1 2 3 4 
М-да…  тут – разговор идет… насчет Васьки… ты не слыхал?    

Бубнов. Я разные разговоры слышу…    

Медведев. Насчет Василисы, будто… не  замечал?    

Бубнов. Чего?    

Медведев. Так… вообще… Ты, может, знаешь,  да врешь? Ведь все знают… (Строго.) Врать нельзя, брат…    

Бубнов. Зачем мне врать!    

Медведев. То-то!.. Ах, псы!  Разговаривают: Васька с Василисой… дескать… а мне что? Я ей не отец, я – дядя…  Зачем надо мной смеяться?..    

     

Входит  Квашня.    

     

Какой  народ стал… надо всем смеется… А-а! Ты… пришла…    

Квашня. Разлюбезный мой гарнизон!  Бубнов! Он опять на базаре приставал ко мне, чтобы венчаться…    

Бубнов. Валяй… чего же? У него деньги  есть, и кавалер он еще крепкий…    

Медведев. Я-то? Хо-хо!    

Квашня. Ах ты, серый! Нет, ты меня за  это мое, за больное место не тронь! Это, миленький, со мной было… Замуж бабе  выйти – все равно как зимой в прорубь прыгнуть: один раз сделала – на всю жизнь  памятно…    

Медведев. Ты – погоди… мужья – они разные  бывают.    

Квашня. Да я-то все одинакова! Как  издох мой милый муженек, – ни дна бы ему ни покрышки, – так я целый день от  радости одна просидела: сижу и все не верю счастью своему…    

Медведев. Ежели тебя муж бил… зря – надо  было в полицию жаловаться…    

Квашня. Я богу жаловалась восемь лет, –  не помогал!    

Медведев. Теперь запрещено жен бить…  теперь во всем – строгость и закон-порядок! Никого нельзя зря бить… бьют – для  порядку…    

Лука (вводит Анну). Ну, вот и доползли… эх ты! И  разве можно в таком слабом составе одной ходить? Где твое место?    

Анна (указывая). Спасибо, дедушка…    

Квашня. Вот она – замужняя… глядите!    

Лука. Бабочка совсем слабого состава…  Идет по сеням, цепляется за стенки и – стонает… Пошто вы ее одну пущаете?    

Квашня. Не доглядели, простите,  батюшка! А горничная ейная, видно, гулять ушла…    

Лука. Ты вот – смеешься… а разве  можно человека эдак бросать? Он – каков ни есть – а всегда своей цены стоит…    

Медведев. Надзор нужен! Вдруг – умрет?  Канитель будет из этого… Следить надо!    

Лука. Верно, господин ундер…    

Медведев. М-да… хоть я… еще не совсем  ундер…    

Лука. Н-ну? А видимость – самая  геройская!    

     

В  сенях шум и топот. Доносятся глухие крики.    

     

Медведев. Никак – скандал?    

Бубнов. Похоже…    

Квашня. Пойти поглядеть…    

Медведев. И мне надо идти… Эх, служба! И  зачем разнимают людей, когда они дерутся? Они и сами перестали бы… ведь устаешь  драться… Давать бы им бить друг друга свободно, сколько каждому влезет… стали  бы меньше драться, потому побои-то помнили бы дольше…    

Бубнов  (слезая с  нар). Ты  начальству поговори насчет этого…    

Костылев  (распахивая  дверь, кричит).  Абрам! Иди..Василиса Наташку… убивает… иди!    

     

Квашня, Медведев, Бубнов бросаются  в сени. Лука, качая головой, смотрит вслед им.    

     

Анна. О господи… Наташенька бедная!    

Лука. Кто дерется там?    

Анна. Хозяйки… сестры…    

Лука (подходя к Анне). Чего делят?    

Анна. Так они… сытые обе… здоровые…    

Лука. Тебя как звать-то?    

Анна. Анной… Гляжу я на тебя… на отца  ты похож моего… на батюшку… такой же ласковый… мягкий…    

Лука. Мяли много, оттого и мягок… (Смеется  дребезжащим смехом.)    

     

Занавес    

 Акт второй    

     

Та же  обстановка.    

     

Вечер.  На нарах около печи Сатин, Барон, Кривой Зоб и Татарин  играют в карты. Клещ и Актер наблюдают за игрой. Бубнов на  своих нарах играет в шашки с Медведевым. Лука сидит на табурете у  постели Анны. Ночлежка освещена двумя лампами, одна висит на стене около  играющих в карты, другая – на нарах Бубнова.    

     

Татарин. Еще раз играю, – больше не  играю…    

Бубнов. Зоб! Пой! (Запевает.) Солнце  всходит и заходит…    

Кривой  Зоб (подхватывает  голос). А в  тюрьме моей темно…    

Татарин  (Сатину). Мешай карта! Хорошо мешай!  Знаем мы, какой-такой ты…    

Бубнов  и Кривой Зоб (вместе).  Дни и ночи часовые – э-эх! Стерегут мое окно…    

Анна. Побои… обиды… ничего кроме – не  видела я… ничего не видела!    

Лука. Эх, бабочка! Не тоскуй!    

Медведев. Куда ходишь? Гляди!..    

Бубнов. А-а! Так, так, так…    

Татарин  (грозя Сатину  кулаком). Зачем  карта прятать хочешь? Я вижу… э, ты!    

Кривой  Зоб. Брось,  Асан! Все равно – они нас объегорят… Бубнов, заводи!    

Анна. Не помню – когда я сыта была…  Над каждым куском хлеба тряслась… Всю жизнь мою дрожала… Мучилась… как бы  больше другого не съесть… Всю жизнь в отрепьях ходила… всю мою несчастную  жизнь… За что?    

Лука. Эх ты, детынька! Устала?  Ничего!    

Актер  (Кривому  Зобу). Валетом  ходи… валетом, черт!    

Барон. А у нас – король.    

Клещ. Они всегда побьют.    

Сатин. Такая у нас привычка…    

Медведев. Дамка!    

Бубнов. И у меня… н-ну…    

Анна. Помираю, вот…    

Клещ. Ишь, ишь как! Князь, бросай  игру! Бросай, говорю!    

Актер. Он без тебя не понимает?    

Барон. Гляди, Андрюшка, как бы я тебя  не швырнул ко всем чертям!    

Татарин. Сдавай еще раз! Кувшин ходил за  вода, разбивал себя… и я тоже!    

     

Клещ,  качая головой, отходит к Бубнову.    

     

Анна. Все думаю я: господи! Неужто и  на том свете мука мне назначена? Неужто и там?    

Лука. Ничего не будет! Лежи знай!  Ничего! Отдохнешь там!.. Потерпи еще! Все, милая, терпят… всяк по-своему жизнь  терпит… (Встает и уходит в кухню быстрыми шагами.)    

Бубнов  (запевает). Как хотите, стерегите…    

Кривой  Зоб. Я и так не  убегу…    

(В  два голоса.)    

     

Мне и хочется на волю… эх!    

Цепь порвать я не могу…    

     

Татарин  (кричит). А! Карта рукав совал!    

Барон  (конфузясь). Ну… что же мне – в нос твой  сунуть?    

Актер  (убедительно). Князь! Ты ошибся… никто,  никогда…    

Татарин. Я видел! Жулик! Не буду играть!    

Сатин  (собирая  карты). Ты,  Асан, отвяжись… Что мы – жулики, тебе известно. Стало быть, зачем играл?    

Барон. Проиграл два другривенных, а  шум делаешь на трешницу… еще князь!    

Татарин  (горячо). Надо играть честна!    

Сатин. Это зачем же?    

Татарин. Как зачем?    

Сатин. А так… Зачем?    

Татарин. Ты не знаешь?    

Сатин. Не знаю. А ты – знаешь?    

     

Татарин  плюет, озлобленный. Все хохочут над ним.    

     

Кривой  Зоб (благодушно). Чудак ты, Асан! Ты – пойми!  Коли им честно жить начать, они в три дня с голоду издохнут…    

Татарин. А мне какое дело! Надо честно  жить!    

Кривой  Зоб. Заладил!  Идем чай пить лучше… Бубен! И-эх вы, цепи, мои цепи.    

Бубнов. Да вы железны сторожа…    

Кривой  Зоб. Идем,  Асанка! (Уходит, напевая.) Не порвать мне, не разбить вас…    

     

Татарин грозит Барону кулаком и выходит  вслед за товарищем.    

     

Сатин  (Барону,  смеясь). Вы,  ваше вашество, опять торжественно сели в лужу! Образованный человек, а карту  передернуть не можете…    

Барон  (разводя  руками). Черт  знает, как она…    

Актер. Таланта нет… нет веры в себя… а  без этого… никогда, ничего…    

Медведев. У меня одна дамка… а у тебя  две… н-да!    

Бубнов. И одна – не бедна, коли умна…  Ходи!    

Клещ. Проиграли, вы Абрам Иваныч!    

Медведев. Это не твое дело… понял? И  молчи…    

Сатин. Выигрыш – пятьдесят три  копейки…    

Актер. Три копейки мне… А впрочем,  зачем мне нужно три копейки?    

Лука (выходя из кухни). Ну, обыграли татарина? Водочку  пить пойдете?    

Барон. Идем с нами!    

Сатин. Посмотреть бы, каков ты есть  пьяный!    

Лука. Не лучше трезвого-то…    

Актер. Идем, старик… я тебе  продекламирую куплеты…    

Лука. Чего это?    

Актер. Стихи – понимаешь?    

Лука. Стихи-и! А на что они мне,  стихи-то?..    

Актер. Это – смешно… А иногда –  грустно…    

Сатин. Ну, куплетист, идешь? (Уходит  с Бароном.)    

Актер. Иду… я догоню! Вот, например,  старик, из одного стихотворения… начало я забыл… забыл! (Потирает лоб.)    

Бубнов. Готово! Пропала твоя дамка…  ходи!    

Медведев. Не туда я пошел… пострели ее!    

Актер. Раньше, когда мой организм не  был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память… А теперь вот…  кончено, брат! Все кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим  успехом… гром аплодисментов! Ты… не знаешь, что такое аплодисменты… это, брат,  как… водка!.. Бывало, выйду, встану вот так… (Становится в позу.) Встану…  и… (Молчит.) Ничего не помню… ни слова… не помню! Любимое стихотворение…  плохо это, старик?    

Лука. Да уж чего хорошего, коли  любимое забыл? В любимом – вся душа…    

Актер. Пропил я душу, старик… я, брат,  погиб… А почему – погиб? Веры у меня не было… Кончен я…    

Лука. Ну, чего? Ты… лечись! От  пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат… такая уж лечебница  устроена для пьяниц… чтобы, значит, даром их лечить… Признали, видишь, что  пьяница – тоже человек… и даже – рады, когда он лечиться желает! Ну-ка вот,  валяй! Иди…    

Актер  (задумчиво). Куда? Где это?    

Лука. А это… в одном городе… как его?  Название у него эдакое… Да я тебе город назову!.. Ты только вот чего: ты пока  готовься! Воздержись!.. возьми себя в руки и – терпи… А потом – вылечишься… и  начнешь жить снова… хорошо, брат, снова-то! Ну, решай… в два приема…    

Актер  (улыбаясь). Снова… сначала… Это – хорошо…  Н-да… Снова? (Смеется.) Ну… да! Я могу?! Ведь могу, а?    

Лука. А чего? Человек – все может…  лишь бы захотел…    

Актер  (вдруг, как  бы проснувшись).  Ты – чудак! Прощай пока! (Свистит.) Старичок… прощай… (Уходит.)    

Анна. Дедушка!    

Лука. Что, матушка?    

Анна. Поговори со мной…    

Лука (подходя к ней). Давай, побеседуем…    

     

Клещ  оглядывается, молча подходит к жене, смотрит на нее и делает какие-то жесты  руками, как бы желая что-то сказать.    

     

Что,  браток?    

Клещ (негромко). Ничего… (Медленно идет к  двери в сени, несколько секунд стоит пред ней и – уходит.)    

Лука (проводив его взглядом). Тяжело мужику-то твоему…    

Анна. Мне уж не до него…    

Лука. Бил он тебя?    

Анна. Еще бы… От него, чай, и  зачахла…    

Бубнов. У жены моей… любовник был;  ловко, бывало, в шашки играл, шельма…    

Медведев. Мм-м…    

Анна. Дедушка! Говори со мной, милый…  Тошно мне…    

Лука. Это ничего! Это – перед  смертью… голубка. Ничего, милая! Ты – надейся… Вот, значит, помрешь, и будет  тебе спокойно… ничего больше не надо будет, и бояться – нечего! Тишина, спокой…  лежи себе! Смерть – она все успокаивает… она для нас ласковая… Помрешь –  отдохнешь, говорится… верно это, милая! Потому – где здесь отдохнуть человеку?    

     

Пепел входит. Он немного выпивши,  растрепанный, мрачный. Садится у двери на нарах и сидит молча, неподвижно.    

     

Анна. А как там – тоже мука?    

Лука. Ничего не будет! Ничего! Ты –  верь! Спокой и – больше ничего! Призовут тебя к господу и скажут: господи,  погляди-ка, вот пришла раба твоя, Анна…    

Медведев  (строго). А ты почему знаешь, что там  скажут? Эй, ты…    

     

Пепел  при звуке голоса Медведева поднимает голову и прислушивается.    

     

Лука. Стало быть, знаю, господин  ундер…    

Медведев  (примирительно). М… да! Ну… твое дело… Хоша… я  еще не совсем… ундер…    

Бубнов. Двух беру…    

Медведев. Ах ты… чтоб тебе!..    

Лука. А господь – взглянет на тебя  кротко-ласково и скажет: знаю я Анну эту! Ну, скажет, отведите ее, Анну, в рай!  Пусть успокоится… Знаю я, жила она – очень трудно… очень устала… Дайте покой  Анне…    

Анна (задыхаясь). Дедушка… милый ты… кабы так!  Кабы… покой бы… не чувствовать бы ничего…    

Лука. Не будешь! Ничего не будет! Ты  – верь! Ты – с радостью помирай, без тревоги… Смерть, я те говорю, она нам –  как мать малым детям…    

Анна. А… может… может, выздоровлю я?    

Лука (усмехаясь). На что? На муку опять?    

Анна. Ну… еще немножко… пожить бы…  немножко! Коли там муки не будет… здесь можно потерпеть… можно!    

Лука. Ничего там не будет!.. Просто…    

Пепел  (вставая). Верно… а может, и – не верно!    

Анна (пугливо). Господи…    

Лука. А, красавец…    

Медведев. Кто орет?    

Пепел  (подходя к  нему). Я! А что?    

Медведев. Зря орешь, вот что! Человек  должен вести себя смирно…    

Пепел. Э… дубина!.. А еще – дядя…  х-хо!    

Лука (Пеплу, негромко). Слышь, – не кричи! Тут –  женщина помирает… уж губы у нее землей обметало… не мешай!    

Пепел. Тебе, дед, изволь, – уважу! Ты,  брат, молодец! Врешь ты хорошо… сказки говоришь приятно! Ври, ничего – мало,  брат, приятного на свете!    

Бубнов. Вправду – помирает баба-то?    

Лука. Кажись, не шутит…    

Бубнов. Кашлять, значит, перестанет…  Кашляла она очень беспокойно… Двух беру!    

Медведев. Ах, пострели тебя в сердце!    

Пепел. Абрам!    

Медведев. Я тебе – не Абрам…    

Пепел. Абрашка! Наташа – хворает?    

Медведев. А тебе какое дело?    

Пепел. Нет, ты скажи: сильно ее  Василиса избила?    

Медведев. И это дело не твое! Это –  семейное дело… А ты – кто таков?    

Пепел. Кто бы я ни был, а… захочу – и  не видать вам больше Наташки!    

Медведев  (бросая игру). Ты – что говоришь? Ты – про  кого это? Племянница моя чтобы… ах, вор!    

Пепел. Вор, а тобой не пойман…    

Медведев. Погоди! Я – поймаю… я – скоро…    

Пепел. А поймаешь, – на горе всему  вашему гнезду. Ты думаешь – я молчать буду перед следователем? Жди от волка  толка! Спросят: кто меня на воровство подбил и место указал? Мишка Костылев с  женой! Кто краденое принял? Мишка Костылев с женой!    

Медведев. Врешь! Не поверят тебе!    

Пепел. Поверят, потому – правда! И  тебя еще запутаю… ха! Погублю всех вас, черти, – увидишь!    

Медведев  (теряясь). Врешь! И… врешь! И… что я тебе  худого сделал? Пес ты бешеный…    

Пепел. А что ты мне хорошего сделал?    

Лука. Та-ак!    

Медведев  (Луке). Ты… чего каркаешь? Твое тут –  какое дело? Тут – семейное дело!    

Бубнов  (Луке). Отстань! Не для нас с тобой  петли вяжут.    

Лука (смиренно). Я ведь – ничего! Я только  говорю, что, если кто кому хорошего не сделал, тот и худо поступил…    

Медведев  (не поняв). То-то! Мы тут… все друг друга  знаем… а ты – кто такой? (Сердито фыркая, быстро уходит.)    

Лука. Рассердился кавалер… Охо-хо,  дела у вас, братцы, смотрю я… путаные дела!    

Пепел. Василисе жаловаться побежал…    

Бубнов. Дуришь ты, Василий. Чего-то  храбрости у тебя много завелось… гляди, храбрость у места, когда в лес по грибы  идешь… а здесь она – ни к чему… Они тебе живо голову свернут…    

Пепел. Н-ну, нет! Нас, ярославских,  голыми руками не сразу возьмешь… Ежели война – будем воевать…    

Лука. А в самом деле, отойти бы тебе,  парень, прочь с этого места…    

Пепел. Куда? Ну-ка, выговори…    

Лука. Иди… в Сибирь!    

Пепел. Эге! Нет, уж я погожу, когда  пошлют меня в Сибирь эту на казенный счет…    

Лука. А ты слушай – иди-ка! Там ты  себе можешь путь найти… Там таких – надобно!    

Пепел. Мой путь – обозначен мне!  Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал… Я когда маленький был,  так уж в ту пору меня звали вор, воров сын…    

Лука. А хорошая сторона – Сибирь!  Золотая сторона! Кто в силе да в разуме, тому там – как огурцу в парнике!    

Пепел. Старик! Зачем ты все врешь?    

Лука. Ась?    

Пепел. Оглох! Зачем врешь, говорю?    

Лука. Это в чем же вру-то я?    

Пепел. Во всем… Там у тебя хорошо, здесь  хорошо… ведь – врешь! На что?    

Лука. А ты мне – поверь, да поди сам  погляди… Спасибо скажешь… Чего ты тут трешься? И… чего тебе правда больно  нужна… подумай-ка! Она, правда-то, может, обух для тебя…    

Пепел. А мне все едино! Обух, так  обух…    

Лука. Да чудак! На что самому себя  убивать?    

Бубнов. И чего вы оба мелете? Не пойму…  Какой тебе, Васька, правды надо? И зачем? Знаешь ты правду про себя… да и все  ее знают…    

Пепел. Погоди, не каркай! Пусть он мне  скажет… Слушай, старик: бог есть?    

     

Лука  молчит, улыбаясь.    

     

Бубнов. Люди все живут… как щепки по  реке плывут… строят дом… а щепки – прочь…    

Пепел. Ну? Есть? Говори…    

Лука (негромко). Коли веришь, – есть; не веришь,  – нет… Во что веришь, то и есть…    

     

Пепел  молча, удивленно и упорно смотрит на старика.    

     

Бубнов. Пойду чаю попью… идемте в  трактир? Эй!..    

Лука (Пеплу). Чего глядишь?    

Пепел. Так… погоди!.. Значит…    

Бубнов. Ну, я один… (Идет к двери и  встречаетсяс Василисой).    

Пепел. Стало быть… ты…    

Василиса  (Бубнову). Настасья – дома?    

Бубнов. Нет… (Уходит.)    

Пепел. А… пришла…    

Василиса  (подходя к  Анне). Жива еще?    

Лука. Не тревожь…    

Василиса. А ты… чего тут торчишь?    

Лука. Я могу уйти… коли надо…    

Василиса  (направляясь  к двери в комнату Пепла).  Василий! У меня к тебе дело есть…    

     

Лука  подходит к двери в сени, отворяет ее и громко хлопает ею. Затем – осторожно влезает  на нары и – на печь.    

     

(Из  комнаты Пепла.) Вася…  поди сюда!    

Пепел. Не пойду… не хочу…    

Василиса. А… что же? На что гневаешься?    

Пепел. Скушно мне… надоела мне вся эта  канитель…    

Василиса. И я… надоела?    

Пепел. И ты…    

     

Василиса  крепко стягивает платок на плечах, прижимая руки ко груди. Идет к постели Анны,  осторожно смотрит за полог и возвращается к Пеплу.    

     

Ну…  говори…    

Василиса. Что же говорить? Насильно мил  не будешь… и не в моем это характере милости просить… Спасибо тебе за правду…    

Пепел. Какую правду?    

Василиса. А что надоела я тебе… али это  не правда?    

     

Пепел  молча смотрит на нее.    

     

(Подвигаясь  к нему.) Что  глядишь? Не узнаёшь?    

Пепел  (вздыхая). Красивая ты, Васка…    

     

Женщина  кладет ему руку на шею, но он стряхивает руку ее движением плеча.    

     

…а  никогда не лежало у меня сердце к тебе… И жил я с тобой, и всё… а никогда ты не  нравилась мне…    

Василиса  (тихо). Та-ак… Н-ну…    

Пепел. Ну, не о чем нам говорить! Не о  чем… иди от меня…    

Василиса. Другая приглянулась?    

Пепел. Не твое дело… И приглянулась –  в свахи тебя не позову…    

Василиса  (значительно). А напрасно… Может, я бы и  сосватала…    

Пепел  (подозрительно). Кого это?    

Василиса. Ты знаешь… что притворяться?  Василий… я – человек прямой… (Тише.) Скрывать не буду… ты меня обидел…  Ни за что, ни про что – как плетью хлестнул… Говорил – любишь… и вдруг…    

Пепел. Вовсе не вдруг… я давно… души в  тебе нет баба… В женщине – душа должна быть… Мы – звери… нам надо… надо нас –  приучать… а ты – к чему меня приучила?..    

Василиса. Что было – того нет… Я знаю –  человек сам в себе не волен… Не любишь больше… ладно! Так тому и быть…    

Пепел. Ну, значит, и – шабаш!  Разошлись смирно, без скандала… и хорошо!    

Василиса. Нет, погоди! Все-таки… когда я  с тобой жила… я все дожидалась, что ты мне поможешь из омута этого выбраться… освободишь  меня от мужа, от дяди… от всей этой жизни… И, может, я не тебя, Вася, любила,  а… надежду мою, думу эту любила в тебе… Понимаешь? Ждала я, что вытащишь ты  меня…    

Пепел. Ты – не гвоздь, я – не клещи… Я  сам думал, что ты, как умная… ведь ты умная… ты – ловкая!    

Василиса  (близко  наклоняясь к нему).  Вася! давай… поможем друг другу…    

Пепел. Как это?    

Василиса  (тихо,  сильно). Сестра…  тебе нравится, я знаю…    

Пепел. За то ты и бьешь ее зверски!  Смотри, Васка! Ее – не тронь…    

Василиса. Погоди! Не горячись! Можно все  сделать тихо, по-хорошему… Хочешь – женись на ней? И я тебе еще денег дам…  целковых… триста! Больше соберу – больше дам…    

Пепел  (отодвигаясь). Постой… как это? За что?    

Василиса. Освободи меня… от мужа! Сними с  меня петлю эту…    

Пепел  (тихо  свистит). Вон что-о!  Ого-го! Это – ты ловко придумала… мужа, значит, в гроб, любовника – на каторгу,  а сама…    

Василиса. Вася! Зачем – каторга? Ты – не  сам… через товарищей! Да если и сам, кто узнает? Наталья – подумай! Деньги  будут… уедешь куда-нибудь… меня навек освободишь… и что сестры около меня не  будет – это хорошо для нее. Видеть мне ее – трудно… злоблюсь я на нее за тебя…  и сдержаться не могу… мучаю девку, бью ее… так – бью… что сама плачу от жалости  к ней… А – бью. И – буду бить!    

Пепел. Зверь! Хвастаешься зверством  своим?    

Василиса. Не хвастаюсь – правду говорю.  Подумай, Вася… Ты два раза из-за мужа моего в тюрьме сидел… из-за его жадности…  Он в меня, как клоп, впился… четыре года сосет! А какой он мне муж? Наташку  теснит, измывается над ней, нищая, говорит! И для всех он – яд…    

Пепел. Хитро ты плетешь…    

Василиса. В речах моих – все ясно… Только  глупый не поймет, чего я хочу…    

     

Костылев осторожно входит и крадется  вперед.    

     

Пепел  (Василисе). Ну… иди!    

Василиса. Подумай! (Видит мужа.) Ты  – что? За мной?    

     

Пепел  вскакивает и дико смотрит на Костылева.    

     

Костылев. Это я… я! А вы тут… одни? А-а…  Вы – разговаривали? (Вдруг топает ногами и громко визжит.) Васка…  поганая! Нищая… шкура! (Пугается своего крика, встреченного молчанием и  неподвижностью.) Прости, господи… опять ты меня, Василиса, во грех ввела… Я  тебя ищу везде… (Взвизгивая.) Спать пора! Масла в лампады забыла налить…  у, ты! Нищая… свинья… (Дрожащими руками машет на нее.)    

     

Василиса  медленно идет к двери в сени, оглядываясь на Пепла.    

     

Пепел  (Костылеву). Ты! Уйди… пошел!..    

Костылев  (кричит). Я – хозяин! Сам пошел, да! Вор…    

Пепел  (глухо). Уйди, Мишка…    

Костылев. Не смей! Я тут… я тебя…    

     

Пепел  хватает его за шиворот и встряхивает. На печи раздается громкая возня и воющее  позевыванье. Пепел выпускает Костылева, старик с криком бежит в сени.    

     

Пепел  (вспрыгнув на  нары). Кто это…  кто на печи?    

Лука (высовывая голову). Ась?    

Пепел. Ты?!    

Лука (спокойно). Я… я самый… о, господи Исусе  Христе!    

Пепел  (затворяет  дверь в сени, ищет запора и не находит). А, черти… Старик, слезай!    

Лука. Сейча-ас… лезу…    

Пепел  (грубо). Ты зачем на печь залез?    

Лука. А куда надо было?    

Пепел. Ведь… ты в сени ушел?    

Лука. В сенях, браточек, мне,  старику, холодно…    

Пепел. Ты… слышал?    

Лука. А – слышал! Как не слышать? Али  я – глухой? Ах, парень, счастье тебе идет… Вот идет счастье!    

Пепел  (подозрительно). Какое счастье? В чем?    

Лука. А вот в том, что я на печь  залез.    

Пепел. А… зачем ты там возиться начал?    

Лука. Затем, значит, что – жарко мне  стало… на твое сиротское счастье… И – опять же – смекнул я, как бы, мол,  парень-то не ошибся… не придушил бы старичка-то…    

Пепел. Да-а… я это мог… ненавижу…    

Лука. Что мудреного? Ничего нет  трудного… Часто эдак-то ошибаются…    

Пепел  (улыбаясь). Ты – что? Сам, что ли, ошибся  однажды?    

Лука. Парень! Слушай-ка, что я тебе  скажу: бабу эту – прочь надо! Ты ее – ни-ни! – до себя не допускай… Мужа – она  и сама со света сживет, да еще половчее тебя, да! Ты ее, дьяволицу, не слушай…  Гляди – какой я? Лысый… А отчего? От этих вот самых разных баб… Я их, баб-то,  может, больше знал, чем волос на голове было… А эта Василиса – она… хуже  черемиса!    

Пепел. Не понимаю я… спасибо тебе  сказать, или ты… тоже…    

Лука. Ты – не говори! Лучше моего не  скажешь! Ты слушай: которая тут тебе нравится, бери ее под руку, да отсюда –  шагом марш! – уходи! Прочь уходи…    

Пепел  (угрюмо). Не поймешь людей! Которые –  добрые, которые – злые?.. Ничего не понятно…    

Лука. Чего там понимать? Всяко живет  человек… как сердце налажено, так и живет… сегодня – добрый, завтра – злой… А  коли девка эта за душу тебя задела всурьез… уйди с ней отсюда, и кончено… А то  – один иди… Ты – молодой, успеешь бабой обзавестись…    

Пепел  (берет его за  плечо). Нет, ты  скажи – зачем ты все это…    

Лука. Погоди-ка, пусти… Погляжу я на  Анну… чего-то она хрипела больно… (Идет к постели Анны, открывает полог,  смотрит, трогает рукой.)    

     

Пепел  задумчиво и растерянно следит за ним.    

     

Исусе  Христе, многомилостивый! Дух новопреставленной рабы твоей Анны с миром прими…    

Пепел  (тихо). Умерла?.. (Не подходя,  вытягивается и смотрит на кровать.)    

Лука (тихо). Отмаялась!.. А где мужик-то ее?    

Пепел. В трактире, наверно…    

Лука. Надо сказать…    

Пепел  (вздрагивая). Не люблю покойников…    

Лука (идет к двери). За что их любить?.. Любить –  живых надо… живых…    

Пепел. И я с тобой…    

Лука. Боишься?    

Пепел. Не люблю…    

     

Торопливо  выходят. Пустота и тишина. За дверью в сени слышен глухой шум, неровный,  непонятный. Потом – входит Актер.    

     

Актер  (останавливается,  не затворяя двери, на пороге и, придерживаясь руками за косяки, кричит). Старик, эй! Ты где? Я –  вспомнил… слушай. (Шатаясь, делает два шага вперед и, принимая позу,  читает.)    

     

Господа! Если к правде святой    

Мир дорогу найти не умеет, –    

Честь безумцу, который навеет    

Человечеству сон золотой!    

     

Наташа является сзади Актера в двери.    

     

Старик!..    

     

Если б завтра земли нашей путь    

Осветить наше солнце забыло,    

Завтра ж целый бы мир осветила    

Мысль безумца какого-нибудь…    

     

Наташа  (смеется). Чучело! Нализался…    

Актер  (оборачиваясь  к ней). А-а, это  ты? А – где старичок… милый старикашка? Здесь, по-видимому, – никого нет…  Наташа, прощай! Прощай… да!    

Наташа  (входя). Не здоровался, а прощаешься…    

Актер  (загораживает  ей дорогу). Я –  уезжаю, ухожу… Настанет весна – и меня больше нет…    

Наташа. Пусти-ка… куда это ты?    

Актер. Искать город… лечиться… Ты –  тоже уходи… Офелия… иди в монастырь… Понимаешь – есть лечебница для организмов…  для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища…  всё – даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути  к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя  Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени…  Понимаешь ли ты, как это обидно – потерять имя? Даже собаки имеют клички…    

     

Наташа  осторожно обходит Актера, останавливается у кровати Анны, смотрит.    

     

Без  имени – нет человека…    

Наташа. Гляди… голубчик… померла ведь…    

Актер  (качая  головой). Не  может быть…    

Наташа  (отступая). Ей-богу… смотри…    

Бубнов  (в двери). Чего смотреть?    

Наташа. Анна-то… померла!    

Бубнов. Кашлять перестала, значит. (Идет  к постели Анны, смотрит, идет на свое место.) Надо Клещу сказать… это – его  дело…    

Актер. Я иду… скажу… потеряла имя!.. (Уходит.)    

Наташа  (посреди  комнаты). Вот и  я… когда-нибудь так же… в подвале… забитая…    

Бубнов  (расстилая на  своих нарах какое-то тряпье).  Чего? Ты чего бормочешь?    

Наташа. Так… про себя…    

Бубнов. Ваську ждешь? Гляди – сломит тебе  голову Васька…    

Наташа. А не все равно – кто сломит? Уж  пускай лучше он…    

Бубнов  (ложится). Ну, твое дело…    

Наташа. Ведь вот… хорошо, что она  умерла… а жалко… Господи!.. Зачем жил человек?    

Бубнов. Все так: родятся, поживут,  умирают. И я помру… и ты… Чего жалеть?    

     

Входят.  Лука, Татарин, Кривой Зоб и Клещ. Клещ идет сзади  всех, медленно, съежившись.    

     

Наташа. Ш-ш! Анна…    

Кривой  Зоб. Слышали…  царство небесное, коли померла…    

Татарин  (Клещу). Надо вон тащить! Сени надо  тащить! Здесь – мертвый – нельзя, здесь – живой спать будет…    

Клещ (негромко). Вытащим…    

     

Все  подходят к постели. Клещ смотрит на жену через плечи других.    

     

Кривой  Зоб (Татарину). Ты думаешь – дух пойдет? От нее  духа не будет… она вся еще живая высохла…    

Наташа. Господи! Хоть бы пожалели… хоть  бы кто слово сказал какое-нибудь! Эх вы…    

Лука. Ты, девушка, не обижайся…  ничего! Где им… куда нам – мертвых жалеть? Э, милая! Живых – не жалеем… сами  себя пожалеть-то не можем… где тут!    

Бубнов  (зевая). И опять же – смерть слова не  боится!.. Болезнь – боится слова, а смерть – нет!    

Татарин  (отходя). Полицию надо…    

Кривой  Зоб. Полицию –  это обязательно! Клещ! Полиции заявил?    

Клещ. Нет… Хоронить надо… а у меня  сорок копеек всего…    

Кривой  Зоб. Ну, на  такой случай – займи… а то мы соберем… кто пятак, кто – сколько может… А  полиции заяви… скорее! А то она подумает – убил ты бабу… или что… (Идет к  нарам и собирается лечь рядом с Татарином.)    

Наташа  (отходя к  нарам Бубнова).  Вот… будет она мне сниться теперь… мне всегда покойники снятся… Боюсь идти  одна… в сенях – темно…    

Лука (следуя за ней). Ты – живых опасайся… вот что я  скажу…    

Наташа. Проводи меня, дедушка…    

Лука. Идем… идем, провожу!    

     

Уходят.  Пауза.    

     

Кривой  Зоб. Охо-хо-о!  Асан! Скоро весна, друг… тепло нам жить будет! Теперь уж в деревнях мужики  сохи, бороны чинят… пахать налаживаются… н-да! А мы… Асан!.. Дрыхнет уж,  Магомет окаянный…    

Бубнов. Татары спать любят…    

Клещ (стоит посредине ночлежки и тупо  смотрит пред собой).  Чего же мне теперь делать?    

Кривой  Зоб. Ложись да  спи… только и всего…    

Клещ (тихо). А… она… как же?    

     

Никто  не отвечает ему. Сатин и Актер входят.    

     

Актер  (кричит). Старик! Сюда, мой верный Кент…    

Сатин. Миклуха-Маклай идет… х-хо!    

Актер. Кончено и решено! Старик, где  город… где ты?    

Сатин. Фата-моргана! Наврал тебе  старик… Ничего нет! Нет городов, нет людей… ничего нет!    

Актер. Врешь!    

Татарин  (вскакивая). Где хозяин? Хозяину иду! Нельзя  спать – нельзя деньги брать… Мертвые… пьяные… (Быстро уходит.)    

     

Сатин  свистит вслед ему.    

     

Бубнов  (сонным  голосом).  Ложись, ребята, не шуми… ночью – спать надо!    

Актер. Да… здесь – ага! Мертвец… «Наши  сети притащили мертвеца»… стихотворение… Б-беранжера!    

Сатин  (кричит). Мертвецы – не слышат! Мертвецы  не чувствуют… Кричи… реви… мертвецы не слышат!..    

     

В  двери является Лука.    

     

Занавес    

 Акт третий    

     

«Пустырь»  – засоренное разным хламом и заросшее бурьяном дворовое место. В глубине его –  высокий кирпичный брандмауер. Он закрывает небо. Около него – кусты бузины.  Направо – темная, бревенчатая стена какой-то надворной постройки: сарая или  конюшни. А налево – серая, покрытая остатками штукатурки стена того дома, в  котором помещается ночлежка Костылевых. Она стоит наискось, так что ее задний  угол выходит почти на средину пустыря. Между ею и красной стеной – узкий  проход. В серой стене два окна: одно – в уровень с землей, другое – аршина на  два выше и ближе к брандмауеру. У этой стены лежат розвальни кверху полозьями и  обрубок бревна, длиною аршина в четыре. Направо у стены – куча старых досок,  брусьев. Вечер, заходит солнце, освещая брандмауер красноватым светом. Ранняя  весна, недавно стаял снег. Черные сучья бузины еще без почек. На бревне сидят  рядом Наташа и Настя. На дровнях – Лука и Барон. Клещ  лежит на куче дерева у правой стены. В окне у земли – рожа Бубнова.    

     

Настя  (закрыв глаза  и качая головой в такт словам, певуче рассказывает). Вот приходит он ночью в сад, в  беседку, как мы уговорились… а уж я его давно жду и дрожу от страха и горя. Он  тоже дрожит весь и – белый как мел, а в руках у него леворверт…    

Наташа  (грызет  семечки). Ишь!  Видно, правду говорят, что студенты – отчаянные…    

Настя. И говорит он мне страшным  голосом: «Драгоценная моя любовь…»    

Бубнов. Хо-хо! Драгоценная?    

Барон. Погоди! Не любо – не слушай, а  врать не мешай… Дальше!    

Настя. «Ненаглядная, говорит, моя  любовь! Родители, говорит, согласия своего не дают, чтобы я венчался с тобой… и  грозят меня навеки проклясть за любовь к тебе. Ну и должен, говорит, я от этого  лишить себя жизни…» А леворверт у него – агромадный и заряжен десятью пулями…  «Прощай, говорит, любезная подруга моего сердца! – решился я бесповоротно… жить  без тебя – никак не могу». И отвечала я ему: «Незабвенный друг мой… Рауль…»    

Бубнов  (удивленный). Чего-о? Как? Краул?    

Барон  (хохочет). Настька! Да ведь… ведь прошлый  раз – Гастон был!    

Настя  (вскакивая). Молчите… несчастные! Ах…  бродячие собаки! Разве… разве вы можете понимать… любовь? Настоящую любовь? А у  меня – была она… настоящая! (Барону.) Ты! Ничтожный!.. Образованный ты  человек… говоришь – лежа кофей пил…    

Лука. А вы – погоди-ите! Вы – не  мешайте! Уважьте человеку… не в слове – дело, а – почему слово говорится? – вот  в чем дело! Рассказывай, девушка, ничего!    

Бубнов. Раскрашивай, ворона, перья…  валяй!    

Барон. Ну – дальше!    

Наташа. Не слушай их… что они? Они – из  зависти это… про себя им сказать нечего…    

Настя  (снова  садится). Не  хочу больше! Не буду говорить… Коли они не верят… коли смеются… (Вдруг,  прерывая речь, молчит несколько секунд и, вновь закрыв глаза, продолжает горячо  и громко, помахивая рукой в такт речи и точно вслушиваясь в отдаленную музыку.)  И вот – отвечаю я ему: «Радость жизни моей! Месяц ты мой ясный! И мне без тебя  тоже вовсе невозможно жить на свете… потому как люблю я тебя безумно и буду  любить, пока сердце бьется во груди моей! Но, говорю, не лишай себя молодой  твоей жизни… как нужна она дорогим твоим родителям, для которых ты – вся их  радость… Брось меня! Пусть лучше я пропаду… от тоски по тебе, жизнь моя… я –  одна… я – таковская! Пускай уж я… погибаю, – все равно! Я – никуда не гожусь… и  нет мне ничего… нет ничего…» (Закрывает лицо руками и беззвучно плачет.)    

Наташа  (отвертываясь  в сторону, негромко).  Не плачь… не надо!    

     

Лука,  улыбаясь, гладит голову Насти.    

     

Бубнов  (хохочет). Ах… чертова кукла! а?    

Барон  (тоже  смеется). Дедка!  Ты думаешь – это правда? Это все из книжки «Роковая любовь»… Все это – ерунда!  Брось ее!..    

Наташа. А тебе что? Ты! Молчи уж… коли  бог убил…    

Настя  (яростно). Пропащая душа! Пустой человек!  Где у тебя – душа?    

Лука (берет Настю за руку). Уйдем, милая! ничего… не  сердись! Я – знаю… Я – верю! Твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у  тебя настоящая любовь… значит – была она! Была! А на него – не сердись, на  сожителя-то… Он… может, и впрямь из зависти смеется… у него, может, вовсе не  было настоящего-то… ничего не было! Пойдем-ка!..    

Настя  (крепко  прижимая руки ко груди).  Дедушка! Ей-богу… было это! Все было!.. Студент он… француз был… Гастошей  звали… с черной бородкой… в лаковых сапогах ходил… разрази меня гром на этом  месте! И так он меня любил… так любил!    

Лука. Я – знаю! Ничего! Я верю! В  лаковых сапогах, говоришь? А-яй-ай! Ну – и ты его тоже – любила?    

     

Уходят  за угол.    

     

Барон. Ну и глупа же эта девица…  добрая, но… глупа – нестерпимо!    

Бубнов. И чего это… человек врать так  любит? Всегда – как перед следователем стоит… право!    

Наташа. Видно, вранье-то… приятнее  правды… Я – тоже…    

Барон. Что – тоже? Дальше?!    

Наташа. Выдумываю… Выдумываю и – жду…    

Барон. Чего?