1 2 3 4 
– Я пробовала прочитать «Как дорожит любым деньком…», а  получилось что-то совсем другое, – сказала с тоской Алиса.    

– Читай «Папа Вильям» [34], – предложила  Гусеница.    

Алиса сложила руки и начала:    

     

– Папа Вильям, – сказал  любопытный малыш, —[35]      

Голова твоя белого цвета.      

Между тем ты всегда вверх ногами  стоишь.      

Как ты думаешь, правильно это?      

– В ранней юности, –  старец промолвил в ответ, –      

Я боялся раскинуть мозгами,      

Но, узнав, что мозгов в голове  моей нет,      

Я спокойно стою вверх ногами.      

– Ты старик, – продолжал  любопытный юнец, –      

Этот факт я отметил вначале.      

Почему ж ты так ловко проделал,  отец,      

Троекратное сальто-мортале?      

– В ранней юности, –  сыну ответил старик, –      

Натирался я мазью особой.      

На два шиллинга банка – один  золотник,      

Вот, не купишь ли банку на пробу?      

– Ты немолод, – сказал  любознательный сын, –      

Сотню лет ты без малого прожил.      

Между тем двух гусей за обедом  один      

Ты от клюва до лап уничтожил.      

– В ранней юности мышцы своих  челюстей      

Я развил изучением права,      

И так часто я спорил с женою  своей,      

Что жевать научился на славу!      

– Мой отец, ты простишь ли  меня, несмотря      

На неловкость такого вопроса:      

Как сумел удержать ты живого угря      

В равновесье на кончике носа?      

– Нет, довольно! –  сказал возмущенный отец. –      

Есть границы любому терпенью.      

Если пятый вопрос ты задашь,  наконец,      

Сосчитаешь ступень за ступенью!      

     

     

     

    

     

     

    

     

– Все неверно, – сказала Гусеница.    

– Да, не совсем  верно, – робко согласилась  Алиса. – Некоторые слова не те.    

– Все не так, от самого начала и до самого  конца, – строго проговорила Гусеница.    

Наступило молчание.    

– А какого роста ты хочешь быть? – спросила,  наконец, Гусеница.    

– Ах, все равно, – быстро сказала Алиса. –  Только, знаете, так неприятно все время меняться…    

– Не знаю,  – отрезала Гусеница.    

Алиса молчала: никогда в жизни ей столько не перечили, и она  чувствовала, что теряет терпение.    

– А теперь ты довольна? – спросила Гусеница.    

– Если вы не возражаете, сударыня, – отвечала  Алиса, – мне бы хотелось хоть капельку  подрасти. Три дюйма – такой  ужасный рост!    

– Это прекрасный рост! – сердито закричала  Гусеница и вытянулась во всю длину. (В ней было ровно три дюйма.)    

– Но я к нему не привыкла! – жалобно протянула  бедная Алиса. А про себя подумала: «До чего они тут все обидчивые!»    

– Со временем привыкнешь, – возразила Гусеница,  сунула кальян в рот и выпустила дым в воздух.    

Алиса терпеливо ждала, пока Гусеница не соблаговолит снова  обратить на нее внимание. Минуты через две та вынула кальян изо рта, зевнула –  раз, другой – и потянулась. Потом она сползла с гриба и скрылась в траве,  бросив Алисе на прощанье:    

– Откусишь с одной стороны – подрастешь, с другой –  уменьшишься![36]    

– С одной стороны чего?  – подумала  Алиса. – С другой стороны чего?      

– Гриба, – ответила Гусеница, словно услышав  вопрос, и исчезла из виду.    

С минуту Алиса задумчиво смотрела на гриб, пытаясь  определить, где у него одна сторона, а где – другая; гриб был круглый, и это  совсем сбило ее с толку. Наконец, она решилась: обхватила гриб руками и  отломила с каждой стороны по кусочку.    

– Интересно, какой из них какой? – подумала она и  откусила немножко от того, который держала в правой руке. В ту же минуту она  почувствовала сильный удар снизу в подбородок: он стукнулся о ноги!    

Столь внезапная перемена очень ее напугала; нельзя было  терять ни минуты, ибо она стремительно уменьшалась. Алиса взялась за другой  кусок, но подбородок ее так прочно прижало к ногам, что она никак не могла  открыть рот. Наконец, ей это удалось – и она откусила немного гриба из левой  руки.    

* * * * * * * * * * * * * * * * * *    

* * * * * * * * * * * * * * * * *     

* * * * * * * * * * * * * * * * * *    

– Ну вот, голова, наконец, освободилась! –  радостно воскликнула Алиса. Впрочем, радость ее тут же сменилась тревогой:  куда-то пропали плечи. Она взглянула вниз, но увидела только шею невероятной  длины, которая возвышалась, словно огромный шест, над зеленым морем листвы.    

– Что это за зелень?  – промолвила Алиса. –  И куда девались мои плечи?  Бедные мои ручки, где вы? Почему я вас не  вижу?    

С этими словами она пошевелила руками, но увидеть их все  равно не смогла, только по листве далеко внизу прошел шелест.    

Убедившись, что поднять руки к голове не удастся, Алиса  решила нагнуть к ним  голову и с восторгом убедилась, что шея у нее,  словно змея, гнется в любом направлении. Алиса выгнула шею изящным зигзагом,  готовясь нырнуть в листву (ей уже стало ясно, что это верхушки деревьев, под  которыми она только что стояла), как вдруг послышалось громкое шипение. Она  вздрогнула и отступила. Прямо в лицо ей, яростно бия крыльями, кинулась  горлица,    

– Змея! – кричала Горлица.    

– Никакая я не змея!  – возмутилась  Алиса. – Оставьте меня в покое!    

– А я говорю, змея! – повторила Горлица несколько  сдержаннее.    

И, всхлипнув, прибавила:    

– Я все испробовала – и все без толку. Они не довольны  ничем!    

– Понятия не имею, о чем вы говорите! – сказала  Алиса.    

– Корни деревьев, речные берега, кусты, –  продолжала Горлица, не слушая. – Ох, эти змеи! На них не угодишь!    

Алиса недоумевала все больше и больше. Впрочем, она  понимала, что, пока Горлица не кончит, задавать ей вопросы бессмысленно.    

– Мало того, что я высиживаю птенцов, еще сторожи их  день и ночь от змей! Вот уже три недели, как я глаз не сомкнула ни на минутку!    

– Мне очень жаль, что вас так тревожат, – сказала  Алиса.     

Она начала понимать, в чем дело.    

– И стоило мне устроиться на самом высоком  дереве, – продолжала Горлица все громче и громче и наконец срываясь на  крик, – стоило мне подумать, что я наконец-то от них избавилась, как нет!  Они тут как тут! Лезут на меня прямо с неба! У-у! Змея подколодная!    

– Никакая я не змея!  – сказала Алиса. – Я  просто… просто…    

– Ну, скажи, скажи, кто  ты такая? –  подхватила Горлица. – Сразу видно, хочешь что-то выдумать.    

– Я… я… маленькая девочка, – сказала Алиса не  очень уверенно, вспомнив, сколько раз она менялась за этот день.    

– Ну уж, конечно, – ответила Горлица с величайшим  презрением. – Видала я на своем веку много маленьких девочек, но с такой  шеей – ни одной!  Нет, меня не проведешь! Самая настоящая змея – вот ты  кто! Ты мне еще скажешь, что ни разу не пробовала яиц.    

– Нет, почему же, пробовала,  – отвечала Алиса.  (Она всегда говорила правду.) – Девочки, знаете, тоже едят яйца.    

– Не может быть, – сказала Горлица. – Но,  если это так, тогда они тоже змеи![37]  Больше мне нечего сказать.    

Мысль эта так поразила Алису, что она замолчала. А Горлица  прибавила:    

– Знаю, знаю, ты яйца  ищешь! А девочка ты или  змея – мне это безразлично.    

– Но мне  это совсем не безразлично, –  поспешила возразить Алиса. – И, по правде сказать, яйца я не ищу! А даже  если б и искала, ваши  мне все равно бы не понадобились. Я сырые не  люблю!    

– Ну тогда убирайся! – сказала хмуро Горлица и  снова уселась на свое гнездо.    

Алиса стала спускаться на землю, что оказалось совсем не  просто: шея то и дело запутывалась среди ветвей, так что приходилось  останавливаться и вытаскивать ее оттуда. Немного спустя Алиса вспомнила, что  все еще держит в руках кусочки гриба, и принялась осторожно, понемножку  откусывать сначала от одного, а потом от другого, то вырастая, то уменьшаясь,  пока, наконец, не приняла прежнего своего вида.    

Поначалу это показалось ей очень странным, так как она  успела уже отвыкнуть от собственного роста, но вскоре она освоилась и начала  опять беседовать сама с собой.    

– Ну вот, половина задуманного сделана! Как удивительны  все эти перемены! Не знаешь, что с тобой будет в следующий миг… Ну ничего,  сейчас у меня рост опять прежний. А теперь надо попасть в тот сад. Хотела бы я  знать: как это сделать?  Тут она вышла на полянку, где стоял маленький  домик, не более четырех футов вышиной.    

– Кто бы там ни жил, – подумала Алиса, – в таком   виде мне туда нельзя идти. Перепугаю их до смерти!    

Она принялась за гриб и не подходила к дому до тех пор, пока  не уменьшилась до девяти дюймов.    

 Глава VI ПОРОСЕНОК И ПЕРЕЦ    

     

С минуту она стояла и смотрела в раздумье на дом. Вдруг из  лесу выбежал ливрейный лакей и забарабанил в дверь. (Что это лакей, она решила  по ливрее; если же судить по его внешности, это был просто лещ.) Ему открыл  другой ливрейный лакей с круглой физиономией и выпученными глазами, очень  похожий на лягушонка. Алиса заметила, что у обоих на голове пудреные парики с  длинными локонами. Ей захотелось узнать, что здесь происходит, – она  спряталась за дерево и стала слушать.    

Лакей-Лещ вынул из-под мышки огромное письмо (величиной с  него самого, не меньше) и передал его Лягушонку.    

     

    

     

– Герцогине, – произнес он с необычайной  важностью. – От Королевы. Приглашение на крокет.    

Лягушонок принял письмо и так же важно повторил его слова,  лишь слегка изменив их порядок:    

– От Королевы. Герцогине. Приглашение на крокет.    

Затем они поклонились друг другу так низко, что кудри их  смешались.    

Алису такой смех разобрал, что ей пришлось убежать подальше  в лес, чтобы они не услышали; когда она вернулась и выглянула из-за дерева,  Лакея-Леща уже не было, а Лягушонок сидел возле двери на земле, бессмысленно  уставившись в небо.    

Алиса робко подошла к двери и постучала.    

– Не к чему стучать, – сказал Лакей. – По  двум причинам не к чему. Во-первых, я с той же стороны двери, что и ты. А  во-вторых, они там так шумят, что никто тебя все равно не услышит.    

И правда, в доме стоял страшный шум  – кто-то визжал,  кто-то чихал, а временами слышался оглушительный звон, будто там били посуду.    

– Скажите, пожалуйста, – спросила Алиса, –  как мне попасть в дом?    

– Ты бы еще могла стучать, – продолжал Лягушонок,  не отвечая на вопрос, – если б между нами была дверь. Например, если б ты  была там,  ты бы постучала, и я бы тогда тебя выпустил.    

Все это время он, не отрываясь, смотрел в небо. Это  показалось Алисе чрезвычайно невежливым.    

– Возможно, он в этом не виноват, – подумала  она. – Просто у него глаза почти что  на макушке. Но на вопросы,  конечно, он мог бы и отвечать.    

– Как мне попасть в дом? – повторила она громко.    

– Буду здесь сидеть, – сказал Лягушонок, –  хоть до завтра…    

В эту минуту дверь распахнулась, и в голову Лягушонка  полетело огромное блюдо. Но Лягушонок и глазом не моргнул. Блюдо пролетело  мимо, слегка задев его по носу, и разбилось о дерево у него за спиной.    

– …или до послезавтра, – продолжал он, как ни в  чем не бывало.    

– Как мне попасть в дом? – повторила Алиса громче.    

– А стоит ли туда попадать? – сказал  Лягушонок. – Вот в чем вопрос.    

Может быть, так оно и было, но Алисе это совсем не  понравилось.    

– Как они любят спорить, эти зверюшки! – подумала  она. – С ума сведут своими разговорами!    

Лягушонок, видно, решил, что сейчас самое время повторить  свои замечания с небольшими вариациями.    

– Так и буду здесь сидеть, – сказал он, –  день за днем, месяц за месяцем…    

– Что же мне делать? – спросила Алиса.    

– Что хочешь, – ответил Лягушонок и засвистал.    

– Нечего с ним разговаривать, – с досадой подумала  Алиса. – Он такой глупый!    

Она толкнула дверь и вошла.    

В просторной кухне дым стоял столбом; посредине на  колченогом табурете сидела Герцогиня[38]  и качала младенца; кухарка у печи склонилась над огромным котлом, до краев  наполненным супом.    

     

    

     

– В этом супе слишком много перцу! – подумала  Алиса. Она расчихалась и никак не могла остановиться.    

Во всяком случае в воздухе перцу было слишком много. Даже  Герцогиня время от времени чихала, а младенец чихал и визжал без передышки.  Только кухарка не чихала, да еще – огромный кот, что сидел у печи и улыбался до  ушей.    

– Скажите, пожалуйста, почему ваш кот так  улыбается? – спросила Алиса робко. Она не знала, хорошо ли ей заговорить  первой, но не могла удержаться.    

– Потому, – сказала Герцогиня. – Это  чеширский кот – вот почему![39]  Ах ты поросенок!    

Последние слова она произнесла с такой яростью, что Алиса  прямо подпрыгнула. Но она тут же поняла, что это относится не к ней, а к  младенцу, и с решимостью продолжала:    

– Я и не знала, что чеширские коты всегда улыбаются. По  правде говоря, я вообще не знала, что коты умеют  улыбаться.    

– Умеют, – отвечала Герцогиня. – И почти все  улыбаются.    

– Я ни одного такого кота не видала, – учтиво  заметила Алиса, очень довольная, что беседа идет так хорошо.    

– Ты многого не видала, – отрезала  Герцогиня. – Это уж точно!    

Алисе совсем не понравился ее тон, и она подумала, что лучше  бы перевести разговор на что-нибудь другое. Пока она размышляла, о чем бы ей  еще поговорить, кухарка сняла котел с печи и, не тратя попусту слов, принялась  швырять все, что попадало ей под руку, в Герцогиню и младенца: совок, кочерга,  щипцы для угля полетели им в головы; за ними последовали чашки, тарелки и  блюдца. Но Герцогиня и бровью не повела, хоть кое-что в нее и попало; а  младенец и раньше так заливался, что невозможно было понять, больно ему или  нет.    

– Осторожней, прошу вас,  – закричала Алиса,  подскочив от страха. -    

– Ой, прямо в нос! Бедный носик!    

(В эту минуту прямо мимо младенца пролетело огромное блюдо и  чуть не отхватило ему нос.)    

– Если бы кое-кто не совался в чужие дела, –  хрипло проворчала Герцогиня, – земля бы вертелась быстрее!    

– Ничего хорошего  из этого бы не вышло, –  сказала Алиса, радуясь случаю показать свои знания. – Только представьте  себе, что бы сталось с днем и ночью. Ведь земля совершает оборот за двадцать  четыре часа…    

– Оборот? – повторила Герцогиня задумчиво.     

И, повернувшись к кухарке, прибавила:    

– Возьми-ка ее в оборот! Для начала оттяпай ей голову!    

Алиса с тревогой взглянула на кухарку, но та не обратила на  этот намек никакого внимания и продолжала мешать свой суп.    

– Кажется,  за двадцать четыре, –  продолжала задумчиво Алиса, – а может, за двенадцать?    

– Оставь меня  в покое, – сказала  Герцогиня. – С числами я никогда не ладила!    

Она запела колыбельную и принялась качать младенца, яростно  встряхивая его в конце каждого куплета.    

     

Лупите своего сынка      

За то, что он чихает.      

Он дразнит вас наверняка,      

Нарочно раздражает! [40]    

     

Припев    

(Его подхватили младенец и кухарка)     

     

Гав! Гав! Гав!      

     

Герцогиня запела второй куплет. Она подбрасывала младенца к  потолку и ловила его, а тот так визжал, что Алиса едва разбирала слова.    

     

Сынка любая лупит мать      

За то, что он чихает.      

Он мог бы перец обожать,      

Да только не желает!      

     

Припев     

     

Гав! Гав! Гав!      

     

– Держи! – крикнула вдруг Герцогиня и швырнула  Алисе младенца.    

– Можешь покачать его немного, если это тебе так  нравится. А мне надо пойти и переодеться к крокету у Королевы.    

С этими словами она выбежала из кухни. Кухарка швырнула ей  вдогонку кастрюлю, но промахнулась.    

Алиса чуть-чуть не выронила младенца из рук. Вид у него был  какой-то странный, а руки и ноги торчали в разные стороны, как у морской  звезды. Бедняжка пыхтел, словно паровоз, и весь изгибался, так что Алиса с  трудом удерживала его.    

Наконец, она поняла, как надо с ним обращаться: взяла его  одной рукой за правое ухо, а другой – за левую ногу, скрутила в узел и держала,  не выпуская ни на минуту. Так ей удалось вынести его из дома.    

– Если я не возьму малыша с собой, – подумала  Алиса, – они через денек-другой его прикончат. Оставить его здесь – просто  преступление!    

Последние слова она произнесла вслух, и младенец тихонько  хрюкнул в знак согласия (чихать он уже перестал).    

– Не хрюкай, – сказала Алиса. – Выражай свои  мысли как-нибудь по-другому!    

Младенец снова хрюкнул. Алиса с тревогой взглянула ему в  лицо. Оно показалось ей очень подозрительным: нос такой  вздернутый, что  походил скорее на пятачок, а глаза для младенца слишком маленькие. В целом вид  его Алисе совсем не понравился.    

     

    

     

– Может, он просто всхлипнул, – подумала она и  посмотрела ему в глаза, нет ли там слез.    

Слез не было и в помине.    

– Вот что, мой милый, – сказала Алиса  серьезно, – если ты собираешься превратиться в поросенка, я с тобой больше  знаться не стану. Так что смотри!    

Бедняжка снова всхлипнул (или всхрюкнул – трудно сказать!),  и они продолжали свой путь в молчании.    

Алиса уже начала подумывать о том, что с ним делать, когда  она вернется домой, как вдруг он опять захрюкал, да так громко, что она  перепугалась. Она вгляделась ему в лицо и ясно  увидела: это был самый  настоящий поросенок! Глупо было бы нести его дальше. Алиса пустила его на землю  и очень обрадовалась, увидев, как весело он затрусил прочь.    

– Если бы он немного подрос, – подумала  она, – из него бы вышел весьма неприятный ребенок. A как поросенок он  очень мил!    

И она принялась вспоминать других детей, из которых вышли бы  отличные поросята.    

– Знать бы только, как их превращать, – подумала  она и вздрогнула.     

В нескольких шагах от нее на ветке сидел Чеширский Кот.    

     

    

     

Завидев Алису, Кот только улыбнулся. Вид у него был  добродушный, но когти длинные, а зубов так много, что Алиса сразу поняла, что с  ним шутки плохи.    

– Котик! Чешик! – робко начала Алиса. Она не  знала, понравится ли ему это имя, но он только шире улыбнулся в ответ.    

– Ничего, – подумала Алиса, – кажется,  доволен. Вслух же она спросила:    

– Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? А куда ты  хочешь попасть? – ответил Кот.    

– Мне все равно… – сказала Алиса.    

– Тогда все равно, куда и идти, – заметил Кот.    

– … только бы попасть куда-нибудь,  – пояснила  Алиса.    

– Куда-нибудь ты обязательно попадешь, – сказал  Кот. – Нужно только достаточно долго идти[41].    

С этим нельзя было не согласиться. Алиса решила переменить  тему.    

– А что здесь за люди живут? – спросила она.    

– Вон там,  – сказал Кот и махнул правой  лапой, – живет Болванщик. А там,  – и он махнул левой, –  Мартовский заяц. Все равно, к кому ты пойдешь. Оба не в своем уме[42].    

– На что мне безумцы? – сказала Алиса.    

– Ничего не поделаешь, – возразил Кот. – Все  мы здесь не в своем уме – и ты, и я[43].    

– Откуда вы знаете, что я не в своем уме? –  спросила Алиса.    

– Конечно, не в своем, – ответил Кот. – Иначе  как бы ты здесь оказалась?    

Довод этот, показался Алисе совсем не убедительным, но она  не стала спорить, а только спросила:    

– А откуда вы знаете, что вы не в своем уме?    

– Начнем с того, что пес в своем уме. Согласна?    

– Допустим, – согласилась Алиса.    

– Дальше, – сказал Кот. – Пес ворчит, когда  сердится, а когда доволен, виляет хвостом. Ну, а я ворчу, когда я доволен, и  виляю хвостом, когда сержусь. Следовательно, я не в своем уме.    

– По-моему,  вы не ворчите, а мурлыкаете, –  возразила Алиса. – Во всяком случае, я это так называю.    

     

    

     

– Называй как хочешь, – ответил Кот. – Суть  от этого не меняется. Ты играешь сегодня в крокет у Королевы?    

– Мне бы очень хотелось, – сказала Алиса, –  но меня еще не пригласили.    

– Тогда до вечера, – сказал Кот и исчез.    

Алиса не очень этому удивилась – она уже начала привыкать ко  всяким странностям. Она стояла и смотрела на ветку, где только что сидел Кот,  как вдруг он снова возник на том же месте.    

– Кстати, что сталось с ребенком? – сказал  Кот. – Совсем забыл тебя спросить.    

– Он превратился в поросенка, – отвечала Алиса, и  глазом не моргнув.    

– Я так и думал, – сказал Кот и снова исчез.    

Алиса подождала немного, не появится ли он опять, но он не  появлялся, и она пошла туда, где, по его словам, жил Мартовский Заяц.    

– Шляпных дел мастеров я уже видела, – говорила  она про себя. – Мартовский Заяц, по-моему, куда интереснее. К тому же  сейчас май – возможно, он уже немножко пришел в себя.    

Тут она подняла глаза и снова увидела Кота.    

– Как ты сказала: в поросенка или в гусенка? –  спросил Кот.    

– Я сказала: в поросенка, – ответила Алиса. –  А вы можете исчезать и появляться не так внезапно? А то у меня голова идет  кругом.    

– Хорошо, – сказал Кот и исчез – на этот раз очень  медленно. Первым исчез кончик его хвоста, а последней – улыбка; она долго  парила в воздухе, когда все остальное уже пропало.    

– Д-да! – подумала Алиса. – Видала я котов  без улыбок, но улыбка без кота![44]  Такого я в жизни еще не встречала.    

Пройдя немного дальше, она увидела домик Мартовского Зайца.  Ошибиться было невозможно – на крыше из заячьего меха торчали две трубы,  удивительно похожие на заячьи уши. Дом был такой большой, что Алиса решила  сначала съесть немного гриба, который она держала в левой руке. Подождав, пока  не вырастет до двух футов, она неуверенно двинулась к дому.    

– А вдруг он все-таки буйный? – думала она. –  Пошла бы я лучше к Болванщику!    

 Глава VII БЕЗУМНОЕ ЧАЕПИТИЕ    

     

Около дома под деревом стоял накрытый стол, а за столом пили  чай Мартовский Заяц и Болванщик[45];  между ними крепко спала Мышь-Соня[46].  Болванщик и Заяц облокотились на нее, словно на подушку, и разговаривали через  ее голову:    

– Бедная Соня, – подумала Алиса. – Как ей,  наверно, неудобно! Впрочем, она спит – значит, ей все равно.    

Стол был большой, но чаевники сидели с одного края, на  уголке. Завидев Алису, они закричали:    

– Занято! Занято! Мест нет!    

– Места сколько угодно!  – возмутилась Алиса и  уселась в большое кресло во главе стола.    

     

    

     

– Выпей вина, – бодро предложил Мартовский Заяц.    

Алиса посмотрела на стол, но не увидела ни бутылки, ни  рюмок.    

– Я что-то его не вижу, – сказала она.    

– Еще бы! Его здесь и нет! – отвечал Мартовский  Заяц.    

– Зачем же вы мне его предлагаете? – рассердилась  Алиса. – Это не очень-то вежливо.    

– А зачем ты уселась без приглашения? – ответил  Мартовский Заяц. – Это тоже невежливо!    

– Я не знала, что это стол только для вас,  –  сказала Алиса. – Приборов здесь гораздо больше.    

– Что-то ты слишком обросла! – заговорил вдруг  Болванщик. До сих пор он молчал и только с любопытством разглядывал Алису.    

– Не мешало бы постричься.    

– Научитесь не переходить на личности, – отвечала  Алиса не без строгости. – Это очень грубо.    

Болванщик широко открыл глаза, но не нашелся, что ответить.    

– Чем ворон похож на конторку?[47] – спросил он, наконец.    

– Так-то лучше, – подумала Алиса. – Загадки –  это гораздо веселее…    

– По-моему, это я могу отгадать, – сказала она  вслух.    

– Ты хочешь сказать, что думаешь, будто знаешь ответ на  эту загадку? – спросил Мартовский Заяц.    

– Совершенно верно, – согласилась Алиса.    

– Так бы и сказала, – заметил Мартовский  Заяц. – Нужно всегда говорить то, что думаешь.    

– Я так и делаю, – поспешила объяснить Алиса. –  По крайней мере… По крайней мере я всегда думаю то, что говорю… а это одно и то  же…    

– Совсем не одно и то же, – возразил  Болванщик. – Так ты еще чего доброго скажешь, будто «Я вижу то, что ем» и  «Я ем то, что вижу», – одно и то же!    

– Так ты еще скажешь, будто «Что имею, то люблю» и «Что  люблю, то имею», – одно и то же! – подхватил Мартовский Заяц.    

– Так ты еще скажешь, – проговорила, не открывая  глаз, Соня, – будто «Я дышу, пока сплю» и «Я сплю, пока дышу», – одно  и то же!    

– Для тебя-то это, во всяком случае, одно и то  же! – сказал Болванщик, и на этом разговор оборвался.    

С минуту все сидели молча. Алиса пыталась вспомнить то  немногое, что она знала про воронов и конторки.     

Первым заговорил Болванщик.    

– Какое сегодня число? – спросил он, поворачиваясь  к Алисе и вынимая из кармана часы. Он с тревогой поглядел на них, потряс и  приложил к уху.    

Алиса подумала и ответила:    

– Четвертое.[48]    

– Отстают на два дня, – вздохнул Болванщик.    

– Я же говорил: нельзя их смазывать сливочным  маслом! – прибавил он сердито, поворачиваясь к Мартовскому Зайцу.    

– Масло было самое свежее,  – робко возразил  Заяц.    

– Да, но туда, верно, попали крошки, – проворчал  Болванщик. – Не надо было мазать хлебным ножом.    

Мартовский Заяц взял часы и уныло посмотрел на них, потом  окунул их в чашку с чаем и снова посмотрел.    

– Уверяю тебя, масло было самое свежее, – повторил  он. Видно, больше ничего не мог придумать.    

Алиса с любопытством выглядывала из-за его плеча.    

– Какие смешные часы! – заметила она. – Они  показывают число, а не час![49]    

– А что тут такого? – пробормотал  Болванщик. – Разве твои часы показывают год?    

– Конечно, нет, – отвечала с готовностью  Алиса. – Ведь год тянется очень долго!    

– Ну и у меня  то же самое! – сказал  Болванщик.    

     

    

     

Алиса растерялась. В словах Болванщика как будто не было смысла,  хоть каждое слово в отдельности и было понятно.    

– Я не совсем вас понимаю, – сказала она учтиво.    

– Соня опять спит, – заметил Болванщик и плеснул  ей на нос горячего чаю.    

Соня с досадой помотала головой и, не открывая глаз,  проговорила:    

– Конечно, конечно, я как раз собиралась сказать то же  самое.    

– Отгадала загадку? – спросил Болванщик, снова  поворачиваясь к Алисе.    

– Нет, – ответила Алиса. – Сдаюсь. Какой же  ответ?    

– Понятия не имею, – сказал Болванщик.    

– И я тоже, – подхватил Мартовский Заяц.    

Алиса вздохнула.    

– Если вам нечего делать, – сказала она с  досадой, – придумали бы что-нибудь получше загадок без ответа. А так  только попусту теряете время!    

– Если бы ты знала Время так же хорошо, как я, –  сказал Болванщик, – ты бы этого не сказала[50]. Его  не потеряешь!  Не на такого  напали!    

– Не понимаю, – сказала Алиса.    

– Еще бы! – презрительно встряхнул головой  Болванщик. – Ты с ним небось никогда и не разговаривала!    

– Может, и не разговаривала, – осторожно отвечала  Алиса. – Зато не раз думала о том, как бы убить время!    

– А-а! тогда все понятно, – сказал  Болванщик. – Убить Время! Разве такое ему может понравиться! Если 6 ты с  ним не ссорилась, могла бы просить у него все, что хочешь. Допустим, сейчас  девять часов утра – пора идти на занятия. А ты шепнула ему словечко и –  р-раз! – стрелки побежали вперед! Половина второго – обед!    

(– Вот бы хорошо! – тихонько вздохнул Мартовский Заяц.)    

– Конечно, это было бы прекрасно, – задумчиво  сказала Алиса, – но ведь я не успею проголодаться[51].    

– Сначала, возможно, и нет, – ответил  Болванщик. – Но ведь ты можешь сколько хочешь держать стрелки на половине  второго.    

– Вы так и поступили,  да? – спросила Алиса[52].    

Болванщик мрачно покачал головой.    

– Нет, – ответил он. – Мы с ним поссорились в  марте – как раз перед тем, как этот вот  (он показал ложечкой на  Мартовского Зайца) спятил. Королева давала большой концерт, и я должен был петь  «Филина». Знаешь ты эту песню?    

     

Ты мигаешь, филин мой! [53]    

Я не знаю, что с тобой!      

     

– Что-то такое я слышала, – сказала Алиса.    

– А дальше вот как, – продолжал Болванщик. -    

     

Высоко же ты над нами.      

Как поднос над небесами!      

     

Тут Соня встрепенулась и запела во сне: «Ты мигаешь,  мигаешь, мигаешь…»      

Она никак не могла остановиться. Пришлось Зайцу и Болванщику  ущипнуть ее с двух сторон, чтобы она замолчала.    

– Только я кончил первый куплет, как кто-то сказал:  «Конечно, лучше б он помолчал, но надо же как-то убить время»! Королева как  закричит: «Убить Время! Он хочет убить Время! Рубите ему голову!»    

– Какая жестокость! – воскликнула Алиса.    

– С тех пор, – продолжал грустно Болванщик, –  Время для меня палец о палец не ударит! И на часах все шесть…    

Тут Алису осенило.    

– Поэтому здесь и накрыто к чаю?[54] – спросила она.    

– Да, – отвечал Болванщик со вздохом. – Здесь  всегда пора пить чай. Мы не успеваем даже посуду вымыть!    

– И просто пересаживаетесь, да? – догадалась  Алиса.    

– Совершенно верно, – сказал Болванщик. –  Выпьем чашку и пересядем к следующей.    

– А когда дойдете до конца, тогда что? – рискнула  спросить Алиса.    

– А что если мы переменим тему? – спросил  Мартовский Заяц и широко зевнул. – Надоели мне эти разговоры. Я предлагаю:  пусть барышня расскажет нам сказку.    

– Боюсь, что я ничего не знаю, – испугалась Алиса.    

– Тогда пусть рассказывает Соня, – закричали  Болванщик и Заяц. – Соня, проснись!    

Соня медленно открыла глаза.    

– Я и не думала спать, – прошептала она  хрипло. – Я слышала все, что вы говорили.    

– Рассказывай сказку! – потребовал Мартовский  Заяц.    

– Да, пожалуйста, расскажите, – подхватила Алиса.    

– И поторапливайся, – прибавил Болванщик. – А  то опять заснешь!    

– Жили-были три сестрички, – быстро начала  Соня. – Звали их Элси, Лэси и Тилли[55],  а жили они на дне колодца…    

– А что они ели? – спросила Алиса. Ее всегда  интересовало, что люди едят и пьют.    

– Кисель, – отвечала, немного подумав, Соня.    

– Все время один кисель? Это невозможно, – мягко  возразила Алиса. – Они бы тогда заболели.    

– Они и заболели, – сказала Соня. – И очень  серьезно.      

Алиса пыталась понять, как это можно всю жизнь есть один  кисель, но это было так странно и удивительно, что она только спросила:    

– А почему они жили на дне колодца?    

– Выпей еще чаю, – сказал Мартовский Заяц,  наклоняясь к Алисе.    

– Еще? – переспросила Алиса с обидой. – Я  пока ничего не пила.    

– Больше чаю она не желает, – произнес Мартовский  Заяц в пространство.    

– Ты, верно, хочешь сказать, что меньше  чаю она  не желает: гораздо легче  выпить больше, а не меньше, чем ничего, –  сказал Болванщик.    

– Вашего  мнения никто не спрашивал, –  сказала Алиса.    

– А теперь кто переходит на личности? – спросил  Болванщик с торжеством.    

Алиса не знала, что на это ответить. Она налила себе чаю и  намазала хлеб маслом, а потом повернулась к Соне и повторила свой вопрос:    

– Так почему же они жили на дне колодца? Соня опять  задумалась и, наконец, сказала:    

– Потому что в колодце был кисель.    

– Таких колодцев не бывает, – возмущенно закричала  Алиса. Но Болванщик и Мартовский Заяц на нее зашикали, а Соня угрюмо  пробормотала:    

– Если ты не умеешь себя вести, досказывай сама!    

– Простите, – покорно сказала Алиса. –  Пожалуйста, продолжайте, я больше не буду перебивать. Может, где-нибудь и есть один   такой колодец.    

– Тоже сказала – «один»! – фыркнула Соня.    

Впрочем, она согласилась продолжать рассказ.    

– И надо вам сказать, что эти три сестрички жили  припиваючи…    

– Припеваючи? – переспросила Алиса. – А что  они пели?    

– Не пели, а пили,  – ответила Соня. –  Кисель, конечно.    

– Мне нужна чистая чашка, – перебил ее  Болванщик. – Давайте подвинемся.    

И он пересел на соседний стул. Соня села на его место,  Мартовский Заяц – на место Сони, а Алиса, скрепя сердце, – на место Зайца.  Выиграл при этом один Болванщик; Алиса, напротив, сильно проиграла, потому что  Мартовский Заяц только что опрокинул себе в тарелку молочник.    

Алисе не хотелось опять обижать Соню, и она осторожно  спросила:    

– Я не понимаю… Как же они там жили?    

– Чего там не понимать, – сказал Болванщик. –  Живут же рыбы в воде. А эти сестрички жили в киселе! Поняла, глупышка?    

– Но почему? – спросила Алиса Соню, сделав вид,  что не слышала последнего замечания Болванщика.    

– Потому что они были кисельные  барышни.    

Этот ответ так смутил бедную Алису, что она замолчала.    

– Так они и жили, – продолжала Соня сонным  голосом, зевая и протирая глаза, – как рыбы в киселе. А еще они рисовали…  всякую всячину… все, что начинается на M [56].    

– Почему на M?  – спросила Алиса.    

– А почему бы и нет? – спросил Мартовский Заяц.    

Алиса промолчала.    

– Мне бы тоже хотелось порисовать, – сказала она,  наконец. – У колодца.    

– Порисовать и уколоться?  – переспросил Заяц.    

Соня меж тем закрыла глаза и задремала. Но тут Болванщик ее  ущипнул, она взвизгнула и проснулась.    

– …начинается на M,  – продолжала она. –  Они рисовали мышеловки, месяц, математику, множество… Ты когда-нибудь видела,  как рисуют множество?    

– Множество чего? – спросила Алиса.    

– Ничего, – отвечала Соня. – Просто  множество!    

– Не знаю, – начала Алиса, – может…    

– А не знаешь – молчи, – оборвал ее Болванщик.    

Такой грубости Алиса стерпеть не могла: она молча встала и  пошла прочь. Соня тут же заснула, а Заяц и Болванщик не обратили на Алисин уход  никакого внимания, хоть она и обернулась раза два, надеясь, что они одумаются и  позовут ее обратно.    

Оглянувшись в последний раз, она увидела, что они засовывают  Соню в чайник.    

     

    

     

– Больше я туда ни за что не пойду! – твердила про  себя Алиса, пробираясь по лесу. – В жизни не видала такого глупого  чаепития!    

Тут она заметила в одном дереве дверцу.    

– Как странно! – подумала Алиса. – Впрочем,  сегодня все странно. Войду-ка я в эту дверцу.    

Так она и сделала.    

И снова она оказалась в длинном зале возле стеклянного  столика.    

– Ну теперь-то я буду умнее, – сказала она про  себя, взяла ключик и прежде всего отперла дверцу, ведущую в сад. А потом вынула  кусочки гриба, которые лежали у нее в кармане, и ела, пока не стала с фут  ростом. Тогда она пробралась по узкому коридорчику и наконец  –  очутилась в чудесном саду среди ярких цветов и прохладных фонтанов.    

 Глава VIII КОРОЛЕВСКИЙ КРОКЕТ    

     

У входа в сад рос большой розовый куст – розы на нем были  белые, но возле стояли три садовника и усердно красили их в красный цвет. Алиса  удивилась и подошла поближе, чтобы узнать, что там происходит. Подходя, она  услышала, как один из садовников сказал другому:    

– Поосторожней, Пятерка! Опять ты меня забрызгал!    

– Я не виноват, – отвечал Пятерка хмуро. –  Это Семерка толкнул меня под локоть!    

     

    

     

Семерка посмотрел на него и сказал:    

– Правильно, Пятерка! Всегда сваливай на другого!    

– Ты  бы лучше помалкивал, – сказал  Пятерка. – Вчера я своими ушами слышал, как Королева сказала, что тебе  давно пора отрубить голову!    

– За что? – спросил первый садовник.    

– Тебя,  Двойка, это не касается! – отрезал  Семерка.    

– Нет, касается,  – возразил Пятерка. – И я  ему скажу, за что. За то, что он принес кухарке луковки тюльпанов вместо лука!    

Семерка швырнул кисть.    

– Ну, знаете, такой несправедливости… – начал он, но  тут взгляд его упал на Алису, и он умолк. Двое других оглянулись, и все трое  склонились в низком поклоне.    

– Скажите, пожалуйста, – робко спросила  Алиса, – зачем вы красите эти розы?    

Пятерка с Семеркой ничего не сказали, но посмотрели на  Двойку; тот оглянулся и тихо сказал:    

– Понимаете, барышня, нужно было посадить красные   розы, а мы, дураки, посадили белые. Если Королева узнает, нам, знаете ли,  отрубят головы. Так что, барышня, понимаете, мы тут стараемся, пока она не  пришла…    

В эту минуту Пятерка (он все это время вглядывался в сад)  крикнул:    

– Королева!    

Садовники пали ниц. Послышались шаги. Алиса обернулась – ей  не терпелось увидеть Королеву.    

Впереди выступали десять солдат с пиками в руках; они были  очень похожи на садовников – такие же плоские и четырехугольные, с руками и  ногами по углам. За ними шагали десять придворных; их одежды были расшиты  крестами, а шли они по двое, как солдаты. За придворными бежали королевские  дети, на одеждах которых красовались вышитые червонным золотом сердечки; их  было тоже десять; милые крошки держались за руки и весело подпрыгивали на ходу.  За ними шествовали гости, все больше Короли и Королевы. Был там и Белый Кролик;  он что-то быстро и нервно говорил и всем улыбался. Он прошел мимо Алисы и не  заметил ее. За гостями шел Червонный Валет, на алой подушке он нес корону. А  замыкали это великолепное шествие ЧЕРВОННЫЕ КОРОЛЬ И КОРОЛЕВА.    

Алиса заколебалась: может, и ей надо пасть ниц при виде  столь блистательного шествия? Однако никаких правил на этот счет она не  помнила.    

– И вообще, к чему устраивать шествия, если все будут  падать ниц? Никто тогда ничего не увидит…    

И она осталась стоять.    

Когда шествие поравнялось с Алисой, все остановились и  уставились на нее, а Королева сурово спросила:    

– Это еще кто?    

Она обращалась к Валету, но тот лишь улыбнулся и поклонился  в ответ.    

– Глупец! – бросила Королева, раздраженно мотнув  головой. Потом она обернулась к Алисе и спросила:    

– Как тебя зовут, дитя?    

– Меня зовут Алисой, с позволения Вашего  Величества, – ответила Алиса учтиво.    

Про себя же она добавила:    

– Да это всего-навсего колода карт! Чего же мне их  бояться?    

– А это  кто такие? – спросила  Королева, – указывая на повалившихся вокруг куста садовников. Они лежали  лицом вниз, а так как рубашки у всех в колоде были одинаковые, она не могла  разобрать, садовники это, или придворные, или, может, собственные ее дети.    

– Откуда мне знать, – ответила Алиса, удивляясь  своей смелости. – Меня  это не касается.    

Королева побагровела от ярости и, сверкнув, словно дикий  зверь, на нее глазами, завопила во весь голос[57]:    

– Отрубить ей голову! Отрубить…    

     

    

     

– Чепуха! – сказала Алиса очень громко и  решительно.    

Королева умолкла.    

А Король положил ей руку на плечо и робко произнес:    

– Одумайся, дружок! Она ведь совсем ребенок!    

Королева сердито отвернулась от него и приказала Валету:    

– Переверни их!    

Валет осторожно перевернул садовников носком сапога.    

– Встать! – крикнула Королева громким  пронзительным голосом. Садовники вскочили и принялись кланяться Королеве,  Королю, королевским детям и всем остальным.    

– Сию же минуту перестаньте! – завопила  Королева. – У меня от ваших поклонов голова закружилась!    

И, взглянув на куст роз, она прибавила:    

– А что это вы тут делали?      

– С позволения Вашего Величества, – смиренно начал  Двойка, опускаясь на одно колено, – мы хотели…    

– Все ясно!  – произнесла Королева, которая тем  временем внимательно разглядывала розы. – Отрубить им головы!    

И шествие двинулось дальше. Только три солдата задержались,  чтобы привести приговор в исполнение. Несчастные садовники бросились к Алисе за  помощью.    

– Не бойтесь, – сказала Алиса. – Я вас в  обиду не дам.    

И она сунула их в цветочный горшок, который стоял  поблизости. Солдаты походили вокруг, поискали и зашагали прочь.    

– Ну что, отрубили им головы? – крикнула Королева.    

– Пропали их головы, Ваше Величество, – гаркнули  солдаты.    

– Отлично! – завопила Королева. – Сыграем в  крокет?    

Солдаты молча взглянули на Алису: видно, Королева обращалась  к ней.    

– Сыграем! – крикнула Алиса.    

– Пошли! – взревела Королева.    

И Алиса вошла в толпу гостей, с недоумением спрашивая себя,  что же будет дальше.    

– Какая… какая прекрасная сегодня погода, не правда ли? –  робко произнес кто-то. Она подняла глаза и увидела, что рядом идет Белый Кролик  и беспокойно на нее поглядывает.    

– Да, погода чудесная, – согласилась Алиса. –  А где же Герцогиня?    

– Ш-ш-ш, – зашипел Кролик, тревожно оглядываясь.  Он поднялся на цыпочки и шепнул ей прямо в ухо:    

– Ее приговорили к казни.    

– За что? – спросила Алиса.    

– Ты, кажется, сказала: «Как жаль»? – спросил  Кролик.    

– И не думала, – отвечала Алиса. – Совсем мне  ее не жаль! Я сказала: «За что?».    

– Она надавала Королеве пощечин, – проговорил  Кролик. Алиса радостно фыркнула.    

– Тише! – испугался Кролик. – Вдруг Королева  услышит! Понимаешь, Герцогиня опоздала, а Королева говорит…    

– Все по местам! – закричала Королева громовым  голосом.    

И все побежали, натыкаясь друг на друга, падая и вскакивая.  Однако через минуту все уже стояли на своих местах. Игра началась.    

Алиса подумала, что в жизни не видала такой странной  площадки для игры в крокет[58]:  сплошные рытвины и борозды. Шарами служили ежи, молотками – фламинго, а  воротцами – солдаты. Они делали мостик – да так и стояли, пока шла игра.    

     

    

     

Поначалу Алиса никак не могла справиться со своим фламинго:  только сунет его вниз головой под мышку, отведет ему ноги назад, нацелится и  соберется ударить им по ежу, как он изогнет  шею и поглядит  ей  прямо в глаза, да так удивленно, что она начинает смеяться; а когда ей удастся  снова опустить его вниз головой, глядь! – ежа уже нет, он развернулся и  тихонько трусит себе прочь. К тому же все ежи у нее попадали в рытвины, а  солдаты-воротца разгибались и уходили на другой конец площадки. Словом, Алиса  скоро решила, что это очень трудная игра.    

Игроки били все сразу, не дожидаясь своей очереди, и все  время ссорились и дрались из-за ежей; в скором времени Королева пришла в  бешенство, топала ногами и то и дело кричала:    

– Отрубить ей голову! Голову ему долой!    

Алиса забеспокоилась; правда, у нее с Королевой пока еще не  было ни из-за чего спора, но он мог возникнуть в любую минуту.    

– Что со мной тогда будет? – думала Алиса. –  Здесь так любят рубить головы. Странно, что кто-то еще вообще уцелел!    

Она огляделась и принялась думать о том, как бы незаметно  улизнуть, как вдруг над головой у нее появилось что-то непонятное. Сначала  Алиса никак не могла понять, что же это такое, но через минуту сообразила, что  в воздухе одиноко парит улыбка.    

– Это Чеширский Кот, – сказала она про  себя. – Вот хорошо! Будет с кем поговорить, по крайней мере!    

– Ну как дела? – спросил Кот, как только рот его  обозначился в воздухе.    

Алиса подождала, пока не появятся глаза, и кивнула.    

– Отвечать сейчас все равно бесполезно, – подумала  она. – Подожду, пока появятся уши – или хотя бы одно!    

Через минуту показалась уже вся голова; Алиса поставила  фламинго на землю и начала свой рассказ, радуясь, что у нее есть собеседник.  Кот, очевидно, решил, что головы вполне достаточно, и дальше возникать не стал.    

– По-моему, они играют совсем не так, – говорила  Алиса. – Справедливости никакой, и все так кричат, что собственного голоса  не слышно. Правил нет, а если есть, то никто их не соблюдает. Вы себе не  представляете, как трудно играть, когда все живое. Например, воротца, через  которые мне надо сейчас проходить, пошли гулять на ту сторону площадки! Я бы  отогнала сейчас ежа Королевы – да только он убежал, едва завидел моего!    

– А как тебе нравится Королева? – спросил Кот  тихо.    

– Совсем не нравится, – отвечала Алиса. – Она  так…    

В эту минуту она заметила, что Королева стоит у нее за  спиной и подслушивает.    

– …так хорошо играет, – быстро сказала  Алиса, – что хоть сразу сдавайся.    

Королева улыбнулась и отошла.    

– С кем это ты разговариваешь? – спросил Король,  подходя к Алисе и с любопытством глядя на парящую голову.    

– Это мой друг, Чеширский Кот, – отвечала  Алиса. – Разрешите представить…    

– Он мне совсем не нравится, – заметил  Король. – Впрочем, пусть поцелует мне руку, если хочет.    

– Особого желания не имею, – сказал Кот.