1 2 
Минуту спустя все мои товарищи попеременно наслаждались видом этой необычной картины, и старая башня огласилась такими радостными криками, какие не раздавались в ней за все время ее существования.
Но позже мы должны были продолжать сражаться! Хотя наши войска и вступили в Кадабру, но город был еще далек от капитуляции и дворец держался.
Мы разделились на две смены, и пока одна отражала неприятеля, упорно лезшего по узкой лестнице, другая любовалась видом наших доблестных соотечественников, сражавшихся далеко под нами.
Вот они бросились на дворцовые ворота! Подвезены огромные тараны, чтобы пробить брешь в крепких стенах. А вот их отбивают посредством смертельного града дротиков, пущенных со стены!
Снова бросаются они в атаку, но желтолицые целой лавиной скатываются со стены. Вылазка удается им, и они опрокидывают передние ряды штурмующих. Люди Гелиума отступают под напором превосходящих сил противника.
Дворцовые ворота широко распахиваются, и отряд личной гвардии джеддака, цвет окарской армии, устремляется вперед, чтобы добить расстроенные полки гелиумцев. Кажется, ничто уже не может предотвратить полное поражение; но вот появляется благородная фигура верхом на могучем тоте – не маленьком тоте красных людей, а на одном из огромных полудиких тотов высохшего морского дна.
Стройный воин прорубает себе дорогу к фронту сквозь гущу врагов, а за ним собирается ободрившееся войско Гелиума. Он высоко поднимает голову, и я вижу его лицо. Сердце мое трепещет от гордости и счастья, когда красные воины кидаются следом за своим вождем и отвоевывают обратно позицию, которую только что потеряли. Вождь на могучем тоте – мой сын, Карторис из Гелиума.
Рядом с ним сражается огромная марсианская военная собака, и я с первого взгляда узнаю Вулу – верного Вулу, который так хорошо исполнил свое рискованное поручение и так вовремя привел помощь.
Вовремя ли?
Быть может, они все-таки опоздали, чтобы спасти нас, но во всяком случае смогут отомстить! Непобедимая гелиумская армия воздаст по заслугам окарцам! Я невольно вздохнул при мысли, что мне может быть, не суждено дожить до этой минуты.
Я снова повернулся к окну. Красные еще не прорвались сквозь внешние дворцовые стены, но храбро бились с лучшими воинами Окара, которые ожесточенно отстаивали каждую пядь земли.
Мое внимание было привлечено движением за городской стеной, где появился новый корпус воинов, намного превосходящих ростом красных людей. Это были огромные зеленые союзники Гелиума – дикие кочевники с высохшего морского дна далекого юга.
В мрачном молчании неслись они к воротам. Бесшумно двигались их огромные тоты. Когда они ворвались в обреченный город и повернули на площади ко дворцу джеддака джеддаков, я увидел впереди их могучую фигуру моего верного друга – Тарс Таркаса, джеддака тарков.
Мое желание, значит, исполнилось! Я снова вижу в бою моего старого друга, и хотя мне не придется сражаться с ним плечом к плечу, я все же сражаюсь здесь, в башне Окара, за то же дело, что и он!
В узкой комнате сторожевой башни бой тем временем не прекращался ни на минуту. Наши враги были неутомимы. Прибывали все новые и новые силы и протискивались через горы тел, нагроможденных у входа. Иногда наступало краткое затишье, во время которого они оттаскивали трупы, после чего свежие воины снова бросались вперед, чтобы испить чашу смерти!
Настала моя очередь защищать вместе с другими вход в наше убежище, когда Морс Каяк, наблюдавший за уличным боем, испуганно вскрикнул. В его голосе звучал такой ужас, что я сразу кинулся к нему, оставив на своем месте другого воина. Морс Каяк указал мне на снежную пустыню в южном направлении.
– Боже! – вскричал он. – Какой ужас видеть, что их ожидает страшная судьба, и не быть в состоянии предупредить их или помочь!
Я взглянул по тому направлению, которое он указывал, и увидел могучий воздушный флот, который величественно плыл к Кадабре из-за ледяного барьера. Корабли летели вперед со все увеличивавшейся скоростью.
– Зловещий столб, который они называют Стражем Севера, уже тянет их к себе, – печально сказал Морс Каяк. – Он так же притянул Тардос Морса и его флот. Смотри на жалкие обломки нашей славной экспедиции – это мрачный памятник могучей силе разрушения, которую ничто не может остановить!
Я увидел столб и обломки, и перед моим мысленным взглядом внезапно встала иная картина: я вспомнил о потайном помещении в подвале, по стенам которого были размещены сложные приборы и рычаги. В середине стоял длинный стол, а за ним сидел маленький старикашка с выпученными глазами и жадно пересчитывал деньги; но яснее всего я видел большую стрелку на стене, на черной ручке которой был белый знак.
Я взглянул на быстро приближающийся флот. Через пять минут могучая армада погибнет, и обломки ее усеют подножие столба. Желтая орда будет выпущена из городских ворот и набросится на тех немногих, которые переживут крушение; затем настанет черед аптов. Я содрогнулся при этой мысли, потому что живо представил себе всю страшную сцену.
Я решаю всегда быстро и быстро действую. Импульс, который двигает мною, и само действие, происходят у меня почти одновременно, и если мой разум и принимает участие в решении, то это делается, вероятно, так бессознательно, что я этого не замечаю.
При настоящих условиях быстрота была первым условием успеха дела, на которое я решился.
Сжав крепче мой меч, я закричал гелиумцам, стоявшим у винтовой лестницы, посторониться.
– Дорогу Джону Картеру! – заорал я, и прежде чем пораженные желтые люди, стоящие на верхних ступеньках, успели опомниться, я бросился вниз, как взбесившийся бык, на тех, которые стояли поодаль.
– Дорогу Джону Картеру! – кричал я, – пробивая себе путь сквозь толщу пораженных стражников Салензия Олла.
Виляя направо и налево, я спускался все ниже и ниже, пока наконец перепуганный отряд желтолицых, предполагая, что на них нападает целая армия, не повернул и не бросился в бегство.
Войдя в арсенал, я нашел его пустым – так что никто не видел, как я повернул к нижнему коридору.
Здесь я помчался со всех ног по направлению к пяти углам, а затем бросился по коридору, который вел на станцию старого скряги.
Я ворвался в комнату, как вихрь. Старик спокойно сидел за столом. Увидя меня, он вскочил и выхватил меч.
Не удостаивая его взглядом, я прыгнул к большой стрелке, но каково же было мое изумление, когда я увидел, что старикашка очутился здесь раньше меня!
Не понимая, как он сумел сделать это, и невероятно, чтобы марсианин мог превзойти быстроту моих земных мускулов!
Как тигр бросился он на меня, и я понял тогда, почему Солан был избран на такой ответственный пост.
Никогда за всю мою жизнь не приходилось мне видеть такого искусства и такого сверхъестественного проворства, как в этом старике! Он, казалось, был в сорока местах одновременно, и прежде чем я понял, какого опасного соперника имею перед собой, он чуть не уложил меня.
Странно, как новые и неожиданные условия вызывают в человеке неожиданные способности бороться с ними!
В этот день в потайной комнате под дворцом Салензия Олла я впервые узнал, что значит искусство биться на мечах, и узнал, какого мастерства я могу достигнуть в этом, если противником моим является такой колдун, как Солан.
Вначале преимущество было явно на его стороне, но затем мои скрытые способности вышли наружу, и я начал биться так, как мне и не снилось, что человеческое существо может так биться.
Мне всегда казалось мировым бедствием, по крайней мере, с точки зрения Барсума, где кровавый поединок имеет такое большое значение, что этот блестящий, единственный поединок произошел где-то в подвале, без единого свидетеля, который мог бы оценить его!
Я сражался за то, чтобы передвинуть стрелку, Солан – за то, чтобы помешать мне, и хотя мы стояли не более чем в трех футах от стрелки, я не мог подвинуться к ней ни на дюйм, а он не мог ни на один дюйм отодвинуть меня. Так прошли первые пять минут поединка.
Я знал, что если в следующие несколько секунд мне не удастся передвинуть стрелку – флот погибнет. Поэтому я пустил в ход все лучшие наступательные приемы. Но я мог с таким же успехом нападать на стену – Солан не трогался с места, а я сам едва не напоролся на острие его меча.
Но правда была на моей стороне, и я думаю, что это чувство всегда дает человеку большую уверенность и силу в борьбе.
У меня такая уверенность была. Когда я снова напал на Солана, я был убежден, что он должен будет повернуться, чтоб отразить мой удар. И не ошибся – он действительно повернулся, повернулся так, что большая стрелка оказалась на расстоянии вытянутой руки от меня.
Оставить грудь без защиты хотя бы на один миг – означало мгновенную смерть, но рискнуть было нужно: ведь только таким способом можно было спасти целый флот, летевший к гибели. И вот, я протянул свой меч в сторону и острием его повернул большую стрелку.
Солан был так поражен, и пришел в такой ужас, что забыл нанести мне удар. Вместо того он повернулся к стрелке с громким визгом, но это был его последний крик: раньше, чем рука его дотронулась до рычага, острие моего меча пронзило его сердце.

14. Бой в тронном зале

Однако предсмертный крик Солана не прошел без последствий: минуту спустя дюжина стражников ворвалась в комнату. К счастью, я уже успел так согнуть большую стрелку, что привел ее в полную негодность.
Приход стражников принудил меня скрыться в первый попавшийся коридор. К моему разочарованию, это оказался проход, мне совершенно незнакомый.
Стражники, вероятно, слышали, или догадались, каким коридором я пошел, потому что, едва я пробежал сотню шагов, как услышал за собой шум погони. Задержаться здесь и сражаться с этой кучкой людей, когда в городе шло большое сражение! Там я был гораздо более нужен! Я ощутил страшную досаду.
Погоня все приближалась, и так как я совсем не знал дороги, то вскоре увидел, что меня все равно нагонят, если мне не удастся где-нибудь спрятаться. Я хотел дать им пройти, а затем вернуться той дорогой, которой пришел, достигнуть башни, или, если возможно, пробраться на городские улицы.
Коридор круто поднимался вверх, а затем шел ровно и прямо на большое расстояние. Он был хорошо освещен, и если бы мои преследователи достигли этого места, они неминуемо увидели бы меня, и я уже не успел бы скрыться.
По обе стороны коридора был ряд дверей, и так как все они были одинаковы, то я попробовал войти наудачу в первую из них. Я очутился в небольшой комнате, богато обставленной, которая, очевидно, служила прихожей какому-нибудь приемному залу дворца.
На противоположной стороне была дверь, завешанная тяжелым занавесом, и из-за нее доносился шум голосов. Я прошел через комнату и, раздвинув занавес, заглянул в зал.
Передо мной оказались человек пятьдесят придворных, нарядно одетых, стоявших перед троном, на котором сидел Салензий Олл. Джеддак джеддаков обращался с речью к своим подданным:
– Назначенный час пришел, – услышал я, подойдя к занавесу, – и хотя враги Окара в стенах города, ничто не остановит воли Салензия Олла! От большой церемонии придется отказаться, чтобы не снимать ни одного лишнего человека с позиций, и только пятьдесят свидетелей, требуемых обычаем, будут присутствовать на провозглашении новой королевы Окара. Все будет устроено в одну минуту, и мы вернемся на поле битвы, а новая королева сможет с высоты башни смотреть на уничтожение своих бывших соотечественников и на величие своего повелителя.
Затем, повернувшись к одному из придворных, он тихим голосом отдал ему какой-то приказ.
Придворный поспешил к небольшой двери в дальнем конце зала и, широко распахнув ее, торжественно провозгласил:
– Дорогу Дее Торис, будущей королеве Окара!
В дверях появились два дюжих стражника, таща за собой отбивающуюся «невесту». Руки несчастной были закованы на спине, очевидно, с целью предотвратить самоубийство.
Ее растрепавшиеся волосы и тяжелое дыхание доказывали, что несмотря на цепи, она оказала своим палачам нечеловеческое сопротивление.
При виде ее Салензий Олл встал и обнажил меч. Все пятьдесят придворных высоко подняли свои мечи, образуя ими арену, под которой должна была пройти моя бедная принцесса.
Жестокая улыбка искривила мои губы при мысли о разочаровании, которое ожидало правителя Окара; рука моя нервно сжимала рукоятку огромного меча.
Процессия медленно двигалась к трону. Она состояла из нескольких священнослужителей, Деи Торис и двух стражников. В то время как я смотрел на нее, перед моими глазами мелькнуло какое-то черное лицо, выглядывавшее из-за драпировок за возвышением, на котором стоял Салензий Олл в ожидании своей невесты.
Стражники толкали Дею Торис на ступеньки и грубо тащили ее к трону Окара. Кровь застучала у меня в висках. Священнослужитель открыл книгу и начал бормотать что-то нараспев. Салензий Олл протянул руку вперед, чтобы взять руку невесты.
Мое первоначальное намерение было дождаться какого-нибудь благоприятного момента, чтобы вмешаться в это дело. Ведь даже если вся церемония и окажется выполненной, брак все же был бы недействительным, пока я жив. Моей задачей было освободить Дею Торис и увести ее, если возможно, из дворца Салензия Олла; но будет ли это сделано до или после шутовской церемонии – а сущности значения не имело.
Однако я не выдержал, когда увидел, что гнусная лапа Салензия Олла протягивается к руке моей возлюбленной. Не успели придворные Окара сообразить, что случилось, как я прорвал их узкие ряды и очутился на возвышении рядом с Деей Торис и джеддаком.
Подняв меч, я ударил им плашмя по его гнусной руке и, схватив Дею Торис, поставил ее за собой. Обернувшись спиной к драпировкам, я стоял перед тираном и его воинами.
Джеддак джеддаков был гигантом, превышающим меня на несколько голов; это было наглое, грубое и сильное животное. Его лицо дергалось от ярости, и я легко представляю себе, что менее опытный воин мог задрожать при виде его.
Рыча от гнева, бросился он на меня с обнаженным мечом, но мне не пришлось узнать, умел ли Салензий Олл хорошо биться или нет. Дея Торис была за мной, и я сам был уже не человеком, а сверхчеловеком – никто не мог противостоять мне.
С яростным восклицанием: «За Дею Торис!» – я проткнул своим мечом гнусное сердце правителя Окара, и Салензий Олл с искаженным лицом покатился по ступенькам к подножию своего брачного трона.
Минуту в свадебном зале царило молчание, а затем пятьдесят придворных дружно набросились на меня. Мы сражались бешено, но все преимущества были на моей стороне. Я сражался за самую дивную женщину в мире, за великую любовь, и легко отбивал со своего возвышения копошившихся внизу врагов.
Из-за моего плеча звучал серебристый, дорогой голос, напевая боевую песнь Гелиума, которая поется женщинами, когда их мужья шествуют к победе.
Одного этого было достаточно, чтобы воодушевить меня, и я думаю, что победил бы в тот день всех пятьдесят желтых воинов, присутствовавших на свадебной церемонии, если бы мне не помешали…
Бешеным темпом шел бой. Придворные вскакивали на ступеньки трона, но сразу же падали от удара меча. Казалось, что рука моя приобрела какую-то волшебную силу после поединка с искусным Соланом.
Я услышал позади себя какое-то движение. Звуки боевой песни смолкли, но в это время меня так теснили два воина, что я не смог сразу оглянуться. Может быть, Дея Торис собиралась занять место рядом со мной?
Героическая дочь героического мира! Это было похоже на нее; схватить меч и сражаться рядом с тем, кого она любила!
Хотя женщины Марса не обучаются военному искусству, но дух у них воинственный, и известны бесчисленные примеры, когда они принимали участие в боях.
Но она не пришла, и я был рад этому, так как мне пришлось бы удвоить усилия, чтобы защищать ее. Я решил, что она, вероятно, придумывает какой-нибудь стратегический маневр, и спокойно сражался в уверенности, что моя божественная Дея Торис в безопасности позади меня.
Полчаса, по крайней мере, дрался я против придворных Окара, и ни одна нога не вступила на возвышение, на котором я стоял. Оставшиеся в живых решили сделать последний решительный натиск. Едва они двинулись вперед, как дверь в дальнем углу зала распахнулась, и запыхавшийся гонец влетел в комнату.
– Джеддак джеддаков! – кричал он. – Где джеддак джеддаков? Город пал перед полчищами, прибывшими из-за барьера, уже воины юга овладели дворцовыми воротами и хлынули в священные пределы. Где Салензий Олл? Он один может поднять ослабевший дух наших войск. Он один может спасти Окар! Где Салензий Олл?
Придворные расступились перед мертвым телом правителя, и один из них молча указал на труп.
Гонец отшатнулся, как будто от удара в лицо.
– Бегите тогда, придворные Окара! – закричал он. – Ничто не может спасти нас! Слушайте! Они идут!
И действительно, мы услышали из коридора глухой рев людей, звон металла и лязг мечей.
Не обращая больше на меня, ставшего зрителем этой трагической сцены, внимания, придворные повернулись и побежали из зала через другой выход. Почти немедленно вслед за этим в той двери, через которую пришел гонец, появился отряд желтых воинов. Они отступали в зал спиной, упорно сопротивляясь горсти красных людей, которые медленно, но верно теснили их.
Стоя на возвышенности, я мог разглядеть через головы сражающихся лицо моего старого друга Кантон Кана. Он вел маленький отряд, который пробил себе дорогу в самое сердце дворца Салензия Олла.
В одну минуту я сообразил, что, напав на окарцев сзади, я внесу расстройство в их ряды и положу конец их сопротивлению. С этим намерением я прыгнул с возвышения, крикнув через плечо Дее Торис несколько слов объяснения.
Я не боялся оставить ее одну возле трона – ведь я продолжал находиться между нею и врагами, а Кантос Кан со своими воинами приближались с другой стороны.
Я хотел, чтобы люди Гелиума увидели меня и узнали, что их любимая Дея Торис тоже здесь. Как это должно было воодушевить их на новые подвиги!
Проходя через зал, чтобы атаковать врагов сзади, я увидел, что небольшая дверь медленно открылась и, к моему удивлению, в ней показались отец жрецов Матаи Шанга и его дочь Файдора. Они быстро оглядели помещение, на минуту их глаза, широко открытые от ужаса, остановились на мертвом теле Салензия Олла, на груде трупов придворных, валяющихся возле трона, на сражающихся воинах у другой двери, и, наконец, на мне…
Они не пытались проникнуть в зал, но, стоя у дверей, обшарили взглядом каждый его уголок.
Выражение злобы показалось на лице Матаи Шанга, и змеиная улыбка заиграла на губах Файдоры. Затем они удалились, но перед уходом Файдора насмешливо расхохоталась мне прямо в лицо.
Я не понял значения ярости Матаи Шанга, не понимал и насмешки Файдоры, но знал, что ни то, ни другое не предвещает мне ничего хорошего.
Минуту спустя я уже был за спиной у желтолицых, и когда красные люди Гелиума увидели меня через плечи своих противников, то раздались радостные возгласы, покрывшие собой общий шум битвы.
– За Джона Картера! – закричали они. – За джеда Гелиума! – и, как голодные львы, набросились на ослабевших желтых воинов.
Те попались между двух огней и сражались с тем настроением, которое часто вызывается полной безнадежностью положения. Они сражались так, как сражался бы я на их месте, решив умереть, но перед смертью уложить как можно больше противников…
Это был славный бой и конец казался предопределенным, когда внезапно со стороны коридора показался новый большой отряд желтых воинов.
Теперь счастье переменилось. Люди Гелиума оказались между двумя жерновами, и, судя по всему, были обречены на гибель. Они вынуждены были обернуться, чтобы встретить новых врагов, предоставив мне остатки воинов в тронном зале.
Ну и задали они мне задачу! Моментами я сомневался, что смогу с ними справиться… Медленно теснили они меня обратно в зал, и когда они все проникли в него, один из них захлопнул дверь и закрыл ее на запор.
Это был умный маневр, я оказался отрезанным от своих, один с двенадцатью противниками, а красным людям в коридоре был прегражден путь к отступлению.
Но мне не раз приходилось находиться лицом к лицу и с более страшным врагом. Поэтому я начал спокойно и стойко бороться.
Мои мысли постоянно возвращались к Дее Торис. Я жаждал конца битвы, чтобы заключить ее в свои объятия и услышать снова слова любви, которых я был лишен столько лет!
Во все время боя я не имел свободной секунды, чтобы украдкой кинуть взгляд позади себя на то место, где она стояла около трупа убитого правителя. Я удивлялся только, почему она не воодушевляет меня больше воинственной песней Гелиума!
Было бы утомительно рассказывать все перипетии этого долгого боя; как мы сражались вначале у дверей, затем вдоль всего зала, наконец, у самого подножия трона, где упал мой последний противник, пронзенный моим мечом.
Тогда, с радостным криком, с распростертыми объятиями я повернулся, чтобы обнять мою возлюбленную. Эта минута должна была вознаградить меня сторицей за все кровавые столкновения, за все страдания, за все опасности, через которые я прошел ради моей любимой.
Но радостный крик замер на моих губах, руки мои безжизненно упали. Шатаясь, как смертельно раненный, взобрался я на ступеньки, которые вели к трону…
Дея Торис исчезла!

15. Награда

Непостижимое исчезновение Деи Торис вызвало во мне подозрение, что здесь, может быть, замешано то темное лицо, которое промелькнуло передо мной за драпировками, позади трона Салензия Олла.
Почему вид этого злобного лица не насторожил меня? Почему я так беспечно отнесся к грозившей моей принцессе опасности?.. Увы! Все мои сожаления были напрасны и не могли исправить того, что случилось.
Снова Дея Торис попала в лапы Турида, этого черного дьявола. Снова все мои старания свелись к нулю! Я понял теперь причину ярости, которая так ясно отпечаталась на чертах Матаи Шанга и жестокую радость Файдоры.
Они знали или догадывались об истине. Хеккадор святых жрецов, желавший Дею Торис для себя самого, и, очевидно, явившийся в зал в надежде уличить Салензия Олла в вероломстве и помешать ему, понял, что Турид выкрал добычу из-под самого моего носа.
А радость Файдоры была вызвана сознанием жестокого удара, который был нанесен мне. Ее чувство ревности и ненависти к Дее Торис было удовлетворено.
Моей первой мыслью было заглянуть за драпировки позади трона, потому что там-то я и увидел Турида. Я рванул роскошную ткань и увидел перед собой узкий проход.
Ни минуты я больше не сомневался, что именно этой дорогой бежал Турид. Это подтверждалось еще находкой небольшого, усыпанного драгоценными камнями украшения, которое лежало на полу коридора.
Подняв безделушку, я увидел, что на ней был герб Деи Торис, и, прижав ее к губам, как безумный, бросился по извилистому коридору, который спускался в нижние галереи дворца.
Очень скоро я дошел до помещения, в котором прежде работал Солан. Его мертвое тело все еще валялось там, где я его оставил. Но никаких признаков, что кто-то проходил через комнату с тех пор, как я тут был, не было! Однако Турид и Дея Торис должны были пройти здесь!
Я стоял с минуту в недоумении. Какой из бесчисленных выходов выведет меня на правильную дорогу? Я упорно напрягал память, чтобы вспомнить те указания, которые при мне повторял Турид Солану, и медленно, как будто сквозь густой туман, воскресли слова перворожденного:
«Идти по коридору, миновать три боковых хода направо, затем войти в четвертый правый ход и идти до того места, где встретятся три коридора: Снова идти направо, держась левой стены, чтобы не попасть в колодец. В конце этого пути – винтовая лестница, которая выводит вниз, а не наверх, после этого дорога ведет прямо».
И я сразу вспомнил выход, на который он указал.
Не теряя ни минуты, я бросился по этому незнакомому пути; я бежал, не принимая никаких мер предосторожности, хотя знал, что меня могут ожидать впереди серьезные неприятности.
Сначала часть пути пришлось пройти в полной тьме, но потом большая часть была довольно сносно освещена. Темнее всего было в том месте, где нужно было держаться левой стороны, чтобы не попасть в колодец, и я был уже у самого края пропасти, когда заметил опасность.
Узкая полоса, не менее четырех футов, была оставлена вдоль стены, чтобы посвященный в тайну мог пройти; те же, которые не знали о ловушке, должны были неминуемо упасть в нее. Наконец я счастливо миновал ловушку и шел дальше уже по освещенной дороге.
В конце последнего коридора я неожиданно вышел на дневной свет и очутился в поле, покрытом снегом и льдом. Я был одет в легкую одежду, и внезапный переход к холоду был весьма чувствителен. Но хуже всего было сознание, что я, почти голый, не смогу выдержать такого сильного мороза и погибну раньше, чем успею нагнать Дею Торис и Турида.
Почему судьба ставила мне такие непреодолимые препятствия? Съежившись от холода, я отпрянул обратно в теплый туннель; никогда, кажется, я не был так близок к отчаянию.
Я отнюдь не отказывался от своего плана продолжать преследование. Будь это нужно, я пошел бы вперед, но я знал, что погибну раньше, чем смогу достичь цели, и хотел зрело обдумать положение и постараться найти более целесообразный путь к спасению Деи Торис.
Едва я вернулся в туннель, как споткнулся о какую-то меховую одежду, которая, казалось, была прикреплена к полу у самой стены. В темноте я не мог разглядеть, что держало ее, но ощупав руками, я нашел, что она вылезала из-под закрытой двери. Я толкнул ее и очутился на пороге небольшого чулана, по стенам которого была развешана полная одежда желтых людей.
Это помещение было расположено у самого выхода и, очевидно, служило гардеробной придворных, где они одевались и раздевались при выходе и входе во дворец.
Вероятно, Турид знал о существовании этого хранилища, и одел себя и Дею Торис, прежде чем отважился выйти на мороз. Второпях он раскидал ненужные ему вещи, и мех, валявшийся в коридоре, указал мне дорогу в то место, о котором он вряд ли хотел, чтобы я узнал!
Всего несколько секунд понадобилось мне, чтобы облачиться в полную полярную одежду из меха орлука, одной из необходимых частей которой являются высокие меховые сапоги.
Снова я вышел из туннеля и огляделся. На только что выпавшем свежем снегу ясно выделялись свежие следы Турида и Деи Торис. Теперь уже моя задача была значительно легче. Правда, ходьба по глубоким сугробам была крайне утомительна, но меня, по крайней мере, не мучили сомнения, какого направления держаться, и не подстерегали в темноте какие-то неведомые ловушки.
Следы вели по засыпанному снегом рву к вершине невысоких холмов, за которыми они опять спускались в другой ров, а через четверть мили они вновь поднимались и вели к проходу между скалистыми холмами.
Следы Деи Торис были почти постоянно сзади; видно было, что чернокожий тащил ее за собой. А в некоторых местах глубоко проступали только его следы: вероятно, она не хотела идти дальше, и он нес ее. Я ясно представил себе, как она боролась с ним на каждом шагу.
Обогнув скалу, я увидел картину, которая заставила быстрее биться мое сердце: в небольшой котловине перед черным отверстием пещеры стояло четыре человека, а рядом с ними на блестящем снегу шумел аэроплан, очевидно только что извлеченный из пещеры.
Эти четверо были: Дея Торис, Файдора, Турид и Матаи Шанг. Мужчины были заняты жарким спором: отец жрецов, видимо, угрожал, а чернокожий над ним насмехался.
Желая приблизиться к ним насколько возможно, прежде чем они меня заметят, я начал осторожно продвигаться вперед. Было видно, что мужчины в конце концов пришли к какому-то соглашению, потому что оба они, с помощью Файдоры, втащили сопротивляющуюся Дею Торис на палубу аэроплана.
Здесь они ее привязали, а затем оба спустились опять, чтобы закончить приготовления к отлету. Файдора вошла в небольшую каюту на корме корабля.
Мне оставалось до них с четверть мили, когда Матаи Шанг заметил меня. Он нервно схватил Турида за плечо и указал на меня рукой.
Теперь мне нечего было скрываться, и я бешено помчался к аэроплану.
Они удвоили свои усилия, возясь над установкой пропеллера, который был снят, очевидно, с целью починки.
Эту работу они закончили раньше, чем я покрыл половину расстояния, которое лежало между мною и ими, и оба бросились к веревочной лестнице, ведущей на палубу.
Турид первым добежал до нее и с проворством обезьяны вскарабкался на палубу. Здесь он нажал кнопку, управляющую подъемной силой, и судно медленно поднялось вверх, однако не с той большой скоростью, которой отличаются обычно аэропланы.
Я был еще в сотне футов от них, когда увидел, что они поднимаются.
Позади, у города, лежал могучий флот, огромные дирижабли Гелиума и Птарса, которые я спас в тот день от гибели; но прежде чем я успею дойти до них, Турид будет уже далеко…
В то время как я бежал, Матаи Шанг с трудом карабкался на палубу, а над ним склонилось злобное лицо Турида. Вдруг я вздрогнул… Веревка, свешивающаяся с корабля, еще тянулась по земле. Только бы мне добежать до нее раньше, чем она поднимется слишком высоко над моей головой! Может быть, мне все же удастся взобраться по ней на палубу?
А с аэропланом что-то было неладно. Во-первых, ему не хватало подъемной силы; во-вторых, Турид уже дважды судорожно повертывал двигательный рычаг, а аэроплан продолжал неподвижно висеть в воздухе, слегка только двигаясь по течению дувшего с севера легкого ветерка.
Матаи Шанг был теперь у самого шкафута. Длинные крючковатые пальцы протянулись, чтобы ухватиться за металлические поручни. Турид наклонился еще ниже над своим соучастником.
Внезапно в поднятой руке черного блеснул кинжал и опустился по направлению к белому лицу отца жрецов. С ужасным криком вцепился святой хеккадор в руку, державшую кинжал.
Я почти добежал до свешивающейся вниз веревки. Аэроплан продолжал медленно подниматься, и ветер медленно относил его от меня, но тут я случайно споткнулся на мерзлой дороге и упал, сильно ударившись головой о мерзлую глыбу. Веревка, конец которой как раз теперь отделялся от почвы, болталась над самой моей головой, но я не мог ухватиться за нее: в голове шумело, и я потерял сознание.
Вероятно, я пролежал без чувств несколько секунд. Когда я открыл глаза, Турид и Матаи Шанг все еще боролись, а аэроплан отнесло всего на двести футов к югу; веревка была уже в добрых тридцати футах от почвы.
Озлобленный новой неудачей, которая постигла меня в ту минуту, когда успех был почти в моих руках, я побежал вперед и, очутившись под самым концом раскачивавшейся веревки, напряг всю силу своих земных мускулов и прыгнул.
Прыжок оказался удачен: я схватился за веревку на фут выше ее конца и крепко сжал ее. Но обледенелый канат скользил в руках. Я попробовал поднять свободную руку, чтобы ухватиться за него обеими руками, но это мне не удалось, и я соскользнул еще ниже.
Я чувствовал, что канат медленно выскальзывает из моих рук. Через минуту все, чего я достиг, было бы потеряно, но в последний момент пальцы мои крепко зажали узел у самого конца и больше уже не разжимались.
Вздохнув с облегчением, я начал карабкаться вверх, к палубе корабля. Я не мог видеть Турида и Матаи Шанга, но слышал шум борьбы и знал таким образом, что они все еще боролись; жрец за свою жизнь, а датор за то, чтобы увеличить подъемную силу аэроплана, освободившись от тяжести лишнего пассажира.
Если Матаи Шанг погибнет прежде, чем мне удастся взобраться наверх, то шансы достигнуть палубы будут очень малы. Стоит черному датору обрезать веревку, и он освободится от меня навсегда. В это время корабль как раз пролетал над краем бездонной пропасти.
Наконец, рука моя ухватилась за поручень аэроплана, и в тот же самый момент подо мной раздался страшный вопль. Кровь застыла у меня в жилах, и я с ужасом посмотрел вниз, где визжащая фигурка, перевертываясь в воздухе, стремительно падала в бездну.
Это был последний полет святого хеккадора Матаи Шанга, отца святых жрецов…
Когда я обернулся к палубе, я увидел склонившегося надо мной Турида с кинжалом в руке. Он стоял спиной к переднему концу каюты, в то время как я старался вскарабкаться на борт у кормы корабля. Между нами было всего несколько шагов. Никакая сила не могла поднять меня на палубу раньше, чем рассвирепевший чернокожий набросится на меня.
Мой конец наступил. Я знал это, и если у меня еще и оставались иллюзии, то торжествующая усмешка на злобном лице датора должна была их рассеять. Позади Турида я видел Дею Торис; ее глаза были широко раскрыты от ужаса, она билась в своих оковах, как пойманная птица. То, что Дея Торис принуждена была стать свидетельницей моей страшной смерти, удваивало мои мучения.
Я больше не пытался перелезть через шкафут. Вместо этого я крепко схватился левой рукой за поручень и вытащил свой кинжал.
По крайней мере, я умру так, как жил, – сражаясь!
Турид был уже против двери каюты, когда новое действующее лицо приняло участие в мрачной трагедии, которая разыгрывалась на палубе побежденного аэроплана Матаи Шанга.
Это была Файдора. С разгоревшимся лицом и с растрепанными волосами, с глазами, в которых явственно виднелись следы недавних слез, непохожая на ту гордую богиню, какой она всегда себя считала, Файдора выскочила на палубу как раз впереди меня. В ее руке был тонкий стилет… Я понял! Улыбаясь, бросил я последний взгляд своей возлюбленной, взгляд человека, приговоренного к смерти, и смело повернул лицо к Файдоре, ожидая удара.
Никогда не видел я это прекрасное лицо более прекрасным, чем в эту минуту. Казалось невероятным, что такая красота может таить в себе столько жестокости и бессердечия. Но в этот день в ее прекрасных глазах было новое выражение, которого я в них никогда не видел – какая-то необычная мягкость и страдание.
Турид был возле меня и оттолкнул ее, чтобы нанести мне первый удар. Но произошло то, чего я совершенно не ожидал, и произошло так быстро, что я не мог сперва понять, что случилось…
Левая рука Файдоры крепко схватила датора, державшего кинжал, а правая высоко поднялась, и в ней блеснуло острое лезвие.
– Вот тебе за Матаи Шанга! – крикнула она и глубоко вонзила лезвие в грудь датора. – Вот тебе за то зло, которое ты хотел причинить Дее Торис! – снова острая сталь вонзилась в окровавленное тело.
– А вот тебе еще, еще и еще, – пронзительно кричала она, – за Джона Картера, джеда Гелиума, – и при каждом слове она втыкала свой стилет в уже безжизненное тело датора. Затем презрительным жестом она сбросила труп перворожденного с палубы.
Я был так поражен трагической сценой, разыгравшейся передо мной, что потерял способность двигаться и не делал никаких попыток взобраться на палубу. Следующий поступок Файдоры снова удивил меня – она протянула мне руку и помогла подняться. Я встал на палубу, глядя на нее с нескрываемым изумлением.
Легкая усмешка мелькнула у нее на губах, но не жестокая высокомерная улыбка богини, которая была мне знакома.
– Ты удивляешься, Джон Картер, – сказала она, – и не понимаешь, что произвело во мне такую перемену? Я тебе скажу. Это сделала любовь – любовь к тебе.
Я нахмурил брови, но она подняла руку.
– Постой, – сказала она. – Я не говорю о своей любви. Это – любовь твоей жены Деи Торис к тебе научила меня, чем может быть истинная любовь, чем она должна быть и как далека была от настоящей любви моя эгоистическая страсть.
Теперь я стала другой. Теперь я могла бы любить тебя так, как любит тебя Дея Торис. Теперь мое единственное счастье в том, чтобы знать, что ты и она снова будете вместе, потому что в ней одной ты можешь найти свое счастье.
Но меня мучит зло, которое я совершила. Много грехов нужно мне искупить, и хотя я и считаюсь бессмертной, всей моей жизни было бы мало, чтобы искупить мою вину.
Но есть другой путь к спасению, и если Файдора, дочь святого хеккадора, согрешила, то она сегодня уже частью искупила свой грех, а чтобы ты верил в ее искренность, она докажет ее единственным возможным для нее способом: Файдора спасла тебя для другой и уходит с твоей дороги…
С этими словами она стремительно повернулась и бросилась с палубы корабля в бездонную пропасть…
Крик ужаса вырвался у меня. Я подбежал к поручням, желая спасти жизнь той, которую еще совсем недавно с радостью видел бы мертвой. Но было уже слишком поздно.
С глазами, полными слез, я отвернулся, чтобы не видеть конца несчастной.
Минуту спустя я разрезал путы, связывавшие Дею Торис, и когда ее прелестные руки обвились вокруг моей шеи и нежные губы прижались к моим, я сразу позабыл все ужасы, свидетелем которых мне пришлось быть, и все страдания, которые я перенес.

16. Владыка Барсума

Аэроплан, на палубе которого я очутился вдвоем с Деей Торис, оказался совершенно непригодным. Резервуары с лучами подъемной силы давали течь, и машина делала перебои. Мы беспомощно висели над полярными льдами.
Ветер медленно гнал корабль сперва над пропастью, где лежали трупы Матаи Шанга, Турида и Файдоры, а затем над низкой грядой холмов. Я открыл предохранительные клапаны и медленно опустился.
Как только аэроплан коснулся почвы, Дея Торис и я сошли с палубы и, рука об руку, пошли обратно через снежную пустыню по направлению к Кадабре.
Мы вошли в тот самый туннель, по которому я недавно бежал в таком диком отчаянии. Мы шли медленно – нам нужно было так много сказать друг другу!
Она рассказала о той ужасной минуте, несколько месяцев тому назад, когда дверь ее вращающейся темницы внутри храма Солнца медленно заходила за стену; рассказала, как Файдора бросилась на нее с поднятым кинжалом, но Тувия закричала, когда поняла злобное намерение дочери святого жреца.
Это был тот крик, который звучал в моих ушах долгие месяцы. Только теперь я узнал, что Тувия успела вырвать кинжал у Файдоры, прежде чем он коснулся Деи Торис или ее самой.
Она рассказала мне о томительных днях своего заключения, о злобной ненависти Файдоры, о нежной любви Тувии. Когда мрачное отчаяние овладело ими, то они обе – Тувия и она – утешались одной и той же надеждой, что Джон Картер найдет способ освободить их.
Вскоре мы дошли до помещения Солана. Мы продвигались вперед беспечно, не принимая никаких мер предосторожности; я был уверен, что город и дворец находятся в руках моих друзей.
Таким образом вышло, что, войдя в комнату, мы очутились лицом к лицу с десятью придворными Салензия Олла. Они хотели скрыться из дворца теми же коридорами, через которые мы только что прошли.
При виде нас они остановились, и предводитель их злобно усмехнулся и воскликнул, указывая на нас:
– Нам везет! Смотрите, вот виновник всех наших бедствий! Пусть нас победили, но мы отомстим за джеддака и за весь город! Сладок час мести! Пусть победители найдут здесь изуродованные трупы Джона Картера и его жены. Пусть увидят они, как умеют мстить желтые люди! Готовься к смерти, Джон Картер, но, чтобы твой конец был более горек, знай, что я, быть может, не приговорю Дею Торис к милосердной смерти, а сохраню ее для своей забавы и для забавы своих приближенных!
Я стоял у той самой стены, где находились все рычаги. Дея Торис стояла рядом со мной. Она взглянула на меня с удивлением: воины приблизились к нам с обнаженными мечами, а мой меч все еще оставался в ножнах, и я ждал их приближения с улыбкой на губах.
Желтые воины тоже смотрели на меня с изумлением. Моя неподвижность смущала их, и они остановились в нерешительности, опасаясь какой-нибудь хитрости. Когда они подошли почти на расстояние меча, я поднял руку, положил ее на полированную рукоятку большого рычага и, продолжая зловеще улыбаться, взглянул своим врагам прямо в лицо.
Они остановились, как один человек, бросая испуганные взгляды на меня и друг на друга.
– Стой! – завопил их предводитель. – Ты не знаешь, что ты делаешь!
– Ошибаешься, – ответил я спокойно. – Джон Картер знает, что делает. Он знает, что, если один из вас подступится к Дее Торис, то я поверну рычаг – и она и я умрем вместе, но отдельно мы не умрем!
Придворные отпрянули и несколько минут шептались друг с другом. Наконец предводитель повернулся ко мне.
– Ступай своей дорогой, Джон Картер, а мы пойдем своей, – сказал он.
– Пленные не идут своей дорогой, – возразил я, – а вы мои пленные.
Прежде чем они смогли ответить, дверь в противоположном конце комнаты отворилась, и отряд желтых людей хлынул в помещение. Придворные, казалось, вздохнули с облегчением, но скоро их лица опять омрачились: во главе желтых людей шел Талу, мятежный джед Марентины. Приближенные Салензия Олла знали, что им нечего ждать пощады от его руки.
Талу с первого же взгляда все понял и улыбнулся.
– Правильно, Джон Картер! – закричал он. – Ты обращаешь против них их же силу! Какое счастье для Окара, что ты оказался здесь и помешал их бегству! Это сброд величайших негодяев севера, а этот – он указал на предводителя, – хотел провозгласить себя джеддаком джеддаков на месте убитого Салензия Олла. Если бы это случилось, у нас был бы еще более гнусный правитель, чем ненавистный тиран, павший от твоего меча.
Придворные были вынуждены молчаливо покориться и дать себя связать; сопротивление не принесло бы им ничего, кроме смерти. Сопровождаемые воинами Талу, мы отправились в большой тронный зал. Здесь было большое собрание воинов. Рядом с красными людьми Гелиума и Птарса стояли желтые люди севера и черные перворожденные, прибывшие ко мне на помощь под предводительством Ксодара. Здесь были дикие зеленые воины с высохшего морского дна на дальнем юге и небольшие отряды белокожих жрецов, которые решили отказаться от своей религии и присягнули Ксодару.
Здесь были Тардос Морс и Морс Каяк и статный сын мой Карторис в своих блестящих военных доспехах. Увидя нас, они все трое бросились к Дее Торис, и хотя не в характере марсиан бурно проявлять свои чувства, они чуть не задушили ее в своих объятиях.
Здесь были Тарс Таркас, джеддак тарков, и Кантос Кан, и здесь же был мой дорогой Вула, совсем обезумевший от счастья и в избытке своей любви прыгавший на меня и дергавший меня за доспехи.
Гром приветственных криков огласил зал при нашем входе: раздался оглушительный звон металла, когда воины всех марсианских народов высоко подняли свои мечи и скрестили клинки в знак успеха и победы. Я прошел сквозь густые ряды ликующих воинов, джедов и джеддаков, но сердце мое не радовалось. Среди этой толпы мне не хватало двух любимых лиц, и я много дал бы, чтобы видеть их в эту минуту. В тронном зале не было Туван Дина и его дочери Тувии.
Я всех расспрашивал о них и, наконец, один желтый пленный рассказал мне, что они были опознаны и захвачены начальником дворцовой стражи, когда они пробирались к «яме изобилия».
Мне не нужно было спрашивать, зачем шли туда отважный джеддак и его мужественная дочь. Военнопленный сказал, что они были заключены в одну из многочисленных темниц, где должны были ожидать приговора северного тирана.
Я немедленно выслал отряды, которые обыскали дворец сверху донизу, и мое счастье стало полным, когда бывшие пленники вошли в зал под эскортом почетной стражи.
Первым движением Тувии было броситься к Дее Торис, и искренность, с которой они обняли друг друга, была ясным доказательством их любви.
В этом переполненном шумном зале молчаливо и одиноко стоял пустой трон Окара.
Многое перевидел старый трон с тех пор, как на него вступил первый джеддак джеддаков, но я думаю, что никогда не видел он более странной сцены. Размышляя о прошлом и будущем этой изолированной расы чернобородых желтых людей, я видел для них возможность более светлого и полезного существования в великой семье дружественных народов, которая тянулась от южного полюса почти до их барьера.
Двадцать два года тому назад я был закинут голый и чужой в этот странный мир. Каждая раса, каждая нация вели тогда беспрерывные войны друг с другом.
Теперь, благодаря силе моего меча и преданности друзей, которых приобрел мой меч, черные, белые, красные и зеленые люди стояли бок о бок и жили в мире и дружбе. Все расы Барсума не составляли еще одного целого, но большой шаг в этом направлении уже был сделан, и если бы мне удалось присоединить к общей семье народов еще и свирепую и замкнутую желтую расу, то я чувствовал бы, что мною совершено великое дело. Я выплатил бы Марсу по крайней мере часть огромного долга, который лежал на мне за то, что он дал мне Дею Торис.
Я видел только один путь к воплощению этой мечты, и только один человек был пригоден для осуществления моих надежд. И, как всегда бывает со мной, я поступил так, как привык поступать в решительных случаях – без долгих размышлений и предварительных совещаний.
Те, которым не нравятся мои планы и мой способ их проводить, всегда могут мечами выразить свое несогласие и недовольство; но, кажется, на этот раз не было ни одного несогласного голоса, когда я, схватив Талу за руку, подвел его к трону Салензия Олла.
– Воины Барсума! – вскричал я. – Кадабра пала, и вместе с ней пал ненавистный северный тиран. Но самостоятельность Окара должна быть сохранена. Красные люди управляются красными джеддаками; зеленые воины древних морей признают только зеленого правителя, перворожденными южного полюса правит черный Ксодар. И не было бы в интересах ни желтых, ни красных людей, если бы красный джеддак вступил на трон Окара. Среди вас есть воин, достойный носить древний титул джеддака джеддаков Севера. Люди Окара, поднимите ваши мечи в честь вашего нового правителя Талу, мятежного джеда Марентины.
Свободные люди Марентины и пленные Кадабры встретили радостными криками мое заявление. Все они думали, что красные люди захотят удержать то, что они захватили силой оружия, как это было принято в прежние времена на Барсуме. Они были уверены, что им придется жить под гнетом иноземного джеддака.
Победоносные воины из войска Карториса присоединились к радостной манифестации.
Среди дикого шума и радостных криков Дея Торис и я прошли в роскошный сад джеддака, расположенный во внутреннем дворе дворца. За нами следовал Вула, но на резной скамейке в беседке из дивных красных цветов мы увидели двоих, которые опередили нас – Тувию из Птарса и Карториса из Гелиума.
Красивая голова юноши низко склонилась над лицом прекрасной девушки. Я, улыбаясь, взглянул на Дею Торис и, притянув ее к себе, прошептал:
– Почему бы нет?
Действительно, почему нет? Что значат годы в стране вечной юности?
Мы оставались в Кадабре в качестве гостей Талу, пока он формально не был введен в управление страной, а потом отплыли на юг от ледяного барьера со всем большим флотом, который мне посчастливилось спасти от гибели. Но перед нашим отъездом мы были свидетелями, как согласно приказанию нового джеддака, был уничтожен страшный магнитный столб.
– Отныне, – сказал он, когда от столба ничего не осталось, – флоты красных и черных людей могут так же свободно летать над ледяным барьером, как над своими странами. Пещеры Кариона будут очищены, чтобы и зеленые люди могли иметь доступ в нашу страну. Охота на священных аптов будет разрешена и даже поощрена, чтобы на севере не осталось ни одного из этих страшных чудовищ.
Мы распрощались с нашими желтыми друзьями с истинным сожалением и отплыли в Птарс. Здесь мы оставались целый месяц в гостях у Туван Дина, и я видел, что Карторис охотно остался бы здесь навсегда, не будь у него обязанностей в Гелиуме.
Мы остановились над огромными лесами Каола и ждали разрешения лесного джеддака приблизиться к его сторожевой башне, где затем целый день до полуночи высаживали корабли войска каолян. Мы погостили тоже несколько дней в Каоле, чтобы скрепить узы дружбы между ним и Гелиумом, и, наконец, после долгого отсутствия, увидели издали высокие башни Гелиума.