1 2 3 4 
— Да,   Тонио Престо потерял лицо.      

 ЗЛОУМЫШЛЕННИК      

       

«Чудо   перевоплощения» совершилось. Зеркало отражало не безобразного урода, а   красивого молодого человека, стройного, немного худощавого. И удивительней   всего было то, что в новом Престо, с его безукоризненно правильными формами   нормального человека, было нечто, заставлявшее вспомнить о старом Престо, то   сходство, которое мы подмечаем в двух скульптурах, различных по форме, но   принадлежащих резцу одного скульптора. Доктор Цорн осмотрел своё произведение с   чувством художника, удовлетворённого своей работой.      

— Отлично, —   сказал он. — Желаю вам жизненного успеха. Внутренние процессы   переустройства вашего тела закончились, но всё же вы ещё недельки две   внимательно понаблюдайте за своей внешностью. Если заметите в лице хоть   малейшее изменение, немедленно приезжайте ко мне.      

Восхищённый   Престо жал руку доктора.      

Тонио   оставил у доктора почти все деньги, которые взял с собой, — а их было   около сотни тысяч долларов. У Престо осталось только на дорогу. Он послал   телеграмму Себастьяну, предупреждая его о том, что приедет завтра утром.      

В   назначенный час наёмный автомобиль подкатил к подъезду виллы Престо. Старый   слуга выбежал на широкую лестницу, спускавшуюся отлогим полукругом к усыпанной   песком дороге, и вдруг с недоумением остановился. Вместо своего хозяина он   увидел изящного молодого человека, который, заметив недоумение слуги,   рассмеялся и сказал приятным баритоном:      

— Что,   не узнал меня, старина? Это я, Антонио Престо, но я побывал у врача, и он,   понимаешь ли ты, изменил меня, переделал заново. Бери чемоданы!      

Но   Себастьян не двигался с места. Он был преданный слуга, даже больше чем слуга.   На карлика Престо он смотрел, как любящая няня на ребёнка, и оберегал его   интересы больше, чем свои собственные. Себастьян знал, каким опасностям   подвергается личность и имущество миллионера в Америке, а Престо был крупным   миллионером. Себастьян с замиранием сердца читал в газетах о тех уловках и   хитростях, к которым прибегают преступники, чтобы овладеть не принадлежащим им   богатством. И в данную минуту Себастьян не сомневался в том, что имеет дело с   одним из молодчиков, который хочет провести его и обворовать дом Антонио   Престо.      

— Но   не на такого напал! — насторожившись, бормотал про себя старик.      

Не   только Себастьян, видавший виды, но и глупый молокосос не попался бы на такую   удочку. Обман был слишком очевиден. Мыслимое ли дело, чтобы человек так   изменился!      

— Ну,   что же ты стоишь? — нетерпеливо спросил Престо.      

— Уезжайте,   откуда приехали! — грубо сказал Себастьян, поднимаясь на несколько   ступеней, чтобы занять на всякий случай более удобную позицию около   двери. — Хозяина нет, а без него я никого не пущу в дом. Мне дан строгий   приказ.      

— Вот   чудак, я же говорю тебе, что я сам и есть хозяин, Тонио Престо.      

Престо   сделал нетерпеливое движение рукой, которое чем-то напомнило Себастьяну жест   старого уродца Престо От волнения и негодования, что Себастьян не пускает его,   Престо возвысил голос, и в последней его фразе: «я сам и есть хозяин, Тонио   Престо» — послышались нотки фальцета карлика Тонио.      

Себастьян   с недоумением ещё раз осмотрел незнакомого молодого человека.      

«Что за   чертовщина! — подумал старик, — В нём в самом деле как будто сидят   два человека!»      

Престо,   быть может, удалось бы воспользоваться этой минутой колебания и убедить   Себастьяна, если бы не вмешательство ещё одного свидетеля этой сцены. Шофёр   заинтересовался разговором. Он искоса поглядел на Тонио. Разумеется, это не   Престо. Кто же не знает Престо? Шофёр был явно на стороне Себастьяна и   незаметно мигнул тому, как бы предупреждая. «Не пускай в дом этого человека, он   опасный».      

Себастьян   понял этот жест и поднялся ещё на несколько ступеней. Теперь он стоял у самой   двери. Престо уже терял терпение. Он тоже начал подниматься по лестнице, но   Себастьян зорко следил за злоумышленником. С неожиданной для своего возраста   быстротой он проскользнул в дверь и закрыл её на железный засов, на ключ, на   крюк, на цепочку. В отсутствие Престо Себастьян сам придумал все эти сложные   запоры и заказал их слесарю. Теперь старик был в полной безопасности и мог   выдержать осаду целой шайки бандитов.      

— Что,   не удалось, мальчик? — с злорадной усмешкой сказал он, стоя за дверью.      

Тонио   начал стучать, но Себастьян не открывал двери. Ни просьбы, ни уговоры не   помогли. Себастьян был твёрд, как скала.      

— Упрямый,   глупый старик, — в сердцах выбранился Престо.      

Под   насмешливым взглядом шофёра Тонио медленно сошёл с лестницы, обдумывая своё   положение. Быть может, его собственный шофёр окажется толковее. Престо прошёл к   гаражу, рядом с которым стоял небольшой домик, где жил шофёр. На двери висел   большой засов.      

— Вероятно,   пустил мою машину в прокат, мошенник, — проворчал Престо Ему ничего не   оставалось больше делать, как остановиться в номере гостиницы. Он назвал один   из лучших отелей в городе.      

У Престо   едва хватило денег, чтобы расплатиться с шофёром, Хорошо ещё, что он был в дорогом,   прекрасно сшитом костюме и имел отличные чемоданы, с внушительными ярлыками   лучших европейских и американских отелей, Швейцар с почтением открыл перед ним   дверь.      

— Ваша   фамилия? — спросил у Тонио молодой человек в больших очках, сидевший за   конторкой.      

— Тонио   Престо, киноартист, — выпалил Тонио.      

Раньше   ему не нужно было называть себя. Подавляя улыбку, швейцары, лакеи и метрдотели   первыми почтительно называли его по имени. Его знали лучше, чем президента.   Теперь ему пришлось назвать себя. Но этого мало. Слова «Тонио Престо» вызвали у   конторщика неожиданный эффект. Он вдруг откинулся назад и несколько минут   смотрел на Престо изумлённым взглядом. Потом любезно, но холодно сказал:      

— Вероятно,   вы изволите быть однофамильцем известного Престо?      

И тут   Престо допустил малодушие. Он не захотел убеждать молодого человека в том, что   противоречило очевидности — этот юноша в очках, так же как и Себастьян, не   поверил бы ему. Зачем ставить себя в глупое положение человека, который явно   присваивает чужое имя?      

— Да,   однофамилец, — ответил Престо и поспешил подняться на лифте и скрыться в   свой номер.      

«Что же   будет дальше? — озабоченно подумал он. — Оказывается, потерять своё лицо —   пренеприятная вещь».      

Престо   проголодался. Хорошо ещё, что в отеле можно было завтракать и обедать, не платя   каждый раз. Престо позвонил и заказал завтрак. От внимания Престо не   ускользнуло, что лакей как-то особенно смотрит на него. Видимо, весть о   неизвестном молодом человеке, который имеет бестактность присвоить прогремевшее   имя, уже обошла весь отель.      

Престо   позавтракал и повеселел. В конце концов всё объяснится, и он сам будет смеяться   над своими злоключениями.      

Теперь   он решил осуществить свою давнишнюю мечту, которую лелеял всё время, пока   находился в лечебнице Цорна: Престо решил сделать первый визит Гедде Люкс. Он   извинится перед ней и… Как-то она теперь примет его?      

Престо   ещё раз критически посмотрел в зеркало и нашёл, что он — настоящий красавец.   Вот когда он сможет играть роли в высоких трагедиях! Мечта его осуществится… Он   — Ромео, Гедда — Юлия… Престо стал в позу и протянул руки к воображаемой Юлии.   «Великолепно… Неотразимо. Она не устоит. Теперь она не откажет мне!» — подумал   он и, переодевшись в новый костюм, вышел на улицу.      

 СНОВА ОТВЕРГНУТЫЙ      

       

Вилла   Гедды Люкс находилась за городом, недалеко от киногородка мистера Питча, в   полумиле от собственной виллы Тонио. У Престо не осталось денег, чтобы нанять   автомобиль.      

«Придётся   идти пешком», — думал он. И тут же утешил себя, что моцион — очень   полезная вещь. Однако он скоро убедился, что даже самые полезные вещи приятны   только тогда, когда их имеешь в меру. Для сокращения пути он решил идти по   новой, только что проложенной дороге.      

Жара   стояла нестерпимая. Белое шоссе, ещё не покрытое гудроном, блестело так, что   глазам было больно. Вдобавок по шоссе всё время туда и обратно сновали   автомобили, которые так пылили, что Престо задыхался. Он давно успел позабыть,   что автомобили оставляют позади себя так много пыли и что они могут доставлять   столько неприятностей человеку, который принуждён плестись по дороге. А   автомобилисты как будто издевались над пешеходом и, проезжая мимо, так   вызывающе ревели в свои гудки и пускали столько пыли в глаза, что Престо сжимал   кулаки от негодования.      

Никогда   ещё знакомый путь не казался ему столь длинным.      

Когда   Престо добрался, наконец, до виллы Люкс, то вид у него был очень непрезентабельный.   Лицо и воротничок почернели от грязи и пота, волосы слиплись, костюм и ботинки   покрылись слоем пыли. Он осмотрел себя и начал колебаться, показаться ли ему   перед Геддой в таком виде. Но желание скорее увидеть её заставило решительно   нажать кнопку звонка. Дверь открылась, и Престо увидел ту самую горничную,   которую он едва не убил смехом вместе с её госпожой. Девушка не узнала его. Она   несколько презрительно осмотрела его костюм, но, взглянув на лицо, приветливо   улыбнулась. Эта улыбка ободрила и окрылила Престо.      

— Я   хотел бы видеть мисс Люкс.      

Тысячи   молодых людей, мечтающих о славе киноартистов и артисток, желают видеть мисс   Люкс в надежде воспользоваться её протекцией. Десятки тысяч людей всех   возрастов и обоих полов сочли бы за счастье лицезреть «божественную» Люкс. Но у   неё не хватило бы времени на работу, если бы она начала принимать всех   приходящих.      

— Мисс   Люкс нет дома, — ответила горничная обычной фразой.      

Но   Престо знал эти уловки.      

— Для   меня она должна быть дома! — сказал он многозначительно. — Я её   старый друг, и она будет очень рада видеть меня. — Девушка усмехнулась при   слове «старый». — Да, да, не смейтесь, — продолжал Престо. — Я   знал Гедду, когда она была ещё совсем маленькой девочкой. Я приехал на   несколько дней по делам и решил повидаться с нею. Но по дороге мой автомобиль   сломался и… — он многозначительно показал на свой костюм, — мне   пришлось идти пешком.      

— Как   о вас прикажете доложить? — уже совсем любезным тоном спросила горничная.      

Опять   этот роковой вопрос!      

— Видите   ли, — замялся Престо, — я хочу сделать мисс Люкс сюрприз. Скажите   мисс, что её хочет видеть старый Друг.      

Горничная   приоткрыла дверь, впустила Престо в большую приёмную и отправилась доложить   своей госпоже, попросив Престо подождать ответа. Это была уже полупобеда.      

«Женщины   любопытны, — думал Престо. — Гедда наверно захочет посмотреть старого   друга, в особенности после того, как горничная опишет ей мою наружность. А она   наверно сделает это…»      

— Пожалуйте,   мисс просит вас пройти к ней в будуар, — сказала горничная, и Престо, волнуясь,   прошёл в знакомую комнату, утопавшую в мягких коврах, на которых были   разбросаны пуфы, подушки, львиные и медвежьи шкуры.      

Люкс   полулежала на кушетке и при входе Престо поднялась и с недоумением посмотрела   на него. Опять обман! К каким только ухищрениям не прибегают эти поклонники и   охотники за славой…      

— Что   вам угодно? — сухо спросила она.      

Престо   поклонился.      

— Мисс,   я не обманул вас. Я — ваш старый друг, хотя вы не узнаёте меня. — Его   приятный баритон и искренность тона произвели благоприятное впечатление.      

— Прошу   вас! — сказала Люкс, указывая на маленькое кресло.      

Престо   сел в кресло. Люкс опустилась на кушетку, минуту длилось молчание. Потом Престо   начал говорить, многозначительно поглядывая на Люкс.      

— Чтобы   убедить вас в том, что я не обманул вас, я могу рассказать вам то, чего никто   не знает, кроме вас и… ещё одного человека. Я повторю вам, что говорил вам   Тонио Престо в последнее свидание с вами, а также и то, что вы отвечали ему.   Повторю от слова до слова.      

— Он   вам передавал это? — спросила Люкс.      

Тонио   улыбнулся.      

— Да,   он мне передавал это. Он очень извинялся, что причинил вам… беспокойство,   заставив вас смеяться так много…      

— Я   едва не умерла.      

Престо   утвердительно кивнул головой.      

— Я   знаю это.      

— Но   при чём тут вы? — спросила Гедда. — Тонио просил вас передать его   извинение?      

— Да,   он… завещал мне это.      

— Он   умер? — с испугом спросила Гедда.      

Тонио не   ответил на её вопрос.      

— Позвольте   напомнить вам, что вы ответили ему на его предложение.      

— Боже   мой, но я не могла предположить, что мой отказ убьёт его. Он был вашим другом.   И теперь вы как будто явились мстить за него…      

— Прошу   вас, не спешите делать выводы и выслушайте меня. Итак, вы тогда сказали Престо,   что между ним и вами стоит непреодолимая преграда. И эта преграда — его   уродство. Ведь так? Значит, если бы не было этой преграды… он имел бы шансы?      

— Да, —   ответила Гедда.      

— Так   вот, — сказал Престо, — теперь этой преграды не существует. Антонио   Престо не умер, но переменил свою внешность. Антонио Престо — это я. Ведь вы не   можете сказать, что я безобразен?      

Престо   поднялся с кресла и сделал несколько шагов, как «живой манекен» в магазине   модных костюмов. Люкс невольно откинулась назад. В глазах её отразился ужас.   Мысль её напряжённо работала. Кто этот странный человек? Сумасшедший?   Преступник?..      

— Что   вам от меня надо?.. — спросила Гедда, едва владея собой.      

— Я   пришёл за ответом и уже получил его, — ответил Престо, — Вы сказали:   «Да».      

— Но   вы не Престо… Прошу вас, не мучайте меня! Что вам надо?      

— Успокойтесь,   мисс Люкс. Вам не угрожает опасность. Я не сумасшедший и не бандит. Я знаю, вам   трудно поверить в то, что вот этот неизвестный молодой человек, разговаривающий   с вами, есть действительно отвергнутый вами Антонио Престо. Но я постараюсь   убедить вас в этой невероятной вещи.      

И Престо   рассказал Гедде всё, что произошло с ним после свидания, показал вырезки из   газет о «чудесных превращениях» доктора Цорна, наконец, вынул фотографии, отметившие   все этапы эволюции, происшедшей в теле Престо. Эти фотографии были убедительнее   всего. И всё же, когда Гедда, оторвав взгляд от фотографий, посмотрела на   красивого молодого человека и мысленно представила себе старого Тонио Престо,   её разум отказывался верить, что такие превращения возможны.      

Она   задумалась. Наступило молчание, которое Престо не нарушал. Он ждал ответа   Гедды, как приговора. Наконец Люкс подняла голову и сказала:      

— Мистер…   Престо… — Это начало не понравилось Тонио. Раньше Гедда не называла его   так официально, обращаясь к нему по-товарищески: «Тонио». — Допустим, что   всё так, как вы говорите. Стена уродства не стоит перед нами. Но…      

— Какое   же ещё может быть «но»?.. — нетерпеливо спросил Престо.      

— Я   выслушала всё, выслушайте теперь вы меня. Вспомните наш разговор, когда вы ещё   были уродом Тонио. Я говорила вам о том, что положение обязывает. Преклонение   толпы много даёт, но и много требует. Я возвеличена волею той толпы, которая   посещает кино. И я не должна ссориться с толпой. Я говорила, что толпе было бы   приятнее всего, если бы я осталась вечной невестой. И тогда каждый клерк,   каждый метельщик улиц, хранящий мой портрет, мысленно представлял бы себя в   роли моего «героя». Толпа ещё простит мне, если я выйду замуж за подлинного   героя…      

— За   бога или полубога, — сказали вы тогда.      

— Да,   за тех, кого превозносит сама толпа.      

— Но   разве Престо не бог? — гордо спросил Тонио.      

— Вы   больше не Престо. В этом-то и весь вопрос. Вы были бог-страшилище, но вы были   неподражаемы в своём безобразии. Теперь вы красивы, как Нарцисс, но таким вас   не знает толпа. Вы превратились в безвестного красивого юношу. А безвестная   красота — это хуже, чем прославленное безобразие Престо. Я не хочу, не могу   допустить, чтобы про меня сказали, что стареющая Люкс, — а я ведь старше   вас на два года, вы это знаете, — что стареющая Люкс купила себе на свои   миллионы молодого мужа, бездарного, неизвестного, но смазливого юношу. Да едва   ли и вы сами согласитесь быть «мужем знаменитости». Для мужчины с самолюбием   это непривлекательная роль. А вы избалованы славой и успехом.      

— Кто   вам сказал, что я никому не известен? Разве я не Тонио Престо? Престо надел на   себя новую маску. Но разве он перестал быть Тонио? Разве мой талант не остался   тем же? Раньше я смешил людей, теперь буду потрясать их сердца. Я был комик,   паяц, теперь буду трагик. О, как я буду играть! Поверьте мне, зрители будут   потрясены до глубины души, когда увидят на экране Престо-трагика. Если я был   полубогом, то стану богом…      

— «Буду,   буду, стану»… Это всё только мечты. Путь до экрана очень тернист, труден, чаще   всего непроходим для тех, кто мечтает о славе…      

— Зачем   вы говорите мне всё это? Разве я не знаю, что стать знаменитостью не легко? Но   ведь я… допустим даже, что я никому не известный юноша. Но у меня есть хорошее   наследство, оставленное мне Тонио Престо: общепризнанный талант, великолепное   знание артистической техники, наконец, связи…      

— Но   у вас нет главного: невероятно смешного туфлеобразного носа Тонио Престо. И   толпа не признает вас.      

— Я   заставлю её признать. Смотрите же, это последняя отговорка. И если я приду к   вам, увенчанный славой и преклонением толпы…      

— Тогда   мы продолжим этот разговор. Но помните, Престо, я не даю никаких обещаний и   ничем себя не связываю.      

— Вы   влюблены? У вас есть жених? — спросил Престо.      

— У   меня есть живое сердце и свободная воля. Престо. Идите добывать вашу славу!      

 ЭТО НАШ НОС, А НЕ ВАШ      

       

Пробраться   к мистеру Питчу обновлённому Тонио Престо оказалось ещё труднее, чем к Гедде   Люкс. Драгоценнейшее время мистера Питча охраняло несколько слуг, немых и   глухих ко всяким доводам, мольбам и убеждениям. Отчаявшись в силе словесного   оружия. Престо решил прорвать блокаду. Он оттолкнул лакея и быстро пошёл   вперёд. К счастью, Тонио хорошо знал расположение комнат и потому без особого   труда добежал до кабинета мистера Питча и успел скрыться за дверью.      

Престо   увидел знакомый ему кабинет, уставленный глубокими кожаными креслами, устланный   ковром и украшенный по стенам фотоснимками и портретами киноартистов. На видном   месте, в центре стены, красовался его собственный портрет. Тонио Престо был   снят в натуральную величину и изображал Отелло с платком Дездемоны в руках.   Сколько раз Престо бывал в этом кабинете! Питч всегда был неизменно любезен с   ним, предлагал хорошую сигару, усаживал в кресло, ухаживал за ним, как за   дорогим гостем.      

Мистер   Питч сидел на своём обычном месте, у открытого американского бюро, и   разговаривал с юрисконсультом мистером Олкоттом.      

— В   контракте обусловлена неустойка в пятьсот тысяч долларов, — говорил мистер   Питч, не обращая внимания на Престо. — Если мистер Тонио Престо сбежал неведомо   куда, не закончив съёмки начатого фильма «Любовь и смерть», то он, Престо,   обязан уплатить неустойку и убытки. Коммерческая часть даст вам справку, во   сколько обошлась нам постановка незаконченного фильма по день исчезновения   Престо и сколько мы теряем от того, что не пустим этой картины в прокат.   Получится весьма солидная сумма. Подготовьте иск.      

— Но   к кому мы будем предъявлять его? — спросил юрисконсульт. — Не лучше   ли подождать возвращения Престо? Быть может, его и в живых нет. Ходят разные   слухи.      

— Тем   более. Мы назначим опеку для ответа на суде и наложим арест на его имущество.   Неужели вы не понимаете моей цели?      

Разговор   этот был прерван появлением лакея, который, потоптавшись за дверью, решил   нарушить строгий регламент и войти в кабинет без доклада, чтобы оправдать себя   за своё невольное упущение.      

— Простите,   мистер, — сказал лакей, — вот этот мистера — и лакей глазами указал   на Престо, — самовольно вошёл в ваш кабинет, несмотря на все мои…      

Мистер   Питч посмотрел на Престо. У мистера Питча были свои правила. Он строжайше   наказывал слугам не пропускать к нему «шляющихся молодых людей», но уж если   кто-либо из них так или иначе пробирался в его кабинет, мистер Питч был любезен   и не подавал вида, что это вторжение неприятно ему.      

Мистер   Питч кивнул головой, приказывая лакею выйти, и очень любезно спросил мистера,   пожаловавшего к нему, что мистеру угодно.      

— Я   могу сообщить вам кое-какие сведения об Антонио Престо, — сказал Тонио.      

— Ах,   вот как! Это интересно. Говорите скорее, он жив?      

— И   да, и нет. Вот такого, — Тонио показал на свой портрет в золочёной   раме, — такого Престо нет. Тонио Престо жив, и он стоит перед вами в своём   новом облике. Я — Тонио Престо.      

Питч   вопросительно посмотрел на Олкотта.      

— Вы   не верите мне, это вполне понятно. Родная мать не узнала бы меня, но я сейчас   докажу вам, что я — Тонио Престо.      

— Пожалуйста,   не трудитесь доказывать, я вполне верю вам, — поспешно ответил мистер   Питч. — Что же вам угодно, ээ… мистер Престо?      

— Я   слыхал отрывок разговора о том, что вы хотите предъявить ко мне иск за то, что   я уехал, не закончив сниматься в фильме «Любовь и смерть». Можете не   предъявлять иска. Я уплачу вам неустойку и убытки. Но этот фильм должен быть   заснят вновь. И я опять буду играть в нём роль мейстерзингера. Только новый   фильм будет уже не комедией, а трагедией.      

— Да-с,   трагедией… — неопределённо подтвердил Питч. — Вы хорошо осведомлены о   наших делах. Но… Это не пройдёт, молодой человек.      

— Значит,   вы не верите мне, что я Тонио Престо.      

— Верю,   верю, но… но вы Тонио Престо… совсем из другого теста. Вы нам не нужны, кто бы   вы ни были. Такими штампованными Аполлонами, как вы, хоть пруд пруди, а Тонио   Престо был неподражаем, неповторим в своём уродстве. Это был уникум. И если вы   действительно перевоплотившийся Тонио Престо, чему я… верю, то по какому праву   вы могли делать это перевоплощение? Вы заключили с нами генеральный договор на   десять лет и ряд отдельных договоров на ваше участие в тех или иных фильмах. Ни   один цивильный лист короля не стоит столько ни одному государству, сколько   стоили нам вы. За что мы платили вам эти сумасшедшие деньги? За ваш   неподражаемый нос. Мы купили его у вас дороже, чем на вес золота. Где же она,   эта драгоценность? Что вы сделали с ней? Брильянт величиною в туфлеобразный нос   — дешёвая побрякушка по сравнению с носом мистера Престо. Вы не имели ни   морального, ни юридического права лишать нас вашего носа. Это был наш нос, а не   ваш. Да, да! Нос Тонио Престо принадлежал всем, как чудесный дар природы. Как   смели вы лишить общество этого дара? Вы видите, я обращаюсь к вам как к Тонио   Престо. Что вы скажете в своё оправдание?      

— Я   найду своё оправдание не в словах, а в делах. Дайте мне выступить перед   объективом, и вы увидите, что новый Престо дороже старого…      

Питч   подскочил в кресле.      

— Вы   не Престо! Теперь я вижу, что вы не Престо. Вы — молодой человек, мечтающий   стать кинознаменитостью. Вы подслушали наш разговор о Престо и повели   рискованную игру. Тонио Престо не сказал бы того, что говорите вы. Тонио Престо   знает, что талант — дело второстепенное. Главное — реклама. С талантом нередко   люди погибают под забором, в неизвестности, никем не оценённые и не признанные,   а рекламой можно вознести бездарность на вершину славы. Престо был бесподобен,   великолепен, очарователен. Но пусть черти сожгут меня, как старую киноплёнку,   если таких же Тонио не найдутся десятки в ярмарочных балаганах…      

— Вы   сами только что говорили о том, что Престо и его нос — уникум.      

— Да,   говорил и буду говорить. Потому что на рекламу этого носа мною затрачено больше   миллиона долларов, прежде чем этот нос показался на экране. Слава всякого   киноартиста прямо пропорциональна суммам, затраченным на рекламу. Это хорошо   знал Тонио Престо, как бы он ни ценил себя. Не делайте трагических жестов.   Допустим, что вы самый настоящий Тонио Престо, то есть что вы были им.   Допустим, что душа, талант у вас остались престовские. Что я, аппаратом душу   снимаю? Как бы вы ни были гениальны, будь вы трижды гений, публика не знает   вас, и в этом всё ваше несчастье. А делать из вас нового Престо,   Престо-трагика, — это слишком хлопотливо, накладно, скучно. Довольно. Я   временно прекращаю производство кинозвёзд и гениев. Слишком дорого. Вы не нужны   нам, молодой человек. Кланяйтесь нашему старику Тонио Престо, если вы увидите   его, и скажите, что мы с нетерпением ожидаем его и отечески облобызаем   святейшую туфельку.      

— Я   всё же настаиваю…      

— И   напрасно. Я допускаю, что вы — гений. Но публика поверит в гениальность только   тогда, когда я украшу путь гения радугой банковых билетов, а они мне нелегко   достаются. Желаю вам успеха на каком-нибудь другом поприще. Может быть, вам   удастся поступить к адвокату клерком или в банк счетоводом. Это даст вам немного,   но кто же виноват? Вы сами изгнали себя из рая, если вы действительно были   Тонио Престо. — Питч позвонил и приказал лакею проводить молодого   человека.      

Игра   была проиграна.      

— Кто   этот молодой человек? Сумасшедший или жулик? — спросил юрисконсульт   мистера Питча, когда дверь закрылась за Тонио. — Вы говорили с ним так,   как будто наполовину верили тому, что он действительно Тонио Престо.      

— Не   наполовину, а почти на все сто процентов. Дело в том, что Гедда Люкс звонила   мне по телефону. Она уверяла меня, что видела фотографии и разные документы,   бесспорно подтверждающие, что Тонио Престо изменил свой внешний вид при помощи   какого-то лечения. И только когда он заговорил об испытании его как   киноартиста, я, признаюсь, немного усомнился в том, что он бывший Антонио   Престо. Осёл! Он сам загубил себя. Он конченый человек. Он слишком избалован   деньгами и успехом, чтобы перейти на более скромное амплуа в жизни. Привыкнув   широко жить, он быстро промотает состояние, движимое и недвижимое. Вот почему я   спешу предъявить иск.      

— Вы   дальновидны, как всегда! — польстил Олкотт своему патрону.      

Мистер   Питч закурил новую сигару, пустил струю дыма вверх и, когда дым растаял, сказал   глубокомысленно:      

— Вот   так и слава. Когда нет денег на сигары, исчезает и дым славы.      

Олкотт   почтительно выслушал этот неудачный афоризм, как перл мудрости.      

 ЗА СЧЁТ БЫЛОЙ СЛАВЫ      

       

Тонио   был огорчён неудачей, жажда томила его. Выйдя от Питча, он почувствовал   слабость в ногах. А ему ещё предстоял длинный и томительный обратный путь.   Теперь Тонио шёл по прекрасной широкой дороге киногородка, мимо надземных   построек, где помещались лаборатории, мастерские, дома и отели артистов и   служащих.      

На   правой стороне дороги, возле громоздкого здания-склада декораций, находился   небольшой ресторан, который охотно посещался в дни съёмок статистами,   проводившими здесь томительные часы ожидания. Тонио машинально опустил руку в   карман в надежде найти мелочь. Но, кроме измятого носового платка, в кармане   ничего не было. Престо вздохнул и хотел пройти мимо ресторана, однако соблазн   был так велик, что Тонио в раздумье замедлил шаги и наконец вошёл в ресторан.      

За   мраморным столиком сидели двое начинающих киноартистов, блондин и брюнет.   Брюнет недавно выдвинулся из статистов в буквальном и переносном смысле: он ещё   играл в толпе, но режиссёр выдвигал его вперёд так, что зрители могли выделить   его из массы статистов. Ещё немного, и ему дадут маленькую эпизодическую роль.   Тогда он будет настоящим киноартистом. А режиссёром, выдвинувшим молодого   человека, был сам Тонио. Этот молодой человек, — как его фамилия? Смит.   Один из миллионов Смитов… Ради Престо он бросился бы в огонь и в воду… Но, увы!   Тонио не был похож на самого себя. И Смит, конечно, не поверит Тонио… Молодью   люди пили фруктовую воду. Невыносимо! Престо как бы невзначай остановился у   столика двух молодых людей.      

— Кажется,   мистер Смит? — спросил Престо брюнета, приподнимая шляпу. — Не   узнаёте? Я — Джонсон. Снимался в толпе в фильме «Любовь и смерть».      

Смит   сухо откланялся. Он не может знать фамилии всех тех, кто составляет безликую   толпу.      

— А   я привёз вам привет от Тонио Престо, вчера я видел его, — продолжал Тонио.      

Это   известие произвело необычайное впечатление. Молодые люди оживились. Смит   любезно поставил стул и позвал лакея.      

— Неужели?   Где вам удалось видеть его? Что вы хотите? Коктейль?      

— Оранжад.   Два, три оранжада!.. Ужасно жарко, — сказал Престо. — Да, я видел его   вчера.      

— И   он действительно помнит обо мне? — интересовался Смит.      

— Как   же, он сказал, что из вас выйдет толк. А если Престо сказал… Уф… Прекрасный   напиток.      

— Но   где он? Что с ним?      

— Лечится.   Я навещал свою сестру и случайно увидел его в лечебнице доктора Цорна.      

— Престо   болен? Надеюсь, ничего серьёзного? Я читал, что он уехал лечиться. Но чем он   болен?      

— Престо   меняет амплуа. Из комиков переходит в трагики. И для этого он решил переменить   внешность. Цорн делает чудеса. Из Престо он сделал молодого человека… как две   капли воды похожего на меня.      

Смит   даже рот раскрыл от изумления.      

— Сумасшедший! —   наконец убеждённо проговорил он.      

— Безумец! —   подтвердил его товарищ.      

— Но   почему же? — спросил Престо.      

— Потому,   что ему теперь цена такая же, как… нам с вами…      

Престо,   утолив жажду, отправился пешком в город, мимо своей виллы и белой виллы Гедды   Люкс.      

«Однако   как быстро и низко я падаю — думал он, шагая по шоссе. — Я начинаю жить за счёт   былой славы, побираюсь в трактирах, как последний бродяга, вызывая расположение   к себе тем, что я знаком с самим собой. Нет, так дальше не может продолжаться…   Но что же делать? Как хочется есть… Человек, потерявший лицо…»      

Подходя   к гостинице. Престо привёл в порядок, насколько мог, свой запылённый костюм,   чтобы не привлекать к себе подозрительного внимания отельной прислуги. Он   незаметно проскользнул к себе в номер, вымылся и переоделся. К счастью, в его   чемодане был запасной костюм и свежее бельё.      

Он   заказал обед, как в былое время, обильный, изысканный, дорогой. Плотно   пообедав, Антонио улёгся спать, попросив не беспокоить его, и проснулся только   в десять часов вечера. Ещё перед сном в его голове созрел план дальнейших   действий. Он не стал мешкать, быстро оделся, и передав ключи от номера   коридорному, вышел из отеля      

 КРАЖА СО ВЗЛОМОМ      

       

Огни   города остались позади Престо предстояло ещё раз измерить расстояние от отеля   до своего дома. Но теперь идти было легче. Вечерняя прохлада освежала Престо   бодро шагал по шоссе. Время от времени ему встречались прохожие — плохо одетые   люди, бродячая, бездомная Америка.      

В   стороне от шоссе на пригорке, в тени эвкалиптов стояла красивая вилла. Его   вилла! Сколько воспоминаний связано с нею. Когда-то ему казалось, что иметь   собственную виллу — вершина жизненных успехов. С каким увлечением он строил эту   виллу сначала в мечтах, а потом и на самом деле! Сколько изобретательности и   вкуса проявил он, обдумывая общий план и каждую мелочь. В его вилле не должно   быть пошлой аляповатой роскоши. Всё должно быть просто, строго и вместе с тем   изящно. И ему это удалось. Его виллой восхищались. О ней писали. Ей подражали.      

Особенно   много остроумия он вложил в то, чтобы приспособить обстановку к своему   маленькому росту. Глядя на мебель, никто не сказал бы, что она создана для   детей и карликов. И вместе с тем это не была обычная мебель. Одни кресла и   стулья имели сиденья, расположенные ниже обычного, а другие — скрытые ступеньки   и скамеечки, выдвигавшиеся при нажиме кнопки.      

Да,   прекрасная вилла была у Престо! Сколько раз вот на этом самом повороте   автомобиль круто сворачивал, и через несколько минут Престо подкатывал к   подъезду. За сотню метров шофёр криком сирены предупреждал о приезде   хозяина, — Престо неизменно встречал у широко открытой двери его верный   слуга, старый Себастьян. И вот теперь Престо вздохнул и направился к дому,   медленно поднимаясь в гору.      

Было   около одиннадцати часов вечера. В боковом окне светился огонёк Себастьян ещё не   спал. Тонио осторожно прошёл возле решётки сада до группы молодых кипарисов,   улёгся на тёплый песок. Звёзды ярко светили над головой. Пахло эвкалиптом.   Время от времени на шоссе виднелись огни автомобилей и звучали гудки.      

Двенадцать…   Огонёк в крайнем окне всё ещё светился. Неужели Себастьян сторожит ночи   напролёт? От него всего можно ожидать.      

Всё реже   пролетали, как светящиеся жуки, освещённые фарами автомобили. Престо не   терпелось. Он поднялся и начал медленно и осторожно перелезать через высокую   железную ограду. Он знал, что ворота запираются на ночь. Хорошо, что во дворе   нет собак. Престо не любил их, потому что собаки не выносили его суетливых   движений и всегда лаяли на него. И потому, несмотря на все уговоры Себастьяна,   Престо запретил держать дворовых собак. Теперь он был очень рад этому: он мог   безопасно подойти к дому. Престо привлекало окно, в котором ещё светился огонь.   Тонио осторожно поднялся к нему. Штора была спущена. Спит или не спит   Себастьян? Быть может, светящееся окно — только его военная хитрость, которая   должна была отпугивать от дома злоумышленников Тонио подождал ещё полчаса.      

Наконец   в час ночи он решил, что пора действовать.      

Престо   прошёл к противоположному углу дома и приподнялся к окну. Рама была закрыта.   Надо выдавить стекло. Но как это сделать бесшумно? Престо пробовал осторожно   нажимать на стекло, чтобы оно треснуло. Но оно не поддавалось. Разбить? Это   может привлечь внимание старика, если он не спит. Престо нажал стекло легонько   плечом. И вдруг стекло с треском разбилось.      

«Кончено!»   — подумал Престо, отбегая в сторону. Он перелез через ограду, лёг на землю и   начал смотреть, выжидая, когда Себастьян выйдет из дома или откроет окно. Но   дом по-прежнему был молчалив. Прошло несколько минут. Никаких признаков жизни.   Престо вздохнул с облегчением. Себастьян крепко спит. Стекло разбито. Главное   сделано.      

Престо   вновь перелез через ограду и подошёл к разбитому окну. Он осторожно начал   вынимать осколки. Когда осталось вынуть всего несколько кусков. Престо   поторопился и порезал себе указательный палец на правой руке. Замотав его   носовым платком, он влез в окно и уверенно пошёл по комнатам.      

Странное   чувство овладело им. Антонио был у себя, в своём собственном доме, где каждая   вещь была знакома ему, и тем не менее он должен был красться, как вор. Да он и   был «вором». Он пришёл сюда за тем, чтобы украсть деньги из своего собственного   несгораемого шкафа. Осторожно ступая, он прошёл через столовую со стенами и   мебелью из чёрного резного дуба, большую овальную гостиную с белым роялем,   поблёскивавшим в темноте, библиотеку, уставленную столами, шкафами и   стеллажами. Здесь надо быть осторожным, чтобы не наткнуться на одну из лесенок,   разбросанных в проходе. Вот, наконец, и кабинет. Несгораемый шкаф в стене возле   письменного стола. col1¦col1¦col1¦2–9 и под ними col1¦col1¦col1¦6-12. Так нужно   повернуть номера на двух кольцах, чтобы ключом открыть замок. Сложная система.   Великолепно. Хорошо, что новый Престо получил в наследство память старого Престо   и эта память не изменила ему. Разве это не доказательство того, что он тот же   Престо или, по крайней мере, законный наследник его капиталов и всего   имущества?      

Престо   начал набивать карманы банковыми билетами. И вдруг ему показалось, что в   соседней комнате слышатся крадущиеся шаги. Престо окаменел и затаил дыхание…   Нет, всё тихо… Померещилось. Он вновь принялся за работу. Неожиданно   вспыхнувший свет электрического фонаря ослепил Престо и парализовал его   движения.      

— Руки   вверх!      

В дверях   стояли четыре полисмена с направленными на Престо револьверами. Престо   растерянно посмотрел на них. Он был безоружен. Кабинет имел только один выход.   Выпрыгнуть в окно? Но Престо по своей неопытности не позаботился открыть его. А   пока он будет открывать окно, полисмены успеют схватить его или убить…   Сопротивление невозможно. Престо покорно поднял руки вверх. И в это время из   другой комнаты, за спиной полисменов, послышался чей-то злорадный, раскатистый   старческий смех.      

       

       

       

— Я   говорил вам, — узнал Престо голос Себастьяна, — что этот молодчик   пожалует сюда.      

Через   несколько минут Престо уже сидел со стальными наручниками в полицейском   автомобиле. В полиции с Престо сняли предварительный допрос и очень смеялись,   когда он называл себя Тонио Престо. Тонио был так возмущён грубостью обращения,   что не стал доказывать своей правоты, но потребовал, чтобы завтра же утром ему   устроили свидание с прокурором.      

— Не   спешите. Свидание с прокурором всегда предшествует свиданию с палачом. А за   вами найдутся, вероятно, такие делишки, за которые вам придётся пяток минут   посидеть на электрическом стуле, — сказал допрашивавший Престо сержант.      

 НЕОБЫЧНЫЙ СУДЕБНЫЙ   ПРОЦЕСС      

       

Наутро   Престо предстал перед лицом не прокурора, а судьи, который оказался большим   буквоедом. Впрочем, буквоедство это имело и особые причины. Престо не знал, что   Питч принял меры к тому, чтобы новый Престо не был признан правопреемником   имущества карлика Престо. Если бы право нового Престо было немедленно признано,   он мог лично выступить на суде, пригласить в защиту своих интересов виднейших   адвокатов, пустить в ход деньги, — всё это осложнило бы дело. Опека   гораздо больше устраивала Питча. Опекун для ответа на суде вместо «безвестно   отсутствующего» Престо был бы выдвинут Питчем из своих людей, и такой опекун,   конечно, поспешил бы признать все требования Питча. Нужно было, во всяком   случае, затянуть, запутать дело, и судья успешно делал это. Несмотря на то, что   Престо очень убедительно доказывал, что он есть Антонио Престо, только   изменивший свой вид, что о краже не может быть и речи, судья стоял на своём:      

— Допустим,   что ваши фотографии настоящие, а не ловко подобранная коллекция похожих людей;   допустим, что доктор Цорн, если я удовлетворю вашу просьбу и вызову его в   качестве свидетеля, подтвердит всё сказанное вами; допустим, что знаменитый   киноартист, который мне самому доставлял немало весёлых минут, и вы, совершенно   не похожий на него молодой человек, одно и то же лицо, хотя лица у вас и   разные. Всё это не изменяет положения. Ещё древние римские юристы находили, что   слово кража «фуртум» происходит от слова «фурва» — мрак, тьма, так как кража   обыкновенно совершалась «клям, обскуро эт плэрумквэ». О! — судья поднял   палец вверх. — Это значит: тайно, во мраке и преимущественно ночью. Вы   совершили тайно, во мраке, ночью.      

— Но   позвольте — возражал Престо. — Насколько мне известно, при краже всегда   предполагается похищение чужого имущества, а это имущество моё.      

— Вы   не доказали и этого. Вы должны были законным путём восстановить вашу личность.      

— Вернуть   мой прежний вид?      

— Это   было бы лучше всего. По крайней мере судебным порядком, на основании всех   имеющихся у вас данных, обязаны были доказать ваше тождество с исчезнувшим   Тонио Престо.      

— Но   для этого мне необходимо собрать документы, навести справки и прочее. Я прошу   освободить меня до суда из-под ареста.      

— Под   залог. Пять тысяч долларов.      

— Разве   того, что отняли у меня в полиции, недостаточно? Там было около ста тысяч   долларов.      

— Это   ещё спорное имущество.      

— Другого   я не имею. Но послушайте, — взмолился Престо, — какое же вам ещё   нужно обеспечение? Разве я могу убежать от суда, если от разрешения этого дела   зависит всё моё благосостояние? Моё имущество превышает сотню миллионов.   Неужели я убегу от них?      

Судья   задумался. Довод показался ему убедительным. Конечно, Престо не убежит от   миллионов. И, конечно. Престо есть Престо. Судья и раньше слыхал о Цорне и о   чудесах, которые он производит. Престо не первому приходится доказывать своё   тождество. Но главное не это. Главное — миллионы, которые вернутся в руки   Престо. Совсем не пустое дело — оказать в трудную минуту услугу миллионеру.   Мистер Питч, видимо, будет недоволен? Но что же делать? Судья сделал, что мог…      

Юрисконсульт   Питча недаром назвал своего патрона предусмотрительным. Мистер Питч, очевидно,   предвидел и такого рода колебания судейской совести и постарался оградить свои   интересы с другой стороны.      

Судья   собирался уже отпустить Престо, но в этот момент судье был подан срочный пакет   от прокурора, который требовал отложить разбор дела гражданина, именующего себя   Тонио Престо, и не принимать никаких действий, так как в этом деле имеются   некоторые обстоятельства, вызывающие вмешательство прокуратуры.      

Судья   прочитал письмо и, махнув бумажкой, сказал:      

— Не   могу. Ничего не могу сделать. Ваше дело будет слушаться с участием прокурора.   Пока вы должны отправиться в тюрьму.      

Никакие   доводы больше не помогли. И из полицейского участка Престо был переведён в   тюрьму.      

Начался   один из самых запутанных, курьёзных процессов, которые когда-либо слушались в   американских судах. Процесс этот оказался настоящей золотоносной жилой для   газетных корреспондентов. Не только газеты, но и толстые журналы обсуждали   казуистическое сплетение обстоятельств.      

Имеет ли   человек право изменять свой внешний вид?      

Будет ли   кражею похищение собственного имущества?      

Действительно   ли Престо превратился в новую личность?      

Нужно ли   Престо-новому утверждаться в правах наследства Престо-старого, или же   Престо-новому достаточно доказать свою идентичность с прежним Престо?      

Имела ли   бы право жена Престо, если бы он был женат, требовать развода на том основании,   что её муж изменился до неузнаваемости?      

Не   поведут ли такие изменения к новым преступлениям?      

Не   получат ли преступники «шапку-невидимку», скрывающую их от представителей   власти?      

Как   смотрит на такое превращение церковь с точки зрения норм религии и морали?      

Не   угрожают ли эти метаморфозы всем устоям нашего социального строя?..      

Каждый   из этих вопросов открывал необозримые возможности блеснуть своим остроумием и   показать свою эрудицию.      

Прокуратурой   были собраны новые данные не в пользу Престо.      

Служащий   отеля, в котором остановился Престо по возвращении из лечебницы доктора Цорна,   сообщил, что Престо сам по прибытии в отель признался в том, что он Престо, не   настоящий Престо, а однофамилец киноартиста. Кроме того, из гражданского   отделения суда была прислана справка о том, что мистер Питч успел наложить   арест на капиталы и запрещение на недвижимое имущество Престо в обеспечение   иска по договору в день, предшествующий краже. Таким образом, Престо мог   обвиняться в попытке скрыть имущество, служащее обеспечением иска. Престо   оставалось только утешаться тем, что показания Цорна и нескольких больных,   лечившихся у него, были в его пользу. Престо — не обманщик, а действительно   Тонио Престо, изменивший свой прежний вид. Однако это мало помогло ему.   Прокурор, самолично побывавший в лечебнице Цорна, был поражён всем виденным.   Вопреки обычаю, он дал интервью газетным корреспондентам и высказал свой взгляд   на вещи. Увы, перевоплощение Престо оказалось действительно «трудным случаем в   практике» Цорна.      

— Основой   нашего государственного строя является право частной собственности, —   заявил прокурор. — Всякая собственность предполагает не только объект, но   и субъект права собственности, проще говоря, — собственности без   собственника не бывает. Будь это индивидуальная собственность или групповая,   как акционерные общества, первичным носителем права собственности всегда   является физическая личность, человек, лицо. Что же будет с обществом, если   обладатель собственности станет менять своё физическое лицо, как перчатки? К   кому мы будем предъявлять иски? С кого получать взыскания? Как станем бороться   с злостными банкротами? Главное же, как сможем мы вести борьбу с преступниками,   которые начнут подделывать свои лица под лица миллионеров так, как они сейчас   подделывают чужие подписи? Как отличим мы настоящего капиталиста от   поддельного? Произойдёт ужасный хаос. Деловая жизнь остановится. Страна   погибнет в анархии. Нет, в нашей стране мы не можем допустить свободу изменения   внешности человека. В детском возрасте, с лечебными целями, применение методов   доктора Цорна, пожалуй, ещё можно допустить. Но для взрослых — ни в коем   случае. И поэтому я вхожу в Конгресс с законодательным предложением: немедленно   издать закон, воспрещающий взрослым людям — под страхом потери имущественных   прав — изменять свой внешний вид какими бы то ни было способами, за исключением   случаев неизбежного хирургического вмешательства для спасения жизни. Что же касается   нашего обвиняемого, то, хотя обычно закон и не имеет обратной силы, я всё же   считаю необходимым распространить санкцию закона, который должен быть издан, на   мистера Престо и лишить его всех имущественных прав. Это послужит   предупреждением для других.      

— Будете   ли вы держать Престо в тюрьме или же найдёте возможным выпустить его? —   спросил один из корреспондентов у прокурора.      

— Поскольку   выяснилось, что Престо не мистификатор, «субъективно» его вина   уменьшилась, — ответил прокурор. — Он мог «бона фиде» — по чистой   совести — искренне заблуждаться относительно своих прав на похищение имущества   у самого себя. Это, конечно, не уменьшает, с моей точки зрения, тягости его   преступления, но всё же даёт мне возможность выпустить его под расписку на   свободу, пока Конгресс не рассмотрит моё предложение и не проведёт новый закон.   В зависимости от того, как будет формулирован этот закон. Престо будет оправдан   или обвинён в краже.      

 ПРОЩАЛЬНЫЙ УЖИН      

       

Престо   был выпущен на свободу без денег, без дома и без имени.      

Тонио   Престо вернулся в отель. К нему в номер явился метрдотель и вежливо напомнил о   том, что номер всё время числился за ним. Престо, так как в номере находились   его вещи, и что необходимо заплатить по счёту.      

— Хорошо,   завтра утром я вам заплачу, — ответил Тонио, расхаживая по номеру.      

Метрдотель   поклонился, не очень доверчиво взглянул на Престо и ушёл.      

— Однако   где же я достану деньги? — вслух сказал Тонио.      

Он   подошёл к чемодану, открыл его и начал вытряхивать костюмы с надеждой найти в   кармане завалившиеся случайно деньги. Денег не было. А они были ему необходимы.   Если дать телеграмму Гофману и просить его прислать несколько тысяч телеграфом?   Но при получении их опять могут встретиться затруднения. Впрочем, Гофман может   выслать деньги на имя владельца отеля.      

Престо   думал и рассеянно просматривал газету. Одна заметка привлекла его внимание. В   отделе театра и кино сообщалась самая последняя новость: мисс Гедда Люкс   выходит замуж за мистера Лоренцо Марра. Лоренцо! Восходящая звезда, красавец   Лоренцо, киноартист, не раз игравший вместе с Престо. Престо — несчастный,   Лоренцо — счастливый любовник. Так было на экране, так случилось и в жизни. Вот   он, тот полубог, которому Люкс отдала свою руку и сердце! Но разве он более   красив, чем перевоплощённый Престо? Тонио посмотрел в зеркало. Да, да, Престо   не менее красив, чем Лоренцо. Но у Лоренцо есть имя, а Престо потерял свою   славу вместе со своим лицом.      

Престо   должен повидаться с нею. Проклятие! У него не осталось даже приличного костюма.   Выходной истрепался в тюрьме. Престо взял перо и быстро написал телеграмму   Гофману:      

«Пришлите   десять тысяч долларов на имя мистера Грин, отель „Империаль“, Голливуд Престо».      

Затем   Престо попросил к телефону владельца отеля и сказал ему:      

— Мистер   Грин, вы, видимо, знаете, что я вполне платежеспособен и только случайно попал   в затруднительное материальное положение. Завтра меня выручит мои друг Гофман.   Он пришлёт десять тысяч долларов на ваше имя. Прошу из этих денег взять, что   вам следует по моему счёту, а остальные деньги вы передадите мне.      

Владелец   ресторана охотно пошёл на эту сделку, и скоро в кармане Престо лежали   деньги, — за вычетом долга, более четырёх тысяч долларов. Гофман вместо   десяти прислал только пять. В отеле Престо опять был открыт кредит, и лица   лакеев вновь сделались почтительными. Антонио купил себе новый костюм и, наняв   автомобиль, отправился к Гедде Люкс.      

— Мисс   Люкс, — сказал Престо, увидав Гедду. — Я пришёл поздравить вас. Вы   нашли своего бога?      

— Да,   нашла, — ответила она.      

— Ещё   раз поздравляю вас и желаю всяческих радостей… Я примирился со своей участью   человека, потерявшего лицо. Вы верите мне, верите, что я действительно Антонио   Престо, ваш старый товарищ и друг?      

Люкс   кивнула головою.      

— Так   вот… к вам у меня есть одна большая просьба. Я хотел бы устроить… прощальный   ужин и пригласить на него всех моих бывших друзей. Их это ни к чему не обяжет.   Просто мне хотелось бы ещё раз, в последний раз, побывать в их милой компании,   а потом… потом ваш Антонио займёт подобающее ему скромное место в жизни. —   Люкс боялась сцен и, видя Престо таким покорным, охотно приняла его   приглашение.      

— Но   этого мало, — продолжал Престо. — Я прошу вас обеспечить успех моему   прощальному ужину. Вот список приглашённых. В нём вы найдёте фамилии мистера   Питча и счастливца Лоренцо Марра, Драйтон, Гренли и Пайн, декоратора Булинга,   осветителя Мориса и кое-кого из второстепенных киноартистов. Мне хотелось бы,   чтобы вы взялись за это дело. Когда вы получите принципиальное согласие   приглашённых, я разошлю им пригласительные карточки. Итак, в понедельник, в   восемь часов вечера, в круглом зале отеля «Империаль».      

Вечер   удался на славу. Все приглашённые явились полностью. Престо мог убедить самых   недоверчивых людей, что он, хоть и в новой оболочке, но всё тот же старый   Престо, не только изумительный актёр, но и прекрасный режиссёр. Новую актёрскую   игру Престо гости оценили, впрочем, только впоследствии. Зато режиссёрские   способности были в полной мере оценены во время самого ужина, который был   обставлен чрезвычайно декоративно. Зал освещался нежным розовым светом, а через   открытую на веранду широкую дверь падал лунный свет, создавая красивый световой   контраст. Всё было заранее рассчитано. Невидимый оркестр играл прекрасные   мелодии. На ужин было приглашено и несколько представителей печати, для которых   нашлось немало материала и работы.      

На   почётном месте были усажены Гедда Люкс, её жених — по левую руку и мистер Питч   — по правую. Мистеру Питчу нравилась затея Престо. Попивая тонкое вино, мистер   Питч, чуть склонив голову к Гедде Люкс, с улыбкой говорил:      

— Кто   бы он ни был, этот новый Престо, он неплохо начинает свою новую жизнь. Пожалуй,   из него выйдет толк. И притом… — Питч отхлебнул из бокала, — его   сказочное превращение и его фантастический судебный процесс послужили для него   отличной рекламой. Такую рекламу не сделаешь и за полмиллиона долларов. Да,   он-таки сделает себя. И если он действительно обладает талантом старого Престо,   то с ним, пожалуй, стоит повозиться.      

Люкс   слушала, с интересом поглядывая на Престо, а её жених прислушивался к словам   Питча со скрытым беспокойством. Престо мог оказаться опасным конкурентом на   экране и в жизни. Лоренцо казалось, что Люкс смотрит на Престо не только с   любопытством, но и с нежностью.      

Престо   поднял бокал вина, жёлтого и прозрачного, как янтарь, и сказал маленький спич:      

— Леди   и сэры! Известно ли вам, что в Китае существует такое выражение: «человек,   потерявший лицо»? Так говорят о каком-нибудь человеке, совершившем   неблаговидный поступок. «Человек, потерявший лицо» там подвергается гражданской   смерти. Правда, в Китае… А Китай — азиатская страна… У нас, в культурнейшей   стране мира, совершенно иное. У нас наше лицо крепко спаяно с нашим кошельком.   И пока кошелёк толст, нам не грозит потеря лица, в китайском смысле слова,   какими бы проделками мы ни занимались. Но горе тем, кто осмеливается, как я,   изменить своё физическое лицо. Тогда их лишают всего: денег, имени, дружбы,   работы, любви. Да и может ли быть иначе в стране, где царит доллар? Да не   подумают мои почтенные гости, что я критикую прекрасные законы нашей   великолепной страны. О, нет! Я вполне признаю разумность этих законов и   обычаев. Я подчиняюсь им. Я преклоняюсь перед ними. Я сделал ошибку, роковую   ошибку, переменив своё лицо, и теперь приношу публичное покаяние. Я едва ли   смогу, даже с помощью доктора Цорна, вернуть себе мой прежний вид. Но даю   торжественное обещание не менять больше своего лица и прошу общество простить   мне мою ошибку, совершённую по неопытности, и принять меня в своё лоно, как   библейский отец принял блудного сына. И увидите, я буду достойным сыном!      

Речь   эта, несколько странная в середине, под конец понравилась всем. Престо   аплодировали. Корреспонденты быстро строчили.      

Антонио   выпил бокал вина, поклонился и вышел на веранду.      

— Нет,   прямо молодец! — говорил восхищённый Питч. — Такой способности к   саморекламированию я не знавал даже у старого Престо. Решительно из него стоит   сделать человека с именем. Да где же он? Я хочу с ним чокнуться.      

— Я   тоже! — неожиданно подхватила Гедда Люкс и поднялась вместе с Питчем.      

Они   прошли на веранду. Там Престо не было.      

— Престо!   Тонио Престо! Где же вы? — кричал мистер Питч, расплёскивая вино в   бокале. — Тонио! Мальчик мой!      

— Тонио! —   мелодично звала и Люкс.      

Но Тонио   не было. Тонио как сквозь землю провалился. Обошли весь сад, принадлежащий   отелю, на этот вечер предоставленный в полное и исключительное распоряжение   пирующих, — Тонио не было. Вернулись в зал. Наконец, гости, потерявшие   терпение, начали незаметно расходиться один за другим, обсуждая странное   поведение хозяина.      

— Может   быть, это тоже для рекламы? — сказал Питч, возвращавшийся домой в своём   автомобиле вместе с Люкс. — Но он перестарался, этот проказник Тонио. Всё   надо делать в меру. — И, не смущаясь присутствием Люкс, Питч сладко   зевнул.      

 ЖЕРТВЫ «КОЛДОВСТВА»      

       

Дни идут   за днями, а о Тонио Престо ничего не слышно, — он словно в воду канул.   Мистер Питч некоторое время поджидал появления блудного сына, но потом махнул   рукой: время и работа не ждут Лоренцо Марр боялся возвращения Престо не только   как артиста-конкурента, но и как соперника-претендента на руку и сердце Гедды   Люкс. После знаменитого прощального ужина Люкс неожиданно заявила своему   жениху, блистательному Лоренцу Марру, что он не должен торопить её с   замужеством. Неужели новый Престо околдовал её, и она ждёт его возвращения? С   нею творится что-то неладное. Даже мистер Питч заметил, что Люкс изменилась,   стала какая-то вялая, задумчивая, рассеянная, временами раздражительная.   Впрочем, и сам Питч в последнее время чувствует себя нехорошо: какое-то   недомогание, одышка. Но работать надо! Мистер Питч задумал ставить большой   новый фильм под названием «Торжество любви» с Лоренцо Марром и Геддой Люкс в   главных ролях. Мистер Питч деятельно готовится к этой постановке. В его   кабинете с утра совещаются главные персонажи, режиссёры, операторы,   архитекторы.      

Мисс   Люкс только что приехала. Она вошла в кабинет, подошла к столу мистера Питча и,   протягивая ему руку через стол, сказала:      

— Здравствуйте,   мистер. Вы всё полнеете.      

— Чертовски   полнею, — ответил мистер Питч.      

Каждый   день он прибавлял в весе несколько фунтов и теперь выглядел ожиревшим боровом.      

— А   вы, кажется, перещеголяли моду? — спросил Питч, глядя на юбку мисс Люкс.   Юбка была действительно слишком коротка.      

       

       

       

Гедда   смущённо посмотрела на свою юбку.      

— Я   не укорачивала её, — ответила она. — Я сама не понимаю, что случилось   с моими платьями. Они как будто сами укорачиваются.      

— Или   вы растёте, — шутя сказал Питч. — А вы, Лоренцо, худеете не по дням,   а по часам!      

       

       

       

Лоренцо   тяжело вздохнул и развёл руками. Он выглядел очень плохо, похудел так, что   костюм висел на нём мешком. Красавец Марр даже как будто стал меньше ростом,   брюки его удлинились и ложились буфами на ботинки.      

— Я   уже обращался к врачу. Прописал усиленное питание.      

— У   вас щёки провалились. Если так пойдёт дальше, вы не в состоянии будете   сниматься. Никакой грим не поможет. Вам придётся взять отпуск и полечиться.      

Поговорив   ещё о делах и ролях, они отправились в ателье. Оператор Джонсон хлопотал около   аппарата. Он попросил Люкс стать у отмеченной черты на полу, посмотрел в визир   и заявил:      

— Вы   режетесь.      

Люкс   посмотрела на аппарат и на пол вокруг себя. Этого не могло быть. Она стояла   почти в центре фокуса.      

— Ваша   причёска не видна. Вы выросли, мисс Люкс.      

В ателье   послышался смех.      

— Я   не шучу, — добавил Джонсон. — В пятницу я снимал вас на этом самом   месте, вот черта, аппарат стоит неподвижно. Тогда вы входили в кадр, а теперь   режетесь вверху почти до половины лба.      

Люкс   побледнела. Она с испугом смотрела на свою короткую юбку. Неужели она, Гедда,   начала расти? Но ведь это немыслимо. Она не девочка. И тем не менее не только   юбка, но и укоротившиеся рукава говорили о том, что она вырастает из своего   платья, как подросток.      

Намётанный   глаз Джонсона сделал ещё одно открытие. Джонсон заявил, что Лоренцо не только   похудел, но стал меньше сантиметра на три. Это уже было совершенно невероятным,   и тем не менее Джонсон доказал, что это так.      

Все с   недоумением переглянулись. Артисты на вторых ролях, бывшие на ужине у Престо,   осмелились заявить, что с ними также происходит что-то непонятное. Одни из них   полнели с такою же быстротой, как и мистер Питч, другие худели, иные начинали   расти, другие уменьшаться. Всех «пострадавших» охватил панический ужас. Люкс   упала в обморок. Лоренцо хныкал.      

Срочно   был вызван врач, и все стали по рангу: впереди Питч, — он даже Гедде не   уступил своей очереди, — за ним Гедда, приведённая в чувство, Лоренцо, за   ним прочие артисты в живой очереди. Амбулаторный приём был открыт в кабинете   Питча.      

Врач   внимательно осмотрел своих пациентов, но не нашёл никаких органических   заболеваний. Он неопределённо качал головой и разводил руками. Все органы   здоровы. Как будто всё в порядке. Только у мистера Питча доктор нашёл ожирение   сердца, что неизбежно при такой полноте.      

— Надо   лечиться от ожирения. Диета, гимнастика, прогулки…      

— Пробовал.   Не помогает, — безнадёжно отвечал Питч. — Уж не отравил ли меня   чем-нибудь на ужине Престо? — Доктор протестующе махнул рукой. —   Ничего нет удивительного, — продолжал Питч. — Обратите внимание:   полнеют, худеют, вырастают и уменьшаются в росте все, кто был на ужине у   Престо.      

— Но   медицине неизвестны такие яды, — ответил доктор.      

Мистер   Питч не удовлетворился советами врача и через несколько дней созвал консилиум.   Но и консилиум не утешил Питча. Ему посоветовали уехать на воды или лечь в   специальную лечебницу, где лечат от ожирения.      

Мистер   Питч интересовался, как чувствуют себя Гедда Люкс и Лоренцо, и позвонил им.   Гедда Люкс, голосом, прерывающимся от слёз, ответила, что она продолжает расти,   что не успевает переделывать платья.      

— Чем   же это кончится? О съёмках нечего и думать, — говорила она,   всхлипывая. — Если так пойдёт дальше, то скоро меня можно будет показывать   на ярмарках.      

— Вы   тоже не можете себе представить, как я изменился, — хрипел Питч. — Я   уже не могу сесть в кресло и сижу на трёх стульях. Моё тело напоминает студень.   Я засыпаю во время разговора, меня душит жир.      

Мистер   Питч не узнал голоса Лоренцо в телефоне. Лоренцо говорил таким   пронзительно-тонким голоском, что Питч два раза переспросил, кто говорит с ним.   У Лоренцо было своё горе. И что хуже всего — лицо его изменилось: переносица   впала, кончик носа сделался широким и приподнялся, уши оттопырились, рот   сделался широким.      

— Я   похож на жабу, — пищал Лоренцо. — Это Престо заколдовал меня.      

— И   я о том же говорю. Но как он мог это сделать?      

— Может   быть, ему помогал доктор Цорн, у которого Престо лечился.      

— Цорн! —   закричал Питч. — Помогал ли он Престо околдовывать нас, я не знаю, но Цорн   может помочь нам! И никто, кроме Цорна. Как это я раньше не подумал о нём!   Сейчас же позвоню ему по телефону. Едем к нему!      

 МЫШЕЛОВКА      

       

Странный   кортеж приближался к лечебнице доктора Цорна. Целая вереница автомобилей   ввозила во владения Цорна необычайных уродцев, как будто переезжал бродячий   цирк. Мистер Питч едва вмещал своё разбухшее шарообразное тело в кузове   огромного автомобиля. Мисс Люкс возвышалась над всеми. Зато Лоренцо,   потерявшего всё своё великолепие, совсем не было видно. Он сделался так мал,   что голова его не поднималась над кузовом открытого автомобиля. В одном   автомобиле ехало страшное чудовище — подававший виды молодой актёр с признаками   акромегалии.      

Новые   пациенты были быстро размещены в коттеджах лечебницы.      

Как и   всюду, мистер Питч был первым на приёме Цорна.      

Цорн   сообщил мистеру Питчу очень интересную новость. Накануне злополучного вечера   кто-то похитил из его лаборатории банки, в которых хранились препараты из   различных желез. Теперь мистер Питч не сомневался в том, что все их злоключения   — дело рук Престо, который, очевидно, хотел отомстить таким своеобразным   способом тем, кто легкомысленно отвернулся от него.      

— Но   есть надежда на излечение? — спросил мистер Питч.      

— Полная, —   уверенно ответил Цорн. — Довольно будет воздействовать на ваш мозговой   придаток, как вы быстро станете сбавлять в весе.      

И Цорн   оказался прав. В три недели Питч потерял треть своего веса, причём Цорн заявил,   что «до жира мы ещё не добрались, а спустили только воду».      

Вообще с   мистером Питчем было меньше всего хлопот. Болезнь его легко поддавалась   лечению. Более сложною была болезнь Лоренцо и Гедды Люкс. Лоренцо стал   настолько маленьким, что когда он стоял рядом с Геддой Люкс, то его можно было   принять за её сына.      

— Вы   не смущайтесь, бывают люди и повыше, — сказал Цорн Гедде Люкс. —   Наибольший рост, достоверно известный науке, — двести пятьдесят пять сантиметров.   Правда, русский великан Махнов, говорят, был ещё выше и достигал двухсот   восьмидесяти пяти сантиметров.      

— Я   буду счастлива только тогда, когда мне вернут мой рост.      

— Хорошо,   постараемся вернуть ваш прежний рост, — успокоил её Цорн.      

Больше   всех доставлял Цорну хлопот Лоренцо Марр. Он совсем пал духом, плакал,   капризничал, как ребёнок, умолял, требовал, грозил самоубийством. Цорн потратил   много труда, чтобы утешить его.      

Остальные   больные из киностудии покорно ожидали своей судьбы. Большинству из них лечение   у Цорна на свой счёт было недоступно, и они радовались тому, что Питч принял   расходы на себя, заявив, однако, «после сочтёмся». Питч не мог допустить, чтобы   и второй незаконченный фильм бы выброшен.      

Похудевший   мистер Питч уговаривал Лоренцо и Люкс остаться такими, какими их сделали «яды»,   влитые Престо в вино.      

— Вы   будете производить фурор не меньше, чем производил старый Престо. — Питч   сулил им миллионы, и Лоренцо уже начал колебаться. Но, посмотрев на Люкс,   отказался от заманчивого предложения.      

Лечение   продолжалось, и все начали понемногу принимать свой прежний вид. Гедда Люкс   уменьшалась в росте, малыш Лоренцо заметно подрастал, а Питч уже почти дошёл до   своей обычной полноты. Все поговаривали о скором отъезде.      

За   несколько дней до их выписки в лечебницу прибыли новые больные: судья, прокурор   и губернатор. Но в каком виде! Прокурор сделался малышом, наподобие Лоренцо,   судья растолстел, как мистер Питч, а губернатор выглядел настоящим негром. А   быть негром в Америке совсем невесело, в особенности губернатору. Он перенёс   кучу всяческих неприятностей, прежде чем добрался до Цорна.      

Губернатору   пришлось познакомиться со всеми прелестями джим-кроуизма.[3]      

Возмущённые   дерзостью «негра», пассажиры едва не выбросили губернатора в окно, когда он   явился в вагон-ресторан. На вокзале также произошёл ряд столкновений. В эти   горькие минуты у губернатора даже начали появляться необычные для него мысли о   том, что американские законы о неграх, быть может, и не совсем справедливы и   гуманны и что их, пожалуй, следовало бы отменить.      

Он   ужасно боялся того, как бы ему не остаться негром на всю жизнь. Он не отпускал   от себя двух преданных слуг, на глазах которых он постепенно превращался в   негра, и во всех столкновениях и недоразумениях они свидетельствовали, что   губернатор — не негр. Да, Престо сделал большую неприятность губернатору,   заставив его побыть в шкуре негра. Губернатор несколько раз в день принимал   горячие ванны, намыливался, остервенело тёр себя мочалкой, но кожа его не   белела. Приглашённый врач нашёл, что кожа губернатора не окрашена сверху, а   имеет тёмную пигментную окраску, как у негров.      

Мистер   Питч, выслушав печальные истории новых больных, заявил, что они, очевидно,   также пали жертвой мщения Престо.      

— Но   как он мог это сделать? — недоумевал губернатор.      

— Он   мог подкупить слуг, и они подмешали порошки в питьё, — высказал   предположение Цорн. — Это всё работа гипофиза — мозгового придатка.   Гипофиз выделяет особое вещество, обладающее любопытным свойством. Ничтожное   количество этого вещества, впрыснутое в кровь, вызывает расширение клеток,   содержащих красящее вещество. Учёные уже несколько лет тому назад делали такой   опыт: впрыскивали вытяжку в кровь светлокожей лягушке, и кожа лягушки очень   быстро темнела. Лягушка становилась негром.      

Губернатор   сделал гримасу, ему не понравилось сравнение. Эти учёные способны ставить на   одну доску губернатора и какую-то светлокожую лягушку!      

— Гипофиз   оказывает действие и на цвет кожи человека, — продолжал Цорн. — Вам,   вероятно, известно, что у беременных женщин часто появляются пятна на лице.   Появление этих пятен находится в связи с циркулированием в крови гормона задней   доли гипофиза, вызывающего это тёмное окрашивание.      

Час от   часу не легче! Теперь его сравнивают с беременной женщиной! И, чтобы прекратить   эти неприятные научные пояснения, губернатор спросил:      

— А   лечение?      

— Воздействие   на тот же гипофиз.      

— Так   воздействуйте же на него! — воскликнул губернатор с таким жаром, как будто   гипофиз был его смертельным врагом.      

— Я   всё-таки не понимаю цели, которую преследовал Престо, — пропищал прокурор.   Он сидел в кресле и задумчиво смотрел на свои короткие ноги, которые не   достигали пола. — Неужели только месть?      

— Что   же ещё может быть? — спросил губернатор.      

Все   замолчали.      

Мистер   Питч, который был умнее, высказал предположение:      

— А   не имеет ли это связи с вашим законодательным предложением в Конгресс и с вашим   публичным выступлением, осуждающим изменение внешности взрослыми людьми?      

Прокурор   некоторое время с недоумением и вопросом смотрел на Питча, потом вдруг ударил   себя ладонью по лбу.      

— Тысяча   чертей! — запищал он. — Вы правы. Престо загнал нас в мышеловку,   которую я сооружал для него собственными руками! Он заставил всех нас совершить   то же преступление, в котором обвиняли его мы, — изменение внешности,   лица. И что, если Конгресс примет мой законопроект? Я сам настаивал на том,   чтобы закон имел обратное действие.      

Губернатор-негр   простонал. Он тоже понял хитрый ход Престо. Безвыходное положение! Несмотря на   всё искусство Цорна, после лечения они всё же могут несколько отличаться от   прежнего вида. А если изменится лицо, на них также должен распространиться   закон, и губернатор, прокурор, судья, Питч, Люкс, Марр будут лишены имущества,   разорены…      

— Нам   остаётся только одно, — прохрипел толстый судья, — или отказаться от   лечения…      

— Ни   в коем случае! — воскликнул губернатор. — Остаться негром на всю   жизнь? Никогда! И потом, ведь мы всё равно уже потеряли своё лицо, хотя и   невольно. Я не хочу подвергать свою судьбу капризам судебной казуистики!      

— Ясно!   Нам остаётся одно, — заключил прокурор. — Необходимо немедленно взять   обратно наш законопроект. Тем более, что не один миллионер уже переменил своё   лицо. Об этом я раньше тоже как-то не подумал. И Престо будет восстановлен в   своих имущественных правах. Что делать? Он перехитрил нас.      

Так   окончилось это совещание, и Цорн принялся за лечение.      

Все   больные были на пути к полному выздоровлению. Мисс Люкс уменьшилась до своего   нормального роста и вернула былую красоту. Подрос и Лоренцо. Но он был огорчён   тем, что нос его стал как будто несколько толще прежнего. Он опасался, что ему   не удастся досняться в начатом фильме и что вообще публика не признает его.   Однако скоро исчез и этот недостаток.      

Все   больные решили выписаться в один день. Цорн одобрил это решение. Он мог   проверять результаты лечения взаимным сравнением; к тому же излечившимся не   мешало пробыть несколько контрольных дней для того, чтобы проверить стойкость   достигнутых результатов.      

Наконец   настал и этот желанный день. Все исцелённые из группы «пострадавших от Престо»   собрались в курзале. Несмотря на то, что Цорн был косвенно виноват в их   злоключениях, больные сердечно благодарили его за успешное лечение. Особенно   прочувственную речь сказал губернатор, который был бесконечно рад своему   превращению из негра в белого человека.      

По пути   домой он с удовольствием приказал вышвырнуть негра, который имел дерзость войти   в вагон для белых.      

       

 ЧАСТЬ ВТОРАЯ      

       

У ИЗУМРУДНОГО ОЗЕРА      

       

Престо   сидел на бочонке в тени старой сосны, курил трубку и читал Уолта Уитмена. «Это   интересно», — подумал Тонио Престо. Вынул вечное перо и записную книжку,   сел на траву и, превратив дно бочонка в письменный стол, начал записывать:      

«Признайтесь,   что для острого глаза все эти города, кишащие ничтожными гротесками, калеками,   бессмысленно кривляющимися шутами и уродами, представляются какой-то   безрадостной Сахарой…»      

— Ничтожные   гротески, калеки, шуты и уроды!.. Вот материал! Это может быть почище уродца   Престо! — воскликнул Тонио. Он хотел продолжать записывать, но молодой   сенбернар Пип, услышав голос хозяина, просительно залаял. Он сидел против   Тонио, от нетерпения перебирал передними лапами, ворочал головой и приподнимал   то одно, то другое ухо. Престо улыбнулся.      

— Больше   нет. Всё! — сказал Тонио. По утрам он угощал Пипа остатками завтрака.      

Пип   отрывисто залаял, подскочил и запрыгал возле Престо. Он звал на прогулку. Это   был удивительно смышлёный пёс. Пип любил по утрам, после завтрака, ходить с   Престо к Изумрудному озеру. Тонио забрасывал удочки, а Пип впивался глазами в   поплавок. Он повизгивал и начинал дрожать, когда рыба клевала. Первая добыча   доставалась ему. Иногда Престо носил пойманную рыбу к ближайшему горячему   гейзеру и, опустив сетку в кипящую воду, варил, приготовляя себе второй   завтрак. Пип неодобрительно относился к этой затее: он не мог победить страх   перед клокочущим, шипящим, дышащим паром гейзером и не подходил близко.      

Престо   посмотрел на Изумрудное озеро, на синевшие вдали горы, потом на книгу и   записную книжку и, наконец, на белый домик сторожа. Окна и дверь были открыты.   Эллен ещё убирала его комнату.      

— Нет,   Пип, сегодня я не пойду с тобой гулять. Вот лягу здесь под сосной и буду   смотреть на небо, — сказал Престо.      

Пип   шумно вздохнул. Он знал привычки Престо: уж если тот лёг под сосной, то   кончено: никуда он не пойдёт. Пропала утренняя прогулка.      

А Тонио   Престо, к неудовольствию четвероногого друга, часто часами лежал под сосной.   После необычайных треволнений последнего времени он нуждался в отдыхе, хотя   приехал сюда и не для того, чтобы отдыхать.      

Особенно   суматошными были последние дни перед прощальным ужином, столь памятным для всех   его участников.      

Ещё во   время судебного процесса к Престо обращались крупнейшие юристы Америки,   предлагая свою помощь. Официально представительствовать на суде за Престо в   обычном порядке они не могли: для этого нужна была нотариальная доверенность.   Престо же находился на положении недееспособного. Суд не принял бы такой   доверенности. Поэтому адвокаты предлагали только неофициальное, закулисное   воздействие на чиновников и судей. Лучшим способом этого воздействия были деньги   и личные связи адвокатов. Денег же Престо был лишён, — по крайней мере, не   мог распоряжаться ими, — на его имущество был наложен арест. Крупные   адвокаты имели собственные деньги, могли прибегнуть и к займам. Их расходы на   негласное воздействие нельзя было учесть. И они могли ставить дутые счета.   Притом за риск они требовали от Престо чудовищные гонорары. Тонио колебался.      

За   несколько дней до памятного ужина его посетил личный секретарь и помощник   знаменитого нью-йоркского адвоката Пирса. Пирс некогда был членом Верховного   суда, но затем сменил свою почётную должность на более доходную, перейдя в   адвокатуру. Он считался крупнейшим юристом-законоведом страны. Главное же — у   него сохранились личные связи с виднейшими судебными деятелями. Ему не надо   было зазывать клиентов, — они сами шли к нему. Но Пирс принимал только   дела о миллионных исках и наследствах, причём большинство из этих дел поручал   своим многочисленным помощникам. Это было широко поставленное коммерческое   предприятие, и Пирс быстро составил себе крупное состояние. И вот знаменитый   адвокат прислал своего посла к Престо, якобы заинтересовавшись казусным делом.   Это, впрочем, не помешало Пирсу поставить Престо такие условия, которые Тонио в   душе назвал грабительскими. Состояние Престо должно было растаять чуть ли не   наполовину. Несколько дней Престо вёл переговоры с представителем Пирса,   который шёл только на незначительные уступки. Совершенно изнурённый   изворотливостью адвоката, Престо принуждён был принять все условия и   подписаться под всевозможнейшими обязательствами, вплоть до вексельных. Что   делать? Волчий закон: на раненого набрасывается вся стая. Пирс ещё благороднее   других: кое-что оставляет и Престо. К тому же дело находится в верных руках.   Того, что сделает Пирс, не сделает ни один адвокат в Штатах, говорят — не было   ещё случая, чтобы Пирс проиграл процесс, за который он взялся.      

Теперь   Престо мог заниматься другим, не менее важным делом, которое требовало полного   уединения.      

Доктор   Цорн перед началом лечения говорил Престо:      

— Вы   ещё не видели своего настоящего лица, такого, каким оно должно быть, если бы   болезнь с детства не изуродовала вас.      

Престо   увидел своё настоящее физическое лицо, но к нему теперь не подходила манера   игры уродца Престо, как не подходило старое платьице карлика новому телу. Новое   лицо, новое тело требовали и нового внутреннего содержания, новых целей в   жизни, новых приёмов творчества в искусстве. В этом Престо убедился после   разговоров с Питчем, Геддой Люкс и другими. Вопрос оказался сложнее, чем он   ожидал. К новому физическому лицу ему надо было найти и новое лицо артиста,   новый репертуар, новые роли. Над этим надо было серьёзно поразмыслить,   размышления требуют сосредоточенности, а для сосредоточенности необходимо   полное уединение.      

«Так   уединялся и Будда, желая найти своё лицо, сначала в роще из манговых деревьев   на берегу реки Анома, а потом в дремучих лесах Урувелы. Где бы найти такие   леса?» — думал Престо.      

Он долго   выбирал, куда ему поехать. Вспоминал уединённые места своей обширной родины,   горы, леса, пустыни. Их было немало. Но забираться слишком далеко в глушь не   годится: он должен следить за ходом дела. Быть может, адвокату потребуются   какие-либо справки. Пирсу, конечно. Престо сообщит свой адрес, но только ему   одному, и притом в строжайшем секрете.      

И вдруг   он вспомнил об Йолстоунском национальном парке. Парк, территория которого   превышает территорию Бельгии! Есть где уединиться! Там найдутся такие глухие   уголки, куда не заглядывают туристы. Он остановится не в отеле, а снимет   комнату у какого-нибудь сторожа или лесника. Отлично! Кстати, он посмотрит этот   прославленный парк, это мировое чудо. Престо за вечной работой и спешкой не   удосужился побывать в знаменитом парке. Теперь он посмотрит, немного   развлечётся в поездке, — это очень необходимо, — а затем уединится в   рощу манговых деревьев и будет размышлять о своей судьбе.      

И Тонио   деятельно занялся приготовлением к путешествию. Он накупил книг, путеводителей   по Йолстоунскому парку, много книг по кинематографии, литературе и даже   философии. Ему во многом надо разобраться. Он тщательно составил маршрут, меняя   средства передвижения, чтобы лучше замести следы. И в тот час, когда гости на   званом ужине ещё допивали последние бокалы, окликая куда-то отлучившегося   хозяина. Престо был уже далеко.      

 СТОРОЖ-УЧЁНЫЙ      

       

Как ни   был подготовлен Престо путеводителями и книгами, он был поражён, увидав   Йолстоунский парк. Природа как будто собрала здесь все причудливые формы, все   контрасты, все цвета, всё, что может удивлять и очаровывать. Горы, ущелья,   водопады, озёра, леса сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Вода горячих   ключей выбрасывала наружу частицы извести, которые, охлаждаясь, каменели и   образовывали целую систему террас, словно выточенных из мрамора. Эти террасы,   то узкие, то широкие, обведены подвесками и затейливыми кружевами из сталактитов.   Совершенно белые террасы сменялись светло-жёлтыми, розовыми, синими, зелёными,   коричневыми… Престо особенно заинтересовала высокая терраса, которая носила   название Кухни Дьявола. Это было тёмное пространство, в котором слышался глухой   гул. Как чёрные хлопья, кружились летучие мыши, почти задевая Престо и шофёра   своими крыльями… И вдруг новая декорация — «Золотые ворота» из лавы, окрашенной   в золотисто-жёлтый цвет, «Лебединое озеро», дикая гористая местность со   снежными вершинами. Не остановиться ли здесь? Нет, слишком суровая картина.   Дальше! Бассейн гейзера Герриса и горячих ключей «Чёрный ворчун», «Человек   минуты», выбрасывающий струю вверх каждую минуту, «Постоянный», извергающийся   через двадцать минут. Ниже — разноцветные грязевые ключи, розовые, жёлтые,   белые… Эти ключи с шумом выбрасывали горячую воду, и она падала на землю   затейливыми каскадами. Подальше от этого шума!..      

Бирюзовый   источник с водою необычайной голубизны и прозрачности отражается в зеркальной   поверхности Призматического озера. Вокруг множество гейзеров и горячих ключей,   маленькие горные озёра, изумрудные ручьи с водопадами… Вот причудливый по форме   гейзер «Улей», вот «Губка», «Лев». А дальше, среди скал, отливающих топазами и   рубинами, лежит Изумрудное озеро. Оно очаровало Престо. Правда, здесь, как   везде, виднелись отели для туристов, домики с бензиновыми колонками для   обслуживания автомобилей, затейливыми киосками с прохладительными напитками то   в виде огромной шляпы-котелка, — своеобразная реклама фирмы шляп, —   то в виде буддийской статуи, то в стиле китайской беседки. И всюду назойливые   рекламы — на стенах домов, на заборах, на придорожных деревьях, даже на скалах.   Эти рекламы о зубной пасте, подтяжках, бритвах, патентованных лекарствах   уродовали, обезображивали красивейшие виды в мире. Но дальше от проезжей дороги   виднелись ещё не тронутые места.      

       

       

       

Престо   заметил вдалеке одинокий домик, скромную хижину на склоне горы. К ней вела   узкая, заросшая травой дорожка, по которой едва мог проехать автомобиль.   Вероятно, жилище сторожа. Вот то, что надо. Престо приказал шофёру проехать к   домику. Шофёр неохотно повиновался, — «машину сломаешь».      

Но   подъём на гору прошёл благополучно. Только в одном месте гейзер, расположенный   возле самой дорожки, обрызгал машину и седоков жёлтыми горячими грязевыми   каплями.      

Был   вечер. Солнце уже спускалось за вершину горы. Изумрудное озеро, принявшее   оттенок заката, играло цветами перламутра. Престо даже невольно   вздохнул, — такая красота. Не будет ли она отвлекать от размышлений?   Ничего, к красоте привыкают, как ко всему.      

Престо   повезло. Хозяин домика сидел на обрубке дерева и курил короткую трубку. На нём   была клетчатая рубашка с открытым воротом, заправленная в кожаные брюки, на   ногах — высокие сапоги. Так удобнее ходить по колючим зарослям. Он сидел без   шляпы. Голова с проседью. Длинное, несколько усталое лицо, усы, борода. Он   спокойно смотрел на подъезжавший автомобиль.      

Престо   приветствовал хозяина и вышел из машины. Он хотел бы снять одну-две комнаты. В   отелях слишком шумно, ему же необходимо отдохнуть и немного поработать над   своей книгой. Он журналист и немного писатель. Смит, Адам Смит.      

Старик   испытующе смотрел на Престо. Многие туристы, которые хотели устроиться   подешевле, обращались к парковым сторожам с просьбою поселиться у них. Каждый   такой турист выдумывал различные причины, почему ему в гостинице «неудобно».      

Администрация   парка неодобрительно относилась к тому, что туристы останавливались у сторожей.   От этого страдали интересы владельцев отелей. Поэтому служащие парка, как ни   хотелось им заработать, только в редких случаях принимали жильцов-туристов под   видом родственников или друзей.      

Престо   заметил, что сторож колеблется, и поспешил сказать:      

— Я   буду платить вам столько же, сколько возьмут с меня в отеле… даже больше.      

— Но   у меня вы не найдёте тех удобств, — возразил сторож, видимо, сдаваясь.      

— Я   неприхотлив. Стол, стул, кровать, простой обед, больше мне ничего не   требуется, — сказал Престо. — Мне нужна только тишина, а здесь,   кажется, тихо.      

— Да,   если не считать шума гейзеров. Но к нему скоро привыкаешь и не замечаешь. Что   же, посмотрите.      

Хозяин   провёл Престо в дом. Это была совсем не такая маленькая хижина, какою казалась   издали. В доме было три комнаты, — одна из них довольно большая, —   кухня и даже ванная. В маленькой комнате, которую хозяин показал только   мельком. Престо заметил кровать с пологом, туалетный столик с зеркалом и   маленькие женские туфли. В комнате хозяина стояла узкая кровать, довольно   большой письменный стол, шкаф с книгами. На стенах висели хорошо изготовленные   чучела птиц и барометр. Над письменным столом, в овальных рамках — небольшие   портреты Дарвина и Геккеля, которые немало удивили Престо.      

— Здесь   у нас нечто вроде гостиной и парадной столовой, — указал хозяин на большую   комнату, — но обычно мы обедаем в кухне.      

— У   вас большая семья? — с некоторой опаской спросил Престо.      

— Я   и племянница, — ответил хозяин. — Вот эту комнату я могу предложить   вам.      

Окна и   дверь выходили в цветник, на холме росли сосны. Престо понравилась комната, и   договор был заключён, чемоданы внесены, шофёр отпущен.      

— Как   только Эллен вернётся, она приведёт в порядок вашу комнату. А пока идёмте в   кухню, я приготовлю чай. Наверно, с дороги пить хочется.      

— Вы   очень любезны, мистер…      

— Простите,   я ещё не назвал своего имени. Джон Барри.      

За чаем   Барри рассказывал Престо, сколько в парке буйволов, оленей, серн, медведей,   какие живут птицы. Со многими обитателями парка Барри жил в дружбе, —   некоторые медведи брали даже хлеб из его рук. Потом он начал рассказывать о   деревьях, о необычайных растениях, и не только Йолстоунского парка. Кое-что из   его рассказов было уже известно Престо по справочникам и путеводителям, —   о гигантском росте и толщине секвой, о том, как на одном срезе с пня секвойи   стояло пианино, сидело четверо музыкантов и ещё оставалось место для шестнадцати   пар танцующих, как на другом срезе был поставлен домик, вмещавший типографию,   где печатались «Известия дерева-гиганта». Как для Парижской выставки в тысяча   девятисотом году американцы заготовили из секвойи «величайшую в мире доску», и   эта доска так и осталась в Америке: ни один пароход не брался перевезти её в   Европу целиком.      

Подобные   истории рассказывались всеми гидами падким на «колоссальные масштабы»   американским туристам. Но ведь Барри был простым сторожем, и его знания, его   правильная литературная речь удивляли Престо.      

— Вы   знаете историю названия секвойи? — спросил, улыбаясь, Барри. — Среди   индейских вождей был один, которого звали Секвойя. Вы ошибётесь, если подумаете   о нём, что это был дикарь, потрясающий томагавком, охотник за скальпами. Он был   очень культурный человек, изобретатель индейской письменности. В его честь   индейцы и назвали дерево секвойей. Американские секвойи были открыты учёными   менее ста лет тому назад и названы «калифорнийскими соснами», или «мамонтовыми   деревьями» Мамонтовыми, может быть, потому, что голые сухие суки старых секвой   напоминают бивни мамонта. Первый, изучивший секвойю ботаник-англичанин захотел   увековечить имя английского героя, полководца Веллингтона, и в честь его назвал   дерево «Веллингтониа гигантеа». Но американцы обиделись, запротестовали: их   американское дерево назвать именем англичанина, да ещё генерала! И американские   ботаники назвали дерево по имени своего национального героя, Вашингтона:   «Вашингтониа гигантеа». Однако позднее выяснилось, что то и другое название   неправильно, так как новое дерево представляло собою новый вид, но не новый   род. Поэтому вполне заслуженное название «гигантеа» могло быть оставлено, но   родовое название должно быть иное, какое имело уже ранее известное дерево того   же рода — «Секвойа семпервиренс» — секвойа вечноживущая. Так вождь индейцев   победил национальных героев Англии и Америки. Эту историю гиды не очень охотно   рассказывают туристам-американцам и англичанам, чтобы не оскорбить их   национальное самолюбие.      

— Мистер   Барри! — не выдержал Престо. — Вы так много знаете. Почему же вы   служите сторожем, а не заняли место по крайней мере гида?      

— Именно   потому, что много знаю, — с печальной улыбкой ответил Барри. — Да   сторожем и спокойнее. Надо быть благодарным судьбе и за это.      

— Но   ведь вы человек образованный! — горячился Престо.      

— Это   я перед вами, пришлым человеком, так разболтался. — И, помолчав, Барри   спросил: — Вы не из Гарднеровского газетного треста?      

— Нет,   нет! Можете быть со мною совершенно откровенны! — поспешил успокоить Престо.      

— Да,   я имею высшее образование, — сказал Барри. — Биолог. Был учителем, но   изгнан за вольнодумство.      

Престо   вспомнил портреты Дарвина и Геккеля и догадался, в чём заключалось   вольнодумство умного, высокообразованного учителя.      

Ещё одна   область жизни, которая не допускалась в киностудию Питча! Сценаристы, если и   слыхали о таких жизненных драмах и конфликтах, то не интересовались ими хотя бы   потому, что хозяева кинопредприятий боялись подобных тем, как огня.      

«А между   тем чем не сюжет? Взять хотя бы „обезьяний процесс“!» — подумал Престо.      

— Администрация   парка даже не подозревает, что я имею диплом Гарвард-колледжа, — продолжал   Барри.      

— Гарвард-колледж!   Знаю. Как же. Старейший университет в Штатах, — сказал Престо. — Но   вам, я думаю, нелегко живётся, и вы не один?      

— Что   же делать? Эллен — сирота. Дочь моей покойной сестры. В городах ей работы не   найти. Пробовала, но безуспешно. Она ведёт у меня домашнее хозяйство. Если   случается, на стороне работает. Ей обещают место судомойки в отеле. Она у меня   молодец! — сказал он с любовью и, посмотрев на стенные часы, добавил уже с   некоторым беспокойством: — Что-то она запоздала, уже совсем стемнело.      

В этот   самый момент за окном послышался весёлый собачий лай и детский, как показалось   Престо, голосок:      

— Тише,   Пип! Сумасшедший!      

— Вот   и они! — радостно воскликнул Барри.      

Через   минуту в широко открытую дверь вбежала собака, запряжённая в маленькую   колясочку, и остановилась против хозяина, весело лая и помахивая хвостом. Вслед   за собакой вошла молодая девушка. Её каштановые коротко остриженные волосы   придавали ей мальчишеский вид. Привычным глазом артиста Престо окинул её   фигуру. Средний рост, безукоризненное сложение, крепкое, подвижное тело. На   девушке была простая белая блузка с низким вырезом ворота и короткими рукавами,   клетчатая короткая юбка. Голые загорелые ноги, обутые в сандалии. Почти   бронзовый загар кожи южанки. Её лицо нельзя было назвать вполне   красивым, — чуть-чуть вздёрнутый нос, полные губы, как-то по-детски   сложенные, быстрый и умный взгляд карих глаз, — но в этом лице была та   миловидность, которая привлекает больше красоты. В каждом её движении   чувствовался избыток сил и жизнь. Вошла она запыхавшейся от быстрой ходьбы и   воскликнула, обращаясь к собаке:      

— Безобразник!   едва не вывернул тележку… Купила муки, сахару… — Тут она увидела Престо и,   ничуть не смущаясь, сказала: — Здравствуйте, мистер. Добрый вечер — как будто   была давно с ним знакома.      

Престо с   улыбкой раскланялся с ней.      

Это   неожиданное появление запряжённой в тележку собаки в сопровождении девушки   напомнило Престо цирковую сцену его юных лет. Ему вдруг стало радостно и   весело.      

А   девушка прикрикнула на Пипа:      

— Стой   смирно! Сейчас распрягу! — и начала вынимать из тележки кульки и пакеты.      

— Да   ты познакомься с гостем как следует! — сказал Барри, ласково глядя на   девушку.      

— Ай,   и правда. Всё торопишься. Простите! — воскликнула она, немного   смутившись. — Я только освобожу Пипа от его сбруи. А то он опять наделает   бед.      

Девушка   быстро сняла ошейник-хомут. Пип тряхнул головой, захлопал ушами и, виляя   хвостом, улёгся у двери.      

— Это   наш жилец. Мистер Адам Смит, — отрекомендовал Барри. — Моя   племянница, Эллен Кей.      

— Я   уже догадался, — сказал Престо, пожимая маленькую руку. При этом он   почувствовал, что ладони Эллен были жёсткие.      

«Бедняжке   немало приходится заниматься грубой работой», — с участливым сожалением   подумал Престо.      

И как бы   в подтверждение этого Барри сказал девушке:      

— Убирай   продукты, Эллен, и поскорей вымой пол в гостиной, застели постель, поставь   умывальник.      

— Пожалуйста,   не беспокойтесь! — воскликнул Престо. — Вы дайте только бельё, я сам   застелю постель, а остальное можно сделать завтра. Уже поздно, и мисс Кей   наверно устала.      

— Устала? —   с удивлением и даже обидой повторила девушка. И начала с такой быстротой   перекладывать продукты из тележки в шкаф, что у Престо в глазах зарябило.      

«Ну и   жизни же в этой девушке!» — подумал он, невольно наблюдая за её движениями.   Немножко быстрый темп для киносъёмки, но сколько непринуждённой грации в этих   простых движениях! То, что киноартистам достаётся с большим трудом, после   бесконечной режиссёрской муштровки и сотен метров испорченной плёнки, у неё   выходит естественно, и она даже не подозревает об этом, думая о красоте своих   движений не больше, чем игривый котёнок.      

Не   прошло и трёх минут, как продукты и тележка были убраны.      

— Ещё   вот что! — сказала девушка, как бы продолжая какой-то спор: — зовите меня   просто Эллен. Я ещё не доросла до мисс Кей!      

Девушка   взглянула на него почти сердито и ушла в гостиную. А через минуту она уже   хозяйничала там, сдвигая мебель и напевая песню.      

— У   вас замечательная хозяйка, — сказал Престо.      

— Да.   Я уж говорил вам, что она у меня молодец, — ответил Барри, видимо гордясь   своей племянницей. — И какая способная! Из неё вышел бы толк… — Лицо   Барри омрачилось.      

Престо   понял сторожа и, желая его утешить, сказал:      

— Ну,   время ещё не упущено, ведь она почти девочка.      

— Не   так уж молода, как кажется. Ей скоро восемнадцать. А мне не удалось дать ей   даже законченного среднего образования…      

И они   замолчали, погружённые каждый в свои думы.      

 ЭВРИКА      

       

Так   произошло вселение Престо в дом Джона Барри.      

По утрам   Тонио занимался чтением и размышлениями. Он читал книги по истории   американского кино, думал о лицах и масках знаменитых артистов в поисках своего   пути, своего нового оригинального лица. А вечерами он беседовал с учёным   сторожем и его племянницей.      

Эллен   вначале несколько дичилась. Но Престо привёз с собою много книжных новинок.   Эллен проявила к ним живейший интерес. Через несколько дней она уже спорила с   Престо о прочитанных романах, удивляя его меткостью и оригинальностью своих   замечаний. Оказалось, что она хорошо знает европейских классиков и американскую   литературу. Однажды она прочитала ему монолог Дездемоны, а потом изобразила   сцену безумия Офелии. Престо был поражён. У Эллен безусловно был драматический   талант. Что, если сделать из неё киноартистку, партнёршу в высоких трагедиях?      

А на   другое утро Офелия превращалась в уборщицу, судомойку, кухарку.      

Как   только Престо вставал, Эллен являлась с вёдрами, тряпками и швабрами, изгоняла   Престо и Пипа в сад и начинала уборку комнаты.      

Лёжа на   холме под сосною. Престо украдкою наблюдал за нею. Это было, конечно, нехорошо.   Но он оправдывал себя тем, что наблюдение за окружающими людьми — его   профессиональный долг: все наблюдения могут пригодиться для работы.      

Эллен   собирала складки короткой полосатой юбки, зажимала меж колен и, наклонившись,   начинала мыть пол. Обметая паутину и пыль с потолка, она вся вытягивалась   вверх, немного отклонялась назад. Её позы ежеминутно менялись. Престо смотрел   на Эллен и думал: «Если бы её видел Гофман! Он был бы восхищён этим поворотом.   Я никогда не подозревал, что в простых естественных трудовых движениях может   быть столько грации и красоты. Удивительно! К каким ухищрениям, искусственным   позам, поворотам, ракурсам приходится прибегать нашим знаменитым артисткам,   кинозвёздам, чтобы выгодно показать свою фигуру, красоту линий талии, бедра,   спины, изящную ножку, чтобы скрыть природные недостатки! Всё это неизбежно   связывает свободу их движений, делает из них красивых автоматов, манекенов.   Сколько режиссёрской работы требуется для того, чтобы придать их движениям   естественность и простоту!»      

Престо   вспомнил, как один режиссёр заставлял артистку проделывать простое движение   ногой десятки раз, истратил несколько сот метров плёнки, пока получил то, что   хотел. А у Эллен «всё идёт, ни один жест не пропал бы даром».      

«Нет, из   неё не следует делать Офелии и Дездемоны. Её пришлось бы муштровать, прививать   непривычные жесты, заставлять думать о своих движениях, и с Эллен случилось бы   то же, что с сороконожкой в сказке Уайльда, которая свободно бегала, пока её не   попросили объяснить, как именно она передвигает ноги, — какую ставит   раньше, какую позже. Сороконожка задумалась и… не могла сделать шагу. Эллен   должна остаться собой. Значит, нужны будут и иные сценарии…»      

Размышления   Престо были прерваны Эллен. Она выглянула из окна и крикнула громче, чем этого   требовало расстояние:      

— Мистер   Смит! Сегодня вечером в кино, которое возле отеля Россетти, идёт картина с   участием Тонио Престо.      

— Пойдёте? —   спросил Престо.      

— Непременно! —   ответила девушка. — В последнее время редко ставятся его картины. Говорят,   он куда-то исчез, или с ним что-то нехорошее произошло. Это было бы ужасно!      

— Вы   любите Тонио Престо?      

— Кто   же его не любит? — отвечала Эллен.      

Престо   было приятно это слышать, но последующие фразы девушки несколько огорчили его.      

— Каждый   любит посмеяться, а он такой смешной. Я прямо-таки обожаю его.      

— И   вышли бы за него замуж, если бы он предложил вам руку?      

Эллен   удивилась этому вопросу.      

— За   него? Замуж? — с брезгливостью и даже долей негодования на то, что ей   задали такой вопрос, воскликнула она. — Никогда!      

— Почему? —   спросил Тонио, догадываясь об ответе. Но оказалось, что Эллен думала не только   о безобразии Тонио, но и о том, чего он не ожидал.      

— Мне   кажется, это должно быть понятно. Какая мать захотела бы иметь детей уродов?      

«Не само   безобразие и уродство отталкивало её и не о себе она думала, а о детях! Как всё   это не похоже на доводы и соображения Гедды Люкс! Вот здравое понятие о   браке», — подумал Престо и сказал, как будто мимоходом:      

— Но   ведь, говорят, он страшно богат.      

— Никакое   богатство не искупит горя матери, у которой несчастные дети! — отвечала   Эллен. — Заболталась я с вами, а ещё не окончила уборки.      

— Мисс   Эллен, а мне можно с вами пойти в кино?      

— Можно! —   милостиво ответила Эллен уже из глубины комнаты.      

В кино   шла картина «Престо — ковбой» — одна из его ранних самостоятельных работ.      

Сидя   рядом с Эллен в тёмном зале и глядя на экран, Тонио вспоминал время, когда   снимался этот фильм. Имя Престо уже гремело. Владельцы кинопредприятий   старались переманить его, журналисты следили за каждым его шагом. Себастьян,   как злой и неподкупный Цербер, строго охранял входы в дом. На территорию же   киностудии владелец не пускал никого из посторонних. И вот, во время постановки   массовой сцены со множеством статистов ковбоев, один догадливый журналист   ухитрился верхом, в костюме ковбоя, въехать в запретную зону и замешаться в   толпу статистов. А там, пользуясь перерывом в киносъёмке, добрался до Престо и   пытался интервьюировать его. Эта проделка рассмешила Престо, но всё же он не   ответил ни на один вопрос журналиста, что не помешало предприимчивому газетчику   напечатать пространное интервью, обошедшее все газеты. Чего только не было в   этом интервью! И предполагаемая женитьба Тонио Престо на вдове-миллионерше   миссис. У., и новый договор, который будто бы предложила мистеру Престо   крупнейшая кинофирма: она сулила ему содержание, «в три раза превышающее   цивильный лист английского короля», и творческие планы Престо, который пишет   сценарий нового фильма «Сотворение мира» и будет играть роль Адама… Всё это   было так нелепо, дико и невероятно, что Престо даже не написал опровержения. Но   американская публика, жадная до всяких сенсаций, несколько дней только и   говорила об этом интервью. Интерес к Престо возрос ещё больше… А теперь? Теперь   он ничто, «Табуля раза» — чистая соскобленная доска, на которой ещё неизвестно   что будет написано…      

В   зрительном зале раздавались дружные взрывы смеха. И Эллен смеялась едва ли не   больше всех.      

Хорошо   ли сделал Престо, изменив свою внешность? Не было ли это роковой ошибкой?..   Сотрясаемая смехом Эллен качнулась, и её плечо коснулось плеча Тонио. И от   этого прикосновения Престо как-то вдруг сразу почувствовал своё тело, молодое,   здоровое. Между ним и Эллен, — между ним и женщинами всего мира, между ним   и любовью, которой ему так недоставало в жизни, — уже не существовало   стены уродства. Ради этого стоило пожертвовать многим, даже славой. Сама слава   не может дать столько счастья и наслаждения, как любовь! А славу можно   завоевать и вторично. Только бы найти своё лицо!      

Даже   здесь, в кино, он продолжал поиски нового пути. Комик он или трагик? Смех или   слёзы должен исторгать он своей игрой?.. Ему казалось, что он колеблется только   между этими двумя путями, не решаясь, на какой ступить. В его подсознании шла   своя, сложная и напряжённая работа…      

Он вышел   из низов народа. Провёл горькое голодное детство. Он узнал превратности судьбы,   зависимость маленького человека от каприза властителей жизни… Всё это создавало   свои симпатии и антипатии, производило отбор жизненных явлений. Мимолётные   факты, уличные сцены, которые ему приходилось наблюдать, прочитанные в книгах   случаи и мысли других людей, мелькнув в его сознании, опускались в тёмные   глубины подсознания и там подвергались обработке и систематизации. И когда   накоплялся достаточный материал, когда все эти отрывочные факты, мысли,   впечатления сливались в единое целое, они вдруг всплывали на поверхность   сознания как готовое решение.      

Это и   случилось с Престо в кино к концу сеанса. Он ещё не мог охватить новую мысль во   всех подробностях, но главное было найдено. Да, он нашёл своё новое лицо! Его   охватили такая радость и такое волнение, что он воскликнул, подобно Архимеду,   нашедшему закон удельного веса:      

— Эврика!   Нашёл!      

Зал кино   дрожал от смеха, и восклицание Престо потонуло в шуме. Только сосед справа   посмотрел на него недоумевая, а Эллен спросила:      

— Вы   что-нибудь потеряли и нашли?      

— Да!   Всё в порядке! — ответил Престо и вздохнул всей грудью. — Я нашёл   свой удельный вес! — произнёс он тихо.      

Мучительные   колебания, размышления нового Будды кончились. Он словно родился вновь. Никакие   трудности впереди не страшили его.      

— Конец! —   с сожалением сказала Эллен, когда экран погас.      

— Начало! —   весело отозвался Престо. И на вопросительный взгляд Эллен ответил: — Какой-то   индийский мудрец сказал, что всякий конец есть в то же время и начало — начало   чего-то нового.      

Всю   дорогу домой Тонио был необычайно оживлён и весел. Это заметила Эллен.      

— Я   и не знала, что вы такой забавный, — сказала она. — Вас словно   подменили, или как будто вы нашли бумажник, туго набитый долларами.      

— И   подменили, и бумажник нашёл! — воскликнул Престо. — Смотрите, Эллен,   какие чудесные звёзды, какая удивительная ночь!      

— Вы   ещё и поэт?      

— Конечно,   поэт. Хотите, напишу вам стихотворение?.. Эллен! А у вас нет желания самой   играть в кино? Быть артисткой?      

— Играть   в кино-о? Да я и ступить-то не умею! — отвечала девушка со смехом.      

— Если   бы вы только смогли остаться сами собой… Киноартистки получают много денег…      

— Нет,   не хочу быть киноартисткой, — ответила Эллен. — Они все какие-то   изломанные. — И Эллен так комично пошевелила плечами, подражая салонным   львицам большого света, что Тонио рассмеялся.      

— Вы,   кажется, единственная в мире женщина, которая не хочет быть киноартисткой. Кем   же вы хотите быть? Думали ль вы о своём будущем?      

— Что   же о нём думать? Оно и без моих дум придёт, — ответила девушка. —   Настанут лучшие времена, дядюшка вновь получит место учителя, я найду работу…      

— Потом?      

— Потом…   Потом выйду замуж и буду воспитывать детей.      

«Всё тот   же оптимизм среднего американца! Бедняжка! Сколько разочарований ожидает тебя!»   — подумал Престо и сказал:      

— Да   будут исполнены ваши желания!      

 ЗАГАДОЧНАЯ НАХОДКА      

       

Престо   действительно словно подменили. Эллен с удивлением наблюдала за своим жильцом.   Раньше Адам Смит по утрам лениво валялся на траве под сосной или же часами   сидел с удочкой на берегу озера. Теперь жилец проявлял необычайную энергию. По   утрам писал много писем в своей комнате или делал какие-то выписки из книг,   часто ходил на почту, где получал корреспонденцию до востребования. Эта   корреспонденция за последние дни очень выросла. Жилец возвращался с целыми   пачками писем и газет. Однажды во время уборки в его комнате Эллен из   любопытства заглянула на лист бумаги, исписанный заметками и цифрами, и прочла: