1 2 3 
Электра. Разве нет города, где тебя ждет девушка с прекрасным лицом?
      
Орест. Никто меня не ждет. Я скитаюсь из города в город, чуждый всем и самому себе, я ухожу, и город смыкается за мной, как тихие воды. Вот я покину Аргос, какой след от меня останется? Разве что горечь разочарования в твоем сердце?
      
Электра. Ты рассказывал о счастливых городах...
      
Орест. Что мне до счастья. Я хочу, чтоб у меня были мои воспоминания, моя почва, мое место среди жителей Аргоса.
      
Молчание.
      
Электра, я не уйду отсюда.
      
Электра. Филеб, уходи, умоляю тебя. Мне тебя жаль, уходи, если я дорога тебе. Ты здесь не найдешь ничего, кроме горя, а мне твоя невинность будет только помехой.
      
Орест. Не уйду.
      
Электра. Так я и позволю тебе остаться здесь, чтоб ты мне докучал своей чистотой, чтоб я робела твоего суда? Зачем ты упрямишься? Ты здесь никому не нужен.
      
Орест. Это моя последняя надежда. Ты не можешь отнять ее у меня, Электра. Пойми: я хочу быть человеком откуда-нибудь, человеком среди людей. Подумай: раб, когда он проходит, усталый, не в духе, сгибаясь под тяжестью ноши, понурив голову и глядя себе под ноги — только под ноги, чтоб не упасть,— даже этот раб — в своем городе, как лист в листве, как дерево в лесу. Аргос окружает его, весомый, теплый, полный самим собой. Я хочу быть этим рабом, Электра, я хочу натянуть город на себя, завернуться в него, как в одеяло. Не уйду.
      
Электра. Проживи хоть сто лет меж нас, все равно останешься чужим, одиноким, как путник на большой дороге, даже хуже. Люди будут смотреть на тебя искоса, не поднимая глаз, они будут понижать голос при твоем приближении.
      
Орест. Разве служить вам так трудно? Мои руки годятся, чтоб защищать город, у меня есть золото, чтоб помочь нуждающимся.
      
Электра. Нам не нужны ни военачальники, ни благотворители.
      
Орест. Тогда... (Делает несколько шагов, опустив голову.)
      
Появляется Юпитер, глядит на него, потирая руки.
      
(Поднимает голову.) Если б я хоть понимал все ясно. Ах, Зевс, Зевс, царь небесный, я редко обращался к тебе, и ты ко мне не был особенно благосклонен, но будь свидетелем — я всегда стремился только к добру. Теперь я устал, не различаю, где зло, где добро, я нуждаюсь в том, чтоб мне указали путь. Зевс, неужели царский сын, у которого отняли родину, в самом деле должен свято покориться изгнанию — и, втянув голову в плечи, убраться подобру-поздорову, уползти, как собака, на брюхе? Такова твоя воля? Не могу поверить. И, однако... однако, ты запрещаешь проливать кровь... Ах, при чем тут кровь, я сам не знаю, что говорю... Зевс, молю тебя: если ты предписываешь мне покориться и подло унизиться, дай знамение, потому что я окончательно запутался.
      
Юпитер (про себя). За чем же дело стало: к твоим услугам! Абраксас, абраксас, це-це!
      
Вокруг камня возникает сияние.
      
Электра (хохочет). Ха-ха, сегодня чудеса, как грибы после дождя. Видишь, до чего полезно быть набожным, Филеб, и испрашивать совета богов! (Надрывается со смеху.) Добродетельный молодой человек, набожный Филеб: «Подай мне знак, Зевс, подай мне знак!» И, пожалуйста, — вокруг священного камня появляется сияние. Убирайся! В Коринф! В Коринф! Убирайся!
      
Орест (глядя на камень). Значит... это — добро. (Пауза. Не отрываясь, смотрит на камень.) Тихонько смыться. Тихонько. Всегда говорить «простите» и «благодарю»... Значит, это? (Пауза. Не отрываясь, смотрит на камень.) Добро. Их добро. (Пауза.) Электра!
      
Электра. Ступай, ступай, живо. Не разочаровывай мудрую кормилицу, склонившуюся к тебе с Олимпа. (Замолкает, озадаченная.) Что с тобой?
      
Орест (изменившимся голосом). Есть и иной путь.
      
Электра (в ужасе). Не строй из себя злодея, Филеб. Ты испрашивал повеления богов: теперь ты знаешь их волю.
      
Орест. Повеления? А, да... Ты говоришь о свете вокруг этого большого булыжника? Этот свет не для меня, мной теперь никто не может повелевать.
      
Электра. Ты говоришь загадками.
      
Орест. Как ты вдруг удалилась от меня... как все изменилось! Меня окружало нечто живое и теплое. Оно умерло. Как все пусто... Ах, какай пустота, какая беспредельная пустота, насколько глаз хватает! (Делает несколько шагов.) Опускается ночь... Стало холодно, ты не находишь?.. Но что же это... что же это умерло?
      
Электра. Филеб...
      
Орест. Я сказал тебе, что есть и иной путь... мой путь. Ты не видишь его? Он начинается отсюда и идет вниз, в город. Надо спуститься, спуститься к вам, вы — на дне ямы, на самом дне... (Подходит к Электре.) Ты — моя сестра. Электра, этот город — мой город. Сестра моя. (Берет ее за руку.)
      
Электра. Пусти! Ты делаешь мне больно, я тебя боюсь — и я не принадлежу тебе.
      
Орест. Знаю. Пока еще не принадлежишь: я слишком невесом. Я должен взвалить на плечи тяжкое преступление, которое потянет меня на дно — в самые глубины Аргоса.
      
Электра. Что ты задумал?
      
Орест. Подожди. Дай мне проститься с моей невесомой чистотой. Дай проститься с юностью. Бывают вечера, в Коринфе, в Афинах, вечера, пьянящие песнями, запахами, — они отныне не для меня. Не для меня рассветы, пьянящие надеждой... Ну ладно, прощайте. Прощайте. (Подходит к Электре.) Пошли, Электра, взгляни на наш город. Вот он — красный на солнце, кишащий людьми и мухами, погруженный в тупое оцепенение послеполуденного жара; его стены, крыши, запертые двери — все отвергает меня. Но я должен овладеть им. С сегодняшнего утра я чувствую это. И тобой тоже, Электра, я должен овладеть. Я овладею вами. Я обращусь в колун и рассеку надвое эти упрямые стены, я вспорю брюхо этим домам-святошам, так что запах жратвы и ладана вырвется наружу из разверстых ран; я обращусь в топор, я врежусь в самую сердцевину этого города, как врезается топор в сердцевину дуба.
      
Электра. Как ты изменился: глаза твои больше не светятся, они потускнели, померкли. Увы! Ты был таким мягким, Филеб. А теперь ты говоришь со мной, как тот, другой, говорил в моих снах.
      
Орест. Послушай: все эти люди дрожат в своих темных комнатах, окруженные дорогими покойниками, но представь, что я возьму их преступления на себя. Представь, что я хочу заслужить титул «похитителя угрызений совести», что я вберу в себя покаяния всех: и покаяние женщины, изменившей мужу, и покаяние торговца, уморившего мать, и покаяние ростовщика, обиравшего насмерть своих должников!
      
Скажи, разве в тот день, когда на меня обрушится больше угрызений совести, чем мух в Аргосе, — все, чем угрызался город, разве в тот день я не заслужу права гражданства среди вас? Разве я не почувствую себя дома —в этих залитых кровью стенах, подобно тому как мясник в окровавленном фартуке чувствует себя дома в своей лавке, среди кровоточащих туш, только что им освежеванных?
      
Электра. Ты хочешь искупить за нас грехи?
      
Орест. Искупить? Я сказал, что вберу в себя покаяния всех, но я не сказал, как поступлю с этими кудахтающими курами: может, я сверну им шею.
      
Электра. А каким образом ты возьмешь на себя наши злодеяния?
      
Орест. Вы только и мечтаете от них отделаться. Царь и царица насильно заставляют вас помнить о них.
      
Электра. Царь и царица... Филеб!
      
Орест. Боги свидетели, я не хотел пролить их кровь.
      
Долгое молчание.
      
Электра. Ты слишком молод, слишком слаб...
      
Орест. Неужели ты отступишь теперь? Спрячь меня во дворце, вечером проведешь меня к царскому ложу и увидишь, слаб ли я.
      
Электра. Орест!
      
Орест. Электра. Ты впервые назвала меня Орестом.
      
Электра. Да. Это ты. Ты — Орест. Я не узнала тебя, я ждала тебя не таким. Но эта горечь во рту, этот привкус лихорадки — я тысячу раз ощущала его в моих снах, — я узнаю его теперь. Итак, ты явился, Орест, и твое решение принято, и я, как в моих снах, на пороге непоправимого поступка, и мне страшно — как во сне. О миг, которого я так ждала и так боялась! Отныне минуты будут цепляться одна за другую с механической неотвратимостью, и у нас не будет роздыха, пока оба они не упадут навзничь, и лица их будут подобны раздавленным тутовым ягодам. Сколько крови! И ее прольешь ты, ты, чей взгляд был так мягок. Увы, никогда уж мне не видеть этой мягкости, никогда не видеть вновь Филеба. Орест, ты мой старший брат и глава семьи, обними меня, оборони — мы идем навстречу великим страданиям.
      
Орест обнимает ее. Юпитер выходит из своего убежища и, крадучись, удаляется.
     
    
    
     
      
КАРТИНА ВТОРАЯ
     
     
      
Во дворце. Тронный зал. Статуя Юпитера, жуткая, окровавленная. Темнеет.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
      
      
Электра, входит первой, делает знак Оресту.
      
      
Орест. Кто-то идет. (Обнажает меч.)
      
Электра. Это солдаты делают обход. Спрячемся здесь.
      
Прячутся за троном.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
      
      
Электра и Орест, спрятавшиеся, двое солдат.
      
      
Первый солдат. Не знаю, что сегодня с мухами, прямо, обезумели.
      
Второй солдат. Чуют мертвецов и радуются. Я даже зевнуть не смею, боюсь — ринутся в открытый рот и устроят карусель в глотке.
      
Электра на мгновение показывается и снова прячется.
      
Послушай, что-то скрипнуло.
      
Первый солдат. Это Агамемнон сел на трон.
      
Второй солдат. И под его широким задом заскрипели доски сиденья? Нет, коллега, невозможно: мертвецы ничего не весят.
      
Первый солдат. Это простой народ ничего не весит. А он, до того как по-царски помереть, любил пожить по-царски и весил, год больше, год меньше, свои восемь пудов. Вот невидаль, если ему от них осталось несколько фунтов.
      
Второй солдат. Так ты думаешь... он здесь?
      
Первый солдат. А где ему быть? Если бы я, к примеру, был мертвым царем и мне б ежегодно давали увольнительную на сутки, я уж точно проводил этот денек на своем троне — посидел бы, припомнил всякое, разные разности из приятного прошлого, никому не причиняя зла.
      
Второй солдат. Ты так говоришь, потому что живой. А был бы не живой, стал бы такой же вредный, как остальные.
      
Первый солдат дает ему пощечину.
      
Да ты что?
      
Первый солдат. Для твоей же пользы — гляди, одним махом семерых пристукнул, целый рой.
      
Второй солдат. Кого, покойников?
      
Первый солдат. Да нет. Мух. Вся рука в крови. (Вытирает руку о штанину.) Паскуды.
      
Второй солдат. Что б богам убить их при рождении. Подумай только, сколько здесь покойников, а все тише воды, ниже травы, стараются никому не мешать. Были бы мухи дохлыми, и они бы так себя вели.
      
Первый солдат. Заткнись, только мушиных привидений тут не хватало...
      
Второй солдат. А что они тебе?
      
Первый солдат. Соображаешь? Их ведь дохнут каждый день миллионы. Если бы на город выпустили всех мух, которые умерли с прошлого лета, то на каждую живую пришлось бы триста шестьдесят пять мертвых, и все бы они роились вокруг нее. Бр-р! Воздух был бы просахарен мухами, мы бы ели мух, дышали мухами, они просачивались бы в наши бронхи, в кишки, как липкий сироп... Слушай, может быть, здесь от этого так странно пахнет?
      
Второй солдат. На такой зал, в сто квадратных метров, вполне достаточно несколько покойников людей, чтоб все провоняло. Говорят, у наших покойников дурно пахнет изо рта.
      
Первый солдат. Подумать только! Они себе портят кровь, эти...
      
Второй солдат. Говорю тебе, тут что-то не то: пол скрипит.
      
Они заглядывают за трон с правой стороны; Орест и Электра выходят из-за него слева, проходят перед ступенями трона и, зайдя за трон справа, вновь прячутся в тот момент, когда солдаты выходят слева.
      
Первый солдат. Никого нет, видишь. Это Агамемнон, говорю тебе, проклятый Агамемнон! Должно быть, сидит на этих подушках прямой, точно палку проглотил, и смотрит на нас. Да и как ему иначе убить время, делать-то нечего — вот он и смотрит.
      
Второй солдат. Может, лучше встать по стоике «смирно», хрен с ними, с мухами, пусть щекочут нос.
      
Первый солдат. Был бы я сейчас в кордегардии, в картишки б перекинулся. Мертвецы, которые туда заходят, свои ребята, такая же пехота. Как подумаю, что покойник-царь здесь, подсчитывает сколько пуговиц не хватает на моем мундире, становится не по себе, точно на генеральском смотру.
      
Входят Клитемнестра, Эгисф, служители вносят лампы.
      
Эгисф. Пусть нас оставят одних.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
      
      
Эгисф, Клитемнестра, Орест и Электра, спрятавшиеся.
      
      
Клитемнестра. Что с вами?
      
Эгисф. Вы видели? Если б я не поразил их ужасом, они во мгновение ока избавились бы от своих угрызений совести.
      
Клитемнестра. Стоит ли из-за этого беспокоиться? Вы всегда сумеете в нужный момент охладить их пыл.
      
Эгисф. Возможно, я здорово наловчился разыгрывать эти комедии. (Пауза.) Я сожалею, что должен наказать Электру.
      
Клитемнестра. Потому что в ней течет моя кровь? Вы сочли уместным наказать ее, а я нахожу правильным все, что вы делаете.
      
Эгисф. Женщина, я сожалею об этом не из-за тебя.
      
Клитемнестра. Тогда почему же? Вы не любили Электру.
      
Эгисф. Я устал. Вот уже пятнадцать лет, как я держу на вытянутой руке угрызения совести целого парода. Вот уже пятнадцать лет, как я наряжаюсь огородным пугалом: эти черные одеяния слиняли на мою душу.
      
Клитемнестра. Но, государь, ведь и я...
      
Эгисф. Знаю, женщина, знаю: сейчас ты станешь говорить о своих угрызениях совести. Что ж, завидую, они наполняют твою жизнь. А у меня их нет, но я самый печальный человек в Аргосе.
      
Клитемнестра. Мой дорогой государь... (Подходит к нему.)
      
Эгисф. Отстань, потаскуха! Не стыдно тебе — у него на глазах?
      
Клитемнестра. У него на глазах? Кто смотрит на нас?
      
Эгисф. Как кто? Царь. Сегодня утром выпустили мертвецов.
      
Клитемнестра. Государь, умоляю вас... Мертвецы под землей и не так скоро обременят нас. Вы что, забыли, что сами сочинили все эти басни для народа?
      
Эгисф. Ты права, женщина. Но что с того? Видишь, как я устал? Оставь меня. Мне надо собраться с мыслями.
      
Клитемнестра уходит.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      
      
Эгисф, Орест и Электра.
      
      
Эгисф. Ну как, Юпитер? Такого царя желал ты для Аргоса? Я представительствую, выступаю, умею кричать громовым голосом, являю всюду лик, наводящий ужас, и те, кому я попадаюсь на глаза, чувствуют себя виноватыми до мозга костей. Но я — пустая скорлупа: какой-то зверь незаметно для меня самого сгрыз мое нутро. Гляжу в себя и вижу, что я мертвее Агамемнона. Я сказал, что печален? Я солгал. Эта пустыня — необозримое небытие песков под ясным небытием неба — ни печальна, ни весела: она зловеща. Ах, я отдал бы царство, чтоб пролить слезу!
      
Входит Юпитер.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
      
      
Те же, Юпитер.
      
Юпитер. Посетуй, посетуй: ты царь, как все цари.
      
Эгисф. Кто ты? Зачем ты здесь?
      
Юпитер. Ты не узнаешь меня?
      
Эгисф. Уходи, или я прикажу, чтоб стражи тебя вышвырнули.
      
Юпитер. Ты не узнаешь меня? А ведь ты меня видел. Во сне. Правда, я выглядел ужаснее.
      
Гром, молния. Юпитер принимает ужасный вид.
      
А теперь?
      
Эгисф. Юпитер!
      
Юпитер. Наконец-то. (Снова улыбается, подходит к статуе.) Это я? Вот таким, значит, они видят меня, когда молятся, жители Аргоса? Не часто богу приходится созерцать свое изображение лицом к лицу. (Пауза.) Мать ты моя, до чего ж я уродлив! Не очень-то они должны меня любить.
      
Эгисф. Они вас страшатся.
      
Юпитер. Прекрасно. Любовь мне ни к чему. А ты? Ты меня любишь?
      
Эгисф. Что вам еще нужно от меня? Разве я не заплатил сполна?
      
Юпитер. Сполна? Людской долг неоплатен.
      
Эгисф. Я валюсь под бременем...
      
Юпитер. Не преувеличивай! Ты здоров и толст! Впрочем, это я не в упрек тебе. Отличный царский жир, желтый, как свечное сало, так и надо. Ты скроен, чтоб прожить еще двадцать лет.
      
Эгисф. Еще двадцать лет!
      
Юпитер. Ты хочешь умереть?
      
Эгисф. Да.
      
Юпитер. А если б сейчас кто-нибудь вошел сюда с обнаженным мечом, ты подставил бы грудь под меч?
      
Эгисф. Не знаю.
      
Юпитер. Слушай меня внимательно. Если ты дашь себя зарезать, как теленка, ты будешь наказан самым строгим образом: останешься царем в Тартаре на веки веков. Я пришел, чтобы предупредить тебя.
      
Эгисф. Кто-нибудь хочет меня убить?
      
Юпитер. Говорят.
      
Эгисф Электра?
      
Юпитeр. И еще кое-кто.
      
Эгисф. Кто?
      
Юпитер. Орест.
      
Эгисф. А! (Пауза.) Ну что ж, это в порядке вещей, тут ничего не поделаешь.
      
Юпитер. «Ничего не поделаешь»? (Другим тоном.) Вели тотчас схватить молодого чужеземца, который называет себя Филебом. Пусть его бросят вместе с Электрой в какое-нибудь подземелье — и я позволяю тебе забыть, что они там. Ну? Чего ты ждешь? Зови стражу.
      
Эгисф. Нет.
      
Юпитер. Снизойдешь ли ты, чтобы объяснить мне мотивы твоего отказа?
      
Эгисф. Я устал.
      
Юпитер. Чего смотришь в пол? Подними на меня свои глаза, налитые кровью. Так, так! Ты породист и глуп, как конь. Но твое сопротивление не из тех, что становятся мне поперек горла. Это перец, который только придает вкус твоей покорности. Я ведь знаю, что ты, в конце концов, уступишь.
      
Эгисф. Я вам сказал, что не намерен входить в ваши планы. Хватит с меня.
      
Юпитер. Смелей! Сопротивляйся, сопротивляйся! Люблю полакомиться такими душами, как твоя. Глаза мечут молнии, кулаки сжимаются, ты бросаешь отказ в лицо Юпитеру. И, однако, ах ты, дурачок, коняшка, гадкий маленький коняшка, сердцем ты ведь давно сказал мне: да. Ну-ну, ты подчинишься. Или ты думаешь, что я спустился с Олимпа просто так? Я хотел тебя предупредить о готовящемся преступлении, потому что хочу ему помешать.
      
Эгисф. Предупредить меня!.. Странно.
      
Юпитер. Напротив, совершенно естественно: я стремлюсь отвратить опасность от твоей головы.
      
Эгисф. Кто вас просит об этом? Разве Агамемнона вы предупреждали? А ведь он хотел жить.
      
Юпитeр. О, неблагодарная натура, о, гнусный характер: ты мне дороже, чем Агамемнон, я даю тебе доказательство этого, а ты еще жалуешься.
      
Эгисф. Я — дороже Агамемнона? Я? Это Орест вам дорог. Когда я погубил себя, вы и пальцем не пошевелили, вы позволили мне добежать до царской ванны с топором в руках — и, конечно, облизывались в эту минуту там, у себя наверху, предвкушая, как сладка душа грешника. А сегодня вы оберегаете Ореста от него самого. И меня, которого сами же толкнули на убийство отца, заставляете теперь удерживать руку сына. Я только и сгодился, чтобы стать убийцей. А он? Извините, пожалуйста, на него, разумеется, есть иные виды.
      
Юпитер. Какая забавная ревность. Успокойся: я люблю его не больше, чем тебя. Я никого не люблю.
      
Эгисф. Смотрите же, во что вы превратили меня, несправедливый бог. И ответствуйте: если сегодня вы мешаете преступлению, задуманному Орестом, почему дали свершить преступление мне?
      
Юпитер. Не от всякого преступления меня воротит. Как царь царю скажу тебе, Эгисф, со всей откровенностью: первое преступление содеял я сам, сотворив людей смертными. Что после этого остается вам, убийцам? Отправлять ваши жертвы на тот свет? Велика важность, они все равно туда отправятся; вы только немножко поторопили смерть. Знаешь, что ждало Агамемнона, если бы ты не прикончил его? Через три месяца он скончался бы от апоплексического удара на груди у прекрасной рабыни. Но твое преступление сослужило мне службу.
      
Эгисф. Сослужило вам службу? Я искуплю свою вину в течение пятнадцати лет, а оно сослужило вам службу? Горе мне!
      
Юпитер. Ты что? Оно сослужило мне службу именно потому, что ты искупаешь его; мне нравятся преступления, когда от них есть прок. Твое мне понравилось, потому что это было слепое и глухое убийство, лишенное самосознания, древнее, похожее скорее на стихийный катаклизм, чем на человеческое деяние. Ты не бросал мне вызова: ты разил, одержимый страхом и яростью, а потом, когда жар спал, твой собственный поступок ужаснул тебя, ты отказался нести за него ответственность. И смотри, какой доход извлек я: за одного убитого — двадцать тысяч не вылезают из покаяния, вот баланс. Недурная сделка.
      
Эгисф. Вижу я, что скрывается за всеми вашими речами: у Ореста не будет угрызений совести.
      
Юпитер. Ни тени. В эту минуту он скромно, холодно, методично разрабатывает свой план. На кой ляд мне сдалось убийство без угрызений совести, убийство дерзкое, вызывающее, спокойное, невесомое, как пар, в душе убийцы. Не позволю! Ох, ненавижу преступления нынешней молодежи: сорняки, плевелы, никаких полезных всходов. Этот тихий юноша заколет тебя как цыпленка и уйдет с красными руками и чистой совестью; я бы на твоем месте счел это унизительным. Ну! Зови стражу!
      
Эгисф. Я уже сказал — нет. Это преступление вам так не нравится, что оно нравится мне.
      
Юпитер (меняя тон). Эгисф, ты царь, я взываю к тебе, как к царю. Ты ведь любишь царствовать.
      
Эгисф. Ну?
      
Юпитер. Ты ненавидишь меня, но мы — родня. Я создал тебя по образу своему и подобию: царь — бог на земле, он благороден и зловещ, как бог.
      
Эгисф. Это вы-то зловещи?
      
Юпитер. Посмотри на меня.
      
Долгое молчание.
      
Я сказал тебе, что ты создан по образу моему и подобию. Мы оба следим за тем, чтоб царил порядок, — ты в Аргосе, я — во всем мире; и один и тот же секрет камнем лежит у нас на сердце.
      
Эгисф. У меня нет секретов.
      
Юпитер. Есть. Тот же, что у меня. Мучительный секрет богов и царей: они знают, что люди свободны. Люди свободны, Эгисф. Тебе это известно, а им — нет.
      
Эгисф. Проклятье, знай они это, они б давно пустили мне красного петуха во дворец. Вот уже пятнадцать лет я разыгрываю комедию, чтоб они не поняли своей силы.
      
Юпитер. Видишь, мы подобия.
      
Эгисф. Подобия? Какая ирония в том, что бог заявляет о своем подобии мне. С тех пор как я сел на престол, во всем, что я делаю и говорю, одна цель: создать собственный образ; хочу, чтоб каждый мой подданный нес этот образ в себе, чтоб даже наедине с собой он ощущал мой суровый взгляд на самой тайной из своих мыслей. Но я сам первый пал жертвой: я вижу себя таким, каким видят меня они, я склоняюсь над открытым колодезем их душ и там, в глубине, вижу свое отражение, оно мне отвратительно, оно притягивает меня. О всемогущий бог, что я такое? Я всего лишь страх, испытываемый передо мной другими.
      
Юпитер. А я кто, по-твоему? (Показывает на статую.) Я тоже — мое изображение. Думаешь, у меня не идет от этого голова кругом? Вот уже сто тысяч лет я пляшу перед людьми. Медленная, мрачная пляска. Нужно, чтоб и они смотрели на меня: пока взор их прикован ко мне, они забывают смотреть в себя. Если я забудусь на мгновение, если позволю им оторвать взгляд...
      
Эгисф. Тогда?..
      
Юпитер. Оставим. Это мое личное дело. Ты устал, Эгисф. Но как можешь ты роптать? Ты умрешь. А я — нет. Пока есть люди на земле, я обречен плясать перед ними.
      
Эгисф. Увы! Но кто обрек нас?
      
Юпитер. Мы сами. У нас ведь одна страсть. Ты любишь порядок, Эгисф.
      
Эгисф. Порядок. Это правда. Ради порядка я соблазнил Клитемнестру, ради порядка убил моего царя. Я хотел, чтоб царил порядок, и чтоб порядок был установлен мной. Я жил, не зная желаний, не зная любви, не зная надежды: я блюл порядок. О чудовищная и божественная страсть!
      
Юпитер. Иные страсти нам неведомы: я — бог, ты рожден быть царем.
      
Эгисф. Увы!
      
Юпитер. Эгисф, — мое творение, мой смертный брат, — именем порядка, которому мы оба служим, приказываю тебе: схвати Ореста и его сестру.
      
Эгисф. Они так опасны?
      
Юпитер. Орест знает, что он свободен.
      
Эгисф (живо). Он знает, что свободен. Тогда его мало заковать в кандалы. Свободный человек в городе, как паршивая овца в стаде. Он заразит все мое царство, он загубит мое дело. Всемогущий боже, чего ты ждешь? Порази его.
      
Юпитер (медленно). Чего я жду? (Пауза. Горбится, усталым голосом.) Эгисф, у богов есть еще один секрет...
      
Эгисф. Что ты хочешь сказать?
      
Юпитер. Если свобода вспыхнула однажды в душе человека, дальше боги бессильны. Это уж дела человеческие, и только другие люди могут либо дать ему бродить по свету, либо удушить.
      
Эгисф (глядя на него). Удушить?.. Хорошо. Я, разумеется, подчинюсь тебе. Но ни слова больше, и оставь меня, твое присутствие мне невыносимо.
      
Юпитер уходит.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
      
      
Эгисф некоторое время один, потом Электра и Орест.
      
      
Электра (подскакивая к двери). Рази его! Не оставляй ему времени крикнуть. Я забаррикадирую дверь.
      
Эгисф. Так это ты, Орест?
      
Орест. Защищайся!
      
Эгисф. Защищаться я не буду. Слишком поздно кого-нибудь звать, и я рад этому. Но защищаться я не буду — хочу, чтоб ты был убийцей.
      
Орест. Хорошо. Средства мне безразличны. Буду убийцей. (Поражает его мечом.)
      
Эгисф (покачнувшись). Ты не промахнулся. (Цепляется за Ореста.) Дай погляжу на тебя. Это правда, что ты не испытываешь угрызений совести?
      
Орест. Угрызений совести? Из-за чего? То, что я сделал, справедливо.
      
Эгисф. Справедливо то, чего желает Юпитер. Ты прятался здесь и слышал его.
      
Орест. Что мне Юпитер? Справедливость — дело людей, и я не нуждаюсь в богах, чтоб знать, в чем она состоит. Справедливо раздавить тебя, гнусный пройдоха, справедливо свергнуть твою власть над жителями Аргоса, справедливо вернуть им чувство собственного достоинства. (Отталкивает его.)
      
Эгисф. Мне плохо.
      
Электра. Он качается, лицо его бледнеет. Ужас! Какое уродство... смерть человека!
      
Орест. Замолчи. Пусть унесет в могилу память о нашей радости.
      
Эгисф. Будьте прокляты вы оба.
      
Орест. Долго ты будешь умирать? (Поражает его мечом.)
      
Эгисф (падает). Берегись мух. Орест, берегись мух. Это еще не конец. (Умирает.)
      
Орест (отпихивая его ногой). Для тебя, во всяком случае, это конец. Проводи меня в комнату царицы.
      
Электра. Орест...
      
Орест. Ну?
      
Электра. Она уже не может повредить...
      
Орест. И что же?.. Не узнаю тебя. Раньше ты говорила иначе.
      
Электра. Орест... Я тебя тоже не узнаю.
      
Орест. Хорошо. Я пойду сам. (Уходит.)
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
      
      
Электра, одна.
      
      
Электра. Будет она кричать? (Пауза. Прислушивается.) Идет по коридору. Когда он откроет четвертую дверь... Ах, я этого хотела! Я этого хочу, нужно, чтоб я все еще этого хотела. (Глядит на Эгисфа.) Он мертв. Так я, значит, этого хотела. Я не понимала. (Подходит к Эгисфу.) Сто раз я видела его во сне распростертым на этом самом месте, с мечом в сердце. Глаза его были закрыты, он казался спящим. Как я его ненавидела, как радовалась своей ненависти. Он не похож на спящего, глаза открыты, он смотрит на меня. Он умер — и моя ненависть умерла вместе с ним. Я здесь, я жду, а она еще жива, она в своей комнате. Сейчас закричит. Звериным криком. Ах, я не могу больше вынести его взгляда. (Становится на колени и набрасывает плащ на лицо Эгисфа.) Чего же я хотела?
      
Тишина. Потом вопль Клитемнестры.
      
Он ударил ее. Она — наша мать, и он ударил ее. (Поднимается.) Ну вот: мои враги мертвы. Много лет я заранее радовалась этой смерти, теперь тиски сжали мое сердце. Неужели я обманывала себя пятнадцать лет? Ложь! Ложь! Это не может быть правдой: я не трусиха! Я хотела этой минуты, я все еще хочу ее. Я хотела видеть этого гнусного борова распростертым у моих ног. (Срывает плащ.) Пяль, сколько влезет свои зенки. Я этого хотела, я радуюсь, что у тебя глаза, как у дохлой рыбы.
      
Слабый крик Клитемнестры.
      
Пусть кричит! Пусть кричит! Хочу, чтоб она вопила от ужаса, хочу, чтоб она страдала.
      
Крики прекращаются.
      
Радость! Радость! Я плачу от радости: мои враги мертвы, мой отец отомщен.
      
Орест возвращается, с окровавленным мечом в руке. Она подбегает к нему.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
      
      
Электра, Орест.
      
      
Электра. Орест! (Бросается ему в объятия.)
      
Орест. Чего ты боишься?
      
Электра. Я не боюсь, я пьяна. Пьяна от радости. Что она говорила? Она долго молила о пощаде?
      
Орест. Электра, я никогда не раскаюсь в том, что сделал, но говорить об этом не считаю нужным: есть воспоминания, которыми не делятся. Знай только, что она умерла.
      
Электра. Проклиная нас? Ответь только это: проклиная нас?
      
Орест. Да. Проклиная нас.
      
Электра. Обними меня, любимый, стисни меня в объятиях. Как плотен мрак ночи, как трудно свету факелов пробиться сквозь него! Ты любишь меня?
      
Орест. Ночь уже кончилась. Брезжит день. Мы свободны, Электра. Мне кажется, ты рождена мной, и я сам родился вместе с тобой; я люблю тебя, ты — моя. Вчера еще я был одинок, а сегодня у меня есть ты. Кровь соединяет нас двойными узами — мы родня по крови, и мы вместе пролили кровь.
      
Электра. Брось меч. Дай мне руку. (Берет его руку и целует.) У тебя короткие квадратные пальцы. Они созданы для того, чтобы брать и держать. Дорогая моя рука! Она белее моей. Сколько силы скопилось в ней, чтоб покарать убийц нашего отца! Обожди. (Идет за факелом и освещает им Ореста.) Нужно, чтоб свет падал на твое лицо, мрак сгущается, я плохо вижу тебя. Мне необходимо тебя видеть: когда я тебя не вижу, я начинаю тебя бояться; я не должна отрывать глаз от тебя. Я люблю тебя. Мне нужно думать, что я люблю тебя. Как странно ты выглядишь!
      
Орест. Я свободен, Электра. Свобода ударила в меня как молния.
      
Электра. Свободен? А я не чувствую себя свободной. Разве ты можешь сделать, чтобы всего этого не было? Свершилось непоправимое. Разве ты можешь помешать тому, чтобы мы навеки остались убийцами матери?
      
Орест. Думаешь, я хотел бы этому помешать? Я совершил свое дело. Доброе дело. Я понесу его на плечах, как путник, переходя реку вброд, переносит на своих плечах ребенка, я за него в ответе. И чем тяжелее будет нести, тем радостней, потому что в нем — моя свобода. Вчера еще я брел по земле куда глаза глядят, тысячи путей выскальзывали у меня из-под ног, все они — принадлежали другим. Я шел по любому из них — по прибрежной тропе бурлаков, по тропке погонщика мулов, по мощеному тракту, где мчатся колесницы, — но ни одна дорога не была моей дорогой. С сегодняшнего дня мне остался только один путь, и бог знает, куда он ведет, — но это мой путь. Что с тобой?
      
Электра. Я больше тебя не вижу! Лампы не светят. Я слышу твой голос, но он причиняет мне боль, он вонзается в меня как нож. Неужели отныне всегда будет так темно, даже днем? Орест! Вот они!
      
Орест. Кто?
      
Электра. Вот они! Откуда они взялись? Они свисают с потолка как грозди черного винограда, от них черны стены; они застилают мне свет, их тени заслонили от меня твое лицо.
      
Орест. Мухи...
      
Электра. Слышишь! Слышишь шум их крыльев, подобный гуденью кузнечного горна? Они окружают нас, Орест. Они нас подстерегают. Сейчас они обрушатся на нас, я почувствую на коже тысячи липких лапок. Куда бежать, Орест? Они разбухают, они разбухают — смотри, они уже, как пчелы, их плотный рой нигде от нас не отстанет. Какой ужас! Я вижу их глаза, миллионы глаз, устремленные на нас.
      
Орест. Что нам за дело до мух?
      
Электра. Это эринии, Орест, — богини угрызений совести.
      
Голоса за дверью: «Откройте, откройте! Взломайте дверь, если они не открывают». Глухие удары в дверь.
      
Орест. Крики Клитемнестры привлекли стражу. Пойдем. Покажи мне святилище Аполлона, — мы проведем там ночь, защищенные от людей и мух. Завтра я буду говорить с моим народом.
      
Занавес
     
    
    
     
      
АКТ ТРЕТИЙ
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
      
      
Храм Аполлона. Посредине сцены статуя Аполлона. Электра и Орест спят у подножия статуи, обхватив руками ее ноги. Вокруг них — хоровод эриний, которые спят стоя, как цапли. В глубине тяжелая бронзовая дверь.
      
      
Первая эриния (потягиваясь). А-а-a! Я спала стоя, вытянувшись в струнку от злости, и мне снились бесконечные гневные сны. О, прекрасный цветок ярости, ярый красный цветок в моем сердце! (Ходит вокруг Ореста и Электры.) Спят. До чего белы, до чего нежны! Я ринусь им на живот, на грудь, как поток на гальку. Я стану терпеливо обтачивать эту мягкую плоть, уж я поскребу, поскоблю, уж я их отполирую до костей. (Делает несколько шагов.) О, чистое утро ненависти! Какое великолепное пробуждение: они спят, тела их в испарине, от них пышет жаром; а я бодрствую, я свеша, крепка, душа моя тверда как медь, — я ощущаю себя священной.
      
Электра (во сне). Увы!
      
Первая эриния. Она стонет. Скоро ты задрожишь от наших укусов, завопишь от наших ласк. Я возьму тебя, как самец берет самку, ибо ты — отдана мне в супружество и познаешь тяжесть моей любви. Ты красива, Электра, красивее меня; но увидишь, от моих поцелуев быстро стареют, не пройдет и полугода — я согну тебя как старуху, а сама останусь молодой. (Склоняется над ними.) Отличная добыча, бренная и аппетитная: гляжу на них, чую их запах, и от гнева дух захватывает. Я ощущаю себя зарей ненависти. О радость! Я — когти и зубы, огонь в жилах. О радость! Ненависть затопляет и душит меня, она, как молоко, наполняет мои груди. Проснитесь, сестры, проснитесь: утро настало.
      
Вторая эриния. Мне снилось, что я кусаю.
      
Первая эриния. Наберись терпения: сейчас они под покровительством бога, но скоро голод и жажда выгонят их из убежища. Тогда ты вопьешься в них зубами.
      
Третья эриния. А-а-a! Хочу царапать.
      
Первая эриния. Погоди: скоро твои железные когти проложат тысячи красных тропинок на теле преступных. Приблизьтесь, сестры, взгляните на них.
      
Третья эриния. Как они молоды!
      
Вторая эриния. Как они красивы!
      
Первая эриния. Возрадуйтесь: преступники так часто стары и уродливы; нам редко выпадает изысканная радость — разрушать то, что прекрасно.
      
Эринии. Эйа-а! Эйа-а!
      
Третья эриния. Орест — почти ребенок. Моя ненависть будет нежна, как мать. Я положу его бледную голову к себе на колени, я буду гладить его по волосам.
      
Первая эриния. А потом?
      
Третья эриния. А потом, как проткну ему глаза — вот этими двумя пальцами!
      
Эринии хохочут.
      
Первая эриния. Они вздыхают, шевелятся, скоро они проснутся. Давайте, сестры, сестры-мухи, разбудим преступных нашей песней.
      
Хор эриний.
      
       
        
Бзз, бзз, бзз, бзз.
        
Как мухи, мы облепили твое гнилое сердце,
        
Сердце гнилое, кровоточащее, лакомое.
        
Как пчелы, сберем гной и сукровицу твоего сердца.
        
Не бойся, мы превратим их в мед, прекрасный зеленый мед.
        
Ненависть слаще нашему лону, чем любая любовь.
        
Бзз, бзз, бзз, бзз.
        
Мы обернемся пристальным взглядом домов,
        
Рычаньем, оскалом сторожевого пса,
        
Жужжаньем над твоей головой,
        
Шумом леса,
        
Свистом, треском, плеском, воем,
        
Мраком,
        
Неприглядным мраком твоей души.
        
Бзз, бзз, бзз, бзз,
        
Эйа! Эйа! Эйа-а!
        
Бзз, бзз, бзз, бзз,
        
Гной сосем мы, мухи,
        
Все ты отдашь нам,
        
Пищу — во рту, свет — в глубине глаз,
        
Мы — твои провожатые до могилы,
        
Только червям уступим мы место.
        
Бзз, бзз, бзз, бзз.
       
      
      
Пляшут.
      
Электра (просыпается). Кто здесь разговаривает? Кто вы?
      
Эринии. Бзз, бзз, бзз, бзз.
      
Электра. А! Вот и вы. Значит, мы их в самом деле убили?
      
Орест (пробуждаясь). Электра!
      
Электра. А ты кто? А, ты — Орест. Уходи.
      
Орест. Что с тобой?
      
Электра. Я боюсь тебя. Мне снилось, что наша мать упала навзничь, что из нее хлестала кровь и ручейками вытекала из-под дворцовых дверей. Потрогай мои руки, какие они холодные. Нет, оставь, не трогай меня. Из нее вытекло много крови?
      
Орест. Замолчи.
      
Электра (окончательно проснувшись). Дай, погляжу на тебя. Ты убил их. Это ты их убил. Ты здесь, ты только проснулся, на твоем лице ничего не написано, а ведь это ты убил их.
      
Орест. Ну и что? Да, убил! (Пауза.) Ты тоже пугаешь меня. Вчера ты была так красива. Сейчас точно какой-то зверь изуродовал тебя когтями.
      
Электра. Зверь? Твое преступление. Оно ободрало мне щеки и веки: мои глаза и зубы точно обнажились. А это кто такие?
      
Орест. Не думай о них. Они ничего не могут с тобой сделать.
      
Первая эриния. Пусть войдет в наш круг, если посмеет, увидишь, как мы ничего не можем сделать.
      
Орест. Тихо, суки. На место!
      
Эринии ворчат.
      
Неужели это ты танцевала вчера в белом платье на ступенях храма?
      
Электра. Я состарилась. За одну ночь.
      
Орест. Ты все еще прекрасна, но... у кого я видел такие мертвые глаза? Электра... ты похожа на нее; ты похожа на Клитемнестру. Стоило ли убивать ее? Когда я вижу свое преступление в этих глазах, оно внушает мне ужас.
      
Первая эриния. Потому что ты ужасаешь ее.
      
Орест. Это правда? Я внушаю тебе ужас?
      
Электра. Оставь меня.
      
Первая эриния. Ну? Ты еще сомневаешься? И как ей тебя не ненавидеть? Она жила спокойно, в своих мечтах, ты явился, принес резню и святотатство. И вот она делит твою вину, она прикована к этому пьедесталу, этот островок — все, что ей осталось.
      
Орест. Не слушай ее.
      
Первая эриния. Назад! Назад! Гони его, Электра, не позволяй прикоснуться к себе. Это мясник. От него исходит пресный запах свежей крови. Знаешь, как неумело он убивал старуху. Не смог даже прикончить ее разом.
      
Электра. Ты не лжешь?
      
Первая эриния. Можешь мне поверить, я так и жужжала вокруг них.
      
Электра. Он нанес ей несколько ударов?
      
Первая эриния. Добрую дюжину. И всякий раз меч хлюпал в ране. Она прикрывала живот и лицо руками. Он изрубил ей все руки.
      
Электра. Она долго страдала? Она умерла не сразу?
      
Орест. Не смотри на них, заткни уши, главное — не расспрашивай их: будешь расспрашивать — пропадешь!
      
Первая эриния. Она чудовищно страдала.
      
Электра (закрывая лицо руками). А-а!
      
Орест. Она хочет отделить нас друг от друга, воздвигнуть вокруг тебя стену одиночества. Берегись: когда ты останешься одна, совсем одна, беспомощная, они набросятся на тебя. Электра, мы вместе решили совершить это убийство, мы должны вместе встретить его последствия.
      
Электра. Ты утверждаешь, что я хотела этого?
      
Орест. Разве не так?
      
Электра. Нет, не так... Подожди... Так! Ах, я уже ничего не знаю. Мне это преступление снилось. А ты, ты совершил его, ты стал палачом собственной матери.
      
Эринии (хохочут и вопят). Палач! Палач! Мясник!
      
Орест. Электра, за этой дверью — просторный мир. Простор и утро. Там, снаружи, солнце восходит над дорогами. Мы скоро выйдем, мы пойдем по дороге, освещенной солнцем, а эти дочери мрака утратят свою силу: лучи солнца пронзают их как мечи.
      
Электра. Солнце...
      
Первая эриния. Ты никогда не увидишь солнца, Электра. Мы застим тебе солнце, как туча саранчи; куда б ты ни пошла — над твоей головой будет ночь.
      
Электра. Оставьте меня! Не мучьте!
      
Орест. Их сила в твоей слабости. Посмотри: мне они не смеют ничего сказать. Послушай: ты предалась неведомому ужасу и отделилась от меня. А разве ты пережила что-то иное, чем я? Стоны матери? Или ты думаешь, что они замолкнут когда-нибудь в моих ушах? Ее огромные зрачки — океаны, вышедшие из берегов, — на мелово-бледном лице; думаешь, они изгладятся когда-нибудь из моих зрачков? А тоскливый страх, грызущий тебя? Думаешь, когда-нибудь он перестанет снедать меня? Но что мне до всего этого — я свободен. Пусть тоска, пусть страшные воспоминания. Свободен. Я в согласии с самим собой. Не нужно ненавидеть себя, Электра. Дай мне руку: я тебя не покину.
      
Электра. Пусти мою руку! Эти черные суки вокруг меня — страшны, но ты еще страшней.
      
Первая эриния. Видишь! Видишь! Не правда ли, куколка, мы тебя пугаем меньше, чем он? Мы нужны тебе, Электра, ты наше дитя. Тебе нужны наши когти, чтоб терзать свое тело, тебе нужны наши зубы, чтоб кусать свою грудь, тебе нужна наша каннибальская любовь, чтоб забыть о ненависти к себе, тебе нужны страдания плоти, чтобы не думать о страданиях души. Приди! Приди! Спустись всего на две ступеньки, и мы примем тебя в объятия, наши поцелуи истерзают твое хрупкое тело, и наступит забытье, забытье во всепожирающем, чистом огне боли.
      
Эринии. Приди! Приди!
      
Медленный танец, как бы околдовывающий ее. Электра встает.
      
Орест (хватая ее за руку). Остановись, умоляю тебя, ты погибнешь.
      
Электра (яростно вырываясь). А! Ненавижу тебя! (Сходит по ступенькам.)
      
Эринии набрасываются на нее.
      
На помощь!
      
Входит Юпитер.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
      
      
Те же и Юпитер.
      
      
Юпитер. На место!
      
Первая эриния. Хозяин!
      
Эринии неохотно расходятся, оставляя Электру распростертой на земле.
      
Юпитер. Бедные дети. (Подходит к Электре.) Чего вы добились. Гнев и жалость борются в моем сердце. Встань, Электра: пока я здесь, мои суки тебя не тронут. (Помогает ей подняться.) Какое страшное лицо. За одну ночь! За одну ночь! Где твоя деревенская свежесть? За одну ночь твоя печень, селезенка и легкие износились, тело стало жалкой тряпкой. Ах, самонадеянная, безумная молодежь, сколько зла вы сами себе причинили!
      
Орест. Смени тон, приятель: этот не к лицу царю богов.
      
Юпитер. И ты, гордец, тоже смени тон: дерзость неуместна в устах преступника, искупающего вину.
      
Орест. Я не преступник и ты не заставишь меня искупать то, что я не считаю виной.
      
Юпитер. Ты ошибаешься, пожалуй, но потерпи — я рассею вскоре твое заблуждение.
      
Орест. Терзай меня сколько угодно: я ни о чем не жалею.
      
Юпитер. Даже о том ужасном состоянии, до которого ты довел сестру?
      
Орест. Даже об этом.
      
Юпитер. Слышишь, Электра? И он утверждает, что любит тебя.
      
Орест. Я люблю ее больше, чем себя самого. Но она страдает по собственной воле и только сама может избавиться от страданий, она — свободна.
      
Юпитер. А ты? Ты тоже, может быть, свободен?
      
Орест. Тебе это известно.
      
Юпитер. Взгляни на себя, бесстыжее и глупое созданье, ты воистину величествен: скрючился меж ног божества, тебя хранящего,— а вокруг эти голодные суки. Если уж ты осмеливаешься называть себя свободным, остается воспеть свободу узника, закованного в кандалы и брошенного в подземелье, или свободу распятого раба.
      
Орест. А почему бы и нет?
      
Юпитер. Берегись: ты фанфаронишь, потому что Аполлон тебе покровительствует. Но Аполлон — мой покорный слуга Стоит мне пальцем пошевельнуть — он тебя покинет.
      
Орест. За чем же дело стало? Пошевели пальцем, хоть всеми десятью.
      
Юпитер. К чему? Разве я не сказал, что мне обрыдло наказывать? Я явился, чтоб вас спасти.
      
Электра. Спасти? Не насмехайся над нами, хозяин мщения и смерти. Даже богу недозволено вселять обманчивую надежду в сердца тех, кто страдает.
      
Юпитер. Через четверть часа ты можешь быть далеко отсюда.
      
Электра. Живая и здоровая?
      
Юпитер. Даю слово.
      
Электра. А чего ты потребуешь с меня взамен?
      
Юпитер. Я ничего не требую от тебя, дитя мое.
      
Электра. Ничего? Я правильно расслышала, о добрый бог, дивный бог?
      
Юпитер. Или почти ничего. Пустяк, который ты можешь дать мне с легкостью, — капельку раскаяния.
      
Орест. Берегись, Электра. Эта капелька ляжет тяжелым камнем тебе на сердце.
      
Юпитер (Электре). Не слушай его. Ответь лучше мне: что мешает тебе осудить преступление, совершенное другим. Ты ведь даже не сообщница.
      
Орест. Электра! Неужели ты отречешься от пятнадцати лет ненависти и надежды?
      
Юпитер. Кто говорит об отречении? Она никогда не хотела этого святотатства.
      
Электра. Увы!
      
Юпитер. Ну-ну, можешь на меня положиться. Я ведь читаю в сердцах.
      
Электра (недоверчиво). И ты читаешь в моем сердце, что я не хотела этого преступления? Это я-то, в течение пятнадцати лет мечтавшая об убийстве и мести?
      
Юпитер. Ерунда! В кровавых снах, баюкавших тебя, было что-то невинное: они позволяли забыть о рабстве, врачевали раны, нанесенные твоей гордости. Но ты никогда не собиралась их осуществить. Я ошибаюсь?
      
Электра. Ах! Бог мой, дорогой мой бог, как я хочу, чтоб ты не ошибался.
      
Юпитер. Ты еще совсем девочка, Электра. Другие девочки мечтают стать богаче всех или красивей всех. А ты, ослепленная жестокой судьбой своего рода, мечтала всех превзойти страданиями, всех превзойти преступлениями. Ты никогда не хотела зла: ты хотела только быть несчастной. В твоем возрасте девочки еще играют в куклы и в классы, а у тебя, бедная малютка, не было ни игрушек, ни подружек, ты играла в убийство, потому что в эту игру можно играть одной.
      
Электра. Увы! Увы! Я слушаю и начинаю понимать себя.
      
Орест. Электра! Электра! Вот теперь-то ты виновна. Кто, кроме тебя самой, может знать, чего ты хотела? Неужто ты позволишь другому решать за тебя? К чему искажать прошлое? Оно беззащитно! К чему отрекаться от той разгневанной Электры, которой ты была? От той юной богини ненависти, которую я полюбил? Разве ты не понимаешь, что этот жестокий бог играет тобой?
      
Юпитер. Чтоб я стал играть вами? Послушайте, что я вам предлагаю: отрекитесь от вашего преступления, и я посажу вас обоих на трон Аргоса.
      
Орест. На место наших жертв?
      
Юпитер. Что поделаешь.
      
Орест. И я натяну на себя еще не остывшее платье покойного царя?
      
Юпитер. Это или какое-нибудь другое, не важно.
      
Орест. Ясно. Было б черным, не так ли?
      
Юпитер. Разве ты не в трауре?
      
Орест. В трауре по матери. А я и забыл. И моих подданных я тоже одену в черное?
      
Юпитер. Они уже в черном.
      
Орест. И правда. Дадим им время износить старое платье. Ну? Ты поняла, Электра? За несколько слезинок тебе предлагают нижние юбки и сорочки Клитемнестры — те вонючие, грязные сорочки, которые ты пятнадцать лет стирала собственными руками. Тебя ждет также ее роль, придется только подучить слова. Иллюзия будет полной, никто не усомнится, что снова видит твою мать, ты ведь стала похожа на нее. Но я — я брезглив: я не стану натягивать на себя штаны убитого мною паяца.
      
Юпитер. Нечего нос задирать, убил человека, который не защищался, и старуху, умолявшую о пощаде; а послушать тебя, не зная, так решишь, что ты спас родной город, сражаясь один против тридцати.
      
Орест. А может, я и на самом деле спас родной город?
      
Юпитер. Ты? А знаешь, кто там, за этой дверью? Жители Аргоса — все жители Аргоса. Они поджидают своего спасителя с камнями, вилами и дубинами в руках, чтобы выразить ему благодарность. Ты одинок, как прокаженный.
      
Орест. Да.
      
Юпитер. Гордиться тут нечем. На одиночество тебя обрекает их презрение и ужас, трусливейший из убийц.
      
Орест. Трусливейший из убийц тот, кто испытывает угрызения совести.
      
Юпитер. Орест! Я сотворил тебя, я сотворил все: гляди.
      
Стены храма раздвигаются. Появляется небо, усеянное вращающимися звездами. Юпитер в глубине сцены.
      
Голос его становится оглушительным (звучит через микрофон), но он сам едва различим.
      
Смотри на эти планеты, которые движутся в строгом порядке, никогда не сталкиваясь: это я упорядочил их орбиты, явив справедливость. Послушай гармонию сфер, беспредельный благодарственный гимн минералов, звучащий с четырех сторон света. (Мелодекламация.) Благодаря мне продолжается жизнь на земле, я повелел, чтобы дитя человеческое было человеком, чтоб от собаки рождалась собака; благодаря мне мягкий язык прилива лижет песок и отступает в положенный час; я повелел произрастать растениям, мое дыхание разносит желтые тучи пыльцы. Это не твои дом, самозванец! Ты в мире, как заноза в теле, как браконьер в господском лесу, ибо мир — добр. Я создал его по своей воле, я — Добро. А ты — свершил Зло, все сущее клянет тебя голосами, окаменевшими от ужаса. Добро — повсюду: оно в мякоти бузины и свежести источника, в зернистости кремния и тяжести камня: куда ни глянь, найдешь его, — оно даже в природе огня и света. Твое собственное тело предает тебя — оно покорно моим предначертаниям. Добро в тебе и вне тебя: оно рассекает тебя, как коса, оно подавляет тебя, как гора, оно несет и катит тебя, как море, оно обеспечило успех твоего дурного дела; Добро было светом факелов, твердостью твоего меча, силой твоей руки. Ты содеял Зло и им гордишься, но что оно, как не уловка бытия, лукавый его отблеск, обманчивое отражение, самое существование которого зиждется на Добре. Опомнись, Орест: против тебя вся вселенная, а ты во вселенной — лишь жалкий червь. Прими естественный порядок вещей, сын, извративший естество свое. Признай свою вину, ужаснись ею, вырви ее из себя, как гнилой зловонный зуб. Иль бойся, чтоб море не отхлынуло перед тобою, чтоб не иссякли источники на твоем пути, чтоб не рухнули на твою дорогу камни и скалы, чтоб земля не разверзлась под ногами твоими.
      
Орест. Пусть разверзнется земля! Пусть выносят мне приговор утесы и цветы вянут на моем пути: всей вселенной мало, чтобы осудить меня. Ты — царь богов, Юпитер, ты царь камней и звезд, царь морских волн. Но ты, Юпитер, не царь над людьми.
      
Стены храма сдвигаются, вновь появляется Юпитeр, сгорбленный, усталый. Говорит нормальным голосом.
      
Юпитeр. Я не царь тебе, жалкий червь. Кто же тогда создал тебя?
      
Орест. Ты. Но не надо было создавать меня свободным.
      
Юпитер. Я дал тебе свободу, чтоб ты служил мне.
      
Орест. Возможно. Но она обернулась против тебя, и мы оба тут бессильны.
      
Юпитер. Ага, наконец-то извиняющие обстоятельства.
      
Орест. Я ищу не извинений.
      
Юпитер. Разве? Эта свобода, рабом которой ты себя объявляешь, очень напоминает, знаешь ли, извинения.
      
Орест. Я не хозяин и не раб, Юпитер. Я сам — свобода! Едва ты создал меня, я перестал тебе принадлежать.
      
Электра. Отцом нашим заклинаю тебя, Орест: свершив преступление, не богохульствуй.
      
Юпитер. Слушай ее. И не надейся ее вернуть своими словами: эта речь нова для ушей Электры, нова и оскорбительна.
      
Орест. Так же как и для моих собственных, Юпитер. И для моей глотки, из которой выходят слова, и для моего языка, придающего им на ходу форму. Я с трудом понимаю себя. Еще вчера ты пеленой обволакивал мой взор, воском залеплял мне уши. Вчера еще у меня были извиняющие обстоятельства: мое существование извинял ты — ты породил меня, чтоб я служил твоим намерениям, и весь мир, как старая сводня, твердил мне о тебе, твердил не переставая. А потом ты меня покинул.
      
Юпитер. Я тебя покинул, я?
      
Орест. Вчера, я стоял рядом с Электрой. И вся твоя природа ластилась к нам, она сиреной пела твое Добро и осыпала меня советами. Чтоб я смягчился — жгучий свет стал мягким, подобно затуманившемуся взору; чтоб я забыл обиды — небо разнежилось, как всепрощение. Моя юность, покорная твоей воле, стояла предо мной, точно невеста, умоляющая жениха, который хочет ее покинуть, — в последний раз я видел мою юность. И вдруг, внезапно, свобода ударяла в меня, она меня пронзила, — природа отпрянула: я был без возраста, один, одиноким в твоем ничего не значащем мирке — как человек, потерявший свою тень. Небо — пусто, там нет ни Добра, ни Зла, там нет никого, кто мог бы повелевать мной.
      
Юпитер. И что же? Прикажешь восхищаться овцой, которую парша отделяет от стада, или прокаженным, запертым в лазарет? Вспомни, Орест: ты был частью моего стада, ты пасся на траве моих лугов, среди моих овец Твоя свобода — парша, снедающая тебя, она — изгнание.
      
Орест. Ты прав: это изгнание.
      
Юпитер. Зло еще не укоренилось: оно возникло лишь вчера. Вернись к нам. Вернись. Посмотри, как ты одинок, даже родная сестра тебя покинула. Ты бледен, в твоих глазах тоскливый страх. Ты надеешься выжить? Тебя грызет нечеловеческое зло, чуждое моему естеству, чуждое тебе самому. Вернись: я — забвенье, я — покой.
      
Орест. Чуждое мне самому, знаю. Вне природы, против природы, без оправданий, без какой бы то ни было опоры, кроме самого себя. Но я не вернусь в лоно твоего закона: я обречен не иметь другого закона, кроме моего собственного. Я не вернусь в твой естественный мир: тысячи путей проложены там, и все ведут к тебе, а я могу идти только собственным путем. Потому что я человек, Юпитер, а каждый человек должен сам отыскать свой путь. Человек ужасает природу, и тебе, Юпитеру, царю богов, он тоже внушает ужас.
      
Юпитер. Ты не лжешь: когда люди похожи на тебя, я их ненавижу.
      
Орест. Берегись, ты признал свою слабость. У меня к тебе нет ненависти. Что у нас общего? Мы разойдемся, не коснувшись друг друга, как в море корабли. Ты — бог, а я — свободен: мы равно одиноки, мы мучимы одним и тем же тоскливым страхом. Почему ты думаешь, что этой нескончаемой ночью я не искал раскаяния? Раскаяние. Сон. Но отныне я не могу каяться и спать не могу.
      
Молчание.
      
Юпитер. Что ты собираешься делать?
      
Орест. Аргивяне — мои подданные. Я должен открыть им глаза.
      
Юпитер. Бедняги! Ты одаришь их одиночеством и позором, ты сорвешь одежды, которыми я прикрыл их наготу, и ты обнажишь внезапно их существование, похабное, пресное существование, лишенное какой бы то ни было цели.
      
Орест. Если и для них нет надежды, почему я, утративший ее, не должен с ними поделиться отчаянием?
      
Юпитер. Что им делать с отчаянием?
      
Орест. Что угодно: они свободны, настоящая человеческая жизнь начинается по ту сторону отчаяния.
      
Молчание.
      
Юпитер. Пусть так, Орест. Все было предначертано. В один прекрасный день человек должен был возвестить мои сумерки. Значит, это ты и есть? И кто бы мог это подумать вчера, глядя на твое девичье лицо?
      
Орест. Я и сам бы не поверил. Слова, которые я произношу, чересчур крупны, они раздирают мой рот; судьба, которую я несу в себе, чересчур тяжела, она переломила мою молодость.
      
Юпитер. Я не люблю тебя, но жалею.
      
Орест. И я тебя жалею.
      
Юпитер. Прощай, Орест. (Делает несколько шагов.) А ты, Электра, подумай: мое царство не кончилось, до этого еще очень далеко — я не прекращу борьбы. Гляди, со мной ты или против. Прощай.
      
Орест. Прощай.
      
Юпитер уходит.
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
      
      
Те же, без Юпитера.
      
Электра медленно встает.
      
      
Орест. Куда ты?
      
Электра. Оставь меня. У нас нет ничего общего.
      
Орест. Неужели, встретив вчера, сегодня я утрачу тебя навеки?
      
Электра. Дали бы боги мне никогда не встречать тебя!
      
Орест. Электра! Сестра моя, Электра, дорогая моя! Моя единственная любовь, единственная услада моей жизни, не покидай меня, останься.
      
Электра. Вор. Я владела столь малым: крупицей покоя, несколькими снами. Ты отнял все, ты обокрал нищую. Ты был моим братом, главой семьи, твой долг был охранять меня — ты окунул меня в кровь, я — красна, как освежеванный бык; ненасытные мухи облепили меня, мое сердце — чудовищный рой!
      
Орест. Любовь моя, это правда, я забрал все, и мне нечего дать тебе, кроме моего преступления. Но это огромный дар. Или ты думаешь, что оно не лежит камнем у меня на душе? Мы были слишком легковесны, Электра: теперь наши ноги уходят в землю, как колеса колесницы в колею. Иди ко мне. Мы отправимся в путь тяжелым шагом, сгибаясь под нашей драгоценной ношей. Ты дашь мне руку, и мы пойдем...
      
Электра. Куда?
      
Орест. Не знаю. Навстречу себе самим. Там, за горами, за долами нас ждут Орест и Электра. Будем их терпеливо искать.
      
Электра. Не хочу больше слушать тебя. Ты сулишь мне только горе и омерзение. (Выскакивает вперед.)
      
Эринии медленно приближаются к ней.
      
На помощь! Юпитер, царь богов и людей, мой царь, прими меня в свои объятия, унеси меня, оборони! Я буду покорна твоему закону, я буду твоей рабыней, твоей вещью, я покрою поцелуями твои ступни и колени. Защити меня от мух, от брата, от меня самой, не оставляй меня в одиночестве, я посвящу всю мою жизнь искуплению. Я раскаиваюсь, Юпитер, я раскаиваюсь. (Убегает.)
     
     
      
       
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      
      
Орест, эринии.
      
Эринии порываются бежать за Электрой. Первая эриния останавливает их.
      
      
Первая эриния. Оставьте ее, сестры, она от нас ускользнула. Но нам остается этот, и, думаю, надолго — у него крепкое сердечко. Он будет страдать за двоих.
      
Эринии, жужжа, приближаются к Оресту.
      
Орест. Я совсем один.
      
Первая эриния. Да нет же, пригоженький мой убийца, я тебя не покину: увидишь, какие игры я придумаю, чтоб тебя развлечь.
      
Орест. Я буду одинок до самой смерти. Потом...
      
Первая эриния. Мужайтесь, сестры, он слабеет. Посмотрите, как расширились зрачки: скоро его нервы зазвучат, как струны арфы под пленительными переборами ужаса.
      
Вторая эриния. Скоро голод выгонит его из убежища: еще до вечера мы вкусим его крови.
      
Орест. Бедная Электра!