1 2 3 
   
— Нет, — сказал Костя, — это они и есть те ребята, про которых я говорил.
   
— Они?
   
— Ну да.
   
— Да ведь ты говорил, что они в другой школе?
   
— Ну, это я так говорил.
   
Тут все обступили нас с Мишкой:
   
— Так это вы сделали инкубатор? А Витя Смирнов сказал:
   
— Это безобразие! Так настоящие юннаты не поступают! Сделали инкубатор и молчат… Эта работа ведь всех ребят интересует. Чего вы секретничаете?
   
— Да мы думали — вы будете смеяться, — говорим мы с Мишкой.
   
— Над чем же тут смеяться? Что тут смешного? Наоборот, мы бы помогли вам. Устроили бы дежурство. Вам бы легче было и учились бы лучше.
   
— Ребята, — сказал Вадик Зайцев, — давайте возьмем шефство над инкубатором.
   
— Правильно! — закричали все.
   
Витя сказал, что зайдет к нам после обеда, мы составим список дежурных и условимся насчёт шефской работы. На этом сбор отряда закончился.
  
  
   
    
Шефская работа
   
   
После обеда у нас на кухне собрался почти весь юннатский кружок. Мы показали ребятам наш инкубатор, рассказали, как производится нагревание, как мы проверяем температуру, как переворачиваем яйца. Потом мы стали обсуждать, как организовать дежурство. Витя Смирнов предложил написать правила для дежурных. Вот какие у нас получились правила.
   
Двое дежурных приходят в назначенный день после школы, получают от нас с Мишкой указания, что нужно делать, и остаются возле инкубатора до конца дня. Обедать и делать уроки дежурные ходят по очереди. Дежурные обязаны следить, чтобы мы с Мишкой не вертелись возле инкубатора, а делали вовремя уроки.
   
Потом Витя составил список дежурных и назначил, кому какого числа дежурить. Этот список мы повесили на стенку.
   
— А почему нас нет в списке? — говорит Мишка. — Мы ведь тоже хотим дежурить.
   
— Так вам ведь придётся следить за инкубатором ночью, — сказал Витя, — ночью-то некому будет дежурить. После этого Женя выпроводил от нас всех ребят.
   
— Можете уходить, ребята, — сказал он. — Останутся только дежурные, а остальным нечего мешать.
   
Ребята разошлись. Остались дежурные Женя и Витя да мы с Мишкой.
   
— И вы уходите, — сказал нам Женя.
   
— Куда же нам уходить? — говорим мы.
   
— Идите делать уроки.
   
— А вдруг тут что-нибудь случится!
   
— Ничего не случится. Если что-нибудь случится, я вас позову.
   
— Ну, так позови обязательно.
   
Пришлось нам с Мишкой засесть за уроки. Мы сделали упражнение по русскому, выучили географию и по арифметике решили одну задачу, а другая оказалась трудная. Мы её на потом отложили и явились на кухню.
   
— Ну, чего вы пришли? Вам ведь сказано, чтоб вы занимались!
   
— А мы уже всё сделали.
   
— Ну-ка, покажите тетрадки.
   
— Что это ещё за проверка? — говорит Мишка.
   
— Ну, мы ведь взяли над вами шефство — значит, всё нужно проверить.
   
Мы принесли тетрадки.
   
— Почему же только одну задачу решили? Две ведь задано.
   
— Мы другую потом решим.
   
— Нет, уж если делать, так сразу. Сейчас не решили, а потом забудете и явитесь в школу с пустыми тетрадями.
   
— Почему — с пустыми? По одной задачке всё-таки сделали.
   
— Уж если делать, то до конца, — сказал Женя. — Знаете пословицу: «Кончил дело — гуляй смело».
   
Пришлось нам вернуться и засесть за задачу. Но она у нас всё не сходилась с ответом. Мы пробились над нею с час и вернулись на кухню.
   * * *
   
— Не выходит задачка, — говорит Мишка. — Мы всё правильно сделали, а с ответом не сходится. Наверно, в книжке ответ неправильный.
   
— Нечего тут на книжку пенять! — говорит Женя.
   
— Честное слово, у меня уже был случай, когда в книжке оказался ответ неверный.
   
— Не может быть! — говорит Женя. — Сейчас проверим. Он пошел с нами в комнату и стал проверять задачу. Бился, бился — всё правильно, а ответ не сходится.
   
— Вот видишь, я говорил! — радовался Мишка. Но Женя сказал, что не сойдет с места, пока не найдёт ошибку. Стал проверять снова и наконец нашёл.
   
— Вот она, — говорит. — Семью семь сколько, по-вашему, будет?
   
— Сорок девять.
   
— А у вас что написано? Двадцать один!
   
Он исправил ошибку, и всё получилось правильно.
   
— Это у вас от невнимательности, — сказал он и вернулся к инкубатору.
   
Мы переписали задачку начисто и снова пошли на кухню.
   
— Мы уже всё сделали, — говорим мы.
   
— Ну, тогда идите гулять. На воздухе тоже бывать полезно.
   
Мы с Мишкой обиделись и пошли во двор. Погода была хорошая. Ребята во дворе затеяли игру в волейбол, мы тоже присоединились к ним, а потом зашли к Косте Девяткину, а к нему пришёл Вадик Зайцев, и мы вчетвером до самого вечера играли в лото и другие разные игры. Домой мы вернулись поздно и застали на кухне, кроме Жени и Вити, Ваню Ложкина. Он, оказалось, отпросился у мамы дежурить на ночь.
   
— Что же это такое, — говорит Мишка, — значит, теперь нам вовсе никогда не придётся дежурить! Сегодня ты, а завтра другой кто-нибудь отпросится. Я так не согласен!
   
— Ну ладно, — сказал Витя, — я вас запишу в список наравне с остальными.
   
И приписал нас в список самыми последними. Мы с Мишкой начали высчитывать, когда наша очередь будет дежурить, и оказалось, что нам попалось самое счастливое дежурство, то есть на двадцать первый день. Как раз в тот самый день, когда цыплята выведутся!
  
  
   
    
Последние приготовления
   
   
Наконец-то мы с Мишкой вздохнули свободно! Раньше мы были как будто привязанные к инкубатору. Нам приходилось постоянно думать, как бы не прозевать чего-нибудь, и всё время быть начеку. Всякое другое дело было для нас помехой, и ничто нам не лезло в голову. Зато теперь работа прекрасно шла и без нас.
   
Мы стали активно работать в юннатском кружке: дежурили в живом уголке, сделали две скворечни и повесили их у нас в саду на деревьях, работали на пришкольном участке — сажали цветы и деревья. А самое главное то, что теперь мы исправно делали уроки. И моя и Мишкина мама видели, что мы стали лучше учиться, и они были довольны, что к нам приходят ребята и помогают следить за инкубатором.
   
На занятии кружка юннатов Марья Петровна рассказала нам, как подготовиться к приёмке новорождённых цыплят, и посоветовала посеять какую-нибудь траву, чтобы у наших цыплят был свежий зелёный корм. Она сказала, что лучше всего посеять овёс, потому что он очень питательный и быстро растёт.
   
Все стали думать, где бы достать овса.
   
— Надо поехать на птичий рынок, — предложил Ваня Ложкин. — Там продается разный птичий корм. Может быть, и овёс есть.
   * * *
   
После уроков Ваня и Женя поехали на птичий рынок и часа через два вернулись с полными карманами овса.
   
— Купили? — обрадовались мы.
   
— Что вы! Разве его где купишь? Овса нигде нет. Мы обошли весь рынок — всё продается: и конопля, и просо, и репейное семя, а овса нет. Мы уже хотели ехать домой, но решили пойти посмотреть на кроликов. Пришли туда, а там стоит лошадь и ест овёс прямо из мешка. Ну, мы и попросили немного овса.
   
— Как, у лошади попросили? — удивился Мишка.
   
— Да не у лошади, умник! У колхозника. Он на этой лошади привёз кроликов продавать. Хороший колхозник попался! Только сначала не хотел давать овса. «Зачем вам овёс?» — спрашивает. А мы говорим: «Для цыплят». Он говорит: «Цыплят овсом не кормят». Тогда мы объяснили ему, что хотим посеять овёс, чтоб из него трава выросла. Тогда он говорит: «Берите». Ну мы и набрали в карманы.
   
Ваня и Женя высыпали из карманов овёс.
   
Мы быстро сколотили из фанеры два плоских ящика, насыпали в них земли, налили воды и размешали так, чтоб получилась как будто жидкая грязь.
   
Потом набросали прямо в эту грязь зёрен овса, ещё раз хорошенько перемешали и поставили ящики под печку, чтобы зёрнам было теплее.
   
Марья Петровна рассказала нам, что зёрна растений, так же как яйца птиц, — живые существа. Жизнь тоже дремлет внутри зерна, но, когда зерно попадает в тёплую, влажную землю, жизнь пробуждается в нём и начинает развиваться. Как и всякие живые существа, зёрна могут умереть, и такие зёрна уже не могут взойти.
   
Мы очень боялись, как бы наши зёрна не оказались такими «мёртвыми», и поминутно заглядывали в ящики. Прошло два дня — зёрна не прорастали. На третий день мы заметили, что земля в ящиках потрескалась и как-то подозрительно вспучилась.
   
— Что это? — удивился Мишка. — Кто это тут навредил?
   
Кто расковырял землю?
   
— Никто не ковырял! — ответил ему Лёша Курочкин, который в этот день был дежурным вместе с Сеней Бобровым.
   
— Почему же земля словно вспаханная? — закричал Мишка. — Это вы, наверно, тут ковырялись, чтоб посмотреть на зёрна!
   
— Да не ковырялись мы, — говорит Сеня. — Зачем нам на них смотреть?
   
Я приподнял комочек земли и нашёл под ним овсяное зёрнышко. Оно сильно разбухло и лопнуло, а на кончике его виднелся белый росток. Мишка тоже вытащил из-под земли набухшее зернышко с белым ростком. Он долго рассматривал его и вдруг закричал:
   
— А, понимаю: это они сами расковыряли землю!
   
— Кто «они»?
   
— Зёрна! Они ожили и лезут уже из-под земли. Смотри, как земля вспучилась. Им там, под землей, становится тесно.
   
Мишка поскорее побежал звать ребят, чтоб показать им, как прорастают зёрна. Мы с Лёшкой и Сеней вытащили из-под земли ещё несколько зёрен. Все они уже начали прорастать. Скоро прибежали остальные ребята. Каждому хотелось взглянуть на зёрна.
   
— Смотрите, ребята, — сказал Витя Смирнов, — зёрна лопаются, и из них как будто выклёвывается овёс.
   
— А что ты думаешь? — ответил Мишка. — Овёс ведь тоже живой; только он вырастет и будет стоять на месте; а когда выклюнутся наши цыплята, они будут бегать, пищать и просить у нас кушать. Вот увидите, какая у нас будет весёлая семейка!
  
  
   
    
Самый тяжёлый день
   
   
Работать в компании было весело, и последние дни прошли быстро. Наконец наступил двадцать первый день. Это было в пятницу. У нас всё уже было приготовлено к приёмке молодняка. Мы отыскали в сарае большую кастрюлю и сделали из неё грелку, то есть выложили её внутри войлоком, чтобы цыплятам в ней было тепло. Теперь эта грелка стояла на чугунке с горячей водой — на случай, если цыплёнок выведется, чтоб сейчас же посадить его в грелку.
   
Накануне мы с Мишкой хотели совсем не ложиться спать, но в эту ночь Вадик Зайцев отпросился у мамы, и она разрешила ему дежурить у инкубатора.
   
— Какой же я буду дежурный, если вы будете сидеть возле меня всю ночь? — сказал Вадик. — Уж вы, пожалуйста, лучше идите спать.
   
— А вдруг цыплята начнут выводиться ночью?
   
— Что ж тут такого? Если цыплёнок выведется, я его бац в кастрюлю, и пусть себе сохнет.
   
— Как это «бац»? — говорю я. — С цыплятами нужно бережно обращаться!
   
— Я буду бережно, не беспокойтесь. А вы лучше ложитесь спать. Завтра ведь ваше дежурство. Как вы будете дежурить, если не выспитесь ночью?
   
— Хорошо, — говорит Мишка. — Только ты, пожалуйста, разбуди нас, если цыплята начнут выводиться. Мы ведь столько дней ждали этого момента!
   
— Ладно, разбужу, — согласился Вадик.
   
Мы отправились спать, только я в эту ночь долго не мог заснуть, так как очень тревожился о цыплятах. Наутро я проснулся с рассветом и сейчас же побежал к Мишке. Мишка тоже уже встал. Он сидел возле инкубатора и внимательно осматривал яйца. Он увидел меня и сказал:
   
— Ещё ни одной наклёвки не видно.
   
— Сейчас, наверно, ещё рано, — ответил Вадик. — Они позже начнут наклёвываться.
   
Вадик скоро ушёл домой, потому что ночь уже кончилась и теперь начиналось наше дежурство. Когда он ушёл, Мишка решил ещё раз осмотреть все яйца. Мы стали переворачивать их и осматривать со всех сторон — нет ли в каком-нибудь яйце маленькой дырочки, которую должен продолбить изнутри цыплёнок. Но все яйца оказались целы. Мы закрыли инкубатор и долго сидели молча.
   
— А что, если разбить яйцо и посмотреть, есть там цыплёнок или нет? — говорю я.
   
— Сейчас ещё нельзя разбивать, — сказал Мишка. — Цыплёнок ещё пока дышит через кожу, а не лёгкими. Как только он начнёт дышать лёгкими, он сейчас же пробьёт скорлупу сам. Если же мы разобьём раньше, то цыплёнок погибнет.
   
— Но цыплята в яйцах уже должны быть живые, — говорю я. — Может быть, можно услышать, как они там шевелятся?
   
Мишка достал яйцо и приложил его к уху. Я наклонился поближе и тоже стал прислушиваться.
   
— Тише! — заворчал на меня Мишка. — Сопит тут, как лошадь!
   
Я затаил дыхание. Стало тихо. Только слышно было, как тикают часы на столе. Вдруг зазвонил звонок. Мишка вздрогнул и чуть не уронил яйцо. Я скорей побежал открывать дверь. Это пришёл Витя. Он хотел узнать, не начали ли выводиться цыплята.
   
— Нет ещё, — сказал Мишка. — Ещё рано.
   
— Ну, я потом ещё перед школой зайду, — сказал Витя. Он ушёл, а Мишка снова взял яйцо и приложил его к уху.
   
Он долго сидел, закрыв глаза, и старательно прислушивался.
   
Наконец сказал:
   
— Совсем ничего не слышно.
   
Я взял яйцо и тоже послушал. В яйце была мёртвая тишина.
   
— Может быть, в этом яйце зародыш погиб? — сказал я. — Надо другие проверить.
   
Мы стали вынимать одно яйцо за другим и выслушивать их, но ни в одном яйце нам не удалось обнаружить никаких следов жизни.
   
— Неужели все зародыши погибли? — сказал Мишка. — Должен ведь хоть в одном яйце сохраниться.
   
Тут снова раздался звонок. Пришёл Сеня Бобров.
   
— Ты чего в такую рань поднялся? — спрашиваю я.
   
— Пришёл узнать, как цыплята.
   
— Цыплята ещё никак. Ещё слишком рано, — ответил Мишка.
   
Вслед за Сеней пришёл Сережа:
   
— Ну как, есть уже хоть один цыплёнок?
   
— Какой ты нетерпеливый! — говорит Мишка. — Что ты хочешь, чтоб цыплята с самого утра выводились? Успеют ещё.
   
Серёжа и Сеня посидели немного и ушли. Мы с Мишкой снова стали выслушивать яйца.
   
— Всё пропало! — убивался Мишка. — Совсем ничего не слышно.
   
— А может, они там притаившись сидят?
   
— Зачем же они сидят притаившись? Им пора скорлупу долбить.
   
Тут пришли Юра Филиппов и Стасик Левшин, а за ними — Ваня Ложкин. Ребята стали собираться один за другим, так что под конец у нас получилось как будто общее собрание. Мы с Мишкой позвали Майку, объяснили ей, что нужно делать, если цыплята начнут выводиться без нас, и пошли вместе с ребятами в школу.
   
Как мы провели этот день в школе, нельзя рассказать. Это был самый мучительный день в нашей жизни. Нам казалось, что кто-то нарочно растянул время и сделал уроки в десять раз длинней. Все мы очень боялись, что цыплята начнут выводиться, пока мы сидим в школе, а Майка без нас сделает что-нибудь не так, как нужно. Особенно длинным оказался последний урок. Время как будто остановилось совсем. Мы даже начали думать, что прозевали звонок. Потом нам стало казаться, что звонок испортился и поэтому мы не слыхали его. Потом мы вообразили, что тётя Дуня забыла дать последний звонок и ушла домой и теперь нам придётся сидеть тут до завтрашнего дня, когда она снова вернётся в школу.
   
Ребята нервничали и шептались. Все посылали записочки Жене Скворцову и спрашивали, который час, но Женя, как на беду, в этот день забыл свои часы дома. В классе было шумно, и Александр Ефремович несколько раз просил восстановить тишину. Но тишина не восстанавливалась. Наконец Мишка поднял руку и хотел сказать, что урок уже кончился, но как раз в это время прозвонил звонок. Ребята сорвались с мест и бросились к двери. Александр Ефремович заставил всех сесть на свои места и сказал, что никто не должен выходить из-за парт, пока учитель в классе. Потом он обратился к Мишке:
   
— Ты, кажется, что-то хотел спросить?
   
— Нет, я хотел сказать, что урок кончился.
   
— Но ты ведь до звонка поднял руку.
   
— А я думал, что звонок испортился.
   
Александр Ефремович только головой покачал, потом взял журнал и вышел из класса. Ребята гурьбой бросились в коридор и загремели вниз по лестнице. У выхода образовалась пробка, но мы с Мишкой успели проскочить первыми и помчались по улице во весь опор. За нами, растянувшись длинной вереницей, мчались остальные ребята.
   
Через пять минут мы уже были дома. Майка сидела на своем посту, у инкубатора, и шила своей кукле Зинаиде новое платье.
   
— Ничего не случилось? — спросили мы её.
   
— Ничего.
   
— А ты давно заглядывала в инкубатор?
   
— Давно, ещё когда переворачивала яйца.
   
Мишка подошёл к инкубатору и приготовился открыть крышку. Все ребята столпились вокруг. Они вытягивали шеи, приподнимались на цыпочки, а Ваня Ложкин взобрался на стул, чтобы получше видеть, и свалился оттуда прямо на Лёшку Курочкина и чуть не сбил его с ног. Мишка всё не решался открыть крышку. Он как будто боялся.
   
— Ну, открывай! Чего же ты медлишь? — не вытерпел кто-то.
   
Мишка наконец открыл инкубатор. Яйца по-прежнему спокойно лежали на дне, словно большие белые камешки. Мишка постоял над ними молча, потом осторожно перевернул их по одному и каждое осмотрел со всех сторон.
   
— Нет ни одной наклёвки! — печально объявил он.
  
  
   
    
Чья вина?
   
   
Ребята молча стояли вокруг.
   
— А может быть, и не будет этих наклёвок? — спросил Сеня Бобров.
   
Мишка развёл руками:
   
— Я ведь не курица! Откуда мне знать! Что я понимаю в наклёвках?
   
Тут ребята заговорили все разом, заспорили: одни говорили, что цыплята не выведутся; другие — что ещё, может быть, выведутся; третьи — что либо выведутся, либо нет. Наконец Витя Смирнов прекратил разговоры.
   
— Пока ещё рано спорить, — сказал он. — День ещё не прошёл. Надо продолжать работу, как раньше. А сейчас марш все по домам! У инкубатора останутся только дежурные.
   
Ребята разошлись по домам. Мы с Мишкой остались одни и ещё раз осмотрели все яйца, нет ли где хоть маленькой трещинки, но нигде не было никакой. Мишка закрыл инкубатор и сказал:
   
— Ничего, пусть будет что будет! Сейчас ещё рано волноваться. Подождём до вечера и, если ничего не будет, тогда начнём волноваться.
   
Мы решили не волноваться и терпеливо ждать. Но легче всего сказать — не волноваться! Мы всё-таки волновались и через каждые десять минут заглядывали в инкубатор. Ребята тоже беспокоились и поминутно приходили. У всех был один вопрос:
   
— Ну как?
   
Мишка уже не отвечал ничего, а только пожимал плечами в ответ, так что к концу дня он так и остался с поджатыми плечами, будто они были у него к ушам приклеены.
   
Наступил вечер. Ребята заходили всё реже и реже. Последним пришёл Витя и долго сидел у нас.
   
— Может быть, вы не правильно посчитали дни? — спросил он.
   
Мы снова стали считать дни, но оказалось всё правильно. Сегодня был двадцать первый день, и вот он уже кончился, а цыплят не было.
   
— Ничего, — утешал нас Витя. — Подождём до утра. Может быть, они за ночь выведутся.
   
Я попросил у мамы разрешения ночевать у Мишки, и мы с ним решили не спать всю ночь.
   
Мы долго сидели у инкубатора. Разговаривать нам было не о чем. Теперь мы уже не мечтали, как прежде, потому что нам не о чем было мечтать. Скоро трамваи перестали ходить по улице. Стало тихо. За окошком погас фонарь. Я прилёг на кушетке. Мишка задремал, сидя на стуле, и чуть не свалился с него. Тогда он перебрался ко мне на кушетку, и мы заснули.
   
Наутро картина не переменилась. Яйца по-прежнему лежали в инкубаторе и все были целенькие. Внутри не было никакого шума.
   
Все ребята были разочарованы.
   
— Почему же так вышло? — спрашивали они. — Ведь мы, кажется, всё правильно делали!
   
— Не знаю, — говорил Мишка и разводил руками. Один я знал, в чём дело. Конечно, зародыши погибли ещё тогда, когда я проспал ночью: они остыли, и жизнь оборвалась на полпути. Мне было очень совестно перед ребятами. Ведь это из-за меня они напрасно трудились! Но я не мог никому об этом сейчас сказать и решил признаться когда-нибудь потом, когда этот случай немного забудется и ребята перестанут жалеть о цыплятах.
   
В школе в этот день нам было особенно грустно. Все ребята как-то сочувственно поглядывали на нас, будто над нами стряслась какая-то особенная беда, а когда Сеня Бобров вздумал, по привычке, назвать нас «инкубаторщиками», то все на него набросились и стали стыдить. Нам с Мишкой даже было неловко.
   
— Пусть бы лучше ребята ругали нас, — говорил Мишка.
   
— За что же нас ругать?
   
— Ну, они столько работали из-за нас. Они имеют право сердиться.
   
После школы ребята наведались к нам, а потом уже весь день не приходил никто. Только Костя Девяткин иногда приходил. Он один ещё не разочаровался в инкубаторе.
   
— Вот видишь, — говорил Мишка мне, — теперь все ребята на нас рассердились. А за что на нас сердиться? С каждым может случиться неудача.
   
— Ты ведь сам говорил, что они имеют право сердиться.
   
— Имеют! Конечно, имеют! — отвечал с раздражением Мишка. — Ты тоже имеешь право на меня сердиться. Это я во всём виноват.
   
— Почему ты виноват? Никто тебя не винит. Ни в чём ты не виноват, — ответил я.
   
— Нет, виноват. Только ты не очень сердись.
   
— Да за что же сердиться?
   
— Ну за то, что я такой неудачливый. Такое уж моё счастье, что я всё порчу, к чему только не прикоснусь!
   
— Нет это я всё порчу, — говорю я. — Я сам виноват во всём.
   
— Нет, я виноват: это я погубил цыплят.
   
— Как же ты мог погубить их?
   
— Я тебе расскажу, только ты не очень сердись, — сказал Мишка. — Один раз я под утро заснул и не уследил за градусником. Температура поднялась до сорока градусов. Я поскорее открыл инкубатор, чтоб яйца остыли, но они, видно, уже успели испортиться.
   
— Когда же это случилось?
   
— Пять дней назад.
   
Мишка взглянул на меня исподлобья. Лицо у него было виноватое и печальное.
   
— Можешь успокоиться, — говорю я ему, — яйца испортились гораздо раньше.
   
— Как — раньше?
   
— Ещё до того, как ты проспал.
   
— Кто же их испортил?
   
— Я.
   
— Как?
   
— А я тоже проспал, а температура упала, и яйца погибли.
   
— Когда же это случилось?
   
— На десятый день.
   
— Что же ты до сих пор молчал?
   
— Ну, мне совестно было признаться. Я думал — может быть, это ничего и зародыши выживут, а они вот не выжили.
   
— Так, так, — пробормотал Мишка и сердито посмотрел на меня. — Значит, из-за того, что тебе совестно было признаться, все ребята должны были даром трудиться, а?
   
— Но я ведь думал, что как-нибудь обойдётся. Всё равно ребята сами бы решили продолжать дело, чтобы узнать, погибли зародыши или нет.
   
— «Сами решили»! — передразнил меня Мишка. — Вот и нужно было сказать, чтоб все вместе решили, а не решать самому за всех!
   
— Послушай, — говорю я, — что ты кричишь на меня? А разве ты сам сказал кому-нибудь, когда не уследил за температурой? Ты ведь тогда тоже решил за всех!
   
— Верно, — говорит Мишка. — Я свинья! Бейте меня!
   
— Никто тебя бить не собирается. А ребятам ты всё-таки не говори про это, — сказал я.
   
— Завтра же расскажу! Про тебя я говорить ничего не буду, а про себя расскажу. Пусть все знают, какая я свинья! Пусть это будет как наказание мне!
   
— Ну, тогда и я всё про себя расскажу, — говорю я.
   
— Нет, ты лучше не рассказывай.
   
— Почему?
   
— Ребята и так смеются, что мы с тобой всё вдвоем делаем: и в школу ходим всегда вдвоём, и уроки учим вдвоём, и даже двойки получаем вдвоём. А теперь скажут: и на дежурстве проспали вдвоём.
   
— Ну и пусть, — говорю, — смеются. Что мне, легче будет, если только над тобой будут смеяться?
  
  
   
    
Когда погасла надежда
   
   
Печально закончился этот день, и опять наступил вечер. На кухне всё было по-прежнему: инкубатор продолжал нагреваться, лампочка продолжала гореть, но надежда у нас совсем погасла. Мишка молча сидел и вертел в руках яйцо. Мы долго думали, разбить его или пока подождать. Вдруг Мишка испуганно посмотрел на меня. Мне показалось, что он увидел позади меня что-то страшное. Я оглянулся. Позади ничего не было. Я снова взглянул на Мишку.
   
— Смотри! — прохрипел он и протянул мне яйцо, которое было у него в руках.
   
Сначала я не разглядел ничего, но потом заметил, что в одном месте яйцо треснуло и как будто бы надломилось изнутри.
   
— Что это? — говорю. — Может быть, ты сам ударил яйцо нечаянно?
   
Мишка отрицательно замотал головой.
   
— Тогда что ж это может быть? Наклёвка?
   
Мишка молча закивал головой.
   
— Почему ты так в этом уверен? Мишка пожал плечами:
   
— Сам не знаю…
   
Я осторожно приподнял надломленную скорлупу ногтем. В яйце получилась дырочка. Из неё на минуточку высунулся жёлтенький носик цыплёнка и сейчас же спрятался обратно.
   
От радости мы с Мишкой не могли вымолвить ни одного слова и молча бросились обнимать друг друга.
   
— Вот так чудо! — закричал Мишка и залился счастливым смехом. — Ну, куда нам теперь бежать? Куда бежать?
   
— Постой! — говорю. — Куда бежать? Зачем бежать?
   
— Ну, надо бежать, сказать ребятам! Мишка бросился к двери.
   
— Постой! — говорю. — Ты хоть яйцо оставь. Что ты, побежишь к ребятам с яйцом?
   
Мишка вернулся и положил яйцо в инкубатор. В это время к нам пришёл Костя.
   
— А у нас уже есть цыплёнок! — закричал Мишка.
   
— Врёте!
   
— Честное слово!
   
— Где же он?
   
— А вот посмотри!
   
Мишка открыл инкубатор. Костя заглянул в него:
   
— Где же цыплёнок? Тут одни только яйца лежат.
   
Мишка забыл, куда сунул яйцо с наклёвкой, и никак не мог отыскать его среди остальных яиц. Наконец он его нашёл и показал Косте.
   
— Братцы! Да там ведь самый настоящий цыплячий нос торчит! — закричал Костя.
   
— А ты думал, что мы тебе какой-нибудь фокус показываем?.. Конечно, настоящий!
   
— Сейчас, братцы! Вы это яйцо держите покрепче, а я побегу за ребятами! — закричал Костя.
   
— Беги, беги, а то ребята совсем уже перестали верить в цыплят. Никто и не зашёл за весь вечер ни разу.
   
— Да они все у меня сидят и все ещё верят, только они боятся беспокоить вас и каждый раз меня посылают узнать, как дела.
   
— Почему же они боятся?
   
— Ну, они ведь понимают, что вам не до них. Вам-то небось и без ребят было тошно.
   
Костя бросился к двери, и мы слышали, как он загремел вниз по лестнице.
   
— Батюшки-матушки! — закричал вдруг Мишка. — А я ещё маме ничего не сказал!
   
Он побежал звать маму, а я схватил яйцо и побежал показать своей маме. Мама посмотрела и велела положить яйцо обратно в инкубатор, потому что оно может остыть и тогда цыплёнок простудится.
   
Я прибежал обратно к Мишке, смотрю — он скачет по кухне как угорелый, а мама и папа стоят и смеются.
   
Мишка увидел меня и закричал:
   
— Ты не видел, куда я сунул яйцо? Я весь инкубатор перерыл — нет нигде!
   
— Какое яйцо? — спрашиваю я.
   
— Ну какое… С цыплёнком!
   
— Да вот оно, — говорю.
   
Мишка увидел у меня в руках яйцо:
   
— Ах ты, растяпа! Схватил яйцо и убежал! А я тут ищу его.
   
— Тише! — сказала Мишкина мама. — Столько шума из-за одного яйца.
   
— Да ты посмотри, что за яйцо! Разве это простое яйцо? — ответил Мишка.
   
Мама взяла яйцо и стала разглядывать маленький клювик цыплёнка, который виднелся сквозь дырочку. Папа посмотрел тоже.
   
— Хм! — усмехнулся он. — Удивительное дело!
   
— Что же тут удивительного? — сказал с важностью Мишка. — Просто явление природы.
   * * *
   
— Сам ты явление природы! — засмеялся Мишкин папа. — В цыплёнке, конечно, удивительного ничего нет, а вот удивительно, как он у вас получился. Я был уверен, что у вас из этой затеи ничего не выйдет.
   
— Почему же ты не сказал ничего?
   
— А зачем говорить? Я думал, что вам полезнее заниматься делом, чем бегать по улице.
   
Тут на кухню явилась Майка. Платье на ней было надето задом наперёд, ботинки — на босу ногу. Она уже легла спать, но услышала про цыплёнка и тоже захотела посмотреть, поэтому она очень спешила и оделась кое-как. Мы дали ей на минуточку подержать яйцо. Она стала заглядывать в дырочку одним глазом. В это время цыплёнок высунул клюв.
   
— Он меня клюнуть хотел! — закричала Майка. — Ишь ты какой! Не успел из яйца вылезти, а уже дерётся.
   
— Ну нечего тут на цыплят кричать! — сказал Мишка. Он отнял у неё яйцо и положил в инкубатор. Вдруг на лестнице послышался шум и топанье ног. Кухня быстро наполнилась ребятами. Яйцо снова пошло по рукам. Каждому обязательно хотелось заглянуть в дырочку и увидеть цыплёнка.
   
— Братцы, — надрывался Мишка, — отдайте яйцо! Ему ведь надо в инкубаторе лежать — цыплёнок простудится!
   
Но никто не слушался.
   
Насилу мы отняли у ребят это яйцо и положили в инкубатор.
   
— А на других яйцах нет наклёвок? — спросил Витя. Мы принялись осматривать другие яйца, но наклёвок больше не было.
   
— Нет, только номер пятый наклюнулся, остальные яйца без наклёвок, — ответил Мишка.
   
— Может быть, они тоже наклюнутся? — говорили ребята.
   
— Ничего, — сказал Мишка, сияя от радости. — Если у нас выведется только один цыплёнок, я и то буду доволен. Всё-таки мы недаром трудились. Вот он, результат!
   
— Ребята, — сказал Сеня Бобров, — может быть, надо разломать скорлупу и выпустить цыплёнка на волю? Ему ведь тесно в яйце сидеть.
   
— Что ты! — ответил Мишка. — Нельзя скорлупу ломать. У цыплёнка кожа ещё слишком нежная, можно её поцарапать.
   
Ребята долго не расходились. Каждому хотелось увидеть, как цыплёнок выберется из яйца, но было уже очень поздно, и им пришлось уйти домой.
   
— Ничего, ребята, — говорил на прощание Мишка, — это ещё не всё! Наверно, кроме этого, и другие яйца наклюнутся.
   
Когда ребята разошлись, Мишка осмотрел ещё раз яйца и нашёл ещё на одном наклёвку.
   
— Смотри, — закричал он, — номер одиннадцатый наклюнулся!
   
Я посмотрел: яйцо, на котором была написана цифра «одиннадцать», тоже было с наклёвкой.
   
— Ах, какая досада, что ребята ушли! — говорю я. — Теперь уже поздно за ними бежать.
   
— Да, жалко! — пробормотал Мишка. — Ну ничего, завтра увидят уже готовых цыплят.
   
Мы сидели у инкубатора и упивались счастьем.
   
— Это только мы с тобой такие счастливые! — говорил Мишка. — Не каждому небось выпадает такое счастье!
   
Наступила ночь.
   
Все давно уже спали, но нам с Мишкой даже не хотелось спать.
   
Время бежало быстро. Часа в два ночи наклюнулись ещё два яйца: номер восьмой и десятый. А когда мы заглянули в инкубатор в следующий раз, то даже ахнули от изумления. Посреди яиц барахтался маленький новорождённый цыплёнок. Он пытался подняться на своих лапках, но всё время шатался и падал.
   
От счастья у меня захватило дыхание, сердце сильно забилось в груди.
   
Я поскорее взял цыплёночка в руки. Он был ещё мокренький и какой-то облезлый. Вместо перьев на нём были рыжие волосики, которые прилипли к его тонкой, нежной розовой кожице.
   
Мишка поскорее открыл кастрюлю, из которой мы сделали грелку.
   
Я посадил цыплёнка в кастрюлю. Мы подлили в чугунок горячей воды, чтобы цыплёнку было теплее.
   
— Теперь он высохнет, обогреется и станет совсем хорошим, — говорил Мишка.
   
Он вынул из инкубатора две половинки скорлупы, из которой вылупился цыплёнок, и сказал:
   
— Удивительно, как в такой маленькой скорлупе мог помещаться такой огромный цыплёнок!
   
А цыплёнок на самом деле казался огромным по сравнению с маленькой скорлупой, из которой он вылупился. Он ведь лежал в скорлупе скрюченный, с поджатыми лапками, с подвёрнутой головой, а теперь он расправился, вытянул шею и стоял на своих маленьких ножках.
   
Мишка принялся рассматривать обе половинки скорлупы и вдруг как закричит:
   
— Да это ведь не тот цыплёнок!
   
— Как «не тот»?
   
— Ну, не тот, не первый! Первый наклюнулся номер пятый, а этот одиннадцатый.
   
На скорлупе в самом деле была написана цифра «одиннадцать».
   
Мы заглянули в инкубатор. Номер пятый по-прежнему лежал на месте.
   
— Что ж это он? — говорю я. — Раньше всех наклюнулся, а вылезать не хочет.
   
— Наверно, он слабенький и не может сам разломать скорлупу, — сказал Мишка. — Пусть полежит ещё и наберется побольше сил.
  
  
   
    
Наша ошибка
   
   
За всеми хлопотами мы даже не заметили, как наступило утро. Взошло солнышко и стало светить в окно. На полу заиграли солнечные зайчики, и вся кухня наполнилась радостным светом.
   
— Вот увидишь, сейчас придёт кто-нибудь из ребят, — сказал Мишка. — Они не вытерпят!
   
Не успел он это сказать, как пришли сразу двое — Женя и Костя.
   
— Смотрите на чудо! — закричал Мишка и вытащил из кастрюли цыплёнка. — Вот оно, чудо природы! Ребята стали рассматривать цыплёнка.
   
— А здесь ещё три наклёвки! — хвастался Мишка. — Смотрите: номер пятый, восьмой и десятый.
   
Цыплёнок, видно, очень боялся холода. Когда мы держали его в руках, он начинал беспокоиться, а когда сажали обратно в грелку, сейчас же успокаивался.
   
— А вы уже покормили его? — спросил Костя.
   
— Что ты, что ты! — ответил Мишка. — Его ещё рано кормить. Цыплят начинают кормить только на следующий день.
   
— А вы так и не спали всю ночь? — спросил нас Женя.
   
— Нет. Куда уж тут спать, когда такие дела пошли!
   
— Так вы ложитесь, а мы пока подежурим, — предложил Костя.
   
— А вы разбудите нас, если новый цыплёнок выведется?
   
— Конечно, разбудим.
   
Мы с Мишкой улеглись на кушетке и моментально заснули. По правде сказать, мне давно уже хотелось спать. Ребята разбудили нас часов в десять утра.
   
— Вставайте смотреть чудо-юдо номер два! — закричал Костя.
   
— Какое «чудо-юдо номер два»? — не понял я спросонок и огляделся по сторонам.
   
Вся кухня уже была полна ребят.
   
— Вот оно, чудо! — закричали ребята и показали на грелку.
   
Мы с Мишкой вскочили и заглянули в кастрюлю. В ней оказалось уже два цыплёнка. Один из них был кругленький, пушистый и жёлтенький, как яичный желток. Совсем настоящий красавец!
   
— Какой замечательный! — говорю я. — Почему же наш первый такой облезлый? Все засмеялись:
   
— Да это и есть ваш первый.
   
— Какой?
   
— Вот этот, пушистый.
   
— Да нет! Наш вот тот, голенький.
   
— Этот голенький только что вылупился. А первый уже обсох и стал пушистый.
   
— Вот так чудеса! — говорю я. — Значит, и второй такой будет, когда обсохнет?
   
— Конечно.
   
— А какой номер вылупился? — спросил Мишка.
   
— Как — какой номер? — не поняли ребята.
   
— Ну, у нас все яйца ведь пронумерованы, — объяснил Мишка.
   
— А мы и не посмотрели, из какого он номера вылез, — ответил Костя.
   
— Можно проверить по скорлупе, — сказал я. — Там ведь скорлупа осталась.
   
Мишка открыл инкубатор и как закричит:
   
— Батюшки! Да тут ещё два новорождённых! Все, толкая друг друга, бросились к инкубатору. Мишка осторожно вынул из инкубатора двух новых цыплят и показал нам.
   
— Вот они, орлы! — с гордостью сказал он.
   
Мы усадили и этих цыплят в кастрюлю. Теперь их уже было четверо. Они все сидели кучкой и жались друг к дружке, чтобы было теплее.
   
Мишка вытащил из инкубатора оставшуюся скорлупу и стал разбирать, какие на ней были написаны номера.
   
— Номер четвёртый, восьмой и десятый, — объявил он. — Только который из них какой?
   
Мы стали рассматривать трёх новых цыплят, но теперь уже нельзя было узнать, из какой скорлупы они вывелись.
   
— Все номера перепутались! — смеялись ребята.
   
— А номер пятый так и лежит в инкубаторе? — говорю я.
   
— Верно! — воскликнул Мишка. — Лежит! Что ж это он? Может быть, умер?
   
Мы достали яйцо номер пять из инкубатора и немного расширили наклёвку.
   
Цыплёнок спокойно лежал в яйце и шевелил головкой.
   
— Живой! — обрадовались мы и положили яйцо обратно.
   
Мишка проверил оставшиеся яйца и обнаружил новую наклёвку, на третьем номере. Ребята смеялись и потирали от удовольствия руки.
   
— Вот как пошли дела! — радовались они.
   
Тут пришла Майка. Мы стали показывать ей цыплят.
   
— Вот этот мой! — сказала она и уже хотела схватить пушистого.
   
— Постой, — говорю я. — Зачем хватаешь? Ему сидеть надо в грелке, а то простудится.
   
— Ну, тогда я потом возьму. Только этот, пушистый, мой будет. Я не хочу голого.
   
В этот день было воскресенье. В школу никому не нужно было идти. Ребята весь день толпились у нас. Кто на стуле сидел, кто на кушетке. Мы с Мишкой сидели на самом почётном месте — возле инкубатора. Направо, возле плиты, стояла кастрюля с новорождёнными, на плите грелся чугунок с водой, на окне весело зеленел овёс в ящиках. Ребята шутили, смеялись, рассказывали разные интересные случаи из жизни.
   
— Почему же произошла задержка? — спросил кто-то из ребят. — Вы ведь ещё в пятницу ждали цыплят.
   
— Не знаю, — ответил Мишка. — В книге написано, что цыплята выводятся на двадцать первый день, а сегодня уже двадцать третий. Может быть, в книге произошла какая-нибудь ошибка?
   
— Может быть, это у вас произошла ошибка? — говорит Лёша Курочкин. — Вы помните, когда заложили в инкубатор яйца?
   
— Мы заложили третьего числа. Это было в субботу, — говорит Мишка. — Это я точно помню, потому что на другой день было воскресенье.
   
— Послушай, — сказал Женя Скворцов, — у вас как-то нескладно получается: заложили яйца в субботу, а двадцать первый день наступил в пятницу.
   
— Правда! — подхватил Витя Смирнов. — Если вы начали в субботу, то и двадцать первый день тоже должен наступить в субботу. Ведь в неделе семь дней, а двадцать один день — это ровно три недели.
   
— Трижды семь — двадцать один! — засмеялся Сеня Бобров. — Так по таблице умножения получается.
   
— Я не знаю, как там у тебя по таблице умножения получается! — обиделся Мишка. — Мы не по таблице считали.
   
— Как же вы считали?
   
— А вот как, — сказал Мишка и начал загибать пальцы. — Третьего числа был первый день, четвертого — второй, пятого — третий…
   
Так он дошёл до пятницы, и у него получился двадцать один день.
   
— Что же это? — говорит Сеня. — По таблице умножения двадцать первый день получается в субботу, а по пальцам — в пятницу. Как-то чудно!
   
— А ну покажи ещё раз, как ты считаешь, — сказал Женя
   
— Вот, — сказал Мишка и снова начал загибать пальцы. — В субботу, третьего, — один день, в воскресенье, четвертого, — два…
   
— Постой, постой! Не правильно! Если ты начал третьего, то третье число не надо считать.
   
— Почему?
   
— Потому что день ещё не прошёл. День прошёл только четвёртого. Значит, ты должен начать счёт с четвёртого числа.
   
Тут мы с Мишкой поняли, в чём дело. Мишка подсчитал по-новому, и оказалось всё верно.
   
— Правильно, — сказал он. — Двадцать первый день наступил вчера.
   
— Значит, всё вышло как надо, — говорю я. — Ведь мы заложили в инкубатор яйца в субботу вечером, и первая наклёвка появилась в субботу вечером, то есть вчера. Как раз двадцать один день прошёл.
   
— Видишь, какое несчастье может произойти, если плохо знаешь арифметику, — сказал Ваня Ложкин. Все засмеялись, а Мишка сказал:
   
— Из-за этой ошибки мы столько мучений перенесли! Если б мы не ошиблись, никто бы не мучился.
  
  
   
    
День рождения
   
   
К концу дня у нас в грелке сидело уже десять цыплят. Последним появился номер пятый. Он упорно не хотел вылезать из яйца, и нам пришлось наполовину обломать скорлупу, чтобы помочь ему выбраться. Если бы мы этого не сделали, то он так и остался бы в скорлупе до скончания веков. Он был помельче остальных птенцов и не такой крепкий — должно быть, оттого, что так долго сидел в яйце.
   
К вечеру в инкубаторе осталось только два яйца. Они сиротливо лежали посреди опустевшей коробки, и на них не появилось даже наклёвок. Мы продолжали нагревать инкубатор и не гасили лампу, но они даже не наклюнулись за ночь. Все новорождённые цыплята прекрасно провели ночь в кастрюле, а наутро мы их выпустили на пол. Все они были жёлтенькие, пушистые и отчаянно пищали. Они моргали своими глазёнками, жмурились от яркого света; одни уже крепко держались на своих маленьких ножках, другие падали, третьи пытались бежать, но тут же спотыкались. Иногда они тыкали клювиками в разные пятнышки на полу и даже в блестящие шляпки гвоздей.
   * * *
   
— Миленькие! Да они есть хотят! — воскликнул Мишка. Мы поскорее сварили вкрутую яйцо, нарезали его мелко и насыпали цыплятам. Но цыплята не догадывались, что яйцо можно есть. Мы давали им по кусочку яйца и говорили:
   
— Ешьте, глупые!
   
Но цыплята даже не смотрели на корм. В это время на кухню пришла Мишкина мама.
   
— Мама, они не хотят есть яйцо! — пожаловался Мишка.
   
— А ты поучи их.
   
— Как же их учить? Мы говорим им, а они не слушаются.
   
— Да разве так цыплят учат? Ты постучи по полу пальцем.
   
Мишка присел возле цыплят и стал стучать пальцем по полу там, где был насыпан корм. Цыплята увидели, что палец как будто клюёт на полу корм, и тоже стали клевать. Через минуту от яйца не осталось ни крошки. Тогда мы поставили им блюдечко с водой, и цыплята принялись пить воду. Их этому не нужно было даже учить. Потом они сбились на полу кучкой и прижались друг к дружке. Мы посадили их обратно в кастрюлю, чтобы им было теплее.
   
В этот день, как только Марья Петровна пришла в класс, все ребята бросились к ней навстречу и стали рассказывать, что у нас уже есть цыплята. Марья Петровна очень удивилась и обрадовалась.
   
— Значит, вас можно поздравить с днем рождения цыплят? — сказала она.
   
Все засмеялись, а Витя Смирнов сказал:
   
— А мы даже не отпраздновали день рождения цыплят! Давайте сегодня отпразднуем. Все обрадовались и закричали:
   
— Давайте, давайте! Марья Петровна, а вы придёте на день рождения к нам?
   
— Приду, — улыбнулась Марья Петровна. — И подарок цыплятам принесу.
   
— Мы тоже принесем подарки! — кричали ребята. Вернувшись из школы, мы с Мишкой с нетерпением ждали гостей. Нас очень интересовал вопрос: какие будут подарки? Первым явился Сеня Бобров с букетом цветов.
   
— Что это? — сказал Мишка, — Ты зачем цветы притащил?
   
— А подарок!
   
— Зачем же цыплятам такой подарок? Что они, есть будут эти цветы?
   
— Зачем есть? Будут смотреть и нюхать.
   
— Вот ещё выдумал! Цветов они не видели, что ли!
   
— Конечно, не видели. Давай-ка банку с водой. Увидишь, как хорошо будет.
   
Мы налили в банку воды и поставили цветы в воду. Вслед за Сеней явились Серёжа и Вадик. Они оба принесли по букету подснежников.
   
— Что это вы все сговорились приносить цветы? — насупился Мишка.
   
— А тебе что, наши подарки не нравятся? — обиделся Вадик — Знаешь, дареному коню в зубы не смотрят.
   
Мы поставили и эти цветы в воду.
   
Пришёл Ваня Ложкин и принёс полкило крупы овсянки. Мишка посмотрел и покачал головой:
   
— Уж не знаю, будут ли они такую овсянку есть.
   
— А ты попробуй, — говорит Ваня.
   
— Нет, мы лучше подождём и спросим Марью Петровну.
   
Тут пришла Марья Петровна.
   
В руках у неё было что-то завёрнутое в газету. Она развернула, и это оказалась бутылка. В бутылке было что-то белое.
   
— Молоко! — закричал Мишка. — А мы и не догадались цыплятам молока дать!
   
— Это не молоко, а простокваша, — сказала Марья Петровна. — В первые дни цыплятам нужно вдоволь простокваши давать. Они её очень любят.
   
Мы выпустили цыплят из грелки, принесли блюдечко и налили в него простокваши. Цыплята принялись есть простоквашу.
   
— Вот это настоящий подарок цыплятам! — радовался Мишка. — Надо знать, что цыплятам дарить.
   
Продолжали прибывать новые «гости». Пришли Витя и Женя и принесли пшена. Вслед за ними прибежал Лёша Курочкин с детской погремушкой в руках и закричал.
   
— Вот, не знал, что купить новорождённым! Иду по улице, смотрю — в киоске продаются детские погремушки. Ну, я и купил погремушку им.
   
— Додумался! — проворчал Мишка. — Кто же дарит цыплятам погремушки?
   
— Откуда же я знаю, что цыплятам дарить? Может быть, им погремушка понравится.
   
Он подскочил к цыплятам и начал над ними греметь погремушкой. Цыплята перестали есть простоквашу и начали задирать кверху головы.
   
— Смотрите! — кричал радостно Лёша. — Им погремушка нравится!
   
Все засмеялись. Мишка сказал:
   
— Ну ладно, не мешай им есть.
   
Я спросил Марью Петровну, можно ли кормить цыплят овсянкой. Марья Петровна сказала, что кормить цыплят можно всякой крупой, но только варёной.
   
— А как варить крупу? — спросил Мишка.
   
— Ну, сварите просто кашу.
   
Мы с Мишкой хотели уже начать варить кашу, но тут пришёл ещё один «гость» — Костя Девяткин.
   
— А подарок принёс? — спросили его ребята.
   
— Подарок вот, — сказал Костя и вытащил из кармана два пирога.
   
— Вот так придумал! — засмеялись ребята.
   
— Ну, на день рождения всегда ведь бывают пироги, — оправдывался Костя.
   
— А с чем пироги? — спросил подозрительно Мишка.
   
— С кашей
   
— С кашей?.. — закричал Мишка. — Так чего ж ты молчишь?
   
Он выхватил у Кости из рук пироги и стал выковыривать из них кашу.
   
— Постой! — сказал Костя. — Ведь и так видно, что они с кашей. Зачем пироги портить?
   
Но Мишка не слушал. Он выложил кашу на блюдечко и поставил перед цыплятами. Цыплята принялись клевать кашу.
   
Майка увидела, что все приносят подарки цыплятам. Она принесла красную ленточку, разрезала на кусочки и повязала каждому цыплёнку бантик вокруг шеи. Мы расставили вокруг цыплят банки с цветами, и у цыплят получился настоящий праздник. Перед ними в блюдечках стояло угощение: в одном блюдечке каша, в другом простокваша, в третьем чистая, свежая вода, а все цыплята были с красными бантиками — настоящие именинники! Костя хотел ещё угостить их травой, но Марья Петровна сказала, что цыплятам ещё рано давать зелёный корм; с этим лучше потерпеть до завтра.
   
Цыплята наелись, попили свежей водички. Мы сняли с них бантики и посадили обратно в грелку. Марья Петровна посоветовала нам отгородить для цыплят угол на кухне и поставить им чугунок с горячей водой, чтоб они возле него грелись.
   
— А лучше всего отвезти их куда-нибудь в деревню. В закрытом помещении цыплята часто болеют и могут умереть. Им обязательно нужен свежий воздух, — сказала Марья Петровна.
   * * *
   
Мы показали Марье Петровне наш инкубатор, в котором осталось только два яйца.
   
— Из этих яиц, наверно, уже ничего не выйдет, — сказала Марья Петровна. — Но это не беда. У вас и так всё очень хорошо получилось. Вы потрудились на славу!
   
— А мы не одни трудились: с нами ребята работали, — сказал Мишка.
   
— Так и надо, — ответила Марья Петровна. — Будете дружными — никакие трудности вас не испугают.
   
— А я думал, что у нас совсем ничего не получится, так как один раз не уследил за температурой и яйца остыли, — сказал я.
   
— Зародыши могут выдержать довольно длительное охлаждение, — сказала Марья Петровна. — Ведь наседка не сидит всё время на яйцах. Раз в день она сходит с гнезда, для того чтобы покормиться, и яйца остывают. В инкубаторах тоже остужают яйца раз в день, чтобы зародыши развивались, как в природных условиях. Но гораздо опаснее перегреть яйца.
   
— А я один раз перегрел, — говорит Мишка. — Температура поднялась до сорока градусов.
   
— Значит, ты вовремя спохватился, — объяснила Марья Петровна. — Длительный перегрев мог бы погубить зародыши.
   
Вечером мы разбили оба оставшихся яйца. В обоих оказались недоразвившиеся зародыши. Жизнь почему-то остановилась в них, и цыплята умерли не родившись. Может быть, это как раз и случилось от перегрева. Мы потушили лампу, которая горела ровно двадцать три дня. Ртуть в градуснике медленно опустилась вниз. Инкубатор остыл. А у плиты в кастрюле копошилась наша «весёлая семейка» — десять пушистых жёлтеньких цыплят.
  
  
   
    
На волю
   
   
Наша «весёлая семейка» жила очень дружно. Цыплята чувствовали себя спокойно и хорошо, когда были все вместе. Но стоило только какого-нибудь из них унести от остальных, как он начинал тревожно пищать и бегать, стараясь отыскать своих братцев, и успокаивался только тогда, когда находил их.
   * * *
   
Майка уже давно хотела забрать своего цыплёнка, но мы всё не позволяли ей. Наконец она всё-таки не послушалась и унесла его в комнату. Через полчаса она принесла его обратно и со слезами сказала:
   
— Я не могу больше! Он надрывает мне душу писком. Я думала, он привыкнет и не будет пищать, а он всё пищит, да так жалобно!
   
Она пустила цыплёнка на пол, и он со всех ног бросился к остальным цыплятам, которые держались стайкой и не отходили далеко друг от друга.
   
Мы отгородили на кухне угол. В углу постелили клеёнку и поставили на неё чугунок с тёплой водой. Сверху мы накрыли чугунок подушкой, чтоб вода не остывала слишком быстро. Цыплята забирались под подушку и сидели вокруг чугунка, как вокруг курицы. Этот чугунок на самом деле заменял им мать — курицу.
   
Иногда мы выносили цыплят во двор, но там нам трудно было следить за ними: то собака появится, то кошка — со всех сторон грозила какая-нибудь беда. Цыплятам чаще всего приходилось сидеть дома, и мы очень боялись, что им не хватает свежего воздуха. Особенно нас беспокоил один цыплёнок. Он был помельче остальных, и характер у него был какой-то задумчивый. Он мало бегал, часто сидел совсем молча и мало ел. Это был номер пятый, который позже всех вылупился из яйца.
   
— Хорошо бы отвезти наших цыплят в деревню, — сказал Мишка. — Боюсь, как бы они не заболели у нас.
   
Но нам жалко было расставаться с цыплятами, и мы со дня на день откладывали поездку.
   
Один раз утром мы с Мишкой пришли кормить цыплят. Цыплята уже узнавали нас и с радостным писком бросались из-под чугунка к нам навстречу. Мы поставили им тарелочку с пшённой кашей. Цыплята принялись клевать корм.
   
Они толкали друг дружку, прыгали через головы. Каждый старался опередить другого, а один даже залез с ногами в тарелку.
   
— А где же номер пятый? — спросил Мишка. Номер пятый обычно толокся позади всех. Его, как самого слабого, цыплята отталкивали, и мы всегда кормили его отдельно. Иногда он и вовсе не хотел есть, а прибегал с остальными цыплятами, чтоб не оставаться одному. Но на этот раз его совсем не было. Мы пересчитали цыплят. Их оказалось девять.
   
— Может быть, он за чугунком спрятался? — сказал я и заглянул за чугунок.
   
Цыплёнок был там. Он лежал на полу, и я сначала подумал, что он просто прилёг отдохнуть. Я протянул руку и взял его. В руке у меня очутилось маленькое холодное тельце. Головка цыплёнка свесилась книзу и безжизненно моталась на тоненькой шейке. Номер пятый был мёртв.
   
— Мы долго смотрели на него и от жалости не могли сказать ни слова.
   
— Это мы виноваты! — сказал наконец Мишка. — Надо было отвезти его в деревню. Он бы окреп там на чистом воздухе.
   
Мы похоронили цыплёнка во дворе под липой, а на другой день собрали всех остальных в корзинку и сказали, что повезем их в деревню. Все ребята пришли провожать цыплят. Майка плакала и целовала на прощание своего цыплёнка. Ей очень хотелось оставить его у себя, но она боялась, что он будет скучать по своим братцам, и поэтому согласилась, чтобы мы отвезли его тоже в деревню.
   
Мы накрыли корзинку тёплым платком и пошли на вокзал. Цыплятам было тепло и уютно. Всю дорогу они сидели тихо и только иногда попискивали, перекликаясь между собой. Пассажиры с любопытством поглядывали на нас и, наверно, догадывались, что у нас в корзинке цыплята.
   * * *
   
— Ну как, птицеводы, опять за яйцами приехали? — засмеялась тётя Наташа, когда увидела нас.
   
— Нет, — сказал Мишка. — Мы привезли вам маленьких цыплят, чтоб они у вас жили.
   
Тётя Наташа заглянула в корзинку:
   
— Батюшки! Где же вы набрали столько цыплят?
   
— Сами вывели в инкубаторе.
   
— Шутите! Наверно, в зоомагазине купили.
   
— Нет, вы ведь сами дали нам яиц месяц назад. А теперь эти вот яйца вернулись к вам в живом виде.
   
— Чудеса! — воскликнула тётя Наташа. — Вы, наверно, какими-нибудь животноводами будете, когда вырастете.
   
— Не знаю, — ответил Мишка.
   
— А вам не жалко расставаться с цыплятами?
   
— Жалко, — ответил Мишка. — Да вы ведь знаете: в городе им не житьё. Здесь у вас воздух свежий и чистый, и им будет здесь хорошо, а там им даже побегать негде. У вас они вырастут, и получатся из них настоящие куры и петухи. Куры будут нести вам яйца, а петухи будут петь песни. А у нас уже один цыплёнок умер, и мы похоронили его под липой.
   
— Ах вы мои бедные! — сказала тётя Наташа и обняла нас с Мишкой. — Ну ничего, ничего! Один цыплёнок умер, что ж делать? Зато остальные будут жить.
   
Мы выпустили цыплят из корзины и долго смотрели, как они резвились на солнышке. Тётя Наташа сказала, что у неё заклохтала курица, и мы с Мишкой побежали в сарай посмотреть на наседку. Она сидела в лукошке, из которого торчало во все стороны сено. Курица строго глядела на нас, будто боялась, что мы отнимем у неё яйца.
   
— Вот и будут нашим цыплятам товарищи, — сказал Мишка. — Вместе им веселее будет.
   
Весь день мы провели с Мишкой в деревне. Ходили в лес, на реку, в поле. Когда мы приезжали в прошлый раз, на полях ещё ничего не росло, потому что это было совсем ранней весной. Только тракторы трещали вокруг и пахали чёрную землю. А теперь вся земля покрылась зелёными всходами: куда ни глянешь — до самого горизонта тянется зелёный ковёр.
   
А в лесу — вот где было раздолье! В траве копошились мурашки, букашки, в воздухе порхали бабочки, со всех сторон доносились голоса птичек. Так было хорошо, что не хотелось уезжать домой! Мы с Мишкой решили приехать сюда летом, построить на берегу реки шалаш и жить в нём, как Робинзон.
   
Наконец мы вернулись к тёте Наташе и стали прощаться с ней. Тётя Наташа дала нам на дорогу по куску пирога и сказала, чтоб мы приезжали к ней жить на каникулы. Мы вышли во двор и в последний раз посмотрели на наших цыплят. Они уже совсем привыкли к новому месту и бегали среди кустов и деревьев, наполняя воздух радостным писком. Они по-прежнему держались дружной стайкой и пищали, должно быть, для того, чтобы тот, кто заблудился среди травы, мог найти остальных по писку.
   
— Ну, прощай, наша весёлая семейка! — сказал Мишка цыплятам. — Дышите тут воздухом, грейтесь на солнышке, закаляйте свои организмы, набирайтесь побольше сил. Живите между собой дружно, как и до сих пор жили. Помните, что вы все братья — дети одной матери… то есть тьфу! — дети одного инкубатора, в котором все вы лежали рядышком, когда были ещё обыкновенными, простыми яйцами и ещё не умели ни бегать, ни говорить… то есть тьфу! — ни пищать… И нас тоже не забывайте, потому что это мы сделали инкубатор и, значит, это мы дали вам жизнь, которая такая хорошая и прекрасная…