1 2 3 4 5 
   
Грозной. Да пошла ты! Гм…
   
Дунька. Да я и до товарища совнаркома доступиться могу!
   
Входит Кошкин.
   
Грозной. Брысь!
   
Дунька ушла.
   
Товарищ Панова, готовьте бумаги к эвакуации.
   
Кошкин. Ну, Грозной, дай курнуть. (Пановой.) Печатайте: «Оставляя по требованию стратегии город на самое кратчайшее время, приглашаю граждан сохранять полный…»
   
Грозной. Тюрьму, надо приказать, чтобы ночью очистили, — всех под гребло.
   
Кошкин. А что? Разве это уже так нужно?
   
Грозной. А что ж, даром мы их кормили?..
   
Панова. Какой вы, товарищ Грозной, жестокий.
   
Грозной. У революционера, товарищ Панова, сердце должно быть стальное, а грудь железная.
   
Кошкин. Верно, Грозной!.. Верно, Яша! (Хлопает грудь.) О, да у тебя она… золотая, что ли? Звенит…
   
Грозной. Очень просто!
   
Кошкин. А ну, покажь!
   
Грозной. Ну, так я пошёл осматривать.
   
Кошкин. Да ну, Грозной, покажь, расстегнись!
   
Грозной. Брось, Рома, шутковать!
   
Кошкин. Да ну уж, не ломайся, свои!
   
Грозной. А, пошёл ты… Нашёл время!
   
Кошкин (грозно). Грозной, расстегнуться! Ну!
   
Грозной. Да тю на тебя…
   
Кошкин. Грозной, в два счёта…
   
Грозной (выхватывает револьвер). Ну? что за шутки!
   
Кошкин (в руках револьвер). Именем революции! Револьвер на стол!
   
Грозной кладёт револьвер на стол.
   
Что в карманах — тоже на стол!
   
Грозной выкладывает из кармана золотые вещи.
   
Ах ты… бандит! Махна! Марш на коридор!
   
Грозной в сопровождении Кошкина выходит в коридор. Вопль Грозного: «Рома, прости!» Голос Кошкина: «К стенке!» Выстрел.
   
Входит Кошкин. Пауза.
   
(Продолжая диктовать.) Продолжайте… «Оставляя город в полном революционном порядке… приглашаю граждан…».
   
Занавес
  
  
   
    
Действие второе
   
   
    
     
Картина первая
    
    
Городская улица. Спешно заканчивается эвакуация. Под городом артиллерийская стрельба сменяется ружейной и пулемётной. В угловом доме, занятом революционными учреждениями, раскрыты все окна и двери. Дунька торопливо заканчивает погрузку вещей на телегу. Сцена пуста. Носильщик проходит к возу.
    
Дунька. Подожди, говорю, сатана! Сюды ещё можно кушнеточку вкласть. Трюмо ложи сверху. Чемайдан становь сбоку. Ну, езжай, да скорей! Ой, господи ж! (Забрала вещи, ушла.)
    
Входит Чир.
    
Чир. Так, так, так… «Да бежат грешницы от лица божия». (Ушёл.)
    
Вышел Швандя, оглядывается.
    
Швандя. Даёшь!
    
Проносят ящики с оружием. Входит Кошкин.
    
Кошкин (чем-то сильно взволнован, но скрывает это). Швандя!
    
Швандя. Есть, товарищ пред!
    
Кошкин. За Любой Яровой послал?
    
Швандя. Сам слетал. Сейчас здесь будет. Товарищ Роман, что же это? Бой под городом. Значит, Жегловский мост не взорван?
    
Кошкин. Значит.
    
Швандя. И Вихорь с ребятами не вернулись.
    
Кошкин. Не вернулись… Надо вернуть.
    
Швандя. Эх, надо было меня с Вихорем отправить.
    
Кошкин. А может, надо было Вихоря с Грозным отправить.
    
Швандя. Иду выручать! (Метнулся.)
    
Кошкин. Стой! Не сметь с поста отлучаться! Как у тебя, всё сделано?
    
Швандя. Последние ящики ребята уносят.
    
Кошкин. Кончай скорей, да сам уноси ноги, а то зашьёшься.
    
Швандя. Нет уж, это вы обратно. Вы сами, товарищ пред, лучше поскорей отсюда — ведь вас здесь всякий хлопец знает… (Проходящим рабочим.) Даёшь… (Скрылся.)
    
Входит Елисатов.
    
Кошкин. Товарищ Елисатов, езжайте в автомобиле.
    
Елисатов. Нет, езжайте вы, дорогой Роман, пора!
    
Кошкин. Я уйду последним.
    
Елисатов. Нет уж, лучше я. Вы слишком нужны революции. Я же буду направлять эвакуацию до последнего момента.
    
Кошкин. А вы знаете, где последний момент? Делайте, что я говорю. Только отдайте расклеить вот это, напечатанное, и езжайте на вокзал.
    
Елисатов ушёл. Входит Яровая.
    
Любовь. Товарищ Роман, что же вы не уходите? Выходы из города заняты.
    
Кошкин. Ничего, выйдем.
    
Любовь. Но вас могут схватить!
    
Кошкин. Меня-то едва ли, а вот Вихоря, Мазухина, Хруща и всех жегловцев, кажется, схватили.
    
Любовь. Ай! Что же делать?
    
Кошкин. Вопрос правильный. За этим и вас позвал. Нужно разузнать точно. Если схвачены, при каких обстоятельствах и где они? Поручаю вам.
    
Любовь. Будет всё сделано. Только уходите скорее.
    
Кошкин. Скорей, чем нужно, не выйдет. (Крепко жмёт ей руку. Уходит.)
    
Любовь провожает Кошкина. Вбегает Дунька.
    
Дунька. Ой, господи ж! Ой, мамочки!
    
Входит Елисатов.
    
Елисатов. Что же вы, товарищ Дуня, вернулись?
    
Дунька. Ой, боже ж мой, да где ж товарищ комиссар? Там уже не пропущают. Белые дороги займают. Надо на Замостье правиться. (Ушла.)
    
Елисатов (вслед Дуньке). Так правьтесь, а то как бы трюмо не повредили. (Ушёл.)
    
Входит Швандя, осматривается.
    
Швандя. Давай!
    
Входят рабочие с ящиками. Остановились.
    
Ну, что стали?
    
Рабочий. Да вон какую-то халду чёрт несёт.
    
Швандя. Где? Ну, это раз плюнуть! (Бросается к проходящей Махоре, обнял её.)
    
Рабочие проносят за её спиной ящики.
    
Ну, прощайте, Анюточка.
    
Махора. Анюточка?! А я ж Махора!
    
Швандя. Да неужели ж! До чего пахучее имя! Ну, прощайте! Не скучайте!
    
Махора. Да я вас впервой вижу!
    
Швандя. Именно. Не успели повстречаться, приходится разлучаться. Ну, вы не плачьте, Швандя вернётся.
    
Махора уходит.
    
Швандя уходит с рабочими. Где-то в глубине пробегает Яровой и скрывается. Входят Горностаева и Яровая.
    
Горностаева (вслед Яровому). А, голубчик! Что, «режь буржуев, как кур»?
    
Любовь (увидя вдали Ярового). Ай, кто, кто… там?
    
Горностаева. А это ж самый мой квартирант Вихорь! Грабил, грабил, а удирать пришлось с пустыми руками. (Ушла вслед за Яровым.)
    
Любовь. Не может быть! Показалось… (Еле стоит на ногах.)
    
Входит Швандя.
    
Швандя. На замок — и врассыпную. (Увидел потрясённую Любовь.) Товарищ Люба, вы что?
    
Любовь (придя в себя). Ах… так, ничего… Товарищ Швандя, кажется, жегловцев белые схватили.
    
Швандя. Схват… Я же говорил — надо скорей выручать! (Бросился бежать.)
    
Любовь (схватила его). Что вы, что вы!.. Нужно осторожно.
    
Швандя. Какая тут осторожность! Когда обратно… (Убежал.)
    
Любовь. Товарищ Швандя! (Ушла за ним.)
    
Входит Дунька, потом Марья.
    
Дунька. Ой, боже ж мой! Так где ж пред?.. Пропала небель!
    
Марья. Меж теми не было, погляжу меж этими. (Дуньке.) А ты опять разрядилась? А? Вишь стог какой на голове снесла. У, шкура проклятая!.. (Бросается к Дуньке.)
    
Дунька бежит. Навстречу каптенармус Костюмов.
    
Костюмов. Что с вами, мамзель?
    
Дунька. Да вот цепляется самошедшая баба!
    
Костюмов. За что же?
    
Дунька. Да так! Безневинно! Заступиться ж некому.
    
Костюмов. Ах, боже мой! Позвольте вам. Как ваше имя-отечество?
    
Дунька. Авдотья Фоминишна Кулешова. А ваше?
    
Костюмов. Каптенармус обоза второго разряда Кузьма Ильич Костюмов. Желательно комнату по соответствию.
    
Дунька. Так пожалуйте ж! Я ж одна! (Уходит.)
    
Пробегает Марья.
    
Марья. Нигде нету. Ой, побиты, сукины дети…
    
Входит Швандя. Впопыхах, растерян. Осматривается, пробирается за угол. Пулемётный огонь. Входит Пикалов.
    
Швандя. Захлопнули твою душу… Ты товарищ аль земляк? Как тебя?
    
Пикалов. И в товарищах ходил и против товарищей.
    
Швандя. Наш аль ихний?
    
Пикалов. Наш. С покрова в пленных хожу. Нынче — те, завтра — эти.
    
Швандя. Покурить нет ли?
    
Пикалов. Кабы было…
    
Швандя. Найдём!
    
Садятся и закуривают.
    
Дальний?
    
Пикалов. Тульский. А ты?
    
Швандя. Курский. Село Митревка. Швандя мы, слыхал, может? Ну, как у вас?
    
Пикалов. Да так, чуть. Сперва тае, ан не дюже. А у вас?
    
Швандя. У нас обратно. Сознательный?
    
Пикалов. Кто?
    
Швандя. Ты!
    
Пикалов. Не! Не вписывался. А ты?
    
Швандя. Я? Упольне! Боле некуды! С Марксой, как примерно с тобой.
    
Пикалов. Чего ж он?
    
Швандя. Ничего старичок.
    
Пикалов. Ко дворам скоро ль отпустит?
    
Швандя. Покель, говорит, весь капитал не прикончу.
    
Пикалов. Мать честная!
    
Швандя. Сперва, говорит, расейский капитал расшибу, посля на заграничный гребнусь.
    
Пикалов. И-и, едят тя мухи! Опять баба сама коси.
    
Проходит офицер.
    
Офицер. Кто такие?
    
Швандя. Это мы… Пленный тута.
    
Вбегает гимназистка.
    
Гимназистка. Валя! Валечка!
    
Офицер. Ляля! Лялечка! Вот радость!
    
Гимназистка. Жив?
    
Офицер. Как видишь. (Шванде.) Чего расселся? Веди в контрразведку. (Уходит с гимназисткой.)
    
Пикалов (растерянно). Кто ж пленный?
    
Швандя. Кажись, ты.
    
Пикалов. Да я надысь уж взятый. На тебя линия.
    
Швандя. Что ж, веди!
    
Пикалов. Веди, веди! Да куда вести-то? Город чужой… Куда вести?
    
Швандя. Постой, погляжу. Кажись, в эту сторону. (Уходит за угол.)
    
Оба, оглядываясь и не видя друг друга, быстро убегают в разные стороны.
    
Пение. Выходит Чир, меняет флаги. Вбегает Швандя.
    
Дед, что делать? Ремиз? Скрозь дыры заткнуты.
    
Чир. Ай-ай, раб божий… Как же ты застрял?
    
Швандя. Дело задержало.
    
Чир. Какое же?
    
Швандя. Мирового масштабу.
    
Чир. Ну, пойдём, раб божий Феодор, выведу. Писано бо: «Днесь со мною будеши в рай».
    
Швандя. А писано — и ладно.
    
Появляется патруль.
    
Чир. Эй, сюды, братие! Вот это самый красный бес!
    
Патруль хватает Швандю.
    
Швандя. Ну, погоди, полосатый юда… Я к тебе из пекла приду!
    
Чир. А ты с молитвою, с молитвою… перед кончиной. Разбойник и на кресте покаялся. Помяни, господи, в раи воина Феодора. (Уходит.)
    
Трезвон колоколов, музыка. Буржуазия с цветами встречает отряд белых.
    
Елисатов. Самое тяжёлое было, ваше превосходительство, это спасать от хамов культурные ценности. Нередко приходилось жизнью рисковать. Вот, например, поручик Яровой!
    
Генерал. Господа! Будьте уверены, что помазанный хозяин державы российской не оставит без награды ни одной вашей жертвы! В своё время!
    
Елисатов. Вот, не угодно ли объявленьице прочесть!
    
Генерал и публика читают объявление. Входит Любовь Яровая. Яровой, увидев её, в изумлении останавливается, потом радостно бежит навстречу.
    
Яровой. Люба!
    
Любовь (увидев его, остановилась). Что… такое?
    
Яровой. Люба… ты?
    
Любовь один момент стоит, прислонившись к стене, потом с воплем падает к нему на грудь.
    
Нашёл, нашёл… Радость моя! Любушка!
    
Любовь. Постой! Постой! Ты? Не сон? Жив… жив?
    
Яровой. Жив.
    
Любовь. Мишенька… Мишенька! Два года оплакивала. Получила справку: убит под Замостьем… Дай, дай посмотрю… а! Ты болен? Рука висит… (Рыдая, целует его лицо, руки.)
    
Яровой. Пустяки. Война… Ты как?
    
Вбегает Горностаева.
    
Горностаева. Голубчики, милые! Уже висят мерзавцы! По Дворянской на каждом фонаре по большевику. Вот это власть! Дождались, слава богу!
    
Любовь. Зачем ты остался?
    
Яровой. Доброго утра, Елена Ивановна!
    
Горностаева (увидев Ярового). А! Ты здесь, миленький? Не ушёл?
    
Любовь. Миша, уйдём, уйдём, скорее!
    
Горностаева. Господа офицеры, арестуйте этого негодяя! Это комиссар Вихорь!
    
Генерал. В чём дело, поручик Яровой?
    
Яровой. Да вот, неблагодарность человеческая! Профессорша бранится: плохо охранял её имущество. Она не знала, что я жизнью рисковал.
    
Любовь. Что?
    
Генерал. Да, уж мы было помянули вас за упокой.
    
Горностаева. Так вы… наш… наш?.. (Радостно жмёт ему руку, обнимает.)
    
Вводят под сильным конвоем Хруща, Мазухина и других жегловцев.
    
Яровой (рапортует генералу). Злоумышленники, покушавшиеся на Жегловский мост.
    
Любовь. Миша? Ты?.. Неправда! (Падает.)
   
   
    
     
Картина вторая
    
    
Ночь. Глухая местность — за городом, у оврага. Тишина. Потом приближающиееся пение Шванди. Он выходит в сопровождении двух конвойных. Остановились.
    
Первый конвойный. Да где ж он, чёртов город? В небе светит, а на земле не видать. Стой, отдохнём.
    
Сели.
    
Швандя (поёт).
    
     
      
Ох ты, шельма, ты, девчонка,
      
Что ж неправдою живёшь?
     
    
    
Первый конвойный. На черта тебя сюда за двадцать вёрст было гнать, раз можно было повесить на месте?
    
Швандя (закуривает). А может, та местность меня не располагает.
    
Первый конвойный. А я думаю, тебя, бандита, на этой местности прикончить — и квит! Всё равно приговорённый.
    
Швандя. Это, конечно, спасибо за аккуратность. Только сначала в тюрьму меня доставьте.
    
Первый конвойный. Пока доставишь, рассвет, и повесить тебя за ночь не успеем.
    
Швандя. А мне не к спеху. (Поёт.)
    
     
      
Ох ты, шельма, ты, девчонка,
      
Что ж неправдою живёшь?
     
    
    
Первый конвойный. Брось. Не дери собачью глотку.
    
Швандя. Перед смертью требуется прочистить. (Поёт.)
    
     
      
Говорила — любить буду,
      
А замуж — обратно идёшь.
     
    
    
Первый конвойный. Не пой, говорят тебе, перед смертью!
    
Швандя. А после смерти голосу не хватит. А песня смерти не помеха.
    
Первый конвойный. То-то! Смерть рукой не отведёшь. И всё на свете суета и тлен. Вот ты, большевик, немцам продался, капитал с их получил, а на тот свет с собой не унесёшь.
    
Швандя. Где уж! Не донесёшь!
    
Первый конвойный. А! Много, видно, загрёб?
    
Швандя. Да, средственно.
    
Второй конвойный. А какую примерно сумму? Кайся же перед смертью!
    
Первый конвойный. Авось бог хоть малость греха скинет.
    
Швандя. Каяться-то не вещь, да кабы попа добыть.
    
Первый конвойный. Попа для вас, христопродавцев, не полагается, а я всё ж таки церковный староста.
    
Швандя. А! Ну, это подходяще.
    
Первый конвойный. Ну вот, говори, как на духу: сколько с ерманца за продажу веры-царя-отечества цапнул?
    
Швандя. Да, слава богу, не обидели. За веру по сто гульдов, обратно, на рыло пришлось, за царя по двести, аа отечество — оптом стервингами платили.
    
Первый конвойный. Сколько жо это на царские деньги?
    
Швандя. Да тысчонок, как бы не сбрехать, сорок.
    
Второй конвойный. Ох, чёртов буржуй!
    
Первый конвойный. Где они у тебя?
    
Швандя. При себе, конечно, я свой капитал никому не доверяю.
    
Первый конвойный. А ну покажь!
    
Швандя. Тебе покажи, а ты отымешь!
    
Второй конвойный. И следует! Пристрелить продажного паразита!
    
Первый конвойный. Значит, на тот свет унести хочешь?
    
Швандя. Зачем? Кабы б на этом свете надёжному хозяину пристроить. На помин души, и амба.
    
Первый конвойный. Дай сюда! Я надёжный хозяин.
    
Швандя. Ну, я вот лучше ему: он надёжней.
    
Первый конвойный. Да он батрак! У меня таких-то полон двор был.
    
Второй конвойный (первому). Ишь ты, живоглот!
    
Первый конвойный. Ну, давай добром. А я уж за тебя сорокоуст справлю.
    
Швандя. Сорокоуст маловато, папаша.
    
Первый конвойный. Давай, говорят! Давай, а то я тебя враз шлёпну. Руки вверх, бандит!
    
Швандя поднимает руки.
    
Где они у тебя? (Обыскивает, выворачивает карманы.) Ну? Сказывай точно.
    
Швандя. Были в карманах, может, обратно, за подкладку упали.
    
Второй конвойный. Да там и подкладки нет. Одни дырки!
    
Швандя. Значит, вывалились обратно.
    
Второй конвойный. В таких карманах капиталу не полагается.
    
Первый конвойный. Ты что же это, гад, смеяться? Сказывай, где деньги?
    
Швандя. Деньги у тебя, хозяин. А у меня только душа да вша.
    
Первый конвойный. Врёшь! Как бы не немецкие деньги, не грабил бы да не убивал.
    
Швандя. Кажись, не я — ты меня ведёшь убивать. Да за это же немецкие деньги требуешь, продажная твоя шкура жирная!
    
Первый конвойный. Брешешь! Я не за немецкие деньги, а за свою землю воюю!
    
Швандя. И я за то же…
    
Первый конвойный. За что?
    
Швандя. За твою землю! Чтоб у тебя отнять, да вот ему, товарищу, обратно дать.
    
Первый конвойный (в бешенстве вскинул ружьё). Так ты ещё грозиться, бандит? Измываться! Ну-ка, отойди! Спиной, падаль, повернись!
    
Швандя. Без привычки вряд ли.
    
Первый конвойный (второму). Ты! Бери его на мушку! Что стоишь?
    
Второй конвойный. А ты его не трожь!
    
Первый конвойный. Что! Стреляй, говорю, не то самого, как собаку…
    
Второй конвойный (отскочив и целясь). Да я тебя, кулацкая морда, скорей…
    
Швандя (схватив первого конвойного за руки). Товарищ, стой! Не трать даром пулю, не делай тревоги.
    
Первый конвойный. Кара…
    
Швандя (зажав ему рот). Тащи-ка его в сторону, в овраг.
    
Уносят первого конвойного в темноту. Выстрел. Быстро возвращаются.
    
Второй конвойный. Куда ж теперь?
    
Швандя. Местность знакомая. Располагает. Тебя как звать?
    
Второй конвойный. Егор.
    
Швандя. А! Егорий, который на белом коню. Ну, мы покеда пешком… Сюда, Егор. Это дорога в каменоломни.
    
Уходят.
    
Занавес
   
  
  
   
    
Действие третье
   
   
Вечереет. С половины действия сумерки. Комната первого действия. Трёхцветные флаги. Плакаты, афиши о танцах: «В пользу вооружённых сил юга России». За аркой сидит Панова. Колосов чинит провода. В дверях появляется Любовь Яровая.
   
Любовь. Что узнали?
   
Колосова. Ничего. Все утверждают: жегловцам смертной казни не избежать. Ждут только пакеты с утверждением приговора.
   
Любовь. Это мы знаем, не помилуют. Но когда? Сейчас Швандя был от Романа. Он отобьёт жегловских товарищей, когда их будут вести на казнь. Необходимо узнать, когда, где?
   
Колосова. Казнить будут немедленно по утверждении приговора.
   
Любовь. Но вот когда это утверждение будет получено?
   
Колосова. Может быть, уже получено.
   
Любовь. Да в том-то и дело! Панова всё знает.
   
Вбегает молодой человек — дирижёр танцев.
   
Дирижёр. Господа, сегодня танцы до рассвета!
   
Любовь. Что?
   
Дирижёр. Что? Танцы с летучей почтой. Я сам дирижирую. (Поправляет афишу и убегает.)
   
Любовь. Я ухожу, чтобы Михаила не встретить.
   
Колосова. Вы с ним после того не встречались?
   
Любовь. Нет. Объяснились и… всё. (Уходит.)
   
Входит Панова.
   
Панова. А в карманах что-то есть.
   
Колосова. Возможная вещь. (Вытаскивает два яблока.) Две вещи. (Угощает.)
   
Панова. В тех комнатах вчера света не было.
   
Колосова. Всё рвутся ваши струны, музыканты его величества. (Уходит.)
   
Входят Кутов и Елисатов.
   
Елисатов. С приездом, полковник. Давно изволили вернуться?
   
Кутов. Только что. Прямо с фронта. Здравствуйте, Павла Петровна. Сделал доклад его превосходительству о новой блестящей победе под Селезнёвкой. Вам известны трофеи?
   
Елисатов. Как же! Семьдесят пленных и четыре пулемёта.
   
Кутов. Ошибка. Сто семьдесят пленных.
   
Елисатов. В телеграмме…
   
Кутов. Исправьте. Четырнадцать пулемётов и, кроме того, девять орудий.
   
Елисатов. Уже напечатано, но можно «по дополнительным сведениям».
   
Кутов. Напечатайте также, что состояние духа в армии превосходное. Население же во многих местах чуть не поголовно записывается в добровольцы.
   
Елисатов. А как у противника?
   
Кутов. Полное разложение. Три четверти в дезертирах, остальных подгоняют штыками и пулемётами. Гидра революции издыхает, и недалёк тот момент, когда весь русский народ единым сомкнутым строем встанет за единую неделимую Россию и с криком: «С нами бог…».
   
Панова ушла.
   
Елисатов. Привезли что-нибудь?
   
Кутов. Сахар.
   
Елисатов. Много?
   
Кутов. Семь пудов.
   
Елисатов. Цена?
   
Кутов. Семьсот тысяч.
   
Елисатов. Полковник, не жадничайте.
   
Кутов. Шестьсот — ни копейки меньше.
   
Елисатов. Мой.
   
Кутов. Деньги сейчас.
   
Елисатов. Завтра.
   
Кутов. Через час и ни минутой позже.
   
Входит Панова.
   
Елисатов. Разрешите полковник, иптервью поместить в экстренном выпуске?
   
Кутов. Пожалуйста. Дорогая Павла Петровна, что нового у наших мерзавцев — благородных союзников?
   
Панова. Новые моды, новая оперетка. Весь Париж взволнован.
   
Кутов. Ну, ничего, не волнуйтесь, дорогая. Получим вооружение, получим и моды. Аркадий Петрович, вы знаете, скоро прибудет его высокопревосходительство.
   
Елисатов. Знаю, конечно.
   
Кутов. Между прочим, в прошлый приезд его высокопревосходительства на улицах почти не было штатского населения. Его превосходительство заметил это…
   
Елисатов. Неужели? Какая наблюдательность!
   
Кутов. И просит на этот раз принять меры.
   
Елисатов. К увеличению штатского населения? Кто же должен принять меры?
   
Кутов. Ну, все мы, конечно, по возможности.
   
Елисатов. Слышите, Павла Петровна? Повинность. Но не находите ли, полковник, что срок для выполнения столь серьёзного задания слишком мал? При нашей технике…
   
Кутов. Вы всё шутить изволите?
   
Входит протоиерей Закатов.
   
Вот отец протоиерей мог бы также вдохновенным словом…
   
Елисатов. Разве что словом.
   
Закатов. Доброго здравьица, господа. Его превосходительство не прибыл?
   
Панова. Нет ещё.
   
Закатов. Справедливо ли благовестие о даровании новой победы?
   
Кутов. Совершенно справедливо. Ждём его высокопревосходительство… За вами вдохновенное слово.
   
Закатов. С великой радостью. Тем паче, что торжество сугубо. Сейчас на площади встретил полковника Малинина. Только что с карательной экспедиции: мятежные деревни приведены к сознанию вины и раскаянию. Помяните, господа, моё пророческое слово: через сорок дней мы с вами будем слушать малиновый звон московских колоколен.
   
Входят Малинин и Яровой.
   
Вот и он, виновник торжества, лёгок на помине.
   
Малинин. Здравствуйте, господа. Отец протоиерей, прошу благословить. (Подставляет руки для принятия благословения.)
   
Закатов (благословляя). Благословен возвратившийся в мире.
   
Малинин (поцеловав руку Закатова, целует обе руки Пановой). Сначала одну священную, затем две божественные.
   
Закатов. Порядок благолепный, слова же суетные.
   
Панова. Фи, как называются ваши духи? Карательные? Вот полковник Кутов мне с фронта привёз — прелесть!
   
Кутов. Поздравляю, полковник, с успехом.
   
Малинин. И вас также.
   
Елисатов. Разрешите интервью?
   
Малинин. До доклада его превосходительству — не ногу.
   
Елисатов. Хотя бы силуэтно?
   
Малинин. Ну, если силуэтно…
   
Елисатов. Что побудило эти деревни скосить помещичьи нивы и разгромить усадьбы?
   
Малинин. Исключительно большевистская агитация.
   
Елисатов. Удалось ли захватить агитаторов?
   
Малинин. Полностью и без остатка.
   
Елисатов. Какие взяты меры успокоения?
   
Малинин. Решительные и срочные, оперируя в рамках сожжения деревень и экзекуции. Впрочем, это не для печати. В печати же прошу отметить, что в трудном двухнедельном походе весь отряд, от командира до последнего солдата, был выше похвал. Все одинаково одушевлены были готовностью пойти за веру — на крест, за царя — на плаху, за отечество — на штык. А за такие ручки (целует руки Пановой) — в огонь и в воду.
   
Панова. Кто же вас там на плаху? Бабы?
   
Кутов. Да и штыки в тылу как будто… (Фыркает.)
   
Малинин. Могу вас, дорогая, уверить, что, во-первых, козни большевиков в тылу опаснее, чем их штыки на фронте; во-вторых, мы в тылу на штык не жидовские перины брали и не духи для дам добывали, как это делали на фронте некоторые из ныне фыркающих.
   
Кутов. А в-третьих, я полагаю, отец протоиерей, что благороднее искоренять жидов на фронте, нежели русских баб в тылу.
   
Малинин. Что-о?..
   
Закатов. С одной стороны, да, но, с другой… и с третьей, особенно…
   
Яровой. Я предпочёл бы, господа, для этих дискуссий пройти в кабинет и освободить от них отца Закатова.
   
Закатов. Исчезаем, исчезаем… яко дым от лица огня. А как относительно дачи, Аркадий Петрович? Купить желательно.
   
Елисатов. Есть, батюшка, именно для вас.
   
Елисатов и Закатов уходят.
   
Кутов. Баб усмиряете, а под носом жегловцы мост опять чуть не взорвали.
   
Малинин. Однако не взорвали. А Мазухин и Хрущ со всей бандой мною захвачены.
   
Кутов. Вами?
   
Малинин. Да, мной.
   
Кутов. Всё это сделал поручик Яровой, и напрасно вы себе приписываете…
   
Малинин. Вы думаете?
   
Яровой. Господа, прошу вас прекратить это. Момент серьёзнее, чем вам кажется. Пока не ликвидировали Романа Кошкина, тыл находится под большой угрозой.
   
Малинин. Ликвидируем. Сейчас получены точные сведения: в Ореховские леса ушёл. А этот, как его, ну, что при повешении конвойного задушил?
   
Яровой. Швандя?
   
Малинин. Да, да. Швандя — в Волчьих оврагах. Немедленно надо послать отряды в обоих направлениях.
   
Яровой. Я думаю, вы ошибаетесь, и пока вы будете с отрядами по лесам и оврагам лазить, здесь мосты и склады на воздух взлетят.
   
Малинин. Об этом не беспокойтесь! Поймите: здесь необходимо моральное воздействие. Жегловскую шайку повесить не в Жегловке, а развешать здесь, по бульвару.
   
Кутов. Да, это бы дало эффект.
   
Малинин. Я сейчас испрошу распоряжения его превосходительства. (Взялся за трубку телефона.)
   
Яровой. Я буду настаивать, чтобы этого не было.
   
Кутов. Но это дало бы такой моральный эффект…
   
Яровой. Я и сам без всяких эффектов развешал бы этих озверевших рабов, и не только на бульваре, а по всей дороге до Москвы, но сейчас это даст такой эффект, что у ворот же тюрьмы их отобьёт тот же Кошкин.
   
Малинин. Ну, до этого и Кошкин будет в наших руках. А когда они утром увидят на бульваре эту гирлянду, это будет убедительнее всяких прокламаций. Поверьте старому опыту.
   
Кутов. Мы играем в половинную игру. Если террор объявлен, то он должен быть выявлен.
   
Малинин. И вообще нужно быть твёрже по отношению к полубольшевикам. Их надо частью выслать на фронт, частью изолировать здесь.
   
Яровой. И остаться с Елисатовым.
   
Малинин. Значит, вы за полубольшевиков?
   
Яровой. В борьбе с большевиками у меня, кажется, руки не дрожат. И моё мнение, господа…
   
Малинин (резко перебивая его). Господин поручик, раз навсегда советую вам ваши мнения оставить при себе и точно следовать предначертаниям его высокопревосходительства.
   
Входит Горностаева, несколько позже Закатов.
   
Горностаева (с лотком). Что же это такое, господа? Поручик Яровой, опять Макса посадили! Третий раз.
   
Яровой. Когда?
   
Горностаева. Сейчас. На улице. Лоток вот мне передали, а его повели в контрразведку.
   
Яровой (Малинину). Видно, опять у вас Горностаева за Кошкина приняли.
   
Кутов, иронически улыбаясь, уходит.
   
Малинин. Хорошо. Я сейчас по телефону справлюсь.
   
Яровой и Малинин уходят.
   
Горностаева. Третий раз! Больного человека! Ни за что ни про что!
   
Закатов. Сударыня, так говорят и невинные и вину имущие. Но власть предержащая отличит овец от козлищ.
   
Горностаева. Да в чём вина? То хватали: зачем с большевиками работал, а теперь — торгуешь сахарином и лимонной кислотой вразнос: зачем спекулируешь?
   
Закатов. Возлюбленная, не волнуйтесь. Если ваш супруг прав, он будет отпущен с честью.
   
Горностаева. Да его уже два раза отпускали. Желаю вам такой чести.
   
Закатов. Что ж? Христос и его святые терпели и голод, и заушение, и всяческие страсти, и, если ваш супруг не повинен, ему зачтётся, лишь бы безропотно… Это вам не большевики.
   
Горностаева. Да пусть уже те сажали бы — разбойники. А это своя власть. Ждали, ждали — дождались! Вся интеллигенция в тюрьмах.
   
Закатов. Интеллигенция! Интеллигенция, сударыня, несёт кару по заслугам своей вековой крамольности! Всё, что зрим, её рук дело! Что посеешь, то и пожнёшь! Вот ваш супруг — профессор, а спросите его, что он вещал с высокой своей кафедры? Чему учил юношество? Возвысил ли голос в защиту царя и веры?
   
Горностаева. Да что вы, батюшка, в меня въелись? Придёт профессор, его и спросите, чему он учил. А вот я вас спрошу: вы-то чему научили? Пастыри! Где ваша паства! Профессоров-то горсточка, да им рот закрывали, да ссылали, как моего Макса, а вам золотые короны надели, весь народ в науку вам отдали. Научили?
   
Закатов. Позвольте, возлюбленная…
   
Горностаева. Вам от бога поручено было царя хранить. Мы на вас надеялись. Охранили? И самих-то теперь метлой.
   
Закатов. Позвольте возразить вам в пяти пунктах…
   
Горностаева. Гонят вас во всех пунктах.
   
Закатов. В таком случае начну с пункта пятого. Почему ваш супруг в царствование красных открыл вечерний университет, ныне же открыл торговлю сахарином вразнос? Что сие…
   
Входит Малинин.
   
Малинин. Профессор свободен и сию минуту будет здесь.
   
Закатов. Вот видите, сколь быстро правда обретена. Не подобало лишь ожесточаться и порождать смуту. Интеллигенция! (Уходит.)
   
Входит профессор Горностаев.
   
Горностаева (бросаясь к нему). Макс, Макс! Что же это?
   
Горностаев. Видишь, свобода. (Малинину.) Могу идти?
   
Малинин. Да, да, профессор, извините за недоразумение. А ведь мы с вами старые знакомые. Не припомните?
   
Горностаев. Да, да! Я ваши глаза тоже где-то… Нет, то Дунька… Дунька…
   
Малинин. Что такое?
   
Горностаева. Это он по рассеянности, всегда так.
   
Горностаев. Ах, да… вспомнил. (Всматриваясь.) Как же, как же! Жандармский ротмистр Малинин. С обыском были, потом в Вятку меня…
   
Малинин. Вот-вот. А теперь освобождать вот приходится. Старый друг лучше новых двух.
   
Горностаев. Да, да. Именно. Не плюй в колодец.
   
Малинин. Что?
   
Горностаева. Идём, идём, ради бога.
   
Горностаев. Ну, Леля, давай магазин. (Надевает лоток.)
   
Горностаевы и Малинин уходят.
   
Панова несёт переписанные бумаги в кабинет. Входит Колосов, останавливает Панову.
   
Колосова. Павла Петровна, что это за пакет получен для полковника Кутова?
   
Панова. Отойдите.
   
Колосова. О жегловцах? Ради бога!
   
Панова. А вам какое дело?
   
Колосова. Только два слова: да? нет? где?
   
Панова. Вам нужно знать?
   
Колосова. Да. От вас зависит их жизнь.
   
Панова. Это как же?
   
Колосова. Я не могу сказать, но это так.
   
Доносится пение Чира.
   
Панова. Уходите сию минуту!
   
Колосова. Милая, хорошая, не верю, что вам не жаль.
   
Панова. Мне жаль, что и вас с ними не повесят. Но если вы сию минуту не уйдёте, то разжалобите меня, и вас повесят. Я это сделаю.
   
Колосова. Сделайте. Только скажите, получено утверждение приговора?
   
Панова. Чир!
   
Входит Чир.
   
Монтёр кончил работу. Проводите его в кабинет завхоза.
   
Чир уводит Колосова. Панова уходит в кабинет. Входит Дунька, навстречу ей появляется Елисатов.
   
Елисатов. Сердечный привет, Авдотья Фоминишна. Что хорошенького?
   
Дунька. Да вот пропуск на хронт получить.
   
Елисатов. Что везёте нашему доблестному воинству?
   
Дунька. Да тут того-сего…
   
Елисатов. Доброе дело, доброе.
   
Дунька. Да, конечно ж. Надо всем до поту-крови. За веру-отечество.
   
Елисатов. Необходимо. А у меня для вас сахарцу семь пудиков имеется.
   
Дунька. Почём?
   
Елисатов. Миллион двести.
   
Дунька. Тю! Да я вчерась по семьсот тысяч брала.
   
Елисатов. То — вчерась. А сегодня… Вам, говорите, на фронт нужно? Едва ли это возможно.
   
Дунька. Вот туда к чертям. За своё ж любезное да и страждай.
   
Елисатов. Серьёзные операции предстоят: штатских не пускают.
   
Дунька. Да я ж почти что военная: медаль приделена, муж на хронте.
   
Елисатов. То муж. У вас же корпус и вся организация тыловая.
   
Дунька. Ну, миллиён!
   
Елисатов. Единственно из уважения к фронтовой доблести вашего супруга и вашим тыловым добродетелям.
   
Дунька. А конечно ж! Он там стражается, а я тут страждаю, а что кто взял в мысли, так никто…
   
Елисатов. Только я один. Помните, когда ещё трюмо ваше так безбожно разбили?
   
Дунька. Кабы мой каптенармус Кузьма Ильич не успокоил тогда сердце…
   
Елисатов. Это уж потом. А первый я сказал: вот беззащитная жертва революции, голубка, застигнутая ураганом…
   
Дунька. Ой, может, и брешете, а против образованности слов чисто не могу выстоять… На нежности ж слаботу имею.
   
Елисатов. Это от комплекции. Деньги, сахар и пропуск на фронт сейчас.
   
Дунька. Половину на два дня не поверите?
   
Елисатов. Горлинка, я сам себе на одну секунду не верю.
   
Дунька. Так честное ж слово!
   
Елисатов. Честней моих слов, как известно, нет, а я даже им не верю.
   
Дунька. Чтоб тебе онеметь. (Достаёт деньги.)
   
Елисатов (в дверях). Вот, капитан, наша патриотка Авдотья Фоминишна вся рвётся на фронт.
   
Кабинет Малинина. На сцене Панова. Входит Любовь Яровая.
   
Панова. Кто это? Чир, вы?
   
Любовь. Нет, это я.