мексиканских  костюмах: в широких шароварах, с серапэ на плечах и в небрежно заломленной  набекрень черной глянцевой шляпе – сомбреро. Офицеры разговаривают с индейцами,  которые пришли в форт либо по делам торговли, либо для мирных переговоров: их  палатки виднеются невдалеке. Фигуры индейцев, задрапированных в свои  домотканные красные, зеленые и голубые шали, кажутся необычайно красочными и  почти классически красивыми. Даже нелепая разрисовка, которой они изуродовали  свою кожу, и слипшиеся от грязи черные длинные волосы, удлиненные еще прядями  конских волос, не могут испортить их строгую красоту.    

Вообразите  себе эту пеструю толпу людей в разнообразных национальных костюмах, в военной  форме; добавьте еще чернокожих негров – офицерских грумов или же посыльных  плантатора из соседнего сеттльмента; представьте себе, как они стоят небольшими  группками и болтают между собой или же гуляют по равнине между фургонами; пару  тяжелых орудий на тележке; одну или две белые палатки, занятые офицерами,  предпочитающими из оригинальности спать под прикрытием парусины; несколько  винтовок со штыками, – представьте себе все это, и перед вашими глазами встанет  правдивая картина военного форта, находящегося на границе Техаса, на окраине  цивилизации.    

     

* * *    

     

Неделю  спустя после того, как плантатор из Луизианы приехал в новый дом, на  плац-параде перед фортом Индж стояли три офицера и смотрели в сторону гасиенды  Каса-дель-Корво.    

Они все  были молоды – старшему из них было не больше тридцати лет. Погоны с двумя  прямоугольниками указывали на капитанский чин одного; второй, с одним  прямоугольником, был старшим лейтенантом; третий, судя по его пустым погонам,  был, повидимому, младшим лейтенантом.    

Они были  свободны от службы и разговаривали между собой о вновь прибывших обитателях  Каса-дель-Корво.    

– Предполагается  что-то вроде новоселья, – сказал капитан пехоты, имея в виду приглашение, полученное  всем офицерским составом гарнизона. – Сначала обед, а потом танцы. Настоящее  событие! И мы, должно быть, встретим там всю нашу аристократию и всех красавиц  сеттльмента.    

– Аристократию?  – смеясь, отозвался лейтенант драгунского полка. – Нельзя сказать, чтобы у нас  было много аристократов, а красавиц и того меньше.    

– Вы  ошибаетесь, Генкок. На берегах Леоны можно найти и тех и других. Некоторые из  знатных семей Соединенных Штатов перекочевали сюда. Мы встретим их на празднике  у Пойндекстера, в этом я не сомневаюсь. Что же касается аристократизма, то сам  хозяин наделен им в таком количестве, что одно лишь его присутствие будет  действовать вроде прививки, которой хватит на всех гостей. А относительно красавиц  – бьюсь об заклад, что его дочка лучше всех девиц по эту сторону Сабины. Племяннице  комиссара придется уступить ей свое место первой красавицы.    

– Вот  как! – выразительно протянул лейтенант стрелковых войск. – Значит, мисс Пойндекстер  должна быть чертовски хороша.    

– Она  необыкновенно хороша, говорю я вам, если только она не подурнела с той поры,  как я ее видел в последний раз на балу у Лофурша. Там было несколько молодых  креолов, которые добивались ее внимания, и дело чуть не дошло до дуэли.    

– Кокетка,  должно быть? – заметил стрелок.    

– Ни  капли, Кроссман. Наоборот, уверяю вас. Она умная девушка и не любит излишней  фамильярности. Она унаследовала гордость своего отца. Это фамильная черта  Пойндекстеров.    

– Девушка  как раз в моем вкусе, – шутливо заметил молодой драгун, – и если она так хороша  собой, как вы говорите, капитан Сломан, то я наверное влюблюсь в нее. Мое  сердце свободно, не то что у Кроссмана.    

– Послушайте,  Генкок, – ответил сдержанно капитан, – я не люблю держать пари, но уверяю вас,  что после того, как вы увидите Луизу Пойндекстер, вы перестанете говорить о ней  в таком тоне.    

– Не  беспокойтесь, пожалуйста, обо мне, Сломан. Я слишком часто бывал под огнем красивых  глаз и потому не очень-то этого боюсь.    

– Но  не таких прекрасных.    

– Чорт  побери! Вы заставите человека влюбиться в женщину, даже не взглянув на нее. Судя  по вашим словам, она обаятельна.    

– Да,  вы не ошиблись. Но я должен предупредить вас, прежде чем вы окончательно влюбитесь,  что в семье есть человек, который может причинить вам неприятности.    

– Брат,  наверно? Братья обычно мешают.    

– У  нее есть брат, но не в нем дело. Это прекрасный юноша, единственный из  Пойндекстеров, которого не гложет червь гордости.    

– Тогда  ее аристократический папаша?    

– Нет,  не старик Пойндекстер.    

– Кто  же еще?    

– Ее  двоюродный брат – Кассий Кольхаун. Очень странный субъект.    

– Я,  кажется, слыхал это имя.    

– И  я тоже, – сказал младший лейтенант.    

– О  нем слыхал каждый, кто так или иначе был причастен к мексиканской войне, то  есть кто участвовал в походе Скотта. Надо сказать, что Кольхаун оставил по себе  нехорошую память. Как уроженец штата Миссисипи он был капитаном в полку  миссисипских волонтеров. Только его чаще встречали в тылу за карточным столом,  чем в штабе полка. Было у него одно или два дела, которые составили ему  репутацию бретёра[27].  Но эту славу он приобрел еще до мексиканской войны. В Новом Орлеане он слыл за  опасного человека.    

– Ну,  и что же? – спросил молодой драгун с некоторым недоверием в голосе. – Кому какое  дело, опасный человек мистер Кассий Кольхаун или безобидный! Мне, по правде  сказать, это безразлично. Ведь вы же говорите, что он ей всего лишь двоюродный  брат.    

– Не  совсем так. Мне кажется, что он к ней неравнодушен.    

– И  пользуется взаимностью?    

– Этого  я не знаю. Повидимому, он любимец ее отца. И мне даже объяснили, правда под  большим секретом, причину этой симпатии. Это обычная история – все построено на  денежной зависимости. Пойндекстер уже не тот богач, каким он был раньше, иначе  мы никогда не увидели бы его здесь…    

В этот  момент рожок протрубил сбор к утреннему смотру – церемонии, которая соблюдалась  в маленьком форту так же строго, как если бы налицо был армейский корпус.    

И три  офицера разошлись, каждый к своей части, чтобы приготовить ее к смотру, который  производил майор, командир форта.    

 Глава X

  КАСА-ДЕЛЬ-КОРВО    

     

Поместье,  или гасиенда, Каса-дель-Корво тянулось вдоль лесистых берегов Леоны более чем  на три мили, в сторону же прерии, к югу, оно занимало вдвое большее  пространство.    

Усадебный  дом в мексиканской Америке обычно, хотя и неправильно, называется тоже гасиендой.  В Каса-дель-Корво он выстроен на расстоянии пушечного выстрела от форта Индж, откуда  виднеется часть его белых стен. Большая же часть гасиенды спрятана под тенью  высоких деревьев, окаймляющих берега реки. Река здесь делает крутую излучину в  форме подковы. Отсюда и название «Casa del Corvo» – «Дом на излучине».    

Место для  постройки дома было выбрано, по всей вероятности, в целях лучшей защиты его от  индейцев, терроризировавших своими нападениями европейских поселенцев в ранние  дни колонизации Америки[28].    

Своим  фасадом гасиенда обращена в сторону прерии, которая, как бесконечный изумрудный  ковер, расстилается перед ней до самого горизонта.    

Архитектура  Каса-дель-Корво, как и других усадебных построек Мексики, носит характер  мавританско-мексиканского стиля. Дом одноэтажный, с плоской крышей – азотеей,  обнесенной перилами. Внутри постройки находится вымощенный плитами двор с  фонтаном и лестницей, ведущей на азотею. Массивные деревянные ворота на тяжелых  болтах расположены со стороны главного подъезда. По обе стороны ворот – два или  три окошка, защищенных железной решеткой.    

За стенами  ограды – несколько убогих хижин, населенных невольниками-неграми. Их нищенские  домишки составляют резкий контраст с барской усадьбой плантатора.    

Такова  была гасиенда, приобретенная плантатором из Луизианы.    

     

* * *    

     

Луиза  Пойндекстер в задумчивости опустилась в кресло перед зеркалом и велела своей  служанке одеть и причесать ее к приему гостей.    

Это было  приблизительно за час до званого обеда, который давал Пойндекстер, чтобы  справить свое новоселье. Не этим ли следовало объяснить некоторое беспокойство  в поведении молодой креолки? Однако у служанки-невольницы были на этот счет  свои догадки – об этом свидетельствовал происходивший между ними разговор.    

Хотя  вряд ли это можно было назвать разговором. Луиза просто думала вслух, а ее  служанка вторила ей, как эхо. В течение всей своей жизни молодая креолка  привыкла смотреть на рабыню, как на вещь, от которой можно было не скрывать  своих мыслей, так же как от стульев, столов, диванов и другой мебели ее  комнаты. Разница была лишь в том, что Флоринда все же была живым существом и  могла отвечать на вопросы.    

В  течение первых десяти минут после того, как Флоринда появилась в комнате, она  без умолку болтала о всяких пустяках, и участие в разговоре самой Луизы  ограничивалось лишь отрывистыми замечаниями.    

– О,  мисс Луи, – говорила негритянка, нежно расчесывая роскошные волосы молодой госпожи,  – какие у вас красивые волосы! Словно пушистый испанский мох, что свешивается с  кипарисового дерева. Только они у вас другого цвета и блестят, точно сахарная  патока.    

Луиза  Пойндекстер была креолкой, а потому вряд ли нужно говорить, что ее волосы были  темного цвета; они были пышны, словно испанский мох, как наивно, но метко  выразилась негритянка. Но они не были черными. Это был тот красивый каштановый  цвет, который встречается иногда в окраске черепахи или же пойманного зимой  соболя.    

– Ах,  – продолжала Флоринда, – если бы у меня были ваши чудесные волосы вместо моих  негритянских завитушек, они бы все были у моих ног, все до одного!    

– О  чем ты говоришь? – спросила молодая креолка, точно очнувшись от своих мечтаний.  – Что ты сказала? У твоих ног? Кто?    

– Ну,  разве вы не понимаете меня?    

– Даю  слово, нет.    

– Я  заставила бы их полюбить меня. Вот что я хотела сказать.    

– Но  кого?    

– Всех  белых джентльменов. Молодого плантатора, офицеров форта – всех, всех! С вашими  волосами я бы их всех покорила!    

– Ха-ха-ха!  – рассмеялась Луиза, представив себе, как выглядела бы Флоринда с ее прической.  – Ты думаешь, что ни один мужчина не устоял бы перед тобой, если бы у тебя были  мои волосы?    

– Нет,  мисс, я хотела бы, чтобы у меня были не только ваши волосы, но и ваше милое  лицо, ваша кожа, белая, как алебастр, ваша стройная фигура… Это было бы  замечательно! О, мисс Луи, вы такая красивая! Я слыхала, как белые джентльмены  говорили об этом. Но мне и не надо слышать, что они говорят, я сама вижу.    

– Ты  научилась льстить, Флоринда.    

– Нет,  мисс, уверяю вас. Здесь нет ни слова лести, ни одного слова! Клянусь вам!  Клянусь апостолами!    

Тому,  кто лишь раз взглянул на Луизу, клятвы негритянки показались бы излишними.    

Сказать,  что Луиза Пойндекстер была прекрасна, – это значило только повторить общее  мнение окружающего ее общества. Карандаш даст лишь слабое представление о ее  облике; никакой художник не мог бы передать на безжизненном полотне лучистый  свет, которым сияли ее глаза.    

На  серьезные уверения Флоринды девушка ответила снисходительным смехом, в котором,  однако, не чувствовалось и нотки сомнения. Молодая креолка не нуждалась в том,  чтобы ей напоминали о ее красоте. Лесть негритянки мало тронула ее, и она снова  впала в задумчивость.    

Флоринду  это не смутило.    

– Ах,  – продолжала она, как будто разговаривая сама с собой, – если бы Флоринда была  хоть наполовину так хороша, как молодая мисс, она ни на кого бы не обращала  внимания и ни о ком бы не вздыхала!    

– Вздыхала?  – повторила Луиза, удивленная ее речью. – Что ты хочешь этим сказать?    

– Мисс  Луи, Флоринда не такая слепая, как вы думаете, и не глухая. Она давно замечает,  как вы молча сидите на одном месте и только глубоко вздыхаете. С вами никогда  этого не было, когда мы жили в Луизиане.    

– Флоринда!  Я боюсь, что ты теряешь рассудок или уже потеряла его в Луизиане! Вероятно,  здешний климат плохо действует на тебя?    

– Честное  слово, мисс Луи, вы должны об этом спросить себя. Не сердитесь на меня, что я с  вами так попросту разговариваю.    

– Конечно,  нет. Почему я должна сердиться на тебя? Я не сержусь. Только ты совсем неправа.  То, что ты видела и слышала, – это всего лишь твоя фантазия. Что же касается  вздохов, то мне некогда вздыхать – ведь сейчас нужно будет принять около сотни  гостей, и почти все они незнакомые. Между ними будут молодые плантаторы и  офицеры, которых ты хотела бы покорить. Ха-ха-ха! У меня же нет желания очаровывать  ни одного из них, и я могу всех уступить тебе.    

– О,  мисс Луи, вы правду говорите? – спросила негритянка с нескрываемым любопытством.  – Вы говорите, что ни один из этих джентльменов вам не нравится? Но ведь будут  очень-очень красивые мужчины. Будет этот молодой плантатор и те два красивых  офицера… нет, три красивых офицера. Вы знаете их? Они все были очень внимательны  к вам. Вы уверены, мисс, что ни об одном из них вы не вздыхаете?    

– Опять  о вздохах! – вынужденно засмеялась Луиза. – Довольно, Флоринда, мы теряем  время. Не забывай, что у нас сегодня большой прием и мне нужно по крайней мере  полчаса, чтобы немножко сосредоточиться и быть на высоте своей роли хозяйки  дома.    

– Не  беспокойтесь, мисс Луи, не беспокойтесь. Вас одеть нетрудно. В любом платье вы  хороши. Вы все равно будете первой красавицей, если даже наденете простое  платье работницы плантаций.    

– Как,  однако, ты научилась льстить, Флоринда! Я подозреваю, что ты говоришь все это  неспроста. Может быть, ты хочешь, чтобы я помирила тебя с Плуто?    

– Нет,  мисс, Плуто никогда больше не будет моим другом. Он был таким трусом, когда на  нас налетела буря в этой черной прерии! О, мисс Луи, что бы мы только делали,  если бы к нам не подоспел этот молодой джентльмен на гнедой лошади!    

– Если  бы не он, Флоринда, наверно никого из нас не было бы здесь.    

– О  мисс! А какой же он красавец! Вы помните его лицо? Его густые волосы совсем  такого же цвета, как ваши, только вьются они немного вроде моих. И что́ тот  молодой плантатор пли офицеры по сравнению с ним! Никуда они не годятся. Мы,  негры, так и называем их – белым мусором. О таком мужчине, как тот красавец, я  понимаю, можно вздыхать. Он сто́ит того.    

До этого  момента молодая креолка сохраняла спокойствие. Она хотела быть спокойной и  дальше, но не смогла. Случайно или намеренно, но Флоринда коснулась самых  сокровенных чувств своей молодой госпожи. Луизе не хотелось открыть свою тайну  даже рабыне. И она была рада, что именно в этот момент со двора донеслись  громкие голоса. Это было достаточно хорошим поводом, чтобы закончить поскорее  туалет, а вместе с тем и разговор, который ей не хотелось продолжать.    

 Глава XI

  НЕОЖИДАННЫЙ ПРИЕЗД    

     

– Эй  ты, негр, где твой хозяин?    

– Мистер  Пойндекстер, сэр? Старый или молодой?    

– На  что мне молодой? Я спрашиваю мистера Пойндекстера. Где он?    

– Да,  да, сэр, они оба дома, то есть их обоих нет дома – ни старого хозяина, ни  молодого мастера Генри. Они внизу, у речки, смотрят, как там делают ограду. Да,  да, там вы их обоих найдете.    

– Внизу,  у речки? Это далеко отсюда, как ты думаешь?    

– О  сэр! Негр думает, что это около трех или четырех миль, если не дальше.    

– Три  или четыре мили? Да ты совсем дурак! Разве плантация мистера Пойндекстера тянется  на такое расстояние? А вряд ли он будет строить ограду на чужой земле. Вот что:  скажи лучше, когда вы его ожидаете? Надеюсь, это ты должен знать?    

– Они  оба должны вернуться очень скоро, и мистер Кольхаун тоже. О, у нас сегодня большой  праздник – вы можете судить об этом по запаху из кухни. И чего там только не  готовят сегодня! Наш хозяин задает пир не хуже тех, которые у нас устраивались  в Луизиане.    

– О,  мистер Зебулон Стумп, это вы? – раздался серебристый голосок, и на веранде появилась  Луиза Пойндекстер. – Я так и думала, что это вы, – продолжала она, подходя к  перилам, – хотя и не ожидала увидеть вас так скоро. Мне казалось, что вы  отправились в далекое путешествие. Но я очень рада, что вижу вас здесь. Папа и  Генри будут очень рады вам… Плуто, иди сейчас же к Клу и спроси ее, что она  может дать, чтобы накормить мистера Стумпа… Вы ведь не обедали, не правда ли?  Вы весь в пыли – вы далеко ездили?.. Флоринда, сбегай скорее в буфет и принеси  чего-нибудь выпить. Я не сомневаюсь, что у мистера Стумпа должна быть сильная  жажда в такой жаркий день, как сегодня… Что вы предпочитаете: портвейн, шерри,  кларет? Ах да, теперь я вспомнила – вы сторонник мононгахельского виски. У нас,  кажется, найдется… Беги, Флоринда, и неси скорей… Поднимитесь на веранду,  мистер Стумп, и присядьте, пожалуйста. Вы хотели видеть отца? Он должен  вернуться с минуты на минуту. А я постараюсь занять вас до его прихода.    

Если бы  девушка и раньше кончила говорить, она все равно не получила бы ответа сразу.  Даже и теперь прошло несколько секунд, прежде чем Стумп вступил в разговор. Он  стоял, не отрывая глаз от нее, и как будто онемел.    

– Небесные  силы, мисс Луиза – наконец выговорил он. – Когда я видел вас на Миссисипи, я  думал, что вы самое красивое создание на земле. Но теперь я уверен, что вы  самое прекрасное создание не только на земле, но и на небе.    

Недавно  причесанные волосы молодой креолки красиво блестели. Ее щеки горели ярким  румянцем после холодной воды. Стройная, в легком платье из белой индийской кисеи,  Луиза Пойндекстер действительно была необыкновенно хороша.    

– Ой,  ой! Мистер Стумп, этого я от вас не ожидала. Техас научил вас говорить  любезности. Если вы будете продолжать в том же духе, я боюсь, что вы разучитесь  говорить просто, как говорили раньше. Я думаю, что после таких любезностей вам  необходимо как следует выпить… Ну, что же ты стоишь? Скорей, Флоринда!.. Вы,  кажется, сказали, что предпочитаете виски?    

– Если  я этого не сказал, то, во всяком случае, подумал. А это почти одно и то же. Да,  мисс, я отдаю предпочтение нашему американскому напитку перед иностранными  винами. Техас в этом отношении не перевоспитал меня.    

– Мистер  Стумп, вы разбавляете виски водой? – спросила Флоринда, показывая винный  стакан, наполовину наполненный виски.    

– Нет,  душенька! Ну ее, эту воду! Она мне надоела за сегодняшний день. С самого утра у  меня не было ни капли вина во рту.    

– Дорогой  мистер Стумп, но ведь виски невозможно так пить, оно обожжет вам все горло.  Возьмите немного меду или сахару.    

– Зачем  же переводить добро? Виски прекрасный напиток и без этих снадобий, особенно  после того, как вы на него взглянули. Вы сейчас увидите, могу ли я пить виски  неразбавленным. Давайте попробуем!    

Старый  охотник поднес стакан к губам и, сделав три-четыре глотка, вернул его пустым  Флоринде. Громкое чмоканье почти заглушило невольные возгласы удивления,  вырвавшиеся у молодой креолки и ее служанки.    

– Сожжет  мне горло, вы сказали? Ни чуточки. Оно только промыло мне глотку, и теперь я  готов разговаривать с вашим папашей относительно крапчатого мустанга.    

– Ах,  да! А я совсем и забыла… Нет, я не то хотела сказать. Я просто думала, что вы  не успели еще ничего узнать о нем. Разве есть уже какие-нибудь новости об этом  красавце?    

– Красавце!  Это правильно сказано.    

Не  слыхали ли вы чего-нибудь нового об этом мустанге с тех пор, как вы последний  раз были у нас?    

– Не  только слыхал, но видел его и даже руками трогал.    

– Неужели?    

– Мустанг  пойман.    

– В  самом деле? Какая чудная новость! Как я буду рада увидеть этого красавца и как  хорошо будет покататься на нем! С тех пор как я в Техасе, у меня не было ни  одной приличной лошади. Отец обещал купить мне этого мустанга, сколько бы за  него ни спросили. Но кто этот счастливец, которому удалось его поймать?    

– Ну  конечно, мустангер.    

– Мустангер?    

– Да,  и такой, которому нет равного во всей прерии. Никто не может соперничать с ним  ни в верховой езде, ни в том, как набрасывать лассо на шею мустангу. Вы, может  быть, хотите сказать мне о ваших мексиканцах? Я никогда еще не видел ни одного  мексиканца, который бы так искусно управлялся с лошадьми, как этот малый.    

– А  как его зовут?    

– Как  его зовут? Должен вам признаться, что фамилии его я никогда не слыхал, а имя  его – Морис. В окрестностях форта он известен как Морис-мустангер.    

Старый  охотник не был настолько наблюдателен, чтобы уловить нотку обостренного интереса,  которая прозвучала в последнем вопросе. Он также не заметил, как щеки девушки  вспыхнули густым румянцем, когда она услыхала его ответ.    

Однако  это не ускользнуло от Флоринды.    

– А,  мисс Луи, – воскликнула она, – ведь так зовут того молодого храброго господина,  который спас нас в черной прерии!    

– Да,  – поспешил ответить охотник. – Только сегодня утром он рассказывал мне эту историю.  Это было как раз перед нашим отъездом. Это он самый. Он-то и поймал крапчатого  мустанга. Сейчас он на пути к вам и должен быть здесь до наступления сумерек. Я  же погнал свою старую кобылу вперед, чтобы предупредить вашего отца насчет  крапчатого мустанга. Я для вас это сделал, мисс Луиза.    

– О,  как вы добры, мистер Стумп! Я вам очень, очень благодарна! Теперь вы меня извините,  я должна вас оставить на минутку. Отец скоро вернется. У нас сегодня званый  обед. Мне надо распорядиться по хозяйству… Флоринда, скажи, чтобы мистеру  Стумпу подали закусить. Пойди и распорядись поскорее… Да, вот еще что, мистер  Стумп, – продолжала девушка, придвинувшись ближе к охотнику и понизив голос –  если молодой… молодой человек приедет, когда здесь будут гости – он, вероятно,  незнаком с ними, – последите, пожалуйста, чтобы о нем позаботились. Здесь, на  веранде, у нас стоит вино, тут же будет и закуска. Вы понимаете, о чем я  говорю, мистер Стумп?    

– Чорт  меня побери, если я что-нибудь понимаю, мисс Луиза! Я все понимаю насчет выпивки  и прочего, но про какого молодого человека вы говорите, этого я не возьму в  толк.    

– Ну  как же вы не понимаете! Молодой человек, который должен привести мустанга.    

– А-а!  Морис-мустангер! Про него вы, стало быть, говорите? Но я должен вас предупредить  по-дружески, что этого парня обидит гостеприимство из вторых рук. Ведь он, как  у нас, бывало, говорили на Миссисипи, «горд, как Пойндекстер». Простите, что я  так говорю. Я забыл, что говорю с мисс Пойндекстер – если не с самым гордым, то  с самым красивым членом этой семьи.    

– О,  мистер Стумп, мне вы можете говорить все, что хотите. Вы знаете, что на вас, на  нашего милого великана, я не обижусь. Но что вы хотели сказать, говоря про  гостеприимство из вторых рук?    

– Я  хотел сказать, что нет никакого смысла мне предлагать в вашем доме Морису-мустангеру  выпить или закусить. Если только ваш отец сам не предложит ему, он уйдет, не дотронувшись  ни до чего. Вы понимаете, мисс Луиза, ведь он не из тех людей, которых можно послать  на кухню.    

Молодая  креолка не сразу ответила – она была как будто озадачена – и сосредоточенно  стала о чем-то думать.    

– Ну  ничего, мистер Стумп, тогда не беспокойтесь насчет этого, – наконец сказала  она. – Вы не угощайте его. Только дайте мне знать, когда он приедет. Но если  это будет во время самого обеда, то, будьте добры, задержите его немного. Вы  обещаете мне это?    

– Хорошо,  это я сделаю.    

– Тогда  я сама предложу ему закусить.    

– Если  вы это сделаете, мисс, я боюсь, вы испортите ему аппетит. Даже голодный волк потеряет  всякую охоту к пище, когда увидит вас. Когда я пришел сюда, я был так голоден,  что готов был проглотить целиком сырого индюка. А теперь мне он больше не  нужен. Я могу теперь целый месяц не есть мяса.    

Луиза  разразилась звонким смехом.    

– Ах  вы, милый великан! – сказала креолка с веселым упреком. – Не верится мне, что  вы так легко теряете аппетит… А вот идут Плуто с Флориндой, они вам несут  кое-что, что составит вам более веселую компанию, чем я. До свиданья, Зеб! До  свиданья!    

В эту  минуту из дверей кухни показалась Флоринда с подносом в руках. За ней следовал  Плуто, тоже с подносом, но только более крупного размера и более основательно  нагруженным.    

Легкой  походкой, в веселом настроении Луиза ушла с веранды, но, очутившись одна в своей  комнате, она снова погрузилась в глубокое раздумье. «Это моя судьба. Я чувствую  это. Мне страшно идти ей навстречу, но не в моих силах избежать ее. Я не могу и  не хочу!»    

 Глава XII

  УКРОЩЕНИЕ ДИКОЙ ЛОШАДИ    

     

Азотея –  самая приятная часть мексиканского дома. Ее пол – плоская крыша гасиенды, а  крыша – синий купол неба.    

В  хорошую погоду – а в этом благодатном климате погода всегда хороша – азотею  предпочитают гостиной.    

В  послеобеденные часы, когда заходящее солнце заливает розовым светом снежные вершины  гор Оризаба, Попокатепетль и Талука, мексиканский кабальеро в своем украшенном  вышивкой наряде щеголяет перед прекрасной сеньоритой, дымя ей прямо в лицо  своей сигаретой. А черноглазая донселла тихо слушает любовные признания.  Слушает? А может быть, и не слушает и с тоскующим сердцем глядит на далекую  гасиенду, где живет любимый ею кабальеро.    

Проводить  часы надвигающихся сумерек на крыше дома – это обычай, которому следуют все,  кто поселился в мексиканском жилище. Вполне естественно, что и семья  луизианского плантатора не отказалась от этой приятной традиции.    

И в этот  вечер после обеда, когда столовая опустела, все гости вместо гостиной собрались  на крыше. Заходящее солнце осветило косыми лучами такое оживленное и блестящее  общество, которое вряд ли когда-нибудь собиралось на азотее Каса-дель-Корво.  Даже в старые времена, когда прежний владелец собирал у себя местных гидальго, –  даже тогда не было здесь таких красивых женщин и таких отважных мужчин, как в  этот вечер.    

Гости,  которые собрались в Каса-дель-Корво, чтобы поздравить Вудли Пойндекстера с новосельем,  принадлежали к избранному обществу не только сеттльментов на Леоне, но и более  отдаленных мест. Там были гости из Гонзэльса, из Кастровиля и даже из  Сан-Антонио – старые друзья плантатора, которые, так же как и он, переселились  в юго-западный Техас, и многие из них проехали более ста миль на лошади, чтобы  присутствовать на этом торжестве.    

Плантатор  не пожалел ни денег, ни трудов, чтобы придать должную пышность празднику.  Блестящие мундиры приглашенных офицеров форта, военная музыка, прекрасные  старые вина погребов Каса-дель-Корво – все это придавало пиршеству тот блеск,  который был еще до сих пор неизвестен на берегах Леоны.    

Но  главным украшением общества была прекрасная дочь плантатора. Сотни глаз были  устремлены на нее: одни следили за ней с восхищением, другие с завистью.    

В  блестящей толпе гостей был человек, который больше чем кто-либо следил за ней и  ловил каждое ее движение. Это был ее двоюродный брат Кассий Кольхаун.    

Она  никуда не могла пойти, чтобы он не последовал за ней. Он, как тень, шел по  пятам, передвигаясь с места на место. То шел наверх, то спускался вниз, то  стоял, прислонившись в углу, с видом притворной рассеянности, но ни на минуту  не сводил глаз с прекрасной креолки.    

Странно,  что он не обращал внимания на то, что она говорила в ответ на комплименты, которыми  ее засыпали мужчины, добиваясь ее улыбки. Даже явное внимание драгуна Генкока,  повидимому, не беспокоило Кольхауна. И только после того, как все поднялись на  азотею, Кассий Кольхаун выдал себя. Окружающие не могли не заметить того  упорного, испытующего взгляда, которым он следил за Луизой, когда та время от  времени подходила к перилам и всматривалась в даль.    

    

Почему  она это делала, никто не знал и никого это не трогало. Никого, кроме Кассия Кольхауна.  У нега же были на этот счет подозрения, терзавшие его.    

А когда  в прерии в золотых лучах заходящего солнца появилась какая-то группа и наблюдавшие  с азотеи скоро различили в ней табун лошадей, у капитана не осталось больше  сомнений: он знал, кто был во главе этой кавалькады.    

Но еще  задолго до того, как табун лошадей привлек внимание гостей, Луиза заметила его  по облаку пыли, поднявшемуся на горизонте. Правда, оно было тогда еще настолько  неясным, что увидеть его мог только тот, кто напряженно ждал, что вот-вот табун  покажется.    

– Дикие  лошади! – объявил майор, командир форта Индж, посмотрев в бинокль. – Кто-то  ведет их сюда, – сказал он, вторично поднимая бинокль к глазам. – А! Теперь  вижу: это Морис-мустангер. Он иногда поставляет нам лошадей. Он как будто бы  едет прямо сюда, мистер Пойндекстер.    

– Очень  возможно, что это он, – ответил владелец Каса-дель-Корво. – Этот мустангер взялся  доставить мне десятка два-три лошадей и, вероятно, уже ведет их… Да, мне  кажется, что мы не ошиблись, – сказал он, посмотрев в бинокль.    

– Я  уверен, что это он, – сказал сын плантатора. – Я узнаю в этом всаднике Мориса  Джеральда.    

Дочь  плантатора не показала виду, что она сколько-нибудь заинтересована  происходящим. Она заметила, что за ней следят злые глаза двоюродного брата,  точно обжигая ее.    

Наконец  кавалькада приблизилась. Во главе ее действительно был Морис-мустангер; он вел  за собой на лассо крапчатого мустанга.    

– Что  за чудесное животное! – воскликнуло несколько голосов, когда пойманного мустанга  подвели к дому.    

– А  ведь стоит спуститься вниз, чтобы посмотреть на такого мустанга, – заметила  бойкая жена майора. – Я предлагаю всем сойти вниз. Что вы на это скажете, мисс  Пойндекстер?    

– О,  конечно! – послышался ответ молодой хозяйки среди целого хора других голосов. –  Спустимся вниз, спустимся!    

Под  предводительством жены майора дамы сбежали вниз по каменной лестнице. Мужчины  последовали за ними.    

Через  несколько минут мустангер, все еще верхом на лошади, очутился вместе со своей  пленницей в самом центре изысканного общества.    

Генри  Пойндекстер перегнал всех и по-дружески приветствовал мустангера.    

Луиза  обменялась с Морисом лишь легким поклоном. Более сердечное приветствие могли бы  счесть за фамильярность, и вряд ли это понравилось бы обществу.    

Из всех  дам одна лишь майорша приветливо поздоровалась с мустангером, но в тоне ее  звучало снисхождение. Зато он был вознагражден быстрым и выразительным взглядом  молодой креолки.    

Впрочем,  благосклонность сквозила во взгляде не только одной Луизы. Несмотря на запыленный  в дороге костюм, мустангер был очень хорош собой. Проделанный им путь – свыше  двадцати миль – как будто нисколько не утомил его. Степной ветер разрумянил  лицо молодого ирландца. Из расстегнутого ворота рубашки виднелась сильная,  бронзовая от загара шея, подчеркивавшая мужественную красоту юноши. Во всем его  облике чувствовалась выносливость и сила. Хорошенькая племянница комиссара  восторженно улыбалась ему. Говорили также, что и жена комиссара посматривала на  него, но это, повидимому, была лишь клевета, исходившая от докторши, известной  сплетницы форта.    

– Нет  сомнения, – сказал Пойндекстер, осмотрев пойманного мустанга, – что это именно  та лошадь, о которой мне говорил Зеб Стумп.    

– Да,  она и есть та самая, – ответил старый охотник, подходя к Морису, чтобы помочь  ему. – Совершенно правильно, мистер Пойндекстер, это она – та самая кобыла, как  вы сами можете убедиться. Этот парень поймал ее еще до моего с ним разговора. Хорошо,  что я все же вовремя поспел. Красавица ведь, пожалуй, могла попасть в другие  руки, а это очень огорчило бы мисс Луизу.    

– Это  верно, мистер Стумп. Вы очень ко мне внимательны. Я просто не знаю, как отблагодарить  вас за вашу доброту, – сказала Луиза.    

– Отблагодарить!  Вы хотите сказать, что желали бы мне сделать что-нибудь приятное? Это вам нетрудно  будет. Ведь я-то, в общем, ничего особенного и не сделал – по прерии  прокатился, вот и все. А полюбоваться на такую красавицу, как вы, верхом на  этой кобыле да еще в вашей шляпе с пером и в юбке с хвостом – да ведь этого  вполне достаточно, чтобы оплатить Зебу Стумпу пробег вдоль всего хребта Скалистых  гор, и обратно!    

– О,  мистер Стумп, вы неисправимый льстец! Посмотрите вокруг себя, и вы найдете женщин,  более меня достойных ваших комплиментов.    

– Ладно,  ладно! – ответил Зеб, бросив поверхностный взгляд на присутствующих дам. – Я не  отрицаю, что здесь много красивых женщин. Чорт побери, да, много красивых  женщин! Но, как говорили у нас в Луизиане, Луиза Пойндекстер только одна.    

Взрыв  хохота, в котором можно было различить лишь немного женских голосов, был ответом  на галантную речь Зеба.    

– Я  вам должен двести долларов – сказал плантатор, обращаясь к Морису и указывая на  крапчатого мустанга. – Кажется, об этой сумме договаривался с вами мистер  Стумп?    

– Я  не участвовал в этой сделке, – ответил мустангер, многозначительно улыбаясь. –  Я не могу взять ваших денег. Эта лошадь не продается.    

– В  самом деле? – сказал плантатор, отступая назад с видом оскорбленной гордости.    

Друзья  плантатора и офицеры форта не могли скрыть своего крайнего удивления.    

Двести  долларов за необъезженного мустанга, в то время как обычная цена была от десяти  до двадцати долларов! Мустангер, вероятно, не в своем уме.    

– Мистер Пойндекстер,  – продолжал мустангер, – вы мне так хорошо заплатили за других мустангов, и  даже раньше, чем они были пойманы, что разрешите мне отблагодарить вас. Таков  наш ирландский обычай. Кроме того, у нас принято делать подарок не тому, с кем  заключаешь сделки, а одному из членов его семьи. Нельзя ли мне ввести этот  ирландский обычай в Техасе?    

– Разумеется,  вне всякого сомнения! – ответило несколько голосов.    

– Я  не возражаю, мистер Джеральд, – ответил плантатор, поступаясь своим консерватизмом  перед волей общества. – Как вам будет угодно.    

– Благодарю,  господа, благодарю, – сказал мустангер с достоинством, легким поклоном  поблагодарив собравшихся. – Эта лошадь попалась мне по счастливой случайности.  И если мисс Пойндекстер согласится принять ее, я буду чувствовать себя более  чем вознагражденным за те три дня непрерывной погони, которые мне пришлось  провести в охоте за этой дикаркой. Будь она самой коварной кокеткой, то и тогда  ее вряд ли было бы труднее покорить.    

– Я  принимаю ваш подарок, сэр, и принимаю его с благодарностью, – ответила молодая  креолка, выступая вперед. – Только мне кажется… – продолжала она, указывая на  мустанга и в то же время вопросительно смотря в глаза мустангеру, – мне  кажется, что ваша пленница еще не приручена. Она вся дрожит перед неизвестным  будущим и, вероятно, постарается сбросить узду, если она ей придется не по  нраву. И что же мне, бедной, тогда делать?    

– Правильно,  Морис, – сказал майор, совсем не поняв тайного смысла этих слов и обращаясь к  тому, кто один только и понял их значение. – Мисс Пойндекстер права: эта лошадь  еще совсем не объезжена. Это ясно каждому. А ну-ка, любезный друг, поучите ее  немного! – Затем майор обратился к окружающим – Это, я вам скажу, стоит  посмотреть, особенно тем, кому не приходилось еще видеть подобное зрелище… Послушайте,  Морис, садитесь на нее и покажите нам эту дикарку прерий. Она и сама как будто  бы хочет испытать ваше искусство.    

– Да,  вы правы, майор, она действительно этого хочет! – ответил мустангер, бросив быстрый  взгляд, но не на четвероногую пленницу, а на молодую креолку, которая отступила  назад и скрылась в толпе гостей.    

– Ничего,  Морис, ничего, – твердил майор успокаивающим тоном. – Несмотря на то что глаза  ее горят дьявольским огнем, бьюсь об заклад, что вы выбьете из нее дурь.  Попробуйте!    

Не  принять предложения майора мустангер не мог. Это был вызов. Искусство наездника  высоко ценилось в Техасе.    

Свое  согласие Морис выразил тем, что быстро соскочил с лошади и, передав, поводья  Зебу Стумпу, занялся крапчатым мустангом; затем он попросил освободить место.    

    

Это было  выполнено мгновенно – бо́льшая часть гостей вернулась на азотею.    

Набросив  лассо на нижнюю челюсть мустанга и затянув его на голове животного в виде  уздечки, Морис Джеральд вскочил на спину лошади.    

Впервые  дикая лошадь испытала подобное оскорбление. Пронзительное, злобное ржанье  выразило явный протест против посягательства на ее свободу.    

Лошадь  встала на дыбы и несколько минут сохраняла равновесие в этом положении. Всадник  не растерялся – он обхватил шею лошади обеими руками. С силой сжимая ее горло,  он вплотную прильнул к ее корпусу. Не сделай он этого, лошадь могла бы  броситься на спину и раздавила бы под собой седока. Теперь же мустанг поднял  свой круп – прием, к которому всегда прибегают в подобных случаях дикие лошади.  Это поставило всадника в особенно трудное положение: он рисковал быть  сброшенным. Уверенный в своих силах, мустангер отказался от седла и стремян, а  сейчас они бы ему очень помогли. Однако он сознательно не сделал этого, чтобы  не посрамить своей чести укротителя диких мустангов, и, конечно, справился.  Когда лошадь подняла свой круп, мустангер быстро перевернулся на ее спине,  руками обхватил ее за бока, а пальцами ног уперся в шею.    

Два или  три раза повторил мустанг попытку сбросить седока, но каждый раз должен был  уступить ловкости наездника. Поняв наконец тщетность своих усилий, взбешенное  животное перестало бить ногами и, сорвавшись с места, понесло всадника по  прерии.    

Гости  тихо сидели на своих местах ожидая возвращения Мориса. Предположения, что мустангер  может быть убит или по крайней мере изувечен, неоднократно высказывались  сидящими на азотее. Среди присутствующих один человек тайно желал этого, а для  другого это было равносильно собственной смерти.    

Почему  Луиза Пойндекстер, дочь гордого владельца сахарных плантаций, известная красавица,  почему увлеклась она бедным охотником Техаса, было совершенно неясно даже ей  самой. Она сознавала, что в ней вспыхнул какой-то странный интерес к этому  необыкновенному человеку: он так сильно отличался от всех тех людей, которых  она встречала в избранном обществе! Она также сознавала, что это чувство, вместо  того чтобы затихнуть, все время росло.    

И сердце  Луизы забилось еще сильнее, когда Морис-мустангер снова появился на лошади, но  уже теперь не дикой, а укрощенной: она не пыталась сбросить его, а притихла и  покорно признала в нем своего хозяина.    

– Мисс  Пойндекстер, – сказал мустангер, соскакивая с лошади и не обращая внимания на  гром рукоплесканий, встретивший его, – могу ли я попросить вас подойти к  лошади, набросить ей на шею лассо и отвести в конюшню? Если вы это сделаете,  она будет считать вас своей укротительницей и всегда после этого будет покорна  вашей воле.    

Жеманница  стала бы увиливать от такого предложения, кокетка отклонила бы его, а робкая  девушка просто бы испугалась.    

Но Луиза  Пойндекстер, ни минуты не колеблясь, без тени жеманства или страха встала и  покинула своих собеседников. Следуя указаниям мустангера, она взяла веревку,  сплетенную из конского волоса, набросила ее на шею укрощенного мустанга и  отвела его в конюшню Каса-дель-Корво.    

Слова  мустангера все время звучали у нее в ушах, эхом отдаваясь в сердце:    

«Она  будет считать вас своей укротительницей и всегда после этого будет покорна  вашей воле».    

 Глава XIIІ

  ПИКНИК В ПРЕРИИ    

     

Первые  розовые лучи восходящего солнца осветили группу предметов на площади перед  офицерскими квартирами форта Индж.    

Небольшой  фургон, запряженный парой мексиканских мулов, стоял в центре этой группы. Судя  по тому, с каким нетерпением мулы били копытом, вертели хвостом и поводили  ушами, можно было заключить, что они уже давно стоят на одном месте в упряжке и  ждут не дождутся, чтобы двинуться в путь. В то же время поведение мулов  предупреждало зевак, чтобы они не подходили близко и не попадались им под  копыта.    

Но зевак  там не было.    

В  предрассветных сумерках можно было различить только одну фигуру поблизости – человека  огромного роста в поярковой шляпе. В нем нетрудно было узнать старого охотника  Зеба Стумпа. Он был верхом на своей старой кобыле, которая стояла как  вкопанная.    

А вокруг  все было в лихорадочном движении. Быстро сновали взад и вперед люди – от  фургона они спешили к офицерским домикам и затем обратно к фургону.    

Там было  около десяти человек; они отличались друг от друга своей одеждой и цветом кожи.  Большинство из них – это солдаты нестроевой службы. Двое, вероятно, повара, а  остальные – денщики местных офицеров.    

Среди  последних особенно выделялся один негр, важно расхаживавший взад и вперед. Он  состоял в лакеях у майора – командира форта. Роль руководителя этой кучки людей  исполнял сержант, одетый в соответствующую форму; он был уполномочен нагрузить  фургон всякого рода провизией и напитками.    

Несмотря  на обилие продуктов и вин, не все участники подготовки пикника были удовлетворены  достигнутыми результатами. Недоволен был Зеб Стумп.    

– Послушай-ка,  старшина, – обратился он к сержанту, – я не слышу запаха кукурузы и не заметил,  чтобы ты погрузил ее в фургон. А мне кажется, что там, в прерии, найдется  кое-кто, предпочитающий ее всяким заграничным штучкам вроде «шампэнь» – так,  кажется, вы называете французское вино?    

– Предпочитают  кукурузу шампанскому? Вы про лошадей говорите, мистер Стумп?    

– К  чорту твоих лошадей! Никто про лошадиную кукурузу не говорит – я имею в виду мононгахельское  виски.    

– О-а,  теперь все понятно! Вы совершенно правы, мистер Стумп: про виски не следует забывать.  Мне кажется, я там видел подходящую бутыль, предназначенную для пикника.    

– Точно  так, господин сержант, – раздался голос денщика майора, приближавшегося с  большой бутылью к фургону.    

Считая,  что теперь сборы закончены, старый охотник стал торопиться в путь:    

– Ну  как, старшина, все ли готово? Пора бы и двигаться.    

– Не  совсем, мистер Стумп. Повар говорит, что нужно еще цыплят дожарить. Он только  что перевернул их на сковороде.    

– Провались  эти цыплята вместе с поваром! Куда они годятся по сравнению с диким индюком  наших прерий! Майор в них вкус понимает – недаром у меня от него заказ на  хорошего индюка. А как прикажешь подстрелить птицу после того, как солнце  пропутешествовало по небу миль десять? А тут еще эта телега будет волочиться по  пятам! Вот и делай что хочешь. Не думай, старшина, что птицы такие же дураки,  как солдаты форта. Из всех обитателей прерии дикий индюк самый умный, и поверь:  чтобы его провести, нужно встать по крайней мере вместе с солнцем, а то и  раньше.    

– Правильно,  мистер Стумп, я знаю, что майор рассчитывает на ваше искусство охотника и  надеется закусить индюком.    

– Скажу  тебе откровенно, дружище, он не только рассчитывает, что я ему подстрелю индюка,  но, наверно, ждет, что доставлю язык и окорок бизона, хотя этих животных нет нигде  во всем Техасе и не было уже лет двадцать. Правда, я слыхал, что европейские  писатели пишут в своих книжках совсем другое, и особенно этим грешат французы, –  ну, это уж дело их совести. Сейчас нет бизонов в этих краях, совсем перевелись…  Здесь водятся медведи, олени, дикие козлы, здесь много диких индюков, это все  так, но чтобы доставить дичь к обеду, надо достаточно рано позавтракать. Так  вот, если тебе угодно, старшина, чтобы твои знатные гости жевали индюка за  сегодняшним обедом, то давай распоряжение трогаться.    

Убедительная  речь старого охотника подействовала на сержанта, и вскоре фургон двинулся в  путь; следом за ним шествовали белые и черные солдаты.    

Во главе  этой процессии, верхом на своей старой кобыле, ехал Зеб Стумп. Он прокладывал  путь через широкую равнину, которая расстилалась между Леоной и Ореховой рекой.    

Не  прошло и двадцати минут со времени отъезда фургона с провизией, как на том же  месте стала собираться другая компания.    

Появились  дамы верхом на лошадях, в сопровождении мужчин – друзей и родственников. Почти  все, кто был на новоселье у Пойндекстера, собрались здесь.    

Приехал  и сам плантатор, его сын Генри, племянник Кассий Кольхаун и дочь Луиза. Молодая  девушка была верхом на крапчатом мустанге.    

Пикник  устраивался в честь Пойндекстера. Майор и офицеры были хозяевами, плантатор и  его друзья – приглашенными гостями. Для увеселения гостей предполагалось  устроить охоту за дикими лошадьми.    

Местом  для такого спорта могла быть только прерия – в двадцати милях от форта Индж.  Поэтому нужно было пораньше отправиться в путь и взять с собой достаточное  количество провизии.    

Как  только солнечные лучи заиграли на зеркальной глади Леоны, экскурсия под охраной  двадцати драгун была готова двинуться в путь. Как в отъехавшей ранее группе с  фургоном, так и здесь был свой проводник, но не старый лесной охотник в  выцветшем кафтане и поношенной поярковой шляпе, а молодой охотник за дикими  лошадьми, красавец в живописном костюме мексиканского мустангера.    

– Отправимся,  Морис! – крикнул майор, увидя, что все уже в сборе. Затем, обратившись к присутствующим,  сказал – Леди и джентльмены! Этот молодой человек – прекрасный охотник и знаток  диких лошадей. Если в Техасе кто-нибудь может нам показать, как надо охотиться  за мустангами, так это именно он, Морис-мустангер.    

– Я  не заслуживаю таких похвал, майор, – ответил молодой ирландец, вежливо поклонившись  обществу. – Я только обещаю показать вам, где водятся мустанги.    

«Как он  скромен!» – подумала Луиза.    

И тут же  веселая кавалькада с мустангером во главе тронулась в путь.    

Для жителей  Техаса проехать двадцать миль по прерии – сущая безделица. Это расстояние было  покрыто меньше чем в три часа. Путешествие прошло вполне благополучно, если не  считать, что к концу пути участники экскурсии почувствовали сильный голод.    

К  счастью, фургон с провизией не заставил себя ждать, и еще задолго до полудня  веселая компания расположилась в тени большого орехового дерева на берегу  Рио-де-Нуэсес.    

 Глава XIV

  МАНАДА    

     

Нельзя  было выбрать более удачного места для охоты за дикими лошадьми и одновременно  для веселого привала, чем то, к которому привел путешественников Морис  Джеральд.    

Запенились  дорогие немецкие вина из погребов Сан-Антонио. Гул веселого разговора разносился  по прерии. Синева неба стала казаться глубже, изумруднее казалась зелень.    

– Mustenos!  – вдруг раздался крик мексиканского вакеро[29].    

Морис  быстро осушил свой стакан и, вскочив на лошадь, крикнул:    

– Cavallada?[30]    

– Нет,  – ответил мексиканец, – manada.    

– Что  это они там болтают? – спросил капитан Кольхаун.    

– Mustenos  – мексиканское название мустангов, – ответил майор, – а манадой они называют  стадо диких кобыл. В эту пору кобылы держатся вместе, отдельно от жеребцов,  если только…    

– Если  что? – нетерпеливо спросил капитан, прерывая объяснение.    

– Если  только на них не нападают ослы, – с невинным видом ответил майор.    

Все  засмеялись.    

Между  тем манада приближалась.    

– В  седла! – раздались голоса со всех сторон.    

Дикий  табун направился, повидимому, через гребень возвышенности, на котором стоял дозорный.    

Дозорный  вскочил в седло; мгновение – и он уже среди табуна, с лассо в руках.    

Дико  храпя, в бешеном галопе мчались лошади, как бы спасаясь от ненавистного преследователя.  Озираясь, они не видели ни фургона, ни всадников.    

– За  ними погоня, – сказал Морис при виде возбужденных страхом животных. – Что там такое,  Креспино? – крикнул он мексиканцу, который со своего поста должен был видеть,  кто гнал табун.    

В  ожидании ответа все притихли. На лицах отразились страх и тревога. Не индейцы  ли это в погоне за мустангами?    

– Дикий  осел, – послышался ответ по-испански.    

– Самец,  – прибавил Креспино.    

– Ну  да! Так оно и есть. Надо остановить этого негодяя, иначе он испортит нам всю  охоту. До тех пор пока дикий осел гонится за табуном, никакие силы не остановят  лошадей… Далеко ли он?    

– Совсем  близко, дон Морисио. Он бежит прямо на меня.    

– Набрось  на него лассо. Попробуй. Если не удастся – подстрели. Как-нибудь надо с ним  расправиться.    

В чем  заключалась сила преследователя, было неизвестно почте никому из присутствующих.  Только мустангер мог понять настоящее значение этих слов: «дикий осел самец».    

– Объясните,  Морис, в чем дело, – попросил майор.    

– Посмотрите  туда, – указал мустангер на вершину горы.    

По  горному хребту с быстротой крылатой птицы неслось животное, на которое привыкли  смотреть как на образец медлительности и глупости.    

Дикий  осел был почти такой же величины, как мустанги, за которыми он гнался. Если он  и не бежал быстрее самого быстрого из мустангов, то, во всяком случае, не  отставал от них в своей упорной погоне.    

Наблюдавшие  не успели обменяться и несколькими словами, как дикие кобылы были уже совсем  близко. Тут, точно впервые заметив группу всадников, мустанги забыли о своем  ненавистном преследователе и повернули в сторону.    

– Оставайтесь  на местах, господа! Держите лошадей! – раздался голос Мориса Джеральда. – Я знаю,  где они любят пастись. Они бегут теперь туда. Мы отправимся вслед за ними и там  хорошо поохотимся. А здесь они разбегутся по роще, и мы их больше не увидим…  Ола, сеньор Креспино! Пустите пулю в этого негодяя. Ведь он на расстоянии  выстрела!    

Мексиканец  быстро снял с седла свое коротенькое ружье – эскопету – и, прицелившись,  выстрелил в дикого осла.    

Осел  заревел, услыхав выстрел, но это был только ответ на вызов. Он, по-видимому,  остался невредим: Креспино промахнулся.    

– Я  должен остановить его, – воскликнул мустангер, – иначе он будет продолжать  преследование до самой ночи!    

Резким  движением мустангер пришпорил свою лошадь. Как стрела, помчался Кастро в погоню  за ослом.    

Несколько  прыжков – и скакун доставил своего хозяина на расстояние лассо от осла. Еще момент  – и с молниеносной быстротой петля лассо опустилась над его длинными ушами.    

Бросив  лассо, Морис сделал полуоборот; Кастро круто повернулся; затем с такой же покорностью  конь стал на месте, ожидая, когда натянется веревка.    

Осел,  кинувшись вперед, натянул веревку, потом поднялся на дыбы и тяжело опрокинулся  на спину, точно пронзенный пулей в самое сердце.    

Однако  он был только оглушен, а не задушен.    

Мексиканец  ударом острого ножа заколол его насмерть.    

     

* * *    

     

Все  ждали, что́ теперь предпримет Морис-мустангер. Между тем Морис освободил шею  животного и стал свертывать лассо. Но тут в движениях ирландца опять  почувствовалась какая-то поспешность.    

Внезапно  он бросился к коню. Видимо, опять какая-то тревога.    

Луиза  Пойндекстер неслась галопом на своем крапчатом мустанге, как будто решив перегнать  всех в общей погоне за табуном.    

Только  один охотник за дикими лошадьми правильно угадал поведение крапчатого мустанга.  Морис заметил, что промчавшийся табун был тот самый, к которому еще недавно  принадлежал крапчатый мустанг. Нет сомнения, что, увидя своих товарищей,  мустанг помчался со своей всадницей, чтобы присоединиться к ним.    

Вскоре  все догадались о намерении крапчатого мустанга.    

В порыве  галантной любезности за девушкой бросились вслед Кольхаун, Генкок и Кроссман, а  за ними – около десятка молодых людей: плантаторы, адвокаты, судейские. Каждый  мечтал стать героем удачной погони.    

Однако  почти никто из них не был серьезно встревожен: все знали, что Луиза Пойндекстер  – прекрасная наездница.    

Перед  ней расстилалась огромная равнина, гладкая, как арена цирка. Мустанг будет скакать,  пока не устанет. Вряд ли Луизе грозит серьезная опасность.    

Только  один человек не разделял этого мнения. Это был мустангер. Мустангер последним  тронулся с места. Он задержался, свертывая свое лассо. Но вот и он вскочил в  седло и помчался в погоню.    

Его  соперники уже успели отъехать на некоторое расстояние. Впереди мчался Кольхаун;  драгун и стрелок несколько поотстали, а сзади скакали остальные участники  состязания.    

На своем  гнедом коне Морис скоро обогнал их всех. Обогнал и капитана. В бессильной злобе  Кольхаун послал ему вслед проклятье.    

Полуденное  солнце осветило совершенно необычную картину. Табун диких лошадей мчался с невероятной  быстротой по обширной прерии. Одна лошадь из этого же табуна, с всадницей на  спине, следовала за ним на расстоянии пятисот шагов. На таком же расстоянии от  нее на гнедом коне скакал всадник в красочном мексиканском наряде, а еще позади  – целая вереница всадников.    

Позади  всех мчался полным галопом эскадрон драгун, только что отделившийся от группы  возбужденно жестикулировавших дам и мужчин.    

Через  двадцать минут картина изменилась. Действующие лица были все те же, но изменилась  их группировка: манада выиграла расстояние у крапчатого мустанга, мустанг – у  гнедого, а другие соперники уже совсем не были видны, и лишь высоко парящий в  сапфировом небе орел мог различить их своим зорким глазом.    

Дикие  лошади, крапчатый мустанг со своей всадницей, гнедой конь и его всадник  остались одни среди простора саванны.    

 Глава XV

  БЕГЛЯНКУ НАСТИГЛИ    

     

На  расстоянии еще одной мили скачка продолжалась без особых перемен.    

Дикие  кобылы по-прежнему мчались быстро, но уже не обуреваемые страхом, без храпа и  ржанья. Позади всех слышалось отрывистое ржанье крапчатого мустанга, но старые  товарищи как будто не замечали его. Всадница сидела спокойно, без заметной  тревоги.    

Всадник  же на гнедом коне проявлял большое волнение – отчаяние и безнадежность чувствовались  в его поведении.    

– Пошел,  Кастро! – воскликнул Морис с нетерпением в голосе. – Что это с тобой сегодня?  Не забывай, что ведь ты же догнал ее в прошлый раз, правда с трудом. Но ведь  теперь она с седоком. С седоком, который дороже мне всего на свете, за которого  я отдал бы свою и твою жизнь. Ну, быстрей же! Быстрей!..    

«Что,  если я потеряю ее из виду? Ведь она непременно погибнет!»    

И Морис  мчался, не отрывая глаз от все удалявшейся всадницы. По временам беспокойным  взглядом он измерял разделявшее их пространство.    

«Не  закричать ли ей вслед? – вдруг мелькнуло у него в голове. – Звуки голоса, может  быть, и долетят до нее, но расслышит ли она слова и поймет ли предостережения и  советы? На это вряд ли можно рассчитывать».    

И Морис  отказался от этой мысли, отчасти потому, что в тот момент в нем ожила надежда  нагнать беглянку, отчасти же и по другой причине – он знал, что не словом, а  действием можно остановить мустанга.    

На  протяжении всей скачки он лелеял надежду, что вот-вот приблизится настолько,  что сможет накинуть лассо на шею мустанга и заставить его повиноваться. Однако  эта надежда постепенно угасала.    

Манада  мелькала сейчас среди рощ, густо покрывавших здесь прерию.    

Местами  рощи сливались в непрерывный массив зарослей.    

Это  вызвало новые волнения у мустангера. Всадница может попасть в заросли, каждую  минуту она может исчезнуть из виду, скрывшись за деревьями извилистых лесных  троп.    

Перед  его взволнованным воображением вставали страшные картины, одна мрачней другой, –  картины гибели и катастрофы.    

– Небесные  силы! – наконец вырвалось у него. – Что, если сюда забегут жеребцы! Ведь это их  излюбленное место. Сейчас как раз то время, когда они бесятся!    

Снова  шпоры мустангера вонзились в бока гнедого. Кастро, мчавшийся во весь опор, повернул  голову назад и с упреком взглянул на хозяина.    

В эту  напряженную минуту дикие кобылы скрылись в зарослях.    

Исчезновение  табуна произвело на крапчатого мустанга магическое действие – он вдруг замедлил  шаг и через минуту совсем остановился.    

И когда  Морис примчался на своем взмыленном коне к лесу, он увидел: посреди поляны,  спокойная, как мраморная статуя, в седле сидела Луиза.    

– Мисс  Пойндекстер! – воскликнул он подъезжая. – Как я рад, что лошадь снова покорна  вам. Я был очень обеспокоен…    

– Чем,  сэр? – в недоумении спросила девушка.    

– Той  опасностью, которая грозила вам, – ответил он, несколько озадаченный.    

– О,  благодарю вас, мистер Джеральд! Только я не видела в этом ничего страшного.  Неужели мне грозила опасность?    

– Грозила  опасность! – повторил ирландец с возрастающим изумлением. – Верхом на дикой  лошади, которая понесла вас среди пустынной прерии!    

– Но  что же тут особенного? Вы думаете, что она могла сбросить меня? Но ведь я же хорошая  наездница и не позволила бы ей этого сделать.    

– Да,  все это так, но представьте себе, что вы заблудились в зарослях, где и коренной  техасец с трудом находит дорогу. Вряд ли в таком случае помогло бы вам  искусство наездницы.    

– О,  так вы думали, что я заблужусь? Вот какая опасность угрожала мне!    

– Да  мало ли вообще что могло случиться! Предположим, вы могли столкнуться с…    

–…с  индейцами? – спросила Луиза, не дав мустангеру закончить фразу. – И что, если  бы это случилось? Ведь команчи сейчас в мирных отношениях с нами? А в их  жестокость я не верю, что бы мне про них ни говорили и как бы меня ни  предостерегали даже такие авторитетные лица, как майор. Даю вам слово, что я  рада была бы такой встрече и, во всяком случае, не стала бы избегать ее. Как бы  мне хотелось видеть этих благородных дикарей, мчащихся верхом на лошадях по  родной прерии!    

– Все  это звучит очень красиво, и я восхищен вашей отвагой, мисс Пойндекстер, но, с  своей стороны, тоже считаю своим долгом предостеречь вас – и надеюсь, вы  послушаетесь моего дружеского совета: будьте осторожны с краснокожими. И если  бы вы повстречались с ними и…    

–…и они  бы вздумали напасть на меня, я стрелой бы промчалась мимо и вернулась бы к  друзьям. На таком быстроногом создании, как моя милая Лу́на, вряд ли кому  удастся перегнать меня. Ведь вам, мистер Джеральд, сознайтесь откровенно,  нелегко это удалось? Не так ли?    

Мустангер  смотрел на креолку широко открытыми глазами, полными изумления и восхищения.    

– Но,  – наконец вымолвил он после длительной паузы, – неужели же вы хотите этим сказать,  что могли остановить мустанга по своему желанию? А я был уверен, что он понес  вас и вы были совсем беспомощны…    

– Нет,  нет, – быстро ответила всадница, немного смутившись. – Вначале так и было – мустанг  действительно понес меня, а потом я увидела, что могу остановить его, натянув  поводья. Я так и поступила на ваших же глазах – вы ведь видели, не правда ли?    

– А  могли ли вы остановить его раньше?    

Этот  вопрос у мустангера вырвался невольно, и он с нетерпением ждал ответа.    

– Быть  может, быть может… Стоило мне покрепче натянуть поводья… Но должна вам  признаться, мистер Джеральд, что я очень люблю быструю езду и в особенности по  прерии – здесь так хорошо и просторно и нет опасности раздавить чью-нибудь  курицу или поросенка… По правде сказать, – продолжала девушка с неподдельной  простотой, – я не жалела о том, что лошадь понесла меня. Пустая болтовня утомляет  человека. Мне захотелось подышать свежим воздухом и побыть одной. Так что, в  конце концов, мистер Джеральд, все вышло очень удачно.    

– Вы  хотели побыть одна? – спросил мустангер с разочарованным видом. – Я очень жалею,  что нарушил ваше уединение. Уверяю вас, мисс Пойндекстер, я следовал за вами  только потому, что вам грозила опасность.    

– Это  очень любезно с вашей стороны, сэр. Я вам очень благодарна. Вы, наверно,  боялись нападения индейцев?    

– Нет,  не об индейцах я думал.    

– Какая  же другая опасность? Скажите, пожалуйста, – впредь я буду более осторожна.    

Морис не  сразу ответил. До него долетел звук, который заставил его обернуться.    

Креолка  поняла, что внимание собеседника чем-то отвлечено. Она тоже стала прислушиваться.  Донесся резкий визг, за ним еще и еще. Потом послышался топот копыт.    

Для  охотника за лошадьми это не было загадкой, и слова, которые сорвались с его  уст, были прямым ответом на вопрос креолки.    

– Дикие  жеребцы! – воскликнул он тревожным голосом. – Я знал, что они бывают в этих  местах.    

– Это  и есть та опасность, о которой вы говорили?    

– Да,  о ней я и думал.    

– Но  ведь это только мустанги. Что же в них страшного?    

– Обычно  их нечего бояться. Но именно теперь, в это время года, они становятся такими же  дикими, как тигры, и такими же опасными. Вы даже не подозреваете, что  разъяренного дикого жеребца следует больше бояться, чем волка, пантеры или  медведя.    

– Что  же нам делать? – спросила Луиза, с тревогой глядя в глаза человеку, который однажды  уже выручил ее из беды.    

– Если  они нападут, – ответил Морис, – у нас будет только два выхода. Первый – это взобраться  на дерево, бросив наших лошадей на растерзание.    

– А  второй? – спросила креолка с тем спокойствием в голосе, которое говорило о  большом присутствии духа, о готовности выдержать любое испытание. – Я согласна  на все, но оставлять наших лошадей я не хочу. Это был бы плохой выход из  положения.    

– Нам  и не придется так поступить – ведь здесь, по-видимому, не найдешь ни одного  большого дерева. В случае нападения остается лишь одно: положиться на быстроту  наших лошадей. К сожалению, – продолжал он, внимательно осматривая крапчатого  мустанга, а затем своего коня, – им слишком много досталось за сегодняшний  день, и оба сильно устали. В этом наша главная беда. Чем больше мы дадим им  отдохнуть, тем лучше. Жеребцы, может быть, еще и не придут сюда. А если даже  придут, это еще не значит, что они на нас бросятся. Все зависит, в каком они  состоянии. Если они будут грызться между собой, то и мы будем под угрозой. В  такие минуты они становятся бешеными и бросаются без разбору на своих же  собратьев, даже и в том случае, если у них седоки на спине… Ага! Так оно и есть  – между ними борьба. Я сужу по их ржанью. Увы, они направляются сюда!    

– Мистер  Джеральд, так чего же мы ждем здесь?    

– Сейчас  нет смысла двигаться. Впереди – открытая равнина, и нам негде скрыться. Они  будут там, прежде чем мы успеем отъехать на достаточное расстояние, и быстро  догонят нас. Место, куда нам надо бежать, единственное безопасное место, о  котором я могу вспомнить, находится в другом направлении. Насколько я могу  судить по звукам, они сейчас ринулись прямо туда. Если мы выедем слишком рано,  то столкнемся с ними и погибнем. Мы должны выждать и постараться прокрасться  позади них. Если нам это удастся и мы сможем проскакать галопом расстояние в  две мили, то мы спасены… Уверены ли вы, что справитесь с вашим мустангом?    

– Вполне,  – быстро ответила креолка.    

 Глава XVI

  ДИКИЕ МУСТАНГИ    

     

Всадники  остались сидеть в своих седлах. Луиза волновалась меньше, чем мустангер, потому  что она доверилась ему. Она понимала все же, что им грозит какая-то большая  опасность, хотя осознать ее вполне еще не могла. Если такой человек, как Морис  Джеральд, проявляет тревогу, значит опасность серьезна. Сознание, что тревога  его отчасти связана с ее безопасностью, вопреки всему наполняло сердце  радостью.    

– Мне  кажется, что мы можем теперь рискнуть, – сказал Морис, все еще прислушиваясь. –  Они как будто миновали уже ту закрытую поляну, по которой мы должны отступать.  Умоляю вас, соберите все свои силы и внимание, чтобы справиться с лошадью.  Крепко сидите в седле и твердо держите поводья. Скачите рядом со мной там, где  только дорога позволит, и ни в коем случае не отставайте больше чем на длину хвоста  моей лошади. Я вынужден ехать впереди, чтобы показывать путь… Вот они прямо  направились к поляне. Они уже почти пересекли ее. Теперь пора!    

В  торжественную тишину прерии вдруг ворвался неистовый шум, точно из дома умалишенных.  Пронзительное ржанье диких жеребцов напоминало крики буйных маниаков, только  эти звуки были раз в десять сильнее. Им вторил топот копыт, свист и треск  ломающихся веток, дикое храпенье, сопровождаемое резким лязганьем зубов.    

Эти  ошеломляющие звуки говорили о неистовой схватке диких жеребцов. Их еще не было  видно, но они приближались.    

Когда  Морис подал знак трогаться, табун диких лошадей появился в узкой просеке между  двумя зарослями. Еще момент – и они с неудержимостью горной лавины вырвались на  открытую поляну.    

– Сюда!  – крикнул Морис и пришпорил лошадь, направляясь в тыл табуна. – О ужас! Они уже  заметили нас! Скорей, скорей! Помните, что вы спасаете свою жизнь!    

Но слова  были излишни.    

Выскочив  на открытое место и увидев всадников, дикие жеребцы внезапно прекратили борьбу  между собой. Точно по приказанию вожака, они вытянулись все в один ряд, готовые  к атаке.    

Быть  может, это было проявление внезапного удивления, но, так или иначе, для  беглецов наступил благоприятный момент. За двадцать секунд затишья всадникам  удалось обогнуть неприятеля и очутиться у него в тылу, на пути к спасению.    

Однако  опасность все еще им угрожала. Дикие животные, заметив их бегство, с храпом и  визгом бросились им вслед.    

С этого  момента началось отчаянное состязание в быстроте бега между лошадьми без седоков  и лошадьми с седоками.    

Время от  времени Морис оглядывался назад, и, несмотря на то, что расстояние, которое им  удалось выиграть вначале, не уменьшалось, его лицо по-прежнему выражало тревогу.    

Будь он  один, он не беспокоился бы ни минуты. Он знал, что его гнедой никому не даст себя  обогнать. Беда была в том, что крапчатый мустанг замедлял бег.    

«Что это  может означать?» – недоумевал мустангер, сдерживая свою лошадь, чтобы поравняться  со спутницей.    

– Если  нам попадется препятствие, – обратился он к ней, – мы погибнем. Нам дорога́ каждая  секунда.    

– Но  ведь они не настигают нас, не так ли?    

– Пока  еще нет. К несчастью, впереди нас большое препятствие. Я знаю, что вы  прекрасная наездница, но ваша лошадь… В ней я не уверен. Вы ее лучше знаете.  Может ли она перепрыгнуть через…    

– Через  что, сэр?    

– Вы  сейчас увидите.    

И они  продолжали скакать галопом, делая почти милю в минуту.    

Скоро  они очутились у огромной, как пропасть, расщелины, зияющей среди обширной  прерии. Она была не менее пятнадцати футов в ширину, гораздо больше в глубину и  тянулась в обе стороны, насколько только хватало зрения.    

Только  прыжком в пятнадцать футов длины можно было взять это препятствие. Морис знал,  что гнедой не подведет – ему не раз приходилось делать такие прыжки. Но  крапчатая кобыла?    

– Может  ли ваша лошадь справиться с этим препятствием? – с беспокойством спросил мустангер,  подъезжая к краю пропасти.    

– Я  не сомневаюсь, – с уверенностью ответила Луиза.    

– Но,  мисс Пойндекстер, – с недоверием продолжал мустангер, – вдруг она не перепрыгнет?  Если у вас есть хоть капля сомнения, давайте лучше оставим ее. Я знаю, что моя  лошадь в полной сохранности переправит нас обоих на ту сторону. Если мы  пожертвуем мустангом, то, вероятно, избавимся и от дальнейших преследований.  Дикие жеребцы… вы понимаете…    

– Оставить  Лу́ну! Бросить ее на растерзание взбешенным жеребцам! Нет, нет, мистер Джеральд!  Мой мустанг слишком мне дорог. Мы вместе перескочим пропасть, если только  сможем. Если нет, мы вместе сломаем себе шею на дне ее… Ну, моя хорошая! Летим!    

И  отважная креолка спокойно направилась к краю пропасти и с необычайной легкостью  взяла опасное препятствие.    

У  мустангера было три чувства, когда он следил за Луизой. Первое из них –  изумление, второе – преклонение, третье едва ли поддавалось определению…    

Но как  ни блестяще удалась переправа, она не обеспечила безопасности беглецам.    

Для  диких жеребцов расщелина не могла послужить препятствием.    

Опасность  стала даже более грозной. При переправе все же было потеряно время, и это дало  неприятелю возможность приблизиться. За все время погони жеребцы еще не были  так близко. Они перелетят через пропасть без всякой задержки.    

А что  тогда?    

Всадники  скакали рядом, попрежнему быстрым галопом.    

Морис  внезапно остановил коня.    

– Мисс  Пойндекстер, – обратился он к молодой девушке, успевшей поравняться с ним, –  поезжайте вперед одна.    

– Почему?  – спросила она, круто остановив мустанга.    

– Если  будет так продолжаться, жеребцы нас догонят. Надо что-то предпринять, чтобы  остановить этих диких животных. Сейчас еще есть возможность, но потом уже будет  поздно. Только не задавайте вопросов. Еще десять секунд – и все пропало.  Посмотрите вперед, вон туда. Видите поверхность воды? Это пруд. Спешите прямо  туда. Там вы очутитесь между двумя высокими изгородями. У пруда они сходятся.  Если я не подоспею, скачите прямо в этот загон, сойдите с лошади и загородите  вход жердями – вы их найдете на земле.    

– А  вы, сэр?    

– Не  бойтесь за меня. Для меня это риск небольшой. Но скорее же вперед! Не упускайте  из виду пруда. Пусть он служит вам маяком. Не забудьте загородить пролет  загона. Скорее же! Скорее!    

Девушка  колебалась, не решаясь расстаться с человеком, который, спасая ее, рискует,  быть может, собственной жизнью.    

К  счастью, она не принадлежала к числу тех трусливых и безрассудных девиц,  которые в трудную минуту топят своего спасителя. Она верила в силы своего  советчика, верила в то, что он знает, что делает, и послушно пустилась галопом  прямо к пруду.    

Расставшись  со своей спутницей, Морис вынул из седельного мешка самое совершенное оружие, которое  когда-либо поднималось против обитателей прерии: шестизарядный револьвер  Кольта.    

Пришпорив  лошадь, он поскакал к расщелине, через которую только что перескочил вместе с  Луизой.    

«Жеребцы  будут прыгать в том же месте, где и мы, – подумал он, следя за диким стадом,  все еще находившимся по ту сторону расщелины. – Если мне удастся уложить хоть  одного из них, это может остановить других и даст время мустангу ускакать.  Теперь пора!»    

Раздался  выстрел. Самый крупный из жеребцов, рыжей масти, свалился на землю, преградив  своей тушей путь.    

Несколько  мустангов, мчавшихся позади, тут же остановились, а за ними все остальные.    

Воспользовавшись  их замешательством и не теряя ни минуты, мустангер повернул на запад и поскакал  к пруду. Крапчатый мустанг со своей всадницей был уже далеко.    

Дикие  жеребцы не продолжали преследования. Возможно, что гибель вожака обескуражила  их, а может быть, его труп послужил препятствием, загородив путь в единственном  месте, где можно было перескочить через расщелину.    

Когда  Морис подъехал к пруду, Луиза была уже там. Она точно выполнила все его указания,  за исключением одного: она не загородила входа. Вход был открыт, жерди валялись  на земле. Девушка молча сидела в седле; она была так взволнована, что не  находила слов выразить свою глубокую признательность. Опасность миновала.    

 Глава XVII

  ЛОВУШКА ДЛЯ МУСТАНГОВ    

     

Теперь,  когда опасность миновала, молодая креолка с интересом оглянулась вокруг.    

Она  увидела большой пруд. Берега его были изрыты следами лошадиных копыт. Повидимому,  это было любимое место водопоя. Огибая водоем и далеко врезаясь двумя  расходящимися крыльями в равнину, шла высокая изгородь.    

– Что  это? – спросила девушка, указывая на изгородь.    

– Это  ловушка для мустангов, – сказал Морис.    

– Ловушка  для мустангов?    

– Кораль  для ловли диких лошадей. Они бродят между крыльями изгороди, которые, как вы  видите, широко расходятся и далеко уходят в прерию. Их привлекает сюда вода или  же мустангеры просто загоняют их в это узкое место. Тогда вход в кораль загораживается,  и здесь их уже нетрудно поймать при помощи лассо.    

– Бедные  животные!.. Этот кораль принадлежит вам? Ведь вы мустангер? Вы нам так сказали?    

– Да,  я мустангер, но я охочусь за дикими лошадьми в одиночку. Я редко встречаюсь с  людьми моей профессии. Поэтому я и не могу пользоваться этим приспособлением,  для которого нужно по крайней мере двадцать загонщиков. Мое оружие, если только  можно его так назвать, – вот это лассо.    

– Вы  очень искусно им владеете. Я уже слыхала об этом, да и сама видела.    

– Вы  очень любезны. Однако я не заслуживаю этой похвалы. В прериях есть прирожденные  лассонеры – мексиканцы. И то, что вам показалось искусством, они сочли бы  просто за неповоротливость.    

– Мне  кажется, мистер Джеральд, что ваша скромность заставляет вас переоценивать ваших  соперников. Я слышала как раз обратное.    

– От  кого?    

– От  вашего приятеля мистера Зебулона Стумпа.    

– Ха-ха!  Старый Зеб – плохой авторитет в этих вопросах.    

– Мне  бы тоже хотелось научиться бросать лассо, – сказала молодая креолка, – но говорят,  что это не женское дело.    

– Не  женское дело! Это такой же невинный спорт, как и катанье на коньках или  стрельба из лука. Я знаю одну девушку, которая прекрасно владеет этим  искусством.    

– Она  американка?    

– Нет,  мексиканка и живет в окрестностях Рио-Гранде. Иногда она приезжает к нам на  Леону: здесь живут ее родственники.    

– Она  молодая?    

– Мне  кажется, что ваших лет, мисс Пойндекстер.    

– Высокая?    

– Немного  пониже вас.    

– Но,  конечно, гораздо красивее меня? Я слыхала, что мексиканские женщины гораздо красивее  нас, американок.    

– Мне  кажется, что креолки не включены в эту категорию, – с дипломатической тонкостью  ответил Морис.    

– Интересно,  могла ли бы я овладеть этим искусством? – продолжала молодая креолка, как будто  не заметив сделанного ей комплимента. – Не поздно ли мне начать учиться? Я  слыхала, что мексиканцы привыкают к этому спорту с детства. Потому они и  достигают такого высокого совершенства.    

– Нет,  вам еще совсем не поздно, – поспешил ответить Морис. – После одного-двух лет  практики вы сделаетесь искусной лассонеркой. Я, например, всего лишь три года,  как занимаюсь этим делом…    

Он  замолчал, так как ему не хотелось показаться хвастуном.    

– А  теперь вы самый искусный лассонер во всем Техасе? – закончила собеседница,  угадав не высказанную им мысль.    

– Нет,  нет! – смеясь, запротестовал он. – Это лишь заблуждение со стороны старика  Зеба, который судит о моем искусстве, вероятно принимая свое за образец.