1 2 3 
Стародум. А он ваш братец?    

Г-жа  Простакова. Родной,  батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице  матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, детей, было с них восемнадцать  человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти господней, примерли. Иных из  бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались.  Двое о святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стояли,  батюшка.    

Стародум. Вижу, каковы были и родители  ваши.    

Г-жа  Простакова. Старинные  люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди  приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К  статью ли, покойник-свет и руками и ногами, царство ему небесное! Бывало,  изволит закричать: прокляну робенка, который что-нибудь переймет у басурманов,  и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.    

Правдин. Вы, однако ж, своего сынка  кое-чему обучаете.    

Г-жа  Простакова (к  Правдину). Да  ныне век другой, батюшка! (К Стародуму.) Последних крох не жалеем, лишь  бы сына всему выучить. Мой Митрофанушка из-за книги не встает по суткам.  Материно мое сердце. Иное жаль, жаль, да подумаешь: зато будет и детина хоть  куда. Вить вот уж ему, батюшка, шестнадцать лет исполнится около зимнего  Николы. Жених хоть кому, а все-таки учители ходят, часа не теряет, и теперь  двое в сенях дожидаются. (Мигнула Еремеевне, чтоб их позвать.) В Москве  же приняли иноземца на пять лет и, чтоб другие не сманили, контракт в полиции  заявили. Подрядился учить, чему мы хотим, а по нас учи, чему сам умеешь. Мы  весь родительский долг исполнили, немца приняли и деньги по третям наперед ему  платим. Желала б я душевно, чтоб ты сам, батюшка, полюбовался на Митрофанушку и  посмотрел бы, что он выучил.    

Стародум. Я худой тому судья, сударыня.    

Г-жа  Простакова (увидя  Кутейкина и Цыфиркина). Вот  и учители! Митрофанушка мой ни днем, ни ночью покою не имеет. Свое дитя хвалить  дурно, а куда не бессчастна будет та, которую приведет бог быть его женою.    

Правдин.  Это все хорошо;  не забудьте, однако ж, сударыня, что гость ваш теперь только из Москвы приехал  и что ему покой гораздо нужнее похвал вашего сына.    

Стародум.  Признаюсь, что я  рад бы отдохнуть и от дороги и от всего того, что слышал и что видел.    

Г-жа  Простакова. Ах,  мой батюшка! Все готово. Сама для тебя комнату убирала.    

Стародум. Благодарен. Софьюшка, проводи же  меня.    

Г-жа  Простакова. А  мы-то что? Позволь, мой батюшка, проводить себя и мне, и сыну, и мужу. Мы все  за твое здоровье в Киев пешком обещаемся, лишь бы дельце наше сладить.    

Стародум  (к Правдину).  Когда же мы  увидимся? Отдохнув, я сюда приду.    

Правдин. Так я здесь и буду иметь честь  вас видеть.    

Стародум. Рад душою. (Увидя Милона,  который ему с почтением поклонился, откланивается и ему учтиво.)    

Г-жa  Простакова. Так  милости просим.    

Кроме  учителей, все отходят. Правдин с Милоном в сторону, а прочие в другую.    

     ЯВЛЕНИЕ VI    Кутейкин и Цыфиркин.    

     

Кутейкин.  Что за  бесовщина! С самого утра толку не добьешься. Здесь каждое утро процветет и погибнет.    

Цыфиркин.  А наш брат и век  так живет. Дела не делай, от дела не бегай. Вот беда нашему брату, как кормят  плохо, как сегодни к здешнему обеду провианту не стало…    

Кутейкин.  Да кабы не  умудрил и меня владыко, шедши сюда, забрести на перепутье к нашей просвирне,  взалках бы, яко пес ко вечеру.    

Цыфиркин. Здешни господа добры командеры!…    

Кутейкин. Слыхал ли ты, братец, каково  житье-то здешним челядинцам; даром, что ты служивый, бывал на баталиях, страх и  трепет приидет на тя…    

Цыфиркин.  Вот на! Слыхал  ли? Я сам видал здесь беглый огонь в сутки сряду часа по три. (Вздохнув.) Охти  мне! Грусть берет.    

Кутейкин (вздохнув). О, горе мне  грешному!    

Цыфиркин.  О чем вздохнул,  Сидорыч?    

Кутейкин.  И в тебе смятеся  сердце твое, Пафнутьевич?    

Цыфиркин.  За неволю  призадумаешься… Дал мне бог ученичка, боярского сынка. Бьюсь с ним третий год:  трех перечесть не умеет.    

Кутейкин. Так у нас одна кручина.  Четвертый год мучу свой живот. По сесть час, кроме задов, новой строки не  разберет; да и зады мямлит, прости господи, без складу по складам, без толку по  толкам.    

Цыфиркин. А кто виноват? Лишь он грифель в  руки, а немец в двери. Ему шабаш из-за доски, а меня ради в толчки. Кутейкин.  Тут мой ли грех? Лишь указку в персты, басурман в глаза. Ученичка по головке, а  меня по шее.    

Цыфиркин (с жаром). Я дал бы себе  ухо отнести, лишь бы этого тунеядца прошколить по-солдатски.    

Кутейкин.  Меня хоть теперь  шелепами, лишь бы выю грешничу путем накостылять.    

     ЯВЛЕНИЕ VII    Те же, г-жа Простакова  и Митрофан.    

     

Г-жа  Простакова. Пока  он отдыхает, друг мой, ты хоть для виду поучись, чтоб дошло до ушей его, как ты  трудишься, Митрофанушка.    

Митрофан.  Ну! А там что?    

Г-жа  Простакова. А  там и женисся.    

Митрофан.  Слушай, матушка.  Я те потешу. Поучусь; только чтоб это был последний раз и чтоб сегодни ж быть  сговору.    

Г-жа  Простакова. Придет  час воли божией!    

Митрофан. Час моей воли пришел. Не хочу  учиться, хочу жениться. Ты ж меня взманила, пеняй на себя. Вот я сел.    

Цыфиркин  очинивает грифель.    

Г-жа  Простакова. А я  тут же присяду. Кошелек повяжу для тебя, друг мой! Софьюпшкины денежки было б  куды класть.    

Митрофан.  Ну! Давай доску,  гарнизонна крыса! Задавай, что писать.    

Цыфиркин.  Ваше благородие,  завсегда без дела лаяться изволите.    

Г-жа  Простакова (работая).  Ах, господи боже  мой! Уж робенок не смей и избранить Пафнутьича! Уж и разгневался!    

Цыфиркин. За что разгневаться, ваше  благородие? У нас российская пословица: собака лает, ветер носит.    

Митрофан. Задавай же зады, поворачивайся.    

Цыфиркин. Всё зады, ваше благородие. Вить  с задами-то век назади останесся.    

Г-жа  Простакова. Не  твое дело, Пафнутьич. Мне очень мило, что Митрофанушка вперед шагать не любит.  С его умом, да залететь далеко, да и боже избави!    

Цыфиркин.  Задача. Изволил  ты, на приклад, идти по дороге со мною. Ну, хоть возьмем с собою Сидорыча.  Нашли мы трое…    

Митрофан (пишет). Трое.    

Цыфиркин.  На дороге, на  приклад же, триста рублев.    

Митрофан (пишет). Триста.    

Цыфиркин.  Дошло дело до  дележа. Смекни-тко, по чему на брата?    

Митрофан (вычисляя, шепчет). Единожды  три – три. Единожды ноль – ноль. Единожды ноль – ноль.    

Г-жа  Простакова. Что,  что до дележа?    

Митрофан. Вишь, триста рублев, что нашли,  троим разделить.    

Г-жа  Простакова. Врет  он, друг мой сердечный! Нашел деньги, ни с кем не делись. Все себе возьми,  Митрофанушка. Не учись этой дурацкой науке.    

Митрофан. Слышь, Пафнутьич, задавай  другую.    

Цыфиркин.  Пиши, ваше  благородие. За ученье жалуете мне в год десять рублей.    

Митрофан.  Десять.    

Цыфиркин. Теперь, правда, не за что, а  кабы ты, барин, что-нибудь у меня перенял, не грех бы тогда было и еще  прибавить десять.    

Митрофан (пишет). Ну, ну, десять.    

Цыфиркин.  Сколько ж бы на  год?    

Митрофан (вычисляя, шепчет). Нуль  да нуль – нуль. Один да один… (Задумался.)    

Г-жа  Простакова. Не  трудись по-пустому, друг мой! Гроша не прибавлю; да и не за что. Наука не такая.  Лишь тебе мученье, а все, вижу, пустота. Денег нет – что считать? Деньги есть –  сочтем и без Пафнутьича хорошохонько.    

Кутейкин. Шабашь, право, Пафнутьич. Две  задачи решены. Вить на поверку приводить не станут.    

Митрофан.  Не бось, брат.  Матушка тут сама не ошибется. Ступай-ка ты теперь, Кутейкин, проучи вчерашнее.    

Кутейкин (открывает часослов, Митрофап  берет указку). Начнем благословясь. За мною, со вниманием. «Аз же есмь  червь…»    

Митрофан. «Аз же есмь червь…»    

Кутейкин. Червь, сиречь животина, скот.  Сиречь: «аз есмь скот».    

Митрофан.  «Аз есмь скот».    

Кутейкин (учебным голосом). «А не  человек».    

Митрофан (так же). «А не человек».    

Кутейкин. «Поношение человеков».    

Митрофан. «Поношение человеков».    

Кутейкин.  «И уни…»    

     ЯВЛЕНИЕ VIII    Те же и Вральман.    

     

Вральман.  Ай! ай! ай! ай!  ай! Теперь-то я фижу! Умарит хатят репенка! Матушка ты мая! Сшалься нат сфаей  утропой, катора тефять месесоф таскала, – так скасать, асмое тифа ф сфете.  Тай фолю этим преклятым слатеям. Ис такой калафы толго ль палфан? Уш  диспозисион,[3]  уш фсё есть.    

Г-жа  Простакова. Правда.  Правда твоя, Адам Адамыч! Митрофанушка, друг мой, коли ученье так опасно для  твоей головушки, так по мне перестань.    

Митрофан.  А по мне и  подавно.    

Кутейник (затворяя часослов). Конец  и богу слава.    

Вральман. Матушка мая! Што тепе надопно?  Што? Сынок, какоф ест, да тал бог старовье, или сынок премудрый, так скасать,  Аристотелис, да в могилу.    

Г-жа  Простакова. Ах,  какая страсть, Адам Адамыч! Он же и так вчера небережно поужинал.    

Вральман.  Рассути ш, мать  мая, напил прюхо лишне: педа. А фить калоушка-то у нефо караздо слане прюха;  напить ее лишне да и захрани поже!    

Г-жа  Простакова. Правда  твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Робенок, не выучась, поезжай-ка в  тот же Петербург; скажут, дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.    

Вральман. Чефо паяться, мая матушка?  Расумнай шеловек никахта ефо не сатерет, никахта з ним не саспорит; а он с  умными лютьми не сфясыфайся, так и пудет плаготенствие пожие!    

Г-жа  Простакова. Вот  как надобно тебе на свете жить, Митрофанушка!    

Митрофан.  Я и сам,  матушка, до умниц-то не охотник. Свой брат завсегда лучше.    

Вральман. Сфая кампания то ли тело!    

Г-жа  Простакова. Адам  Адамыч! Да из кого ж ты ее выберешь?    

Вральман.  Не крушинься,  мая матушка, не крушинься; какоф тфой тражайший сын, таких на сфете миллионы,  миллионы. Как ему не фыпрать сепе кампаний?    

Г-жа  Простакова. То  даром, что мой сын. Малый острый, проворный.    

Вральман.  То ли пы тело,  капы не самарили ефо на ушенье! Россиска крамат! Арихметика! Ах, хоспоти поже  мой, как туша ф теле остаёса! Как путто пы россиски тфорянин уш и не мог ф  сфете аванзировать пез россиской крамат!    

Кутейкин (в сторону). Под язык бы  тебе труд и болезнь.    

Вральман.  Как путто пы до  арихметики пыли люти тураки несчетные!    

Цыфиркин (в сторону). Я те  ребра-то пересчитаю. Попадесся ко мне.    

Вральман. Ему потрепно снать, как шить ф  сфете. Я снаю сфет наизусть. Я сам терта калашь.    

Г-жа  Простакова. Как  тебе не знать большого свету, Адам Адамыч? Я чай, и в одном Петербурге ты всего  нагляделся.    

Вральман. Тафольно, мая матушка, тафольно.  Я сафсегда ахотник пыл смотреть публик. Пыфало, о праснике съетутца в Катрингоф  кареты с хоспотам. Я фсё на них сматру. Пыфало, не сойту ни на минуту с косел.    

Г-жа  Простакова. С  каких козел?    

Вральман (в сторону). Ай! ай! ай!  ай! Што я зафрал! (Вслух.) Ты, матушка, снаешь, што сматреть фсегта  лофче зповыши. Так я, пыфало, на снакому карету и сасел, та и сматру польшой  сфет с косел.    

Г-жа  Простакова. Конечно,  виднее. Умный человек знает, куда взлезть.    

Вральман.  Ваш трашайший  сын также на сфете как-нипудь фсмаститца, лютей пасматреть и сепя покасать.  Уталец!    

Митрофан,  стоя на месте, перевертывается.    

Вральман. Уталец! Не постоит на месте, как  тикой конь пез усды. Ступай! Форт!    

Митрофан  убегает.    

Г-жа  Простакова (усмехаясь  радостно). Робенок,  право, хоть и жених. Пойти за ним, однако ж, чтоб он с резвости без умыслу  чем-нибудь гостя не прогневал.    

Вральман. Поти, мая матушка! Салётна  птиса! С ним тфои гласа натопно.    

Г-жа  Простакова. Прощай  же, Адам Адамыч! (Отходит.)    

     ЯВЛЕНИЕ IX    Вральман, Кутейкин и  Цыфиркин.    

     

Цыфиркин  (насмехаясь).  Эка образина!    

Кутейкин (насмехаясь). Притча во  языцех!    

Вральман. Чему фы супы-то скалите, нефежи?    

Цыфиркин (ударив по плечу). А ты  что брови-то нахмурил, чухонска сова?    

Вральман.  Ой! ой! шелесны  лапы!    

Кутейкин (ударив по плечу). Филин  треклятый! Что ты буркалами-то похлопываешь?    

Вральман (тихо). Пропаль я. (Вслух.)  Што фы истефаетесь, репята, што ли, нато мною?    

Цыфиркин. Сам праздно хлеб ешь и другим  ничего делать не даешь; да ты ж еще и рожи не уставишь.    

Кутейкин. Уста твоя всегда глаголаша  гордыню, нечестивый.    

Вральман (оправляясь от робости). Как  фы терсаете нефешничать перед ушоной персоной? Я накраул сакричу.    

Цыфиркин. А мы те и честь отдадим. Я  доскою…    

Кутейкин. А я часословом.    

Вральман. Я хоспоже на фас пошалаюсь.    

Цыфиркин,  замахиваясь доскою, а Кутейкин часословом.    

Цыфиркин,  Кутейкин (вместе):    

– Раскрою  тебе рожу напятеро.    

– Зубы  грешника сокрушу.    

Вральман  бежит.    

Цыфиркин.  Ага! Поднял трус  ноги!    

Кутейкин. Направи стопы своя, окаянный!    

Вральман (в дверях). Што фсяли,  бестия? Сюта сунтесь.    

Цыфиркин.  Уплел! Мы бы  дали тебе таску!    

Вральман.  Лих не паюсь  теперь, не паюсь.    

Кутейкин.  Засел  пребеззаконный! Много ль там вас, басурманов-то? Всех высылай!    

Вральман.  С атним не  слатили! Эх, прат, фсяли!    

Цыфиркин.  Один десятерых  уберу!    

Кутейкин. Во утрие избию вся грешныя  земли! (Все вдруг кричат.)    

     Конец третьего  действия.     ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ    

     

     ЯВЛЕНИЕ I    Софья.    

     

Софья (одна, глядя на часы). Дядюшка  скоро должен вытти. (Садясь.) Я его здесь подожду. (Вынимает книжку и  прочитав несколько.) Это правда. Как не быть довольну сердцу, когда спокойна  совесть! (Прочитав опять несколько.) Нельзя не любить правил  добродетели. Они – способы к счастью. (Прочитав еще несколько, взглянула и,  увидев Стародума, к нему подбегает.)    

     ЯВЛЕНИЕ II    Софья и Стародум.    

     

Стародум.  А! ты уже здесь,  друг мой сердечный!    

Софья. Я вас дожидалась, дядюшка.  Читала теперь книжку.    

Стародум. Какую?    

Софья.  Французскую.  Фенелона, о воспитании девиц.    

Стародум. Фенелона? Автора Телемака?  Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака,  тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов.  Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда,  искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба  сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете  быть возможно.    

Софья.  Ваши  наставления, дядюшка, составят все мое благополучие. Дайте мне правила, которым  я последовать должна. Руководствуйте сердцем моим. Оно готово вам повиноваться.    

Стародум. Мне приятно расположение души  твоей. С радостью подам тебе мои советы. Слушай меня с таким вниманием, с какою  искренностию я говорить буду. Поближе.    

Софья  подвигает стул свой.    

Софья. Дядюшка! Всякое слово ваше  врезано будет в сердце мое.    

Стародум  (с важным  чистосердечием). Ты  теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум  хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит  часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные  в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить,  умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой  разум и сердце.    

Софья. Все мое старание употреблю  заслужить доброе мнение людей достойных. Да как мне избежать, чтоб те, которые  увидят, как от них я удаляюсь, не стали на меня злобиться? Не можно ль,  дядюшка, найти такое средство, чтоб мне никто на свете зла не пожелал?    

Стародум.  Дурное  расположение людей, не достойных почтения, не должно быть огорчительно. Знай,  что зла никогда не желают тем, кого презирают; а обыкновенно желают зла тем,  кто имеет право презирать. Люди не одному богатству, не одной знатности  завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.    

Софья.  Возможно ль,  дядюшка, чтоб были в свете такие жалкие люди, в которых дурное чувство родится  точно оттого, что есть в других хорошее. Добродетельный человек сжалиться  должен над такими несчастными.    

Стародум. Они жалки, это правда; однако  для этого добродетельный человек не перестает идти своей дорогой. Подумай ты  сама, какое было бы несчастье, ежели б солнце перестало светить для того, чтоб  слабых глаз не ослепить.    

Софья.  Да скажите ж  мне, пожалуйста, виноваты ли они? Всякий ли человек может быть добродетелен?    

Стародум.  Поверь мне,  всякий найдет в себе довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно захотеть  решительно, и там всего будет легче не делать того, за что б совесть угрызала.    

Софья. Кто ж остережет человека, кто не  допустит до того, за что после мучит его совесть?    

Стародум. Кто остережет? Та же совесть.  Ведай, что совесть всегда, как друг, остерегает прежде, нежели как судья наказывает.    

Софья.  Так поэтому  надобно, чтоб всякий порочный человек был действительно презрения достоин,  когда делает он дурно, знав, что делает. Надобно, чтоб душа его очень была  низка, когда она не выше дурного дела.    

Стародум.  И надобно, чтоб  разум его был не прямой разум, когда он полагает свое счастье не в том, в чем  надобно.    

Софья. Мне казалось, дядюшка, что все  люди согласились, в чем полагать свое счастье. Знатность, богатство…    

Стародум. Так, мой друг! И я согласен  назвать счастливым знатного и богатого. Да сперва согласимся, кто знатен и кто  богат. У меня мой расчет. Степени знатности рассчитаю я по числу дел, которые  большой господин сделал для отечества, а не по числу дел, которые нахватал на  себя из высокомерия; не по числу людей, которые шатаются в его передней, а по  числу людей, довольных его поведением и делами. Мой знатный человек, конечно,  счастлив. Богач мой тоже. По моему расчету, не тот богат, который отсчитывает  деньги, чтоб прятать их в сундук, а тот, который отсчитывает у себя лишнее,  чтоб помочь тому, у кого нет нужного.    

Софья. Как это справедливо! Как  наружность нас ослепляет! Мне самой случалось видеть множество раз, как  завидуют тому, кто у двора ищет и значит…    

Стародум. А того не знают, что у двора  всякая тварь что-нибудь да значит и чего-нибудь да ищет; того не знают, что у  двора все придворные и у всех придворные. Нет, тут завидовать нечему: без  знатных дел знатное состояние ничто.    

Софья.  Конечно,  дядюшка! И такой знатный никого счастливым не сделает, кроме себя одного.    

Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто  счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого  удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность  устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до  того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его  занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж,  мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?    

Софья.  Вижу, какая  разница казаться счастливым и быть действительно. Да мне это непонятно, дядюшка,  как можно человеку все помнить одного себя? Неужели не рассуждают, чем один  обязан другому? Где ж ум, которым так величаются?    

Стародум. Чем умом величаться, друг мой!  Ум, коль он только что ум, самая безделица. С пребеглыми умами видим мы худых  мужей, худых отцов, худых граждан. Прямую цену уму дает благонравие. Без него  умный человек – чудовище. Оно неизмеримо выше всей беглости ума. Это легко  понять всякому, кто хорошенько подумает. Умов много, и много разных. Умного  человека легко извинить можно, если он какого-нибудь качества ума и не имеет.  Честному человеку никак простить нельзя, ежели недостает в нем какого-нибудь  качества сердца. Ему необходимо все иметь надобно. Достоинство сердца неразделимо.  Честный человек должен быть совершенно честный человек.    

Софья. Ваше изъяснение, дядюшка, сходно  с моим внутренним чувством, которого я изъяснить не могла. Я теперь живо  чувствую и достоинство честного человека и его должность.    

Стародум.  Должность! А,  мой друг! Как это слово у всех на языке, и как мало его понимают! Всечасное  употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего  уже не мыслит, ничего не чувствует, когда, если б люди понимали его важность,  никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения. Подумай, что такое  должность. Это тот священный обет, которым обязаны мы всем тем, с кем живем и  от кого зависим. Если б так должность исполняли, как об ней твердят, всякое  состояние людей оставалось бы при своем любочестии и было б совершенно  счастливо. Дворянин, например, считал бы за первое бесчестие не делать ничего,  когда есть ему столько дела: есть люди, которым помогать; есть отечество,  которому служить. Тогда не было б таких дворян, которых благородство, можно  сказать, погребено с их предками. Дворянин, недостойный быть дворянином! Подлее  его ничего на свете не знаю.    

Софья. Возможно ль так себя унизить?    

Стародум. Друг мой! Что сказал я о  дворянине, распространим теперь вообще на человека. У каждого свои должности.  Посмотрим, как они исполняются, каковы, например, большею частию мужья  нынешнего света, не забудем, каковы и жены. О мой сердечный друг! Теперь мне  все твое внимание потребно. Возьмем в пример несчастный дом, каковых множество,  где жена не имеет никакой сердечной дружбы к мужу, ни он к жене доверенности;  где каждый с своей стороны своротили с пути добродетели. Вместо искреннего и  снисходительного друга, жена видит в муже своем грубого и развращенного тирана.  С другой стороны, вместо кротости, чистосердечия, свойств жены добродетельной,  муж видит в душе своей жены одну своенравную наглость, а наглость в женщине  есть вывеска порочного поведения. Оба стали друг другу в несносную тягость. Оба  ни во что уже ставят доброе имя, потому что у обоих оно потеряно. Можно ль быть  ужаснее их состояния? Дом брошен. Люди забывают долг повиновения, видя в самом  господине своем раба гнусных страстей его. Имение растощается: оно сделалось  ничье, когда хозяин его сам не свой. Дети, несчастные их дети, при жизни отца и  матери уже осиротели. Отец, не имея почтения к жене своей, едва смеет их  обнять, едва смеет отдаться нежнейшим чувствованиям человеческого сердца.  Невинные младенцы лишены также и горячности матери. Она, недостойная иметь  детей, уклоняется их ласки, видя в них или причины беспокойств своих, или упрек  своего развращения. И какого воспитания ожидать детям от матери, потерявшей  добродетель? Как ей учить их благонравию, которого в ней нет? В минуты, когда  мысль их обращается на их состояние, какому аду должно быть в душах и мужа и  жены!    

Софья.  Ах, как я  ужасаюсь этого примера!    

Стародум.  И не дивлюся: он  должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек не  может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.    

Софья. Боже мой! Отчего такие страшные  несчастии!…    

Стародум.  Оттого, мой  друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело о том,  знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу  нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек  без большого чина – презнатная особа; что добродетель все заменяет, а  добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только  будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда  взаимная любовь ваша…    

Софья.  Да как  достойного мужа не любить дружески?    

Стародум.  Так. Только,  пожалуй, не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к  нему дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда  после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу  привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть  может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и  будете оба совершенно благополучны.    

Софья. Все, что вы ни говорите, трогает  сердце мое…    

Стародум (с нежнейшею горячностию). И  мое восхищается, видя твою чувствительность. От тебя зависит твое счастье. Бог  дал тебе все приятности твоего пола. Вижу в тебе сердце честного человека. Ты,  мой сердечный друг, ты соединяешь в себе обоих полов совершенства. Ласкаюсь,  что горячность моя меня не обманывает, что добродетель…    

Софья. Ты ею наполнил все мои чувства. (Бросаясь  целовать его руки) Где она?…    

Стародум  (целуя сам ее  руки). Она в  твоей душе. Благодарю бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего  счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти  к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб  чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…    

Софья.  Дядюшка!  Истинное мое счастье то, что ты у меня есть. Я знаю цену…    

     ЯВЛЕНИЕ III    Те же и камердинер.    

     

Камердинер  подает письмо Стародуму.    

Стародум.  Откуда?    

Камердинер.  Из Москвы, с  нарочным. (Отходит.)    

Стародум (распечатав и смотря на  подпись). Граф Честан. А! (Начиная читать, показывает вид, что глаза  разобрать не могут.) Софьюшка! Очки мои на столе, в книге.    

Софья (отходя). Тотчас,  дядюшка.    

     ЯВЛЕНИЕ IV    Стародум.    

     

Стародум (один). Он, конечно,  пишет ко мне о том же, о чем в Москве сделал предложение. Я не знаю Милона; но  когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и  достойным человеком… Если свободно ее сердце…    

     ЯВЛЕНИЕ V    Стародум и Софья.    

     

Софья (подавая очки). Нашла,  дядюшка.    

Стародум (читает). «…Я теперь  только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться…  Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей  его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш  истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что  молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг  мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…    

Софья. Могу ли я иметь на сердце  что-нибудь от вас скрытое? Нет, дядюшка. Я чистосердечно скажу вам…    

     ЯВЛЕНИЕ VI    Те же, Правдин и Милон.    

     

Правдин. Позвольте представить вам  господина Милона, моего истинного друга.    

Стародум (в сторону). Милон!    

Милон.  Я почту за  истинное счастие, если удостоюсь вашего доброго мнения, ваших ко мне милостей…    

Стародум. Граф Честан не свойственник ли  ваш?    

Милон.  Он мне дядя.    

Стародум.  Мне очень  приятно быть знакому с человеком ваших качеств. Дядя ваш мне о вас говорил. Он  отдает вам всю справедливость. Особливые достоинствы…    

Милон. Это его ко мне милость. В мои  лета и в моем положении было бы непростительное высокомерие считать все то  заслуженным, чем молодого человека ободряют достойные люди.    

Правдин.  Я наперед  уверен, что друг мой приобретет вашу благосклонность, если вы его узнаете короче.  Он бывал часто в доме покойной сестрицы вашей…    

Стародум  оглядывается на Софью.    

Софья (тихо Стародуму и в большой  робости). И матушка любила его, как сына.    

Стародум (Софье). Мне это очень  приятно. (Милону.) Я слышал, что вы были в армии. Неустрашимость ваша…    

Милон.  Я делал мою  должность. Ни леты мои, ни чин, ни положение еще не позволили мне показать  прямой неустрашимости, буде есть во мне она.    

Стародум. Как! Будучи в сражениях и  подвергая жизнь свою…    

Милон.  Я подвергал ее,  как прочие. Тут храбрость была такое качество сердца, какое солдату велит иметь  начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой  неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.    

Стародум. Я крайне любопытен знать, в чем  же полагаете вы прямую неустрашимость?    

Милон. Если позволите мне сказать мысль  мою, я полагаю истинную неустрашимость в душе, а не в сердце. У кого она в  душе, у того, без всякого сомнения, и храброе сердце. В нашем военном ремесле  храбр должен быть воин, неустрашим военачальник. Он с холодною кровью усматривает  все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но  что всего более – он для пользы и славы отечества не устрашается забыть свою  собственную славу. Неустрашимость его состоит, следственно, не в том, чтоб  презирать жизнь свою. Он ее никогда и не отваживает. Он умеет ею жертвовать.    

Стародум. Справедливо. Вы прямую  неустрашимость полагаете в военачальнике. Свойственна ли же она и другим  состояниям?    

Милон. Она добродетель; следственно,  нет состояния, которое ею не могло бы отличиться. Мне кажется, храбрость сердца  доказывается в час сражения, а неустрашимость души во всех испытаниях, во всех  положениях жизни. И какая разница между бесстрашием солдата, который на  приступе отлаживает жизнь свою наряду с прочими, и между неустрашимостью  человека государственного, который говорит правду государю, отваживаясь его  прогневать. Судья, который, не убояся ни мщения, ни угроз сильного, отдал  справедливость беспомощному, в моих глазах герой. Как мала душа того, кто за  безделицу вызовет на дуэль, перед тем, кто вступится за отсутствующего,  которого честь при нем клеветники терзают! Я понимаю неустрашимость так…    

Стародум. Как понимать должно тому, у кого  она в душе. Обоими меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных  людей. Это чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю  добродетель, украшенную рассудком просвещенным.    

Милон. Душа благородная!… Нет… не могу  скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою  своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно  быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб  иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…    

Стародум (к Софье, с радостью). Как!  Сердце твое умело отличить того, кого я сам предлагал тебе? Вот мой тебе жених…    

Софья. И я люблю его сердечно.    

Стародум. Вы оба друг друга достойны. (В  восхищении соединяя их руки.) От всей души моей даю вам мое согласие.    

Милон,  Софья (вместе):    

Милон (обнимая Стародума). Мое  счастье несравненно!    

Софья (целуя руки Стародумовы). Кто  может быть счастливее меня!    

Правдин.  Как искренно я  рад!    

Стародум. Мое удовольствие неизреченно!    

Милон  (целуя руку  Софьи). Вот  минута нашего благополучия!    

Софья. Сердце мое вечно любить тебя  будет.    

     ЯВЛЕНИЕ VII    Те же и Скотинин.    

     

Скотинин.  И я здесь.    

Стародум.  Зачем пожаловал?    

Скотинин.  За своей нуждой.    

Стародум.  А чем я могу  служить?    

Скотинин.  Двумя словами.    

Стародум.  Какими это?    

Скотинин.  Обняв меня покрепче,  скажи: Софьюшка твоя.    

Стародум. Не пустое ль затевать изволишь?  Подумай-ко хорошенько.    

Скотинин. Я никогда не думаю и наперед  уверен, что коли и ты думать не станешь, то Софьюшка моя.    

Стародум. Это странное дело! Человек ты,  как вижу, не без ума, а хочешь, чтоб я отдал мою племянницу, за кого – не знаю.    

Скотинин. Не знаешь, так скажу. Я Тарас  Скотинин, в роде своем не последний.[4]  Род Скотининых великий и старинный. Пращура нашего ни в какой герольдии не  отыщешь.[5]    

Правдин (смеючись). Эдак вы нас  уверите, что он старее Адама.[6]    

Скотинин. А что ты думаешь? Хоть немногим…    

Стародум (смеючись.) То есть  пращур твой создан хоть в шестой же день, да немного попрежде Адама?    

Скотинин.  Нет, право? Так  ты доброго мнения о старине моего рода?    

Стародум.  О! такого-то доброго,  что я удивляюсь, как на твоем месте можно выбирать жену из другого рода, как из  Скотининых?    

Скотинин. Рассуди же, какое счастье  Софьюшке быть за мною. Она дворянка…    

Стародум.  Экой человек! Да  для того-то ты ей и не жених.    

Скотинин. Уж я на то пошел. Пусть болтают,  что Скотинин женился на дворяночке. Для меня все равно.    

Стародум. Да для нее не все равно, когда  скажут, что дворянка вышла за Скотинина.    

Милон.  Такое  неравенство сделало б несчастье вас обоих.    

Скотинин. Ба! Да этот что тут равняется? (Тихо  Стародуму.) А не отбивает ли?    

Стародум (тихо Скотинину). Мне так  кажется.    

Скотинин (тем же тоном). Да где  черту!    

Стародум (тем же тоном). Тяжело.    

Скотинин  (громко,  указывая на Милона). Кто  ж из нас смешон? Ха-ха-ха-ха!    

Стародум (смеется). Вижу, кто  смешон.    

Софья.  Дядюшка! Как мне  мило, что вы веселы.    

Скотинин (Стародуму). Ба! Да ты  весельчак. Давеча я думал, что к тебе приступу нет. Мне слова не сказал, а  теперь все со мной смеешься.    

Стародум.  Таков человек,  мой друг! Час на час не приходит.    

Скотинин. Это и видно. Вить и давеча был я  тот же Скотинин, а ты сердился.    

Стародум.  Была причина.    

Скотинин.  Я ее и знаю. Я и  сам в этом таков же. Дома, когда зайду в клева да найду их не в порядке, досада  и возьмет. И ты, не в пронос слово, заехав сюда, нашел сестрин дом не лучше клевов,  тебе и досадно.    

Стародум. Ты меня счастливее. Меня трогают  люди.    

Скотинин.  А меня так  свиньи.    

     ЯВЛЕНИЕ VIII    Те же, г-жа Простакова,  Простаков, Митрофан и Еремеевна.    

     

Г-жа  Простакова (входя).  Всё ль с тобою,  друг мой?    

Простаков. Ну, да уж не заботься.    

Г-жа  Простакова (Стародуму).  Хорошо ли  отдохнуть изволил, батюшка? Мы все в четвертой комнате на цыпочках ходили, чтоб  тебя не обеспокоить; не смели в дверь заглянуть; послышим, ан уж ты давно и  сюда вытти изволил. Не взыщи, батюшка…    

Стародум. О сударыня, мне очень было бы  досадно, ежели б вы сюда пожаловали ране.    

Скотинин.  Ты, сестра, как  на смех, все за мною по пятам. Я пришел сюда за своею нуждою.    

Г-жа  Простакова. А я  так за своею. (Стародуму.) Позволь же, мой батюшка, потрудить вас теперь  общею нашею просьбою. (Мужу и сыну.) Кланяйтесь.    

Стародум.  Какою, сударыня?    

Г-жа  Простакова. Во-первых,  прошу милости всех садиться.    

Все  садятся, кроме Митрофана и Еремеевны.    

Г-жа  Простакова. Вот  в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, – нам, грешным, где б и  умолить, – даровал нам господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас  стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на себя  труд и посмотреть, как он у нас выучен?    

Стародум.  О сударыня! До  моих ушей уже дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его  учителях и вижу наперед, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и  какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я был  послушать, чему немец-то его выучил.    

Г-жа  Простакова, Простаков (вместе):    

– Всем  наукам, батюшка.    

– Всему,  мой отец. Митрофан. Всему, чему изволишь.    

Правдин (Митрофану). Чему ж бы,  например?    

Митрофан  (подает ему  книгу). Вот,  грамматике.    

Правдин (взяв книгу). Вижу. Это  грамматика. Что ж вы в ней знаете?    

Митрофан. Много. Существительна да  прилагательна…    

Правдин.  Дверь, например,  какое имя: существительное или прилагательное?    

Митрофан.  Дверь, котора  дверь?    

Правдин.  Котора дверь!  Вот эта.    

Митрофан.  Эта?  Прилагательна.    

Правдин. Почему же?    

Митрофан. Потому что она приложена к  своему месту. Вон у чулана шеста неделя дверь стоит еще не навешена: так та  покамест существительна.    

Стародум. Так поэтому у тебя слово дурак  прилагательное, потому что оно прилагается к глупому человеку?    

Митрофан. И ведомо.    

Г-жа  Простакова. Что,  каково, мой батюшка?    

Митрофан.  Каково, мой  отец?    

Правдин.  Нельзя лучше. В  грамматике он силен.    

Милон.  Я думаю, не  меньше и в истории.    

Г-жа  Простакова. То,  мой батюшка, он еще сызмала к историям охотник.    

Скотинин.  Митрофан по мне.  Я сам без того глаз не сведу, чтоб выборный не рассказывал мне историй. Мастер,  собачий сын, откуда что берется!    

Г-жа  Простакова. Однако  все-таки не придет против Адама Адамыча.    

Правдин  (Митрофану). А далеко ли вы в истории?    

Митрофан.  Далеко ль?  Какова история. В иной залетишь за тридевять земель, за тридесято царство.    

Правдин.  А! так этой-то  истории учит вас Вральман?    

Стародум. Вральман? Имя что-то знакомое.    

Митрофан.  Нет, наш Адам  Адамыч истории не рассказывает; он, что я же, сам охотник слушать.    

Г-жа  Простакова. Они  оба заставляют себе рассказывать истории скотницу Хавронью.    

Правдин.  Да не у ней ли  оба вы учились и географии?    

Г-жа  Простакова (сыну).  Слышишь, друг  мой сердечный? Это что за наука?    

Простаков  (тихо  матери). А я  почем знаю.    

Г-жа  Простакова (тихо  Митрофану). Не  упрямься, душенька. Теперь-то себя и показать.    

Митрофан (тихо матери). Да я не  возьму в толк, о чем спрашивают.    

Г-жа  Простакова (Правдину).  Как, батюшка,  назвал ты науку-то?    

Правдин.  География.    

Г-жа  Простакова (Митрофану).  Слышишь,  еоргафия.    

Митрофан. Да что такое! Господи боже мой!  Пристали с ножом к горлу.    

Г-жа  Простакова (Правдину).  И ведомо,  батюшка. Да скажи ему, сделай милость, какая это наука-то, он ее и расскажет.    

Правдин. Описание земли.    

Г-жа  Простакова (Стародуму).  А к чему бы это  служило на первый случай?    

Стародум.  На первый случай  сгодилось бы и к тому, что ежели б случилось ехать, так знаешь, куда едешь.    

Г-жа  Простакова. Ах,  мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки и наука-то не  дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, – свезут, куда  изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает  Митрофанушка.    

Стародум.  О, конечно,  сударыня. В человеческом невежестве весьма утешительно считать все то за вздор,  чего не знаешь.    

Г-жа  Простакова. Без  наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и  скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить.  Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого  сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из  сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю:  покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А!  каково это?    

Стародум.  Препохвально.  Надобно быть Скотинину, чтоб вкусить такую блаженную кончину.    

Скотинин.  Да коль  доказывать, что ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто  от него и не слыхивал, ни он ни от кого слышать не хотел: а какова была  голоушка!    

Правдин.  Что ж такое?    

Скотинин.  Да с ним на роду  вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны  ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом  о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из  ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб,  который бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память,  протрезвись, спросил только, целы ли ворота?    

Милон. Вы, господин Скотинин, сами  признаете себя неученым человеком; однако, я думаю, в этом случае и ваш лоб был  бы не крепче ученого.    

Стародум (Милону). Об заклад не  бейся. Я думаю, что Скотинины все родом крепколобы.    

Г-жа  Простакова. Батюшка  мой! Да что за радость и выучиться? Мы это видим своими глазами и в нашем краю.  Кто посмышленее, того свои же братья тотчас выберут еще в какую-нибудь  должность.    

Стародум. А кто посмышленее, тот и не  откажет быть полезным своим согражданам.    

Г-жа  Простакова. Бог  вас знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит, что на  покой. (Правдину.) Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько  трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела, что к тебе несут какой-то пакет.    

Правдин.  Ко мне пакет? И  мне никто этого не скажет! (Вставая.) Я прошу извинить меня, что вас  оставлю. Может быть, есть ко мне какие-нибудь повеления от наместника.    

Стародум  (встает и все  встают). Поди,  мой друг; однако я с тобою не прощаюсь.    

Правдин. Я еще увижусь с вами. Вы завтре  едете поутру?    

Стародум. Часов в семь.    

Правдин  отходит.    

Милон.  А я завтре же,  проводя вас, поведу мою команду. Теперь пойду сделать к тому распоряжение.    

Милон  отходит, прощаясь с Софьею взорами.    

     ЯВЛЕНИЕ IX    Г-жа Простакова,  Митрофан, Простаков, Скотинин, Еремеевна, Стародум, Софья.    

     

Г-жа  Простакова (Стародуму).  Ну, мой батюшка!  Ты довольно видел, каков Митрофанушка?    

Скотинин.  Ну, мой друг  сердечный? Ты видишь, каков я?    

Стародум. Узнал обоих, нельзя короче.    

Скотинин.  Быть ли ж за  мною Софьюшке?    

Стародум. Не бывать.    

Г-жа  Простакова. Жених  ли ей Митрофанушка?    

Стародум.  Не жених.    

Г-жа  Простакова, Скотинин (вместе):    

– А  что б помешало?    

– За  чем дело стало?    

Стародум  (сведя  обоих). Вам  одним за секрет сказать можно. Она сговорена. (Отходит и дает знак Софье,  чтоб шла за ним.)    

Г-жа  Простакова. Ах,  злодей!    

Скотинин. Да он рехнулся.    

Г-жа  Простакова (с  нетерпением). Когда  они выедут?    

Скотинин. Вить ты слышала, поутру в семь  часов.    

Г-жа  Простакова. В  семь часов.    

Скотинин.  Завтре и я  проснусь с светом вдруг. Будь он умен, как изволит, а и с Скотининым развяжешься  не скоро. (Отходит.)    

Г-жа  Простакова (бегая  по театру в злобе и в мыслях). В  семь часов!… Мы встанем поране… Что захотела, поставлю на своем… Все ко мне.    

Все  подбегают.    

Г-жа  Простакова (к  мужу). Завтре в  шесть часов, чтоб карета подвезена была к заднему крыльцу. Слышишь ли ты? Не  прозевай.    

Простаков. Слушаю, мать моя.    

Г-жа  Простакова (к  Еремеевне). Ты  во всю ночь не смей вздремать у Софьиных дверей. Лишь она проснется, беги ко  мне.    

Еремеевна. Не промигну, моя матушка.    

Г-жа  Простакова (сыну).  Ты, мой друг  сердечный, сам в шесть часов будь совсем готов и поставь троих слуг в Софьиной  предспальней, да двоих в сенях на подмогу.    

Митрофан.  Все будет  сделано.    

Г-жа  Простакова. Подите  ж с богом. (Все отходят.) А я уж знаю, что делать. Где гнев, тут и  милость. Старик погневается да простит и за неволю. А мы свое возьмем.    

     Конец четвертого  действия.     ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ    

     

     ЯВЛЕНИЕ I    Стародум и Правдин.    

     

Правдин. Это был тот пакет, о котором при  вас сама здешняя хозяйка вчера меня уведомила.    

Стародум. Итак, ты имеешь теперь способ  прекратить бесчеловечие злой помещицы?    

Правдин. Мне поручено взять под опеку дом  и деревни при первом бешенстве, от которого могли бы пострадать подвластные ей  люди.    

Стародум. Благодарение богу, что  человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где  знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться  его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и  выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных  беззаконно.    

Правдин. Я в этом согласен с вами; да как  мудрено истреблять закоренелые предрассудки, в которых низкие души находят свои  выгоды!    

Стародум. Слушай, друг мой! Великий  государь есть государь премудрый. Его дело показать людям прямое их благо.  Слава премудрости его та, чтоб править людьми, потому что управляться с  истуканами нет премудрости. Крестьянин, который плоше всех в деревне,  выбирается обыкновенно пасти стадо, потому что немного надобно ума пасти  скотину. Достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных.  Мы это видим своими глазами.    

Правдин.  Удовольствие,  которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно быть столь  велико, что я не понимаю, какие побуждения могли бы отвлекать…    

Стародум. А! Сколь великой душе надобно  быть в государе, чтоб стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться!  Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбу  себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…    

Правдин.  Без душевного  презрения нельзя себе вообразить, что такое льстец.    

Стародум.  Льстец есть  тварь, которая не только о других, ниже о себе хорошего мнения не имеет. Все  его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из  него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом  красть станет.    

Правдин. Несчастиям людским, конечно,  причиною собственное их развращение; но способы сделать людей добрыми…    

Стародум. Они в руках государя. Как скоро  все видят, что без благонравия никто не может вытти в люди; что ни подлой  выслугой и ни за какие деньги нельзя купить того, чем награждается заслуга; что  люди выбираются для мест, а не места похищаются людьми, – тогда всякий  находит свою выгоду быть благонравным и всякий хорош становится.    

Правдин.  Справедливо.  Великий государь дает…    

Стародум.  Милость и дружбу  тем, кому изволит; места и чины тем, кто достоин.    

Правдин. Чтоб в достойных людях не было  недостатку, прилагается ныне особливое старание о воспитании…    

Стародум.  Оно и должно  быть залогом благосостояния государства. Мы видим все несчастные следствия  дурного воспитания. Ну, что для отечества может выйти из Митрофанушки, за которого  невежды-родители платят еще и деньги невеждам-учителям? Сколько дворян-отцов,  которые нравственное воспитание сынка своего поручают своему рабу крепостному!  Лет через пятнадцать и выходят вместо одного раба двое, старый дядька да  молодой барин.    

Правдин.  Но особы высшего  состояния просвещают детей своих…    

Стародум. Так, мой друг; да я желал бы,  чтобы при всех науках не забывалась главная цель всех знаний человеческих,  благонравие. Верь мне, что наука в развращенном человеке есть лютое оружие  делать зло. Просвещение возвышает одну добродетельную душу. Я хотел бы,  например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день  разогнул ему Историю и указал ему и ней два места: в одном, как великие люди  способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший  во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в  бездну презрения и поношения.    

Правдин. Надобно действительно, чтоб  всякое состояние людей имело приличное себе воспитание; тогда можно быть  уверену… Что за шум?    

Стародум. Что такое сделалось?    

     ЯВЛЕНИЕ II    Те же, Милон, Софья,  Еремеевна.    

     

Милон (отталкивая от Софьи  Еремеевну, которая за нее было уцепилась, кричит к людям, имея в руке  обнаженную шпагу). Не смей никто подойти ко мне!    

Софья (бросаясь к Стародуму). Ах,  дядюшка! Защити меня!    

Стародум,  Правдин, Софья, Еремеевна (вместе):    

– Друг  мой! Что такое?    

– Какое  злодеяние!    

– Сердце  мое трепещет!    

– Пропала  моя головушка!    

Милон. Злодеи! Идучи сюда, вижу  множество людей, которые, подхватя ее под руки, несмотря на сопротивление и  крик, сводят уже с крыльца к карете.    

Софья.  Вот мой  избавитель!    

Стародум (к Милону). Друг мой!    

Правдин (Еремеевне). Сейчас  скажи, куда везти хотели, или как с злодейкой…    

Еремеевна. Венчаться, мой батюшка,  венчаться!    

Г-жа  Простакова (за  кулисами). Плуты!  Воры! Мошенники! Всех прибить велю до смерти!    

     ЯВЛЕНИЕ III    Те же, г-жа Простакова,  Простаков, Митрофан.    

     

Г-жа  Простакова. Какая  я госпожа в доме! (Указывая на Милона). Чужой погрозит, приказ мой ни во  что.    

Простаков.  Я ли виноват?    

Простаков,  г-жа Простакова (вместе):    

– За  людей приниматься?    

– Жива  быть не хочу.    

Правдин.  Злодеяние,  которому я сам свидетель, дает право вам, как дяде, а вам, как жениху…    

Г-жа  Простакова, Простаков, Простаков (вместе):    

– Жениху!    

– Хороши  мы!    

– Всё  к черту!    

Правдин. Требовать от правительства, чтоб  сделанная ей обида наказана была всею строгостью законов. Сейчас представлю ее  перед суд, как нарушительницу гражданского спокойства.    

Г-жа  Простакова (бросаясь  на колени). Батюшки,  виновата!    

Правдин.  Муж и сын не  могли не иметь участия в злодеянии…    

Простаков,  Митрофан (вместе,  бросаясь на колени):    

– Без  вины виноват!    

– Виноват,  дядюшка!    

Г-жа  Простакова. Ах  я, собачья дочь! Что я наделала!    

     ЯВЛЕНИЕ IV    Те же и Скотинин.    

     

Скотинин. Ну, сестра, хорошу было шутку…  Ба! Что это? Все наши на коленях!    

Г-жа  Простакова (стоя  на коленях). Ах,  мои батюшки, повинную голову меч не сечет. Мой грех! Не губите меня. (К  Софье.) Мать ты моя родная, прости меня. Умилосердись надо мною (указывая  на мужа и сына) и над бедными сиротами.    

Скотинин.  Сестра! О своем  ли ты уме?    

Правдин.  Молчи, Скотинин.    

Г-жа  Простакова. Бог  даст тебе благополучие и с дорогим женихом твоим, что тебе в голове моей?    

Софья (Стародуму). Дядюшка! Я  мое оскорбление забываю.    

Г-жа  Простакова (подняв  руки к Стародуму). Батюшка!  Прости и ты меня, грешную. Вить я человек, не ангел.    

Стародум. Знаю, знаю, что человеку нельзя  быть ангелом. Да и не надобно быть и чертом.    

Милон. И преступление и раскаяние в ней  презрения достойны.    

Правдин (Стародуму). Ваша  малейшая жалоба, ваше одно слово пред правительством… и уж спасти ее нельзя.    

Стародум.  Не хочу ничьей  погибели. Я ее прощаю.    

Все  вскочили с коленей.    

Г-жа  Простакова. Простил!  Ах, батюшка!… Ну! Теперь-то дам я зорю канальям своим людям. Теперь-то я всех  переберу поодиночке. Теперь-то допытаюсь, кто из рук ее выпустил. Нет,  мошенники! Нет, воры! Век не прощу, не прощу этой насмешки.    

Правдин. А за что вы хотите наказывать  людей ваших?    

Г-жа  Простакова. Ах,  батюшка, это что за вопрос? Разве я не властна и в своих людях?    

Правдин.  А вы считаете  себя вправе драться тогда, когда вам вздумается?    

Скотинин. Да разве дворянин не волен  поколотить слугу, когда захочет?    

Правдин. Когда захочет! Да что за охота?  Прямой ты Скотинин. Нет, сударыня, тиранствовать никто не волен.    

Г-жа  Простакова. Не  волен! Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен; да на что ж дан нам  указ-от о вольности дворянства?[7]    

Стародум.  Мастерица  толковать указы!    

Г-жа  Простакова. Извольте  насмехаться, а я теперь же всех с головы на голову… (Порывается идти.)    

Правдин (останавливая ее). Поостановитесь,  сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.) Именем  правительства вам приказываю сей же час собрать людей и крестьян ваших для объявления  им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее  слабомыслие, повелевает мне правительство принять в опеку дом ваш и деревни.[8]    

Простаков. А! До чего мы дожили!    

Г-жа  Простакова. Как!  Новая беда! За что? За что, батюшка? Что я в своем доме госпожа…    

Правдин.  Госпожа  бесчеловечная, которой злонравие в благоучрежденном государстве терпимо быть не  может. (Простакову) Подите.    

Простаков (отходит, всплеснув руками). От  кого это, матушка?    

Г-жа  Простакова (тоскуя).  О, горе взяло!  О, грустно!    

Скотинин. Ба! ба! ба! Да эдак и до меня  доберутся. Да эдак и всякий Скотинин может попасть под опеку… Уберусь же я  отсюда подобру-поздорову.    

Г-жа  Простакова. Все  теряю! Совсем погибаю!    

Скотинин (Стародуму). Я шел было к  тебе добиться толку. Жених…    

Стародум (указывая на Милона). Вот  он.    

Скотинин. Ага! так мне и делать здесь  нечего. Кибитку впрячь, да и…    

Правдин.  Да и ступай к  своим свиньям. Не забудь, однако ж, повестить всем Скотининым, чему они  подвержены.    

Скотинин. Как друзей не остеречь! Повещу  им, чтоб они людей…    

Правдин.  Побольше любили  или б по крайней мере…    

Скотинин. Ну?…    

Правдин. Хоть не трогали.    

Скотинин (отходя). Хоть не  трогали.    

     ЯВЛЕНИЕ V    Г-жа Простакова,  Стародум, Правдин, Митрофан, Софья, Еремеевна.    

     

Г-жа  Простакова (Правдину).  Батюшка, не  погуби ты меня, что тебе прибыли? Не возможно ль как-нибудь указ поотменить?  Все ли указы исполняются?    

Правдин. Я от должности никак не  отступлю.    

Г-жа  Простакова. Дай  мне сроку хотя на три дни. (В сторону.) Я дала бы себя знать…    

Правдин.  Ни на три часа.    

Стародум.  Да, друг мой!  Она и в три часа напроказить может столько, что веком не пособишь.    

Г-жа  Простакова. Да  как вам, батюшка, самому входить в мелочи?    

Правдин.  Это мое дело.  Чужое возвращено будет хозяевам, а…    

Г-жа  Простакова. А с  долгами-то разделаться?… Недоплачено учителям…    

Правдин.  Учителям? (Еремеевне.)  Здесь ли они? Введи их сюда.    

Еремеевна.  Чай, что  прибрели. А немца-то, мой батюшка?…    

Правдин. Всех позови.    

Еремеевна  отходит.    

Правдин.  Не заботься ни о  чем, сударыня, я всех удовольствую.    

Стародум (видя в тоске г-жу  Простакову). Сударыня! Ты сама себя почувствуешь лучше, потеряв силу делать  другим дурно.    

Г-жа  Простакова. Благодарна  за милость! Куда я гожусь, когда в моем доме моим же рукам и воли нет!    

     ЯВЛЕНИЕ VI    Те же, Еремеевна,  Вральман, Кутейкин и Цыфиркин.    

     

Еремеевна (введя учителей, к Правдину).  Вот тебе и вся наша сволочь, мой батюшка.    

Вральман  (к Правдину).  Фаше  фысоко-и-плахоротие. Исфолили меня к сепе прасить?…    

Кутейкин (к Правдину). Зван бых и  приидох.    

Цыфиркин (к Правдину). Что приказу  будет, ваше благородие?    

Стародум (с приходу Вральмана в него  вглядывается). Ба! Это ты, Вральман?    

Вральман (узнав Стародума). Ай!  ай! ай! ай! ай! Это ты, мой милостифый хосподин! (Целуя полу Стародума.) Старофенька  ли, мой отес, пошифать исфолишь?