1 2 
Соперника может спасть и сирот покойну
       
280 Уставить жизнь, предписав плутам казнь достойну.
       
Наизусть он знает все естественны пра́ва,
       
Из нашего высосал весь он сок устава,[196]
       
Мудры не спускает с рук указы Петровы,[197]
       
Коими стали мы вдруг народ уже новый,
       
285 Не меньше стройный других, не меньше обильный,
       
Завидим врагу[198] и в нем злобу унять сильный.
       
Можешь ли что обещать народу подобно?
       
Бедных слезы пред тобой льются, пока злобно
       
Ты смеешься нищете; каменный душою,
       
290 Бьешь холопа до крови, что махнул рукою
       
Вместо правой — левою[199] (зверям лишь прилична
       
Жадность крови; плоть в слуге твоей однолична[200]).
       
Мало, правда, ты копишь денег, но к ним жаден:
       
Мот почти всегда живет сребролюбьем смраден,
       
295 И все законно он мнит, что уж истощенной
       
Может дополнить мешок; нужды совершенной
       
Стала ему золота куча, без которой
       
Прохладам должен своим видеть конец скорой.
       
Арапского языка[201] — права и законы
       
300 Мнятся тебе, дикие русску уху звоны.
       
Если в те чины негож,[202] скажешь мне, я, чаю,
       
Не хуже Клита носить ключ золотой[203] знаю;
       
Какие свойства его, какая заслуга
       
Лучшим могли показать из нашего круга?[204]
       
305 Клита в постели[205] застать не может день новой,
       
Неотступен сохнет он, зевая в крестовой,[206]
       
Спины своей не жалел, кланяясь и мухам,
       
Коим доступ дозволен к временщичьим ухам.
       
Клит осторожен — свои слова точно мерит,[207]
       
310 Льстит всякому, никому почти он не верит,[208]
       
С холопом новых людей[209] дружбу весть не рдится,
       
Истинная мысль его прилежно таится
       
В делах его. О трудах своих он не тужит,
       
Идучи упрямо в цель[210]: Клиту счастье служит, —
       
315 Иных свойств не требует,[211] кому счастье дружно;
       
А у Клита без того[212] нечто занять нужно
       
Тому, кто в царском прожить доме жизнь уставил,
       
Чтоб крылья, к солнцу подшед,[213] мягки не расплавил:
       
Короткий язык,[214] лицо и радость удобно
       
320 И печаль изображать — как больше способно
       
К пользе себе, по других лицу применяясь;
       
Честнее будет он друг,[215] всем дружен являясь;
       
И много смирение, и рассудность многу
       
Советую при дворе. Лучшую дорогу
       
325 Избрал, кто правду всегда говорить принялся,
       
Но и кто правду молчит[216] — виновен не стался,
       
Буде ложью утаить правду не посмеет;
       
Счастлив, кто средины той держаться умеет.
       
Ум светлый нужен к тому, разговор приятный,
       
330 Учтивость приличная, что дает род знатный;
       
Ползать не советую,[217] хоть спеси гнушаюсь; —
       
Всего того я в тебе искать опасаюсь.[218]
       
Словом, много о вещах тщетных беспокойство,
       
Ни одно не вижу я в тебе хвально свойство.
       
335 Исправь себя, и тогда жди, дружок, награду;
       
По тех пор забытым быть не считай в досаду:
       
Пороки, кои теперь[219] прикрывают тени
       
Стен твоих, укрыть нельзя на высшей степе́ни.
       
Чист быть должен, кто туды не побледнев всходит,[220]
       
340 Куды зоркие глаза весь народ наводит.
       
Но поставим, что твои заслуги и нравы
       
Достойным являют тя лучшей мзды и славы;
       
Те, кои оной тебя неправо лишают,
       
Жалки, что пользу свою в тебе презирают;
       
345 А ты не должен судить, судят ли те здраво,
       
Или сам многим себя предпочтешь неправо.
       
Над всем[221] же тому, кто род с древнего начала
       
Ведет, зависть, как свинье — узда, не пристала;
       
Еще б можно извинить, если знатный тужит,
       
350 Видя, что счастье во всем слепо тому служит,
       
Кого сколько темен род, столь нравы развратны,
       
Ни отечеству добры, ни в людях приятны;
       
Но когда противное видит в человеке,
       
Веселиться должен уж, что есть в его веке
       
355 Муж таков, кой добрыми род свой возвышает
       
Делами и полезен всем быть начинает.[222]
       
Что ж в Дамоне, в Трифоне и Туллие[223] гнусно?
       
Что, как награждают их, тебе насмерть грустно?
       
Благонравны те, умны, верность их немала,
       
360 Слава наша с трудов их[224] нечто восприяла.
       
Правда, в царство Ольгино[225] предков их не знали,
       
Думным и наместником деды не бывали,
       
И дворянства старостью считаться с тобою
       
Им нельзя; да что с того? Они ведь собою
       
365 Начинают знатный род, как твой род начали
       
Твои предки, когда Русь греки крестить стали.[226]
       
И твой род не все таков был, как потом стался,
       
Но первый с предков твоих, что дворянин звался,
       
Имел отца, славою гораздо поуже,
       
370 Каков Трифон, Туллий был, или и похуже.
       
Адам дворян не родил, но одно с двух чадо
       
Его сад копал, другой пас блеюще стадо;[227]
       
Ное в ковчеге с собой спас все себе равных
       
Простых земледетелей, нравами лишь славных;
       
375 От них мы все сплошь пошли, один поранее
       
Оставя дудку, соху,[228] другой — попозднее.
      
     
     
1730
     
     
     
      
Петербург.
      
Гравюра А. Зубова. 1727 г.
      
Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
     
    
   
   
    
     
ПИСЬМА
    
    ПИСЬМО II[229]
    К стихам своим
    
     
      
1 Скучен вам, стихи мои, ящик, десять целых
      
Где вы лет тоскуете в тени[230] за ключами!
      
Жадно воли просите, льстите себе сами,
      
Что примет весело вас всяк, гостей веселых,[231]
      
5 И взлюбит, свою ища пользу и забаву,
      
Что могу и вам и мне достанете славу.
      
Жадно волю просите, и ваши докуки
      
Нудят меня дозволить то, что вредно, знаю,
      
Нам будет; и, не хотя, вот уж дозволяю
      
10 Свободу. Когда из рук пойдете[232] уж в руки,
      
Скоро вы раскаетесь, что сносить не знали
      
Темноту[233] и что себе лишно вы ласкали.
      
Славы жадность, знаю я, многим нос разбила;
      
Пока в вас цвет новости[234] лестной не увянет,
      
15 Народ, всегда к новости лаком, честь нас станет,
      
И умным понравится[235] голой правды сила.
      
Пал ли тот цвет? больша часть чтецов уж присудит,
      
Что предерзостный мой ум в вас беспутно блудит.
      
Бесстройным злословием назовут[236] вас смело,
      
20 Хоть гораздо разнится злословие гнусно
      
От стихов, кои злой прав пятнают искусно,
      
Злонравного охраня имя весьма цело.[237]
      
Меня меж бодливыми причислят быками:[238]
      
Мало кто склонен[239] смотреть чистыми глазами.
      
25 Другие, что в таком я труде упражнялся,
      
Ни возрасту своему приличном, ни чину,
      
Хулить станут; годен всяк к похулке причину
      
Сыскать, и не пощадят того, кто старался
      
Прочих похулки открыть. Станете напрасно
      
30 Вы внушать и доводить слогом своим[240] ясно,
      
Что молодых лет плоды вы не ущербили,
      
Ни малый мне к делам час важнейшим и нужным;
      
Что должность моя всегда нашла мя досужным[241];
      
Что полезны иногда подобные были
      
35 Людям стихи.[242] Лишной час, скажут, иметь трудно,[243]
      
И стихи писать всегда дело безрассудно.
      
Зависть, вас пошевеля, найдет,[244] что я новых
      
И древних окрал творцов и что вру по-русски
      
То, что по-римски давно уж и по-французски
      
40 Сказано красивее. Не чудно с готовых
      
Стихов, чает,[245] здравого согласно с законом
      
Смысла,[246] мерны две строки кончить[247] тем же звоном.
      
Когда уж иссаленным[248] время ваше[249] пройдет,
      
Под пылью, мольям на корм кинуты, забыты
      
45 Гнусно лежать станете, в один сверток свиты
      
Иль с Бовою, иль с Ершом;[250] и наконец дойдет
      
(Буде пророчества дух служит мне хоть мало)
      
Вам рок обвертеть собой иль икру, иль сало.[251]
      
Узнаете вы тогда, что поздно уж сети
      
50 Боится рыбка, когда в сеть уже попалась;
      
Что сколь ни сладка своя воля им казалась,
      
Не без вреда своего презирают дети
      
Советы отцовские. В речах вы признайте
      
Последних моих любовь к вам мою. Прощайте.
     
    
    
1743
   
   
    
     
ЭПИГРАММЫ
    
    
     
      
На старуху Лиду
     
     
      
       
На что Друз Лиду берет? дряхла уж и седа.
       
С трудом ножку воробья сгрызет и пол-обеда —
       
К старине охотник Друз, в том забаву ставит;
       
Лидой медалей число собранных прибавит.
      
     
     
1730–1731
    
    
     
      
Автор о себе (Эпиграмма II)
     
     
      
       
Кто я таков — не скажу, а вот мне примета:
       
Не русак, дик именем, млады мои лета.
      
     
     
1730
    
   
   
    
     
ИЗ АНАКРЕОНА[252]
    
    
     
      
О женах
     
     
      
       
Природа быкам — рога,
       
Копыто дала коням,
       
Зайцам — ноги быстрые,
       
Львам — свирепы челюсти,
       
Рыбам — плавать искусство,
       
Птицам — удобность летать,
       
Мужам — рассуждение.
       
Женам дала ль что? — Дала!
       
Что ж такое? — Красоту,
       
Вместо всякого ружья,
       
Вместо всякого щита:
       
Красавица бо и огнь
       
И железо победит.
      
     
     
1736–1742
    
    
     
      
О себе
     
     
      
       
Говорят мне женщины:
       
«Анакреон, ты уж стар.
       
Взяв зеркало, посмотрись.
       
Волосов уж нет над лбом».
       
Я не знаю, волосы
       
На голове ль иль сошли,
       
Одно только знаю то,
       
Что найпаче старику
       
Должно веселитися,
       
Ибо к смерти ближе он.
      
     
     
1736–1742
    
    
     
      
О своей полюбовнице
     
     
      
       
Превосходнейший меж всеми
       
Живописцы и начальник
       
Ты родийского искусства,[253]
       
Ну-тко, примись напиши мне
       
Полюбовницу отсущу[254],
       
Такову, как я скажу ти;
       
Напиши ты мне вначале
       
Мягки черноваты кудри,
       
И, буде воск[255] того сможет,
       
Пусть те будут благовонны.
       
Напиши от двух щек выше,
       
Под пресмуглою косою,
       
Чело из кости слоновой.
       
Брови пусть не отдалены.
       
Не близки будут друг к другу,
       
Да не чувственное будет
       
Что порожжее меж ними;
       
Пусть черны будут ресницы,
       
Огненные сделай очи,
       
Как Минервинные серы
       
И как Венусовы светлы.
       
Шипки с молоком смешавши,[256]
       
Тем напиши нос и щеки,
       
Уста сделай таковые,
       
Чтоб все чувства побуждали
       
И лобзания прощали.
       
Ниже мягкого бородка,
       
Вокруг белой, как снег, шеи,
       
Пусть летят все Благодати.
       
Облачи ты ее в прочем
       
В бледно-багряну одежду,
       
И сквозь ту мала часть плоти
       
Пусть видна будет, чтоб, тело
       
Каково, с того познати.
       
Полно столько: уж всю вижу:
       
И вот воск говорить станет.
      
     
     
1736–1742
    
    
     
      
К девице
     
     
      
       
Не бегай ты от меня,
       
Видя седу голову;
       
Ни затем, что красоты
       
Блистает в тебе весна,
       
Презирай мою любовь!
       
Посмотри, хотя в венцах,
       
Сколь красивы, с белыми
       
Ландышами смешанны,
       
Розы нам являются.
      
     
     
1736–1742
    
    
     
      
О любителях
     
     
      
       
Кони убо на стегнах
       
Выжженный имеют знак,
       
И парфянских всяк мужей
       
По шапке может узнать.[256]
       
Я уже любящих тотчас,
       
Лишь увижу, познаю;
       
Того бо, что, бедные,
       
В сердце скрывают своем —
       
На лице видится знак.
      
     
     
1736–1742
    
   
   
    
     
ПРИМЕЧАНИЯ
    
    
Антиох Дмитриевич Кантемир (1708–1744) — поэт-сатирик. Родился в Молдавии в семье молдавского господаря. Отец Кантемира, задавшись целью освободить Молдавию от турецкою ига, вступил в тайные переговоры с Петром I. После неудачного Прутского похода (1711 г.) семья Кантемиров переселилась в Россию.
    
Первоначальное образование Кантемир получил дома под руководством бывшего воспитанника Славяно-греко-латинской академии Ивана Ильинского, пробудившего у мальчика интерес к виршевой поэзии. Позже брал уроки у профессоров и преподавателей Петербургской Академии наук. Был разносторонне образован, знал древние и новые европейские языки. Служил в Преображенском гвардейском полку. В годы реакции, после смерти Петра I, защищает его преобразования. С этой целью пишет сатиру «На хулящих учения» (1729). Был замечен Феофаном Прокоповичем и принят в его «Ученую дружину». Вместе с Феофаном Прокоповичем помогал Анне Иоанновне в ее борьбе с «верховниками», стремившимися ограничить в свою пользу власть новой императрицы (1730 г.). Однако вследствие происков тайных и явных недоброжелателей не получил за это ни наград, ни повышения в чине.
    
В 1732 году был направлен послом в Англию, а в 1738 году переведен в той же должности во Францию. Это была своего рода почетная ссылка писателя-сатирика. На дипломатической службе Кантемир зарекомендовал себя умным, дальновидным политиком. За границей не прекращает литературную деятельность. Вслед за пятью сатирами, написанными в России, пишет еще четыре сатиры. Однако при жизни писателя его сатиры так и не были напечатаны. Умер во Франции.
    
Лучшими литературными произведениями Кантемира являются его девять сатир, впервые напечатанные в России в 1762 году. Кроме того, ему принадлежат басни, эпиграммы, переводы из Анакреона Горация, Буало, а также неоконченная поэма о Петре I «Петрида». В истории русского просвещения заметную роль сыграл его перевод книги Фонтенеля «Разговоры о множестве миров», пропагандировавшей гелиоцентрическую систему Коперника. Интересен труд Кантемира по теории стиха («Письмо Харитона Макентина»), в котором он отстаивает слегка усовершенствованную им силлабическую систему.
    
Кантемир сопровождал предназначавшиеся для издания сочинения обширными примечаниями. Он писал: «Примечания к совершенному понятию моего намерения служат».
    
Произведения А. Кантемира печатаются по изданию: А. Кантемир. Собрание стихотворений (Библиотека поэта. Большая серия), «Советский писатель», Л. 1956.