1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 
     
      
От Севера, где древних рек исток,
      
Он с войском устремился на Восток.
     
     
      
Колючки истребил в стране Фархар,
      
Отраду подарил стране Фархар.
     
     
      
В Мавераннахр он прилетел, как дым,
      
И Самарканд открыл врата пред ним.
     
     
      
Как ветер западный, страну Чигиль
      
Овеял он, — так нам вещает быль.
     
     
      
И, в Чин прибыв, он там разбил свой стан.
      
И сам пришел служить ему хакан.
     
     
      
И с Хиндом у него была война,
      
Пред ним склонилась Кейдова страна,
     
     
      
Он изваянья идолов низверг,
      
На древних алтарях огонь померк.[11]
     
     
      
И к правой вере — всей вселенной круг
      
Привел он, указавши путь — на юг.
     
     
      
И через Синд, пройдя к Кечу Мукран,
      
Без остановки двинулся в Кирман.
     
     
      
Воздвиг он в Хорасане, говорят,
      
Прекраснейший из городов — Герат.
     
     
      
Пройдя пустынный и безлюдный край,
      
Построил Рей, как первозданный рай.
     
     
      
И плод созрел в саду великих дум…
      
Мир покорив, он воротился в Рум.
     
     
      
Но — в радостях, в пирах — не отыскал
      
Отрады той, что сердцем он алкал.
     
     
      
И вновь походом обошел весь мир,
      
Повсюду утвердив добро и мир.
     
     
      
Защитой от яджуджей им стена [12]
      
Была железная возведена.
     
     
      
Скажи: он обошел не мир земной,
      
А девять сводов неба над землей.
     
     
      
На всех дорогах, для любой страны,
      
Ягач он сделал мерою длины.
     
     
      
И знаки расстояний на путях
      
Велел установить великий шах.
     
     
      
А на местах ночлегов каждый край
      
Был должен ставить караван-сарай.
     
     
      
Благоустраивал без шума он
      
Строй жизни мира, к благу устремлен.
     
     
      
И в море, словно кит, решил уплыть;
      
И корабли смолить велел, снастить.
     
     
      
И долго плавал, как гласит молва,
      
И открывал средь моря острова.
     
     
      
Есть острова в неведомых морях,
      
Которые благословил аллах.
     
     
      
На них высаживаясь, Искандар
      
Брал их себе, как лучший божий дар.
     
     
      
Так он до крайних островов дошел,
      
Но утоленья сердца не нашел.
     
     
      
Великим беспокойством обуян —
      
В неведомый поплыл он Океан.
     
     
      
Под кораблем — пучины вечных вод,
      
Над кораблем — бескрайный небосвод.
     
     
      
Но, дерзкое задумав, Искандар
      
С собою вез большой стеклянный шар.
     
     
      
Он влез в него; и крышку засмолить
      
Велел, и шар в пучину опустить.
     
     
      
Канат надежный — в десять верст длиной
      
Разматывался черною змеей;
     
     
      
Он к шару прикреплен одним концом,
      
К навою на борту — другим концом.
     
     
      
Шах быстро погружался в глубину,
      
Водоворотом увлечен ко дну.
     
     
      
Он чудеса увидел бездн морских…
      
Нет слов у нас, чтоб рассказать о них.
     
     
      
И вытащен из глубины с трудом,
      
Очнулся он на корабле своем.
     
     
      
Противоречья, должен я признать,
      
В рассказе этом можно отыскать.
     
     
      
Искатель возвратился в мир земной
      
И устремился за живой водой.
     
     
      
Свет жизни он во тьме пошел искать,
      
И не нашел, и обратился вспять.
     
     
      
Истока вечной жизни не нашел,
      
С устами пересохшими ушел.[13]
     
     
      
Вел Хызр его по суше, а Ильяс
      
В морях — вставал к кормилу в грозный час.
     
     
      
Свершить же не под силу никому
      
Все, что до нас свершить пришлось ему.
     
     
      
Дал небосвод ему такую власть,
      
Что целый мир пред ним был должен пасть.
     
     
      
Коль все, что я о нем храню в уме,
      
Запечатлеть — возникнет «Шах-наме».[14]
     
     
      
Итак, все, что я знаю, записать
      
Решил я кратко в малую тетрадь.
     
     
      
В любом двустишии заключена
      
Невоплощенной песни глубина.
     
     
      
Все было так; я сделал все, что мог;
      
Но если мне теперь поможет бог,
     
     
      
Всю правду ведая в делах земных,
      
Я расскажу о ней в стихах моих.
     
     
      
Тогда бессудный царствовал Дара,
      
Чинивший зло, не делавший добра.
     
     
      
Отец же Искандара Файлакус
      
С Дарой неравный заключил союз.
     
     
      
Дара тогда владыкой мира был,
      
Народ румийский дань ему платил.
     
     
      
Ведь он — потомок Кейев был прямой,
      
И в мире власти не было иной.
     
     
      
Установлён закон Лухраспом был,
      
Строй войсковой введен Гуштаспом был,
     
     
      
Но всех порядков Кейевых не знал
      
Дара, что от Бахмана власть приял.
     
     
      
Он — царь царей, столпы его основ —
      
Великий Кей-Кубад и Кей-Хосров.[15]
     
     
      
Объяты страхом, все цари земли
      
Ему свои короны поднесли.
     
     
      
Харадж платили и везли дары
      
Все, павшие к подножию Дары.
     
     
      
И Файлакус Даре был подчинен;
      
Харадж платил беспрекословно он.
     
     
      
Харадж, где — угнетенного слеза,
      
Был в десять сотен золотых байза.
     
     
      
Когда ж навеки Файлакус ушел,
      
Шах Искандар наследовал престол.
     
     
      
Наследовал он угнетенья строй
      
И бремя униженья пред Дарой.
     
     
      
Сначала, утвердив закон и трон,
      
На шаха Занга устремился он.
     
     
      
Как молния, он свой нанес удар,
      
И почернел, как уголь, Зангибар.
     
     
      
Хоть были прежде лица их черны
      
Как уголь, зинджи были сожжены.
     
     
      
На поле битв в долинах той земли
      
Как будто бы тюльпаны расцвели.
     
     
      
Так воевал три года он с тех пор,
      
Соседям жадным грозный дав отпор.
     
     
      
Поверг врагов, завистников своих,
      
Забрал богатство их и земли их.
     
     
      
Удвоил и утроил он предел
      
Земель, ему доставшихся в удел.
     
     
      
Людей учил он воевать с врагом,
      
Чтоб каждый был среди онагров львом.
     
     
      
Его величье морем разлилось.
      
К зениту знамя Рума поднялось.
     
     
      
Меч — молния в руке, как ветер — конь,
      
Лицо его — сжигающий огонь.
     
     
      
И он решил весь мир завоевать,
      
О меньшем не хотел и помышлять.
     
     
      
Он видел: мир земной не так велик
      
И равных нет ему среди владык.
     
     
      
Так за три года набрался он сил,
      
Владенья Рума удесятерил.
     
     
      
За все три года он не вспоминал
      
И даже мысли в сердце не держал,
     
     
      
Что он с Дарою должен в спор вступить
      
Или харадж и дань ему платить.
     
     
      
Ничтожным мнит подобного себе,
      
Кто вознесен благодаря судьбе.
     
     
      
Румийца у своих не видя ног,[16]
      
Дара смириться и простить не мог.
     
     
      
Румиец должен был перед Дарой
      
Склониться или выйти с ним на бой.
     
     
      
Два льва, два равных силою своей
      
Сошлись; но — кто моложе, тот смелей.
     
     
      
Так не страшись, когда вражда идет, —
      
Враг тоже полон страха и забот.
     
     
      
Когда враждой два змея возгорят,
      
Какая разница — чей больше клад?
     
     
      
Акула — как ни велика она —
      
Киту, владыке моря, не страшна.
     
     
      
Так Искандар в те дни беспечен был
      
И небеса за все благодарил.
     
     
      
Но от Дары явился вдруг гонец,
      
С поклонами вошел он во дворец.
     
     
      
И пожелал перед царем предстать,
      
Дабы наказ Дары пересказать.
     
     
      
Увидев шаха и его престол,
      
Подножье трона бородой подмел.
     
     
      
Почтительно он восхвалил царя,
      
С достоинством благословил царя.
     
     
      
Честь Искандар явить хотел гонцу,
      
Перед собой он сесть велел гонцу.
     
     
      
Посол смиренно сел у царских ног
      
И от смущенья говорить не мог.
     
     
      
Фарр Искандара ослепил его
      
И языка и чувств лишил его.
     
     
      
Тут понял Искандар: посол смущен,
      
Молчит, священным блеском устрашен,
     
     
      
Со свитою он разговор завел,
      
Чтоб понемногу тот в себя пришел.
     
     
      
Когда смятенье гостя улеглось,
      
Ему он задал царственный вопрос:
     
     
      
«По-доброму ли шах Дара здоров,
      
Счастливейший, как древний Кей-Хосров?»
     
     
      
Ответил гость и прах поцеловал,
      
И вновь владыка Рума вопрошал:
     
     
      
«Коль мир у вас и счастье и покой,
      
С какою вестью послан ты Дарой?»
     
     
      
И, вновь пред ним поцеловавши прах,
      
Посол ответил: «О великий шах,
     
     
      
Я пред величием твоим дрожу,
      
Но раз ты повелел — я все скажу.
     
     
      
Отец твой — венценосный Файлакус
      
С Дарой когда-то заключил союз.
     
     
      
И десять сотен слитков золотых
      
Платил Даре, по договору их.
     
     
      
Прошло три года, как отец твой шах
      
В небесных наслаждается садах.
     
     
      
Но Рум не шлет хараджа третий год;
      
Долг этот, дружбы двух царей оплот,
     
     
      
В сокровищницы к нам не поступил…
      
Иль, может, вовсе не отправлен был.
     
     
      
И цель прихода моего одна —
      
Долг этот получить с тебя сполна.
     
     
      
Отдашь — я увезу. А если нет —
      
Скажи. Я передам Даре ответ».
     
     
      
Желчь Искандару горло обожгла,
      
Когда услышал он слова посла.
     
     
      
Лик приобрел внезапно цвет огня,
      
Что может все спалить, воспламеня.
     
     
      
Но молча Искандар чело склонил,
      
На пламя воду мудрости излил.
     
     
      
Перед величием его ума
      
Орд исступленья отступила тьма.
     
     
      
И, светлый лик подняв, уста открыл,
      
Дорогу перлам речи отворил.
     
     
      
Сказал: «Привет мой передай Даре,
      
Потом ответ мой передай Даре:
     
     
      
В юдоли сей ничья не вечна власть,
      
Удел величья — пасть, истлеть, пропасть.
     
     
      
Не мучься — ради завтрашнего дня,
      
Стяжаньем душу живу бременя!
     
     
      
Пусть ты ни с кем в богатстве не сравним,
      
Но ты богатством угнетен своим.
     
     
      
Где польза от богатства твоего?
      
Зачем без пользы собирать его.
     
     
      
Когда от дела происходит вред,
      
Такое дело делать смысла нет.
     
     
      
И вот: тебе — нет пользы, нам — печаль.
      
Смотри — себя и нас не опечаль.
     
     
      
Забудь наш долг! Ведь птица унеслась,
      
Что золотыми слитками неслась!
     
     
      
Коль примешь ты наш дружеский совет,
      
То и вражды у нас с тобою нет.
     
     
      
Но коль отвергнешь ты мои слова,
      
То мы отвергнем и твои слова.
     
     
      
Без пользы для себя хлопочешь ты!
      
Подумай, если мира хочешь ты:
     
     
      
Ведь мудростью глубокой обладать
      
Нам нужно, чтоб соперника познать.
     
     
      
Ты слабых подавлял и покорял.
      
Таких, как я, ты прежде не встречал.
     
     
      
Харадж и дань с полмира ты берешь.
      
Взамен — короны старые даешь.
     
     
      
Харадж — источник бедствий и невзгод
      
Тем, кто берет, и тем, кто отдает.
     
     
      
Без счета море жемчугов таит,
      
Подвластен ли тебе свободный кит?
     
     
      
Хоть жемчуга и много у него,
      
Как ты харадж потребуешь с него?
     
     
      
Чрезмерные желания — тщета.
      
Не стань и ты добычею кита!
     
     
      
Источник счастья — мудрость, свет ума;
      
Но в силе алчность там, где нет ума.
     
     
      
Нам непосильна дань минувших лет;
      
Потребуешь — мы сами скажем: нет.
     
     
      
А от судьбы — пусть ты могуч, богат —
      
Могущество и власть не защитят.
     
     
      
И пусть бесчисленны твои войска,
      
Их опрокинет сильная рука.
     
     
      
Пусть мы тебя слабее во сто раз,
      
То, что нас ждет, — утаено от нас.
     
     
      
Когда страна богата и сильна,
      
То не нужна такой стране война!»
     
     
      
Речь Искандар закончил. И тогда
      
Притих гонец персидский, как вода.
     
     
      
В обратный путь ни жив ни мертв — пошел
      
Из Рума незадачливый посол.
     
     
      
И прибыл восвояси наконец,
      
И все Даре пересказал гонец.
     
     
      
Когда Дара великий услыхал
      
Слова гонца, он так ему сказал:
     
     
      
«Коль впрямь Румиец это говорил,
      
То, значит, бог ума его лишил.
     
     
      
Иль, может быть, в ту пору был он пьян
      
И от вина безумьем обуян?
     
     
      
Иль он еще дитя, не зрел умом
      
И управлять не может языком?»
     
     
      
Так он — носитель царского венца —
      
Спросил. И услыхал ответ гонца:
     
     
      
«За ним следил я зорко, не шутя:
      
Не пьян он, не безумен, не дитя.
     
     
      
Нет, разумом он светел и здоров,
      
И попусту он не бросает слов!
     
     
      
Благоразумен, сведущ и учен,
      
Он мудростью глубокой наделен!
     
     
      
Сильно иль слабо воинство его, —
      
В его словах — достоинство его.
     
     
      
В величии — хоть обойди весь свет —
      
Ему подобных не было и нет!
     
     
      
Присматривался долго я к нему
      
И удивлялся дивному уму».
     
     
      
Так был взъярен Дара ответом сим,
      
Что смерть сама не сладила бы с ним.
     
     
      
От гнева, как от грома, он оглох,
      
И в небесах пошел переполох.
     
     
      
И охватил полмира лютый страх,
      
Когда ворота гнева отпер шах.
     
     
      
В оковы он посла забить велел,
      
В колодец черный посадить велел.
     
     
      
Сказал: «Румиец — раб мой, сын рабов,
      
Что ползали у ног моих отцов.
     
     
      
Он — раб, и предки подлые его
      
Рабами были предка моего!
     
     
      
Кто он такой, чтоб милостью моей
      
Возвесть его в достоинство царей?
     
     
      
Чтобы слова его словами счесть,
      
Что оскорбляют нашу власть и честь?
     
     
      
Ни страха предо мной не стало в нем
      
И ни стыда перед людским судом!..
     
     
      
Но мы такой отпор дадим ему,
      
Так я его ничтожность покажу,
     
     
      
Что этот необузданный дикарь
      
Опомнится, раскается, как встарь!»
     
     
      
И царь Дара гонца найти велел,
      
Который бы находчив был и смел.
     
     
      
И, отправляя, дал ему наказ.
      
В словах, как острый серп и как алмаз,
     
     
      
Човган и крепкий мяч послу вручив,
      
В две эти вещи тонкий смысл вложив.
     
     
      
И дал с кунжутным семенем мешок, —
      
Свою угрозу в притчу он облек.
     
     
      
Посла отправив, глаз он не спускал
      
С дороги царской… Все ответа ждал.
     
     
      
Посол примчался в Рум, клубясь, как дым,
      
Язык свой сделал бедствием своим.
     
     
      
Явились к шаху стражи во дворец,
      
Сказали: «От Дары опять гонец!»
     
     
      
Стал пред царем гонец, как был — в пыли.
      
Как перед ликом солнца — ком земли.
     
     
      
Гонец увидел шаха — фарр его,