1 2 3 4 5 
 Глава восьмая. Камень  преткновения    

     

Обсуждая  любой вопрос, относящийся к судьбе Аврелия, нельзя было не подумать о Джейн.  Она была его сестрой и возможной наследницей. Но главное — она была Джейн. Ее  характер доставлял опекунам много огорчений и неприятностей. Для них она была  камнем преткновения, вечной заботой. Боден и Хезлон ненавидели ее.    

Еще в  детстве Джейн отличалась строптивостью и непокорностью. Когда же она подросла,  то начала проявлять к опекунам явную недоброжелательность и недоверие. Боден и  Хезлон со времени отъезда Аврелия в Индию старались внушить ей, что ее брат —  душевнобольной, что он находится на излечении и свидание с ним невозможно, так  как это повредило бы ему. Но она упрямо твердила: «Я не верю вам. Где вы его  прячете? Я хочу его видеть».    

Пока  Джейн была под опекой, Боден и Хезлон кое-как справлялись с нею. Но она была старше  Аврелия, несколько месяцев назад исполнилось ее совершеннолетие, которое она  ознаменовала актом черной неблагодарности по отношению к опекунам: для  управления своим имуществом Джейн пригласила злейшего врага и конкурента Бодена  и Хезлона — адвоката Джорджа Доталлера, которому выдала полную доверенность на  ведение всех своих дел. От Джейн и Доталлера теперь можно было ожидать  всяческих каверз и неприятностей. Еще вчера она допустила бестактный поступок,  возмутивший почтенных компаньонов до глубины души: явилась к ним в контору  вместе со своим новым советчиком и учинила настоящий скандал, громко требуя —  так что могли слышать клерки — указать местопребывание брата и угрожая  обратиться к суду.    

Боден с  возмущением протестовал «против этого грубого вмешательства в их опекунские права».    

— В  своих действиях мы обязаны давать отчет только опекунскому совету, —  сказал он.    

— В  таком случае я сама обращусь в опекунский совет и заставлю его сообщить, где  находится мой брат! — воскликнула девушка и, даже не подав руки, ушла со  своим адвокатом.    

И Джейн  может добиться своего. Она не остановится и перед тем, чтобы поехать в Индию на  розыски брата. И вдруг найдет его в роли какого-то летающего человека под  антрепризой теософов и оккультистов! Дело пахло скандалом. Нужно во что бы то  ни стало задержать ее отъезд, а пока…    

Боден  оторвал взгляд от глаз своего компаньона и быстро настрочил текст новой  шифрованной телеграммы Пирсу:    

«Аврелия  скрыть в надежном месте. Будьте готовы к приему его сестры. Боден, Хезлон».    

Пирс  знает все обстоятельства. Боден познакомил с ними Пирса, еще когда привозил  Аврелия.    

В  опекунском совете Джейн может получить только адрес вымышленной  «школы-санатория для нервнобольных детей». Конечно, она не найдет этой школы.  Но если бы дандаратовцы сглупили и начали показывать летающего человека, то  весть о таком чуде, конечно, разнеслась бы не только по всей Индии, но и по  всему миру, и, будучи в Индии, Джейн, наверно, захотела бы увидеть это чудо.  Положим, Аврелия она не узнает, он уже совершеннолетний юноша, а видела она его  ребенком. Но все же надо исключить всякую возможность их встречи.    

Не успел  Боден перебросить Хезлону бланк телеграммы, как клерк протянул через форточку  руку и положил на стол Бодена только что полученную телеграмму, переданную по  радио:    

«Аврелий  скрылся. Организуем поиски. Пирс».    

Вначале  Боден даже ничего не понял. Не успел он послать телеграмму с приказом скрыть  Аврелия, как получает известие о том, что Аврелий скрылся. Скрыт, быть может.    

Телеграфная  ошибка? Но эта фраза — «организуем поиски» — говорила об ином.    

— Улетел-таки!  Ротозеи! — прошипел Боден и бросил телеграмму с таким отчаянным жестом,  что она едва не угодила в лицо Хезлону.    

Хезлон  прочел, и они снова, как сычи, уставились друг на друга.    

Поездка  в Индию становится неизбежной. А это не дешево стоит. Вероятно, придется потратить  немало денег на поиски Аврелия.    

Ни  Боден, ни Хезлон не любили расходов, хотя бы и за счет Аврелия. Ведь его счет —  их счет. Нельзя ли переложить эти расходы на других? И Боден еще раз сказал:    

— Джейн.    

— Да, —  отозвался Хезлон, мысли которого всегда шли параллельно мыслям Бодена.    

 Глава девятая.  Человеческий муравейник    

     

Мисс  Джейн была очень удивлена, когда вечером того же дня к ней явился Боден.    

«Очевидно,  угроза подействовала», — подумала она, приглашая визитера садиться.    

— Мы  с вами вчера повздорили, Джейн, — сказал Боден, усаживаясь. — Но вы  должны понять меня. Ведь я не один. Если бы я удовлетворил ваше требование и  указал адрес Аврелия, мой компаньон мог бы обидеться, считая, что вы не  доверяете ему, — о себе я не говорю, — если хотите убедиться, в каких  условиях находится ваш брат…    

— Мне  совершенно безразлично, обидится или не обидится ваш компаньон. Я сестра и имею  право знать все о своем брате и видеть его,    

— возразила  Джейн.    

— Совершенно  так же думаю и я, — примирительно сказал Боден. И, помолчав, воскликнул: —  Послушайте, Джейн! Мне очень тяжело, что между нами происходят недоразумения.    

— Кто  же в этом виноват, мистер Боден?    

— Если  мы скрывали до сих пор от вас местопребывание вашего брата, то делали это  только по настоянию врачей, которые находят, что ваше свидание с братом могло  бы вредно отозваться на его здоровье. Для него опасны всякие волнения, даже  радостные.    

— Я  не верю вам.    

Боден  вздохнул с видом человека, которого незаслуженно оскорбляют.    

— Поймите  же, что исполнить ваш каприз…    

— Каприз?  Желание сестры узнать о судьбе своего брата вы называете капризом?    

— Но,  выполняя ваше желание, я могу причинить вред Аврелию, за которого отвечаю как  опекун. Отказывая же вам, возбуждаю ваш гнев и ваши подозрения. От этого  страдают доброе имя, честь и гордость нашей компании. Пусть же будет по-вашему.  Вы уже совершеннолетняя, и вы сестра Аврелия. Вы можете отвечать за свои  поступки. Я укажу вам, где находится Аврелий, но с одним условием. Если вы  поедете к нему, я должен буду присутствовать при вашем свидании. К этому меня  обязывает мой долг опекуна.    

Джейн не  хотелось ехать с Боденом, но его предложение упрощало дело: с ним легче и  скорее найти брата, и она не возражала.    

— Поскольку  же эта поездка, — продолжал Боден, — сопряжена с потерей времени и  расходами, делается же она для выполнения вашего кап… желания…    

— Я  и оплачу все расходы, — живо ответила Джейн. — Не только ваши, но и  расходы мистера Доталлера, который поедет со мной.    

Боден  поморщился. Опять этот Доталлер! Но опекун знал Джейн: ее не переспоришь.    

И он  должен был согласиться.    

— Заказать  билеты на океанский пароход? — спросил он.    

— Я  закажу сама, и не на пароход. Мы летим на аэроплане.    

— Так  не терпится? Это будет дорого стоить.    

— Мне,  а не вам.    

Боден  подумал. Он побаивался лететь на аэроплане. Но чем скорее они прибудут в  Мадрас, тем лучше. О бегстве или «улете» Аврелия он ничего не сказал. Это было  слишком необычайно, невероятно. Возможно, что Пирс в самом деле сошел с ума.  Тем более необходимо расследовать все на месте.    

— Это  будет недешево стоить, — повторил Боден. — Путь не близкий.    

— Франция?  Швейцария? Италия? — спросила Джейн.    

— Индия, —  ответил Боден.    

— Индия! —  с удивлением воскликнула Джейн. — Да, это не близко. — Она немного  подумала. — Все равно, тем более. Я зафрахтую пассажирский аэроплан.    

После  ухода Бодена Джейн глубоко задумалась. Так вот куда Боден и Хезлон отправили ее  брата! Это неспроста. Индия! С ее ужасным для европейцев климатом, лихорадками,  чумой, холерой, змеями, тиграми… Это почти все, что знала Джейн об Индии.    

Она  прошла в библиотеку и начала отбирать книги. Ее нетерпение познакомиться с этой  страной было так велико, что девушка открывала наугад страницу за страницей и  читала. Ее голова наполнялась каким-то сумбуром. Все было так сложно, необычно,  непонятно… Смешение рас, смешение племен, языков, наречий, каст, религий…  Смуглокожие арийцы, индусы, кофейные дравиды, еще более темные туземцы…  Арийские языки — хиндустани, бенгали, маратхи; дравидские — телугу, тамиль,  тибето-бирманские… Больше двухсот наречий… Касты — браминов-жрецов, кшатриев-воинов,  вайшиев-торговцев, промышленников и шудра-земледельцев, с внутренними кастовыми  подразделениями, число которых доходит до 2578… Касты наследственных врачей,  кондитеров, садовников, гончаров, звездочетов, скоморохов, акробатов, поэтов,  бродяг, плакальщиков, нищих, могильщиков, палачей, собирателей коровьего  навоза, барабанщиков… И у всех у них, вероятно, свои костюмы. Какая пестрота!..  «Чистые касты» — кондитеров, продавцов благовоний, продавцов бетеля. Это еще  что такое?.. Цирюльников, гончаров… Все они враждуют друг с другом, боятся  прикоснуться друг к другу… Каменщики презирают трубочистов, трубочисты —  кожевников, кожевники — обдирателей падали. Одно дыхание париев оскверняет на расстоянии  24-38-46 и даже 64 шагов. Самое оскверняющее дыхание у обдирателей падали…  Брамины, буддисты, христиане, магометане… Бесконечные секты и религиозные  общества… «Тридцать три миллиона богов». Шесть миллионов вдов. Почему так  много? Ах вот: вдовы в Индии не имеют права вторично выходить замуж. В том  числе сто тысяч вдов моложе десятилетнего возраста и триста тысяч — моложе  пятнадцатилетнего… Вдовам бреют головы, ломают стеклянные браслеты на руках и  ногах, родственники мужа отбирают драгоценности.    

Жуткая  жизнь полутюрьмы-полутраура… Многие вдовы не выносят и кончают жизнь самоубийством…    

О новой  Индии, о новых людях, новых женщинах в книгах Джейн ничего не было сказано. У  нее получилось жуткое представление об этой стране как об огромном хаотическом  копошащемся человеческом муравейнике. И среди трехсот миллионов черных,  шафрановых, «кофейных» муравьев где-то затерялся ее брат… Джейн даже вздрогнула  и, бросив книги, вызвала по телефону Доталлера.    

 Глава десятая.  Бездомные нищие    

     

Ариэль  задыхался. Капли дождя смешивались с каплями пота. Он чувствовал, что не в  силах больше лететь с грузом на спине. Надо отдохнуть.    

Во мраке  ночи под ним чернел лес, возле которого виднелось более светлое пространство, вероятно  пески.    

Они  спустились возле ручья, у баньянового[6]  дерева, воздушные корни которого, сползая вдоль ствола, образовали у его  подошвы темную сеть спутанных колец. Молодая поросль бамбуков окружала дерево.  Это был укромный уголок, где они могли отдохнуть, не опасаясь, что их  кто-нибудь увидит.    

Тяжело  дыша, Ариэль развязал полотенце. Шарад спрыгнул со спины и тотчас упал на землю  перед Ариэлем, стараясь обнять его ноги и воздавая божеские почести своему  спасителю.    

Ариэль  грустно улыбнулся и сказал, поднимая мальчика:    

— Я  не бог, Шарад. Мы оба с тобой бедные, нищие беглецы. Ляжем вот здесь и  отдохнем. Мы далеко улетели.    

Шарад  был немного разочарован объяснением Ариэля. Хорошо иметь другом бога. Но он был  слишком утомлен, чтобы раздумывать обо всем этом.    

Они  забрались в гущу корней, не думая об опасных змеях и насекомых.    

Ариэль  заботливо подостлал под голову Шарада свернутое полотенце, и мальчик тотчас  крепко уснул.    

Ариэлю,  несмотря на всю усталость, не спалось. Он был слишком взволнован.    

Ветер  разогнал тучи. На небе засверкали крупные звезды. Луна заходила за темный лес.  Последние легкие белые облака проходили перед диском луны, словно ночные чары.  Откуда-то, быть может из недалекого сада, доносился незнакомый сладко-пряный  аромат цветов. Он проникал до самого беспокойного сердца, будя тревогу при  мысли о возможной близости людей.    

Новый  порыв ветра сдернул с земли полосу белого тумана.    

И  Ариэль, к своему неудовольствию, увидел, что они находятся далеко не в  безлюдной местности. За песчаной полосой черной сталью блестела река. Огоньки  привязанных у пристани лодок отражались в ней, мерцая, а весь мрак, казалось,  теперь сосредоточился в густой листве деревьев на противоположном берегу. Луна  скрылась за лесом. И только какая-то большая звезда, быть может планета Юпитер,  словно страж ночи, среди множества более мелких звезд, усыпавших небо, наблюдала  за спящей землей.    

Эта  тихая картина действовала успокоительно. У Ариэля начали смежаться веки. Не  выпуская из руки теплую руку Шарада, Ариэль задремал, прислонившись к  змееобразным корням.    

В  полусне он представлял себе новые страны, какие-то смутные, неведомые края, где  под чистыми небесами дни похожи на взоры широко открытых глаз, а ночи — на  робкие тени, дрожащие под опущенными ресницами, где змеи не жалят, а люди не  мучают и не убивают друг друга.    

Или он  читал об этом? В книге жизни, а может быть, у бенгалийского поэта? Сон сна…    

Что-то  закололо глаза. Ариэль открыл их и увидел старое джамболяновое дерево, листва  которого была овеяна тонкой вуалью утреннего тумана, и сквозь него просвечивали  красные лучи восходящего солнца. Роса на бамбуковых зарослях сверкала золотом.    

Откуда-то  слева доносилась песня. Ариэль повернул голову. Между стволами виднелся пруд с  каменной лестницей, спускающейся к воде, и окруженный кокосовыми пальмами.    

В пруду  полный человек совершал утреннее омовение. Он, затыкая уши, делал положенное  число погружений. Рядом с ним, вероятно, брамин, боявшийся осквернения даже в  очищающей воде, отогнал ладонями с поверхности сор и потом сразу погрузился.  Третий не решался даже войти в пруд: он ограничился тем, что намочил полотенце  и выжал воду себе на голову.    

Одни  медленно сходили по ступенькам, другие, бормоча утреннюю молитву, бросались в  пруд с верхней ступени. Иные растирали на берегу тело, другие меняли купальное  белье на свежее, поправляли складки, некоторые собирали на лугу цветы.    

В  дальнем конце пруда утки ловили водяных улиток и чистили перья.    

Ариэль  думал, что опустился в джунглях, но оказалось, что вокруг всюду были люди.    

Залетали  пчелы, послышались птичьи голоса, с реки неслись песни. Шарад продолжал спать.    

Ариэль  взял из лужи комок глины и начал натирать свое лицо, шею, руки и ноги.    

Где-то,  быть может в храме, зазвонил гонг. Знакомый звук тотчас разбудил Шарада. Он  быстро сел, непонимающими глазами осмотрелся, увидел незнакомую обстановку и  улыбающегося юношу шоколадного цвета.    

Шарад  испугался и хотел уже заплакать.    

— Не  бойся, Шарад, это ведь я, — ласково сказал Ариэль.    

Шарад  упал перед ним на землю.    

Вчера  Ариэль летал, сегодня из белого превратился в темнокожего дравида. Только бог  способен на это.    

— Встань  же, Шарад. Посмотри, я вымазался глиной, чтобы не обращать на себя внимания белым  цветом кожи. Помни: мы с тобой нищие, которые ходят по дорогам и просят  милостыню.    

— Ходят?  А почему не летают? Летать так интересно.    

— Потому  что, если я буду летать, меня поймают, как птицу, и засадят в клетку.    

— А  ты их самих обрати в птиц или в собак, дада! — воскликнул Шарад.    

Ариэль  засмеялся, махнул рукой.    

— Идем,  Шарад.    

Они  вылезли из своего убежища и поплелись по дороге, изрытой ночным ливнем. В  утреннем солнце лужи блестели, как червонное золото.    

Вдоль  дороги тянулась колючая изгородь, за нею небольшой пруд, покрытый зелеными водяными  растениями. Черный бородатый человек стоял по пояс в воде и чистил зубы  изглоданным концом ветки. Он равнодушно посмотрел на Ариэля и Шарада и  продолжал заниматься своим туалетом.    

По  дороге прошел высокий кабуливала — житель далеких гор — в широкой хламиде. За  его спиной болтался мешок, в руках он держал корзины с виноградом, изюмом,  орехами. Он спешил на деревенский базар.    

Ариэль и  Шарад отошли от дороги, как парии, стали на колени и запели.    

Кабуливала  поставил одну корзину на землю и бросил в сторону нищих гроздь винограда. Ариэль  и Шарад поклонились до земли. Когда он прошел, Шарад подбежал к виноградной  кисти, жадно схватил ее и принес Ариэлю.    

Впряженный  в скрипучую телегу, медленно прошел буйвол. На его шее сидел голый мальчик с  бритой головой и клочком волос на темени. Старик, лежавший в телеге, увидев  нищих, бросил Шараду рисовую лепешку.    

— Вот  мы и сыты, — сказал Ариэль.    

Позавтракав,  они побрели вдоль дороги. Впереди, в роще гуавовых деревьев, виднелись крытые  дерном хижины. Их стены были вымазаны глиной. На лугу перед деревней уже шумел  базар. Продавцы фруктов, сыра, остуженной воды, гирлянд из цветов, рыбы,  сушеных цветов громко зазывали прохожих, полуголые дети толпились возле  продавцов игрушек-свистков из пальмового листа, раскрашенных палочек,  деревянных трещоток, стеклянных куколок.    

Под  деревом баэль сидел сухой, как скелет, в огромной чалме индус и играл на  свирели, надув щеки. Из его плоской корзины, качая головами, поднимались змеи.    

Толпа на  значительном расстоянии окружала заклинателя змей. Худенький мальчик обходил  зрителей с деревянной чашкой, и крестьяне бросали мелкие монеты не больше анна.[7] Рупии водились  лишь в карманах самых богатых крестьян.    

Рядом  сидел другой заклинатель змей — толстый мужчина с черной бородой. Играя на длинном,  утолщенном к концу фаготе, он так надувал щеки, что казалось, они вот-вот  лопнут.    

Женщины  в цветных сари, в чадрах, со звенящими браслетами на руках и ногах толпились возле  продавцов шарфов и ярких тканей.    

— Добрые  господа, пожалейте меня! Помогай вам бог! Дайте мне горсточку от вашего изобилия, —  просил слепой нищий с деревянной чашкой в руках.    

Извивались  акробаты, пели нищие, звучали флейты, гремели барабаны, блеяли козы, ревели  ослы, кричали дети…    

— Чай  чури, чай?[8]  — нараспев зазывал женщин продавец стеклянных и медных запястий.    

У Шарада  разгорелись глаза. Он тянул за руку Ариэля к толпе детей, окружавших незамысловатые  игрушки. С завистью посмотрел Шарад на маленькую девочку, которая, забыв все на  свете, пронзительно свистела в только что купленный красный свисток.    

Ариэль  также был увлечен зрелищем. После мертвящей тишины и однообразия жизни Дандарата  этот ослепительный свет, разноголосый шум, яркие, пестрые краски, движение  людей, горячий ветер, треплющий шарфы, полы сари и чадры, флаги, листья  деревьев вливали в него незнакомое возбуждение, дурманили голову. Подобно  Шараду, он был опьянен открывающейся жизнью.    

Заглушая  шум, со стороны дороги вдруг послышался резкий звук автомобильного гудка. Пробиваясь  через толпу, к базару медленно подъезжала забрызганная грязью машина. В ней  сидело несколько сагибов-англичан в белых европейских костюмах.    

К Ариэлю  вернулась вся его осторожность. Он крепко сжал руку Шарада.    

Автомобиль  остановился. Два сагиба с фотоаппаратами врезались в толпу, которая почтительно  расступилась перед ними, оставляя широкий проход. Они шли прямо к Ариэлю.    

«Погоня!»  — с ужасом подумал Ариэль и повлек Шарада к роще. Но не так-то легко было пробиться  сквозь густую толпу, а сагибы были уже совсем близко. Они смотрели по сторонам,  словно выискивали кого-то.    

Ариэль  схватил Шарада и взлетел на воздух.    

Взрыв  адской машины не произвел бы в толпе большего переполоха. Весь базар словно слился,  как одно существо, в едином крике удивления и ужаса. Многие попадали на землю,  прикрывая голову плащами и руками.    

Заклинатель  змей выронил длинную свирель из рук, и она упала в корзину, змеи зашипели и  начали расползаться. Живые лестницы акробатов рассыпались, словно карточные  домики. Парикмахер оставил клиента и с ножницами и гребешком прыгнул в пруд.  Люди давили и толкали друг друга, опрокидывали корзины, палатки, лезли под  телеги. Мальчишки неистово хлопали в ладоши и визжали.    

Сагибы  стояли с открытыми ртами и окаменелыми лицами.    

Когда  переполох немного утих, один из сагибов, мистер Линтон, сказал своему спутнику:    

— Теперь,  мистер, вы не будете отрицать, что левитация существует?    

— Поистине  Индия — страна чудес, — ответил тот, — если… если только мы не стали  жертвой массового гипноза. Как жаль, что мне не удалось сфотографировать полет.  Но я был так ошеломлен…    

 Глава одиннадцатая.  Начистоту, или оба хороши    

     

Мистер  Линтон послал в мадрасскую газету сообщение о необычайном происшествии, свидетелями  которого было несколько человек. Статью напечатали с примечанием от редакции:    

«Наш  специальный корреспондент побывал на месте происшествия и опросил свидетелей, которые  подтвердили факты, приведенные в статье мистера Линтона. По-видимому, мы имеем  дело с ловким фокусом или же с новым бескрылым летательным аппаратом.  Дальнейшие расследования этого загадочного дела производятся. Личность  летающего человека и сопровождающего его мальчика не установлена».    

Это  сообщение было перепечатано другими газетами и возбудило большой шум и спор.    

Индусские  газеты прогрессивного религиозного общества «Брамо-Самадж» смеялись над легковерными:    

«Может  ли здравомыслящий человек двадцатого века поверить, что какой-то юноша среди белого  дня, на глазах толпы, похищает мальчика, как коршун цыпленка, и улетает с ним?»    

Надо  сказать, что большинство свидетелей было уверено в похищении юношей ребенка.    

Газеты  же и журналы браминских консервативных «правоверных» сект использовали эту необычную  историю для поднятия религиозного фанатизма. Они писали о великих тайнах йогов,  о левитации, о чуде, выдавая неизвестного юношу чуть ли не за новое воплощение  божества, явившегося на землю, чтобы укрепить падающую религию и устыдить  маловерных.    

Английские  теософические газеты воздерживались от высказывания своих мыслей, ожидая директив  из лондонского центра. Но редакторы склонялись к тому, что в интересах  английского владычества в Индии, пожалуй, выгоднее поддерживать версию о чуде.  Поднявшиеся среди индийского населения распри и раздоры во всяком случае были  «положительным» явлением: чем больше в народе раздоров и распрей, тем легче  управлять им.    

Крупный  ученый-бенгалиец Рагупати на запрос «Брамо-Самадж» уклонился от прямого ответа:  «Ученый может высказывать свое мнение только о тех фактах, которые он сам мог  проверить в надлежащих условиях. Могу лишь сказать, что мне никогда не  приходилось быть свидетелем левитации и современная наука не имеет даже  гипотетических объяснений возможности подобных явлений».    

Когда  Бхарава-Пирс прочитал заметку о случае на ярмарке, он схватился за голову.    

«Это  Ариэль и Шарад. Вот куда они улетели!» И Пирс с ужасом думал о скандале,  которым разразится Броунлоу.    

Гроза не  заставила себя ждать.    

В тот же  день мистер Броунлоу явился к Пирсу. Таким взбешенным Пирс еще никогда не видал  главу индийских теософов.    

Броунлоу  едва не побил Пирса, грозил его выбросить из Дандарата, называл простофилей и ротозеем.    

— Вы  взяли ответственность на себя. Теперь на себя и пеняйте. Где ваша хваленая  цепочка гипноза, которая удерживает Ариэля крепче железной цепи? Что теперь мы  скажем Бодену и Хезлону? Что ответим лондонскому центру? Как справимся с шумом,  поднятым газетами? Упустить такой козырь из своих рук!    

Когда  Броунлоу устал кричать и немного успокоился, Пирс сказал:    

— Зато  теперь мы знаем если не точное местопребывание, то район, в котором находился  Ариэль. Он улетел не так далеко, как я ожидал. Очевидно, с грузом Шарада Ариэль  не может летать быстро, а Шарада он не оставит. И мы поймаем их…    

— Поймаем! —  прервал его Броунлоу. — Поймаем птиц, улетевших из клетки. Для этого пришлось  бы всех ловцов сделать летающими, как Ариэль, а это недопустимо.    

— Однако  ловят же люди птиц силками-кормушками, — возразил Пирс. — Ариэль и  Шарад должны пить и есть. Мы разошлем, если потребуется, сотни людей, пообещаем  награду крестьянам, оповестим население. Признаюсь, Ариэль обманул, перехитрил  меня. В этом я виноват. Но кто бы мог подумать, что он умеет так артистически  притворяться? Моя вина, и я не пожалею своих собственных денег, чтобы исправить  эту ошибку. Помогут и Боден и Хезлон. Я уже уведомил их и получил телеграмму,  что Боден летит сюда на аэроплане. А когда Ариэль и Шарад снова попадут к нам,  нетрудно будет подкупить газеты и свидетелей, и всему будет придан характер  шутки, мистификации, газетной утки. Когда же все это забудется…    

— Мы  начнем демонстрировать Ариэля и заставим вспомнить всю эту историю. Нет,  летающий человек потерян для Дандарата. Ариэль и Шарад должны быть пойманы, но  только для того, чтобы не стало известно о Дандарате, о том, что представляет  наша школа, ее могут закрыть, а нас…    

— А  нас посадят на скамью подсудимых? До этого, надеюсь, дело не дойдет. Лондон не  допустит. Это скомпрометировало бы не только вице-короля Индии, но и  правительство метрополии. Какие цели преследует Дандарат? Чью волю мы  исполняем? Неужели вы думаете, что я буду молчать обо всем этом, если предстану  перед судом?    

— Будете.    

— Я  расскажу все начистоту.    

— Вы  не сделаете этого. Пирс.    

— Сделаю.  Мне больше нечего будет терять. И в Лондоне знают об этом. Я открою такие вещи,  узнав о которых ахнет весь мир…    

— Не  забывайте. Пирс, что и за вами водились кое-какие делишки, прежде чем вы нашли  приют в Дандарате. Вас избавили от каторги, надеясь, что вы будете  беспрекословным и молчаливым исполнителем.    

— Избавили  от каторги, чтобы теперь отправить на каторгу за чужие преступления? А вы, вы  сами, проповедник всеобщей любви, кротости и милосердия? Вы полагаете, что я не  знаю вашей карьеры? Будьте покойны: мною собраны кое-какие справки о вас… Я уже  не говорю о вашей многополезной деятельности в Дандарате. Сколько детей  похищено у родителей по вашему приказанию? Сколько загублено, изуродовано,  сколько покончило самоубийством? У меня все записано. И за все это я должен  отвечать? Я один?    

Некоторое  время они молча смотрели друг на друга, как два петуха перед новой схваткой.    

Но  благоразумие восторжествовало. Броунлоу фамильярно хлопнул Пирса по плечу и,  насмешливо улыбаясь, сказал:    

— Оба  хороши! Не будем ссориться. Надо выходить из положения, Бхарава-бабу.    

— Давно  бы так! — воскликнул Пирс.    

— А  с Ариэлем нам, по-видимому, лучше всего покончить…    

— Прикончить, —  уточнил Пирс.    

— Когда  он попадется в наши руки.    

И они  начали обсуждать план предстоящих совместных действий.    

 Глава двенадцатая.  «Воздушные зайцы»    

     

Поднявшись  над рынком, Ариэль полетел к роще. В висках стучало. Шарад оттягивал руки и  затруднял полет. Чтобы лучше разрезать воздух, Ариэль летел, держась почти  горизонтально, прижимая Шарада к груди.    

Ариэль  старался лететь над лесом, избегая открытых мест. Но лес скоро кончился. Почти  до горизонта тянулись поля. Кое-где торчали фабричные трубы.    

Ариэль и  Шарад видели, как крестьяне, работавшие на полях, поднимали вверх голову и оставались  с раскрытыми от удивления ртами, иные падали на землю или убегали. Шарада это  очень забавляло. Он высовывал язык, болтал ногами, но Ариэль думал лишь о том,  хватит ли у него сил долететь до рощи, которая виднелась вдали.    

Вдруг  Ариэль услышал позади себя жужжанье гигантского шмеля. Оглянувшись, он увидел  приближающийся аэроплан, летевший довольно низко и не очень быстро. Неужели это  погоня? Ариэль хотел уже камнем опуститься на землю, но, обдумав, решил, что  Пирс не станет гоняться за ним на аэроплане. Да и как бы он поймал его в  воздухе? Но пирсовским разведчиком самолет мог быть. А если люди начнут  стрелять с самолета?..    

Пока  Ариэль раздумывал, аэроплан был уже совсем близко. Летчик не мог не заметить  Ариэля и Шарада. И Ариэль вдруг решил подняться над самолетом и пропустить его  под собой.    

Когда  аэроплан проходил под ними, Шарад крикнул:    

— Дада,  опускайся на крыло!    

Ариэль  за шумом мотора не слышал голоса Шарада, но он и сам решил опуститься на крыло.  Здесь лучше всего укрыться от выстрелов, если люди будут стрелять в них.  Ускорив полет, Ариэль снизился к поверхности фюзеляжа, не выпуская из рук  Шарада.    

Только  после того как Шарад уцепился за выступ, Ариэль ослабил напряжение своих рук, а  потом и сам «мысленно сел» на крыло, отчего аэроплан слегка нырнул. Теперь  Ариэль мог отдохнуть. Но из осторожности он еще раз «обезвесил» свое тело, и,  летя над Шарадом, связался с ним полотенцем. Теперь они могли лететь  «воздушными зайцами».    

Шарад  был в восторге. Наконец под ним твердая опора. Правда, металлическая  поверхность нагрелась от солнца так, что жгла тело, но с этим неудобством можно  было примириться. Главное то, что они летели на север к Бенгалии, держа курс  вдоль берега Бенгальского залива. Отлично. Они могут далеко улететь, не тратя  сил. Вероятно, это почтово-пассажирский аэроплан линии Мадрас-Калькутта.    

Ариэля  беспокоило одно: что будут делать пассажиры, если заметят его и Шарада? И он  был настороже.    

Прошло,  вероятно, не более получаса, как у края правого крыла, возле кабины показалась  голова в пилотском шлеме и очках. Ариэль с волнением следил за головой в шлеме.  Не покажется ли рука с револьвером? Но голова скоро скрылась под крылом и не  появлялась. Быть может, люди совещались. Летчик, наверное, обратил внимание на  толчок и увеличение веса аэроплана.    

На  горизонте показался маяк, круглый купол обсерватории. Что-то очень знакомое… И  вдруг Ариэль вскрикнул: он узнал Мадрас.    

У Ариэля  не было никакого жизненного опыта, никаких практических знаний. Как жестоко он  ошибся! Аэроплан летел не на север, а на юг — в Мадрас. Ну конечно! Ведь океан  по левую сторону. И как только он не сообразил!    

Ариэль  схватил ничего не понимающего Шарада и ринулся вниз. К счастью, под ними были густые  заросли бамбука и тростника.    

Оглушенные  ревом моторов, они некоторое время не слышали друг друга.    

И только  когда шум в ушах утих, Ариэль объяснил Шараду, почему они так внезапно покинули  аэроплан.    

— Теперь  мы поступим умнее. Дождемся тумана или сумерек и незаметно опустимся на аэроплан,  который полетит на север. В другой раз я уже не ошибусь.    

Хотелось  есть, но ведь в Дандарате они так привыкли голодать! Шарад пожевал молодые побеги  тростника. Боясь попасться в руки врагов, они не выходили из своего убежища.    

К вечеру  небо заволокло тучами. Ночью шел дождь, а к утру поднялся густой туман. И вдруг  в тумане послышался гул моторов. Ариэль и Шарад, крепко связавшись полотенцем,  поднялись в воздух. Сесть на крыло в тумане было нелегко и небезопасно.  Аэроплан едва не сбил их, и когда Ариэль бросился в сторону, полетел вперед.  Пришлось, напрягая силы, догонять его.    

Это,  наконец, удалось. Теперь Ариэль осторожно опустился на крыло, и оно дало едва  заметный крен.    

Они  летели почти весь день, страдая от жары, жажды и голода, но каждый час, каждая  минута уносили их все дальше от ненавистного Дандарата и страшного Пирса.    

К вечеру  поднялась гроза. Самолет трепало. Он нырял в воздушных ямах, поднимался на гребни  воздушных волн.    

Во время  одного сильного порыва Ариэль и Шарад были сброшены с самолета. Догнать аэроплан  у Ариэля не хватило сил, и они начали опускаться на землю.    

— На  этот раз нам удалось улететь далеко, Шарад, — сказал Ариэль.    

 Глава тринадцатая.  Вишну и парии    

     

Еще в  воздухе они увидели развалины длинного здания без крыши. Ариэль и Шарад приземлились  на груду щебня в одной из комнат этого здания, вспугнув целую тучу летучих  мышей, ютившихся по углам. Мыши долго летали, пока, наконец, не успокоились.  Беглецы нашли местечко, защищенное от дождя и ветра, обнялись и заснули.    

На заре  Ариэль поднялся первым, стараясь не разбудить Шарада. Он вылез через пролом в  стене и оглянулся.    

Солнце  еще не всходило. Клочья легкого тумана тянулись над землей, как ночные  призраки, вспугнутые первым веянием утра. Растения были покрыты крупными  каплями росы. Развалины неуклюжего здания придавали местности унылый вид.  Безобразное дерево ашат протянуло свои толстые цепкие корни сквозь зияющие  трещины в стене. Среди цветущих кустарников кое-где возвышались обломки этой  стены. Два полуразрушенных столба указывали на место бывших ворот. От них к  берегу реки шла аллея из деревьев шишу. Под сенью вековых деодаров виднелись  бугорки, похожие на могилы. В тумане поблескивал пруд с размытыми берегами.  Вода из него вытекала ручейками, а его дно служило ложем для корней кориандра.  Запах его цветов наполнял весь сад. За чертою сада начиналось небольшое  кукурузное поле, с краю стояла хижина, крытая соломой. Глиняные стены потемнели  от ливней.    

Заря  окрасила туман. Защебетали птицы, ожили вороньи гнезда. Первый луч солнца зажег  бриллиантом росинку на листе кустарника. Ариэль засмотрелся на сверкающую  точку. Но она вдруг исчезла. Жадное солнце выпило ее. Ариэлю стало грустно.  Красота и радость так быстротечны… Присев на камень, он задумался.    

Звуки и  шорохи пробуждающегося дня мешали сосредоточиться.    

Из  хижины за кукурузным полем вышел старик в одном дхоти и, напевая, начал свою ежедневную  утреннюю работу, — он обмазывал свою избу свежей глиной.    

Вскоре  из хижины вышла девочка-подросток в сизом сари, которое было когда-то голубым.  Черные волосы девочки были заплетены в косы. В руках она несла медный таз и  котелок. Посуда и запястья на руках и ногах звенели при каждом ее шаге.    

И  девочка пугливо посматривала в сторону развалин. Это начинало беспокоить  Ариэля. Уж не видели ли эти люди, как он спускался с Шарадом?    

Девочка  подошла к ручью и начала чистить посуду песком.    

— Иди  ко мне, милый, — услышал Ариэль ласковый голос и вздрогнул. Повернувшись,  он увидел сквозь кисею редеющего тумана юношу, который стоял по пояс в воде у  противоположного берега пруда, на берегу — огромного буйвола с кроткими,  покорными глазами. Как бы отвечая на зов юноши, буйвол шумно вздохнул и  медленно вошел в пруд, поднимая широкой грудью легкую волну. И юноша начал  усердно мыть буйвола, который пофыркивал от удовольствия и медленно качал головой.    

Не этот  ли юноша и заставлял старика и девушку поглядывать в сторону развалин? Юноша и  девушка действительно переглядывались друг с другом, но не обменивались ни  одним словом.    

Вымыв  буйвола, юноша вывел его из пруда, бросил взгляд на девушку и, похлопывая по лоснящейся  коже буйвола, пошел по заросшей травою дорожке. Девушка провожала их взглядом,  пока они не скрылись за рощей.    

— Дада!  Ариэль-дада! Где ты? — послышался голос Шарада. Проснувшись и не найдя  возле себя Ариэля, он забеспокоился и выбежал во двор. — Ах, вот где ты,  дада! Я есть хочу, дада! Очень!    

Ариэль  заметил, как девушка-подросток, увидав Шарада, выронила из рук котелок и,  бросив посуду, побежала к хижине. Края ее сари развевались, обнажая крепкие  смуглые ноги, бились по плечам и спине, а запястья громко бренчали. Старик  посмотрел на девушку, потом и он, отряхивая глину с рук, поспешно скрылся в  хижине.    

— Вот  что ты наделал, Шарад, — сказал Ариэль, поднимаясь из-за куста. — Нас  заметили.    

— Прости,  дада, но я так перепугался, когда не увидел тебя возле.    

— Что  нам теперь делать? Убежать? Улететь?    

— Как  ты хочешь, — покорно отвечал Шарад. — Но мне очень, очень хочется  есть. Еще никогда так не хотелось, даже ноги дрожат. Ведь мы вчера весь день не  ели и всю прошлую ночь… Может быть, у них найдется горсточка риса?    

«Едва ли  в этом глухом месте могли быть сообщения Пирса. И в конце концов всегда можно  улететь. Шарад прав. Надо попросить пищи у этих крестьян», — думал Ариэль.  Он сам чувствовал голод и слабость. При такой слабости, пожалуй, не улетишь.    

Пока он  раздумывал, дверь хижины открылась и на пороге появился старик. В руках он  держал деревянное блюдо с двумя мисками, а локтем прижимал циновку. Из-за спины  выглядывала девушка в новом красном сари, с венком в руках. Торжественно шли  они по краю кукурузного поля, направляясь к развалинам, старик — впереди,  девушка — следом за ним. Ариэль и Шарад, держась за руки, молча ожидали, что  будет дальше. Не доходя шагов семидесяти, старик приостановился. Девушка взяла  из-под его локтя циновку и разостлала ее на земле, старик поставил на циновку  блюдо. Потом они оба поклонились Ариэлю до земли.    

— Привет  тебе, неведомый посланник неба! Позволь моей внучке коснуться головою твоих  ног. Благослови нас. Кто выше людей, того не осквернит близость отверженных. А  если мы недостойны твоего благословения, то даруй нам радость принять от нас  пищу, которую мы приносим тебе от чистого сердца!    

Ариэль  не сразу понял, почему старик воздает ему такие почести. А Шарад, не отрывая  жадного взгляда от блюда, толкал Ариэля в бок и шептал:    

— Пойдем,  дала! Я вижу жареный рис и молоко!..    

Ариэль  пошел к старику. В то же время старик и внучка, пятясь, удалялись.    

— Благодарю  вас, добрые люди, — ответил Ариэль, дойдя до лежащего на земле  блюда. — Почему вы отходите от нас? Мы с удовольствием разделим с вами ваш  утренний завтрак. Шарад, подними блюдо и циновку. Неси к дому! — И добавил  тише: — Но не вздумай есть, пока я не разрешу.    

Старик и  его внучка остановились, не переставая кланяться. Когда Ариэль и Шарад подошли,  девушка, покраснев, дрожащими руками протянула Ариэлю венок и в смущении что-то  пробормотала.    

Ариэль  поклонился, взял из ее рук венок и надел себе на шею.    

Когда  дошли до хижины, старик с сияющим лицом обошел свое жилище и ввел гостей на небольшую  веранду. Стена дома, примыкавшая к веранде, была закопчена пламенем светилен.    

Девушка  разостлала циновку. Шарад поставил блюда на пол, и все уселись вокруг.    

— Принеси  сахарной патоки, лучи и еще рису, Лолита, — сказал старик. Но девушка,  словно зачарованная, смотрела на Ариэля, а он глядел в ее большие темно-карие,  подведенные сажей глаза. — Лолита! — повторил старик. Она вздрогнула  и бросилась исполнять приказание. — Прошу принять пищу из рук недостойного  раба!    

Шарад не  заставил повторить просьбу. Ариэль тоже с аппетитом принялся за еду.    

— Жаль,  что рис нельзя подкислить, нет сока незрелого манго, — продолжал  старик. — На моем участке растут манговые деревья, — и он указал  рукой, — но мне уже трудно доставать плоды.    

Ариэль  посмотрел по направлению руки старика.    

— Скажи  мне, бабу, как твое имя? — спросил он старика.    

— Низмат, —  ответил старик, взволнованный тем, что гость назвал его отцом.    

— Вблизи  нет людей? — спросил Ариэль.    

— Только  за рощей живет юноша Ишвар со своей слепой матерью.    

«Вероятно,  это его я и видел, — подумал Ариэль. — Его нечего опасаться. Он  добрый. Как ласково обращался он со своим буйволом…»    

Ариэль  прикинул расстояние до деревьев и сказал:    

— Так  я сейчас принесу несколько плодов.    

И, даже  не поднимаясь на ноги, он, как сидел, взлетел на воздух и, когда поднялся выше  дома, понесся к деревьям.    

Необычайное  чувство легкости овладело им.    

Впервые  летел он под открытым небом без груза. Его вдруг охватил такой восторг, что он  готов был петь, кувыркаться в воздухе. Пролетая над старым джамболяновым  деревом, он словно нырнул в воздухе, на лету сорвал несколько листьев и бросил  их, забавляясь этой игрой. Подлетел к манговому дереву, сделал круг над  большими тяжелыми листьями, спустился ниже и, вертикально повиснув в воздухе,  начал срывать оранжево-желтые величиной с гусиное яйцо плоды, как будто он  стоял на земле и снимал их с ветвей. Набрав несколько плодов, он «ласточкой»  вернулся на веранду, вспугнув голубей на крыше и павлина возле веранды.    

Низмат  лежал распростертым на циновке. Лолита сидела на полу, возле разбросанных  мисок, лепешек и деревянных блюд, которые она, очевидно, выронила из рук.  Только Шарад с раскрасневшимся лицом и блестящими глазами смеялся и хлопал себя  по коленам. Какой переполох произвел его друг!    

Сам  Ариэль был смущен, видя растерянность девушки и изумление старика.    

— Простите,  я, кажется, напугал вас, — сказал он.    

— Свет  мой, ласкающий глаза! Свет, услаждающий сердце! Полна твоя радость во мне! О господин  всех небес! Ты сделал меня участником твоей славы! О Вишну, воплощавшийся в  Раму и Кришну! Не твое ли десятое воплощение удостоились видеть глаза мои, не  видевшие радости жизни? — И Низмат, стоя на коленях, протянул Ариэлю руки.    

— Я…  Нет, нет, Низмат-бабу, я не Вишну! Я простой смертный человек, такой же, как и  ты. Я умею только летать. Меня сделали таким без моей воли. Ты же знаешь, что  люди летают на аэропланах, и ты не считаешь их богами. Летают и мухи, и  стрекозы, и птицы…    

Но  Ариэль видел, что старик не верит ему, не верит потому, что не хочет отказаться  от своей радости видеть божество. Быть может, и не нужно отнимать от старика  эту радость.    

— Ну,  хорошо! Считай меня за кого хочешь, но относись ко мне как к простому человеку.  Я приказываю тебе это! Садись рядом и ешь со мной. Пусть ест и Лолита. И  расскажи мне, как ты живешь.    

— Да  будет воля твоя! — ответил старик. — Садись, Лолита, — приказал  он внучке. — Ешь, и да возвеселится сердце твое!    

И Низмат  начал рассказывать о себе.    

Он  принадлежал к последним из париев. Двери храмов были закрыты для него. Он не  мог брать воду из общественных колодцев. Должен был сходить с дороги, хотя бы в  грязь и болото, на много шагов при встрече с людьми высшей касты или высшей  ступени своей касты, чтобы не осквернить их своим дыханием, даже взглядом. Он  всю жизнь голодал со своей семьей. Его старший сын, радость очей его и утешение  старости, заболел, когда ему исполнилось двадцать лет. Жена позвала знахаря, и  колдун всю ночь прожигал больного раскаленным железом и читал заклинания. Но  злой дух, вселившийся в сына, был сильнее, и к утру сын умер. Такова воля бога.  От холеры, лихорадок, голода умерли жена, второй сын, его жена и дети. Осталась  одна внучка-Лолита. Умер и ее муж.    

— Лолита  вдова? — с удивлением спросил Ариэль. — Сколько же ей лет?    

— Скоро  будет пятнадцать. Она вдовеет уже три года.    

— Но  почему же Лолита не носит беловдовьей одежды? Почему не сняты ее волосы? Почему  на ней стеклянные запястья? Почему родственники мужа не разбили их? —  спросил Шарад, который больше Ариэля знал обычаи страны.    

— Мы  слишком бедны для соблюдения всех обрядов и обычаев, да у покойного мужа Лолиты  и не было родственников, — ответил Низмат. — Сосед Ишвар любит  Лолиту, — при этих словах девушка опустила глаза и покраснела, — и  готов жениться на ней. Но его мать не соглашается на то, чтобы ее сын женился  на вдове, как это теперь иногда делают люди, забывающие старые законы. Слепая  помнит еще то время, когда вдов сжигали живыми с трупами умерших мужей. Ее  самое должны были сжечь, но сагибы не позволили. Но старуха твердо держится  старого закона: вдовы не должны вторично выходить замуж. Оттого в нашей стране  так много вдов, — вздохнул Низмат. — И род мой угаснет.    

Ариэль  задумался. Обо всем этом не приходилось слышать в Дандарате. Ариэлю хотелось  спросить, а любит ли Лолита Ишвара, но он удержался. Боялся ли он еще больше  смутить Лолиту, или же услышать из ее уст утвердительный ответ?..    

Чтобы  перевести разговор на другую тему, он спросил:    

— А  какие это развалины?    

— Когда-то  здесь находилась фабрика индиго, — ответил Низмат. — Ее хозяин,  сагиб, человек жестокий, умел превращать в синее индиго кровь своих рабочих. Он  одарил местного раджу Раджкумара, и раджа отнял у нас, крестьян, землю и  передал сагибу. Лишенные земли крестьяне, чтобы не умереть от голода,  принуждены были работать на фабрике, позабыв о кастовых различиях. Я тоже  работал на ней. Несколько мусульман, крестьян соседней деревни, тоже лишенных  земли, потребовали возвращения отнятых полей, которые засевались под индиго.  Фабрикант-сагиб принимал на работу не только мужчин, но и женщин, и стариков, и  детей от семи лет. Рабочие умирали. Умер и сам сагиб. Одни говорят — от  лихорадки, другие — от укуса змеи, ходили и такие слухи, что его удушил один  мусульманин. Из населения трех деревень остались в живых только я с внучкой да  слепая Тара с сыном Ишваром. Пришлые рабочие разошлись. Фабрика развалилась.  Теперь кустарники и цветы все больше покрывают развалины. Мать-природа  залечивает раны, нанесенные землей. Когда сагиб умер, — продолжал  Низмат, — раджа объявил, что возвращает нам землю в аренду. Надо же ему  иметь хоть какой-нибудь доход: земли стало много, а крестьян — всего две семьи.  Но Тара и я могли взять только маленькие клочки, хотя аренда была и не велика…  Если бы объединить наши хозяйства, зажить одной семьей…    

Он  замолчал. Молчал и Ариэль. Шарад доедал последнюю лепешку. Лолита из-под  опущенных век смотрела на Ариэля. Он чувствовал ее взгляд, и это волновало его.    

 Глава четырнадцатая. И  боги могут завидовать людям    

     

Ариэль и  Шарад отдыхали после перенесенных волнений. Низмат и Лолита ухаживали за ними;  на Ариэля они чуть не молились. Шарад уже называл Лолиту сестрою — диди. К нему  скоро вернулась детская жизнерадостность. Низмат полюбил его, как сына,  «дарованного ему небом», Лолита баловала, как младшего брата.    

Шарад  нашел семью.    

Ариэль  задумался о судьбе Шарада и о своей собственной судьбе. Среди этих простых любящих  людей он чувствовал бы себя совсем хорошо, если бы к нему относились, как к  Шараду. Излишняя почтительность, которая граничила с обожанием и религиозным  поклонением, очень стесняла и смущала его. Каждое утро Лолита, склоняясь до  земли, подносила ему венки и гирлянды, словно жертвоприношения. Он читал в  глазах вдовы-подростка, как в открытой книге: почтение, смешанное с долей  страха, — вот что было в ее душе. В этих больших темно-карих глазах с  длинными загнутыми черными ресницами он хотел бы видеть более простые,  дружеские чувства. Ариэль пытался шутить с нею, показывая всем своим видом и  поведением, что он обыкновенный человек, но лицо Лолиты оставалось серьезным,  строгим, почтительным, и это огорчало Ариэля.    

Он  уходил в лес, забирался куда-нибудь в чащу, ложился на траву и думал.    

Как  странно и печально сложилась его судьба! Он не знал родителей, не видел ни  любви, ни дружбы, ни ласки, не имел настоящего детства, ничему не учился, кроме  нескольких языков, зубрежки текстов священных книг. И вдруг его сделали  летающим человеком. Он может летать свободнее и легче, чем птица! Разве это не  прекрасно? Разве об этом не мечтают люди? Не видят себя летающими во сне? Не  эти ли мечты и сновидения породили аэропланы, дирижабли? Да, стать летающим человеком  было бы очень хорошо, если бы это не отделяло его от людей. Что ждало его в  Дандарате? И Пирс и Броунлоу по-прежнему заставляли бы его исполнять их волю,  обходились бы с ним как с охотничьим соколом, показывали бы его людям как чудо  природы. Здесь простые люди — Низмат, Лолита — принимают его за божество. Да и  только ли Низмат и Лолита? А Шарад?.. Быть может, и остальные люди будут так же  относиться к нему? Разве он не обладает свойством, которое должно казаться  людям сверхчеловеческим, сверхъестественным? Примириться с ролью божества? Но  это значит обречь себя на великое одиночество и скуку… Лолита, такая милая,  нежная женщина-полуребенок, всегда будет смотреть на него снизу вверх, как на  недосягаемое существо. Быть может, он и нравится ей, но Лолита, наверное, сочла  бы святотатственною мысль о том, чтобы между ними могли быть иные отношения,  кроме «божеского» покровительства с его стороны и преклонения — с ее.    

И потом,  он не может навсегда остаться жить с ними. Его ищут. Он редкая птица, улетевшая  из клетки. Ему нужно менять место, уходить и улетать все дальше. На его  несчастье, у него белая кожа, хотя и загоревшая под жгучими лучами солнца  Индии. Он слишком бел для индуса и здесь будет обращать на себя внимание.  Красить кожу глиной неприятно и ненадежно: первый дождь смывает такую окраску.  Выдать себя за сагиба, разыскать европейский костюм? По-английски он говорит хорошо.  Но что скажет о себе людям? Об этом надо подумать. Летать он не будет. Разве  только в темные ночи, перед рассветом, когда люди крепко спят.    

С  Шарадом придется расстаться. С ним и летать тяжелее, и узнать их вдвоем могут  скорее. Шарад устроен. Его будут лелеять как «дар божества», как ниспосланного  небом сына Низмата.    

А  Лолита?.. Ариэль вздохнул.    

Пусть  она найдет возможное для нее счастье и почти невероятное, редкое счастье для  индийской вдовы, — пусть выходит замуж за Ишвара. Он добрый юноша, и она  будет с ним счастлива. Ариэль поможет им. Жаль, что мать Ишвара слепа. Она  покорилась бы «воле божества», если бы увидела Ариэля, спускающегося к ней с  неба. Но ей расскажут, и она поверит.    

Над  головой Ариэля раздался пронзительный крик. Он увидел в густых ветвях деревьев  двух белобородых обезьян, одну — большую, другую — поменьше. Большая отнимала у  меньшей какой-то плод. Меньшая визжала, большая царапала ее, хватала за уши, за  хвост. Меньшая так жалобно кричала, быть может звала на помощь мать, но Ариэль  не утерпел и взлетел к обезьянам.    

Обезьяны  были так поражены, что сразу замолчали. Но когда Ариэль протянул к ним руку, желая  разнять, обе кинулись в разные стороны, перепрыгивая с ветки на ветку, с дерева  на дерево. И, только удалившись на большое расстояние, закричали, вероятно,  сигнал тревоги, на который отозвались другие обезьяны и птицы в разных местах  леса. Ариэль грустно улыбнулся: «И обезьяны боятся меня», — и оглянулся.  Над его головой был сплошной покров сочных зеленых листьев. Стволы деревьев  обвиты вьющимися растениями и переплетены лианами. Кое-где лучи солнца  пробивались сквозь листву и золотыми пятнами ложились на землю, поросшую  кустарниками и травой. Место глухое. Никто не видит. Но все-таки напрасно он  взлетел. Не выдержал.    

Лавируя  между лианами, Ариэль стал медленно спускаться. Послышался шорох. Ариэль оглянулся  и увидел Ишвара. Уронив связку хвороста, юноша пал ниц. Ариэль опустился возле  него и сказал:    

— Встань,  Ишвар, не бойся!    

Ишвар  приподнялся. Лицо его было бледно. Руки дрожали. Бог сошел к нему и назвал по  имени! Богам известно все.    

— Ты  любишь Лолиту, Ишвар?    

— Все  сердце полно ею, господин, как чаша розовым маслом! — воскликнул  Ишвар. — Если эта любовь греховна, прости меня. А если не простишь, отними  мою любовь вместе с моей жизнью!    

— Я  благословляю любовь твою, Ишвар, — ответил Ариэль в том же тоне. —  Иди и скажи об этом матери твоей Таре.    

— Твои  слова наполняют радостью сердце мое, иссохшее от любви. Но пусть доброта и милосердие  твое наполнят до краев душу мою. Верни зрение матери моей, чтобы она могла  видеть счастливое лицо сына своего!    

Ариэль  смутился.    

— У  каждого своя карма, Ишвар, — ответил он и улетел. А Ишвар долго еще стоял  на коленях, глядя на деревья, за которыми скрылся Ариэль.    

В этот  же день Ариэль имел долгую беседу с Низматом.    

В конце  этой беседы Низмат позвал свою внучку и сказал:    

— Наш  великий гость, Лолита, благословляет твой брак с Ишваром. Тара должна  согласиться. Не может отказать.    

Щеки  Лолиты покрылись румянцем, а в глазах вспыхнула радость. Она бросилась к ногам  Ариэля и «приняла прах от ног его». Ариэль поднял Лолиту. Сколько благодарности  было в ее глазах!    

— Будь  счастлива! — сказал он и улыбнулся. Но улыбка бога была печальною. И боги  могут иногда завидовать простым людям!    

 Глава пятнадцатая.  Может ли дорожная пыль мечтать о солнце?    

     

— Ты  очень любишь его, диди? — спросил Шарад Лолиту.    

Он  поливал цветы в горшках, расставленных по карнизу веранды. Лолита сидела над  жаровней возле хижины и поворачивала лопаткой в кипящем масле овощи.    

— Кого,  Шарад?    

— Твоего  жениха, Ишвара.    

Лолита  задумалась и не отвечала.    

— Что  же ты молчишь?    

— Я  не знаю, Шарад, люблю ли я его, — наконец ответила она.    

— Но  почему же ты обрадовалась, когда Ариэль сказал, что он поможет свадьбе? Я  видел, как у тебя загорелись глаза.    

Лолита  вновь замолчала. Руки ее заметно дрожали.    

— Ты  еще маленький, Шарад, и тебе трудно понять. Ишвар хороший юноша. Я знаю, он  любит меня, хотя мы не сказали с ним и двух слов.    

— Почему?    

— Мать  не позволяет ему ходить к нам, разговаривать со мною, даже глядеть на меня,  чтобы не оскверниться. Но он все-таки смотрит, и я вижу, что любит, хотя и не  решается говорить об этом.    

— Разве  он сам не парий?    

— Да,  он парий, но его род стоит на ступеньку или две выше нашего… Остаться вдовою на  всю жизнь — это очень тяжело, Шарад. И потом дедушка Низмат так печалится, что  его род угаснет. И он стареет. Ему уже очень трудно работать. А если Низмат  умрет, что будет со мною? Мне останется только броситься в воду, как это делают  у нас многие вдовы.    

Шарад  задумался.    

— А  Ариэля ты любишь?    

— Замолчи,  Шарад! — с испугом воскликнула Лолита. Кровь отхлынула от ее щек, брови  нахмурились. — Об этом нельзя даже думать!    

— Почему? —  не унимался Шарад.    

— Может  ли дорожная пыль, которую все попирают ногами, мечтать о солнце в небе?    

— Солнце  освещает и цветок лотоса и пыль на дороге, — важно ответил Шарад и  плутовато прищурился. — Ариэль совсем не солнце, он простой человек, как и  я. Только я не умею летать, а его научили.    

Пришел  Низмат. Шарад незаметно ускользнул с веранды и побежал в лес. Как ищейка, он кружил  по зарослям бамбука, пока не нашел Ариэля, в задумчивости лежащего под деревом.    

— Я  хочу тебе что-то сказать, дада! — И, опустившись возле Ариэля на колени,  Шарад рассказал ему о разговоре с Лолитой.    

Дандарат  научил Ариэля скрывать свои чувства, но все же Шарад заметил, что его рассказ  взволновал друга.    

— Теперь  идем завтракать, дада. Низмат уже пришел с работы.    

— Идем,  Шарад! — И Ариэль ласково потрепал мальчика по волосам.    

Они  направились к хижине.    

— Старик  работает, и Лолита работает, а я валяюсь на траве, — сказал Ариэль  Шараду. — Но что с ним поделаешь? Сколько раз я предлагал ему свою помощь,  Низмат об этом и слушать не хочет.    

Старик  встретил Ариэля, как всегда, радостно и почтительно. Теперь Низмат только и  мечтал о свадьбе своей внучки. Как он ни беден, а свадьбу надо сделать не хуже,  чем у людей. Чтобы были свадебные флейты, песенные причитания в ладе байрави и  балдахин на дворе из бамбуковых шестов, увитых гирляндами цветов. Вместо  канделябров можно достать побольше светилен. Хорошо бы пригласить духовой  оркестр, но это дорого стоит. Гирлянд наделают Лолита и Шарад. И следует поскорее  назначить день свадьбы.    

— Может  быть, отложим до праздника пуджи? — сказал Ариэль.    

— Зачем  откладывать до осени? — возразил Низмат. — Чем скорее, тем лучше. С  Тарой ты еще не говорил, господин?    

— Нет…  Завтра поговорю, — ответил Ариэль. Он был очень рассеян, почти ничего не  ел, зато часто поглядывал на Лолиту, но ее взгляд был упорно прикован к полу.    

После  завтрака Ариэль вновь ушел в лес. В своих прогулках он все дальше отдалялся от  хижины.    

Однажды  он вышел из лесу и вдруг остановился как вкопанный, пораженный неожиданным  зрелищем. Перед ним ослепительно сверкала поверхность большого квадратного  озера в рамке из белого камня. На противоположной стороне возвышались белые  замки, огромные, как горы, изукрашенные, как чеканные золотые вещи, и легкие,  как кружево. Один замок погружался белой стеной в воды пруда и отражался в них  со всеми галереями дивной резной работы, легкими башенками, высокими и низкими,  не одинаковой высоты и разного вида, напоминавшими фантастические цветы, с  балконами, лоджиями и причудливыми крышами.    

В центре  здания величественный свод тянулся к маленькой, тоненькой, резной колоколенке  удлиненным круглым куполом. Сооружение сверху донизу было покрыто резьбой,  арабесками, живым движением прихотливых линий. Все это было похоже на странную  фантазию сна.    

Когда  Ариэль рассказал Низмату о своей находке, тот удивился:    

— Вот  куда ты зашел, господин! Это дворцы нашего раджи Раджкумара.    

С тех  пор волшебный вид дворцов притягивал Ариэля, как магнит. Красота архитектуры  впервые открылась перед его глазами и глубоко запала в душу.    

Он  нередко пробирался к заповедным дворцам и сквозь заросли любовался ими, как  живыми существами. Иногда до него доносился мягкий звон гонга, голоса людей.    

Таинственный  и запретный для него мир!..    

И на  этот раз, взволнованный обуревавшими его мыслями, он бессознательно шел к  замкам, отстраняя руками ветви, не слыша разноголосого пения и щебетания птиц и  переклички визгливых обезьян.    

«Неужели  она любит меня? Не Ишвара, а меня?» — думал Ариэль, и его сердце сладко сжималось,  а дыхание перехватывало.    

Остаться  с этими милыми простодушными людьми, жениться на Лолите, обрабатывать землю… Но  сможет ли «дорожная пыль» подняться до солнца? А почему бы ей и не подняться  силой любви?.. Ишвар будет несчастен. Но он несчастен и так. Тара не  соглашалась на его брак с Лолитой, быть может, не согласится и теперь, несмотря  на уговоры Ариэля. Слепые недоверчивы. Проклятый дар! Несчастье быть не таким,  как все!.. Может быть, ему и удастся убедить Лолиту. А Пирс? Пирс, который не  успокоится до тех пор, пока не посадят его на цепь. Этот Пирс, словно зловещая  тень, омрачает свет его жизни… Нет, не ему, Ариэлю, обреченному на вечное  изгнание, мечтать о личном счастье. Уйти… оставить Лолиту… Щебетание птиц  казалось ему бренчанием запястий на смуглых руках и ногах Лолиты, солнечные  блики — сверканием ее глаз, ароматное дуновение — ее дыханием… Лолита словно  растворилась во всей природе, окружала, обволакивала, обнимала его, как воздух.  У него кружилась голова…    

 Глава шестнадцатая.  Опять в неволе    

     

Незаметно  для себя Ариэль свернул в сторону, вышел к берегу озера и пошел по дороге к замкам,  не замечая на этот раз их ослепительного великолепия.    

Истерический  женский крик вывел его из задумчивости.    

Ариэль  остановился и оглянулся.    

Слева от  него тянулась низкая каменная ограда, отделявшая сад раджи от дороги. Полуголый  темнокожий человек мел дорогу. За оградой в саду виднелся колодец. Возле  колодца стояла женщина из «правоверных» в зеленом шелковом сари. Она с ужасом  наклонялась над колодцем, рвала на себе всклокоченные волосы и неистово  кричала:    

— Мой  сын! Мой сын! Спасите! Он упал в колодец!    

Метельщик  бросил метлу, перескочил через забор и побежал к колодцу, чтобы вытащить упавшего.    

Но  женщина, увидав метельщика, бросилась навстречу, как разъяренная львица, широко  раскинув руки.    

— Не  смей! — закричала она. — Не подходи! Твое дыхание оскверняет!    

— Но  ты звала на помощь, — возразил растерявшийся метельщик и остановился.    

— Пусть  лучше мой сын захлебнется, умрет, чем будет осквернен твоим  прикосновением! — фанатично воскликнула она.    

Полуголый  мужчина, парий, принадлежавший к роду наследственных метельщиков, опустив  голову, как побитая собака, поплелся к забору, перескочил его и вновь взялся за  метлу, нервно подергивая головой.    

А  женщина снова закричала:    

— Спасите!  Спасите!    

От замка  бежали слуги. Но все они тоже были парии. Видя, как встретила женщина метельщика,  слуги останавливались на установленном обычаем расстоянии, не зная, что делать.  Некоторые из них побежали обратно к замку, быть может догадавшись позвать на  помощь кого-нибудь из высшей расы.    

Женщина  охрипла, перестала кричать. Теперь она — с немым ужасом смотрела в колодец.  Настало жуткое молчание.    

И вдруг  Ариэль услышал заглушенный детский жалобный плач, похожий на блеяние козленка.    

Забыв  обо всем, он рванулся вверх, описал дугу от дороги к колодцу и, замедлив полет,  начал опускаться в него. Зрители вскрикнули и окаменели, мать ребенка упала на  землю возле колодца.    

Ариэля  охватила прохлада. Колодец был глубокий. После яркого солнца Ариэль ничего не видел.  Но скоро на дне заблестела вода и в ней черное пятнышко. Ребенок, наверное,  барахтался: от черной точки расходились блестящие круги. Что-то задело Ариэля  за руку. Это была веревка.    

Опустившись  на дно, Ариэль увидел, что к веревке привязано ведро. Оно плавало боком и уже  наполовину наполнялось водою, а в ведре — мальчик лет трех-четырех. При каждом  движении ведро наполнялось все больше. Еще минута — и ребенок потонул бы.    

Ариэль  схватил ребенка и начал медленно подниматься. Вода стекала с ребенка и струями  падала вниз. На каменных позеленевших стенах колодца виднелись крупные капли  влаги.    

Яркий  свет и тепло охватили голову и плечи Ариэля. Он зажмурился, потом,  прищурившись, приоткрыл глаза, чтобы наметить место, куда положить спасенного  ребенка, снова закрыл глаза, перемахнул через край колодца и подлетел к  женщине. Кто-то вырвал младенца из его рук. В то же время он почувствовал, как  несколько рук схватило его.    

Ариэль  широко открыл глаза и увидел людей, одетых в богатые шелковые ткани, расшитые золотыми  узорами. Радугой блеснул большой алмаз на чьей-то малиновой одежде.    

— Отвяжите  веревку от ведра, — повелительно сказал человек с алмазом.    

Несколько  слуг бросились к колодцу, подняли ведро, отвязали веревку.    

Ариэль  был передан в руки слуг. Они крепко вязали его, причем люди в богатых одеждах  отошли от них подальше, чтобы не оскверниться.    

— Ведите  его во дворец! — продолжал командовать человек с алмазом.    

И прежде  чем изумленный Ариэль успел произнести слово, его повели ко дворцу связанным и  окруженным плотным кольцом слуг, которые держали конец веревки.    

«Не  улететь!» — подумал Ариэль.    

Он  слышал, как мать спасенного ребенка сказала подбежавшей старой женщине:    

— Дамини!  Возьми Аната и отнеси ко мне в зенан![9]  Я не могу прикасаться к нему. Быть может, он осквернен.    

 Глава семнадцатая.  Яблоко раздора    

     

— Когда  же мы пойдем наконец в школу-санаторий, мистер Боден? Вот уже шесть дней, как  мы в Мадрасе, а я еще ничего не знаю о судьбе брата.    

— Терпение,  Джейн, — ответил Боден, запивая бифштекс портером. Где бы ни находился англичанин,  на его столе должны быть любимые английские блюда и напитки. — Я уже  говорил вам, что в школе карантин. Эта проклятая страна не выходит из эпидемий.  Того и гляди сам захватишь что-нибудь вроде тропической лихорадки, если не  хуже. Здесь зараза преследует человека на каждом шагу. Лакей может преподнести  вам на хорошо сервированном столе холеру, газетчик-туземец передаст со свежим  номером газеты чуму.    

— Разве  не грызуны и их насекомые переносят чуму? — спросила Джейн, кое-что  вычитавшая об Индии из своих книг, и отодвинула тарелку с недоеденной рыбой.    

— Самая  страшная — легочная чума — передается через предметы. Разве это вам не  известно? Вот почему я рекомендую вам не выходить из дому и не читать газет.    

— Я  и так словно в одиночном заключении, — со вздохом сказала Джейн. —  Приехать в Индию и не видеть ничего, кроме этих крыш. — Джейн махнула  рукой в сторону «Черного города» — квартала туземцев, беспорядочно  раскинувшегося за речонкой Кувам.    

Они  сидели на плоской крыше восьмиэтажного отеля, оборудованного с европейским  комфортом.    

Полосатый,  оранжевый с зеленым тент защищал от палящих лучей солнца. Между столами стояли  пальмы в кадках и вазы с цветами. На столах шумели электрические вентиляторы. В  мельхиоровых ведерках — прохладительные напитки во льду.    

Отель  стоял недалеко от речки. Из окон своего номера Джейн наблюдала красочную жизнь  «Черного города». На узких извилистых улицах двигались толпы темных,  шоколадных, шафрановых людей в пестрых костюмах, и Джейн, вспоминая прочитанные  книги, старалась определить, к какой расе принадлежат эти люди. Двигались ослы,  буйволы, лошади, скрипели телеги, бегали собаки. Пронзительно кричали продавцы  льда, лимонада, цветочных гирлянд. Свистели флейты, глухо трещал барабан,  протяжно пели нищие, саниаси — «святые» — нараспев декламировали священные  гимны, собирая слушателей; всюду с обезьяньей увертливостью шныряли полуголые  дети.    

Накаленные  солнцем плоские крыши были пусты. Когда же солнце заходило, воздух становился  немного прохладнее, небо загоралось крупными звездами и всходила луна, какая-то  особенная, индийская луна, заливающая весь мир фантастическим зеленоватым  светом и угольно-черными тенями, — улицы пустели, зато плоские крыши все  больше покрывались людьми, выходившими подышать вечерней и ночной прохладой.  Они приносили сюда циновки, подушки, блюда с едой, и начиналась оживленная  беседа. От крыши к крыше крикливые голоса передавали последние новости — о  смертях, болезнях, рождениях, свадьбах и сватовстве, о семейных ссорах,  покупках и хозяйственных потерях. По этому беспроволочному телеграфу все  события дня скоро делались достоянием «Черного города».    

Если бы  Джейн знала местные языки, она услышала бы интересные разговоры и о летающем  человеке, который волновал все умы. Но Джейн все это представлялось только  «крикливой тарабарщиной», которая лишь действовала ей на нервы.    

Нередко,  даже слишком часто, по улицам двигались похоронные процессии. Пронзительные  звуки флейты надрывали душу. Трупы несли за город, чтобы предать их сожжению.  Женщины в белых траурных одеяниях рыдали.    

В этом  «Черном городе» умирали едва ли не чаще, чем рождались.    

Джейн  спешила отойти от окна, чтобы не видеть этой обильной жатвы смерти.    

Не  мудрено, что Бодену удалось запугать девушку. Со времени приезда в Мадрас она  посетила только ботанический сад, который поразил ее роскошью тропической  растительности. На обратном пути ей привелось увидеть слона, покрытого попоной,  с сидящим на нем проводником.    

«Но,  может быть, этот слон из цирка?» — подумала девушка.    

— И  Доталлер где-то все время пропадает, — сказала она, рассеянно очищая  банан. Она питалась почти исключительно бананами и яйцами, считая их наиболее  защищенными от заразы.    

— Мистер  Доталлер, как и я, не сидит сложа руки, — возразил Боден, перешедший уже к  любимым коктейлям и ликерам. — Мы скоро надеемся сообщить вам добрые  вести…    

Боден и  Доталлер действительно не сидели сложа руки. По крайней мере их головы усиленно  работали.    

В пути  они смотрели друг на друга как враги, и каждый старался изучить характер и  слабые стороны другого. Их цели расходились: Бодену было выгодно, чтобы Аврелий  сделался ненормальным, но продолжал жить как можно дольше; Доталлера больше  устраивала смерть Аврелия, так как в таком случае имущество покойного перешло  бы к Джейн. От Джейн же Доталлер имел полную доверенность на ведение дел.  Пользуясь ее житейской неопытностью, он мог безнаказанно перекладывать ее  капитал в свой карман.    

Боден  подолгу задумывался, — в дороге перед ним не было привычных совиных глаз  компаньона, — и это делало его менее решительным.    

Как  поступить? Открыть Джейн глаза на поведение Доталлера или же заключить с ним  союз?    

Беда  была в том, что Джейн настолько не доверяла Бодену и Хезлону, что и поссорься  она с Доталлером — все равно управление своим имуществом она бы не передала  почтенным компаньонам. Но чем заинтересовать Доталлера? Заключить тройственный  союз Боден-Хезлон-Доталлер и делить барыши на три части? Но имущество Аврелия  было гораздо больше, чем его сестры. Для Бодена и Хезлона такой тройственный союз  был невыгоден. Тут надо придумать какую-то иную комбинацию. Как не хватало  здесь Бодену глаз Хезлона!    

Боден  все же начал нащупывать почву для соглашения. Доталлер держался уклончиво. В Мадрасе  же он повел самостоятельную линию.    

Пирс, с  которым Боден виделся без ведома Джейн каждый день, однажды сказал Бодену, что  Доталлер уже делал кое-какие намеки Пирсу: если Аврелий будет найден и умрет,  то Пирс получит большую сумму. Этот мошенник Пирс, в свою очередь, намекнул  Бодену, что останется ли в живых Ариэль или умрет, это будет зависеть от  условий, кто больше даст Пирсу — Боден или Доталлер.    

— Прежде  всего надо найти Ариэля, — сказал Пирсу Боден.    

— И  что тогда вы намерены с ним делать? — спросил Пирс.    

— Судебным  порядком признать его недееспособным, как психически больного, и держать у себя  в Лондоне под крепкими замками. Не забывайте, что я его опекун! —  раздраженно ответил Боден.    

Этот  ответ не понравился двуликому Янусу — Пирсу-Бхараве. Летающий человек — ценнейшее  приобретение для Теософического общества, а значит, и лично для Пирса, и  упустить его из рук, так же как и убить, невыгодно. Но лучше убить, чем  упустить.    

Пирс не  сказал об этом Бодену, а в душе решил, что все-таки лучше, когда наступит  время, сторговаться с Боденом: пусть Боден, добившись пожизненной опеки над  Ариэлем, распоряжается его имуществом, Ариэля же можно будет предоставить  теософам, хотя бы даже за большое вознаграждение, — лондонский центр  пойдет на это.    

Но  прежде всего надо разыскать Ариэля. Пирсу было известно, что Ариэль и Шарад  летели на крыле самолета, направлявшегося в Мадрас, и невдалеке от города  оставили самолет. Дальше следы беглецов терялись.    

— Во  всяком случае, они должны находиться где-то в окрестностях Мадраса, —  сказал Пирс. — Голод заставит их прийти к людям. Мои агенты разосланы во  все селения.    

— Но  Ариэль может улететь, — возразил Боден.    

— С  Шарадом он, во всяком случае, далеко не улетит, а Шарада не оставит, —  уверенно заявил Пирс.    

Ни тот,  ни другой еще не знали, что Ариэль и Шарад улетели с обратным рейсом самолета  на северо-восток — в Бенгалию.    

— Теперь  последний вопрос, — сказал Боден. — Вам, Пирс, все-таки надо  поговорить с мисс Гальтон. Не могу же я повести ее в несуществующую  школу-санаторий. Вы должны изображать собой директора этого мифического  санатория. — И Боден объяснил Пирсу, как тот должен держать себя и о чем  говорить с Джейн.    

Свидание  Пирса с Джейн Гальтон состоялось в тот же день.    

В  европейском костюме и больших черепаховых очках Пирс имел солидный, внушающий доверие  вид.    

Он  извинился, что не мог посетить ее раньше. В школе был карантин. Пирс выразил  сожаление по поводу печальной судьбы ее душевнобольного брата. Школа-санаторий  сделала все возможное, чтобы вернуть Аврелию душевное здоровье, лучшие  психиатры лечили его, но болезнь оказалась слишком упорной. Во время одного из  рецидивов Аврелий убежал, несмотря на строжайший надзор. Ведь эти  душевнобольные обладают необычайной хитростью, смелостью и находчивостью. Он проник  на одну из крыш, с крыши перепрыгнул на дерево и убежал. Но пусть она не  беспокоится. Его поймают. Все меры к этому приняты.    

Джейн  хотела подробно расспросить Пирса о характере заболевания Аврелия, но в это  время неожиданно явился Доталлер, где-то пропадавший трое суток. Вид он имел  усталый и был взволнован. Он даже не побрился и не переменил дорожного костюма.    

— Аврелий  найден! — не здороваясь, воскликнул он и бросился в кресло.    

— Где?  Как? — послышались вопросы.    

— Смертельно  устал. Дайте мне, пожалуйста, напиться!    

Джейн  подала ему стакан с водой.    

— Благодарю  вас. Вот как я разыскал его: только мы прилетели в Мадрас, в первый же день я  обратился к одному своему коллеге, адвокату Вултону, который уже двадцать лет  живет в Индии и знает ее как свою ладонь. У него огромные связи. Я просил его,  если он узнает что-нибудь новое о летающем человеке, немедленно сообщить мне.    

— О  летающем человеке? — с удивлением спросила Джейн.    

— Да,  об Аврелии. Это его мания, разве вам не говорили? Он воображает, что может  летать… И вот три дня назад мистер Вултон вызвал меня к себе и сообщил, что у  него был один клиент из Удайпуры. Клиенту довелось слышать от знакомого,  посетившего местного раджу, что у этого раджи появился летающий человек. Других  подробностей я не узнал, но один конец нити был у меня в руках.    

— Почему  же вы не сказали нам об этом? — с неудовольствием спросил Боден.    

— Нельзя  было терять ни минуты, вы сами должны понимать, — сердито возразил  Доталлер.    

— Надо  было телеграфировать с дороги. Мы бы помогли, — волновался Боден. Но  Доталлер оставил его замечание без ответа и продолжал:    

— Прямо  от Вултона я поехал на аэродром и полетел в Калькутту, оттуда в Удайпуру, там  разыскал знакомого Вултона, узнал от него, где находится резиденция этого  раджи, и направился к нему. Раджа Раджкутр, говорят, типичный восточный деспот  и самодур, не изволил меня принять. Тогда мне удалось подкупить кое-кого из  слуг и узнать, что летающий человек действительно находится во дворце раджи.  Как он попал туда, мне не сказали. Говорят, раджу летающий человек очень  забавляет. Узнав все это, я тотчас отправился в обратный путь и, как видите,  немедленно явился к вам, чтобы сообщить о моей находке. В чем же вы можете  упрекнуть меня, мистер Боден?    

— Вернулись  вы лишь потому, что раджа не принял вас и вам понадобилась наша помощь, —  желчно заметил Боден.    

— Хотя  бы и так, что же в этом плохого? — возразил Доталлер. — Если бы раджа  принял меня и отдал мне Аврелия, мы вернулись бы вместе с ним, только и всего.    

Боден не  счел нужным продолжить спор с Доталлером. Но и для Бодена и для Пирса было  ясно, что Доталлер пытался захватить все нити в свои руки. К счастью, Доталлеру  это не удалось.    

Доталлер,  однако, рассказал далеко не все, что он узнал, видел и делал.    

Ему  действительно удалось узнать, где находится Аврелий. Узнал он и о том, при  каких обстоятельствах Аврелий попал во дворец раджи, хотя и не поверил, что  Аврелий может летать. С самим раджой ловкий адвокат и не пытался встретиться. У  него была другая цель. Доталлер познакомился со слугами раджи из самых низших и  наиболее презираемых. Адвокат рассчитывал, что среди них найдет подходящий для  своей цели материал. Он хотел подкупить их, чтобы они убили Аврелия. Но слуги  оказались настолько запуганными, что предложение сагиба привело их в  неописуемый ужас. Сагибы всегда выходят сухими из воды, а туземцев-слуг ждут  ужаснейшие пытки, если раджа узнает об их предательстве и преступлении.    

«Если бы  мне предложили золотой слиток величиною с этот дворец, уходящий вершинами в  небо, я и тогда не согласился бы», — ответил Доталлеру седобородый старик  садовник. В таком духе ответили и другие слуги.    

Доталлер  сразу понял, что с этими людьми не сговоришься. Больше того: боясь ответственности,  они могли донести радже о замыслах сагиба. Долго оставаться во владениях раджи  при таких обстоятельствах было опасно.    

Добиться  аудиенции у раджи Доталлеру было нетрудно: как все местные князьки, он охотно  принимал у себя сагибов. Но отпустит ли раджа Аврелия? Это еще вопрос. Все  слуги утверждали, что раджа очень дорожит летающим человеком. И если раджа и  отпустит, что выиграет Доталлер?    

Не мог  же Доталлер, получив Аврелия, сам убить его. Адвокат был слишком осторожен,  чтобы стать непосредственным участником убийства. Если же Аврелий погибнет во  дворце раджи, Доталлер останется в стороне. Иное дело, если Аврелий бесследно  исчезнет после того, как раджа передаст его в руки Доталлера. Конечно, Доталлер  может сослаться на бегство Аврелия и последующую случайную гибель его. Но  Доталлер недаром был адвокатом. Он знал из своей практики защитника, как  малейшая оплошность, непредусмотрительность приводит преступника к роковым  последствиям и как иногда, через несколько лет, открываются преступления,  казалось бы, совсем позабытые. Нет, не дело джентльмена пачкать свои руки в  крови. Пусть это делают другие, управляемые умелыми руками!    

В конце  концов можно помириться с тем, что Аврелий останется в живых. Главное — вырвать  его из рук Бодена и Пирса. Аврелий скоро будет совершеннолетним. Доталлер,  используя Джейн, примет меры к тому, чтобы суд признал Аврелия нормальным.  Опека будет упразднена. Юноша поселится с Джейн и, конечно, как и его сестра,  выдаст ему, Доталлеру, доверенность на ведение всех дел.    

И  Доталлер составил новый план. Если к радже приедут сестра Аврелия, его опекун и  Доталлер и заявят свои права на Аврелия, упомянув при этом, что Аврелий сын  лорда и крупного капиталиста, раджа вынужден будет уступить. Джейн не захочет  больше расставаться со своим братом. Все будет в порядке.    

— Я  уже сказал, — продолжал после небольшого общего молчания Доталлер, —  что раджа деспот и самодур. Но если к нему явитесь вы, мисс Джейн, и вы, мистер  Боден…    

— А  я о чем говорил? — не выдержал Боден. — Без нас не обошлось!    

— И  я говорю о том же. Вы, кажется, хотите ссориться, мистер Боден?    

— Я  тоже должен ехать, — заявил Пирс.    

— Ваша  поездка не необходима, как мне кажется, — поморщившись, возразил Доталлер.    

— Крайне  необходима, — настаивал Пирс. — Как директор школы-санатория, где  Аврелий Гальтон находился на излечении, я могу засвидетельствовать радже, что  юноша невменяем и потому должен находиться в условиях особого режима.    

Боден,  оценивая положение, при котором Доталлер в настоящий момент является наиболее  опасным соперником, решил иметь при себе лишнего союзника и поддержал Пирса.  Джейн не возражала, и Доталлер принужден был согласиться.    

Решили,  не теряя времени, вылететь в тот же день.    

Доталлер  взял на себя роль путеводителя. Без особых приключений добрались они до сказочных  дворцов раджи.    

 Глава восемнадцатая.  Неудачные поиски    

     

Наконец-то  Джейн увидала настоящую Индию. Несмотря на свою взволнованность предстоящим  свиданием с больным братом, которого она не видела много лет, девушка была  захвачена красотой дворцов и парков. Как нарочно, перед главным дворцом провели  слонов, богато украшенных вышитыми золотом попонами! Эти-то уж были настоящими,  не из цирка!    

Раджа  очень любезно принял гостей в европейски обставленном кабинете и в европейском  костюме, чем разочаровал Джейн.    

Ее  интересовало, каким образом они будут изъясняться с раджой. Но оказалось, что  раджа прекрасно говорит по-английски. И все же это был типичный восточный  человек. Белоснежный пластрон крахмальной рубашки только оттенял смуглость его  кожи. Лицом раджа напоминал Джейн Отелло.    

Боден  кратко изложил цель их визита.    

По мере  того как Боден говорил, лицо раджи все более выражало растерянность.    

— Я  очень огорчен, — сказал он, когда Боден закончил свою речь, — что  лишен удовольствия выполнить вашу просьбу: Аврелий Гальтон, как вы называете  чудесного юношу, действительно находился у меня, но теперь его нет… И я… ничего  не могу больше прибавить к этому. Ваш Аврелий исчез.    

Все были  ошеломлены таким неожиданным известием. Джейн, Боден, Пирс и Доталлер наперебой  задавали вопросы, но раджа, нервно теребя курчавую бороду, твердил одно:    

— Ничего  не могу прибавить к тому, что сказал. Слуги заявили мне, что юноша исчез  прошлой ночью, и больше о нем я ничего не слышал… Не хотите ли чаю? Вы,  вероятно, устали с дороги? Нет? Так, может быть, вы пожелаете осмотреть мои  алмазы?    

— Сэр! —  воскликнул Боден. — Вы, позволю себе думать, вполне понимаете всю  ответственность…    

Он не  договорил. Маска фальшивой европейской любезности мигом исчезла с лица раджи.  Глаза его так сверкнули, что Боден поперхнулся и побледнел.    

— Позволю  себе думать, что вы также понимаете всю ответственность ваших слов, сэр! —  прервал он Бодена. — Я считал бы для себя крайне оскорбительной одну вашу  мысль о том, что я, — он сделал особое ударение на слове «я», —  говорю нечто не совсем соответствующее действительности.    

Все  поняли, что разговор окончен и больше они ничего от раджи не добьются.  Расставание было гораздо более холодным и натянутым, чем встреча.    

Спускаясь  по мраморной лестнице, утопавшей в коврах и цветах, Боден тихо сказал Джейн,  чтобы утешить ее и себя:    

— Не  печальтесь, Джейн, Аврелий, очевидно, совершил очередной побег. Это, конечно,  очень печально, но мы все же не сегодня-завтра найдем его. Далеко он не уле… не  убежал.    

Джейн  вздохнула.    

— Раджа  не хочет расстаться с летающим человеком. Он, наверно, скрывает его у  себя, — сказал Пирс Доталлеру, когда они уже шли парком вдоль невысокой  каменной ограды. — Но мы поднимем на ноги всех, если потребуется, дойдем  до вице-короля и добьемся обыска во дворце и выдачи Аврелия.    

Доталлер  думал о чем-то своем. Пирс шел молча впереди всех.    

До слуха  Пирса вдруг донесся голос из-за ограды. Несколько слов, произнесенных на языке  хиндустани, заставили его остановиться и прислушаться к разговору.    

Посредине  улицы стоял метельщик, возле него — худой старик и девушка-подросток.    

— Пусть  в следующем рождении я буду последним гадом, если я вру! — воскликнул  метельщик, видимо возмущенный недоверием. — Я говорю со слов человека,  который сам, своими руками, связал летающего человека, перед тем как его  бросили по приказу раджи в бездонный колодец.    

Старик  махнул рукой и, болезненно сморщив лицо, глухо промолвил:    

— Все  кончено. Пойдем, Лолита!    

Но  девушка не двигалась. Она безумными глазами посмотрела на старика, потом твердо  сказала:    

— Он  не может умереть!.. Он сказал: «Жди меня, Лолита», — и я буду ожидать его…    

— Что  же вы, мистер Пирс? — воскликнул Доталлер, подходя к Пирсу. Но, взглянув  на его побледневшее лицо, он с тревогой произнес, понижая голос: — Что  случилось?    

— Ничего,  ничего… Сердечный припадок. У меня это бывает… Сейчас пройдет.    

Доталлер  смотрел на него недоверчиво.    

Вечером,  когда к подъезду гостиницы уже был подан автомобиль, Пирс решил, что ему  незачем более скрывать тайну. Он сказал Бодену:    

— Мистер  Боден! Нам больше не о чем спорить. Ариэля-Аврелия Гальтона нет в живых. Он  убит по приказу раджи.    

И Пирс  рассказал об услышанном им разговоре.    

За  стеной вдруг раздался громкий крик. О, эти предательские тонкие стены индийских  провинциальных гостиниц!    

Пирс и  Боден застали Джейн в слезах.    

На шум  прибежал Доталлер. Узнав о случившемся, он едва сдержал радость. Все обернулось  самым лучшим для него образом!    

 Глава девятнадцатая.  Владыка разгневан    

     

Анат,  которого Ариэль вытащил из колодца, был сыном человека с алмазом — Мохиты, первого  советника и любимца раджи.    

Быть  любимцем раджи очень выгодно. Раджа Раджкумар обладал сокровищами, общую сумму  которых он даже сам хорошо не знал. Немногие европейцы знают, что некоторые  индийские раджи являются первыми богачами мира, по сравнению с которыми  прославленные миллиардеры — Ротшильды, Морганы, Рокфеллеры, Вандербильды —  сравнительно бедные люди. Веками, из поколения в поколение, раджи приумножали  свое богатство, заключающееся главным образом в драгоценных камнях и золоте.  Обо всех этих богатствах мало известно лишь потому, что раджам нет нужды продавать  свои алмазы, а если и была бы нужда, то это не всегда и возможно: на мировой  бирже немного покупателей на такие камни, как «Великий Могол» или «Регент». Их  недвижимое имущество — дворцы, поместья — также велики. Но они не могут  равняться по ценности с этими грудами бриллиантов и алмазов.    

Не  мудрено, что раджи могут награждать своих любимцев так, как никогда не могли  награждать своих фаворитов могущественнейшие и богатейшие короли Европы. Но  благоволение и любовь раджи надо заслужить угождениями. Как все люди,  проводящие праздную жизнь в замкнутом мире, как писал Вольтер — «в мире без  горизонтов», раджа боялся больше всего скуки, хотя и имел неплохое образование,  прекрасно владел английским языком. Его жена, Шьяма, говорила по-французски,  как парижанка. Вместе с ней раджа несколько раз посещал Европу — Лондон, Париж,  Берлин. Но фраки и смокинги после свободной и легкой национальной одежды, театры  и рауты, европейская кухня, весь уклад жизни были для него стеснительными,  развлечения — чуждыми. И он торопил с отъездом жену.    

Дома,  совершив обряд очищения, сбросив стеснительные одежды, Раджкумар вздыхал с облегчением  и чувствовал себя счастливым. В легком шелковом халате он часами лежал на  тахте. Мальчик-слуга обвевал его пальмовым веером. Раджа брал купленные в  Европе книги и журналы, выбирал роман «полегче» и углублялся в чтение.    

Европейцем  можно быть и в Индии!    

Он был в  своем роде «просвещенный абсолютист». Принадлежал к религиозному обществу  «Брамо-Самадж», не поклонялся идолам, не слишком усердно выполнял  обременительные религиозные обряды, ел дичь, приготовленную  поваром-мусульманином, следил за книжными новинками, читал философские книги,  одинаково соглашаясь и с Руссо и с Ницше. Любил общество сагибов и дружил с  ними.    

Провалявшись  два-три дня с новой книгой, он вдруг начинал чувствовать, что змея скуки вновь  заползает в его сердце.    

И тут на  сцену появлялся Мохита, до тонкости изучивший своего владыку.    

— Что  нового, Мохита? — спрашивал раджа, небрежно бросая книгу на ковер.    

Мохита  «брал прах от ног владыки», в высокопарных выражениях приветствовал его и  коротко докладывал о хозяйственных делах, о новых договорах, заключенных с  сагибами и крестьянами, о поступлении арендной платы, о взысканиях с  неисправных должников.    

Но  сегодня раджа рассеянно слушал его и прерывал, повторяя вопрос:    

— Что  у тебя нового, Мохита?    

— Труппа  мальчиков и девочек подготовила новые танцы.    

Раджа  вспомнил парижский канкан, усмехнулся:    

— Старо.  Впрочем, покажи.    

Мохита  хлопнул в ладоши, бархатный занавес на высоком своде возле двери раздвинулся, и  в комнату, звеня запястьями, бубенчиками и колокольчиками, вбежали девочки,  окутанные легким газом, и мальчики в пестрых костюмах. Под звуки флейт они  начали танцевать. Их движения были грациозны, на испуганных лицах застыли  улыбки.    

— Старо, —  еще раз повторил раджа и махнул рукой.    

Флейты  умолкли, дети перестали танцевать, сбившись в кучу, как испуганное стадо  овечек. Раджа начал рассказывать Мохите о канкане, в каких костюмах выступают  женщины, какие выкидывают антраша — «понимаешь, ноги выше головы, и все оборки  — фьюить!» — и он приказал сделать девочкам такие костюмы, — пышные юбки,  каблуки повыше, — и обучить их канкану. Озадаченный Мохита поклонился.    

— Еще  что у тебя?    

— Танец  горбунов, хромых и слепых.    

Это было  ново.    

— Покажи.    

Дети  убежали, не скрывая радости, что все обошлось благополучно: никого не приказали  сечь или посадить в подземелье на хлеб и на воду, что бывало нередко.    

Раздались  глухие звуки барабана, и в комнату, ковыляя, падая, спотыкаясь и охая, вбежала  толпа людей необычайного вида, в нелепых костюмах из цветных лоскутов. Мохита  не терял времени в отсутствие своего владыки. Где он только раскопал этих  уродов? Горбуны с большими головами и ртами, как у жаб, наскакивали на хромых,  сбивали с ног своими горбами, падали, слепые сталкивались лбами и с визгом  хватались за ушибленное место, гремели барабаны.    

Раджа  хохотал. Мохита сиял.    

— Позови  раджину Шьяму! — воскликнул раджа.    

Раджина  явилась в модном парижском платье и туфлях с необыкновенно высокими каблуками.    

Взглянув  на танцующих, она воскликнула:    

— Прелесть! —  и вдруг, сев на пол, обняв колени, неудержимо засмеялась, так раскачивая головой,  что ее прическа растрепалась.    

Раджа  снял с пальца перстень с огромным бриллиантом и бросил Мохите, который  подхватил сверкнувший подарок на лету и низко поклонился.    

Один  слепой, сбитый с ног горбуном, упал навзничь. Ударившись головой о выступ  колонны, он завопил самым неподдельным образом и крикнул:    

— О,  чтоб вам поколеть, проклятые мучители!    

Лицо  раджи мигом потемнело, как и лицо Мохиты: когда туча омрачает солнце, на землю  ложатся тени.    

— Это  он не на тебя, господин, а на горбунов! — поспешил заявить Мохита.    

Но  раджа, отвернувшись к стене, пробормотал со злостью:    

— Сто  плетей! И оставьте меня.    

Все  удалились. Хорошо, что Мохита успел получить перстень. Но господин разгневался.  Мохита приказал слугам прибавить слепому и от себя сто плетей. Этого было  вполне достаточно, чтобы освободить несчастного от всех горестей, которые еще  могла ему дать жизнь.    

Мохита  досадовал. Ведь у него было для раджи припасено еще несколько номеров. Голые  рабы, вооруженные железными палками с когтями на конце. Раджа особенно любил  это развлечение. Когда рабы начинали наносить друг другу раны и кровь обливала  их смуглые тела, поклонника Руссо охватывал настоящий азарт, глаза его  загорались, ноздри раздувались.    

— Бей  его! Царапай! Сильнее! Так! Так!.. — поощрял он своих гладиаторов и бывал  очень огорчен, когда один из них бездыханным падал на землю и игра  прекращалась.