1 2 3 4 
  Том сначала сворачивал из переулка в переулок, все дальше  и дальше от той дороги, по которой обыкновенно ходили школьники, а потом уныло  поплелся нога за ногу. Он два или три раза перешел вброд через маленький ручей,  потому что среди мальчишек распространено поверье, будто это сбивает погоню со  следа. Через полчаса он уже обогнул дом вдовы Дуглас на вершине Кардифской  горы, откуда школа на дне долины едва виднелась. Он вошел в густой лес,  напрямик, без дороги, забрался в самую чащу и уселся на мох под раскидистым  дубом.    

  Не чувствовалось ни малейшего ветерка; от мертвящего  полуденного зноя притихли даже птицы; природа покоилась в оцепенении, которого  не нарушал ни один звук; редко-редко долетал откуда-то издали стук дятла, но от  этого всеобъемлющая тишина и безлюдье чувствовались только еще сильнее. Душа  мальчика была полна тоской, и настроение соответствовало окружающей обстановке.  Он долго сидел в раздумье, поставив локти на колени и опершись подбородком на  руки. Ему казалось, что жизнь - это в лучшем случае неизбывное горе, и он даже  позавидовал Джимми Ходжесу, который недавно умер. Как хорошо, думалось ему, спокойно  лежать и грезить, грезить без конца; и чтобы ветер шептался с вершинами  деревьев и ласково играл с травой и цветами на могиле; не о чем больше горевать  и беспокоиться; и это уже навсегда. Если бы только в воскресной школе у него  были хорошие отметки! Он бы с удовольствием умер, тогда, по крайней мере, всему  конец. Взять хоть эту девочку. Что он ей сделал? Ровно ничего. Он ей только  добра хотел, а она с ним - как с собакой, прямо как с самой последней собакой.  Когда-нибудь она об этом пожалеет, да, может, уж поздно будет. Ах, если б можно  было умереть - не навсегда, а на время!    

  Но молодое сердце упруго и не может долго оставаться  сжатым и стесненным. Скоро Том начал как-то незаметно возвращаться к мыслям о  земной жизни. Что, если б взять да и убежать неизвестно куда? Что, если б  уехать - далеко-далеко, в неведомые заморские страны, и больше никогда не  возвращаться! Вот что бы она тогда запела! Ему в голову опять пришла мысль  сделаться клоуном, но на этот раз она внушила только отвращение. Легкомыслие,  шутки, пестрое трико - все это казалось оскорблением его душе, воспарившей в  эмпиреи. Нет, лучше он пойдет на войну и вернется через много-много лет, весь  изрубленный в боях, овеянный славой. Нет, еще лучше, он уйдет к индейцам, будет  охотиться на буйволов, вступит на военную тропу, где-нибудь там, в горах или в  девственных прериях Дальнего Запада, и когда-нибудь в будущем вернется великим  вождем, весь утыканный орлиными перьями, страшно размалеванный, и в  какое-нибудь мирное летнее утро ворвется в воскресную школу с диким военным  кличем, от которого кровь стынет в жилах, так что у всех его товарищей глаза  лопнут от зависти. Впрочем, нет, найдется кое-что и почище. Он сделается  пиратом! Вот именно! Теперь будущее стало ему ясно; оно развернулось перед ним,  сияя ослепительным блеском. Его имя прогремит на весь мир и заставит людей  трепетать! Он будет со славой носиться по бурным морям и океанам на своем  длинном, узком черном корабле под названием "Дух бури", и наводящий  ужас черный флаг будет развеваться на носу! И вот, в зените своей славы, он  вдруг появится в родном городе и войдет в церковь, загорелый и обветренный, в  черном бархатном камзоле и штанах, в больших сапогах с отворотами, с алым  шарфом на шее, с пистолетами за поясом и ржавым от крови тесаком на перевязи, в  шляпе с развевающимися перьями, под развернутым черным флагом с черепом и  перекрещенными костями, - и, замирая от восторга, услышит шепот: "Это  знаменитый пират Том Сойер! Черный Мститель Испанских морей!" Да, решено;  он избрал свой жизненный путь. Он бежит из дому и начнет новую жизнь. Завтра же  утром. Значит, готовиться надо уже сейчас. Надо собрать все свое имущество. Он  подошел к гнилому стволу, который лежал поблизости, и ножиком начал копать под  ним землю. Скоро ножик ударился о дерево, и по стуку слышно было, что там  пустота. Том запустил руку в яму и нараспев произнес такой заговор:    

  - Чего тут не было, пускай появится! Что тут лежало,  пускай останется.    

  Потом он разгреб землю руками: показалась сосновая щепка.  Он ее вытащил, и открылся уютный маленький тайник, где дно я стенки были  сделаны из щепок. Там лежал один шарик. Удивлению Тома не было границ! Он  растерянно почесал затылок и сказал:    

  - Ну, это уж совсем никуда не годится!    

  Рассердившись, он забросил шарик подальше и остановился в  раздумье. Дело в том, что он вместе с другими мальчиками надеялся на одно  поверье, как на каменную гору, а оно его подвело. Если зарыть в землю шарик,  прочитав при этом какой полагается заговор, то через две недели вместе с ним  отыщутся все шарики, которые ты потерял, как бы далеко друг от друга они ни  лежали. И оказалось, что все это вранье, даже и толковать не о чем. Все, во что  верил Том, поколебалось до основания. Он много раз слыхал, что другим это  удавалось, и ни разу не слыхал, чтобы кому-нибудь не удалось. Ему и в голову не  пришло, что всякий раз, как он сам пробовал эту штуку, он никак не мог найти  свой тайник. Некоторое время он ломал голову над этой задачей и наконец  подумал, что тут, наверно, замешалась какая-нибудь ведьма и все испортила. Он  решил, что надо это проверить; поискал кругом и нашел в песке маленькую  воронку. Он лег на землю, приставив губы к ямке и позвал:    

  - Лев, лев, скажи мне, что я хочу знать! Лев, лев, скажи  мне, что я хочу знать!    

  Песок зашевелился, на одну секунду показался маленький  черный муравьиный лев и в испуге нырнул обратно в ямку.    

  - Боится сказать! Ну так и есть, это ведьма наколдовала!  Так я и знал.    

  Ему было хорошо известно, что с ведьмами сладить трудно,  не стоит даже и пробовать, и он махнул рукой на это дело. Однако он подумал,  что, пожалуй, стоило бы отыскать шарик, который он забросил, и терпеливо  принялся за розыски. Но найти шарик не мог. Тогда он вернулся к тайнику, стал  на то самое место, с которого бросал шарик, вынул из кармана второй шарив и бросил  его в том же направлении, приговаривая:    

  - Брат, ступай ищи брата!    

  Он заметил, куда упал шарик, побежал туда и стал искать.  Должно быть, шарик упал слишком близко или слишком далеко. Том проделал то же  самое еще два раза. Последняя проба удалась: шарики лежали в двух шагах друг от  друга.    

  Как раз в эту минуту под зелеными сводами леса послышался  слабый звук жестяной игрушечной трубы. Том сбросил куртку и штаны, сделал из  подтяжек пояс, разгреб хворост за поваленным деревом и обнаружил там  самодельный лук и стрелы, деревянный меч и жестяную трубу; в один миг он  подхватил все эти вещи и пустился бежать, босиком, в развевающейся рубашке.    

  Скоро он остановился под высоким вязом, продудел ответный  сигнал, а потом, приподнявшись на цыпочки, стал что-то осторожно высматривать  из-за дерева. Он сказал предостерегающе своим воображаемым товарищам:    

  - Стойте, молодцы! Не показывайтесь из засады, пока я не  протрублю!    

  Из леса вышел Джо Гарпер, в таком же воздушном одеянии и  так же богато вооруженный, как и Том. Том окликнул его:    

  - Стой! Кто смеет ходить в Шервудский лес без моего  дозволения?    

  - Гай Гисборн не нуждается ни в чьем дозволении. А ты кто  таков, что... что...    

  - ...смеешь держать такую речь? - подсказал Том: они  говорили "по книжке" наизусть.    

  - Кто ты таков, что смеешь держать такую речь?    

  - Кто я? - Робин Гуд, и твой презренный труп скоро это  узнает.    

  - Так ты и вправду этот славный разбойник? Что ж, я буду  рад сразиться с тобой, - решим, кому быть хозяином дорог в этом веселом лесу.  Нападай!    

  Они схватились за деревянные мечи, подбросав остальные  доспехи на землю, стали в оборонительную позицию, нога к ноге, и начали  серьезный, обдуманный поединок, по всем правилам искусства: два удара вверх,  два вниз. Вдруг Том сказал:    

  - А теперь, если ты понял, в чем штука, валяй поживей!    

  И они начали "валять" с таким усердием, что  совсем запыхались и взмокли.    

  Наконец Том крикнул:    

  - Падай! Да падай же! Чего же ты не падаешь?    

  - Не хочу! А чего ты сам не падаешь? Тебе больше  досталось.    

  - Что ж такого, это еще ничего не значит. Не могу же я  падать, когда в книжке этого нет. В книге сказано: "И тогда одним мощным  ударом в спину он сразил злополучного Гая Гисборна". Ты должен  повернуться, и я тогда ударю тебя по спине.    

  С авторитетом книги спорить не приходилось, поэтому Джо  Гарпер подставил спину, получил удар и упал.    

  - А теперь, - сказал Джо, вставая, - давай я тебя убью. А  то будет не по чести.    

  - Нет, это не годится; в книжке этого нет.    

  - Ну, знаешь, это просто свинство, больше ничего.    

  - Ладно, Джо, ты будешь монахом Тэком или сыном мельника и  изобьешь меня дубиной; или я буду шериф Ноттингемский, а ты станешь Робин Гудом  и убьешь меня.    

  Оба остались довольные таким решением, и все эти подвиги  были совершены. После чего Том снова сделался Робин Гудом, и  монахиня-предательница не перевязала его рану, чтобы он истек кровью. И наконец  Джо, изображая целую шайку осиротелых разбойников и горько рыдая, оттащил его  прочь, вложил лук и стрелы в его слабеющие руки, и Том произнес: "Куда  упадет эта стрела, там и похороните бедного Робин Гуда под зеленым  деревом". Потом он пустил стрелу, откинулся на спину и умер бы, если б не  угодил в крапиву, после чего вскочил на ноги довольно живо для покойника.    

  Мальчики оделись, спрятали оружие и пошли домой, сокрушаясь  о том, что на свете больше нет разбойников, и раздумывая, чем же может  вознаградить их современная цивилизация за такую потерю. Они говорили друг  другу, что скорее согласились бы сделаться на один год разбойниками в  Шервудском лесу, чем президентами Соединенных Штатов на всю жизнь.  ГЛАВА IX     

  В этот вечер, как и всегда, Тома и Сида отослали спать в  половине десятого. Они помолились на ночь, и Сид скоро уснул. Том лежал с  открытыми глазами и ждал сигнала, весь дрожа от нетерпения. Когда ему уже начало  казаться, что вотвот забрезжит рассвет, он услышал, как часы пробили десять!  Горе, да и только! Ворочаться и метаться, как ему хотелось, он не мог, опасаясь  разбудить Сида. И он лежал смирно, глазея в темноту. Его окружала гнетущая  тишина. Мало-помалу из этой тишины начали выделяться самые незначительные, едва  заметные звуки. Стало слышно тиканье часов. Старые балки начали таинственно  потрескивать. Чуть-чуть поскрипывала лестница. Это, должно быть, бродили духи.  Мерный, негромкий храп доносился из комнаты тети Полли. А тут еще начал  назойливо чирикать сверчок, - а где он сидит, не узнаешь, будь ты хоть семи  пядей во лбу. Потом его бросило в дрожь от зловещего тиканья жука-могильщика в  стене, рядом с изголовьем кровати, - это значило, что кто-нибудь в доме скоро  умрет. Потом ночной ветер донес откуда-то издали вой собаки, а на него едва  слышным воем отозвалась другая где-то еще дальше. Том весь измучился от  нетерпения. Он был твердо уверен, что время остановилось и началась вечность, и  невольно начинал уже дремать; часы пробили одиннадцать, но он этого не слыхал.  И тут, когда ему уже стало что-то сниться, к его снам примешалось заунывное  мяуканье. В соседнем доме стукнуло окно, и это разбудило Тома. Крик:  "Брысь, проклятая!" - и звон пустой бутылки, разбившейся о стенку  сарая, прогнали у него последний сон; в одну минуту он оделся, вылез в окно и  пополз по крыше пристройки на четвереньках. Он осторожно мяукнул раза два, пока  полз; потом спрыгнул на крышу сарая, а оттуда на землю. Гекльберри Финн был уже  тут с дохлой кошкой. Мальчики двинулись в путь и пропали во мраке. Через  полчаса они уже шагали по колено в траве за кладбищенской оградой.    

  Кладбище было старинное, каких много в Западных штатах.  Оно раскинулось на холме милях в полутора от городка. Его окружала ветхая  деревянная ограда, которая местами наклонилась внутрь, а местами - наружу, и  нигде не стояла прямо. Все кладбище сплошь заросло травой и бурьяном. Старые  могилы провалились; ни один могильный камень не стоял, как полагается, на своем  месте; изъеденные червями, трухлявые надгробия клонились над могилами, словно  ища поддержки и не находя ее. "Незабвенной памяти такого-то" - было  начертано на них когда-то, но теперь почти ни одной надписи нельзя было  прочесть даже днем.    

  Легкий ветерок шумел в ветвях деревьев, а Тому со страху  чудилось, будто души мертвых жалуются на то, что их потревожили. Мальчики  разговаривали очень мало, и то шепотом; место, время и торжественная тишина,  разлитая над кладбищем, действовали на них угнетающе. Они скоро нашли свежий  холмик земли, который искали, и укрылись за тремя большими вязами, в нескольких  шагах от могилы.    

  Они ждали молча, как им показалось, довольно долго. Кроме  уханья филина где-то вдалеке, ни один звук не нарушал мертвой тишины. Тому  лезли в голову самые мрачные мысли. Надо было прогнать их разговором. И потому  он прошептал:    

  - Как ты думаешь, Гекки, мертвецы не обидятся, что мы сюда  пришли?    

  - Я почем знаю. А страшно как, правда?    

  - Еще бы не страшно.    

  Некоторое время длилось молчание: оба мальчика над этим  задумались. Наконец Том прошептал:    

  - Слушай, Гекки, как ты думаешь, старый хрыч слышит, как  мы разговариваем?    

  - Конечно, слышит. То есть его душа слышит.    

  Том, помолчав, прибавил:    

  - Лучше бы я сказал "мистер Вильяме". Только я  не хотел его обидеть. Его все звали "старый хрыч".    

  - Уж если говоришь про этих самых мертвецов, так надо  поосторожнее, Том.    

  После этого Тому не захотелось разговаривать, и они опять  замолчали. Вдруг Том схватил Гека за плечо и прошептал:    

  - Тес!    

  - Ты что, Том? - И оба они с замиранием сердца прижались  друг к другу.    

  - Тес! Вот опять! Разве ты не слышишь?    

  - Я...    

  - Вот! Теперь ты слышишь?    

  - Господи, Том, это они! Они, это уж верно. Что теперь  делать?    

  - Не знаю. Думаешь, они нас увидят?    

  - Ой, Том, они же видят в темноте, все равно как кошки.  Лучше бы нам не ходить.    

  - Да ты не бойся. По-моему, они нас не тронут. Мы же им  ничего не сделали. Если будем сидеть тихо, они нас, может совсем не заметят.    

  - Постараюсь не бояться, Том, только, знаешь, я весь  дрожу.    

  - Слушай!    

  Мальчики прислушались, едва дыша. Заглушенные голоса  долетели до них с дальнего конца кладбища.    

  - Посмотри! Вон туда! - прошептал Том. - Что это?    

  - Это адский огонь. Ой, Том, как страшно!    

  Какие-то темные фигуры приближались к ним во мраке,  раскачивая старый жестяной фонарь, от которого на землю ложились бесчисленные  пятнышки света, точно веснушки. Тут Гек прошептал, весь дрожа:    

  - Это черти, теперь уж верно. Целых трое! Ну, Том, нам с  тобой крышка! Можешь ты прочесть молитву?    

  - Попробую, только ты не бойся. Они нас не тронут.  "Сон мирный и безмятежный даруй нам..."    

  - Тес!    

  - Ты что, Гек?    

  - Это люди! По крайней мере, один. У него голос Мэфа  Поттера.    

  - Да что ты?    

  - Уж я знаю. Смотри не шевелись. Где ему нас заметить!  Накачался небось, по обыкновению, старый пропойца!    

  - Ну ладно, я буду сидеть тихо. Застряли что-то. Никак не  найдут. Вот опять подходят. Вот теперь горячо. Холодно. Опять горячо. Ой,  обожгутся! Теперь правильно. Слушай, Гек, я и другой голос узнал, это индеец  Джо.    

  - Верно, он самый, чертов метис. Это будет похуже нечистой  силы, куда там! Чего это они затеяли?    

  Шепот замер, потому что трое мужчин дошли до могилы и  стояли теперь в нескольких шагах от того места, где прятались мальчики.    

  - Вот здесь, - сказал третий голос; человек поднял повыше  фонарь, и при его свете мальчики узнали молодого доктора Робинсона.    

  Поттер и индеец Джо везли тачку с веревками и лопатами.  Они сбросили груз на землю и начали раскапывать могилу. Доктор поставил фонарь  в головах могилы, подошел к трем вязам и сел на землю, прислонившись спиной к  стволу дерева. Он был так близко от мальчиков, что до него можно было  дотронуться рукой.    

  - Поторопитесь! - сказал он негромко. - Луна должна взойти  с минуты на минуту.    

  Что-то проворчав в ответ, Мэф Поттер с индейцем Джо  продолжали копать. Некоторое время не слышно было ничего, кроме скрежета лопат,  сбрасывавших землю и гравий. Звук был очень однообразный. Наконец лопата с  глухим деревянным стуком ударилась о крышку гроба, еще минута или две - и Поттер  вдвоем с индейцем Джо вытащили гроб из могилы. Они сорвали с него крышку  лопатами, вытащили мертвое тело и грубо швырнули его на землю. Луна вышла из-за  облаков и осветила бледное лицо покойника. Тачка стояла наготове, труп взвалили  на нее, прикрыли одеялом и крепко привязали веревками. Поттер достал из кармана  большой складной нож, обрезал болтающийся конец веревки и сказал:    

  - Ну, все готово, господин Живодер; вот что, выкладывайте  еще пятерку, а то бросим здесь эту падаль.    

  - Вот это дело, так с ними и надо разговаривать! - сказал  индеец Джо.    

  - Послушайте, что это значит? - сказал доктор. - Вы же  просили заплатить вперед, я вам и заплатил.    

  - Да, только есть за вами и еще должок, - начал индеец,  подступая к доктору, который теперь поднялся на ноги. - Пять лет назад вы  выгнали меня из кухни вашего папаши, когда я просил чего-нибудь поесть, и  сказали, что я не за добром пришел; а когда я поклялся, что отплачу вам, хотя  бы через сто лет, ваш папаша засадил меня в тюрьму, как бродягу. Вы думаете, я забыл?  Недаром во мне индейская кровь. Теперь вы попались, не уйдете так, поняли?    

  Он погрозил доктору кулаком. Доктор вдруг размахнулся, и  индеец покатился на землю. Поттер уронил свой нож и закричал:    

  - Эй вы, не троньте моего приятеля! - Ив следующую минуту  они с доктором схватились врукопашную, топча траву и взрывая землю каблуками.  Индеец Джо вскочил на ноги, глаза его загорелись злобой, он поднял нож Мэфа  Поттера, и, весь согнувшись, крадучись, как кошка, стал кружить около  дерущихся, выжидая удобного случая. Вдруг молодой доктор вырвался из рук  Поттера, схватил тяжелую надгробную доску с могилы Вильямса и сбил с ног Мэфа  Поттера, и в то же мгновение метис вонзил нож по самую рукоятку в грудь  доктора. Тот зашатался и повалился на Поттера, заливая его своей кровью; в эту  минуту на луну набежали облака и скрыли страшную картину от перепуганных  мальчиков, которые бросились бежать, в темноте не разбирая дороги.    

  Когда луна показалась снова, индеец Джо стоял над двумя  распростертыми телами, созерцая их. Доктор пробормотал чтото невнятное,  вздохнул раза два и затих. Метис проворчал:    

  - С этим счеты покончены, черт бы его взял.    

  И он обобрал убитого. Потом вложил предательский нож в  раскрытую правую ладонь Поттера и сел на взломанный гроб. Прошло три, четыре,  пять минут, Поттер зашевелился и начал стонать. Его рука крепко стиснула нож;  он поднес его к глазам, оглядел и, вздрогнув, уронил снова. Он сел, оттолкнул  от себя труп, взглянул на него, потом осмотрелся по сторонам, еще ничего не  понимая, и встретился взглядом с Джо.    

  - Господи, как это случилось? - спросил он.    

  - Нехорошо вышло, - сказал Джо, не двигаясь с места. - Для  чего ты это сделал?    

  - Я? Нет, это не я!    

  - Ну, знаешь ли! Эти разговоры тебе уже не помогут.    

  Поттер задрожал и весь побелел.    

  - Я думал, что успею протрезвиться. И для чего только я  пил сегодня! И сейчас в голове неладно - хуже, чем когда мы сюда пошли. Скажи  мне, Джо, - только по чистой совести, старик, - неужели это я сделал? Я как в  тумане; ничего не помню. Джо, я не хотел, - честное слово, не хотел, Джо. Скажи  мне, как это вышло, Джо? Ох, какая беда - такой молодой, способный человек.    

  - Вы с ним подрались, он хватил тебя доской, ты растянулся  на земле, потом вскочил, а сам шатаешься, едва на ногах держишься, выхватил нож  и всадил в него в ту самую минуту, как он ударил тебя во второй раз, - и тут вы  оба повалились и все это время лежали, как мертвые.    

  - Ох, я сам не знал, что делаю. Лучше мне не жить, если  так. Все это водка наделала, ну и нервы тоже, я думаю. Я и в руки-то не знаю,  как нож взять, не приходилось никогда. Дрался, правда, только не ножом. Это и  все тебе скажут, Джо, не говори никому! Обещай, что не скажешь, - ты ведь  хороший малый, Джо. Я тебя всегда любил и заступался за тебя, помнишь? Неужели  не помнишь? Ты ведь не скажешь, правда, не скажешь, Джо? - И несчастный,  умоляюще сжав руки, упал на колени перед равнодушным убийцей.    

  - Да, ты всегда поступал со мной по совести, Мэф Поттер, и  я отплачу тебе тем же. Это я могу обещать, чего же больше.    

  - Джо, ты ангел. Сколько б я ни прожил, всю жизнь буду на  тебя молиться. - И Поттер заплакал.    

  - Ну, ладно, будет уж. Хныкать теперь не время. Ты ступай  в эту сторону, а я пойду в другую. Ну, шевелись же, да не оставляй после себя  улик.    

  Поттер сначала пошел быстрым шагом, а потом припустился  бежать. Метис долго стоял и глядел ему вслед. Потом пробормотал:    

  - Если его так оглушило ударом, да если еще он так пьян,  как кажется, то он и не вспомнит про нож, а и вспомнит, так побоится прийти за  ним один на кладбище - сердце у него куриное.    

  Двумя или тремя минутами позже одна только луна смотрела  на убитого доктора, на труп в одеяле, на гроб без крышки на разрытую могилу. И  снова наступила мертвая тишина.  ГЛАВА X     

  Оба мальчика со всех ног бежали к городку, задыхаясь от  страха. Время от времени они боязливо оглядывались через плечо, точно опасаясь  погони. Каждый пень, выраставший перед ними из мрака, они принимали за  человека, за врага и цепенели от ужаса; а когда они пробегали мимо уединенно  стоявших домиков, уже совсем близко от городка, то от лая проснувшихся  сторожевых собак у них на ногах словно выросли крылья.    

  - Только бы добежать до старого кожевенного завода! -  прошептал Том, прерывисто дыша после каждого слова. - Я больше не могу!    

  Вместо ответа Гекльберри только громко пыхтел, и оба  мальчика, собравшись с последними силами, пустились бежать к желанной цели, не  сводя с нее глаз. Эта цель становилась все ближе и ближе, и, наконец, они  влетели в отворенную дверь плечо к плечу и упали на землю в спасительной тени,  радостные и запыхавшиеся. Мало-помалу они отдышались, сердце стало биться  ровней, и Том прошептал:    

  - Гекльберри, как по-твоему, чем это кончится?    

  - Если доктор Робинсон умрет, то кончится виселицей.    

  - Ты так думаешь?    

  - И думать тут нечего, знаю.    

  Том промолчал, потом опять спросил:    

  - А кто же донесет? Мы с тобой?    

  - Что ты мелешь? Мало ли что может случиться. А вдруг  индейца Джо не повесят? Он же нас убьет, не теперь, так после, это как пить  дать.    

  - Я и сам так думал, Гек.    

  - Если доносить, пускай уж лучше Мэф Поттер доносит, раз  он такой дурак, да еще и пьяница; а пьяному море по колено.    

  Том ничего не ответил - он думал, потом прошептал:    

  - Гек, Мэф Поттер не знает ничего. Как же он может  донести?    

  - Почему же это он ничего не знает?    

  - Потому что он свалился замертво, как раз когда индеец  Джо замахнулся ножом. И ты думаешь, он что-нибудь видел? Ты думаешь, что он  что-нибудь знает?    

  - А ведь, ей-богу, это верно, Том!    

  - А еще знаешь что? Может, от удара доской он тоже ноги  протянет.    

  - Нет, это вряд ли, Том. Он же был выпивши, сразу видно,  да он и никогда трезвый не бывает. Взять хоть моего отца: когда налижется, лупи  ты его хоть колокольней, ничего ему не сделается. Он и сам так говорит. То же  самое и Мэф Поттер, ясное дело. Вот если б он был трезвый, тогда, пожалуй, мог  бы окочуриться от такой затрещины, да и то еще неизвестно.    

  После нового раздумья Том сказал:    

  - Гекки, а ты не проговоришься?    

  - Том, проговариваться нам никак нельзя. Сам знаешь: если  этого индейского дьявола не повесят, он не задумается нас утопить, как котят.  Попробуй только, проговорись! Вот что, Том, дадим друг другу клятву, что будем  молчать, - без этого нельзя.    

  - Что ж, я согласен. Это лучше всего. Просто давай  возьмемся за руки и поклянемся, что...    

  - Нет, так не годится. Это хорошо для каких-нибудь  пустяков, особенно с девчонками: они вечно ябедничают и непременно все  выболтают, если попадутся. А тут дело важное, значит, надо писать. И  обязательно кровью.    

  Том от всей души приветствовал эту мысль. Выходило  таинственно, непонятно и страшно: ночная пора, этот случай, окружающая  обстановка - все одно к одному. Он подобрал сосновую щепку, белевшую в лунном  свете, достал из кармана кусок сурика, сел так, чтобы свет падал на его работу,  и с трудом нацарапал следующие строчки, прикусывая язык, когда выводил толстые  штрихи, и высовывая его, когда выводил тонкие:    

  Гек Финн и Том Сойер клянутся, что будут держать язык за  зубами насчет этого дела, а если мы кому скажем или напишем хоть одно слово, то  помереть нам, на этом самом месте.    

  Гекльберри искренне восхищался легкостью, с какой Том все  это написал, и его красноречием. Он немедленно вытащил булавку из отворота и  собирался уже колоть себе палец, но Том сказал:    

  - Постой, не надо. Булавка-то медная. Может, на ней  ярьмедянка.    

  - Какая такая ярь-медянка?    

  - Ядовитая, вот какая. Проглоти попробуй хоть капельку,  тогда узнаешь.    

  Тот размотал нитку с одной из своих иголок, и каждый из  мальчиков, уколов большой палец, выжал по капле крови. После долгих стараний,  усиленно выжимая кровь из пальца, Том ухитрился подписать первые буквы своего  имени, действуя кончиком мизинца, как пером. Потом он показал Гекльберри, как  пишут Г и Ф, и дело было кончено. Они зарыли сосновую щепку под самой стеной со  всякими таинственными церемониями и заклинаниями, после чего можно было  считать, что их языки скованы, оковы заперты на замок и ключ от него далеко  заброшен.    

  В эту минуту какая-то фигура проскользнула в пролом с  другого конца разрушенного здания, но мальчики этого не заметили.    

  - Том, - прошептал Гекльберри, - а это нам поможет держать  язык за зубами?    

  - Само собой, поможет. Все равно, что бы ни случилось,  надо молчать. А иначе тут же и помрем - не понимаешь, что ли?    

  - Да я тоже так думаю.    

  Том довольно долго шептал ему что-то. И вдруг протяжно и  зловеще завыла собака - совсем рядом, шагах в десяти от них. Мальчики в страхе  прижались друг к другу.    

  - На кого это она воет? - едва дыша, прошептал Гек.    

  - Не знаю, погляди в щелку. Скорей!    

  - Нет, лучше ты погляди, Том!    

  - Не могу, ну никак не могу, Гек!    

  - Да погляди же! Опять она воет.    

  - Ну, слава богу, - прошептал Том. - Я узнал ее по голосу.  Это собака Харбисона.    

  - Вот хорошо, а то знаешь, Том, я прямо до смерти  испугался, я думал, бродячая собака.    

  Собака завыла снова. У мальчиков опять душа ушла в пятки.    

  - Ой, это не она! - прошептал Гекльберри. - Погляди, Том!    

  Том, весь дрожа от страха, уступил на этот раз, приложился  глазом к щели и произнес едва слышным шепотом:    

  - Ой, Гек, это бродячая собака!    

  - Скорей, Том, скорей! На кого это она?    

  - Должно быть, на нас с тобой. Ведь мы совсем рядом.    

  - Ну, Том, плохо наше дело. И гадать нечего, куда я  попаду, это ясно. Грехов у меня уж очень много.    

  - Пропади все пропадом! Вот что значит отлынивать от школы  и делать, что не велят. Я бы мог вести себя не хуже Сида, если б постарался, -  так вот нет же, не хотел. Если только мне на этот раз удастся отвертеться, я  выходить не буду из воскресной школы! - И Том начал потихоньку всхлипывать.    

  - Ты плохо себя вел? - И Гекльберри тоже засопел слегка. -  Да что ты, Том Сойер! По сравнению со мной ты просто ангел. Боже ты мой, боже,  хоть бы мне вполовину быть таким хорошим, как ты!    

  Том вдруг перестал сопеть и прошептал:    

  - Гляди, Гек! Она сидит к нам задом!    

  Гек поглядел и обрадовался.    

  - Ну да, ей-богу, задом! А раньше как сидела?    

  - И раньше тоже. А мне, дураку, и невдомек. Ой, вот это  здорово, понимаешь! Только на кого же это она воет?    

  Собака перестала выть. Том насторожил уши.    

  - Ш-ш! Это что такое? - шепнул он.    

  - Похоже... как будто свинья хрюкает. Нет, это кто-то  храпит, Том.    

  - Ну да, храпит. А где же это, Гек?    

  - По-моему, вон там, на другом конце. Во всяком случае,  похоже, что там. Отец там ночевал иногда вместе со свиньями; только, бог с  тобой, он храпит так, что, того гляди, крышу разнесет. Да я думаю, он к нам в  город и не вернется больше.    

  Дух приключений снова ожил в мальчиках.    

  - Гек, пойдем поглядим, если не боишься.    

  - Что-то не хочется, Том. А вдруг это индеец Джо?    

  Том струсил. Однако очень скоро любопытство взяло свое, к  мальчики решили все-таки поглядеть, сговорившись, что зададут стрекача, как  только храп прекратится. И они стали подкрадываться к спящему на цыпочках. Том  впереди, а Гек сзади. Им оставалось шагов пять, как вдруг Том наступил на  палку, в она с треском сломалась. Человек застонал, заворочался, и лунный свет  упал на его лицо. Это был Мэф Поттер. Когда он зашевелился, сердце у мальчиков  упало и всякая надежда оставила их, но тут все их страхи мигом исчезли. Они на  цыпочках выбрались за полуразрушенную ограду и остановились невдалеке, чтобы  обменяться на прощание несколькими словами. И тут снова раздался протяжный,  заунывный вой. Они обернулись и увидели, что какая-то собака стоит в нескольких  шагах от того места, где лежит Мэф Поттер, мордой к нему, и воет, задрав голову  кверху.    

  - Ой, господи! Это она на него! - в одно слово сказали  мальчики.    

  - Слушай, Том, говорят, будто бродячая собака выла в  полночь около дома Джонни Миллера, недели две назад, и в тот же вечер козодой  сел на перила и запел, а ведь у них до сих пор никто не помер.    

  - Да, я знаю. Ну так что ж, что не помер. А помнишь, Грэси  Миллер в ту же субботу упала в очаг на кухне и страшно обожглась.    

  - А все-таки не померла. И даже поправляется.    

  - Ладно, вот увидишь. Ее дело пропащее, все равно помрет,  и Мэф Поттер тоже помрет. Негры так говорят, а уж онито в этих делах  разбираются, Гек.    

  После этого они разошлись, сильно призадумавшись. Когда  Том влез в окно спальни, ночь была уже на исходе. Он разделся как можно осторожнее  и уснул, поздравляя себя с тем, что никто не знает о его вылазке. Он и не  подозревал, что мирно храпящий Сид не спит уже около часа.    

  Когда Том проснулся, Сид успел уже одеться и уйти. По  тому, как солнце освещало комнату, было заметно, что уже не рано, это  чувствовалось и в воздухе. Том удивился. Почему его не будили, не приставали к  нему, как всегда? Эта мысль вызвала у него самые мрачные подозрения. Через пять  минут он оделся и сошел вниз, чувствуя себя разбитым и невыспавшимся. Вся семья  еще сидела за столом, но завтракать уже кончили. Никто не стал его попрекать,  но все избегали смотреть на него; за столом царило молчание и какая-то  натянутость, от которой у преступника побежали по спине мурашки. Он сел на свое  место, притворяясь веселым; однако это было все равно что везти воз в гору,  никто не откликнулся, не улыбнулся, и у него тоже язык прилип к гортани и душа  ушла в пятки.    

  После завтрака тетка подозвала его к себе, и Том  обрадовался, надеясь, что его только выпорют, но вышло хуже. Тетка плакала над  ним и спрашивала, как это он может так сокрушать ее старое сердце, а в конце  концов сказала, чтобы он и дальше продолжал в том же духе, - пускай погубит  себя, а старуху тетку сведет в могилу: ей уже не исправить его, нечего больше и  стараться. Это было хуже всякой порки, и душа Тома ныла больше, чем тело. Он  плакал, просил прощения, сто раз обещал исправиться и наконец был отпущен на  волю, сознавая, что простили его не совсем и верят ему плохо.    

  Он ушел от тетки, чувствуя себя таким несчастным, что ему  не хотелось даже мстить Сиду; так что поспешное отступление Сида через заднюю  калитку оказалось совершенно излишним. Он поплелся в школу мрачный и угрюмый,  был наказан вместе с Джо Гарпером за то, что накануне сбежал с уроков, и  вытерпел порку с достойным видом человека, удрученного серьезным горем и  совершенно нечувствительного к пустякам. После этого он отправился на свое  место, сел, опершись локтями на парту, и, положив подбородок на руки, стал  смотреть в стенку с каменным выражением страдальца, мучения которого достигли  предела и дальше идти не могут. Под локтем он чувствовал что-то твердое. Прошло  довольно много времени; он медленно и со вздохом переменил положение и взял  этот предмет в руки. Он был завернут в бумажку. Том развернул ее. Последовал долгий,  затяжной, глубочайший вздох - и сердце его разбилось. Это была та самая медная  шишечка от тагана.    

  Последнее перышко сломало спину верблюда.  ГЛАВА XI     

  Около полудня городок неожиданно взволновала страшная  новость. Не понадобилось и телеграфа, о котором в те времена еще и не мечтали,  - слух облетел весь город, переходя из уст в уста, от одной кучки любопытных к  другой, из дома в дом. Разумеется, учитель распустил учеников с половины  уроков; все нашли бы странным, если бы он поступил иначе.    

  Возле убитого был найден окровавленный нож, и, как  говорили, кто-то признал в нем карманный нож Мэфа Поттера. Рассказывали, что  кто-то из запоздавших горожан видел, как Мэф Поттер умывался у ручья во втором  часу ночи и, заслышав шаги, сразу бросился бежать. Это показалось  подозрительным, в особенности умывание, не входившее в привычки Поттера.  Рассказывали также, что обыскали весь город, но убийцы (обыватели не любят  долго возиться с уликами и сразу выносят приговор) так и не нашли. Конные были  разосланы по дорогам во всех направлениях, и шериф был уверен, что убийцу  схватят еще до наступления темноты.    

  Весь город устремился на кладбище. Том забыл о своем горе  и присоединился к шествию: не потому, что ему туда хотелось, - он в тысячу раз  охотней пошел бы еще куда-нибудь, - но потому, что его тянуло туда сильно и  безотчетно. Добравшись до страшного места, он пробрался сквозь толпу и увидел  мрачное зрелище. Ему казалось, что прошло сто лет с тех пор, как он был здесь.  Кто-то ущипнул его за руку. Он обернулся и встретился взглядом с Гекльберри.  Оба разом отвернулись и забеспокоились: не заметил ли кто-нибудь, как они  переглядываются? Но все в толпе разговаривали, не отрывая глаз от страшной  картины.    

  - Бедняга! Бедный молодой человек!    

  - Вперед наука тем, кто грабит могилы!    

  - Мэфа Поттера повесят, если поймают!    

  К этому, в общем, сводились замечания, а пастор сказал:    

  - Это суд божий; видна десница господня.    

  Том содрогнулся с головы до ног: его взгляд упал на  неподвижное лицо индейца Джо. В эту минуту толпа заколебалась, началась  толкотня, и раздались голоса:    

  - Это он! Это он! Он сам идет!    

  - Кто? Кто? - спросило голосов двадцать.    

  - Мэф Поттер!    

  - Эй, он остановился! Глядите, поворачивает! Не упустите  его!    

  Люди, сидевшие на деревьях над головой Тома, сообщили, что  он и не собирается бежать, только очень уж растерялся и смутился.    

  - Дьявольская наглость! - сказал кто-то из стоявших рядом.  - Захотелось взглянуть на свою работу; не ожидал, верно, что тут народ.    

  Толпа расступилась, и сквозь нее прошел шериф,  торжественно ведя Поттера за руку. Лицо несчастного осунулось, и по глазам было  видно, что он себя не помнит от страха. Когда его привели и поставили перед  убитым, он весь затрясся, как припадочный, закрыл лицо руками и разрыдался.    

  - Не делал я этого, друзья, - произнес он, рыдая, - по  чести говорю, не делал.    

  - А кто говорит, что это ты? - крикнул кто-то.    

  Выстрел, как видно, попал в цель. Поттер отнял руки от  лица и оглянулся вокруг с выражением трогательной безнадежности в глазах. Он  заметил индейца Джо и воскликнул:    

  - О индеец Джо, ты же обещал, что никогда...    

  - Это ваш нож? - И шериф положил нож перед ним.    

  Поттер упал бы, если б его не подхватили и не опустили  осторожно на землю. Потом он сказал:    

  - Что-то мне говорило, что если я не вернусь сюда и не  отыщу... - Он задрожал, потом вяло махнул рукой, как будто сознаваясь, что  побежден, и сказал: - Скажи им, Джо, скажи им! Что толку теперь молчать?    

  Тут Гек и Том, онемев от страха и вытаращив глаза,  услышали, как закоренелый лжец спокойно рассказывал о том, что видел: они  ожидали, что вот-вот грянет гром с ясного неба и падет на его голову, и  удивлялись, отчего так медлит удар. А когда индеец Джо замолчал и по-прежнему  стоял живой и невредимый, их робкое желание нарушить клятву и спасти жизнь  бедняги, выданного индейцем, поблекло и исчезло без следа, им стало ясно, что  этот негодяй продал душу черту, а путаться в дела нечистой силы - значило  пропасть окончательно.    

  - Чего же ты не убежал? Зачем ты сюда пришел? - спросил  кто-то.    

  - Я не мог... Никак не мог, - простонал Поттер. - Я и  хотел убежать, да только ноги сами привели меня сюда. - И он опять зарыдал.    

  Через несколько минут на следствии индеец Джо так же  спокойно повторил свои показания под присягой, а мальчики, видя, что ни грома,  ни молнии все еще нет, окончательно убедились в том, что он продал душу черту.  Теперь индеец Джо стал для них самым страшным и интересным человеком на свете,  и оба они не сводили с него зачарованных глаз. Про себя они решили следить за  ним по ночам, когда представится случай, в надежде хоть одним глазком взглянуть  на его страшного властелина.    

  Индеец Джо помог перенести труп убитого и положить его в  повозку; и в толпе, дрожа от страха, перешептывались и говорили, будто из раны  выступила кровь. Мальчики подумали было, что это счастливое обстоятельство  направит подозрения по верному пути, и очень разочаровались, когда некоторые  горожане заметили:    

  - Тело было в трех шагах от Мэфа Поттера, когда показалась  кровь. Ужасная тайна и муки совести не давали Тому спать спокойно целую не-  делю после этого события, и как-то утром во время завтрака Сид сказал:    

  - Том, ты так мечешься и бормочешь во сне, что не даешь  мне спать до полуночи.    

  Том побледнел и опустил глаза.    

  - Плохой признак, - сурово сказала тетя Полли. - Что такое  у тебя на душе, Том?    

  - Ничего. Ничего особенного. - Но рука у него так дрожала,  что он пролил свой кофе.    

  - И такую несешь чепуху, - сказал Сид. - Вчера ночью ты  кричал: "Это кровь, это кровь, вот что это такое!" Заладил одно и то  же. А потом: "Не мучайте меня, я все расскажу!" Что расскажешь? О чем  это ты?    

  Все поплыло у Тома перед глазами. Неизвестно, чем бы это  могло кончиться, но, к счастью, выражение заботы сошло с лица тети Полли, и  она, сама того не зная, пришла Тому на выручку. Она сказала:    

  - Ну конечно! А все это ужасное убийство! Я сама чуть не  каждую ночь вижу его во сне. Иногда мне снится, что я сама и убила.    

  Мэри сказала, что и на нее это почти так же подействовало.  Сид как будто успокоился. Том постарался как можно скорее избавиться от его  общества и после того целую неделю жаловался на зубную боль и на ночь  подвязывал зубы платком. Он не знал, что Сид не спит по ночам, следя за ним;  иногда стаскивает с него повязку и довольно долго слушает, приподнявшись на  локте, а после этого опять надевает повязку на старое место. Понемногу Том  успокоился, зубная боль ему надоела, и он ее отменил. Если Сид что-нибудь и  понял из бессвязного бормотанья Тома, то держал это про себя.    

  Тому казалось, что его школьные товарищи никогда не перестанут  вести судебные следствия над дохлыми кошками и не дадут ему забыть о том, что  его мучит. Сид заметил, что Том ни разу не изображал следователя, хотя раньше  имел обыкновение брать на себя роль вожака во всех новых затеях. Кроме того, он  заметил, что Том уклоняется и от роли свидетеля, - а это было странно; не  ускользнуло от Сида и то обстоятельство, что Том вообще проявляет заметное  отвращение к таким следствиям и по возможности избегает участвовать в них. Сид  удивился, во смолчал. В конце концов даже и эти следствия вышли из моды и  перестали терзать совесть Тома.    

  В продолжение всего этого тревожного времени Том каждый  день или через день, улучив удобный случай, ходил к маленькому решетчатому  окошечку тюрьмы и тайком просовывал через него угощение для "убийцы",  какое удавалось промыслить. Тюрьмой была небольшая кирпичная будка на болоте,  за городской чертой, и сторожа при ней не полагалось, да и занята она бывала  редко. Эти подарки очень облегчали совесть Тома. Горожанам хотелось обмазать индейца  Джо дегтем, обвалять в перьях и прокатить на тачке за похищение мертвого тела,  но его так боялись, что зачинщиков не нашлось, и эту мысль оставили. Он был  достаточно осторожен, чтобы начать оба свои показания с драки, не упоминая об  ограблении могилы, которое предшествовало драке; и потому решили, что будет  благоразумнее пока что не привлекать его к суду.  ГЛАВА XII     

  Том отвлекся от своих тайных тревог, потому что их  вытеснила другая, более важная забота. Бекки Тэтчер перестала ходить в школу.  Несколько дней Том боролся со своей гордостью, пробовал развеять по ветру свою  тоску о Бекки и наконец не выдержал. Он начал околачиваться по вечерам близ ее  дома, чувствуя себя очень несчастным. Она заболела. А что, если она умрет? Эта  мысль доводила его до отчаяния. Он не интересовался больше ни войной, ни даже  пиратами. Жизнь потеряла для него всякую прелесть, осталось одно сплошное  уныние. Он забросил обруч с палкой; они не доставляли ему больше никакого  удовольствия. Тетя Полли встревожилась. Она перепробовала на нем все лекарства.  Она была из тех людей, которые увлекаются патентованными средствами и всякими  новыми лекарствами и способами укрепления здоровья. В своих опытах она доходила  до крайностей. Как только появлялось что-нибудь новенькое по этой части, она  загоралась желанием испробовать это средство: не на себе, потому что она  никогда не хворала, а на ком-нибудь из тех, кто был под рукой. Она  подписывалась на все медицинские журналы и шарлатанские брошюрки френологов и  дышать не могла без красноречивого невежества, которым они были напичканы. Как  проветривать комнаты, как ложиться спать, как вставать, что есть и что пить,  сколько гулять, какое расположение духа в себе поддерживать, какую одежду  носить - весь этот вздор она принимала на веру, как евангельскую истину, не  замечая, что медицинские журналы нынче опровергают все, что советовали вчера.  Душа тети Полли была простая и ясная, как день, и потому она легко попадалась  на удочку. Она собирала все шарлатанские журналы и патентованные средства и,  выражаясь образно, со смертью в руках шествовала на бледном коне, и ад следовал  за нею. Ей и в голову не приходило, что для страждущих соседей она не является  ангелом-исцелителем, так сказать, воплощенным ханаанским бальзамом.    

  Водолечение тогда только еще входило в моду, и подавленное  состояние Тома оказалось для тети Полли просто находкой. Каждое утро она  поднимала его с зарей, выводила в дровяной сарай и выливала на него целый поток  ледяной воды, потом растирала жестким, как напильник, полотенцем, потом  закатывала в мокрую простыню, укладывала под одеяло и доводила до седьмого  пота, так, что, по словам Тома, "душа вылезала через поры желтыми  пятнышками".    

  Но, несмотря на все это, мальчик худел и бледнел и  нисколько не становился веселее. Она прибавила еще горячие ванны, ножные ванны,  души и обливания. Мальчик оставался унылым, как катафалк. Она начала помогать  водолечению диетой из жидкой овсянки и нарывным пластырем. Измерив его емкость,  словно это был кувшин, а не мальчик, она каждый день до отказа наливала его  каким-нибудь шарлатанским пойлом.    

  Том стал теперь совершенно равнодушен к гонениям. Это  равнодушие напугало тетю Полли. Надо было во что бы то ни стало вернуть его к  жизни. Как раз в это время она впервые услыхала о болеутолителе. Она тут же  выписала большую партию этого лекарства. Она попробовала его и преисполнилась  благодарности. Это был просто жидкий огонь. Она забросила водолечение и все  остальное и возложила все надежды на болеутолитель. Она дала Тому чайную ложку  и следила за ним, в сильнейшем беспокойстве ожидая результатов. Наконец-то ее  душа успокоилась и тревога улеглась: "равнодушие" у Тома как рукой  сняло. Мальчик вряд ли мог бы вести себя оживленней, даже если бы она развела  под ним костер.    

  Том чувствовал, что пора ему проснуться от спячки; такая жизнь,  может, и подходила для человека в угнетенном состоянии, но в ней как-то не  хватало пищи для чувства и было слишком много утомительного разнообразия. Он  придумал несколько планов избавления и наконец притворился, будто ему очень  нравится болеутолитель. Он просил лекарство так часто, что надоел тетке, и в  конце концов она велела ему принимать лекарство самому и оставить ее в покое.  Если бы это был Сид, ее радость не омрачилась бы ничем; но так как это был Том,  то она потихоньку следила за бутылкой. Оказалось, однако, что лекарство и в  самом деле убавляется, но тетке не приходило в голову, что Том поит  болеутолителем щель в полу гостиной.    

  Однажды Том только что приготовился угостить эту щель  ложкой лекарства, как в комнату вошел теткин желтый кот, мурлыча и жадно  поглядывая на ложку, будто просил попробовать. Том сказал ему:    

  - Лучше не проси, если тебе не хочется, Питер.    

  Питер дал понять, что ему хочется.    

  - Смотри не ошибись.    

  Питер был уверен, что не ошибается.    

  - Ну, раз ты просишь, я тебе дам, я не жадный; только  смотри, если тебе не понравится, сам будешь виноват, я тут ни при чем.    

  Питер был согласен. Том открыл ему рот и влил туда ложку  лекарства. Питер подскочил на два метра кверху, испустил дикий вопль и  заметался по комнате, налетая на мебель, опрокидывая горшки с цветами и  поднимая невообразимый шум. Потом он встал на задние лапы и заплясал вокруг  комнаты в бешеном веселье, склонив голову к плечу и воем выражая неукротимую  радость. Потом он помчался по всему дому, сея на своем пути хаос и разрушение.  Тетя Полли вошла как раз вовремя и увидела, как Питер перекувырнулся несколько  раз, в последний раз испустил мощное "ура" и прыгнул в открытое окно,  увлекая за собой уцелевшие горшки с цветами. Тетя Полли словно окаменела от  изумления, глядя на него поверх очков; Том валялся на полу, едва живой от  смеха.    

  - Том, что такое с Питером?    

  - Я не знаю, тетя, - еле выговорил мальчик.    

  - В жизни ничего подобного не видела. Отчего это с ним?    

  - Право, не знаю, тетя Полли; кошки всегда так себя ведут,  когда им весело.    

  - Вот как, неужели? - В ее голосе было что-то такое, что  заставило Тома насторожиться.    

  - Да, тетя. То есть я так думаю.    

  - Ты так думаешь?    

  - Да, тетя.    

  Она наклонилась, а Том следил за ней с интересом и  тревогой. Он угадал ее намерение слишком поздно. Ручка ложки предательски  торчала из-под кровати. Тетя Полли подняла ее и показала ему. Том моргнул и  отвел глаза в сторону. Тетя Полли ухватила его по привычке за ухо и хорошенько  стукнула по голове наперстком.    

  - Ну, сударь, для чего вам понадобилось мучить бедное  животное?    

  - Мне его жалко стало, ведь у него нет тети.    

  - Нет тети! Дуралей. При чем тут тетя?    

  - При том. Если б у него была тетя, она бы сама ему выжгла  все нутро. Она бы ему все кишки припекла, не поглядела бы, что он кот, а не  мальчик!    

  Тетя Полли вдруг почувствовала угрызения совести. Все дело  представилось ей в новом свете: что было жестокостью по отношению к кошке,  могло оказаться жестокостью и по отношению к мальчику. Она смягчилась и начала  жалеть Тома. Ее глаза наполнились слезами, и, положив руку на голову мальчика,  она ласково сказала:    

  - Я хотела тебе добра, Том. И ведь это же было тебе  полезно.    

  Том поднял на нее глаза, в которых сквозь серьезность  проглядывала еле заметная искорка смеха.    

  - Я знаю, что вы хотели мне добра, тетя Полли, да ведь и я  тоже хотел добра Питеру. И ему тоже это было полезно. Я никогда еще не видел,  чтобы он так носился.    

  - Убирайся вон, Том, не то я опять рассержусь. И  постарайся хоть раз в жизни вести себя как следует; никакого лекарства тебе  больше не надо принимать.    

  Том пришел в школу до звонка. Заметили, что в последнее  время это необыкновенное явление повторяется каждый день. И теперь, как обычно,  он слонялся около школьных ворот, вместо того чтобы играть с товарищами. Он  сказал им, что болен, и в самом деле выглядел больным. Он делал вид, что  смотрит куда угодно, только не туда, куда смотрел в самом деле, - то есть на  дорогу. Скоро на этой дороге показался Джеф Тэтчер. Лицо Тома просияло. С  минуту он смотрел в ту сторону, а потом печально отвернулся. Когда Джеф  появился на школьном дворе, Том подошел к нему и осторожно завел издалека  разговор о Бекки, но этот ротозей даже не понял его намеков. Том все смотрел и  смотрел на дорогу, загораясь надеждой всякий раз, как вдали появлялось  развевающееся платьице, и проникаясь ненавистью к его владелице, когда  становилось ясно, что это не Бекки. Под конец никого больше не стало видно, и  Том совсем упал духом; вошел в пустую школу и уселся, чтобы страдать молча. Но  вот еще одно платье мелькнуло в воротах, и сердце Тома запрыгало от радости. В  следующее мгновение он был уже во дворе и бесновался, как индеец: вопил,  хохотал, гонялся за мальчиками, прыгал через забор, рискуя сломать себе ногу  или голову, ходил вверх ногами, кувыркался - словом, выделывал все, что только  мог придумать, а сам все время косился исподтишка на Бекки Тэтчер: видит она  это или нет. Но она как будто ничего не замечала и ни разу не взглянула в его  сторону. Неужели она не знала, что он здесь? Он перенес свои подвиги поближе к  ней: носился вокруг нее с воплями, стащил с одного мальчика шапку, зашвырнул ее  на крышу, бросился в толпу школьников, растолкал их в разные стороны и  растянулся на земле под самым носом у Бекки, чуть не сбив ее с ног, - а она  отвернулась, вздернув носик, и он услышал, как она сказала:    

  - Пф! Некоторые только и делают, что ломаются; думают, что  это кому-нибудь интересно!    

  Щеки Тома вспыхнули. Он поднялся с земли и побрел прочь,  уничтоженный, совсем упав духом.  ГЛАВА XIII     

  Том наконец решился. Он был настроен мрачно и готов на  все. Друзей у него нет, все его бросили, никто его не любит. Вот когда увидят,  до чего довели несчастного мальчика, тогда, может, и пожалеют. Он пробовал быть  хорошим, старался - так нет же, ему не дали. Что ж, пускай, если им только и  надо, что избавиться от него; конечно, он же окажется у них виноват. Ну и  прекрасно! Разве всеми брошенный мальчик имеет право жаловаться?  Заставили-таки, в конце концов! Ну что ж, придется вести преступный образ  жизни. Другого выхода нет.    

  К этому времени он был уже на середине Мэдоу-лейн, и до  него донеслось еле слышное звяканье школьного колокола, которое возвещало конец  перемены. Он всхлипнул при мысли о том, что никогда-никогда больше не услышит  этого звяканья; как ни тяжело, но что делать - его к этому принудили; если его  гонят скитаться по свету, придется уйти. Но он всем прощает. И всхлипывания  стали чаще и сильней.    

  Тут ему как раз повстречался его закадычный друг Джо  Гарпер - с заплаканными глазами и, как видно, тоже готовый на все. Было ясно,  что встретились "две души, живущие одной мыслью". Том, утирая рукавом  глаза, начал рассказывать, что собирается бежать из дому, потому что все с ним  плохо обращаются и никто его не любит; так лучше он пойдет скитаться по свету и  никогда больше не вернется домой. В заключение он выразил надежду, что Джо его  не забудет.    

  Оказалось, однако, что и Джо собирался просить своего  друга о том же и шел его разыскивать именно с этой целью. Мать отодрала его за  то, что он будто бы выпил какие-то сливки, а он их не трогал и даже в глаза не  видал. Ясно, что он ей надоел и она хочет от него отделаться: ну, а если так,  то ему ничего другого не остается, как уйти. Может, ей без него будет даже  лучше и она никогда не пожалеет, что выгнала своего несчастного сына скитаться  по свету, среди чужих людей, чтобы он там терпел мучения и умер.    

  Оба мальчика пошли дальше, делясь своими печалями, и по  дороге заключили новый договор: помогать друг другу, как братья, и не  расставаться до самой смерти, которая положит конец всем их страданиям. Потом  они обсудили, как им быть дальше. Джо собирался стать отшельником, жить в  пещере, питаться сухими корками и в конце концов умереть от холода, горя и  нужды; однако, выслушав Тома, согласился, что в жизни преступников имеются кое-какие  существенные преимущества, и решил сделаться пиратом.    

  Тремя милями ниже Сент-Питерсберга, в том месте, где река  Миссисипи немногим шире мили, лежит длинный, узкий, поросший лесом остров с  большой песчаной отмелью у верхнего конца, - там они и решили поселиться.  Остров был необитаем; он лежал ближе к другому берегу, как раз напротив густого  и почти безлюдного леса. Потому-то они и выбрали остров Джексона. Кого они там  будут грабить, об этом они даже не подумали. После этого они разыскали Гекльберри  Финна, и он сразу же к ним присоединился, потому что ему было все равно, чем ни  заниматься; на этот счет он был сговорчив. Скоро они расстались, чтобы  встретиться в уединенном месте на берегу реки выше городка в любимый час, то  есть в полночь. Каждый должен был принести рыболовные крючки, удочки и  что-нибудь из съестного, похитив все это самым таинственным и замысловатым  образом, - как подобает пиратам. И еще до наступления вечера они успели  распустить по всему городу слух, что очень скоро про них "услышат кое-что  интересное". Все, кому они делали этот туманный намек, получали также  предупреждение "держать язык за зубами и ждать".    

  Около полуночи явился Том с вареным окороком и еще  коекакой провизией и засел в густом кустарнике на крутой горке, чуть повыше  места встречи. Ночь была звездная и очень тихая. Могучая река расстилалась  перед ним, как океан во время штиля. Том прислушался на минуту, но ни один звук  не нарушал тишины. Потом он свистнул негромко и протяжно. Из-под горы ему  ответили тем же. Том свистнул еще два раза; и на эти сигналы ему тоже ответили.  Потом осторожный голос спросил:    

  - Кто идет?    

  - Том Сойер, Черный Мститель Испанских морей. Назовите  ваши имена.    

  - Гек Финн, Кровавая Рука, и Джо Гарпер, Гроза Океанов. -  Том вычитал эти пышные прозвища из своих любимых книжек.    

  - Хорошо. Скажите пароль!    

  Во мраке ночи два хриплых голоса шепотом произнесли одно и  то же страшное слово:    

  - Кровь!    

  После этого Том скатил с горы окорок и сам съехал вслед за  ним, причем пострадали и штаны, и его собственная кожа. Под горой вдоль берега  шла удобная, ровная тропинка, но ей недоставало препятствий и опасностей, столь  ценимых пиратами. Гроза Океанов принес большой кусок свиной грудинки и выбился  из сил, пока дотащил его до места. Финн, Кровавая Рука, стянул где-то котелок и  пачку недосушенного листового табаку и, кроме того, захватил несколько маисовых  стеблей, чтобы сделать из них трубки. Надо сказать, что, кроме него самого,  никто из пиратов не курил и не жевал табак. Черный Мститель Испанских морей заметил,  что не годится отправляться в путь, не запасшись огнем. Мысль была мудрая:  спичек в те времена почти не знали. В ста шагах выше по реке они увидели  костер, тлеющий на большом плоту, подобрались к нему украдкой и стащили  головню. Из этого они устроили целое приключение: то шикали друг на друга, то  вдруг останавливались и прикладывали палец к губам, то клали руку на  воображаемую рукоятку кинжала, то отдавали глухим шепотом приказания насчет  того, что если "враг" зашевелится, то "вонзить ему кинжал в  грудь по самую рукоятку", потому что "мертвецы не выдадут  тайны". Мальчикам было как нельзя лучше известно, что плотовщики сейчас в  городе, ходят по лавкам или бражничают, и все-таки им не было бы никакого  оправдания, если бы они вели себя не так, как полагается пиратам. Скоро они  отчалили: Том командовал, Гек стал у кормового весла, Джо на носу. Том стоял  посредине плота, скрестив руки и нахмурившись, и отдавал приказания глухим,  суровым шепотом:    

  - К ветру! Держать по ветру!    

  - Есть, есть, сэр!    

  - Так держать!    

  - Есть, сэр!    

  - Поворот на полрумба!    

  - Есть, сэр!    

  Так как мальчики гребли равномерно и медленно, выводя плот  на середину реки, то само собой разумеется, что эти приказания отдавались  только так, "для красоты слога", и ничего особенного не значили.    

  - Какие подняты паруса?    

  - Нижние, марселя и бом-кливера, сэр!    

  - Поставить трюмселя! Эй, вы там! Послать десяток молодцов  на фор-стень-стакселя! Шевелись!    

  - Есть, есть, сэр!    

  - Отпустить грот-брамсель! Шкоты и брасы! Поживей, ребята!    

  - Есть, сэр!    

  - Руль под ветер - с левого борта! Приготовься взять на  абордаж! Лево руля, еще левей! Ну, ребята, дружней! Так держать!    

  - Так держать, сэр!    

  Плот миновал середину реки, мальчики повернули его по  течению и налегли на весла. Уровень воды в реке был невысок, и скорость течения  была не больше двух-трех миль. Прошло три четверти часа или час; все это время  мальчики почти не разговаривали. Теперь плот проходил мимо Сент-Питерсберга.  Дватри мерцающих огонька виднелись там, где над широкой туманной гладью реки,  усеянной отражающимися звездами, дремал городок, не подозревая о том, какое  важное совершается событие. Черный Мститель все еще стоял со скрещенными на  груди руками, "бросая последний взгляд" на те места, где он когда-то  был счастлив, а потом страдал. Ему хотелось бы, чтоб "она" видела,  как он несется по бурным волнам навстречу опасности и смерти, не зная страха и  приветствуя свою гибель мрачной улыбкой. Сделав совсем небольшое усилие  воображения, он передвинул остров Джексона подальше, так, чтобы его не видно  было из города, и теперь "бросал последний взгляд на родной город" с  болью и радостью в сердце. Остальные пираты тоже "бросали последний  взгляд", и все они смотрели так долго, что едва не дали течению снести их  плот ниже острова. Однако они вовремя заметили свою оплошность и сумели  исправить ее. Около двух часов утра плот сел на мель в двухстах ярдах выше  острова, и мальчики вброд перетаскали на берег все свои пожитки. На маленьком  плоту нашелся старый парус, и они растянули его между кустами вместо навеса,  чтобы укрыть провизию, сами они были намерены спать под открытым небом, как и  полагается пиратам.    

  Они развели костер у поваленного дерева в двадцати -  тридцати шагах от темной чащи леса, поджарили на ужин целую сковородку свиной  грудинки и съели половину кукурузных лепешек, захваченных с собой. Им казалось,  что это замечательно весело - пировать на воле в девственном лесу на  необитаемом и еще не исследованном острове, далеко от человеческого жилья, и  они решили больше не возвращаться к цивилизованной жизни. Взвивающееся к небу  пламя костра освещало их лица, бросая красные отблески на колонны стволов,  уходящие в глубь лесного храма, на лакированную листву и на плети дикого  винограда.    

  Когда исчез последний ломтик поджаристой грудинки и был  съеден последний кусок кукурузной лепешки, мальчики разлеглись на траве, сытые  и довольные. Можно было бы выбрать место попрохладнее, но им не хотелось  отказывать себе в романтическом удовольствии греться у походного костра.    

  - Правда, весело? - сказал Джо.    

  - Еще бы! - отозвался Том. - Что сказали бы наши ребята,  если бы увидели нас?    

  - Что сказали бы? Да все на свете отдали бы, только бы  очутиться на нашем месте. Верно, Гекки?    

  - Я тоже так думаю, - сказал Гек. - Я-то доволен, для меня  это дело подходящее. Мне ничего лучше не надо. Сказать по правде, мне ведь и  поесть не всегда удается досыта; а потом... здесь тебя не тронут, никто не  будет приставать к человеку.    

  - Такая жизнь как раз по мне, - сказал Том. - И утром не  надо вставать рано, и в школу ходить не надо, и умываться тоже, да и мало ли у  них там всякой чепухи. Понимаешь, Джо, если ты пират, так тебе ничего не надо  делать, пока ты на берегу; а вот отшельнику так надо все время молиться, да и  не очень-то весело быть всегда одному.    

  - Да, это верно, - сказал Джо. - Я, знаешь ли, об этом  как-то не думал раньше. А теперь, когда я попробовал, мне больше хочется быть  пиратом.    

  - Видишь ли, - сказал Том, - отшельники нынче не в почете.  Это не то что в старое время, ну, а пиратов и теперь уважают. Да еще отшельнику  надо спать на самом что ни на есть жестком, носить рубище и посыпать главу  пеплом, и на дожде стоять мокнуть и...    

  - А для чего ему носить рубище и посыпать главу пеплом? -  спросил Гек.    

  - Не знаю. Так уж полагается. Все отшельники так делают. И  тебе пришлось бы, если б ты пошел в отшельники.    

  - Ну, это дудки, - сказал Гек.    

  - А как бы ты делал?    

  - Не знаю. Только не так.    

  - Да ведь пришлось бы. Как же без этого?    

  - Ну, я бы не вытерпел. Взял бы и убежал.    

  - Убежал! Хорош бы ты был отшельник. Просто безобразие!    

  Кровавая Рука ничего не ответил, так как нашел себе более  интересное занятие. Он только что кончил вырезать трубку из кукурузного  початка, а теперь приделал к ней черенок, набил табачными листьями, прижал  сверху угольком и пустил целое облако душистого дыма - удовольствие было  полное, и он весь в него ушел. Остальные пираты только завидовали этому  царственному пороку и втайне решили обучиться ему поскорее, не откладывая дела  в долгий ящик! Вдруг Гекльберри спросил:    

  - А вообще, что делают пираты?    

  Том ответил:    

  - О, им очень весело живется: они захватывают корабли,  жгут их, а деньги берут себе и зарывают в каком-нибудь заколдованном месте на  своем острове, чтоб их стерегли всякие там призраки; а всех людей на корабле  убивают - сбрасывают с доски в море.    

  - А женщин увозят к себе на остров, - сказал Джо, - женщин  они не убивают.    

  - Да, - подтвердил Том, - женщин они не убивают - они  очень великодушны. А женщины всегда красавицы.    

  - А как они одеты! Вот это да! Сплошь в золото, серебро и  брильянты! - с восторгом прибавил Джо.    

  - Кто? - спросил Гек.    

  - Да пираты, кто же еще.    

  Гек невесело оглядел свой костюм.    

  - По-моему, я в пираты не гожусь - не так одет, - заметил  он с сожалением в голосе, - а другого у меня ничего нет.    

  Однако мальчики доказали ему, что богатые костюмы появятся  сами собой, как только они начнут жизнь, полную приключений. Они дали ему  понять, что, пожалуй, лохмотья какнибудь сойдут для начала, хотя состоятельные  пираты обыкновенно приступают к делу с богатым гардеробом.    

  Мало-помалу разговор оборвался, и у маленьких беглецов  начали слипаться глаза. Кровавая Рука выронил трубку и заснул крепким сном, как  спят люди усталые и с чистой совестью. Гроза Океанов и Черный Мститель  Испанских морей уснули не так легко. Они помолились лежа и про себя, потому что  некому было заставить их стать на колени и прочесть молитвы вслух; сказать по  правде, они было думали совсем не молиться, но побоялись заходить так далеко, -  а то как бы их не разразило громом, специально посланным с небес. Вдруг сразу  все смешалось, и они готовы были погрузиться в сон. Но тут явилась незваная  гостья, которую нельзя было прогнать: это была совесть. В их душу начало  закрадываться смутное опасение, что они, может быть, поступили нехорошо, убежав  из дому, а когда им вспомнилась краденая свинина, тут-то и начались истинные  мучения. Они попробовали отделаться от своей совести, напомнив ей, что сотни  раз таскали конфеты и яблоки; но она не поддавалась на такие шитые белыми  нитками хитрости. В конце концов, сам собой напрашивался вот какой вывод, и его  никак нельзя было обойти: взять потихоньку что-нибудь сладкое - значит,  стянуть, взять же кусок грудинки, окорок или другие ценности - значит,  просто-напросто украсть; а на этот счет имеется заповедь в Библии. И про себя  они решили, что, пока будут пиратами, ни за что не запятнают себя таким  преступлением, как кража. Тогда совесть успокоилась и объявила перемирие, и  непоследовательные пираты мирно уснули.  ГЛАВА XIV     

  Проснувшись утром, Том не сразу понял, где находится. Он  сел, протер глаза и осмотрелся. И только тогда пришел в себя. Занималось  прохладное серое утро, и глубокое безмолвие лесов было проникнуто отрадным  чувством мира и покоя. Не шевелился ни один листок, ни один звук не нарушал  величавого раздумья природы. Бусинки росы висели на листьях и травах. Белый  слой пепла лежал на головнях костра, и тонкий синий дымок поднимался кверху.  Джо с Геком еще спали.    

  И вот где-то в глубине леса чирикнула птица, ей ответила  другая, и сейчас же послышалась стукотня дятла. Постепенно стал белеть мутный  серьга свет прохладного утра, так же постепенно множились звуки, и все оживало  на глазах. Мальчик, задумавшись, глядел, как пробуждается и начинает работать  природа. Маленький зеленый червяк полз по мокрому от росы листу, время от  времени поднимая в воздух две трети туловища и точно принюхиваясь, потом  двигался дальше. Это он меряет лист, сказал себе Том, и когда червяк сам  захотел подползти к нему поближе, Том замер, едва дыша, и то радовался, когда  червяк подвигался ближе, то приходил в отчаяние, когда тот колебался, не  свернуть ли ему в сторону. И когда наконец червяк остановился на минуту в  тягостном раздумье, приподняв изогнутое крючком туловище, а потом решительно  переполз на ногу Тома и пустился путешествовать по ней, мальчик возликовал всем  сердцем: это значило, что у него будет новый костюм - конечно, раззолоченный  мундир пирата. Вот неизвестно откуда появилась процессия муравьев,  путешествующих по своим делам; один из них, понатужившись, отважно взвалил на  спину дохлого паука впятеро больше себя самого и потащил вверх по стволу  дерева. Коричневая с крапинками божья коровка взбиралась по травинке на  головокружительную высоту. Том наклонился к ней и сказал:    

  Божья коровка, скорей улетай.    

  В твоем доме пожар, своих деток спасай.    

  Она сейчас же послушалась и улетела, и Том нисколько не  удивился: он давно знал, что божьи коровки очень легковерны, и не раз обманывал  бедняжек, пользуясь их простотой. Потом протащился мимо навозный жук, изо всех  сил толкая перед собой шар; и Том дотронулся до жука пальцем, чтобы посмотреть,  как он подожмет лапки, притворяясь мертвым. Птицы к этому времени распелись  вовсю. Дрозд-пересмешник сел на дерево над головой Тома и трель за трелью  принялся передразнивать пение своих соседей. Потом вспышкой голубого огня  метнулась вниз крикливая сойка, села на ветку так близко от Тома, что он мог бы  достать до нее рукой, и, наклонив голову набок, стала разглядывать чужаков с  ненасытным любопытством. Серая белка и еще какой-то зверек покрупнее, лисьей  породы, пробежали мимо, изредка останавливаясь на бегу и сердито цокая на  мальчиков: должно быть, звери в этом лесу никогда еще не видели человека и не  знали, пугаться им или нет. Все живое теперь проснулось и зашевелилось; длинные  копья солнечного света пронизывали густую листву; две-три бабочки гонялись одна  за другой, перепархивая с места на место.    

  Том разбудил остальных пиратов, и все они с криком и  топотом пустились бежать к реке, а там в одну минуту разделись и стали плавать  наперегонки и кувыркаться друг через друга в прозрачной мелкой воде белой  песчаной отмели. Их больше не тянуло в маленький городок, дремавший в отдалении  над величественной водной гладью. Плот унесло течением или прибылой водой, но  это было только на руку мальчикам, потому что, если можно так выразиться,  сожгло мост между ними и цивилизацией.    

  Они вернулись в лагерь чудесно освежившиеся, веселые и  голодные, как волки; и в одну минуту снова запылал походный костер. Гек нашел  поблизости ключ с холодной водой; мальчики сделали себе чашки из широких  дубовых и ореховых листьев и решили, что эта вода, подслащенная дикой прелестью  лесов, отлично заменит им кофе. Джо стал резать к завтраку ветчину, во Том с  Геком попросили его подождать минутку: они отыскали на берегу одно заманчивое  местечко, забросили удочки и очень скоро были вознаграждены за труд. Джо не  успел еще соскучиться, как они вернулись, неся порядочного линя, двух окуней и  маленького соменка, - такого улова хватило бы на целую семью. Они поджарили  рыбу с грудинкой и даже удивились - никогда еще рыба не казалась им такой  вкусной. Они не знали, что речная рыба тем вкусней, чем скорей попадает на  огонь; кроме того, им и в голову не приходило, какой отличной приправой бывает  сон под открытым небом, беготня на воле, купанье и голод.    

  После завтрака они разлеглись в тени, и Гек выкурил  трубочку, а потом отправились через лес на разведку. Они весело шли по лесу,  пробираясь через гнилой бурелом и густой подлесок, между величественными  деревьями, одетыми от вершины до самой земли плащом дикого винограда. То тут,  то там им встречались уютные уголки, убранные ковром из трав и пестреющие  цветами.    

  Они нашли много такого, что их обрадовало, но ровно ничего  удивительного. Оказалось, что остров тянется мили на три в длину, а шириной он  всего в четверть мили и что от ближнего берега он отделен узким рукавом в  каких-нибудь двести ярдов шириной. Через каждый час они купались, и день  перевалил уже за половину, когда они вернулись в лагерь. Мальчики очень  проголодались, так что ловить рыбу было уже некогда, зато они отлично пообедали  холодной ветчиной, а потом улеглись в тени разговаривать. Но разговор что-то не  клеился и скоро совсем смолк. Тишина, торжественное безмолвие лесов и чувство  одиночества начали сказываться на настроении мальчиков. Они призадумались.  Какая-то смутная тоска напала на них. Скоро она приняла более определенную  форму: это начиналась тоска по дому. Даже Финн, Кровавая Рука, и тот мечтал о  пустых бочках и чужих сенях. Но все они стыдились своей слабости, и никто не отваживался  высказаться вслух.    

  До мальчиков уже давно доносился издали какой-то странный  звук, но они его не замечали, как не замечаешь иногда тиканья часов. Однако  теперь этот загадочный звук стал более навязчивым и потребовал внимания.  Мальчики вздрогнули, переглянулись и замерли, прислушиваясь. Наступило долгое  молчание, глубокое, почти мертвое, потом глухой грозный гул докатился до них  издали.    

  - Что это такое? - негромко спросил Джо.    

  - Да, в самом деле? - прошептал Том.    

  - Это не гром, - сказал Гекльберри испуганным голосом, -  потому что гром...    

  - Тише! - сказал Том. - Погодите, не болтайте.    

  Они ждали несколько минут, которые показались им  вечностью, затем торжественную тишину снова нарушили глухие раскаты.    

  - Пойдем поглядим.    

  Все трое вскочили на ноги и побежали к берегу, туда,  откуда виден был городок. Раздвинув кусты над водой, они стали смотреть на  реку. Маленький пароходик шел посередине реки, милей ниже городка. Широкая  палуба была полна народа. Лодки плыли вниз по реке рядом с пароходиком, сновали  вокруг него, но издали мальчики не могли разобрать, что делают сидящие в них  люди. Вдруг большой клуб белого дыма оторвался от парохода, и, когда дым  поднялся и расплылся ленивым облачком, до слуха мальчиков долетел все тот же  глухой звук.    

  - Теперь понимаю! - воскликнул Том. - Кто-нибудь утонул!    

  - Верно! - сказал Гек. - Так же делали прошлым летом,  когда утонул Билл Тернер: стреляют из пушки над водой, чтобы утопленник всплыл  наверх. Да еще берут ковригу хлеба, кладут в нее ртуть и пускают по воде, и где  есть утопленник, туда хлеб и плывет и останавливается на том самом месте.    

  - Да, я тоже это слышал, - сказал Джо. - Не знаю только,  почему хлеб останавливается.    

  - Тут, по-моему, не один хлеб действует, - сказал Том, - а  больше всякие слова; они что-то там говорят, когда пускают хлеб по воде.    

  - А вот и не говорят ничего, - сказал Гек. - Я сам видал,  ничего не говорят.    

  - Ну, это что-то чудно, - сказал Том. - Может, про себя  шепчут. Конечно, про себя. Всякий мог бы догадаться.    

  Остальные согласились, что Том, должно быть, прав, потому  что простой кусок хлеба без заговора не мог бы действовать так осмысленно,  выполняя дело такой важности.    

  - Ох, черт, мне тоже хотелось бы на ту сторону, - сказал  Джо.    

  - И мне, - сказал Гек. - Я бы все на свете отдал, лишь бы  узнать, кто утонул.    

  Мальчишки все еще слушали и смотрели. Вдруг Тома осенило:    

  - Ребята, я знаю, кто утонул, - это мы!    

  На минуту они почувствовали себя героями. Вот это было  настоящее торжество: их ищут, о них горюют, из-за них убиваются, льют слезы,  горько раскаиваются, что придирались к бедным, погибшим мальчикам, предаются  поздним сожалениям, испытывают угрызения совести; а самое лучшее: в городе  только и разговоров что про утопленников, и все мальчики завидуют им, то есть  их ослепительной славе. Что хорошо, то хорошо. Стоило быть пиратом после этого.    

  С наступлением сумерек пароходик опять стал ходить от  одного берега к другому, и люди исчезли. Морские разбойники вернулись в лагерь.  Их распирало тщеславие, они гордились своим новоявленным величием и тем, что  наделали хлопот всему городу. Они наловили рыбы, приготовили ужин, поели, а  потом принялись гадать, что думают и говорят о них в городке; отсюда им было  очень приятно любоваться картиной всеобщего горя. Но как только спустилась  ночная тень, они мало-помалу перестали разговаривать и сидели молча, глядя на  огонь, а думы их, видно, бродили где-то далеко. Волнение теперь улеглось, и Джо  с Томом невольно вспомнили про своих родных, которым дома вовсе не так весело  думать об этой их шалости, как им здесь. Появились дурные предчувствия;  мальчики упали духом, начали тревожиться и разок-другой вздохнули украдкой.  Наконец Джо отважился робко закинуть удочку насчет того, - как другие смотрят  на возвращение к цивилизации - не сейчас, а когда-нибудь потом...    

  Том высмеял его беспощадно. Гек, пока еще ни в чем не  провинившийся, присоединился к Тому; отступник тут же начал объясняться и был  рад-радехонек, что дешево отделался, запятнав себя только малодушием и тоской  по дому. На время бунт был подавлен.    

  Как только совсем стемнело, Гек начал клевать носом и  скоро захрапел. За ним уснул и Джо. Некоторое время Том лежал неподвижно,  опершись на локоть, пристально глядя на них обоих. Потом он осторожно встал на  колени и начал шарить в траве, там, куда ложились неровные отблески походного  костра. Он поднимал и разглядывал один за другим большие свертки тонкой белой  платановой коры и наконец выбрал два самых подходящих. Став на колени перед  костром, он с трудом нацарапал что-то суриком на обоих кусках коры, один  свернул по-прежнему трубкой и положил в шапку Джо, отодвинув ее немножко от  хозяина. А еще он положил в эту шапку бесценные в глазах всякого школьника  сокровища - кусок мела, резиновый мячик, три рыболовных крючка и один шарик -  из тех, какие именовались "настоящими, хрустальными". После этого он  стал пробираться между деревьями, осторожно ступая на цыпочках, пока не отошел  настолько далеко, что его шагов нельзя было расслышать, и тогда пустился бежать  прямо к песчаной отмели.  ГЛАВА XV     

  Через несколько минут Том уже брел по мелкой воде песчаной  отмели, переправляясь на иллинойсский берег. Прежде чем вода дошла ему до  пояса, он успел пройти больше половины дороги. Так как сильное течение не  позволяло больше идти вброд, он уверенно пустился вплавь, надеясь одолеть  остальную сотню ярдов. Он плыл против течения, забирая наискось, однако его  сносило вниз гораздо быстрее, чем он думал. Все-таки в конце концов он добрался  до берега, нашел удобное место и вылез из воды. Сунув руку в карман куртки, он  уверился, что кусок коры цел, и зашагал через лес, держась поближе к берегу.  Вода стекала с него ручьями. Еще не было десяти часов, когда он вышел из леса  на открытое место, как раз напротив городка, и увидел, что пароходик стоит под  высоким берегом в тени деревьев. Все было спокойно под мигающими звездами. Он  спустился с обрыва, озираясь по сторонам, соскользнул в воду, подплыл к  пароходику, влез в челнок, стоявший под кормой, и, забившись под лавку,  отдышался и стал ждать.    

  Скоро звякнул надтреснутый колокол и чей-то голос  скомандовал: "Отчаливай!" Через минуту или две нос челнока поднялся  на волне, разведенной пароходиком, и путешествие началось. Том порадовался  своей удаче, зная, что это последний рейс пароходика. Прошло долгих двенадцать  или пятнадцать минут, колеса остановились, и Том, перевалившись через борт,  поплыл в темноте к берегу. Он вылез из воды шагах в пятидесяти от пароходика  чтобы не наткнуться на отставших пассажиров.    

  Том бежал по безлюдным переулкам и скоро очутился перед  забором тети Полли, выходившим на зады. Он перелез через забор, подошел к  пристройке и заглянул в окно тетиной комнаты, потому что там горел свет. Тетя  Полли, Сид, Мэри и мать Джо Гарпера сидели и разговаривали. Все они сидели  около кровати, так что кровать была между ними и дверью. Том подкрался к двери  и начал тихонько поднимать щеколду, потом осторожно нажал на нее, и дверь  чуть-чуть приотворилась; он все толкал и толкал ее дальше, вздрагивая каждый  раз, когда она скрипела, и наконец щель стала настолько широкой, что он мог  проползти в комнату на четвереньках; тогда он просунул в щель голову и  осторожно пополз.    

  - Отчего это свечу задувает? - сказала тетя Полли. Том  пополз быстрее. - Должно быть, дверь открылась. Ну да, так и есть. Бог знает  что у нас творится. Поди, Сид, закрой дверь.    

  Том как раз вовремя нырнул под кровать. Некоторое время он  отлеживался, переводя дух, потом подполз совсем близко к тете Полли, так что  мог бы дотронуться до ее ноги.    

  - Ведь я уже вам говорила, - продолжала тетя Полли, -  ничего плохого в нем не было, - озорник, вот и все. Ну, ветер в голове, рассеян  немножко, знаете ли. С него и спрашивать-то нельзя, все равно что с жеребенка.  Никому он зла не хотел, и сердце у него было золотое... - И тетя Полли  заплакала.    

  - Вот и мой Джо такой же: вечно чего-нибудь натворит, и в  голове одни проказы, зато добрый, ласковый; а я-то, господи прости, взяла да и  выпорола его за эти сливки, а главное - из головы вон, что я сама же их  выплеснула, потому что они прокисли! И никогда больше я его не увижу, бедного  моего мальчика, никогда, никогда! - И миссис Гарпер зарыдала так, словно сердце  у нее разрывалось.    

  Миссис Гарпер, всхлипывая, пожелала всем доброй ночи и  собралась уходить. Обе осиротевшие женщины, движимые одним и тем же чувством,  обнялись и, наплакавшись вволю, расстались. Тетя Полли была гораздо ласковее  обыкновенного, прощаясь на ночь с Сидом и Мэри. Сид слегка посапывал, а Мэри  плакала навзрыд, от всего сердца.    

  Потом тетя Полли опустилась на колени и стала молиться за  Тома так трогательно, так тепло, с такой безграничной любовью в дрожащем  старческом голосе и такие находила слова, что Том под кроватью обливался  слезами, слушая, как она дочитывает последнюю молитву.    

  После того как тетя Полли улеглась в постель, Тому еще  долго пришлось лежать смирно, потому что она все ворочалась, время от времени  что-то горестно бормоча и вздыхая, и беспокойно металась из стороны в сторону.  Наконец она затихла и только изредка слегка стонала во сне. Тогда мальчик  выбрался из-под кровати и, заслонив рукой пламя свечи, стал глядеть на спящую.  Его сердце было полно жалости к ней. Он достал из кармана сверток платановой  коры и положил его рядом со свечкой. Но вдруг какая-то новая мысль пришла ему в  голову, и он остановился, раздумывая. Его лицо просияло, и, как видно, что-то  решив про себя, он сунул кору обратно в карман. Потом нагнулся, поцеловал  сморщенные губы и, ни секунды не медля, на цыпочках вышел из комнаты, опустив  за собой щеколду.    

  Он пустился в обратный путь к перевозу, где в этот час не  было ни души, и смело взошел на борт пароходика, зная, что там нет никого,  кроме сторожа, да и тот всегда уходит в рубку и спит как убитый. Он отвязал  челнок от кормы, забрался в него и стал осторожно грести против течения.  Немного выше города он начал грести наискось к другому берегу, не жалея сил. Он  угодил как раз к пристани, потому что дело это было для него привычное. Тему  очень хотелось захватить челнок в плен, потому что его можно было считать  кораблем и, следовательно, законной добычей пиратов, однако он знал, что искать  его будут везде и, пожалуй, могут наткнуться на самих пиратов. И он выбрался на  берег и вошел в лес. Там он сел на траву и долго отдыхал, мучительно силясь  побороть сон, а потом через силу побрел к лагерю. Ночь была на исходе. Прежде  чем он поравнялся с отмелью, совсем рассвело. Он отдыхал, пока солнце не  поднялось высоко и не позолотило большую реку во всем ее великолепии, и только  тогда вошел в воду. Спустя немного времени он уже стоял, весь мокрый, на  границе лагеря и слышал, как Джо говорил Геку:    

  - Нет, Том не подведет, он непременно вернется, Гек. Он не  сбежит. Он же понимает, что это был бы позор для пирата, и ни за что не  останется, хотя бы из гордости. Он, верно, чтонибудь затеял. Хотелось бы знать,  что у него на уме.    

  - Ну, ладно, его вещи-то теперь, во всяком случае, наши?    

  - Вроде того, только не совсем, Гек. В записке сказано,  что они наши, если Том не вернется к завтраку.    

  - А он вернулся! - воскликнул Том и, прекрасно разыграв  эту драматическую сцену, торжественно вступил в лагерь.    

  Скоро был подан роскошный завтрак - рыба с грудинкой; и,  как только они уселись за еду. Том пустился рассказывать о своих приключениях,  безбожно их прикрашивая. Наслушавшись его, мальчики и сами принялись задирать  нос и хвастать напропалую. После этого Том выбрал себе тенистый уголок и залег  спать до полудня, а остальные пираты отправились ловить рыб у и исследовать  остров.  ГЛАВА XVI     

  После обеда вся шайка отправилась на отмель за черепашьими  яйцами. Мальчики расхаживали по отмели, тыча палками в песок, и, когда  попадалось рыхлое место, опускались на колени и копали песок руками. Иногда они  находили по пятьдесят - шестьдесят яиц в одной ямке. Яйца были совсем круглые,  белые, чуть поменьше грецкого ореха. В этот вечер мальчики устроили знатный пир  - наелись до отвала яичницы, и в пятницу утром тоже. После завтрака они с  воплями носились взад и вперед по отмели, гонялись друг за другом, сбрасывая на  бегу платье, пока не разделись совсем, потом побежали далеко в воду,  покрывавшую отмель; быстрое течение то и дело сбивало их с ног, но от этого  становилось только веселее. Они то нагибались все разом и начинали плескать  друг в друга водой, отворачивая только лицо, чтобы можно было вздохнуть, то  принимались бороться и возились до тех пор, пока победитель не окунал остальных  с головой, и вдруг все разом уходили под воду, мелькая на солнце клубком белых  рук и ног, а потом опять всплывали на поверхность, отфыркиваясь, отплевываясь,  хохоча и задыхаясь.    

  Выбившись из сил от возни, они вылезали на берег,  растягивались на сухом, горячем песке и зарывались в него, а потом опять бежали  к воде, и все начиналось снова. Вдруг им пришло в голову, что собственная кожа  вполне сойдет за телесного цвета трико; они очертили на песке арену и устроили  цирк - с тремя клоунами, потому что никто не хотел уступать эту почетную  должность другому.    

  Потом они достали шарики и стали играть в них - и играли  до тех пор, пока и это развлечение не наскучило. После этого Джо с Геком опять  пошли купаться, а Том не захотел, так как обнаружил, что, сбрасывая штаны,  сбросил вместе с ними и трещотку гремучей змеи, привязанную к ноге; он только  подивился, как это его до сих пор не схватила судорога без этого  чудодейственного амулета. Купаться он не отваживался, пока опять не нашел  трещотку, а к этому времени Джо с Геком уже устали и решили отдохнуть.  Мало-помалу они разбрелись в разные стороны, впали в уныние и с тоской  поглядывали за широкую реку - туда, где дремал на солнце маленький городок. Том  спохватился, что пишет на песке "Бекки" большим пальцем ноги; он стер  написанное и рассердился на себя за такую слабость. Но он не в силах был  удержаться и снова написал то же самое; потом опять затер это слово ногой и  ушел подальше от искушения, собирать остальных пиратов.    

  Однако Джо совсем упал духом, и оживить его было  невозможно. Он так соскучился по дому, что не знал, куда деваться от тоски.  Слезы вот-вот готовы были хлынуть рекой. Гек тоже приуныл. У Тома на сердце  скребли кошки, но он изо всех сил старался этого не показывать. У него имелся  один секрет, о котором он пока что не хотел говорить, но если это мятежное  настроение не пройдет само собой, то придется открыть им свою тайну. Он сказал,  стараясь казаться как можно веселее:    

  - А ведь, должно быть, на этом острове и до нас с вами  жили пираты. Мы его опять исследуем. Где-нибудь здесь, наверно, зарыт клад.  Вдруг нам посчастливится откопать полусгнивший сундук, набитый золотом и  серебром? А?    

  Но это вызвало лишь слабое оживление, которое угасло, не  приведя ни к чему. Том пустил в ход еще кое-какие соблазны, но и они не имели  успеха. Это был неблагодарный труд. Джо сидел с очень мрачным видом, ковыряя  палкой песок. Наконец он сказал:    

  - А не бросить ли нам все это, ребята? Я хочу домой. Здесь  такая скучища.    

  - Да нет, Джо, потом тебе станет веселей, - сказал Том. -  Ты подумай только, какая здесь рыбная ловля!    

  - Не хочу я ловить рыбу. Я хочу домой.    

  - А купанья такого ты нигде не найдешь.    

  - На что мне купанье? И неинтересно даже купаться, когда  никто не запрещает. Нет, я домой хочу.    

  - Ну и проваливай! Сопляк! К маме захотел, значит?    

  - Да, вот и захотел к маме! И ты бы захотел, только у тебя  ее нет. И никакой я не сопляк, не хуже тебя! - И Джо слегка засопел носом.    

  - Ладно, давай отпустим этого плаксу домой к мамаше.  Верно, Гек? Младенчик, к маме захотел! Ну и пускай его! А тебе тут нравится,  Гек? Мы с тобой останемся?    

  Гек сказал: "Да-а-а", - но без всякого  энтузиазма.    

  - Больше я с тобой не разговариваю, - сказал Джо, вставая  с песка. - Вот и все. - Он угрюмо отошел от них в сторону и стал одеваться.    

  - Подумаешь! - сказал Том. - Очень мне надо с тобой  разговаривать. Ступай домой, пускай тебя там поднимут на смех. Нечего сказать,  хорош пират! Ну нот, мы с Геком не такие плаксы. Мы с тобой останемся правда,  Гек? Пускай уходит, если ему надо. И без него обойдемся.    

  Однако Тому было не по себе, он забеспокоился, увидев, что  Джо одевается с самым мрачным видом. Кроме того, ему было неприятно, что Гек  следит за сборами Джо, храня зловещее молчание. Минуту спустя Джо, не сказав на  прощанье ни слова, побрел вброд к иллинойсскому берегу. У Тома заныло сердце.  Он посмотрел на Гека. Тот не в силах был вынести его взгляд и отвел глаза,  потом сказал:    

  - Мне тоже хочется домой, Том. Скучно как-то здесь, а  теперь будет еще хуже. Давай тоже уйдем.    

  - Не хочу! Можете все уходить, если вам угодно. Я остаюсь.    

  - Том, я лучше уйду.    

  - Ступай! Кто тебя держит?    

  Гек начал собирать разбросанное по песку платье. Он  сказал:    

  - Том, лучше бы и ты вместе с нами. Ты подумай. Мы тебя  подождем на том берегу.    

  - Ну и ждите сколько влезет!    

  Гек уныло поплелся прочь, а Том стоял и глядел ему вслед,  чувствуя сильное искушение махнуть рукой на свою гордость и тоже уйти с ними.  Он надеялся, что мальчики остановятся, но они медленно брели по мелкой воде. И  Том сразу почувствовал, как без них стало одиноко. Еще немного, и гордость его  была сломлена, - он бросился бежать за своими друзьями, вопя:    

  - Погодите! Послушайте, что я вам скажу!    

  Они сразу остановились и обернулись к Тому. Добежав до  них, он открыл им свою тайну, а они хмуро слушали, пока не поняли, в чем штука,  а когда поняли, то радостно завопили, что это "здорово" и что если б  он сразу им сказал, они бы ни за что не ушли.    

  Том тут же придумал что-то себе в оправдание, на самом же  деле он боялся, что даже его тайна не удержит их надолго, и приберегал ее  напоследок.    

  Они вернулись на остров веселые и опять принялись за игры,  болтая наперебой об удивительной выдумке Тома и восторгаясь его  изобретательностью. После роскошного обеда из яичницы и рыбы Том объявил, что  теперь он, пожалуй, поучился бы курить. И Джо воспламенился этой мыслью и  сказал, что ему тоже хотелось бы попробовать. Гек сделал им трубки и набил  табаком. Оба новичка не курили до сих пор ничего, кроме виноградных листьев, от  которых только щипало язык, да это и не считалось настоящим куревом.    

  Они развалились на земле, опираясь на локти, и начали  попыхивать трубками, очень осторожно и не без опаски. Дым был неприятного вкуса  и застревал в горле, но Том сказал:    

  - Да это совсем легко! Если б я знал, что это так просто,  я бы давно выучился.    

  - И я тоже, - подтвердил Джо. - Ничего не стоит.    

  - Сколько раз я видел, как другие курят, вот бы, думаю, и  мне тоже, - сказал Том, - только я не знал, что смогу.    

  - Вот и я тоже, правда, Гек? Сколько раз я при тебе это  самое говорил, ты ведь слышал, Гек? Вот Гек скажет, говорил я или нет.    

  - Ну да, сколько раз, - подтвердил Гек.    

  - И я тоже, - сказал Том, - тысячу раз говорил. Один раз  около бойни. Помнишь, Гек? Еще тогда были с нами Боб Таннер, Джонни Миллер и  Джеф Тэтчер. Ты ведь помнишь, Гек, я это говорил?    

  - Ну да, еще бы, - сказал Гек. - Это было в тот самый  день, когда я потерял белый шарик. Нет, не в тот день, а накануне.    

  - Ага, что я тебе говорил, - сказал Том. - Вот и Гек тоже  помнит.    

  - Мне кажется, я бы мог целый день курить трубку, - сказал  Джо. - Ни капельки не тошнит.    

  - И меня тоже ни капельки, - сказал Том. - Я бы мог курить  целый день. А вот Джеф Тэтчер, наверно, не мог бы.    

  - Джеф Тэтчер! Да он от двух затяжек под стол свалится.  Пускай попробует хоть один раз. Где ему!    

  - Ну конечно. И Джонни Миллер тоже, - хотел бы я  посмотреть, как он за это примется!    

  - Еще бы, я тоже! - сказал Джо. - Куда твой Джонни Миллер  годится! Его от одной затяжки совсем свернет.    

  - Ну да, свернет. А хотелось бы мне, чтобы ребята на нас  поглядели теперь.    

  - И мне тоже.    

  - Вот что, друзья, мы никому ничего не скажем, а  как-нибудь, когда они все соберутся, я подойду к тебе и скажу: "Джо,  трубка с тобой? Что-то захотелось покурить". А ты ответишь так, между  прочим, будто это ровно ничего не значит: "Да, старая трубка со мной, и  запасная тоже есть, только табак неважный". А я скажу: "Это ничего,  лишь бы был покрепче". А ты достанешь обе трубки, и мы с тобой закурим как  ни в чем не бывало, - то-то они удивятся!    

  - Ей-богу, вот будет здорово! Жалко, что сейчас они нас не  видят!    

  - Еще бы не жалко! А когда мы скажем, что выучились  курить, когда были пиратами, небось позавидуют, что не были с нами?    

  - Конечно, позавидуют! Да еще как!    

  И разговор продолжался. Но скоро он стал каким-то вялым и  бессвязным. Паузы удлинились, курильщики стали сплевывать что-то уж очень  часто. За щеками у них образовались как будто фонтаны; под языком было сущее  наводнение, только успевай откачивать; заливало даже и в горло, несмотря на все  старания, и все время подкатывала тошнота. Оба мальчика побледнели, и вид у них  был самый жалкий. Трубка выпала из ослабевших пальцев Джо Гарпера. То же самое  случилось и с Томом. Оба фонтана работали вовсю, так что насосы едва поспевали  откачивать. Джо сказал слабым голосом:    

  - Я потерял ножик. Пойти, что ли, поискать?    

  Том, заикаясь, едва выговорил дрожащими губами:    

  - Я тебе помогу. Ты ступай вон в ту сторону, а я поищу  около ручья. Нет, ты с нами не ходи, Гек, мы и без тебя найдем.    

  Гек опять уселся и поджидал их около часа. Потом  соскучился и пошел разыскивать своих друзей. Он нашел их в чаще леса, очень  далеко друг от друга. И тот и другой крепко спали и были очень бледны. Однако  он догадался почему-то, что если с ними и случилась какая-нибудь неприятность,  то теперь все уже прошло.    

  За ужином в тот вечер они были очень неразговорчивы. Они  совсем присмирели, и, когда Гек набил себе после ужина трубку и собирался  набить и для них, они сказали, что не надо, они что-то неважно себя чувствуют, -  должно быть, съели за обедом что-нибудь лишнее.    

  Около полуночи Джо проснулся и разбудил остальных. В  воздухе чувствовалась какая-то гнетущая тяжесть; она не предвещала ничего  хорошего. Мальчики все теснее жались к гостеприимному огню, хотя в воздухе стояла  такая духота, что нечем было дышать. Примолкнув, они сидели в напряженном  ожидании. Все, чего не мог осветить костер, поглощала черная тьма. Вдруг  дрожащая вспышка на один миг слабо осветила листву и погасла. За ней блеснула  другая, немножечко ярче. Потом еще одна. Потом негромко вздохнули и словно  застонали верхушки деревьев; мальчики ощутили мимолетное дыхание на своих щеках  и вздрогнули, вообразив, что это пролетел мимо дух ночи. Все стихло. Вдруг  неестественно яркая вспышка осветила их бледные, испуганные лица и превратила  ночь в день, так что стала видна каждая тоненькая травинка у них под ногами.  Глухо зарокотал гром, прокатился по всему небу сверху вниз и затерялся где-то в  отдалении, сердито ворча. Струя холодного воздуха обдала мальчиков, зашелестела  листвой и засыпала хлопьями золы землю вокруг костра. Еще одна резкая вспышка  молнии осветила весь лес, и сразу раздался такой грохот, что вершины деревьев  словно раскололись у мальчиков над головой. Они в страхе жались друг к другу  среди непроглядного мрака. Первые крупные капли дождя зашлепали по листьям.    

  - Живей, ребята, под навес! - крикнул Том.    

  Они вскочили и побежали все в разные стороны, спотыкаясь в  темноте о корни деревьев и путаясь в диком винограде. Ослепительно сверкала  молния, грохотали раскаты грома. И вдруг хлынул проливной дождь, и поднявшийся  ураган погнал его по земле полосой. Мальчики что-то кричали друг другу, но рев  ветра и раскаты грома совсем заглушали их голоса. Наконец один за другим они  добрались до навеса и забились под него, озябшие, перепуганные и мокрые хоть  выжми; но и то уже казалось им хорошо, что они терпят беду все вместе. Старый  парус хлопал так яростно, что разговаривать было нельзя, даже если б им удалось  перекричать все другие шумы. Гроза бушевала все сильней и сильней, и вдруг  парус сорвался, и порыв ветра унес его прочь. Мальчики схватились за руки и  побежали, то и дело спотыкаясь и набивая себе шишки, под большой дуб на берегу  реки. Теперь гроза была в полном разгаре. В беспрерывном сверкании молний,  загоравшихся в небе, все на земле становилось видно отчетливо, резко и без  теней: гнущиеся деревья, волны на реке и белые гребни на них, летящие хлопья  пены, смутные очертания высоких утесов на том берегу, едва видные сквозь  бегущие тучи и пелену косого дождя. Чуть не каждую минуту какое-нибудь  гигантское дерево, не выдержав напора бури, с треском рушилось, ломая молодую  поросль, а непрерывные раскаты грома грохотали, как взрывы, сильно,  оглушительно и так страшно, что сказать нельзя. Гроза разыгралась и грянула с  такой силой, что, казалось, вот-вот разнесет остров вдребезги, сожжет его,  зальет до верхушек деревьев, снесет ветром и оглушит каждое живое существо на  нем, - и все это в одно и то же мгновение. Страшно было в такую ночь оставаться  под открытым небом.    

  Но в конце концов битва кончилась, войска отступили,  угрожающе ворча и громыхая в отдалении, и на земле снова воцарился мир.  Мальчики вернулись в лагерь, сильно напуганные; оказалось, что большой платан,  под которым они устроили себе постели, лежал вдребезги разбитый молнией, и  мальчики радовались, что их не было под деревом, когда оно рухнуло.    

  Все в лагере было залито водой, и костер тоже, потому что,  по свойственной их возрасту беспечности, мальчики и не подумали чем-нибудь  прикрыть огонь от дождя. Было от чего прийти в отчаяние, так они промокли и  озябли. Они красноречиво выражали свое горе; но скоро обнаружилось, что огонь  ушел далеко под большое бревно, в том месте, где оно приподнималось,  отделившись от земли, и от дождя укрылась тлеющая полоска в ладонь шириной.  Мальчики терпеливо раздували огонь и подкладывали щепки и кору, доставая их  из-под сухих снизу бревен, пока костер не разгорелся снова. Тогда они навалили  сверху толстых сучьев, пламя заревело, как в горне, и мальчики опять  повеселели. Они высушили вареный окорок и наелись досыта, а потом до самого  рассвета сидели у костра, хвастаясь и приукрашивая ночное происшествие, потому  что спать все равно было негде - ни одного сухого местечка кругом.    

  Как только первые лучи солнца прокрались сквозь ветви,  мальчиков стало клонить ко сну, они отправились на отмель и улеглись там.  Мало-помалу начало припекать солнце, и они нехотя поднялись и стали готовить  завтрак. После еды они раскисли, едва двигались, и им опять захотелось домой.    

  Том это заметил и принялся развлекать пиратов чем только  мог. Но их не прельщали ни шарики, ни цирк, ни купанье, ничто на свете. Он  напомнил им про важный секрет, и это вызвало проблеск радости. Пока этот  проблеск не угас, Том успел заинтересовать их новой выдумкой. Он решил бросить  пока игру в пиратов и для разнообразия сделаться индейцами: Им эта мысль  понравилась - и вот, не долго думая, все они разделись догола, вымазались с ног  до головы полосами грязи, точно зебры, и помчались по лесу, собираясь напасть  на английских поселенцев. Все они, конечно, были вожди.    

  Потом они разбились на три враждебных племени и бросались  друг на друга из засады со страшными криками, убивая врагов и снимая скальпы  тысячами. День выдался кровопролитный и, значит, очень удачный.    

  Они собрались в лагере к ужину, голодные и веселые, но тут  возникло затруднение: враждебные племена не могли оказывать друг другу  гостеприимство, не заключив между собой перемирия, а заключать его было просто  невозможно, не выкурив трубки мира. Никакого другого пути они просто не знали.  Двое индейцев пожалели даже, что не остались пиратами. Однако делать было  нечего, и потому, прикинувшись, будто им это очень нравится, они потребовали  трубку и стали затягиваться по очереди, как полагается, передавая ее друг  другу.    

  В конце концов они даже порадовались, что стали индейцами,  потому что это их кое-чему научило: оказалось, что теперь они могут курить  понемножку, не уходя искать потерянный ножик, - их тошнило гораздо меньше и до  больших неприятностей дело не доходило. Как же было упустить такую великолепную  возможность, не приложив никаких стараний. Нет, после ужина они опять  попробовали курить, и с большим успехом, так что вечер прошел очень хорошо. Они  так гордились и радовались своему новому достижению, будто сняли скальпы и  содрали кожу с шести племен. А теперь мы их оставим курить, болтать и  хвастаться, так как можем пока обойтись и без них.  ГЛАВА XVII     

  Зато никто во всем городке не веселился в этот тихий  субботний вечер. Семейство тети Полли и все Гарперы облачились в траур,  заливаясь слезами неутешного горя. В городе стояла необычайная тишина, хотя,  сказать по правде, в нем и всегда было довольно тихо. Горожане занимались  своими делами с каким-то рассеянным видом и почти не разговаривали между собой,  зато очень часто вздыхали. Для детей субботний отдых оказался тяжким бременем.  Им совсем не хотелось играть и веселиться, и мало-помалу всякие игры были  брошены.    

  К концу дня Бекки Тэтчер забрела на опустевший школьный  двор, не зная, куда деваться от тоски. Но там не нашлось ничего такого, что  могло бы ее утешить. Она стала разговаривать сама с собой:    

  - Ах, если б у меня была теперь хоть та медная шишечка! Но  у меня ничего не осталось на память о нем! - И она проглотила подступившие  слезы.    

  Потом, остановившись, она сказала себе:    

  - Это было как раз вот здесь. Если бы все повторилось  снова, я бы этого не сказала, ни за что на свете не сказала бы. Но его уже нет;  я никогда, никогда, никогда больше его не увижу.    

  Эта мысль окончательно расстроила Бекки, и она побрела  прочь, заливаясь горючими слезами. Потом подошла кучка мальчиков и девочек -  товарищей Тома и Джо; они остановились у забора и стали глядеть во двор,  разговаривая благоговейным шепотом насчет того, где они в последний раз видели  Тома, и как он тогда сделал то-то и то-то, и как Джо сказал такие-то и такие-то  слова (по-видимому, ничего не значившие, но предвещавшие беду, как все теперь  понимали), - и каждый из говоривших показывал то самое место, где стояли тогда  погибшие, прибавляя что-нибудь вроде: а я стоял вот тут, как раз где сейчас  стою, а он совсем рядом - где ты стоишь, а он улыбнулся вот так - и у меня  мурашки по спине вдруг побежали, до того страшно стало, - а я тогда, конечно,  не понял, к чему бы это, зато теперь понимаю.    

  Потом заспорили насчет того, кто последний видел мальчиков  живыми, и многие претендовали на это печальное отличие и давали показания,  более или менее опровергаемые свидетелями; и когда было окончательно  установлено, кто последним видел погибших и говорил с ними, то эти счастливчики  сразу почувствовали себя возведенными в высокий сан, а все остальные глазели на  них и завидовали. Один бедняга, который не мог похвастаться ничем другим,  сказал, явно гордясь таким воспоминанием:    

  - А меня Том Сойер здорово поколотил один раз!    

  Но эта претензия прославиться не имела никакого успеха.  Почти каждый из мальчиков мог сказать про себя то же самое, так что это отличие  ничего не стоило. Дети пошли дальше, благоговейно обмениваясь воспоминаниями о  погибших героях.    

  На следующее утро, когда занятия в воскресной школе  окончились, зазвонил колокол, но не так весело, как обычно, а мерно и уныло.  Воскресенье выдалось очень тихое, и печальный звук колокола очень подходил к  настроению тихой грусти, разлитой в природе. Горожане начали собираться в  церкви, задерживаясь на минутку на паперти, чтобы побеседовать шепотом о  печальном событии. Но в самой церкви никто не шептался; тишину нарушало только  шуршанье траурных платьев, когда женщины пробирались к своим местам. Никто не  мог припомнить, чтобы маленькая церковь была когда-нибудь так полна. Наступила  наконец полная ожидания, напряженная тишина, и тут вошли тетя Полли с Сидом и  Мэри, а за ними семейство Гарперов в глубоком трауре; и все прихожане, даже сам  старенький проповедник, почтительно поднялись им навстречу и стояли все время,  пока родственники погибших не заняли места на передней скамье. Снова наступила  проникновенная тишина, прерываемая время от времени глухими рыданиями, а потом  пастор начал читать молитву, простирая вперед руки. Пропели трогательный гимн,  за которым последовал текст: "Я есмь Воскресение и Жизнь".    

  Затем началась проповедь, и пастор изобразил такими  красками достоинства, привлекательные манеры и редкие дарования погибших, что  каждый из прихожан, созерцая их портреты, ощутил угрызения совести при  воспоминании о том, что всегда был несправедлив к бедным мальчикам и всегда  видел в них одни только пороки и недостатки. Проповедник рассказал, кроме того,  несколько трогательных случаев из жизни покойных, которые рисовали их кроткие,  благородные характеры с самой лучшей стороны, и тут все увидели, какие это были  замечательные, достойные восхищения поступки, и с прискорбием душевным  припомнили, что в то время эти поступки всем казались просто возмутительным  озорством, заслуживающим хорошего ремня. Прихожане проявляли все больше и  больше волнения, по мере того как длился трогательный рассказ, и наконец вся  паства не выдержала и присоединилась горько рыдающим хором к плачущим  родственникам, и даже сам проповедник был не в силах сдержать своих чувств и  прослезился на кафедре.    

  На хорах послышался какой-то шум, но никто не обратил на  это внимания; минутой позже скрипнула входная дверь; проповедник отнял платок  от мокрых глаз и словно окаменел. Сначала одна пара глаз, потом другая  последовала за взглядом проповедника, и вдруг чуть не все прихожане разом  поднялись со своих мест, глядя в остолбенении на трех утопленников,  шествовавших по проходу: Том шел впереди, за ним Джо, а сзади всех, видимо  робея, плелся оборванец Гек, весь в лохмотьях. Они прятались на пустых хорах,  слушая надгробную проповедь о самих себе.    

  Тетя Полли, Мэри и все Гарперы бросились обнимать своих  спасенных и чуть не задушили их поцелуями, воссылая благодарение богу, а бедный  Гек стоял совсем растерявшись и чувствовал себя очень неловко, не зная, что  делать и куда деваться от неприязненных взглядов. Он нерешительно двинулся к  дверям, намереваясь улизнуть, но Том схватил его за руку и сказал:    

  - Тетя Полли, это нехорошо. Надо, чтобы и Геку кто-нибудь  обрадовался.    

  - Ну, само собой разумеется. Я-то ему рада, бедному  сиротке!    

  И если от чего-нибудь Гек мог сконфузиться еще сильнее,  чем до сих пор, то единственно от ласкового внимания тети Полли, которое она  начала ему расточать.    

  Вдруг проповедник воскликнул громким голосом:    

  - Восхвалим господа, подателя всех благ. Пойте! И пойте от  всей души!    

  И все прихожане запели. Торжественно звучал старинный  хорал, сотрясая своды церкви, а пират Том Сойер, оглядываясь на завидовавших  ему юнцов, не мог не сознаться самому себе, что это лучшая минута его жизни.    

  Выходя толпой из церкви, "обманутые" прихожане  говорили друг другу, что согласились бы, чтобы их провели еще раз, лишь бы  опять услышать такое прочувствованное пение старого благодарственного гимна.    

  Том получил столько подзатыльников и поцелуев за этот  день, смотря по настроению тети Полли, сколько прежде не получал за целый год;  он и сам бы не мог сказать, в чем больше выражалась любовь к нему и  благодарность богу - в подзатыльниках или в поцелуях.  ГЛАВА XVIII     

  Это и была великая тайна Тома - он задумал вернуться домой  вместе с братьями пиратами и присутствовать на собственных похоронах. В  субботу, когда уже смеркалось, они переправились на бревне к миссурийскому  берегу, выбрались на сушу в пяти-шести милях ниже городка, ночевали в лесу, а  перед рассветом пробрались к церкви окольной дорогой по переулкам и легли  досыпать на хорах среди хаоса поломанных скамеек.    

  В понедельник утром, за завтраком, и тетя Полли и Мэри  были очень ласковы с Томом и ухаживали за ним наперебой. Разговорам не было  конца. Посреди разговора тетя Полли сказала:    

  - Ну хорошо, Том, я понимаю, вам было весело мучить всех  чуть не целую неделю; но как у тебя хватило жестокости шутки ради мучить и  меня? Если вы сумели приплыть на бревне на собственные похороны, то, наверно,  можно было бы какнибудь хоть намекнуть мне, что ты не умер, а только сбежал из  дому.    

  - Да, это ты мог бы сделать, Том, - сказала Мэри, - мне  кажется, ты просто забыл об этом, а то так бы и сделал.    

  - Это правда, Том? - спросила тетя Полли, и ее лицо  осветилось надеждой. - Скажи мне, сделал бы ты это, если бы не забыл?    

  - Я... право, я не знаю. Это все испортило бы.    

  - Том, я надеялась, что ты меня любишь хоть немножко, -  сказала тетя Полли таким расстроенным голосом, что Том растерялся. - Хоть бы  подумал обо мне, все-таки это лучше, чем ничего.    

  - Ну, тетечка, что же тут плохого? - заступилась Мэри. -  Это он просто по рассеянности; он вечно торопится и оттого ни о чем не помнит.    

  - Очень жаль, если так. А вот Сид вспомнил бы.  Переправился бы сюда и сказал бы мне. Смотри, Том, вспомнишь какнибудь и  пожалеешь, что мало думал обо мне, когда это ничего тебе не стоило, да уж будет  поздно.    

  - Тетечка, ведь вы же знаете, что я вас люблю.    

  - Может, и знала бы, если бы ты хоть чем-нибудь это  доказал.    

  - Теперь я жалею, что не подумал об этом, - сказал Том с  раскаянием в голосе, - зато я вас видел во сне. Все-таки хоть что-нибудь,  правда?    

  - Не бог весть что - сны и кошка может видеть, - но  всетаки лучше, чем ничего. Что же тебе снилось?    

  - Ну вот, в среду ночью мне приснилось, будто бы вы сидите  вот тут, возле кровати, а Сид около ящика с дровами, а Мэри с ним рядом.    

  - Верно, так мы и сидели. Мы всегда так сидим. Очень рада,  что ты хоть во сне о нас думал.    

  - И будто бы мать Джо Гарпера тоже с вами.    

  - Верно, и она тут была! А еще что тебе снилось?    

  - Да много разного. Только теперь все как-то спуталось.    

  - Ну постарайся вспомнить - неужели не можешь?    

  - Будто бы ветер... Будто бы ветер задул... задул...    

  - Ну, думай, Том! Ветер что-то задул! Ну!    

  Том приставил палец ко лбу в тревожном раздумье и минуту  спустя сказал:    

  - Теперь вспомнил! Вспомнил! Ветер задул свечу!    

  - Господи помилуй! Дальше, Том, дальше!    

  - И будто бы вы сказали: "Что-то мне кажется, будто  дверь... "    

  - Дальше, Том!    

  - Дайте мне подумать минутку, одну минутку... Ах да! Вы  сказали, что вам кажется, будто дверь отворилась.    

  - Верно, как то, что я сейчас тут сижу! Ведь правда, Мэри,  я это говорила? Дальше!    

  - А потом... а потом... наверно не помню, но как будто вы  послали Сида и велели...    

  - Ну? Ну? Что я ему велела, Том? Что я ему велела?    

  - Велели ему... Ах, да! Вы велели ему закрыть дверь.    

  - Ну вот, ей-богу, никогда в жизни ничего подобного не  слыхивала. Вот и говорите после этого, что сны ничего не значат. Надо сию же  минуту рассказать про это Сирини Гарпер. Пусть говорит, что хочет, насчет  предрассудков, теперь ей не отвертеться. Дальше, Том!    

  - Ну, теперь-то я все до капельки припомнил. Потом вы  сказали, что я вовсе не такой плохой, а только озорник и рассеянный, и  спрашивать с меня все равно что... уж не помню, с жеребенка, что ли.    

  - Так оно и было! Ах, боже милостивый! Дальше, Том!    

  - А потом вы заплакали.    

  - Да, да. Заплакала. Да и не в первый раз. А потом...    

  - Потом миссис Гарпер тоже заплакала и сказала, что Джо у  нее тоже такой и что она жалеет теперь, что отстегала его за сливки, когда сама  же их выплеснула...    

  - Том! Дух святой снизошел на тебя! Ты видел пророческий  сон, вот что с тобой было! Ну, что же дальше, Том?    

  - А потом Сид сказал... он сказал...    

  - Я, кажется, ничего не говорил, - заметил Сид.    

  - Нет, ты говорил, Сид, - сказала Мэри.    

  - Замолчите вы, пускай Том говорит! Ну так что же он  сказал, Том?    

  - Он сказал... кажется, он сказал, что мне там гораздо  лучше, чем здесь, но все-таки, если бы я себя вел по-другому...    

  - Ну вот, вы слышите? Эти самые слова он и сказал!    

  - А вы ему велели замолчать.    

  - Ну да, велела! Верно, ангел божий был с нами в комнате!  Где-нибудь тут был ангел!    

  - А миссис Гарпер рассказала, как Джо напугал ее пистоном,  а вы рассказали про кота и про лекарство...    

  - Истинная правда!    

  - А потом много было разговоров насчет того, что нас хотят  искать в реке и что похороны будут в воскресенье, а потом вы с миссис Гарпер  обнялись и заплакали, а потом она ушла.    

  - Все так и было! Все так и было! И так же верно, как то,  что я здесь сижу. Том, ты не мог бы рассказать это лучше, даже если бы видел  все своими собственными глазами! А потом что? И у, Том?    

  - Потом вы стали молиться за меня - я видел, как вы  молились, и слышал каждое слово. А потом вы легли спать, а мне стало вас жалко,  и я написал на куске коры: "Мы не утонули - мы только сделались  пиратами", и положил кору на стол около свечки; а потом будто бы вы уснули,  и лицо у вас было такое доброе во сне, что я будто бы подошел, наклонился и  поцеловал вас в губы.    

  - Да что ты, Том, неужели! Я бы тебе все за это простила!  - И она схватила и крепко прижала к себе мальчика, отчего он почувствовал себя  последним из негодяев.    

  - Очень хорошо с его стороны, хотя это был всего-навсего  сон, - сказал Сид про себя, но довольно слышно.    

  - Замолчи, Сид! Во сне человек ведет себя точно так же,  как вел бы и наяву. Вот тебе самое большое яблоко, Том, я его берегла на всякий  случай, если ты когда-нибудь найдешься; а теперь ступай в школу. Слава господу  богу, отцу нашему небесному за то, что он вернул мне тебя, за его долготерпение  и милосердие ко всем, кто в него верит и соблюдает его заповеди, и ко мне тоже,  хоть я и недостойна: но если бы одни только достойные пользовались его  милостями и помощью в трудную минуту, то немногие знали бы, что такое радость  на земле и вечный покой на небе. А теперь убирайтесь отсюда, Сид, Мэри, Том, -  да поживей. Надоели вы мне!