1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 
     

Курит облаком болото,    

Гарь в небесном коромысле.    

С тихой тайной для кого‑то    

Затаил я в сердце мысли.    

     

Все встречаю, все приемлю,    

Рад и счастлив душу вынуть.    

Я пришел на эту землю,    

Чтоб скорей ее покинуть.    

     

1914    

     

Пойду в скуфье  смиренным иноком    

     

     

Пойду в скуфье смиренным иноком    

Иль белобрысым босяком ‑    

Туда, где льется по равнинам    

Березовое молоко.    

     

Хочу концы земли измерить,    

Доверясь призрачной звезде,    

И в счастье ближнего поверить    

В звенящей рожью борозде.    

     

Рассвет рукой прохлады росной    

Сшибает яблоки зари    

Сгребая сено на покосах,    

Поют мне песни косари.    

     

Глядя за кольца лычных прясел,    

Я говорю с самим собой:    

Счастлив, кто жизнь свою украсил    

Бродяжной палкой и сумой.    

     

Счастлив, кто в радости убогой,    

Живя без друга и врага,    

Пройдет проселочной дорогой,    

Молясь на копны и стога.    

     

1914    

 Шел господь пытать  людей в любви,    

     

     

Шел господь пытать людей в любви,    

Выходил он нищим на кулижку.    

Старый дед на пне сухом, в дуброве,    

Жамкал деснами зачерствелую пышку.    

     

Увидал дед нищего дорогой,    

На тропинке, с клюшкою железной,    

И подумал: "Вишь, какой убогой, ‑    

Знать, от голода качается, болезный".    

     

Подошел господь, скрывая скорбь и муку:    

Видно, мол, сердца их не разбудишь...    

И сказал старик, протягивая руку:    

«На, пожуй... маленько крепче будешь».    

     

1914    

     

ОСЕНЬ    

     

Р.В.Иванову    

     

     

Тихо в чаще можжевеля по обрыву.    

Осень – рыжая кобыла – чешет гривы.    

     

Над речным покровом берегов    

Слышен синий лязг ее подков.    

     

Схимник‑ветер шагом осторожным    

Мнет листву по выступам дорожным    

     

И целует на рябиновом кусту    

Язвы красные незримому Христу.    

     

    

 Не ветры осыпают пущи,    

     

     

Не ветры осыпают пущи,    

Не листопад златит холмы.    

С голубизны незримой кущи    

Струятся звездные псалмы.    

     

Я вижу – в просиничном плате,    

На легкокрылых облаках,    

Идет возлюбленная мати    

С пречистым сыном на руках.    

     

Она несет для мира снова    

Распять воскресшего Христа:    

"Ходи, мой сын, живи вез крова,    

Зорюй и полднюй у куста".    

     

И в каждом страннике убогом    

Я вызнавать пойду с тоской,    

Не помазуемый ли богом    

Стучит берестяной клюкой.    

     

И может быть, пройду я мимо    

И не замечу в тайный час,    

Что в елях – крылья херувима,    

А под пеньком – голодный Спас.    

     

1914    

     

В ХАТЕ    

     

     

Пахнет рыхлыми драченами;    

У порога в дежке квас,    

Над печурками точеными    

Тараканы лезут в паз.    

     

Вьется сажа над заслонкою,    

В печке нитки попелиц,    

А на лавке за солонкою ‑    

Шелуха сырых яиц.    

     

Мать с ухватами не сладится,    

Нагибается низко,    

Старый кот к махотке крадется    

На парное молоко.    

     

Квохчут куры беспокойные    

Над оглоблями сохи,    

На дворе обедню стройную    

Запевают петухи.    

     

А в окне на сени скатые,    

От пугливой шумоты,    

Из углов щенки кудлатые    

Заползают в хомуты.    

     

1914    

 По селу тропинкой кривенькой    

     

     

По селу тропинкой кривенькой    

В летний вечер голубой    

Рекрута ходили с ливенкой    

Разухабистой гурьбой.    

     

Распевали про любимые    

Да последние деньки:    

"Ты прощай, село родимое,    

Темна роща и пеньки".    

     

Зори пенились и таяли.    

Все кричали, пяча грудь:    

"До рекрутства горе маяли,    

А теперь пора гульнуть".    

     

Размахнув кудрями русыми,    

В пляс пускались весело.    

Девки брякали им бусами,    

Зазывали за село.    

     

Выходили парни бравые    

За гуменные плетни,    

А девчоночки лукавые    

Убегали, – догони!    

     

Над зелеными пригорками    

Развевалися платки.    

По полям, бредя с кошелками,    

Улыбались старики.    

     

По кустам, в траве над лыками,    

Под пугливый возглас сов,    

Им смеялась роща зыками    

С переливом голосов.    

     

По селу тропинкой кривенькой,    

Ободравшись о пеньки,    

Рекрута играли в ливенку    

Про остальние деньки.    

     

1914    

 Гой ты, Русь, моя  родная,    

     

     

Гой ты, Русь, моя родная,    

Хаты – в ризах образа...    

Не видать конца и края ‑    

Только синь сосет глаза.    

     

Как захожий богомолец,    

Я смотрю твои поля.    

А у низеньких околиц    

Звонно чахнут тополя.    

     

Пахнет яблоком и медом    

По церквам твой кроткий Спас.    

И гудит за корогодом    

На лугах веселый пляс.    

     

Побегу по мятой стежке    

На приволь зеленых лех,    

Мне навстречу, как сережки,    

Прозвенит девичий смех.    

     

Если крикнет рать святая:    

«Кинь ты Русь, живи в раю!»    

Я скажу: "Не чадо рая,    

Дайте родину мою".    

     

1914    

     

Я пастух, мои палаты ‑    

     

     

Я пастух, мои палаты ‑    

Межи зыбистых полей,    

По горам зеленым – скаты    

С гарком гулких дупелей.    

     

Вяжут кружево над лесом    

В желтой пене облака.    

В тихой дреме под навесом    

Слышу шепот сосняка.    

     

Светят зелено в сутемы    

Под росою тополя.    

Я – пастух; мои хоромы ‑    

В мягкой зелени поля.    

     

Говорят со мной коровы    

На кивливом языке.    

Духовитые дубровы    

Кличут ветками к реке.    

     

Позабыв людское горе,    

Сплю на вырублях сучья.    

Я молюсь на алы зори,    

Причащаюсь у ручья.    

     

1914    

 Сторона ль моя,  сторонка,    

     

     

Сторона ль моя, сторонка,    

Горевая полоса.    

Только лес, да посолонка,    

Да заречная коса...    

     

Чахнет старая церквушка,    

В облака закинув крест.    

И забольная кукушка    

Не летит с печальных мест.    

     

По тебе ль, моей сторонке,    

В половодье каждый год    

С подожочка и котомки    

Богомольный льется пот.    

     

Лица пыльны, загорелы,    

Веко выглодала даль,    

И впилась в худое тело    

Спаса кроткого печаль.    

     

1914    

     

Сохнет стаявшая глина,    

     

     

Сохнет стаявшая глина,    

На сугорьях гниль опенок.    

Пляшет ветер по равнинам,    

Рыжий ласковый осленок.    

     

Пахнет вербой и смолою.    

Синь то дремлет, то вздыхает.    

У лесного аналоя    

Воробей псалтырь читает.    

     

Прошлогодний лист в овраге    

Средь кустов – как ворох меди.    

Кто‑то в солнечной сермяге    

На осленке рыжем едет.    

     

Прядь волос нежней кудели,    

Но лицо его туманно.    

Никнут сосны, никнут ели    

И кричат ему: «Осанна!»    

     

1914    

 Чую радуницу божью ‑    

     

     

Чую радуницу божью ‑    

Не напрасно я живу,    

Поклоняюсь придорожью,    

Припадаю на траву.    

     

Между сосен, между елок,    

Меж берез кудрявых бус,    

Под венком, в кольце иголок,    

Мне мерещится Исус.    

     

Он зовет меня в дубровы,    

Как во царствие небес,    

И горит в парче лиловой    

Облаками крытый лес.    

     

Голубиный дух от бога,    

Словно огненный язык,    

Завладел моей дорогой,    

Заглушил мой слабый крик.    

     

Льется пламя в бездну зренья,    

В сердце радость детских снов,    

Я поверил от рожденья    

В богородицын покров.    

     

1914    

     

По дороге идут  богомолки,    

     

     

По дороге идут богомолки,    

Под ногами полынь да комли.    

Раздвигая щипульные колки,    

На канавах звенят костыли.    

     

Топчут лапти по полю кукольни,    

Где‑то ржанье и храп табуна,    

И зовет их с большой колокольни    

Гулкий звон, словно зык чугуна.    

     

Отряхают старухи дулейки,    

Вяжут девки косницы до пят.    

Из подворья с высокой келейки    

На платки их монахи глядят.    

     

На вратах монастырские знаки:    

«Упокою грядущих ко мне»,    

А в саду разбрехались собаки,    

Словно чуя воров на гумне.    

     

Лижут сумерки золото солнца,    

В дальних рощах аукает звон...    

По тени от ветлы‑веретенца    

Богомолки идут на канон.    

     

1914    

 Край ты мой  заброшенный,    

     

     

Край ты мой заброшенный,    

Край ты мой, пустырь,    

Сенокос некошеный,    

Лес да монастырь.    

     

Избы забоченились,    

А и всех‑то пять.    

Крыши их запенились    

В заревую гать.    

     

Под соломой‑ризою    

Выструги стропил,    

Ветер плесень сизую    

Солнцем окропил.    

     

В окна бьют без промаха    

Вороны крылом,    

Как метель, черемуха    

Машет рукавом.    

     

Уж не сказ ли в прутнике    

Жисть твоя и быль,    

Что под вечер путнику    

Нашептал ковыль?    

     

1914    

     

Заглушила засуха  засевки,    

     

     

Заглушила засуха засевки,    

Сохнет рожь, и не всходят овсы.    

На молебен с хоругвями девки    

Потащились в комлях полосы.    

     

Собрались прихожане у чаши,    

Лихоманную грусть затая.    

Загузынил дьячишко ледащий:    

«Спаси, господи, люди твоя».    

     

Открывались небесные двери,    

Дьякон бавкнул из кряжистых сил:    

"Еще молимся, братья, о вере,    

Чтобы бог нам поля оросил".    

     

Заливались веселые птахи,    

Крапал брызгами поп из горстей,    

Стрекотуньи‑сороки, как свахи,    

Накликали дождливых гостей.    

     

Зыбко пенились зори за рощей,    

Как холстины ползли облака,    

И туманно по быльнице тощей    

Меж кустов ворковала река.    

     

Скинув шапки, молясь и вздыхая,    

Говорили промеж мужики:    

"Колосилась‑то ярь неплохая,    

Да сгубили сухие деньки".    

     

На коне – черной тучице в санках ‑    

Билось пламя‑шлея... синь и дрожь.    

И кричали парнишки в еланках:    

«Дождик, дождик, полей нашу рожь!»    

     

1914    

 Черная, потом пропахшая  выть!    

     

     

Черная, потом пропахшая выть!    

Как мне тебя не ласкать, не любить?    

     

Выйду на озеро в синюю гать,    

К сердцу вечерняя льнет благодать.    

     

Серым веретьем стоят шалаши,    

Глухо баюкают хлюпь камыши.    

     

Красный костер окровил таганы,    

В хворосте белые веки луны.    

     

Тихо, на корточках, в пятнах зари    

Слушают сказ старика косари.    

     

Где‑то вдали, на кукане реки,    

Дремную песню поют рыбаки.    

     

Оловом светится лужная голь...    

Грустная песня, ты – русская боль.    

     

1914    

     

Топи да болота,    

     

     

Топи да болота,    

Синий плат небес.    

Хвойной позолотой    

Взвенивает лес.    

     

Тенькает синица    

Меж лесных кудрей,    

Темным елям снится    

Гомон косарей.    

     

По лугу со скрипом    

Тянется обоз ‑    

Суховатой липой    

Пахнет от колес.    

     

Слухают ракиты    

Посвист ветряной...    

Край ты мой забытый,    

Край ты мой родной!..    

     

1914    

 За темной прядью  перелесиц,    

     

     

За темной прядью перелесиц,    

В неколебимой синеве,    

Ягненочек кудрявый – месяц    

Гуляет в голубой траве.    

     

В затихшем озере с осокой    

Бодаются его рога, ‑    

И кажется с тропы далекой ‑    

Вода качает берега.    

     

А степь под пологом зеленым    

Кадит черемуховый дым    

И за долинами по склонам    

Свивает полымя над ним.    

     

О сторона ковыльной пущи,    

Ты сердцу ровностью близка,    

Но и в твоей таится гуще    

Солончаковая тоска.    

     

И ты, как я, в печальной требе,    

Забыв, кто друг тебе и враг,    

О розовом тоскуешь небе    

И голубиных облаках.    

     

Но и тебе из синей шири    

Пугливо кажет темнота    

И кандалы твоей Сибири,