1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 
Вот мы в ладье, доверясь глубине;
     
Безмерное туманное пространство
     
Оделось в многозвездное убранство.
    
   
   24
   
    
     
И Женщина рассказывала мне
     
Пугающий рассказ, пока мы плыли;
     
Кто сон такой увидит, тот во сне
     
Бледнеет! Но не сна, а странной были
     
То весть была. Настал полночный час,
     
Безбрежным Океан шумел потоком,
     
И, мне в глаза блеснув сияньем глаз,
     
Она о чем-то страшном и высоком
     
Вещала, и, еще не слыша слов,
     
Уж был я полон музыки и снов.
    
   
   25
   
    
     
"Не говори, моим словам внимая,
     
Скажу я много повестью моей,
     
Но большее живет, свой лик скрывая
     
В туманной урне — к нам грядущих — Дней.
     
Узнай же: глубина времен безвестных
     
Над смертными две Власти вознесла,
     
Двух Гениев, бессмертных, повсеместных, —
     
Двум Духам равным в царство мир дала;
     
Когда возникли жизнь и мысль, в их зное
     
Ничто родило их, Ничто пустое.
    
   
   26
   
    
     
Над хаосом, у грани, в этот миг
     
Стоял один первейший житель мира;
     
Двух метеоров бурный спор возник
     
Пред ним, над бездной, в пропастях эфира;
     
Боролась с Предрассветною Звездой
     
Кровавая огнистая Комета,
     
И, весь дрожа взволнованной душой,
     
Следил он за борением их света,
     
Вдруг лик Звезды в поток был устремлен,
     
И тотчас же кровь брата пролил он.
    
   
   27
   
    
     
Так зло возликовало; многоликий,
     
Многоименный, мощный Гений зла
     
Взял верх; непостижимо-сложный, дикий
     
Царил над миром; всюду встала мгла;
     
Людей вчера родившееся племя
     
Скиталось, проклиная боль и мрак,
     
И ненависти волочило бремя,
     
Хуля добро, — а зла бессмертный враг
     
Из звездного Змеей стал нелюдимой,
     
С зверями и с людьми непримиримой.
    
   
   28
   
    
     
Тот мрак, что над зарею всех вещей
     
Восстал, для Зла был жизнью и дыханьем;
     
Высоко, между облачных зыбей,
     
Оно взлетело теневым созданьем;
     
А Дух Добра великий ползать стал
     
Среди людей, везде встречал проклятья,
     
Никто добра от зла не отличал,
     
Хоть клички их вошли во все понятья
     
И значились на капище, где злой
     
Свирепый Демон властвовал толпой.
    
   
   29
   
    
     
Неукротимый Дух терзаний разных,
     
Чье имя — легион: Смерть, Мрак, Зима,
     
Нужда, Землетрясенье, бич заразных
     
Болезней, Помешательство, Чума,
     
Крылатые и бледные недуги,
     
Змея в цветах, губительный самум
     
И то, что поощряет их услуги, —
     
Страх, Ненависть, и Суеверный Ум,
     
И Тирания тонкой паутиной
     
И жизнь и смерть сплетают в ад единый.
    
   
   30
   
    
     
Он в них вошел как мощь их мрачных сил,
     
Они — его и слуги, и предтечи.
     
Во всем, от колыбели до могил,
     
В лучах, в ветрах, и в помыслах, и в речи,
     
Незримые: лишь иногда Кошмар
     
Их в зеркале эбеновом вздымает,
     
Пред деспотом, как духов темных чар,
     
И каждый — образ черный принимает,
     
И сонмы бед они свершить спешат,
     
На время покидая нижний ад.
    
   
   31
   
    
     
На утре мира власть его слепая
     
Была, как этот самый мир, тверда;
     
Но Дух Добра, пучину покидая,
     
Змеею встал, отпрянула вода,
     
Бесформенная бездна отступила,
     
И с Духом крови снова страшный бой
     
Возник, в сердцах людей проснулась сила,
     
Надежды луч зажегся над толпой,
     
И Ужас, демон бледный и лукавый,
     
Покинул, вздрогнув, свой алтарь кровавый.
    
   
   32
   
    
     
Тогда возникла Греция, чей свет
     
Восславлен мудрецами и певцами;
     
Им, спавшим в долгой тьме несчетных лет,
     
Во сне являлись Гении, с крылами
     
Воздушно-золотыми, — и огнем,
     
Зажженным, о святая Власть, тобою.
     
Сердца их наполнялись ярким днем;
     
Поздней, когда твой враг подъят был тьмою,
     
Над схваткою их свет благой светил,
     
Как светит Рай над сумраком могил.
    
   
   33
   
    
     
Таков тот бой: когда, на гнет восставши,
     
С тиранами толпа ведет борьбу,
     
Когда, как пламя молний заблиставши,
     
Умы людей на суд зовут судьбу,
     
Когда отродий гидры суеверья
     
Теснят сердца, уставшие от лжи,
     
Когда свой страх, в улыбке лицемерья,
     
Скрывают притеснители-ханжи,
     
Змея с Орлом тогда во мгле эфира
     
Встречается — дрожат основы мира!
    
   
   34
   
    
     
Ты видел эту схватку, — но, когда
     
Домой вернешься ты, пусть в сердце рана
     
Закроется, хоть велика беда;
     
Мир, скажут, стал добычею тирана,
     
И он его пособникам своим
     
В награду хочет дать, деля на доли.
     
Не бойся. Враг, чьим духом мир гоним,
     
Когда-то всепобедный бог неволи,
     
Теперь дрожит, схватился за венец
     
И видит, что идет к нему конец.
    
   
   35
   
    
     
Вниманье, странник. Я, как ты, — земная,
     
Коснись меня — не бойся, — я не дух!
     
Моя рука тепла, в ней кровь людская,
     
Но речью зачарую я твой слух.
     
Уж много лет тому, как я впервые
     
Возжаждала тоскующей душой
     
Проникнуть мыслью в тайны мировые
     
И дрогнула над мукою чужой,
     
И мысль моя, над сном ребенка нежным,
     
Была полна томлением безбрежным.
    
   
   36
   
    
     
Вдали от всех людей с своей мечтой
     
У моря, глубоко в долине горной,
     
Я вольной и счастливой сиротой
     
Жила одна; кругом был лес узорный;
     
В грозу, во тьме блуждала в чаще я,
     
Спокойная, когда гремели бури;
     
Но в час, когда, в усладе бытия,
     
Как будто был лучистый смех в лазури,
     
Я плакала, в восторг впадая вдруг,
     
И трепетали пальцы сжатых рук.
    
   
   37
   
    
     
Предвестия моей судьбы — такие:
     
Пред тем как сердце женщины в груди
     
У девушки забилось, неземные
     
Оно вкусило знанья. Впереди
     
Просвет возник в мечтаниях. С кудрями
     
Седыми, бледный юноша-поэт
     
Пред смертью книги дал мне, и речами
     
Безумными в душе зажег он свет,
     
И, гость случайный, он во мне оставил
     
Как будто вихрь стремлений, дум и правил.
    
   
   38
   
    
     
Так я узнала повесть скорбных дней,
     
Которую история вещает,
     
Узнала, но не как толпа людей,
     
Из них никто над нею не рыдает;
     
Пред Мудростью порвалась туча, — мгла,
     
Скрывающая смертные мученья;
     
Немногим ведом лик добра и зла,
     
Но я любила все огнем влеченья;
     
Когда же ключ Надежды заблистал
     
В людских умах, — мой дух затрепетал.
    
   
   39
   
    
     
В моей крови огонь зажегся новый,
     
Когда восстала Франция в пыли,
     
Чтобы порвать тяжелые оковы,
     
Сковавшие народы всей Земли;
     
Я вскрикнула в восторге безграничном,
     
От своего вскочивши очага.
     
И криком, как напевом гармоничным,
     
Будила тучи, волны и луга.
     
Они смеялись всею силой света:
     
Томлением сменилась радость эта.
    
   
   40
   
    
     
Безумие напало на меня,
     
Грусть нежная и сон непобедимый, —
     
Мои виденья были из огня,
     
И сон теней, сквозь мозг огнем гонимый,
     
Промчался, буря страсти пронеслась,
     
И глубь души спокойной стала снова,
     
Нежней в ней стала тьма, любовь зажглась,
     
Любила я — кого-то неземного!
     
В свое окно я глянула тогда.
     
Светилась Предрассветная Звезда.
    
   
   41
   
    
     
Казалось мне, что чей-то взор лучистый
     
Мне светит, — я глядела на нее,
     
Пока она не скрылась в бездне мглистой
     
Средь волн, простерших царствие свое;
     
Но дух мой, воплотив весь мир безбрежный
     
В одной мечте, впил яркую любовь
     
Из тех лучей, и этот образ нежный —
     
Единый образ — светит вновь и вновь!
     
Как пышный день средь облачного дыма,
     
В моем уме Звезда неугасима.
    
   
   42
   
    
     
Так день прошел; а в ночь приснился мне
     
Какой-то призрак сказочно-прекрасный,
     
Он был как свет, что дышит в вышине,
     
На тучах золотых, в лазури ясной;
     
С Предутренней Звездою на челе,
     
Он юношей крылатым мне явился,
     
Возник он опьяненьем в сладкой мгле.
     
И так дышал, так близко наклонился,
     
Взглянул, к губам прильнул, красив и смел,
     
И долгий поцелуй запечатлел.
    
   
   43
   
    
     
И молвил: "Любит Дух тебя, о дева,
     
Как, смертная, достойна будешь ты?"
     
Восторг и сон исчезли — как от гнева,
     
Я грустные лелеяла мечты
     
И к берегу пошла, но, возрастая,
     
Иной восторг возник и мне светил,
     
Он путь мой, точно в чем-то убеждая,
     
От берега морского отвратил;
     
Казалось, голос Духа в сердце страстном
     
Шептал, маня идти путем неясным.
    
   
   44
   
    
     
Как в город многолюдный я пришла,
     
Который полем был для битв священных,
     
Как средь живых и мертвых я была
     
Меж злых людей, меж раненых и пленных,
     
Как я была за истину борцом
     
И ангелом в пещере у дракона,
     
Как смело, не заботясь ни о чем,
     
Я шла на смерть, не издавая стона,
     
И как вернулась я, когда погас
     
Надежды луч, — то горестный рассказ.
    
   
   45
   
    
     
Молчу. Скрываю слез порыв бесплодный.
     
Когда немного легче было мне,
     
Не стала я, как большинство, холодной;
     
Тот Дух, что я любила в тишине,
     
Поддерживал меня: в молчанье ночи,
     
В волнах, в объятых бурею лесах
     
Я чувствовала любящие очи
     
И нежный зов: когда же в Небесах
     
Простор сияньем звездным зажигался,
     
Я знала, это он светло смеялся.
    
   
   46
   
    
     
В пустынных долах, возле мощных рек,
     
Во тьме ночей безлунных я узнала
     
Восторги, незабвенные вовек,
     
Всех слов людских, чтоб их поведать, мало;
     
Чуть вспомню — и бледнею: скорбный крик
     
Чрез годы разлучил меня со снами;
     
На мне покров таинственный возник,
     
Незримыми он брошен был руками;
     
И ярко предо мной зажглась Звезда —
     
Змея с своим врагом сошлась тогда".
    
   
   47
   
    
     
"Ты, значит, с ней слилась одним стремленьем?!
     
Тебе Змея, — спросил я, — не страшна?"
     
"Страшна?" — она вскричала с изумленьем
     
И смолкла. Воцарилась тишина.
     
Я глянул. Мы неслись в пустыне мира,
     
Как облако меж небом и волной;
     
Цепь снежных гор, как будто из сафира,
     
Вздымалась там, далеко, под луной,
     
Весь горизонт обняв своей каймою;
     
Мы плыли к ним теперь над глубиною.
    
   
   48
   
    
     
От быстроты в беспамятство тогда
     
Я впал; проснулся — музыкой разбужен:
     
Мы океан проплыли, что всегда
     
Вкруг полюса шумит и с ветром дружен, —
     
Природы отдаленнейший предел.
     
Мы плыли по равнине вод лазурной,
     
Оплот эфирных гор кругом блестел,
     
В средине Храм стоял, в тиши безбурной,
     
Грядою изумрудных островов
     
Окутан в зыбкой мгле морских валов.
    
   
   49
   
    
     
Еще ни разу смертною рукою
     
Такой не воздвигался дивный Храм,
     
Взлелеян не был грезою людскою;
     
Он был во всем подобен Небесам,
     
Когда по зыби западного ската
     
Еще плывет пурпуровый поток,
     
И месяц между светлых туч заката
     
Готов поднять серебряный свой рог,
     
И звезды, обольстительно-безмолвны,
     
Глядят с небес на мраморные волны.
    
   
   50
   
    
     
Лишь Гений, устремляя светлый взор
     
На свой очаг, среди пустынь Вселенной,
     
Увидеть мог огромный тот собор,
     
В мечте, в глубинах мысли сокровенной.
     
Но ни ваянье, ни могучий стих,
     
Ни живопись не в силах смертным чувствам
     
Понятье дать о тайнах мировых,
     
Что неземным сокрыты здесь искусством, —
     
Так этот непостижно-сложный вид
     
Стесняет грудь и разум тяготит.
    
   
   51
   
    
     
Меж островов зеленых проскользая,
     
Из чьих лесов глядели вглубь цветы,
     
Ладья пристала к лестнице. Мелькая,
     
Ступени нисходили с высоты
     
До самых волн; в воздушную громаду
     
Через высокий мы прошли портал,
     
Свод входа — радость жаждущему взгляду —
     
Из лунного был камня и блистал
     
На изваянья, вставшие пред нами,
     
Как жизнь, как мысль, с глубокими глазами.
    
   
   52
   
    
     
Мы в зал вошли; высокий потолок,
     
Из бриллианта, весь был озаренный.
     
Но глаз глядеть без напряженья мог,
     
Блеск этих молний негой жил смягченной, —
     
Как будто в своде туч была волна,
     
И в этой мягкой мгле, пленяя взоры,
     
Виднелся в круге круг, с луной луна,
     
Созвездия, планеты, метеоры, —
     
На черные колонны опершись,
     
Как будто небосвод спускался вниз!
    
   
   53
   
    
     
Далеко лабиринтные приделы
     
Шли между этих призрачных колонн,
     
В своих извивах радостны и смелы, —
     
И Храм был весь, как Небо, озарен;
     
На яшмовых стенах блистали нежно
     
Картины, зачаровывая глаз,
     
В них повесть Духа зыблилась безбрежно,
     
Божественный и пламенный рассказ;
     
То Гении, в своей крылатой пляске,
     
Сплели стихийно ткань волшебной сказки.
    
   
   54
   
    
     
Великие, что были меж людей,
     
Сидели на престолах из сапфира
     
Внизу; Совет могучий — снег кудрей
     
У них светился кротко негой мира;
     
И женщины, в чьих жестах ум дышал,
     
И юноши горячие, и дети;
     
У некоторых лиры, луч блистал
     
На тех струнах, мерцавших в мягком свете;
     
И в воздухе хрустальном тихий звон
     
Был каждый миг мерцаньем струн рожден.
    
   
   55
   
    
     
Одно сиденье было там пустое;
     
На пирамиде, точно из огня,
     
В изваянном оно светилось зное;
     
Чуть Женщина вошла в тот зал, — стеня,
     
Назвавши Духа, вдруг она упала
     
И медленно сокрылася из глаз.
     
И мрак на месте том возник средь зала,
     
Он занял все, и слитный свет погас,
     
Тот мрак ушел к краям и к средоточью,
     
И Храм был скрыт непостижимой ночью.
    
   
   56
   
    
     
Тогда на аметистовом полу
     
Два огонька зажглись; кружась, мерцая,
     
Змеиные глаза пронзали мглу;
     
Как метеор, — над речкой пробегая,
     
Все шли кругом, кругом, и все росли.
     
Потом слились, блеснули как планета,
     
И облако нависшее зажгли
     
Сияньем победительного света,
     
Пронзили тень, которой был смущен
     
Возникший на огне хрустальный трон.
    
   
   57
   
    
     
Под тучею, тем светом разделенной,
     
Сидел Безвестный; нет, ни сном мечты,
     
Ни мыслями, ни речью исступленной
     
Не расскажу его я красоты;
     
Воздушной теплотой очарованья,
     
Как розоватой нежностью огня.
     
Он оживлял и Храм, и изваянья,
     
И всех сидевших в Храме, и меня;
     
Он пышен был, но кроток, как мечтанье,
     
Спокоен, но исполнен состраданья.
    
   
   58
   
    
     
На миг в моих глазах померкнул свет.
     
Настолько был я полон изумленья,
     
Но кто-то мне, как бы тая привет,
     
Дал руку и сверкнул как утешенье.
     
Взгляд синих глаз — и кто-то мне сказал:
     
"Сегодня только слушай, будь безгласным.
     
В мирском буруне смолк гремучий вал,
     
Два мощных Духа к нам предвестьем ясным
     
Явились, чтоб открыть Надежды рай.
     
Людская власть сильна. Учись, внимай!"
    
   
   59
   
    
     
Я посмотрел, и вот! Передо мною
     
Стоял Один; глубок был темный взор,
     
Чело сияло, как горят весною
     
И Небо, и Земля, и выси гор.
     
Движения его в ответ слагались
     
Его проникновенному уму,
     
Черты под властью мысли озарялись.
     
Владыке повинуясь своему,
     
Из уст полураскрытых, с силой жгучей,
     
Лилася речь, как некий ключ кипучий.
    
   
   60
   
    
     
Так в темноте распущенных кудрей
     
Стоял он тенью светлою, а рядом
     
Другая тень была, светлей, нежней;
     
Взяв за руку его, лучистым взглядом
     
Она сливалась с ним; но этих глаз
     
Никто другой не видел; под покровом
     
Вся красота ее, едва светясь,
     
Манила взор очарованьем новым —
     
Воспоминанья встали в нем волной,
     
И так в тиши рассказ он начал свой.
    
   
  
  
   
    
Песнь вторая
   
   1
   
    
     
Улыбки светозарные ребенка,
     
Взгляд женщин, грудь, вскормившая меня,
     
Немолчный звук ручьев, поющих звонко,
     
Зеленый свет изменчивого дня,
     
Глядящего сквозь виноград сплетенный,
     
Свет раковин морских среди песка,
     
Цветы лесные, луч лампады сонной,
     
Среди стропил идущий с потолка, —
     
Вот, в утро жизни, звуки и виденья,
     
Питавшие мое воображенье.
    
   
   2
   
    
     
Они во мне сложились в нежный свет,
     
Там, в Арголиде ласковой, у моря;
     
Как знак от тех, которых больше нет,
     
Я помню их; но вскоре, с ними споря,
     
Другие к ним на смену подошли,
     
Мир прошлого, те мысли и деянья,
     
Что временем быть стерты не могли,
     
И темные старинные преданья,
     
Откуда, суеверьям дав росток,
     
В умы течет отравленный поток.
    
   
   3
   
    
     
Я слушал, как и все, легенду жизни
     
И плакал с огорчением над ней.
     
Среди кого я был в моей отчизне?
     
Историки ее постыдных дней,