1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 
И ты прочтешь в движенье звезд,    

Что может в жизни проистечь.    

С твоей души спадет нарост,    

И ты услышишь духов речь.    

Их знаки, сколько ни грызи,    

Не пища для сухих умов.    

Но, духи, если вы вблизи,    

Ответьте мне на этот зов!    

         

(Открывает книгу и видит знак  макрокосма.)            

Какой восторг и сил какой напор    

Во мне рождает это начертанье!    

Я оживаю, глядя на узор,    

И вновь бужу уснувшие желанья,    

Кто из богов придумал этот знак?    

Какое исцеленье от унынья    

Дает мне сочетанье этих линий!    

Расходится томивший душу мрак.    

Все проясняется, как на картине.    

И вот мне кажется, что сам я – бог    

И вижу, символ мира разбирая,    

Вселенную от края и до края.    

Теперь понятно, что мудрец изрек:    

«Мир духов рядом, дверь не на запоре,    

Но сам ты слеп, и все в тебе мертво.    

Умойся в утренней заре, как в море,    

Очнись, вот этот мир, войди в него».[8]    

         

(Рассматривает внимательно  изображение.)            

В каком порядке и согласье    

Идет в пространствах ход работ!    

Все, что находится в запасе    

В углах вселенной непочатых,    

То тысяча существ крылатых    

Поочередно подает    

Друг другу в золотых ушатах    

И вверх снует и вниз снует.    

Вот зрелище! Но горе мне:    

Лишь зрелище! С напрасным стоном,    

Природа, вновь я в стороне    

Перед твоим священным лоном!    

О, как мне руки протянуть    

К тебе, как пасть к тебе на грудь,    

Прильнуть к твоим ключам бездонным!    

         

(С досадою перевертывает страницу и  видит знак земного духа.)            

Я больше этот знак люблю.    

Мне дух Земли родней, желанней.    

Благодаря его влиянью    

Я рвусь вперед, как во хмелю.    

Тогда, ручаюсь головой,    

Готов за всех отдать я душу    

И твердо знаю, что не струшу    

В свой час крушенья роковой.    

     

Клубятся облака,    

Луна зашла,    

Потух огонь светильни.    

Дым! Красный луч скользит    

Вкруг моего чела.    

А с потолка,    

Бросая в дрожь,    

Пахнуло жутью замогильной!    

Желанный дух, ты где-то здесь снуешь.    

Явись! Явись!    

Как сердце ноет!    

С какою силою дыханье захватило!    

Все помыслы мои с тобой слились!    

Явись! Явись!    

Явись! Пусть это жизни стоит!    

         

(Берет книгу и произносит  таинственное заклинание.    

Вспыхивает красноватое пламя, в  котором является дух.)                Дух        

Кто звал меня?    

     

         Фауст (отворачиваясь)        

Ужасный вид!    

     

         Дух        

Заклял меня своим призывом    

Настойчивым, нетерпеливым,    

И вот…    

     

         Фауст        

Твой лик меня страшит.    

     

         Дух        

Молил меня к нему явиться,    

Услышать жаждал, увидать,    

Я сжалился, пришел и, глядь,    

В испуге вижу духовидца!    

Ну что ж, дерзай, сверхчеловек!    

Где чувств твоих и мыслей пламя?    

Что ж, возомнив сравняться с нами,    

Ты к помощи моей прибег?    

И это Фауст, который говорил    

Со мной, как равный, с превышеньем  сил?    

Я здесь, и где твои замашки?    

По телу бегают мурашки.    

Ты в страхе вьешься, как червяк?    

     

         Фауст        

Нет, дух, я от тебя лица не прячу.    

Кто б ни был ты, я, Фауст, не меньше  значу.    

     

         Дух        

Я в буре деяний, в житейских волнах,    

В огне, в воде,    

Всегда, везде,    

В извечной смене    

Смертей и рождений.    

Я – океан,    

И зыбь развитья,    

И ткацкий стан    

С волшебной нитью,    

Где, времени кинув сквозную канву,    

Живую одежду я тку божеству.    

     

         Фауст        

О деятельный гений бытия,    

Прообраз мой!    

     

         Дух        

О нет, с тобою схож    

Лишь дух, который сам ты познаешь,[9] –    

Не я!    

         

(Исчезает.)                Фауст (сокрушенно)        

Не ты?    

Так кто же?    

Я, образ и подобье божье,    

Я даже с ним,    

С ним, низшим, несравним!    

     

         

Раздается стук в дверь.                

Вот принесла нелегкая! В разгар    

Видений этих дивных – мой подручный!    

Всю прелесть чар рассеет этот  скучный,    

Несносный, ограниченный школяр!    

     

         

Входит Вагнер в спальном колпаке и  халате, с лампою в руке. Фауст с неудовольствием поворачивается к нему.                Вагнер        

Простите, не из греческих трагедий    

Вы только что читали монолог?    

Осмелился зайти к вам, чтоб в беседе    

У вас взять декламации урок.    

Чтоб проповедник шел с успехом в  гору,    

Пусть учится паренью у актера.    

     

         Фауст        

Да, если проповедник сам актер,    

Как наблюдается с недавних пор.    

     

         Вагнер        

Мы век проводим за трудами дома    

И только в праздник видим мир в очки.    

Как управлять нам паствой незнакомой,    

Когда мы от нее так далеки?    

     

         Фауст        

Где нет нутра, там не поможешь потом.    

Цена таким усильям медный грош.    

Лишь проповеди искренним полетом    

Наставник в вере может быть хорош,    

А тот, кто мыслью беден и усидчив,    

Кропает понапрасну пересказ    

Заимствованных отовсюду фраз,    

Все дело выдержками ограничив.    

Он, может быть, создаст авторитет    

Среди детей и дурней недалеких,    

Но без души и помыслов высоких    

Живых путей от сердца к сердцу нет.    

     

         Вагнер        

Но много значит дикция и слог,    

Я чувствую, еще я в этом плох.    

     

         Фауст        

Учитесь честно достигать успеха    

И привлекать благодаря уму.    

А побрякушки, гулкие, как эхо,    

Подделка и не нужны никому.    

Когда всерьез владеет что-то вами,    

Не станете вы гнаться за словами,    

А рассужденья, полные прикрас,    

Чем обороты ярче и цветистей,    

Наводят скуку, как в осенний час    

Вой ветра, обрывающего листья.    

     

         Вагнер        

Ах, господи, но жизнь-то недолга,    

А путь к познанью дальний. Страшно  вчуже!    

И так уж ваш покорнейший слуга    

Пыхтит от рвенья, а не стало б хуже!    

Иной на то полжизни тратит,    

Чтоб до источников дойти,    

Глядишь, – его на полпути    

Удар от прилежанья хватит.    

     

         Фауст        

Пергаменты не утоляют жажды.    

Ключ мудрости не на страницах книг.    

Кто к тайнам жизни рвется мыслью  каждой,    

В своей душе находит их родник.    

     

         Вагнер        

Однако есть ли что милей на свете    

Чем уноситься в дух былых столетий    

И умозаключать из их работ,    

Как далеко шагнули мы вперед?    

     

         Фауст        

О да, конечно, до самой луны!    

Не трогайте далекой старины.    

Нам не сломить ее семи печатей.    

А то, что духом времени зовут,    

Есть дух профессоров и их понятий,    

Который эти господа некстати    

За истинную древность выдают.    

Как представляем мы порядок древний?    

Как рухлядью заваленный чулан,    

А некоторые еще плачевней, –    

Как кукольника старый балаган.    

По мненью некоторых, наши предки    

Не люди были, а марионетки.    

     

         Вагнер        

Но мир! Но жизнь! Ведь человек дорос,    

Чтоб знать ответ на все свои загадки.    

     

         Фауст        

Что значит знать? Вот, друг мой, в  чем вопрос.    

На этот счет у нас не все в порядке.    

Немногих, проникавших в суть вещей    

И раскрывавших всем души скрижали,    

Сжигали на кострах и распинали,[10]    

Как вам известно, с самых давних  дней.    

Но мы заговорились, спать пора.    

Оставим спор, уже довольно поздно.    

     

         Вагнер        

Я, кажется, не спал бы до утра    

И все бы с вами толковал серьезно.    

Но завтра пасха, и в свободный час    

Расспросами обеспокою вас.    

Я знаю много, погружен в занятья,    

Но знать я все хотел бы без изъятья.    

         

(Уходит.)                Фауст (один)        

Охота надрываться чудаку!    

Он клада ищет жадными руками    

И, как находке, рад, копаясь в хламе,    

Любому дождевому червяку.    

Он смел нарушить тишину угла,    

Где замирал я, в лица духов глядя.    

На этот раз действительно хвала    

Беднейшему из всех земных исчадий.    

Я, верно, помешался бы один,    

Когда б он в дверь ко мне не  постучался.    

Тот призрак был велик, как исполин,    

А я, как карлик, перед ним терялся.    

     

Я, названный подобьем божества,    

Возмнил себя и вправду богоравным.    

Насколько в этом ослепленье явном    

Я переоценил свои права!    

Я счел себя явленьем неземным,    

Пронизывающим, как бог, творенье.    

Решил, что я светлей, чем серафим,    

Сильней и полновластнее, чем гений.    

В возмездие за это дерзновенье    

Я уничтожен словом громовым.    

     

Ты вправе, дух, меня бесславить.    

Я мог тебя прийти заставить,    

Но удержать тебя не мог.    

Я испытал в тот миг высокий    

Такую мощь, такую боль!    

Ты сбросил вниз меня жестоко,    

В людскую темную юдоль.    

Как быть с внушеньями и снами,    

С мечтами? Следовать ли им?    

Что трудности, когда мы сами    

Себе мешаем и вредим!    

     

Мы побороть не в силах скуки серой,    

Нам голод сердца большей частью чужд,    

И мы считаем праздною химерой    

Все, что превыше повседневных нужд.    

Живейшие и лучшие мечты    

В нас гибнут средь житейской суеты.    

В лучах воображаемого блеска    

Мы часто мыслью воспаряем вширь    

И падаем от тяжести привеска,    

От груза наших добровольных гирь.    

Мы драпируем способами всеми    

Свое безводье, трусость, слабость,  лень.    

Нам служит ширмой состраданья бремя,    

И совесть, и любая дребедень.    

Тогда все отговорки, все предлог,    

Чтоб произвесть в душе переполох.    

То это дом, то дети, то жена,    

То страх отравы, то боязнь поджога,    

Но только вздор, но ложная тревога,    

Но выдумка, но мнимая вина.    

     

Какой я бог! Я знаю облик свой.    

Я червь слепой, я пасынок природы,    

Который пыль глотает пред собой    

И гибнет под стопою пешехода.    

     

Не в прахе ли проходит жизнь моя    

Средь этих книжных полок, как в  неволе?    

Не прах ли эти сундуки старья    

И эта рвань, изъеденная молью?    

Итак, я здесь все нужное найду?    

Здесь, в сотне книг, прочту я  утвержденье,    

Что человек терпел всегда нужду    

И счастье составляло исключенье?    

Ты, голый череп посреди жилья!    

На что ты намекаешь, зубы скаля?    

Что твой владелец, некогда, как я,    

Искавший радости, блуждал в печали?    

Не смейтесь надо мной деленьем шкал,    

Естествоиспытателя приборы!    

Я, как ключи к замку, вас подбирал,    

Но у природы крепкие затворы.    

То, что она желает скрыть в тени    

Таинственного своего покрова,    

Не выманить винтами шестерни,    

Ни силами орудья никакого.    

Не тронутые мною черепки,    

Алхимии отцовой пережитки,    

И вы, исписанные от руки    

И копотью покрывшиеся свитки!    

Я б лучше расточил вас, словно мот,    

Чем изнывать от вашего соседства.    

Наследовать достоин только тот,    

Кто может к жизни приложить  наследство.    

Но жалок тот, кто копит мертвый хлам.    

Что миг рождает, то на пользу нам.    

     

Но отчего мой взор к себе так властно    

Та склянка привлекает, как магнит?    

В моей душе становится так ясно,    

Как будто лунный свет в лесу разлит.    

     

Бутыль с заветной жидкостью густою,    

Тянусь с благоговеньем за тобою!    

В тебе я чту венец исканий наш.    

Из сонных трав настоянная гуща,    

Смертельной силою, тебе присущей,    

Сегодня своего творца уважь!    

Взгляну ли на тебя – и легче муки,    

И дух ровней; тебя возьму ли в  руки –    

Волненье начинает убывать.    

Все шире даль, и тянет ветром свежим,    

И к новым дням и новым побережьям    

Зовет зеркальная морская гладь.    

     

Слетает огненная колесница,    

И я готов, расправив шире грудь,    

На ней в эфир стрелою устремиться,    

К неведомым мирам направить путь.    

О, эта высь, о, это просветленье!    

Достоин ли ты, червь, так вознестись?    

Спиною к солнцу стань без сожаленья,    

С земным существованьем распростись.    

Набравшись духу, выломай руками    

Врата, которых самый вид страшит!    

На деле докажи, что пред богами    

Решимость человека устоит!    

Что он не дрогнет даже у преддверья    

Глухой пещеры, у того жерла,    

Где мнительная сила суеверья    

Костры всей преисподней разожгла.    

Распорядись собой, прими решенье,    

Хотя бы и ценой уничтоженья.    

     

Пожалуй-ка, наследственная чара,    

И ты на свет из старого футляра.    

Я много лет тебя не вынимал.    

Играя радугой хрустальных граней,    

Бывало, радовала ты собранье,    

И каждый залпом чару осушал.    

На этих торжествах семейных гости    

Стихами изъяснялись в каждом тосте.    

Ты эти дни напомнил мне, бокал.    

Сейчас сказать я речи не успею,    

Напиток этот действует скорее,    

И медленней струя его течет.    

Он дело рук моих, моя затея,    

И вот я пью его душою всею    

Во славу дня, за солнечный восход.    

         

(Подносит бокал к губам.)                

Колокольный звон и хоровое пенье.[11]                Хор ангелов        

Христос воскрес!    

Преодоление    

Смерти и тления    

Славьте, селение,    

Пашня и лес.    

     

         Фауст        

Река гудящих звуков отвела    

От губ моих бокал с отравой этой.    

Наверное, уже колокола    

Христову пасху возвестили свету    

И в небе ангелы поют хорал,    

Который встарь у гроба ночью дал    

Начало братству нового завета.    

     

         Хор мироносиц        

От посторонних    

Тело укрыли.    

Все в благовоньях    

В гроб положили.    

Под пеленами    

Камня плита.    

Нет в них пред нами    

Больше Христа.    

     

         Хор ангелов        

Христос воскрес!    

Грехопадения,    

Смерти и тления    

След с поколения    

Смыт и исчез.    

     

         Фауст        

Ликующие звуки торжества,    

Зачем вы раздаетесь в этом месте?    

Гудите там, где набожность жива,    

А здесь вы не найдете благочестья.[12]    

Ведь чудо – веры лучшее дитя.    

Я не сумею унестись в те сферы,    

Откуда радостная весть пришла.    

Хотя и ныне, много лет спустя,    

Вы мне вернули жизнь, колокола,    

Как в памятные годы детской веры,    

Когда вы оставляли на челе    

Свой поцелуй в ночной тиши субботней.    

Ваш гул звучал таинственней во мгле,    

Молитва с уст срывалась безотчетной.    

Я убегал на луговой откос,    

Такая грусть меня обуревала!    

Я плакал, упиваясь счастьем слез,    

И мир во мне рождался небывалый.    

С тех пор в душе со светлым  воскресеньем    

Связалось все, что чисто и светло.    

Оно мне веяньем своим весенним    

С собой покончить ныне не дало.    

Я возвращен земле. Благодаренье    

За это вам, святые песнопенья!    

     

         Хор учеников        

Смерти раздавлена,    

Попрана злоба:    

Новопреставленный    

Вышел из гроба.    

Пусть он в обители    

За облаками,    

Имя учителя –    

С учениками.    

Выстоим преданно    

Все превращенья.    

Нам заповедано    

Это ученье.    

     

         Хор ангелов        

Христос воскрес!    

Пасха Христова    

С нами, и снова    

Жизнь до основы    

Вся без завес.    

Будьте готовы    

Сбросить оковы    

Силой святого    

Слова его,    

Тленья земного,    

Сна гробового,    

С сердца любого,    

С мира всего.    

     

 У ворот[13]            

Толпы гуляющих направляются за  город.                    Несколько подмастерьев        

Куда такой толпой?    

     

         Другие        

В стрелковый тир лесной.    

     

         Первые        

А мы ватагой к мельничной запруде.    

     

         Один из подмастерьев        

На гать ступайте. Вот где красота.    

     

         Второй подмастерье        

Далекий путь. Неважные места.