1 2 
Будучи ничем, являя собой внутреннюю пустыню, человек надеется найти воду в другом человеке. Пустой, бедный, несчастный, неполноценный, не вызывающий никакого интереса, не имеющий значения человек предполагает обогатиться благодаря другому. В любви другого он надеется забыть себя; в красоте другого он надеется приобрести красоту для себя. При помощи семьи, нации, любовницы, при помощи какого-то фантастического верования он рассчитывает покрыть эту пустыню цветами. И высочайшим возлюбленным оказывается Бог. Таким образом, человек повсюду закидывает свои крючки. В этом процессе существует боль и неуверенность, а пустыня кажется даже более бесплодной, чем раньше. Конечно, ее бесплодие не уменьшается и не возрастает; она остается той же, что и была; дело только в том, что человек старается не глядеть на нее, спасаясь от такого зрелища в какой-нибудь форме привязанности с ее болью; а затем он бежит от этой боли к отсутствию привязанности. Но сам он остается столь же пустым и бесплодным, что и раньше. Поэтому вместо того, чтобы спасаться бегством при помощи привязанности или ее отсутствия, разве мы не можем осознать этот факт, эту глобальную внутреннюю нищету и несостоятельность, эту мрачную, пустую изолированность? Только это и имеет значение, а не привязанность или ее отсутствие. Способны ли вы смотреть на данный факт без всякого чувства осуждения или оценки? Когда вы делаете это, смотрите ли вы на него, как наблюдатель, который гладит на наблюдаемое явление? Или при этом наблюдателя нет?
   
Посетитель: Что вы понимаете под наблюдателем?
   
Кришнамурти: Смотрите ли вы на факт из некоторого центра со всеми его выводами о том, что ему нравится, а что не нравится, с его мнениями, суждениями, желанием быть свободным от этой пустоты и так далее – смотрите ли вы на это бесплодие глазами умозаключения – или вы смотрите глазами, которые вполне свободны? Когда вы смотрите на факт совершенно свободными глазами, тогда наблюдателя нет. А если его нет, существует ли тогда такой объект наблюдения, как одиночество, пустота, несчастье?
   
Посетитель: Вы хотите сказать, что это дерево, на которое я смотрю, не существует, если я гляжу на него без выводов, без центра, который является наблюдателем?
   
Кришнамурти: Конечно, дерево существует.
   
Посетитель: Почему же одиночество исчезает, когда я смотрю на него без наблюдателя, а дерево не исчезает?
   
Кришнамурти: Потому что дерево не создано центром, умом нашего «я». А эту пустоту, эту изоляцию создал ум, принадлежащий «я», создал ее во всей своей эгоцентрической деятельности. И вот когда смотрит ум без центра, эгоцентрическая деятельность приходит к концу. Поэтому не существует и одиночества. Тогда ум функционирует в свободе. Когда мы смотрим на всю структуру привязанности в ее целостности, смотрим на движение удовольствия и страдания, мы видим, как ум, принадлежащий «я», строит свою собственную пустыню и собственные средства спасения. Когда ум, принадлежащий «я», спокоен, тогда нет никакой пустыни – и нет нужды в спасении.
  
  
   
    
Глава XXI. ВЕРА
   
   
Посетитель: Я один из людей, действительно верящих в Бога. В Индии я был последователем одного из великих святых нашего времени, который произвел там большие политические перемены, потому что верил в Бога. В Индии вся страна пульсирует вместе с ударами сердца Божьего. Я слышал, как в беседе вы возражали против веры, так что, вероятно, вы не верите в Бога. Но вы – религиозный человек, и потому внутри вас должно существовать своеобразное чувство Высочайшего. Я побывал во всей Индии и во многих частях Европы, посещал монастыри, храмы, мечети; и повсюду я находил эту очень сильную, повелительную веру в Бога, который, как надеется человек, формирует его жизнь. И вот, поскольку вы не верите в Бога, хотя и являетесь религиозным человеком, уточните ваше отношение к данному вопросу. Почему вы не верите? Атеист ли вы? Как вам известно, в индуизме вы можете быть атеистом или теистом и все-таки продолжать оставаться индиуистом. Конечно, у христиан дело обстоит иначе: если вы не верите в Бога, вам нельзя быть христианином. Но это не относится к моему вопросу. Дето в том, что я пришел сюда попросить вас объяснить свою позицию и продемонстрировать ее обоснованность. Люди следуют за вами, и потому вы несете некоторую ответственность, в силу чего я и призываю вас дать такое разъяснение.
   
Кришнамурти: Давайте прежде всего внесем ясность в этот последний пункт. Я меня нет последователей, и я не несу никакой ответственности ни перед вами, ни перед людьми, которые слушают мои беседы. Точно так же я – не индуист, не последователь какой-либо веры, так как не принадлежу ни к одной религиозной или иной группе. Каждый должен быть своим собственным светом. Поэтому не существует никаких учителей, никаких учеников. Необходимо ясно понять это с самого начала; в противном случае человек попадает под влияние, становится рабом пропаганды и увещеваний. Поэтому все, что говорится сейчас, – это не догма, не кредо, не убеждения. Или мы встречаемся друг с другом в понимании, или нет. И вот вы чрезвычайно подчеркнуто заявили, что верите в Бога; вероятно, вы хотите при помощи этой веры переживать нечто такое, что можно было бы назвать божественным присутствием. Вера включает в себя многое. Существует вера в факты, которых вы могли не видеть, но которые вы в состоянии проверить, например, существование Нью-Йорка или Эйфелевой башни. Затем вы можете верить, что ваша жена сохраняет преданность вам, хотя в действительности это вам неизвестно: возможно, она неверна вам в мыслях, однако вы убеждены в ее преданности потому, что на деле никогда не видите, чтобы она ходила с кем-то другим; она, вероятно, обманывала вас в повседневных мыслях, как и вы, несомненно, делали то же самое. Вы, очевидно, верите в перевоплощения, хотя нет никаких достоверных доказательств такого явления. Однако разве эта вера оказывает какое-то действенное влияние на вашу жизнь? Все христиане верят, что они должны проявлять любовь, но они ее не проявляют, а подобно прочим людям совершают физические или психологические убийства. Есть и такие люди, которые верят в Бога и убивают ради этой веры; существуют люди, которые готовятся к войне, заявляя, что делают это потому, что хотят мира, и так далее. Поэтому необходимо задать себе следующий вопрос: почему нужно вообще во что-то верить? – хотя сам этот вопрос не отрицает существования необыкновенной тайны жизни. Но вера — это одно, а «то, что есть» – другое. Вера есть слово, мысль, а не вещь, – не более чем ваше имя по-настоящему представляет вас.
   
Благодаря переживанию вы надеетесь прикоснуться к истине вашей веры, доказать ее для себя. Но сама эта вера обусловливает ваши переживания. Выходит так, что не переживание выступает, как доказательство веры, а скорее вера порождает переживание. Ваша вера в Бога даст вам переживание того, что вы называете Богом. Вы всегда будете ощущать и то, во что верите, и нечто иное. И этот факт делает ваши переживания недействительными. Христианин увидит дев, ангелов и Христа, а индуист – сходные божества в их экстравагантной множественности. То же самое справедливо для мусульманина, иудея, коммуниста. Вера обусловливает свои собственные предполагаемые доказательства. То, что важно, – это не во что вы верите, а лишь то, почему вы вообще верите. Почему вы верите? И какая разница для того, что действительно существует, верите ли вы в одно или в другое? Факты не подвержены влиянию веры или неверия. Итак, нужно задать вопрос: почему человек вообще во что-то верит, какова основа веры? Является ли этой основой страх? Или неустойчивость жизни? Боязнь неизвестного, отсутствие прочности в этом вечно меняющемся мире? Или ненадежность взаимоотношений; или дело в том, что, столкнувшись лицом к лицу с необъятностью жизни и не понимая ее, человек прячется в убежище веры? Поэтому разрешите вас спросить: если бы вы не чувствовали никакого страха, разве вы имели бы какую-нибудь веру?
   
Посетитель: Я совсем не уверен в том, что испытываю страх; но я люблю Бога, и как раз эта любовь заставляет меня верить в него.
   
Кришнамурти: Вы хотите сказать, что лишены страха? И потому знаете, что такое любовь?
   
Посетитель: На место страха я поставил любовь, и потому для меня не существует страха, так что моя вера не основана на боязни.
   
Кришнамурти: Можете ли вы заменить страх любовью? Разве это не является актом мысли, которая ощущает боязнь и потому прикрывает ее словом «любовь» или «вера»? Вы прикрыли страх словом и цепляетесь за это слово в надежде рассеять свои опасения.
   
Посетитель: То, что вы говорите, чрезвычайно меня беспокоит. Я не вполне уверен, что хочу продолжать этот разговор, потому что моя любовь и моя вера давали мне поддержку, помогали вести правильную жизнь. Это исследование моей веры вызывает ощущение беспорядка, и, откровенно говоря, я его боюсь.
   
Кришнамурти: Значит, страх действительно существует, и вы сами начинаете открывать это для себя. Это вас беспокоит. Вера приходит из страха и является самой разрушительной силой. Необходимо быть свободным как от страха, так и от веры. Вера разделяет людей, делает их суровыми, заставляет ненавидеть друг друга, культивировать войну. Неохотно, косвенным образом вы допускаете, что страх порождает веру. Для того, чтобы прямо встретиться с фактом страха, необходима свобода от веры. Вера, как и любой другой идеал, представляет собой бегство от «того, что есть». А когда страха нет, тогда ум находится в совершенно ином измерении. И только тогда вы можете задавать вопрос о том, есть Бог или нет. Ум, окутанный страхом или верой, неспособен к какому бы то ни было пониманию, к постижению того, что такое истина. Подобный ум живет в иллюзии и, очевидно, не в состоянии прийти к тому, что является высочайшим. Высочайшее не имеет ничего общего ни с вашей, ни с чьей-либо еще верой, с мнением или умозаключением.
   
Не зная, вы верите; однако знать – это не знать. Знание заключено в пределах крошечного поля времени; и ум, который говорит: «Я знаю», – связан временем, а поэтому для него невозможно понять то, что есть. В конце концов, когда вы говорите: «Я знаю свою жену, я знаю своего друга», – вы знаете только их образы или воспоминания о них, а это есть прошлое. Таким образом, вы в действительности никогда не можете знать кого-нибудь или что-нибудь. Вы не в состоянии знать нечто живое, вы можете знать только мертвое. И когда вы увидите это, вы более не станете думать о взаимоотношениях в терминах знания. Поэтому человек никогда не может сказать: «Бога нет» или «Я знаю Бога». Оба утверждения представляют собой кощунство. Для понимания того, что есть, необходима свобода не только от известного, но также и от страха перед известным, равно как и от боязни неизвестного.
   
Посетитель: Вы говорите о понимании того, что «есть», и, однако, отрицаете ценность познания. Что же такое это понимание, если оно не является познанием?
   
Кришнамурти: Эти два явления совершенно различны. Познание всегда относится к прошлому и потому привязывает вас к прошлому. В отличие от познания, понимание не есть умозаключение, не есть накопление. Если вы слушали, вы поняли. Понимание – это внимание. Когда вы полностью внимательны, вы понимаете. Следовательно, понимание страха есть конец страха. Поэтому ваша вера более не может быть преобладающим фактором: преобладающим фактором является понимание страха. Когда нет страха, тогда есть свобода. И лишь тогда человек способен найти то, что истинно. Когда то, что «есть», не искажено страхом, тогда оно является истинным. Это не слова. Вы не можете измерять истину словами. Любовь – не слово, не вера; она не является чем-то таким, что вы могли бы захватить и сказать: «Это мое». Без любви, без красоты то, что вы называете Богом, – совсем ничто!
  
  
   
    
Глава XXII. СНОВИДЕНИЯ
   
   
Посетитель: Профессиональные специалисты говорили мне, что сновидения представляют собой такие же жизненные функции, как мышление и дневная деятельность, что если бы я не видел снов, моя повседневная жизнь оказалась бы под сильнейшим стрессом и напряжением. Они настоятельно уверяют – здесь я пользуюсь не их жаргоном, а собственными словами, – что во время некоторых периодов сна движения век указывают на освежающие сновидения, и эти последние приносят мозгу некоторую ясность. Мне хотелось бы знать, не может ли то спокойствие ума, о котором вы часто говорили, принести более значительную гармонию жизни, нежели равновесие, которое создается шаблонами сновидений. Я хотел бы также спросить, почему язык сновидений является языком символов.
   
Кришнамурти: Сам звуковой язык есть символ, и мы приучены к символам; мы видим дерево сквозь образ, который является символом дерева, мы видим соседа сквозь тот его образ, который у нас имеется. По всей вероятности, одна из труднейших для человека вещей – смотреть на нечто прямо, не через образы, мнения, умозаключения, которые все представляют собой символы. Символы играют значительную роль также и в сновидениях; в этом существует большой обман и большая опасность. Нам не всегда ясно значение сновидения, хотя мы понимаем, что оно символично и стараемся его расшифровать. Когда мы видим что-нибудь, мы говорим об этом так непосредственно, что не обращаем внимания на тот факт, что слова также являются символами. Разве все это не служит указанием на особое обстоятельство: в технике у нас имеется прямое общение, а во взаимоотношениях людей и в понимании оно бывает редко? Вы не нуждаетесь в символах, когда кто-то вас ударил; здесь происходит непосредственное общение. Обратите внимание на весьма интересный пункт: без слова, без символа ум отказывается прямо видеть вещи, осознавать себя. Вы говорите: «Голубое небо»; затем слушающий вас человек расшифровывает эти слова в соответствии со своим собственным понятием голубизны и передает его обратно вам уже в своем шифре. Таким образом, мы живем в символах, и сновидения являются частью этого процесса символизации. Мы неспособны к прямому и немедленному восприятию без символов, без слов, без предвзятых мнений, без выводов. Причина этого также вполне очевидна: тут перед нами часть эгоцентрической деятельности с ее защитными средствами, сопротивлением, бегством, страхами. Существует зашифрованное реагирование в деятельности мозга, и сновидения естественно должны быть символическими, потому что в часы бодрствования мы неспособны к прямой реакции или прямому восприятию.
   
Посетитель: Мне кажется, что тогда это особая функция, свойственная мозгу.
   
Кришнамурти: «Свойственная» означает нечто постоянное, неизбежное, длительное. Но, несомненно, любое психологическое состояние можно изменить. Свойством мозга является только его глубокая и постоянная потребность в физической безопасности организма. Символы же — это изобретение мозга для охраны психики; таков весь процесс мышления. «Я» – это тоже символ, а не действительность. Создав этот символ «я», мысль отождествляет себя с его выводом, с формулой, а затем защищает ее; и отсюда появляются все несчастья, все печали.
   
Посетитель: Тогда как же мне обойти его?
   
Кришнамурти: Когда вы спрашиваете, как его обойти, вы все еще держитесь за символ «я», который является фиктивным; вы становитесь чем-то отдельным от того, что видите, и таким образом возникает двойственность.
   
Посетитель: Разрешите мне прийти еще раз в другой день и продолжить этот разговор.
   
Посетитель: Вы были так добры, что разрешили мне прийти еще раз; и мне хотелось бы продолжить разговор с того пункта, на котором мы расстались. Мы беседовали о символах в сновидениях, и вы указали на то, что мы живем символами, расшифровывая их таким образом, чтобы они доставляли нам удовлетворение. Мы поступаем так не только в сновидениях, но и в повседневной жизни; это наше обычное поведение. Большая часть наших действие основана на толковании символов или образцов, которые мы имеем. Странно, но после того, как мы говорили с вами, мои сны приняли особое направление. У меня появились весьма беспокойные сновидения, и прямо во сне происходит толкование сновидений по мере их развертывания. Процесс шел одновременно: сновидение объяснялось тем, кто его видит; раньше со мной никогда не случалось ничего подобного.
   
Кришнамурти: В часы бодрствования всегда существует наблюдатель, который отличается от того, что он наблюдает; существует тот, кто действует, отличающийся от своего действия, точно так же существует и спящий, который является отделенным от своего сновидения. Он думает, что отделен от самого себя – и потому нуждается в истолковании сновидений. Но разве сновидения представляют собой что-то отдельное от того, кто их видит, разве есть какая-либо необходимость в их толковании? Когда наблюдатель один с наблюдаемым, какая нужда в том, чтобы объяснять, судить, оценивать? Эта нужда мозга могла бы существовать лишь в том случае, если бы наблюдатель отличался от наблюдаемого явления. Понять это очень важно. Мы отделили наблюдаемое явление от наблюдателя, и отсюда возникает не только проблема толкования, но также конфликт и множество связанных с ним сложностей. Такое разделение есть иллюзия. Разделение между группами, расами, национальностями фиктивное. Мы – человеческие существа, и мы не разделяемся по именам, по ярлыкам. Когда же ярлыки приобретают наибольшую важность, тогда наступает разделение, тогда начинаются войны и все прочие формы борьбы.
   
Посетитель: Как же в таком случае мне понять содержание сновидения? Оно должно иметь какое-то значение: разве я случайно вижу во сне какое-то отдельное событие или какого-то человека?
   
Кришнамурти: В действительности нам нужно взглянуть на это совершенно по-иному. Существует ли нечто такое, что надобно понимать? Когда наблюдатель полагает, что он отличается от наблюдаемой вещи, имеет место попытка понять ее, как нечто внешнее по отношению к нему. Тот же самый процесс продолжается и внутри: опять существует наблюдатель, желающий понять то, что он наблюдает; а то, что он наблюдает, – это он сам. Но когда наблюдатель и есть то, что он наблюдает, тогда нет никакого вопроса о понимании; существует только наблюдение. Вы говорите, что в сновидении есть что-то такое, что нужно понять, иначе не было бы и сновидения; вы говорите, что сон – это намек на нечто нерешенное, на то, что требует понимания. Вы пользуетесь словом «понять», и в нем самом есть двойственность. Вы полагаете, что существует «я» и какая-то вещь, которую надо понять, в то время как на самом деле эти две сущности представляют собой одно и то же. Поэтому ваши поиски смысла сновидений являются действием конфликта.
   
Посетитель: Итак, вы говорите, что сновидение – это выражение какого-то процесса внутри ума?
   
Кришнамурти: Очевидно, это так.
   
Посетитель: Не пойму, как возможно подходить к сновидению таким образом, как вы это описываете. Если оно не имеет смысла, зачем оно существует?
   
Кришнамурти: «Я» видит сон; и тот, кто видит сон, хочет усмотреть особое значение того сна, который он же выдумал или спроецировал; поэтому оба они представляют собой сны, оба нереальны. Эта нереальность стала реальностью для спящего, для наблюдателя, который думает о себе, как об отдельном существе. Из такой отдельности и возникает вся проблема толкования сновидений; она есть следствие разделения между действующим лицом и действием.
   
Посетитель: Я запутываюсь все больше и больше, поэтому нельзя ли нам еще раз рассмотреть весь вопрос по-другому? Я могу видеть, что сновидение есть продукт моего ума и не является отдельным от него; но сновидения как будто приходят из таких уровней ума, которые не исследованы; поэтому они кажутся глубинными намеками на нечто, живущее внутри ума.
   
Кришнамурти: Ваш отдельный ум – не единственный, в котором есть нечто скрытое. Ваш ум – ум человека; и ваше сознание представляет собой сознание человека в целом. Но когда вы обособляете его, как ваш ум, вы ограничиваете его деятельность; и вследствие этого ограничения возникают сновидения. В часы бодрствования наблюдайте без наблюдателя, который есть выражение ограниченности. Любое разделение есть ограничение. Разделив себя на «меня» и «не-меня», «я», наблюдатель, тот, кто видит сны, имеет множество проблем, и среди них существует проблема сновидений и их толкования. Во всяком случае, вы поймете значение или ценность какого-то сна лишь с ограничениями, потому что сам наблюдатель всегда ограничен. Тот, кто видит сны, увековечивает собственные ограничения, поэтому сновидения всегда бывают выражением чего-то неполного; они никогда не выражают полноту.
   
Посетитель: С Луны доставляют частицы лунного грунта, чтобы понять состав Луны. Точно так же мы пытаемся понять человеческое мышление, добывая его частицы из снов и исследуя то, что они выражают.
   
Кришнамурти: Выражения ума суть его отрывки. Каждый отрывок выражает себя по-своему и противоречит другим отрывкам. Одно сновидение может противоречить другому, как и одно действие – другому действию, одно желание – другому желанию. Ум живет в этой путанице. Одна часть ума говорит, что ей необходимо понять другую его часть, например, сновидение, действие или желание. Поэтому каждый отрывок имеет собственного наблюдателя, собственную деятельность; а затем некий верховный наблюдатель пытается привести их все в гармонию. Но и сам он является частью ума. Как раз эти противоречия и разделения и порождают сны.
   
Поэтому настоящий вопрос заключается не в том, как истолковать или понять какой-то отдельный сон; подлинная проблема – такое восприятие, в целостности которого содержится все это многообразие обрывков. Тогда вы видите себя, как целое, а не как его обрывок.
   
Посетитель: Итак, сэр, вы говорите, что нужно в течение дня осознавать все движения жизни, а не просто свою семейную или деловую жизнь или любой другой ее индивидуальный аспект?
   
Кришнамурти: Сознание есть целое человечество; оно не принадлежит отдельному человеку. Когда существует сознание одного отдельного человека, существует и сложная проблема разорванности, противоречий и борьбы. Когда налицо осознание целостного движения жизни внутри человека в часы его бодрствования, зачем тогда вообще нужны сновидения? Это тотальное осознание, это внимание кладет конец разорванности и разделению. Когда нет никакого конфликта, ум не имеет нужды в снах.
   
Посетитель: Несомненно, это открывает для меня дверь, сквозь которую я вижу многие вещи.
  
  
   
    
Глава XXIII. ТРАДИЦИИ
   
   
Посетитель: Можно ли быть по-настоящему свободным от традиции? Можно ли вообще быть свободным от чего-нибудь? Или это просто значит обойти вопрос, отказаться от его рассмотрения? Вы много говорите о прошлом и его обусловленности – но могу ли я быть действительно свободным от всех этих глубинных основ моей жизни? Или я способен только видоизменять такие основы в соответствии с различными внешними требованиями и вызовами, приспосабливаться к ним, а не стать свободным от них? Мне кажется, что это одна из самых важных вещей, и мне хотелось бы ее понять, потому что я всегда чувствую, что несу с собой какую-то ношу, тяжесть прошлого. Мне хотелось бы сбросить ее – уйти от нее прочь и никогда к ней не возвращаться. Возможно ли это?
   
Кришнамурти: Не означает ли традиция, что мы переносим прошлое в настоящее? Прошлое – не только наш особый набор унаследованных элементов, но также тяжесть всей коллективной мысли какой-то отдельной группы людей, живших в особой культуре и традиции. Человек несет с собой накопленный опыт и знания расы и рода. Все это и есть прошлое, – перенос известного в неизвестное, в настоящее, которое формирует будущее. Разве уроки всей истории не являются формой традиции? Вы спрашиваете, можно ли быть свободным от всего этого. Прежде всего, почему человеку хочется быть свободным, почему он хочет сбросить с себя это бремя? Почему?
   
Посетитель: Я думаю, что это очень просто. Я не желаю быть прошлым, мне хочется быть самим собой, очиститься от всей этой традиции, так чтобы я мог быть новым человеческим существом. Я полагаю, что внутри большинства из нас имеется это чувство – желание родиться заново.
   
Кришнамурти: Вам невозможно стать новым лишь в силу одного этого желания или при помощи борьбы. Вы должны не только понять прошлое, но также и выяснить, кто вы такой. Разве вы сами не есть это прошлое? Разве вы не являетесь продолжением того, что было, прошлым, которое лишь видоизменилось под действием настоящего?
   
Посетитель: Таковы мои действия и мысли, – но не мое существование.
   
Кришнамурти: Можете ли вы разделить эти два элемента – действие с мыслью и существование? Разве мысль, действие, существование, жизнь и взаимоотношения – все не являются одним и тем же? Такая разорванность на «меня» и «не-меня» есть часть традиции.
   
Посетитель: Вы хотите сказать, что когда я не думаю, когда не действует прошлое, я оказываюсь вычеркнутым из существования, что тогда меня нет?
   
Кришнамурти: Давайте не будем задавать слишком много вопросов, а рассмотрим то, с чего начали беседу. Можно ли быть свободным от прошлого, от коллективного, расового, человеческого, животного? Вы и есть все это прошлое, вы неотделимы от него. И вот вы спрашиваете, можно ли вам отодвинуть все это в сторону и заново родиться. «Вы» есть это; и когда вы желаете вновь родиться, как новое существо, которое вы себе представляете, есть проекция старого, прикрытая словом «новый». Но вы под этим словом остаетесь прошлым. Поэтому вопрос в том, можно ли отбросить прошлое, – или видоизмененная форма традиции будет продолжаться вечно, меняясь, накопляя, отбрасывая, но всегда оставаясь прошлым в разнообразных сочетаниях? Прошлое – это причина, а настоящее – следствие; и сегодняшний день, который представляет собой следствие вчерашнего дня, становится причиной завтрашнего. Такая цепь есть путь мысли, потому что мысль есть прошлое. Вы спрашиваете, можно ли остановить движение вчерашнего дня в сегодняшний. Можно ли взглянуть на прошлое, проверить его – или это совсем неосуществимо? Для того, чтобы посмотреть на прошлое, наблюдатель должен находиться вне его, – а этого не бывает. И вот здесь возникает другой вопрос: если сам наблюдатель есть прошлое, как тогда изолировать это прошлое для наблюдения?
   
Посетитель: Я могу смотреть на нечто объективно...
   
Кришнамурти: Но вот вы, наблюдатель, представляете собой прошлое, которое пытается смотреть на себя. Вы в состоянии объективизировать себя только как образ, который сами построили в течение многих лет во всех формах взаимоотношений. Следовательно, «вы», которое так объективизируется, есть воспоминание и воображение, есть прошлое. Вы пытаетесь смотреть на себя так, как если бы вы были существом, отличным от того, кто смотрит; но вы есть прошлое с его старыми суждениями, оценками и так далее. Действие прошлого глядит на воспоминание о прошлом. Поэтому здесь никогда не будет избавления от прошлого. Непрерывное рассматривание прошлого увековечивает прошлое; это есть само действие прошлого, подлинная суть традиции.
   
Посетитель: Тогда какое же действие возможно? Если я представляю собой прошлое – и я способен видеть, что это так, – тогда все, что я буду делать с целью соскоблить прошлое только усилит его. Таким образом, я остаюсь беспомощным! Что могу я сделать? Я не в состоянии молиться, потому что изобретение Бога есть опять-таки прошлое. Я не могу смотреть на кого-то другого, потому что этот другой также будет созданием моего отчаяния. Я не в силах убежать от этого положения, ибо в конце бегства я все еще остаюсь там, с моим прошлым. Я не могу отождествить себя с каким-либо образом, который не явился бы созданием моего прошлого, потому что и этот образ тоже есть моя собственная проекция. Видя все это, я действительно остаюсь беспомощным, погруженным в отчаяние.
   
Кришнамурти: Почему вы называете это состояние беспомощностью и отчаяньем? Не переводите ли вы то, что видите, как прошлое, в эмоциональную тревогу, потому что не можете добиться некоторого результата? Поступая таким образом, вы снова заставляете прошлое действовать. Так вот, можете ли вы смотреть на все это движение прошлого со всеми его традициями, не желая освободиться от него, не желая изменить его, модифицировать, не желая убежать от него, – можете ли вы просто наблюдать его без какой бы то ни было реакции?
   
Посетитель: Но ведь вы уже говорили в течение всей этой беседы: как могу я наблюдать прошлое, если я и есть это прошлое? Я совсем неспособен смотреть на него.
   
Кришнамурти: Можете ли вы посмотреть на себя, который есть прошлое, без всякого движения мысли, которая тоже есть прошлое? Если вы в состоянии посмотреть без мысли, без оценки, без приязни или неприязни, без осуждения, тогда существует особое зрение – зрение глазами, которые не затронуты прошлым. Это значит смотреть в безмолвии, смотреть без шума мысли. В этом безмолвии нет ни наблюдателя, ни вещи, на которую смотрит он, как прошлое.
   
Посетитель: Итак, вы говорите, что когда вы смотрите без оценки или суждения, прошлое исчезает? Но оно не исчезло – продолжают существовать тысячи мыслей и действий, множество всякой мелочи; они буйствовали лишь секунду назад. Я смотрю на них, и они все еще там. Как можете вы говорить, что прошлое исчезло? Оно, вероятно, только на мгновенье прекратило свое действие.
   
Кришнамурти: Когда ум безмолвен, это безмолвие есть новое измерение; и если существует какая-то навязчивая мелочность, она будет мгновенно растворена, потому что теперь ум обладает иным качеством энергии, и эта энергия – не та, которая порождена прошлым. Это и важно – иметь такую энергию, которая рассеивает перенос прошлого. Перенос прошлого есть энергия другого рода. Безмолвие сметает эту другую энергию; большее поглощает меньшее и остается нетронутым, как море, которое принимает в себя грязную реку и остается чистым. Именно это и важно. И только такая энергия в состоянии стереть прошлое. Есть или безмолвие, или шум прошлого. В этом безмолвии шум прекращается, а новое есть безмолвие. Это не вы сделались новым. Это безмолвие безгранично, а прошлое ограничено. Обусловленность прошлого разбивается в полноте безмолвия.
  
  
   
    
Глава XXIV. ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ
   
   
Посетитель: Вы много говорили об обусловленности; вы сказали, что нужно освободиться от этих оков, иначе мы навсегда останемся в заточении. Утверждение подобного рода кажется столь жестоким и неприемлемым! Мы в большинстве своем очень глубоко обусловлены; и вот, услышав такое утверждение, мы поднимаем руки и убегаем от столь экстравагантного выражения. Но я отношусь к вам серьезно: ведь, в конце концов, вы более или менее отдали свою жизнь этим проблемам, причем они не являются для вас просто хобби; здесь подлинно серьезное дело. Поэтому я желал бы обсудить с вами данный вопрос и увидеть, в какой мере человек способен освободить себя от обусловленности. Действительно ли это возможно, а если да, то что это значит? Могу ли я, человек, живший в мире привычек, традиций и подчинения ортодоксальным понятиям во множестве случаев, – могу ли я на самом деле отбросить эту обусловленность с ее глубокими корнями? Что в точности вы понимаете под обусловленностью, а также и под свободой от обусловленности?
   
Кришнамурти: Давайте сначала рассмотрим первый вопрос. Мы обусловлены в физической, нервной, душевной сфере; мы обусловлены климатом, в котором живем, пищей, которой питаемся, культурой, среди которой выросли и продолжаем жить, всем своим социальным, религиозным и экономическим окружением, образованием и воспитанием, влиянием семьи и ее давлением на нас. Все это факторы, создающие нашу обусловленность. Наши сознательные и бессознательные реакции на все вызовы окружения, интеллектуальные, эмоциональные, внешние и внутренние, — все они представляют собой действие обусловленности. Мы обусловлены также языком; все мышление есть действие, реакция обусловленности.
   
Зная свою обусловленность, мы изобретаем некую божественную силу – и благочестиво надеемся, что она выведет нас из этого механического состояния. Мы устанавливаем без доказательств ее существование вне или внутри нас, – как атмана, души, Царства Небесного, находящегося внутри нас, и кто знает чего еще! Мы отчаянно цепляемся за эти верования, не видя, что сами они представляют собой часть того именно обусловливающего фактора, который они, как это предполагается, разрушают или искупают. Таким образом, не будучи способны самостоятельно освободиться от обусловленности, существующей в этом мире, даже не видя того, что обусловленность является проблемой, мы полагаем, что свобода находится на небесах, в мокша, в нирване. Видно, как в христианском мифе о первородном грехе и во всей восточной доктрине сансары ощущается, хотя довольно смутно, этот фактор обусловленности. Если бы он был ясно виден, такие доктрины и мифы, естественно, не возникли бы. В настоящее время и психологи стараются разрешить эту проблему и, занимаясь ею, еще больше нас обусловливают. Итак, нас обусловливают религиозные специалисты, нас обусловливает общественный строй, семья, которая есть часть этого строя. Все это – прошлое, которое составляет как поверхностные, так и скрытые слои ума. Между прочим, интересно отметить, что так называемый индивид вообще не существует, потому что его ум заимствован из общего резервуара обусловленности, которую он разделяет со всеми другими индивидами; так что различие между обществом и индивидом ложно: существует только обусловленность. Эта обусловленность есть действие во всех взаимоотношениях – с вещами, с людьми, с идеями.
   
Посетитель: Тогда что мне делать, чтобы от всего этого освободиться? Жить в таком механическом состоянии – значит совсем не жить; однако все действия, все волевые усилия, все суждения обусловлены, так что, по всей вероятности, я не в состоянии повлиять на обусловленность чем бы то ни было, ибо все оказывается обусловленным! Я связан по рукам и ногам.
   
Кришнамурти: Сам фактор обусловленности в прошлом, настоящем и будущем – это «я», которое мыслит в понятиях времени, «я», которое совершает усилия; и вот теперь оно совершает усилия в потребности быть свободным; таким образом, коренной причиной всякой обусловленности является мысль, которая и есть «я». «Я» – это самая сущность прошлого, «я» – это время, «я» – это печаль; и это «я» старается освободиться от самого себя; «я» делает усилия, борется, чтобы достигать, отрицать, становиться. Такая борьба за то, чтобы стать чем-то, есть время, в котором заключено смятение, жадное стремление к большему и лучшему. «Я» ищет безопасности и, не найдя ее, переносит свои поиски на небеса; то же самое «я», которое отождествляет себя с чем-то более великим, в чем оно надеется утратить себя, будь то нация, идеал, какое-то божество, – это «я» и есть фактор обусловленности.
   
Посетитель: Вы все отняли у меня! Что же я такое без этого «я»?
   
Кришнамурти: Если нет «я», вы не обусловлены; это значит, что вы – ничто.
   
Посетитель: А может ли «я» прийти к концу без усилий со стороны самого этого «я»?
   
Кришнамурти: Усилие стать чем-то есть реакция, действие обусловленности.
   
Посетитель: Как же может остановиться действие «я»?
   
Кришнамурти: Оно может прекратиться, если вы увидите всю эту вещь, весь этот процесс. Если вы увидите его в действии, то есть во взаимоотношениях, в самом видении будет и конец «я». Такое видение – это не только действие, которое не обусловлено, это также воздействие на обусловленность.
   
Посетитель: Вы хотите сказать, что мозг, который представляет собой результат огромной эволюции с ее бесконечной обусловленностью, в состоянии освободить себя?
   
Кришнамурти: Мозг есть результат времени; он обусловлен с целью обеспечить собственную физическую сохранность; но когда он старается предохранить себя психологически, тогда возникает «я», и начинаются все наши несчастья. Именно это усилие предохранять себя психологически есть утверждение «я». Мозг способен учиться приобретать техническое знание; но когда он приобретает знание психологически, тогда это знание утверждает себя во взаимоотношениях, как «я» с его опытом, волей и насилием. Именно это приносит разделение, конфликт и печаль во взаимоотношения.
   
Посетитель: Может ли этот мозг находиться в покое и работать только тогда, когда ему нужно выполнять техническую работу, – работать лишь в том случае, когда в действии требуется знание, например, когда мы изучаем иностранный язык, управляем автомобилем или строим дом?
   
Кришнамурти: Здесь есть опасность: мы разделяем мозг на психологический и технический. Это снова становится противоречием, обусловленностью, теорией. Подлинный вопрос таков: способен ли мозг во всей своей целостности быть тихим, спокойным и действенно реагировать только тогда, когда это необходимо в жизни или в технике? Таким образом, мы не заняты только психологией или техникой; мы спрашиваем, в состоянии ли весь этот ум быть полностью спокойным и функционировать лишь в случае нужды. Мы говорим, что это возможно; и тут заключено понимание того, что такое медитация.
   
Посетитель: Если можно, я хотел бы продолжить наш разговор с того пункта, на котором мы вчера расстались. Вы, вероятно, помните, что я задал два вопроса: я спросил, что такое обусловленность и что такое свобода от обусловленности; вы сказали, что нам нужно сначала рассмотреть первый вопрос; а потом у нас не оказалось времени чтобы заняться вторым вопросом. И вот сегодня мне хочется спросить, каким бывает состояние ума, который свободен от всякой обусловленности. После вчерашней беседы с вами мне стало очень ясно, как глубоко и сильно я обусловлен; и я увидел – по крайней мере, я полагаю, что увидел, – некоторое отверстие, какую-то трещину в этой структуре обусловленности. Мы поговорили с другом и, рассмотрев некоторые фактические примеры обусловленности, я с большой ясностью увидел, насколько глубоким и вредоносным является ее влияние на действие человека. Как вы сказали в самом конце, медитация есть опустошение ума от всякой обусловленности, так что в нем нет никаких искажений, никаких иллюзий. Как может ум быть свободен от всех искажений и иллюзий? И что такое иллюзия?
   
Кришнамурти: Так легко обманывать себя, так легко убедить себя в чем угодно! Чувство, что мы должны быть чем-то, есть начало обмана, и конечно, это идеалистическое отношение ведет к различным формам лицемерия. Что создает иллюзию? Ну, один из факторов – это постоянное сравнение того, что есть, с тем, что должно или могло бы быть; это – сопоставление хорошего и плохого; это мысль, которая старается улучшить себя; это воспоминание об удовольствии, которое старается получить еще большее удовольствие; это желание большего, неудовлетворенность, которая заставляет человека что-то принимать или во что-то верить. И все это неизбежно должно привести ко всяким формам обмана и иллюзии. Именно желание и страх, надежда и отчаяние проецируют некую конечную цель, которую необходимо пережить на опыте. Поэтому-то подобное переживание не имеет реальности. По такому образцу следует весь так называемый религиозный опыт. Само желание просветления должно также породить подчинение авторитету; а последнее как раз противоположно просветлению. Желание, неудовлетворенность, страх, удовольствие, стремление к большему, стремление измениться – все это есть измерение, все это – путь иллюзии.
   
Посетитель: Действительно ли вы лишены каких бы то ни было иллюзий по отношению ко всему?
   
Кришнамурти: Я не занимаюсь постоянным измерением себя и других. Эта свобода от измерения приходит тогда, когда вы по-настоящему живете с тем, что есть, не желая ни менять его, ни судить о нем в понятиях хорошего или плохого. Жить с чем-то не означает принимать это: оно здесь независимо то того, принимаете его вы или нет. Жить с чем-то также не означает отождествлять себя с этим.
   
Посетитель: Нельзя ли нам вернуться к вопросу о том, что представляет собой эта свобода, в которой человек действительно нуждается? Такое желание свободы выражено в каждом человеке, иногда глупейшим образом; но, я думаю, можно утверждать, что в человеческом сердце всегда имеется это глубокое стремление к свободе, которое никогда не осуществляется; есть эта непрестанная борьба за то, чтобы стать свободным. Я знаю, что я не свободен; я захвачен множеством потребностей. Как же мне освободиться, и что это значит – быть по-настоящему, действительно свободным?
   
Кришнамурти: Может быть, нам окажет помощь в понимании этого вопроса следующее: такая свобода есть тотальное отрицание. Отрицать все – мы считаем такой подход положительным. Отрицать общественную мораль в целом; отрицать всякое внутреннее признание авторитета; отрицать все высказывания и умозаключения относительно реальности; отрицать все традиции, все учение, все знание, за исключением технического; отрицать весь опыт; отрицать все побуждения, которые являются ростками сохранившихся в памяти или забытых удовольствий; отрицать все достижения; отрицать все обязательства поступать особым образом; отрицать все идеи, все принципы, все теории. Подобное отрицание представляет собой в высшей степени положительное действие; поэтому оно и есть свобода.
   
Посетитель: Если я буду соскабливать все это по кусочкам, такое занятие продлится целую вечность, и само оно станет моими оковами. Не может ли все это увянуть в одно мгновение? Могу ли я отрицать все человеческие заблуждения, все ценности, надежды и стандарты немедленно? Действительно ли это возможно? Разве для этого не требуется огромная способность, которой я лишен, чтобы увидеть все это в одной вспышке – и оставить открытым для действия света, для действия того разума, о котором вы говорили? Я сомневаюсь, сэр, в том, что вы сами знаете, что это влечет за собой. Требовать от меня, обыкновенного человека с обычным образованием и воспитанием, чтобы я погрузился в нечто такое, что кажется похожим на невероятное небытие... Разве я способен это сделать? Я даже не знаю, что это такое – совершить скачок в небытие! Это все равно, что просить меня в одно мгновение сделаться самым красивым, невинным и привлекательным человеком. Понимаете, сейчас я по-настоящему боюсь, не так, как я боялся раньше; ибо теперь я стою перед чем-то необыкновенным. Я знаю, что оно является истинным, и все же меня сковывает моя крайняя неспособность иметь с ним дело. Я вижу красоту этого состояния – быть действительно, полностью ничем, но...
   
Кришнамурти: Знаете, только когда внутри человека существует пустота, не пустота мелкого ума, а пустота, которая приходит с тотальным отрицанием того, чем он был, должен быть и будет, – только в этой пустоте существует творчество; только в этой пустоте может иметь место нечто новое. Страх есть мысль о неведомом, так что вы на самом деле боитесь покинуть известное: свои обычные привязанности, удовольствия, приятные воспоминания, удовлетворение, непрерывность и безопасность, которые дают комфорт. Мысль сравнивает все это с тем, что считает пустотой. Эта воображаемая картина пустоты есть страх, следовательно, страх есть мысль. Вернемся к нашему допросу: способен ли ум отрицать все, что он узнал, отрицать целиком содержание своего сознательного и бессознательного «я»? Можете ли вы полностью отрицать самого себя? Если нет, тогда нет и свободы. Свобода не есть свобода от чего-то, ибо это лишь реакция; свобода приходит в тотальном отрицании.
   
Посетитель: Но какая мне польза от этой свободы? Разве вы не просите меня, чтобы я умер?
   
Кришнамурти: Конечно! Я удивляюсь, как это вы употребляете слово «польза», когда спрашиваете, какая польза от этой свободы. Польза в понятиях чего? Известного? Свобода есть абсолютное благо, и его действие есть красота повседневной жизни. Только в одной этой свободе и существует жизнь, а без нее как возможна любовь? Все существует и пребывает в этой свободе. Она повсюду – и нигде. Она не имеет границ. Можете ли вы сейчас умереть для всего и не ждать для смерти завтрашнего дня? Такая свобода – это вечность, экстаз и любовь.
  
  
   
    
Глава XXV. СЧАСТЬЕ
   
   
Посетитель: Что такое счастье? Я всегда старался найти его, но на моем пути оно как-то не попадалось. Я вижу, как люди наслаждаются собой самыми различными способами, и многое из того, что они делают, кажется таким незрелым и ребяческим. Я полагаю, что по-своему они счастливы; но мне хотелось бы счастья другого рода. У меня бывали редкие внутренние намеки на возможность его достижения, однако оно всегда как-нибудь ускользало от меня. Мне хочется узнать, что могу я сделать, чтобы по-настоящему почувствовать себя вполне счастливым.
   
Кришнамурти: Вы думаете, что счастье является самоцелью? Или оно приходит как следствие разумного образа жизни.
   
Посетитель: Я думаю, что оно представляет собой самоцель, потому что когда есть счастье, все, что вы делаете, будет гармоничным; тогда ваши поступки совершаются без усилий, легко, без всякого трения. Я уверен: что бы вы ни сделали, исходя из этого счастья, все будет правильным.
   
Кришнамурти: А так ли это? Разве счастье – это самоцель? Вот и добродетель не является самоцелью; а если она такова, она становится весьма мелочным занятием. Можете ли вы искать счастье? Если вы его ищете, вы, вероятно, найдете какое-то его подобие во всевозможных развлечениях и потворстве своим желаниям. Это удовольствие. А каковы взаимоотношения между удовольствием и счастьем?
   
Посетитель: Я никогда не задавал себе этого вопроса.
   
Кришнамурти: Удовольствие, которого мы добиваемся, ошибочно называют счастьем; но разве вы можете добиваться счастья, как вы добиваетесь удовольствия? Несомненно, нам необходимо установить полную ясность относительно того, является ли удовольствие счастьем. Удовольствие – это чувство приятного, удовлетворение, потворство желаниям, развлечение, возбуждение. Большинство из нас думает, что удовольствие и есть счастье, и мы принимаем величайшее удовольствие за величайшее счастье. Является ли счастье противоположностью несчастья? Стараетесь ли вы стать счастливым потому, что вы несчастны и не удовлетворены? Имеет ли вообще счастье свою противоположность? Имеет ли свою противоположность любовь? Не является ли ваш вопрос о счастье следствием того, что вы несчастны?
   
Посетитель: Я несчастлив, подобно всему остальному миру; и мне естественно не хочется быть несчастным; это-то и побуждает меня искать счастья.
   
Кришнамурти: Итак, для вас счастье – это противоположность несчастья. Если бы вы были счастливы, вы не искали бы счастья. Поэтому важно не само счастье, а вопрос о том, может ли несчастье прийти к концу. Разве не в этом заключается подлинная проблема? Вы спрашиваете о счастье потому, что вы несчастливы, и вы задаете этот вопрос, не выяснив, действительно ли счастье – это противоположность несчастья.
   
Посетитель: Если вы так ставите вопрос, я принимаю эту постановку. Итак, моя забота – как быть свободным от того состояния горечи, в котором я нахожусь.
   
Кришнамурти: Что же более важно: понимать несчастье или добиваться счастья? Если вы добиваетесь счастья, оно становится средством спасения от несчастья; и потому несчастье всегда останется с вами, может быть, прикрытое, упрятанное, – но всегда там, внутри, подобно глубокому гнойнику. И вот теперь – каким будет ваш вопрос?
   
Посетитель: Сейчас мой вопрос – о том, почему я несчастлив. Вы весьма точно указали мне на мое действительное состояние вместо того, чтобы дать ответ, которого я хочу; так что теперь я оказался перед другим вопросом: как мне избавиться от несчастья, в котором я нахожусь?
   
Кришнамурти: Разве какая-нибудь внешняя сила в состоянии вам помочь избавиться от вашего естественного несчастья, будь этой силой Бог, учитель, наркотик или спаситель? Не лучше ли обладать разумом, чтобы понять природу несчастья и немедленно принять против него меры?
   
Посетитель: Я пришел к вам, думая, что вы сможете оказать мне помощь, так что вы в состоянии назвать себя внешней силой. Мне нужна помощь, и мне все равно, кто ее даст.
   
Кришнамурти: В принятии или оказании помощи заключено несколько вещей. Если вы принимаете ее слепо, вы можете быть пойманы в ловушку того или иного авторитета, а это влечет за собой разные прочие проблемы, такие как повиновение и страх. Поэтому если вы начинаете с желания получить помощь, вы не только ее не получите, — ибо никто никоим образом не сможет вам помочь, – но вдобавок столкнетесь с целой серией новых проблем; вы погрузитесь в трясину еще глубже, чем прежде.
   
Посетитель: Я думаю, что понимаю это, и я согласен с вами. Раньше я ни разу не продумал всего достаточно ясно. Как же мне в таком случае можно развить разум, чтобы самостоятельно и немедленно справиться с несчастьем? Обладай я таким разумом, меня, конечно, не было бы сейчас здесь, я не просил бы вас о помощи. Так вот теперь мой вопрос: как могу я приобрести этот разум, чтобы разрешить проблему несчастья и благодаря этому добиться счастья?
   
Кришнамурти: Вы говорите, что разум отделен от своего действия. Действие этого разума есть способность видеть и понимать самую проблему. Оба они не отдельны, не следуют друг за другом; вы не приобретаете сначала разум, чтобы затем употребить его для решения проблемы подобно инструменту. Такова одна из болезней нашего мышления: мы считаем, что сначала нужно иметь способность, а затем пользоваться ею, сначала иметь идею или принцип, а потом применять его. Само по себе это и есть отсутствие разума, откуда и проистекают проблемы. Это разорванность. Мы живем в такой разорванности, а потому говорим о счастье и несчастье, ненависти и любви и тому подобном.
   
Посетитель: Возможно, это неотъемлемое свойство структуры языка.
   
Кришнамурти: Возможно; но не будем здесь слишком суетиться по этому поводу и отклоняться от вопроса. Мы говорим, что разум и действие этого разума, то есть видение проблемы несчастья, представляют собой нераздельное единство. Мы говорим также, что разум неотделим от окончания несчастья или обретения счастья.
   
Посетитель: Как же мне получить этот разум?
   
Кришнамурти: Поняли вы  то, что мы говорили?
   
Посетитель: Да.
   
Кришнамурти: Но если вы это поняли, вы увидели, что такая способность видеть и есть разум. Единственное, что вы способны сделать – это видеть; вы не в состоянии культивировать разум, чтобы видеть. Видение – это не культивирование разума. Видение важнее разума, важнее счастья или несчастья. Мы видим или не видим; только это и существует. Все остальное – счастье, несчастье, разум — все это просто слова.
   
Посетитель: Тогда что же это такое – видеть?
   
Кришнамурти: Видеть – значит понимать, как мысль создает противоположности. Создаваемое мыслью нереально. Видеть – значит понимать природу мысли, памяти, конфликта, идей; видеть все это как тотальный процесс, значит понимать. Это и есть разум; видеть тотально есть разум. Видеть фрагментарно значит не иметь разума.
   
Посетитель: Я немного сбит с толку. Я думаю, что понимаю, но это довольно тонкий вопрос, и мне нужно идти медленно. То, что вы говорите, – это видеть и слушать с полнотой. Вы говорите, что такое внимание есть разум, и что он должен быть немедленным. Можно видеть только сейчас. Я сомневаюсь, действительно ли я сейчас вижу. Или мне нужно пойти домой и обдумывать сказанное вами, надеясь увидеть позднее?
   
Кришнамурти: Значит, вы никогда не увидите; думая о сказанном, вы никогда ничего не увидите, потому что мышление препятствует способности увидеть. Мы оба поняли, что значит видеть. Это видение не есть некоторая сущность, некоторая абстракция или идея. Вы не можете видеть, если видеть нечего. Но вот сейчас вы имеете проблему несчастья. Поймите ее вполне, включая ваше желание быть счастливым и то, как мысль создает противоположности. Заметьте это стремление к счастью, поиски помощи, чтобы получить счастье. Обратите внимание на разочарование, надежду, страх. Необходимо увидеть все это полностью, как целое, не в отдельности. Вам нужно увидеть все это сейчас. Отдайте этому все ваше внимание.
   
Посетитель: Я все еще в затруднении. Не знаю, схватил ли я сущность, главный пункт. Я хочу закрыть глаза и погрузиться в себя, чтобы увидеть, действительно ли я понял. Если да, тогда я разрешил эту проблему!
  
  
   
    
Глава XXVI. УЧЕНЬЕ
   
   
Посетитель: Вы часто говорили об ученье. Но я не вполне понимаю, что вы под этим подразумеваете. Нас заставляют учиться в школе и в университете; многому учит нас и жизнь – приспосабливаться к окружению, к соседям, к жене или к мужу, к детям. Нас, кажется, учит почти все; но я не уверен, что когда вы говорите об ученье, вы имеете в виду именно это, потому что вы как будто отрицаете роль опыта, как учителя. Но если вы отрицаете опыт, не отрицаете ли вы все ученье? В конце концов, мы научаемся всему, что знаем благодаря опыту – это имеет место как в технике, так и в повседневной жизни человека. Но вот нельзя ли нам глубже рассмотреть этот вопрос?
   
Кришнамурти: Ученье благодаря опыту – это одно; это накопление обусловленности; а ученье в продолжение всего времени, не только изучение объективных предметов, но также изучение самого себя – нечто совсем другое. Существует накопление, которое приносит с собой обусловленность, – мы знаем этот вид ученья, – и существует ученье, о котором говорю я. Это ученье представляет собой наблюдение; нужно наблюдать без накопления, наблюдать в свободе. Такое наблюдение не направляется из прошлого. Давайте выясним, что представляют собой оба эти явления.
   
Чему мы учимся на опыте? Мы учимся таким вещам, как языки, сельское хозяйство, манеры, медицина, математика, полеты на Луну. Но разве нас научила чему-нибудь война? А ведь у нас есть опыт ведения войн; мы научились делать войну более смертоносной, более эффективной; но не вести войн мы не научились. Наш опыт в военном деле угрожает существованию человечества. Разве это ученье? Вы можете построить лучший дом, но разве опыт научил вас как жить в этом доме более благородной жизнью? Мы усвоили на опыте, что огонь жжется, и это стало нашей обусловленностью; но благодаря нашей обусловленности мы усвоили также понятие о том, что национализм является полезным. Однако опыт должен был бы научить нас и тому, что национализм смертельно опасен; об этом говорят все данные. Религиозный опыт, основанный на нашей обусловленности, отделил человека от человека. Опыт научил нас получать лучшую пищу, одежду и жилье; но он не научил нас тому, что социальная несправедливость препятствует правильным взаимоотношениям между людьми. Таким образом, опыт обусловливает и укрепляет наши предрассудки наши особые склонности, наши частные догмы и верования; мы не научились тому, что все это — глупый вздор; мы не научились жить в правильных взаимоотношениях с другими людьми. Такими правильными взаимоотношениями является любовь. Опыт учит меня укреплять семью, как единицу, противостоящую обществу и другим семьям. Это влечет за собой борьбу и разделение, что делает все более и более важным укрепление семьи в качестве предохранительной меры, и таким образом продолжает действовать порочный круг. Мы накапливаем и называем это «ученьем благодаря опыту». Но такое ученье приносит с собой все большую и большую разорванность, узость и специализацию.
   
Посетитель: Итак, вы выдвигаете обвинение против технической учености и опыта, против науки и всего накопленного знания? Если мы отвернемся от всего этого, мы возвратимся к дикости.
   
Кришнамурти: Нет, я совсем не выдвигаю такого обвинения. Я думаю, мы не понимаем друг друга. Мы сказали, что существует два рода ученья: накопление благодаря опыту и действие на основе такого накопления, которое есть прошлое и которое абсолютно необходимо во всех случаях, когда требуется действие знания. Я не против этого знания, это было бы слишком абсурдным.
   
Посетитель: Ганди пытался устранить машину из жизни и начал все это дело, которое в Индии называют «домашней промышленностью» или «деревенской промышленностью». Он, однако, пользовался современным механизированным транспортом. Это указывает на непоследовательность и лицемерие его позиции.
   
Кришнамурти: Не будем вмешивать в этот вопрос других. Мы говорим, что есть два вида ученья – один, который действует при помощи накопления знания и опыта, и другой, ученье без накопления, ученье, протекающее все время в пределах самого акта жизни. Первый вид абсолютно необходим во всей технической деятельности; однако взаимоотношения, поведение и все, что не связано с техникой, – это живые процессы, и вам нужно изучать их все время. Если вы действуете, исходя из того, чему вы научились относительно поведения, тогда ваше поведение становится механическим, а потому взаимоотношения превращаются в рутину.
   
Далее существует еще один очень важный пункт: во всем ученье, которое представляет собой накопление и опыт, польза является мерилом, определяющим действенность ученья. А вот когда мотив пользы действует во взаимоотношениях между людьми, тогда он разрушает эти взаимоотношения, потому что приносит с собой изоляцию и разделение. Когда знание, основанное на опыте и накоплении, вторгается в область поведения человека, в область психологических явлений, тогда оно неизбежно должно оказаться разрушительным. Сознательный интерес к себе, с одной стороны, представляет собой движение вперед, с другой – это само местопребывание зла, несчастья и смятения. Не может быть расцвета взаимоотношений там, где существует выгода любого рода; и вот почему расцвет взаимоотношений невозможен там, где эти взаимоотношения направляются опытом или памятью.
   
Посетитель: Я понимаю это; но вот разве религиозный опыт не является чем-то другим? Я говорю о собранном и переданном нам опыте в области религии – опыте святых и гуру, опыте философов. Не будет ли этот вид опыта полезным для нас в нашем незнании?
   
Кришнамурти: Совсем нет! Святой должен быть признан обществом, и он всегда приспосабливается к понятиям общества о святости, – иначе его не называли бы святым. Равным образом и гуру должен быть признан таковым своими последователями, которые обусловлены традицией. Так что и гуру, и ученик – оба представляют собой часть культурной и религиозной обусловленности того особого общества, в котором они живут. Когда они утверждают, что пришли в соприкосновение с реальностью, что они знают, тогда вы можете быть совершенно уверены, что их знание не есть реальность. То, что они знают, есть их собственная проекция, идущая из прошлого. Поэтому человек, который говорит, что он знает, на самом деле не знает. Всем этим случаям так называемого религиозного опыта, как познавательным процессам, свойственно узнавание. Но вы в состоянии узнать только то, что вы уже знали прежде; поэтому такое знание – из прошлого, поэтому оно связывает вас временем, поэтому оно не является вневременным. Так называемый религиозный опыт не приносит пользы, а лишь обуславливает вас в соответствии с вашей особой традицией, с вашими склонностями, направленностью и желанием; поэтому он способствует всевозможным формам иллюзии и изоляции.
   
Посетитель: Вы хотите сказать, что нам невозможно пережить реальность?
   
Кришнамурти: Слово «пережить» предполагает с необходимостью существование носителя переживания; а переживание представляет собой суть всей обусловленности. То, что этот носитель переживает, уже известно.
   
Посетитель: А что вы понимаете, когда говорите о носителе переживания? Не хотите ли вы сказать, что без носителя переживания вы исчезнете?
   
Кришнамурти: Конечно. «Вы» – это прошлое; и пока остаются «вы» или «я», не может быть того, что необъятно. Это «я» с его мелким, маленьким умом, опытом и знаниями, с его сердцем, отягощенным завистью и тревогами, – как может такое существо понять то, что не имеет ни начала, ни конца, то, что являет собой экстаз? Поэтому начало мудрости – это понять себя. Начните с познания себя.
   
Посетитель: Разве носитель переживания отличен от того, что он переживает? Разве вызов отличается от реакции на него?
   
Кришнамурти: Носитель переживания и есть пережитое; в противном случае он не был бы в состоянии узнать то, что переживает, и назвать его пережитым; опыт уже находится в нем самом прежде, чем он его узнает. Таким образом, прошлое все время действует и узнает себя, новое поглощается старым. Точно так же реакция предопределяет вызов; вызов есть реакция, и оба они нераздельны. Без реакции не было бы вызова. Итак, опыт носителя переживания или реакция на какой-то вызов, возникающая у носителя переживания, являются старыми, потому что они предопределены самим этим носителем переживания. Если вы поразмыслите над этим, то увидите, что слово «пережить» означает пройти через что-то и покончить с ним, не откладывать его про запас; но когда мы говорим о пережитом, мы фактически имеем в виду нечто противоположное. Всякий раз, когда вы говорите о пережитом, вы говорите о чем-то таком, чем вы наслаждались и в чем повторно ощущаете потребность; или вы имеете в виду нечто неприятное и боязнь его повторения.
   
Таким образом, жить по-настоящему значит учиться без процесса накопления.
  
  
   
    
Глава XXVII. САМОВЫРАЖЕНИЕ
   
   
Посетитель: Выражение кажется мне таким важным! Я должен выражать себя, как художник, иначе я чувствую себя подавленным, разочарованным. Выражение есть часть человеческого существования. Мне, как художнику, столь же естественно отдаться самовыражению, как мужчине необходимо выражать свою любовь к женщине в словах и жестах. Но во всем этом выражении присутствует какая-то боль, которая мне не совсем понятна. Я думаю, что большинство художников согласится со мной, если я скажу, что в выражении своих глубочайших чувств на холсте или в любом другом материале заключен глубокий конфликт. Мне хотелось бы знать, можно ли когда-нибудь быть свободным от этой боли, или выражение всегда приносит страдание.
   
Кришнамурти: Что такое эта потребность в выражении, и где во все это вступает страдание? Разве не всегда человек старается выразить себя все более и более глубоко, все более необычно и полно, – и разве он бывает когда-нибудь удовлетворен тем, что он выразил? Это глубокое чувство и его выражение – не одно и то же; между ними существует огромная разница. И всегда наблюдается разочарование, если выражение не соответствует сильному чувству. Вероятно, это и есть одна из причин боли – недовольство неадекватностью выражения, которое художник дает своему чувству. Здесь существует конфликт, а конфликт представляет собой трату энергии. Художник переживает сильное чувство, которое бывает достаточно подлинным; и он выражает его на полотне. Его экспрессия нравится некоторым людям, они покупают его работу; художник получает деньги и приобретает репутацию. Его манера выражения была отмечена и стала модной. Он делает свою экспрессию более утонченной, развивает ее и совершенствует – и при этом все время подражает самому себе. Экспрессия становится привычной и стилизованной, она становится все более важной, в итоге – более важной, чем само чувство, которое в конце концов испаряется. Художник остается с социальными последствиями своего положения, положения преуспевающего живописца; это рынок в виде салона, публика, знатоки, критика; он порабощен обществом, для которого пишет картины. Чувство уже давно исчезло, остается экспрессия – пустая шелуха. И, как следствие, даже и она наконец теряет свою привлекательность, потому что ей уже нечего выражать; это жест, слово, лишенное смысла. Все это – часть разрушительного воздействия общества, это разрушение добра.
   
Посетитель: Разве чувство не может сохраниться, не будучи утраченным в выражении?
   
Кришнамурти: Когда самым важным становится выражение, потому что оно приятно, выгодно или дает удовлетворение, тогда между выражением и чувством возникает расхождение. Когда чувство и есть выражение, тогда конфликта нет; здесь нет противоречия, стало быть, нет и конфликта. Но когда в дело вмешалась выгода и мысль, тогда чувство утрачивается под влиянием жадности. Страстность чувства полностью отличается от страстности выражения; а люди в большинстве своем охвачены страстностью выражения. Поэтому всегда существует это разделение между добром и тем, что доставляет удовольствие.
   
Посетитель: Могу ли я жить, не будучи захвачен этим потоком жадности?
   
Кришнамурти: Если для вас важно именно чувство, вы никогда не зададите вопроса о выражении. Или вы обладаете чувством, или его нет. Если же вы спрашиваете о выражении, вы задаете вопрос не о мастерстве, а о выгоде. Мастерство – то, что никогда не принимают во внимание. А это жизнь.
   
Посетитель: Так что же это такое – жизнь? Что значит – быть, что значит иметь это чувство, которое обладает полнотой в самом себе? Теперь я понял, что дело не в выражении.
   
Кришнамурти: Это жизнь без конфликта.
  
  
   
    
Глава XXVIII. СТРАСТЬ
   
   
Посетитель: Что такое страсть? Вы упоминаете о ней в беседах и, по-видимому, придаете этому слову какое-то особое значение. Не думаю, чтобы оно было мне понятно. Как у любого человека, у меня имеются сексуальные страсти, а также страсти, относящиеся ко всяким поверхностным занятиям, например, страсть к быстрой езде, к работе в саду. Большая часть из нас придается какой-нибудь форме страстной деятельности. Поговорите с человеком о его особой страсти, и вы увидите, как заблестят его глаза. Мы знаем, что слово «страсть» происходит от греческого слова, означающего страдание; но то чувство, которое вызывает во мне это слово в вашем употреблении, не является ощущением страдания: здесь скорее ощущение какого-то движущего качества, подобного ветру, который в ревом несется с запада, гонит перед собой облака и взметает мусор. Мне хотелось бы обладать такой страстью. Как может человек получить ее? Что значит – быть страстным? Что такое та страсть, которую вы имеет в виду?
   
Кришнамурти: Я думаю, нам с самого начала следует со всей ясностью установить, что чувственность и страсть – два разных явления. Чувственность возбуждается и поддерживается мыслью; она растет и черпает содержание в мысли, пока не взорвется в сексуальной сфере или, если это, например, жажда власти, в своих особых насильственных формах осуществления. Страсть – нечто совершенно иное; она не является ни продуктом мысли, ни воспоминанием о каком-то прошлом событии; она не приводится в действие мотивом достижения; страсть не является и печалью.
   
Посетитель: Разве всякая сексуальная страсть представляет собой проявление чувственности? Сексуальная реакция не всегда бывает результатом мысли; ее может вызвать контакт, как это случается, и вас подавляет его очарование.
   
Кришнамурти: Где бы мысль ни строила образ наслаждения, этот образ неизбежно должен быть чувственностью, а не свободой страсти. Если главной движущей силой является удовольствие, тогда это чувственность. Если оно порождено любовью, оно не будет чувственностью, хотя бы даже при этом и имело место огромное наслаждение. Здесь мы должны выяснить и самостоятельно установить, исключает ли любовь удовольствие и наслаждение. Когда вы видите огромное облако и наслаждаетесь его контурами и игрой света в нем, это, конечно, будет удовольствием; но здесь есть и нечто большее, нежели удовольствие. Мы совсем не осуждаем это явление. Если вы продолжаете возвращаться к облаку в своих мыслях или пользуетесь им как стимулирующим зрелищем, тогда вы погружаетесь в воображаемый полет фантазии; и здесь, очевидно, действует побудительный мотив мысли и удовольствия. Когда вы в первый раз взглянули на это облако и увидели его красоту, такие побудительные мотивы удовольствия не существовали. Красота пола заключается в отсутствии «меня», в отсутствие «я»; но сексуальная мысль есть утверждение этого «я», и она представляет собой удовольствие. «Я» постоянно или ищет удовольствий, или избегает страданий, желает осуществления – и потому призывает крушение своих надежд. Во всем этом ощущение страсти придерживает мысль, которая добивается такого ощущения; и, следовательно, здесь более нет страсти, а есть удовольствие. Надежда повторить запомнившуюся страсть, погоня за ней есть удовольствие.
   
Посетитель: Тогда что же такое сама эта страсть?
   
Кришнамурти: Она должна иметь дело с радостью и экстазом, которые не являются удовольствием. В удовольствии всегда существует какая-то тонкая форма усилия — искание, стремление, потребность, борьба, чтобы получить и удержать его. В страсти нет потребности, а потому нет и борьбы. В страсти нет ни малейшей тени осуществления, поэтому в ней не может быть ни крушения, ни боли. Страсть – это свобода от «я», которое и есть центр всех осуществлений и страданий. Страсть ничего не требует, потому что она есть. Но при этом я не имею в виду нечто статическое. Страсть есть суровость самоотречения, где нет ни «вас», ни «меня»; поэтому страсть представляет собой сущность жизни. Это она движется и живет. Но когда мысль вносит в нее проблемы обладания и удержания, тогда страсть перестает существовать. Без страсти невозможно творчество.
   
Посетитель: Что вы понимаете под творчеством?
   
Кришнамурти: Свободу.
   
Посетитель: Какую свободу?
   
Кришнамурти: Свободу от «я», которое зависит от окружения и представляет собой его продукт, – «я», которое построено обществом и мыслью. Эта свобода есть ясность, свет, зажженный не от прошлого. Страсть – это только настоящее.
   
Посетитель: Ваши слова зажгли во мне какое-то странное новое чувство.
   
Кришнамурти: Это страсть к учению.
   
Посетитель: Какое особое действие в моей повседневной жизни даст гарантию того, что эта страсть продолжает гореть и действовать?
   
Кришнамурти: Ничто не даст такой гарантии, кроме внимания ученья, которое есть действие, которое есть настоящее. В этом заключается красота страсти – она являет собой тотальный отказ от «я» и его времени.
  
  
   
    
Глава XXIX. ПОРЯДОК
   
   
Посетитель: В вашем учении есть тысяча деталей. А мне в моей жизни необходимо суметь вот сейчас превратить их все в единственное действие, которое проникает собой все, что я делаю. Ведь в жизни прямо передо мной есть только одно мгновенье, и в это мгновенье мне надо действовать. Что же будет таким единственным действием в повседневной жизни, которое приведет все детали вашего ученья к одной точке, подобно пирамиде, поставленной на свою вершину?
   
Кришнамурти: ...Опасно!
   
Посетитель: Иначе говоря, что это за единственное действие, которое моментально соберет в одном фокусе настоящее тотальное понимание жизни?
   
Кришнамурти: Я думаю, следует задать вопрос, как жить подлинно разумной жизнью, уравновешенной и деятельной, в гармоничных взаимоотношениях с другими людьми, без смятения, приспособленчества и несчастья. Что это за один акт, который призовет к действию разум во всем, что вы делаете? В мире так много горя, нищеты, печали. Что делать вам, как человеку, при встрече с этими человеческими проблемами? Если вы пользуетесь возможностью помочь другим людям для собственных достижений, тогда это будет эксплуатацией и злом. Поэтому нам с самого начала можно отбросить такой подход. По-настоящему вопрос стоит так: каким образом мы могли бы жить в высшей степени разумной, упорядоченной жизнью? – и при этом без какого бы то ни было усилия. Но, кажется, мы всегда подходим к данной проблеме с внешней стороны, задавая себе вопрос: «Что я должен делать, встречаясь со всеми многочисленными проблемами, свойственными человечеству, – экономическими, социальными, «общечеловеческими». Мы хотим разрешить этот вопрос в понятиях внешнего.
   
Посетитель: Нет, я не спрашиваю вас о том, как мне быть с мировыми экономическими, социальными или политическими проблемами, как мне их разрешить. Вопрос был бы чересчур нелепым! Все, что я хочу знать, – как жить справедливо в этом мире, именно в таком, каков он есть, потому что сейчас он находится здесь, прямо передо мной, и я не в состоянии изменить его по своему желанию. Я должен теперь жить в этом мире, каким бы он ни был, и в этих обстоятельствах разрешить все проблемы жизни. Я спрашиваю, как сделать эту жизнь жизнью дхармы, то есть добродетели, которая не навязана извне, не приспособлена к какому-то образцу, не культивируется мыслью.
   
Кришнамурти: Вы хотите сказать, что желаете немедленно, внезапно найти себя в состоянии благодати, которая есть великий разум, красота, любовь, – найти себя в этом состоянии, не имея прошлого или будущего, – и действовать, исходя из этого состояния?
   
Посетитель: Да! Именно это!
   
Кришнамурти: Вопрос не имеет ничего общего с достижениями, успехами или неудачами. Конечно, такой образ жизни должен быть единственным; в чем же он заключается?
   
Посетитель: Это и есть мой вопрос.
   
Кришнамурти: Иметь внутри себя свет без начала и без конца, который не зажжен вашим желанием, который не принадлежит ни вам, ни кому-либо другому. Когда существует этот внутренний свет, все, что вы делаете, всегда будет правильным и истинным.
   
Посетитель: Как получить этот свет теперь же без всякой борьбы, исканий, стремлений, исследований?
   
Кришнамурти: Это возможно лишь тогда, когда вы по-настоящему, целиком умираете для прошлого; а это, в свою очередь, можно сделать только тогда, когда в мозгу существует полный порядок. Мозг не выдерживает беспорядка. Если в нем господствует беспорядок, вся его деятельность будет противоречивой, спутанной, жалкой; она принесет зло внутри и вокруг себя. Такой порядок не построен мыслью, не является следствием подчинения какому-то образцу, принципу, авторитету или какой-либо форме воображаемого добра. Именно беспорядок внутри мозга приносит конфликт; а затем возникают всевозможные формы сопротивления, культивируемого мыслью для спасения от беспорядка – религиозные и иные.
   
Посетитель: Но как можно сообщить такой порядок мозгу, если он сам по себе беспорядочен и противоречив?
   
Кришнамурти: Это можно осуществить при помощи бдительности в течение всего дня; затем надо перед сном привести в порядок все сделанное за день. Таким образом, мозг не погружается в сон в состоянии беспорядка. Это не значит, что мозг внушает себе порядок, когда на деле внутри и вокруг него налицо беспорядок. Порядок должен существовать в течение целого дня, и суммирование его перед сном есть гармоничное завершение дня. Это напоминает человека, который ведет счета и каждый вечер подводит итог, так что следующий день начинается для него заново, а когда он ложится спать, его ум спокоен, пуст, свободен от беспокойства, смятения, забот, страха. После пробуждения существует особый свет, не являющийся продуктом мысли или удовольствия. Этот свет – разум и любовь, это отрицание беспорядка, присущего той морали, в которой мы были воспитаны.
   
Посетитель: Могу ли я получить этот свет немедленно? Это и есть тот вопрос, который я задал в самом начале, только иначе выраженный.
   
Кришнамурти: Вы можете получить его сейчас же, когда нет «я». «Я» приходит к концу, когда оно само видит, что должно кончиться. И способность увидеть это являет собой свет понимания.
  
  
   
    
Глава XXX. ИНДИВИД И ОБЩЕСТВО
   
   
Посетитель: Я не вполне уверен в том, что правильно задаю вопрос; но у меня есть сильное чувство того, что взаимоотношения между индивидом и обществом, этими двумя противоположными сущностями, представляют собой долгую историю несчастий. История мира, история мысли, история цивилизации – все это в конце концов есть история взаимоотношений между ними. Во всех обществах индивид оказывается более или менее подавленным; он должен приспосабливаться, прилаживаться к стандарту, установленному теоретиками. Индивид всегда стремится вырваться из-под власти этих образцов, и результатом является непрерывная битва между этими двумя силами. Религии говорят об индивидуальной душе, как о чем-то отдельном от души коллективной. Они делают упор на индивида. В современном обществе, – которое стало таким механическим, стандартизованным и коллективно деятельным, – индивид старается найти себя, выяснить, что он представляет собой, утвердить себя. Но вся эта борьба никуда не приводит. И вот мой вопрос – где во всем этом скрыта ошибка?
   
Кришнамурти: Единственное, что действительно имеет значение, – это существование в жизни действия доброты, любви и разума. Является ли доброта индивидуальной или коллективной, бывает ли любовь личной или безличной; принадлежит ли разум вам, мне или кому-нибудь другому? Если это нечто такое, что принадлежит вам или мне, тогда это не разум, не любовь, не доброта. Если доброта представляет собой индивидуальное или коллективное предприятие, соответствующее чьему-то особому предпочтению или решению, тогда это более не доброта. Доброта находится не на задворках индивидуальности; ее нет и в открытом поле коллектива; доброта расцветает только в свободе от обоих. Когда существует доброта, любовь и разум, тогда действие совершается вне понятий индивидуального или коллективного. Нам недостает доброты, и вот мы делим мир на индивидуальное и коллективное, а далее делим коллектив на бесчисленные группы в соответствии с религией, национальностью и классом. Создав эти разделения, мы пытаемся перекинуть между ними мосты; мы формируем новые группы, которые опять-таки отделены от других групп. Мы видим, что каждая великая религия существует как будто для того, чтобы установить братство человечества, а на самом деле препятствует ему. Мы всегда стараемся реформировать то, что уже разрушено, мы не производим фундаментального искоренения распада, а просто подправляем то, что распадается.
   
Посетитель: Итак, по-вашему, нам не стоит тратить время на эти бесконечные сделки между индивидуальным и коллективным, на попытки доказать их различие или сходство? Вы утверждаете, что дело только в доброте, любви и разуме, а эти факторы выходят за пределы индивидуального или коллективного?
   
Кришнамурти: Да.
   
Посетитель: Следовательно, подлинный вопрос в том, как любовь, доброта и разум могут действовать в повседневной жизни.
   
Кришнамурти: Если они действуют, тогда вопрос об индивидуальном и коллективном является академическим.
   
Посетитель: Как же они могут действовать?
   
Кришнамурти: Они могут действовать только во взаимоотношениях. Поэтому первое, что необходимо, – это осознавать свои взаимоотношения с каждой вещью и с каждым человеком, видеть, как в этих взаимоотношениях рождается и действует «я». Это «я» является и коллективным, и индивидуальным; именно это «я» разделяет; именно это «я» действует коллективно или индивидуально; именно это «я» создает небеса и преисподнюю. Осознавать его – значит понять его. И если вы поняли «я», ему пришел конец. А окончание «я» – это и есть любовь, доброта и разум.
  
  
   
    
Глава XXXI. МЕДИТАЦИЯ И ЭНЕРГИЯ
   
   
Посетитель: Сегодня утром мне хотелось бы более глубоко рассмотреть значение медитации, открыть ее истинный смысл. Я практиковал многие ее формы, в том числе немного занимался медитацией дзен. Есть разные школы, которые учат осознанию, но все они кажутся довольно поверхностными; поэтому нельзя ли нам оставить все это в стороне и углубиться в вопрос?
   
Кришнамурти: Нам нужно оставить в стороне и все понятия об авторитете, так как в медитации любая форма авторитета, как своего собственного, так и чужого, становится помехой и препятствием для свободы – препятствием для свежести, для новизны. Итак, необходимо полностью отбросить авторитет, согласование, подражание. Иначе вы становитесь очень тупым и глупым; в таком образе действий нет свободы. Ваш прошлый опыт также может повести вас по особому пути, направить вас в какую-то сторону, установить для вас новый путь; поэтому даже и он должен исчезнуть. Только тогда человек окажется в состоянии погрузиться в это очень глубокое и чрезвычайно важное явление, называемое медитацией. Медитация представляет собой сущность энергии.
   
Посетитель: Много лет я старался следить за тем, чтобы не сделаться рабом авторитета какого-нибудь человека или образца. Конечно, для меня существует опасность самообмана; но по мере нашего движения вперед, я надеюсь это выяснить. И вот, когда вы говорите, что медитация представляет собой сущность энергии, что вы понимаете под словами «энергия» и «медитация»?
   
Кришнамурти: Каждое движение мысли, каждое действие требует энергии. Все, что вы делаете или думаете, потребляет энергию; и эта энергия может рассеиваться в конфликте, в разного рода ненужных мыслях, в эмоциональных стремлениях, в сентиментальных действиях. Энергия растрачивается впустую в конфликте, который возникает в двойственности, в существовании «я» и «не-я», в разделении между наблюдателем и объектом наблюдения, между мыслителем и мыслью. Когда более нет такой траты энергии, тогда она обнаруживает некоторое особое качество, которое можно назвать осознанием. Осознание свободно от оценки, от решения, осуждения или сравнения; существует только внимательное наблюдение, способность видеть вещи во внутренней и внешней сфере точно такими, каковы они есть, без вмешательства мысли, которая есть прошлое.
   
Посетитель: Я нахожу это весьма трудным для понимания. Если бы совсем не было никакой мысли, разве можно было бы узнать дерево, свою жену или соседа? Разве узнавание не является необходимым, когда вы смотрите на дерево или на женщину в соседней комнате?
   
Кришнамурти: Необходимо ли узнавание, когда вы наблюдаете дерево? Когда вы смотрите на это дерево, говорите ли вы себе, что это дерево, или вы просто смотрите? Если вы начнете узнавать в нем дуб, вяз или манго, тогда прошлое помешает прямому наблюдению. Точно так же, когда вы смотрите на свою жену, если вы на деле смотрите на нее с воспоминаниями о неприятностях или удовольствиях, вы в действительности смотрите не на нее, а на ее образ в вашем уме. Он и препятствует прямому восприятию; прямое восприятие не требует узнавания. Конечно, внешнее узнавание жены, детей: дома или соседа необходимо; но зачем при этом должно иметь место вмешательство прошлого в действие глаз, ума и сердца? Разве оно не мешает вам ясно видеть? Когда вы осуждаете что-то или имеете о чем-то некоторое мнение, это мнение, эта предвзятость искажают наблюдение.
   
Посетитель: Да, я это понимаю. Действительно, более тонкая форма узнавания вносит искажения, и я вижу это. Вы говорите, что все мысленные помехи вызывают трату энергии, что нужно наблюдать без какой-либо формы узнавания, осуждения, умозаключения, наблюдать без наименования, ибо наименование, узнавание, осуждение представляют собой трату энергии. Логически и практически это можно понять. Затем имеется и следующий пункт — разделение, отдельность, вернее, как вы часто называете это в своих беседах, пространство наблюдения; именно оно создает двойственность. Вы говорите, что и это вызывает трату энергии, порождает конфликт. Я нахожу логичным все сказанное вами, но также нахожу чрезвычайно трудным устранить это пространство, установить гармонию между наблюдателем и объектом наблюдения. Как же это сделать?
   
Кришнамурти: Нет, пожалуйста, никаких «как». «Как» означает систему, метод, практику, а все это становится механическим. Опять-таки нам приходится избавляться от смысла слова «как».
   
Посетитель: Возможно ли это? Я знаю, что слово может содержать в себе будущее, может содержать усилие, стремление создать гармонию; но ведь некоторые слова необходимы. Я надеюсь, что мы сумеем выйти за пределы таких слов; итак, можно ли установить единение между наблюдателем и тем, что он наблюдает?
   
Кришнамурти: Наблюдатель всегда отбрасывает свою тень на то, что он наблюдает. Поэтому необходимо понять структуру и природу наблюдателя, а не то, как установить единение между ним и объектом. Нужно понять движение наблюдателя; и, может быть, в таком понимании наблюдатель перестанет существовать. Мы должны рассмотреть, что такое наблюдатель: это прошлое со всеми его воспоминаниями, сознавательными и бессознательными, с его расовым наследием, накопленным опытом, который называется знанием, с его реакциями. В действительности наблюдатель представляет собой обусловленное существо. Именно наблюдатель утверждает: «он» и «я»; стараясь предохранить себя, он сопротивляется, стремится к удобству и безопасности, господствует. Затем наблюдатель отделяет себя внешне или внутренне от того, что он наблюдает, принимает себя за что-то другое. Это создает двойственность, а из двойственности вытекает конфликт, который является тратой энергии. Чтобы осознать этого наблюдателя, его движение, его эгоцентрическую деятельность, его утверждения, его предвзятые мнения, необходимо осознавать все эти бессознательные движения, которые строят сепаратистское чувство отдельности от объекта наблюдения. Все это нужно наблюдать без какой-либо формы оценки, без приязни или неприязни, просто наблюдать за ним в повседневной жизни, в его взаимоотношениях. Когда такое наблюдение бывает ясным, разве тогда не появляется свобода от наблюдателя?
   
Посетитель: Сэр, вы говорите, что в действительности наблюдатель являет собой «я»; что пока это «я» существует, оно должно сопротивляться, разделять, отделять, потому что в таком разделении и отделении оно чувствует себя живым. Противодействие и борьба придают ему жизненность, и оно привыкает к битве; таков его образ жизни. И вы говорите, что это «я», эту самостоятельную сущность, необходимо растворить при помощи наблюдения, в котором нет ни приязни, ни неприязни, нет мнения, нет суждения, а только одно наблюдение этого «я» в действии? Но разве такая вещь действительно возможна? Могу ли я смотреть на себя с подобной полнотой и точностью, без искажения? Вы говорите, что когда я по-настоящему смотрю на себя так ясно, тогда это «я» совсем не движется? И вы говорите, что это – часть медитации?
   
Кришнамурти: Конечно. Это и есть медитация.
   
Посетитель: Несомненно, такое наблюдение требует необычайной самодисциплины.
   
Кришнамурти: Что вы называете самодисциплиной? Имеете ли вы в виду дисциплинирование личности при помощи смирительной рубашки? Или речь идет об изучении этой личности, которая утверждает, господствует, которая честолюбива, полна насилия и тому подобного, – говорите ли вы об ее изучении? Учение само по себе есть дисциплина; и это слово – «дисциплина» – значит «ученье». И когда существует ученье, а не накопление, подлинное ученье, для которого требуется внимание, – такое ученье приносит свою собственную ответственность, собственную деятельность; так что тогда не существует какой-либо дисциплины, как чего-то навязанного извне. Когда имеет место ученье, тогда нет подражания, нет приспособления, нет авторитета. Если вы подразумеваете под дисциплиной именно это, тогда согласитесь, что при такой дисциплине, конечно, существует свобода, чтобы учиться!
   
Посетитель: Вы заводите меня слишком далеко и, может быть, чересчур глубоко, и я не в состоянии следовать за вами в том, что касается вопроса об ученье. Я вижу ясно, что личность, как наблюдатель, должна прийти к концу. Логически это так, и тогда не должно быть никакого конфликта; это вполне ясно. Но вы говорите, что само такое наблюдение и есть ученье, а ведь в учении всегда существует накопление, такое накопление представляет собой прошлое. Ученье является процессом прибавления; а вы, по-видимому, придаете ему совершенно другой смысл. Из того, что я понял, мне кажется, что вы говорите, что ученье – это постоянное движение без накопления. Так ли это? Может ли быть ученье без накопления?
   
Кришнамурти: Ученье есть самостоятельное действие. Обычно происходит так, что, изучив нечто, мы действуем на этом основании. Потому-то имеется разделение между прошлым и действием, и отсюда возникает конфликт между тем, что было, и тем, что есть. А мы говорим, что действие может проявляться именно в самом движении ученья; иными словами – ученье есть действие; и вопрос не в том, чтобы изучить нечто, а затем действовать. Очень важно это понять, потому что изучение чего-то и действие исходя из этого накопления представляет собой подлинную природу «меня», «я», личности – или любого наименования, какое вы пожелаете дать этому феномену. Это «я» есть настоящая суть прошлого; и вот прошлое обрушивается на настоящее и продвигается далее в будущее. В этом заключено постоянное разделение. А когда существует ученье, происходит непрерывное движение, и нет накопления, которое могло бы сделаться «я».
   
Посетитель: Но ведь в области техники накопление знания должно иметь место. Не располагая знанием, нельзя летать через Атлантический океан, управлять автомобилем или даже делать большую часть обычных ежедневных дел.
   
Кришнамурти: Разумеется, сэр, это невозможно; такое знание абсолютно необходимо. Но мы беседуем о психологической области, в которой действует «я». Это «я» может использовать и техническое знание, чтобы достичь чего-то, скажем, занять какую-то должность, завоевать престиж. «Я» может пользоваться таким знанием для обычных функций; но если «я» вмешивается в процесс функционирования, все начинает идти по ошибочному пути, потому что «я» при помощи технических средств ищет себе положения. Так что «я» интересуют не просто знания в области науки: оно пользуется ими, чтобы достичь чего-то другого. Это подобно тому, как музыкант использует фортепиано, чтобы стать известным. То, что его заботит, – это слава, а не красота музыки сама по себе или в себе. Мы не говорим, что нам нужно избавиться от технического знания; наоборот, чем больше технических знаний, тем лучше будут условия жизни. Но в тот момент, когда им пользуется «я», дело начинает идти неправильно.
   
Посетитель: Я думаю, что начинаю понимать ваши слова. Вы придаете слову «ученье» совершенно иной смысл, иное измерение, и этот смысл прекрасен. Я начинаю схватывать его. Вы говорите, что медитация – это движение ученья, и в этом заключается свобода изучать все: не только медитацию, но и свой образ жизни, свои побуждения, еду, разговоры – все подряд.
   
Кришнамурти: Как мы сказали, сущность энергии есть медитация. Выразим это по-иному: пока есть медитирующий, нет медитации. Если он пытается достичь какого-то состояния, описанного другими, или какой-то вспышки переживания...
   
Посетитель: Разрешите прервать вас, сэр; итак, вы говорите, что ученье должно быть непрерывным потоком, линией без всякого разрыва, так чтобы оно шло вместе с действием, чтобы ученье и действие были постойным движением? Я не знаю, какое слово употребить, но уверен, что вы поймете, что я хочу сказать. В тот момент, когда между медитацией, ученьем и действием имеется разрыв, этот разрыв становится дисгармонией, конфликтом. Там существуют наблюдатель и объект наблюдения, а с ними и проблема траты энергии. Это и есть то, что вы говорили?
   
Кришнамурти: Да, я имею в виду именно это. Медитация не есть состояние; это движение, как и действие, является движением. И, как мы только что сказали, если мы отделяем действие от ученья, тогда между ними появляется наблюдатель. Потом он приобретает особую важность, используя действие и ученье ради других мотивов. И когда мы понимаем это очень ясно, в одном гармоничном движении действия, ученья и медитации, тогда нет траты энергии; и в этом заключается и красота медитации. Есть лишь одно движение. Ученье гораздо важнее медитации или действия. Чтобы учиться должна существовать полная свобода – не только в сознании, но и глубоко внутри, – тотальная свобода. А в свободе это движение ученья, действия и медитации проявляется как некое гармоничное целое. Слово «целый» означает и «здоровье» и «святость». Итак, ученье священно, священно действие, священна медитация. Поистине, это дело свято, и красота заключена в нем самом, а не вне его.
  
  
   
    
Глава XXXII. ОКОНЧАНИЕ МЫСЛИ
   
   
Посетитель: Мне хотелось бы знать, что вы на самом деле понимаете под окончанием мысли. Я разговаривал об этом с одним моим другом, и он сказал, что это – какой-то вид восточной ерунды. Для него мысль есть высочайшая форма разума и действия, истинная соль жизни, ее необходимейший элемент. Она создала цивилизацию, на ней основаны все взаимоотношения. Мы все, от величайшего мыслителя до самого скромного работника, согласны с этим отношением к мысли. Когда мы не мыслим, мы спим, грезим или просто ведем растительную жизнь, остаемся рассеянными, вялыми, непродуктивными; тогда как в состоянии бодрствования мы думаем, работаем, живем, ссоримся; и мы знаем только два эти состояния. Вы говорите, что надо выйти за пределы их обоих, за пределы мысли и пустого бездействия. Что вы хотите этим сказать?
   
Кришнамурти: Выразим все очень просто: мысль есть ответ памяти, прошлого. Это прошлое есть то, что происходило бесконечно давно или секунду назад. Когда действует мысль, это действует прошлое, как память, опыт, знание, случай. Вся воля представляет собой желание, основанное на прошлом и направленное к удовольствию или к тому, чтобы избежать страдания. Когда функционирует мысль, это есть прошлое; это прошлое живет в настоящем, видоизменяя себя и настоящее. И вот при таком образе действий в жизни не происходит ничего нового; а когда необходимо найти что-то новое, мысль должна отсутствовать, ум не должен быть охвачен суматохой мысли, страха, удовольствия и тому подобного. Лишь в том случае, если ум свободен от суеты, может проявиться новое; и по этой причине мы говорим, что мысль должна находиться в покое и действовать только тогда, когда это нужно, – объективно и эффективно. Всякая непрерывность есть мысль; а когда существует непрерывность, тогда нет ничего нового. Понимаете ли вы, как это важно? Поистине, здесь вопрос самой жизни: или вы живете в прошлом, или живете совершенно по-иному. В этом все дело.
   
Посетитель: Я думаю, что мне действительно понятно, что вы имеете в виду; но как же все-таки положить конец мысли? Когда я слушаю пенье птицы, появляется мысль, и она моментально говорит мне, что это дрозд; когда я иду по улице, мысль говорит мне об этом и рассказывает обо всем, что я вижу и узнаю; когда я привожу в действие механизм отсутствия мысли, опять-таки в эту новую игру играет сама мысль. Любой смысл, любое понимание есть мысль. Даже когда я ни с кем не общаюсь, я общаюсь с самим собой; в бодрственном состоянии я думаю; я думаю и тогда, когда сплю. Вся структура моего существа – это мысль. Ее корни лежат гораздо глубже, нежели мне известно. Все, что я думаю и делаю, все, чем я являюсь, есть мысль; мысль создает удовольствие и страдание, склонности, влечения, решения, умозаключения, надежды, страхи и вопросы. Мысль совершает убийство – и мысль прощает. Так как можно выйти за ее пределы? Разве это опять-таки не сама мысль стремится выйти за пределы мысли?
   
Кришнамурти: Мы оба сказали, что когда мысль спокойна, может произойти нечто новое. Оба мы ясно увидели этот пункт. Ясное его понимание и есть окончание мысли.
   
Посетитель: Но такое понимание – тоже мысль.
   
Кришнамурти: Разве? Вы предполагаете, что это мысль, но так ли это?
   
Посетитель: Это умственное движение со смыслом, некоторое сообщение себе.
   
Кришнамурти: Если это сообщение самому себе, то здесь налицо мысль. Но разве понимание – это умственное движение со смыслом?
   
Посетитель: Да.
   
Кришнамурти: Смысл слова и понимание этого смысла есть мысль. В жизни она необходима. Там ей нужно эффективно функционировать. Это вопрос техники. Но вы спрашиваете не об этом. Вы спрашиваете, каким образом мысль, которая являет собой самое движение жизни в известной вам форме, – каким образом эта мысль может прийти к концу. Может ли она прийти к концу лишь тогда, когда вы умрете? Ведь это и есть ваш подлинный вопрос, не правда ли?
   
Посетитель: Да.
   
Кришнамурти: Это правильный вопрос. Умрите же! Умрите для прошлого, для традиции!
   
Посетитель: Но как?
   
Кришнамурти: Мозг есть источник мысли. Мозг есть материя, и мысль – это материя. Может ли мозг со всеми своими реакциями и немедленными ответами на каждый вызов и каждое требование – может ли этот мозг быть весьма спокойным? Это вопрос не об окончании мысли, а лишь о том, в состоянии ли мозг быть полностью спокойным? Может ли он при необходимости действовать с полнотой своих способностей, а в другое время быть тихим? Такая тишина не есть физическая смерть.
   
Посмотрите, что происходит, когда мозг бывает полностью спокоен.
   
Посмотрите, что происходит.
   
Посетитель: В этом пространстве находился черный дрозд, зеленое дерево, синее небо; какой-то человек в соседней комнате стучал молотком; в деревьях шумел ветер; раздавались удары моего сердца, а тело ощущало полнейшее спокойствие. Вот и все.
   
Кришнамурти: Если имело место узнавание черного дрозда, который пел песню, тогда мозг оставался активным, он истолковывал происходившее. Он не был спокоен. Поистине, это требует огромной бдительности и дисциплины — это наблюдение, которое приносит свою собственную дисциплину, не навязанную извне, не созданную ваши бессознательным желанием добиться какого-то результата или какого-то приятного нового переживания. Поэтому в течение всего дня мысль должна действовать эффективно и здраво – а также наблюдать за собой.
   
Посетитель: Это не трудно; а как насчет того, чтобы выйти за ее пределы?
   
Кришнамурти: Кто задает этот вопрос? И что он означает: исследование или желание пережить нечто новое? Если это исследование, тогда вы должны исследовать и изучать весь механизм мышления, взятый в его целостности, ознакомиться с ним полностью, знать все его приемы и хитрости. Если вы сделали это, вы узнаете, что вопрос о выходе за пределы мысли – пустой вопрос. Выйти за пределы мысли – это знать, что такое мысль.
  
  
   
    
Глава XXXIII. НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК
   
   
Посетитель: Я – реформатор, общественный деятель. Увидев необычайную несправедливость, которая существует в мире, я посвятил реформам всю свою жизнь. Когда-то я был коммунистом; но я более не могу идти с коммунизмом, ибо он кончился тиранией. Тем не менее, я все еще предан идее реформирования общества, так чтобы человеку можно было жить с достоинством, в красоте и свободе, реализовывать те потенции, которыми его как будто одарила природа и которые всегда представляются украденными им у его же собрата-человека. В Америке существует своеобразная свобода, однако там очень сильны стандартизация и пропаганда – и все эти массовые средства воздействия оказывают на ум огромное давление. Кажется, что власть телевидения, этой механической вещи, изобретенной человеком, проявляет свою собственную волю, собственную личность, свое собственное развитие. Хотя, по всей вероятности, еще никто, пожалуй, даже ни одна группировка, не пользуется им для преднамеренного влияния на общество, его основное направление формирует самые глубокие слои души наших детей. То же самое, хотя и в разной степени, имеет место во всех демократических странах. В Китае как будто нет никакой надежды на достоинство и свободу человека, тогда как в Индии правительство остается слабым, пораженным коррупцией, неэффективным. Мне кажется абсолютно необходимым изменить всю социальную несправедливость в мире. Я страстно желаю что-нибудь сделать в этом направлении, однако я не знаю, с чего начать, откуда приняться за дело.
   
Кришнамурти: Реформа нуждается в последующей реформе, и этот процесс не имеет конца. Поэтому давайте посмотрим на все по-другому. Давайте целиком отбросим всякую мысль о реформах, давайте вытравим ее из нашей крови. Давайте полностью забудем эту идею – желание реформировать мир. Затем давайте по-настоящему посмотрим на то, что происходит во всем этом мире. Политические партии всегда имеют какую-нибудь ограниченную программу, которая, даже будучи выполнена, неизбежно приносит зло; а затем нам опять приходится исправлять это зло. Мы все время говорим о политическом действии, как о самом важном действии; но политическое действие не дает нам выхода из положения. Давайте выбросим его из головы. В эту категорию входят все социальные и экономические реформы. Затем существует религиозная формула действия, основанная на вере, идеализме, догматизме, приспособлении к некоторому так называемому божественному завету. При этом подразумевается принятие авторитета, повиновение и полное отрицание свободы. Хотя религии говорят о мире на земле, они способствуют беспорядку, потому что сами являются факторами разделения. Церкви также всегда во время кризиса занимали какую-то политическую позицию, так что в действительности они представляют собой политические партии; а мы уже видели, что любое политическое действие вносит разделение. Церкви никогда по-настоящему не отрицали войну, наоборот, они вели войну. И вот, когда мы отбрасываем религиозные средства, как отбрасываем и политические формулы, – что тогда остается, как нам быть? Естественно, сохранить гражданский порядок необходимо: вам нужно иметь воду в кранах. Если вы разрушите гражданский порядок, вам придется начинать с начала. Итак, что же делать?
   
Посетитель: Именно это я в действительности спрашиваю у вас.
   
Кришнамурти: Займитесь коренной переменой, тотальной революцией. Единственная революция – это революция во взаимоотношениях между человеком и другим человеком, между людьми. Это и есть наша единственная задача. В такой революции нет схем, нет идеологий, нет концептуальных утопий. Нам необходимо взять факт подлинных взаимоотношений между людьми и полностью его изменить. Это – реальная вещь. И эта революция должна быть немедленной, она не должна требовать времени. Она не достигается благодаря эволюции, которая есть время.
   
Посетитель: Что вы имеете в виду? Все исторические перемены происходили в течение некоторого времени; ни одна из них не была немедленной. Вы предлагаете нечто совершенно непостижимое.
   
Кришнамурти: Если вам для перемены требуется время, как вы полагаете: остановится ли жизнь на то время, которое нужно для перемены? Нет, она не остановится. Все, что вы стараетесь изменить, изменяется лишь поверхностно и увековечивается окружением и самой жизнью. Поэтому здесь не видно конца. Это все равно, что пробовать очистить резервуар, постоянно заливая его грязной водой. Так что время для этой цели не годится.
   
Что же тогда должно вызвать эту перемену? Не решимость, не воля, не выбор, не желание, – потому что все это представляет собой часть того существа, которое необходимо изменить. Итак, нам необходимо задать вопрос: что действительно возможно сделать, не обращаясь к действиям воли и утверждения, которые всегда являются действиями конфликта?
   
Посетитель: Разве существует какое-либо действие, которое не является действием воли и утверждения?
   
Кришнамурти: Вместо того, чтобы задавать такой вопрос, давайте еще более углубимся в нашу тему и посмотрим на следующее обстоятельство: в действительности как раз только действие воли и утверждения вообще нуждаются в перемене, потому что единственное зло во взаимоотношениях – это конфликт между индивидами и внутри индивидов, который именно и есть проявление воли и утверждения. Жить без такого действия вовсе не значит жить растительной жизнью. Конфликт является нашей главной заботой. Все упомянутые вами социальные бедствия суть проекции этого конфликта в сердце каждого человека. Единственно возможная перемена – это коренное преобразование вас самих во всех наших взаимоотношениях; и она должна произойти не в каком-то туманном будущем, а сейчас же.
   
Посетитель: Но как смогу я полностью искоренить этот конфликт внутри себя, это противоречие, это сопротивление, эту обусловленность? Умом я понимаю то, что вы хотите сказать; но я могу перемениться лишь тогда, когда я со всей страстью ощущаю необходимость перемены; а я сейчас этой необходимости не ощущаю. Для меня это лишь идея, я не понимаю сказанного всем своим сердцем. Если я пытаюсь действовать на это интеллектуальное понимание, я оказываюсь в конфликте с другой, более глубокой частью самого себя.
   
Кришнамурти: Если вы по-настоящему, страстно ощущаете это противоречие, тогда само такое восприятие и есть революция. Если вы видите это разделение внутри самого себя, если вы действительно видите разделение между умом и сердцем, – а не теоретически представляете, – тогда проблема приходит к концу. Человек, который относится к миру со страстью, который чувствует необходимость перемены, должен быть свободен от груза времени, свободен от тяжести прошлого, свободен от всякого действия воли. Это – новый человек. И только это будет социальной, психологической и даже политической революцией.