1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
             Онъ зрится будто бы простый межъ ратныхъ воинъ;
       
             Но древнимъ предпочтенъ Атридамъ быть достоинъ.
       
             Владимиръ мечь и пальмъ носящъ изображенъ,
       
             Стоитъ трофеями и свѣтомъ окруженъ;
       
   445          У ногъ его лежитъ поверженна химера;
       
             Со славой съединясь его вѣнчаетъ вѣра.
       
             Тамъ лавры Ярославъ имѣетъ на главѣ;
       
             Донской блистаетъ здѣсь; тамъ Невскiй на Невѣ;
       
             Тамъ ликъ Великаго представленъ Iоанна,
       
   450          Цесарской перваго короною вѣнчанна;
       
             Побѣды, торжествы, блистанiя вѣнца
       
             Къ дѣламъ великимъ огнь внушаютъ во сердца;
       
             Для сихъ причинъ въ сей храмъ, ко славѣ предъизбранна,
       
             Адашевъ убѣдилъ склониться Iоанна.
       
   455                    Еще не скрылося въ волнахъ свѣтило дни,
       
             Достигли мирнаго убѣжища они.
       
             Сопутницей своей имѣя добродѣтель,
       
             Какъбудто видѣлъ рай въ обители Владѣтель:
       
             Во славѣ зрится Богъ, присутствующiй тамъ!
       
   460          Съ священнымъ ужасомъ вступилъ въ Господнiй храмъ;
       
             Онъ вѣдалъ, что душа, на небо вознесенна,
       
             Отъ тѣла своего врачебна и нетлѣнна,
       
             Творила многiя и нынѣ чудеса,
       
             И то сказать могла, что кроютъ небеса;
       
   465          Приходитъ къ Сергiю, мольбы ему приноситъ,
       
             Всевышней помощи противъ Казани проситъ,
       
             Вѣщая: Муж святый! ты Дмитрiю помогъ
       
             Татарскiя луны сломить кичливый рогъ,
       
             И мнѣ ты помоги, дерзнувъ противъ Казани,
       
   470          Россiю оправдать во предлежащей брани;
       
             Мое отечество, о Сергiй! и твое…
       
             Возноситъ предъ тебя моленiе сiе!
       
             Молитва въ воздухѣ какъ дымъ не изчезаетъ,
       
             Но будто молнiя небесный сводъ пронзаетъ,
       
   475          На радужныхъ она возносится крылахъ:
       
             Молитву искренну читаетъ Богъ въ сердцахъ;
       
             Она небесный сводъ и звѣзды сквозь преходитъ,
       
             Въ умильность ангеловъ, геенну въ страхъ приводитъ.
       
             Мольбы его какъ громъ предъ Богомъ раздались,
       
   480          Проснулася Москва, Ордынцы потряслись!
      
      
       
                       Въ сiю достойную вниманiя годину
       
             Измѣривалъ Творецъ двухъ царствъ земныхъ судьбину:
       
             Россiйскiй до небесъ возвысился вѣнецъ,
       
             Ордынской гордости означился конецъ;
       
   485          Но побѣдительнымъ народамъ и державѣ
       
             Препятства предлежать въ гремящей будутъ славѣ.
       
             Разсѣется Орда, угаснетъ ихъ престолъ;
       
             Но Россамъ напередъ устроитъ много золъ.
      
      
       
                       Тогда Господнее изрекъ опредѣленье
       
   490          Органъ небесныхъ тайнъ въ священномъ изступленьѣ,
       
             Трепещущъ, Духомъ полнъ, служащiй олтарю,
       
             Душъ пастырь возвѣстилъ пророчествы Царю:
       
             О Царь! сплетаются тебѣ вѣнцы лавровы;
       
             Я вижу новый тронъ, короны вижу новы!
       
   495          Но царства покорить и славу обрѣсти,
       
             Ты долженъ многiя страданья пренести.
       
             Гряди, и буди твердъ!… Слова произнеслися,
       
             И гласомъ пѣсненнымъ по сводамъ раздалися.
       
             Въ душѣ Монархъ тогда спокойство ощутилъ,
       
   500          И паки шествiе ко граду обратилъ.
       
             Адашевъ къ славѣ огнь въ Царѣ усугубляетъ,
       
             Написанныхъ Князей въ предсѣнiи являетъ.
       
             Се Рюрикъ, предокъ твой, вѣщаетъ онъ Царю,
       
             Троянску отрасль въ немъ и Августову зрю;
       
   505          Онъ, силы подкрѣпивъ колеблемой державы,
       
             Потомкамъ начерталъ безсмертной образъ славы.
       
             Се Ольга мудрая, казняща Искорестъ,
       
             Лучи вокругъ главы, въ рукахъ имѣетъ крестъ;
       
             Коль свято царствуетъ полночною страною!
       
   510          Жена прославилась правленьемъ и войною;
       
             Се праотцы твои! Взгляни на нихъ, взгляни:
       
             Ты видишь славу ихъ! колѣна преклони.
       
             Здѣсь кисть ученiе твое изобразуетъ….
       
             И дѣда Царскаго Адашевъ указуетъ;
       
   515          Который внутрь и внѣ спокоилъ царствъ раздоръ;
       
             Но кажется къ Царю суровый мещетъ взоръ,
       
             И внука праздностью на тронѣ укоряетъ.
      
      
       
                       Краснѣя, Iоаннъ на ликъ его взираетъ,
       
             Токъ слезный отъ стыда изъ глазъ его течетъ;
       
   520          Начнемъ, начнемъ войну! Адашеву речетъ.
       
             И се парящая въ кругахъ эѵирныхъ слава,
       
             Гласитъ: Готовься цвѣсть Россiйская держава!
       
             Благочестивый духъ Царя въ Казань ведетъ;
       
             Престольный градъ его съ гремящимъ плескомъ ждетъ.
       
   525          Всевышнiй на него склонилъ свою зѣницу,
       
             И Царь торжественно вступилъ въ свою столицу;
       
             Окрестности ея внезапно процвѣли,
       
             Во срѣтенье ему, казалось, рощи шли;
       
             Суровостью времянъ веселость умерщвленна,
       
   530          Въ долинахъ и лѣсахъ явилась оживленна;
       
             Какъ будто бы струи прешедый чермныхъ водъ,
       
             Ликуетъ на холмахъ толпящiйся народъ;
       
             Подъемлетъ высоко Москва верхи златые,
       
             И храмы пѣнiемъ наполнились святые;
       
   535          Любовью видитъ Царь возженные сердца,
       
             Зритъ въ подданныхъ дѣтей, они въ Царѣ отца;
       
             На лицахъ радости, въ очахъ увеселенье,
       
             И духомъ сладкое вкушаетъ умиленье.
      
      
       
                       Коль Царь всевышню власть нечестiемъ гнѣвитъ,
       
   540          Натура вся тогда прiемлетъ смутный видъ;
       
             Но естьли подъ вѣнцемъ сiяетъ добродѣтель,
       
             Ликуетъ весь народъ, натура и Владѣтель!
       
             Казалось,Iоаннъ вновь царство прiобрѣлъ;
       
             Избранной Думѣ быть въ чертоги повелѣлъ[3];
       
   545          До нынѣ стольный градъ стенящiй, утружденный,
       
             Явился, будто бы осады свобожденный.
      
     
    
    
     
      
ПѢСНЬ ВТОРАЯ
     
     
      
       
                       О вы, щастливые грядущихъ лѣтъ пѣвцы!
       
             Завидны ваши мнѣ Парнасскiе вѣнцы:
       
             Вы ихъ получите, воспѣвъ ЕКАТЕРИНУ,
       
             Мнѣ Музы не сiю назначили судьбину:
       
   5          Велятъ ко временамъ минувшимъ прелетѣть;
       
             Дивиться въ мысляхъ Ей, а Iоанна пѣть.
       
             Но древнiя дѣла имѣя предъ очами,
       
             Ея премудрости одушевлюсь лучами.
      
      
       
                       Изгнавъ изъ Царскаго жилища Iоаннъ
       
   10          Развраты, клевету, коварство, лесть, обманъ;
       
             Оставя праздну жизнь въ златомъ одрѣ лежащу;
       
             И маковы цвѣты и гроздiе держащу;
       
             Отвергнувъ отъ очей соблазновъ темноту,
       
             Что истинны святой скрывала красоту;
       
   15          Изъ грознаго Царя, какъ агнецъ, ставъ незлобенъ,
       
             Былъ солнцу Iоаннъ восточному подобенъ,
       
             Которое когда свое лице явитъ,
       
             Сiянiемъ лучей вселенную живитъ.
       
             Льстецы, что слабости Монарши умножали,
       
   20          Какъ темны облака домъ Царскiй окружали;
       
             Подобно солнечный вселенной льстящiй зракъ
       
             Сгущенныхъ тучь отъ глазъ скрываетъ часто мракъ;
       
             Когда поверхность ихъ лучами озлащенна,
       
             Отъ грома ихъ земля бываетъ устрашенна;
       
   25          Но нынѣ смутныя веселости разгнавъ,
       
             Всю важность ощутивъ Владѣтелевыхъ правъ;
       
             И возвративъ себя народу и коронѣ,
       
             Явился Iоаннъ какъ дневный свѣтъ на тронѣ;
       
             Сердца воззрѣнiемъ безмрачнымъ восхищалъ,
       
   30          Со умиленiемъ Боярамъ онъ вѣщалъ:
       
             О вы, которые державу мнѣ вручили [4],
       
             И царствовать меня во младости учили!
       
             Мнѣ мнится, моего правленiя заря,
       
             Не кажетъ днесь во мнѣ достойнаго Царя;
       
   35          Мечтается въ умѣ моихъ мнѣ предковъ слава,
       
             Я вижу подвиги младаго Святослава;
       
             Онъ зрится въ полѣ мнѣ между шумящихъ стрѣлъ,
       
             Парящъ во слѣдъ врагамъ Россiйскимъ какъ орелъ.
       
             Ревнуетъ духъ во мнѣ Владимиру святому;
       
   40          Завидую изъ рукъ его звучащу грому,
       
             Который онъ на Тавръ, на Халкидонъ металъ,
       
             И солнцемъ наконецъ своей державы сталъ;
       
             Отдавъ покой и миръ врагамъ своимъ недавнымъ,
       
             Россiю просвѣтилъ закономъ православнымъ.
       
   45          Предсталъ моимъ очамъ Великiй Мономахъ,
       
             Который наводилъ на Цареградцовъ страхъ,
       
             И гордость обуздавъ Монарховъ ихъ надмѣнныхъ,
       
             Къ ногамъ своимъ Царей увидѣлъ преклоненныхъ;
       
             Смиряяся Комнинъ, въ знакъ мира наконецъ,
       
   50          Ему приноситъ въ даръ порфиру и вѣнецъ.
       
             Я сей вѣнецъ ношу, державу ту имѣю,
       
             Но предковъ шествовать стезями не умѣю.
       
             Недавно возгремѣлъ побѣдами мой дѣдъ,
       
             Отечество свое отъ многихъ спасшiй бѣдъ:
       
   55          Россiя вознесла главу при немъ высоко,
       
             Потупилося ордъ враждующее око:
       
             Потомокъ я и сынъ Монарховъ таковыхъ,
       
             Имѣя ту же власть, нейду слѣдами ихъ.
       
             Злодѣями со всѣхъ сторонъ мы угнѣтенны,
       
   60          И столько презрѣны, сколь были мы почтенны.
       
             На что народамъ Царь, Вельможи имъ на что,
       
             Когда ихъ защищать не думаетъ никто?
       
             Вельможи и Цари отечества ограда!
       
             Мы спимъ, какъ пастыри безпечные у стада;
       
   65          Не Крымъ, и не Казань губители его,
       
             Мы первые враги народа своего.
       
             О Россы! ваша честь и слава умерщвленна,
       
             И есть ли въ свѣтѣ мы, забыла вся вселенна.
       
             Надъ самой бездной мы злощастiя стоимъ,
       
   70          Мы гибнемъ, но спасать Россiю не хотимъ!
       
             Казань, которая Россiю ненавидитъ,
       
             Теперь со трепетомъ Свiяжски стѣны видитъ;
       
             Тамъ другъ отечества, тамъ вѣрный Царь Алей
       
             Разсѣянныхъ Татаръ погналъ во градъ съ полей;
       
   75          Въ единое гнѣздо злодѣи наши скрылись,
       
             Широкiе пути намъ къ славѣ отворились;
       
             Не наши выгоды хощу вамъ описать,
       
             Хощу совѣта, какъ отечество спасать?
       
             Отважиться ли намъ съ Ордами къ трудной брани,
       
   80          Иль въ страхѣ погребстись и имъ готовить дани?
       
             Я стражъ отечества, а вы его сыны,
       
             И должны ваши быть совѣты мнѣ даны….
      
      
       
                       Такое Iоаннъ представилъ искушенье,
       
             Вельможамъ собраннымъ на твердое рѣшенье;
       
   85          Но каждый взоръ изъ нихъ другъ на друга кидалъ,
       
             И младшiй старшаго къ совѣту ожидалъ.
       
             Тогда отвѣтъ простеръ сѣдиной умащенный,
       
             Носящъ чинъ Ангельскiй и санъ первосвященный,
       
             Небеснымъ житiемъ извѣстный Данiилъ:
       
   90          О Царь! ты кровь мою къ отмщенью вспламенилъ,
       
             Ты бѣдство общее толь живо мнѣ представилъ,
       
             Что не любить въ сей разъ враговъ меня заставилъ;
       
             Но правила мои и санъ претитъ мой мнѣ,
       
             Другова поощрять и мыслить о войнѣ.
       
   95          Когда бы дѣйствiе слова мои имѣли,
       
             Нигдѣбъ оружiя на свѣтѣ не гремѣли;
       
             Однако есть враги, и бранямъ должно быть;
       
             Ихъ можно дозволять, но брани грѣхъ любить;
       
             Не кровiю алкать Монарха устремляю,
       
   100          Но вѣру защищать тебя благословляю.
      
      
       
                       Казалось съ небеси тѣ слышались слова,
       
             И преклонилася вѣнчанная глава.
       
             Сiяли радости въ очахъ у Iоанна;
       
             Но слышенъ тихiй гласъ Боярина избранна,
       
   105          Который зрѣлымъ былъ разсудкомъ озаренъ,
       
             Власами бѣлыми, какъ снѣгомъ, покровенъ;
       
             Кубенскiй Князь то былъ, столѣтiя достигшiй,
       
             Заслуги многiя отечеству чинившiй,
       
             Дрожащу руку онъ прижавъ ко персямъ рекъ:
       
   110                    Сѣдины на главѣ мой древнiй кажутъ вѣкъ,
       
             И щастiе уже не льститъ мнѣ никакое,
       
             Я только жизнь мою хочу скочать въ покоѣ;
       
             Не сродника во мнѣ почти, о Государь!
       
             Но старцевыхъ рѣчей послушай юный Царь:
       
   115          Не полагаяся на память усыпленну,
       
             Взгляни на грудь мою во браняхъ изъязвленну;
       
             Докажетъ подвиги мои тебѣ она,
       
             И сколько мнѣ должна извѣстна быть война.
       
             Подъ сѣнью тишины цвѣтетъ держава краше:
       
   120          Миръ сладкiй, не война вѣнчаетъ щастье наше.
       
             Въ любви къ отечеству я самъ и твердъ и гордъ,
       
             Но слабы стали мы противу сильныхъ Ордъ.
       
             Димитрiй, предокъ твой, въ чувствительномъ уронѣ,
       
             Мамая сокрушилъ и съ воинствомъ при Донѣ;
       
   125          Но долго ли покой въ Россiи процвѣталъ?
       
             Свирѣпый Тахтамышъ, какъ бурный вихрь, возсталъ,
       
             И въ сердце нашего отечества вломился,
       
             Россiйской кровiю полночный край омылся.
       
             Судьбы державы всей на случай не взлагай,
       
   130          Людей, о Государь! не грады сберегай.
       
             Для славы воевать, слаба сiя прiчина;
       
             А царство безъ гражданъ пустыня лишь едина.
       
             Спокоить смутный духъ, моимъ словамъ внемли:
       
             Коль любишь царствовать обширностью земли;
       
   135          Твои границы Днепръ съ полудня орошаетъ,
       
             Россiя Волжскiя струи до днесь вкушаетъ;
       
             Тамъ бурный Волховъ зришь, тамъ кроткую Оку;
       
             Ты Царь обширныхъ странъ! я смѣло изреку;
       
             Взведи съ престола ты твои повсюду очи,
       
   140          Владѣтель цѣлыя явишься полуночи;
       
             Народъ въ сравненiе обширности возьми,
       
             Мы бѣдны не землей, но бѣдны мы людьми.
       
             Съ кѣмъ хочешь въ брань итти? Отцы у насъ побиты,
       
             Младенцы бѣдствуютъ правленiемъ забыты;
       
   145          Старайся въ мужество ихъ младость привести,
       
             И юнымъ симъ птенцамъ дай время возрасти;
       
             Тогда со стадомъ симъ къ побѣдамъ устремляйся.
       
             Готовъ ко бранямъ будь, но алчнымъ не являйся.
      
      
       
                       То слово съ жадностью Князь Глинскiй подхватилъ,
       
   150          И взоры на себя всей Думы обратилъ.
       
             Сей Князь, коварный Князь, Вельможамъ былъ ужасенъ;
       
             Злокозненъ во враждѣ, и въ дружествѣ опасенъ.
       
             Въ той часъ во мрачости таяща острый взоръ,
       
             Вгнѣзденна хитрость тамъ, гдѣ Царскiй пышный дворъ,
       
   155          Во облакѣ густомъ надъ Думою носилась,
       
             Коснулась Глинскому, и въ мысль его вселилась;
       
             Разсыпавъ вкругъ его туманистую мглу,
       
             Простерлась по его нахмуренну челу;
       
             Во нравахъ былъ всегда онъ сходенъ мрачной ночи;
       
   160          Возведши впалыя на Iоанна очи,
       
             Онъ тако рекъ возставъ: блюди твой Царскiй санъ,
       
             Тебѣ для выгодъ онъ твоихъ и нашихъ данъ.
       
             Тебѣ ли сѣтовать, тебѣ ли Царь крушиться,
       
             И сладкой тишины для подданныхъ лишиться?
       
   165          Ты Богъ нашъ! Естьли бъ мы могли и нищи стать,
       
             То намъ ли на тебя отважиться роптать?
       
             Притомъ на что Казань, на что война и грады,
       
             Прiемлемъ безъ того изъ рукъ твоихъ награды;
       
             Блаженство во твоемъ владѣнiи цвѣтетъ;
       
   170          Любителямъ войны и цѣлый тѣсенъ свѣтъ!
       
             Къ тому достойны ли любви народы оны,
       
             Которы бунтовать дерзнутъ противъ короны?
       
             Свидѣтелемъ тому бунтующiй сей градъ,
       
             Коль горько пострадалъ за вѣрность здѣсь мой братъ!
       
   175                    Умолкъ, и сладостью придворной обольщенны,
       
             Развратныя сыны казались восхищенны;
       
             Ихъ очи Глинскаго одобрили совѣтъ;
       
             Ни чей не страшенъ сталъ ласкателямъ отвѣтъ;
       
             На собственну корысть въ умѣ они взираютъ,
       
   180          Но пользу общую ногами попираютъ.
      
      
       
                       Вдругъ будто въ пеплѣ огнь, скрывая въ сердцѣ гнѣвъ,
       
             Князь Курбскiй съ мѣста всталъ, какъ нѣкiй ярый левъ;
       
             Власы вздымалися, глаза его блистали;
       
             Его намѣренье безъ словъ въ лицѣ читали.
       
   185          На Глинскаго онъ взоръ строптивый обративъ,
       
             Вѣщалъ: ты знатенъ Князь, но ты несправедливъ!
       
             Цвѣты, которые разсыпаны тобою,
       
             Ужасную змiю скрываютъ подъ собою;
       
             Ты мщенiемъ однимъ за сродника горя,
       
   190          Отца у подданныхъ, отъемлешь ихъ Царя.
       
             Что Глинскiй плаваетъ въ довольствѣ и покоѣ,
       
             Россiю щастiе не сохранитъ такое.
       
             О Царь мой! властенъ ты мою изчерпать кровь,
       
             Однако въ ней почти къ отечеству любовь;
       
   195          Позволь мнѣ говорить: оставь богатству нѣги,
       
             Вели ты намъ пройти пески, и зной, и снѣги;
       
             Мы ради съ цѣлою вселенной воевать,
       
             Имѣнiе и женъ готовы забывать,
       
             Готовы защищать отечество любезно;
       
   200          Не робкими намъ быть, но храбрыми полезно.
       
             Орды ужасны намъ, ужасны будемъ имъ,
       
             Ужасны, ежели мы лѣность побѣдимъ;
       
             Отмстимъ за прадѣдовъ, за сродниковъ нещастныхъ,
       
             За насъ самихъ отмстимъ Ордамъ до днесь подвластныхъ:
       
   205          Лишь только повели, за Днепръ и за Казань,
       
             Въ сердцахъ мы понесемъ войну, тревогу, брань!
       
             Но естьли праздностью себя мы обезславимъ,
       
             И нашихъ силъ противъ Ордынскихъ не поставимъ;
       
             Пойду отсель на край вселенной обитать;
       
   210          Любви къ отечеству мнѣ нѣчемъ здѣсь питать!
       
             Подавлена она и сокрушенна лестью;
       
             Чины прiобрѣтать единой должно честью,
       
             Служить отечеству трудами и мечемъ,
       
             О чести я пекусь, а больше ни о чемъ….
       
   215          Какъ море бурями отвсюду возмущенно,
       
             Не вдругъ при тишинѣ бываетъ укрощенно:
       
             Таковъ и Курбскiй былъ; бесѣдовать престалъ;
       
             Но стонъ произносилъ и весь онъ трепеталъ.
       
             Въ то время Iоаннъ умильными очами
       
   220          Далъ знакъ, что Курбскаго доволенъ былъ рѣчами:
       
             Прiятный Царскiй взоръ читая за отвѣтъ,
       
             Придворные и сей одобрили совѣтъ.
       
             Испорченный давно придворныхъ почитаньемъ,
       
             Схватясь за мечь рукой, Князь Глинскiй всталъ съ роптаньемъ.
       
   225                    Но тутъ присутствуя, какъ тихая весна,
       
             Адашевъ ихъ разторгъ, какъ облаки луна;
       
             И рекъ: какой намъ стыдъ! врагамъ какая слава!
       
             Отъ нашихъ неустройствъ колеблется держава.
       
             Теперь ли внутренни раздоры начинать,
       
   230          Когда пришли часы отечество спасать?
       
             Мужайся Царь, ступай тебѣ отверстымъ слѣдомъ
       
             Къ спасенью общему отцемъ твоимъ и дѣдомъ;
       
             И терны оные пожни твоей рукой,
       
             Которые до днесь смущаютъ нашъ покой.
       
   235          А вы, правленiя почтенныя подпоры,
       
             Вельможи! прежнiе забудьте днесь раздоры.
       
             Се! намъ отечество стеная предстоитъ;
       
             Оно друзьями намъ въ совѣтахъ быть велитъ;
       
             Оно рыдаючи сынамъ своимъ вѣщаетъ:
       
   240          Тотъ врагъ мой, за мои кто слезы не отмщаетъ;
       
             Взгляните, говоритъ, на горы, на поля,
       
             Тамъ кровью Россiянъ увлажнена земля;
       
             Тамъ ваши сродники и дѣти избiенны,
       
             Выходятъ изъ гробовъ на васъ ожесточенны;
       
   245          Отмстите вы за насъ, отмстите! вопiютъ;
       
             Не мстимъ, и нашу кровь до днесь враги лiютъ.
       
             Вельможи! какъ свою державу успокоимъ,
       
             Единодушiя коль въ Думѣ не устроимъ?
       
             Презрѣнна зависть насъ снѣдаетъ и дѣлитъ,
       
   250          А честь о тишинѣ пещися намъ велитъ.
       
             Соединимъ сердца, раздоры позабудемъ,
       
             Тогда почтенными людьми мы прямо будемъ;
       
             Насъ Царь, отечество къ спасенiю зоветъ.
       
             О други! труденъ ли на сей вопросъ отвѣтъ?
       
   255                    Тогда Геройства духъ, во свѣтломъ видѣ зримый,
       
             Явился вкругъ всего собранiя носимый;
       
             Спокойство сладкое на лица изливалъ,
       
             Жаръ бодрости въ сердцахъ Боярскихъ запылалъ,
       
             И рѣчь сiю уста Хилкова вострубили:
       
   260          О братiя! онъ рекъ, иль бѣдство вы забыли,
       
             Кипящее вездѣ, какъ токи бурныхъ водъ?
       
             Князья за скипетры, за нихъ страдалъ народъ,
       
             И буря бранная въ отечествѣ шумѣла;
       
             Она близь трехъ вѣковъ какъ громъ вездѣ гремѣла;
       
   265          Въ сiи постыдныя Россiи времяна,
       
             Погасли Княжески священны имяна;
       
             Чужiе къ намъ пришли обычаи и нравы,
       
             Изгладились слѣды Россiйской древней славы.
       
             Иль грозныхъ дней опять дождаться мы хотимъ?
       
   270          Что мы гнѣздилища враговъ не истребимъ?
       
             Россiяне! изъ сей, изъ гордой сей Казани,
       
             Грозятъ набѣги намъ, раздоры, смуты, брани.
       
             Когда отечество погибло не совсѣмъ,
       
             Слѣпому щастiю обязны мы тѣмъ;
       
   275          Но естьли гидры сей глава не сокрушится,
       
             Россiя имяни со времянемъ лишится.
       
             Вельможи! презритъ насъ унывшихъ цѣлый свѣтъ;
       
             Потомкамъ плачущимъ мы должны дать отвѣтъ.
       
             Но царству кто изъ насъ не хочетъ обороны,
       
   280          Тотъ врагъ отечества, врагъ вѣры, врагъ короны,
       
             И долженъ общее презрѣнiе нести.
      
      
       
                       Князь Глинскiй не умѣлъ терпѣнья соблюсти,
       
             Садился, возставалъ, въ лицѣ перемѣнялся,
       
             И немощь возмечтавъ, изъ Думы уклонялся.
       
   285                    Но Царь, глаза свои возведши къ небесамъ,
       
             Вѣщалъ: хощу итти, хощу на Орды самъ.
       
             Онъ вѣдалъ мягкое вельможей многихъ свойство,
       
             И любящихъ двора роскошное спокойство,
       
             Въ которое своимъ примѣромъ ихъ вовлекъ,
       
   290          Къ терпѣнью и трудамъ привлечь ихъ, тако рекъ:
       
             Вы узрите меня въ войнѣ примѣръ дающа,
       
             Вкушающаго хлѣбъ и въ нуждѣ воду пьюща,
       
             Я твердость понесу одну противъ враговъ:
       
             Мнѣ будетъ одръ земля, а небо мой покровъ;
       
   295          Труды для подданныхъ мнѣ будутъ услажденьемъ,
       
             Начну я собственнымъ побѣды побѣжденьемъ;
       
             Коль роскошь узрите когда въ шатрѣ моемъ,
       
             То въ нѣгахъ утопать позволю войскамъ всѣмъ;
       
             И требую отъ васъ, когда вы мнѣ послушны,
       
   300          Пребудьте въ подвигахъ со мной единодушны,
       
             Устройте къ общему спасенiю умы,
       
             Да Россы будучи, и братья будемъ мы.
      
      
       
                       Слова сiи сердецъ уже не премѣнили,
       
             Но пущимъ жаромъ ихъ къ войнѣ воспламенили.
       
   305          И шумъ внимаемъ былъ какъ звукъ военныхъ лиръ;
       
             Казалось не на брань готовятся, на пиръ.
       
             Но слово, кое Царь и въ таинствѣ вѣщаетъ,
       
             Ни храмина въ себѣ, ни градъ не умѣщаетъ:
       
             О скрытыхъ узнавать пекущася дѣлахъ,
       
   310          Нескромность Царску мысль выноситъ на крылахъ;
       
             Сiя позорна страсть, принявъ лице и тѣло,
       
             По Царскимъ комнатамъ, по стогнамъ ходитъ смѣло,
       
             Касается она Царицынымъ ушамъ,
       
             Вѣщая: Iоаннъ идетъ къ Казани самъ!
       
   315          Князь Глинскiй, правдою сраженъ, еще лукавилъ,
       
             Въ ужасныхъ видахъ ей походъ Царевъ представилъ.
       
             Какъ буря тихiй день, въ ней сердце возмущалъ,
       
             И смерть Монаршую супругѣ предвѣщалъ.
      
      
       
                       Когда спокойствомъ Царь и славой услаждался,
       
   320          Единою совѣтъ душою оживлялся;
       
             Послушность ихъ была сходна водѣ рѣчной,
       
             Текущей по ея стремленью съ быстриной.
      
      
       
                       Вдругъ видитъ плачущу Царицу къ нимъ входящу,
       
             Младенца своего въ объятiяхъ держащу,
       
   325          Казалося, отъ глазъ ея скрывался свѣтъ,
       
             Или сама печаль въ лицѣ ея грядетъ;
       
             Тоски она несла чертахъ изображенны,
       
             И руки хладныя ко персямъ приложенны.
       
             Толь смутной иногда является луна,
       
   330          Когда туманами объемлется она,
       
             Съ печальной томностью лице къ землѣ склоняетъ,
       
             И видъ блистательный на блѣдный премѣняетъ.
       
             Пришла, и на Царя взглянувъ, взрыдала вдругъ,
       
             Скрѣпилась и рекла: ты ѣдешь мой супругъ!
       
   335          Ты жизнь твою цѣной великою не ставишь;
       
             Но вспомни, что меня отчаянну оставишь!
       
             Когда не тронешься любовiю моей,
       
             Ужель не умягчитъ тебя младенецъ сей?
       
             У ногъ твоихъ лежитъ онъ съ матерью нещастной,
       
   340          Уже лишенной чувствъ, уже теперь безгласной!
       
             Смотри, онъ силится въ слезахъ къ тебѣ воззрѣть,
       
             Онъ хочетъ вымолвить: не дай мнѣ умереть.
       
             Читай въ очахъ его нѣмые разговоры;
       
             О чемъ языкъ молчитъ, о томъ разскажутъ взоры;
       
   345          Вѣщаетъ онъ: спаси меня отъ сиротства,
       
             И мать нещастную отъ слезнаго вдовства.
       
             О Царь мой! о супругъ! имѣй ты жалость съ нами,
       
             Не отдѣлись отъ насъ обширными странами,
       
             Военнымъ, бѣствiямъ не подвергай себя;
       
   350          Иль храбрыхъ въ царствѣ нѣтъ вельможей у тебя?
       
             На что отваживать тебѣ не принужденно,
       
             Для Россовъ здравiе твое неоцѣненно?
       
             Храни его для всѣхъ, для сына, для меня!
       
             Останься! я молю, у ногъ твоихъ стеня.
       
   355          Когда же лютый сей походъ уже положенъ,
       
             И въ брань итти отказъ Монарху невозможенъ,
       
             Такъ пусть единою мы правимся судьбой;
       
             И сына и меня возми мой Царь съ тобой!
       
             Съ тобою будетъ трудъ спокойства мнѣ дороже;
       
   360          Я камни и пески почту за брачно ложе;
       
             Возми съ собою насъ!… Какъ кедръ съ различныхъ странъ
       
             Колеблемъ вѣтрами, былъ движимъ Iоаннъ:
       
             Но въ мысляхъ пребылъ твердъ… Царю во умиленье
       
             Представилось у всѣхъ на лицахъ сожаленье:
       
   365          Слезъ токи у Бояръ рѣками потекли,
       
             Останься Государь! Царю они рекли.
       
             Усердьемъ тронутый и нѣжными слезами,
       
             Заплаканными самъ воззрѣлъ къ нимъ Царь глазами;
       
             Супругу вѣрную поднявъ облобызалъ;
       
   370          Вельможамъ наконецъ такой отвѣтъ сказалъ:
       
             На что мнѣ быть Царемъ, коль трудъ за бремя ставить,
       
             И царствомъ самому отъ праздности не править?
       
             Чужими на поляхъ руками воевать,
       
             И разумомъ чужимъ законы подавать;
       
   375          Коль титломъ мнѣ однимъ Монарха веселиться,
       
             То власть моя и тронъ со всѣми раздѣлится;