1 2 3 4 5 
Элизабет больше всего бросилось в глаза его крайнее почтение  к леди Кэтрин и добрые намерения крестить, венчать и хоронить, по мере  надобности, свою паству.    

— Ну и диковина, должно быть, этот наш троюродный  братец, — сказала она. — Сразу его и не поймешь. Что за напыщенный  слог! И для чего он вздумал извиняться в своих наследственных правах? Трудно  поверить, чтобы он нам помог, даже если бы был на это способен. Вы думаете, сэр,  он человек разумный?    

— Нет, моя дорогая, совсем не думаю. Я предвкушаю нечто  прямо противоположное. Письмо его — такая смесь раболепия и самодовольства,  которая служит прекрасным предзнаменованием. Потому-то мне очень любопытно на  него посмотреть.    

— Что касается стиля, — сказала Мэри, — его  письмо безукоризненно. Идея об оливковой ветви, пожалуй, не блещет новизной, но  выражена неплохо.    

Для Кэтрин и Лидии письмо и его автор не представляли ни  малейшего интереса. Нельзя было ожидать, что кузен появится в алом мундире, а  за последние недели общество мужчин в одежде другого цвета не доставляло им  никакого удовольствия. Прочитанное письмо настолько рассеяло в душе миссис  Беннет недоброжелательство по отношению к мистеру Коллинзу, что она усердно  стала готовиться к встрече, чем немало удивила мужа и дочерей.    

Мистер Коллинз прибыл точно в назначенное время и был принят  всей семьей с большим радушием. Хозяин дома, правда, ограничился лишь кратким  приветствием, зато дамы были достаточно словоохотливы, а мистер Коллинз не  нуждался в ободрении и не отличался молчаливостью. Он оказался высоким и полным  молодым человеком лет двадцати пяти, важного вида и с солидными манерами. Не  прошло и нескольких минут знакомства, как он уже преподнес миссис Беннет  комплимент по поводу необычайной красоты ее дочерей, о которой слышал так  много. При этом он признался, что в данном случае молва даже приуменьшила  истинные их достоинства, и выразил уверенность, что они в недалеком будущем  сделают прекрасные партии. Такая галантность пришлась, правда, не совсем по  вкусу некоторым из его слушателей. Но миссис Беннет, которой всякий комплимент  доставлял удовольствие, приняла его вполне благосклонно.    

— Вы в самом деле, сэр, очень добры. Я всей душой  желаю, чтобы ваше предсказание сбылось, — иначе их ждет печальная судьба.  Обстоятельства сложились так нелепо!..    

— Быть может, вы имеете в виду мои наследственные  права?    

— О, сэр, разумеется! Вы сами понимаете, как это ужасно  для моих бедных девочек. Я вовсе не считаю вас виноватым — такие вещи зависят  только от случая. Когда имение переходит по мужской линии, оно может достаться  кому угодно.    

— Я, сударыня, вполне сочувствую моим прелестным  кузинам в связи с этим неблагоприятным обстоятельством и мог бы нечто сказать  по этому поводу. Однако, чтобы не опережать событий, я пока воздержусь. Могу  только заверить молодых леди, что я прибыл сюда, готовый восхищаться их  красотой. Сейчас я ничего не прибавлю, но когда мы познакомимся ближе…    

Тут его речь была прервана приглашением к обеду. Барышни  пересмеивались друг с другом. Их красота была не единственным предметом  восхищения мистера Коллинза. Гостиная, столовая, обстановка — все подверглось  внимательному осмотру и получило высокую оценку. Похвалы эти, несомненно,  тронули бы миссис Беннет, если бы ее душу не леденила мысль, что мистер Коллинз  смотрит на все как на свою будущую собственность. Обед, в свою очередь, вызвал  поток самых восторженных суждений, причем мистер Коллинз пожелал узнать,  кулинарным способностям какой из его кузин они обязаны столь отменными  кушаньями. Тут, однако, хозяйка дома поставила гостя на место, с достоинством  заявив, что она вполне может держать хорошего повара и что ее дочерям нечего  делать на кухне. Гость не преминул попросить у нее прощения за допущенный  промах, и миссис Беннет, смягчившись, сказала, что нисколько на него не  обиделась. Однако мистер Коллинз еще в течение четверти часа продолжал  извиняться.    

 ГЛАВА XIV    

     

На протяжении всего обеда мистер Беннет почти ни с кем не  разговаривал. Но когда прислуга удалилась, он решил, что для беседы с гостем  наступило подходящее время. Коснувшись темы, которая, несомненно, должна была  воспламенить мистера Коллинза, он заметил, что последний, по-видимому, очень  доволен своей патронессой. Сочувствие леди Кэтрин де Бёр всем его желаниям и ее  забота об удобствах мистера Коллинза кажутся на первый взгляд из ряда вон выходящими.  Мистер Беннет едва ли мог найти более удачный предмет для разговора. Гость  говорил о леди де Бёр с величайшим восторгом. Тема эта сделала его слог  необычно высокопарным даже для него самого. С полной убежденностью он объявил,  что за всю жизнь ему не приходилось наблюдать подобного поведения  высокопоставленных особ — такой снисходительности и благосклонности, с какими  отнеслась к нему леди Кэтрин. Она милостиво одобрила обе его проповеди, которые  он уже имел честь произнести в ее присутствии. Дважды она приглашала его к  обеду в Розингсе и всего только неделю назад присылала за ним, чтобы он принял  участие в ее вечерней игре в кадриль[14].  Многие, как известно, находят, что леди Кэтрин не в меру горда. Однако по отношению  к нему она всегда была необыкновенно приветлива. Ее светлость всегда  разговаривала с ним так же, как с любым другим джентльменом. Она ничуть не  возражала ни против его знакомства с окрестным обществом, ни против того, чтобы  он время от времени оставлял на неделю-другую приход ради визита к  родственникам. Она даже снизошла до того, что порекомендовала ему по  возможности поскорее жениться, конечно, с подобающей осмотрительностью, а  однажды посетила мистера Коллинза в его скромном обиталище. Там она вполне  одобрила все предпринятые им усовершенствования и даже снабдила его кое-какими  советами по части устройства полок в каморке на втором этаже.    

— Все это необыкновенно похвально с ее стороны и,  разумеется, крайне любезно, — заметила миссис Беннет. — Осмелюсь  сказать, это, должно быть, чрезвычайно приятная женщина. Как жаль, что  большинство важных дам на нее не похожи! И она живет, сэр, неподалеку от вас?    

— Сад, в котором находится мое скромное обиталище,  только аллеей отделен от Розингс-парка — резиденции ее светлости.    

— Вы как будто сказали, что она вдова, сэр? Есть ли у  нее дети?    

— У нее всего одна дочь — наследница Розингса, весьма значительного  имения.    

— Увы, — воскликнула миссис Беннет, покачав  головой. — В таком случае она гораздо счастливее многих других барышень. А  что собой представляет эта благородная особа? Хороша ли она собой?    

— Воистину это очаровательнейшая юная леди! Ее мать,  леди Кэтрин, сама говорит, что по части красоты мисс де Бёр намного превзошла  других прелестнейших представительниц своего пола, так как в ней есть что-то  такое, что сразу отличает молодую особу высокого происхождения. К несчастью, у  нее довольно слабое сложение, которое помешало ей преуспеть во многих искусствах.  По мнению дамы, занимавшейся ее воспитанием, мисс де Бёр пошла бы весьма  далеко, будь только она покрепче здоровьем. И она настолько мила, что нередко  удостаивает своим посещением мое скромное обиталище, когда выезжает на прогулку  в своем запряженном пони маленьком фаэтоне.    

— Она уже была представлена ко двору? Я не встречала ее  имени в списках придворных дам.    

— Увы, здоровье, к несчастью, не позволяет ей  переселиться в город. Это обстоятельство, как я однажды уже сказал самой леди  Кэтрин, лишило двор Британии его лучшего украшения. Ее светлости очень  понравилось мое замечание. Должен признаться, я часто прибегаю к такого рода изящным  комплиментам, которые столь нравятся дамам. Например, я не раз говаривал леди  Кэтрин, что ее прелестная дочь рождена, чтобы стать герцогиней и украсить собой  любое место, которое само украсило бы всякую другую особ., . Я считаю священным  долгом свидетельствовать подобными милыми мелочами свое внимание к ее  светлости.    

— Вы рассуждаете весьма здраво, — сказал мистер  Беннет. — И ваше счастье, что вы обладаете талантом льстить с такой  деликатностью. А позвольте спросить, — рождаются ли у вас эти милые свидетельства  внимания в результате мгновенного проблеска мысли или вы их придумываете  заблаговременно?    

— Обычно они всегда имеют отношение к происходящему. И  хотя иногда, ради развлечения, я на досуге занимаюсь изобретением изящных  маленьких сюрпризов, которые могут подойти к различным случаям жизни, но,  преподнося их, я всегда стараюсь придать им форму экспромта.    

Ожидания мистера Беннета целиком подтвердились. Глупость  кузена вполне оправдала его надежды. И, слушая гостя с серьезнейшим выражением  лица, он от души развлекался. При этом, если не считать редких случаев, когда  он бросал взгляд на Элизабет, он вовсе не нуждался в партнере, с которым мог бы  разделить удовольствие.    

Ко времени вечернего чаепития принятая им доза оказалась,  однако, уже настолько значительной, что мистер Беннет был рад спровадить своего  кузена в гостиную, попросив его почитать что-нибудь дамам. Мистер Коллинз с  готовностью согласился, и ему была принесена книга. Однако, взглянув на нее  (легко было видеть, что это книга из общественной библиотеки[15]), он сразу же от нее  отпрянул и, попросив прощения, заявил, что никогда не читает романов. Китти изумленно  на него уставилась, а Лидия даже от удивления вскрикнула. Были извлечены другие  книги, и после некоторого раздумья он остановился на проповедях Фордайса[16]. Как  только том был раскрыт, Лидию одолела зевота. И не успел он прочесть монотонным  голосом трех страниц, как она, перебив его на полуслове, воскликнула:    

— Вы слышали, мама, дядя Филипс хочет уволить Ричарда?  Если он на это решится, Ричарда сразу возьмет к себе полковник Форстер. Мне об  этом в субботу сказала тетушка. Нужно будет завтра же сходить в Меритон и  расспросить обо всем подробнее. А заодно узнать, когда же вернется из города  мистер Денни.    

Две старшие сестры попросили Лидию придержать язык, но  мистер Коллинз, оскорбленный до глубины души, отложил книгу и сказал:    

— Мне часто приходилось наблюдать, как мало интересуют  молодых леди книги серьезного содержания, написанные, увы, для их же пользы. И,  признаюсь, меня это удивляет. В самом деле, может ли быть для них что-нибудь  благотворнее хорошего нравоучения? Но я больше не стану утруждать слух моих  юных кузин… — И, повернувшись к мистеру Беннету, он предложил ему сыграть  партию в триктрак[17].  Мистер Беннет принял приглашение, заметив, что кузен поступает весьма разумно,  предоставляя девчонкам заниматься своими пустячными забавами. Миссис Беннет и  ее дочери самым искренним образом извинились за выходку Лидии, обещая, если он  возобновит чтение, впредь не допустить ничего подобного. Однако, сказав, что он  не затаил против юной кузины ни малейшей обиды и что ее поступок вовсе не был  для него оскорбителен, мистер Коллинз уселся с мистером Беннетом за другой  столик и приготовился к игре.    

 ГЛАВА XV    

     

Мистер Коллинз не был одаренной натурой. И это упущение  природы не было восполнено в нем воспитанием и общением с людьми. Большую часть  жизни он провел под надзором отца — человека необразованного и мелочного.  Находясь в университете, он прослушал курс наук, но не завел сколько-нибудь  полезных знакомств. Подавленный отцовским воспитанием, первоначально привившим  его характеру раболепие, он приобрел со временем самодовольство недалекого человека,  который живет сам по себе и неожиданно рано преуспел в жизни. Благодаря  счастливой случайности он подвернулся вдове сэра Льюиса де Бёра в тот момент,  когда освободился хансфордский приход. Почтение к ее высокому рангу,  благоговение перед личностью патронессы и вместе с тем высокое мнение о  собственной персоне, авторитете священнослужителя и правах главы церковного  прихода сделали из него человека, в характере которого своеобразно переплелись  высокомерие и угодничество, самодовольство и униженность.    

Обзаведясь приличным жильем и вполне достаточным доходом, он  возымел намерение жениться. В поисках же примирения с семьей мистера Беннета он  задумал взять себе в жены одну из его дочерей, при условии, если знакомство с  ними подтвердит дошедшие до него сведения об их красоте и благонравии. В  этом-то и заключался его план восполнения ущерба, который наносился семье  Беннет его наследственными правами. Сам мистер Коллинз считал, что ему пришел в  голову необыкновенно удачный и для всех приемлемый план, который  свидетельствовал в то же время о его великодушии, ибо не представлял для него  никакой личной выгоды.    

План этот не изменился после того, как он познакомился с  семьей своего родственника. Созерцание прелестного личика мисс Беннет-старшей,  напротив, укрепило мистера Коллинза в его намерениях, подтвердив в то же время  его строгие взгляды на права, связанные со старшинством. Таким образом, в  течение первого вечера его избранницей сделалась Джейн. Следующее утро, однако,  внесло в его замыслы некоторую поправку. Перед завтраком он провел четверть  часа tete-a-tete с миссис Беннет. Беседа между ними коснулась пасторского дома  в Хансфорде и, естественным образом, перешла к надежде мистера Коллинза найти  будущую хозяйку этого дома в Лонгборне. И среди приятнейших улыбок,  свидетельствовавших, что она, вообще говоря, вполне одобряет его намерения,  миссис Беннет смогла все же предостеречь гостя в отношении той своей дочери, на  которой он было остановил свой выбор: она-де ничего не может позволить себе  сказать в отношении младших девочек, — возможно, она недостаточно  осведомлена, — но ей неизвестно о существовании у них каких-либо душевных  привязанностей. Что же касается старшей дочери, — она просто должна  предупредить его, так как чувствует себя обязанной по отношению к Джейн, —  весьма вероятно, что в скором времени она будет обручена.    

Мистеру Коллинзу потребовалось только сменить одну кузину на  другую. И это было сделано за то время, пока миссис Беннет перемешивала угли в  камине. Почти равная Джейн годами и внешностью, Элизабет стала естественной  преемницей прав старшей сестры.    

Миссис Беннет высоко оценила намерения, на которые намекал  мистер Коллинз, поверив, что в скором времени у нее будут две замужние дочери.  И человек, имени которого она еще накануне не могла слышать, приобрел теперь ее  полное расположение.    

Лидия не забыла о своем желании отправиться в Меритон, и  вместе с нею решили прогуляться также все ее сестры, кроме Мэри. По просьбе  мистера Беннета мистер Коллинз должен был их сопровождать. Хозяину дома очень  хотелось от него избавиться и получить в свое распоряжение библиотеку, куда  гость последовал за ним после завтрака и где, якобы заинтересованный одной из  самых толстых книг, он почти без перерыва докучал своему родственнику болтовней  о доме и саде в Хансфорде. Такое поведение кузена совершенно вывело мистера  Беннета из терпения. В библиотеке он всегда мог найти покой и тишину. И хотя,  как мистер Беннет признавался Элизабет, он постоянно был готов столкнуться с  проявлениями глупости и самодовольства в любой другой части дома, здесь он  привык от них отдыхать. Поэтому предложение совершить прогулку с девицами  Беннет было высказано мистеру Коллинзу самым настоятельным образом. Более расположенный  к прогулке, чем к чтению, мистер Коллинз с не меньшей охотой это предложение принял  и тут же захлопнул свой огромный фолиант.    

Разговор по пути в Меритон почти все время поддерживал один  мистер Коллинз, высокопарная болтовня которого лишь изредка прерывалась  вежливыми замечаниями его кузин. Однако, очутившись в городке, младшие сестры  совершенно перестали обращать на него внимание и принялись оглядываться по  сторонам в поисках офицеров, так что отвлечь их от этого занятия могли только  выставленная в окне лавки особенно нарядная шляпка или образчик только что  привезенного муслина.    

Внимание барышень вскоре привлек неизвестный молодой человек  благородной наружности, который прогуливался вместе с каким-то офицером по  противоположной стороне улицы. Когда они поравнялись, офицер поклонился. Это  был сам мистер Денни, о времени приезда которого Лидия хотела разузнать в  Меритоне. Его спутник произвел на девиц неотразимое впечатление, и они  принялись гадать, кто бы это мог оказаться. Китти и Лидия решили выяснить это  не откладывая и пересекли улицу, как бы направляясь в находившуюся неподалеку  лавку. Им посчастливилось перейти на другую сторону как раз в ту минуту, когда  молодые люди, повернув назад, подошли к тому же самому месту. Мистер Денни  сразу с ними заговорил, попросив разрешения представить своего друга, мистера  Уикхема, который прибыл с ним накануне в Меритон и, как он счастлив сообщить,  был зачислен в их полк. Все складывалось самым благоприятным образом, ибо,  чтобы стать окончательно неотразимым, молодому человеку не хватало лишь  полкового мундира. Внешность его вполне располагала в его пользу. В ней все  было хорошо: правильные черты лица, отличная фигура, приятные манеры.  Представленный дамам, он сразу обнаружил склонность к непринужденной беседе —  счастливую склонность, в которой не чувствовалось ни малейшей искусственности.  Компания продолжала стоять, любезно болтая, когда послышалось цоканье копыт и  вдали показались скакавшие вдоль улицы Дарси и Бингли. Увидев знакомых дам,  всадники подъехали ближе и засвидетельствовали им свое почтение. Говорил  главным образом Бингли, речь которого почти целиком была обращена к старшей  мисс Беннет. По его словам, они направлялись в Лонгборн, чтобы осведомиться о  ее здоровье. Мистер Дарси подтвердил это кивком головы и, вспомнив о своем  намерении не засматриваться на Элизабет, внезапно остановил взгляд на  незнакомце. Элизабет, которая в это время случайно посмотрела на того и  другого, была поражена действием на них этой встречи; оба изменились в лице —  один побледнел, другой покраснел. Через несколько секунд мистер Уикхем  притронулся рукой к шляпе — приветствие, на которое мистер Дарси едва ответил.  Что это могло означать? Придумать этому объяснение было невозможно. И так же  невозможно было удержаться от желания проникнуть в скрывавшуюся за этим тайну.    

Через минуту мистер Бингли попрощался и ускакал вместе со  своим другом, как будто так и не заметив происшедшего.    

Мистер Денни и мистер Уикхем проводили молодых леди до дома  мистера Филипса и здесь раскланялись с ними, несмотря на настойчивые  приглашения Лидии зайти в дом, поддержанные громкими восклицаниями высунувшейся  из окна миссис Филипс.    

Эта дама всегда была рада видеть своих племянниц. А недавнее  отсутствие двух старших мисс Беннет делало приход Джейн и Элизабет особенно  желанным. Она тут же стала говорить о том, как удивило ее их раннее возвращение  в Лонгборн. Они вернулись в чужом экипаже, и миссис Филипс могла бы об этом  ничего не узнать, не попадись ей на улице мальчишка из аптеки мистера Джонса,  который сказал, что он больше не носит лекарств в Незерфилд, так как обе мисс  Беннет оттуда уехали. В эту минуту ее внимание было привлечено к мистеру  Коллинзу, которого ей представила Джейн. Миссис Филипс встретила его самым  любезным образом, на что гость отвечал еще большей любезностью. Извиняясь за  то, что он вторгся в дом, не имея чести быть с ней знакомым, мистер Коллинз  льстил себя надеждой, что его поступок может быть все же оправдан родством с  молодыми леди, представившими его ее вниманию. Миссис Филипс почувствовала  благоговение перед столь воспитанным гостем. Однако ее тут же отвлекли от  одного незнакомца расспросами относительно другого, о котором она, увы, могла  сообщить своим племянницам только уже известные им сведения: что его привез из  Лондона мистер Денни и что он собирается вступить лейтенантом в ***ширский  полк. По ее словам, она вела наблюдения за ним уже в течение часа, пока он  разгуливал по их улице, и если бы мистер Уикхем снова оказался перед окнами,  Китти и Лидия, несомненно, тотчас бы продолжили это занятие. К несчастью,  однако, на улице не появилось больше никого, кроме одного-двух офицеров,  которые, по сравнению с заинтересовавшим их юношей, показались «невзрачными и  не стоящими внимания». Кое-кто из полка должен был на следующий день прийти к  Филипсам, и тетушка взялась уговорить мужа, чтобы он позвал также мистера  Уикхема, если к ней приедут ее родственники из Лонгборна. Приглашение было  немедленно принято, и миссис Филипс обещала, что они смогут весело поиграть в  лото, прежде чем будет подан легкий горячий ужин. Все были очень обрадованы  ожиданием столь приятных развлечений и расстались весьма довольные друг другом.  Перед уходом мистер Коллинз снова принес свои извинения, которые были любезно  отклонены хозяйкой дома.    

По пути в Лонгборн Элизабет рассказала Джейн, что произошло  на ее глазах между двумя молодыми людьми. Но так как ее сестра была готова  защищать от любого возможного обвинения каждого из них в отдельности и обоих  одновременно, понять эту сцену ей было еще труднее.    

Мистер Коллинз доставил большое удовольствие их матери,  превознося манеры и любезность миссис Филипс. Если не считать леди Кэтрин и  мисс де Бёр, он, по его мнению, еще никогда не встречал более благовоспитанной  дамы. Мало того, что она так любезно приняла его в своем доме. Она пригласила  его еще и на завтрашний вечер, хотя до сих пор он не имел чести быть с ней  знакомым. В какой-то степени это объяснялось его родством с семьей Беннет, но  все же ему никогда еще не приходилось видеть подобного внимания к своей особе.    

 ГЛАВА XVI    

     

Поскольку желание всех мисс Беннет отправиться к тетушке  было одобрено их родителями, а возражения мистера Коллинза, опасавшегося  покинуть на один вечер хозяина и хозяйку дома, были решительно отклонены,  карета в надлежащее время доставила молодого человека и его пять кузин в  Меритон. По прибытии барышни с удовольствием узнали, что мистер Уикхем принял  приглашение мистера Филипса и уже находится среди гостей.    

Когда, выслушав это сообщение, все вступили в гостиную и  расселись по местам, мистер Коллинз обрел наконец возможность осмотреться и  прийти в восторг от своих наблюдений. По его словам, он был настолько поражен  величиной зала и великолепием обстановки, что мог вообразить себя находящимся в  меньшей летней комнате для завтрака в самом Розингсе.    

Такое сравнение на первый взгляд показалось миссис Филипс не  особенно лестным. Однако когда он дал ей понять, что собой представляет Розингс  и кому принадлежит это поместье, когда она услышала описание лишь одной из  гостиных в доме леди Кэтрин и узнала, что только камин в ней обошелся владелице  в восемьсот фунтов, миссис Филипс смогла оценить значение преподнесенного ей  комплимента в столь полной мере, что вряд ли была бы даже обижена сравнением  своей парадной гостиной с комнатой дворецкого в доме патронессы его преподобия.    

Описывая величие леди Кэтрин и ее владений и позволяя себе  изредка вставить словечко о собственном скромном обиталище и предпринятых в нем  усовершенствованиях, мистер Коллинз весьма приятно провел время до прихода  мужчин. В лице миссис Филипс он нашел необыкновенно внимательного слушателя.  Мнение этой дамы о его персоне возрастало с каждым словом рассказчика вместе с  желанием как можно скорее поделиться полученными сведениями со своими  знакомыми. Для девиц, которым уже надоело слушать кузена и которым не  оставалось ничего другого, как с нетерпением ждать музыки и рассматривать  собственные посредственные имитации китайских рисунков на камине, время  тянулось гораздо медленнее. Но вот наконец минуты ожидания кончились. Появились  мужчины, и, когда Уикхем вошел в комнату, Элизабет поняла, что она смотрела на  него при первой встрече и думала о нем впоследствии не без некоторого бессознательного  восхищения. Офицеры ***ширского полка были в большинстве славными молодыми  людьми, из которых на вечере присутствовали самые избранные. Однако мистер  Уикхем настолько же превосходил любого из них своим видом, фигурой, манерами и  походкой, насколько сами они выгодно отличались от вошедшего следом за ними  выдыхавшего пары портвейна, располневшего и обрюзгшего дядюшки Филипса.    

Мистер Уикхем был тем счастливым представителем мужского  пола, к которому обратились глаза всех присутствующих в зале дам. А Элизабет  оказалась среди них той счастливицей, возле которой он в конце концов нашел  себе место. Усевшись, он тотчас же вступил с ней в беседу, приятнейший характер  которой, хотя она и касалась всего-навсего вечерней сырости и приближения  дождливой погоды, позволил ей почувствовать, что самая скучная и избитая тема  может приобрести значительность при надлежащем искусстве собеседника.    

Такие соперники в борьбе за внимание со стороны прекрасного  пола, как мистер Уикхем и его приятели-офицеры, заставили мистера Коллинза  почти совсем стушеваться. Для барышень он и в самом деле перестал существовать.  Однако время от времени он все же обретал чуткого слушателя в лице миссис  Филипс и благодаря ее заботам не испытывал недостатка в кофе и булочках.    

Когда были расставлены карточные столы, он получил  возможность в свою очередь оказать ей любезность, приняв участие в игре.    

— Я еще пока недостаточно опытный партнер, —  сказал он, — но мне необходимо усовершенствоваться. Ибо при моем положении  в жизни…    

Миссис Филипс была ему очень признательна за принятое  приглашение, но не смогла дослушать его до конца.    

Мистер Уикхем не играл в вист и был с восторгом принят за  другим столом, где сел между Лидией и Элизабет. Вначале существовала опасность,  что способная без умолку болтать Лидия завладеет им полностью. Однако игра  интересовала ее ничуть не меньше. И вскоре она настолько увлеклась ею и с таким  жаром начала выкрикивать ставки и выигрыши, что перестала обращать внимание на  кого бы то ни было. Благодаря этому мистер Уикхем получил возможность, насколько  позволяла игра, разговаривать с Элизабет, которая слушала его с большой охотой,  хотя и не надеялась, что разговор коснется предмета, интересовавшего ее больше  всего — его знакомства с мистером Дарси. Она даже не смела назвать имени этого  человека. Совершенно неожиданно, однако, ее любопытство было удовлетворено.  Мистер Уикхем сам коснулся этой темы. Осведомившись о расстоянии между  Незерфилдом и Меритоном и получив ответ на этот вопрос, он с некоторой  неуверенностью спросил, давно ли здесь находится мистер Дарси.    

— Около месяца, — сказала Элизабет. И, не желая  упустить волновавшую ее тему, добавила: — У него, я слышала, большое имение в  Дербишире?    

— О да, — ответил Уикхем, — отличное поместье  — чистых десять тысяч годовых! Вряд ли вы могли встретить кого-нибудь, кроме  меня, кто дал бы вам на этот счет более точные сведения. С его семейством я  связан известным образом с раннего детства.    

Элизабет не могла не выразить удивления.    

— Еще бы вам не удивляться, мисс Беннет! Должны же вы  были вчера заметить, как холодно мы с ним встретились. Вы с ним близко знакомы?    

— Ровно настолько, чтобы не желать знакомства более  близкого! — с чувством ответила Элизабет. — Мне довелось провести с  ним под одной кровлей четыре дня, и он показался мне человеком весьма  неприятным.    

— Не смею судить — приятный или неприятный он  человек, — сказал Уикхем. — Мне даже не подобает иметь такого мнения.  Слишком долго и хорошо я его знаю, чтобы быть беспристрастным судьей. И все же,  мне кажется, ваше мнение о Дарси удивило бы многих. Быть может, где-нибудь в  другом месте вы бы его даже не высказали. Здесь, конечно, другое дело. Вы находитесь  среди своих…    

— Честное слово, я не сказала ничего, что не могла бы  повторить в любом доме нашей округи, за исключением Незерфилда. Он никому в  Хартфордшире не нравится. Гордость этого человека оттолкнула от него решительно  всех. И едва ли вы найдете кого-нибудь, кто отозвался бы о мистере Дарси лучше,  чем я.    

— Не стану прикидываться огорченным, что мистера Дарси  или кого бы то ни было другого оценивают по заслугам, — сказал после  небольшой паузы мистер Уикхем. — Однако с мистером Дарси это случается довольно  редко. Люди обычно бывают ослеплены его богатством и властью или подавлены его  высокомерными барскими замашками. Его видят таким, каким он желает выглядеть  сам.    

— Даже поверхностное знакомство позволило  почувствовать, насколько у него тяжелый характер.    

Уикхем только покачал головой.    

Когда ему удалось снова заговорить с Элизабет, он спросил:    

— И долго мистер Дарси проживет в этих местах?    

— Вот уж не знаю. Когда я была в Незерфилде, об его  отъезде не говорили. Надеюсь, его пребывание по соседству не отразится на вашем  намерении поступить в ***ширский полк?    

— О нет! Мне незачем уступать ему дорогу. Пусть сам  уезжает, если не хочет со мной встречаться. Мы не состоим в дружеских  отношениях, и мне всегда тяжело его видеть. Но других причин избегать его,  кроме тех, которые я могу открыть всему свету, не существует. Прежде всего это  сознание причиненной мне жестокой обиды. А еще — мне мучительно больно оттого,  что он сделался таким человеком. Его отца, покойного мистера Дарси, я считал  лучшим из смертных. Он был моим самым близким другом. И меня мучают тысячи  трогательнейших воспоминаний, когда судьба сталкивает нас с молодым мистером  Дарси. Он причинил мне немало зла. Но я все бы ему простил, если бы он не  опозорил память отца и не обманул так сильно его надежд.    

Элизабет слушала его, затаив дыхание, чувствуя, что разговор  захватывает ее все больше и больше. Однако деликатность темы помешала ее расспросам.    

Мистер Уикхем перешел к предметам более общим: к городу  Меритону, его окрестностям и, наконец, к его жителям. Одобрив все, что ему  удалось повидать, он высказал тонкий, но вполне ощутимый комплимент местному  обществу.    

— При поступлении в ***ширский полк я прежде всего имел  в виду завести здесь постоянные и притом приятные дружеские связи. Я знал, что  это прославленная и достойная войсковая часть. Но мой друг Денни особенно  соблазнял меня своими рассказами о городе, в котором полк в настоящее время расквартирован.  Сколько внимания проявляют здесь к офицерам! И как много приобрели они здесь  приятных знакомств! Да, общество, признаюсь, мне необходимо. Я — человек,  разочарованный в жизни, и душа моя не терпит одиночества. У меня непременно  должны быть занятия и общество. Меня не готовили к военной карьере. Но, волею  обстоятельств, теперь это — лучшее, на что я могу рассчитывать. Увы, моей  сферой должна была стать церковь. Меня воспитывали для духовной стези. И я бы  уже располагал отличным приходом, будь это угодно джентльмену, которого мы  упомянули в нашей беседе.    

— Неужели это возможно?    

— О да, покойный мистер Дарси предназначал для меня  лучший приход в своих владениях — сразу же после того, как в нем должна была  открыться вакансия. Он был моим крестным отцом и не чаял во мне души. Заботу  его обо мне нельзя описать словами. Он так хотел меня обеспечить и верил, что  это ему удалось! Но приход освободился и… достался другому.    

— Боже правый! — воскликнула Элизабет. — Это  неслыханно! Как мог мистер Дарси пренебречь волей отца?! И вы для своей защиты  не обратились к закону?    

— Формальные недоговоренности в посмертных бумагах не  позволили мне искать в нем опоры… Человек чести не усомнился бы в воле  покойного, но мистер Дарси предпочел подвергнуть ее своему толкованию. Эту  часть завещания он объявил только условной рекомендацией и осмелился  утверждать, что я утратил свои права из-за моего легкомыслия, моей  расточительности, короче говоря, решительно всех пороков или же попросту  никаких. Верно лишь то, что два года тому назад приход оказался  свободным, — как раз тогда, когда я по возрасту мог этим воспользоваться, —  но я его не получил. И столь же верно, что я не могу обвинить себя в  каком-нибудь проступке, из-за которого я должен был бы его лишиться. У меня  горячий, несдержанный нрав. И, быть может, я слишком вольно высказывал свое  мнение о молодом Дарси, признаюсь, иногда даже прямо ему в лицо. Ничего худшего  я не припомню. Все дело в том, что мы с ним слишком разные люди и что он меня  ненавидит.    

— Но это чудовищно! Он заслуживает публичного  осуждения!    

— Рано или поздно он этого дождется. Но это не будет  исходить от меня. Пока я помню Дарси-отца, я не могу очернить или разоблачить  Дарси-сына.    

Элизабет вполне оценила его благородные чувства, отметив про  себя, как хорош он был в тот момент, когда о них говорил. После некоторой паузы  она спросила:    

— Но какие же у него для этого могли оказаться причины?  Что толкнуло его на столь гнусный поступок?    

— Решительная и глубокая неприязнь ко мне. Неприязнь,  которую я не могу в какой-то мере не приписывать чувству ревности. Если бы  покойный мистер Дарси любил меня не так сильно, его сын, быть может, относился  бы ко мне лучше. Но необычайная привязанность ко мне отца стала, по-видимому,  раздражать сына с раннего возраста. Ему не нравилось возникшее между нами  своеобразное соперничество, и он не мог смириться с тем, что мне нередко  оказывалось предпочтение.    

— Мне и в голову не приходило, что мистер Дарси такой  недостойный человек. Честно говоря, он мне и раньше не нравился. И все же так плохо  я о нем не судила. Конечно, я замечала, с каким презрением он относится к  окружающим. Но я никогда не предполагала, что он способен на такую низкую  месть, такую несправедливость, такую бесчеловечность.    

Подумав, она добавила:    

— Я, правда, припоминаю, как однажды в Незерфилде он  признался в своей неумеренной обидчивости и злопамятстве. Что за ужасный  характер!..    

— Не стану высказывать своего мнения по этому  поводу, — ответил Уикхем. — Мне трудно быть к нему справедливым.    

Элизабет снова погрузилась в раздумье и после некоторой  паузы воскликнула:    

— Так обойтись с крестником, другом, любимцем родного  отца! — Она могла бы добавить: «С юношей, самая внешность которого  располагает к нему людей с первого взгляда», — но ограничилась словами: —  С человеком, который к тому же с самого детства был его ближайшим товарищем! И  который, как я вас поняла, связан с ним теснейшими узами!    

— Мы родились в одном приходе, в одном и том же  поместье. И провели вместе детские годы — жили под одной кровлей, играли в одни  игры, радовались общей отеческой ласке. В юности мой отец избрал тот жизненный  путь, на котором с таким успехом подвизается ваш дядюшка, мистер Филипс. Но он  пренебрег всем, стремясь оказаться полезным покойному мистеру Дарси, и посвятил  свою жизнь заботам о Пемберли. Зато как высоко ценил его мистер Дарси! Какими задушевными  друзьями были наши отцы! Мистер Дарси всегда признавал, скольким он обязан своему  другу. И незадолго до смерти моего отца мистер Дарси по собственной воле обещал  ему обеспечить мое будущее. Он поступил так, я убежден, столько же из чувства  благодарности к отцу, сколько и из привязанности к сыну.    

— Неслыханно! — воскликнула Элизабет. —  Чудовищно! Казалось бы, одна лишь гордость должна была заставить младшего  мистера Дарси выполнить по отношению к вам свой долг! Если ему несвойственны  лучшие чувства, то как его гордость позволила ему поступить так бесчестно? О  да, бесчестно — его поведению нет другого названия!    

— Это и в самом деле странно, — подтвердил  Уикхем. — Ведь почти все его поступки так или иначе объясняются гордостью.  Гордость нередко была его лучшим советчиком. Из всех чувств она его больше  всего приблизила к добродетели. Но не бывает ведь правил без исключений: в  отношениях со мной им руководили более сильные побуждения.    

— Неужели его непомерная гордость когда-нибудь могла  принести ему пользу?    

— О да. Она часто заставляла его поступать  снисходительно и великодушно — щедро раздавать деньги, оказывать  гостеприимство, поддерживать арендаторов, помогать бедным. Всему этому  способствовала фамильная гордость и сыновняя гордость — настолько он гордится  своим отцом. Опасение лишить былой славы свой род, ослабить влияние и  популярность дома Пемберли сыграло немалую роль в его жизни. Ему свойственна и  гордость старшего брата, которая в соединении с известной братской  привязанностью сделала из него доброго и внимательного опекуна своей сестры. И  вы могли бы услышать, как его называют самым лучшим и заботливым братом.    

— А что собой представляет мисс Дарси?    

Он покачал головой.    

— Как бы хотелось отозваться о ней хорошо! С именем  Дарси больно связывать что-то дурное. Но, увы, она слишком похожа на своего  брата — так завладела ею гордыня. А какая это была милая, ласковая маленькая  девочка, как нежно она была ко мне привязана! И кто скажет — сколько часов потратил  я, заботясь о ее развлечениях? Теперь она для меня — ничто. Это довольно  смазливая девица лет пятнадцати — шестнадцати, получившая, насколько я могу  судить, недурное воспитание. С тех пор как скончался ее отец, она постоянно  живет в Лондоне в обществе какой-то дамы, которая руководит ее занятиями.    

После нескольких пауз, прерывавшихся попытками найти другие  темы для разговора, Элизабет не смогла удержаться от того, чтобы еще раз не  вернуться к мистеру Дарси.    

— Меня удивляет, — сказала она, — его  близость к мистеру Бингли. Как это мистер Бингли, который кажется мне самим  воплощением добропорядочности и, я уверена, обладает превосходным характером,  может поддерживать дружбу с подобным человеком? Неужели они могут друг с другом  ладить? Кстати, вы знакомы с мистером Бингли?    

— Нет, мы друг друга не знаем.    

— О, это в самом деле милейший человек. Он и не  догадывается о том, что собой представляет мистер Дарси.    

— Вполне вероятно. Если мистер Дарси желает, он умеет  понравиться. Он не лишен способностей. Когда нужно, он оказывается превосходным  собеседником. Вообще среди равных себе он совсем другой, нежели среди тех, кто  стоит ниже его на общественной лестнице. Гордость не оставляет его никогда. Но  к богатым он более справедлив и снисходителен. С ними он бывает искренен,  порядочен и даже, пожалуй, приветлив, отдавая дань их положению и средствам.    

Вскоре после этого игра в вист кончилась, и ее участники  собрались вокруг другого стола. Мистер Коллинз расположился при этом между  своей кузиной Элизабет и ее тетушкой, которая, разумеется, не преминула  осведомиться о его карточных успехах. Последние оказались отнюдь не блестящими —  он не выиграл ни одной ставки. Однако в ответ на выраженное ею сочувствие он с  серьезнейшим видом попросил ее нисколько не огорчаться, ибо он не придает  значения деньгам и вполне может пренебречь небольшим проигрышем.    

— Мне достаточно известно, сударыня, — сказал  он, — что, садясь за карточный стол, человек должен быть готов к подобного  рода неудачам. К счастью, мои обстоятельства не таковы, чтобы я должен был  много думать о пяти шиллингах. Конечно, есть немало людей, которые не смогли бы  сказать то же самое. Но благодаря леди Кэтрин де Бёр я достаточно обеспечен,  чтобы не обращать внимания на подобные пустяки.    

Слова эти привлекли внимание Уикхема. Взглянув на мистера  Коллинза, он вполголоса спросил у Элизабет, насколько ее родственник близко  знаком с семейством де Бёр.    

— Леди Кэтрин де Бёр, — ответила она, —  совсем недавно предоставила ему церковный приход. Мне неизвестно, каким образом  она обратила на него свое внимание, но знакомство их не может быть  продолжительным.    

— Вы, разумеется, знаете, что леди Кэтрин де Бёр и леди  Энн Дарси были родными сестрами? Леди Кэтрин приходится теткой мистеру Дарси.    

— О нет, я этого не знала. Я вообще не имею понятия о  родственных связях леди Кэтрин. До позавчерашнего дня я не догадывалась о ее  существовании.    

— Ее дочь, мисс де Бёр, получит огромное наследство.  Полагают, что она и ее кузен соединят два состояния.    

При этих словах Элизабет улыбнулась, невольно вспомнив о  бедной мисс Бингли. Тщетными были, оказывается, все ее усилия привлечь внимание  мистера Дарси. Тщетными и бесполезными были проявления привязанности к его  сестре и восхищение им самим. Мистер Дарси был предназначен для другой.    

— Мистер Коллинз, — сказала она, — всячески  превозносит леди Кэтрин и ее дочь. Но некоторые странности в его рассказах о  своей благодетельнице заставили меня заподозрить, что чувство признательности  ввело его в заблуждение. Несмотря на всю благосклонность к моему кузену, ее  светлость представляется мне дамой взбалмошной и самодовольной.    

— Думаю, что то и другое верно. Я не видел ее уже много  лет, но припоминаю, что мне никогда не нравились ее деспотические и вызывающие  манеры. Она слывет женщиной необычайно умной и рассудительной. Но я полагаю,  что этим она отчасти обязана своему рангу и состоянию, отчасти самоуверенности,  а в остальном — гордости племянника, которому хочется, чтобы вся его родня  славилась выдающимся умом.    

Отзыв этот показался Элизабет вполне убедительным. Молодые  люди, очень довольные друг другом, не переставали болтать до тех пор, пока  начавшийся ужин не прервал игру, позволив и другим дамам воспользоваться долей  внимания мистера Уикхема. За столом миссис Филипс обычно царил такой шум, что  разговаривать было почти невозможно. Однако манеры мистера Уикхема понравились  всем. Что бы он ни сказал, было сказано хорошо, что бы ни сделал, было сделано  с изяществом. Элизабет уехала домой, думая только о нем. Дорогой мысли о  мистере Уикхеме и о том, что он ей рассказал, не покидали ее ни на минуту. И  все же ей не удалось даже произнести его имени, так как Лидия и мистер Коллинз  болтали без умолку. Лидия непрерывно тараторила о своих номерах во время игры в  лото, о ставках, которые она проиграла, и ставках, которые выиграла, а мистер  Коллинз превозносил любезность мистера и миссис Филипс, убеждал всех, что его  совершенно не огорчил карточный проигрыш, перечислял все поданные на стол блюда  и беспрестанно осведомлялся, не очень ли он потеснил кузин в экипаже. Круг этих  тем был слишком обширен для того, чтобы он успел с ними покончить до остановки  кареты перед домом в Лонгборне.    

 ГЛАВА XVII    

     

На следующий день Элизабет рассказала Джейн о своем  разговоре с Уикхемом. Джейн была удивлена и расстроена: она не могла поверить,  что мистер Дарси столь недостоин дружбы мистера Бингли. И вместе с тем ей было  несвойственно сомневаться в правдивости молодого человека с такой  привлекательной внешностью, какой обладал мистер Уикхем. Одной мысли о  нанесенном ему ущербе было достаточно, чтобы вызвать ее горячие симпатии.  Поэтому ей ничего не оставалось, как попытаться оправдать обоих, приписав все,  что могло бросить на них тень, недоразумениям или ошибкам.    

— Я думаю, — сказала она, — что оба они были  неизвестным нам образом введены в заблуждение. Быть может, какие-то люди,  преследуя корыстные цели, создали у них друг о друге ложное представление. Но  что именно вызвало между ними разлад, в котором нам лучше не обвинять ни того,  ни другого, навсегда останется для нас тайной.    

— Ты совершенно права. А теперь, дорогая Джейн, что ты  скажешь в защиту тех, кто был в этом деле замешан и преследовал корыстные цели?  Не следует ли оправдать также и этих людей? Иначе нам все же придется о ком-то  плохо подумать.    

— Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но  переубедить меня тебе не удастся. Лиззи, дорогая, ты только на минуту подумай,  какую тень это бросает на мистера Дарси! Так обойтись с любимцем отца, с  юношей, жизнь которого его отец обещал обеспечить. Это просто невероятно. Ни  один человек, который дорожит своей репутацией, не способен на такой поступок.  Разве самые близкие друзья могли бы в нем так обмануться? О нет, это  невозможно.    

— Мне гораздо легче представить себе, что в нем  обманулся мистер Бингли, чем вообразить, что рассказанная вчера история —  выдумка мистера Уикхема. Он называл имена, обстоятельства, факты без малейшей  запинки. Пусть мистер Дарси попытается, если сможет, все опровергнуть. В его  рассказе каждое слово дышало правдой.    

— Все это настолько неприятно и запутанно — прямо не  знаешь, что и подумать.    

— Прости, пожалуйста, но мне-то ясно, что об этом  следует думать.    

Для Джейн, однако, ясно было только одно — что мистер  Бингли, если он и в самом деле был введен в заблуждение, будет глубоко огорчен,  когда ему станут известны все обстоятельства.    

Этот разговор происходил на обсаженной кустарником дорожке  около дома, которую молодым девицам пришлось покинуть из-за приезда некоторых  лиц, упоминавшихся в их беседе. Мистер Бингли и его сестры явились в Лонгборн  для того, чтобы лично пригласить всех на долгожданный бал в Незерфилде, имевший  состояться в ближайший вторник. Обе леди были счастливы снова увидеть свою  дорогую подругу, с которой, как им казалось, они не виделись целую вечность. И  они наперебой расспрашивали ее, чем она занималась с тех пор, как они  расстались. На других Беннетов они почти не обращали внимания, стараясь  находиться подальше от хозяйки дома, по возможности не разговаривать с Элизабет  и не сказать ни единого слова ее младшим сестрам. Вскоре они поднялись, поразив  брата своей поспешностью, и сейчас же уехали. Уходя, они так торопились, как  будто им хотелось уклониться от обмена любезностями с миссис Беннет.    

Мысли о незерфилдском бале чрезвычайно занимали всех дам в  семействе Беннет. Миссис Беннет была склонна считать, что он устраивается в  честь ее старшей дочери, и чувствовала себя необыкновенно польщенной тем, что  вместо письменного приглашения мистер Бингли лично явился в Лонгборн просить их  пожаловать на бал. Джейн рисовала в своем воображении счастливый вечер, который  она проведет в обществе двух подруг, принимая знаки внимания со стороны мистера  Бингли. Элизабет с удовольствием представляла себе, как она будет танцевать с  мистером Уикхемом, находя доказательство всего, что он ей рассказал, в  выражении лица и поведении мистера Дарси. Блаженство, которое предвкушали  Кэтрин и Лидия, в меньшей степени было связано с какими-нибудь определенными  людьми или обстоятельствами. И хотя каждая из них, подобно Элизабет, собиралась  половину вечера танцевать с Уикхемом, он ни в коей мере не был для них  единственным возможным кавалером — бал должен быть балом при любых  обстоятельствах. Даже Мэри уверяла родных, что у нее нет против него  возражений.    

— С меня достаточно, если я могу располагать своими  утренними часами. И я вовсе не считаю, что приношу особенно большую жертву,  время от времени принимая участие в вечерних развлечениях. Общество ко всем  предъявляет свои права. И я отношусь к тем его членам, которые позволяют себе  изредка отвлечься и отдохнуть.    

Элизабет была в превосходном настроении. И хотя обычно она  старалась разговаривать с мистером Коллинзом как можно меньше, на этот раз она  не сдержалась, спросив у него, думает ли он воспользоваться приглашением Бингли  и подобает ли его сану участвовать в подобных забавах. Она была немало  удивлена, услышав, что ее кузен не испытывал на этот счет ни малейших сомнений  и вовсе не опасался упреков со стороны архиепископа или леди Кэтрин де Бёр по  поводу своего участия в танцах.    

— Позвольте вам заметить, — добавил он, — что  бал подобного рода, устроенный вполне достойным молодым человеком для  респектабельной публики, не может, по моему мнению, таить в себе зловредных  начал. Будучи далек от того, чтобы относиться к танцам с неодобрением, я питаю  надежду танцевать в течение вечера с каждой из моих прелестных кузин. И,  пользуясь случаем, мисс Элизабет, я имею честь уже сейчас пригласить вас на  первый танец, — особая привилегия, которая, как я полагаю, будет правильно  понята моей кузиной Джейн и отнюдь не воспринята ею за недостаток уважения с  моей стороны.    

Элизабет смекнула, что попала впросак. Она была уверена, что  на первый танец ее непременно пригласит Уикхем. И что же, — вместо этого  ей придется танцевать с Коллинзом! Никогда еще она не проявляла своей  общительности так не вовремя. Но делать было уже нечего. Счастливые для нее и  для мистера Уикхема минуты должны были, таким образом, наступить несколько  позднее. Приглашение мистера Коллинза было принято со всей любезностью, на  которую она была способна. Оттого что в его разглагольствованиях проскользнуло  нечто большее, чем простая галантность, они не стали приятнее. Ей впервые  пришло в голову, что из всех дочерей мистера Беннета именно она может оказаться  достойной стать хозяйкой хансфордского прихода, а заодно — и четвертым  участником карточной партии в Розингсе при отсутствии более подходящих партнеров.  Подозрение это превратилось в уверенность по мере того, как она стала замечать  все возраставшие знаки внимания со стороны кузена и его частые комплименты по  поводу ее живости и остроумия. Она была скорее встревожена, нежели обрадована  действием своих чар, в особенности после того, как миссис Беннет дала ей  понять, что весьма приветствует возможность такой партии. Сознавая, какая буря  будет вызвана в доме ее отказом, Элизабет предпочла вести себя так, как будто  она не понимала намеков. Могло случиться, что мистер Коллинз не соберется  сделать предложение. И пока он ни на что не решился, не было смысла поднимать  шум по этому поводу.    

Без надежды на бал в Незерфилде, к которому нужно было  готовиться и о котором можно было вдоволь наговориться, младшие мисс Беннет  чувствовали бы себя в это время крайне несчастными. С самого дня приглашения и  до того дня, когда бал наконец состоялся, почти непрерывно лил дождь, лишая их  возможности добираться до Меритона. Ни тетушки, ни офицеров, ни новостей — даже  банты для бальных башмаков были приобретены с помощью посыльного! Испытанию  подверглось также терпение Элизабет, ибо плохая погода воздвигла непреодолимое  препятствие ее дальнейшему знакомству с мистером Уикхемом. Только ожидание  танцев во вторник позволило Китти и Лидии как-то пережить совершенно несносные  пятницу, субботу, воскресенье и понедельник.    

 ГЛАВА XVIII    

     

До тех пор пока Элизабет не вступила в незерфилдскую  гостиную, тщетно выискивая мистера Уикхема среди собравшихся красных мундиров,  ей и в голову не приходила мысль, что он может туда не явиться. Встреча с ним  казалась ей настолько само собой разумеющейся, что она даже не подумала о  некоторых обстоятельствах, которые могли воспрепятствовать его появлению в  Незерфилде. Она наряжалась к балу с особой тщательностью и в самом превосходном  настроении готовилась к завоеванию всех оставшихся непокоренными уголков его  сердца, будучи уверена, что эта задача может быть легко решена в течение одного  вечера. Но как только она вошла, у нее зародилось зловещее подозрение, что в  угоду своему другу Бингли не включил Уикхема в список приглашенных на бал  офицеров. И хотя в действительности дело обстояло не совсем так, отсутствие  Уикхема было тут же подтверждено его другом, мистером Денни, на которого с нетерпеливыми  расспросами набросилась Лидия. Сообщив, что Уикхему пришлось накануне уехать по  делам в Лондон и что он до сих пор не вернулся, Денни с многозначительной  улыбкой добавил:    

— Не думаю, чтобы дела были способны оторвать его от  нас именно в такой день, если бы он не стремился избежать встречи с неким  присутствующим здесь джентльменом.    

Это замечание едва ли дошло до ушей Лидии, но было понято ее  сестрой. Оно доказывало, что Дарси не менее виновен в отсутствии Уикхема, чем  если бы подтвердилась ее первоначальная догадка. И, разочарованная во всех  своих ожиданиях, Элизабет почувствовала к Дарси такую неприязнь, что с трудом  принудила себя вежливо ответить на любезное приветствие, с которым он  устремился к ней навстречу. Внимание, сочувствие, снисходительность к этому  человеку были равносильны предательству по отношению к Уикхему. Она настолько  отвергала всякую возможность беседы с Дарси, что, отвернувшись от него, не  смогла преодолеть свой гнев даже в разговоре с мистером Бингли, слепая  привязанность которого к своему другу казалась ей непростительной.    

Однако Элизабет не была создана для меланхолии. И хотя все  ее связанные с балом надежды рухнули, она не могла предаваться мрачным мыслям  чересчур долго. Поведав свои огорчения Шарлотте Лукас, с которой они не  виделись больше недели, она охотно перешла к рассказу о своем необыкновенном  кузене, представив его вниманию своей подруги. Первый танец, однако, снова  поверг ее в полное уныние. Это была убийственная церемония. Мистер Коллинз,  важный и неуклюжий, делающий все время неверные па и то и дело извиняющийся,  вместо того чтобы следить за танцевальными фигурами, заставил ее почувствовать  все унижение и досаду, какие только способен вызвать на протяжении одного танца  неугодный партнер. Минута, когда она от него наконец отделалась, принесла ей  несказанное облегчение.    

После Коллинза она танцевала с одним из офицеров. Она  несколько пришла в себя, разговорившись с ним об Уикхеме и узнав, что молодой  человек пользуется всеобщей симпатией. Оставив своего кавалера, она вернулась к  мисс Лукас и, поглощенная беседой, не сразу заметила, что к ней обращается  мистер Дарси, приглашая ее на следующий танец. От неожиданности Элизабет  растерялась и в замешательстве приняла приглашение. Дарси отошел, и она  осталась наедине с подругой, крайне удрученная тем, что не проявила достаточной  находчивости. Шарлотта попыталась ее успокоить:    

— Думаю все же, что он окажется приятным партнером.    

— Упаси боже! Это было бы самым большим несчастьем.  Найти приятным человека, которого решилась ненавидеть! Ты не могла пожелать мне  ничего худшего.    

Когда танцы возобновились и Дарси приблизился к ним,  предложив ей свою руку, Шарлотта все же не удержалась и тихонько предостерегла  подругу, чтобы она вела себя разумно и из симпатии к Уикхему не уронила себя в  глазах несравненно более значительного человека. Элизабет ничего не ответила и  заняла место среди танцующих, удивляясь, как это она удостоилась стоять в паре  с мистером Дарси, и замечая то же удивление в глазах окружающих. Некоторое  время они танцевали молча. Она уже стала думать, что молчание это продлится до  конца танца, и хотела сперва ничем его не нарушать. Но, вообразив вдруг, что могла  бы досадить партнеру сильнее, если бы заставила его говорить, она произнесла  несколько слов по поводу исполнявшейся фигуры. Дарси ответил и замолчал. После  паузы, длившейся одну-две минуты, она обратилась к нему опять:    

— Теперь, мистер Дарси, ваша очередь поддержать  разговор. Я отозвалась о танце — вы могли бы сделать какое-нибудь замечание о  величине зала или числе танцующих пар.    

Он улыбнулся и выразил готовность сказать все, что она  пожелала бы услышать.    

— Ну вот и отлично, — ответила она. — На  ближайшее время вы сказали вполне достаточно. Быть может, немного погодя я еще  замечу, что частные балы гораздо приятнее публичных. Но пока мы вполне можем  помолчать.    

— А вы привыкли разговаривать, когда танцуете?    

— Да, время от времени. Нужно ведь иногда нарушать  молчание, не правда ли? Кажется очень нелепым, когда два человека вместе  проводят полчаса, не сказав друг другу ни слова. И все же для кого-то будет  лучше, если мы поведем разговор таким образом, чтобы сказать друг другу как  можно меньше.    

— Говоря это, вы предполагали мои желания или  подразумевали, что это угодно вам?    

— И то и другое, — уклончиво ответила  Элизабет. — Я давно замечаю частые совпадения в нашем образе мыслей. Оба  мы мало общительны и не склонны к разговору, если только нам не представляется  случай сказать что-нибудь из ряда вон выходящее — такое, что может вызвать  изумление всех присутствующих и наподобие пословицы из уст в уста передаваться  потомству.    

— Что касается вашего характера, — сказал  он, — вы, по-моему, обрисовали его не вполне точно. Не мне решать,  насколько правильно вы охарактеризовали меня. Впрочем, вы сами находите,  наверно, этот портрет удачным.    

— Не могу судить о собственном искусстве.    

Дарси ничего не сказал, и они опять замолчали, пока во время  следующей фигуры танца он не спросил у нее, часто ли ее сестрам и ей приходится  бывать в Меритоне. Ответив утвердительно, она не удержалась от того, чтобы не  добавить:    

— Когда мы с вами на днях там встретились, мы только  что завели на улице новое знакомство.    

Действие этих слов сказалось незамедлительно. На лице Дарси  появилось надменное выражение. Но он ничего не сказал, а у Элизабет, как она ни  ругала себя за свое малодушие, не хватило решимости пойти дальше. Немного  погодя Дарси холодно заметил:    

— Мистер Уикхем обладает такими счастливыми манерами и  внешностью, что весьма легко приобретает  друзей. Достаточно ли он  способен их сохранять —  вот что кажется мне более сомнительным.    

— Он имел несчастье потерять вашу дружбу, —  многозначительно заметила Элизабет. — Быть может, это наложит тяжелый  отпечаток на всю его жизнь.    

Дарси ничего не ответил, но было видно, что ему хотелось  переменить тему разговора. В эту минуту рядом с ними очутился Уильям Лукас,  пробиравшийся через толпу танцующих на противоположную сторону. Заметив мистера  Дарси, он чрезвычайно любезно с ним раскланялся и тут же рассыпался в  комплиментах по поводу его манеры танцевать и красоты его дамы.    

— Я получил, дорогой сэр, высочайшее удовольствие. Как  редко приходится видеть танцующих с таким изяществом. Ваша принадлежность к  высшему обществу бросается в глаза. Но разрешите заметить, что прелестная дама,  с которой вы сейчас танцуете, кажется мне вполне достойной своего партнера, и я  надеюсь получать теперь подобное наслаждение особенно часто. Конечно, после  того, как произойдет определенное и, разумеется, столь желанное — не правда ли,  дорогая мисс Элиза? — событие! — При этом он посмотрел в сторону  Бингли и Джейн. — Сколько оно вызовет поздравлений! Но — я обращаюсь к  мистеру Дарси — не позволяйте мне вас задерживать, сэр. Вы не станете  благодарить меня за то, что я мешаю вашей беседе с очаровательной молодой леди,  сверкающие глазки которой уже начинают посматривать на меня с явным укором.    

Последняя часть этой тирады едва ли была услышана Дарси. Но  предположение сэра Уильяма относительно его друга сильно на него подействовало.  Его лицо приняло очень серьезное выражение, и он пристально посмотрел на  танцевавших неподалеку Бингли и Джейн. Придя, однако, в себя, он обернулся к  своей даме и сказал:    

— Вмешательство сэра Уильяма заставило меня потерять  нить нашего разговора.    

— По-моему, мы вовсе не разговаривали. Едва ли сэр  Уильям мог найти в этом зале двух танцующих, которые хотели бы так мало сказать  друг другу. Мы безуспешно пытались коснуться нескольких тем. И мне даже в  голову не приходит, о чем бы мы могли поговорить теперь.    

— Что вы думаете о книгах? — спросил он с улыбкой.    

— О книгах? О нет, я уверена, что мы с вами одних и тех  же книг не читали. И, уж во всяком случае, не испытывали при чтении одинаковых  чувств.    

— Мне жалко, что вы так думаете. Но даже если бы вы  были правы, тем легче нам было бы найти тему для разговора. Мы могли бы  сопоставить различные мнения.    

— Нет, я не в состоянии говорить о книгах во время  бала. Здесь мне на ум приходят другие мысли.    

— Они всегда относятся к тому, что вас непосредственно  окружает, не так ли? — сказал он с сомнением.    

— Да, да, всегда, — машинально ответила Элизабет.  На самом деле мысли ее блуждали весьма далеко от предмета разговора, что вскоре  подтвердилось внезапным замечанием:    

— Помнится, мистер Дарси, вы признались, что едва ли  простили кого-нибудь в своей жизни. По вашим словам, кто однажды вызвал ваше  неудовольствие, не может надеяться на снисхождение. Должно быть, вы достаточно  следите за тем, чтобы не рассердиться без всякого повода?    

— О да, разумеется, — уверенно ответил Дарси.    

— И никогда не становитесь жертвой предубеждения?    

— Надеюсь, что нет.    

— Для тех, кто не поступается своим мнением, особенно  важно судить обо всем здраво с самого начала.    

— Могу я узнать, что вы имеете в виду?    

— О, я просто пытаюсь разобраться в вашей натуре, —  ответила она, стараясь сохранить на лице непринужденное выражение.    

— И вам это удается?    

Она покачала головой:    

— Увы, ни в малейшей степени. Я слышала о вас настолько  различные мнения, что попросту теряюсь в догадках.    

— Что ж, могу представить себе, что полученные вами  сведения весьма противоречивы, — сказал он очень серьезно. — Я бы  предпочел, мисс Беннет, чтобы вы пока не рисовали в своем воображении моего  духовного облика. В противном случае полученная вами картина не сделает чести  ни вам, ни мне.    

— Но если я сейчас не подмечу самого главного, быть  может, мне никогда не представится другого случая.    

— Не хотел бы лишать вас какого бы то ни было  удовольствия, — холодно сказал Дарси.    

Она ничего не ответила. И закончив танец, они молча  разошлись с чувством взаимной неприязни. Впрочем, мистер Дарси уже питал в  своем сердце достаточно сильную склонность к Элизабет, благодаря которой он  быстро нашел ей оправдание, сосредоточив свой гнев на другом лице.    

Вскоре после этого к Элизабет подошла мисс Бингли и  обратилась к ней с любезно-высокомерным видом:    

— Итак, мисс Элиза, вы в восторге от Джорджа Уикхема,  не правда ли? Я слышала об этом от Джейн. Она буквально засыпала меня вопросами  о вашем новом приятеле. Однако из ее слов я поняла, что среди прочих своих  сообщений молодой человек забыл вам сказать, что он сын старого Уикхема,  служившего дворецким у покойного мистера Дарси. Я бы все же хотела дружески вас  предостеречь, чтобы вы не очень доверяли его высказываниям. Все, что он говорит  о плохом обращении с ним мистера Дарси, — чистейший вымысел. Мистер Дарси,  напротив, проявил необыкновенное благородство. Зато Джордж Уикхем поступил по  отношению к мистеру Дарси самым непорядочным образом. Я не знакома с  подробностями, но хорошо знаю, что мистера Дарси едва ли можно в чем-нибудь  упрекнуть. Недаром он даже не переносит упоминания о Джордже Уикхеме! И хотя  моему брату казалось невозможным исключить Уикхема из числа приглашенных офицеров,  он очень обрадовался, узнав, что тот сам уклонился от приглашения. Появление Уикхема  в этих местах — неслыханная дерзость. Непонятно, как он мог на это осмелиться!  Мне очень жаль, мисс Элиза, что я должна была разоблачить пороки вашего нового  знакомого. Но, пожалуй, учитывая его происхождение, от него едва ли можно было  ожидать лучшего.    

— Из ваших слов, сударыня, я поняла, что порок мистера  Уикхема заключается в его происхождении, — резко ответила Элизабет. —  Вы не смогли ничего поставить ему в вину, кроме того, что отец его служил  дворецким у мистера Дарси. Но об этом, смею вас заверить, он мне сообщил сам.    

— Прошу прощенья, — саркастически заметила, отходя  от нее, мисс Бингли. — Извините за вмешательство — я руководствовалась  лучшими побуждениями.    

«Какая наглость! — произнесла про себя Элизабет. —  Но вы, сударыня, глубоко заблуждаетесь, рассчитывая повлиять на меня столь  недостойной выходкой. Кроме вашего самодовольного невежества и злокозненности  мистера Дарси, вы ничего ею не доказали».    

Она тут же разыскала Джейн, которая уже успела поговорить на  интересовавшую их тему с мистером Бингли. Сестра встретила ее сияющей улыбкой,  свидетельствовавшей о том, сколько радости доставил ей этот вечер. Догадавшись  о мыслях Джейн по выражению лица, Элизабет поняла, что все ее сочувствие  неудачам мистера Уикхема, негодование против его врагов и прочее значат очень  немного по сравнению с надеждой на грядущее счастье сестры.    

— Мне, конечно, хотелось бы узнать, — сказала она  с не менее приветливой улыбкой, — удалось ли тебе что-нибудь выяснить о  мистере Уикхеме. Но, быть может, ты провела время так приятно, что могла думать  лишь об одном человеке? Я на тебя не обижусь.    

— Я вовсе про него не забыла, Лиззи, — ответила  Джейн. — Но, увы, не могу сказать тебе ничего утешительного. Мистеру  Бингли эта история мало знакома. В чем именно мистер Уикхем виноват перед  мистером Дарси, он не знает. Но он готов поручиться за добропорядочность, честность  и благородство своего друга. И он убежден, что мистер Уикхем не заслуживал даже  той заботы, которую проявил по отношению к нему мистер Дарси. Меня это  огорчает, но из его слов, так же как из слов мисс Бингли, следует, что мистера  Уикхема нельзя считать порядочным человеком. Боюсь, он вел себя слишком  неосмотрительно и тем самым лишился уважения мистера Дарси вполне заслуженно.    

— А мистер Бингли знаком с мистером Уикхемом?    

— Нет, он его ни разу не видел до встречи в Меритоне.    

— В таком случае его взгляды на Уикхема заимствованы у  мистера Дарси? Что ж, я вполне удовлетворена. Ну-с, а какие у него сведения о  церковном приходе?    

— Он не припоминает в точности обстоятельств, хотя не  раз слышал о них от своего друга. Приход, кажется, был оставлен за Уикхемом  только условно.    

— Я не сомневаюсь в искренности мистера Бингли, —  сказала Элизабет как можно мягче. — Но извини меня, если я не  удовлетворюсь общими фразами. Мистер Бингли, конечно, должен добросовестно  защищать интересы своего друга. Но так как некоторые части этой истории ему  неизвестны, а с остальными он знаком только со слов самого мистера Дарси, я  позволю себе относиться к обоим молодым людям по-прежнему.    

После этого она перевела разговор на гораздо более приятную  тему, которая не вызывала между ними никаких расхождений. С радостью услышала  она от Джейн, сколько счастливых и вместе с тем робких надежд вызывает в ней  ухаживание мистера Бингли. И Элизабет высказала все, что было возможно, чтобы  поддержать в ней эти надежды. Когда к сестрам присоединился мистер Бингли,  Элизабет отошла в сторону и отыскала мисс Лукас. Она едва успела ответить на  вопрос подруги о том, понравился ли ей последний партнер по танцам, как к ним  подошел мистер Коллинз и в крайнем возбуждении сообщил, что он имел  удовольствие только что сделать важнейшее открытие.    

— Благодаря чистейшей случайности, — сказал  он, — я обнаружил в этой комнате близкого родственника моей патронессы.  Мне посчастливилось услышать, как он в разговоре с молодой леди, являющейся  украшением этого дома, упомянул имена его кузины мисс де Бёр и ее матери леди  Кэтрин. Случаются же на свете подобные чудеса! Кто бы мог подумать, что здесь,  на этом балу, я встречусь чуть ли не с племянником леди Кэтрин? Я благодарю  небо за то, что у меня вовремя раскрылись глаза и я могу засвидетельствовать  ему мое почтение! Конечно, я не премину совершить это сию же минуту. И я уповаю  на то, что он простит мне медлительность, которая оправдывается лишь моей  неосведомленностью.    

— Не собираетесь ли вы представиться мистеру Дарси?    

— О разумеется. Я буду покорнейше просить у него прощения  за то, что не сделал этого раньше. Думаю, что он в самом деле приходится  племянником леди Кэтрин. И я буду в состоянии заверить его, что всего неделю  тому назад здоровье ее светлости не оставляло желать лучшего.    

Элизабет попыталась по возможности удержать мистера Коллинза  от этого шага. Она доказывала, что Дарси сочтет обращение к нему незнакомого  человека скорее непозволительной вольностью, нежели данью уважения к своей  тетке, что здесь они вполне могут не обращать друг на друга внимания и,  наконец, что если бы даже в этом и возникла необходимость, то первый шаг к  знакомству должен был сделать мистер Дарси, занимающий более высокое положение  в обществе. Мистер Коллинз выслушал ее с видом человека, твердо решившего  поступить по-своему, и, когда она замолчала, ответил:    

— Дорогая моя мисс Элизабет! Я питаю самое высокое  мнение относительно вашей превосходной способности судить о вещах, в которых вы  хорошо разбираетесь. Но позвольте мне сказать, что имеется глубокое различие  между нормами человеческих отношений, принятыми среди мирян, и теми, которые  определяют поведение священнослужителей. Я должен присовокупить к этому, что  ставлю служение церкви, в смысле почетности, вровень с исполнением самых  высоких обязанностей в королевстве, — конечно, если только не забывать,  что это служение должно осуществляться с подобающим смирением. А потому  разрешите мне следовать в данном случае голосу совести, который призывает меня  совершить то, что я нахожу своим долгом. Простите меня за нежелание  воспользоваться вашим советом, которым я готов руководствоваться в любом другом  деле. Но при сложившихся обстоятельствах я полагаю себя по образованию и опыту  более способным судить о правильности своего поведения, нежели подобная вам  юная леди.    

Отвесив глубокий поклон, мистер Коллинз покинул Элизабет и  направился прямо к мистеру Дарси. С тревогой стала она наблюдать, какое  действие произведет на Дарси это неожиданное обращение. При первых же словах  кузена Дарси явно удивился. Мистер Коллинз начал с торжественного  расшаркивания, и, хотя речь его до нее не долетала, ей казалось, что она слышит  фразу за фразой, по мере того как по движению его губ разгадывала произносимые  им слова: «извинения», «Хансфорд» и «леди Кэтрин де Бёр». Ей было крайне  досадно видеть, что ее родственник выступает перед мистером Дарси в столь  комической роли. Последний смотрел на Коллинза с нескрываемым изумлением и,  когда тот наконец позволил Дарси заговорить, ответил ему очень холодно. Это,  однако, нисколько не обескуражило мистера Коллинза и не удержало его от новой тирады,  продолжительность которой, казалось, еще больше увеличила презрение к нему  мистера Дарси, так что, когда она закончилась, он только слегка кивнул головой  и пошел прочь, в то время как Коллинз возвратился к Элизабет.    

— Поверьте, я ни в коей мере не разочарован оказанным  мне приемом, — сказал он, подойдя. — Мистер Дарси весьма доволен моей  почтительностью. Он разговаривал со мной необыкновенно любезно и даже отплатил  мне комплиментом, сказав, что достаточно знает разборчивость леди Кэтрин и не сомневается,  что ее благосклонностью могут пользоваться только истинно достойные люди. Как  это прекрасно сказано! Право, мне он очень понравился.    

Так как самой Элизабет уже нечего было ждать от бала, она  почти все внимание сосредоточила на сестре и мистере Бингли. Это навело ее на  приятнейшие мысли, от которых она почувствовала себя почти такой же счастливой,  как Джейн. В своем воображении она уже видела сестру хозяйкой этого дома,  живущей в довольстве и счастье, которое может возникнуть только в браке, основанном  на настоящей любви. При таких обстоятельствах она считала себя даже способной  полюбить сестер мистера Бингли. Было очевидно, что мысли миссис Беннет  сосредоточены на том же, и Элизабет твердо решила держаться от нее поодаль,  боясь, как бы мать не сказала ей чего-нибудь лишнего. Однако, усаживаясь за  стол, Элизабет, к своему огорчению, оказалась почти рядом с миссис Беннет. С  досадой услышала она, что непрекращающийся громкий разговор матери с самым  неподходящим человеком — леди Лукас — посвящен не чему иному, как предстоящей  женитьбе мистера Бингли на Джейн. Тема была настолько увлекательной, что в  своем перечислении преимуществ будущей партии миссис Беннет была совершенно  неутомима. Прежде всего она поздравляла себя с тем, что Бингли такой милый молодой  человек, что он так богат и живет всего в трех милях от Лонгборна. Далее она с  восторгом говорила о том, как привязались к Джейн сестры мистера Бингли и как  они должны радоваться возможности взаимно породниться. Более того, как много  хорошего это событие сулит ее младшим дочерям, которые после замужества Джейн  окажутся на виду у других богатых мужчин. И, наконец, как будет удобно ей, в ее  возрасте, оставлять своих незамужних дочерей на попечение замужней сестры и  появляться в обществе, только когда ей заблагорассудится — обстоятельство,  которое, в соответствии с общепринятыми взглядами, следовало непременно  выдавать за приятное, хотя трудно было найти человека, менее охотно сидящего  дома, чем миссис Беннет. В заключение выражалось множество пожеланий, чтобы  леди Лукас оказалась столь же счастлива в ближайшем будущем, хотя всем своим  видом миссис Беннет отчетливо и с торжеством давала понять, что считает это  совершенно невероятным.    

Тщетно дочка пыталась унять поток материнского красноречия  или хотя бы упросить мать, чтобы она выражала свои восторги не таким громким  шепотом, ибо он, как замечала к своей невыразимой досаде Элизабет, почти  полностью доходил до ушей сидевшего напротив мистера Дарси. Мать только  сердилась на нее, говоря, что она несет чепуху.    

— Кто такой для меня твой мистер Дарси, чтобы мне его  бояться? Разве мы у него в долгу за любезное обращение, чтобы стараться не  сказать ему чего-нибудь не по вкусу?    

— Мама, ради бога, попытайтесь говорить тише. Для чего  оскорблять мистера Дарси? Разве вы этим хорошо зарекомендуете себя перед его  другом?    

Уговоры, однако, не производили на мать никакого действия.  Миссис Беннет продолжала во всеуслышание разглагольствовать о питаемых ею  надеждах, и Элизабет то и дело приходилось краснеть от стыда и досады. Ей было  трудно удерживаться от того, чтобы время от времени не бросать взгляд на Дарси,  каждый раз убеждаясь, насколько основательны ее опасения. Хотя Дарси и не  всегда смотрел в сторону миссис Беннет, она была убеждена, что его внимание  сосредоточено именно на ней. При этом выражение его лица постепенно менялось:  если вначале на нем было написано негодующее презрение, то под конец оно было  исполнено мрачной и неуклонной решимости.    

В конце концов, однако, красноречие миссис Беннет иссякло, и  леди Лукас, которая во время этих, едва ли разделяемых ею, восторженных  излияний неоднократно подавляла зевки, получила наконец возможность спокойно  сосредоточиться на курице и ветчине. Элизабет начала было уже приходить в себя.  Однако передышка оказалась короткой. Когда ужин окончился, заговорили о музыке,  и ей пришлось перенести еще одно унижение, увидев, как Мэри после недолгих  уговоров приготовилась ублажать публику своим искусством. Элизабет попыталась  взглядом предотвратить такую самоотверженность с ее стороны, но тщетно.  Обрадовавшись возможности показать себя во всем блеске, Мэри не хотела ничего  понимать и тут же уселась за фортепьяно. С крайней досадой Элизабет, не отрывая  глаз, наблюдала за сестрой и нетерпеливо следила, как та переходит от куплета к  куплету. Окончание песни, впрочем, не принесло облегчения — уловив среди  одобрительных возгласов намек на просьбу продлить доставленное удовольствие,  сестра тотчас же принялась за новую. Мэри не обладала никакими данными для  выступлений перед публикой: голос у нее был слабый, манера исполнения —  вымученная. Элизабет была в отчаянии. Она посмотрела на старшую сестру, чтобы  узнать, как эту же муку переживает Джейн. Но Джейн очень мило болтала с Бингли.  Элизабет взглянула на его сестер и увидела, что они делают насмешливые знаки  друг другу и мистеру Дарси, который, однако, сохранял непроницаемо мрачное  выражение. Наконец она бросила взгляд на отца, умоляя его вмешаться, так как  иначе Мэри могла бы продолжать свое пение до утра. Он понял ее и, когда Мэри  закончила вторую песню, громко сказал:    

— Этого вполне хватит, дитя мое. Ты уже достаточно  долго услаждала наш слух. Позволь теперь и другим молодым девицам себя  показать.    

Хотя Мэри и сделала вид, что его слова до нее не дошли, она  все же была ими несколько сконфужена. А Элизабет, переживая обиду за сестру и  досадуя на отца, чувствовала, что своим вмешательством только ухудшила дело.  Между тем стали искать нового исполнителя.    

— Если бы мне, — произнес мистер Коллинз, —  посчастливилось обладать музыкальными способностями, я, несомненно, счел бы для  себя удовольствием порадовать общество какой-нибудь арией. Ибо я нахожу музыку  самым невинным развлечением, вполне совместимым с положением служителя церкви.  Разумеется, я не считаю, что мы вправе уделять музыке слишком много времени — существует  столько дел, требующих от нас внимания. Если бы вы знали, сколько обязанностей  у пастыря церковного прихода! Во-первых, ему нужно распределить десятину,  заботясь при этом о своих интересах и не нарушая в то же время интересов своего  патрона. Далее, ему необходимо сочинять проповеди. Остального времени едва  хватает на исполнение церковных обрядов и заботу об усовершенствовании своего  жилища, комфортом которого он ни в коем случае не вправе пренебрегать. Столь же  важно для него проявлять внимание и участие ко всем окружающим и в особенности  к тем из них, кому он обязан своим положением. И я отнюдь не освобождаю себя от  подобного долга, так же, как не стал бы хорошо думать о человеке, который  упускает возможность выразить почтение любой особе, находящейся в родственных  отношениях с его патроном!    

И он заключил свою речь, произнесенную таким громким  голосом, что ее услышала половина собравшегося общества, поклоном в сторону  мистера Дарси. Кое-кто из присутствующих пристально посмотрел на мистера  Коллинза, кое-кто улыбнулся. Но никого его речь не позабавила больше, чем  мистера Беннета, в то время как миссис Беннет вполне серьезно ее одобрила,  поведав тихим голосом своей соседке леди Лукас, что мистер Коллинз  необыкновенно умный и достойный молодой человек.    

Элизабет казалось, что, если бы все члены ее семейства  нарочно сговорились выставить в этот вечер напоказ свои недостатки, им едва ли  удалось бы выполнить это с большим блеском и добиться более значительного  успеха. К счастью для мистера Бингли и Джейн, некоторые номера этого спектакля,  по-видимому, ускользнули от внимания молодого человека, не слишком чувствительного  к проявлениям человеческой глупости. Однако достаточным злом было уже и то, что  для его сестер и мистера Дарси открывалась великолепная возможность высмеивать  ее родню. И Элизабет не могла решить, что для нее было. более невыносимо:  вызывающие улыбки двух леди или молчаливое презрение джентльмена.    

Остаток вечера принес ей мало приятного. Ее продолжал мучить  мистер Коллинз, неотлучно следовавший за ней по пятам. Не будучи в состоянии  уговорить ее танцевать, он своим присутствием лишал ее возможности принять  приглашение какого-нибудь другого кавалера. Тщетно уговаривала она его  воспользоваться обществом других барышень, предлагая познакомить его с любой из  присутствовавших на балу. Мистер Коллинз утверждал, что он равнодушен к танцам  и что больше всего ему бы хотелось выразить свое внимание дорогой кузине,  надеясь тем самым как можно лучше зарекомендовать себя в ее глазах. По этой  причине он предпочел бы до конца бала с ней не разлучаться. Против такого  желания было трудно что-нибудь возразить. Поэтому Элизабет была благодарна мисс  Лукас за то, что она часто к ним подходила и самоотверженно принимала на себя  труд поддерживать разговор с мистером Коллинзом.    

Элизабет, по крайней мере, была рада избавиться от знаков  внимания со стороны мистера Дарси, который, хотя нередко и прохаживался без  всякого дела неподалеку от нее, больше уже не пытался с ней заговаривать. Было  приятно предположить, что она добилась этого намеками на мистера Уикхема.    

Гости из Лонгборна покинули зал последними. Благодаря особой  уловке миссис Беннет их экипаж был подан спустя четверть часа после того, как  все остальные приглашенные уже уехали. Это дало им возможность заметить, с каким  нетерпением ждал их отъезда кое-кто из обитателей Незерфилда. Миссис Хёрст и ее  сестра открывали рот лишь для того, чтобы посетовать на свою усталость, всем  видом показывая, насколько им хочется наконец остаться одним. Уклоняясь от  попыток миссис Беннет завязать разговор, они наводили оцепенение на всех  присутствующих. Сцена эта слабо оживлялась пространными рассуждениями мистера  Коллинза, полными комплиментов по адресу мистера Бингли и его сестер, по поводу  изысканности только что закончившегося вечера и любезности и гостеприимства  хозяев дома. Мистер Дарси вообще ничего не говорил. Мистер Беннет также молчал,  смакуя развернувшееся перед ним зрелище. Мистер Бингли и Джейн, стоя несколько  поодаль от других, разговаривали только между собой. Элизабет хранила молчание  не менее упорно, чем миссис Хёрст и мисс Бингли. И даже Лидия была настолько  утомлена, что не произнесла ни слова, если не считать отрывочных восклицаний  вроде: «Боже, как я устала!» — сопровождавшихся энергичным зевком.    

Когда все наконец направились к выходу, миссис Беннет  любезнейшим образом выразила непременное желание вскоре увидеть незерфилдскую  компанию в Лонгборне. Обращаясь главным образом к мистеру Бингли, она сказала,  что ее семья будет счастлива в любое время разделить с ним и его близкими  скромный обед — без церемоний и формальных приглашений. Мистер Бингли искренне  ее поблагодарил и охотно обещал навестить их при первом удобном случае после возвращения  из короткой деловой поездки в Лондон, куда он должен был выехать на следующее  утро.    

Миссис Беннет была вполне удовлетворена. Покидая Незерфилд,  она питала счастливую уверенность, что ее дочь переедет сюда спустя три-четыре  месяца, которые понадобятся для приобретения новых экипажей и обстановки и  приготовления свадебных нарядов. В той же мере она была убеждена в скором  замужестве и второй дочери. Надежда на этот брак также доставляла ей немалое  удовольствие, хотя и не столь сильное, как предвкушение замужества Джейн.  Миссис Беннет любила Элизабет меньше других дочерей. И хотя она ничего не имела  против Коллинза и его пасторского домика, они, конечно, не шли ни в какое  сравнение с мистером Бингли и Незерфилдом.    

 ГЛАВА XIX    

     

На следующее утро в Лонгборне произошли новые важные  события. Мистер Коллинз сделал формальное предложение второй дочери мистера  Беннета. Срок его пребывания в Лонгборне истекал в ближайшую субботу, и он  решил не терять времени. Он не отличался застенчивостью, которая помешала бы  ему свободно выразить свои чувства, а потому осуществил это намерение весьма  продуманно, сопровождая свои действия всеми подобающими условностями.    

Застав миссис Беннет после завтрака в обществе Элизабет и  одной из ее младших сестер, он обратился к хозяйке дома со следующим вопросом:    

— Могу ли я надеяться, сударыня, что вы употребите ваше  влияние на прелестную мисс Элизабет, если я попрошу ее оказать мне сегодня  особую честь, позволив побеседовать с ней наедине?    

Элизабет успела только покраснеть от неожиданности, ибо  миссис Беннет сейчас же воскликнула:    

— Ах, боже мой! Ну конечно! Само собой разумеется! Я  уверена, что Лиззи выслушает вас с большим удовольствием. У нее не может быть  никаких возражений. Пойдем, Китти, ты мне понадобишься наверху.    

И, собрав свое шитье, она заторопилась к выходу. Элизабет  попробовала ее остановить:    

— Пожалуйста, не уходите отсюда. Я вас очень прошу.  Мистер Коллинз меня извинит. Он не скажет мне ничего, что не мог бы услышать в  этом доме любой человек. Я лучше уйду сама.    

— Какие глупости. Мне нужно, чтобы ты осталась в этой  комнате. — И, увидев, что смутившаяся и растерявшаяся Элизабет может и в  самом деле сбежать, добавила: — Лиззи, я требую, чтобы ты осталась и выслушала  мистера Коллинза.    

У Элизабет не хватило духу нарушить столь безоговорочный  приказ. И так как короткое размышление подсказало ей, что умнее всего будет покончить  с делом возможно быстрее и с наименьшим шумом, она снова присела и углубилась в  шитье. Ей хотелось смеяться и плакать. И как только миссис Беннет и Китти  вышли, Коллинз приступил к объяснению.    

— Поверьте, дорогая мисс Элизабет, ваша скромность не только  не роняет вас в моих глазах, но даже еще сильнее подчеркивает ваше  совершенство. Вы не казались бы мне столь очаровательной, если бы не обнаружили  некоторого нежелания пойти мне навстречу. Позвольте, однако, вас заверить, что,  обращаясь к вам, я уже заручился согласием вашей почтенной матушки. Вы едва ли  заблуждаетесь в отношении преследуемых мною целей, хотя, быть может, и станете  это отрицать ввиду вашей природной застенчивости. В самом деле, я слишком явно  оказывал вам свое предпочтение, чтобы вы могли не понять моих намерений. Почти  в ту самую минуту, как я переступил порог этого дома, я понял, что вам суждено  стать спутницей моей жизни. Но, прежде чем дать волю моим пламенным чувствам,  быть может, мне следовало бы поделиться с вами мотивами, по которым я собираюсь  жениться и которые заставили меня приехать в Хартфордшир, чтобы найти в этом  доме свою будущую подругу?    

Мысль, что ее рассудительный и напыщенный кузен может дать  волю своим пламенным чувствам, чуть не заставила Элизабет рассмеяться. Из-за  этого она не смогла воспользоваться небольшой паузой и удержать мистера  Коллинза от дальнейших излияний, позволив ему продолжить свой монолог.    

— Итак, я собираюсь жениться, считая, во-первых, что  всякий служитель церкви, не стесненный, подобно мне, в средствах, должен быть  примерным семьянином в своем приходе. Во-вторых, я уверен, что этот шаг сделает  мою жизнь еще более счастливой. И, наконец, в-третьих, — хотя, быть может,  мне следовало упомянуть об этом прежде всего, — я особо руководствуюсь в  данном случае советом и пожеланиями весьма благородной леди, которую имею честь  называть своей патронессой. Она уже дважды снизошла до того, чтобы высказать  (без всякой просьбы с моей стороны!) свои взгляды по этому поводу. И даже в  субботу, накануне моего отъезда из Хансфорда, когда миссис Дженкинсон, в  перерыве между двумя партиями кадрили, поправляла скамеечку в ногах мисс де  Бёр, леди Кэтрин сказала мне: «Мистер Коллинз, вам следует жениться. Служитель  церкви вашего склада должен быть женатым человеком. Выбирайте разумно,  выбирайте достойную. Учтите мой вкус, считаясь, конечно, и со своим. Пусть это  будет порядочная и работящая женщина, не избалованная, такая, которая способна  сводить концы с концами при скромном доходе. Я вам это советую. Найдите себе  возможно скорее подходящую жену, привезите ее в Хансфорд, и я нанесу ей визит».  Я бы хотел, кстати, заметить, моя прелестная кузина, что отнюдь не ставлю  внимание и доброту леди Кэтрин де Бёр на последнее место в ряду тех  преимуществ, которые я в состоянии предложить вместе с моей рукой.  Познакомившись с леди Кэтрин, вы поймете, что я не мог описать вам ее манеры  так, как они того заслуживают. И я надеюсь, что ей понравятся свойственные вам  живость и остроумие, которые, разумеется, будут должным образом смягчены сдержанностью  и уважением, внушаемыми ее высоким рангом. Вот к чему сводятся общие  соображения, которые побуждают меня к женитьбе. Мне остается только сказать —  почему я обратил свои взоры именно в сторону Лонгборна, а не окружающих  Хансфорд селений, в которых, смею вас уверить, имеется немало приятных молодых  леди. Суть дела в том, что после смерти вашего высокочтимого батюшки (да  проживет он еще многие лета!) мне предстоит унаследовать его имение. И дабы  успокоить в этом отношении мою щепетильность, я решил сделать своей женой одну  из его дочерей. Я бы хотел, чтобы они как можно меньше почувствовали потерю  тогда, когда произойдет, увы, столь печальное событие, которое, однако, как я  уже говорил, может совершиться еще очень не скоро. Таковы были мои побуждения,  прелестная кузина, и я льщу себя надеждой, что они не уронят меня в ваших  глазах. Мне остается только уверить вас самым пламенным образом в  необыкновенной силе моей привязанности. Я вполне равнодушен к деньгам и не  собираюсь предъявлять никаких претензий по этому поводу вашему батюшке, ибо  достаточно знаю, сколь мало они могут быть удовлетворены. Я также осведомлен,  что одна тысяча фунтов из четырех процентов годовых, и то переходящая к вам  только после кончины миссис Беннет, — все, чем вы можете располагать в  будущем. По этому поводу я буду нем как рыба, и вы можете быть уверены, что ни  один неблаговидный упрек вовеки не сорвется с моих уст.    

Было необходимо остановить его как можно скорее.    

— Вы торопитесь, сэр! — вскричала Элизабет. —  Вы забыли, что я еще ничего не ответила. Разрешите мне это сделать без  промедления. Примите, сэр, благодарность за оказанную мне честь. Я глубоко  сознаю, поверьте, сколь лестно для меня ваше предложение, но я вынуждена его отклонить.    

— О, мне приходилось слышать, — перебил ее мистер  Коллинз с выразительным жестом, — что молодые леди, когда мужчина впервые  просит их составить его счастье, нередко отклоняют предложение, которое в  глубине души готовы принять. В некоторых случаях отказ повторяют во второй и  даже в третий раз. Поэтому меня ничуть не обескураживают ваши слова, и я  искренне надеюсь, что в недалеком будущем поведу вас к алтарю.    

— Однако после моего ответа, сэр, — воскликнула  Элизабет, — ваша надежда не кажется обоснованной. Уверяю вас, я не  отношусь к числу молодых женщин (если они вообще существуют), у которых хватает  смелости рисковать своим счастьем, рассчитывая на повторное предложение. Я  ответила вам вполне серьезно. Вы не можете сделать счастливой меня, и, по моему  глубокому убеждению, из всех женщин на свете я меньше всех могла бы составить  счастье такого человека, как вы. Не сомневаюсь, если бы меня узнала ваш друг  леди Кэтрин, она ни в коем случае не одобрила бы ваш выбор.    

— Неужели леди Кэтрин в самом деле так бы к вам  отнеслась? — проговорил мистер Коллинз с серьезной миной. — Но я не  могу себе представить, чтобы вы не понравились ее светлости. Можете быть  уверены, когда я буду иметь честь с ней встретиться, я опишу вашу скромность, хозяйственность  и прочие положительные качества в самом выгодном свете.    

— Увы, мистер Коллинз, похвалы по моему адресу будут  напрасными. Позвольте мне самой решить мою судьбу и соблаговолите поверить моим  словам. Я от души желаю вам богатства и счастья и, отказываясь выйти за вас  замуж, делаю все, что только зависит от меня, чтобы эти пожелания сбылись.  Предложив мне руку, вы должны были успокоить свою щепетильность в отношении  нашей семьи. И теперь вы сможете вступить во владение Лонгборнским имением,  когда оно к вам перейдет, без угрызений совести. Таким образом, вопрос этот  можно считать вполне решенным.    

С этими словами она уже было хотела покинуть комнату, но  мистер Коллинз заговорил опять:    

— Когда я буду иметь честь беседовать с вами на ту же  тему еще раз, я буду надеяться получить более благоприятный ответ, чем тот,  который вы мне дали сейчас. Вместе с тем я далек от того, чтобы обвинить вас в  бесчувственности, хорошо зная, насколько свойственно вашему полу отвечать  отказом мужчине, когда он делает предложение в первый раз. Быть может, вы даже  обнадежили меня в той мере, какую допускает истинная деликатность женской души.    

— Вы меня в самом деле обескураживаете, мистер  Коллинз, — с некоторым волнением проговорила Элизабет. — Если мой  ответ показался вам обнадеживающим, я не представляю себе, как мне выразить  свой отказ, чтобы он стал для вас убедительным.    

— Позвольте мне, кузина, утешиться мыслью, что вы  отклонили мое предложение лишь на словах. Коротко говоря, я убежден в этом по  следующим причинам. Мне вовсе не кажется, что я недостоин вашей руки или что  условия жизни, которые я в состоянии вам предложить, могут вас не устраивать.  Мне особо благоприятствует мое положение в обществе, связи с семьей де Бёр и  родство с вашим семейством. И, несмотря на все ваши достоинства, вы должны  понимать, что вам может не представиться нового случая выйти замуж.  Незначительность вашего приданого может ослабить всю притягательную силу вашей  красоты и прочих положительных качеств. Поэтому я считаю, что в глубине души вы  вовсе не намерены мне отказать. И я склонен объяснить ваш ответ желанием  сильнее воспламенить мои чувства посредством очаровательного кокетства,  свойственного хорошеньким женщинам.    

— Уверяю вас, сэр, я совершенно не претендую на успех,  которого можно добиться игрой на чувствах серьезного человека. Мне больше  хотелось бы, чтобы вы оценили мою искренность. Я еще раз благодарю вас за  честь, оказанную мне вашим любезным предложением, но принять его для меня  решительно невозможно. Все мои чувства восстают против этого. Могу ли я  выразиться яснее? Перестаньте же смотреть на меня, как на завлекающую вас в  сети кокетку, и постарайтесь увидеть перед собой разумное существо, говорящее  правду от всего сердца!    

— Вы просто прелесть! — воскликнул он, проявляя  несвоевременную галантность. — И я убежден, что, когда мое предложение  будет одобрено вашими высокочтимыми родителями, вы отнесетесь к нему вполне  благожелательно.    

Элизабет поняла, что совершенно бессильна сколько-нибудь  поколебать самоуверенность мистера Коллинза. И она тут же вышла из комнаты,  решив, если он и дальше будет принимать ее отказ за обнадеживающие поощрения,  обратиться к отцу, который сможет ему ответить достаточно определенно, не  опасаясь, что его поведение будет истолковано как кокетство хорошенькой  женщины.    

 ГЛАВА XX    

     

Мистеру Коллинзу не пришлось долго предаваться размышлениям  о своих любовных успехах. Исхода переговоров нетерпеливо ожидала в прихожей  миссис Беннет. И как только ее дочь, распахнув дверь, пробежала мимо нее, она  устремилась к Коллинзу, горячо поздравляя его и себя по поводу того, что между  ними в скором времени установится самое близкое родство. Мистер Коллинз  выслушал это пылкое обращение и ответил на него столь же восторженно, а затем  пересказал ей подробности состоявшегося объяснения, результатами которого он,  как ему казалось, мог быть вполне удовлетворен. В самом деле, упорный отказ его  кузины естественно объяснялся ее застенчивостью и деликатностью ее натуры.    

У миссис Беннет это сообщение вызвало все же некоторую  тревогу. Ей хотелось бы надеяться, что Элизабет отвергла сватовство мистера  Коллинза с намерением еще больше воспламенить его чувства. Однако она не смела  этому верить и не могла скрыть своих опасений от собеседника.    

— Но положитесь, мой дорогой, на меня! — сказала  она. — Уж я-то сумею ее образумить. Сию же минуту поговорю с ней  начистоту. Экая упрямая и своенравная девчонка — сама не понимает своего  счастья. Но она у меня научится  его понимать.    

— Простите, сударыня, что я позволю себе вас  перебить, — заметил мистер Коллинз. — Но если она в самом деле упряма  и своенравна, я не уверен, что она вообще способна стать подходящей супругой  человека моего положения, который, естественно, ищет в брачном союзе благополучия.  Поэтому если она будет и дальше отказываться принять мое предложение, нам, быть  может, лучше не принуждать ее к этому? Боюсь, что, страдая подобными  недостатками, она едва ли сможет сделать меня счастливым.    

— Ах, сэр, вы меня поняли совершенно превратно, —  ответила встревоженная миссис Беннет. — Лиззи бывает упряма только в  подобных исключительных случаях. При всех других обстоятельствах — это самое  покладистое существо на земле. Я сейчас переговорю с мистером Беннетом и  ручаюсь вам — очень скоро мы все уладим.    

Не давая ему времени для ответа, она опрометью бросилась к  мужу, заговорив прямо с порога библиотеки:    

— О, мистер Беннет, вы должны немедленно мне помочь!  Все мы в полном смятении. Бегите и заставьте Лиззи выйти замуж за мистера  Коллинза, так как она не согласна стать его женой. И если вы не вмешаетесь в  это сию же минуту, он может раздумать и не пожелает стать ее мужем.    

При ее появлении мистер Беннет оторвался от книги и  невозмутимо посмотрел на супругу, ничем не показывая, что он сколько-нибудь  встревожен ее сообщением.    

— К сожалению, моя дорогая, я не имел удовольствия  уразуметь смысл ваших слов, — сказал он, когда она замолчала. — О чем  вы толкуете?    

— О мистере Коллинзе и Лиззи. Лиззи заявила, что она не  хочет выходить замуж за мистера Коллинза, а мистер Коллинз уже начал говорить,  что он не женится на Лиззи.    

— И что же при таких обстоятельствах я могу  предпринять? Дело выглядит достаточно безнадежным.    

— О, вы должны поговорить с Лиззи! Потребуйте от нее,  чтобы она вышла за него замуж.    

— Пусть ее позовут сюда. Я выскажу ей свое мнение.    

Миссис Беннет позвонила, и мисс Элизабет была приглашена в  библиотеку.    

— Подойди ко мне, дитя мое, — произнес отец, когда  она вошла. — Я послал за тобой ради важного дела. Насколько я понимаю,  мистер Коллинз предложил тебе выйти за него замуж. Верно ли это?    

Элизабет ответила утвердительно.    

— Очень хорошо. И ты ему отказала?    

— Да, сэр.    

— Прекрасно. Теперь мы подходим к самому главному. Твоя  мать требует, чтобы ты приняла его предложение, — не правда ли, миссис  Беннет?    

— О да. Иначе я больше не хочу ее видеть.    

— Итак, моя дочь, ты поставлена перед трагическим  выбором. С этой минуты ты лишаешься одного из родителей. Твоя мать не желает  видеть тебя, если ты не пойдешь за мистера Коллинза, а я больше никогда на тебя  не взгляну, если ты вздумаешь с его предложением согласиться.    

Элизабет не могла удержаться от улыбки при подобном  завершении разговора, начатого столь торжественно. Но миссис Беннет, которая  внушила себе, что ее муж смотрит на дело так же, как и она, была крайне  обескуражена.    

— Что вы имеете в виду, мистер Беннет, рассуждая  подобным образом? Разве вы не обещали мне заставить эту девчонку выйти за него  замуж?    

— Дорогая моя, — ответил ее супруг, — у меня  к вам две небольшие просьбы. Во-первых, я бы хотел, чтобы вы мне разрешили  свободно располагать в данном случае собственным здравым смыслом, а во-вторых —  собственной комнатой. Мне было бы очень приятно, если бы библиотека как можно  скорее оказалась в моем распоряжении.    

Несмотря на то, что миссис Беннет была разочарована своим  мужем, она все же не собиралась сдаваться. Снова и снова она заговаривала с  Элизабет, то и дело переходя от увещеваний к угрозам. Мать попробовала было  найти поддержку у Джейн, но Джейн, с присущей ей мягкостью, отказалась  вмешаться. Элизабет отражала атаки матери то вполне серьезно, то пытаясь от них  отшутиться. Но сколько бы она ни меняла форму своих ответов, решение ее  оставалось неизменным.    

Между тем мистер Коллинз обдумывал в одиночестве все, что с  ним в это утро произошло. Он был слишком высокого мнения о своей особе, чтобы  понять причину, из-за которой кузина не захотела принять его предложение. И  хотя его самолюбие несомненно было уязвлено, других огорчений он не испытывал.  Его склонность к ней была только воображаемой. И, предполагая, что упреки,  брошенные матерью в ее адрес, могли быть заслуженными, он едва ли мог о  чем-либо сожалеть.    

Семейство Беннет пребывало в смятении, когда их навестила  Шарлотта Лукас. В прихожей ее встретила Лидия. Бросившись к гостье, она  объявила громким шепотом:    

— Хорошо, что ты приехала. У нас тут такое творится!  Что бы ты думала случилось сегодня утром? Мистер Коллинз сделал предложение  Лиззи, а она ему отказала!    

Прежде чем Шарлотта успела ответить, в прихожую вбежала  Китти, сообщившая ту же новость. И как только девицы вошли в комнату для  завтрака, в которой одиноко восседала хозяйка дома, миссис Беннет снова  заговорила на ту же тему, взывая к сочувствию мисс Лукас и умоляя ее  воздействовать на подругу, чтобы Лиззи уступила наконец чаяниям всей семьи.    

— Ради бога, дорогая мисс Лукас, сделайте это, —  добавила она удрученно. — Меня никто не поддерживает. Я ни в ком не вижу  сочувствия, — все ведут себя просто безжалостно. Хоть бы кто-нибудь  вспомнил о моих истерзанных нервах!    

Ответу Шарлотты помешало появление Джейн и Элизабет.    

— Вот и она сама, — продолжала миссис  Беннет. — С нее как с гуся вода. Ей и дела нет до всех нас, будто бы мы  все живем где-нибудь в Йорке. Лишь бы ее не трогали! Но я вам вот что скажу,  дорогая мисс Лиззи: ежели вы себе вбили в голову, что можете и впредь  отказывать всякому жениху, кто бы к вам ни посватался, то вы и вовсе не выйдете  замуж! И клянусь вам, мне неизвестно, кто станет о вас заботиться, когда умрет  ваш отец. Мне это будет не под силу, запомните. С этого дня я с вами покончила.  Больше я с вами не стану разговаривать, — я уже вам это сказала в  библиотеке. И вы убедитесь, я сумею сдержать свое слово. Что за удовольствие  разговаривать с неблагодарной девчонкой? И вообще, чего ради мне разговаривать  с кем бы то ни было? Люди, страдающие больными нервами, не очень-то склонны к разговорам.  Увы, моих мучений не понимают! Но этому нельзя удивляться. Кто сам не  пожалуется, не дождется сочувствия.    

Дочки слушали эти излияния молча, зная, что всякая попытка  успокоить и урезонить мать только увеличит ее раздражение. Поэтому миссис  Беннет продолжала сетовать на судьбу, пока к ним не присоединился мистер  Коллинз, казавшийся еще более напыщенным, чем обычно. При виде его миссис  Беннет сказала девицам:    

— А теперь я хочу, чтобы вы, — да, да, вы  все, — попридержали языки и позволили нам с мистером Коллинзом хоть  немножко поговорить по душам.    

Элизабет вышла из комнаты, Джейн и Китти последовали за ней,  а Лидия не тронулась с места, решив услышать все, что только будет возможно.  Шарлотта задержалась, отвечая сначала на любезности мистера Коллинза, который  самым подробным образом расспросил обо всех ее родственниках и поинтересовался  ее собственным самочувствием, а затем, одолеваемая любопытством, отошла к окну,  сделав вид, что оттуда ей ничего не слышно.    

Миссис Беннет начала подготовленный разговор страдальческим  возгласом:    

— О, мистер Коллинз!    

— Сударыня, — отвечал он, — не будем больше  касаться этой темы. Я далек от того, чтобы обидеться на поведение вашей  дочери, — продолжал он тоном, в котором все же проскальзывало известное  неудовольствие. — Покорность перед неизбежным злом — наш общий долг. Тем  более она приличествует молодому человеку, которому, подобно мне,  посчастливилось рано выдвинуться в обществе. И потому я заставляю себя  покориться. Быть может, правда, с тем большей легкостью, что у меня возникло  сомнение — нашел бы я истинное счастье, если бы прелестная кузина удостоила  меня своей руки. Ибо я часто наблюдал, что покорность никогда не бывает столь  полной, как тогда, когда благо, коего мы лишились, начинает в нашем  представлении терять свою ценность. Надеюсь, сударыня, вы не сочтете, что я  проявляю неуважение к вашей семье своим отказом от благосклонности вашей  дочери, не затруднив вас и мистера Беннета просьбой употребить ради меня  родительскую власть. То, что я счел себя свободным, основываясь на ответе вашей  дочери, а не ее родителей, может, я опасаюсь, бросить тень на мое поведение. Но  всем нам свойственно ошибаться. Во всяком случае, в своих поступках я  руководствовался лучшими намерениями. Мне хотелось приобрести приятную спутницу  жизни и оказать в то же время услугу вашей семье. И если в чем-то мое поведение  все же заслуживает упрека, я, сударыня, умоляю о снисхождении.    

 ГЛАВА XXI    

     

Волнения по поводу сватовства мистера Коллинза подходили к  концу. Элизабет страдала теперь только от оставленного этим событием  неприятного осадка и ворчливых упреков, которые еще иногда высказывала по ее  адресу миссис Беннет. Что касается самого джентльмена, то он вовсе не выглядел  смущенным или подавленным и даже не избегал общества кузины, обнаруживая свои чувства  лишь некоторой скованностью и негодующим молчанием. Он почти не разговаривал с  ней и в течение всего вечера уделял столь высоко ценимое им внимание одной лишь  мисс Лукас. И, охотно поддерживая с ним беседу, Шарлотта оказала подруге и всей  ее семье весьма своевременную услугу.    

Следующее утро не улучшило здоровья и настроения миссис  Беннет. Весь вид мистера Коллинза по-прежнему говорил об уязвленном самолюбии.  Элизабет надеялась, что обида заставит его преждевременно покинуть Лонгборн, но  планы гостя не изменились: его отъезд был назначен на субботу, и именно в  субботу он намеревался от них уехать.    

После завтрака девицы отправились в Меритон, чтобы узнать,  вернулся ли уже мистер Уикхем, и выразить сожаление по поводу его отсутствия на  незерфилдском балу. Он встретил их на окраине города и зашел вместе с ними к  миссис Филипс, где его собственная досада и огорчение всех остальных были  высказаны достаточно красноречиво. Однако в разговоре с Элизабет он признался,  что необходимость его отъезда была преувеличена.    

— Когда до бала осталось немного дней, — сказал  он, — я понял, что мне лучше не встречаться с мистером Дарси. Я мог бы не  вынести длительного пребывания с ним в одной комнате и в одном обществе. А это  привело бы к сценам, неприятным не только мне одному.    

Элизабет высоко оценила его благоразумие. Им удалось вдоволь  наговориться на эту тему и высказать друг другу комплименты, пока Уикхем и еще  один офицер сопровождали девиц до Лонгборна. Во время этой прогулки молодой  человек оказывал Элизабет особое внимание. Его готовность следовать за ней до  самого ее дома была вдвойне приятна Элизабет: во-первых, она была лестна сама  по себе, а во-вторых, создавала удобную возможность представить мистера Уикхема  ее родителям.    

Вскоре после их возвращения старшей мисс Беннет принесли  письмо из Незерфилда. Оно было тотчас же распечатано. В конверте лежал красивый  листок лощеной бумаги, исписанный изящным дамским почерком.    

Пока сестра, задерживаясь на отдельных фразах, читала  письмо, Элизабет видела, как менялось выражение ее лица. Джейн вскоре взяла  себя в руки и, спрятав письмо, постаралась с обычной веселостью присоединиться  к общей беседе. Однако письмо настолько заинтересовало Элизабет, что отвлекло  ее внимание даже от Уикхема. Едва Уикхем и его приятель покинули Лонгборн,  Джейн взглядом пригласила сестру последовать за ней наверх и, когда они вошли в  свою комнату, сказала, снова вынув письмо:    

— Оно от Кэролайн Бингли. Я, признаюсь, удивлена его  содержанием. К этому времени вся их компания уже, должно быть, покинула  Незерфилд и находится на пути в Лондон. И они не собираются возвращаться.  Послушай, что здесь написано.    

Она прочла первую фразу о том, что сестры мистера Бингли  решили последовать за братом в Лондон и намереваются обедать в этот день в доме  мистера Хёрста на Гровнор-стрит[18].  В следующих строчках говорилось: «Не хочу от Вас скрывать, моя бесценная  подруга, что, покидая Хартфордшир, я не жалею ни о чем, кроме Вашего общества.  Но будем надеяться, что когда-нибудь нам доведется еще не раз насладиться  восхитительной близостью, подобной той, которая существовала между нами в этих  местах. А пока что облегчим боль разлуки самой частой и доверительной  перепиской. В этом отношении я очень на Вас надеюсь». Эти фальшивые и высокопарные  фразы Элизабет выслушала равнодушно. И хотя ее удивила внезапность отъезда  сестер мистера Бингли, в полученном известии она не нашла ничего неприятного.  Из него вовсе не следовало, что отсутствие мисс Бингли и миссис Хёрст может  помешать их брату вернуться в Незерфилд. А разлуку с этими дамами, Элизабет не  сомневалась, Джейн перестанет ощущать достаточно быстро, наслаждаясь обществом  мистера Бингли.    

— Разумеется, жаль, что вам не довелось  попрощаться, — сказала она после короткой паузы. — Но разве мы не  можем рассчитывать, что счастливая встреча, о которой мечтает мисс Бингли,  произойдет раньше, чем она думает? И что восхитительная близость, пережитая  вами, когда вы были подругами, возникнет вновь, став еще более приятной, когда  вы превратитесь в сестер? Не удержат ведь они мистера Бингли в Лондоне.    

— Кэролайн ясно пишет, что никто из них не вернется в  Хартфордшир этой зимой. Позволь, я тебе прочту это место.    

«Покидая нас вчера, брат воображал, что с делом, вызвавшим  его в Лондон, он сможет покончить за какие-нибудь три дня. Но мы хорошо знаем,  что это не так. Будучи уверены, что, приехав в город, Чарлз не станет  торопиться снова его покинуть, мы решили последовать за ним и избавить его от  необходимости проводить часы досуга в неуютной гостинице. Многие из моих  знакомых уже съезжаются в город на зиму. Мне бы очень хотелось услышать, что и  Вы, моя бесценная подруга, предполагаете оказаться в их числе, но, увы, я не  смею на это рассчитывать. Надеюсь от души, что Рождество в Хартфордшире  принесет Вам все радости, свойственные этому времени года, и что  многочисленность ваших кавалеров не даст Вам ощутить потерю тех трех, которых  мы вас лишаем».    

— Из этих слов очевидно, — добавила Джейн, —  что он не приедет обратно этой зимой.    

— Из этих слов очевидно лишь, что он не должен приехать  по мнению мисс Бингли.    

— Но почему ты так думаешь? Тебе, наверно, кажется, что  это его собственное дело, что он сам собой распоряжается? Но ты не знаешь  всего. Я прочту тебе то место, которое ранило меня особенно сильно. Мне нечего  от тебя скрывать.    

«Мистеру Дарси не терпится повидать свою сестру и,  откровенно говоря, нам хочется встретиться с ней не меньше, чем ему. Я в самом  деле не думаю, чтобы кто-нибудь сравнился с Джорджианой Дарси красотой,  изяществом и прочими качествами. Но привязанность, которую она своими  совершенствами вызывает во мне и Луизе, становится чем-то более значительным  благодаря лелеемой нами надежде, что она станет со временем нашей сестрой. Не  помню, говорила ли я Вам раньше о своих предположениях, но мне бы не хотелось  покинуть провинцию, не рассказав Вам о них, и я верю, что Вы не поймете их  превратно. Мой брат и прежде восхищался мисс Дарси. Теперь же он будет иметь  возможность часто встречаться с ней в самой непринужденной обстановке. Все ее  родные, так же как и его, желают этой партии. И, надеясь, что меня не обманывают  родственные чувства, я считаю Чарлза вполне способным завоевать любое женское  сердце. При всех обстоятельствах, способствующих возникновению такой  привязанности, и отсутствии каких-либо помех, разве я не права, моя бесценная  Джейн, питая надежду на событие, которое столь многим принесет счастье?»    

— Что ты скажешь по поводу этой фразы, Лиззи, дорогая?  Разве она недостаточно ясна? — спросила Джейн, складывая письмо. —  Разве Кэролайн не заявляет без околичностей, что она не хочет стать моей  сестрой и не считает это возможным? И что, убежденная в безразличии ко мне  мистера Бингли и подозревая, быть может, характер моего чувства к нему, она  хочет меня деликатно предостеречь? Можно ли это объяснить по-другому?    

— Да, и совсем легко. Я, например, смотрю на это иначе.  Сказать тебе, что я думаю?    

— Ради бога, скажи.    

— Это можно выразить весьма кратко. Мисс Бингли видит,  что ее брат влюблен в тебя, но хочет его женить на мисс Дарси. Она следует за  ним в Лондон, надеясь, что сможет там его удержать, и старается тебя уверить,  что ему до тебя нет дела.    

Джейн покачала головой.    

— Джейн, милая, ты должна мне поверить! Никто из  видевших вас вместе не мог усомниться в его чувствах. В них, конечно, не  сомневается и мисс Бингли, — для этого у нее ума хватает. Если бы она  заметила в мистере Дарси хоть малую толику тех же чувств к собственной персоне,  она бы уже заказывала свадебное платье. Суть дела, однако, в том, что мы для  них недостаточно богаты и родовиты. А мисс Бингли хотела бы женить брата на  мисс Дарси еще и потому, что, как она полагает, при одной родственной связи  между семьями ей будет легче добиться второй. План этот в самом деле не лишен  остроумия. Пожалуй, он мог бы увенчаться успехом, не будь у нее на пути дочки  леди де Бёр. Но ты же не можешь серьезно думать, что, раз мисс Бингли описала  тебе, как ее брат восхищается сестрой мистера Дарси, мистер Бингли стал ценить  тебя хоть на йоту меньше, чем когда прощался с тобой после бала во вторник. Или  что во власти мисс Бингли внушить ему, что он любит не тебя, а ее обожаемую  подругу.    

— Если бы мы судили о мисс Бингли одинаково, —  ответила Джейн, — твое толкование письма меня бы успокоило. Но я знаю, ты  исходишь из неверных предположений. Кэролайн не способна нарочно обманывать. Я  могу надеяться только на то, что она сама заблуждается.    

— Ну и отлично. Раз мои объяснения для тебя неприемлемы,  ты не могла придумать ничего лучшего. Ради бога, считай, что это ее  заблуждение. Ты исполнила свой долг и можешь ни о чем не тревожиться.    

— Но, Элизабет, дорогая, предположим самое лучшее. Буду  ли я счастлива, выходя замуж за человека, сестры и друзья которого хотят, чтобы  он женился на другой?    

— Это дело твое, — сказала Элизабет. — И  если, по зрелом размышлении, ты решишь, что счастливое замужество будет для  тебя значить меньше, чем неудовольствие его сестер, я бы тебе советовала  ответить ему отказом.    

— Как можешь ты так говорить? — сказала Джейн со  слабой улыбкой. — Ты же знаешь, сколько бы ни огорчало меня их  неодобрение, я бы не колебалась в своем ответе.    

— Я в этом уверена. Потому я и не принимаю твоего горя  близко к сердцу.    

— Но если он не возвратится в течение всей зимы, мой  ответ, быть может, даже не потребуется. За шесть месяцев могут возникнуть  тысячи новых обстоятельств!    

Предположение, что мистер Бингли не вернется в Незерфилд,  казалось Элизабет невероятным и представлялось ей вымыслом заинтересованной в  этом Кэролайн. Элизабет ни на минуту не допускала, чтобы желание сестры, как бы  искусно и настойчиво она ни внушала его брату, могло повлиять на мистера  Бингли, человека вполне самостоятельного.    

Она убеждала Джейн в своей правоте так горячо, что вскоре с  радостью заметила благоприятное действие своих слов. Джейн от природы была не  склонна к унынию, и сестре удалось заронить в ней надежду — правда, робкую и  иногда омрачаемую сомнениями, — что Бингли возвратится в Незерфилд и  ответит каждому движению ее сердца.    

Они решили сказать матери лишь об отъезде сестер мистера  Бингли из Незерфилда, ничего не говоря о намерениях самого молодого человека.  Но даже эти неполные сведения чрезвычайно расстроили миссис Беннет, которая  горько сетовала на роковое стечение обстоятельств, заставившее мисс Бингли и  миссис Хёрст уехать как раз тогда, когда ее семья так близко с ними сошлась.  Однако, погоревав в течение некоторого времени, она утешилась мыслью, что  мистер Бингли в скором времени вернется и будет обедать в Лонгборне. И,  успокоившись, она в заключение заявила, что, хотя молодой человек приглашен  всего-навсего на семейный обед, она не преминет позаботиться, чтобы количество  блюд в этот день было удвоено.    

 ГЛАВА XXII    

     

Беннеты были приглашены отобедать у Лукасов, и мисс Лукас  опять была настолько добра, что в течение большей части дня выслушивала  излияния мистера Коллинза. Элизабет воспользовалась случаем, чтобы  поблагодарить подругу.    

— Разговаривая с тобой, он находится в прекрасном  расположении духа, — сказала она. — Я тебе так обязана за эту помощь.    

Шарлотта заверила ее, что ей приятно оказаться полезной  своим друзьям и что этим с лихвой окупается приносимая ею незначительная  жертва. Все это было очень мило с ее стороны. Но великодушие Шарлотты  простиралось дальше, чем могла себе представить Элизабет. Ни много ни мало, она  имела в виду вовсе избавить подругу от угрозы возобновления мистером Коллинзом  его ухаживаний, обратив их на себя самое. И дело подвигалось у нее настолько  успешно, что, когда Шарлотта в этот вечер расставалась со своим кавалером, она  могла бы почти не сомневаться в достижении цели, не будь срок его пребывания в  Хартфордшире столь кратким. Она, однако, недооценила прямолинейности и  стремительности его характера, благодаря которым мистер Коллинз на следующее же  утро с изумительной ловкостью улизнул из Лонгборна, чтобы поспешить в Лукас  Лодж и броситься к ее ногам. Он постарался выбраться из дома тайком, опасаясь,  что, если его уход будет замечен, его намерения, которые до того, как они  увенчаются успехом, он хотел сохранить в тайне, будут преждевременно разгаданы.  Ибо, хотя он почти не сомневался в исходе дела (притом не без основания, так  как Шарлотта его достаточно поощрила), в нем все же после случившегося  появилась известная неуверенность. Он был принят, однако, самым лестным для  себя образом. Заметив его из верхнего окна, когда он подходил к Лукас Лоджу,  мисс Лукас выбежала из дома, чтобы как бы невзначай встретиться с ним на  садовой дорожке. Едва ли, однако, она осмеливалась предположить, сколько  любовного красноречия ожидало ее на месте встречи.    

К обоюдному удовлетворению, молодые люди договорились обо  всем настолько быстро, насколько это допускали пространные словесные обороты  мистера Коллинза. Когда они входили в дом, он уже со всей настойчивостью умолял  ее назвать день, который сделает его счастливейшим из смертных. И хотя в данную  минуту это его желание еще не могло быть удовлетворено, девица вовсе не была  склонна отнестись легкомысленно к счастью своего кавалера. Глупость, которой  жених был наделен от природы, лишала предсвадебную пору всякого очарования,  ради которого невесте захотелось бы сделать ее более продолжительной. И для  мисс Лукас, которая согласилась выйти за него замуж только для того, чтобы  устроить свою судьбу, было безразлично, когда именно ее замысел осуществится.    

Немедленно было испрошено согласие сэра Уильяма и леди  Лукас, данное ими с полной готовностью. Положение мистера Коллинза, занимаемое  им даже в настоящее время, делало эту партию весьма удачной для их дочери, за  которой они могли дать очень небольшое приданое. К тому же ему предстояло так  разбогатеть в будущем! Леди Лукас с интересом, гораздо большим, чем она  испытывала к данному предмету когда-либо раньше, стала прикидывать, сколько лет  способен протянуть мистер Беннет, а сэр Уильям весьма убежденно заявил, что,  когда мистер Коллинз вступит во владение Лонгборном, он и его жена вполне  смогут появляться в Сент-Джеймском дворце. Короче говоря, радости всей семьи не  было границ. Младшие сестры стали надеяться, что их вывезут в свет на год-два  раньше, чем они могли прежде рассчитывать. Братья перестали бояться, что  Шарлотта умрет старой девой. Сама она казалась достаточно спокойной. Она  достигла своей цели и старалась теперь обдумать создавшееся положение. Выводы  ее были в основном удовлетворительными. Мистера Коллинза, разумеется, нельзя  было считать ни умным, ни симпатичным человеком; общество его было тягостным, а  его привязанность к ней — несомненно воображаемой. Но тем не менее ему  предстояло стать ее мужем. Несмотря на то, что она была невысокого мнения о  браке и о мужчинах вообще, замужество всегда было ее целью. Только оно  создавало для небогатой образованной женщины достойное общественное положение,  в котором, если ей не суждено было найти свое счастье, она хотя бы находила  защиту от нужды. Такую защиту она теперь получала. И в свои двадцать семь лет,  лишенная привлекательности, она прекрасно сознавала, насколько ей повезло.  Самой неприятной стороной предстоявшего брака было предчувствие того, как к  нему отнесется Элизабет Беннет, чьей дружбой Шарлотта особенно дорожила. Ее  подруге новость должна была показаться совершенно невероятной и, возможно, вызвать  с ее стороны резкое осуждение. И хотя это обстоятельство не поколебало бы  решимости Шарлотты, все же оно могло нанести ей глубокую душевную рану. Она  захотела рассказать обо всем подруге сама и потому потребовала от мистера  Коллинза, чтобы, вернувшись к обеду в Лонгборн, он ни словом не обмолвился о  случившемся. Обещание хранить тайну было дано, разумеется, с полной  готовностью. Выполнить его оказалось, однако, не так легко. Долгое отсутствие  мистера Коллинза возбудило столько любопытства в семье Беннетов, что по  возвращении в Лонгборн он был подвергнут самому тщательному допросу. Уклончивые  ответы потребовали от него некоторой изобретательности и в то же время большой  самоотверженности, ибо ему очень хотелось похвастаться перед ними своими  любовными успехами.    

Так как мистеру Коллинзу предстояло на следующее утро  покинуть Лонгборн слишком рано, чтобы повидать кого-нибудь из семьи Беннетов  при отъезде, церемония прощания произошла перед тем, как дамы должны были  отправиться спать. При этом миссис Беннет самым любезным и приветливым образом  сказала ему, насколько она будет рада видеть его в Лонгборне, когда дела  позволят ему снова их навестить.    

— Вашим приглашением, сударыня, — ответил мистер  Коллинз, — я особенно дорожу, ибо мечтал его получить. А потому можете не  сомневаться, что я им воспользуюсь, как только это станет для меня возможным.    

Его ответ удивил всех. Мистер Беннет, которого отнюдь не  устраивало быстрое возвращение мистера Коллинза, не замедлил сказать:    

— Но не опасаетесь ли вы, сэр, вызвать этим неодобрение  леди Кэтрин? Лучше вам пренебречь родственными связями, чем рискнуть обидеть  свою патронессу.    

— Премного вам обязан, сэр, за дружеское  предостережение, — отвечал мистер Коллинз. — Будьте покойны,  разумеется, я не предприму столь ответственного шага без соизволения ее светлости.    

— Едва ли вы можете оказаться излишне осторожным.  Жертвуйте чем угодно, но только не давайте ей повода для малейшего  неудовольствия. И если вы увидите, что такой повод может возникнуть из-за  нового приезда в Лонгборн — что я считаю вполне вероятным, — спокойно  оставайтесь дома. Не тревожьтесь, мы ни в коей мере на вас не обидимся.    

— Поверьте, дорогой сэр, вы возбудили во мне самую  горячую признательность столь исключительным вниманием к моей особе. И знайте,  что в скором времени вы получите от вашего покорного слуги письмо с выражением  благодарности за этот и за все другие знаки внимания, оказанные мне во время  моего пребывания в Хартфордшире. Что же касается прелестных кузин, то, хотя мое  отсутствие может продлиться не столь долго, чтобы сделать это необходимым, я  все же позволю себе пожелать им здоровья и благополучия, не исключая и кузину  Элизабет.    

Вслед за тем дамы с подобающими церемониями удалились,  каждая в равной степени изумленная его намерением вскоре вернуться в Лонгборн.  Миссис Беннет хотелось объяснить это тем, что он имеет в виду обратить свое  внимание на одну из ее младших дочерей. И ей казалось, что Мэри скорее всего  согласилась бы принять его предложение. Мэри оценивала его способности  значительно выше, чем ее сестры, нередко восхищаясь основательностью его  суждений. И, не считая его ум равным своему, она все же полагала, что,  последовав ее примеру и занимаясь самоусовершенствованием, он мог бы сделаться  достойным ее общества. Увы, все надежды подобного рода были развеяны на  следующее же утро. Вскоре после завтрака в доме появилась мисс Лукас и,  уединившись с Элизабет, сообщила ей о происшедшей накануне помолвке.    

Мысль о том, что мистер Коллинз способен вообразить себя  влюбленным в Шарлотту, приходила уже как-то Элизабет в голову. Но подруга, по  ее мнению, могла поощрить мистера Коллинза не больше, чем она сама. Ее  удивление поэтому было так велико, что в первый момент, нарушив все границы  приличия, она воскликнула:    

— Помолвлена с мистером Коллинзом? Шарлотта, дорогая,  это немыслимо!    

Под влиянием столь прямого упрека, выдержка, с которой мисс  Лукас рассказала ей эту новость, на миг сменилась растерянностью. Но  восклицание Элизабет не превосходило того, к чему ее подруга заранее  подготовилась, и, овладев собой, Шарлотта спокойно ответила:    

— Неужели это тебя так удивляет, дорогая Элиза? Разве  тебе кажется невероятным, чтобы мистер Коллинз заслужил благосклонность  какой-либо женщины, если он потерпел неудачу с тобой?    

Элизабет опомнилась и, взяв себя в руки, сказала вполне  уверенным голосом, как она счастлива породниться с подругой, а также пожелала  ей всяческого благополучия.    

— Я представляю себе, что ты сейчас должна  чувствовать, — сказала Шарлотта. — Ты, вероятно, изумлена, бесконечно  изумлена. Ведь еще недавно мистер Коллинз хотел жениться на тебе. Но когда ты  сможешь все обдумать, ты, надеюсь, поймешь, что я поступила разумно. Ты знаешь,  насколько я далека от романтики. Мне она всегда была чужда. Я ищу крова над  головой. И, обдумав характер мистера Коллинза, его образ жизни и положение в  обществе, я пришла к выводу, что мои надежды на счастливую семейную жизнь  ничуть не уступают надеждам почти всех людей, вступающих в брак.    

Элизабет тихо ответила: «О да, разумеется», — и после  неловкой паузы подруги вернулись к остальному обществу.    

Шарлотта пробыла в Лонгборне совсем недолго, и после ее  ухода Элизабет могла поразмыслить над тем, что ей довелось услышать. Прошло  немало времени, прежде чем она как-то примирилась с мыслью об этом браке. Два  предложения мистера Коллинза, последовавшие одно за другим на протяжении трех  дней, по своей нелепости не шли ни в какое сравнение с тем, что второе его  предложение было принято. Ей всегда было ясно, что взгляды ее подруги на замужество  не совпадают с ее собственными. Но она не могла предположить, что Шарлотта и  впрямь решится пожертвовать всеми лучшими чувствами ради мирского благополучия.  Ее самая близкая подруга — жена мистера Коллинза! Какая удручающая картина! И  боль, вызванная тем, что Шарлотта унизила себя подобным образом, так сильно  упав в ее мнении, усугублялась мрачной уверенностью в ее злосчастной судьбе.    

 ГЛАВА XXIII    

     

Элизабет сидела с матерью и сестрами и размышляла об  услышанной новости, а также о том, вправе ли она рассказать о ней своим родным,  когда в Лонгборн явился сам сэр Уильям Лукас. Шарлотта послала его объявить о  ее помолвке с родственником семейства Беннет. Украсив речь множеством  адресованных к ним комплиментов и неоднократно поздравив себя с тем, что их семьям  суждено породниться, сэр Уильям сообщил изумленным и недоверчивым слушателям о  совершившемся событии. Миссис Беннет излишне самоуверенно и недостаточно  вежливо заметила, что он глубоко заблуждается, а всегда несдержанная и часто  резкая Лидия воскликнула:    

— Боже мой! Сэр Уильям, как можете вы рассказывать  подобную чепуху? Разве вы не знаете, что мистер Коллинз хочет жениться на  Лиззи?    

Чтобы без раздражения стерпеть подобные выходки, требовалась  обходительность истинного придворного. Однако сэр Уильям был настолько хорошо  воспитан, что сумел остаться невозмутимым. И, уверяя их в достоверности своего  сообщения, он перенес все дерзкие замечания по своему адресу вполне  снисходительно.    

Элизабет сочла своим долгом помочь ему выйти из неприятного  положения и подтвердила его слова, сказав, что она еще раньше обо всем узнала  от самой Шарлотты. Желая прекратить поток удивленных возгласов матери и младших  мисс Беннет, она обратилась к сэру Уильяму с подобающими поздравлениями, к  которым затем от души присоединилась ее старшая сестра. Свои поздравления  Элизабет сопроводила пожеланием счастья жениху и невесте, а также несколькими  фразами о превосходном характере мистера Коллинза и о близости Хансфорда к  Лондону.    

Миссис Беннет и в самом деле была так сильно потрясена, что  до ухода сэра Уильяма не сказала почти ни слова. Зато как только он ушел, ее  чувства тотчас же прорвались. Во-первых, она принялась настаивать, что все это  совершенно неправдоподобно. Во-вторых, она не сомневалась, что мистера Коллинза  обвели вокруг пальца. В-третьих, она была уверена, что этот брак не принесет  счастья. И, наконец, в-четвертых, ей было ясно, что помолвка будет расторгнута.  Из всего этого, естественно, вытекали два следствия. Первое — что истинной  виновницей всех бед была Элизабет, а второе — что все с ней обращаются просто  безжалостно. Оба положения послужили основой для ее высказываний в течение  всего дня. Ее нельзя было умиротворить или утешить. И ее негодование не  улеглось за день. Прошла неделя, прежде чем она смогла смотреть на Элизабет, не  осыпая ее упреками, месяц, прежде чем она стала разговаривать с сэром Уильямом  и леди Лукас, не допуская в своей речи колкостей, и много месяцев, прежде чем  она нашла возможным простить Шарлотту. Мистер Беннет отнесся к событию гораздо  спокойнее. По его словам, оно даже доставило ему известное удовольствие.  Особенно его радовало, что в Шарлотте Лукас, которую он привык считать разумной  девицей, оказалось ума не больше, чем у его жены, и даже меньше, чем у его  собственной дочки.    

Джейн не могла не признать, что повторное сватовство мистера  Коллинза ее несколько поразило. Но она гораздо меньше говорила о своем  удивлении, чем о том, сколько счастья желает она жениху и невесте. Даже  Элизабет была не в силах ее убедить, что этот брак вряд ли окажется счастливым.  Китти и Лидии не приходило в голову завидовать мисс Лукас, так как мистер Коллинз  был всего лишь священником. Для них эта помолвка была одной из новостей,  которую следовало разнести по Меритону.    

Леди Лукас не могла не торжествовать, получив возможность, в  свою очередь, похвастаться перед соседкой удачным замужеством дочери. И она  чаще, чем прежде, навещала Лонгборн, чтобы поделиться своими счастливыми  переживаниями, хотя хмурые взгляды и ядовитые замечания хозяйки дома могли,  казалось, расстроить кого угодно.    

Между Элизабет и Шарлоттой возникла натянутость,  заставлявшая их обходить деликатную тему, и Элизабет была убеждена, что они уже  никогда не смогут по-прежнему относиться друг к другу с доверием.  Разочаровавшись в подруге, Элизабет почувствовала еще большую привязанность к  Джейн, порядочность и душевное благородство которой, несомненно, не изменили бы  ей при любых обстоятельствах. День ото дня она все больше тревожилась о счастье  сестры. После отъезда Бингли прошла уже целая неделя, а о нем не было ни слуху  ни духу.    

Джейн без промедления ответила на письмо Кэролайн и гадала  теперь, когда она может ждать от подруги новых вестей. Обещанное  благодарственное письмо от мистера Коллинза было получено во вторник. Оно было  адресовано мистеру Беннету и содержало выражение такой глубокой  признательности, которая у обычного человека могла бы возникнуть после  пребывания в чужой семье в течение, по крайней мере, целого года. Исполнив свой  долг, мистер Коллинз самым восторженным тоном сообщал, что ему посчастливилось  приобрести расположение их прелестной соседки мисс Лукас, добавляя при этом,  что только ради возможности наслаждаться ее обществом он с такой готовностью  принял великодушное приглашение еще раз навестить Лонгборн, куда, если  обстоятельства сложатся благоприятно, он прибудет через две недели в  понедельник. Ибо, как он добавлял, леди Кэтрин всем сердцем одобряет его  предстоящую женитьбу и желает, чтобы бракосочетание состоялось возможно скорее.  Это обстоятельство, бесспорно, послужит весьма веским доводом для его дражайшей  Шарлотты, чтобы приблизить день, который сделает его счастливейшим из смертных.    

Возвращение мистера Коллинза в Хартфордшир не могло больше  радовать миссис Беннет. Напротив, теперь у нее было не меньше причин к  неудовольствию по случаю приезда нежеланного гостя, чем у ее мужа. Намерение  Коллинза остановиться не в Лукас Лодже, а в Лонгборне казалось достаточно  странным и было сопряжено с множеством неудобств и забот. При плохом самочувствии  всегда трудно оказывать гостеприимство кому бы то ни было, а влюбленные молодые  люди особенно несносны. Таковы были непрерывные сетования миссис Беннет,  разнообразившиеся только вспышками еще большего раздражения по поводу  длительного отсутствия мистера Бингли.    

Джейн и Элизабет были также встревожены этим  обстоятельством. День проходил за днем, не принося от Бингли никаких вестей,  если не считать распространившегося по Меритону слуха о том, что он вообще не  приедет в Незерфилд в течение всей зимы. Слух этот вызывал у миссис Беннет  крайнее возмущение, и она не пропускала случая его опровергнуть, называя его  скандальной выдумкой.    

Даже Элизабет начала опасаться — не равнодушия мистера  Бингли, нет, — но того, как бы его сестрам и вправду не удалось задержать  его в Лондоне. Она всячески старалась отогнать от себя эту мысль, столь  гибельную для счастья Джейн и подвергавшую сомнению стойкость ее избранника. Но  мысль эта упорно закрадывалась ей в голову. И Элизабет в самом деле стала бояться,  что совместное воздействие его враждебно настроенных сестер и его властного  друга, усиленное чарами мисс Дарси и столичными развлечениями, окажется  чересчур сильным для его привязанности.    

Что касается самой Джейн, неизвестность мучила ее, конечно,  еще сильнее, чем Элизабет. Но какие бы чувства ей ни приходилось испытывать,  она всячески их скрывала, так что тема эта никогда больше не поднималась в  разговорах между сестрами. Миссис Беннет, напротив, не отличалась подобной  деликатностью, и редкий час проходил без того, чтобы она не заговорила о Бингли,  выражая нетерпение по поводу его задержки или даже требуя, чтобы Джейн  подтвердила, как жестоко она будет обманута, если он вообще не вернется. Только  безмерная кротость Джейн позволила ей выносить эти нападки, сохраняя внешнее  спокойствие.    

Мистер Коллинз вернулся в понедельник, через две недели  после его отъезда. Его приняли далеко не так радушно, как при первом появлении  в Лонгборне. Однако он настолько был полон своими чувствами, что едва ли  нуждался во внимании. Целиком занятый ухаживанием за Шарлоттой, он, ко  всеобщему удовольствию, весьма редко обременял семью Беннет своим обществом.  Большую часть дня он проводил в Лукас Лодже и нередко, возвратясь в Лонгборн,  едва только успевал принести извинения за свое долгое отсутствие, как все члены  семейства расходились по своим спальням.    

Миссис Беннет поистине пребывала в самом жалком состоянии.  Малейшее упоминание о чем-нибудь, имеющем отношение к женитьбе мистера  Коллинза, приводило ее в величайшее расстройство, а вместе с тем, куда бы она  ни пошла, всюду только и говорили об этой женитьбе. Самый вид мисс Лукас  вызывал в ней отвращение. Достаточно было Шарлотте заглянуть в Лонгборн, как  бедной миссис Беннет начинало казаться, что та уже предвкушает час, когда  сделается хозяйкой этого дома. И если Шарлотта о чем-нибудь тихо беседовала с  Коллинзом, то в воображении миссис Беннет разговор у них непременно шел об их  поместье и о выдворении из него хозяйки вместе со всеми ее дочерьми тотчас же  после смерти ее мужа. На все это она горько пожаловалась мистеру Беннету.    

— Подумайте, мой дорогой, — сказала она, —  как тяжело сознавать, что Шарлотта Лукас когда-нибудь окажется здесь хозяйкой.  Я увижу ее на своем месте и вынуждена буду убраться восвояси!    

— Незачем давать волю столь мрачным мыслям, моя  дорогая. Давайте лучше думать о чем-нибудь более приятном и позволим себе  надеяться на то, что я переживу Коллинза.    

Слова эти не успокоили миссис Беннет в достаточной мере, и  вместо ответа она снова заговорила на ту же тему:    

— Для меня невыносима мысль, что наше имение достанется  этим людям. Если бы оно далось им не по праву наследования по мужской линии, я  бы еще могла согласиться…    

— С чем именно вы могли бы согласиться?    

— Я бы могла согласиться с чем угодно!    

— Возблагодарим же небо за то, что вы спасены от  подобного состояния полной неопределенности.    

— Я, мистер Беннет, никогда не смогу почувствовать  благодарность за что-то, имеющее отношение к наследованию по мужской линии. Не  могу понять, как только у людей хватает совести отнимать поместье у родных  дочерей его владельца. И чтобы это делалось ради какого-то мистера Коллинза!  Разве он чем-нибудь это заслужил?    

— Предоставляю вам ответить на этот вопрос без моей  помощи, — сказал мистер Беннет.    

     

 КНИГА ВТОРАЯ    

     

ГЛАВА I    

     

От мисс Бингли было получено письмо, рассеявшее всякие  сомнения. В первой же фразе сообщалось, что Бингли и его сестры обосновались в  Лондоне на всю зиму. Их брат, говорилось далее, весьма сожалел, что перед  отъездом ему не удалось засвидетельствовать свое почтение хартфордширским  друзьям.    

Никаких, решительно никаких надежд больше не оставалось. И  когда Джейн смогла вникнуть в окончание письма, она не нашла ничего, что могло  бы ее порадовать, кроме вымученных выражений дружеской привязанности. В  остальном письмо почти целиком было посвящено прославлению мисс Дарси. Снова  подробнейшим образом перечислялись ее многочисленные достоинства. Кэролайн  хвалилась возросшей близостью между ними и выражала надежду на осуществление  своих чаяний, о которых упоминала раньше. Она также с удовольствием сообщала,  что брат ее стал в доме мистера Дарси своим человеком, и добавляла несколько  восторженных слов о намерении хозяина дома приобрести новую обстановку.    

Элизабет, которой Джейн сразу же пересказала суть письма,  выслушала сестру с молчаливым негодованием. Она в равной мере сочувствовала  Джейн и сердилась на всех, кто был упомянут в этом письме. Сообщению Кэролайн,  что ее брат неравнодушен к мисс Дарси, она не верила. Его чувство к Джейн  казалось ей, как и раньше, несомненным. Но хотя ей хотелось относиться к  мистеру Бингли по-прежнему благожелательно, она не могла без гнева и даже без  некоторого презрения думать о его безволии и нерешительности, превративших его  в игрушку коварных друзей. В угоду их прихотям его заставляли жертвовать своим  счастьем. Если бы речь шла только о его собственной судьбе, он имел бы право  распоряжаться ею как ему заблагорассудится. Но ведь одновременно — и он должен  был это сознавать — решалась и судьба ее сестры! Подобные мысли не выходили у  нее из головы, не давая никакого успокоения. И сколько бы Элизабет ни думала о  том, действительно ли Бингли охладел к Джейн или он поступается своей  привязанностью под влиянием близких ему людей, сознает ли он, как глубоко Джейн  его полюбила, или ее чувство осталось от него скрытым, — все это могло  лишь изменить ее мнение о Бингли, но не смягчало участи бедной Джейн, сердцу  которой в любом случае наносилась тяжелая рана.    

Целых два дня у Джейн не хватало смелости заговорить с  Элизабет о своих переживаниях. Но как-то раз, когда миссис Беннет после  особенно пространных рассуждений о Незерфилде и его хозяине оставила их вдвоем,  Джейн, не удержавшись, сказала:    

— Как бы мне хотелось, чтобы наша дорогая мама умела  лучше владеть собой! Ей и в голову не приходит, какую боль она причиняет мне  своими непрерывными разговорами о мистере Бингли. Но я не должна впадать в  отчаяние. Скоро с этим будет покончено. Он будет забыт, и мы заживем  по-прежнему.    

Элизабет недоверчиво посмотрела на сестру, но ничего не  сказала.    

— Ты мне не веришь! — воскликнула Джейн, слегка  покраснев. — Но ты ошибаешься. Разве он не может сохраниться в моей памяти  только как самый милый из знакомых мне молодых людей? Мне не на что надеяться,  нечего опасаться и не в чем его упрекнуть. От этой муки я, слава богу,  избавлена. Пройдет лишь короткое время, и я почувствую себя лучше.    

Вскоре она добавила более твердым голосом:    

— Я утешаю себя, по крайней мере, тем, что все это было  лишь игрой моего воображения и кроме меня никому не причинило вреда.    

— Джейн, дорогая, — воскликнула Элизабет, —  ты слишком добра! Твоя доброта и самоотверженность поистине ангельские. Я не  нахожу подходящих слов, но, мне кажется, я никогда тебя не ценила и не любила  так, как ты этого заслуживаешь.    

Мисс Беннет категорически отвергла подобное восхваление  своих достоинств, объяснив его родственными чувствами своей сестры.    

— Послушай, Джейн, — отвечала Элизабет, —  ведь это несправедливо. Сама ты готова хвалить решительно всех на свете и  расстраиваешься, если я хоть о ком-нибудь выскажусь неодобрительно, — а  когда я всего-навсего назвала совершенством одну мою бедную сестричку, ты сразу  начала со мной спорить. Не бойся, это не распространится на многих, я вовсе не  покушаюсь на твою привилегию — смотреть на мир сквозь розовые очки. Этому не  бывать — слишком мало людей на свете пользуется моей любовью. А таких, которых  я по-настоящему уважаю, еще меньше. Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он  мне нравится. Каждый день подтверждает мне несовершенство человеческой натуры и  невозможность полагаться на кажущиеся порядочность и здравый смысл. Два  отличных урока я получила в последние дни. Об одном я не хочу говорить. А  другой дала мне своим обручением Шарлотта. Оно для меня до сих пор остается  непостижимым, — как бы я на него ни смотрела.    

— Лиззи, милая, не давай воли подобным чувствам. Они  разобьют твое сердце. Ты не принимаешь во внимание жизненные обстоятельства и  характер каждого человека. Подумай, какое достойное место занимает мистер  Коллинз в обществе и как свойственны характеру Шарлотты здравый смысл и  благоразумие. Вспомни, как много у нее братьев и сестер и насколько это замужество  устраивает ее при ограниченных средствах ее семьи. И постарайся ради нас всех  поверить, что она в самом деле может в какой-то мере уважать нашего кузена и  относиться к нему с некоторым расположением.    

— Ради тебя я, кажется, готова поверить во что угодно.  Но от этого едва ли кому-нибудь станет легче. В самом деле, если бы меня  убедили, что Шарлотта чувствует к Коллинзу расположение, я стала бы думать об  ее уме еще хуже, чем думаю сейчас об ее сердце. Джейн, дорогая, ты не меньше  меня знаешь, что мистер Коллинз — человек самодовольный, напыщенный, бездарный  и глупый. А потому ты, подобно мне, должна сознавать, что женщина, выходящая за  него замуж, не может руководствоваться естественными побуждениями. Не пытайся  ее защищать, если этой женщиной оказалась Шарлотта Лукас. Ради одного человека  нельзя менять взгляды на порядочность и добродетель. И ты не можешь убедить  меня или себя в том, что корыстолюбие — это благоразумие, а пренебрежение  здравым смыслом — верный путь к счастью.    

— Мне кажется, ты судишь о каждом из них слишком  сурово, — ответила Джейн. — И, надеюсь, сама в этом убедишься, когда  увидишь, как хорошо сложится у них жизнь. Но довольно об этом. Говоря о двух  полученных тобою уроках, ты ведь намекнула еще на одного человека. Я не могла  тебя не понять. Умоляю тебя, Лиззи, дорогая, не делай мне больно, обвиняя его и  говоря, что он пал в твоем мнении. Мы не должны склоняться к предположению, что  нам причинили зло умышленно. Нельзя требовать от жизнерадостного юноши, чтобы  он всегда был осмотрителен и следил за каждым своим поступком. Нас часто  обманывает собственное тщеславие. Женщины придают слишком большое значение  единственному восхищенному взгляду.    

— А мужчины стараются их в этом заблуждении поддержать.    

— Если мужчиной руководит расчет, он не заслуживает  оправдания. Но я не могу поверить, что мир настолько расчетлив, как некоторые  думают.    

— Я далека от мысли хоть в какой-то мере объяснять  расчетом поведение мистера Бингли, — сказала Элизабет. — Но даже не  стремясь ко злу и не стараясь сделать кого-то несчастным, можно совершить  ошибку и нанести душевную рану. Стоит лишь проявить легкомыслие, недостаток  внимания к чувствам других людей, бесхарактерность.    

— И ты находишь, что ему свойственно какое-нибудь из  этих качеств?    

— От первого до последнего. Но я причиню тебе боль,  если стану говорить все, что думаю о людях, которыми ты так дорожишь.  Постарайся остановить меня, пока не поздно.    

— Ты продолжаешь считать, что на него влияют его  сестры?    

— О да, так же, как и его приятель.    

— Не могу этому поверить. К чему это им? Они должны  желать ему счастья. А если бы он в самом деле меня полюбил, он бы не нашел  счастья ни с какой другой женщиной.    

— Ошибка заключается в исходной посылке. Кроме его  счастья, они могут преследовать и другие цели, например, увеличение его  богатства и веса в обществе или его женитьбу на девушке из хорошего рода,  обладающей большими деньгами и связями.    

— Конечно, им хотелось бы, чтобы выбор его пал на мисс  Дарси, — ответила Джейн. — Но это можно объяснить более благородными  чувствами, чем те, которые ты им приписываешь. С ней они познакомились много  раньше, чем со мной. Понятно поэтому, что они должны были сильнее к ней  привязаться. Но каковы бы ни были их намерения, не станут же они препятствовать  стремлениям самого мистера Бингли. Какая сестра, не будучи к этому вынуждена,  поступила бы так со своим братом? Если бы они считали, что он меня любит, они  не пытались бы нас разлучить, — такая попытка не имела бы успеха.  Предполагая в нем такую склонность, ты приписываешь всем ложные и  неестественные поступки, а меня ранишь в самое сердце. Не заставляй же меня страдать,  настаивая на этой мысли. Я не стыжусь своей ошибки, или, по крайней мере, это  чувство стыда — ничто по сравнению с той болью, которую мне пришлось бы  испытать, подумай я плохо о нем или об его сестрах. Позволь же мне смотреть на  все в благоприятном свете — в таком, в котором их поведение выглядит вполне  естественным.    

Элизабет не могла отказать ей в этой просьбе. И с этого  времени в разговорах между старшими мисс Беннет имя мистера Бингли почти не  упоминалось.    

Миссис Беннет все еще продолжала удивляться и горько  сетовать по поводу его отсутствия. И хотя почти каждый день Элизабет  растолковывала ей истинное положение вещей, трудно было надеяться, что ее мать  когда-нибудь сможет отнестись к отсутствию мистера Бингли с большим  спокойствием. Сама не веря своим словам, дочь старалась убедить мать, что  ухаживание Бингли за Джейн было следствием легкого и преходящего увлечения,  которое исчезло, как только он перестал с ней встречаться. Но хотя миссис  Беннет со временем и стала признавать правдоподобность такого взгляда, Элизабет  приходилось, по крайней мере, раз в день повторять ей все с начала до конца.  По-настоящему ее утешала только мысль о том, что мистер Бингли должен вернуться  в Незерфилд к началу лета.    

Мистер Беннет отнесся к случившемуся совсем иначе.    

— Итак, Лиззи, — сказал он как-то раз, — у  твоей сестры, насколько я понимаю, немного разбито сердечко. Поздравь-ка ее от  моего имени. Барышни любят время от времени разбивать себе сердце — почти так  же, как выходить замуж. Это дает пищу для размышлений и чем-то выделяет их  среди подруг. Ну, а когда придет твой черед? Ты ведь не допустишь, чтобы Джейн  немного тебя опередила, не так ли? Пора, пора. В Меритоне хватит офицеров,  чтобы разбить сердца всем девицам в округе. Не остановиться ли тебе на Уикхеме,  а? Отличнейший малый — может вскружить голову кому угодно.    

— Благодарю вас, сэр, но меня устроит и не столь  блестящий кавалер. Не всем же должно везти так, как Джейн.    

— Это верно, — сказал мистер Беннет. — А как  приятно сознавать, что у тебя есть заботливая мамаша, которая при подобных  обстоятельствах ничего не упустит…    

Общество мистера Уикхема принесло жителям Лонгборна немалое  облегчение, рассеяв уныние, в которое впали многие члены семьи Беннет под  влиянием печальных событий последнего времени. Они видели его весьма часто, и в  их представлении к остальным его положительным качествам добавилась еще одна  черта: полная откровенность. Все, что Элизабет когда-то услышала от него — о  его обиде на мистера Дарси и о причиненном ему этим человеком ущербе, —  было объявлено теперь Уикхемом во всеуслышание и обсуждалось публично. И  окрестные жители с удовлетворением сознавали, насколько они были правы в своей  неприязни к Дарси еще задолго до того, как раскрылось его подлинное лицо.    

Старшая мисс Беннет была единственным существом, которое  допускало, что в этой истории могут быть какие-то неизвестные хартфордширскому  обществу смягчающие обстоятельства. Неизменная кротость побуждала ее ко всему  относиться снисходительно и всякое зло объяснять недоразумением. Но все  остальные осуждали мистера Дарси как последнего негодяя.    

 ГЛАВА II    

     

Наступила суббота, и после недели, потраченной на изъяснения  в любви и предвкушение будущего блаженства, мистер Коллинз вынужден был  расстаться со своей дорогой Шарлоттой. Боль разлуки, однако, сглаживалась для  него заботами о подготовке дома к приему невесты, ибо он имел все основания  надеяться, что вскоре после его следующего приезда в Хартфордшир наступит  наконец день, который сделает его счастливейшим из смертных. Со своими  родственниками в Лонгборне он расстался не менее торжественно, чем в предыдущий  раз, снова пожелав здоровья и благополучия своим прелестным кузинам и пообещав  прислать второе благодарственное письмо их отцу.    

В следующий понедельник миссис Беннет имела удовольствие  принять у себя брата и его жену, которые прибыли, чтобы, по обыкновению,  провести в Лонгборне Рождество. Мистер Гардинер был рассудительным и достойным  человеком, неизмеримо превосходившим свою сестру умственным развитием и  душевными качествами. Незерфилдским дамам было бы трудно поверить, что человек,  занятый торговлей и проживающий неподалеку от собственного склада товаров, мог  быть так хорошо воспитан и так приятен в обращении. Умная, приветливая и  изящная миссис Гардинер была на несколько лет моложе миссис Беннет и миссис  Филипс. Лонгборнские племянницы ее обожали. Особенно близкая дружба связывала  ее с двумя старшими мисс Беннет, которые нередко гостили у нее в Лондоне.    

Первым делом миссис Гардинер по приезде в Лонгборн было  раздать привезенные подарки и описать новейшие столичные моды. Покончив с этим,  она должна была исполнить более скромную роль слушательницы. Миссис Беннет,  горько сетуя на судьбу, сообщила ей о множестве печальных событий. Со времени  последней их встречи все они натерпелись стольких обид и огорчений! Подумать  только, две ее дочери уже вот-вот должны были выйти замуж. И вдруг все пошло  прахом…    

— Мне не в чем упрекнуть Джейн, — продолжала  она. — Если бы она могла, она бы вышла за мистера Бингли. Но Лиззи! Вы не  можете себе представить, сестра, как тяжело сознавать, что, если бы не ее дурной  нрав, она уже сейчас называлась бы миссис Коллинз! Он сделал ей предложение в  этой самой комнате, а она ему отказала. И теперь у леди Лукас дочь окажется  замужем раньше, чем у меня! А Лонгборнское имение так и уйдет по мужской линии.  Эти Лукасы — удивительно ловкий народ, никогда не упустят своего. Мне грустно  говорить о них подобные вещи, но, увы, это в самом деле правда. Я и так совсем  больна и издергана, а мне то и дело перечат в собственном доме. Да еще под  боком живут соседи, которые думают прежде всего о собственной выгоде. Как  хорошо, что вы приехали именно сейчас, — иначе от кого бы мы вовремя  узнали, что теперь опять носят длинные рукава!    

Миссис Гардинер, уже знакомая по письмам Джейн и Элизабет с  большинством этих новостей, постаралась ответить возможно более кратко и из  сочувствия к племянницам переменила тему разговора.    

Оставшись с Элизабет наедине, она снова заговорила о  прошедших событиях.    

— По-видимому, это и в самом деле была бы для Джейн  прекрасная партия, — сказала она. — Как жаль, что она расстроилась!  Но такие вещи часто случаются. Молодые люди, подобные мистеру Бингли, — я  его себе представила по вашим рассказам, — легко могут влюбиться на  короткое время в хорошеньких девушек. А затем, — стоит им только  куда-нибудь уехать, — так же легко их забывают. Непостоянство этого рода  наблюдается на каждом шагу.    

— Прекрасное утешение при описанных вами  обстоятельствах, — сказала Элизабет. — Но к нам оно не применимо. Мы  пострадали не случайно. Не так часто вмешательство друзей заставляет вполне независимого  молодого человека перестать думать о девушке, в которую он был влюблен по уши.    

— Выражение «влюблен по уши» настолько избито,  обманчиво и неопределенно, что почти ничего не означает. Его одинаково часто  употребляют, описывая чувство, возникшее в результате получасового знакомства,  и истинно глубокую привязанность. Скажи мне, пожалуйста, мистер Бингли в самом  деле был очень влюблен в . Джейн?    

— Мне еще никогда не приходилось наблюдать более явного  увлечения. Он становился все невнимательнее по отношению к окружающим, и его  мысли сосредоточивались на ней одной. С каждой их встречей это становилось  заметнее. Устроив бал в своем доме, он обидел двух или трех девиц, не пригласив  их танцевать. Я сама дважды заговаривала с ним и не получала ответа. Можно ли  требовать более убедительных признаков? Разве невнимание к окружающим — не  лучшее доказательство влюбленности?    

— О, да! Именно такой влюбленности, которую, по моим  представлениям, должен был испытывать мистер Бингли. Бедная Джейн! Мне так ее  жаль — при ее характере она не скоро оправится, лучше бы это случилось с тобой,  Лиззи! При твоем чувстве юмора ты бы справилась с этим гораздо быстрее. Но как  тебе кажется, не сможем ли мы уговорить Джейн поехать с нами в Лондон? Перемена  обстановки и некоторый отдых от домашних забот могут подействовать на нее  благотворно.    

Это предложение очень обрадовало Элизабет, и она была  убеждена, что Джейн охотно на него согласится.    

— Надеюсь, — добавила миссис Гардинер, — она  не будет связывать эту поездку с мыслями о молодом человеке. Мы живем в другой  части города и не имеем с ним общих знакомых. Ты знаешь, мы настолько редко  выезжаем из дому, что их встреча в Лондоне кажется почти невероятной — разве  только ему самому вздумается ее навестить.    

— Это совершенно исключено. Он находится под надзором  своего друга. А мистер Дарси не допустит, чтобы его приятель отправился с  визитом в такие места. Тетя, дорогая, как вы могли об этом подумать? Быть  может, мистер Дарси что-то и слышал о Грейсчёрч-стрит[19]. Но он наверняка  считает, что ему и за месяц не удалось бы очиститься от грязи, которая пристала  бы к нему в этих местах, доведись ему когда-нибудь там побывать. А относительно  мистера Бингли вы можете быть совершенно спокойны — он и шагу не смеет ступить  без позволения своего наставника.    

— Ну что ж, тем лучше. Надеюсь, они больше не  встретятся. Впрочем, разве Джейн не переписывается с его сестрой? Мисс Бингли  все же не сможет уклониться от визита.    

— Я думаю, она вообще покончит с этим знакомством.    

Хотя Элизабет высказала последнюю мысль, — как и более  важную предыдущую, что мистеру Бингли не позволят встретиться с Джейн, —  достаточно решительно, ей бы хотелось продолжить обсуждение этой темы.  Поразмыслив, она поняла, что дело вовсе не кажется ей безнадежным. Могло  случиться, и иногда это представлялось ей вполне вероятным, что в душе мистера  Бингли снова заговорит чувство к Джейн и он преодолеет влияние своих близких  под действием более сильной и естественной привязанности к ее сестре.    

Мисс Беннет с радостью приняла приглашение тетки. Так как  Кэролайн жила отдельно от брата, Джейн могла надеяться изредка проводить с ней  утренние часы, не рискуя встретиться со своим бывшим поклонником, — питать  другие связанные с этой семьей надежды она себе не позволяла.    

Гардинеры прожили в Лонгборне неделю. Благодаря Филипсам,  Лукасам и офицерам ***ширского полка за это время не прошло дня без  какого-нибудь визита. Миссис Беннет так усердно старалась развлечь брата и  невестку, что им ни разу не пришлось пообедать в узком семейном кругу. Если  компания собиралась в Лонгборне, там непременно присутствовало несколько офицеров  и в их числе, разумеется, мистер Уикхем. Восторженные отзывы Элизабет об этом молодом  человеке показались миссис Гардинер подозрительными и заставили ее пристальнее  приглядеться к нему и к своей племяннице. Хотя на основании этих наблюдений  нельзя было предположить, что они питают друг к другу серьезную привязанность,  их очевидная взаимная склонность не могла ее не встревожить. И миссис Гардинер  решила непременно поговорить перед отъездом с Элизабет, объяснив ей, насколько  неблагоразумно с ее стороны было бы дать волю подобному увлечению.    

Случайное обстоятельство стало причиной того, что мистер  Уикхем заинтересовал миссис Гардинер не только своей внешностью. Лет десять —  двенадцать тому назад, еще до своего замужества, она довольно долго прожила в той  самой части Дербишира, откуда Уикхем был родом. У них поэтому оказалось много  общих знакомых. И хотя за последние пять лет, с тех пор как умер отец мистера  Дарси, Уикхем почти не бывал в родных краях, он все же мог сообщить миссис Гардинер  более свежие сведения о ее прежних друзьях, чем те, которыми располагала она  сама.    

Когда-то миссис Гардинер довелось побывать в Пемберли, и она  много знала о его покойном владельце. Это могло служить неисчерпаемой темой для  беседы между ними. Обоим доставляло немалое удовольствие сравнивать  сохранившиеся у нее воспоминания о Пемберли с более точным описанием поместья,  которое мог предложить ее собеседник, и обмениваться восторженными отзывами о  покойном мистере Дарси. Узнав, как жестоко поступил с Уикхемом молодой мистер  Дарси, она попыталась восстановить в памяти все, что слышала о наследнике  Пемберли в то время, когда он был еще подростком. И в конце концов она убедила  себя, что припоминает разговоры о гордом и неприятном характере юного  Фицуильяма Дарси.    

 ГЛАВА III    

     

Миссис Гардинер не забыла о своем намерении предостеречь  Элизабет и при первой же возможности поговорить с племянницей наедине деликатно  поделилась с ней своей тревогой. Откровенно высказав все, что ее беспокоило,  она продолжала:    

— Ты достаточна умна, Лиззи, чтобы влюбиться только  из-за того, что тебя от этого предостерегают. Поэтому я не боюсь говорить  напрямик. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была начеку. Не увлекайся сама и не  старайся увлечь его — это будет весьма неблагоразумно, принимая во внимание, какими  ничтожными средствами вы оба располагаете. Мне не в чем его упрекнуть. Разумеется,  он весьма интересный молодой человек. И если бы он был так богат, как того  заслуживает, я считаю, ты не могла бы сделать более удачного выбора. Но при  существующих обстоятельствах ты не должна давать воли своему воображению. У  тебя есть здравый смысл, и мы все уверены, что ты сумеешь им руководствоваться  в своих поступках. Я знаю, как твой отец полагается на твой рассудок и хорошее  поведение. Он не должен в тебе разочароваться.    

— Тетя, дорогая, вы говорите о таких серьезных вещах!    

— Конечно. И я надеюсь, что ты так же серьезно их  воспримешь.    

— В таком случае вы можете не тревожиться. Я позабочусь  о себе и о мистере Уикхеме. И он ни за что в меня не влюбится, если только я  смогу этому помешать.    

— Элизабет, ты пытаешься отшутиться.    

— Прошу прощения. Начну сначала. Сейчас я не влюблена в  мистера Уикхема. Могу это заявить вполне уверенно. Но он безусловно — самый  привлекательный молодой человек из всех, которых мне приходилось встречать. И  если бы он всерьез почувствовал ко мне склонность… я полагаю, было бы гораздо  лучше, если бы сего не случилось. Я очень хорошо сознаю, насколько это  неблагоразумно. Ах, этот ужасный мистер Дарси!.. Отцовское доверие, конечно,  обязывает меня ко многому. И я чувствовала бы себя несчастной, если бы мне  пришлось его обмануть. Однако отец весьма расположен к мистеру Уикхему. Короче  говоря, тетя, дорогая, мне было бы очень больно кого-нибудь из вас огорчить. Но  ведь мы чуть ли не каждый день бываем свидетелями того, что никакая нужда не  препятствует влюбленным молодым людям связывать свои судьбы. Как же я могу дать  слово, что окажусь перед подобным искушением мудрее моих сверстниц? И ведь мне  даже неизвестно, действительно ли я поступлю мудро, заставив себя перед ним  устоять. Поэтому все, что я вам могу обещать, это — не торопиться. Я не буду  спешить с выводом, что действительно завладела его сердцем. Находясь в его  обществе, я не буду к этому стремиться. Короче говоря, я сделаю все, что смогу.    

— А не стоит ли ему намекнуть, что он не должен так  часто бывать в этом доме? По крайней мере, тебе не следует напоминать матери,  чтобы она его приглашала.    

— Как я поступила вчера, не так ли? — спросила  Элизабет со смущенной улыбкой. — О да, вы правы. С моей стороны было бы  гораздо разумнее этого не делать. Но не подумайте, тетя, что он всегда проводит  у нас столько времени. На этой неделе его приглашали так часто только из-за  вашего приезда. Разве вы не знаете, как мама заботится, чтобы наши друзья были  всегда окружены обществом? Право же, даю вам слово по возможности поступать  так, как мне будет казаться наиболее разумным. Надеюсь, вы этим довольны?    

Тетка заверила ее, что полностью удовлетворена ответом  Элизабет, племянница поблагодарила миссис Гардинер за дружескую заботу, и они  расстались, вполне расположенные друг к другу, явив миру редчайший пример того,  как может быть принят, и притом без всякого негодования, совет столь  деликатного свойства.    

Мистер Коллинз вернулся в Хартфордшир вскоре после отъезда  Гардинеров и Джейн. Но так как на этот раз он уже поселился у Лукасов, его  приезд не причинил миссис Беннет больших неудобств. Бракосочетание его теперь  быстро приближалось, и хозяйка Лонгборна наконец настолько смирилась, что стала  относиться к этому событию как к неизбежному и даже время от времени с кислым  видом говорила, насколько ей бы хотелось, чтобы этот брак оказался счастливым.    

Свадьба была назначена на четверг, а в среду мисс Лукас  нанесла прощальный визит в Лонгборн. Когда она собралась уходить, Элизабет,  устыдившись скудных и нелюбезных напутствий, высказанных на прощанье миссис  Беннет, и чувствуя себя искренне взволнованной, проводила подругу до крыльца.  На лестнице Шарлотта сказала:    

— Обещай, Элиза, что будешь мне часто писать.    

— Конечно, можешь быть в этом уверена.    

— И прошу тебя еще об одном одолжении. Не согласишься  ли ты меня навестить?    

— Надеюсь, мы будем часто встречаться в Хартфордшире?    

— Едва ли я смогу покинуть Кент в ближайшее время.  Поэтому обещай мне приехать в Хансфорд.    

Элизабет не смогла ей отказать, хотя не предвкушала никаких  радостей от подобной поездки.    

— Мой отец и Мария должны побывать у меня в  марте, — добавила Шарлотта. — Надеюсь, ты сможешь приехать вместе с  ними. Поверь, Элиза, твой приезд обрадует меня не меньше.    

Бракосочетание состоялось, молодые отбыли в Кент прямо из  церкви, и, как обычно, по поводу этого события было немало толков. Вскоре  Элизабет получила от подруги письмо. И они стали обмениваться мыслями и  наблюдениями не менее часто, чем в прежние времена, хотя и без прежней  откровенности. Принимаясь за письмо, Элизабет никогда не могла избавиться от ощущения,  что вся прелесть их старой душевной близости утрачена безвозвратно. И, заботясь  о постоянстве переписки, она сознавала, что делает это не ради настоящей, а  лишь ради их прошлой дружбы. Первые письма Шарлотты прочитывались, разумеется,  с большим интересом. Было весьма любопытно узнать, что она расскажет о своем  новом доме, как ей понравилась леди Кэтрин и в какой мере осмелится она  говорить о своем семейном счастье. Однако, читая их, Элизабет замечала, что по  каждому поводу Шарлотта высказывается именно так, как можно было заранее  ожидать. Письма были бодрыми, в них говорилось, что она живет, окруженная всеми  удобствами, и не упоминалось ничего, что не заслуживало одобрения. Дом,  обстановка, соседи и дороги — все пришлось ей по вкусу, а отношение к ней леди  Кэтрин было самым дружеским и любезным. Картина, которую рисовала Шарлотта,  выглядела так, будто это было разумно смягченное ею изображение Хансфорда и  Розингса, вышедшее из-под пера самого мистера Коллинза. Было очевидно, что  правильное представление о жизни подруги Элизабет сможет получить, только  навестив Хансфорд сама.    

Джейн сразу прислала сестре несколько строк, извещая о своем  благополучном приезде в Лондон. Элизабет надеялась, что в следующем письме она  уже сможет сообщить что-нибудь о семействе Бингли.    

Нетерпение, с которым она ждала второго письма, было  вознаграждено так, как обычно вознаграждается всякое нетерпение. Проведя неделю  в столице, ее сестра ни разу не встретилась с Кэролайн и ничего о ней не  слышала. Джейн объяснила это тем, что ее письмо, отправленное подруге еще из  Лонгборна, по какой-то причине затерялось.    

«Тетушка, — продолжала она, — собирается завтра  побывать в той части города, и я воспользуюсь случаем, чтобы нанести визит на  Гровнор-стрит».    

Следующее письмо было написано после этого визита и встречи  с мисс Бингли.    

     

«Кэролайн, по-видимому, была не в духе, — говорилось в  письме, — но она очень обрадовалась встрече со мной и упрекнула меня за  то, что я не сообщила ей о своем приезде из Лонгборна. Я поэтому была права,  предположив, что мое последнее письмо до нее не дошло. Разумеется, я у нее  спросила, как поживает ее брат. Он здоров, но так много времени проводит с  мистером Дарси, что его сестры почти с ним не видятся. В этот день у них должна  была обедать мисс Дарси. Признаюсь, мне очень хотелось на нее посмотреть! Визит  мой продолжался недолго, так как Кэролайн и миссис Хёрст куда-то спешили. Смею  надеяться, что скоро увижу их теперь у себя».    

     

Прочтя это письмо, Элизабет покачала головой. Было ясно, что  о приезде ее сестры в город мистер Бингли сможет узнать только случайно.    

Четыре недели прошли со времени приезда Джейн в Лондон, но  ей так и не довелось его повидать. Джейн пыталась уверить себя, что нисколько  этим не огорчена, но уже не могла не замечать невнимания к себе его сестер.  Целых две недели она провела в ожидании мисс Бингли, каждый вечер придумывая  для нее новые оправдания, пока наконец Кэролайн не появилась у Гардинеров.  Краткость визита и сухость ее манер лишили Джейн возможности обманывать себя  дольше. Ее чувства достаточно отразились в письме, которое она написала после  этой встречи:    

     

«Я уверена, моя любимая Лиззи не станет торжествовать,  убедившись, что она оказалась права и что я глубоко заблуждалась, принимая за  чистую монету дружбу мисс Бингли. Но, дорогая сестра, хотя жизнь и доказала  твою правоту, не считай меня упрямицей, если я утверждаю и сейчас, что,  основываясь на ее прежнем поведении, мое доверие к ней было не менее  естественным, чем твоя подозрительность. Для меня остаются непонятными причины,  из-за которых она старалась со мной сблизиться. Но если бы прежние  обстоятельства повторились, я, несомненно, была бы во второй раз введена в  заблуждение. Визит мой не был возвращен Кэролайн до вчерашнего дня. И за все  это время я не получала от нее никаких известий, ни одной строчки. С самого ее  прихода было очевидно, что встреча ее нисколько не радовала. Она холодно и  небрежно извинилась, что до сих пор не удосужилась меня навестить, ни слова не  сказала о намерении впредь со мной видеться и казалась настолько изменившейся,  что после ее ухода я твердо решила не продолжать с ней знакомства. К моему  глубокому сожалению, я не могу ее не осуждать. Ей вовсе не следовало завязывать  со мной такую дружбу — уверяю тебя, каждый новый шаг к сближению делался с ее  стороны. Но мне ее жаль, потому что она должна сознавать, как нехорошо  поступает. А еще потому, что ее поведение, несомненно, вызвано беспокойством за  брата. Нет нужды объясняться более подробно. И хотя мы с тобой знаем, что  беспокойство ее ни на чем не основано, но, если Кэролайн его испытывает, это  вполне объясняет ее обращение со мной. При том, что брат так заслуживает ее  любви, всякая ее забота о нем кажется естественной и простительной. Меня, однако,  удивляют ее опасения в настоящее время, потому что, если бы он хоть немножко  меня помнил, мы бы уже давно встретились. Он знает о моем приезде, я в этом  уверена, — она даже сама что-то об этом сказала. И все же, судя по ее  тону, ей приходится убеждать себя в том, что он на самом деле любит мисс Дарси.  Мне это непонятно. И если бы я не боялась судить слишком резко, у меня был бы  большой соблазн сказать, что все это слишком похоже на двойную игру. Но я  постараюсь отогнать от себя все мрачные мысли и думать только о радостных  вещах: о нашей с тобой дружбе и о бесконечной доброте ко мне моих дорогих дяди  и тети. Напиши мне как можно скорее. Мисс Бингли дала мне понять, правда, не  совсем уверенно, что ее брат никогда не вернется в Незерфилд и откажется от  аренды. Об этом, пожалуй, лучше дома не говорить. Меня очень обрадовали хорошие  вести от наших друзей в Хансфорде. Непременно проведай их вместе с сэром  Уильямом и Марией. Уверена, что тебе там понравится.    

Твоя и т. д.»     

     

Это письмо причинило Элизабет некоторую боль.. Но она  воспрянула духом, когда подумала, что Джейн не будет больше обманываться хотя  бы в мисс Бингли. Всякие надежды в отношении самого молодого человека исчезли  окончательно. Элизабет даже не хотела, чтобы он возобновил свое ухаживание за  ее сестрой — так низко он пал в ее глазах. И она искренне пожелала скорейшего  заключения его брака с мисс Дарси, который принес бы успокоение Джейн и явился  карой для него самого, так как, судя по отзывам Уикхема, Джорджиана быстро  заставила бы его пожалеть о той, чьей любовью он так легкомысленно пренебрег.    

В эти же дни пришло письмо от миссис Гардинер, где она  напоминала Элизабет о ее обещании относительно мистера Уикхема и просила  сообщить ей новости. То, что Элизабет могла написать по этому поводу, было  гораздо приятнее ее тетке, нежели ей самой. Очевидная склонность к ней Уикхема  исчезла, он перестал оказывать ей внимание и ухаживал за другой. У Элизабет  хватило наблюдательности, чтобы вовремя это заметить, но она отнеслась к этому  спокойно и так же спокойно написала обо всем тетке. Сердце ее было задето не  сильно, а ее тщеславие было вполне удовлетворено мыслью, что он остановил бы на  ней свой выбор, если бы располагал необходимыми средствами. Внезапное  приобретение десяти тысяч фунтов было главным достоинством девицы, которой он  теперь старался понравиться. Однако Элизабет, быть может менее объективная в  данном случае, нежели в истории с Шарлоттой, не упрекала Уикхема за его  стремление к независимости. Напротив, что могло быть естественнее? И даже  допуская в душе, что отказ от нее стоил ему некоторой внутренней борьбы, она  была готова согласиться с разумностью этого шага, отвечавшего общим интересам,  и искренне желала ему счастья.    

Все это она сообщила миссис Гардинер. Изложив все  обстоятельства, она продолжала:    

     

«Я убедилась, дорогая тетушка, что не была влюблена  по-настоящему. Ведь если бы я в самом деле пережила это возвышенное и чистое  чувство, то сейчас должна была бы содрогаться даже при упоминании его имени и  желать ему всяческих бед. А между тем я отношусь дружески не только к нему  самому, но даже к мисс Кинг. Я не могу в себе заметить никакой ненависти к ней  и даже не считаю, что о ней нельзя сказать доброго слова. Разве это могло быть любовью?  Мое самообладание сослужило мне службу. И хотя для всех знакомых я представляла  бы больший интерес, будь я безнадежно в него влюблена, я не могу сказать, что  меня печалит моя скромная участь. Слава покупается иногда чересчур дорогой  ценой. Китти и Лидия приняли его измену гораздо ближе к сердцу, чем я. Они еще  слишком юны, и их глазам еще не открылась беспощадная истина, в силу которой  самые привлекательные молодые люди должны иметь средства к существованию в той  же мере, как и самые заурядные».    

 ГЛАВА IV    

     

Январь и февраль промелькнули без новых важных событий в  семье Беннетов и не внесли другого разнообразия в их жизнь, кроме прогулок в  Меритон, совершавшихся иногда по замерзшим дорогам, а иногда и по грязи. В  марте Элизабет предстояло навестить Хансфорд. Сначала она не думала об этой  поездке всерьез. Но мало-помалу она убедилась, что Шарлотта в самом деле ждет  ее приезда, и постепенно привыкла смотреть на этот визит как на неизбежную и не  такую уж неприятную необходимость. Разлука усилила ее тягу к подруге и ослабила  неприязнь к мистеру Коллинзу. Поездка сулила новые впечатления, а так как жизнь  с матерью и несносными младшими сестрами едва ли можно было назвать приятной,  кратковременная смена обстановки была желательна сама по себе. Путешествие,  кроме того, давало ей возможность взглянуть на Джейн. Короче говоря, когда срок  визита приблизился, она уже была бы огорчена, если бы его пришлось отложить.  Никаких препятствий к поездке, однако, не возникло, и в конце концов все было  устроено согласно первоначальному замыслу Шарлотты. Элизабет должна была  выехать в сопровождении сэра Уильяма и его второй дочери. Предложение провести  ночь в Лондоне было внесено вовремя, и составленный окончательно план  путешествия казался безукоризненным.    

Единственно, что ее огорчало, — это разлука с отцом,  который должен был сильно почувствовать ее отсутствие. И когда пришло время,  мистеру Беннету так не хотелось с ней расставаться, что он велел дочке ему  написать и чуть ли не обещал прислать ответ.    

Прощание с Уикхемом было вполне дружеским, — с его  стороны, пожалуй, даже больше, чем дружеским. Новая привязанность не заставила  его забыть, что Элизабет первая обратила на себя его внимание, первая его  выслушала и выразила ему сочувствие и первая заслужила его восхищение. И в  манере, с которой он с ней простился, пожелав ей всяческих радостей, напомнив,  чего она может ожидать от леди Кэтрин де Бёр, и выразив уверенность в  совпадении их мнений об этой даме и обо всех прочих общих знакомых, заключалось  дружеское внимание, которым он, казалось, навсегда завоевал самое искреннее  расположение Элизабет. Расставаясь с ним, она была убеждена, что, холостой или  женатый, он навсегда останется для нее образцом обаятельного молодого человека.    

Спутники Элизабет, составившие ей компанию на следующий  день, отнюдь не могли вытеснить в ее душе приятное впечатление, оставленное  прощанием с Уикхемом. Сэр Уильям Лукас и его дочь Мария, девица добродушная, но  такая же пустоголовая, как и ее папаша, не могли сказать ничего заслуживающего  внимания, и к их болтовне Элизабет прислушивалась почти с тем же интересом, как  к дребезжанию экипажа. Человеческие причуды всегда привлекали ее внимание, но с  сэром Уильямом она была знакома слишком давно. И, рассказывая о церемонии  своего представления ко двору, он уже не мог открыть ей ничего нового. А его  любезности были такими же затасканными, как и его повествование.    

Им предстояло проехать всего двадцать четыре мили, и они  выехали достаточно рано, чтобы уже к полудню прибыть на Грейсчёрч-стрит. Когда  они подъезжали к дому мистера Гардинера, Джейн стояла у окна гостиной в  ожидании их приезда. Она встретила их у входа. Вглядевшись в ее лицо, Элизабет  была обрадована цветущим видом сестры. На лестнице их поджидали несколько  ребятишек. Желание посмотреть, как выглядит их кузина, заставило их покинуть  гостиную, а застенчивость, вызванная годичной разлукой, помешала спуститься  ниже. Встреча была проникнута радостью и весельем, и день прошел очень приятным  образом: первая его часть — в суматохе и беготне по магазинам, а вторая — в  театре.    

Элизабет удалось занять место рядом с миссис Гардинер. Их  разговор прежде всего коснулся ее сестры. И она была скорее опечалена, нежели  удивлена, когда из настойчивых расспросов узнала, что Джейн хотя и старается  держать себя в руках, все же иногда впадает в уныние. Вместе с тем можно было  надеяться, что это продлится не так долго. Тетушка подробно рассказала о визите  мисс Бингли и своих многочисленных беседах со старшей племянницей,  свидетельствовавших, что Джейн от всего сердца решила покончить с этим  знакомством.    

Миссис Гардинер не преминула пошутить над Элизабет по поводу  измены Уикхема, одновременно поздравив ее с тем, как прекрасно она эту измену  перенесла.    

— Кстати, дорогая, что за девица эта мисс Кинг? Мне бы  не хотелось обнаружить, что наш друг оказался человеком расчетливым.    

— Но, тетя, разве можно в матримониальных делах найти  точную грань между расчетливостью и благоразумием? Кто знает, где кончается  рассудительность и начинается алчность? В дни Рождества вы боялись, как бы он  по неблагоразумию не женился на мне. А теперь, когда он пытается заполучить  невесту, у которой за душой всего десять тысяч фунтов, вы уже видите в этом  корыстолюбие.    

— Если ты мне скажешь, что собой представляет мисс  Кинг, я смогу составить правильное суждение.    

— По-моему, это очень славная девушка. Не могу сказать  о ней ничего дурного.    

— Но он и внимания не обращал на нее, пока смерть деда  не сделала ее обладательницей этой суммы?    

— Нет, да и с какой бы стати? Если из-за моей бедности  он был не вправе добиваться моего сердца, зачем ему было волочиться за девушкой  не богаче меня, не чувствуя к ней расположения?    

— Но не кажется ли тебе неприличным, что он обратил на  нее внимание тотчас же после получения ею наследства?    

— В стесненных обстоятельствах человек не может позволить  себе соблюдать все приличия, которые другим кажутся столь обязательными. Если  она сама не имеет ничего против, нам-то какое дело?    

— Снисходительность мисс Кинг не оправдывает мистера  Уикхема. Она лишь доказывает, что ей недостает чего-то самой — ума или такта.    

— Ну что ж, — воскликнула Элизабет, — пусть  все будет, как вам угодно: он — стяжатель, а она — дура.    

— Это вовсе мне не угодно, Лиззи. Неужели ты не  понимаешь, что мне бы не хотелось думать плохо о молодом человеке родом из  Дербишира?    

— Ах, вот что! Ну, если дело только в этом, я не  придерживаюсь особенно высокого мнения о молодых людях из Дербишира. И их  закадычные друзья, проживающие в Хартфордшире, не намного лучше их самих. Все  они мне достаточно отвратительны. Слава богу, завтра я увижу человека без  единого положительного качества, не отличающегося ни умом, ни манерами. В конце  концов, знаться стоит только с глупцами.    

— Берегись, Лиззи. Твои слова слишком отдают  разочарованием.    

Прежде чем их беседу прервал конец пьесы, Элизабет была  неожиданно обрадована, получив приглашение сопровождать мистера и миссис  Гардинер во время их летней поездки по стране.    

— Мы еще не решили, как далеко заберемся, —  сказала миссис Гардинер. — Возможно, мы доедем до Озерного края.    

Никакой план не мог бы так обрадовать Элизабет. Она приняла  его с готовностью и искренней благодарностью.    

— Тетя, милая, дорогая, — воскликнула она с  восторгом, — как это замечательно! Вы вдохнули в меня свежие силы,  подарили мне жизнь. Прощайте, разочарование и сплин! Что значат люди по  сравнению с холмами и скалами? Сколько впереди упоительных часов! И ведь мы —  не то что другие путешественники, которые и двух слов связать не могут по  возвращении. Уж мы-то, когда вернемся, сумеем рассказать, где мы были, и  вспомнить, что повидали. Озера, горы и реки не смешаются в нашей памяти, и мы  не станем пререкаться, как это принято, описывая какой-нибудь примечательный  вид. А потому наш рассказ не покажется слушателям таким же несносным, как  рассказы большинства путешественников.    

 ГЛАВА V    

     

Все, что на другой день во время поездки обращало на себя  взгляд Элизабет, казалось ей новым и интересным. Сердце ее радостно билось. Вид  Джейн доказывал, что за ее здоровье можно не опасаться, а предвкушение  путешествия на север служило постоянным источником радостных мыслей.    

Когда карета с главной дороги свернула на проселок, ведущий  к Хансфорду, путники стали искать глазами приходский домик, который мог теперь  открыться за каждым поворотом. Они проехали мимо ограды Розингс-парка, и,  вспомнив рассказы об его жителях, Элизабет не могла удержаться от улыбки.    

Наконец показалось и само жилище мистера Коллинза. Сад,  спускавшийся к дороге, с домом в глубине, зеленая ограда, лавровый кустарник —  все свидетельствовало о приближении к цели путешествия. Кланяющиеся и улыбающиеся  мистер Коллинз и Шарлотта появились в дверях, и экипаж с кланяющимися и  улыбающимися пассажирами остановился у небольшой калитки, отделенной от дома  короткой гравиевой дорожкой. Приезжие тотчас вышли из кареты и вместе с хозяевами  дома принялись с наслаждением друг друга рассматривать. Миссис Коллинз  встретила подругу самым сердечным образом, а Элизабет, видя, как радушно ее  принимают, почувствовала еще большее удовлетворение оттого, что решилась на эту  поездку. Она сразу заметила, что женитьба нисколько не изменила манер ее  кузена, который обычными многоречивыми приветствиями задержал их на несколько  минут у калитки, обстоятельно расспрашивая Элизабет обо всех членах ее семьи.  Затем они были введены в дом без дальнейших проволочек, если не считать того,  что мистер Коллинз обратил внимание приезжих на красоту парадного входа. И как  только они оказались в прихожей, он снова напыщенно приветствовал их по поводу  вступления в его скромное обиталище, дословно повторив сказанное его женой  касательно предстоящего отдыха путешественников.    

Элизабет заранее готовилась увидеть Коллинза во всем блеске  его величия. И ей трудно было избавиться от мысли, что, указывая на размеры  помещения, вид из окон и обстановку, он обращался главным образом к ней, давая  почувствовать, чего она лишилась, отказавшись выйти за него замуж. Но хотя все  выглядело уютно и мило, она все же была не способна порадовать его ни единым  знаком сожаления и поглядывала на подругу, удивляясь, как это ей удается  сохранять жизнерадостность, имея такого спутника жизни. Когда мистер Коллинз  произносил что-нибудь, от чего его жена могла бы прийти в смущение, — а  это случалось нередко, — Элизабет невольно бросала взгляд на Шарлотту. Раз  или два она заметила, что подруга слегка покраснела, но в большинстве случаев  Шарлотта мудро пропускала подобные высказывания мимо ушей. Просидев в гостиной  столько, сколько было необходимо, чтобы воздать должное каждому находившемуся в  комнате предмету — от буфета до каминной решетки, — описать их путешествие  и рассказать обо всем, что они видели в Лондоне, гости вместе с хозяином вышли  в просторный, прекрасно разбитый сад, который мистер Коллинз обрабатывал  собственными руками. Работа в саду была для него одним из любимых развлечений,  и Элизабет с восхищением наблюдала, как великолепно Шарлотта владеет собой,  рассуждая о пользе физического труда и признаваясь, что она всей душой  поддерживает эту склонность супруга. Проведя гостей по всем продольным и  поперечным дорожкам и не давая им возможности высказать одобрение, которого сам  же добивался, мистер Коллинз обратил их внимание на каждый открывавшийся глазам  вид, сообщая подробности, от которых самая привлекательная картина теряла  всякое очарование. Он мог точно определить, какие поля простираются в каждом  направлении, сколько стволов насчитывается в любой, самой отдаленной купе  деревьев. Но из всех прекрасных видов, которые могли прославить его сад,  графство и даже королевство, ни один не мог сравниться с изумительным видом на  Розингс, открывавшийся почти перед самым его домом в прогалине среди  окаймлявших парк деревьев. Это было в самом деле красивое современное здание,  удачно расположенное на склоне холма.    

Из сада мистер Коллинз хотел было провести гостей по двум  своим пастбищам, но, так как обувь дам не могла уберечь их ноги от еще не  вполне растаявшего снега, с хозяином отправился один сэр Уильям, а Шарлотта  позвала сестру и подругу осматривать дом, радуясь возможности сделать это в  отсутствие мужа. Дом оказался небольшим, но удобным и отлично спланированным.  Все в нем было обставлено и устроено с основательностью и вкусом,  свидетельствовавшими о хозяйственных способностях Шарлотты. Отвлекаясь от  мыслей о мистере Коллинзе, во всем можно было усмотреть дух благополучия. А по  удовлетворенному виду Шарлотты Элизабет заключила, что ее подруга и в самом  деле нередко о нем забывает.    

Элизабет уже было известно, что леди Кэтрин до сих пор не  перебралась из своего поместья в Лондон. Разговор об этом зашел за обедом, и  принимавший участие в беседе мистер Коллинз заметил: