1 2 3 

ПАСТОР МАНДЕРС. Как вы назвали это?

ФРУ АЛВИНГ. Это нечто вроде привидений. Когда я услыхала там, в столовой, Регину и Освальда, мне почудилось, что предо мной выходцы с того света. Но я готова думать, что и все мы такие выходцы, пастор Мандерс. В нас сказывается не только то, что перешло к нам по наследству от отца с матерью, но дают себя знать и всякие старые отжившие понятия, верования и тому подобное. Все это уже не живет в нас, но все-таки сидит еще так крепко, что от него не отделаться. Стоит мне взять в руки газету, и я уже вижу, как шмыгают между строками эти могильные выходцы. Да, верно, вся страна кишит такими привидениями; должно быть, они неисчислимы, как песок морской. А мы жалкие трусы, так боимся света!..

ПАСТОР МАНДЕРС. Ага, вот они плоды вашего чтения!.. Славные плоды, нечего сказать! Ах, эти отвратительные, возмутительные вольнодумные сочинения!

ФРУ АЛВИНГ. Вы ошибаетесь, дорогой пастор. Это вы сами пробуди во мне мысль. Вам честь и слава.

ПАСТОР МАНДЕРС. Мне?!

ФРУ АЛВИНГ. Да, вы принудили меня подчиниться тому, что вы называли долгом, обязанностью. Вы восхваляли то, против чего возмущалась вся моя душа. И вот я начала рассматривать, разбирать ваше учение. Я хотела распутать лишь один узелок, но едва я развязала его – все расползлось по швам. И я увидела, что это машинная строчка.

ПАСТОР МАНДЕРС (тихо, потрясенный). Да неужели это и есть все мое достижение в самой тяжкой борьбе за всю мою жизнь?..

ФРУ АЛВИНГ. Зовите это лучше самым жалким своим поражением.

ПАСТОР МАНДЕРС. Это была величайшая победа в моей жизни, Элене. Победа над самим собой.

ФРУ АЛВИНГ. Это было преступление против нас обоих.

ПАСТОР МАНДЕРС. Преступление, что я сказал вам: вернитесь к вашему законному супругу, когда вы пришли ко мне обезумевшая, с криком: «Вот я, возьми меня!»? Это было преступление?

ФРУ АЛВИНГ. Да, мне так кажется.

ПАСТОР МАНДЕРС. Мы с вами не понимаем друг друга.

ФРУ АЛВИНГ. Во всяком случае, перестали понимать.

ПАСТОР МАНДЕРС. Никогда… никогда в самых сокровенных своих помыслах не относился я к вам иначе, нежели к супруге другого.

ФРУ АЛВИНГ. Да, в самом деле?

ПАСТОР МАНДЕРС. Элене!..

ФРУ АЛВИНГ. Человек так легко забывает.

ПАСТОР МАНДЕРС. Не я. Я тот же, каким был всегда.

ФРУ АЛВИНГ (меняя тон). Да, да, да, не будем больше говорить о прошлом. Теперь вы с головой ушли в свои комиссии и заседания, а я брожу тут и борюсь с привидениями, и с внутренними и с внешними.

ПАСТОР МАНДЕРС. Отогнать внешних я вам помогу. После всего того, о чем я с ужасом узнал от вас сегодня, я не могу со спокойной совестью оставить в вашем доме молодую, неопытную девушку.

ФРУ АЛВИНГ. Не лучше ли всего было бы ее пристроить? То есть выдать замуж за хорошего человека.

ПАСТОР МАНДЕРС. Без сомнения. Я думаю, это во всех отношениях было бы для нее желательно. Регина как раз в таких годах, что… То есть я, собственно, несведущ в таких делах, но…

ФРУ АЛВИНГ. Регина рано созрела.

ПАСТОР МАНДЕРС. Не правда ли? Мне помниться, что она уже была поразительно развита физически, когда я готовил ее к конфирмации. Но пока что ее следует отправить домой, под надзор отца… Ах да, Энгстран ведь не… И он, он мог так обманывать меня!
Сцена вторая.
Стук в дверь в передней.

ФРУ АЛВИНГ. Кто бы это? Войдите!

ЭНГСТРАН. (одетый по-праздничному, в дверях). Прощенья просим, но…

ПАСТОР МАНДЕРС. Ага! Гм!..

ФРУ АЛВИНГ. А, это вы, Энгстран?

ЭНГСТРАН. Там никого не было из прислуги, и я осмелился войти.

ФРУ АЛВИНГ. Ну-ну, войдите же. Вы ко мне?

ЭНГСТРАН (входя). Нет, благодарим покорно. Мне бы вот господину пастору сказать словечко.

ПАСТОР МАНДЕРС (ходя взад и вперед). Гм, вот как? Со мной хотите поговорить? Да?

ЭНГСТРАН. Да, очень бы хотелось.

ПАСТОР МАНДЕРС (останавливается перед ним). Ну-с, позвольте спросить, в чем дело?

ЭНГСТРАН. Дело-то вот какое, господин пастор. Теперь там у нас расчет идет… Премного вами благодарны, сударыня!.. Мы совсем, значит, покончили. Так мне сдается: что хорошо бы нам, – мы ведь так дружно работали все время, – хорошо бы нам помолиться на прощанье.

ПАСТОР МАНДЕРС. Помолиться? В приюте?

ЭНГСТРАН. Или господин пастор думает – это не годится?

ПАСТОР МАНДЕРС. Нет, конечно, вполне годится, но… гм…

ЭНГСТРАН. Я сам завел было тут такие беседы по вечерам…

ФРУ АЛВИНГ. Разве?

ЭНГСТРАН. Да, так, иной раз… На манер душеспасительных, как это называется. Только я простой человек, неученый, – просвети меня господи, – без настоящих понятиев… Так я и подумал, раз сам господин пастор тут…

ПАСТОР МАНДЕРС. Вот видите ли, Энгстран, я должен сначала задать вам один вопрос. Готовы ли вы к такой молитве? Чиста и свободна ли у вас совесть?

ЭНГСТРАН. Ох, господи, спаси меня грешного! Куда уж нам говорить о совести, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Нет, именно о ней-то нам и нужно поговорить. Что же вы мне ответите?

ЭНГСТРАН. Да, совесть – она, конечно, не без греха.

ПАСТОР МАНДЕРС. Все-таки сознаетесь! Но не угодно ли вам теперь прямо и чистосердечно объяснить мне: как это понять – насчет Регины?

ФРУ АЛВИНГ (поспешно). Пастор Мандерс!

ПАСТОР МАНДЕРС (успокаивающим тоном). Предоставьте мне!..

ЭНГСТРАН. Регины? Господи Иисусе! Как вы меня напугали! (Смотрит на фру Алвинг.) Не стряслось же с нею беды?

ПАСТОР МАНДЕРС. Надеемся. Но я спрашиваю: как вам приходится Регина? Вас считают ее отцом… Ну?

ЭНГСТРАН (неуверенно). Да… гм… господину пастору известно, как у нас вышло дело с покойницей Иоханной?

ПАСТОР МАНДЕРС. Никаких уверток больше, все на чистоту! Ваша покойная жена призналась фру Алвинг во всем, прежде чем отошла от места.

ЭНГСТРАН. Ах, чтоб… Все-таки, значит?..

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, вы разоблачены, Энгстран.

ЭНГСТРАН. А она-то клялась и проклинала себя на чем свет стоит…

ПАСТОР МАНДЕРС. Проклинала?

ЭНГСТРАН. Нет, она только клялась, но всею душой.

ПАСТОР МАНДЕРС. И вы в течение стольких лет скрывали от меня правду? Скрывали от меня, когда я так безусловно верил вам во всем!

ЭНГСТРАН. Да, видно, так уж вышло, делать нечего.

ПАСТОР МАНДЕРС. Заслужил я это от вас, Энгстран? Не готов ли я был всегда поддержать вас и словом и делом, насколько мог? Отвечайте. Да?

ЭНГСТРАН. Да, пожалуй, плохо бы пришлось мне и не раз и не два, не будь пастора Мандерса.

ПАСТОР МАНДЕРС. И вы мне так отплатили? Заставить меня занести неподобающую запись в церковную книгу! Скрывать от меня в течение стольких лет истинную правду! Ваш поступок непростителен, Энгстран, и отныне между нами все кончено.

ЭНГСТРАН (со вздохом). Да, пожалуй, так оно и выходит.

ПАСТОР МАНДЕРС. А вы разве могли бы что-нибудь сказать в свое оправдание?

ЭНГСТРАН. Да чего ж ей было ходить да благовестить об этом – срамить себя еще пуще? Представьте-ка себе, господин пастор, стрясись с вами такое, как с покойницей Иоханной…

ПАСТОР МАНДЕРС. Со мной!

ЭНГСТРАН. Господи Иисусе! Да не аккурат такое! Я хотел сказать: стрясись с пастором что-нибудь такое неладное, за что люди глаза колют, как говорится. Не приходится нашему брату мужчине больно строго судить бедную женщину.

ПАСТОР МАНДЕРС. Я и не сужу ее. Я вас упрекаю.

ЭНГСТРАН. А дозволено будет задать господину пастору один вопросец?

ПАСТОР МАНДЕРС. Спрашивайте.

ЭНГСТРАН. Подобает ли человеку поднять павшего?

ПАСТОР МАНДЕРС. Само собой.

ЭНГСТРАН. И подобает ли человеку держать свое чистосердечное слово?

ПАСТОР МАНДЕРС. Разумеется, но…

ЭНГСТРАН. Вот как стряслась с ней беда из-за этого англичанина, а может, американца или русского, как их там знать? – так она и перебралась в город. Бедняжка спервоначалу-то отвертывалась было от меня и раз и два; ей все, вишь, красоту подавай, а у меня изъян в ноге. Господин пастор знает, как я раз отважился зайти в танцевальное заведение, где бражничали да, как говорится, услаждали свою плоть матросы, и хотел обратить их на путь истинный…

ФРУ АЛВИНГ (у окна). Гм…

ПАСТОР МАНДЕРС. Знаю, Энгстран. Эти грубияны спустили вас с лестницы. Вы уже рассказывали мне об этом. Ваше увечье делает вам честь.

ЭНГСТРАН. Я-то не величаюсь этим, господин пастор. Я только хотел сказать, что она пришла ко мне и призналась во всем с горючими слезами и скрежетом зубовным. И должен сказать, господин пастор, страсть мне жалко ее стало.

ПАСТОР МАНДЕРС. Так ли это, Энгстран? Ну, дальше?

ЭНГСТРАН. Ну, я и говорю ей: американец твой гуляет по белу свету. А ты, Иоханна, говорю, пала и потеряла себя. Но Якоб Энгстран, говорю, твердо стоит на ногах. Я, то есть, так сказать, вроде как притчею с ней говорил, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Я понимаю. Продолжайте, продолжайте.

ЭНГСТРАН. Ну вот, я и поднял ее и сочетался с ней законным браком, чтобы люди и не знали, как она там путалась с иностранцами.

ПАСТОР МАНДЕРС. В этом отношении вы прекрасно поступили. Я не могу только одобрить, что вы согласились взять деньги.

ЭНГСТРАН. Деньги? Я? Ни гроша.

ПАСТОР МАНДЕРС (вопросительно глядя на фру Алвинг). Однако…

ЭНГСТРАН. Ах да, погодите, вспомнил. У Иоханны, правда, водились какие-то деньжонки. Да о них я и знать не хотел. Я говорил, что это мамон, плата за грех – это дрянное золото… или бумажки – что там было?.. Мы бы их швырнули в лицо американцу, говорю, да он так и сгиб, пропал за морем, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Так ли, добрый мой Энгстран?

ЭНГСТРАН. Да как же! Мы с Иоханной и порешили воспитать на эти деньги ребенка. И так и сделали. И я в каждом, то есть, гроше могу оправдаться.

ПАСТОР МАНДЕРС. Но это значительно меняет дело.

ЭНГСТРАН. Вот как оно все было, господин пастор. И, смею сказать, я был настоящим отцом Регине, сколько сил хватало… Я ведь слабый.

ПАСТОР МАНДЕРС. Ну-ну, дорогой Энгстран…

ЭНГСТРАН. Но, смею сказать, воспитал ребенка и жил с покойницей в любви и согласии, учил ее и держал в повиновении, как указано в писании. И никогда мне на ум не вспадало пойти к пастору да похвастаться, что вот, мол и я раз в жизни сделал доброе дело. Нет, Якоб Энгстран сделает да помалкивает. Оно, – что говорить! – не так-то часто, пожалуй, это с ним и бывает. И как придешь к пастору, так впору о грехах своих поговорить. Ибо скажу еще раз, что уже говорил: совесть-то не без греха.

ПАСТОР МАНДЕРС. Вашу руку, Якоб Энгстран.

ЭНГСТРАН. Господи Иисусе, господин пастор?..

ПАСТОР МАНДЕРС. Без отговорок. (Пожимает ему руку.) Вот так!

ЭНГСТРАН. И ежели я теперь усердно попрошу прощения у пастора…

ПАСТОР МАНДЕРС. Вы? Напротив, я должен просить у вас прощения…

ЭНГСТРАН. Ой! Боже упаси!

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, да. И я прошу от всего сердца. Простите, что я так несправедливо судил о вас. И дай бог, чтобы мне представился случай дать вам какое-нибудь доказательство моего искреннего сожаления и расположения к вам.

ЭНГСТРАН. Господину пастору угодно было бы?..

ПАСТОР МАНДЕРС. С величайшим удовольствием.

ЭНГСТРАН. Так вот как раз подходящее дело. На эти благословенные денежки, что я тут сколотил, затеял я основать в городе заведение для моряков.

ФРУ АЛВИНГ. Разве?

ЭНГСТРАН. Да, вроде приюта, так сказать. Сколько ведь соблазнов караулит бедного моряка, когда он на суше! А у меня в доме он был бы, как у отца родного, под призором.

ПАСТОР МАНДЕРС. Что вы на это скажете, фру Алвинг?

ФРУ АЛВИНГ. Конечно, маловато у меня наличных, не на что развернуться, помоги господи! А кабы мне подали благодетельную руку помощи…

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, да, мы еще поговорим об этом, обсудим. Ваш план мне весьма нравится. Но ступайте теперь и приготовьте все, что нужно, да зажгите свечи, чтобы поторжественнее было. И побеседуем, помолимся вместе, дорогой Энгстран. Теперь я верю, что вы как раз в подобающем настроении.

ЭНГСТРАН. И мне так думается. Прощайте, сударыня, и благодарствуйте. Да берегите мою Регину. (Отирая слезу.) Дочка Иоханны покойницы, а вот, подите ж, словно приросла к моему сердцу. Да, так-то. (Кланяется и уходит в переднюю.)
Сцена третья.
ПАСТОР МАНДЕРС. Ну, что вы скажете, фру Алвинг? Дело получило совершенно иное истолкование.

ФРУ АЛВИНГ. Да, действительно.

ПАСТОР МАНДЕРС. Видите, как осторожно приходится судить ближнего. Но зато и отрадно же убеждаться в своей ошибке. Что вы скажете?

ФРУ АЛВИНГ. Я скажу: вы были и останетесь большим ребенком, Мандерс.

ПАСТОР МАНДЕРС. Я?

ФРУ АЛВИНГ (положив ему обе руки на плечи). И еще скажу: мне от души хотелось бы обнять вас.

ПАСТОР МАНДЕРС (пятясь быстро назад). Нет, нет, господь с вами… такие желания…

ФРУ АЛВИНГ (улыбаясь). Ну-ну, не бойтесь.

ПАСТОР МАНДЕРС (у стола). У вас иногда такая преувеличенная манера выражаться. Ну, теперь я прежде всего соберу и уложу все бумаги в сумку. (Укладывает бумаги.) Вот так. И до свидания. Глядите в оба, когда Освальд вернется. Я еще зайду к вам потом. (Берет шляпу и уходит в переднюю.)
Сцена четвертая.
ФРУ АЛВИНГ (вздыхает, выглядывает в окно, прибирает кое-что в комнате, затем отворяет дверь в столовую, собираясь войти туда, но останавливается на пороге с подавленным криком). Освальд, ты все еще за столом?

ОСВАЛЬД (из столовой). Я докуривал сигару.

ФРУ АЛВИНГ. Я думала, ты давно ушел гулять.

ОСВАЛЬД. В такую-то погоду? (Слышен звон стакана. Фру Алвинг, оставив дверь открытой, садится с работой на диванчик у окна. Из столовой). Это пастор Мандерс сейчас вышел?

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, в приют пошел.

ОСВАЛЬД. Гм…

Опять слышно, как звякает графин о стакан.

ФРУ АЛВИНГ (бросив в ту сторону озабоченный взгляд). Милый Освальд, тебе следует остерегаться этого ликера. Он такой крепкий.

ОСВАЛЬД. В сырую погоду это хорошо.

ФРУ АЛВИНГ. Не придешь ли лучше сюда, ко мне?

ОСВАЛЬД. Там ведь нельзя курить.

ФРУ АЛВИНГ. Сигару, ты знаешь, можно.

ОСВАЛЬД. Ну-ну, так приду. Только еще глоток… Ну вот. (Выходит из столовой с сигарой и затворяет за собой дверь. Короткая пауза.) А пастор где?

ФРУ АЛВИНГ. Говорю же тебе, в приют ушел.

ОСВАЛЬД. Ах, да.

ФРУ АЛВИНГ. Тебе бы не следовало так засиживаться за столом, Освальд.

ОСВАЛЬД (держа сигару за спиной). А если мне сидится, мама? (Ласкает и гладит ее.) Подумай, что это значит для меня – вернуться домой и сидеть за собственным мамочкиным столом, в мамочкиной комнате и смаковать чудесные мамочкины кушанья!

ФРУ АЛВИНГ. Милый, милый мой мальчик!

ОСВАЛЬД (расхаживая по комнате с некоторым раздражением и покуривая). Да и чем мне тут заняться? Работать нельзя…

ФРУ АЛВИНГ. Разве нельзя?

ОСВАЛЬД. В такую-то серую погоду? Солнце ни разу не проглянет за весь день. (Ходя взад и вперед.) Ах, это ужасно – сидеть без дела…

ФРУ АЛВИНГ. Пожалуй, ты поторопился с решением вернуться домой.

ОСВАЛЬД. Нет, мама, так надо было.

ФРУ АЛВИНГ, В десять раз лучше было бы отказаться от счастья видеть тебя здесь, нежели смотреть, как ты…

ОСВАЛЬД (останавливаясь перед ней). А скажи мне, мама, в самом ли деле для тебя такое большое счастье видеть меня здесь?

ФРУ АЛВИНГ. Счастье ли это для меня!

ОСВАЛЬД (комкая газету). Мне кажется, тебе должно быть почти безразлично, есть ли я, нет ли меня на свете.

ФРУ АЛВИНГ. И у тебя хватает духу сказать это матери, Освальд?

ОСВАЛЬД. Но жила же ты отлично без меня прежде.

ФРУ АЛВИНГ. Да, жила, это правда.

Молчание. Сумерки медленно сгущаются. Освальд ходит по комнате. Сигару он положил.

ОСВАЛЬД (останавливаясь перед матерью). Мама, можно мне присесть к тебе на диванчик?

ФРУ АЛВИНГ (давая ему место возле себя). Присаживайся, присаживайся, мой милый мальчик.

ОСВАЛЬД (садясь). Мне надо сказать тебе кое-что, мама.

ФРУ АЛВИНГ (напряженно). Ну? Ну?

ОСВАЛЬД (вперив взор в пространство). Не под силу мне дольше выносить эту тяжесть.

ФРУ АЛВИНГ. Да что же? Что с тобой?

ОСВАЛЬД (по-прежнему). Я никак не мог решиться написать тебе об этом, а когда вернулся…

ФРУ АЛВИНГ (хватая его за руку). Освальд, в чем дело?

ОСВАЛЬД. И вчера и сегодня я всячески старался отогнать от себя эти мысли, махнуть на все рукой. Нет, не тут-то было.

ФРУ АЛВИНГ (вставая). Теперь ты должен высказаться, Освальд!

ОСВАЛЬД (снова привлекает ее к себе на диван). Нет, сиди, сиди, и я попытаюсь сказать тебе… Я все жаловался на усталость с дороги…

ФРУ АЛВИНГ. Ну да. Так что же?

ОСВАЛЬД. Но это не то. Не простая усталость.

ФРУ АЛВИНГ (готова вскочить). Не болен же ты, Освальд!

ОСВАЛЬД (опять привлекая ее к себе). Сиди, мама, – и отнесись к этому спокойно. Я не болею – по-настоящему. Не в том смысле, как это вообще понимают. (Заламывая руки над головой.) Мама, я надломлен, разбит духовно… Мне больше не работать, мама, никогда! (Закрыв лицо руками, порывисто опускает голову на колени матери и рыдает.)

ФРУ АЛВИНГ (бледная, дрожащая.) Освальд! Взгляни на меня. Нет, нет, не неправда.

ОСВАЛЬД (глядит на нее в полном отчаянии). Никогда не быть в состоянии работать! Никогда… никогда… Быть живым мертвецом! Мама, можешь ты себе представить такой ужас?

ФРУ АЛВИНГ. Несчастный мой мальчик! Откуда же этот ужас?

ОСВАЛЬД (снова садится, выпрямляясь). Вот это-то и непостижимо. Я никогда не предавался никаким излишествам. Ни в каком смысле. Ты не думай, мама. Никогда этого я не делал.

ФРУ АЛВИНГ. Я и не думаю, Освальд.

ОСВАЛЬД. И все-таки надо мной разразилось такое ужасное несчастье.

ФРУ АЛВИНГ. Но это пройдет, мой дорогой, милый мальчик. Это простое переутомление и ничего больше. Поверь мне.

ОСВАЛЬД (удрученно). И я так думал вначале. Но это не то.

ФРУ АЛВИНГ. Расскажи же мне все по порядку, все, все.

ОСВАЛЬД. Я и хочу.

ФРУ АЛВИНГ. Когда ты начал это замечать?

ОСВАЛЬД. После того, как я в последний раз побывал дома и опять вернулся в Париж. Началось с ужаснейших головных болей, особенно в затылке. Мне как будто надевали на голову узкий железный обруч и завинчивали его на затылке.

ФРУ АЛВИНГ. А затем?

ОСВАЛЬД. Сначала я думал, что это обыкновенный головные боли, которыми я так мучился в переходном возрасте.

ФРУ АЛВИНГ. Да, да…

ОСВАЛЬД. Но скоро заметил, что это не то. Я больше не мог работать. Я собирался начать новую большую картину, но все мои способности как будто изменили мне, все силы иссякли, я не мог сосредоточить своих мыслей… все у меня путалось, в голове… мешалось. О, это было ужасное состояние! Наконец я послал за доктором – и от него узнал, в чем дело.

ФРУ АЛВИНГ. То есть?

ОСВАЛЬД. Это был один из тамошних докторов. Мне пришлось подробно рассказать ему, что я чувствовал и ощущал, а он затем задал мне целый ряд вопросов, которые сначала показались мне совершенно не идущими к делу. Я не понимал, куда он гнет…

ФРУ АЛВИНГ. Ну?

ОСВАЛЬД. Наконец он изрек: вы уже родились с червоточиной в сердцевине. Он именно так и выразился: «vermoulu».

ФРУ АЛВИНГ (напряженно). Что же он хотел сказать этим?

ОСВАЛЬД. Я тоже не понял и попросил высказаться яснее. И тогда этот старый циник сказал… (Сжимая кулаки.) О!..

ФРУ АЛВИНГ. Что он сказал?

ОСВАЛЬД. Он сказал: грехи отцов падают на детей.

ФРУ АЛВИНГ (медленно встает). Грехи отцов…

ОСВАЛЬД. Я чуть не ударил его по лицу.

ФРУ АЛВИНГ (отходит в сторону). Грехи отцов…

ОСВАЛЬД (с усталой улыбкой). Да, как тебе нравится! Разумеется, я стал уверять его, что ни о чем подобном здесь не может быть и речи. Но ты думаешь, он сдался? Нет, стоял на своем, и только когда я показал ему твои письма и перевел все те места, где говорилось об отце…

ФРУ АЛВИНГ. Ну?..

ОСВАЛЬД… тогда ему, конечно, пришлось согласиться, что он ошибся, и я узнал истинную правду, непостижимую правду. Мне не следовало предаваться этой веселой, беззаботной жизни наравне со своими товарищами. Я был физически слишком слаб для этого. Итак, сам виноват!

ФРУ АЛВИНГ. Освальд! Нет! Не верь этому!

ОСВАЛЬД. Другого объяснения нет, сказал он. Вот что ужасно. Погубить себя безвозвратно, на всю жизнь, по собственному легкомыслию! И все мои планы, задачи… Не сметь и думать о них – не быть в состоянии думать о них! О, если бы только можно было начать жизнь сначала, стереть всякий след того, что было! (Бросается на диван ничком. Фру Алвинг молча, ломая руки и борясь с собой, ходит по комнате. Освальд немного погодя приподнимается на локте и глядит на мать.) Если бы еще это было наследственное – делать нечего. Но это!.. Таким позорным, бессмысленным, легкомысленным образом разрушить собственное счастье, собственное здоровье, загубить все свое будущее, всю жизнь свою!..

ФРУ АЛВИНГ. Нет, нет, мой дорогой, милый мальчик! Это невозможно. (Наклоняясь над ним.) Положение твое не так безнадежно, как ты думаешь.

ОСВАЛЬД. Ах, ты не знаешь… (Вскакивая.) И вдобавок еще причинить тебе такое ужасное горе! Сколько раз я готов был желать и надеяться, что ты, в сущности, не очень-то нуждаешься во мне.

ФРУ АЛВИНГ. Я! Освальд? Когда ты мой единственный сын… единственное мое сокровище… единственное, чем я дорожу на свете!..

ОСВАЛЬД (схватывая ее за обе руки, целует их). Да, да, я вижу, вижу. Когда я дома, я вижу это. И это мне всего тяжелее. Но теперь ты все знаешь. И мы больше не будем говорить об этом сегодня. Я не могу подолгу думать об этом… (Отходя в сторону.) Дай мне чего-нибудь выпить, мама.

ФРУ АЛВИНГ. Выпить? Чего же ты хочешь?

ОСВАЛЬД. Все равно. Найдется у тебя холодный пунш?

ФРУ АЛВИНГ. Но, милый Освальд!

ОСВАЛЬД. Ну, мама, не спорь. Пожалуйста. Надо же мне чем-нибудь заглушить эти грызущие мысли. (Идет на веранду.) И вдобавок – эта темнота здесь. (Фру Алвинг дергает за сонетку.) И этот беспрерывный дождь. Так может тянуться недели, месяцы. Ни единого проблеска солнца. Я не припомню, чтобы хоть раз видел здесь солнце за все мои наезды домой.

ФРУ АЛВИНГ. Освальд… ты думаешь уехать от меня?

ОСВАЛЬД. Гм… (Тяжело переводя дух.) Я ни о чем не думаю. Не могу ни о чем думать. (Глухо.) Приходится отложить попечение.
Сцена пятая.
РЕГИНА. Звонили, сударыня?

ФРУ АЛВИНГ. Да, сюда надо лампу.

РЕГИНА. Сейчас. Я уже зажгла. (Уходит.)

ФРУ АЛВИНГ (подходя к Освальду). Освальд, не скрывай от меня ничего.

ОСВАЛЬД. Я и не скрываю, мама. (Идя к столу.) Мне кажется, я уже достаточно сказал тебе.

РЕГИНА вносит зажженную лампу и ставит ее на стол.

ФРУ АЛВИНГ. Слушай, Регина, принеси-ка нам полбутылки шампанского.

РЕГИНА. Хорошо, сударыня. (Уходит.)

ОСВАЛЬД (обнимая мать за голову). Вот как. Я знал, что мама не заставит меня изнывать от жажды.

ФРУ АЛВИНГ. Да, мой бедный, милый мальчик. Разве я могу в чем-нибудь отказать тебе?

ОСВАЛЬД (оживясь). Это правда, мама? Ты это серьезно говоришь?

ФРУ АЛВИНГ. Что именно?

ОСВАЛЬД. Что ты ни в чем не можешь мне отказать.

ФРУ АЛВИНГ. Но, дорогой Освальд…

ОСВАЛЬД. Тсс!

РЕГИНА (приносит поднос с полбутылкой шампанского и двумя бокалами и ставит его на стол). Откупорить?

ОСВАЛЬД. Нет, спасибо, я сам.

РЕГИНА уходит.
Сцена шестая.
ФРУ АЛВИНГ (садясь к столу). Что ты имел в виду, спрашивая, правда ли, что я не откажу тебе ни в чем?

ОСВАЛЬД (откупоривая бутылку). Сначала выпьем бокал, другой. (Пробка хлопает, он наливает один бокал и хочет налить второй.)

ФРУ АЛВИНГ (прикрывая бокал рукой). Нет, мне не надо.

ОСВАЛЬД. Ну, так я налью еще себе! (Осушает бокал, снова наливает и осушает, затем садится к столу.)

ФРУ АЛВИНГ (выжидательно). Ну?

ОСВАЛЬД (не глядя на нее). Слушай, скажи, мне показалось за столом, что вы с пастором какие-то странные… гм… такие молчаливые.

ФРУ АЛВИНГ. Ты заметил?

ОСВАЛЬД (после короткой паузы). Да. Гм… Скажи мне, как тебе нравится Регина?

ФРУ АЛВИНГ. Как она мне нравится?

ОСВАЛЬД. Да. Правда, она чудесная?

ФРУ АЛВИНГ. Милый Освальд, ты не знаешь ее так близко, как я…

ОСВАЛЬД. Ну?

ФРУ АЛВИНГ. Регина, к сожалению, слишком долго жила у своих родителей. Мне следовало бы взять ее к себе пораньше.

ОСВАЛЬД. Да, но разве она не прелесть? (Наливает себе шампанского.)

ФРУ АЛВИНГ. У Регины много недостатков, и крупных…

ОСВАЛЬД. Ну что ж из этого?

ФРУ АЛВИНГ. Но все-таки я люблю ее. И я в ответе за нее. Я ни за что на свете не хотела бы, чтобы с нею что-нибудь случилось.

ОСВАЛЬД (вскакивая). Мама, в Регине все мое спасение!

ФРУ АЛВИНГ (вставая). В каком смысле?

ОСВАЛЬД. Я не могу, не в силах нести эту муку один.

ФРУ АЛВИНГ. А мать? Она не может тебе помочь?

ОСВАЛЬД. Я и сам так думал сначала. Потому и вернулся к тебе. Но ничего не выходит, так нельзя. Вижу, мне здесь не выдержать.

ФРУ АЛВИНГ. Освальд!

ОСВАЛЬД. Мне нужна иная жизнь, мама. И потому я должен уехать от тебя. Я не хочу, чтобы ты мучилась из-за меня.

ФРУ АЛВИНГ. Несчастный мой мальчик! О! Но хоть пока ты болен, Освальд!..

ОСВАЛЬД. Ах, если бы только одна эта болезнь, я бы остался у тебя, мама. Ты ведь мой первый друг в мире.

ФРУ АЛВИНГ. Не правда ли, Освальд!

ОСВАЛЬД (беспокойно бродя по комнате). Но все эти муки – угрызения совести, раскаяние… и этот безграничный, смертельный страх… Этот невыносимый ужас…

ФРУ АЛВИНГ (следуя за ним). Ужас? Какой ужас? Что ты говоришь!

ОСВАЛЬД. Не расспрашивай. Я сам не знаю. Не могу объяснить. (Фру Алвинг идет направо и звонит.) Что ты хочешь?

ФРУ АЛВИНГ. Хочу, чтобы мой мальчик развеселился. Не бродил бы тут со своими думами. (Вошедшей Регине.) Еще шампанского. Целую бутылку.

Регина уходит.

ОСВАЛЬД. Мама!

ФРУ АЛВИНГ. Ты думаешь, мы не умеем жить тут в деревне?

ОСВАЛЬД. Ну разве она не прелесть? Как сложена! И так и пышет здоровьем.

ФРУ АЛВИНГ (садясь к столу). Садись, Освальд, и поговорим спокойно.

ОСВАЛЬД (тоже садясь к столу). Ты, видно, не знаешь, мама, что я виноват перед Региной и должен загладить свою вину.

ФРУ АЛВИНГ. Ты?

ОСВАЛЬД. Или свою необдуманность, если хочешь. Вполне невинную, впрочем. В последний мой приезд домой…

ФРУ АЛВИНГ. Да?

ОСВАЛЬД… она все расспрашивала меня о Париже, и я рассказывал ей о том, о сем. И помню, раз сказал ей: «А тебе самой хотелось бы побывать там?»

ФРУ АЛВИНГ. Ну?

ОСВАЛЬД. Она вся вспыхнула и ответила, что, конечно, очень бы хотелось. А я и скажи ей: «Ну, мы это как-нибудь устроим»… или что-то в этом роде.

ФРУ АЛВИНГ. Дальше?

ОСВАЛЬД. Потом, разумеется, я позабыл обо всем. Но вот третьего дня спрашиваю ее, рада ли она, что я остаюсь тут так надолго…

ФРУ АЛВИНГ. Ну?

ОСВАЛЬД. А она как-то странно посмотрела на меня и говорит: «А как же моя поездка в Париж?»

ФРУ АЛВИНГ. Ее поездка!

ОСВАЛЬД. И вот я стал ее расспрашивать и узнал, что она приняла мои слова всерьез и только все и мечтала об этом. Начала даже учиться по-французски…

ФРУ АЛВИНГ. Так вот зачем…

ОСВАЛЬД. Мама, когда я увидал перед собой эту чудесную, красивую, свежую девушку, – прежде я как-то не обращал на нее особого внимания, – а тут, когда она стояла передо мной, словно готовая раскрыть мне свои объятья…

ФРУ АЛВИНГ. Освальд!

ОСВАЛЬД… во мне вдруг точно сверкнуло: в ней все твое спасение! Потому что я увидел, что в ней столько жизнерадостности.

ФРУ АЛВИНГ. (пораженная). Жизнерадостности!.. В этом может быть спасение?
Сцена седьмая.
РЕГИНА (входит из столовой с бутылкой шампанского). Извините, что замешкалась; пришлось в погреб слазить… (Ставит бутылку на стол.)

ОСВАЛЬД. И принеси еще бокал.

РЕГИНА (удивленно глядя на него). Здесь есть бокал для барыни, господин Алвинг.

ОСВАЛЬД. Да, а ты еще для себя принеси, Регина. (Регина вздрагивает и быстро испуганно косится на фру Алвинг.) Ну?

РЕГИНА (тихо, с запинкой). Барыне это угодно?

ФРУ АЛВИНГ. Принеси бокал, Регина.

РЕГИНА уходит в столовую.

ОСВАЛЬД (глядя ей вслед.) Ты обращала внимание на ее походку? Какая твердая и свободная поступь!

ФРУ АЛВИНГ. Этому не бывать, Освальд!

ОСВАЛЬД. Это решено. Ты же видишь. Нечего и спорить. (Регина возвращается, держа в руке пустой бокал.) Садись, Регина.

Регина вопросительно смотрит на фру Алвинг.

ФРУ АЛВИНГ. Садись. (Регина садится на стул у дверей в столовую, все продолжая держать в руках пустой бокал.) Освальд, что ты начал насчет жизнерадостности?

ОСВАЛЬД. Да, радость жизни, мама, – ее у нас здесь мало знают. Я что-то никогда не ощущаю ее здесь.

ФРУ АЛВИНГ. И когда ты здесь, у меня?

ОСВАЛЬД. И когда я здесь, мама. Но ты этого не понимаешь.

ФРУ АЛВИНГ. Нет, нет, мне кажется, почти понимаю… теперь.

ОСВАЛЬД. Радость жизни – и радость труда. Да, в сущности, это одно и то же. Но и ее здесь не знают.

ФРУ АЛВИНГ. Пожалуй, ты прав, Освальд. Ну, говори, говори. Объяснись хорошенько.

ОСВАЛЬД. Да я только хотел сказать, что здесь участь людей смотреть на труд, как на проклятие и наказание за грехи, а на жизнь – как на юдоль скорби, от которой чем скорей, тем лучше избавиться.

ФРУ АЛВИНГ. Да, юдоль печали. Мы и стараемся всеми правдами-неправдами превратить ее в таковую.

ОСВАЛЬД. А там люди и знать ничего такого не хотят. Там никто больше не верит такого рода поучениям. Там радуются жизни. Жить, существовать – считается уже блаженством. Мама, ты заметила, что все мои картины написаны на эту тему? Все говорят о радости жизни. В них свет, солнце и праздничное настроение – и сияющие, счастливые человеческие лица. Вот почему мне и страшно оставаться здесь, у тебя.

ФРУ АЛВИНГ. Страшно? Чего же ты боишься у меня?

ОСВАЛЬД. Боюсь, что все, что во мне есть, выродится здесь в безобразное.

ФРУ АЛВИНГ (глядя на него в упор). Ты думаешь, это возможно?

ОСВАЛЬД. Я уверен в этом. Если повести здесь такую жизнь, как там, – это будет уже не та жизнь.

ФРУ АЛВИНГ (слушавшая с напряженным вниманием, встает с широко раскрытыми, полными думы глазами и говорит). Так вот откуда все пошло. Теперь я поняла.

ОСВАЛЬД. Что ты поняла?

ФРУ АЛВИНГ. Впервые поняла, уразумела. И могу говорить.

ОСВАЛЬД (встает). Мама, я тебя не понимаю.

РЕГИНА (тоже встав). Не уйти ли мне?

ФРУ АЛВИНГ. Нет, оставайся. Теперь я могу говорить. Ты узнаешь теперь все, мой мальчик. И выберешь!.. Освальд, Регина…

ОСВАЛЬД. Тсс!.. Пастор!..
Сцена восьмая.
ПАСТОР МАНДЕРС (входит из передней). Ну вот, провели славный часок в задушевной беседе.

ОСВАЛЬД. И мы тоже.

ПАСТОР МАНДЕРС. Надо помочь Энгстрану устроить это убежище для моряков. Пусть Регина переедет к нему помогать.

РЕГИНА. Нет, благодарствуйте, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС (только что заметив ее). Что?.. Тут – и с бокалом в руках!

РЕГИНА (быстро ставя бокал на стол). Pardon!

ОСВАЛЬД. Регина уезжает со мной, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Уезжает? С вами?!

ОСВАЛЬД. Да, в качестве моей жены, если она потребует этого.

ПАСТОР МАНДЕРС. Но, боже милосердный!..

РЕГИНА. Я тут ни при чем, господин пастор.

ОСВАЛЬД. Или останется здесь, если я останусь.

РЕГИНА (невольно). Здесь?

ПАСТОР МАНДЕРС. Я просто столбенею, фру Алвинг!

ФРУ АЛВИНГ. Не будет ни того, ни другого. Теперь я могу открыть всю правду.

ПАСТОР МАНДЕРС. Да не хотите же вы в самом деле!.. Нет, нет, нет!

ФРУ АЛВИНГ. Да! Я могу и хочу. И никакие идеалы ль этого не рушатся.

ОСВАЛЬД. Мама, что такое вы скрываете от меня?

РЕГИНА (прислушиваясь). Сударыня! Слышите? Народ кричит! (Идет на веранду и смотрит в окно.)

ОСВАЛЬД (идя к окну налево). Что случилось? Откуда этот свет?

РЕГИНА (кричит). Приют горит!

ФРУ АЛВИНГ (бросаясь к окну). Горит?!

ПАСТОР МАНДЕРС. Горит? Быть не может! Я только что оттуда.

ОСВАЛЬД. Где моя шляпа? Ну, все равно… Отцовский приют!.. (Убегает через веранду в сад.)

ФРУ АЛВИНГ. Мою шаль, Регина! Все здание занялось!..

ПАСТОР МАНДЕРС. Ужасно!.. Фру Алвинг, это суд над домом смуты и разлада!

ФРУ АЛВИНГ. Да, да, конечно. Идем, Регина. (Поспешно уходит с Региной через переднюю.)

ПАСТОР МАНДЕРС (всплеснув руками). И не застраховано! (Спешит за ними.)

Действие третье

Та же комната. Все двери настежь. Лампа по-прежнему горит на столе. На дворе темно, только налево на заднем плане слабое зарево. ФРУ АЛВИНГ, в наброшенной на голову шали, стоит на веранде и глядит в сад. РЕГИНА, тоже в платке, стоит чуть-чуть позади нее.
Сцена первая
ФРУ АЛВИНГ. Все сгорело. Дотла.

РЕГИНА. Еще горит в подвалах.

ФРУ АЛВИНГ. Освальд все не идет. Спасать уж нечего.

РЕГИНА. Не снести ли ему шляпу?

ФРУ АЛВИНГ. Он даже без шляпы?

РЕГИНА (указывая в переднюю). Вот она висит.

ФРУ АЛВИНГ. Ну и пусть. Он, верно, сейчас придет. Я пойду сама взглянуть. (Уходит через веранду.)
Сцена вторая
ПАСТОР МАНДЕРС (входит из передней). Фру Алвинг здесь нет?

РЕГИНА. Сейчас только вышла в сад.

ПАСТОР МАНДЕРС. Такой ужасной ночи я еще не переживал.

РЕГИНА. Да, ужасное несчастье, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Ах, не говорите. Подумать страшно.

РЕГИНА. И как это могло случиться?..

ПАСТОР МАНДЕРС. Не спрашивайте меня, йомфру Энгстран. Почем я знаю? Разве и вы тоже?.. Мало того, что отец ваш…

РЕГИНА. Что он?

ПАСТОР МАНДЕРС. Он меня совсем с толку сбил.

ЭНГСТРАН (входя из передней). Господин пастор…

ПАСТОР МАНДЕРС (испуганно оборачиваясь). Вы и тут за мной по пятам?

ЭНГСТРАН. Да надо же, накажи меня бог! Ох ты, господи Иисусе! Вот грех-то какой вышел, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС (ходя взад и вперед). Увы! Увы!

РЕГИНА. Да что такое?

ЭНГСТРАН. Ах, это все наша молитва наделала. (Тихо ей.) Теперь мы изловим пташку, дочка. (Вслух.) И по моей милости пастор наделал такой беды!

ПАСТОР МАНДЕРС. Но уверяю же вас, Энгстран…

ЭНГСТРАН. Да кто же, кроме пастора, возился там со свечками?

ПАСТОР МАНДЕРС (останавливаясь). Это вы так говорите. А я, право, не помню, была ли у меня в руках свечка.

ЭНГСТРАН. А я как сейчас гляжу: пастор взял свечку, снял с нее пальцами нагар и бросил в стружки.

ПАСТОР МАНДЕРС. Вы это видели?

ЭНГСТРАН. Своими глазами.

ПАСТОР МАНДЕРС. Понять не могу. И привычки у меня такой нет, снимать нагар пальцами.

ЭНГСТРАН. То-то вы так неумело и сняли. А ведь дело-то, пожалуй, может выйти очень даже скверное, господин пастор, а?

ПАСТОР МАНДЕРС (в тревоге шагая по комнате). И не спрашивайте!

ЭНГСТРАН (идя за ним). И господин пастор ничего не застраховали?

ПАСТОР МАНДЕРС (продолжая шагать). Нет, нет, нет, говорят же вам!

ЭНГСТРАН (следуя за ним). Не застраховали. А потом взяли да подпалили. Господи Иисусе! Вот беда!

ПАСТОР МАНДЕРС (отирая пот со лба). Да, признаюсь!..

ЭНГСТРАН. И надо же было стрястись этакой беде с благодетельным заведением, от которого ждали столько пользы для города и для всей окружности, как говорят. Газеты-то не помилуют господина пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, не пощадят. Вот об этом-то я и думаю. Это чуть ли не хуже всего. Все эти злобные выходки и нападки… Ах, прямо ужас берет подумать.

ФРУ АЛВИНГ (выходя из сада). Его и не уведешь оттуда. Помогает тушить.

ПАСТОР МАНДЕРС. Ах, это вы, фру Алвинг.

ФРУ АЛВИНГ. Вот вы и отделались от торжественной речи, пастор Мандерс.

ПАСТОР МАНДЕРС. О, я бы с радостью…

ФРУ АЛВИНГ (понизив голос). Оно и к лучшему, что так случилось. На этом приюте не было бы благословения.

ПАСТОР МАНДЕРС. Вы думаете?

ФРУ АЛВИНГ. А вы?

ПАСТОР МАНДЕРС. Но все-таки это ужасное несчастье.

ФРУ АЛВИНГ. Будем смотреть на него с чисто деловой точки зрения. Вы к пастору, Энгстран?

ЭНГСТРАН (у дверей в переднюю). Так точно.

ФРУ АЛВИНГ. Так присядьте пока.

ЭНГСТРАН. Благодарствуйте. Я постою.

ФРУ АЛВИНГ (пастору). Вы, вероятно, уедете с пароходом?

ПАСТОР МАНДЕРС. Да. Он через час отходит.

ФРУ АЛВИНГ. Так будьте добры взять все бумаги с собой. Я и слышать больше не хочу об этом деле. У меня есть теперь другие заботы.

ПАСТОР МАНДЕРС. Фру Алвинг…

ФРУ АЛВИНГ. После я вышлю вам полную доверенность. Распоряжайтесь всем по своему усмотрению.

ПАСТОР МАНДЕРС. Я от души готов взять это на себя. Первоначальное назначение дара – увы! – должно теперь измениться.

ФРУ АЛВИНГ. Само собой.

ПАСТОР МАНДЕРС. Так я думаю пока сделать так: усадьба Сульвик перейдет к здешней общине. Земля все-таки чего-нибудь да стоит. Может пригодиться не на то, так на другое. А на проценты с капитала, положенного в сберегательную кассу, я думаю, лучше всего поддерживать какое-нибудь учреждение, которое могло бы служить на пользу городу.

ФРУ АЛВИНГ. Как вы сами хотите. Мне совершенно все равно.

ЭНГСТРАН. Не забудьте моего убежища для моряков, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, да, это идея! Но надо еще подумать.

ЭНГСТРАН. Какого черта тут думать… Ох, господи Иисусе!

ПАСТОР МАНДЕРС (со вздохом). И увы! Я даже не знаю, долго ли мне придется ведать этими делами. Общественное мнение может заставить меня отказаться. Все зависит от того, что выяснит следствие о причинах пожара.

ФРУ АЛВИНГ. Что вы говорите?

ПАСТОР МАНДЕРС. А результата его никак нельзя предвидеть.

ЭНГСТРАН (приближаясь). Ну как так? Коли тут сам Якоб Энгстран налицо?

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, да, но…

ЭНГСТРАН (понижая голос). Якоб Энгстран не таковский человек, чтобы выдать своего благодетеля в час беды, как говорится.

ПАСТОР МАНДЕРС. Но, дорогой мой, как же…

ЭНГСТРАН. Якоб Энгстран, яко ангел-хранитель, как говорится…

ПАСТОР МАНДЕРС. Нет, нет. Я, право, не могу принять такой жертвы.

ЭНГСТРАН. Нет, уж так тому и быть. Я знаю одного человека, который уже раз взял на себя чужую вину…

ПАСТОР МАНДЕРС (жмет ему руку). Якоб! Вы редкая личность. Ну, зато вам и будет оказана помощь – на ваше убежище. Можете положиться на меня. (Энгстран хочет поблагодарить, но не может от избытка чувств. Вешает свою сумку через плечо). И в путь. Мы поедем вместе.

ЭНГСТРАН (около дверей в столовую, тихо Регине). Едем со мной, девчонка. Будешь как сыр в масле кататься.

РЕГИНА (закидывая голову). Merci! (Идет в переднюю и приносит оттуда пастору пальто.)

ПАСТОР МАНДЕРС. Всего хорошего, фру Алвинг. И дай бог, чтобы дух порядка и законности скорее водворился в этом жилище!

ФРУ АЛВИНГ. Прощайте, Мандерс. (Идет на веранду навстречу Освальду, входящему из сада.)

ЭНГСТРАН (помогая вместе с Региной пастору надеть пальто). Прощай, дочка. И случись с тобою что, помни, где искать Якоба Энгстрана. (Тихо.) Малая Гаванская… Гм!.. (Обращаясь к фру Алвинг и Освальду.) А убежище для скитальцев-моряков назовем «Домом камергера Алвинга». И коли все пойдет, как я задумал, ручаюсь, он будет достоин покойного камергера.

ПАСТОР МАНДЕРС (в дверях). Гм… гм!.. Идем же, добрый мой Энгстран. Прощайте, прощайте. (Уходит с Энгстраном в переднюю.)
Сцена третья
ОСВАЛЬД (идя к столу). О каком доме он говорил?

ФРУ АЛВИНГ. Что-то вроде приюта, который он собирается устроить с пастором.

ОСВАЛЬД. Сгорит, как и этот здесь.

ФРУ АЛВИНГ. С чего ты взял!

ОСВАЛЬД. Все сгорит. Ничего не останется на память об отце. И я сгорю тут.

Регина недоумевающе смотрит на него.

ФРУ АЛВИНГ. Освальд, мой бедный мальчик! Не следовало тебе оставаться там так долго.

ОСВАЛЬД (садясь к столу). Пожалуй, что так.

ФРУ АЛВИНГ. Дай я оботру тебе лицо, Освальд. Ты весь мокрый. (Отирает ему лицо своим носовым платком.)

ОСВАЛЬД (равнодушно глядя перед собой). Спасибо, мама!

ФРУ АЛВИНГ. Ты устал, Освальд? Не хочешь ли уснуть?

ОСВАЛЬД (тревожно). Нет, нет… Только не спать. Я никогда не сплю. Я только притворяюсь. (Глухо.) Успею еще.

ФРУ АЛВИНГ (озабоченно глядит на него). Да, ты действительно болен, мой дорогой.

РЕГИНА (напряженно). Господин Алвинг болен?

ОСВАЛЬД (раздраженно). И заприте все двери. Этот смертельный страх…

ФРУ АЛВИНГ. Запри, Регина. (Регина запирает и останавливается у дверей в переднюю. Фру Алвинг сбрасывает с себя шаль, и Регина тоже. Фру Алвинг придвигает стул и садится рядом с Освальдом.) Ну вот, я посижу с тобой…

ОСВАЛЬД. Да, посиди. И Регина пусть здесь останется. Пусть Регина всегда будет со мной. Ты ведь подашь мне руку помощи, Регина? Да?

РЕГИНА. Я не понимаю…

ФРУ АЛВИНГ. Руку помощи?

ОСВАЛЬД. Да – в случае нужды.

ФРУ АЛВИНГ. Освальд, у тебя же есть мать. Она тебе поможет.

ОСВАЛЬД. Ты? (Улыбаясь.) Нет, мама, этой помощи ты мне не окажешь. (С печальной усмешкой.) Ты! Ха-ха! (Серьезно смотрит на нее.) В конце концов тебе, конечно, было бы ближе всех. (Вспылив.) Почему ты со мной не на «ты», Регина? И не зовешь просто Освальдом?

РЕГИНА (тихо). Я не знаю, понравится ли это барыне.

ФРУ АЛВИНГ. Погоди, скоро тебе позволят называть его так. И присаживайся сюда, к нам. (Регина скромно и нерешительно садится по другую сторону стола.) Ну вот, мой бедный, исстрадавшийся мальчик, я сниму с твоей души тяжесть…

ОСВАЛЬД. Ты, мама?

ФРУ АЛВИНГ. Освобожу тебя от всех этих угрызений совести, раскаяний, упреков самому себе…

ОСВАЛЬД. Ты думаешь, что можешь?

ФРУ АЛВИНГ. Да, теперь могу, Освальд. Ты вот заговорил о радости жизни, и меня как будто озарило, и все, что со мной было в жизни, представилось мне в ином свете.

ОСВАЛЬД (качая головой). Ничего не понимаю.

ФРУ АЛВИНГ. Знал бы ты своего отца, когда он был еще совсем молодым лейтенантом! В нем радость жизни била ключом.

ОСВАЛЬД. Я знаю.

ФРУ АЛВИНГ. Только взглянуть на него – на душе становилось весело. И вдобавок эта необузданная сила, избыток энергии!..

ОСВАЛЬД. Дальше?..

ФРУ АЛВИНГ. И вот такому-то жизнерадостному ребенку, – да, он был похож тогда на ребенка, – ему пришлось прозябать тут, в небольшом городе, где никаких радостей ему не представлялось, одни только развлечения. Никакой серьезной задачи, цели жизни, а только служба. Никакого дела, в которое он мог бы вложить свою душу, а только «дела». Ни единого товарища, который бы способен был понять, что такое, в сущности, радость жизни, а только шалопаи-собутыльники.

ОСВАЛЬД. Мама?..

ФРУ АЛВИНГ. Вот и вышло, что должно было выйти.

ОСВАЛЬД. Что же должно было выйти?

ФРУ АЛВИНГ. Ты сам сказал вечером, что сталось бы с тобой, останься ты дома.

ОСВАЛЬД. Ты хочешь сказать, что отец…

ФРУ АЛВИНГ. Для необычайной жизнерадостности твоего отца не было здесь настоящего выхода. И я тоже не внесла света и радости в его дом.

ОСВАЛЬД. И ты?

ФРУ АЛВИНГ. Меня с детства учили исполнению долга, обязанностям и тому подобному, и я долго оставалась под влиянием этого учения. У нас только и разговору было, что о долге, обязанностях – о моих обязанностей, об его обязанностях… И, боюсь, наш дом стал невыносим для твоего отца, Освальд, по моей вине.

ОСВАЛЬД. Почему ты никогда ничего не писала мне об этом?

ФРУ АЛВИНГ. Никогда прежде не представлялось мне все это в таком свете, чтобы я могла решиться заговорить об этом с тобой, его сыном.

ОСВАЛЬД. Как же ты смотрела на все это?

ФРУ АЛВИНГ (медленно). Я видела только одно – что твой отец был человеком погибшим еще прежде, чем ты родился…

ОСВАЛЬД (глухо). А-а! (Встает и идет к окну.)

ФРУ АЛВИНГ. И вот еще меня преследовала мысль, что Регина, в сущности, своя в доме, как и мой собственный сын.

ОСВАЛЬД (быстро оборачиваясь). Регина?..

РЕГИНА (вскакивая, едва внятно). Я?..

ФРУ АЛВИНГ. Да, теперь вы оба знаете.

ОСВАЛЬД. Регина!

РЕГИНА (как бы про себя). Так мать была, значит, таковская…

ФРУ АЛВИНГ. Твоя мать во многих отношениях была хорошая женщина, Регина.

РЕГИНА. Но все-таки таковская. Да, и я иногда так думала, но… Ну-с, сударыня, так позвольте мне уехать сейчас же.

ФРУ АЛВИНГ. Ты серьезно хочешь, Регина?

РЕГИНА. Ну да, конечно.

ФРУ АЛВИНГ. Разумеется, ты свободна, но…

ОСВАЛЬД (идет к Регине). Уезжаешь? Но ведь ты своя в доме.

РЕГИНА. Merci, господин Алвинг… Да, теперь, верно, я могу звать вас Освальдом. Но это совсем не так вышло, как я думала.

ФРУ АЛВИНГ. Регина, я не была с тобой откровенна…

РЕГИНА. Да, уж грешно сказать! Знай я, что Освальд больной… И раз теперь между нами не может выйти ничего серьезного… Нет, я никак не могу запереться тут в деревне и загубить свою молодость в сиделках при больных.

ОСВАЛЬД. Даже при таком близком тебе человеке?

РЕГИНА. Нет уж, знаете. Бедной девушке надо пользоваться молодостью. А то и оглянуться не успеешь, как сядешь на мель. И во мне ведь тоже есть эта жизнерадостность, сударыня!

ФРУ АЛВИНГ. Да, увы… Не сгуби себя, Регина!

РЕГИНА. Ну, чему быть, того не миновать. Если Освальд пошел в отца, так я, верно, в мать… Позвольте спросить, сударыня, пастор знает насчет меня?

ФРУ АЛВИНГ. Пастор Мандерс все знает.

РЕГИНА (суетливо набрасывает платок). Так мне надо поскорее собраться, чтобы захватить пароход. Пастор такой человек – с ним можно поладить. Да, сдается, что и мне будет так же с руки попользоваться теми денежками, как и этому противному столяру.

ФРУ АЛВИНГ. Желаю, чтобы они пошли тебе впрок.

РЕГИНА (глядя на нее в упор). А не мешало бы вам, сударыня, дать мне воспитание, как дочери благородного человека. Оно бы больше подошло для меня. (Закидывая голову.) Ну да наплевать! (Озлобленно косясь на закупоренную бутылку.) Мне, пожалуй, еще доведется распивать шампанское с благородными господами.

ФРУ АЛВИНГ. А понадобится тебе родной дом, Регина, приходи ко мне.

РЕГИНА. Нет, покорно благодарю. Пастор Мандерс, верно, позаботится обо мне. А плохо придется, так я знаю дом, который мне ближе, который мне ближе.

ФРУ АЛВИНГ. Чей же это?

РЕГИНА. Приют камергера Алвинга.

ФРУ АЛВИНГ. Регина, я вижу теперь – ты погибнешь!

РЕГИНА. Э, ладно! Adieu! (Кланяется и уходит через переднюю.)
Сцена четвертая
ОСВАЛЬД (глядя в окно). Ушла!

ФРУ АЛВИНГ. Да.

ОСВАЛЬД (бормочет). Как все это было нехорошо.

ФРУ АЛВИНГ (подходит к нему и кладет ему руки на плечи). Освальд, милый мой, это очень потрясло тебя?

ОСВАЛЬД (оборачиваясь к ней лицом). Это насчет отца, что ли?