1 2 3 4 5 6 7 
   
— Ты думаешь о другой женщине?
   
— Не волнуйся, это просто образ. Образ леди с серыми глазами.
   
— Где ты познакомился с ней? — злобно вскричала Мирель.
   
Дерек Кеттеринг ответил ей ироническим смехом:
   
— Я наскочил на леди в коридоре отеля «Савой».
   
— Да? И что же она сказала?
   
— Насколько я помню, я сказал: «Прошу прощения», а она ответила: «Ничего страшного» — или что-то в этом роде.
   
— И что дальше? — допытывалась танцовщица.
   
— А дальше ничего. Этим все и кончилось. — Кеттеринг пожал плечами.
   
— Я ни слова не поняла из того, что ты сказал, — объявила Мирель.
   
— Образ леди с серыми глазами, — пробормотал Дерек невольно. — Не хотел бы я встретиться с ней снова.
   
— Почему?
   
— Она может принести мне несчастье. Как все женщины.
   
Мирель выскользнула из подушек и, подойдя к нему, положила длинные, как змеи, руки ему на плечи.
   
— Глупенький! — заговорила она. — Какой ты глупенький, Дерек! Ты beau garcon, и я привязана к тебе, но я не создана для бедности, нет, решительно, я не создана для бедности. Теперь выслушай меня: все просто, ты должен помириться с женой.
   
— Боюсь, это уже неактуально, — сухо промолвил Дерек.
   
— Что ты говоришь? Не понимаю.
   
— Ван Алдин, моя дорогая, не отступится. Он такой человек, который что задумал, то и сделал.
   
— Я о нем слышала, — кивнула танцовщица. — Он очень богат, не так ли? Чуть ли не самый богатый человек Америки! Несколько дней назад в Париже он купил самый прекрасный рубин в мире. Он называется Огненное сердце.
   
Кеттеринг молчал. Мирель мечтательно продолжила:
   
— Это восхитительный камень, который должен принадлежать такой женщине, как я. Я люблю камни, Дерек, я понимаю, о чем они говорят. Ах, иметь бы Огненное сердце!
   
Она издала легкий вздох, а затем снова стала практичной.
   
— Ты ничего в этом не понимаешь, Дерек, ты всего лишь мужчина. Наверное, Ван Алдин подарит рубины дочери. Она — его единственный ребенок?
   
— Да.
   
— Значит, когда он умрет, все его богатства унаследует она? Она будет богатой женщиной.
   
— Она и так богатая женщина, — сухо ответил Дерек. — Он подарил ей несколько миллионов на свадьбу!
   
— Несколько миллионов! Это великолепно! А если она вдруг умрет? Все это получишь ты?
   
— На сегодняшний день да, — тихо ответил Дерек. — Насколько мне известно, она не писала завещания.
   
— Mon Dieu![5] — воскликнула танцовщица. — Значит, если она умрет, все проблемы решатся сами собой.
   
Наступила минутная пауза, затем Дерек неестественно рассмеялся.
   
— Мне всегда нравился твой практический ум, Мирель, но боюсь: того, чего ты желаешь, не будет. Моя жена совершенно здорова.
   
— Eh bien![6] Бывают же несчастные случаи!
   
Он сердито посмотрел на нее.
   
Она продолжала:
   
— Но ты прав, mon ami, мы не должны полагаться на случай. Послушай, мой милый, ведь вокруг вашего развода поднимется шум. Твою жену это не пугает?
   
— А если нет?
   
Глаза танцовщицы сузились.
   
— Думаю, что испугает, мой друг. Она из тех, кто не любит огласки. Есть пара историй… Вряд ли ей захочется, чтобы ее друзья узнали о них из газет.
   
— Что ты имеешь в виду? — раздраженно спросил Дерек.
   
Мирель засмеялась, откинув голову.
   
— Parbleu![7] Я имею в виду джентльмена, который называет себя графом де ла Роше. Я знаю о нем все. Не забывай, что я парижанка. Он был ее любовником до вашей женитьбы, не так ли?
   
Кеттеринг рассерженно схватил ее за плечи.
   
— Это дьявольская ложь! Будь добра, запомни, что в конце концов она моя жена.
   
Мирель немного смутилась.
   
— Вы, англичане, странные, — произнесла она. — Однако, может, ты и прав. Американцы такие холодные, не так ли? Но все же позволь мне утверждать, mon ami, что она любила его до того, как вышла замуж за тебя. Ее отец послал графа подальше. И маленькая мадемуазель, бедняжка, пролила столько слез! Но она послушалась. Ты должен знать, Дерек, как знаю это я, что теперь началась другая история. Они видятся почти каждый день, и четырнадцатого она едет в Париж, где он будет ее ждать.
   
— Откуда ты все это знаешь? — возмутился Кеттеринг.
   
— Я? У меня в Париже друзья, мой дорогой Дерек, которые хорошо знают графа. Она говорит, что едет на Ривьеру, на самом же деле граф ждет ее в Париже — и кто знает! Да, да, поверь моему слову, они обо всем договорились.
   
Дерек Кеттеринг застыл.
   
— Смотри же, — продолжала танцовщица, — если у тебя есть голова на плечах, твоя жена у тебя в руках. Ты можешь причинить ей большие неприятности.
   
— Ради Бога, успокойся, — воскликнул Кеттеринг, — закрой свой гнусный ротик!
   
Мирель, смеясь, снова опустилась на диван. Кеттеринг схватил пальто и шляпу и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью. А танцовщица осталась сидеть на диване, тихонько посмеиваясь про себя. Она была довольна собой.
  
  
   
    
Глава 7. Письма
   
   
«Миссис Сэмюэль Харфилд приветствует мисс Грей и настаивает на том, что мисс Грей не может в данных обстоятельствах…»
   
   
Миссис Харфилд остановилась, ибо принадлежала к типу людей, с трудом выражающих свои мысли на бумаге. После минутного размышления она начала сначала.
   
   
«Дорогая мисс Грей, до нас дошли слухи о том, что Вы выполнили свой долг, ухаживая за моей кузиной Эммой (чья смерть была большим ударом для нас), и я не могу не чувствовать…»
   
   
Миссис Харфилд снова остановилась. И снова письмо было смято и брошено в корзину для бумаг.
   
И только после четвертой попытки письмо было наконец написано и запечатано. Адрес на конверте гласил: «Катарин Грей, Литтл Крэмптон, Сент Мэри Мед, Кент». На другое утро письмо лежало на столе адресата вместе с письмом в голубом конверте, выглядевшем более презентабельно.
   
Вначале Катарин Грей распечатала письмо миссис Харфилд и прочитала следующее:
   
   
«Дорогая мисс Грей. Мой муж и я желаем выразить Вам нашу благодарность за помощь, которую Вы оказывали нашей бедной кузине Эмме. Ее смерть была большим ударом для нас, хотя мы давно не виделись.
   
Я поняла, что ее последнее завещание носит своеобразный характер и не может быть воспринято серьезно ни одним из судов. Не сомневаюсь, что при Вашем благородстве Вы уже поняли это. Будет лучше, если этот вопрос мы разрешим частным образом — так считает мой муж. Мы будем рады дать Вам рекомендательные письма и надеемся также, что Вы примете небольшой подарок. Доверьтесь мне, дорогая мисс Грей.
   
Искренне Ваша, Мэри Энн Харфилд».
   
   
Катарин Грей прочитала письмо, улыбнулась и еще раз перечитала его. На ее лице, когда она наконец отложила его в сторону, появилось насмешливое выражение. Затем она взялась за второе письмо.
   
Улыбка сошла с ее лица. Трудно было догадаться, о чем она думала.
   
Катарин Грей было тридцать три, Она родилась в хорошей семье, но отец ее разорился, и с юных лет Катарин пришлось работать. Ей было ровно двадцать три, когда она стала компаньонкой старой миссис Харфилд.
   
Все знали, что миссис Харфилд была трудным человеком. Компаньонки появлялись и исчезали со скоростью ветра. Они приходили, полные надежд, и уходили обычно в слезах. Однако с того момента, как в Литтл Крэмптон десять лет назад появилась Катарин Грей, здесь воцарился мир. Никто не знал, как это случилось. Обаяние, говорили люди, это врожденное, а не приобретенное качество. Катарин Грей родилась для того, чтобы успокаивать старых капризных леди, собак и маленьких мальчиков, и делала она это очень естественно.
   
В двадцать три Катарин Грей была уравновешенной девушкой с красивыми глазами. В тридцать три она была уравновешенной женщиной с теми же самыми глазами, сияющими, открытыми миру и выражающими полное его приятие. Кроме того, у нее было прекрасное врожденное чувство юмора.
   
Она все еще сидела за столом, глядя перед собой, когда раздался звонок, сопровождаемый энергичным стуком в дверь. В следующий момент появилась маленькая служанка и радостно доложила:
   
— Доктор Харрисон.
   
Большой, средних лет доктор вошел в комнату так стремительно, что сразу было понятно: это именно он стучал в дверь.
   
— Доброе утро, мисс Грей!
   
— Доброе утро, мистер Харрисон!
   
— Я пришел рано. — начал доктор, — боялся, что вы получите письмо от кузины Харфилд. Миссис Сэмюэль, как она сама себя называет, очень вредная особа.
   
Катарин молча протянула доктору письмо. Она не удивилась, увидев, как сдвигались его брови, пока он читал его.
   
— Отвратительное чудовище, — произнес он. — Не волнуйтесь, дорогая. Это все — вода в ступе. Миссис Харфилд была так же разумна, как вы и я, и никто не посмеет утверждать обратное. Они ничего не могут предъявить, и они это понимают. Все разговоры насчет суда — блеф. Поэтому они и намекают, что все надо решить конфиденциально. Но, моя дорогая, не разрешайте им провести себя. Не вбивайте себе в голову, что ваш долг — поделиться с ними, и не будьте слишком щепетильной.
   
— Боюсь, мне это не грозит, — сказала Катарин. — Эти люди — дальние родственники мужа миссис Харфилд, и они ни разу не навестили ее и не писали ей.
   
— Вы чувствительная женщина, — сказал доктор. — Я знаю как никто другой, что последние десять лет вам было нелегко. Вы скрасили жизнь старой леди и заслужили за это небольшое вознаграждение.
   
Катарин задумчиво улыбнулась.
   
— Да… А сколько это, доктор?
   
— Думаю, что-то около пяти тысяч в год.
   
— Я тоже так думала. — Катарин кивнула. — Теперь прочитайте это.
   
Она протянула ему письмо в длинном голубом конверте. Читая его, доктор все больше и больше удивлялся.
   
— Невероятно, — бормотал он, — невероятно!.. Она была одним из главных пайщиков в Мортаулд. Уже сорок лет назад могла тратить восемь — десять тысяч в год. Но, насколько мне известно, никогда не тратила больше четырех. Она всегда была очень экономной. Я не переставал удивляться тому, что она считает каждый пенни. Однако это принесло свои плоды. Моя дорогая, вы становитесь очень богатой женщиной.
   
Катарин Грей кивнула.
   
— Да, — согласилась она равнодушно, как сторонний наблюдатель.
   
— Ну хорошо. — Доктор уже собрался уходить. — Поздравляю вас. Забудьте об этом дурацком письме. — Он показал на письмо миссис Харфилд.
   
— На самом деле это не дурацкое письмо, — спокойно возразила мисс Грей. — Я считаю вполне естественным, что она его написала.
   
— Вы меня удивляете, — произнес доктор.
   
— Почему?
   
— Потому что находите естественными некоторые вещи.
   
Катарин Грей рассмеялась.
   
Доктор Харрисон во время обеда сообщил жене грандиозную новость. Жена очень обрадовалась.
   
— Чудная эта миссис Харфилд со своими деньгами. Но я так рада, что она все оставила Катарин Грей. Эта девушка — святая.
   
— Я иначе представлял себе святых, — возразил доктор. — Катарин Грей слишком человек, чтобы быть святой.
   
— Она святая, но с чувством юмора, — подмигнула жена. — Мне кажется, ты даже не замечаешь, что она красива.
   
— Катарин Грей? — Доктор был искренне удивлен. — У нее очень красивые глаза, вот и все.
   
— Ох уж эти мужчины! — воскликнула жена. — Слепые как кроты. У Катарин есть все, чтобы быть красивой. Что ей нужно, так это хорошая одежда, вот и все!
   
— Одежда? А что плохого в ее одежде? Она всегда выглядит очень мило.
   
Миссис Харрисон выразительно взглянула на него.
   
— Ты бы пригласила ее, Поли, — предложил доктор.
   
— Именно это я и собираюсь сделать.
   
— Дорогая, — сказала миссис Харрисон, пожимая Катарин руку, — я так рада, как и все в деревне.
   
— Как мило, что вы пригласили меня! Я как раз хотела расспросить о Джонни.
   
— О, Джонни! Ну так вот…
   
Джонни был младшим сыном миссис Харрисон. Она начала рассказывать длинную историю про аденоиды и тонзиллит Джонни. Катарин сочувственно слушала.
   
Привычки умирают с трудом. Слушать — вот что было основным ее занятием последние десять лет. «Моя дорогая, не помню, рассказывала ли я тебе о том бале в Портсмуте? Когда меня пригласил лорд Чарлз?»
   
И Катарин очень ласково и спокойно отвечала: «Может быть, рассказывали, миссис Харфилд, но я все забыла. Не могли бы вы рассказать снова?»
   
И старая леди начинала свой бесконечный рассказ, дополняя и исправляя уже сказанное, прерываясь, припоминая детали… А Катарин одной половиной сознания слушала, механически вставляя нужные слова, а второй — думала о своем.
   
Теперь точно так же она слушала миссис Харрисон.
   
Через полтора часа миссис Харрисон резко оборвала себя.
   
— Что это я, все о себе да о себе! — воскликнула она. — А ведь я собиралась поговорить о ваших планах.
   
— Я еще не знаю, что буду делать.
   
— Дорогая, но вы же, надеюсь, не намерены оставаться здесь?
   
Катарин улыбнулась тому ужасу, с каким это было произнесено.
   
— Мне кажется, я бы попутешествовала. Вы ведь знаете, что я нигде не была.
   
— Конечно. Должно быть, вам приходилось скучать а последние годы?
   
— Не знаю, — ответила Катарин. — У меня было много свободы.
   
Она поймала недоверчивый взгляд своей собеседницы и продолжила:
   
— Наверное это звучит неубедительно, Конечно, физической свободы у меня не было…
   
— Разумеется, — согласилась миссис Харрисон, вспомнив, что у Катарин не было даже выходных.
   
— Но физическая несвобода дает много свободы духовной, свободы думать. А я предпочитаю духовную свободу.
   
— Мне это непонятно. — Миссис Харрисон покачала головой.
   
— О, на моем месте вы бы это поняли. Но я чувствую, что нужны перемены. Я хочу, чтобы что-нибудь случилось. Не со мной, не это я имею в виду. Но я хочу быть в гуще событий, настоящих событий, пусть даже только наблюдателем. Вы же знаете, что в Сент Мэри Мед ничего не случается.
   
— Действительно, — с сожалением признала миссис Харрисон.
   
— Вначале я поеду в Лондон. Все равно мне необходимо увидеть адвокатов. Потом, наверно, отправлюсь за границу.
   
— Чудесно!
   
— Но, конечно, прежде всего…
   
— Что?
   
— Я должна приобрести одежду.
   
— Именно это я сказала Артуру сегодня утром, — воскликнула миссис Харрисон. — Знаете, Катарин, вы могли бы быть красавицей, если бы захотели.
   
Мисс Грей тихо засмеялась.
   
— Не думаю, что из меня можно сделать красавицу, — искренне сказала она. — Но приличная одежда мне и правда нужна. Боюсь, я слишком много говорю о себе.
   
Миссис Харрисон пристально посмотрела на нее.
   
— Должно быть, это совершенно необычно для вас, — вежливо заметила она.
   
Перед отъездом Катарин пошла попрощаться со старой мисс Винер. Мисс Винер была на два года старше миссис Харфилд и гордилась тем, что пережила свою подругу.
   
— Вы и представить себе не могли, что я переживу Джейн Харфилд, не так ли? — торжествующе сказала она. — Мы ведь учились в одной школе. И вот ее нет, а я живу. Кто бы мог подумать?
   
— Вы всегда едите черный хлеб на ужин, не так ли? — механически проговорила Катарин.
   
— Удивительно, что ты помнишь об этом, дорогая. Да, если бы Джейн ела черный хлеб каждый вечер, она была бы жива до сих пор.
   
Старая леди замолчала, победно качая головой, затем вдруг вспомнила:
   
— Я слышала, ты получила много денег? Хорошо, хорошо. Береги их. Ты собираешься ехать в Лондон, чтобы развлечься? Не думаю, что ты выйдешь замуж, ты не из таких, моя дорогая. Ты не из тех, кто завлекает мужчин. Сколько тебе лет?
   
— Тридцать три.
   
— Ну что ж, — задумчиво проговорила мисс Винер. — Это не так плохо. Ты, конечно, утратила очарование молодости.
   
— Боюсь, что да, — с готовностью согласилась Катарин.
   
— Ты — очень милая девушка. — ласково сказала мисс Винер. — Уверена: большинство мужчин ошибаются, выбирая в жены вертушек, а не таких, как ты, Женятся на тех, кто только и знает что выставлять свои ноги, забывая приличия и Божьи заповеди. До свидания, моя дорогая, надеюсь, ты хорошо проведешь время, но жизнь редко соответствует тому, что мы о ней воображаем.
   
Выслушав такое напутствие, Катарин пошла готовиться к отъезду. Половина деревни пришла на станцию, включая служанку Алису, которая не скрывала слез.
   
— Таких, как она, больше нет, — сказала Алиса, когда поезд тронулся. — Я помню, когда мой Чарли вернулся с девушкой из Дери, никто не был добрее ко мне, чем мисс Грей, и она всегда понимала, когда видела пыль или мусор, что я не могу делать все сразу. Но для нее я бы могла. Я называю ее настоящей леди, вот как!
   
Так Катарин покинула Сент Мэри Мед.
  
  
   
    
Глава 8. И еще одно письмо
   
   
— Хорошо, хорошо, — сказала леди Темплин, отложив «Дейли мейл» и устремив взгляд на синюю гладь Средиземного моря.
   
Ветви золотой мимозы, трепещущие над ее головой, образовали эффектную раму для очаровательной картины: золотоволосая и голубоглазая леди почти в неглиже. Правда, в золотых волосах было нечто искусственное, как и в бело-розовой коже, однако голубые глаза были естественными, и в свои сорок четыре леди Темплин оставалась красивой и очаровательной. Правда, в тот момент она не заботилась о том, как выглядит. Она была погружена в более серьезные материи.
   
Леди Темплин хорошо знали на Ривьере, известны были и ее приемы на вилле «Маргарита». Она была женщиной с богатым жизненным опытом: первый раз она вышла замуж случайно и не любила вспоминать об этом; ее второй муж был благоразумен и умер с похвальной оперативностью, оставив вдове пуговичную фабрику, приносившую неплохой доход; за ним последовал виконт Темплин, который ввел Розали в те круги, о которых она всегда мечтала. Выходя замуж в четвертый раз, она сохранила титул. На сей раз она вышла замуж просто ради удовольствия: мистеру Чарлзу Эвансу, красивому молодому человеку с прекрасными манерами, любовью к спорту и пристрастием к благам мира сего, было двадцать семь. Своих денег он не имел.
   
Леди Темплин в общем была довольна своей жизнью, но время от времени у нее возникали финансовые проблемы. Пуговичный фабрикант оставил своей вдове приличное состояние, но, как любила повторять леди Темплин, то одно, то другое (одно — это потери во время войны, другое — экстравагантность лорда Темплина). Жила она в достатке. Но жить просто в достатке — это не соответствовало темпераменту Розали Темплин.
   
Итак, в это январское утро ее голубые глаза широко раскрылись, когда, пробегая взглядом колонку новостей, она наткнулась на короткое сообщение и произнесла слово «хорошо». Единственным человеком, в тот момент находившимся на балконе, была ее дочь, Ленокс Темплин. Такая дочь, как Ленокс, была сущим наказанием для леди Темплин. Никакого такта, выглядит старше своих лет и отличается слишком мрачным юмором.
   
— Дорогая, — воскликнула леди Темплин, — это фантастика!
   
— Что именно?
   
Леди Темплин указала на «Дейли мейл» и ткнула пальцем в заметку, вызвавшую ее интерес.
   
Ленокс прочитала равнодушно и вернула газету.
   
— Ну и что? — спросила она. — Такое случается чуть ли не каждый день. Скучные старухи всегда умирают в деревнях и оставляют миллионные состояния своим бедным компаньонкам.
   
— Да, дорогая, знаю, — ответила мать. — И более того, наверняка состояние не так огромно, как об этом пишут. Но даже если оно равно только половине…
   
— Ну ладно! — воскликнула Ленокс. — Это же не нам оставили.
   
— Не совсем, дорогая, — сказала леди Темплин. — Эта девушка, эта Катарин Грей, моя кузина: она из ворчестерских Греев. Моя единственная кузина! Фантастика!
   
— А-га… — протянула Ленокс.
   
— И я очень удивлена… — начала мать.
   
— Тому, что оставили не нам, — закончила Ленокс с улыбкой, которую ее мать никогда не понимала.
   
— О, дорогая! — воскликнула мать укоризненно. — Удивляюсь, — леди Темплин артистически сдвинула брови, — неужели… О, доброе утро, Шабби, дорогой, ты идешь играть в теннис? Как мило!
   
Шабби, которому были адресованы эти слова, любезно улыбнулся, поощрительно проговорил: «Ты превосходно выглядишь в этом персиковом одеянии» — и пританцовывая, стал спускаться по ступенькам.
   
— Дорогая вещь, — заметила леди Темплин, глядя на удалявшегося мужа. — Подожди, о чем я говорила? Ах да, я удивляюсь…
   
— Ради Бога, перестань твердить одно и то же.
   
— Хорошо, милая! Я полагаю, будет чудесно, если я приглашу дорогую Катарин сюда. Естественно, она никогда не была в обществе, и для нее же будет лучше, если она выйдет в свет через своих людей. Это хорошо для нее и хорошо для нас.
   
— И как много ты надеешься сорвать с нее? — спросила Ленокс.
   
Мать с упреком посмотрела на нее и пробормотала:
   
— Мы могли бы прийти к соглашению, конечно. А то ведь то одно, то другое. Война, твой бедный отец…
   
— И теперь Шабби, — сказала Ленокс. — Дорогая игрушка!
   
— Она была милой девушкой, насколько я помню, — проговорила леди Темплин, продолжая думать о своем. — Спокойная, никогда не выпячивала себя, некрасивая, за мужчинами не охотилась.
   
— Значит, Шабби ничего не грозит? — спросила Ленокс. Леди Темплин с возмущением посмотрела на нее.
   
— Шабби никогда не станет… — начала она.
   
— Конечно, — подтвердила Ленокс, — я и не думаю, что он станет. Он слишком хорошо знает, чей хлеб с маслом ест.
   
— Дорогая, ты всегда так странно рассуждаешь…
   
— Сожалею, — отозвалась Ленокс.
   
— Я сейчас же напишу дорогой Катарин. И напомню ей милые старые дни в Эджворсе.
   
Леди Темплин пошла в дом. Глаза ее горели решимостью.
   
В отличие от миссис Сэмюэль Харфилд, она легко писала письма. Без передышки исписав четыре страницы и перечитав, она нашла, что все в порядке.
   
Катарин получила письмо утром по приезде в Лондон. Умела ли она читать между строк, это неважно. Она засунула письмо в сумочку и направилась к адвокату миссис Харфилд.
   
Контора находилась в старомодном Линкольн Инн Филдс, и Катарин предстала перед вежливым пожилым господином с голубыми глазами и отеческими манерами.
   
Они обсуждали завещание миссис Харфилд и связанные с ним проблемы минут двадцать, затем Катарин подала адвокату письмо миссис Сэмюэль.
   
— Я решила, будет лучше, если я покажу вам это, — сказала она, — хотя это, конечно, очень глупо.
   
Он прочитал письмо с насмешливой улыбкой.
   
— Это довольно подло, мисс Грей! Вряд ли надо говорить, что эти люди не имеют права на поместье и деньги и, если они вздумают судиться, ни один суд не примет их прошения.
   
— Я тоже так считаю.
   
— Человеческая натура не всегда мудра. На месте миссис Сэмюэль Харфилд я бы лучше воззвал к вашей доброте.
   
— Об этом я и хотела попросить вас. Я бы хотела, чтобы определенная сумма досталась этим людям.
   
— Завещание не обязывает вас…
   
— Знаю.
   
— И потом, они могут понять это прямо в противоположном смысле. Они наверняка решат, что вы хотите откупиться от них, боясь процесса.
   
Катарин покачала головой:
   
— Знаю, что вы правы. Но все равно хочу это сделать.
   
— Они получат деньги, и станут вытягивать из вас еще и еще.
   
— Пусть, — сказала Катарин. — Пусть, если им так хочется. Каждый развлекается как может. В конце концов они были единственными родственниками миссис Харфилд, и, хотя они относились к ней как к бедной родственнице и не уделяли ей никакого внимания, когда она была жива, мне кажется, будет несправедливо, если они вообще ничего не получат.
   
Она настояла на своем, хотя адвокат был против, а потом, идя по лондонским улицам, с удовольствием думала, что теперь может тратить деньги свободно и делать все, что хочет. Первым ее действием стало посещение известного модельера. Стройная пожилая француженка, — больше похожая на невыспавшуюся герцогиню, приняла ее, и Катарин сказала с определенной долей naivete:[8]
   
— Я бы попросила вас заняться мной. Всю жизнь я была очень бедна и ничего не понимаю в одежде, но теперь у меня есть деньги и я хочу выглядеть прилично.
   
Француженка была очарована. У нее был артистический темперамент, омраченный в то утро ранним визитом аргентинской «мясной королевы», желающей получить именно те модели, которые соответствовали ее пониманию яркой кричащей красоты. Француженка внимательно оглядела Катарин острым взглядом.
   
— Да, да, это будет чудно. Мадемуазель имеет очень хорошую фигуру, простые линии для нее — самое лучшее. Она tres anglaise.[9] Некоторые обижаются, когда я так говорю, но не мадемуазель. Une belle anglaise[10] — нет более изысканного стиля!
   
Куда девалась невыспавшаяся герцогиня? Она быстро начала отдавать указания.
   
— Клотильда, Вирджиния, скорее, мои малышки, tailleur gris clair и robe de soiree soupir d'automne.[11]
   
Марсель, моя деточка, маленькую цвета мимозы блузку из crepe de Chine.[12]
   
Это было восхитительное утро. Марсель, Клотильда, Вирджиния, шустрые и смешливые, бесшумно сновали вокруг Катарин. Графиня стояла рядом, делая записи в маленькую книжечку.
   
— Превосходный выбор, мадемуазель. У мадемуазель отличный gout.[13] Да, действительно, мадемуазель не сможет выглядеть лучше, чем в этом облегающем костюме, если она, как я предполагаю, собирается на Ривьеру нынешней зимой.
   
— Разрешите мне взглянуть на это вечернее платье еще раз, — сказала Катарин, — на это, из розового муара.
   
Тихо кружа, появилась Вирджиния.
   
— Божественно! — воскликнула Катарин, прикладывая к себе дорогой муар в серых и голубых разводах. — Как это называется?
   
— Soupir d'atomne, да, да, это платье именно для мадемуазель.
   
Что-то в этих словах навеяло на Катарин грусть, она вспомнила их, выйдя из магазина.
   
«Soupir d'automne, это платье именно для мадемуазель». Осень, действительно, это была ее осень. Она не знала весны и лета и никогда уже не узнает их.
   
Что-то ушло безвозвратно. За годы, проведенные в Сект Мэри Мед, жизнь прошла мимо…
   
«Я идиотка, — подумала Катарин. — Я идиотка. Чего я хочу? Три месяца назад я была более счастлива, чем сейчас».
   
Она вынула письмо из сумочки, то письмо, которое получила утром от леди Темплин. Катарин не была глупышкой. Она поняла подтекст этого письма, как понял бы его любой, поняла и причину, по которой леди Темплин неожиданно, после стольких лет молчания, вспомнила о ней. Конечно, из-за корысти, а не ради удовольствия.
   
— Хорошо, а почему бы и нет? Поеду, — решила Катарин. Она спустилась к Пикадилли и вошла в агентство Кука. Мужчина, с которым беседовал клерк, тоже едет на Ривьеру. Она подумала, что все едут туда. Прекрасно, впервые в жизни она будет делать то же, что все.
   
Мужчина отошел, и она встала на его место. Она разговаривала с клерком, но половина ее сознания была поглощена другим. Лицо мужчины показалось ей странно знакомым. Где она его видела? Вдруг она вспомнила. Этим утром в «Савое», у ее номера она столкнулась с ним в коридоре. Странно, дважды в день она встречается с одним и тем же человеком.
   
Она посмотрела через плечо, ощутив непонятное волнение. Мужчина стоял в дверях, глядя на нее.
   
Холодок прошелся по ней, она почувствовала дыхание трагедии…
   
Затем прогнала это ощущение и стала внимательно слушать клерка.
  
  
   
    
Глава 9. Предложение, которое было отвергнуто
   
   
Дерек редко позволял кому-либо портить себе настроение. Присутствие духа было его основной чертой, и он не допускал, чтобы его загоняли более чем в один угол. Даже выйдя от Мирель, он смог снова обрести спокойствие. Оно было ему необходимо. Угол, в котором он оказался сейчас, был намного безысходнее, чем те, в которых он бывал раньше, потому что сейчас он не знал что делать.
   
Он шел, глубоко задумавшись. Различные варианты вспыхивали в его голове. Вообще Дерек был умнее, чем могло показаться. Он видел несколько путей, из которых надо было выбрать один, и он знал какой.
   
Лишь на мгновение ему захотелось не делать этого, но безнадежность положения диктовала безнадежность выбора. Война между Дереком Кеттерингом и Руфусом Ван Алдином могла закончиться только одним исходом…
   
И Дерек проклинал деньги и их могущество. Он шагал по Сент-Джеймс-стрит, через Пикадилли, — в сторону площади. Когда он проходил мимо транспортного агентства Кука, его шаги сами собой замедлились.
   
Озаренный внезапным решением, он решил зайти туда.
   
Дерек махнул головой и резко повернул назад, натолкнувшись на пешеходов, шедших в том же направлении, в каком секунду назад шел и он. Офис был пуст, и он сразу же подошел к клерку.
   
— Я хотел бы поехать в Ниццу на следующей неделе. Это возможно?
   
— Какого числа, сэр?
   
— Четырнадцатого. Какой поезд самый удобный?
   
— Разумеется, Голубой. Вы можете сесть на него в Кале.
   
Дерек кивнул. Все это он и сам прекрасно знал.
   
— Четырнадцатого, — бормотал клерк, — это совсем скоро. Голубой поезд почти всегда заполнен.
   
— Посмотрите, может, что-то осталось, а если нет… — Он замолчал, загадочно усмехнувшись.
   
Клерк исчез на несколько минут.
   
— Все хорошо, сэр. Есть три свободных места. Я оформлю вас на одно из них. Ваше имя?
   
— Паве, — ответил Дерек. Он дал адрес своей квартиры на Джермен-стрит. Клерк кивнул, пожелал Дереку счастливого пути и обратился к следующему клиенту.
   
— Я бы хотела уехать в Ниццу четырнадцатого. Есть билеты на поезд, называемый Голубым?
   
Дерек резко оглянулся. Совпадение. Странное совпадение. Он вспомнил то, что сказал Мирель: «Образ леди с серыми глазами. Не хотел бы я встретиться с ней снова». Но он увидел ее снова, и более того, как и он, она собиралась ехать Голубым поездом в Ниццу, и в тот же самый день. Его охватил трепет. Иногда он бывал суеверным. Он сказал, что эта женщина может принести ему несчастье, полушутя. А быть может, это окажется правдой? На пороге он обернулся и посмотрел на нее. Память не подвела его. Это она.
   
Леди, леди в полном смысле этого слова. Не очень молода, не красавица. Но было нечто — серые глаза, от которых не скроешься. Он понял, что боится этой женщины. В этом чувстве было что-то роковое.
   
Дерек вернулся к себе домой и позвал слугу.
   
— Возьми этот чек, Паве, и сходи в агентство на Пикадилли. Там выписан на твое имя билет. Заплати за него и возвращайся назад.
   
— Хорошо, сэр.
   
Паве ушел.
   
Дерек сел за письменный стол и начал перебирать корреспонденцию. Ничего нового. Счета. Счета большие, маленькие, и все требующие оплаты. Тон их пока вежливый. Но Дерек знал, что скоро этот тон изменится, если… если одна новость станет достоянием гласности.
   
Появился Паве с билетом и с сообщением:
   
— К вам пришел джентльмен, майор Найтон.
   
— Найтон?
   
Дерек выпрямился. Тревога внезапно охватила его.
   
Тихо, почти неслышно, он сказал:
   
— Найтон! Удивительно, каким ветром его занесло!
   
— Могу я его пригласить, сэр?
   
Дерек кивнул.
   
— Очень рад вас видеть, — радушно приветствовал Найтона Дерек.
   
Найтон был напряжен, и проницательный взгляд Дерека тут же уловил это. Секретаря явно тяготило возложенное на него поручение. На приветствие Дерека он ответил почти автоматически.
   
— Ну, — сказал Дерек, — и что же мой уважаемый тесть хочет от меня? Вы же пришли по его поручению, не так ли?
   
Найтон даже не улыбнулся.
   
— Да, — озабоченно сказал он, — я… я бы предпочел, чтобы мистер Ван Алдин выбрал кого-нибудь другого.
   
Поднятые брови Дерека выразили удивление.
   
— Что, так плохо, да? Ничего, у меня не слишком тонкая кожа, выкладывайте, Найтон.
   
Найтон откашлялся.
   
— Ван Алдин послал меня передать вам его предложение.
   
— Предложение? Это уже интересно.
   
— Я могу продолжать?
   
— Пожалуйста. Не обращайте на меня внимания. Я удивлен. Мне кажется, мой дорогой тесть немного поостыл с сегодняшнего утра. А это так не похоже на сильного человека, которого называют финансовым Наполеоном. Значит, он понял, что его позиции не так прочны, как он думал вначале.
   
Найтон вежливо выслушал этот спокойный, насмешливый голос, не выказав никаких эмоций. Он подождал, пока Дерек закончит, а затем произнес спокойно:
   
— Я постараюсь передать его предложение в наиболее приемлемой форме.
   
— Продолжайте, — Найтон смотрел мимо Дерека. Его голос был сух и деловит.
   
— Все довольно просто. Миссис Кеттеринг, как вы знаете, собирается подавать прошение о разводе. Если все пройдет тихо, вы получите сто тысяч в тот день, когда это будет сделано.
   
Дерек, собравшийся закурить, застыл как вкопанный.
   
— Сто тысяч! — повторил он быстро. — Долларов?
   
— Фунтов.
   
Две минуты стояла мертвая тишина. Кеттеринг обдумывал. Сто тысяч фунтов. Это означает, что Мирель сможет продолжить свою беззаботную жизнь.
   
Это означает, что Ван Алдин кое-что знает. Ван Алдин просто так не раскошеливается. Дерек подошел к камину.
   
— А если я откажусь? — спросил он с холодной, насмешливой любезностью.
   
— Уверяю вас, — Найтон сделал выразительный жест, — мне очень не хотелось выполнять это поручение.
   
— Ладно, не огорчайтесь, это не ваша вина. Так что вы ответите на мой вопрос?
   
— Если вы отвергнете это предложение, — ответил Найтон, — мистер Ван Алдин просил передать вам следующее: он разорит вас. Это все.
   
Кеттеринг поднял брови, но внешне сохранил невозмутимость.
   
— Что ж, не сомневаюсь, что он может сделать это. Не мне тягаться с американцем, который сидит на миллионах. Сто тысяч! Если человек способен принять взятку, то тут нечего и думать. А если я скажу, что соглашусь за две сотни тысяч, что тогда?
   
— Я должен передать ваш ответ мистеру Ван Алдину, — ответил Найтон равнодушно. — Так это и есть ваш ответ?
   
— Нет! — сказал Дерек. — Это, конечно, забавно, но нет. Можете отправляться к моему тестю и передать ему, чтобы он сам и все его богатства катились к дьяволу. Ясно?
   
— Абсолютно. — Найтон встал. — Я, я… позволю себе признаться: я рад, что вы, мистер Кеттеринг, ответили именно так.
   
Дерек промолчал. Когда Найтон вышел из комнаты, он некоторое время стоял в задумчивости. Странная улыбка тронула его губы.
   
— Вот значит как, — прошептал он.
  
  
   
    
Глава 10. В Голубом поезде
   
   
— Дад!
   
Миссис Кеттеринг стремительно кинулась к отцу.
   
Нервы ее нынешним утром шалили. Одетая в изысканное длинное норковое манто и маленькую красную шляпку, она шла по многолюдной платформе вокзала «Виктория», погруженная в себя, когда перед ней внезапно появился отец.
   
— Что с тобой, Руфь, что за прыть?
   
— Я не ожидала тебя увидеть. Ты простился со мной прошлой ночью: ведь сегодня утром у тебя совещание!
   
— Так и есть, но ты дороже всех совещаний. Я пришел еще раз взглянуть на тебя перед долгой разлукой.
   
— Это очень мило с твоей стороны, дад. Я бы хотела, чтобы ты тоже поехал со мной.
   
— А если я соглашусь?
   
Это было сказано в шутку. Но он удивился, увидев, как краска прихлынула к щекам дочери. На мгновение ему почти показалось, что ее взгляд стал испуганным.
   
Она засмеялась неуверенно и истерично.
   
— Я было и впрямь подумала, что ты решил ехать.
   
— Ты была бы довольна?
   
— Конечно, — ответила она искренне.
   
— Хорошо, — заметил Ван Алдин, — это хорошо.
   
— На самом деле мы расстаемся ненадолго, дад, — продолжала Руфь, — ты же приедешь через месяц?
   
— Ах! Иногда я мечтаю, чтобы один из парней с Харлей-стрит[14] сказал, что мне нужны свежий воздух и солнце и чтобы я немедленно ехал отдыхать.
   
— Не будь таким лентяем! — воскликнула Руфь. — Через месяц там будет еще лучше, чем сейчас. Ты получишь все, что тебе угодно.
   
— Да, знаю, — вздохнул Ван Алдин, — а сейчас лучше пойдем и найдем твое место.
   
Руфь Кеттеринг внимательно осмотрела поезд. У двери одного из пульмановских вагонов стояла женщина, одетая во все черное, — служанка Руфи. Она посторонилась, давая своей хозяйке пройти.
   
— Я положила ваш саквояж под сидение, мадам, на случай, если вам понадобится одежда. Взять пледы или они вам нужны?
   
— Нет, нет, не нужны, бери и иди на свое место, Мейсон.
   
Ван Алдин вместе с дочерью вошел в пульмановский вагон. Она нашла свое место, и Ван Алдин выложил на столик кипу газет и журналов. Противоположное сидение было уже занято, и американец бросил внимательный взгляд на пассажира. Им оказалась женщина с удивительными серыми глазами и в элегантном дорожном костюме. Ван Алдин еще немного поговорил с Руфью, так, как обычно разговаривают в присутствии постороннего человека.
   
Наконец раздался звонок, и миллионер посмотрел на часы.
   
— Мне пора уходить, дорогая. До свидания. Не тревожься. Я все улажу.
   
— О, папа!
   
Он резко обернулся к дочери. В ее голосе было что-то совершенно ей несвойственное, что заставило Ван Алдина заволноваться. Это что-то было похоже на отчаяние. Она сделала инстинктивное движение в его сторону, но тут же взяла себя в руки.
   
— До встречи через месяц, — сказала она приветливо.
   
Через две минуты поезд тронулся, Руфь сидела неподвижно, кусая губы и пытаясь сдержать слезы. Чувство абсолютного, страшного одиночества внезапно охватило ее. И было сильное искушение спрыгнуть с поезда, пока не поздно. Она, такая хладнокровная, так хорошо собой владеющая, впервые в жизни ощутила себя листом, уносимым ветром. Если бы отец знал, что бы он сказал?
   
Сумасшествие! Да, именно сумасшествие! Впервые в жизни она пошла на поводу у эмоций, делая то, что, она это прекрасно понимала, было глупым безрассудством. Она была истинной дочерью Ван Алдина, чтобы осознать собственную глупость, и достаточно разумной, чтобы оценивать собственные действия. Но она была истинной дочерью Ван Алдина и в другом смысле. В ней была его непреклонность: приняв решение, во что бы то ни стало выполнить его. С колыбели она была очень своевольна, и все обстоятельства жизни только способствовали утверждению этого качества. Сейчас со всей беспощадностью она поняла это. Да, на карту поставлено все. И теперь она должна пройти через это.
   
Она подняла глаза, и ее взгляд встретился со взглядом женщины, сидящей напротив. Неожиданно она подумала, что женщина читает ее мысли. В ее серых глазах она увидела понимание и — да, да! — сострадание.
   
Но это было лишь мимолетным впечатлением. Лица обеих женщин приняли выражение благовоспитанности и покоя. Миссис Кеттеринг взяла журнал, а Катарин Грей стала смотреть в окно на исчезающие улицы и пригородные дома.
   
Руфи было трудно сосредоточиться на журнале.
   
Досадуя на себя, она мысленно представляла, какому множеству опасностей подвергала себя. Какая же она дура! Как все хладнокровные люди, теряющие контроль над собой, она потеряла его полностью. Поздно…
   
Разве поздно? О, если бы кто-нибудь дал ей совет!
   
Раньше она никогда не чувствовала в этом нужды, у нее на все было свое собственное мнение, но теперь…
   
Что случилось с ней? Паника. Да, вот именно, это была паника. Впервые в жизни она, Руфь Кеттеринг, была в полной панике, близкой к безумию.
   
Украдкой она бросила взгляд на соседку. Если бы среди ее знакомых был такой симпатичный и спокойный человек! Именно такой человек был ей нужен сейчас. Но посвящать в свои проблемы незнакомую попутчицу… Руфь улыбнулась про себя. Она снова стала рассматривать журнал. В конце концов надо взять себя в руки. Она сама все решила. Она поступает согласно собственной свободной воле. Что в этом такого? Она сказала себе: «Почему, в самом деле, я не могу быть счастливой?»
   
Время до Дувра пролетело незаметно. Руфь прекрасно переносила морскую качку, но не любила холод, и поэтому заказала себе отдельную каюту…
   
Отрицая это, иногда она становилась суеверной.
   
Кроме того, она принадлежала к тому сорту людей, для которых совпадения имеют значение. Прибыв в Кале и обосновавшись со служанкой в сдвоенном купе Голубого поезда, она пошла в вагон-ресторан.
   
Ее удивило то, что за столиком она оказалась вместе с той самой женщиной, которая была ее соседкой в пульмановском вагоне. Обе женщины тепло улыбнулись друг другу.
   
— Какое совпадение! — сказала миссис Кеттеринг.
   
— Действительно, — ответила Катарин, — но обычно так и бывает.
   
Официант появился перед ними с той стремительностью, которую так ценит Интернациональная транспортная компания, и поставил перед ними две тарелки с супом. Когда суп сменил нежный омлет, женщины уже дружески беседовали.
   
— Господи, как хочется оказаться там, где солнце, — вздохнула Руфь.
   
— Уверена, это необыкновенное ощущение.
   
— Вы хорошо знаете Ривьеру?
   
— Нет, это моя первая поездка.
   
— Удивительно.
   
— А вы, наверное, ездите туда каждый год?
   
— Практически. Январь и февраль в Лондоне ужасны.
   
— Я жила в деревне. Там это тоже не слишком приятные месяцы. Грязь и слякоть.
   
— Почему вы решили поехать сейчас?
   
— Деньги, — ответила Катарин. — В течение десяти лет у меня, едва хватало их, чтобы купить удобные туфли, а теперь я получила большое наследство, хотя для вас оно, наверное, совсем не большое.
   
— Удивительно, что вы так говорите. Неужели это так заметно?
   
Катарин засмеялась.
   
— Я не знаю наверняка. Я сужу по внешнему впечатлению. Когда я вас увидела, то подумала, что вы — одна из самых богатых женщин в мире. Возможно, я ошиблась.
   
— Нет, вы не ошиблись. — Внезапно Руфь помрачнела. — А не могли бы вы рассказать, что вы вообще обо мне думаете? — О, пожалуйста! — Руфь прервала ее возражения. — Оставьте условности. Мне это необходимо. Когда мы отъехали от вокзала, я посмотрела на вас и мне показалось… вы понимаете, что со мной происходит.
   
— Уверяю вас, я не умею читать в душах. — Катарин улыбнулась.
   
— Нет, нет, скажите мне, пожалуйста, о чем вы подумали.
   
Руфь была столь настойчивой, что Катарин сдалась.
   
— Хорошо, если хотите, я скажу вам. Я подумала, что вы в сильном душевном смятении, и мне стало вас жаль.
   
— Вы правы, вы совершенно правы. Я в ужасной тревоге. Я… я хочу рассказать вам, если позволите…
   
— О, дорогая… — И тут Катарин подумала: «Как однообразен мир! Люди делились со мной своими бедами в Сент Мэри Мед, и вот опять то же самое, хотя я не хочу ничего знать об этом».
   
Но она только вежливо промолвила:
   
— Расскажите.
   
Руфь допила кофе, встала и, не обращая внимания на то, что Катарин к кофе еще и не приступала, сказала:
   
— Пойдемте ко мне.
   
Это были два одноместных купе, соединенных общей дверью. В одном из них сидела, держа на коленях большую сафьяновую шкатулку с инициалами «Р.В.К.», худенькая служанка, которую Катарин заметила еще на вокзале. Миссис Кеттеринг закрыла дверь, соединяющую два купе, и села. Катарин присела рядом.
   
— Я волнуюсь. Не знаю, что делать. Есть мужчина, который мне нравится, очень нравится. Мы познакомились, когда оба были молоды, но тогда нас насильно разлучили. Теперь мы снова встретились.
   
— Да?
   
— Я… я еду к нему. О, я уверена, вы скажете, что это плохо, но вы не знаете моих обстоятельств. Мой муж невыносим. Он так мучает меня!
   
— Да, — снова произнесла Катарин.
   
— Мне очень скверно. Я обманула отца, это он провожал меня сегодня. Он хочет, чтобы я разошлась с мужем, и, конечно, даже не подозревает, что я еду на встречу с другим мужчиной. Он бы назвал это фантастической глупостью.
   
— А вы так не думаете?
   
— Я полагаю, что так оно и есть. — Руфь Кеттеринг посмотрела на свои руки, которые слегка дрожали. — Но пути назад у меня уже нет.
   
— Почему же?
   
— Я… мы договорились, и это будет ударом для него.
   
— Вы же не верите в это, — твердо сказала Катарин. — Мужчины гораздо крепче, чем это кажется.
   
— Он подумает, что я струсила, что я не в состоянии выполнить обещание.
   
— Мне кажется, вы делаете ужасную глупость и прекрасно понимаете это.
   
Руфь Кеттеринг прижала ладони к лицу.
   
— Не знаю, не знаю. С той минуты, как мы отъехали от «Виктории», я не могу избавиться от ужасных предчувствий: что-то надвигается, и я не могу этого избежать.
   
— Не думайте об этом, постарайтесь взять себя в руки. Вы можете послать отцу телеграмму из Парижа, и он немедленно приедет.
   
Лицо Руфи просветлело.
   
— Да, так я и сделаю. Дорогой старый дад! Странно, но до нынешнего дня я не понимала, как сильно люблю его. — Она выпрямилась и вытерла слезы носовым платком. — Я была такой дурой. Спасибо, что дали мне выговориться. Не знаю, что со мной, отчего я в таком истеричном состоянии… Но теперь мне легче. Думаю, мне и впрямь надо было выговориться. Теперь я даже представить себе не могу, отчего так идиотски вела себя. — Она встала.
   
Катарин тоже встала.
   
— Рада, что вам легче. — Катарин старалась придать своему тону официальность. Она слишком хорошо знала, что бывает с человеком после того, как он слишком разоткровенничается, и мягко добавила: — Я должна идти в свое купе.
   
Она вышла в коридор, в это же время там оказалась служанка. Она смотрела мимо Катарин с выражением живейшего интереса. Катарин взглянула туда же, но, вероятно, тот, на кого смотрела служанка, уже скрылся в своем купе — коридор был пуст. Катарин пошла в соседний вагон. Неожиданно дверь последнего купе открылась, оттуда выглянуло женское лицо, и дверь снова закрылась. Это лицо было непросто забыть, как выяснила Катарин, когда позже увидела его снова.
   
Красивое лицо, нежное, смуглое, несколько эксцентричное. Катарин показалось, что она видела его раньше.
   
Без дальнейших приключений она дошла до своего купе, села и начала лениво размышлять о том, кем могла быть ее собеседница и чем кончится ее история.
   
«Если мне действительно удалось удержать ее от сумасбродства, я сделала неплохое дело, — подумала она. — Но кто знает? Такие женщины обычно бывают эгоистками, и, быть может, даже хорошо, если хоть раз в жизни они поступают необычно. Ладно, вряд ли я увижу ее снова. Она, конечно, не захочет встречаться со мной. Это большая ошибка — разрешать другим рассказывать об их делах. После они обычно раскаиваются».
   
Она надеялась, что за обедом окажется за другим столиком. Не без юмора подумала о том, что для них обеих это будет лучше. Откинувшись на сидении, она почувствовала грусть и усталость. Они подъезжали к центру Парижа, и поезд начал плестись, время от времени останавливаясь. На Лионском вокзале. Катарин была рада выйти на платформу и немного размяться.
   
После душного поезда холодный воздух бодрил. Она улыбнулась, заметив, что ее знакомая в норковом манто уже решила проблему обеда; служанка через окно принимала корзинку с едой.
   
Когда поезд тронулся и зазвенел колокольчик, извещавший об обеде, Катарин с легким сердцем пошла в вагон-ресторан. На сей раз ее визави оказался маленький человечек, похожий на иностранца, с прямыми усами и яйцеобразной головой, которую он по привычке немного наклонял в сторону.
   
С собой Катарин взяла книгу, но, начав ее читать, заметила, что человечек несколько озадаченно смотрит на нее.
   
— Я вижу, что у вас roman policier.[15] Вы их любите?
   
— Они развлекают меня, — ответила Катарин.
   
Маленький человечек понимающе кивнул.
   
— Это — ходовой товар, так я обычно говорю. Но почему, мадемуазель? Я спрашиваю вас, как человек, всю жизнь изучающий людскую природу. Почему?
   
Катарин все больше и больше удивлялась.
   
— Наверное, потому, что они дают иллюзию жизни, настоящей жизни, — решила она.
   
— Да, да, в этом что-то есть. — Он мрачно кивнул.
   
— Конечно, все знают, что на самом деле ничего такого не бывает, — продолжила Катарин, но он быстро перебил ее:
   
— Иногда, мадемуазель! Иногда! Это случалось с тем, кто говорит сейчас с вами, — со мной!
   
Она бросила на него быстрый, заинтригованный взгляд.
   
— Однажды, кто знает, вы тоже столкнетесь с чем-нибудь подобным. Это дело случая.
   
— Вряд ли! Ничего такого со мной никогда не происходило.
   
Он подался вперед.
   
— А вы бы хотели этого?
   
Вопрос напугал ее, и она вздрогнула.
   
— Может, это фантазии, — сказал маленький человечек, облизывая вилку, — но мне кажется, вы вступаете в полосу интересных событий. Eh bien, мадемуазель, за всю мою жизнь я понял одно: что желаешь, то и получаешь. Кто знает? — Он скорчил комическую гримасу, — Возможно, вы получите даже больше, чем хотите.
   
— Это пророчество? — Катарин улыбнулась и встала.
   
— Я не пророк, — уверенно ответил ее собеседник. — Правда, я имею привычку никогда не ошибаться, но не хочу этим хвалиться. Спокойной ночи, мадемуазель, желаю вам приятных сновидений.
   
Катарин пошла к себе, удивляясь тому, что сказал ей маленький человек. Проходя мимо открытого купе своей знакомой, она увидела, что проводник стелет постель. Леди в норковом манто стояла лицом к окну.
   
Второе купе, как заметила Катарин, было пусто, на сидении лежали матрацы, пледы и постельное белье.
   
Служанки не было.
   
Катарин обнаружила, что ее постель уже готова.
   
Было половина десятого, и так как она очень устала, то сразу же легла и погасила свет.
   
Внезапно Катарин проснулась. Она не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она легла.
   
Взглянув на часы, обнаружила, что они стоят. Ее охватила тревога, которая усиливалась с каждой минутой. Она встала, накинула капот и вышла в коридор. Поезд казался погруженным в сон. Катарин открыла окно и на минуту присела рядом, вдыхая холодный воздух и пытаясь отогнать непонятные страхи. Потом решила пройти в конец вагона и узнать у проводника, который час, но проводника на месте не оказалось. Она перевела дух и направилась в другой вагон. В длинном полутемном коридоре она с удивлением обнаружила мужчину. Он стоял у двери купе, которое занимала леди в норковом манто. Она подумала, что ошиблась в темноте и что это его купе. Некоторое время он стоял, неуверенно держась за ручку двери, затем бесшумно повернулся, и Катарин увидела его лицо; к своему удивлению, она узнала в нем человека, которого встречала уже дважды — в отеле «Савой» и в агентстве Кука. Он открыл дверь и вошел в купе.
   
Катарина подумала, что это тот самый мужчина, о котором ей рассказывала леди в норковом манто, — мужчина, с которым она должна была встретится.
   
Потом Катарина сказала себе, что она слишком романтична. Скорее всего, она просто перепутала купе.
  
  
   
    
Глава 11. Убийство
   
   
На другое утро Катарин проснулась от ослепительного солнечного света. Она рано пошла завтракать и не встретила никого из своих вчерашних собеседников. Когда вернулась к себе, куле было уже убрано проводником — смуглолицым мужчиной с опущенными усами и меланхолическим выражением лица.
   
— Мадам повезло, — заметил он. — Солнце! Пассажиры обычно расстраиваются, когда просыпаются, а за окном пасмурно.
   
— О, я бы тоже наверняка расстроилась, — ответила Катарин.
   
— Мы сильно опаздываем, мадам! — Проводник собрался уходить. — Я предупрежу вас, когда будем подъезжать к Ницце.
   
Катарин кивнула. Сев у окна, она залюбовалась открывающимися панорамами. Пальмы, глубокая синева моря, цветущие мимозы совершенно очаровали ее, ведь за всю жизнь она знала лишь слякотную английскую зиму.
   
В Каннах Катарин решила прогуляться по платформе. Она вспомнила про леди в норковом манто и посмотрела на окно ее купе. Шторы были опущены — это было единственное занавешенное окно во всем поезде. Катарин немного удивилась и, вернувшись в поезд, подошла к купе своей знакомой и убедилась, что оно заперто. Леди в норковом манто, похоже, была поздней пташкой.
   
Вскоре проводник сказал, что через несколько минут они прибудут в Ниццу. Катарин дала ему чаевые, он поблагодарил ее, но без энтузиазма. Катарин решила, что либо чаевых недостаточно, либо что-то более важное тревожит проводника. Действительно, он был взволнован, его глаза бегали, казалось, он боится за свою жизнь.
   
— Мадам простит меня, если я спрошу, встречают ли ее в Ницце?
   
— Наверное, а что?
   
Но он только покачал головой, бормоча что-то невнятное. Он ушел и не появлялся до тех пор, пока поезд не остановился.
   
Катарин стояла на платформе, растерянно озираясь по сторонам. К ней подошел молодой человек с беззаботным лицом и нерешительно спросил:
   
— Мисс Грей?
   
Катарин ответила, что это она, тогда молодой человек, ослепив ее улыбкой, представился:
   
— Я — Шабби, муж леди Темплин. Надеюсь, она упомянула обо мне, но могла и забыть. Где ваш багаж? Когда я в этом году приехал сюда, то потерял свои вещи, и вы даже представить себе не можете, сколько было шуму. Типичный французский гвалт.
   
Катарин показала ему свои вещи, они уже собрались идти, когда услышали очень вежливый голос:
   
— Один момент, мадам, если позволите.
   
Катарин обернулась и увидела человека в униформе.
   
Он объяснил:
   
— Простые формальности. Мадам, конечно, будет так любезна и не откажется пройти со мной. Распоряжение полиции. — Он развел руками. — Абсурд, но что поделаешь.
   
Мистер Шабби напрягся, слушая: его французский оставлял желать лучшего.
   
— Как это похоже на французов, — прошептал он.
   
Он принадлежал к тому типу патриотически настроенных британцев, которые, предпочитая заграницу своей собственной стране, весьма критично относятся к заграничным порядкам. — Вечно у них какие-то глупости. Хотя раньше они не задерживали людей на станции. Это нечто новое. Думаю, вам следует пойти с ним…
   
К удивлению Катарин, человек повел ее к поезду.
   
Они вошли в одно из купе. Очень напыщенный человек, наверное служащий, поклонился Катарин и сказал:
   
— Извините, мадам, но необходимо выполнить кое-какие формальности. Я вижу, мадам говорит по-французски.
   
— Вполне сносно, думаю, — по-французски ответила Катарин.
   
— Это хорошо. Пожалуйста, садитесь, мадам. Я — месье Кау, комиссар полиции. — Он произнес это со значением, и Катарин постаралась изобразить, что это произвело на нее должное впечатление.
   
— Вы хотите видеть мой паспорт? — предположила она. — Вот он.
   
— Благодарю, мадам, — сказал комиссар, взяв паспорт. Он откашлялся. — Но на самом деле нам нужна небольшая информация.
   
— Информация?
   
Комиссар спокойно кивнул головой.
   
— Насчет той дамы, что ехала с вами в поезде. Вы вчера говорили с ней во время ленча.
   
— Боюсь, я ничего не смогу рассказать о ней. Мы действительно говорили за ленчем, но я с ней незнакома и никогда раньше ее не видела.
   
— Однако вы пошли в ее купе после ленча и о чем-то говорили? — спросил комиссар.
   
— Да, — ответила Катарин, — это правда.
   
Казалось, комиссар ожидал, что она скажет больше.
   
Он поощрительно взглянул на нее.
   
— Продолжайте, мадам.
   
— О чем, месье?
   
— Вы ведь расскажете мне, о чем вы говорили?
   
— Я могла бы, но не понимаю, почему я должна это делать.
   
Как истинная британка, она была возмущена. Этот французский служака слишком бесцеремонен.
   
— Почему? — воскликнул комиссар. — О, мадам, уверяю вас, есть очень важная причина.
   
— Тогда, конечно, вы мне ее назовете.
   
Комиссар задумчиво поскреб подбородок.
   
— Мадам, — сказал он наконец. — Причина очень проста. Дама, о которой я спрашиваю, была утром найдена мертвой в своем купе.
   
— Мертвой! — воскликнула Катарин. — Сердечный приступ?
   
— Нет, — сонным голосом ответил комиссар. — Она была убита.
   
— Убита!
   
— Теперь, мадам, вы понимаете, что нам нужна любая информация.
   
— Но ведь ее служанка…
   
— Служанка исчезла.
   
— О… — Катарин замолчала, собираясь с мыслями.
   
— Проводник видел, что вы были с леди в ее купе, он сообщил об этом полиции, вот почему, мадам, мы вас побеспокоили.
   
— Как жаль, — сказала Катарин, — но я даже не знаю ее имени.
   
— Ее фамилия Кеттеринг. Это мы узнали из ее паспорта и пометки на багаже.
   
Раздался стук. Месье Кау встал и приоткрыл дверь купе.
   
— Что случилось? — спросил он недовольно. — Не отвлекайте меня.
   
В дверях показалась яйцеобразная голова вчерашнего собеседника Катарин.
   
— Мое имя, — представился он, — Эркюль Пуаро.
   
— Неужели, — запинаясь, проговорил месье Кау, — неужели вы тот самый Эркюль Пуаро?
   
— Тот самый. Я, помнится, встречал вас однажды, месье Кау, в Sulne[16] в Париже, хотя не уверен, что вы меня помните.
   
— Ну что вы, месье, ну что вы! Входите, пожалуйста! Вы знаете о…
   
— Да, знаю! Я пришел узнать, не нужна ли помощь.
   
— Буду польщен, — ответил комиссар. — Позвольте представить вам, месье Пуаро, — он заглянул в паспорт Катарин, — мадам, то есть мадемуазель Грей.
   
Пуаро улыбнулся Катарин.
   
— Не странно ли, — проговорил он, — что мои слова начали сбываться так скоро?
   
— Мадемуазель, к несчастью, может рассказать нам совсем немного, — заметил комиссар.
   
— Я уже объяснила, — сказала Катарин, — что эта бедная леди была мне незнакома.
   
— Но ведь она говорила с вами, не так ли? — мягко спросил Пуаро. — У вас, наверное, сложилось о ней определенное впечатление?
   
— Да, — задумчиво ответила Катарин. — Кажется, сложилось.
   
— Что ж, мадемуазель, — вмешался комиссар, — расскажите нам о нем.
   
Катарин подробно пересказала их вчерашний разговор. Она чувствовала, что предает свою собеседницу, но слово «убийство» все меняло. И как можно точнее, слово в слово, она передала свой разговор с погибшей.
   
— Интересно! — Комиссар обратился к Пуаро: — Месье Пуаро, правда, это интересно? Либо это не имеет с преступлением ничего общего… — Он не закончил свою фразу.
   
— А может, это самоубийство? — предположила Катарин.
   
— Нет, — ответил комиссар. — Это не самоубийство. Она была задушена черным шнуром.
   
— Боже! — Катарин задрожала.