1 2 3 4 5 6 
– Ну  и не трогайтесь, пожалуйста! А мы со Смоком берем лодку и едем.    

– Но  вы подрядились…    

– Доставить  вас в Доусон! – перебил его Малыш. – Вот мы и тащим вас в Доусон,  разве не так?    

И он  наглядно подтвердил свои слова, обрушив палатку на головы хозяев.    

Ломая  тонкий лед маленькой бухты, лодка вошла в озеро, где тяжелая как стекло, вода  оседала на веслах льдом. Вскоре озеро превратилось в густую кашу, в которую с  трудом погружались весла. Капавшая с весел вода замерзала в воздухе.  Поверхность озера затягивалась тонкой корочкой, и лодка двигалась вперед все  медленнее и медленнее.    

Впоследствии  Кит нередко пытался восстановить в памяти события этой ночи, но это ему никогда  не удавалось. «А что чувствовали несчастные Спраг и Стайн?» – думал Кит,  вспоминая свои тогдашние муки. Пробиваясь сквозь замерзающую воду, он  чувствовал себя так, как будто борется с лютым морозом и невыносимой усталостью  по крайней мере уже тысячу лет.    

Наутро  лодка стала – и ни с места. Стайн отморозил себе пальцы, Спраг    

– нос,  а у Кита мучительно ныли и щеки и нос, давая ему знать, что мороз не обошел и  его. Когда немного рассвело, они огляделись. Всюду, куда хватал взгляд,  расстилалась ледяная равнина. Озеро замерзло. Вдали, в какой-нибудь сотне шагов  от них, виднелся северный берег. Малыш уверял, что там – устье реки и что он  видит воду. Работать были в состоянии только Кит и Малыш. Разбивая веслами лед,  они повели лодку дальше. Когда последние силы уже покидали их, быстрое течение  реки вдруг подхватило лодку и понесло. Оглянувшись, они увидели, что целая стая  выехавших ночью лодок бесповоротно застыла в могучих тисках льда; а они обогнули  отмель и направились вниз по течению со скоростью шести миль в час.    

     6    

     

День за  днем плыли они по быстрой реке, и с каждым днем береговой лед сковывал все большие  и большие пространства воды, подбираясь к середине реки. Перед тем как лечь  спать, они вырубали во льду желоб для лодки и переносили на берег все  необходимое для привала. Утром они снова вырубали лодку из свежего льда и  тащили ее к воде. Малыш установил в лодке железную печку, и Спраг и Стайн  проводили у печки длинные, томительные часы. Они покорились судьбе, не отдавали  больше приказаний, и единственным их желанием было – поскорее добраться до  Доусона. Малыш, неутомимый веселый пессимист Малыш, не жалея сил, выкрикивал  три строчки первого куплета песни, которую он позабыл:    

Как  аргонавты в старину, Родной покинув дом, Плывем, тум-тум, тум-тум, тум-тум, За  Золотым Руном.    

Чем  крепче становился мороз, тем чаще пел эту песню Малыш.    

Хуталинква,  Большой и Малый Лосось несли в Юкон ледяную кашу. Ледяная каша прилипала к  бортам лодки, и на ночь, чтобы лодка не оказалась в ледяном кольце, им  приходилось вытаскивать ее из воды и ставить на береговой лед. Утром они снова  вырубали лодку из льда и переносили на открытую воду.    

Последнюю  ночь на берегу они провели между устьями рек Белой и Стюарт. Наутро перед ними  открылся Юкон, покрытый снегом во всю свою полумильную ширину, от одного  берегового припая до другого. Малыш проклял весь мир не так беззаботно, как  проклинал его обычно, и вопросительно глянул на Кита.    

– Последняя  лодка, которая достигнет Доусона в этом году, будет наша,    

– сказал  Кит.    

– В  реке ни капли воды, Смок.    

– Так  двинемся по льду. Идем!    

Спраг и  Стайн, несмотря на свои протесты, были посажены в лодку. Не меньше получаса Кит  и Малыш прорубали топорами путь через прибрежный лед к быстро несущейся, но уже  замерзавшей воде. Когда им удалось пробиться, плавучий лед проволок лодку ярдов  сто вдоль берегового припая, ободрав верхний край одного из бортов и чуть не  потопив ее. Затем они попали в излучину течения, которое понесло их прочь от  берега. Они старались выбраться на середину реки. Ледяная каша вокруг них  затвердела в крупные льдины. Полыньи, где плавал мелкий лед, смерзались у них  на глазах. Упираясь веслами в лед, порою выскакивая на плавучие льдины и руками  протаскивая лодку вперед, они через час достигли середины реки. А через пять  минут лодка остановилась, скованная ледяным кольцом. Река затвердевала на ходу.  Глыба примерзала к глыбе, и лодка оказалась в центре огромной льдины в  семьдесят пять футов диаметром. Они двигались вперед то боком, то кормой, а  вокруг вода поминутно разрывала свои оковы, чтобы сразу же попасть в другие,  еще более прочные. Часы шли, Малыш топил печурку, стряпал и распевал свою  боевую песню.    

Наступила  ночь, и после долгих бесплодных стараний подвести лодку к берегу они беспомощно  понеслись вперед во тьму.    

– А  что, если мы уже проскочили Доусон? – спросил Малыш.    

– Придется  возвращаться пешком, – ответил Кит, – если только нас не раздавят  льды.    

Небо  было ясное, и в мерцающем свете холодных звезд они различали на берегу смутные  очертания гор. В одиннадцать часов они услышали впереди глухой, раскатистый  грохот. Льдины замедлили ход; Глыбы наталкиваясь друг на дружку, трещали и  разбивались. Огромная глыба, вздернутая на дыбы, наскочила на льдину, к которой  была припаяна лодка, расколола лодку пополам и, скользнув, утащила одну  половину с собой. Другая половина не потонула, она удержалась на старой льдине,  но на мгновение они увидели рядом черную воду. Река остановилась. Через полчаса  она собралась с силами и снова двинулась. Движение продолжалось не больше часа,  потом льды опять сомкнулись. Собравшись с силами, река еще раз сбросила оковы и  вновь помчалась вперед. Они увидели огоньки на берегу; река стала окончательно  – теперь уже на шесть месяцев.    

На  берегу в Доусоне собрались любопытные – поглазеть на ледостав, и из темноты к  ним долетела боевая песня Малыша:    

Как  аргонавты в старину, Родной покинув дом, Плывем, тум-тум, тум-тум, тум-тум, За  Золотым Руном.    

     7    

     

Три дня  работали Кит и Малыш, перетаскивая полторы тонны груза с середины реки в дом на  высоком берегу Доусона, купленный Спрагом и Стайном. В сумерки, когда работа  была окончена, Спраг пригласил Кита к себе в теплую комнату. Снаружи термометр  показывал шестьдесят пять градусов ниже нуля.    

– Месяц  еще не кончился, Смок, – сказал Спраг. – Но вот вам ваши деньги  сполна. Счастливого пути!    

– А  уговор? – воскликнул Кит. – Вам известно, что здесь голод. Даже на  приисках нельзя найти работу, если нет своего продовольствия. Наш уговор…    

– Не  помню никакого уговора! – перебил Спраг. – Может быть, вы помните  какой-нибудь уговор, Стайн? Мы наняли вас на месяц. Вот вам деньги. Распишитесь  в получении.    

У Кита  потемнело в глазах. Он сжал кулаки. Спраг и Стайн шарахнулись от него. Но Кит  ни разу в жизни никого не ударил, к тому же он чувствовал себя настолько  сильнее Спрага, что постыдился его ударить.    

Малыш  заметил его колебания и вмешался.    

– Послушай,  Смок, – сказал он. – Я тоже ухожу от этих молодцов. Неохота мне  оставаться у них. Будем держаться друг друга. Ладно? Бери одеяла и отправляйся  в «Олений Рог». Жди меня там. Я соберу свои пожитки, получу с наших хозяев что  следует, а потом они получат с меня что следует. Моряк я неважный, но теперь,  когда мы на твердой земле, я от тебя не отстану. Через полчаса Малыш появился в  салуне «Олений Рог», где его ждал Кит. Руки его и одна щека были в крови, и Кит  понял, что Спраг и Стайн действительно получили что следует.    

– Жаль,  что ты не видал нашей схватки! – весело говорил Малыш. – Описать  невозможно, что там творилось. Бьюсь об заклад, что ни один из них целую неделю  носа на улицу не высунет. А теперь у нас с тобой выбора нет. Жратва стоит  полтора доллара фунт. Работы без собственного продовольствия здесь не получить.  За фунт лосиного мяса дают по два доллара, да и то не достать. Наших денег  хватит на месяц – на харчи и на амуницию, а потом едем на Клондайк, подольше.  Если по дороге нам не попадутся лоси, мы пристанем к индейцам. А если через  шесть недель мы не набьем пяти тысяч фунтов лосины, я… я готов вернуться к  нашим хозяевам и принести им мои извинения. Согласен?    

Кит  пожал Малышу руку.    

– Ну,  какой я охотник, – сказал он смущенно.    

Малыш  поднял свой стакан.    

– Ты  из тех, кто питается мясом, и я научу тебя.    

     

 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ    

ЗА ЗОЛОТОМ НА РУЧЕЙ  ИНДИАНКИ    

     1    

     

Два  месяца спустя Смок Беллью и Малыш вернулись с охоты и остановились в «Оленьем Роге».  Охота была успешно закончена, мясо перевезено в город и продано по два с  половиной доллара за фунт; таким образом, у них оказалось на руках три тысячи  долларов золотым песком и хорошая упряжка собак. Им повезло. Несмотря на то,  что толпы золотоискателей загнали дичь за сто миль от Доусона, в горы, Киту и  Малышу, не пройдя и пятидесяти миль, удалось в узком ущелье затравить четырех  лосей.    

Откуда  взялись эти лоси – так и осталось загадкой, так как в тот же день, незадолго до  встречи с лосями, четыре изголодавшихся индейских семейства жаловались  охотникам, что они не встретили никакой дичи на протяжении трехдневного пути.  Часть своей добычи охотники отдали в обмен на упряжку издыхающих от голоду  собак; после недельной хорошей кормежки Смок и Малыш запрягли собак и перевезли  мясо на изголодавшийся рынок Доусона.    

Теперь  перед охотниками стояла задача – превратить золотой песок в еду. Мука и бобы  стоили полтора доллара фунт, но самое трудное было найти человека, готового  продать их. Доусон задыхался в тисках голода. Сотни людей с полными карманами,  но пустыми желудками принуждены были покинуть город. Многие уплыли вниз по реке  еще до ледостава; другие, захватив последние свои запасы, отправились пешком по  льду в Дайю – за шестьсот миль от Доусона.    

Смок  встретился с Малышом в жарко натопленном салуне. Малыш сиял.    

– Жизнь  никуда не годится без виски и сахара, – изрек Малыш вместо приветствия,  срывая с заиндевелых усов кусочки льда и бросая их на пол. – Я только что  раздобыл восемнадцать фунтов сахара. Чудак спросил всего только по три доллара  за фунт. Ну, а у тебя как дела?    

– Я  тоже не терял времени даром, – гордо ответил Смок. – Я закупил  пятьсот фунтов муки. И приезжий с Адамова ручья обещал мне доставить еще  пятьдесят фунтов завтра.    

– Отлично!  Мы великолепно проживем до вскрытия реки. Послушай, Смок, какие у нас чудесные  собаки! Скупщик предлагал мне по двести за морду, хотел купить пятерых. Но я  ответил, что он напрасно старается. Собачки у нас хоть куда! Мясо пошло им  впрок, хотя не очень-то весело скармливать собакам провизию по два с половиной  доллара фунт. Давай выпьем! Нужно спрыснуть мою добычу: восемнадцать фунтов  сахара!    

Через  несколько минут, отвешивая золотой песок за выпитый виски, Малыш хлопнул себя  по лбу.    

– Совсем  из головы вон! Ведь я сговорился встретиться в «Тиволи» с одним молодцом. Он продает  порченую грудинку по полтора доллара за фунт. Я возьму несколько фунтов для  наших собачек, и мы сэкономим на их харчах доллар в день. Прощай!    

Только  что ушел Малыш, как в двойных дверях появился закутанный в меха человек. Увидев  Смока, он радостно заулыбался, и Смок узнал мистера Брэка – того самого, чью  лодку он переправил через Ящичное ущелье и пороги Белой Лошади.    

– Я  узнал, что вы в городе, – торопливо заговорил Брэк, пожимая руку  Смока, – и вот уже полчаса разыскиваю вас. Пойдемте отсюда, мне надо  поговорить с вами наедине.    

Смок  бросил печальный взгляд на гудящую, раскаленную докрасна печку.    

– А  здесь нельзя?    

– Нет,  дело важное. Идемте во двор.    

Выходя  из салуна, Смок снял рукавицу, чиркнул спичкой и осветил термометр, висевший снаружи  у двери. Мороз обжег ему руку, и он поспешно натянул рукавицу. В небе дугой  раскинулось северное сияние. Над Доусоном стоял заунывный вой многих тысяч  псов.    

– Сколько? –  спросил Брэк.    

– Шестьдесят  ниже нуля. – Кит плюнул для пробы, и плевок замерз в воздухе, не долетев  до земли. – Термометр трудится вовсю. Падает и падает. Час назад было  всего пятьдесят два градуса. Я не хотел бы теперь очутиться в дороге!    

– А  я затем и пришел, чтобы позвать вас в дорогу! – прошептал Брэк, пугливо  озираясь вокруг. – Вы знаете ручей Индианки? Он впадает в Юкон на том  берегу, в тридцати милях отсюда.    

– Там  нет ничего! – возразил Смок. – Эту речушку исследовали уже много лет  назад.    

– Другие  богатые реки тоже были исследованы и, однако… Слушайте! Это богатейшее место! И  золото лежит неглубоко: от восьми до двадцати футов глубины – рыть недолго! Там  не будет ни одного участка, который дал бы меньше полумиллиона. Это величайшая  тайна. Я узнал об этом от моих ближайших друзей и тогда же сказал жене, что  перед уходом непременно разыщу вас. Прощайте. Инструменты мои зарыты в песке на  берегу. Я обещал друзьям не выезжать, пока не уснет весь город. Сами знаете,  что все пойдет к чертям, если хоть кто-нибудь выследит, куда мы едем. Берите  своего товарища – и айда! Не забудьте: ручей Индианки. Третий после Шведского  ручья!    

     2    

     

Войдя в  хижину на окраине Доусона, Смок услышал знакомый храп.    

– Спать,  спать, ложись спать! – пробурчал Малыш, когда Смок взял его за  плечо. – Я не в ночной смене, – забормотал он, когда Смок стал  настойчивее. – Расскажи о своих заботах буфетчику.    

– Натягивай  штаны! – сказал Смок. – Нам нужно сделать две заявки.    

Малыш  уселся на постели, собираясь разразиться проклятиями, но Смок закрыл ему рот  рукой.    

– Тсс,  тише! – прошептал Смок. – Тут дело не маленькое. Не разбуди соседей.  Весь город спит.    

– Знаю  я твои секреты! – сказал Малыш. – Никто ничего не рассказывает, а  потом все встречаются на дороге. Где же твое сокровище?    

– Ручей  Индианки, – продолжал шептать Смок. – Дело верное. Эти сведения у  меня от Брэка. Золото лежит неглубоко, чуть не под самым мхом. Вставай! Мы  поедем налегке.    

Малыш  закрыл глаза и снова погрузился в сон. Смок сдернул с него одеяла.    

– Не  хочешь – не надо. Я иду один, – сказал он.    

Малыш начал  одеваться.    

– Собак  возьмем с собой? – спросил он.    

– Нет.  Вряд ли там есть дорога, и мы скорее доберемся без собак.    

– Тогда  я задам им корму, чтобы они не подохли до нашего возвращения. Не забудь  захватить березовой коры и свечу.    

Малыш  открыл дверь и, обожженный морозом, поспешил опустить наушники и надеть рукавицы.    

Через  пять минут он вернулся, потирая нос.    

– Смок,  право же, я против этого похода. Воздух холоднее, чем крюки в аду за тысячу лет  до того, как черти развели огонь. Кроме того, сегодня пятница и тринадцатое.  Верно тебе говорю, не будет нам удачи.    

Захватив  небольшие походные сумки, они закрыли за собой дверь и стали спускаться с  холма. Северное сияние погасло, и им пришлось идти в темноте, при неверном  свете мигающих звезд. На повороте тропинки Малыш оступился, провалился по  колено в сугроб и стал проклинать тот день, месяц и год, когда он родился на  свет.    

– Неужели  ты не можешь помолчать? – сердитым шепотом проговорил Смок.    

– Оставь  календарь в покое! Ты разбудишь весь город.    

– Хо!  Видишь свет в этом окне? И там, повыше! Слышишь, как хлопнула дверь?  Разумеется, Доусон спит! Огни? Это безутешные родственники плачут над своими  покойниками. Нет, нет, никто не собирается в поход.    

Когда  они сошли с горы и были уже почти в самом городе, огни мелькали во всех окнах,  всюду хлопали двери и раздавался скрип многих мокасин по утоптанному снегу.    

Малыш  снова нарушил молчание.    

– Черт  возьми, сколько тут похорон разом!    

На  тропинке стоял человек и повторял громким встревоженным голосом:    

– Ох,  Чарли! Шевелись! Скорее!    

– Заметил  тюк у него за спиной? Наверное, кладбище не близко, если факельщикам приходится  брать с собой одеяла.    

Когда  Смок и Малыш вышли на главную улицу города, за ними уже шли вереницей человек  сто, и пока они при обманчивом свете звезд с трудом разыскивали узенькую  тропинку, ведущую к реке, сзади собиралось все больше и больше народа. Малыш  поскользнулся и с высоты тридцати футов скатился в мягкий снег. Смок покатился  туда же и упал на Малыша, который барахтался в снегу, пытаясь встать на ноги.    

– Я  нашел первый! – пробурчал Малыш, снимая рукавицы и вытряхивая из них снег.    

Через  минуту им пришлось бежать от лавины тел, сыпавшихся на них сверху. Во время ледостава  здесь образовался затор, и нагроможденные друг на дружку льдины были теперь  коварно прикрыты снегом. Смок, уставший падать и ушибаться, вытащил свечу и  зажег ее. Люди, шедшие сзади, приветствовали неожиданный свет шумными  возгласами одобрения. В морозном безветренном воздухе свеча горела ярко, и Смок  пошел быстрее.    

– Все  они спешат за золотом, – сказал Малыш. – Или, может, это просто  лунатики?    

– Во  всяком случае, мы во главе процессии! – сказал Смок.    

– Неизвестно!  Видишь огни? Что же это, по-твоему, светлячки? Погляди. Уверяю тебя, впереди  нас целая вереница таких процессий.    

Весь  путь по торосам до западного берега Юкона был усеян огоньками, а позади, на  высоком берегу, с которого они только что спустились, огней было еще больше.    

– Нет,  Смок, это не поход за золотом, это исход евреев из Египта. Впереди, должно  быть, не меньше тысячи человек и сзади не меньше десяти тысяч. Слушайся  старших, Смок, я пропишу тебе правильное лекарство. Чует мое сердце – ничего  хорошего из этого не выйдет. Идем домой и ляжем!    

– Побереги  легкие, если не хочешь отстать, – оборвал его Смок.    

– Ноги  у меня, правда, короткие, но они сгибаются сами собою, и потому мускулы мои не  знают усталости. Бьюсь об заклад, что я перегоню любого из здешних скороходов…    

Смок  знал, что Малыш не хвастает. Он давно убедился в том, что его друг великолепный  ходок.    

– Я  нарочно иду медленно, чтобы ты, бедненький, не отставал от меня,    

– поддразнивал  Смок.    

– Вот  потому-то я наступаю тебе на пятки. Если не можешь идти быстрее    

– пусти  меня вперед.    

Смок  пошел быстрее и скоро нагнал ближайшую кучку золотоискателей.    

– Вперед,  вперед, Смок! – торопил Малыш. – Обгони этих непогребенных  покойников. Тут тебе не похороны. Живо! Чтобы в ушах свистело!    

В этой  группе Смок насчитал восьмерых мужчин и женщин. Вскоре здесь же, среди торосов,  они обогнали и вторую группу – человек двадцать. В нескольких футах от западного  берега тропа сворачивала к югу. Торосы сменились гладким льдом. Но этот лед был  покрыт слоем снега в несколько футов толщины. Санная колея не шире двух футов  узкой лентой извивалась впереди. Стоило шагнуть в сторону – и провалишься в  глубокий снег. Золотоискатели, которых они обгоняли, неохотно пропускали их  вперед, и Смоку с Малышом часто приходилось сворачивать в сугроб и вязнуть в  глубоком снегу.    

Малыш  был угрюм и неукротимо зол. Когда люди, которых он толкал, ругали его, он не  оставался у них в долгу.    

– Куда  ты так торопишься? – сердито спросил один.    

– А  ты куда? – ответил Малыш. – Вчера с Индейской реки двинулась куча  народу. Все они доберутся до места раньше тебя, и тебе ничего не останется.    

– Если  так, тебе тем более незачем торопиться!    

– Кому?  Мне? Да ведь я не за золотом! Я чиновник. Иду по служебному делу. Бегу на ручей  Индианки, чтобы произвести там перепись.    

– Эй  ты, малютка! Куда спешишь? – окликнул Малыша другой. – Неужели ты и  вправду надеешься сделать заявку?    

– Я? –  ответил Малыш. – Да я тот самый и есть, который открыл золотую жилу на  ручье Индианки. Теперь иду приглядеть, чтобы никто из проклятых чечако не отнял  у меня моего участка.    

В  среднем золотоискатели по ровной дороге проходили три с половиной мили в час.  Смок и Малыш – четыре с половиной. Иногда они делали короткие перебежки и тогда  двигались еще быстрее.    

– Я  решил оставить тебя без ног, – сказал Смок.    

– Ну,  это ты врешь! – отозвался Малыш. – Я и без ног могу так зашагать, что  у твоих мокасин через час отлетят подметки. Хотя куда нам торопиться, право не  знаю. Я вот иду и прикидываю в уме. Каждая заявка на ручье пятьсот футов.  Допустим, что на каждую милю будет по десяти заявок. Впереди шагает не меньше  тысячи человек, а весь ручей не длиннее ста миль. Вот и считай, сколько народа  останется с носом. В том числе и мы с тобой.    

Прежде  чем ответить Малышу, Смок неожиданно пошел быстрее и опередил своего спутника  шагов на десять.    

– Если  бы ты помалкивал да прибавил бы шагу, мы живо обогнали бы кое-кого из этой  тысячи идущих впереди, – сказал Смок.    

– Кто?  Я? Пусти меня вперед, я тебе покажу, что значит ходить по-настоящему.    

Смок  рассмеялся и снова перегнал Малыша. Теперь эта погоня за золотом представлялась  ему в новом свете. Ему припомнились известные слова одного безумного философа о  переоценке ценностей. И в самом деле: в эту минуту ему гораздо важнее было  перегнать Малыша, чем найти целое состояние. Он пришел к заключению, что в игре  самое важное – игра, а не выигрыш. Все силы его души, его ума, его мускулов  были направлены только на то, чтобы победить этого человека, который за всю  свою жизнь не прочел ни единой книги и не мог бы отличить визга шарманки от  оперной арии.    

– Погоди,  Малыш, я тебя доконаю. С тех пор как я ступил на берег в Дайе, каждая клеточка  моего тела переродилась. Мясо у меня жилистое, как клубок струн, и горькое, как  яд гремучей змеи. Несколько месяцев назад я бы многое отдал, чтобы выдумать  такую новую фразу, но не мог. А теперь она пришла сама собой, потому что я ее  выстрадал. И когда я ее выстрадал, мне незачем стало ее писать. Я теперь  настоящий мужчина и могу дать хорошую трепку всякому, кто заденет меня. Так и  быть, пропускаю тебя вперед на полчаса. Сделай, что можешь. А потом вперед  пойду я и покажу тебе, как надо ходить.    

– Ну,  теперь держись, – добродушно посмеивался Малыш. – Прочь с дороги ты,  молокосос, и поучись у старших.    

Каждые  полчаса они сменяли друг друга, устанавливая по очереди рекорд быстроты. Разговаривали  они мало. Им было тепло, потому что они шли быстро, но дыхание застывало у них  на губах. Они почти беспрерывно терли рукавицами нос и щеки. Достаточно было не  растирать лицо одну минуту, как щеки и нос начинали неметь, и требовался новый  энергичный массаж, чтобы ощутить обжигающее покалывание вернувшегося  кровообращения.    

Часто им  казалось, что они уже обогнали всех, но впереди неизменно обнаруживались  путники, вышедшие из города раньше. Некоторые пытались не отставать от Смока и  Малыша, но это никому не удавалось, и, милю или две, обескураженные соперники  постепенно терялись во тьме позади.    

– Мы  всю зиму в дороге, – объяснил Малыш, – а они раскисли, сидя возле  печки, и туда же – хотят состязаться с нами! Другое дело, если бы они были  настоящие старатели. Настоящий старатель умеет ходить.    

Смок  зажег спичку и посмотрел на часы. Больше он не повторял этого: мороз с такой  злостью накинулся на его пальцы, что прошло полчаса, прежде чем они собрались.    

– Четыре  часа, – сказал он, надевая рукавицы. – Мы обогнали уже триста  человек.    

– Триста  тридцать восемь, – поправил Малыш. – Я считал. Эй вы там, уступите  дорогу! Дайте возможность идти тому, кто умеет ходить.    

Это  относилось к выбившемуся из сил человеку, который еле плелся впереди,  загораживая дорогу. Этот да еще такой же были единственными неудачниками,  которые попались им на пути, потому что Смок и Малыш двигались почти впереди  всех. Об ужасах этой ночи они узнали только впоследствии. Обессиленные люди  садились в снег, чтобы отдохнуть немного, и больше уже не вставали. Насмерть  замерзли только семеро, но сколько ампутаций ног, рук, пальцев было произведено  в доусонских больницах на следующий день! Ночь великого похода на ручей  Индианки была самая холодная за всю эту зиму. На рассвете спиртовые термометры  Доусона показывали семьдесят пять градусов ниже нуля. Участники того похода  были большей частью новички и не имели представления о том, что такое мороз.    

Через  несколько шагов наши путники обогнали еще одного ходока, выбывшего из строя. Северное  сияние, яркое как прожектор, охватило полнеба, от горизонта до зенита. Он сидел  у дороги на глыбе льда.    

– Вперед,  сестрица! – весело крикнул ему Малыш. – Шевелись, а не то замерзнешь.    

Человек  ничего не ответил. Путники остановились, чтобы выяснить, отчего он молчит.    

– Твердый,  как кочерга, – объявил Малыш. – Толкни его, и он переломится пополам.    

– Дышит  ли он? – Смок снял рукавицу, и сквозь мех и фуфайку попытался нащупать  сердце.    

Малыш  открыл одно ухо и приложил его к обледенелым губам человека.    

– Не  дышит, – сказал он.    

– Сердце  не бьется, – сказал Смок.    

Смок  натянул рукавицу и долго хлопал рука об руку, прежде чем решился снова снять  рукавицу и зажечь спичку. На льдине сидел мертвый старик. При беглом свете  спички они разглядели длинную седую бороду, превратившуюся в ледяную сосульку,  щеки, побелевшие от холода, закрытые глаза, слипшиеся, опушенные снегом  ресницы. Спичка догорела.    

– Идем, –  сказал Малыш, потирая ухо. – Покойнику ничем не поможешь. А я отморозил  ухо. Теперь слезет кожа, и оно будет ныть целую неделю.    

Несколько  минут спустя, когда пылающая лента на горизонте неожиданно брызнувшим светом  озарила все небо, они увидели на льду, далеко впереди, две быстро шагающие  фигуры. Кроме них, кругом не было ни одной живой души.    

– Те  двое – впереди всех, – сказал Малыш, когда снова спустилась тьма. –  Идем скорее, перегоним их.    

Но  прошло полчаса, а Смок и Малыш все еще не нагнали двоих впереди. Малыш уже не  шел, а бежал.    

– Догнать  мы их догоним, но перегнать все равно не удастся! – задыхаясь, проговорил  Малыш. – Ну и шагают! Это тебе не чечако! Готов поклясться, это здешние  старожилы.    

Они  нагнали быстроногих ходоков, когда впереди был Смок. И Смок с удовольствием пристроился  к ним сзади. У него вдруг явилась уверенность, что та из закутанных фигур,  которая ближе к нему, женщина. Откуда взялась эта уверенность, он не знал.  Женщина была вся закутана в меха, и все-таки что-то знакомое почудилось Смоку.  Когда снова вспыхнуло северное сияние, Смок успел разглядеть маленькие ножки в  мокасинах и узнал походку, которую, раз увидав, невозможно забыть.    

– Здорово  шагает, – хрипло произнес Малыш. – Пари держу, что она индианка.    

– Здравствуйте,  мисс Гастелл! – сказал Смок.    

– Здравствуйте! –  сказала она, повернув голову и бросив на него быстрый взгляд. – Темно. Я  ничего не вижу. Кто вы?    

– Смок.    

В  морозном воздухе раздался смех, и Смок почувствовал, что ни разу в жизни не  слышал такого очаровательного смеха.    

– Ну  как? Женились? Воспитываете детей, как тогда обещали? – И, прежде чем он  успел ответить, она продолжала: – Много ли чечако плетутся за вами?    

– Несколько  тысяч. Мы перегнали больше трехсот. И они не теряют времени.    

– Старая  история! – горько вздохнула девушка. – Пришлые люди занимают самые  богатые русла, а старожилы, которые так мужественно, с такими страданиями  создали эту страну, остаются ни с чем. Ведь они нашли золото на Индианке и дали  знать старожилам Морского Льва. Как об этом пронюхали все, неизвестно. Морской  Лев на десять миль дальше Доусона, и когда старожилы придут на ручей Индианки,  весь он будет занят доусонскими чечако. Это несправедливо, возмутительно.    

– Да,  это скверно, – согласился Смок. – Но, право же, с этим ничего не  поделаешь. Кто первый пришел, тот и нашел.    

– А  все-таки я хотела бы что-нибудь предпринять, – с жаром воскликнула  она. – Я буду рада, если все они замерзнут по дороге или что-нибудь  ужасное случится с ними, только бы старожилы Морского Льва пришли раньше!    

– Однако  вы не очень любите нас! – рассмеялся Смок.    

– Ах,  нет, совсем не то! – торопливо сказала она. – Но я знаю всех в  Морском Льве, каждого человека, и какие это люди! Сколько голодали они в этом  краю и как геройски работали! Вместе с ними мне пришлось пережить тяжелые  времена на Коюкуке, когда я была совсем маленькой девочкой. Мы вместе голодали  на Березовом ручье и на Сороковой Миле. Это герои, которые заслужили награду. А  тысячи желторотых новичков обгоняют их и оставляют ни с чем. Ну, я умолкаю и  прошу вас не сердиться на меня. Нужно беречь дыхание, а то вы и ваши обгоните  меня и отца.    

В  течение часа Джой и Смок не сказали друг другу ни слова, но он видел, что  девушка изредка перешептывается с отцом.    

– Я  узнал его, – сказал Малыш Смоку. – Этот Льюис Гастелл – из настоящих.  А девушка – его дочь. Он пришел сюда в незапамятные времена и привез с собой  девочку, грудного ребенка. Это он вместе с Битлсом пустил первый пароход по  Коюкуку.    

– Нам  незачем обгонять их, сказал Смок. – Нас только четверо.    

Малыш  согласился с ним, и они еще час шагали в полном молчании. В семь часов утра,  при последней вспышке северного сияния, они увидели широкий проход между гор.    

– Ручей  Индианки! – воскликнула Джой.    

– Чудеса! –  воскликнул Малыш. – А по моим расчетам выходило, что мы придем сюда только  через полчаса. Ну и быстро же мы бежали.    

Здесь  дорога, ведущая по Юкону к Дайе, поворачивала в обход торосов к восточному  берегу. Им пришлось сойти с хорошо накатанной дороги и шагать между льдин по  едва заметной тропинке, бегущей вдоль западного берега.    

Льюис  Гастелл, шедший впереди, вдруг поскользнулся в темноте на неровном льду и сел,  схватившись обеими руками за лодыжку. Он с трудом поднялся на ноги и,  прихрамывая, медленно заковылял. Через несколько минут он остановился.    

– Не  могу идти дальше, – сказал он дочери. – Я растянул себе сухожилие.  Иди одна и сделай заявку за нас обоих.    

– Не  можем ли мы вам помочь? – спросил Смок.    

Льюис  Гастелл покачал головой.    

– Ей  нетрудно застолбить два участка. А я поднимусь на берег, разведу костер и  перевяжу себе ногу. Обо мне не беспокойтесь. Иди, Джой, застолби участок выше  «Находки». Выше почва богаче.    

– Возьмите  хоть бересты, – сказал Смок, разделив свой запас на две равные  части. – Мы позаботимся о вашей дочери.    

Льюис  Гастелл хрипло рассмеялся.    

– Благодарю  вас, – сказал он. – Она и сама о себе позаботится. Лучше вы идите за  нею. Она вам покажет дорогу.    

– Вы  позволите мне идти впереди? – спросила она Смока. – Я знаю этот край  лучше, чем вы.    

– Ведите  нас, галантно ответил Смок. – Я с вами согласен: возмутительно, что мы,  чечако, обгоняем жителей Морского Льва. А нет ли здесь какой-нибудь другой  дороги, чтобы от них избавиться?    

Она  покачала головой.    

– Если  мы пойдем другой дорогой, они все-равно, как стадо, побегут за нами.    

Пройдя  четверть мили, она вдруг круто повернула к западу, и Смок заметил, что они  теперь идут по девственному снегу. Однако ни он, ни Малыш не обратили внимания  на то, что едва заметная тропинка, по которой они шли, по-прежнему ведет на юг.  Если бы они видели, что сделал Льюис Гастелл, оставшись один, вся история  Клондайка приняла бы, пожалуй, другой оборот. Старик, нисколько не хромая,  побежал за ними, низко наклонив голову, как собака, бегущая по следу. Он старательно  утоптал и расширил поворот в том месте, где они свернули на запад, а сам  зашагал вперед по старой дороге, ведущей к югу.    

Тропинка  вела вверх по ручью, но она была так мало заметна, что несколько раз они  сбивались с пути. Через четверть часа Джой почему-то выразила желание идти  сзади и пропустила обоих мужчин вперед поочередно прокладывать путь по снегу.  Они двигались теперь так медленно, что золотоискатели, шедшие по их следам,  стали догонять их: к девяти часам, когда стало светать, за ними тянулся  огромный хвост. Темные глаза Джой засверкали.    

– Сколько  времени мы идем по этому ручью? – спросила она.    

– Два  часа, – ответил Смок.    

– Да  два часа на обратную дорогу! Итого четыре, – сказала она и  засмеялась. – Старожилы Морского Льва спасены!    

Смутное  подозрение пронеслось в голове Смока. Он остановился и посмотрел на девушку.    

– Я  не понимаю, – сказал он.    

– Что  ж, я вам объясню. Это Норвежский ручей. Ручей Индианки – следующий к югу.    

Смок на  мгновение онемел.    

– И  вы это сделали намеренно? – спросил Малыш.    

– Да,  намеренно, для того чтобы старожилы выиграли время.    

Она  засмеялась. Смок взглянул на Малыша, и они оба захохотали.    

– Если  бы женщины не были такой редкостью в этой стране, – сказал Малыш, – я  перекинул бы вас через колено и высек.    

– Значит,  ваш отец не растянул себе жилу, а просто подождал, пока мы скроемся из виду, и пошел  дальше? – спросил Смок.    

Она  кивнула.    

– И  вы заманили нас на ложный путь?    

Она  снова кивнула, и Смок весело захохотал. Это был смех человека, открыто  признавшего себя побежденным.    

– Почему  вы на меня не сердитесь? – обиженно спросила она. – Или… не побьете  меня?    

– Надо  возвращаться, – сказал Малыш. – У меня ноги мерзнут, когда мы стоим.    

Смок  покачал головой.    

– Значит,  мы даром потеряли четыре часа. Я предлагаю идти вперед. Мы прошли вверх по этому  Норвежскому ручью миль восемь, и когда посмотришь назад, видно, что мы довольно  круто повернули к югу. Если мы пойдем прямо и перемахнем через водораздел, мы  выйдем на ручей Индианки где-нибудь повыше «Находки». – Он посмотрел на  Джой. – Не пойдете ли и вы? Я обещал вашему отцу смотреть за вами.    

– Я…  – она колебалась, – я пойду с вами, если вы ничего не имеете  против. – Она смотрела ему прямо в глаза и больше уже не смеялась. –  Право, мистер Смок, вы заставили меня пожалеть о том, что я сделала. Но ведь  должен же был кто-нибудь защитить интересы старожилов?    

– Я  понял, что поход за золотом – это, в сущности, спортивное состязание.    

– А  я поняла, что вы оба хорошие спортсмены, – сказала она со вздохом и  прибавила: – Как жаль, что вы не старожилы!    

В  продолжение двух часов они шли по замерзшему руслу Норвежского ручья, а потом  повернули к югу по узкому извилистому притоку. В полдень они стали взбираться  на перевал. Позади тянулась длинная цепь золотоискателей, шедших по их следам.  Кое-где с привалов поднимались уже тонкие струйки дыма.    

Идти  было трудно. Они брели по пояс в снегу и часто останавливались, чтобы перевести  дух. Малыш первый взмолился об отдыхе.    

– Мы  уже целых двенадцать часов в пути, – сказал он. – Я устал. Вы тоже. Я  чертовски голоден и готов, как индеец, закусить сырой медвежатиной. А эта  бедная девушка свалится с ног, если не поест чего-нибудь. Надо разложить  костер. Что скажете?    

Они так  быстро, ловко и так методически принялись устраивать временную стоянку, что  Джой, недоверчиво следившая за ними, должна была признать, что и старожилы не  справились бы лучше. Из еловых веток и одеял был сооружен шалаш. Путники не  подошли к огню, пока не растерли докрасна своих щек и носов.    

Смок  плюнул в воздух. Через секунду раздался звон упавшей льдинки.    

– Я  сдаюсь, – сказал он. – Никогда еще я не видал такого мороза.    

– Была  одна зима на Коюкуке, когда мороз достиг восьмидесяти шести градусов, –  заметила Джой. – Сейчас, должно быть, не меньше семидесяти или семидесяти  пяти. Я чувствую, что отморозила себе щеки. Они горят, как в огне.    

Здесь,  на горном склоне, не было льда. Поэтому они положили в таз твердого,  зернистого, как сахар, снегу и сварили кофе. Смок жарил свинину и подогревал  сухари, чтобы они оттаяли. Малыш поддерживал огонь. Джой расставила две  тарелки, две кружки, жестянку со смесью соли и перца и жестянку с сахаром. Она  и Смок ели из одной тарелки и пили из одной кружки.    

Было уже  около двух часов, когда они стали спускаться и попали на какой-то приток ручья  Индианки. Джой, которая теперь хотела, чтобы ее спутники сделали заявки,  боялась, что из-за нее они идут медленно, и потребовала пропустить ее вперед.  Она шла так быстро и ловко, что Малыш пришел в восторг.    

– Посмотрите  на нее! – воскликнул он. – Вот это женщина! Смотрите, как мелькают ее  мокасины. У нее нет высоких каблуков! Она пользуется ногами, дарованными ей  природой. Да, она годится в жены бравому охотнику на медведей.    

Джой  повернула голову и бросила благодарный взгляд, предназначенный отчасти и для  Смока. И Смок уловил дружеское чувство в этой улыбке и в то же время отметил  про себя, сколько женского заключено в этой дружелюбной улыбке.    

Дойдя до  ручья Индианки, они оглянулись и увидели длинную цепь золотоискателей, с большим  трудом тащившихся вниз с перевала.    

Они  спустились с откоса в русло промерзшего до самого дна ручья; его берега,  аллювиального происхождения, доходили до восьми футов в вышину. Лед был покрыт  нетронутым снегом, и наши путники поняли, что они сошли в ручей выше «Находки»  и выше последних заявок старожилов Морского Льва.    

– Не  попадите в родник! – крикнула Джой Смоку. – А то при семидесятиградусном  морозе вы останетесь без ног.    

Эти  родники, обычные для Клондайка, не замерзают даже при самых страшных морозах.  Они образуют лужи, замерзающие сверху и прикрытые снегом. Вот почему, ступая по  сухому снегу, можно неожиданно провалиться в воду по колено. Если в течение  пяти минут не переменить промокшую обувь, ноги придется отнимать.    

Уже в  три часа дня начались долгие серые северные сумерки. Наши спутники стали искать  сухое дерево, которое должно было означать центральный столб последней заявки.  Джой, увлекающаяся и живая, первая увидела его. Она побежала вперед и  закричала:    

– Здесь  уже кто-то был! Посмотрите на снег! Вот зарубка на этой елке!    

И вдруг  по пояс провалилась в снег.    

– Я  попалась! – жалобно закричала она. – Не подходите ко мне. Я сама выберусь.    

Шаг за  шагом, проламывая тонкую корочку льда, прикрытую сухим снегом, она выбралась на  более прочный лед. Смок, не теряя времени, побежал на берег в кусты, куда  весенние ручьи нанесли много валежника. Этот валежник, казалось, только ждал  спички, чтобы вспыхнуть. Когда Джой подошла к Смоку, костер уже разгорался.    

– Сядьте! –  скомандовал он.    

Она  послушно села в снег. Он сбросил мешок со спины и постлал ей под ноги одеяло.    

Сверху  донеслись голоса золотоискателей, следовавших за ними.    

– Пусть  Малыш пойдет вперед и поставит столбы, – посоветовала Джой.    

– Иди,  Малыш, – сказал Смок, снимая с нее заледеневшие мокасины. – Отшагай  тысячу футов и поставь два столба. Угловые столбы поставим потом.    

Смок  перочинным ножиком срезал завязки с мокасин Джой. Они так замерзли, что  скрипели и визжали под ножом. Сивашские чулки и тяжелые шерстяные носки  обледенели. Казалось, будто вся нога вложена в железный футляр.    

– Ну,  как нога? – спросил он, продолжая работать.    

– Я  ее не чувствую. Не могу шевельнуть пальцами. Но все обойдется. Огонь чудесно  горит. Сами не отморозьте себе рук. Должно быть, пальцы у вас уже онемели.    

Он снял  рукавицы и стал голыми руками хлопать себя по бедрам. Когда кровообращение в  пальцах восстановилось, он снова принялся разувать девушку. Вот обнажилась белая  кожа сначала одной, потом другой ноги, предоставленная укусам  семидесятиградусного мороза.    

Смок с  яростью принялся растирать ее ноги снегом. Наконец Джой откинулась, зашевелила  пальцами и радостно пожаловалась на боль.    

Она  подползла с его помощью к огню. Он усадил ее на одеяло – ногами к живительному  пламени.    

– Теперь  сами займитесь своими ногами, сказал он.    

Она  сняла рукавицы и стала растирать себе ноги, как бывалая путешественница, следя  за тем, чтобы они согревались постепенно. А в это время он согревал руки. Снег  не таял и даже не становился влажным. Его легкие кристаллы были тверды, как  песчинки. Укусы и уколы кровообращения медленно возвращались в замерзшие пальцы  Смока. Он поправил костер, открыл котомку Джой и вынул оттуда запасную пару  обуви.    

Вернулся  Малыш и вскарабкался к ним на берег.    

– Я  отмерил ровно тысячу футов, – заявил он. – Номера двадцать семь и  двадцать восемь. Когда я ставил верхний столб на номере двадцать семь, первый  из той кучки, что шла за нами следом, остановил меня и сказал, что я не имею  права на двадцать восьмой номер. Но я ответил ему…    

– Ну,  закричала Джой, – что вы ему ответили?    

– Я  ответил ему напрямик, что, если он не уберется сейчас же на пятьсот футов  дальше, я превращу его обмороженный нос в сливочное мороженое и шоколадный  пломбир. Он ушел, и я поставил два центральных столба для двух честнейшим  образом отмеренных пятисотфутовых участков. Он поставил свой столб по  соседству. Я думаю, сейчас ручей Индианки уже поделен весь от истока до устья.  Впрочем, наше дело в порядке. Сейчас уже темно и ничего не видно, но завтра  можно будет поставить угловые столбы.    

     3    

     

Наутро  погода изменилась. Стало так тепло, что Смок и Малыш, не вылезая из-под одеял,  определили температуру в двадцать градусов ниже нуля. Стужа кончилась. Одеяла  были покрыты шестидюймовым слоем инея.    

– Доброе  утро! Как ваши ноги? – через потухший костер обратился Смок к Джой  Гастелл, которая сидела в своем спальном мешке и стряхивала с себя снег.    

Пока  Смок готовил завтрак, Малыш развел костер и принес льду из речки. К концу  завтрака совсем рассвело.    

– Пойди  и поставь угловые столбы, Смок, – сказал Малыш. – Там, где я рубил  лед для кофе, я видел песок. Сейчас натоплю воды и промою лоток этого песку –  на счастье.    

Смок,  взяв топор, пошел ставить столбы. Отойдя от нижнего центрального столба номер  двадцать семь, он направился под прямым углом по узкой долинке до ее края. Он  шагал машинально, так как ум его был занят воспоминаниями о том, что случилось  вчера. Ему казалось, что он каким-то образом приобрел власть не только над  нежными очертаниями и крепкими мускулами тех ног, которые он так старательно  растирал снегом, но и над всеми женщинами мира. Неясное, но сладостное чувство  обладания наполняло его всего. Ему казалось, что он должен сейчас же подойти к  Джой Гастелл, взять ее за руку и сказать: «Идем».    

И вдруг  он сделал открытие, которое заставило его позабыть о власти над белыми женскими  ножками. Ему не пришлось поставить углового столба у края долины, ибо он вышел  не на край долины, а на другой какой-то ручей. Он приметил высохшую иву и  большую одинокую ель и затем вернулся к ручью, где стояли центральные заявочные  столбы. Пройдя по руслу, имевшему форму подковы, он убедился, что оба ручья на  самом деле один и тот же ручей. Потом он дважды прошел долину поперек – от нижнего  столба номер двадцать семь к верхнему столбу номер двадцать восемь и обратно –  и убедился, что верхний столб последнего находится ниже нижнего столба первого.  Вчера в серых сумерках Малыш сделал две заявки на излучине, имевшей форму  подковы!    

Смок вернулся  назад в лагерь. Малыш только что окончил промывать песок.    

– Нам  повезло! – закричал он, протягивая таз Смоку. – Смотри! Здесь уйма  золота! Не меньше чем на двести долларов. Я еще не видал такого жирного улова.    

Смок  равнодушно посмотрел на золото, налил себе кружку кофе и сел. Джой  почувствовала что-то недоброе и с беспокойством посмотрела на Смока. Малыш был  обижен невниманием товарища.    

– Почему  ты не радуешься? – спросил он. – Ведь тут целое богатство, а ты и  посмотреть на него не желаешь.    

Прежде  чем ответить, Смок отхлебнул глоток кофе.    

– Малыш,  знаешь ли ты, что наши заявки напоминают Панамский канал?    

– Не  понимаю.    

– Восточный  вход в Панамский канал находится западнее его западного входа.    

– Не  понимаю этой шутки. Продолжай.    

– Короче  говоря, Малыш, ты сделал обе наши заявки на большой подкове.    

Малыш  выронил из рук таз с золотом.    

– Ну! –  крикнул он.    

– Верхний  столб двадцать восьмого номера находится на десять футов ниже столба номер двадцать  семь.    

– Ты  хочешь сказать, что мы ничего не получим?    

– Даже  на десять футов меньше, чем ничего.    

Малыш  спустился к реке. Через пять минут он вернулся. В ответ на вопросительный  взгляд Джой он кивнул головою. Затем безмолвно подошел к поваленному дереву,  сел на него и стал разглядывать снег перед своими мокасинами.    

– Мы  можем теперь вернуться в Доусон, – сказал Смок и принялся складывать  одеяла.    

– Как  мне жаль, Смок, – сказала Джой. – Это я во всем виновата.    

– Не  беда! – сказал он.    

– Я  во всем виновата, – настаивала она. – Но папа сделал заявку для меня  ниже «Находки». Я отдаю ее вам.    

Он  покачал головой.    

– Малыш! –  взмолилась она.    

Малыш  тоже покачал головой и вдруг захохотал. Он хохотал как сумасшедший.    

– Это  не истерика, – объяснил он. – Мне иногда бывает страшно весело.    

Его  взгляд случайно упал на таз с золотом. Он ударил его ногой и рассыпал золото по  снегу.    

– Это  не наше золото, – сказал он. – Оно принадлежит тому лоботрясу,  которого я вчера прогнал. И, как оказывается, для его же пользы. Идем, Смок,  вернемся в Доусон. Впрочем, если ты хочешь убить меня, я и пальцем не двину,  чтобы помешать тебе.    

     

 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ    

МАЛЫШ ВИДИТ СНЫ    

     1    

     

– Почему  ты никогда не играешь? – спросил Малыш у Смока, когда они как-то раз  сидели в «Оленьем Роге». – Неужели тебя не тянет к игорному столу?    

– Тянет, –  ответил Смок. – Но я знаю статистику проигрышей, а мне нужна верная  прибыль.    

Вокруг  них в большом зале бара раздавалось жужжание дюжины игорных столов, за которыми  люди в мехах и мокасинах испытывали свое счастье.    

– Посмотри  на них, – сказал Смок, охватив широким жестом весь зал. – Ведь самый  простой математический расчет говорит, что все они, в общем, сегодня проиграют  больше, чем выиграют. Многие из них уже сейчас проигрались.    

– Ты  хорошо знаешь арифметику, – почтительно пробормотал Малыш. – И в  основном ты прав. Но, с другой стороны, нельзя не считаться с фактами. Людям  иногда везет. А бывает так, что все игроки выигрывают. Я говорю это, потому что  сам играл и видел, как срывают банк. Нужно только выждать счастье, а там уж  играть вовсю.    

– Судя  по твоим словам, это так просто, – сказал Смок, что я не понимаю, почему  люди проигрывают.    

– К  сожалению, – возразил Малыш, – большинство игроков не чувствует,  когда им действительно везет. И со мной не раз так бывало. Каждый раз это надо  проверить на опыте.    

Смок  покачал головой.    

– Тут  тоже статистика, Малыш. Большинство игроков ошибается в своих предположениях.    

– Но  неужели ты никогда не чувствовал, что стоит тебе поставить, и ты непременно  выиграешь?    

Смок  рассмеялся.    

– Слишком  много шансов против меня. Но вот что, Малыш. Я сейчас поставлю на карту доллар.  И посмотрим, принесет ли она нам что-нибудь на выпивку.    

Смок  направился к карточному столу, но Малыш схватил его за руку.    

– Чует  мое сердце, что мне сегодня повезет. Поставь лучше этот доллар на рулетку.    

Они  подошли к стоявшему возле буфета столу с рулеткой.    

– Подожди,  пока я не скажу, – посоветовал Малыш.    

– На  какой номер? – спросил Смок.    

– На  какой хочешь. Но не ставь, пока я не скажу.    

– Надеюсь,  ты не будешь меня убеждать, что за этим столом у нас больше шансов, –  сказал Смок.    

– У  нас столько же шансов, сколько у нашего соседа.    

– Но  меньше, чем у крупье.    

– Подожди, –  сказал Малыш. – Ну, ставь!    

Крупье  пустил шарик из слоновой кости по гладкому краю колеса над вращающимся диском с  цифрами. Смок, сидевший много ниже, протянул руку над головой какого-то игрока  и наугад бросил свой доллар. Монета скользнула по гладкому зеленому сукну и  остановилась как раз против номера 34.    

Шарик  тоже остановился, и крупье закричал:    

– Выиграл  тридцать четвертый.    

Он смел  деньги со стола, и Смок забрал тридцать пять долларов. Малыш хлопнул его по  плечу.    

– Теперь  ты видишь, что такое счастье, Смок. Чуяло мое сердце. Этого не расскажешь, но я  знал, что ты выиграешь. Если бы твой доллар упал на какой-нибудь другой номер,  ты все равно выиграл бы. Главное, чтобы предчувствие было верное, а тогда уж  нельзя не выиграть.    

– А  если бы вышел двойной ноль? – спросил Смок, направляясь с Малышом к  буфету.    

– Тогда  бы и твой доллар упал на двойной ноль, – ответил Малыш. – Счастье  есть счастье. А потому идем назад к игорному столу. Я сегодня в удаче: я дал  выиграть тебе, а теперь сам хочу выиграть.    

– У  тебя есть какая-нибудь система? – спросил Смок минут через десять, когда  его товарищ спустил сто долларов.    

Малыш с  негодованием помотал головой и поставил фишки на 3, 11 и 17. Кроме того, он бросил  мелочь на «зеленое».    

– К  черту дураков, играющих по какой-то системе! – закричал он, в то время как  крупье собрал со стола все его ставки.    

Смок,  сначала равнодушный к игре, вдруг заинтересовался ею и, сам не принимая в ней  участия, стал внимательно следить за вращающимся колесом, за ставками и  выигрышами. Он так погрузился в это занятие, что Малыш, который решил, что с  него довольно, с трудом оттащил его от стола.    

Крупье  вернул Малышу мешок с золотым песком, данный в залог, и приложил к нему бумажку,  на которой было написано: «Отсыпать 350 долларов».    

Малыш  отнес свой мешок и бумажку весовщику, сидевшему в противоположном конце зала,  за большими весами. Тот отвесил триста пятьдесят долларов и всыпал их в  хозяйский сундук.    

– На  этот раз твое счастье подтвердило правильность статистики, – сказал Смок.    

– Согласись,  что я не мог этого знать, не проверив на опыте, – возразил Малыш. – Я  увлекся малость, потому что хотел показать тебе, что все-таки бывают минуты,  когда начинает везти.    

– Не  горюй, Малыш, – рассмеялся Смок. – А вот я действительно набрел на  счастье.    

Глаза  Малыша засверкали.    

– Чего  же ты медлишь! Ставь!    

– У  меня счастье особого рода. Скоро я выработаю систему, которая перевернет всю  эту лавочку.    

– Система! –  буркнул Малыш, с искренней жалостью смотря на своего приятеля. – Смок, послушай  друга и пошли все системы к черту. Кто играет на системе, тот всегда  проигрывает. При системе счастья не бывает.    

– Вот  этим она мне и нравится, – заявил Смок. – Система – это статистика.  Если система правильная, ни за что не проиграешь. А счастье всегда может  обмануть.    

– Я  видел много неудачных систем, но не видал ни одной верной. – Малыш  помолчал и вздохнул. – Послушай, Смок, если ты помешался на системе, лучше  тебе сюда больше не показываться. Да и вообще не пора ли нам в путь-дорогу?    

     2    

     

Несколько  недель оба друга спорили. Смок проводил время в наблюдениях за рулеткой в «Оленьем  Роге», Малыш настаивал, что необходимо как можно скорее двинуться в путь. А  когда стали говорить о походе за двести миль вниз по Юкону, Смок отказался  наотрез.    

– Послушай,  Малыш, – сказал он. – Я не пойду. Такая прогулка отнимет целых десять  дней, а за это время я надеюсь окончательно разработать мою систему. Она уже  сейчас может дать мне верный выигрыш. Ну чего ради я потащусь в такую даль?    

– Смок,  я о тебе забочусь, – ответил Малыш. – Как бы ты не рехнулся. Я готов  тащить тебя хоть на Северный полюс, хоть к черту на рога, только бы оторвать от  игорного стола.    

– Не  беспокойся, Малыш. Ты забываешь, что я совершеннолетний. Тебе еще придется тащить  домой тот золотой песок, который я выиграю с помощью моей системы. И тогда ты  не обойдешься без хорошей собачьей упряжки.    

– Сам  ты не пробуй играть, – продолжал Смок. – Все, что я выиграю, мы  разделим пополам, но для начала мне необходимы все наши наличные деньги. Моя  система еще не испытана, а потому возможно, что на первых порах я не раз  промахнусь.    

     3    

     

Наконец  после многих часов и дней, проведенных в наблюдении за игорным столом, пришел  вечер, когда Смок заявил, что он начинает сражение. Малыш, грустный и  насупленный, словно плакальщик на похоронах, сопровождал друга в «Олений Рог».  Смок накупил фишек и сел рядом с крупье. Много раз шарик обежал круг, прежде  чем Смок решился поставить свою фишку. Малыш сгорал от нетерпения.    

– Ставь  же, ставь, – говорил он. – Кончай эти похороны. Чего ты ждешь?  Испугался, что ли?    

Смок  качал головой и ждал. Было сыграно уже десять партий, когда он наконец поставил  десять однодолларовых фишек на номер 26. Номер выиграл, и Смоку было уплачено  триста пятьдесят долларов. Потом, пропустив еще десять, двадцать, тридцать игр,  Смок снова поставил десять долларов на номер 32. Он снова выиграл триста  пятьдесят долларов.    

– Тебе  везет! – свирепо прошептал Малыш Смоку. – Жарь дальше, не  останавливайся!    

Прошло  полчаса, в течение которых Смок не принимал участия в игре, затем он поставил десять  долларов на номер 34 и выиграл.    

– Везет! –  прошептал Малыш.    

– Нисколько! –  ответил Смок. – Это работает моя система. А ведь недурная система, не  правда ли?    

– Рассказывай! –  не соглашался Малыш. – Счастье приходит самыми разными путями. Никакой  системы тут нет. Тебе просто везет сегодня.    

Теперь  Смок стал играть иначе. Он ставил чаще, но по мелкой, разбрасывая фишки по  разным номерам, и больше проигрывал, чем выигрывал.    

– Брось  игру, – советовал Малыш. – Забирай деньги и уходи. Ты выиграл больше  тысячи долларов. Не искушай судьбу.    

В эту  минуту шарик снова забегал по кругу, и Смок поставил десять фишек на номер 26.  Шарик остановился на 26, и крупье снова выплатил Смоку триста пятьдесят  долларов.    

– Если  уж тебе так везет, – советовал Малыш, – так лови счастье за хвост и  ставь сразу двадцать пять долларов.    

Прошло  около четверти часа, во время которых Смок выигрывал и проигрывал небольшие  суммы. А затем он вдруг поставил двадцать пять долларов на ноль – и тотчас же  крупье выплатил ему восемьсот семьдесят пять долларов.    

– Разбуди  меня, Смок, это сон, – взмолился Малыш.    

Смок  улыбнулся, достал записную книжку и занялся вычислениями. Эту книжку он неоднократно  вынимал из кармана и надолго погружался в какие-то расчеты.    

Вокруг  стола собралась толпа. Многие игроки стали ставить на те же номера, что и Смок.  Тут он снова изменил свой маневр. Десять раз подряд он ставил на 18 и  проигрывал. Тут даже самые упрямые последователи покинули его. Тогда он  поставил на другой номер и выиграл триста пятьдесят долларов. Игроки снова  ринулись за ним и снова покинули его после целого ряда проигрышей.    

– Да  брось же, Смок! – настаивал Малыш. – Всякому везению есть предел, и  твое явно кончилось: таких кушей, как раньше, тебе уже не забрать.    

– Еще  один раз – и баста! – ответил Смок.    

В  продолжение нескольких минут он ставил с переменным счастьем мелкие фишки на  разные номера, а затем бросил сразу двадцать пять долларов на двойной ноль.    

– Давайте  подсчитаем, – сказал он крупье, выиграв на этот раз.    

– Можешь  не показывать мне этот счет, – сказал Малыш Смоку, когда они направились к  весам. – Ты выиграл около трех тысяч шестисот долларов. Верно?    

– Ровно  три тысячи шестьсот, – ответил Смок. – А теперь отвези песок домой.  Ведь мы так условились.    

     4    

     

– Не  шути со своим счастьем! – говорил на следующее утро Малыш, видя, что Смок  снова собирается в «Олений Рог». – Тебе повезло, но уж больше везти не  будет. Счастье изменит тебе.    

– Не  смей говорить о счастье! Тут не счастье, а статистика, научная формула.  Проиграться я никак не могу.    

– К  черту систему! Никаких систем не существует. Я как-то раз выиграл семнадцать  раз подряд, но тут система была ни при чем. Просто дурацкое счастье! Я  испугался и прекратил игру. Если бы я играл дальше, я выиграл бы тридцать тысяч  на свои два доллара.    

– А  я выигрываю, потому что у меня есть система.    

– Ну  как ты это докажешь?    

– Я  уже доказал тебе. Идем, докажу еще раз.    

В  «Оленьем Роге» все уставились на Смока. Игроки у стола очистили ему место, и он  снова сел рядом с крупье. На этот раз он вел игру совсем иначе. За полтора часа  он поставил только четыре раза. Но каждая ставка была по двадцать пять  долларов, и всякий раз он выигрывал. Он получил три тысячи пятьсот долларов, и  Малыш снова отнес домой золотой песок.    

– А  теперь пора кончать, – сказал Малыш, присев на край койки и снимая  мокасины. – Ты выиграл семь тысяч. Только сумасшедший стал бы дразнить  свое счастье.    

– А  по-моему, только сумасшедший мог бы бросить игру, когда у него есть такая  замечательная система, как у меня.    

– Ты  умный человек, Смок. Ты учился в колледже. Мне ввек того не узнать, что ты  сообразишь в одну минуту. Но ты ошибаешься, считая свое случайное везение за  систему. Я много на своем веку слышал о разных системах, но скажу тебе по  совести, как другу, – все они ни черта не стоят. Нет такой системы, чтобы  выигрывать в рулетку наверняка.    

– Но  ведь я тебе доказал! И не раз еще докажу, если хочешь.    

– Нет,  Смок. Все это просто сон. Вот сейчас я проснусь, разведу огонь и приготовлю  завтрак.    

– Так  вот же, мой недоверчивый друг, золотой песок, который я выиграл! Попробуй  подыми его.    

Смок  бросил на колени товарищу мешок с золотым песком. В мешке было тридцать пять фунтов  весу, и Малыш почувствовал его тяжесть.    

– Это  явь, а не сон, – продолжал настаивать Смок.    

– Уф!  Много видел я разных снов на своем веку. Во сне, конечно, все возможно. Но  наяву системы не помогают. Правда, я не учился в колледже, однако это не мешает  мне с полным основанием утверждать, что твое невероятное везение – только сон.    

– Это  «закон бережливости Гамильтона», – со смехом сказал Смок.    

– Я  никогда не слышал ни о каком Гамильтоне, но, по-видимому, он прав. Я сплю,  Смок, а ты лезешь ко мне со своей системой. Если ты любишь меня, крикни:  «Малыш! Проснись!» – и я проснусь и приготовлю завтрак.    

     5    

     

На  третий вечер крупье вернул Смоку его первую ставку – пятнадцать долларов.    

– Больше  десяти ставить нельзя, – сказал он. – Высшая ставка уменьшена.    

– Испугался, –  фыркнул Малыш.    

– Кому  не нравится, может не играть, – ответил крупье. – И, сказать откровенно,  я предпочел бы, чтобы ваш товарищ не играл за моим столом.    

– Не  нравится его система, а? – издевался Малыш, в то время как Смок получал  триста пятьдесят долларов.    

– В  систему я не верю. В рулетке никаких систем нет и быть не может. Но бывает так,  что человеку начинает везти. Я должен принять все меры, чтобы предохранить банк  от краха.    

– Струхнули!    

– Да,  рулетка – такое же деловое предприятие, как и всякое другое. Мы не филантропы.    

Проходил  вечер за вечером, а Смок продолжал выигрывать, все время меняя способы игры.  Эксперты, столпившиеся вокруг стола, записывали его номера и ставки, тщетно  пытаясь разгадать его систему. Но ключа к ней они не могли найти. Все уверяли,  что ему просто везет. Правда, так везет, как еще не везло никому на свете.    

Всех  смущало то, что Смок каждый раз играл по-иному. Порою он целый час не принимал  участия в игре и сидел, уткнувшись в свою записную книжку, и что-то высчитывал.  Но случалось и так, что он в продолжение пяти – десяти минут ставил три раза  подряд высшую ставку и забирал больше тысячи долларов. Порою его тактика  заключалась в том, что он с поразительной щедростью разбрасывал фишки, ставя на  разные номера. Так продолжалось от десяти до тридцати минут, и вдруг, когда  шарик обегал уже последние круги, Смок ставил высшую ставку разом на ряд, на  цвет, на номер и выигрывал по всем трем. Однажды он, для того чтобы сбить с  толку тех, кто хотел проникнуть в тайну его игры, проиграл сорок  десятидолларовых ставок. Но неизменно, из вечера в вечер, Малышу приходилось  тащить домой золотого песку на три с половиной тысячи долларов.    

– И  все же никаких систем не бывает, – утверждал Малыш, ложась спать.    

– Я  все время слежу за твоей игрой и не вижу в ней никакого порядка. Ты, когда  пожелаешь, ставишь на выигрывающий номер, а когда пожелаешь – на проигрывающий.    

– Ты,  Малыш, и представить себе не можешь, как ты близок к истине. Я иногда  сознательно ставлю на проигрыш. Но и это входит в мою систему.    

– К  черту систему! Я говорил со всеми игроками города, и все они утверждают, что не  может быть никакой системы.    

– Но  ведь я каждый вечер доказываю им, что система есть.    

– Послушай,  Смок, – сказал Малыш, подходя к свече и собираясь задуть ее. – Я,  видно, и впрямь не в себе. Ты, вероятно, думаешь, что это – свечка. Это не  свечка. И я – не я. Я сейчас где-нибудь в дороге, лежу в своем спальном мешке,  на спине, открыв рот, и все это вижу во сне. И ты – не ты, и свечка – не  свечка.    

– Странно,  Малыш, что мы с тобой видим одинаковые сны, – сказал Смок.    

– Совсем  нет. Я и тебя вижу во сне. Тебя нет, мне только снится, что ты со мной  разговариваешь. Мне снится, что со мною многие разговаривают. Я, кажется, схожу  с ума. А если этот сон продлится еще немного, я взбешусь, стану кусаться и  выть.    

     6    

     

На  шестую ночь игры предельная ставка в «Оленьем Роге» была понижена до пяти  долларов.    

– Не  беда, – сказал Смок, обращаясь к крупье. – Я уйду отсюда не раньше,  чем выиграю три тысячи пятьсот долларов. Вы только заставите меня играть  дольше, чем вчера.    

– Почему  вы не играете за каким-нибудь другим столом? – злобно спросил крупье.    

– Потому  что мне нравится ваш стол! – И Смок посмотрел на гудевшую в нескольких  шагах от него печку. – Здесь не дует, тепло и уютно.    

Малыш  чуть не помешался, неся домой девятый мешок с золотым песком, – добычу  девятого вечера.    

– Я  совсем сбит с толку, Смок, – говорил он. – С меня хватит. Я вижу, что  и вправду не сплю. Вообще систем не бывает, но у тебя есть система. Нет  никакого тройного правила. Календарь отменен. Мир перевернулся. Не осталось  никаких законов природы. Таблица умножения пошла ко всем чертям. Два равно  восьми. Девять – одиннадцати. А дважды два – равно восьмистам сорока шести с…  с… половиной. Дважды все – равно кольдкрему, сбитым сливкам и коленкоровым  лошадям. Ты изобрел систему, и теперь существует то, чего никогда не было. Солнце  встает на западе, луна превратилась в монету, звезды – это мясные консервы,  цинга – благословение Божие, мертвые воскресают, скалы летают, вода – газ, я –  не я, ты – не ты, а кто-то другой, и возможно, что мы с тобой – близнецы, если  только мы – не поджаренная на медном купоросе картошка. Разбуди меня! О кто бы  ты ни был, разбуди меня!    

     7    

     

На  следующее утро к ним пришел гость. Смок знал его. Это был Гарвей Моран,  владелец всех игорных столов в «Тиволи». Он заговорил умоляюще и робко.    

– Вы  нас всех озадачили, Смок, – начал он. – Я пришел к вам по поручению  девяти других владельцев игорных столов в трактирах города. Мы ничего не  понимаем. Нам известно, что в рулетке не может быть никаких систем. Это говорят  все ученые-математики. Рулетка сама по себе система, и все другие системы  против нее бессильны, в противном случае арифметика – чушь.    

Малыш  яростно закивал головой.    

– Если  система может победить систему, значит, никакой системы не существует, –  продолжал владелец рулетки. – А тогда нам пришлось бы признать, что одна и  та же вещь может находиться одновременно в двух разных местах или что две  разные вещи могут одновременно находиться в одном месте, способном вместить  только одну из них.    

– Ведь  вы следили за моей игрой? – спросил Смок. – Если системы нет, а мне  просто везет, то вам нечего волноваться.    

– В  этом вся загвоздка. Мы не можем не волноваться. Вы, несомненно, играете по  какой-то системе, а между тем никакой системы не может быть. Я слежу за вами  пять вечеров подряд и мог заметить только, что у вас есть кое-какие излюбленные  номера. Так вот, мы, владельцы девяти игорных столов, собрались и решили  обратиться к вам с дружеским предложением. Мы поставим рулетку в задней комнате  «Оленьего Рога», и там обыгрывайте нас, сколько угодно. Совершенно частным образом.  Только вы, да Малыш, да мы. Что вы на это скажете?    

– Мы  это сделаем немного иначе, – ответил Смок. – Вы просто хотите следить  за моей игрой. Сегодня вечером я буду играть в баре «Оленьего Рога». Там  следите за моей системой, сколько вам будет угодно.    

     8    

     

В этот  вечер, когда Смок сел за игорный стол, крупье закрыл игру.    

– Игра  кончена, – сказал он. – Так велел хозяин.    

Но  собравшиеся владельцы игорных столов не хотели с этим примириться. В несколько  минут они собрали по тысяче долларов с человека и снова открыли игру.    

– Обыграйте  нас, – сказал Гарвей Моран Смоку, когда крупье первый раз пустил шарик по  кругу.    

– Согласны  на то, чтобы предельная ставка была двадцать пять долларов?    

– Согласны.    

Смок  сразу поставил двадцать пять фишек на ноль и выиграл. Моран вытер пот со лба.    

– Продолжайте, –  сказал он. – У нас в банке десять тысяч.    

Через  полтора часа все десять тысяч перешли к Смоку.    

– Банк  сорван, – сказал крупье.    

– Ну  что, хватит? – спросил Смок.    

Владельцы  игорных домов переглянулись. Эти разъевшиеся продавцы счастья, вершители его  законов, были побиты. Перед ними стоял человек, который был либо ближе знаком с  этими законами, либо создал иные законы, высшие.    

– Больше  мы не играем, – сказал Моран. – Ведь так, Бэрк?    

Большой  Бэрк, владелец игорных столов в двух трактирах, кивнул головой.    

– Случилось  невозможное, – сказал он. – У этого Смока есть система. Он разорит  нас. Если мы хотим, чтобы наши столы работали по-прежнему, нам остается только  сократить предельную ставку до доллара, до десяти центов, даже до цента. С  такими ставками ему много не выиграть.    

Все  взглянули на Смока. Он пожал плечами.    

– Тогда,  джентльмены, я найду людей, которые по моим указаниям будут играть за всеми вашими  столами. Я буду платить им по десяти долларов за четырехчасовую смену.    

– Видно,  нам придется закрыть лавочку, – ответил Большой Бэрк. – Если только…  – он переглянулся с товарищами, – если только вы не пожелаете с нами  серьезно поговорить. Сколько вы хотите за вашу систему?    

– Тридцать  тысяч долларов! – сказал Смок. – По три тысячи с каждого стола.    

Они  пошептались и согласились.    

– И  вы объясните нам вашу систему?    

– Конечно.    

– И  обещаете никогда в Доусоне не играть в рулетку?    

– Нет,  сэр, – твердо сказал Смок, – я обещаю только никогда больше не  пользоваться этой системой.    

– Черт  возьми! – воскликнул Моран. – Нет ли у вас еще и других систем?    

– Подождите! –  вмешался Малыш. – Мне надо поговорить с моим компаньоном. Иди сюда, Смок.    

Смок  пошел за Малышом в угол комнаты. Сотни любопытных глаз следили за ними.    

– Послушай,  Смок, – хрипло зашептал Малыш. – Может, это не сон. А в таком случае  ты продаешь свою систему страшно дешево. Ведь с ее помощью ты можешь весь мир  ухватить за штаны. Речь идет о миллионах! Сдери с них! Сдери с них как следует!    

– А  если это сон? – ласково спросил Смок.    

– Тогда,  во имя сна и всего святого, сдери с них как можно больше. Какой толк видеть  сны, если мы даже во сне не можем сделать выгодного дельца?    

– К  счастью, это не сон, Малыш.    

– В  таком случае я тебе никогда не прощу, если ты продашь систему за тридцать  тысяч.    

– Ты  бросишься мне на шею, когда я продам ее за тридцать тысяч. Это не сон, Малыш.  Ровно через две минуты ты убедишься, что это был не сон. Я решил продать  систему, потому что мне ничего другого не остается.    

Смок  заявил владельцам столов, что он не меняет своего решения. Те передали ему  расписки, на три тысячи каждая.    

– Потребуй,  чтобы тебе заплатили наличными, – сказал Малыш.    

– Да,  я хочу получить золотым песком, – сказал Смок.    

Владелец  «Оленьего Рога» взял расписки, и Малыш получил золотой песок.    

– Теперь  у меня нет ни малейшего желания проснуться, – сказал он, поднимая тяжелые  мешки. – Этот сон стоит семьдесят тысяч. Нет, я не такой расточитель,  чтобы раскрыть сейчас глаза, вылезть из-под одеяла и готовить завтрак.    

– Ну,  рассказывайте вашу систему, – сказал Бэрк. – Мы вам заплатили и ждем  ваших объяснений.    

Смок  подошел к столу.    

– Прошу  внимания, джентльмены! У меня не совсем обыкновенная система. Вряд ли это можно  назвать системой. Но у нее то преимущество, что она дает практические  результаты. У меня, собственно, есть свои догадки, однако я не стану о них  сейчас распространяться. Следите за мной. Крупье, приготовьте шарик. Я хочу  выиграть на номер двадцать шесть. Допустим, я ставлю на него. Пускайте шарик,  крупье!    

Шарик  забегал по кругу.    

– Заметьте, –  сказал Смок, – что номер девять был как раз напротив!    

Шарик  остановился как раз напротив двадцати шести.    

Большой  Бэрк выругался. Все ждали.    

– Для  того, чтобы выиграть на ноль, нужно, чтобы напротив стояло одиннадцать.  Попробуйте сами, если не верите.    

– Но  где же система? – нетерпеливо спросил Моран. – Мы знаем, что вы  умеете выбирать выигрышные номера. Но как вы их узнали?    

– Я  внимательно следил за выигрышами. Случайно я дважды отметил, где остановился  шарик, когда вначале против него был номер девять. Оба раза выиграл двадцать  шестой. Тогда я стал изучать и другие случаи. Если напротив находится двойной  ноль – выигрывает тридцать второй. А для того чтобы выиграть на двойной ноль,  необходимо, чтобы напротив было одиннадцать. Это случается не всегда, но  обычно. Как я уже сказал, у меня есть свои догадки, о которых я предпочитаю не  распространяться.    

Большой  Бэрк, пораженный какой-то мыслью, внезапно вскочил, остановил рулетку и стал  внимательно осматривать колесо. Все девять остальных владельцев рулеток тоже  склонили головы над колесом. Затем Большой Бэрк выпрямился и посмотрел на  печку.    

– Черт  возьми! – сказал он. – Никакой системы не было. Стол стоит слишком  близко к огню, и проклятое колесо рассохлось, покоробилось. Мы остались в  дураках. Не удивительно, что он играл только за этим столом. За другим столом  он не выиграл бы и кислого яблока.    

Гарвей  Моран облегченно вздохнул.    

– Не  беда! – произнес он. – Мы не так уж много заплатили, зато мы знаем  наверняка, что никакой системы не существует.    

Он  захохотал и хлопнул Смока по плечу.    

– Да,  Смок, вы нас помучили изрядно. А мы еще радовались, что вы оставляете наши  столы в покое. У меня в «Тиволи» есть славное вино. Идем со мной, и я его  открою.    

Вернувшись  домой, Малыш стал молча перебирать мешки с золотым песком. Наконец он разложил  их на столе, сел на край скамьи и стал снимать мокасины.    

– Семьдесят  тысяч! – говорил он. – Это весит триста пятьдесят фунтов. И все  благодаря покривившемуся колесику и зоркому глазу. Смок, ты съел их сырыми, ты  съел их живьем. И все же я знаю, что это сон! Только во сне случаются такие  замечательные вещи. Но у меня нет ни малейшего желания проснуться. Я надеюсь,  что никогда не проснусь.    

– Успокойся! –  отозвался Смок. – Тебе незачем просыпаться. Есть философы, которые утверждают,  что все люди живут во сне. Ты попал в хорошую компанию.    

Малыш  встал, подошел к столу, взял самый большой мешок и стал укачивать его, как  ребенка.    

– Может  быть, это и сон, – сказал он. – Но зато, как ты справедливо заметил,  я попал в хорошую компанию.    

     

 ЧАСТЬ ПЯТАЯ    

ЧЕЛОВЕК НА ДРУГОМ  БЕРЕГУ    

     1    

     

Еще до  того, как Смок Беллью в шутку основал поселок Тру-ля-ля, совершил вошедшую в историю  спекуляцию с яйцами, которая чуть было не привела к банкротству Билла  Свифтуотера, и взял приз в миллион долларов на состязании собачьих упряжек в  беге по Юкону, ему пришлось разлучиться с Малышом в верховьях Клондайка. Малыш  должен был спуститься вниз по Клондайку в Доусон, чтобы зарегистрировать  несколько заявок.    

Смок же  повернул со своими собаками на юг. Он хотел добраться до Нежданного озера и до  мифических Двух Срубов. Для этого он должен был пересечь верховья Индейской  реки и неисследованные области, лежащие за горами, и спуститься к реке Стюарт.  По слухам, именно где-то в этих краях лежало Нежданное озеро, окруженное  зубчатыми горами и ледниками, а дно этого озера было усеяно золотыми  самородками. Рассказывали, что когда-то старожилы, чьи имена теперь забылись,  ныряли в ледяную воду озера и выплывали на поверхность, держа по золотому  самородку в каждой руке. Но вода была до того холодная, что одни из этих  смельчаков умирали тут же от разрыва сердца, другие становились жертвой  скоротечной чахотки, и никто из тех, кто отправлялся на это озеро, еще не  вернулся. Всякий раз случалось какое-нибудь несчастье. Один провалился в  полынью неподалеку от Сороковой Мили. Другой был разорван и съеден своими же  собаками. Третьего раздавило свалившееся дерево. Нежданное озеро было  заколдованным местом. Дорогу к нему давно забыли, и золотые самородки до сих  пор устилали дно.    

О  местонахождении Двух Срубов, столь же мифических, имелись более подробные  сведения. Они стояли на расстоянии «пяти ночевок» от реки Стюарт вверх по реке  Мак-Квещен. Их поставил кто-то в те времена, когда в бассейне Юкона еще ни  одного золотоискателя и в помине не было. Бродячие охотники на лосей говорили  Смоку, что их старикам как-то удалось добраться до этих лачуг, но никаких  следов давнишних разработок там не оказалось.    

– Лучше  бы ты поехал со мной, – сказал Смоку на прощанье Малыш. – Если тебе  так уж не сидится, это еще не значит, что надо наживать себе неприятности.  Поезжай куда-нибудь, но зачем ехать в какое-то заколдованное место, где, как и  тебе и мне хорошо известно, каждого подстерегает злой дух.    

– Не  беспокойся, Малыш. Через шесть недель я вернусь в Доусон. Дорога по Юкону  накатана, да и первые сто миль по Стюарту тоже, должно быть, хорошо наезжены.  Старожилы с Гендерсона говорили мне, что в те края после ледостава отправилось  несколько золотоискателей. Идя по их следам, я могу делать по сорок, даже по  пятьдесят миль в день. Мне бы только добраться туда, и через месяц я буду дома.    

– Да,  вот добраться туда. Это именно меня и беспокоит. Как ты туда доберешься? Ну что  ж, прощай, Смок. Главное, смотри в оба, не попадись злому духу. И помни, что  нечего стыдиться, если ты вернешься домой с пустыми руками.    

     2    

     

Неделю  спустя Смок уже карабкался по отрогам гор, окаймляющих южный берег Индейской  реки. На водоразделе между Индейской рекой и Клондайком он бросил нарты и  навьючил своих псов. Каждая из шести огромных собак тащила по пятидесяти фунтов.  Такой же груз был и на спине у Смока. Смок шел впереди, приминая своими лыжами  мягкий снег, а за ним гуськом тащились собаки.    

Он любил  эту жизнь, эту суровую полярную зиму, дикое безмолвие, беспредельные снежные  равнины, на которые вздымались обледенелые горные громады, еще безымянные, еще  не нанесенные на карту. Глаз нигде не встречал одиноких дымков, поднимающихся  над стоянками охотников. Он один двигался среди этих никому не ведомых  пространств. Одиночество нисколько не тяготило его. Он любил дневной труд свой,  перебранки собак, устройство привала в зимние сумерки, мерцание звезд и  пламенеющую пышность северного сияния.    

Но  больше всего любил он свои ночные стоянки в этой снежной пустыне. Вовек не  забудет он их. Ему грезилась картина, которую он когда-нибудь напишет.  Утоптанный снег и горящий костер, постель из пары заячьих шуб, разостланных на  свежесрубленных ветвях; заслон от ветра – кусок холста, задерживающий и  отражающий жар костра, закоптелый кофейник, кастрюлька, мокасины, надетые на  палки для просушки, лыжи, воткнутые в снег. А по ту сторону костра – собаки,  жмущиеся поближе к огню, умные и жадные, косматые и заиндевелые, с пушистыми  хвостами, которыми они заботливо прикрывают себе ноги. И кругом сплошная стена  непроницаемого мрака.    

В такие  минуты Сан-Франциско, «Волна», и О'Хара казались ему неясными далекими призраками,  тенями из несбывшихся снов. Ему трудно было поверить, что он знал когда-то иную  жизнь, что он когда-то плескался и барахтался в болоте городской богемы. В  одиночестве, лишенный возможности перекинуться с кем-нибудь словом, он много  думал, и мысли его были глубоки и просты. Он с ужасом думал о том, как попусту  прошли для него годы его городской жизни, о бездарности всех школьных и книжных  философий, об умничающем цинизме редакций и художественных мастерских, о  ханжестве дельцов, отдыхающих в своих клубах. Они не знают, что такое волчий  аппетит, крепчайший сон, железное здоровье; никогда они не испытывали  настоящего голода, настоящей усталости, им незнакомо опьянение работой, от  которой вся кровь в жилах бурлит, как вино.    

Эта  прекрасная, мудрая, суровая Северная Страна существовала всегда, а он ничего о  ней не знал. Его удивляло, как это он, созданный для такой жизни, мог не  слышать тихого зова северной природы. Она звала его, а он не знал. Но и это  пришло в свое время.    

– Зато  теперь, Желтомордый, я слышу ее ясно!    

Пес, к  которому были обращены эти слова, поднял сначала одну лапу, потом другую, потом  опять уютно прикрыл их хвостом и засмеялся, глядя на своего хозяина через  костер.    

– Герберту  Спенсеру было почти сорок лет, когда он начал понимать, в чем его призвание. Я  нашел свое призвание гораздо раньше. Я не дождался и тридцати лет. Мое  призвание – здесь. Знаешь, Желтомордый, я хотел бы родиться волчонком и всю  жизнь быть твоим братом и братом всего твоего волчьего племени.    

Много  дней бродил он по хаосу ущелий и перевалов; они были расположены в таком беспорядке,  что казалось, будто их разбросал здесь какой-то космический проказник. Тщетно  искал он ручеек или речку, которые текли бы на юг – к Мак-Квещену и Стюарту.  Подул ветер с гор и принес вьюгу. Находясь над линией лесов и не имея  возможности поэтому развести огонь, он два дня бесплодно старался спуститься  пониже. К концу второго дня он добрел до карниза какой-то колоссальной отвесной  скалы. Падал такой густой снег, что Смоку не удалось рассмотреть ее основания.  Смок плотно закутался в оленью доху, окружил себя собаками, укрылся с ними в  огромном сугробе и так провел всю ночь, стараясь не заснуть.    

Утром,  когда буря утихла, он пошел на разведку. В четверти мили под ним находилось  замерзшее, занесенное снегом озеро. Над озером поднимались со всех сторон  зубчатые вершины гор. Да, ему так и рассказывали. Он нечаянно набрел на  Нежданное озеро.    

– Подходящее  название, – бормотал он час спустя, приближаясь к самому берегу.    

Здесь  росло несколько старых елей. Пробираясь к ним, Смок наткнулся на три могилы,  почти доверху занесенные снегом: торчали только столбы, на которых были  вырезаны совершенно неразборчивые надписи. За елями стояла маленькая ветхая  хижина. Он толкнул дверь и вошел. В углу, на том, что когда-то было постелью из  еловых веток, лежал скелет, завернутый в истлевшие меха.    

«Последний  посетитель Нежданного озера», – подумал Смок, поднимая с пола кусок золота  величиною в два кулака. Рядом с этим самородком стояла жестянка, полная  шершавых золотых самородков величиной с орех.    

Так как  все, что рассказывали про Нежданное озеро, пока подтверждалось, Смок решил, что  золото это добыто с его дна. Но сейчас озеро было покрыто толстым слоем льда и  потому недосягаемо. И в полдень с крыльца хижины Смок бросил на него прощальный  взгляд.