1 2 3 4 5 6 
Приятно ездить по лесным тропинкам.
   
Временами меня подкидывает, когда под колеса попадается камень или корень.
   
Когда я сказал Бёрре, что отправляюсь в лес, он рассказал, что его папа однажды встретил лося. Бёрре сказал это с гордостью. Я тоже встречал лосей, но сейчас у меня не повернулся язык это сказать.
   
Мы с Бёрре условились, что я потом расскажу ему, каких я встречу зверей.
   
Пока что я встретил только одну лошадь и одну белку.
   
   
Вспотев от езды, я остановился у лесного озерца и искупался.
   
Искупался, несмотря на то что сейчас еще только апрель и вода холодная.
   
Жарясь на солнце и дожидаясь, когда обсохну, я подкидываю мячик. Лежу на спине и подбрасываю его вверх. По большей части я его удачно ловлю, но иногда он отлетает в сторону, и тогда мне приходится вставать и подбирать мячик.
   
Наконец у меня кончилось терпение.
   
Надоело мне за ним бегать.
   
Пускай лежит там, куда укатился, пока я не обсохну.
   
   
Я стал думать, с чего начались мои неприятности.
   
Судя по всему, причина лежит где-то глубоко.
   
Мои родители сделали свое дело неплохо. Я на них не в претензии. В школе тоже у меня все было в порядке. Никто меня не обижал. Во всяком случае, долго и настойчиво.
   
Бывало, конечно, что кто-нибудь скажет гадость, но я в ответ пинал его в голень или давал кулаком в живот. Так что ничего особенно страшного не было.
   
Выходит, дело в чем-то другом.
   
   
Мне почему-то кажется так, что я, наверное, слишком много знаю о таких вещах, много знать о которых – глупо.
   
Я знаю страшно много всякой всячины.
   
Вот список вещей, о которых я что-то знаю:
   
– кино,
   
– литература,
   
– средства массовой информации,
   
– политика,
   
– конфеты,
   
– искусство,
   
– реклама,
   
– аэродинамика,
   
– общество эпохи информационных технологий,
   
– Ролан Барт,
   
– компьютеры,
   
– история,
   
– языки,
   
– музыка,
   
– топ-модели,
   
– пустыня Сахара.
   
   
Много – это действительно значит много.
   
Я знаю имена, даты. Сотни имен и дат.
   
Я знаю, кто первым поднялся на Эверест.
   
Я знаю фамилии режиссеров самых идиотских американских сериалов.
   
Я знаю про исследовательскую работу, в которой доказано, что в 1957 году, после того как Брижит Бардо сыграла главную роль в фильме «И Бог создал женщину», сорок семь процентов всех разговоров, которые вели французы, были посвящены Брижит Бардо.
   
Я знаю, что в воздушном потоке над верхней частью крыла самолета возникает зона пониженного давления и благодаря этому самолет может летать.
   
Я знаю суждения Аристотеля.
   
Я знаю суждения других философов об Аристотеле.
   
Я знаю, сколько денег зарабатывает Клаудиа Фишер.
   
Я знаю, что на Солнце время течет чуть медленнее, чем на Земле.
   
Я знаю, как долго Христо и Жанне Клод пришлось добиваться, чтобы им позволили упаковать здание берлинского рейхстага.
   
Я знаю надпись на бутылке кока-колы.
   
Я страшно много всего знаю.
   
   
Не я один знаю все это.
   
Многие знают больше, чем я. К счастью, это меня не волнует.
   
Меня волнует другое: зачем мне эти знания?
   
Что мне с ними делать?
   
Конечно, я мог бы принять участие в телевикторине и выиграть путевку в Грецию. На двоих.
   
Но у меня нет девушки. Мне пришлось бы ехать одному.
   
Да и на что мне сдалась Греция?
   
Нет никаких оснований предполагать, что там я буду чувствовать себя лучше.
   
Я не так уж глуп, чтобы не понимать, какая польза может быть от тех или иных знаний.:
   
Но я не могу с уверенностью сказать, какие из них важны, а какие нет.
   
У меня отсутствуют критерии. Нет общего взгляда.
   
Откуда взять общий взгляд?
   
Может быть, это приходит с годами. А может, и нет.
   
Что же мне делать: ходить дурак-дураком и ждать, когда оно свалится?
   
   
Зря я учился читать.
   
Одна приятельница моих родителей рассказывала, что в детстве она ходила в такую группу или там клуб, где дети играли, пели песни и всякое такое.
   
Она считала, что этот клуб называется «Дум-дель-тей», она гордилась, что ходит туда. И ей нравилось это веселое название.
   
Научившись читать, она поняла, что ошибалась и на самом деле он назывался «Дом детей».
   
Ей было очень обидно.
   
То же самое происходит и со мной.
   
   
Кажется, все началось еще тогда, когда я разглядывал «Игротеку».
   
Где есть про то, какое сегодня число, про маленькую стрелочку – если она подошла к пяти, то, значит, скоро пять часов.
   
Медвежью услугу оказала мне Вибеке Сэтер.
   
Теперь я знаю числа и буквы. И читаю вон как быстро.
   
Но вот хотел бы я знать, что мне с этим делать!
   
Сейчас поздно спрашивать. А может быть, даже глупо. Дело сделано.
   
Я не могу вести себя так, как будто ничего этого не знаю.
   
Паршивое дело! Честное слово!
   
Мне бы лучше мячик.
   
Мне бы велосипед.
   
Вот вещи, с которыми я могу как-то сладить.
   
По дороге домой я снова вижу лошадь.
   
Гнедую лошадку.
  
  
   
    
ЖИВОТНЫЕ
   
   
Я запираю замок на велосипеде, и тут опять ко мне подходит Бёрре.
   
Детский сад сегодня закрыт. Бёрре играет во дворе один. Он строит в песочнице домики и хочет, чтобы я ему помогал.
   
Я отвечаю, что сначала мне надо подняться в квартиру, чтобы переменить одежду и поесть, а потом я к нему спущусь.
   
   
Факс от Кима.
   
Довольно долго он не подавал о себе вестей. Ким пишет, что было много работы. Наверное, там на Севере что-то творилось с погодой. Но сейчас все успокоилось. Погода устойчивая, ветер северо-западный, слабый, переменная облачность.
   
У Кима выдался часок свободного времени.
   
Мой список вещей, которые в детстве приводили меня в восторг, вдохновил его на создание собственного списка.
   
Вот список Кима:
   
– играть в детектива,
   
– Тарзан,
   
– девочка в детском саду, которую звали Яннике. С длинными ресницами.
   
– еще одна девочка в детском саду, которую звали Вибеке. Тоже с длинными ресницами,
   
– шпионить,
   
– воровать яблоки,
   
– «Лего»,
   
– космос,
   
– супермен,
   
– радиопьесы,
   
– мой день рождения,
   
– подарки,
   
– театр,
   
– рождественские календари,
   
– синий детский автомобиль,
   
– лазить летом на деревья,
   
– строить домики,
   
– поджигать автомобильчики из спичечного коробка,
   
– еще одна девочка, которую тоже звали Вибеке; она жила через дом от нас, была старше меня и учила меня ездить на велосипеде,
   
– ездить на велосипеде.
   
   
Список Кима, по-моему, очень хорош.
   
Несколько пунктов оттуда надо бы вписать и в мой, но у меня такое чувство, что уже нельзя ничего менять. Это значило бы слизать у Кима. Как-то нехорошо. Но езда на велосипеде и игра в детективов непременно должны были попасть и в мой список. Я сам не понимаю, как я мог это забыть.
   
А вот то, что насчет девчонок, не имеет ко мне никакого отношения. Я очень долго был к ним равнодушен. Я дружил с некоторыми девочками, но не задумывался о том, что они – девчонки, а какие там у них ресницы – длинные или короткие, – этого я и подавно не замечал.
   
Мне кажется, я впервые стал обращать на это внимание, когда в автобусе какой-то дядька спросил меня, девочка я или мальчик.
   
Идиот!
   
«Лего» и космос есть в обоих списках. Еще бы их не было!
   
Что-то не верится, чтобы Кима не интересовали письки и какашки.
   
Уверен, что он просто забыл.
   
Он писал второпях.
   
   
Я спустился на двор. Бёрре по-прежнему сидит в песочнице. Он мурлычет какую-то песенку, но, что это, я не разобрал. На голове у него велосипедный шлем. Может быть, у него строгие родители. Бёрре понастроил множество цилиндрических домиков. Наверное, он наполнял песком свое ведерко и, хорошенько утрамбовав песок, переворачивал ведерко вверх дном.
   
Так и делают домики.
   
Он предлагает мне, если я захочу, провести дороги и построить мосты.
   
Конечно хочу!
   
Некоторое время мы с ним сидим в песочнице, строим и переговариваемся. Это даже здорово. Снимает напряжение.
   
   
Бёрре говорит, что у меня хорошо получается.
   
Я говорю, что у него тоже получается хорошо.
   
Мы с ним оба молодцы.
   
   
Затем он спрашивает у меня, каких зверей я видел в лесу.
   
Я отвечаю, что видел лошадь и белочку.
   
Только двух зверей? – удивляется Бёрре.
   
Ему кажется, что это мало. В лесу ведь столько зверей.
   
Наша беседа все больше сосредоточивается на животных.
   
В нее включается элемент соревновательности: кто видел больше животных?
   
Я говорю, что я, вероятно, видел их больше, чем Бёрре, но это и неудивительно – ведь я на двадцать лет старше.
   
Я говорю ему, что еще раньше, чем он родился, я уже успел повидать уйму зверей. Он спрашивает, видел ли я бобров.
   
– Да, видел.
   
– А северных оленей?
   
– Да.
   
– А глухаря?
   
– Да.
   
– Медведей?
   
– Нет.
   
А вот Бёрре видел медведей. В зоопарке.
   
– В зоопарке – да, – говорю я. – Я тоже видел медведей в зоопарке. Но я думал, что в зоопарке не считается.
   
Бёрре удивлен:
   
– Почему не считается?
   
– Но тогда можно считать и тех зверей, которых мы видели по телевизору, – предлагаю я.
   
– А у тебя есть кабельное телевидение?
   
   
Порассуждав и поспорив со мной, Бёрре согласился, что зоопарк не считается. Мы решили, что будем считать только тех зверей, которых видели в природных условиях.
   
Сначала я предложил ему считать только тех зверей, которых мы видели в действительности, но Бёрре сразу поймал меня на ошибке, указав, что зоопарк тоже действительность.
   
С этим не поспоришь.
   
А чтобы компенсировать разницу в возрасте, Бёрре будет считать и тех зверей, которых видел его папа. Я решил, что так будет правильно. Это было мое предложение. Несмотря на такую уступку, я был уверен, что все равно выиграю.
   
На мой вопрос, знает ли он, каких зверей видел его папа, Бёрре спокойно кивнул. Он не допускает такой возможности, чтобы папа не рассказывал ему про всех зверей, которых видел.
   
Мы договариваемся, что будет учитываться только один представитель каждого вида, независимо от пола и возраста. Так что не записываем по отдельности «жеребец», «кобыла» и «жеребенок», а только лошадь.
   
На мой взгляд, лучше было бы отбросить таких зверей, которых все видели. Чтобы не мучиться, вспоминая обыкновенных, скучных животных. Таких как, например, кошки и собаки. Или коровы.
   
Но Бёрре не соглашается проводить такое различие.
   
– Все равно это звери, – говорит Бёрре. – Собака же не виновата, что она обыкновенная.
   
– Конечно нет, – соглашаюсь я с ним.
   
   
Вот каких зверей видел папа Бёрре:
   
– лошадь,
   
– змею,
   
– курицу,
   
– кита.
   
   
Я перебиваю его вопросом:
   
– Кто видел кита – ты или папа?
   
– Папа.
   
– Ты точно уверен? Бёрре кивает и продолжает:
   
– поросенка,
   
– козу,
   
– лебедя,
   
– лося,
   
– северных оленей,
   
– косулю,
   
– лань,
   
– треску.
   
   
– Постой-ка, – говорю я на это. – Треска не зверь. Треска – рыба.
   
– Ну и что? – говорит Бёрре. Я громко вздыхаю и говорю, что тогда нам придется перечислять всех рыб.
   
– Конечно! – подтверждает Бёрре. – А ты как думал?
   
   
– Пикша,
   
– сайда,
   
– лосось,
   
– акула.
   
   
– Перестань, – говорю я. – Не надо выдумывать. Пускай твой папа видел кита, я согласен. Но акулу… Акулу редко кто видел – да почти никто!
   
Но папа моего приятеля Бёрре, конечно же, видел и акулу.
   
– Где же он ее видел?
   
– Где-то там, в Австралии наверное.
   
Мне только осталось развести руками. Что тут еще скажешь!
   
– И кенгуру он тоже видел? – задаю я саркастический вопрос.
   
– Да, – говорит Бёрре.
   
   
– Кенгуру,
   
– орла,
   
– черепаху,
   
– дикобраза,
   
– кабаргу,
   
– краба,
   
– овцу,
   
– белку,
   
– выдру,
   
– хомяка,
   
– дятла,
   
– кошку,
   
– сову,
   
– лягушку,
   
– лисицу,
   
– зайца,
   
– глухаря,
   
– оленя,
   
– барсука,
   
– певчих птиц.
   
   
Напрасно я в это ввязался! К счастью, теперь уже дело пошло помедленнее. Я благодарю судьбу, что Бёрре не знает названий всех птиц.
   
   
– Корову,
   
– белую куропатку,
   
– горностая,
   
– собаку.
   
   
Бёрре умолкает. Надолго.
   
Бёрре думает.
   
Я вижу на его лице некоторую неуверенность.
   
Наконец он произносит еще одно название:
   
   
– Тигра.
   
   
– Тигра? – переспрашиваю я. Бёрре кивает.
   
– Что-то не верится, – говорю я.
   
– Нет, правда же! – говорит Бёрре. Я спрашиваю, где он видел тигра.
   
– В Африке, – говорит Бёрре.
   
Тут-то он и попался! Всем известно, что в Африке не водятся тигры!
   
Всем, кроме Бёрре.
   
Я предлагаю ему сбегать наверх и спросить у папы, видал ли он тигра.
   
Уж если играть, так по честному!
   
Бёрре направляется к подъезду. Вид у него смущенный. Он явно не уверен в своей правоте.
   
   
Через несколько минут он выскакивает из дома. Вид у него веселый. Оказывается, его папа не ездил в Индию, и он не видел тигра, зато он видел белого медведя. На Свальбарде[3]. Бёрре показывает мне снимок с медведем, которого сфотографировал его папа. Отчаянный папа!
   
С таким папой трудно тягаться.
   
Я вычеркиваю из списка тигра.
   
– Почему ты назвал тигра? – спрашиваю я.
   
– Я знал, что кого-то не назвал, только забыл кого, – отвечает Бёрре.
   
Мне понравился этот ответ. Бёрре пошел на риск.
   
Все было честно и благородно.
   
И вот я вношу в список последнего зверя:
   
– Белый медведь.
   
Наконец-то все!
   
Теперь надо написать, каких зверей видел я.
   
Я просматриваю список Бёрре и его папы. Я видел всех зверей, которых видели они, кроме белого медведя, кенгуру и выдры. Ну почему я никогда не видел выдру?
   
Зато я видел бобра, а кроме того, разных рыб и птиц, хотя если заняться подробностями, то скорее всего окажется, что отец Бёрре тоже их видел. Я не хочу этим заниматься, поэтому решил придержать язык.
   
Выиграли Бёрре и его папа.
   
Бёрре в знак победы подымает руки над головой.
   
Из чистого любопытства я спрашиваю, кого из этих зверей видел Бёрре.
   
Выясняется, что совсем немногих.
   
Он видел лошадь, курицу, кошку и собаку, корову, лисицу, треску и пикшу.
   
И еще несколько птиц, но он не знает, как их зовут.
   
Восемь зверей и несколько птиц.
   
   
Бёрре счастлив, что я видел меньше зверей, чем они с папой.
   
Бёрре зовет меня к себе в гости поиграть в машинки.
   
Предложение заманчивое, но я уже выдохся.
   
И кроме того, меня что-то не тянет встречаться с таким бывалым путешественником, как его папа.
   
Я отвечаю, что подумаю о его предложении.
   
Может быть, поиграем как-нибудь в другой раз.
   
Бёрре согласен встретиться когда угодно.
  
  
   
    
ЧЕТВЕРКА
   
   
Сидя перед телевизором моего брата, я смотрю музыкальный клип.
   
Я почти никогда не смотрю телевизор, а вот сейчас смотрю музыкальный клип.
   
Клип отличный.
   
Певица – какая-то Аланис.
   
Она ведет машину и поет. Действие происходит в Америке. В машине с ней три подруги. Они отправились прокатиться.
   
На Аланис коричневая куртка и темно-красная кепка, ее соседка на переднем сиденье одета в темно-красный свитер, а девушки на заднем сиденье одеты одна в зеленый, а другая в желтый свитер.
   
Песня отличная. Похоже, в ней поется о том, что от нас, в общем-то, очень мало зависит, что с нами будет.
   
Весь куплет поется тихо, а припев громко и с хрипотцой. Я покачиваюсь взад-вперед на стуле в такт музыке. Вот опять звучит припев.
   
И вдруг я замечаю, что вся четверка – это одна и та же девушка. Все четыре – одна и та же Аланис. В кадре все время появляется только одна. Она только меняет свитера, а на самом деле одна и та же. Она отправилась в путешествие сама с собой. И когда смотрит во время пения в зеркало заднего вида, то сама с собой встречается взглядом. Это очень захватывает.
   
Судя по всему, она чувствует себя прекрасно.
   
Самая очаровательная та Аланис, которая сидит на переднем пассажирском сиденье.
   
Я бы хотел найти такую девушку.
   
Она так беззаботна. Ей просто весело. И принимает все как есть.
   
   
Я гляжу на нее, и мне приходит в голову несколько мыслей.
   
Первая – это что хорошо бы мне съездить в Америку и покататься на машине. Со стороны это так здорово: просто ехать.
   
Вторая – это что я мечтаю встретить такую вот девушку, как Аланис, и жить с ней в одном доме. Быть вдвоем – я и она. Гулять вместе по пляжу во время отлива, переворачивать камни, а потом, когда придет время, рожать детей.
   
Третья – о том, что я бакалавр и сам не знаю, что из меня получится.
   
Это для меня целая проблема.
   
Больше всего мне хочется стать таким человеком, который сумел бы сделать мир немного лучше. Это было бы самое лучшее. Но я не знаю, можно ли этого добиться. Я не знаю, что нужно делать, чтобы улучшить мир. Я не уверен, что для этого достаточно просто улыбаться каждому встречному.
   
На втором месте для меня стоит такое будущее, при котором я бы ничего не изменил и мир из-за меня, не стал бы ни хуже, ни лучше. Может быть, это не даст полного удовлетворения, но мне кажется, что к этой категории принадлежат очень многие. А я не хочу оставаться в одиночестве.
   
Самая скверная альтернатива – это сделаться таким человеком, из-за которого мир станет хуже, чем есть. Этого я постараюсь избежать. И заплатить готов почти что любую цену. Но боюсь, что это не так-то просто. Может статься, что я угожу в общество дрянных и бессовестных людей.
   
Со всяким это может случиться. И мне будет оттуда не выкарабкаться. И мир станет немного хуже, чем был, и я начну отводить взгляд от встречных прохожих. Такое может легко случиться.
   
   
Четвертая мысль о том, что у Аланис наверняка есть возлюбленный и скорее всего это парень что надо.
  
  
   
    
ДОСКА
   
   
Я вспомнил Фердинанда Финне. Он – художник. И непозволительно хорошо выглядит, хотя уже довольно-таки стар. Глядя на него, можно подумать, что он все время счастлив, рисуя свои картины с морскими видами, цветами и прочими вещами, которые он пишет.
   
Кто-то рассказывал, что видел по телевизору его интервью. Это было несколько лет тому назад. Его спросили, как бы он сам описал свою жизнь. Что, оглядываясь на прошлое, кажется ему сейчас самым главным? Финне задумался и, подумав, ответил, что, как он недавно заметил, жизнь в некотором смысле похожа на путешествие.
   
   
Надеюсь, что все так. Что мне правильно пересказали его слова. Что Фердинанд Финне именно так видит жизнь.
   
Это необыкновенно здорово.
   
Я полагаю, что Финне умеет читать. Что он кое-что знает о мире. И если дело обстоит так, а не иначе, то, значит, все не так уж запутанно, как мне казалось.
   
Надеюсь, что я тоже смогу ответить, как он, когда меня через шестьдесят лет попросят подвести итог прожитой жизни. Что, подумав немного, я отвечу, что жизнь, как мне кажется, можно сравнить с путешествием. И что я буду думать, что мне первому пришла в голову эта мысль. Как будто я сам до нее додумался и верю в нее.
   
Сейчас я еще совершенно не способен сказать что-то подобное. Слишком многое меня смущает. Вещи, которые я знаю. Вещи, которые думаю. Ирония. Вещи, которые мне, наверное, следовало бы сделать, места, в которых я должен бы побывать. Места все время меняются. Порой я даже завидую золотым рыбкам.
   
Их памяти, вероятно, хватает лишь на несколько секунд. И она не удерживает последовательность из нескольких мыслей. Все, что случается, для них происходит как бы впервые. Каждый раз заново. Если только они не сознают этого недостатка, то жизнь должна представляться им в сплошном солнечном свете. Нескончаемым праздником. Все для них увлекательно с утра до вечера. И ночью тоже.
   
Вот что бы я рисовал будь я художником:
   
– велосипеды,
   
– пустыни,
   
– мячи,
   
– девушек,
   
– часы,
   
– людей, опоздавших на автобус.
   
   
Тут зазвонил телефон.
   
Я снимаю трубку.
   
Это Кент – мой нехороший друг. Я давно знал, что он обязательно отыщет меня, что это только вопрос времени, и немного нервничал в ожидании его звонка. Он связался с моими родителями, и они, очевидно, сообщили ему номер брата.
   
Что мне остается делать? В трубке звучит его голос. Он спрашивает меня, почему я пропал из виду и так долго не давал о себе знать.
   
На самом деле это он всегда звонит мне первым. Порой мне кажется, что он сам этого не замечает. Возможно, ему кажется, что мы перезваниваемся по очереди.
   
   
Кент служит в Центральном статистическом бюро. Ему известно, сколько литров молока в год выпивают норвежцы и как часто люди занимаются сексом. Естественно, в среднем. И он состоит в клубе «Менса», в который принимают представителей тех двух (или около того) процентов норвежского населения, которые обладают коэффициентом интеллекта свыше 140 с чем-то.
   
Он обожает решать задачки, по которым определяется коэффициент интеллекта. Такие, где нужно выбрать рисунки, обладающие чем-то общим. Ассоциативные тесты. Сколько литров воды протекает сквозь такие-то цилиндры или когда встретятся поезда, если поезд, следующий из Бодэ в южном направлении, идет со скоростью 80 километров в час, а поезд, отправившийся на север из Лиллехаммера, идет со скоростью 84 километра в час, но делает двадцатисемиминутную остановку в Трондхейме.
   
Иногда он приносит такие тесты на вечеринки.
   
Он все время уговаривает меня пройти вступительный тест в «Менсу». Он говорит, что считает меня не глупее себя и уверен, что я справлюсь блестяще, но я вижу, что он с надеждой ждет моего провала.
   
Я не собираюсь даже пытаться. С Кентом действительно очень неприятно дружить.
   
Как друг он никуда не годится. Я уже несколько раз намекал, что не верю в его выдающиеся способности. Он, кажется, не принимает этого всерьез.
   
Я знаком с ним с начальной школы, и когда-то давно мы весело проводили время. Избавиться от него не так-то легко. Кроме того, я его немного жалею.
   
   
Мир Кента наполнен всем, чего я не хотел бы видеть в своей жизни. Стоит ему открыть рот, как непременно ляпнет какую-нибудь глупость или что-то неприятное. Этот человек находится в разладе со всем, что только есть на свете. Чаще всего он говорит о девушках и о том, что бы он хотел с ними сделать. В сексе он приверженец самых странных вывертов, и, похоже, для него не существует разницы между тем, что хорошо и что плохо. Кенту нравится то, что мне кажется унизительным и вульгарным. К счастью, я вижусь с ним очень редко, но самое грустное состоит в том, что у него нет контакта не только со мной, но и с самим собой.
   
Для меня в Кенте воплощается все, от чего я хочу держаться подальше. Темная сторона человеческой личности.
   
Если бы Кенту досталась роль в боевике, он погиб бы под колесами автомобиля или в обрушившемся лифте прежде, чем закончатся вводные титры.
   
Вдобавок он слишком громко говорит.
   
И вот он позвонил мне и ждет, что я ему отвечу. Провести вечер с Кентом – это для меня сейчас самое неподходящее, что только можно себе представить.
   
– Выпьем пива, – предлагаю я ему. – Давай выпьем пива!
   
   
Пока я завязываю башмаки, приходит факс от Кима. Я рад ему, потому что это помогает мне отвлечься на минутку от Кента.
   
Ким тоже видел разных зверей. Немногих. Но все-таки кое-каких видел:
   
– собак,
   
– кошек,
   
– поросят,
   
– голубей,
   
– чаек,
   
– ворон,
   
– воробьев,
   
– гаичек,
   
– синиц,
   
– петухов,
   
– кур,
   
– рыб,
   
– крабов,
   
– ракушки (над этим словом Ким провел черту),
   
– лошадей,
   
– коров,
   
– осла,
   
– дромадера.
   
   
Довольно убогий список. Как видно, Ким мало бывал на природе. Я как-нибудь возьму его с собой в такие места, где можно встретить лосей. Одно такое место я знаю.
   
   
Придя в кафе, я застаю там Кента. Оказывается, он не один, с ним еще двое, которых я не знаю. Кент сообщает, что один из них заканчивает докторскую по физике, а другой только что закончил медицинский факультет и в дальнейшем собирается специализироваться в области психиатрии. Здороваюсь.
   
Кент спрашивает меня, чем я сейчас занимаюсь, и я говорю, что бросил университет и занялся киданием об стенку мяча, потому что все потеряло вдруг смысл.
   
Очевидно, что эта новость не доходит до сознания Кента. Ничего не сказав по этому поводу, он спрашивает, встречался ли я в последнее время с какими-нибудь девушками. Я ответил, что не встречался ни с одной.
   
Кент умолкает.
   
Я немного потрепался с двумя его приятелями.
   
Психиатр спрашивает, воспринимаю ли я свои решения как бьющиеся о берег волны.
   
Я спрашиваю его, имеет ли он в виду сомнения, то есть что, оказавшись перед выбором, я испытываю сомнения.
   
Он говорит, что имеет в виду то, что сказал. Воспринимаю ли я свои решения как бьющиеся о берег волны?
   
В известном смысле это похоже. И я отвечаю «да».
   
Психиатр кивает и говорит, что это хорошо. В противном случае он констатировал бы у меня психоз.
   
Мы чокаемся бокалами с пивом в честь того, что у меня нет психоза.
   
   
Я рассказываю физику, что недавно начал читать книгу, в которой написано о времени.
   
Называю ключевые слова: Эйнштейн, теория относительности, сила тяготения и время, которого нет.
   
– В каком-то смысле есть, – говорит физик.
   
Я прошу, чтобы он не шутил. Для меня это действительно важно.
   
Физик говорит, что теорией относительности досконально не занимался. Не более того, что входило в обязательный курс, а это было года три назад. Он говорит, что в теории относительности мало кто разбирается. Но он слыхал, что некоторые отзываются о ней как о красивой и изящной теории.
   
Я спрашиваю его, понимает ли он, как это получается, что время на верхушке здания «Эмпайр Стейт Билдинг» движется быстрее, чем у его подножия.
   
Физик мотает головой: дескать, не понимаю. Однако он не сомневается, что так оно и есть на самом деле, и привык принимать это как должное. Он как-то приспособился жить с этим представлением. В общем и целом, его интересуют совсем другие вещи и мне он советует тоже поменьше об этом думать.
   
   
Хотя никто не просит, Кент начинает рассказывать о девице, с которой у него были контакты. История сальная. Я выслушиваю ее до конца без комментариев. Затем спрашиваю Кента про его успехи в Центральном статистическом бюро. С успехами все прекрасно, и я его поздравляю.
   
Затем я говорю, что мне пора домой спать.
   
– Позванивай мне, – говорит Кент.
   
– Обязательно позвоню, – говорю я в ответ.
   
   
На другое утро я просыпаюсь на рассвете и чувствую, что мне надо купить что-то, что вознаградит меня за ущерб, причиненный общением с Кентом. Я чувствую, что эта встреча отбросила меня на пару шагов назад.
   
Я прождал под дверью игрушечного магазина минут сорок, прежде чем он открылся. К этому времени у меня был готов список. Мне нужно что-то такое, что:
   
– поможет мне выплеснуть ненужную агрессию,
   
– будет яркого цвета,
   
– может многократно использоваться,
   
– издает звуки,
   
– заставит меня забыть про Кента и время.
   
   
Большие требования, если речь идет о предмете из игрушечной лавки! Да и в любой лавке, наверное, нелегко найти предмет, отвечающий таким требованиям.
   
Но как знать! Может быть, мне повезет.
   
Я не спешу. В магазине, кроме меня, нет других покупателей.
   
Персонал с интересом следит за мной глазами, пока я неторопливо обхожу полки. Я сразу заявил, что мне не требуется помощь. Я хочу сам справиться с этой задачей.
   
Перед полкой с игрушками «Брио» меня осенило: вот оно! На полке стоит игрушка, которую я помню еще с детства. Ее потенциальные возможности отвечают всем требованиям списка.
   
Это доска-колотушка.
   
На полке стоит нарядная коробка, на которой нарисована доска и мальчик, который стучит по ней молотком. Доска – желтая, и на ней красными буквами написано: «Брио». Колышки для заколачивания – желтые, а ножки у доски синие. Молоток выкрашен в красный и зеленый цвет.
   
Приятное чувство разливается у меня по всему телу.
   
Я помню, сколько удовольствия приносит доска-колотушка.
   
Когда забьешь все колышки вровень с доской, у тебя возникает ощущение осмысленной связи вещей. Ощущение, что разные вещи соответствуют друг другу. Одно с другим связано. Потом ты переворачиваешь доску, и, пожалуйста, стучи себе снова. Это машина вечности, дающая своему пользователю ощущение осмысленной связи.
   
Большего невозможно требовать. Как от людей, так и от объектов.
   
Хорошенько постучав по этой доске, я со временем, возможно, обрету ощущение осмысленности как в плане глобального, так и личного существования.
   
Кроме того, мне нечего терять.
   
И вот я покупаю доску, сажусь на велосипед и еду домой.
   
Сегодняшний день станет днем, когда я впервые постучу.
   
Итак, я начинаю.
  
  
   
    
ВАКУУМ
   
   
В последние дни я почти ничего другого не делал, а только стучал и стучал.
   
Я стучал с утра до вечера.
   
Это изумительно монотонное занятие наполняет меня радостью. Мысли замерли. Я полон благодарности к фирме «Брио».
   
   
Наконец-то я сдвинулся с мертвой точки. У меня прибавилось сил и даже появился некоторый избыток. Я так осмелел, что не боюсь снова взяться за чтение книги, которая толкует о времени.
   
Теперь я уже читаю о свете. У света большая скорость.
   
Почти равная 300 000 километрам в час. В условиях вакуума.
   
В атмосфере она немного замедляется.
   
Здесь дается определение метра как расстояния, которое свет преодолевает за 1/299 792 458 долю секунды. В условиях вакуума.
   
   
Я отправляю факс Киму, чтобы спросить у него про этот самый вакуум. Разбирается ли он в этом предмете и не может ли объяснить мне, что это такое.
   
   
Он присылает ответный факс, в котором написано, что вакуум – это ничто. Безвоздушная пустота. Пустота, где нет ничего. Это и есть вакуум.
   
Я-то надеялся, что вакуум – это нечто большее. Но в общем и целом, это не так уж плохо. Если главное в нем – ничто, зачем тогда надо выражать это более сложным образом!
   
Но есть и светлое пятно. Оказывается, Ким знает, как сделать вакуум. Ким пишет, что не раз этим занимался, когда выдавались дождливые дни.
   
Достаточно взять стеклянную банку, наполовину наполнить ее водой и поставить незакрученной в микроволновую печь моего брата. Держать ее там, пока вода не закипит, затем закрутить.
   
В банке при этом что-то такое происходит с давлением, и я могу подержать в руках вакуум.
   
Вот и вся премудрость.
   
   
Я лезу в холодильник и достаю из него банку с черничным вареньем, срок которого истекает уже через месяц. Я выливаю варенье в унитаз и отмываю банку теплой водой с мылом. Затем до половины наливаю в нее воды и ставлю в микроволновку. Установив переключатель на «максимум», принимаюсь ждать.
   
И вот вода закипела.
   
   
Я вынимаю банку, выжидаю несколько секунд, чтобы пар немного улегся, и завинчиваю крышку.
   
Я создал вакуум.
   
   
Впечатление несколько расхолаживающее. Смотреть словно бы не на что. Но ведь я знаю, что в банке, там где нет воды, находится вакуум. Как ни странно, эта мысль дает какое-то удовлетворение.
   
Я прикидываю, для чего бы можно использовать вакуум.
   
Сквозь банку все время проходит свет.
   
Я прочел, что свет – это частицы. Фотоны. И вот они теперь проходят сквозь банку. С более высокой скоростью, чем снаружи. Чтобы усилить эффект, я беру банку, несу ее в ванную и выключаю свет. Затем я включаю велосипедный фонарь и подношу его к банке.
   
   
Вокруг все тихо.
   
Никаких признаков того, что в ванной комнате у брата что-то движется со скоростью 300000 километров в секунду. Ситуация совершенно лишена каких-либо признаков драматизма, но тем не менее я вдруг остро ощущаю торжественность момента.
   
Длина ванной комнаты моего брата не достигает 300000 километров. Она гораздо меньше. Мне не удается выяснить, что же такое происходит с фотонами. Я не знаю, тормозят ли они у стены или отскакивают от нее. Единственное, что можно сказать с уверенностью, – это то, что они не исчезают. Поль пишет, что ничто не исчезает.
   
   
Мы провели в ванной довольно много времени.
   
Вакуум, фотоны и я.
   
Это были захватывающие минуты.
   
   
Потом я выключил велосипедный фонарь и вышел из ванной. Банку с вакуумом я поставил на подоконник. Пускай она там стоит к нечаянной радости удачливых фотонов, которым посчастливится в нее залететь.
   
У меня приятное ощущение. Похожее на то, что бывает, когда ты покормишь птичку или дашь денег кому-то, у кого их меньше, чем у тебя.
   
Затем я усаживаюсь на подоконник и в ожидании программы новостей принимаюсь стучать по доске.
  
  
   
    
ПТИЦА
   
   
Вот еще одна история.
   
Тоже о добром мире.
   
Она случилась до моего рождения.
   
Родители поехали с моим братом на каникулы в Данию. Там они сняли домик на берегу моря.
   
Не знаю, сколько лет было в тот год брату, но думаю, что он был тогда еще совсем маленьким. Наверное, ему было лет семь.
   
Он бегал по пляжу, купался и кидал в воду палочки или что попадется.
   
Наверное, ему было там очень хорошо.
   
Однажды он нашел на берегу птицу со сломанным крылом. Это была молодая чайка. Она лежала на песке и не могла летать.
   
Брат еще ни разу не сталкивался с болезнью и смертью. Ему стало жалко птичку. Ему стало грустно, что она лежит больная и всеми заброшенная.
   
Он хотел ее вылечить, чтобы она улетела к своим родственникам и весело играла с ними в чаячьи игры.
   
Мой брат поднял птенца, бережно отнес его домой и уложил в коробку с ватой. Он давал чайке воду, кормил ее и разговаривал с ней.
   
Утром, едва проснувшись, мой брат сразу вспоминал о чайке и засыпал вечером с мыслью о ней.
   
Утром он тотчас же бежал ее проведать, а вечером обязательно говорил ей «спокойной ночи» и осторожно гладил ее крылышки.
   
Мой брат полюбил птицу.
   
Для него было очень важно, чтобы она выздоровела.
   
Мои родители тоже надеялись, что чайка поправится. Они видели, сколько чувства вкладывает мой брат в уход за птицей. Они боялись, что мальчик расстроится, если птица умрет.
   
   
Моему брату казалось, что здоровье птицы поправляется с каждым днем. Ему казалось, что оно улучшается на глазах. Он все время верил, что чайка скоро поправится и улетит на волю.
   
Но дело обернулось иначе.
   
   
Однажды утром, пока мой брат еще спал, папа нашел чайку мертвой.
   
Он похоронил ее неподалеку от дома.
   
Когда мой брат проснулся, папа сказал ему, что птица поправилась и улетела. Он сказал, что мой брат очень хорошо за ней ухаживал и благодаря его заботе птица выздоровела.
   
Ни мама, ни папа не решились сказать мальчику, что птица умерла.
   
Наверное, они подумали, что тяжелые переживания все равно никуда не уйдут от мальчика и нечего торопить события. И они решили, пока возможно, оградить ребенка от печального опыта.
   
Мой брат сделал все возможное, для того чтобы спасти птицу.
   
И теперь ему сказали, что она улетела.
   
Он обрадовался. Ему приятно было думать, что где-то там в небе летает его птица. Что она здорова. И что он ей помог.
   
Единственное, что его немного огорчало, – это зачем она не сообразила попрощаться перед разлукой.
   
   
Очевидно, у моего брата осталось такое чувство, что он живет в добром мире. Что от человека что-то зависит и что иногда все кончается хорошо, даже если сначала было плохо.
   
   
Мой брат по-прежнему верит, что та молодая чайка поправилась.
   
Никто так и не рассказал ему, что случилось на самом деле.
  
  
   
    
ДЕВУШКА
   
   
Раннее утро. Звонок.
   
Я откладываю в сторону доску-колотушку и иду открывать.
   
В дверях стоят Бёрре и незнакомый мужчина – как я догадываюсь, это его папа. Я приглашаю нежданных гостей войти. Папа представился, и мы здороваемся за руку.
   
Я вижу, что у Бёрре заплаканное лицо. Папа неприятно удивлен. Он спрашивает меня, не занят ли я ремонтом квартиры.
   
Я говорю «нет» и спрашиваю, почему он так решил.
   
Он говорит, что слышал стук молотка.
   
Я правдиво отвечаю, что в свободное время люблю постучать.
   
Просто так, для собственного удовольствия. Ничего серьезного. И показываю ему доску.
   
Папа мальчика кивает. Он не знает, как отнестись к услышанному.
   
   
Дело в том, что они всей семьей собирались в Хамар навестить больную бабушку, но Бёрре не желает ехать. Он боится и плачет. Они с матерью не знали, что делать. И тут папа вспомнил про меня. Бёрре много обо мне рассказывал.
   
Обо мне и моем велосипеде.
   
Папа сказал, что понимает, какое он причиняет мне неудобство, но все-таки пришел спросить, не найдется ли у меня время. Это бы его очень выручило. А так у них безвыходная ситуация. Бабушка очень расстроится, если они не приедут.
   
Я обращаюсь к Бёрре и спрашиваю, хочет ли он побыть пока со мной. Он кивает и облегченно вздыхает.
   
Я говорю его папе, чтобы он не беспокоился. У меня ровно ничего на сегодня не запланировано.
   
Папа страшно благодарен.
   
Они уедут с ночевкой, но завтра уже вернутся.
   
Мне дают ключи от квартиры и наставления: когда нужно кормить Бёрре и во сколько укладывать спать.
   
Папа снова повторяет, как он мне благодарен.