1 2 3 4 
– Он вел себя как обычно?
Слуга на мгновение задумался.
– Мне показалось, сэр, что он расстроен.
– Чем?
– Письмом, которое он читал. Он спросил, не я ли принес это письмо. Я, разумеется, сказал, что это сделал не я, но он обругал меня и потом всячески ко мне придирался.
– Это было для него нехарактерно?
– Да нет, он как раз был очень вспыльчивый. По любому поводу выходил из себя.
– Ваш хозяин принимал когда-нибудь снотворное?
Доктор Константин в нетерпении подался вперед.
– В поезде всегда, сэр. Он говорил, что иначе ему не уснуть.
– Вы знаете, какое снотворное он обычно принимал?
– Не могу сказать, сэр. На бутылке не было названия. Просто надпись: «Снотворное. Принимать перед сном».
– Он принял его вчера вечером?
– Да, сэр. Я налил снотворное в стакан и поставил на туалетный столик.
– Вы сами не видели, как он его принимал?
– Нет, сэр.
– А что потом?
– Я спросил, не понадобится ли ему чего-нибудь еще, и осведомился, в какое время мистер Рэтчетт прикажет его разбудить. Он сказал, чтобы его не беспокоили, пока он не позвонит.
– И часто так бывало?
– Да, хозяин обычно звонил проводнику и посылал его за мной, когда собирался встать.
– Обычно он вставал рано или поздно?
– Все зависело от настроения, сэр. Иногда он вставал к завтраку, иногда только к обеду.
– Значит, вас не встревожило, что дело идет к обеду, а хозяин не послал за вами?
– Нет, сэр.
– Вы знали, что у вашего хозяина есть враги?
– Да, сэр, – невозмутимо ответил слуга.
– Откуда вам это было известно?
– Я слышал, как он разговаривал о каких-то письмах с мистером Маккуином, сэр.
– Вы были привязаны к хозяину, Мастермэн?
Лицо Мастермэна – если это только возможно – стало еще более непроницаемым, чем обычно.
– Мне не хотелось бы об этом говорить, сэр. Он был щедрым хозяином.
– Но вы его не любили?
– Скажем так: мне американцы вообще не по вкусу.
– Вы бывали в Америке?
– Нет, сэр.
– Вы читали в газетах о похищении ребенка Армстронгов?
Землистое лицо слуги порозовело.
– Конечно, сэр. Похитили маленькую девочку, верно? Ужасная история!
– А вы не знали, что главным организатором похищения был ваш хозяин, мистер Рэтчетт?
– Разумеется, нет, сэр. – В бесстрастном голосе слуги впервые прозвучало возмущение. – Не могу в это поверить, сэр.
– И тем не менее это так. А теперь перейдем к тому, что вы делали вчера ночью. Сами понимаете, что это обычные формальности. Что вы делали после того, как ушли от хозяина?
– Я передал мистеру Маккуину, сэр, что его зовет хозяин. Потом вернулся в свое купе и читал.
– Ваше купе…
– Я занимаю последнее купе второго класса, сэр, в том конце, где вагон-ресторан.
Пуаро поглядел на план.
– Понятно… А какое место вы занимаете?
– Нижнее, сэр.
– То есть четвертое?
– Да, сэр.
– С вами кто-нибудь еще едет?
– Да, сэр. Рослый итальянец.
– Он говорит по-английски?
– С грехом пополам, сэр, – презрительно сказал слуга. – Он живет в Америке, в Чикаго, насколько я понял.
– Вы с ним много разговаривали?
– Нет, сэр. Я предпочитаю читать.
Пуаро улыбнулся. Он живо представил себе, как этот джентльмен – «слуга для джентльменов» – пренебрежительно осаживает говорливого верзилу итальянца.
– А что вы читаете, разрешите полюбопытствовать? – спросил Пуаро.
– В настоящее время, сэр, я читаю роман «Пленник любви» миссис Арабеллы Ричардсон.
– Хорошая книга?
– Весьма занимательная, сэр.
– Ну что ж, продолжим. Вы вернулись в свое купе и читали «Пленника любви» до…
– Примерно в половине одиннадцатого, сэр, итальянец захотел спать. Пришел проводник и постелил нам.
– После этого вы легли и заснули?
– Лег, сэр, но не заснул.
– Почему? Вам не спалось?
– У меня разболелись зубы, сэр.
– Вот как! Это мучительно.
– В высшей степени.
– Вы что-нибудь принимали от зубной боли?
– Я положил на зуб гвоздичное масло, сэр, оно немного облегчило боль, но заснуть все равно не смог. Я зажег ночник над постелью и стал читать, чтобы немного отвлечься.
– Вы так и не уснули в эту ночь?
– Нет, сэр. Я задремал уже около четырех утра.
– А ваш сосед?
– Итальянец? Он храпел вовсю.
– Он не выходил из купе ночью?
– Нет, сэр.
– А вы?
– Нет, сэр.
– Вы что-нибудь слышали ночью?
– Да нет, сэр. То есть ничего необычного. Поезд стоял, поэтому было очень тихо.
Пуаро с минуту помолчал, потом сказал:
– Ну что ж, мы почти все выяснили. Вы ничем не можете помочь нам разобраться в этой трагедии?
– Боюсь, что нет. Весьма сожалею, сэр.
– А вы не знаете, ваш хозяин и мистер Маккуин ссорились?
– Нет-нет, сэр. Мистер Маккуин очень покладистый господин.
– У кого вы служили, прежде чем поступить к мистеру Рэтчетту?
– У сэра Генри Томлинсона, сэр, он жил на Гроувенор-сквер.
– Почему вы ушли от него?
– Он уехал в Восточную Африку, сэр, и больше не нуждался в моих услугах. Но я уверен, сэр, что он не откажется дать обо мне отзыв. Я прожил у него несколько лет.
– Сколько вы прослужили у мистера Рэтчетта?
– Немногим больше девяти месяцев, сэр.
– Благодарю вас, Мастермэн. Да, кстати, что вы курите – трубку?
– Нет, сэр. Я курю только сигареты, недорогие сигареты, сэр.
– Спасибо. Пока все. – Пуаро кивком отпустил лакея.
Слуга встал не сразу – он явно колебался.
– Простите, сэр, но эта пожилая американка, она, что называется, вне себя; говорит, что знает досконально все про убийцу. Она очень взбудоражена, сэр.
– В таком случае, – Пуаро улыбнулся, – нам надо, не мешкая, поговорить с ней.
– Вызвать ее, сэр? Она уже давно требует, чтоб ее провели к начальству. Проводнику никак не удается ее успокоить.
– Пошлите ее к нам, мой друг, – сказал Пуаро, – мы выслушаем все, что она хочет сообщить.

Глава 4
Показания пожилой американки

Когда миссис Хаббард, запыхавшись, ворвалась в вагон, от возбуждения она еле могла говорить:
– Нет, вы мне скажите, кто тут главный? Я хочу сообщить властям нечто оч-чень, оч-чень важное. И если вы, господа… – Ее взгляд блуждал по купе.
Пуаро придвинулся к ней.
– Можете сообщить мне, мадам, – сказал он. – Только умоляю вас, садитесь.
Миссис Хаббард тяжело плюхнулась на сиденье напротив.
– Вот что я вам хочу рассказать. Вчера ночью в поезде произошло убийство, и убийца был в моем купе! – Она сделала эффектную паузу, чтобы ее сообщение оценили по достоинству.
– Вы в этом уверены, мадам?
– Конечно, уверена. Да вы что? Я, слава богу, еще не сошла с ума. Я вам расскажу все-все как есть. Так вот, я легла в постель, задремала и вдруг проснулась – в купе, конечно, темно, но я чувствую, что где-то тут мужчина! Я так перепугалась, что даже не закричала! Да вы и сами знаете, как это бывает. И вот лежу я и думаю: «Господи, смилуйся, ведь меня убьют!» Просто не могу вам передать, что я пережила! А все эти мерзкие поезда, думаю, сколько в них убийств происходит, в газетах только об этом и пишут. И еще думаю: «А моих драгоценностей ему не видать». Потому что я, знаете ли, засунула их в чулок и спрятала под подушку. Это, кстати, не очень удобно – спать жестковато, да вы сами знаете, как это бывает. Но я отвлеклась. Так вот… О чем я?
– Вы почувствовали, мадам, что в вашем купе находится мужчина.
– Да, так вот, лежу я с закрытыми глазами и думаю: «Что делать?» И еще думаю: «Слава богу, моя дочь не знает, в какой переплет я попала». А потом все же собралась с духом, нащупала рукой кнопку на стене – вызвать проводника. И вот жму я, жму, а никто не идет. Я думала, у меня сердце остановится. «Боже ты мой, – говорю я себе, – может, всех пассажиров уже перебили». А поезд стоит, и тишина такая – просто жуть! А я все жму звонок и вдруг – слава тебе, господи! – слышу по коридору шаги, а потом стук в дверь. «Входите!» – кричу и включаю свет. Так вот, хотите верьте, хотите нет, а в купе ни души!
Миссис Хаббард явно считала этот момент драматической кульминацией своего рассказа, а отнюдь не развязкой, как остальные.
– Что же было потом, мадам?
– Так вот, я рассказала обо всем проводнику, а он, видно, мне не поверил. Видно, решил, что мне это приснилось. Я, конечно, заставила его заглянуть под полку, хоть он и говорил, что туда ни одному человеку ни за что не протиснуться. Конечно, и так ясно, что мужчина удрал; но он был у меня в купе, и меня просто бесит, когда проводник меня успокаивает. Меня, слава богу, никто еще не называл вруньей, мистер… я не знаю вашего имени…
– Пуаро, мадам, а это мсье Бук, директор компании, и доктор Константин.
Миссис Хаббард с отсутствующим видом буркнула всем троим: «Приятно познакомиться» – и самозабвенно продолжала:
– Так вот, учтите, я, конечно, не стану говорить, будто я сразу во всем разобралась. Сначала я решила, что это мой сосед, ну, тот бедняга, которого убили. Я велела проводнику проверить, заперта ли дверь между купе, и конечно же, засов не был задвинут. Но я сразу приняла меры. Приказала проводнику задвинуть засов, а как только он ушел, встала и для верности придвинула к двери еще и чемодан.
– В котором часу это произошло, миссис Хаббард?
– Не могу вам точно сказать. Я была так расстроена, что не посмотрела на часы.
– И как вы объясняете случившееся?
– И вы еще спрашиваете! Да, по-моему, это ясно как день! В моем купе был убийца. Ну кто же еще это мог быть?
– Значит, вы считаете, он ушел в соседнее купе?
– Откуда мне знать, куда он ушел! Я лежала зажмурившись и не открывала глаз.
– Значит, он мог удрать через соседнее купе в коридор?
– Не могу сказать. Я же говорю, что лежала с закрытыми глазами. – И миссис Хаббард судорожно вздохнула. – Господи, до чего я перепугалась! Если б только моя дочь знала…
– А вы не думаете, мадам, что до вас доносились звуки из соседнего купе – из купе убитого?
– Нет, не думаю. Мистер… как вас… Пуаро. Этот человек был в моем купе. О чем тут говорить, у меня ведь есть доказательства. – Миссис Хаббард торжественно вытащила из-под стола огромную сумку и нырнула в нее. Она извлекла из ее бездонных глубин два чистых носовых платка основательных размеров, роговые очки, пачку аспирина, пакетик глауберовой соли, пластмассовый тюбик ядовито-зеленых мятных лепешек, связку ключей, ножницы, чековую книжку, фотографию на редкость некрасивого ребенка, несколько писем, пять ниток бус в псевдовосточном стиле и, наконец, металлическую штучку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении пуговицей.
– Видите эту пуговицу? Ну так вот, это не моя пуговица. У меня таких нет ни на одном платье. Я нашла ее сегодня утром, когда встала. – И она положила пуговицу на стол.
Мсье Бук перегнулся через стол.
– Это пуговица с форменной тужурки проводника! – воскликнул он.
– Но ведь этому можно найти и естественное объяснение, – сказал Пуаро. – Эта пуговица, мадам, могла оторваться от тужурки проводника, когда он обыскивал купе или когда стелил вашу постель вчера вечером.
– Ну как вы все этого не понимаете – словно сговорились! Так вот слушайте: вчера перед сном я читала журнал. Прежде чем выключить свет, я положила журнал на чемоданчик – он стоял у окна. Поняли?
Они заверили ее, что поняли.
– Так вот, проводник, не отходя от входной двери, заглянул под полку, потом подошел к двери в соседнее купе и закрыл ее; к окну он не подходил. А сегодня утром эта пуговица оказалась на журнале. Ну, что вы на это скажете?
– Я скажу, мадам, что это улика, – объяснил Пуаро.
Его ответ, похоже, несколько умиротворил американку.
– Когда мне не верят, я просто на стенку лезу, – объяснила она.
– Вы дали нам интересные и в высшей степени ценные показания, – заверил ее Пуаро. – А теперь не ответите ли вы на несколько вопросов?
– Отчего же нет? Охотно.
– Как могло случиться, что вы – раз вас так напугал Рэтчетт – не заперли дверь между купе?
– Заперла, – незамедлительно возразила миссис Хаббард.
– Вот как?
– Ну да, если хотите знать, я попросила эту шведку – кстати, добрейшую женщину – посмотреть, задвинут ли засов, и она уверила меня, что он задвинут.
– А почему вы сами не посмотрели?
– Я лежала в постели, а на дверной ручке висела моя сумочка для умывальных принадлежностей – она заслоняет засов.
– В котором часу это было?
– Дайте подумать. Примерно в половине одиннадцатого или без четверти одиннадцать. Она пришла ко мне узнать, нет ли у меня аспирина. Я объяснила ей, где найти аспирин, и она достала его из моего саквояжа.
– Вы все это время не вставали с постели?
– Нет. – Она неожиданно рассмеялась. – Бедняжка была в большом волнении. Дело в том, что она по ошибке открыла дверь в соседнее купе.
– Купе мистера Рэтчетта?
– Да. Вы знаете, как легко спутать купе, когда двери закрыты. Она по ошибке вошла к нему. И очень огорчилась. Он, кажется, захохотал и вроде бы даже сказал какую-то грубость. Бедняжка вся дрожала. «Я делал ошибка, – лепетала она. – Так стыдно – я делал ошибка. Какой нехороший человек! Он говорил: „Вы слишком старый“.
Доктор Константин прыснул. Миссис Хаббард смерила его ледяным взглядом:
– Приличный человек никогда не позволит себе сказать такое даме. Тут совершенно не над чем смеяться.
Доктор Константин поспешил извиниться.
– После этого вы слышали шум из купе мистера Рэтчетта? – спросил Пуаро.
– Ну… почти нет.
– Что вы хотите этим сказать, мадам?
– Ну, – она запнулась, – он храпел.
– Ах так, значит, он храпел?
– Зверски. Накануне я глаз не сомкнула.
– А после того как вы так напугались из-за мужчины в вашем купе, вы больше не слышали его храпа?
– Как я могла слышать, мистер Пуаро, ведь он был мертв!
– Ах да, вы правы, – согласился Пуаро. Он явно смутился. – Вы помните похищение Дейзи Армстронг, миссис Хаббард? – спросил он.
– Еще бы! Конечно, помню. Подумать только, что этот негодяй, похититель, вышел сухим из воды и избежал наказания! Попадись он мне в руки…
– Он не избег наказания, мадам. Он умер. Умер вчера ночью.
– Уж не хотите ли вы сказать… – Миссис Хаббард даже привстала со стула.
– Вы угадали, мадам. Ребенка похитил Рэтчетт.
– Ну и ну!.. Я должна немедленно написать об этом дочери. Ведь я вам говорила вчера вечером, что у этого человека страшное лицо? Как видите, я оказалась права. Моя дочь всегда говорит: «Если мама кого подозревает, можете держать пари на последний доллар, что это плохой человек».
– Вы были знакомы с кем-нибудь из Армстронгов, миссис Хаббард?
– Нет, они вращались в высших кругах. Но мне рассказывали, что миссис Армстронг была женщиной редкой прелести и что муж ее обожал.
– Ну что ж, миссис Хаббард, вы оказали нам огромную помощь, поистине неоценимую. А теперь будьте любезны сообщить нам ваше полное имя.
– Охотно. Каролина Марта Хаббард.
– Запишите, пожалуйста, ваш адрес вот здесь.
Миссис Хаббард, не переставая трещать, выполнила просьбу Пуаро.
– Я просто прийти в себя не могу. Кассетти… здесь, в этом поезде!.. Но мне он сразу показался подозрительным, правда, мистер Пуаро?
– Совершенно верно, мадам. Кстати, у вас есть красный шелковый халат?
– Господи, какой странный вопрос! Нет, конечно, у меня с собой два халата: розовый фланелевый, тепленький, очень удобный для поездок, и еще один – мне его подарила дочь – в восточном стиле из малинового шелка. Но скажите ради бога, почему вас интересуют мои халаты?
– Видите ли, мадам, вчера вечером некая особа в красном кимоно вошла или в ваше купе, или в купе мистера Рэтчетта. Как вы только что справедливо заметили, когда двери закрыты, их легко перепутать.
– Так вот, ко мне никакая особа в красном кимоно не входила.
– Значит, она вошла к мистеру Рэтчетту.
Миссис Хаббард поджала губы и кисло сказала:
– Меня этим не удивишь.
– Значит, вы слышали женский голос в соседнем купе? – обратился к ней Пуаро.
– Не понимаю, как вы догадались, мистер Пуаро? Ей-богу, не понимаю. По правде говоря, слышала.
– Почему же, когда я спрашивал вас, что слышалось за соседней дверью, вы ответили, что оттуда доносился храп мистера Рэтчетта?
– Это чистая правда. Он действительно довольно долго храпел. Ну а потом… – вспыхнула миссис Хаббард. – О таких вещах не принято говорить.
– Когда вы услышали женский голос?
– Не могу вам сказать. Я на минуту проснулась, услышала женский голос и поняла, что говорят в соседнем купе. Подумала: «Чего еще ожидать от такого человека? Ничего удивительного тут нет», – и снова уснула. Я бы ни за что не стала упоминать ни о чем подобном в присутствии троих незнакомых мужчин, если б вы не пристали ко мне с ножом к горлу.
– Это было до того, как вы почувствовали, что в вашем купе мужчина, или после?
– Вы снова повторяете ту же ошибку! Как могла бы эта женщина разговаривать с ним, если он был уже мертв?
– Извините, я, должно быть, кажусь вам очень глупым, мадам?
– Что ж, наверное, и вам случается ошибаться. Я просто в себя не могу прийти оттого, что моим соседом был этот мерзавец Кассетти. Что скажет моя дочь…
Пуаро любезно помог почтенной даме собрать пожитки в сумку и проводил ее к двери.
– Вы уронили платок, мадам, – окликнул он ее уже у выхода.
Миссис Хаббард посмотрела на протянутый ей крошечный квадратик батиста.
– Это не мой платок, мистер Пуаро. Мой платок при мне.
– Извините, мадам. Я думал, раз на нем стоит Н – начальная буква вашей фамилии – Hubbard…
– Любопытное совпадение, но тем не менее платок не мой. На моих стоят инициалы С.М.Н., и это практичные платки, а не никчемушные парижские финтифлюшки. Ну что толку в платке, в который и высморкаться нельзя?
И так как никто из мужчин не смог ответить на ее вопрос, миссис Хаббард торжествующе выплыла из вагона.

Глава 5
Показания шведки

Мсье Бук вертел в руках пуговицу, оставленную миссис Хаббард.
– Не могу понять, к чему здесь эта пуговица. Уж не означает ли это, что Пьер Мишель все же замешан в убийстве? – Он замолк, но, так и не дождавшись ответа от Пуаро, продолжал: – Что вы скажете, мой друг?
– Эта штуковина наталкивает нас на самые разные предположения, – сказал Пуаро задумчиво. – Но прежде чем обсуждать последние показания, давайте вызовем шведку. – Он перебрал паспорта, лежавшие на столе. – А вот и ее паспорт: Грета Ольсон, сорока девяти лет.
Мсье Бук отдал приказание официанту, и вскоре тот привел пожилую даму с пучком изжелта-седых волос на затылке. В ее длинном добром лице было что-то овечье. Ее близорукие глаза вглядывались в Пуаро из-за очков, но никакого беспокойства она не проявляла.
Выяснилось, что она понимает по-французски, и поэтому разговор решили вести по-французски. Сначала Пуаро спрашивал ее о том, что было ему уже известно: о ее имени, возрасте, адресе. Потом осведомился о роде ее занятий.
Она сказала, что работает экономкой в миссионерской школе неподалеку от Стамбула. По образованию она медсестра.
– Вы, конечно, знаете, что произошло минувшей ночью, мадемуазель?
– Конечно. Это было ужасно! И американская дама говорит, что убийца был у нее в купе.
– Насколько я понимаю, мадемуазель, вы последняя видели убитого живым?
– Не знаю. Вполне возможно. Я по ошибке открыла дверь в его купе. Мне было стыдно – такая неловкость!
– Вы его видели?
– Да, он читал книгу. Я тут же извинилась и ушла.
– Он вам что-нибудь сказал?
Достопочтенная дама залилась краской:
– Он засмеялся и что-то сказал. Я не разобрала, что именно.
– Что вы делали потом, мадемуазель? – спросил Пуаро, тактично переменив тему.
– Я пошла к американской даме, миссис Хаббард, попросить у нее аспирина, и она дала мне таблетку.
– Она вас просила посмотреть, задвинута ли на засов дверь, смежная с купе мистера Рэтчетта?
– Да.
– Засов был задвинут?
– Да.
– Что вы делали потом?
– Вернулась в свое купе, приняла аспирин, легла.
– Когда это было?
– Я легла без пяти одиннадцать. Перед тем как завести часы, я взглянула на циферблат, вот почему я могу сказать точно.
– Вы быстро уснули?
– Не очень. У меня перестала болеть голова, но я еще некоторое время лежала без сна.
– Когда вы уснули, поезд уже стоял?
– По-моему, нет. Мне кажется, когда я начала засыпать, мы остановились на какой-то станции.
– Это были Виньковцы. А теперь скажите, мадемуазель, какое ваше купе – вот это? – И Пуаро ткнул пальцем в план.
– Да, это.
– Вы занимаете верхнюю полку или нижнюю?
– Нижнюю. Место десятое.
– У вас есть соседка?
– Да, мсье, молодая англичанка. Очень милая и любезная. Она едет из Багдада.
– После того как поезд отошел от Виньковцов, она выходила из купе?
– Нет, это я знаю точно.
– Откуда вы знаете, ведь вы спали?
– У меня очень чуткий сон. Я просыпаюсь от любого шороха. Чтобы выйти, ей пришлось бы спуститься с верхней полки, и я бы обязательно проснулась.
– А вы сами выходили из купе?
– Только утром.
– У вас есть красное шелковое кимоно, мадемуазель?
– Что за странный вопрос? У меня очень практичный трикотажный халат.
– А у вашей соседки, мисс Дебенхэм? Вы не можете сказать, какого цвета ее халат?
– Лиловый бурнус без рукавов, такие продаются на Востоке.
Пуаро кивнул.
– Куда вы едете? В отпуск? – перешел он на дружеский тон.
– Да, в отпуск домой. Но сначала я заеду на недельку в Лозанну – навестить сестру.
– Будьте любезны, напишите адрес вашей сестры и ее фамилию.
– С удовольствием. – Она написала на листке бумаги, протянутом ей Пуаро, фамилию и адрес сестры.
– Вы бывали в Америке, мадемуазель?
– Нет. Правда, я чуть было не поехала туда. Я должна была сопровождать одну больную даму, но в последний момент поездку отменили, и я очень об этом сожалела. Американцы – хорошие люди. Они жертвуют много денег на больницы и школы. И очень практичные.
– Скажите, вы не слышали в свое время о похищении ребенка Армстронгов?
– Нет, а что?
Пуаро изложил обстоятельства дела. Грета Ольсон была возмущена. Седой пучок на ее затылке подпрыгивал от негодования.
– Просто не верится, что бывают такие злые люди. Это испытание нашей веры. Бедная мать! У меня сердце разрывается от жалости к ней.
Добрая шведка пошла к выходу, щеки ее пылали, в глазах стояли слезы.
Пуаро что-то деловито писал на листке бумаги.
– Что вы там пишете, мой друг? – спросил мсье Бук.
– Друг мой, методичность и аккуратность во всем – вот мой девиз. Я составляю хронологическую таблицу событий.
Кончив писать, он протянул бумагу мсье Буку.
* * *
«9.15 – поезд отправляется из Белграда.
Приблизительно в 9.40 – слуга уходит от Рэтчетта, оставив на столе снотворное.
Приблизительно в 10.00 – Маккуин уходит от Рэтчетта.
Приблизительно в 10.40 – Грета Ольсон видит Рэтчетта (она последняя видит его живым). N. В. Рэтчетт не спит – читает книгу.
0.10 – поезд отправляется из Виньковцов (с опозданием).
0.30 – поезд попадает в полосу снежных заносов.
0.37 – раздается звонок Рэтчетта. Проводник подходит к двери. Рэтчетт отвечает: «Се n’est rien. Je me suis trompe».
Приблизительно в 1.17 – миссис Хаббард кажется, что у нее в купе находится мужчина. Она вызывает проводника».

Мсье Бук одобрительно кивнул.
– Все ясно, – сказал он.
– Вас здесь ничто не удивляет, ничто не кажется вам подозрительным?
– Нет. На мой взгляд, здесь все вполне ясно и четко. Очевидно, преступление совершено в 1.15. У нас есть такая улика, как часы, да и показания миссис Хаббард это подтверждают. Я позволю себе высказать догадку. Спроси вы меня, мой друг, я бы сказал, что убил Рэтчетта итальянец. Он живет в Америке, более того, в Чикаго, потом, не забывайте, что нож – национальное оружие итальянцев, к тому же убийца не удовольствовался одним ударом.
– Это правда.
– В этом, и только в этом лежит разгадка тайны. Я уверен, что он был из одной шайки с Рэтчеттом. Кассетти – итальянская фамилия. Очевидно, Рэтчетт его «заложил», как говорят в Америке. Итальянец выследил его, засыпал угрожающими письмами, затем последовала зверская месть. Все очень просто.
Пуаро в раздумье покачал головой.
– Боюсь, что все не так просто, – пробормотал он.
– Я уверен, что это было именно так, – сказал мсье Бук, которому его теория нравилась все больше и больше.
– А что вы скажете о показаниях слуги, которому зубная боль не давала спать, – он клянется, что итальянец не выходил из купе?
– В этом вся загвоздка.
В глазах Пуаро сверкнула насмешка.
– Да, это весьма неудачно. У слуги мистера Рэтчетта болели зубы, и это опровергает вашу версию, зато помогает нашему другу итальянцу.
– Позже этому будет найдено объяснение, – сказал мсье Бук с завидной уверенностью.
Пуаро покачал головой.
– Нет-нет, тут все не так просто, – снова пробормотал он.

Глава 6
Показания русской княгини

– А теперь послушаем, что скажет об этой пуговице Пьер Мишель, – предложил Пуаро.
Позвали проводника. В его глазах они прочли вопрос. Мсье Бук откашлялся.
– Мишель, – сказал он, – вот пуговица от вашей тужурки. Ее нашли в купе американской дамы. Что вы на это скажете?
Проводник машинально провел рукой по пуговицам.
– У меня все пуговицы на месте, мсье. Вы ошибаетесь.
– Очень странно.
– Не могу знать, мсье.
Проводник был явно удивлен, но не выглядел ни смущенным, ни виноватым.
Мсье Бук многозначительно сказал:
– Если учесть те обстоятельства, при которых эту пуговицу нашли, наверняка можно заключить, что ее потерял человек, находившийся прошлой ночью в тот момент, когда миссис Хаббард вам позвонила, в ее купе.
– Но там никого не было. Даме, должно быть, померещилось.
– Нет, ей не померещилось, Мишель. Убийца мистера Рэтчетта прошел через ее купе и обронил эту пуговицу.
Когда до Пьера Мишеля дошел смысл слов мсье Бука, он пришел в неописуемое волнение.
– Это неправда, мсье, неправда! – закричал он. – Вы обвиняете меня в убийстве? Меня? Но я не виновен! Я ни в чем не виновен! Чего ради я стал бы убивать мистера Рэтчетта – ведь я с ним никогда прежде не сталкивался?
– Где вы были, когда раздался звонок миссис Хаббард?
– Я уже говорил вам, мсье, – в соседнем вагоне, разговаривал с коллегой.
– Мы пошлем за ним.
– Пошлите, очень вас прошу, мсье, пошлите за ним.
Пришедший проводник соседнего вагона не замедлил подтвердить показания Пьера Мишеля и добавил, что при их разговоре присутствовал еще и проводник бухарестского вагона. Они говорили о снежных заносах и проболтали уже минут десять, когда Мишелю послышался звонок. Он открыл дверь в свой вагон, и на этот раз все явственно услышали звонок. Звонили очень настойчиво. Мишель опрометью кинулся к себе.
– Теперь видите, мсье, что я не виновен! – потерянно твердил Мишель.
– А как вы объясните, что в купе оказалась эта пуговица?
– Не знаю, мсье. Не могу взять в толк. У меня все пуговицы на месте.
Двое других проводников тоже заявили, что они не теряли пуговиц и не заходили в купе миссис Хаббард.
– Успокойтесь, Мишель, – сказал мсье Бук, – и мысленно возвратитесь к тому моменту, когда, услышав звонок миссис Хаббард, побежали в свой вагон. Скажите, вы кого-нибудь встретили в коридоре?
– Нет, мсье.
– И никто не шел по коридору к вагону-ресторану?
– Опять-таки нет, мсье.
– Странно, – сказал мсье Бук.
– Не слишком, – возразил Пуаро, – это вопрос времени. Миссис Хаббард просыпается и обнаруживает у себя в купе мужчину. Минуту-две она лежит, боясь шелохнуться и зажмурившись. А что, если в это самое время мужчина выскользнул в коридор? Она вызывает проводника. Тот приходит не сразу. Он откликается только на третий или четвертый звонок. По-моему, убийце вполне хватило бы времени…
– Для чего? Для чего, друг мой? Вспомните, поезд со всех сторон окружают сугробы.
– У нашего таинственного убийцы два пути, – сказал Пуаро с расстановкой, – он может ретироваться в один из туалетов или скрыться в купе.
– Но ведь все купе заняты.
– Вот именно.
– Вы хотите сказать, он мог скрыться в своем собственном купе?
Пуаро кивнул.
– Да, все совпадает, – пробормотал мсье Бук. – В те десять минут, пока проводник отсутствует, убийца выходит из своего купе, входит в купе Рэтчетта, убивает его, запирает дверь изнутри на ключ и на цепочку, выходит в коридор через купе миссис Хаббард, и к тому времени, когда проводник возвращается, он уже преспокойно сидит в своем собственном купе.
– Не так-то все просто, мой друг, – буркнул Пуаро. – То же самое скажет вам наш дорогой доктор.
Мсье Бук мановением руки отпустил проводников.
– Нам осталось опросить еще восемь пассажиров, – объявил Пуаро. – Пять пассажиров первого класса – княгиню Драгомирову, графа и графиню Андрени, полковника Арбэтнота и мистера Хардмана. И трех пассажиров второго класса – мисс Дебенхэм, Антонио Фоскарелли и горничную княгини – фрейлейн Шмидт.
– Кого мы вызовем первым – итальянца?
– Дался вам этот итальянец! Нет, мы начнем с верхушки. Не будет ли княгиня Драгомирова столь любезна уделить нам немного времени? Передайте ей нашу просьбу, Мишель.
– Передам, мсье, – сказал проводник, выходя.
– Передайте ей, что, если ее сиятельству неугодно прийти сюда, мы придем в ее купе! – крикнул ему вслед мсье Бук.
Однако княгиня Драгомирова не пожелала воспользоваться этим любезным предложением. Вскоре она вошла в вагон-ресторан и, отвесив присутствующим легкий поклон, села напротив Пуаро. Ее маленькое жабье личико со вчерашнего дня еще сильнее пожелтело. Она была уродлива, тут двух мнений быть не могло, однако глаза ее, в довершение сходства с жабой, походили на драгоценные камни – темные, властные, они светились умом и энергией. Голос у нее был низкий, немного скрипучий, дикция очень четкая. Она решительно прервала цветистые излияния мсье Бука:
– В извинениях нет никакой нужды, господа. Насколько я знаю, в поезде произошло убийство. Вполне естественно, что вам необходимо опросить всех пассажиров. Я буду рада оказать вам посильную помощь.
– Вы очень любезны, мадам, – сказал Пуаро.
– Вовсе нет. Это мой долг. О чем вы хотите меня спросить?
– Ваше полное имя и адрес, мадам. Не хотите ли записать их?
Пуаро протянул княгине лист бумаги и карандаш, но она лишь махнула рукой.
– Напишите сами, – предложила она, – это несложно: Наталья Драгомирова, Париж, авеню Клебера, 17.
– Вы едете из Константинополя домой, мадам?
– Да, я останавливалась там в австрийском посольстве. Со мной едет моя горничная.
– Будьте любезны, расскажите мне вкратце, что вы делали вчера вечером после ужина?
– Охотно. Еще из ресторана я послала проводника постелить мне постель. После ужина я сразу легла. До одиннадцати читала, потом выключила свет. Заснуть мне не удалось – меня мучает ревматизм. Без четверти час я вызвала горничную. Она сделала мне массаж и читала вслух до тех пор, пока я не задремала. Не могу точно сказать, сколько она у меня пробыла. Может быть, полчаса, а может быть, и дольше.
– Поезд к тому времени уже стоял?
– Да.
– Вы за это время не слышали ничего необычного, мадам?
– Нет.
– Как зовут вашу горничную?
– Хильдегарда Шмидт.
– Она давно у вас служит?
– Пятнадцать лет.
– Вы ей доверяете?
– Полностью. Она родом из поместья моего покойного мужа.
– Я полагаю, вы бывали в Америке, мадам?
Неожиданный поворот разговора удивил княгиню, она вскинула бровь:
– Неоднократно.
– Вы были знакомы с Армстронгами – семьей, где произошла известная трагедия?
– Это мои друзья, мсье. – В голосе старой дамы сквозило волнение.
– Следовательно, вы хорошо знали полковника Армстронга?
– Его я почти не знала, но его жена, Соня Армстронг, была моей крестницей. Я дружила с ее матерью, актрисой Линдой Арден. Замечательная актриса, одна из величайших трагических актрис мира. В ролях леди Макбет и Магды[25] ей не было равных. Я была не только ее поклонницей, но и близкой подругой.
– Она умерла?
– Нет, нет, но она живет в полном уединении. У нее очень хрупкое здоровье, и она почти не встает с постели.
– У нее, насколько мне помнится, была еще одна дочь?
– Да, она гораздо моложе миссис Армстронг.
– Она жива?
– Разумеется.
– А где она?
Старуха кинула на Пуаро испытующий взгляд:
– Я должна спросить вас, почему вы задаете мне такие вопросы. Какое отношение они имеют к расследуемому вами убийству?
– А вот какое: убитый был причастен к похищению и гибели ребенка миссис Армстронг.
– Вот оно что! – Княгиня строго сдвинула брови, выпрямилась. – Раз так, я могу только приветствовать это убийство. Я надеюсь, вы поймете мою предвзятость.
– Вполне. А теперь вернемся к вопросу, на который вы не ответили. Где сейчас младшая дочь Линды Арден, сестра миссис Армстронг?
– Откровенно говоря, мсье, не знаю. Я потеряла из виду младшее поколение. Кажется, она несколько лет назад вышла замуж за англичанина и уехала в Англию, но его фамилия выпала у меня из памяти. – Княгиня помолчала, потом сказала: – Вы хотите спросить меня о чем-нибудь еще, господа?
– Еще один вопрос, мадам, на этот раз личного свойства. Какого цвета ваш халат?
Княгиня снова вскинула бровь:
– Что ж, я верю, что вами руководит не праздное любопытство. У меня синий атласный халат.
– У нас больше нет к вам вопросов, мадам. Очень вам благодарен за то, что вы так охотно нам отвечали.
Унизанная кольцами рука пошевелилась. Княгиня встала, остальные поднялись вслед за ней, однако она не торопилась уходить.
– Извините меня, мсье, – сказала она, – но не откажите сообщить мне ваше имя. Ваше лицо мне знакомо.
– Эркюль Пуаро к вашим услугам, мадам.
Она помолчала.
– Эркюль Пуаро… – сказала она через какое-то время. – Теперь я вспомнила. Это рок. – И двинулась к двери. Держалась княгиня очень прямо, хотя видно было, что ходит она с трудом.
– Voilà une grande dame,[26] – заметил мсье Бук. – Что вы о ней думаете, мой друг?
Пуаро в ответ только покачал головой.
– Судьба, – повторил он. – Интересно, что она хотела этим сказать?

Глава 7
Показания графа и графини Андрени

Вслед за княгиней пригласили графа и графиню Андрени. И тем не менее граф пришел один. Вблизи было еще заметнее, как он красив, – широкоплечий, с тонкой талией, рослый. Если б не длинные усы и широкие скулы, в своем хорошо сшитом костюме он вполне мог бы сойти за англичанина.
– Итак, господа, чем могу служить? – спросил он.
– Видите ли, мсье, – сказал Пуаро, – сложившиеся обстоятельства обязывают нас опросить всех пассажиров.
– Конечно, конечно. – Граф был любезен. – Вполне понимаю вас! Однако боюсь, что мы с женой вряд ли вам поможем. Мы спали и ничего не слышали.
– Вы знаете, кто был убит?
– Я понял, что убили высокого американца с удивительно неприятным лицом. Он сидел вон за тем столиком. – И граф кивнул на стол, который занимали Рэтчетт и Маккуин.
– Совершенно верно, мсье. Я хотел спросить, известна ли вам фамилия этого человека?
Вопросы Пуаро явно озадачили графа.
– Если вы хотите узнать его фамилию, посмотрите в паспорт: там все должно быть указано.
– В паспорте стоит фамилия Рэтчетт, но это не настоящая его фамилия, – объяснил Пуаро. – На самом деле это Кассетти, организатор многочисленных похищений и зверских убийств детей. – Он пристально наблюдал за графом, но на последнего его сообщение, по-видимому, не произвело никакого впечатления. Он удивился, не более того.
– Вот как! – сказал граф. – Это проливает свет на убийство. Очень своеобразная страна Америка.
– Вы, вероятно, бывали там, господин граф?
– Я прожил год в Вашингтоне.
– И вероятно, знали семью Армстронг?
– Армстронг, Армстронг… Что-то не припомню… Столько людей встречаешь!.. – Граф улыбнулся и пожал плечами. – Однако не будем отвлекаться, господа. Чем еще могу быть полезен?
– Скажите, граф, когда вы легли спать?
Пуаро украдкой взглянул на план. Граф и графиня Андрени занимали смежные купе, места номер двенадцать и тринадцать.
– Мы попросили постелить постель в одном купе, а когда вернулись из вагона-ресторана, расположились в другом…
– Это было купе номер…
– Номер тринадцать. Мы играли в пикет. Часов в одиннадцать моя жена отправилась спать. Проводник постелил мне, я тоже лег и проспал до утра.
– Вы заметили, что поезд остановился?
– Я узнал об этом только утром.
– А ваша жена?
Граф улыбнулся:
– Моя жена в поезде всегда принимает снотворное. И вчера она тоже приняла свою обычную дозу трионала. – И, помолчав, добавил: – Очень сожалею, но ничем больше не могу вам помочь.
Пуаро протянул графу листок бумаги и карандаш:
– Благодарю вас, граф. Простая формальность, но тем не менее я попросил бы вас написать здесь ваше имя, фамилию и адрес.
Граф писал, тщательно выводя слова.
– Пожалуй, лучше будет написать мне самому, – сказал он любезно. – Название моего родового поместья слишком сложно для людей, не знающих венгерский.
Граф отдал листок Пуаро и поднялся.
– Моей жене нет никакой необходимости приходить: она не знает ничего такого, о чем бы я вам не рассказал.
Глаза Пуаро хитро блеснули.
– Конечно, конечно, и все же мне бы очень хотелось задать один маленький вопросик графине.
– Уверяю вас, это совершенно бесполезно. – В голосе графа зазвучал металл.
Пуаро смущенно заморгал.
– Чистейшая формальность, – сказал он. – Но, понимаете ли, совершенно необходимая для моего отчета.
– Как вам будет угодно, – неохотно уступил граф. Коротко поклонился на иностранный манер и вышел из вагона.
Пуаро протянул руку за паспортом. Там были проставлены имя, фамилия графа и его титулы. Далее стояло: «…в сопровождении жены. Имя – Елена-Мария, девичья фамилия – Гольденберг, возраст – двадцать лет». Прямо на имени расползлось большое жирное пятно – очевидно, след пальцев неаккуратного чиновника.
– Дипломатический паспорт, – сказал мсье Бук. – Мы должны быть крайне осторожны, мой друг, и никоим образом их не обидеть. Да и потом, что общего могут иметь с убийством такие люди?
– Не беспокойтесь, старина. Я буду сама тактичность. Ведь это чистейшая формальность.
Он понизил голос – в вагон вошла госпожа Андрени. Прелестная графиня явно робела.
– Вы хотели меня видеть, господа?
– Это чистейшая формальность, графиня. – Пуаро галантно встал навстречу даме и указал ей на место напротив. – Мы хотим спросить вас, может быть, вы видели или слышали прошлой ночью что-нибудь такое, что могло бы пролить свет на это убийство?
– Абсолютно ничего, мсье. Я спала.
– Но неужели вы не слышали, какая суматоха поднялась в соседнем купе? У американской дамы, вашей соседки, началась истерика, она чуть не оборвала звонок, вызывая проводника.
– Я ничего не слышала, мсье. Видите ли, я приняла снотворное.
– Понимаю. Не смею вас дольше задерживать. – Она поспешила подняться, но Пуаро остановил ее: – Одну минуточку, скажите мне, ваше имя, девичья фамилия, возраст и так далее записаны здесь правильно?
– Да, мсье.
– В таком случае соблаговолите подписать это заявление.
Быстрым изящным наклонным почерком она расписалась: Елена Андрени.
– Вы ездили с мужем в Америку, мадам?
– Нет, мсье. – Она улыбнулась и слегка покраснела. – Мы тогда еще не были женаты: мы обвенчались год назад.
– Вот как! Благодарю вас, мадам. Кстати, скажите, пожалуйста, ваш муж курит?
Графиня – она уже собралась уйти – удивленно посмотрела на Пуаро:
– Да.
– Трубку?
– Нет. Сигары и сигареты.
– Вот оно что! Благодарю вас.
Графиня явно медлила, ее глаза – красивые, темные, миндалевидные, с длинными черными ресницами, оттенявшими матовую бледность щек, – следили за ним. Губы ее, очень ярко накрашенные на иностранный манер, были слегка приоткрыты. В красоте молодой графини было нечто необычайное, экзотическое.
– Почему вы меня об этом спросили?
– Мадам, – изящно взмахнул рукой Пуаро, – детективам приходится задавать всевозможные вопросы. Вот, к примеру, один из них: не могли бы вы мне сказать, какого цвета ваш халат?
Графиня удивленно посмотрела на него.
– У меня халат из золотистого шифона. А это так важно? – засмеялась она.
– Очень важно, мадам.
– Скажите, вы действительно сыщик? – спросила графиня.
– Да, мадам, ваш покорный слуга – сыщик.
– А я думала, что, пока мы едем по Югославии, полицейских в поезде не будет. Они появятся только в Италии.
– Я не имею никакого отношения к югославской полиции, мадам. Я сыщик международного класса.
– Вы служите Лиге Наций, мсье?
– Я служу миру, мадам. – Пуаро приосанился. – В основном я работаю в Лондоне, – продолжал он и спросил, переходя на английский: – Вы говорите по-английски?
– Отшень плохо! – У нее был прелестный акцент.
Пуаро снова поклонился:
– Не смею вас больше задерживать, мадам. Как видите, это было не так уж страшно.
Она улыбнулась, кивнула и вышла из вагона.
– Красивая женщина! – сказал мсье Бук одобрительно и вздохнул: – Однако этот разговор нам ничего не дал.
– Да, эта пара ничего не видела и не слышала.
– Но теперь мы пригласим наконец итальянца.
Пуаро ответил не сразу. Его внимание было поглощено жирным пятном на паспорте венгерского дипломата.

Глава 8
Показания полковника Арбэтнота

Пуаро тряхнул головой и вышел из глубокой задумчивости. Глаза его, встретившись с горящим любопытством взглядом мсье Бука, лукаво сверкнули.
– Дорогой друг, – сказал он, – видите ли, я стал, что называется, снобом! И поэтому считаю, что сначала необходимо заняться первым классом, а потом уже вторым. Так что теперь я думаю пригласить импозантного полковника.
После нескольких вопросов выяснилось, что познания полковника во французском весьма ограниченны, и Пуаро перешел на английский. Уточнив имя полковника, его фамилию, домашний адрес и армейскую должность, Пуаро продолжал:
– Скажите, вы едете из Индии домой в отпуск, или, как мы говорим, «en permission»?
Полковник Арбэтнот не проявил никакого интереса к тому, что и как называют презренные французишки, и ответил с подлинно британской краткостью:
– Да.
– Но вы не воспользовались судами Восточной линии?
– Нет.
– Почему?
– Я предпочел отправиться поездом по причинам личного характера. – «Что, получил? – говорил весь его вид. – Это тебя научит не приставать к людям, нахал ты этакий!»
– Вы ехали из Индии, нигде не останавливаясь?
– Я остановился на одну ночь в Уре и на три дня в Багдаде у старого приятеля – он служит там, – сухо ответил полковник.
– Вы пробыли три дня в Багдаде. Насколько мне известно, эта молодая англичанка, мисс Дебенхэм, тоже едет из Багдада. Вы там с ней не встречались?
– Нет. Я познакомился с мисс Дебенхэм по дороге из Киркука в Ниссибин.
Пуаро наклонился к собеседнику и с нарочитым иностранным акцентом вкрадчиво сказал:
– Мсье, я хочу обратиться к вам с прошением. Вы и мисс Дебенхэм – единственные англичане в поезде. Мне необходимо знать ваше мнение друг о друге.
– В высшей степени неподобающая просьба, – холодно ответил полковник.
– Вовсе нет. Видите ли, преступление скорее всего совершила женщина. На теле убитого обнаружено двенадцать ножевых ран. Даже начальник поезда сразу сказал: «Это дело рук женщины». Так вот, какова моя первоочередная задача? Тщательнейшим образом разузнать все о пассажирках вагона Стамбул – Кале. Но англичанок понять очень трудно. Они такие сдержанные. Поэтому в интересах правосудия я обращаюсь за помощью к вам, мсье. Скажите мне, что вы думаете о мисс Дебенхэм? Что вы о ней знаете?
– Мисс Дебенхэм, – сказал полковник с чувством, – настоящая леди.
– Благодарю вас, – сказал Пуаро с таким видом, будто ему все стало ясно. – Значит, вы считаете маловероятным, что она замешана в преступлении?
– Абсолютно нелепое предположение, – ответил Арбэтнот, – мисс Дебенхэм не была знакома с убитым. Впервые она увидела его здесь, в поезде.
– Она вам об этом говорила?
– Да. Она сразу обратила внимание на его неприятную внешность и поделилась этим впечатлением со мной. Если в убийстве замешана женщина, как вы считаете – без всяких, на мой взгляд, на то оснований, руководствуясь одними домыслами, – могу вас заверить, что мисс Дебенхэм тут совершенно ни при чем.
– Вас, видно, это очень волнует? – улыбнулся Пуаро.
Полковник Арбэтнот смерил его презрительным взглядом:
– Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
Пуаро как будто смутился. Он опустил глаза и принялся ворошить бумаги.
– Мы отвлеклись, – сказал он. – Давайте перейдем к фактам. Преступление, как у нас есть основания полагать, произошло вчера ночью, в четверть второго. По ходу следствия нам необходимо опросить всех пассажиров поезда и узнать, что они делали в это время.
– Разумеется. В четверть второго я, если память мне не изменяет, разговаривал с молодым американцем – секретарем убитого.
– Вот как. Вы пришли к нему в купе или он к вам?
– Я к нему.
– Вы имеете в виду молодого человека по фамилии Маккуин?
– Да.
– Он ваш друг или просто знакомый?
– Я никогда раньше его не видел. Вчера мы случайно перекинулись парой фраз и разговорились. Вообще-то мне американцы не нравятся; как правило, мне трудно найти с ними общий язык.
Пуаро улыбнулся, вспомнив гневные тирады Маккуина против «чопорных британцев».
– Но этот молодой человек сразу расположил меня к себе. Хотя он где-то нахватался дурацких идей о том, как наладить дела в Индии: в этом беда всех американцев. Они идеалисты и к тому же сентиментальны. Его заинтересовало то, что я ему рассказывал об Индии, ведь я почти тридцать лет провел там. И меня заинтересовали его рассказы о финансовом кризисе в Америке. Потом мы перешли к международному положению. Я очень удивился, когда поглядел на часы и обнаружил, что уже четверть второго.
– Вы закончили разговор в четверть второго?
– Да.
– Что вы делали потом?
– Пошел в свое купе и лег.
– Ваша постель была уже постелена?
– Да.
– Ваше купе – вот оно, номер пятнадцать – предпоследнее в противоположном ресторану конце вагона?
– Да.
– Где находился проводник, когда вы возвращались к себе в купе?
– Он сидел в конце вагона за столиком. Между прочим, как раз в тот момент, когда я входил к себе, его вызвал Маккуин.
– Зачем?
– Я полагаю, чтоб тот постелил ему постель. Когда я сидел у него, постель не была постелена.
– А теперь, полковник, я прошу вас вспомнить: когда вы разговаривали с Маккуином, кто-нибудь проходил мимо вас по коридору?
– Масса народу, должно быть, но я не следил за этим.
– Я говорю о последних полутора часах. Вы выходили в Виньковцах, верно?
– Да. Но всего на минуту. Стоял ужасный холод, мела метель, так что я был рад вернуться в эту душегубку, хотя вообще-то я считаю, что топят здесь непозволительно.
Мсье Бук вздохнул.
– На всех не угодишь, – сказал он. – Англичане открывают все окна, другие, наоборот, закрывают. Да, на всех не угодишь.
Ни Пуаро, ни Арбэтнот не обратили никакого внимания на его слова.
– А теперь, мсье, попытайтесь вернуться мыслями в прошлое, – попросил Пуаро. – Итак, на платформе холодно. Вы возвращаетесь в вагон. Располагаетесь в купе и закуриваете сигарету, а возможно, и трубку… – Пуаро запнулся.
– Я курил трубку, Маккуин – сигареты.
– Поезд отправляется. Вы курите трубку, обсуждаете положение дел в Европе, в мире. Уже поздно. Почти все легли. Кто-нибудь проходил мимо вас? Подумайте.
Арбэтнот сдвинул брови.
– Трудно сказать, – произнес он наконец, – видите ли, я за этим не следил.
– Но вы же военный. Вы должны отличаться особой наблюдательностью. Вы наверняка многое замечаете, так сказать, сами того не замечая.
Полковник снова подумал и покачал головой:
– Не могу сказать. Не помню, чтобы кто-нибудь проходил мимо, разве что проводник. Нет, погодите, кажется, проходила какая-то женщина.
– Вы ее видели? Какая женщина – молодая, старая?
– Я не видел ее. Не смотрел в ту сторону. Просто до меня донесся шорох и запах духов.
– Духов. Хороших духов?
– Да нет, скорее плохих. Такой, знаете ли, запах, что издалека шибает в нос. Но учтите, – торопливо продолжал полковник, – это могло быть и раньше. Видите ли, как вы сами сказали, такие вещи замечаешь, сам того не замечая. И вот в течение вечера я отметил про себя: «Женщина… Ну и духи!» Но когда она прошла, точно не могу сказать, хотя… скорее всего после Виньковцов.
– Почему?
– Помню, я почувствовал этот запах, как раз когда мы заговорили о пятилетке. Знаете, как бывает, запах духов навел меня на мысль о женщинах, а с женщин я перекинулся на положение женщин в России. А я помню, что до России мы добрались уже к концу разговора.
– Вы можете определить, когда это было, более точно?
– Н-нет. Где-то перед концом нашего разговора, примерно за полчаса.
– После того как поезд остановился?
Полковник кивнул:
– Да. Я почти в этом уверен.
– Что ж, перейдем к другому вопросу. Вы бывали в Америке, полковник?
– Никогда. И не имею ни малейшей охоты туда ехать.
– Вы были знакомы с полковником Армстронгом?
– Армстронг… Армстронг… Я знал двух или трех Армстронгов. В шестидесятом полку служил Томми Армстронг – вы не о нем спрашиваете? Потом я знал Селби Армстронга – его убили на Сомме.
– Я спрашиваю о полковнике Армстронге. О том, что женился на американке. О том, чью дочь похитили и убили.
– А, припоминаю, читал об этом в газетах… Чудовищное преступление! Нет, я незнаком с ним. Хотя, конечно, слышал о нем. Тоби Армстронг. Славный малый. Общий любимец. Отлично служил. Награжден крестом Виктории.
– Человек, которого убили прошлой ночью, был виновен в гибели ребенка Армстронгов.
Лицо Арбэтнота посуровело.
– Я считаю, что этот негодяй получил по заслугам, хотя лично я предпочел бы, чтобы его повесили по приговору суда. Хотя в Америке, кажется, сажают на электрический стул?
– Следовательно, полковник Арбэтнот, вы за правосудие и против личной мести?
– Разумеется! Не можем же мы поощрять кровную месть или пырять друг друга кинжалами, как корсиканцы или мафия, – сказал полковник. – Говорите что хотите, а, по-моему, суд присяжных – система вполне разумная.
Пуаро минуту-другую задумчиво смотрел на полковника.
– Да, – сказал он, – я так и думал, что вы придерживаетесь такой точки зрения. Ну что ж, полковник, у меня больше нет вопросов. Скажите, а вы не помните ничего такого, что показалось бы вам прошлой ночью подозрительным или, скажем так, кажется вам подозрительным теперь, ретроспективно? Ну, хоть сущий пустяк?
Полковник Арбэтнот задумался.
– Нет. Ничего. Вот разве… – И он замялся.
– Пожалуйста, продолжайте, умоляю вас.
– Это же абсолютная чепуха, – сказал полковник неохотно, – но раз уж вы сказали – хоть сущий пустяк…
– Да-да, продолжайте.
– Да нет, это действительно пустяк. Но раз уж вас так интересуют пустяки, скажу. Возвращаясь к себе, я заметил, что дверь следующего за моим купе, да вы знаете, последняя дверь по коридору…
– Знаю, дверь купе номер шестнадцать.
– Ну так вот, эта дверь была неплотно прикрыта. И сквозь щель украдкой выглядывал какой-то человек. Увидев меня, он тут же захлопнул дверь. Конечно, это абсолютная чепуха, но меня это удивило. Я хочу сказать, все открывают дверь и высовывают голову, когда им нужно выглянуть в коридор, но он делал это украдкой, как будто не хотел, чтобы его заметили. Поэтому я и обратил на него внимание.
– М-да… – сказал Пуаро неуверенно.
– Я же вам говорил, это абсолютная чепуха, – засмущался Арбэтнот. – Но вы знаете, раннее утро, тишина, и мне почудилось в этом что-то зловещее – настоящая сцена из детективного романа. Впрочем, все это ерунда. – Он встал. – Что ж, если я вам больше не нужен…
– Благодарю вас, полковник, у меня все.
Полковник ушел не сразу. Он явно перестал гневаться на паршивого французишку, посмевшего допрашивать британца.
– Так вот, что касается мисс Дебенхэм… – сказал он неловко. – Можете мне поверить: она тут ни при чем. Она pukka sahib,[27] – Полковник вспыхнул и ушел.
– Что значит pukka sahib? – полюбопытствовал доктор Константин.
– Это значит, – объяснил Пуаро, – что отец и братья мисс Дебенхэм обучались в тех же школах, что и полковник.
– Только и всего?… – Доктор Константин был явно разочарован. – Значит, это не имеет никакого отношения к преступлению?
– Ни малейшего, – сказал Пуаро. Он ушел в свои мысли, рука его машинально постукивала по столу.
– Полковник Арбэтнот курит трубку, – вдруг вырвалось у него. – В купе Рэтчетта я нашел ершик для трубки. А мистер Рэтчетт курил только сигары.
– И вы думаете…
– Пока он один признался, что курит трубку. И он знал полковника Армстронга понаслышке, и не исключено, что знал его лично, хотя и отрицает это.
– Значит, вы считаете возможным…
Пуаро затряс головой:
– Нет-нет, это невозможно… никак невозможно… Чтобы добропорядочный, недалекий, прямолинейный англичанин двенадцать раз кряду вонзил в своего врага нож! Неужели вы, мой друг, не чувствуете, насколько это неправдоподобно?
– Это все психологические выкрутасы, – сказал мсье Бук.
– Психологию надо уважать. У нашего преступления свой почерк, и это никоим образом не почерк полковника Арбэтнота. А теперь, – сказал Пуаро, – допросим следующего свидетеля.
На этот раз мсье Бук не стал называть итальянца. Но он хотел, чтобы вызвали именно его.

Глава 9
Показания мистера Хардмана

Последним из пассажиров первого класса вызвали мистера Хардмана – здоровенного огненно-рыжего американца, обедавшего за одним столом с итальянцем и лакеем.
Он вошел в вагон, перекатывая во рту жевательную резинку. На нем были пестрый клетчатый костюм и розовая рубашка, в галстуке сверкала огромная булавка. Его большое мясистое лицо с грубыми чертами казалось добродушным.
– Привет, господа, – сказал он. – Чем могу служить?
– Вы уже слышали об убийстве, мистер э… Хардман?
– Ага. – И он ловко перекатил резинку к другой щеке.
– Так вот, нам приходится беседовать со всеми пассажирами.
– Лично я не против. Наверное, без этого не обойтись.
Пуаро посмотрел на лежащий перед ним паспорт.
– Вы – Сайрус Бетман Хардман, подданный Соединенных Штатов, сорока одного года, коммивояжер фирмы по продаже лент для пишущих машинок?
– Так точно, это я.
– Вы едете из Стамбула в Париж?
– Верно.
– Причина поездки?
– Дела.
– Вы всегда ездите в первом классе, мистер Хардман?
– Да, сэр, – подмигнул американец, – мои путевые издержки оплачивает фирма.
– А теперь, мистер Хардман, перейдем к событиям прошлой ночи.
Американец кивнул.
– Что вы можете рассказать нам о них?
– Решительно ничего.
– Очень жаль. Но может быть, вы сообщите нам, мистер Хардман, что вы делали вчера после обеда?
Похоже, американец в первый раз не нашелся с ответом.
– Извините меня, господа, – сказал он после паузы, – но кто вы такие? Введите меня в курс дела.
– Это мсье Бук, директор компании спальных вагонов. А этот господин – доктор, он обследовал тело.
– А вы?
– Я – Эркюль Пуаро. Компания пригласила меня расследовать убийство.
– Слышал о вас, – сказал мистер Хардман. Минуту, от силы две он колебался. – Я думаю, лучше выложить все начистоту.
– Разумеется, вы поступите весьма благоразумно, изложив нам все, что вам известно, – сухо сказал Пуаро.
– Да я бы много чего вам наговорил, если б что знал. Но я ничего не знаю. Ровным счетом ничего, как я уже и говорил вам. А ведь мне полагается знать. Вот что меня злит. Именно мне и полагается все знать.
– Объяснитесь, пожалуйста, мистер Хардман.
Мистер Хардман вздохнул, выплюнул резинку, сунул ее в карман. В тот же момент весь его облик переменился. Водевильный американец исчез, на смену ему пришел живой человек. Даже гнусавый акцент и тот стал более умеренным.
– Паспорт поддельный, а на самом деле я вот кто. – И он перебросил через стол визитную карточку.
Пуаро долго изучал карточку, и мсье Бук в нетерпении заглянул через плечо.
Мистер САЙРУС Б. ХАРДМАН.Сыскное агентство Макнейла.Нью-Йорк.
Пуаро знал агентство Макнейла – одно из самых известных и уважаемых частных агентств Нью-Йорка.
– А теперь, мистер Хардман, – сказал он, – расскажите нам, что сие означает.
– Сейчас. Значит, дело было так. Я приехал в Европу – шел по следу двух мошенников, никакого отношения к этому убийству они не имели. Погоня закончилась в Стамбуле. Я телеграфировал шефу, получил распоряжение вернуться и уже было собрался в Нью-Йорк, как получил вот это.
Он протянул письмо. На фирменном листке отеля «Токатлиан».

«Дорогой сэр, мне сообщили, что вы представитель сыскного агентства Макнейла. Зайдите, пожалуйста, в мой номер сегодня в четыре часа дня».

И подпись:
С. Э. Рэтчетт.
– Ну и что?
– Я явился в указанное время, и мистер Рэтчетт посвятил меня в свои опасения, показал парочку угрожающих писем.
– Он был встревожен?
– Делал вид, что нет, но, похоже, перепугался насмерть. Он предложил мне ехать в Париж тем же поездом и следить, чтобы его не пристукнули. И я, господа, поехал вместе с ним, но, несмотря на это, его все-таки пристукнули. Крайне неприятно. Такое пятно на моей репутации.
– Он вам сказал, что вы должны делать?
– Еще бы! Он все заранее обмозговал. Он хотел, чтобы я занял соседнее с ним купе, но с этим делом ничего не вышло. Мне удалось достать только купе номер шестнадцать, да и то с огромным трудом. По-моему, проводник хотел попридержать его. Но не будем отвлекаться. Осмотревшись, я решил, что шестнадцатое купе – отличный наблюдательный пункт. Впереди стамбульского спального вагона шел только вагон-ресторан, переднюю дверь на платформу ночью запирали на засов, так что, если б кому и вздумалось пробраться в вагон, он мог выйти только через заднюю дверь или через другой вагон, а значит, в любом случае ему не миновать меня.
– Вам, по всей вероятности, ничего не известно о личности предполагаемого врага мистера Рэтчетта?
– Ну, как он выглядит, я знал. Мистер Рэтчетт мне его описал.
– Что? – спросили все в один голос.
– По описанию старика, это мужчина небольшого роста, – продолжал Хардман, – темноволосый, с писклявым голосом. И еще старик сказал, что вряд ли этот парень нападет на него в первую ночь пути. Скорее на вторую или на третью.
– Значит, кое-что он все-таки знал, – сказал мсье Бук.
– Во всяком случае, он знал куда больше, чем сообщил своему секретарю. – Пуаро задумался. – А он вам что-нибудь рассказал об этом человеке? Не говорил, к примеру, почему тот угрожал его жизни?
– Нет, об этом он умалчивал. Сказал просто, что этот парень гоняется за ним – хочет во что бы то ни стало его прикончить.
– Мужчина невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом, – задумчиво повторил Пуаро, направив пытливый взгляд на Хардмана. – Вы, конечно, знали, кто он был на самом деле?
– Кто, мистер?
– Рэтчетт. Вы его узнали?
– Не понимаю.
– Рэтчетт – это Кассетти, убийца ребенка Армстронгов.
Мистер Хардман присвистнул:
– Ну и ну! Вы меня ошарашили! Нет, я его не узнал. Я был на Западе, когда шел процесс. Его фотографии в газетах я, конечно, видел, но на них и родную мать не узнаешь. Не сомневаюсь, что многие хотели бы разделаться с Кассетти.
– А вы не знаете никого, имеющего отношение к делу Армстронгов, кто отвечал бы этому описанию – невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом?
Хардман думал минуты две.
– Трудно сказать. Ведь почти все, кто имел отношение к этому делу, умерли.
– Помните, в газетах писали о девушке, которая выбросилась из окна?
– Ага. Тут вы попали в точку. Она была иностранка. Так что, может, у нее и были родственники итальяшки. Но не забывайте, что за Рэтчеттом числились и другие дела, кроме ребенка Армстронгов. Он довольно долго занимался похищением детей. Так что не стоит сосредоточиваться на одном этом деле.
– У нас есть основания полагать, что это преступление связано с делом Армстронгов.
Мистер Хардман вопросительно прищурил глаз. Пуаро промолчал. Американец покачал головой.
– Нет, я ничего такого не припоминаю, – не сразу сказал он. – Но учтите: я не принимал участия в этом деле и мало что о нем знаю.
– Что ж, продолжайте, мистер Хардман.
– Мне, собственно, нечего рассказывать. Я высыпался днем, а ночью караулил. В первую ночь ничего подозрительного не произошло. Прошлой ночью тоже – так по крайней мере мне казалось. Я оставил дверь приоткрытой и держал коридор под наблюдением. Никто чужой не проходил мимо.
– Вы в этом уверены, мистер Хардман?
– Железно. Никто не входил в вагон снаружи, и никто не проходил из задних вагонов. За это я ручаюсь.
– А из вашего укрытия вам виден был проводник?
– Конечно. Ведь его скамеечка стоит почти впритык к моей двери.
– Он покидал свое место после Виньковцов?
– Это последняя остановка? Ну как же: его пару раз вызывали сразу после того, как поезд застрял. Потом он ушел в афинский вагон и пробыл там этак минут пятнадцать. Но тут кто-то стал названивать, и он примчался назад. Я вышел в коридор посмотреть, в чем дело, – сами понимаете, я несколько встревожился, – но оказалось, что звонила американка. Она закатила скандал проводнику – уж не знаю из-за чего. Я посмеялся и вернулся к себе. Потом проводник пошел в другое купе – понес кому-то бутылку минеральной. Потом уселся на скамеечку и сидел там, пока его не вызвали в дальний конец вагона стелить постель. Потом он до пяти часов утра не вставал с места.
– Он дремал?
– Не могу сказать. Не исключено, что и дремал.
Пуаро кивнул. Руки его механически складывали бумаги на столе в аккуратные стопочки. Он снова взял в руки визитную карточку.
– Будьте любезны, поставьте здесь свои инициалы, – попросил он. Хардман расписался.
– Я полагаю, здесь, в поезде, никто не может подтвердить ваши показания и засвидетельствовать вашу личность, мистер Хардман?
– В поезде? Пожалуй, что нет. Вот разве молодой Маккуин. Я этого парня хорошо помню – часто встречал в кабинете его отца в Нью-Йорке, но вряд ли он меня выделил из множества других сыщиков и запомнил в лицо. Нет, мистер Пуаро, придется вам подождать и, когда мы пробьемся сквозь заносы, телеграфировать в Нью-Йорк. Но вы не беспокойтесь, я вам не вру. До скорого, господа. Приятно было с вами познакомиться, мистер Пуаро.
Пуаро протянул Хардману портсигар:
– Впрочем, вы, возможно, предпочитаете трубку?
– Нет, трубка – это не про нас.
Он взял сигарету и быстро вышел. Мужчины переглянулись.
– Вы думаете, он и в самом деле сыщик? – спросил доктор Константин.
– Безусловно. Он типичный сыщик, я их много повидал на своем веку. Потом, такую историю ничего не стоит проверить.
– Очень интересные показания, – сказал мсье Бук.
– Еще бы!
– Мужчина невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом, – задумчиво повторил мсье Бук.
– Описание, которое ни к кому в поезде не подходит, – сказал Пуаро.

Глава 10
Показания итальянца

– А теперь, – Пуаро хитро улыбнулся, – порадуем мсье Бука и призовем итальянца.
Антонио Фоскарелли влетел в вагон-ресторан мягкой и неслышной, как у кошки, поступью. Лицо его сияло. У него было характерное лицо итальянца – смуглое, веселое.
По-французски он говорил правильно и бегло, с очень небольшим акцентом.
– Вас зовут Антонио Фоскарелли?
– Да, мсье.
– Вы, как я вижу, приняли американское подданство?
– Да, мсье. Так лучше для моих дел, – ухмыльнулся итальянец.
– Вы агент по продаже фордовских автомобилей?
– Да, видите ли…
И тут последовала пространная речь, к концу которой присутствующие знали в мельчайших деталях все про деловые методы Фоскарелли, его поездки, доходы, его мнение об Америке и о большинстве стран Европы. Из итальянца не надо было вытягивать информацию – она лилась мощным потоком. Его простодушное лицо сияло от удовольствия, когда он наконец остановился и красноречивым жестом вытер лоб платком.
– Теперь вы видите, – сказал он, – я ворочаю большими делами. У меня все устроено на современный лад. Уж кто-кто, а я в торговле знаю толк.
– Значит, в последние десять лет вы часто бывали в Соединенных Штатах?
– Да, мсье. Как сегодня помню тот день, когда я впервые сел на корабль, – я ехал за тридевять земель, в Америку. Моя мама и сестренка…
Пуаро прервал поток воспоминаний:
– Во время вашего пребывания в США вы не встречались с покойным?
– Никогда. Но таких, как он, я хорошо знаю. Да-да, очень хорошо. – И он выразительно щелкнул пальцами. – С виду они сама солидность, одеты с иголочки, но все это одна видимость. Мой опыт говорит, что убитый – настоящий преступник. Хотите верьте, хотите нет, а это так.
– Вы не ошиблись, – сухо сказал Пуаро. – Под именем Рэтчетта скрывался Кассетти, знаменитый похититель детей.
– А что я вам говорил? В нашем деле надо уметь с одного взгляда понимать, с кем имеешь дело. Без этого нельзя. Да, только в Америке правильно поставлена торговля.
– Вы помните дело Армстронгов?
– Не совсем. Хотя фамилия мне знакома. Кажется, речь шла о девочке, совсем маленькой, так ведь?
– Да, трагическая история.
Итальянец в отличие от всех не разделял подобного взгляда.
– Что вы, такие вещи бывают сплошь и рядом, – сказал он философски. – В стране великой цивилизации, такой, как Америка…
Пуаро оборвал его:
– Вы встречались с членами семьи Армстронг?
– Да нет, не думаю. Хотя кто его знает. Приведу вам некоторые цифры. Только в прошлом году я продал…
– Мсье, прошу вас, ближе к делу.
Итальянец умоляюще воздел руки:
– Тысячу раз простите!
– А теперь расскажите мне по возможности точнее, что вы делали вчера вечером после ужина.
– С удовольствием. Я как можно дольше просидел здесь, в ресторане. Тут все-таки веселее. Говорил с американцем, соседом по столу. Он продает ленты для машинок. Потом возвратился в купе. Там пусто. Жалкий Джон Буль, мой сосед, прислуживал своему хозяину. Наконец он возвратился, как всегда, мрачный. Разговор не поддерживал, буркал только «да» и «нет». Неприятная нация – англичане, такие необщительные. Сидит в углу, прямой, будто палку проглотил, и читает книгу. Потом приходит проводник, разбирает наши постели.
– Места четыре и пять, – пробормотал Пуаро.
– Совершенно верно, последнее купе. Моя полка верхняя. Я забрался наверх, читал, курил. У этого заморыша англичанина, по-моему, болели зубы. Он достал пузырек с каким-то вонючим лекарством. Лежал на полке, охал. Скоро я заснул, а когда просыпался, всякий раз слышал, как англичанин стонал.
– Вы не знаете, он не выходил ночью из купе?
– Нет. Я бы услышал. Когда дверь открывается, из коридора падает свет. Думаешь, что это таможенный досмотр на границе, и машинально просыпаешься.
– Он говорил с вами о хозяине? Ругал его?
– Я уже вам сказал: он со мной ни о чем не говорил. Угрюмый тип. Молчит, будто в рот воды набрал.
– Что вы курите: трубку, сигареты, сигары?
– Только сигареты.
Итальянец взял предложенную Пуаро сигарету.
– Вы бывали в Чикаго? – спросил мсье Бук.
– Бывал, прекрасный город, но я лучше знаю Нью-Йорк, Вашингтон и Детройт. А вы бывали в Америке? Нет? Обязательно поезжайте, такая…
Пуаро протянул Фоскарелли листок бумаги:
– Распишитесь, пожалуйста, и напишите ваш постоянный адрес.
Итальянец поставил подпись, украсив ее множеством роскошных росчерков. Потом, все так же заразительно улыбаясь, встал.
– Это все? Я больше вам не нужен? Всего хорошего, господа. Хорошо бы поскорее выбраться из заносов. У меня деловое свидание в Милане… – Он грустно покачал головой. – Не иначе как упущу сделку.
Пуаро взглянул на своего друга.
– Фоскарелли долго жил в Америке, – заметил мсье Бук, – вдобавок он итальянец, а итальянцы вечно хватаются за нож. К тому же все они вруны. Я не люблю итальянцев.
– Са se voit,[28] – Пуаро улыбнулся. – Что ж, возможно, вы и правы, мой друг, но должен вам напомнить, что у нас нет никаких улик против этого человека.
– А где же ваша психология? Разве итальянцы не хватаются за нож?
– Безусловно, хватаются, – согласился Пуаро. – Особенно в разгар ссоры. Но мы имеем дело с преступлением совсем другого рода. Я думаю, оно было заранее обдумано и тщательно разработано. Тут виден дальний прицел. И прежде всего это – как бы поточнее выразиться? – преступление, нехарактерное для латинянина. Оно свидетельствует о холодном, изобретательном, расчетливом уме, более типичном, как мне кажется, для англосакса. – Он взял со стола два последних паспорта. – А теперь, – сказал он, – вызовем мисс Мэри Дебенхэм.

Глава 11
Показания мисс Дебенхэм

Мэри Дебенхэм вошла в ресторан, и Пуаро снова убедился, что в свое время не ошибся в ее оценке.
На девушке были черный костюм и лиловато-серая блузка. Тщательно уложенная – волосок к волоску – прическа. И движения у нее были такие же продуманные, как прическа.
Она села напротив Пуаро и мсье Бука и вопросительно посмотрела на них.
– Вас зовут Мэри Хермиона Дебенхэм и вам двадцать шесть лет? – начал допрос Пуаро.
– Да.
– Вы англичанка?
– Да.
– Будьте любезны, мадемуазель, написать на этом листке ваш постоянный адрес.
Она написала несколько слов аккуратным, разборчивым почерком.
– А теперь, мадемуазель, что вы расскажете нам о событиях прошлой ночи?
– Боюсь, мне нечего вам рассказать. Я легла и сразу заснула.
– Вас очень огорчает, мадемуазель, что в поезде было совершено преступление?
Девушка явно не ожидала такого вопроса. Зрачки ее едва заметно расширились.
– Я вас не понимаю.
– А ведь это очень простой вопрос, мадемуазель. Я могу повторить: вы огорчены тем, что в нашем поезде было совершено преступление?
– Я как-то не думала об этом. Нет, не могу сказать, чтобы меня это огорчило.
– Значит, для вас в преступлении нет ничего из ряда вон выходящего?
– Конечно, такое происшествие весьма неприятно. – Мэри Дебенхэм была невозмутима.
– Вы типичная англичанка, мадемуазель. Вам чужды волнения.
Она улыбнулась:
– Боюсь, что не смогу закатить истерику, чтобы доказать вам, какая я чувствительная. К тому же люди умирают ежедневно.
– Умирают, да. Но убийства случаются несколько реже.
– Разумеется.
– Вы не были знакомы с убитым?
– Я впервые увидела его вчера за завтраком.
– Какое он на вас произвел впечатление?
– Я не обратила на него внимания.
– Он не показался вам человеком злым?
Она слегка пожала плечами:
– Право же, я о нем не думала.
Пуаро зорко взглянул на нее:
– Мне кажется, вы слегка презираете мои методы следствия. – В его глазах блеснул хитрый огонек. – Думаете, что англичанин повел бы следствие иначе. Он бы отсек все ненужное и строго придерживался фактов – словом, вел бы дело методично и организованно. Но у меня, мадемуазель, есть свои причуды. Прежде всего я присматриваюсь к свидетелю, определяю его характер и в соответствии с этим задаю вопросы. Несколько минут назад я допрашивал господина, который рвался сообщить мне свои соображения по самым разным вопросам. Так вот, ему я не позволял отвлекаться и требовал, чтобы он отвечал только «да» и «нет». За ним приходите вы. Я сразу понимаю, что вы человек аккуратный, методичный, не станете отвлекаться, будете отвечать коротко и по существу. А так как в нас живет дух противоречия, вам я задаю совершенно другие вопросы. Я спрашиваю, что вы чувствуете, что думаете? Вам не нравится этот метод?
– Извините за резкость, но мне он кажется пустой тратой времени. Предположим, вы узнаете, нравилось мне лицо мистера Рэтчетта или нет, но это вряд ли поможет найти убийцу.
– Вы знаете, кем на самом деле оказался Рэтчетт?
Она кивнула:
– Миссис Хаббард уже оповестила всех и вся.
– Ваше мнение о деле Армстронгов?
– Это чудовищное преступление.
Пуаро задумчиво посмотрел на девушку:
– Вы, мисс Дебенхэм, насколько мне известно, едете из Багдада?
– Да.
– В Лондон?
– Да.
– Что вы делали в Багдаде?
– Служила гувернанткой в семье, где двое маленьких детей.
– После отпуска вы возвратитесь на это место?
– Не уверена.
– Почему?
– Багдад слишком далеко. Я предпочла бы жить в Лондоне, если удастся подыскать подходящую вакансию.
– Понимаю. А я было решил, что вы собираетесь замуж.
Мисс Дебенхэм не ответила. Она подняла глаза и посмотрела на Пуаро в упор. «Вы слишком бесцеремонны», – говорил ее взгляд.
– Что вы думаете о вашей соседке по купе мисс Ольсон?
– Славная недалекая женщина.
– Какой у нее халат?
– Коричневый шерстяной. – В глазах мисс Дебенхэм промелькнуло удивление.
– А! Смею упомянуть и надеюсь, вы не сочтете меня нескромным, что по пути из Алеппо в Стамбул я обратил внимание на ваш халат – он лилового цвета, верно?
– Вы не ошиблись.
– У вас нет с собой еще одного халата, мадемуазель? Например, красного?
– Нет, это не мой халат.
Пуаро быстро наклонился к ней – он напоминал кошку, завидевшую мышь:
– Чей же?
Девушка, явно пораженная, отшатнулась:
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Вы не сказали: «У меня нет такого халата». Вы говорите: «Это не мой» – значит, такой халат есть, но не у вас, а у кого-то другого.
Она кивнула.
– У кого-то в поезде?
– Да.
– Чей же он?
– Я вам только что сказала. Я не знаю. Утром часов около пяти я проснулась, и мне показалось, что поезд давно стоит. Я открыла дверь, выглянула в коридор. Хотела посмотреть, что за станция. И тут увидела в коридоре фигуру в красном кимоно – она удалялась от меня.
– Вы не знаете, кто это? Какого цвета волосы у этой женщины – светлые, темные, седые?
– Не могу сказать. На ней был ночной чепчик, и потом, я видела только ее затылок.
– А какая у нее фигура?
– Довольно высокая и стройная, насколько я могу судить. Кимоно расшито драконами.
– Совершенно верно.
Минуту Пуаро хранил молчание. Потом забормотал себе под нос:
– Не понимаю. Ничего не понимаю. Одно с другим никак не вяжется. – Поднял глаза и сказал: – Не смею вас больше задерживать, мадемуазель.
– Вот как? – Она была явно удивлена, однако поспешила встать, но в дверях заколебалась и вернулась обратно. – Эта шведка – как ее, мисс Ольсон? – очень встревожена. Она говорит, что вы ей сказали, будто она последней видела этого господина в живых. Она, вероятно, думает, что вы ее подозреваете. Можно, я скажу ей, что она напрасно беспокоится? Эта мисс Ольсон безобиднейшее существо – она и мухи не обидит. – И по губам мисс Дебенхэм скользнула улыбка.
– Когда мисс Ольсон отправилась за аспирином к миссис Хаббард?
– В половине одиннадцатого.
– Сколько времени она отсутствовала?
– Минут пять.
– Она выходила из купе ночью?
– Нет.
Пуаро повернулся к доктору:
– Рэтчетта могли убить так рано?
Доктор покачал головой.
– Ну что ж, я полагаю, вы можете успокоить вашу приятельницу, мадемуазель.
– Благодарю вас. – Она неожиданно улыбнулась на редкость располагающей к себе улыбкой. – Знаете, эта шведка очень похожа на овцу. Чуть что – сразу теряет голову и жалобно блеет. – Мисс Дебенхэм повернулась и вышла из вагона.

Глава 12
Показания горничной

Мсье Бук с любопытством взглянул на своего друга:
– Я не совсем вас понимаю, старина. Чего вы добиваетесь?
– Я искал трещину, мой друг.
– Трещину?
– Ну да, трещину в броне самообладания, в которую закована эта молодая дама. Мне захотелось поколебать ее хладнокровие. Удалось ли это? Не знаю. Но одно я знаю точно: она не ожидала, что я применю такой метод.
– Вы ее подозреваете, – сказал мсье Бук задумчиво. – Но почему? По-моему, эта прелестная молодая особа никак не может быть замешана в подобном преступлении.
– Вполне с вами согласен, – сказал доктор Константин. – Она очень хладнокровна. По-моему, она не стала бы кидаться на обидчика с ножом, а просто подала бы на него в суд.
Пуаро вздохнул:
– У вас обоих навязчивая идея, будто это непредумышленное, непреднамеренное убийство, и вам надо поскорее от нее избавиться. Что же касается моих подозрений относительно мисс Дебенхэм, на то есть две причины. Первая – случайно подслушанный мной разговор, о нем я пока еще вам не рассказывал. – И он передал любопытный разговор, подслушанный им по пути из Алеппо.
– Очень любопытно, – сказал мсье Бук, когда Пуаро замолчал. – Но его еще требуется истолковать. Если он означает именно то, что вы подозреваете, тогда и она, и этот чопорный англичанин замешаны в убийстве.
– Но это, – сказал Пуаро, – никак не подтверждается фактами. Понимаете, если бы они оба участвовали в убийстве, что бы из этого следовало? Что они постараются обеспечить друг другу алиби. Не правда ли? Однако этого не происходит. Алиби мисс Дебенхэм подтверждает шведка, которую та до сих пор и в глаза не видела, а алиби полковника – Маккуин, секретарь убитого. Нет, ваше решение слишком простое для такой загадки.
– Вы сказали, что у вас есть еще одна причина ее подозревать, – напомнил ему мсье Бук.
Пуаро улыбнулся:
– Но это опять чистейшая психология. Я спрашиваю себя: могла ли мисс Дебенхэм задумать такое преступление? Я убежден, что в этом деле участвовал человек с холодным и изобретательным умом. А мисс Дебенхэм производит именно такое впечатление.
Мсье Бук покачал головой:
– Думаю, вы все-таки ошибаетесь, мой друг. Не могу себе представить, чтобы эта молодая англичанка пошла на преступление.
– Ну что ж, – сказал Пуаро, взяв оставшийся паспорт, – теперь перейдем к последнему имени в нашем списке: Хильдегарда Шмидт, горничная.
Призванная официантом, она вскоре вошла в ресторан и почтительно остановилась у двери. Пуаро знаком пригласил ее сесть. Она села, сложила руки на коленях и спокойно приготовилась отвечать на вопросы. Она производила впечатление женщины до крайности флегматичной и в высшей степени почтенной, хотя, может быть, и не слишком умной.
С Хильдегардой Шмидт Пуаро вел себя совершенно иначе, чем с Мэри Дебенхэм. Он был сама мягкость и доброта. Ему, видно, очень хотелось, чтобы горничная поскорее освоилась. Попросив ее записать имя, фамилию и адрес, Пуаро незаметно перешел к допросу. Разговор велся по-немецки.
– Мы хотим как можно больше узнать о событиях прошлой ночи, – сказал он. – Нам известно, что вы не можете сообщить ничего о самом преступлении, но вы могли услышать или увидеть что-нибудь такое, чему вы вовсе не придали значения, но что может представлять для нас большую ценность. Вы меня поняли?
Нет, она, видно, ничего не поняла.
– Я ничего не знаю, господин, – ответила она все с тем же выражением туповатого спокойствия на широком добродушном лице.
– Что ж, возьмем, к примеру, хотя бы такой факт: вы помните, что ваша хозяйка послала за вами прошлой ночью?
– Конечно, помню.
– Вы помните, когда это было?
– Нет, господин. Когда проводник пришел за мной, я спала.
– Понимаю. Ничего необычного в том, что за вами послали ночью, не было?
– Нет, господин. Госпоже по ночам часто требуются мои услуги. Она плохо спит.
– Отлично, значит, вам передали, что вас вызывает княгиня, и вы встали. Скажите, вы надели халат?
– Нет, господин. Я оделась как полагается. Я бы ни за что не посмела явиться к госпоже княгине в халате.
– А ведь у вас очень красивый красный халат, правда?
Она удивленно уставилась на Пуаро:
– У меня синий фланелевый халат, господин.
– Вот как. Продолжайте. Я просто пошутил. Значит, вы пошли к княгине. Что вы делали у нее?
– Я сделала госпоже массаж, потом читала ей вслух. Я не очень хорошо читаю вслух, но ее сиятельство говорит, что это даже лучше: так она быстрей засыпает. Когда госпожа начала дремать, она отослала меня, я закрыла книгу и вернулась в свое купе.
– А во сколько это было, вы помните?
– Нет, господин.
– А скажите, как долго вы пробыли у княгини?
– Около получаса, господин.
– Хорошо, продолжайте.
– Сначала я принесла госпоже еще один плед из моего купе – было очень холодно, хотя вагон топили. Я укрыла ее пледом, и она пожелала мне спокойной ночи. Налила ей минеральной воды. Потом выключила свет и ушла.
– А потом?
– Больше мне нечего рассказать, господин. Я вернулась к себе в купе и легла спать.
– Вы никого не встретили в коридоре?
– Нет, господин.
– А вы не встретили, скажем, даму в красном кимоно, расшитом драконами?
Немка выпучила на него кроткие голубые глаза:
– Что вы, господин! В коридоре был один проводник. Все давно спали.
– Но проводника вы все-таки видели?
– Да, господин.
– Что он делал?
– Он выходил из купе, господин.
– Что? Что? – накинулся на горничную мсье Бук. – Из какого купе?
Хильдегарда Шмидт снова переполошилась, и Пуаро бросил укоризненный взгляд на своего друга.
– Ничего необычного тут нет, – сказал он. – Проводнику часто приходится ходить ночью на вызовы. Вы не помните, из какого купе он вышел?
– Где-то посреди вагона, господин. За две-три двери от купе княгини.
– Так-так. Расскажите, пожалуйста, точно, где это произошло и как.
– Он чуть не налетел на меня, господин. Это случилось, когда я возвращалась из своего купе с пледом для княгини.
– Значит, он вышел из купе и чуть не налетел на вас? В каком направлении он шел?
– Мне навстречу, господин. Он извинился и прошел по коридору к вагону-ресторану. В это время зазвонил звонок, но, мне кажется, он не пошел на этот вызов. – Помедлив минуту, она продолжала: – Но я не понимаю. Как же…
Пуаро поспешил ее успокоить.
– Мы просто выверяем время, мадам, – сказал он. – Это чистейшая формальность. Наверное, бедняге проводнику нелегко пришлось в ту ночь: сначала он будил вас, потом эти вызовы…
– Но это был вовсе не тот проводник, господин. Меня будил совсем другой.
– Ах вот как – другой? Вы его видели прежде?
– Нет, господин.
– Так! Вы его узнали, если б увидели?
– Думаю, да, господин.
Пуаро что-то прошептал на ухо мсье Буку. Тот встал и пошел к двери отдать приказание.
Пуаро продолжал допрос все в той же приветливой и непринужденной манере:
– Вы когда-нибудь бывали в Америке, фрау Шмидт?
– Нет, господин. Мне говорили, это замечательная страна.
– Вы, вероятно, слышали, кем был убитый на самом деле, – слышали, что он виновен в смерти ребенка?
– Да, господин, слышала. Это чудовищное преступление – ужасный грех! И как Господь только допускает такое! У нас в Германии ничего подобного не бывает.
На глаза ее навернулись слезы.
– Да, это чудовищное преступление, – повторил Пуаро.
Он вытащил из кармана клочок батиста и показал его горничной:
– Это ваш платок, фрау Шмидт?
Все замолчали, женщина рассматривала платок. Через минуту она подняла глаза. Щеки ее вспыхнули:
– Что вы, господин! Это не мой платок.
– Видите, на нем стоит Н – вот почему я подумал, что это ваш: ведь вас зовут Hildegarde.
– Ах, господин, такие платки бывают только у богатых дам. Они стоят бешеных денег. Это ручная вышивка. И скорее всего из парижской мастерской.
– Значит, это не ваш платок и вы не знаете, чей он?
– Я? О нет, господин.
Из всех присутствующих один Пуаро уловил легкое колебание в ее голосе.
Мсье Бук что-то горячо зашептал ему на ухо. Пуаро кивнул.
– Сейчас сюда придут три проводника спальных вагонов, – обратился он к женщине. – Не будете ли вы столь любезны сказать нам, кого из них вы встретили вчера ночью, когда несли плед княгине?
Вошли трое мужчин: Пьер Мишель, крупный блондин – проводник спального вагона Афины – Париж и грузный кряжистый проводник бухарестского вагона.
Хильдегарда Шмидт пригляделась к проводникам и решительно затрясла головой.
– Тут нет того человека, которого я видела вчера ночью, господин, – сказала она.
– Но в поезде нет других проводников. Вы, должно быть, ошиблись.
– Я не могла ошибиться, господин. Все эти проводники – высокие, рослые мужчины, а тот, кого я видела, – невысокого роста, темноволосый, с маленькими усиками. Проходя мимо, он извинился, и голос у него был писклявый, как у женщины. Я его хорошо разглядела, господин, уверяю вас.

Глава 13
Пуаро подводит итоги

– Невысокий темноволосый мужчина с писклявым голосом, – сказал мсье Бук.
Троих проводников и Хильдегарду Шмидт отпустили восвояси.
Мсье Бук в отчаянии развел руками:
– Ничего не понимаю, решительно ничего! Значит, этот враг Рэтчетта, о котором тот говорил, все-таки был в поезде? И где он теперь? Не мог же он просто испариться? У меня голова кругом идет. Скажите же что-нибудь, умоляю вас. Объясните мне, как невозможное стало возможным?
– Очень удачная формулировка, – сказал Пуаро. – Невозможное произойти не могло, а следовательно, невозможное оказалось возможным вопреки всему.
– Тогда объясните мне поскорее, что же произошло в поезде вчера ночью.
– Я не волшебник, мой дорогой. И озадачен не меньше вашего. Дело это продвигается очень странно.
– Оно нисколько не продвигается. Оно стоит на месте.
Пуаро покачал головой:
– Это не так. Мы немного продвинулись вперед. Кое-что мы уже знаем. Мы выслушали показания пассажиров…
– И что это нам дало? Ничего.
– Я бы так не сказал, мой друг.
– Возможно, я преувеличиваю. Конечно, и этот американец, Хардман, и горничная добавили кое-какие сведения к тому, что мы уже знаем. Вернее говоря, они еще больше запутали все дело.
– Не надо отчаиваться, – успокоил его Пуаро.
Мсье Бук накинулся на него:
– Тогда говорите – поделитесь с нами мудростью Эркюля Пуаро.
– Разве я вам не сказал, что озадачен не меньше вашего? Зато теперь мы можем приступить к разрешению проблемы. Мы можем расположить имеющиеся у нас факты по порядку и методически разобраться в них.
– Умоляю вас, мсье, продолжайте, – попросил доктор Константин.
Пуаро откашлялся и разгладил кусочек промокашки.
– Давайте разберемся в том, чем мы располагаем. Прежде всего нам известны некоторые бесспорные факты. Рэтчетт, или Кассетти, вчера ночью получил двенадцать ножевых ран и умер. Вот вам факт номер один.
– Не смею возражать, старина, не смею возражать, – сказал мсье Бук не без иронии.
Пуаро это ничуть не обескуражило.
– Я пока пропущу довольно необычные обстоятельства, которые мы с доктором Константином уже обсудили совместно, – невозмутимо продолжал он. – В свое время я к ним вернусь. Следующий, как мне кажется, по значению факт – это время совершения преступления.
– Опять-таки одна из немногих известных нам вещей, – прервал его мсье Бук. – Преступление было совершено сегодня в четверть второго. Все говорит за то, что это было именно так.
– Далеко не все. Вы преувеличиваете. Хотя, конечно, у нас имеется немалое количество фактов, подтверждающих эту точку зрения.
– Рад слышать, что вы признаете хотя бы это.
Пуаро невозмутимо продолжал, как будто его и не прерывали:
– Возможны три предположения. Первое – преступление совершено, как вы утверждаете, в четверть второго. Это подтверждают разбитые часы, показания миссис Хаббард и горничной Хильдегарды Шмидт. К тому же это совпадает с показаниями доктора Константина.
Второе предположение: убийство совершено позже, и стрелки на часах передвинуты, чтобы нас запутать.
Третье: преступление совершено раньше, и стрелки передвинуты по той же причине, что и выше.
Так вот, если мы примем первое предположение как наиболее вероятное и подкрепленное наибольшим числом показаний, мы должны будем считаться с некоторыми вытекающими из него фактами. Начнем хотя бы с того, что, если преступление было совершено в четверть второго, убийца не мог покинуть поезд. А значит, встает вопрос: где убийца? И кто он?
Для начала давайте тщательно разберемся во всех показаниях. В первый раз о существовании невысокого темноволосого мужчины с писклявым голосом мы услышали от Хардмана. Он утверждает, будто Рэтчетт рассказал ему об этом человеке и поручил охранять себя от него. У нас нет никаких фактов, подтверждающих эти показания, и, следовательно, нам приходится верить Хардману на слово. Теперь разберемся во втором вопросе: тот ли человек Хардман, за которого он себя выдает, то есть действительно ли он сыщик нью-йоркского детективного агентства?
На мой взгляд, это дело прежде всего интересно тем, что мы лишены всех вспомогательных средств, к которым обычно прибегает полиция. Мы не можем проверить показания свидетелей. Нам приходится целиком полагаться на собственные заключения. Для меня лично это делает разгадку преступления еще более интересной. Никакой рутины. Только работа ума. И вот я спрашиваю себя: можем ли мы верить показаниям Хардмана, когда он говорит о себе? И решаю: можем. Я придерживаюсь того мнения, что мы можем верить в то, что Хардман рассказывает о себе.
– Вы полагаетесь на свою интуицию, – спросил доктор Константин, – или, как говорят американцы, на свой нюх?
– Вовсе нет. Я исследую все возможности. Хардман путешествует с фальшивым паспортом, а значит, в любом случае подозрения прежде всего падут на него. Как только появится полиция, она в первую очередь задержит Хардмана и телеграфирует в Нью-Йорк, чтобы проверить его показания. Проверить личность большинства пассажиров представляется очень трудным – и в большинстве случаев этого не станут делать хотя бы потому, что они не дают никаких поводов для подозрений. Но в случае с Хардманом дело обстоит иначе. Он или тот, за кого себя выдает, или нет. Вот почему я считаю, что тут все должно быть в порядке.
– Вы считаете его свободным от подозрений?
– Вовсе нет. Вы меня не поняли. Откуда мне знать – у любого американского сыщика могут быть свои причины убить Рэтчетта. Я хочу только сказать, что Хардману можно верить, когда он рассказывает о себе. Рэтчетт вполне мог нанять его, и, по всей вероятности, хотя твердо уверенным тут быть нельзя, так оно и было. Если мы принимаем показания Хардмана на веру, тогда мы должны искать дальнейшее им подтверждение. И мы находим его, хотя и несколько неожиданно, в показаниях Хильдегарды Шмидт. Проводник спального вагона, встреченный ею в коридоре, как две капли воды похож на описанного Хардманом врага Рэтчетта. Можем ли мы подтвердить эти два рассказа? У нас есть пуговица, которую миссис Хаббард нашла в купе. Есть и еще одно дополнительное доказательство, хотя вы могли его и не заметить.
– Что же это?
– Оба – и полковник Арбэтнот, и Гектор Маккуин – упомянули, что проводник проходил мимо их купе. Они не придали этому значения. Но вспомните, господа: Пьер Мишель заявил, что он не вставал с места, за исключением тех случаев, которые были им специально оговорены, а ни в одном из этих случаев ему не нужно было проходить мимо купе, где сидели Арбэтнот и Маккуин. А следовательно, рассказ о невысоком темноволосом мужчине с писклявым голосом в форме проводника спальных вагонов подкрепляется свидетельскими показаниями четырех свидетелей, прямыми или косвенными.
– И еще одна небольшая деталь, – сказал доктор Константин. – Если Хильдегарда Шмидт говорит правду, тогда почему же настоящий проводник не упомянул, что видел ее, когда шел на вызов миссис Хаббард?
– Это, по-моему, вполне объяснимо. Когда он шел к миссис Хаббард, горничная была у своей хозяйки. А когда горничная возвращалась к себе, проводник был в купе миссис Хаббард.
Мсье Бук с трудом дождался конца фразы.
– Да-да, мой друг, – сказал он нетерпеливо. – Хотя я восхищаюсь вашей осмотрительностью и тем, как вы методически – шаг за шагом – идете к цели, все же осмелюсь заметить, что вы не коснулись главного. Все мы сошлись на том, что этот человек существует. Куда он делся? – вот в чем вопрос.
Пуаро неодобрительно покачал головой:
– Вы ошибаетесь. Ставите телегу впереди лошади. Прежде чем спросить себя: «Куда исчез этот человек?» – я задаюсь вопросом: «А существует ли на самом деле такой человек?» И знаете почему? Потому что, если бы этот человек не существовал, а если бы его просто выдумали, изобрели, насколько легче было бы ему исчезнуть. Поэтому я прежде всего стараюсь узнать, существует ли подобный человек во плоти.
– Ну а теперь, когда вы установили, что он существует, скажите, где же он?
– На это есть два ответа, мой друг. Или он прячется в поезде в таком неожиданном месте, что нам и в голову не приходит искать его там. Или он, так сказать, существует в двух лицах. То есть он одновременно и тот человек, которого боялся мистер Рэтчетт, и кто-то из пассажиров поезда, так хорошо замаскированный, что Рэтчетт его не узнал.
– Блестящая мысль, – просиял мсье Бук. Однако тут же лицо его снова омрачилось. – Но есть одна неувязка…
Пуаро предвосхитил его слова:
– Рост этого человека, вы это хотели сказать? За исключением лакея мистера Рэтчетта все пассажиры: итальянец, полковник Арбэтнот, Гектор Маккуин, граф Андрени – высокого роста. Значит, у нас остается один лакей – не слишком подходящая кандидатура. Но тут возникает и другое предположение: вспомните писклявый, как у женщины, голос. У нас появляется возможность выбора. Это может быть и мужчина, переодетый женщиной, и женщина. Если одеть высокую женщину в мужской костюм, она кажется маленькой.
– Но ведь Рэтчетт должен был бы знать… – возразил мсье Бук.
– Вполне вероятно, он и знал. Вполне вероятно, что эта женщина уже покушалась на его жизнь, переодевшись для этой цели мужчиной. Рэтчетт мог догадаться, что она снова прибегнет к этому трюку, и поэтому велел Хардману следить за мужчиной. Однако на всякий случай упомянул о писклявом, как у женщины, голосе.
– Вполне возможно, – сказал мсье Бук. – И все же…
– Послушайте, мой друг. Я думаю, пришло время рассказать вам о некоторых неувязках, подмеченных доктором Константином.
И Пуаро подробно рассказал мсье Буку о тех выводах, к которым они с доктором пришли, анализируя характер ранений. Мсье Бук застонал и схватился за голову.
– Понимаю, – сказал Пуаро сочувственно. – Отлично понимаю вас. Голова идет кругом, правда?
– Да ведь это настоящий кошмар! – завопил мсье Бук.
– Вот именно! Это нелепо, невероятно и попросту невозможно. И я то же самое говорю. И все же, мой друг, это так. А от фактов никуда не денешься.
– Но это безумие!
– Вот именно! Все это настолько невероятно, друг мой, что меня иногда преследует мысль, будто разгадка должна быть предельно проста… Впрочем, это только наитие, так сказать.
– Двое убийц, – застонал мсье Бук. – В «Восточном экспрессе»! – Он чуть не плакал.
– А теперь, – сказал Пуаро бодро, – дадим волю фантазии. Итак, прошлой ночью в поезде появляются двое таинственных незнакомцев. Проводник спальных вагонов, внешность которого описал Хардман, – его видели Хильдегарда Шмидт, полковник Арбэтнот и мистер Маккуин. И женщина в красном кимоно – высокая, стройная женщина, которую видели Пьер Мишель, мисс Дебенхэм, Маккуин, я и которую, если можно так выразиться, унюхал полковник Арбэтнот. Кто она? Все пассажирки, как одна, утверждают, что у них нет красного кимоно. Женщина эта тоже исчезает. Так вот, она и мнимый проводник – одно и то же лицо или нет? И где сейчас эти двое? И кстати, где форма проводника и красное кимоно?
– А вот это мы можем проверить. – Мсье Бук вскочил. – Надо обыскать багаж пассажиров.