1 2 
     

– Славный  мальчуган, – начал Холмс наступление. – Какие у проказника румяные  щеки! Послушай, Джек, чего ты очень хочешь?    

– Шиллин, –  ответил он, подумав.    

– А  может, еще что-нибудь?    

– Два  шиллина, – ответил юнец, поразмыслив еще немного.    

– Тогда  лови! Какой прекрасный у вас ребенок, миссис Смит!    

– Благослови  вас Бог, сэр! Такой смышленый растет, что и не приведи Господь. Никакого сладу  с ним, особенно когда отца нет дома. Как вот сейчас.    

– Нет  дома? – переспросил Холмс разочарованно. – Очень жаль. Я к нему по  делу.    

– Он  уехал еще вчера утром, сэр. И я уже начинаю беспокоиться. Но если вам нужна  лодка, сэр, то я могу отвязать ее.    

– Мне  бы хотелось взять напрокат катер.    

– Катер?  Вот ведь какая жалость. Он как раз на нем и ушел! Поэтому-то я и беспокоюсь. Угля  в нем только, чтобы доплыть до Вулиджа и обратно. Если бы на яхте, то я бы  ничего не думала. Он ведь иногда и в Грейвсенд уезжает. Даже ночует там, если  много дел. Но ведь на баркасе далеко не уедешь.    

– Уголь  можно купить на любой пристани.    

– Можно-то  можно, да только он этого не любит. Слишком, говорит, они дерут за уголь… И еще  мне не нравится человек на деревяшке, у него такое страшное лицо и говорит не  по-нашему. Вечно здесь околачивается!    

– Человек  на деревяшке? – изумленно переспросил Холмс.    

– Ну  да, сэр. Такой загорелый, похожий на обезьяну. Это он приходил вчера ночью за  моим мужем. А муж мой, как видно, ждал его, потому что катер был уже под  парами. Скажу вам прямо, сэр, не нравится мне все это, очень не нравится.    

– Моя  дорогая миссис Смит, – сказал Холмс, пожимая плечами, – вы только  напрасно волнуете себя. Ну, откуда вы можете знать, что ночью приходил не  кто-то другой, а именно человек на деревянной ноге? Не понимаю, откуда такая  уверенность.    

– А  голос, сэр? Я хорошо запомнила его голос, он такой хриплый и грубый. Он постучал  в окно, было около трех. «А ну-ка проснись, дружище, – прохрипел он, –  пора на вахту». Мой старик разбудил Джима – это наш старший, – и оба  они, не сказав мне ни слова, ушли. Ночью было хорошо слышно, как по булыжнику  стучит деревяшка.    

– А  что, этот, на деревяшке, был один?    

– Не  могу вам сказать, сэр. Больше я ничего не слышала.    

– Прошу  простить меня за беспокойство, миссис Смит, но мне так нужен был катер. Мне  очень рекомендовали его. Как же это он называется?    

– «Аврора»,  сэр.    

– Ну  да. Такая старая посудина, зеленая с желтой полосой и очень широкая в корме.    

– Нет,  это не он. Наш катер маленький такой, аккуратный. Его только что покрасили в черный  цвет с двумя красными полосами.    

– Спасибо.  Уверен, что мистер Смит скоро вернется. Я хочу прокатиться вниз по реке и, если  увижу «Аврору», крикну вашему мужу, что вы волнуетесь. С черной трубой, вы  сказали?    

– Труба  черная с белой каймой, сэр.    

– Ах  да, конечно. Это бока черные. До свидания, миссис Смит. Я вижу лодочника,  Уотсон. Мы переправимся сейчас на ту сторону.    

– Самое  главное, – начал Холмс, когда мы расположились на снастях ялика, –  имея дело с простыми людьми, не давать им понять, что хочешь что-то узнать у  них. Стоит им это понять, сейчас же защелкнут створки, как устрицы. Если же  выслушивать их с рассеянным видом и спрашивать невпопад, узнаешь от них все,  что угодно.    

– Теперь  дальнейший план действий ясен, – сказал я. – Нанять катер и искать  «Аврору».    

– Друг  мой, это было бы невероятно трудной задачей. «Аврора» могла остановиться у любой  пристани на том и другом берегу до самого Гринвича. За мостом пойдут  бесконечные пристани одна за другой. Целый лабиринт пристаней. Если мы пустимся  в погоню одни, они нас дня два-три поводят за нос.    

– Так  позовите на помощь полицию.    

– Нет.  Я позову Этелни Джонса разве что в последний момент. Он, в сущности, неплохой человек,  и я не хотел бы портить ему карьеру. Но теперь, когда так много сделано, я хочу  сам довести дело до конца.    

– Может,  поместить объявление в газете, чтобы хозяева пристаней сообщили нам, если увидят  «Аврору»?    

– Нет,  это еще хуже. Наши приятели узнают, что погоня на хвосте, и, чего доброго,  удерут из Англии. Я думаю, что покинуть Англию и без того входит в их планы. Но  пока опасности нет, они не будут спешить. Расторопность Джонса нам только на  пользу. Не сомневаюсь, что его версия обошла уже все газеты и беглецы вполне  уверены, что полиция устремилась по ложному следу.    

– Что  же тогда делать? – спросил я, когда мы причалили возле милбанкского  исправительного дома.    

– Возьмем  этот кэб, поедем домой, позавтракаем и часок поспим. Вполне вероятно, что и эту  ночь мы будем на ногах. Кэбмен, остановитесь возле почты. Тоби пока оставим у  себя. Он еще может пригодиться.    

Мы вышли  у почтамта на Грейт-Питер-стрит, где Холмс послал телеграмму.    

– Как  вы думаете, кому? – спросил меня Холмс, когда мы опять сели в кэб.    

– Не  имею представления.    

– Вы  помните отряд сыскной полиции с Бейкер-стрит, который помог мне расследовать  дело Джефферсона Хоупа?    

– Помню, –  засмеялся я.    

– Так  вот сейчас опять требуется их помощь. Если они потерпят неудачу, у меня есть  еще помощники. Но сперва я все-таки испробую их. Эта телеграмма моему чумазому  помощнику Уиггинсу. И я уверен, что он со своей ватагой будет у нас – мы  еще не кончим завтракать.    

Было  около половины девятого, и я почувствовал, что наступила реакция после такой  бурной и полной событий ночи. Нога моя сильно хромала, все тело ломило от  усталости, в голове был туман. У меня не было того профессионального  энтузиазма, которым горел мой друг. Не мог я также относиться к этому из ряда вон  выходящему случаю, как к простой логической задаче. Что касается Бартоломью  Шолто, убитого прошлой ночью, то я, слыхав о нем мало хорошего, не мог чувствовать  сильной неприязни к его убийце. С сокровищами же было дело другое. Эти  сокровища, или, вернее, их часть, по праву принадлежали мисс Морстен. И покуда  была надежда разыскать их, я был готов посвятить этому всю мою жизнь. Правда,  если я найду их, мисс Морстен, по всей вероятности, будет навсегда для меня  потеряна. Но если бы я руководился только такими мыслями, какой же мелкой и  себялюбивой была бы моя любовь! Если Холмс не щадил себя, чтобы поймать  преступников, то причина, побуждавшая меня заняться поисками сокровищ, была во  сто крат сильнее.    

Ванна на  Бейкер-стрит и чистое белье освежили меня как нельзя лучше. Когда я спустился  вниз, завтрак был уже на столе, а Холмс потягивал кофе.    

– Смотрите, –  сказал он мне, смеясь и протягивая газету, – неукротимый Джонс и вездесущий  газетный репортер сделали доброе дело. Но вы, пожалуй, по горло сыты норвудской  историей. Принимайтесь-ка лучше за яичницу с ветчиной.    

Я взял у  него газету и прочитал небольшую заметку под названием «Загадочное происшествие  в Аппер-Норвуде».    

     

«Около  двенадцати часов прошлой ночью, – писала „Стандард“, – мистер Бартоломью  Шолто, живший в Пондишери-Лодж, в Аппер-Норвуде, был найден мертвым в своей  спальне при обстоятельствах, заставляющих подозревать участие чьей-то преступной  воли. На теле мистера Шолто не обнаружено никаких признаков насилия. Но исчезло  богатейшее собрание индийских драгоценностей, унаследованное покойным от его  отца. Первыми обнаружили преступление Шерлок Холмс и доктор Уотсон, приехавшие  в Пондишери-Лодж вместе с братом убитого. По исключительно счастливой  случайности, хорошо известный полицейский инспектор мистер Этелни Джонс был в  это время в полицейском участке Норвуда и прибыл на место преступления через полчаса  после того, как подняли тревогу. Мистер Этелни Джонс с присущим ему профессиональным  мастерством сейчас же взялся за дело, и результаты не замедлили сказаться:  арестован брат покойного Таддеуш Шолто, а также экономка миссис Берстон, дворецкий  Лал Рао, по национальности индус, и привратник по имени Мак-Мурдо. Нет  сомнения, что вор или воры хорошо знакомы с расположением дома, ибо, как твердо  установлено мистером Джонсом, известным своей исключительной наблюдательностью  и знанием преступного мира, негодяи не могли проникнуть в комнату ни в дверь,  ни в окно, а только по крыше дома, через слуховое окно и чердак, сообщающийся с  кабинетом мистера Шолто, где было найдено тело. Этот факт, который был  установлен со всей тщательностью, непреложно свидетельствует о том, что мы  имеем дело не со случайными грабителями. Быстрые и эффективные действия  представителей закона лишний раз демонстрируют, как полезно присутствие на  месте подобных преступлений человека с энергичным, проницательным умом. Мы  считаем, что этот случай подтверждает правоту тех, кто держится мнения, что  наша полиция должна быть более децентрализована. Тогда дела будут  расследоваться более быстро и тщательно».    

     

– Не  правда ли, великолепно! – улыбнулся Холмс, отпивая из чашки кофе, –  Что вы на это скажете?    

– Скажу,  что мы с вами едва избежали ареста как соучастники преступления,    

– И  я так думаю. Если его обуяет еще один приступ неукротимой деятельности, не миновать  нам участи Таддеуша Шолто.    

В этот  миг в прихожей раздалось громкое звяканье колокольчика, вслед за ним испуганный  голос нашей хозяйки, уговаривающей кого-то.    

– Боже  мой, Холмс, – сказал я, вставая, – никак это действительно они!    

– Нет,  до этого еще не дошло. Это нерегулярные полицейские части, моя команда с Бейкер-стрит.    

Пока он  говорил, на лестнице послышался быстрый топот босых ног, громкие мальчишеские  голоса, и в комнату ворвалась ватага грязных, оборванных уличных мальчишек.  Несмотря на шумное вторжение, было заметно все-таки, что это отряд,  подчиняющийся дисциплине, так как мальчишки немедленно выстроились в ряд и  нетерпеливо воззрились на нас. Один из них, повыше и постарше других, выступил  вперед с видом небрежного превосходства. Нельзя было без смеха смотреть на это  чучело, отнюдь не внушающее доверия.    

– Получил  вашу телеграмму, сэр, – сказал он. – И привел всех. Три шиллинга и  шесть пенсов на билеты.    

– Пожалуйста, –  сказал Холмс, протянув несколько монет.    

– В  дальнейшем, Уиггинс, они будут докладывать тебе, а ты мне. Я не могу часто  подвергать мой дом такому вторжению. Но сейчас даже хорошо, что пришли все.  Послушаете мои инструкции. Нужно установить местонахождение парового катера  «Аврора», хозяин которого Мордекай Смит. Катер черный с двумя красными  полосами. Труба тоже черная с белой каймой. Он затерялся где-то на реке. Я бы  хотел, чтобы один из вас дежурил возле причала Смита – это напротив  милбанкского исправительного дома – на случай, если катер вернется.  Распределите между собой обязанности и обыщите оба берега. Если что-нибудь узнаете,  немедленно сообщите мне. Ясно?    

– Да,  начальник, – ответил Уиггинс.    

– Условия  прежние, и нашедшему катер – гинея. А это за день вперед. Ну, а теперь за  работу! – Холмс каждому вручил шиллинг, мальчишки застучали голыми пятками  по лестнице и высыпали на улицу.    

     

    

     

– Эти  «Аврору» из-под земли достанут, – сказал Шерлок Холмс, вставая из-за стола  и зажигая трубку. – Они всюду пролезут, все увидят, все услышат. Я уверен,  что уже к вечеру мы будем знать, где «Аврора». А пока ничего не остается, как  ждать. След оборвался, и мы не возьмем его, пока не найдем «Аврору» или хотя бы  ее хозяина.    

– Эти  остатки доест Тоби. Вы ляжете отдохнуть, Холмс?    

– Нет,  я не устал. У меня странный организм. Я не помню случая, чтобы работа утомляла  меня. Зато безделье меня изнуряет. Я покурю и подумаю над этим необыкновенным  делом, которым мы обязаны нашей белокурой клиентке. Конец представляется мне  чрезвычайно легким. Людей с деревянной ногой не так уж много, а Номер  Первый – просто уникальный экземпляр.    

– Опять  этот таинственный Номер Первый!    

– Я  отнюдь не хочу делать из него тайны, тем более от вас. Но помилуйте, Уотсон, у  вас уже должно было сложиться о нем определенное мнение. Давайте еще раз  вспомним все его приметы. Маленькая нога, пальцы которой никогда не знали  ботинок, ходит босиком, деревянная палка с каменным наконечником, очень ловок,  мал ростом, отравленные шипы. Какой вы делаете из этого вывод?    

– Дикарь! –  воскликнул я. – Возможно, один из тех индусов, кто был в компании с Джонатаном  Смоллом.    

– Ну,  едва ли, – возразил Холмс. – Когда я первый раз увидел его следы, я  подумал было то же самое, но потом мое мнение о нем переменилось. Среди  населения полуострова Индостан есть низкорослые племена, но таких маленьких ног  вы там не найдете. У собственно индусов ступни ног узкие и длинные. Магометане  носят сандалии, и большой палец у них, как правило, отстоит от других, потому  что отделен ремешком. Эти маленькие стрелы могут быть выпущены только одним  путем. Из трубки, в которую дуют. Ну, как, по-вашему, откуда наш дикарь?    

– Южная  Америка, – сказал я наудачу.    

Холмс  протянул руку и снял с полки толстую книгу.    

– Это  первый том географического справочника, издающегося сейчас. Можно считать его  последним словом географической науки. Посмотрим, что здесь есть для нас  интересного. Андаманские острова. Расположены в Бенгальском заливе в трехстах  сорока милях к северу от Суматры. Хм-хм… Ну, а что дальше? Влажный климат,  коралловые рифы, акулы, Порт-Блэр, каторжная тюрьма, остров Ратленд… Ага, нашел:  «Аборигены Андаманских островов могут, пожалуй, претендовать на то, что они  самое низкорослое племя на земле, хотя некоторые антропологи отдают пальму  первенства бушменам Африки, американским индейцам племени „диггер“ и аборигенам  Огненной Земли. Средний рост взрослого около четырех футов, хотя встречаются  отдельные экземпляры гораздо ниже. Это злобные, угрюмого вида люди, почти не поддающиеся  цивилизации, но зато они способны на самую преданную дружбу». Обратите на это  особенное внимание, Уотсон. Слушайте дальше:    

«Они  очень некрасивы. У них большая, неправильной формы голова, крошечные, злые глазки  и отталкивающие черты лица. Руки и ноги у них замечательно малы. Они так злобны  и дики, что все усилия английских властей приручить их всегда кончались неудачей.  Они всегда были грозой потерпевших кораблекрушение. Захваченных в плен они  обычно убивают дубинками с каменным наконечником или отравленными стрелами.  Побоище, как правило, заканчивается каннибальским пиршеством». Какие милые,  располагающие к себе люди, не правда ли, Уотсон? Если бы этот красавчик имел  возможность действовать по собственному усмотрению, дело могло бы принять еще  более страшный оборот. Думается мне, что Джонатан Смолл не очень-то охотно  прибег к его помощи.    

– Но  откуда у него этот странный партнер?    

– Не  могу вам сказать. Но, поскольку, как нам известно, Джонатан Смолл прибыл в  Англию не откуда-нибудь, а с Андаманских островов, то особенно удивляться тому,  что среди его знакомых есть тамошние жители, не приходится. Несомненно, что со  временем мы будем знать все подробно. Послушайте, Уотсон, у вас чертовски  плохой вид. Ложитесь-ка на тот диван, и посмотрим, как скоро я сумею усыпить  вас.    

Он взял  из угла свою скрипку. Я растянулся на диване, и он заиграл тихую, медленную,  навевающую дремоту мелодию, без сомнения, его собственную: у Шерлока Холмса был  неподражаемый талант импровизатора. Я смутно вспоминаю его тонкую, худую руку,  серьезное лицо и взмахи смычка. Потом мне стало казаться, что я мирно уплываю  куда-то по морю звуков, и вот я уже в стране снов и надо мной склонилось милое  лицо Мэри Морстен.    

 Глава IX.    

Разрыв в цепи    

     

Когда я  проснулся, день уже клонился к вечеру. Я чувствовал себя окрепшим и полным  энергии. Сон вернул мне силы. Шерлок Холмс сидел все на том же месте, только  скрипки у него в руках не было. Услыхав, что я шевелюсь, он посмотрел в мою  сторону, лицо у него потемнело и выражало тревогу.    

– Вы  так крепко спали, – сказал он, – а я боялся, что мы разбудим вас  своим разговором.    

– Нет,  я ничего не слыхал, – ответил я. – Есть какие-нибудь новости?    

– К  сожалению, нет. И должен признаться, что я удивлен и разочарован. Я рассчитывал  к этому времени уже узнать что-то определенное. Только что прибегал Уиггинс. Он  сказал мне, что никаких следов катера нигде нет. Досадное промедление, когда  дорога каждая минута.    

– Не  могу ли я помочь чем-нибудь? Я чувствую себя вполне отдохнувшим и готов еще  одну ночь провести на ногах.    

– Нет,  сейчас делать нечего. Ждать – вот все, что нам осталось. Если мы уйдем, в  наше отсутствие может прибыть долгожданное известие, и опять будет задержка.  Располагайте собой как хотите, а я останусь здесь, на посту.    

– Тогда  я съезжу в Камберуэлл, навещу миссис Сесил Форрестер. Она просила меня вчера  зайти.    

– Миссис  Сесил Форрестер? – переспросил Холмс, и в его глазах блеснула искорка  смеха.    

– И  мисс Морстен тоже, само собой разумеется. Им так хотелось, чтобы я пришел и  рассказал, что будет дальше!    

– Я  бы не стал им рассказывать всего. Женщинам никогда нельзя доверять полностью,  даже лучшим из них.    

Я не  стал оспаривать это вопиющее заявление, а только заметил, что вернусь часа  через два.    

– Прекрасно!  Счастливого пути. Да, вот что, если уж вы отправляетесь через реку, захватите с  собой Тоби. Я думаю, он нам теперь не понадобится.    

Я  сделал, как сказано, и отдал его старому натуралисту с Пинчин-лейн вместе с  полсовереном. Оттуда я поехал прямо в Камберуэлл. Мисс Морстен еще не  оправилась от переживаний прошлого вечера, но была полна любопытства. И миссис  Форрестер жаждала узнать дальнейший ход событий. Я рассказал им все, как было,  опустив только самые ужасные подробности. Рассказывая о смерти мистера Шолто, я  умолчал о деталях убийства. Но, несмотря на сокращения, мой рассказ все-таки  сильно поразил и разволновал их.    

– Как  в романе! – воскликнула миссис Форрестер. – Принцесса – жертва  несправедливости, клад с драгоценностями, чернокожий каннибал, разбойник на  деревянной ноге. Это вместо традиционного дракона или какого-нибудь коварного  графа.    

– И  два странствующих рыцаря-спасителя, – прибавила мисс Морстен и ясными  глазами посмотрела в мою сторону.    

– Послушайте,  Мэри, ведь от исхода поисков зависит ваша судьба. Мне кажется, что вы не  подумали об этом и поэтому так равнодушны. Только вообразите, что значит быть  богатой и чтобы весь мир был у твоих ног.    

Сердце  мое радостно забилось, когда я увидел, что мисс Морстен не проявила никакого восторга  по поводу блестящих возможностей, открывающихся ей. Наоборот, она небрежно  тряхнула своей гордой головкой, как будто эти сокровища не имели к ней  отношения.    

– Меня  очень беспокоит судьба мистера Таддеуша Шолто, – сказала она. – Все  остальное неважно. Он был так добр и благороден. Наш долг сделать так, чтобы с  него сняли это ужасное, несправедливое обвинение.    

Когда я  покинул дом миссис Форрестер, уже сильно смеркалось. На Бейкер-стрит я вернулся,  когда было совсем темно. Книга и трубка моего друга лежали в его кресле, но его  самого не было. Я поискал записку, но не нашел.    

– Что,  мистер Холмс вышел куда-нибудь? – спросил я хозяйку, когда она вошла в  комнату, чтобы опустить шторы.    

– Нет,  он ушел к себе. Знаете, мистер Уотсон, – тут хозяйка перешла на  многозначительный шепот, – я боюсь, что он нездоров.    

– Почему  вы так думаете?    

– Очень  он сегодня странный. Как только вы ушли, он стал ходить по комнате туда-сюда,  туда-сюда, я слушать и то устала эти бесконечные шаги. Потом он стал  разговаривать сам с собой, бормотал что-то. И всякий раз, как брякал звонок,  выходил на площадку и спрашивал: «Что там такое, миссис Хадсон?» А потом пошел  к себе и хлопнул дверью, но и оттуда все время слышно, как он ходит. Хоть бы он  не заболел. Я предложила ему успокаивающее лекарство, но он так посмотрел на  меня, что я не помню, как и убралась из его комнаты.    

– Думаю,  миссис Хадсон, что особенных причин для беспокойства нет, – сказал  я. – Я не раз видел его в таком состоянии. Он сейчас решает одну небольшую  задачу и, конечно, волнуется.    

Я  говорил с нашей хозяйкой самым спокойным тоном, но, признаться, и сам начал  тревожиться о состоянии моего друга, когда, просыпаясь несколько раз ночью, все  время слышал за стеной глухой стук его шагов. Я понимал, какой вред может  причинить его деятельному уму это вынужденное бездействие.    

За  завтраком Холмс выглядел осунувшимся и усталым. На щеках лихорадочно горели два  пятнышка.    

– Вы  не жалеете себя, Холмс, – заметил я. – Вы ведь всю ночь, я слыхал, не  прилегли ни на часок.    

– Я  не мог спать, – ответил он. – Это проклятое дело изводит меня.  Застрять на месте из-за какого-то пустяка, когда так много сделано, это уже  слишком. Я знаю преступников, знаю их катер, знаю все. И ни с места. Я пустил в  ход весь мой арсенал. Вся Темза, оба ее берега обшарены вдоль и поперек, и  никаких следов проклятой «Авроры». Ни ее, ни ее хозяина. Можно подумать, что  они затопили катер. Хотя есть факты, говорящие против.    

– Может  быть, миссис Смит направила нас по ложному следу?    

– Нет,  это исключается. Я навел справки. Катер с такими приметами существует.    

– Может,  он поднялся вверх по реке?    

– Я  и это учел. Сейчас ведутся поиски до самого Ричмонда. Если сегодня не будет новостей,  я завтра выеду сам. И буду искать не катер, а людей. Но я все-таки уверен,  абсолютно уверен, что известие придет.    

Однако  оно не пришло. Ни от Уиггинса, ни из других источников. Газеты продолжали печатать  сообщения о норвудской трагедии. Все они были настроены враждебно к бедному  Таддеушу Шолто. Ни в одной из газет не сообщалось ничего нового, не считая  того, что дознание было назначено на завтра.    

Вечером  я опять побывал в Камберуэлле и рассказал о нашем невезении. Вернувшись, я застал  Холмса в самом мрачном расположении духа. Он едва отвечал на мои вопросы и  ставил весь вечер какие-то сложнейшие химические опыты. Нагревал реторты,  дистиллировал воду и развел под конец такую вонь, что я чуть не убежал из дому.  До рассвета я слышал, как он звенит пробирками и колбами, занимаясь своими  ароматными экспериментами.    

Проснулся  я рано утром, как будто кто-то толкнул меня. Надо мной стоял Холмс, одетый, к  моему удивлению, в грубую матросскую робу. На нем был бушлат, и вокруг шеи  повязан грубый красный шарф.    

     

    

     

– Я  отправляюсь в поиски вниз по реке, Уотсон, – сказал он мне. – Я много  думал над моим планом и считаю, что попытаться стоит.    

– Я  тоже поеду с вами.    

– Нет,  вы мне поможете гораздо больше, если останетесь здесь. Я ухожу неохотно. В любую  минуту может прийти долгожданное известие, хотя Уиггинс, как я заметил вчера  вечером, совсем упал духом. Прошу вас вскрывать все телеграммы и письма,  адресованные мне. И если прочтете что-нибудь важное, действуйте по собственному  усмотрению. Могу я положиться на вас?    

– Вполне.    

– Боюсь,  что мне нельзя будет послать телеграмму, потому что я и сам еще не знаю, где в  какое время я буду. Но если мне повезет, я вернусь скоро. И уж, конечно, не с  пустыми руками.    

Все утро  и во время завтрака от Холмса не было никаких известий. Открыв «Стандард», я  нашел, однако, сообщение, отличающееся от прежних. Газета писала:    

     

«Что  касается трагедии в Аппер-Норвуде, то дело может оказаться куда более сложным и  загадочным, чем показалось сначала. Как только что установлено, мистер Таддеуш  Шолто абсолютно непричастен к смерти брата. Он и экономка миссис Берстон вчера  вечером выпущены на свободу. Как сообщают, полиция располагает данными,  позволяющими установить личность настоящих преступников. Расследование дела  находится в надежных руках полицейского инспектора из Скотленд-Ярда мистера  Этелни Джонса, известного своей энергией и проницательностью. Преступники каждую  секунду могут быть арестованы».    

     

«Ну,  слава Богу, – подумал я. – По крайней мере наш друг Шолто на свободе.  Что же это за „данные“, интересно? Впрочем, так всегда пишут, когда полиция  садится в лужу».    

Я бросил  газету на стол, и вдруг в глаза мне бросилось объявление в колонке  происшествий. В нем говорилось:    

     

«Разыскиваются  пропавшие: Мордекай Смит и его сын Джон, покинувшие причал Смита около трех  часов ночи во вторник на катере „Аврора“. Катер черный с двумя красными полосами,  труба черная с белой каймой. Вознаграждение – пять фунтов тому, кто  сообщит о местонахождении вышеупомянутого Смита и катера „Аврора“ его жене  миссис Смит, причал Смита, или на Бейкер-стрит, 221-б».    

     

Адрес  говорил, что объявление помещено Холмсом. «Хитро составлено, – подумал  я. – Беглецы увидят в нем только естественное беспокойство жены,  разыскивающей мужа».    

День  тянулся очень долго. Всякий раз, как стучали в дверь или снаружи раздавались  чьи-то громкие шаги, я настораживался, ожидая, что это или вернулся Холмс, или  пришли с ответом на объявление. Я пытался читать, но мысли мои неотступно  вращались вокруг этого странного преступления и его странных участников, за  которыми мы охотились. А вдруг в рассуждения моего друга вкралась роковая  ошибка и он стал жертвой чудовищного самообмана? Вдруг его точный логический ум  построил эту фантастическую версию на ложных посылках? Я не знал случая, когда  бы Шерлок Холмс ошибся, но ведь даже самый сильный ум один раз может ошибиться.  Его могла ввести в заблуждение слишком уж изощренная логика. Он предпочитал  странные, хитроумные объяснения, отбрасывая прочь более простые и естественные,  находившиеся под рукой. Но, с другой стороны, я сам был очевидцем происшедшего,  своими ушами слышал доводы Холмса. Проследив в который раз с самого начала всю  длинную цепь странные событий, многие из которых сами по себе могли бы  показаться пустяком, я должен был признать, что если Холмс и заблуждается, то  истина все равно лежит где-то в области удивительного и маловероятного.    

В три  часа пополудни послышалось резкое звяканье колокольчика, в прихожей раздался  чей-то властный голос, и, к моему удивлению, в комнату вошел не кто иной, как  мистер Этелни Джонс собственной персоной. Но как не походил он сегодня на того  высокомерного и бесцеремонного поборника здравого смысла, который с таким  непререкаемым апломбом взялся расследовать норвудскую трагедию! Лицо у него  было понурое, весь он как-то обмяк, а в его осанке появилось даже что-то  просительное.    

– Добрый  день, сэр, добрый день, – проговорил он. – Мистера Холмса, как я  вижу, нет дома?    

– Нет.  И я не знаю, когда он придет. Но, может быть, вы подождете его? Садитесь в это  кресло. Вот вам сигары.    

– Благодарю  вас. Я и правда подожду, – сказал он, вытирая лицо красным, в клетку носовым  платком.    

– Виски  с содовой хотите?    

– Э-э,  полстакана. Слишком жаркая стоит погода для сентября. К тому же нет конца  всяким волнениям. Вы ведь знаете мою норвудскую версию?    

– Помню,  вы излагали ее.    

– Ну  вот, я был вынужден ее пересмотреть. Я так ловко подвел сеть под мистера Шолто,  так крепко ее затянул, и вдруг – бац! – в сети оказалась дырка,  и он ушел. У него неоспоримое алиби. С той минуты, как за ним захлопнулась  дверь комнаты брата, его видели то здесь, то там, словом, он ни на одну секунду  не оставался один. И не мог поэтому ни влезть на крышу, ни проникнуть на чердак  сквозь слуховое окно. Это очень темное дело, и мой профессиональный престиж  поставлен на карту. Я был бы очень рад небольшой помощи.    

– Все  мы нуждаемся иногда в помощи, – заметил я.    

– Ваш  друг мистер Шерлок Холмс – выдающаяся личность, сэр, – сказал он  доверительно осипшим голосом. – Он человек, не знающий поражений. Мне-то  известно, в скольких делах участвовал этот молодой человек, и всегда ему  удавалось докопаться до истины. Он несколько непоследователен в своих методах  и, пожалуй, чересчур торопится делать выводы, но вообще, я думаю, он мог бы  стать самым выдающимся сыщиком Скотленд-Ярда, и готов заявить это кому угодно.  Сегодня утром я получил от него телеграмму, из которой ясно, что у него есть  свежие факты по этому делу. Вот телеграмма.    

Он вынул  ее из кармана и протянул мне. Она была послана в двенадцать часов из Поплара.  «Немедленно идите на Бейкер-стрит, – писал Холмс. – Если я не успею  вернуться, подождите меня. Следую по пятам норвудской парочки. Если хотите  участвовать в финише, можете присоединиться к нам».    

– Хорошие  новости! Значит, Холмс опять напал на их след, – сказал я.    

– Ага,  значит, и он допустил промах! – воскликнуло явным удовольствием  Джонс. – Даже лучшим из нас свойственно ошибаться. Конечно, эта телеграмма  может оказаться ложной тревогой, но мой долг инспектора Скотленд-Ярда не  упускать ни одного шанса. Я слышу шаги. Возможно, это Холмс.    

На  лестнице послышалось тяжелое шарканье ног, сильное пыхтение и кашель, как будто  шел человек, для которого дышать было непосильным трудом. Один или два раза он  останавливался. Но вот наконец он подошел к нашей двери и отворил ее. Его  внешность вполне соответствовала звукам, которые доносились до нас. Это был  мужчина преклонных лет в одежде моряка – старый бушлат был застегнут до  подбородка. Спина у него была согнута, колени дрожали, а дыхание было  затрудненное и болезненное, как у астматика. Он стоял, опершись на толстую  дубовую палку, и его плечи тяжело поднимались, набирая в легкие непослушный  воздух. На шее у него был цветной платок, лица, обрамленного длинными седыми  бакенбардами, почти не было видно, только светились из-под белых мохнатых  бровей темные умные глаза. В общем, он произвел на меня впечатление почтенного  старого моряка, впавшего на склоне лет в бедность.    

– Чем  можем вам служить, папаша? – спросил я.    

Он обвел  комнату медленным взглядом старика.    

– Мистер  Шерлок Холмс дома? – спросил он.    

– Нет.  Но я его заменяю. Вы можете рассказать мне все, что хотели рассказать ему.    

– А  я хочу видеть самого Шерлока Холмса, – упрямо повторил старик.    

– Но  я же вам говорю, что я его заменяю. Вы пришли по поводу катера Смита, конечно?    

– Да,  я знаю, где он. Еще я знаю, где люди, которых он ищет. Знаю, где сокровища. Я  все знаю!    

– Расскажите  мне; это все равно, что рассказать Холмсу.    

– Нет,  я должен рассказать только ему самому, – твердил наш гость со стариковским  упрямством и раздражительностью.    

– Тогда  подождите его.    

– Не  хочу ждать. Не хочу даром терять день ни ради кого. Если мистера Холмса нет,  пусть себе все узнает сам. А вам я ничего не скажу, больно мне ваши физиономии  не нравятся.    

Он  поковылял к двери, но Джонс обогнал его.    

– Подожди,  приятель, – сказал он. – У тебя есть важные сведения, и ты не уйдешь  отсюда. Придется тебе подождать, хочешь ты или нет, нашего друга Холмса.    

Старик,  рванулся к двери, но Этелни Джонс заслонил ее своей широкой спиной, и старик понял,  что сопротивление бесполезно.    

– Хорошенькое  обращение с гостем, – сказал он, стуча палкой. – Я пришел сюда, чтобы  поговорить с мистером Холмсом. А вы двое набросились на меня, хотя я вас знать  не знаю. Хорошенькое обращение с человеком!    

– Вам  не сделают ничего плохого, – сказал я. – Садитесь сюда на диван и  подождите. Холмс очень скоро вернется.    

Он мрачно  подошел к дивану и сел, подперев ладонями свою большую голову. Мы с Джонсом  снова взяли наши сигары и продолжили разговор.    

Вдруг  голос Холмса оборвал нас на полуслове:    

– Могли  бы предложить сигару и мне.    

     

    

     

Мы так и  подпрыгнули в креслах. Прямо перед нами сидел Холмс и довольно улыбался.    

– Холмс! –  воскликнул я. – Вы здесь? А где же старик?    

– Вот  он, – ответил Холмс, протягивая в руке копну белых волос. – Вот он  весь – бакенбарды, парик, брови. Я знал, что мой маскарад удачен, но не  предполагал, что он выдержит такое испытание.    

– Вот  это класс! – с искренним восхищением воскликнул Джонс. – Из вас вышел  бы отличный актер, первосортный! Вы кашляете точь-в-точь как постоялец  работного дома. А за ваши дрожащие колени можно дать десять фунтов в неделю.  Мне, правда, показался знакомым блеск глаз. Но уйти вы все-таки от нас не  смогли.    

– Я  работал в этом маскарадном костюме весь день, – сказал он, зажигая  сигару. – Видите ли, преступный мир уже довольно хорошо знает меня,  особенно после того, как мой друг, сидящий здесь, взялся за перо. Так что я  теперь могу появляться на передовых позициях только в переодетом виде. Вы  получили мою телеграмму?    

– Да,  поэтому-то я здесь.    

– Как  подвигается ваша версия?    

– Лопнула.  Мне пришлось отпустить двух моих пленников, а против остальных двух нет ни  одной улики.    

– Не  расстраивайтесь. Мы вам дадим парочку других взамен. Я только прошу вас на  время целиком подчиняться мне, действовать по выработанному мной плану.  Согласны? Конечно, вся заслуга в этом деле будет официально признана за вами.    

– Согласен,  если вы поможете мне взять этих двоих.    

– Тогда,  во-первых, мне необходима быстроходная посудина – полицейский  моторный катер. К семи часам у Вестминстерского причала.    

– Будет  сделано. Там всегда дежурит полицейская лодка. Но, пожалуй, мне лучше пойти через  дорогу и позвонить для верности.    

– Затем  два полицейских посильнее на случай сопротивления.    

– В  катере всегда есть два или три человека.    

– Когда  мы их возьмем, у нас в руках окажутся сокровища. Я думаю, мой друг будет очень  рад доставить сундучок одной молодой леди, которой по праву принадлежит  половина. Пусть она первая откроет его. А, Уотсон?    

– Мне  это было бы очень приятно.    

– Нарушение  процедуры, но дело такое необычное, что можно будет закрыть глаза. Но потом  клад надо передать властям до окончания следствия.    

– Конечно.  Это будет легко сделать. Еще один момент. Мне бы очень хотелось услыхать о  некоторых подробностях из уст самого Джонатана Смолла. Вы знаете, я люблю  выяснять все до конца. Не будет возражений, если я с ним неофициально встречусь  здесь, у меня, или в каком-нибудь другом месте, конечно, под надежной охраной?    

– Вы  хозяин положения, вам и карты в руки. Но у меня до сих пор нет никаких доказательств  существования этого самого Джонатана Смолла. Однако если вы мне представите  его, я не смогу отказать вам в вашей просьбе.    

– Значит,  решено?    

– Решено.  Еще что?    

– Это  уже последнее: я хочу, чтобы вы пообедали с нами. У нас есть устрицы, пара  куропаток и небольшой выбор белых вин. Нет, Уотсон, вы не умеете ценить мои  достоинства домашней хозяйки.    

 Глава X.    

Конец островитянина    

     

Обед  проходил очень оживленно. Холмс, когда хотел, мог быть исключительно интересным  собеседником. А в тот вечер он был в ударе – сказалось сильное нервное  возбуждение. Я никогда прежде не видел его таким разговорчивым. Он говорил о  средневековой керамике и о мистериях, о скрипках Страдивари, буддизме Цейлона и  о военных кораблях будущего. И говорил так, будто был специалистом в каждой области.  Эта яркая вспышка была реакцией живого ума после мрачного уныния, которое  завладело им накануне. Этелни Джонс в свободную от дел минуту оказался очень  общительным человеком и за обедом доказал, что знает толк в жизненных радостях.  Я тоже был в приподнятом настроении, предчувствуя конец дела и заразившись  весельем Холмса. Никто из нас за весь вечер не упомянул о причине, которая  собрала нас вместе.    

Когда  убрали со стола, Холмс посмотрел на часы и разлил в бокалы портвейн.    

– Давайте  выпьем, – сказал он, – за успех нашей маленькой вылазки. А теперь  пора идти. У вас есть оружие, Уотсон?    

– Мой  старый боевой пистолет. Он в ящике стола.    

– Возьмите  его с собой. Это необходимо. Я вижу, что кэб уже у двери, он был заказан на половину  седьмого.    

У  Вестминстерского причала мы были в семь с небольшим. Катер уже ждал нас. Холмс  оглядел его критически.    

– Есть  на нем что-нибудь, что выдавало бы его принадлежность полиции? – спросил  он.    

– Да.  Зеленый фонарь сбоку.    

– Тогда  снимите его.    

Все было  сделано мгновенно, мы вошли в катер и отчалили. Джонс, Холмс и я сидели на  корме. Один полицейский стоял у руля, другой следил за топкой, впереди  расположились два дюжих полисмена.    

– Куда? –  спросил Джонс.    

– К  Тауэру. Прикажите им остановиться напротив Джекобсон-Ярда.    

Наше  суденышко оказалось очень быстроходным. Мы промчались мимо вереницы груженых  барж, как будто они не плыли, а стояли на месте. Когда мы догнали и оставили  позади речной пароход, Холмс удовлетворенно улыбнулся.    

– Можно  подумать, что наш катер – самое быстроходное судно на реке, – заметил  он.    

– Ну,  это вряд ли. Но катеров быстрее этого, пожалуй, найдется немного.    

– Мы  должны догнать «Аврору». А она слывет быстроходным судном. Сейчас я введу вас,  Уотсон, в курс дела. Вы помните, как меня угнетала эта нелепая задержка.    

– Помню.    

– Так  вот, я решил дать голове полный отдых и занялся химическими опытами. Один из  наших великих государственных мужей сказал как-то, что перемена занятия –  лучший отдых. И это правильно. Когда мне удалось наконец разложить углеводород,  я вернулся к нашей загадке и все заново обдумал. Моя команда мальчишек обшарила  всю реку не один раз, и безрезультатно. «Авроры» нигде не было – ни на  причалах, ни дома. Вряд ли они затопили ее, чтобы замести следы. Хотя и эту  возможность следует иметь в виду, если поиски в конце концов не приведут ни к  чему. Я знал, что этот Смолл довольно хитер, но я думаю, что какая-нибудь  особенно утонченная хитрость ему не по плечу. Ее ожидаешь, как правило, от  человека образованного. Дальше, нам известно, что он жил несколько времени в  Лондоне, вел наблюдение за Пондишери-Лодж, а это значит, что покинуть пределы  Англии он сразу же не мог; чтобы уладить дела, нужно время – день, а  может, на наше счастье, и больше. Такой по крайней мере напрашивается вывод.    

– Вывод  довольно слабый, – заметил я. – Он мог все уладить и до нападения на  Пондишери-Лодж.    

– Нет,  не думаю. Он очень дорожит своим убежищем, где можно отлежаться в случае опасности,  и покинет его только тогда, когда будет в полной уверенности, что ему совсем  ничего не грозит. И вот еще что пришло мне в голову: Джонатан Смолл должен был  понимать, что необычная внешность его помощника, как бы ни старался он  замаскировать его, может вызвать всякие толки, и, возможно, кое-кто догадается  связать его с норвудской трагедией. Он достаточно умен, чтобы понимать это.  Итак, они покинули свою штаб-квартиру ночью, под покровом темноты. И, конечно,  лучшим вариантом было бы вернуться до света. Но «Аврора» отошла от причала, по  словам миссис Смит, когда был уже четвертый час. В это время совсем светло,  через час-другой на улицах появится народ. На основании этого я сделал вывод,  что они не должны уйти далеко. Они хорошо заплатили Смиту, чтобы он держал язык  за зубами, наняли его катер до окончательного исчезновения и поспешили с кладом  в свое логово. Они решили выждать пару деньков, чтобы узнать из газет, в каким  направлении пошло следствие и нет ли за ними слежки. И тогда уже опять под покровом  темноты идти в Грейвсенд или куда-нибудь в Даунс. Они, несомненно, заранее позаботились  заказать места на какой-нибудь корабль, уходящий в Америку или колонии.    

– А  как же катер? Не могли же они захватить его в свое логово?    

– Конечно,  не могли. А это значит, что «Аврора», несмотря на неуловимость, находится  где-то совсем рядом. Я поставил себя на место Смолла и постарался взглянуть на  дело его глазами. По всей вероятности, он решил, что отпустить «Аврору» или  поставить у ближайшего причала опасно: вдруг полиция все-таки напала на их  след. Куда же деть «Аврору», чтобы она была невидима для всех, а для него  досягаема в любую минуту? Что бы сделал я, случись мне решать такую задачу? И я  увидел одну-единственную возможность. Надо поставить ее в какой-нибудь док для  мелкого ремонта. Там она будет надежно укрыта от посторонних глаз и всегда  готова к отплытию.    

– Как  просто!    

– В  том-то и дело, что простое объяснение всегда приходит в голову в последнюю  очередь. Когда я это сообразил, я решил немедленно действовать и, приняв  обличье безобидного старого матроса, отправился вниз по Темзе осматривать доки.  В пятнадцати доках об «Авроре» никто и не слыхал. Зато в шестнадцатом я был  вознагражден за терпение: мне сказали, что «Аврору» два дня назад поставил к  ним человек на деревянной ноге и попросил проверить руль. «Но руль оказался в  полном порядке, – сказал мне корабельный мастер. – Вон она там стоит,  черная с красными полосами». Не успел он это сказать, как в доке появился не  кто иной, как сам пропавший хозяин «Авроры» Мордекай Смит. Я бы, конечно, не  узнал его, но он, будучи основательно пьян, орал во всю глотку, что он хозяин  «Авроры». Мордекай Смит требует, чтобы его посудина была готова сегодня к  восьми часам. «Ровно к восьми, – повторил он, – я обещал двум  джентльменам, которые не любят ждать». Они, по-видимому, хорошо заплатили ему,  потому что он швырял шиллинги налево и направо. Я несколько времени шел было за  ним, но он юркнул в первый же кабачок. Тогда я пошел обратно в док. По дороге  случайно встретил одного из мальчишек и поставил его наблюдать за «Авророй».  Увидев, что она отчаливает, он начнет махать платком. Мы тем временем будем караулить  их на реке. И как только они выйдут из дока, схватим их вместе с «Авророй» и  сокровищами.    

– Те  это люди, которых мы ищем, или нет, но продумано все образцово, – сказал  Джонс. – И все-таки я лучше направил бы в Джекобсон-Ярд отряд полиции и  спокойно схватил бы их, только бы они там появились.    

– А  они бы там не появились. Смолл хитер. Я не сомневаюсь, что он вышлет вперед  разведчика, и, если тот почует опасность, Смолл заляжет в берлогу еще на  неделю.    

– Но  можно выследить Смита и таким образом найти их убежище, – сказал я.    

– Тогда  мы потеряем еще день. К тому же я на девяносто девять процентов убежден, что  Смит не знает, где они прячутся. Ему хорошо платят, виски есть, к чему задавать  ненужные, не относящиеся к делу вопросы… Распоряжения ему посылаются, он  выполняет их… Нет, я обдумал все возможные пути, этот наилучший.    

Пока мы  так говорили, наша лодка проносилась под многочисленными мостами, перекинутыми  через Темзу. Последние лучи солнца золотили крест на куполе собора святого  Павла. Тауэра мы достигли, когда уже сильно смеркалось.    

– Вот  Джекобсон-Ярд, – сказал Холмс, указывая на лес мачт и снастей в стороне  Суррея.    

– Курсируйте  взад и вперед под прикрытием этой флотилии, – приказал Холмс, поднося  к глазам ночной морской бинокль, и несколько времени обозревая берег. – Я  вижу моего караульного, но платком он еще не машет.    

– А  что, если мы пройдем немного ниже и будем ждать их там? – предложил  сгоравший от нетерпения Джонс.    

Мы все  уже сидели как на иголках. Даже ничего не знавшие полицейские и рулевой с кочегаром,  и те заразились нашим волнением.    

– Мы  не имеем права рисковать, – сказал Холмс. – Десять шансов против  одного, что они пойдут вниз по реке, а не вверх. И все-таки мы должны учесть и  эту возможность. Отсюда нам хорошо виден вход в док, а нас почти незаметно.  Ночь обещает быть светлой, и огней на реке много. Мы должны оставаться там, где  мы есть. Видите, как хорошо видны отсюда люди, снующие в свете газовых фонарей.    

– Они  возвращаются домой после работы в доке.    

– Какие  они усталые и грязные! Но в каждом горит искра бессмертного огня. Глядя на них,  ни за что не скажешь этого. И тем не менее это так. Странное все-таки существо  человек.    

– Кто-то  назвал человека животным, наделенным душой.    

– Уинвуд  Рид хорошо сказал об этом, – продолжал Холмс.    

– Он  говорит, что отдельный человек – это неразрешимая загадка, зато в  совокупности люди представляют собой некое математическое единство и подчинены  определенным законам. Разве можно, например, предсказать действия отдельного  человека, но поведение целого коллектива можно, оказывается, предсказать с  большей точностью. Индивидуумы различаются между собой, но процентное отношение  человеческих характеров в любом коллективе остается постоянным. Так говорит  статистика. Но что это, кажется, платок? В самом деле, там кто-то машет белым.    

– Это  один из ваших мальчишек. Я отчетливо вижу его! – воскликнул я.    

– А  вот и «Аврора»! – крикнул Холмс. – Отличный у нее ход. Эй, там,  внизу, полный вперед! Следуйте за тем катером с желтым огнем. Я не прощу себе,  если он уйдет от нас!    

«Аврора»  незаметно выскользнула из дока и, набирая скорость, прошла за маленькими суденышками,  так что, когда мы увидели ее, она уже мчалась на всех парах. Она уходила вниз  по реке, держась берега. Быстроходность ее была поразительна. Джонс посмотрел  на нее с тревогой.    

– Очень  лихо идет, – сказал он. – Нам ее не догнать.    

– Должны  догнать! – проговорил Холмс, стиснув зубы. – Не жалейте угля! Выжмите  из машины все, что можно. Пусть лучше сгорит катер, чем они уйдут от нас!    

     

    

     

Теперь  мы шли прямо на них. Огонь в топках гудел, мощная машина стучала, как огромное  металлическое сердце. Острый, отвесный нос лодки, как ножом, рассекал спокойную  воду, посылая влево и вправо две круглые, длинные, тугие волны. В такт машине  вся лодка вибрировала и вздрагивала, как живое существо. Желтый фонарь на носу  бросал вперед длинный мерцающий столб света. Впереди нас бежало по воде темное  пятно – это была «Аврора». Вихрь белой пены за ней свидетельствовал о  скорости, с какой она шла. Мы проносились мимо барж, пароходов, торговых  парусников, обгоняя их слева и справа. Из темноты доносились громкие голоса, а  «Аврора» все уходила вперед, и мы висели у нее на хвосте.    

– Наддайте  ходу! – крикнул Холмс, заглянув в машинное отделение; яркое пламя осветило  снизу его напряженное, орлиное лицо.    

– Мне  кажется, мы нагоняем их, – сказал Джонс, не спуская с «Авроры» глаз. –  Нет никакого сомнения! – воскликнул я. – Еще несколько минут – и  мы нагоним их.    

И в тот  же миг судьба зло посмеялась над нами: путь наш пересек буксир с тремя баржами.  Если бы не рулевой, вывернувший до отказа руль, мы врезались бы в него. Когда  наконец мы обогнули их и снова легли на курс, оказалось, что «Аврора» ушла  вперед на добрых двести ярдов, но, к счастью, все еще была хорошо видна. Наша  машина давала полную мощность, хрупкая посудина вибрировала и трещала под напором  яростной энергии, которая несла нас. Мы оставили позади Пул, миновали  Вест-индские доки, обогнули длинную Дептфордскую косу и Собачий остров. Смутное  пятно впереди нас стало принимать изящные очертания «Авроры». Джонс включил прожектор,  и мы ясно увидели на ее борту людей. Один сидел на корме, нагнувшись к  какому-то черному предмету у его ног. Рядом лежала темная куча, похожая на  огромного ньюфаундленда. Красное пламя топки освещало старшего Смита, он был  обнажен до пояса и яростно, как заведенный, бросал в топку уголь, сын его  держал румпель. Беглецы не сразу поняли, что за ними погоня, но, видя, что мы  неотступно идем за ними, повторяя все их зигзаги и повороты, они перестали сомневаться.  У Гринвича нас разделяло саженей сто, к Блэкуоллу расстояние сократилось до  семидесяти пяти. За годы моей полной приключений армейской жизни мне не раз  приходилось участвовать в погоне, но никогда я не испытывал такого жгучего  волнения, как во время этой бешеной гонки по Темзе. Мы все ближе и ближе. В  ночной тиши слышен стук и пыхтение их машины. Человек на корме все еще стоит,  нагнувшись над чем-то на палубе, что-то делая руками, поминутно поднимая  голову, чтобы прикинуть на глаз расстояние между «Авророй» и нами. Мы уже  совсем близко. Джонс крикнул, чтобы они остановились. Нас разделяет всего  четыре корпуса, и обе лодки летят, как на крыльях. На этом участке Темзы было  пустынно. С одной стороны протянулась низина Баркинглевел, с другой –  печальные Пламстедские болота. Услыхав приказ Джонса, человек на корме вскочил  на ноги и, тряся над головой сжатыми кулаками, стал ругать нас грубым и охрипшим  голосом. Это был сильный, рослый человек, он стоял на палубе, широко расставив  ноги, и я увидел, что, начиная от бедра, вместо правой ноги у него деревянный  протез. При звуках его резкого, хриплого голоса темная куча на палубе  зашевелилась и обернулась маленьким черным человечком, у него была огромная,  неправильной формы голова с копной всклокоченных волос. Холмс вынул свой  пистолет, я тоже схватился за свой при виде этого чудовища. На нем было что-то  темное, не то балахон, не то одеяло, открытым оставалось только лицо, какое  может привидеться только в кошмарном сне. Никогда в жизни ни в одном лице я не  встречал столько жестокости и кровожадности. Глаза его блестели мрачным,  угрюмым блеском, а толстые губы, вывернутые наружу, изгибались злобной  усмешкой, обнажая зубы, лязгавшие от животной ярости.    

– Если  он поднимет руку, стреляйте, – невозмутимо проговорил Холмс.    

«Аврора»  была уже на расстоянии одного корпуса от нас, можно сказать, на расстоянии вытянутой  руки. Я хорошо видел этих двоих – большого белого мужчину, стоящего,  широко расставив ноги, и поносящего нас отборными ругательствами, и страшного  карлика: его отвратительное лицо и оскаленные желтые зубы, поблескивающие в  свете нашего фонаря.    

     

    

     

Хорошо,  что мы успели подойти так близко. Несмотря на то, что мы не спускали с него  глаз, он быстрым движением вынул из складок своего одеяния короткую деревянную  трубку, похожую на линейку школьника, и сунул ее в рот. Наши выстрелы грянули  одновременно. Карлик повернулся, раскинул руки и, издав захлебывающийся кашель,  упал боком в воду. На один миг в пене волн я увидел его смертоносный,  ненавидящий взгляд. В тот же миг человек на деревянной ноге изо всех сил налег  на руль, и его лодка круто повернула к южному берегу. Мы продолжали стрелять по  ней, но мимо. Пули пролетели всего в нескольких футах от нее. Мы тоже  повернули, но поздно: «Аврора» уже ткнулась носом в берег. Это было дикое,  пустынное место. Луна заливала мертвенным светом огромную болотистую равнину,  на которой блестели окна стоячей воды и темнели островки гниющих растений.  Глухо ударившись о берег, «Аврора» застряла прочно, нос ее задрался в воздух, а  корма погрузилась в воду. Беглец выскочил на берег, и его деревянная нога  тотчас ушла на всю длину в вязкую почву. Напрасно он старался высвободить ее,  дергаясь всем телом. Он не мог больше сделать ни одного шага ни вперед, ни  назад. Он завыл в бессильной злобе и яростно заколотил другой ногой по  болотистой жиже. Но его злополучная деревяшка только еще глубже уходила в  предательскую почву. Когда наш катер подошел к нему, он уже так прочно встал на  якорь, что мы сумели вытащить его только с помощью веревки, которой он обвязал  свое туловище. И мы долго тянули его, как огромную, опасную рыбину. Оба Смита,  отец и сын, сидели понурившись в своем катере, но безропотно подчинились нашему  приказу и перешли к нам на борт. Потом мы вызволили «Аврору» и крепко привязали  ее к своей корме. На ее палубе стоял тяжелый железный сундучок ручной индийской  работы, безо всякого сомнения, тот самый, в котором хранились приносящие  несчастье сокровища семьи Шолто. Ключа не было, и мы осторожно отнесли его,  хотя он был довольно тяжел, в нашу маленькую кабину. Мы медленно возвращались в  Лондон и все время пути обшаривали прожектором реку и берега, но так и не нашли  следов маленького островитянина. Где-то на илистом дне Темзы так и останутся  лежать до скончания века кости этого странного чужеземца, нашедшего свой конец  на наших туманных берегах.    

– Смотрите, –  показал Холмс на створку деревянной двери, – он все-таки выстрелил первый.    

Действительно,  в дереве как раз против того места, где мы с Холмсом стояли, торчала одна из  тех черных колючек, которые мы так хорошо знали. Должно быть, она пролетела  между нами в тот самый миг, когда мы одновременно разрядили свои пистолеты.  Холмс улыбнулся, а меня, признаться, пробрала дрожь, когда я представил себе,  какой страшной смерти мы чудом избежали этой ночью.    

 Глава XI.    

Сокровища Агры    

     

Наш  пленник сидел в кабине напротив ларца, к которому он так стремился и ради  которого столько преодолел препятствий. Его лицо, точно вырезанное из красного  дерева, с отчаянным до дерзости взглядом и сетью крупных и мелких морщин,  говорило о жизни, сопряженной с трудом на открытом воздухе. Его подбородок,  покрытый густой растительностью, сильно выдавался вперед, обличая упрямый,  несговорчивый характер. Ему было, наверное, лет около пятидесяти, его черные  кудрявые волосы были сильно подернуты сединой. Черты его лица, когда оно было  спокойно, не были лишены приятности, зато стоило ему прийти в ярость – мы  это только что видели – и оно становилось жестоким и мрачным от нависших  бровей и агрессивно торчащего подбородка. Сейчас он сидел неподвижно, положив  большие руки в наручниках на колени и опустив на грудь голову. Время от времени  он бросал острый блестящий взгляд на ларец – причину своих преступных  действий. Мне показалось, что в его суровом, замкнутом лице было больше печали,  чем злобы. Однажды он взглянул вверх, и мне почудилась в его взгляде усмешка.    

     

    

     

– Знаете,  Джонатан Смолл, – начал Шерлок Холмс, – мне очень жаль, что так все  обернулось.    

– И  мне тоже, сэр, – отозвался он с чувством. – Но я думаю, виселица мне  на этот раз не грозит. Я готов присягнуть на Библии, что я не повинен в смерти  мистера Шолто. Это маленький дьявол Тонга выстрелил в него своей проклятой  стрелой. Мои руки не запятнаны кровью, сэр. Мне было очень жаль этого Шолто,  как будто он был мой родной брат. Я хорошенько вздул Тонгу свободным концом  веревки, но да что толку. Сделанного не воротишь.    

– Возьмите  сигару, – сказал Холмс. – И глотните из моей фляги: вы промокли  насквозь. Но, скажите, как вы могли ожидать, что такой маленький, тщедушный  человечек одолеет мистера Шолто да еще будет держать его, пока вы лезли по  веревке?    

– Вы,  я вижу, сэр, знаете все, как будто видели собственными глазами. Я рассчитывал  на то, что в этот час в кабинете никого не будет. Я хорошо знаю распорядок  жизни в Пондишери-Лодж. В это время мистер Шолто обычно спускался вниз ужинать.  Я не хочу ничего скрывать. Сейчас самая лучшая защита – говорить правду.  Будь это старый майор, я бы с легким сердцем позволил вздернуть себя на  виселицу. Ударить его ножом мне все равно что выкурить сигару. Но такое уж мое  невезение, что я пойду на каторгу из-за молодого Шолто, с которым мы даже ни  разу не поссорились.    

– Вы  находитесь в руках Этелни Джонса из Скотленд-Ярда, – прервал его  Холмс. – Он обещал завезти вас ко мне, и я попрошу вас чистосердечно мне  все рассказать. Тогда, возможно, я смогу вам помочь. Я попробую доказать, что  яд этот действует так быстро, что, когда вы появились в комнате, мистер Шолто  был уже мертв.    

– Но  так оно и было, сэр. Когда я влез в окно и увидел его оскаленное, склоненное  набок лицо, меня чуть удар не хватил. Я готов был задушить Тонгу, но он вырвался  и убежал на чердак. Тогда-то он и забыл свою дубинку и потерял эти проклятые  колючки, как он потом мне признался. Я думаю, они-то и были главной уликой  против нас. Но я, хоть убейте, не понимаю, как вы смогли напасть на наш след?!  Я не питаю к вам злобы, – он горько улыбнулся, – я только заметил  одну странную вещь. Имея законное право на добрых полмиллиона фунтов, я должен  был первую половину жизни строить волнорезы на Андаманских островах, а вторую в  лучшем случае посвящу земляным работам в Дартмуре. В злосчастную минуту встретил  я купца Ахмета и услыхал о сокровищах Агры, которые всем своим владельцам  приносили только несчастье. Ахмет был убит из-за них, майор Шолто жил всю жизнь  под бременем вины и трясся от страха. Мне они принесут пожизненную каторгу.    

В эту  минуту в дверь кабины просунулось широкое лицо и могучие плечи Этелни Джонса.    

– Ни  дать ни взять семейный пикник! – сказал он. – Позвольте, Холмс,  приложиться к вашей фляге. Ну что ж, я думаю, нам ничего не остается, как  поздравить друг друга. Жаль только, что второго не удалось взять живым. Но  выхода, к сожалению, не было. А знаете, Холмс, вы должны признаться, что пошли  на слишком большой риск. А если бы мы не догнали их?    

– Все  хорошо, что хорошо кончается, – сказал Холмс. – Но я и вправду не  знал, что «Аврора» – такое быстроходное судно.    

– Смит  говорит, на Темзе нет ни одного катера быстрее его «Авроры» и что, если бы у  него был кочегар, мы ни за что бы его не догнали. Между прочим, он клянется,  что ничего не знал о норвудском деле.    

– Абсолютно  ничего, – подтвердил наш пленник. – Я выбрал его катер, потому что  слыхал про его качества. Мы ничего не сказали ему, но хорошо заплатили и  обещали заплатить еще больше на борту «Эсмеральды», которая отплывает из  Грейвсенда в Бразилию.    

– Ну  что ж, раз он не сделал ничего плохого, и мы ничего плохого ему не сделаем. Мы  быстро ловим наших парней, но с обвинением не спешим.    

Было  смешно смотреть, как тщеславный Джонс надувается спесью – еще бы, поймал  такую птицу! По легкой улыбке, игравшей на лице Холмса, я понял, что и его  забавляет хвастовство полицейского инспектора.    

– Скоро  мы будем у Воксхоллского моста, – обратился Джонс ко мне. – Там  высадим вас вместе с сокровищами. Вряд ли надо говорить вам, что я беру на себя  большую ответственность. Это – совершенно недопустимое действие. Но, как  говорится, уговор дороже денег. Однако по долгу службы я должен послать с вами  полисмена, поскольку вы повезете такой ценный груз. Вы возьмете кэб, надеюсь?    

– Да.    

– Как  жаль, что нет ключа, а то мы произвели бы осмотр уже здесь. Где ключ, парень?    

– На  дне, – ответил коротко Смолл.    

– Гм!  Какой смысл доставлять нам лишние хлопоты, когда у нас их было и без того  немало. Я думаю, доктор, мне не надо предупреждать вас быть как можно  осторожнее. И сразу же везите сундук на Бейкер-стрит. Мы сперва поедем туда, а  уж потом в полицию.    

Они  высадили меня у Воксхоллского моста с одним из полицейских, простым и добродушным  малым. А через четверть часа мы были уже у дома миссис Сесил Форрестер.  Служанка была очень удивлена такому позднему визиту. Она сказала, что миссис  Форрестер в гостях и вернется нескоро, а мисс Морстен в гостиной. Полицейский  любезно согласился подождать меня в кэбе, и я, держа ларец на руках, направил  свои стопы в гостиную.    

Мисс  Морстен сидела у раскрытого окна в белом воздушном платье с чем-то розовым у  шеи и талии. Мягкий свет лампы под абажуром озарял ее фигурку, откинувшуюся в  плетеном кресле, ее милое серьезное лицо и золотил тусклым блеском тугие локоны  ее роскошных волос. Белая рука небрежно покоилась на ручке кресла, и от всей ее  задумчивой позы веяло тихой грустью. Услыхав мои шаги, она встрепенулась и  встала с кресла, ее бледные щеки залились радостным румянцем.    

– Я  слышала, что подъехал кэб, но подумала, что это миссис Форрестер вернулась так  рано. Я и не предполагала, что это вы. Какие новости вы привезли нам?    

– Я  привез нечто большее, чем новости, – сказал я, ставя ларец на стол и  разговаривая бойким, веселым тоном, хотя сердце у меня в груди так и  ныло. – Я привез вам то, что стоит дороже всех новостей на свете. Я привез  вам богатство.    

Она  посмотрела на ларец.    

– Так  это и есть клад? – спросила она довольно равнодушно.    

– Да,  это сокровища Агры. Половина принадлежит вам, другая половина – мистеру  Шолто. Каждому из вас приходится около двухсот тысяч. Это десять тысяч фунтов  годового дохода. В Англии мало найдется девушек с таким приданым. Это ли не  прекрасно?    

По-моему,  я несколько переигрывал, стараясь выразить свой восторг. Она почувствовала  фальшь в моем голосе, когда я рассыпался в поздравлениях, и, чуть-чуть подняв  брови, с удивлением посмотрела на меня.    

– Если  я и получила их, – сказала она, – так только благодаря вам.    

– Нет,  нет, – воскликнул я, – не мне, а моему другу Шерлоку Холмсу. Я бы  никогда в жизни не решил этой загадки, даже мощный аналитический ум моего друга  и то не сразу решил ее. Мы ведь в конце чуть не упустили их.    

– Ради  Бога, садитесь, доктор Уотсон, и расскажите мне все по порядку.    

Я  коротко рассказал ей, что произошло в то время, пока мы не виделись: о  переодевании Холмса, о розысках «Авроры», о появлении Этелни Джонса на  Бейкер-стрит, о нашей вечерней экспедиции и, наконец, бешеной гонке по Темзе.  Она слушала рассказ о наших приключениях с блестящими глазами и полуоткрытым  ртом. Когда я дошел до отравленной стрелы, пролетевшей мимо нас на расстоянии  дюйма, она так побледнела, что, казалось, вот-вот потеряет сознание.    

– Это  ничего, – сказала она, когда я поспешил протянуть ей стакан с водой. –  Все уже в прошлом. Просто мне стало страшно: ведь это из-за меня мои друзья  подвергались смертельной опасности.    

– Все  страшное позади, – сказал я. – Дай опасности особой не было. Не хочу  я больше рассказывать обо всяких ужасах. Давайте лучше поговорим о приятном.  Видите, в этом ларце сокровища. Как это замечательно! Холмс специально отпустил  меня, чтобы я привез его вам и вы первая открыли его.    

– Да,  конечно, мне будет очень интересно посмотреть, – сказала мисс Морстен, не  проявляя, однако, энтузиазма. Она, без сомнения, подумала, что бестактно  оставаться равнодушной при виде предмета, который стоил таких трудных и опасных  поисков.    

– Какой  хорошенький ларец! – прибавила она, наклоняясь над ним. – Кажется,  это настоящая индийская работа?    

– Да,  производство бенаресских кустарей-литейщиков.    

– Какой  тяжелый! – попробовала она поднять его. – Он один, наверное, немало стоит.  А где ключ?    

– Смолл  выбросил его в Темзу, – ответил я. – Придется попробовать кочергу  миссис Форрестер.    

У ларца  был литой, массивный запор, изображавший сидящего Будду. Под этот запор я всунул  конец кочерги и нажал ее как рычаг. Запор громко щелкнул и раскрылся. Дрожащими  руками я поднял крышку и откинул ее назад. Какое же изумление изобразилось на  наших лицах! Ларец был пуст.    

Не  мудрено, что он был очень тяжелый. Низ, стенки и крышка были на две трети  железные. Ларец был надежный, красивый и прочный, видно, специально сделан для  хранения драгоценностей, но самых драгоценностей там не было. Хотя бы одна нить  жемчуга, или крупинка золота, или бриллиант. Ничего. Ларец был совершенно,  вопиюще пуст…    

– Сокровище  пропало, – спокойно заметила мисс Морстен.    

Когда я  услышал эта ее слова, когда до меня дошло, что они значат, тень, все это время  омрачавшая мою душу, рассеялась. Вздохнув свободно, я только сейчас понял,  какой тяжестью лежал у меня на сердце этот клад. Это было низко, это было  эгоистично, но я знал, видел, чувствовал только одно – золотого барьера,  стоявшего между нами, не стало.    

– Слава  Богу! – воскликнул я от всего сердца.    

Она  удивленно посмотрела на меня и улыбнулась.    

– Почему  вы так говорите? – спросила она.    

– Потому  что вы опять стали досягаемы для меня, – ответил я, беря ее руку. Она не  отняла ее. – Потому что я люблю вас, Мэри, люблю, как никто никогда на  свете не любил! Потому что эти сокровища, эти несметные богатства наложили  печать на мои уста. Но теперь их нет, и я могу сказать вам смело, что я люблю  вас. И я еще раз повторяю: «Слава Богу».    

– Тогда  и я скажу: «Слава Богу», – прошептала она, и я привлек ее к себе. Может,  кто и потерял какие-то там сокровища, но я в эту ночь стал самым богатым  человеком на земле.    

     

    

     

 Глава XII.    

История Джонатана  Смолла    

     

Полицейский  в кэбе оказался очень терпеливым человеком, потому что, как можно догадаться, я  нескоро покинул дом миссис Форрестер. Но когда я показал ему пустой ларец, он  заметно приуныл.    

– Пропала  награда! – вздохнул он. – Нет сокровищ, не будет и награды. Если бы  они нашлись, мы с Сэмом Брауном получили бы по десяти фунтов за ночную работу.    

– Мистер  Таддеуш Шолто – богатый человек, – сказал я, – он вознаградит  вас и без сокровищ.    

Он,  однако, покачал головой.    

– Плохо  дело, – уныло проговорил он. – Мистер Этелни Джонс скажет то же  самое.    

Его  предсказание сбылось, ибо лицо у Джонса вытянулось, когда, вернувшись на Бейкер-стрит,  я показал ему пустой ларец. Они тоже только что приехали, ибо по дороге  переменили планы, и вместо того, чтобы ехать прямо домой, заехали в  Скотленд-Ярд, и Джойс доложил о результатах. Мой друг сидел в своем кресле, как  всегда, с непроницаемым лицом. Смолл – в кресле напротив, положив  деревянную ногу поверх здоровой. Когда я стал демонстрировать пустой ларец, он  вдруг громко расхохотался.    

– Это  твоих рук дело, Смолл, – сказал Этелни Джонс сердито.    

– Да,  моих. Сокровища спрятаны там, куда вам никогда не добраться, – сказал он,  торжествуя. – Это мои сокровища, и если уж мне не суждено владеть ими, так  пусть и никто не владеет. Я позаботился об этом. Никто в целом свете не имеет  права на них, кроме троих каторжников в андаманской тюрьме и меня. Я знаю, что  не мог бы обладать ими сейчас, не могут и они. Все, что я сделал, сделано и от  их имени. Наш союз четырех – до конца дней. Так вот, я знаю, они бы одобрили  меня. Пусть лучше сокровища лежат на дне Темзы, чем достанутся детям Шолто или  Морстена. Не ради них мы прикончили Ахмета. Сокровища там, где ключ. Там, где  Тонга. Когда я увидел, что вы настигаете нас, я спрятал добычу в надежное  место. На этот раз победа не принесла вам ни рупии.    

– Ты  обманываешь нас, Смолл, – нахмурился Джонс. – Если бы ты решил  бросить сокровища в Темзу, ты бросил бы их вместе с сундуком. Это удобнее.    

– Удобнее  бросить – удобнее найти, – насмешливо поглядывая на нас, ответил  Смолл. – Человек, у которого хватило ума выследить меня, достанет  сокровища и со дна реки. Теперь это, конечно, будет труднее – они  разбросаны в радиусе пяти миль. Сердце мое чуть не разорвалось, когда я  расставался с ними. Я чувствовал, что схожу с ума, увидев, что вы совсем  близко. Но что толку теперь жалеть о них! Я столько испытал в жизни, что  научился не плакать по убежавшему молоку.    

– Это  очень плохо, Смолл, – сказал Джонс. – Если бы вы помогли правосудию  вместо того, чтобы так посмеяться над ним, у вас было бы больше шансов  заслужить снисхождение.    

– Правосудие? –  воскликнул бывший каторжник. – Хорошенькое правосудие! Это мои сокровища!  А правосудие требует отдать их людям, не имеющим к ним никакого отношения! Вы  хотите знать, как оно стало моим? Двадцать долгих лет в этом болоте, испаряющем  лихорадку! Днем не выпускаешь из рук лопату, ночью гремишь кандалами в вонючем  тюремном бараке. Москиты, лихорадка, ругань черных надсмотрщиков, они любят  поизмываться над белыми. Вот как я стал хозяином сокровищ Агры. Вы говорите о  справедливости – а я не хочу, чтобы другие пользовались сокровищами, за  которые я заплатил своей жизнью. Пусть меня вздернут на виселицу, пусть в мою  шкуру вонзятся колючки Тонги, но я не хочу гнить в тюремной камере, зная, что  кто-то другой купается в золоте, которое по праву принадлежит мне.    

Маска  безразличия спала со Смолла. Он говорил возбужденно, глаза его горели,  наручники бряцали, когда он в ярости сжимал кулаки. Видя, какая неукротимая  ненависть снедает этого человека, я понял, что страх, обуявший Шолто при  известии о его появлении, был вполне обоснованным.    

– Вы  забываете, что мы ничего этого не знали, – сказал Холмс мягко. – Мы и  сейчас еще не знаем, законным ли путем попали к вам эти сокровища.    

– Вы  разговариваете со мной, как с равным, сэр. И хотя я прекрасно понимаю, что  именно вам я обязан вот этими украшениями, – Смолл показал на  наручники, – я не в обиде на вас. Игра была честная. Если вы хотите  послушать, я расскажу вам всю мою историю от начала до конца. Видит Бог, каждое  слово в ней – чистая правда. Благодарю вас, сэр, с удовольствием сделаю глоток-другой,  если во рту пересохнет.    

– Родом  я из Вустершира, родился в местечке под Першором. Если вы заглянете к нам,  найдете не одно семейство Смоллов. Я часто подумывал съездить туда, но я  никогда не был гордостью своего семейства и сомневаюсь, чтобы они очень мне  обрадовались. Все они люди почтенные, ходят в церковь, пользуются уважением в  округе. Они фермеры, а у меня всегда были дурные наклонности. Когда мне было  восемнадцать лет, я попал в историю из-за одной девушки. Спасло меня только то,  что я завербовался и стал солдатом королевы в Третьем линейном пехотном полку,  который как раз отправлялся в Индию.    

Но  служба моя кончилась скоро, я выучился только стрелять из ружья и ходить  «гусиным шагом». Понесла меня однажды нелегкая купаться в Ганг, хорошо еще, что  рядом со мной оказался в воде наш сержант Джон Холдер. А он был в нашем полку  одним из лучших пловцов. Выплыл я на середину, глядь – крокодил. Оттяпал  мне ногу выше колена, как ножом отрезал. Я бы утонул от шока и большой потери  крови, да рядом оказался Холдер, он подхватил меня и вынес на берег. Пять  месяцев я пролежал в госпитале. Выписался я на деревяшке полным инвалидом,  неспособным к воинской службе, да и вообще ни к какой другой.    

Мне  тогда довольно солоно пришлось, как вы можете себе представить, –  беспомощный калека; и всего только двадцать лет. Но, как говорится, нет худа  без добра. Одному человеку, по имени Эйблуайт, хозяину индиговых плантаций,  потребовался надсмотрщик. Случилось, что он был другом нашего полковника,  принимавшего во мне участие. Он горячо рекомендовал меня Эйблуайту. Надсмотрщик  большую часть времени проводит верхом на лошади, а так как культя у меня была  довольно длинная, то держаться в седле я мог, деревяшка мне не мешала. Я должен  был верхом объезжать плантации, смотреть за тем, как работают кули, и  докладывать о ленивых. Плата была хорошая, жилье тоже, и я уж думал, что до  конца дней останусь на индиговых плантациях. Хозяин был человек добрый, он  часто заходил ко мне выкурить трубку, потому что белые люди, живущие там,  тянутся друг к другу. Совсем не то, что здесь.    

Но  счастье никогда долго не сопутствовало мне. В стране вдруг начался бунт. Еще  накануне мы жили мирно и безмятежно, как где-нибудь в Кенте или Суррее, а  сегодня все полетело вверх дном. Вы, конечно, знаете эту историю лучше меня. О  ней много написано, а я не большой охотник до чтения. Знаю только то, что видел  своими глазами. Наши плантации находились возле городка Муттры у границы  Северо-западных провинций. Каждую ночь все небо озарялось огнем горящих  бунгало. Каждый день через нашу усадьбу шли европейцы с женами и детьми, спеша  под защиту английских войск, стоявших в Агре. Мистер Эйблуайт был упрямый  человек. Он вбил себе в голову, что все дело выеденного яйца не стоит и не  сегодня-завтра кончится. Он сидел на своей веранде, потягивал виски и курил  сигары. А вся Индия была в огне. Мы, конечно, остались с ним. Мы – это я и  Доусон, который вместе с женой вел и счета и хозяйство. Но катастрофа все-таки  разразилась. Я был весь день на дальней плантации и под вечер возвращался  верхом домой. На дне неглубокого оврага темнела какая-то бесформенная куча. Я  подъехал ближе, и сердце мое сжалось от ужаса: это была жена Доусона, разрезанная  на куски и брошенная на съедение шакалам. Немного дальше на дороге лицом вниз  лежал сам Доусон, его уже окоченевшая рука сжимала револьвер, а рядом друг  подле друга лежали четверо сипаев. Я натянул поводья и остановил лошадь, не  решаясь, в какую сторону ехать. В этот миг из крыши бунгало Эйблуайта повалил  густой дым, наружу вырвалось пламя. Я понял, что ничем не могу помочь моему  хозяину, а только и сам погибну, если очертя голову брошусь на выручку. С моего  места мне хорошо были видны мятежники в красных мундирах, их было не меньше  нескольких сотен, они громко кричали и плясали вокруг пылающего дома. Меня  заметили, и мимо моей головы просвистело несколько пуль. Тогда я повернул коня  и поскакал через рисовое поле. Ночью я был в Агре.    

     

    

     

Оказалось,  что и там небезопасно. Вся страна гудела, как растревоженный улей. Англичане  собирались в небольшие отряды. Они оставались хозяевами только на той земле,  которую удерживали силой оружия. На всей остальной земле они были во власти  восставших. Это была война миллионов против нескольких сотен. И самое  трагическое было то, что нашим противником были наши же отборные войска –  пехота, артиллерия и кавалерия. Мы их обучили и вышколили, и теперь они  сражались против нас нашим оружием и трубили в горн наши сигналы. В Агре стояли  Третий бенгальский стрелковый полк, несколько отрядов сикхов, два эскадрона  кавалерии и одна батарея. Когда началось восстание, был сформирован отряд добровольцев  из гражданских чиновников и купцов. В этот отряд, несмотря на свою ногу,  записался и я. Мы выступили из Агры, чтобы встретиться с противником у  Шахтанджа в начале июля, и несколько времени успешно сдерживали их, но скоро у  нас кончился порох, и мы вернулись обратно в Агру. Со всех сторон приходили  тревожные вести, что было не удивительно: ведь Агра находилась в самом центре мятежа.  Лакхнау был более чем в сотне миль на восток, Канпур – почти столько же на  юг. Какое направление ни возьми, всюду резня, разорение и гибель.    

Агра –  древний город. Он всегда наполнен индусами-фанатиками и свирепыми дикарями-язычниками.  Горстка англичан потерялась бы среди узких извилистых улочек. Поэтому наш командир  приказал перейти реку и укрыться в старинной Агрской крепости. Не знаю, джентльмены,  слыхал ли кто-нибудь из вас об этой крепости. Это – очень странное  сооружение. Такого я никогда не видывал, а уж поверьте, я много странного  повидал на своем веку. Крепость очень большая и состоит из двух фортов – нового  и старого. Наш гарнизон, женщины, дети, припасы и все остальное разместились в  новом форте. Но он размерами был гораздо меньше старого. В старую крепость  никто не ходил, в ней жили только скорпионы и сороконожки. Там было много  огромных пустых залов, галерей, длинных коридоров с бесконечными переходами и  поворотами, так что было легко заблудиться. Поэтому туда редко кто отваживался  ходить, хотя время от времени собиралась группа любопытных и отправлялась с  факелами.    

Передний  фасад Агрской крепости омывала река, служившая ей защитой, зато боковые и  задняя стены имели множество выходов, которые надо было охранять. Людей у нас  было мало, едва хватало только, чтобы поставить к пушкам и бойницам. Тогда мы  хорошо укрепили центральный форт, а у каждых ворот выставили небольшой  караул – по одному англичанину и по два-три сикха. Мне выпало охранять  ночью дальнюю дверь в юго-западной стене. Мне дали под начало двух сикхов и  сказали, чтобы я в случае опасности стрелял, чтобы вызвать подкрепление из  центральной охраны. Но поскольку наш пост находился метрах в двухстах от  главных сил и добраться к нам можно было, только преодолев бесконечный лабиринт  коридоров и галерей, то я очень сомневался, что в случае нападения помощь  придет вовремя.    

Я очень  гордился тем, что у меня был свой маленький отряд – ведь солдатом я  прослужил без году неделя, да еще эта нога. Две ночи прошли безо всяких  происшествий. Мои пенджабцы были рослые, свирепого вида сикхи. Одного звали  Мохаммед Сингх, другого Абдулла Хан, оба воевали против нас под Чилианвалла.  По-английски они говорили довольно хорошо, но я с ними общался мало. Они  предпочитали держаться вдвоем и что-то лопотали все время на своем странном  сикхском языке. Я же обычно стоял снаружи возле двери и смотрел вниз на широкую  извивающуюся ленту реки и на мерцающие огни древнего города. Дробь барабанов и  тамтамов, крики и пение мятежников, опьяненных опиумом и гашишем, напоминали  нам всю ночь об опасности, грозившей с того берега. Каждые два часа дозор  центральной охраны обходил посты, проверяя, все ли благополучно.    

Третья  ночь моего дежурства была особенно темной и мрачной, то и дело моросил дождь.  Ничего нет хуже стоять час за часом на страже в такую ночь. Я несколько раз  пытался заговорить со своими необщительными товарищами, но все безуспешно. В  два часа ночи пришел дозор и немного скрасил мое тоскливое бдение. Видя, что  мне не удастся втянуть сикхов в разговор, я вынул трубку, положил ружье и  чиркнул спичкой. И в тот же миг оба сикха набросились на меня. Один схватил мой  мушкет и занес его над моей головой, второй приставил к моему горлу длинный нож  и поклялся сквозь зубы всадить мне его в глотку, если я пошевелюсь.    

     

    

     

Моей  первой мыслью было, что негодяи в заговоре с мятежниками и что это –  начало штурма. Если бы восставшие захватили наш вход, то крепость бы пала и все  женщины и дети оказались бы в их руках. Возможно, джентльмены, вы подумайте  сейчас, что я хочу расположить вас в свою пользу, но даю слово, что, когда я  сообразил это, то, забыв о ноже, я уже раскрыл было рот, чтобы закричать, –  пусть это был бы мой последний крик. Державший меня сикх точно прочитал мои  мысли, ибо, видя мою решимость, прошептал мне на ухо: «Не поднимай шума.  Крепость в безопасности. На нашем берегу нет негодяев-мятежников». Голос его  звучал искренне, к тому же я знал, стоит мне издать звук, песенка моя спета.  Это я прочел в глазах шептавшего. Поэтому я решил подождать и посмотреть, что  они хотят от меня.    

– Послушай,  сагиб, – сказал один из них, тот, у которого был более свирепый вид и которого  звали Абдулла Хан. – Либо ты должен присоединиться к нам, либо ты  замолчишь навеки. Мы не можем ждать: дело слишком важное. Или ты душой и телом  будешь наш и поклянешься в этом на христианском кресте, или твое тело этой  ночью будет брошено в канаву, а мы уйдем к повстанцам на ту сторону реки.  Выбора у тебя нет. Ну что – жизнь или смерть? Даем на размышление три минуты.  Время идет, а надо все кончить до возвращения дозора.    

– Как  я могу решать? – возразил я. – Вы ведь не сказали мне, что я должен  делать. Но знайте, если на карту поставлена судьба крепости, убивайте меня, и  пусть ваша рука не дрогнет.    

– Крепости  ничего не грозит, – опять зашептал сикх. – Мы хотим, чтобы ты сделал  только то, ради чего твои соотечественники едут в эту страну: мы хотим, чтобы  ты разбогател. Если ты будешь в эту ночь с нами, то мы клянемся тебе обнаженным  кинжалом и тройной клятвой сикхов – эту клятву не нарушил еще ни один  сикх, что честно поделимся с тобой захваченной добычей. Ты получишь четвертую  часть всех сокровищ. Что может быть справедливее?    

– Каких  сокровищ? – спросил я. – Я так же, как вы, не прочь разбогатеть. Но  скажите, как это сделать?    

– Поклянись  сперва, – ответили они, – прахом твоего отца, честью матери, святым  крестом твоей веры, что ни сейчас, ни впредь не поднимешь на нас руки и будешь  нерушимо хранить тайну!    

– Клянусь, –  ответил я, – если только крепости не будет угрожать опасность.    

– Тогда  и мы все клянемся, что честно поделим между собой сокровища и ты получишь свою  четвертую часть.    

– Но  ведь нас трое, – сказал я.    

– Нет,  четверо. Дост Акбар тоже должен получить свое. Пока будем их ждать, я тебе все  расскажу. Мохаммед Сингх постоит снаружи и даст нам знать, когда они покажутся.  Ну так вот, сагиб, я расскажу тебе все, потому что ты ференги, а я знаю, что  ференги не нарушают клятвы. Если бы ты был лживым индусским псом, то, сколько  бы ты ни клялся всеми своими богами из нечестивых храмов, твоя кровь пролилась  бы, а тело было брошено в сточную канаву. Но сикхи верят англичанам, а  англичане верят сикхам. Так что слушай, сагиб, что я тебе расскажу.    

В  северных провинциях живет один раджа. Он очень богат, хотя земли у него мало.  Большие богатства унаследовал он от отца и еще больше скопил сам, потому что он  любит копить и не любит тратить. Когда заварилась каша, он был другом и льва и  тигра – сипаев и англичан. Но вот до него стали доходить слухи, что белых  людей повсюду гонят и убивают, и он решил, что белым пришел конец. Будучи  человеком осторожным, он повел себя так, чтобы в любом случае сохранить хотя бы  половину сокровищ. Золото и серебро он оставил в подвалах своего дворца, а  самые дорогие камни и жемчуг сложил в железный сундук и поручил своему верному  слуге под видом торговца пронести в Агрскую крепость, чтобы они оставались там,  пока не наступит замирение. Таким образом, если победят мятежники, он будет  иметь золото и серебро, если же победят англичане, то уцелеют драгоценности.  Разделив таким образом свои богатства, он присоединился к сипаям, потому что их  победа тогда была очевидна. Значит, сагиб, обрати на это внимание, драгоценности  должны были достаться тому, кто остался бы до конца верен долгу.    

Этот  мнимый купец, путешествующий под именем Ахмета, сейчас в Агре. Он жаждет проникнуть  в Агрскую крепость. С ним мой молочный брат Дост Акбар, знающий его тайну. Дост  Акбар обещал этой ночью привести его к западному входу в крепость. И выбрал как  раз нашу дверь. Они вот-вот придут, и мы с Мохаммедом Сингхом их встретим.  Место это пустынное, об Ахмете никто ничего не знает. И мы позаботимся, чтобы  никто никогда не узнал. А потом поделим сокровища. Что ты на это скажешь,  сагиб?    

В  Бустершире жизнь человека священна и неприкосновенна, но совсем другое дело,  когда кругом огонь и кровь и смерть поджидает тебя на каждом шагу. Мне было все  равно, будет ли жить какой-то купец Ахмет или нет. Зато рассказ о сокровищах  задел мое сердце. Я стал думать, как хорошо вернуться в Англию с таким богатством,  вот уж мои родные вытаращат глаза, увидев бездельника Джонатана с карманами, полными  золота. Из этого вы можете судить, какой я сделал выбор. Абдулла Хан, однако,  решил, что я все еще колеблюсь.    

– Послушай,  сагиб, – продолжал он меня уговаривать, – если этот человек попадет в  руки начальника гарнизона, его все равно расстреляют или повесят, а  драгоценности раджи уйдут в казну правительства, и никому не будет никакой  радости. Раз уж мы устроили на него засаду, дело надо кончать. А сокровищам у  нас будет ничуть не хуже, чем в государственной казне. Мы сразу разбогатеем и  станем важными господами. Мы здесь совсем одни, и никто никогда не узнает об  этом. Все нам благоприятствует. Повтори еще раз, сагиб, с нами ты или против  нас?    

– С  вами, всей душой и всем сердцем, – ответил я.    

– Хорошо, –  ответил он, возвращая мне мое ружье. – Ты видишь, мы доверяем тебе, потому  что ты, как и мы, не можешь нарушить слова. А теперь будем ждать.    

– Твой  брат знает, что вы затеяли?    

– Это  его план. Он все и придумал. А теперь пойдем к Мохаммеду Сингху, будем ждать  там.    

Дождь  все продолжался, потому что уже начался сезон дождей. Тяжелые, черные тучи заволокли  небо, и в двух шагах ничего не было видно. Прямо перед нами обрывался  неглубокий ров, он местами почти пересох, и через него было легко перебраться.  У меня было очень странное ощущение, что вот я стою здесь с двумя дикими  пенджабцами и жду человека, спешащего навстречу своей смерти. Вдруг глаза мои  уловили во тьме по ту сторону рва слабую вспышку от прикрытого полой фонаря. Свет  исчез за кучами земли, потом опять появился и стал медленно к нам приближаться.    

– Идут! –  сказал я.    

– Окликните  его, сагиб, как полагается в таких случаях, – зашептал Абдулла. –  Пусть он ничего не подозревает. Дайте нас ему в провожатые, а сами оставайтесь  у входа. Приготовьте фонарь, чтобы не ошибиться, что это он.    

Свет  фонаря то останавливался, то опять двигался в нашу сторону, и скоро я разглядел  на той стороне две темные фигуры. Они подошли ко рву и начали чуть ли не на  четвереньках спускаться по отлогой стенке рва, потом прошлепали по вязкому дну  и стали карабкаться на нашу сторону. Тут я их и окликнул.    

– Кто  там? – спросил я негромко.    

– Друзья, –  последовал ответ.    

Я открыл  фонарь и осветил их. Впереди шел огромный сикх с черной бородой, спускавшейся  чуть не до пояса. Только в цирке я видел таких высоких людей. Другой был  маленький, толстенький и круглый, на нем был желтый тюрбан, а в руках  узел – что-то завязанное в шаль. Он весь дрожал от страха, руки его  тряслись так, точно его била лихорадка, он то и дело озирался по сторонам  маленькими карими блестящими глазками, он походил на мышку, боязливо выглядывающую  из норки. Меня самого продрал озноб, когда я подумал, что этот человечек сейчас  умрет. Но я вспомнил про сокровища, и сердце мое стало как каменное. Увидев мое  светлое лицо, толстяк радостно закудахтал и бросился ко мне.    

– Я  ищу вашей защиты, сагиб, – задыхался он. – Я несчастный купец Ахмет.  Чтобы добраться до надежных стен Агрской крепости, я прошел по всей Раджпутане.  Меня ограбили по дороге, били, издевались надо мной, потому что я друг  правительства. Благословенна ночь, которая принесла мне спасение. Мне и моему  жалкому имуществу.    

– Что  у вас в узле? – спросил я.    

– Железный  сундучок, – ответил он. – А в нем две или три семейные реликвии, не  представляющие ни для кого, кроме меня, никакой ценности. Но я не нищий, я  награжу тебя, молодой сагиб, и твоего начальника, если ты позволишь мне  укрыться за этими стенами.    

Я  почувствовал, что еще немного, и я не выдержу. Чем больше я глядел на его жирные,  прыгающие от страха щеки, тем более чудовищным казалось мне это хладнокровно  обдуманное убийство. Скорее бы уж все кончалось.    

– Отведите  его в центральный форт, – приказал я.    

Двое  сикхов пошли по бокам, третий сзади. Все четверо медленно удалялись по коридору.  Несчастный купец оказался буквально бок о бок со смертью. Я со своим фонарем  остался у входа.    

Я  слышал, как мерные звуки их шагов разносились под пустынными гулкими сводами  коридоров. Вдруг шаги замолкли. Раздались голоса, шум драки, удары. А минуту  спустя я, к своему ужасу, услыхал дробный стук шагов и тяжелое дыхание бегущего  в мою сторону человека. Я осветил фонарем длинный прямой коридор и увидел  толстяка с залитым кровью лицом. Он мчался что было духу ко мне, а за ним по  пятам тигриными прыжками несся огромный чернобородый сикх, и в его руке блестел  нож. Я никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали, как этот маленький  торговец. Ему оставалось только пробежать мимо меня и выскочить на улицу. Там  он был бы спасен. Мне опять на какую-то долю секунды стало жалко его, но я  вспомнил о сокровищах и опять ожесточился. Когда он поравнялся со мной, я  бросил ему в ноги ружье, и он упал, перевернувшись два раза через голову, как  подстреленный заяц. Он не успел вскочить на ноги – сикх был уже на нем и  дважды ударил его ножом в бок. Ахмет не дрогнул, не издал стона, а так и  остался лежать, где упал. По-моему, он, когда падал, сломал шею. Как видите,  джентльмены, я держу обещание и рассказываю все как есть, не заботясь, какое  это производит на вас впечатление.    

     

    

     

Он  остановился и протянул свои скованные наручниками руки к стакану виски с  содовой, приготовленному для него Холмсом. Я посмотрел на него и почувствовал,  что содрогаюсь от ужаса, и не только потому, что он был участником этого  коварного убийства: меня потрясло, как легко и даже цинично он об этом  рассказывал. Какое бы ни уготовано ему наказание, мне не жаль его. Шерлок Холмс  и Джонс оба сидели молча, сложив руки на коленях, на их лицах было написано  отвращение. Он, очевидно, заметил это, потому что, когда он снова заговорил, в  его голосе послышался вызов.    

– Все  это, конечно, очень плохо, – сказал он. – Но я бы хотел знать, много  ли найдется людей, которые, оказавшись на моем месте, вели бы себя по-другому,  то есть отказались бы от богатства, зная, что за их доброту им перережут  глотку. К тому же когда Ахмет вступит в крепость, дело уже пошло так – он  или я. Если бы он убежал, все открылось бы, меня судили бы военно-полевым судом  и расстреляли, потому что в такие времена рассчитывать на снисходительность не  приходится.    

– Продолжайте, –  коротко приказал Холмс.    

– Так  вот, мы втроем, Абдулла, Акбар и я, втащили его в крепость. Хотя он был  коротышка, но руки нам оттянул. Мохаммед Сингх остался караулить вход. Сикхи  еще раньше присмотрели место, где его можно было спрятать. Галерея со многими  поворотами привела нас в большой, пустой зал, кирпичные стены которого  постепенно разрушались. Земляной пол в одном месте осел и треснул, образовав  естественную могилу. Здесь мы и похоронили купца Ахмета, заложив могилу кирпичами,  выпавшими из стен. Покончив с Ахметом, мы вернулись к сундучку с сокровищами.    

Он  остался там, где Ахмет уронил его, когда сикхи первый раз на него напали. Это  был тот самый сундук, который стоит сейчас на столе перед вами. К резной ручке  на крышке был привязан шелковым шнуром ключ. Мы открыли его, и в свете фонаря  заблестели, заиграли драгоценные камни, о каких я читал в приключенческих  книгах и мечтал мальчишкой в Першоре. От их блеска можно было ослепнуть. Насытившись  этим великолепным зрелищем, мы выложили драгоценности и стали считать их. Там  было сто сорок три бриллианта чистой воды, и среди них знаменитый «Великий  могол», по-моему, он именно так называется. Говорят, что это второй камень в  мире по величине. Затем там было девяносто очень красивых изумрудов, сто  семьдесят рубинов, правда, много мелких. Еще там было сорок карбункулов, двести  десять сапфиров, шестьдесят один агат и несчетное количество бериллов, ониксов,  кошачьего глаза, бирюзы, и еще много других камней, чьи названия я тогда не  знал. Теперь я знаком с камнями гораздо лучше, чем раньше. Еще там был  жемчуг – около трехсот превосходных жемчужин, двенадцать из них снизаны в  четки.    

Между  прочим, эти четки исчезли из сундука. Их там не было, когда я недавно открывал  его.    

Сосчитав  наши сокровища, мы уложили их обратно в сундук и понесли показать их Мохаммеду  Сингху. Затем мы еще раз торжественно поклялись, что никогда не предадим друг  друга и будем верно хранить нашу тайну. Мы решили поделить сокровища, когда в  стране воцарится мир, а пока спрятать сундук в надежное место. Делить их сейчас  не было смысла: если у нас увидят такие драгоценности, это вызовет подозрения.  В крепости все жили тесно, так что спрятать их от постороннего глаза не было  никакой возможности. Поэтому мы отнесли сундук в тот самый зал, где лежал  Ахмет, и в одной из стен, уцелевшей лучше других, мы замуровали наши сокровища.  Мы хорошо запомнили место, а на следующий день я нарисовал четыре плана и на  каждом написал внизу «знак четырех», ибо мы все четверо были связаны нерушимой  клятвой. И я клянусь вам положа руку на сердце, что никогда не изменял ей.    

Мне не  надо рассказывать вам, джентльмены, чем закончилось восстание. После того, как  Уилсон взял Дели, а сэр Колин освободил Лакхнау, дело восставших было  проиграно. Подоспели свежие английские части, и сам Нана Сагиб бежал за  границу. Летучие отряды полковника Грейтхеда окружили Агру и выгнали из города  всех мятежников. Мир наконец водворился в стране, и мы четверо стали уже  надеяться, что не за горами день, когда мы сумеем незаметно вынести из крепости  свои сокровища. Но нашим надеждам не суждено было сбыться – нас арестовали  как убийц Ахмета.    

А  произошло вот что. Когда раджа поручил драгоценности Axмету, он сделал это  потому, что доверял ему. Но люди на востоке подозрительны, поэтому раджа вслед  за Ахметом отправил второго слугу, которому он доверял больше, чем Ахмету.  Этому второму он приказал ни на секунду не выпускать из вида Ахмета, и тот  всюду следовал за ним, как тень. В ту роковую ночь он шел за Ахметом до самых  дверей и видел, как его впустили в крепость. Он не сомневался, что Ахмету дали  убежище, и на другой день сам отправился туда. Но Ахмета он там не встретил.  Это насторожило его, и он заявил об исчезновении Ахмета сержанту охраны, а тот  доложил начальнику. Немедленно организовали поиски, и тело Ахмета очень скоро  нашли. Мы были уверены, что начисто замели следы, и тешили себя радужными  мечтами, как вдруг нас всех четверых арестовывают и обвиняют в убийстве Ахмета.  Трое из нас стояли в ту ночь на страже у юго-западной двери, а четвертый, как  стало известно, путешествовал вместе с убитым. О драгоценностях на суде не было  сказано ни слова, потому что раджу лишили княжеского престола и изгнали из  Индии. Обстоятельства дела были очень быстро расследованы, и суд предъявил нам  обвинение в убийстве. Сикхи были присуждены к пожизненной каторге, а я к  смертной казни, которая позже была заменена каторгой на тот же срок.    

Мы  очутились в дурацком положении. Сидеть под замком, не имея никакой надежды  выйти на свободу, и знать, что обладаешь тайной, которая могла бы так высоко  вознести тебя, – это было невыносимо. Сносить издевку и побои  надзирателей, есть один рис и пить воду, когда на воле тебя ждет сказочное богатство, –  можно было сойти с ума или наложить на себя руки, но я всегда был упрямым малым  и, скрепив сердце, я стал ждать своего часа.    

И вот,  как мне показалось, он пробил. Из Агры нас перевели в Мадрас, а оттуда на  Андаманские острова в Порт-Блэр. В новой тюрьме было очень мало белых, а так  как я сразу стал примерно вести себя, то скоро оказался на привилегированном  положении. Мне дали в Хоптауне маленькую хижину. Хоптаун – это небольшое  селение, раскинувшееся на склонах горы Харриет, и у меня даже появилось время,  когда я был предоставлен самому себе. Место было отвратительное, зараженное  лихорадкой; на островах, за оградой наших каторжных поселений, жили каннибальские  племена. Их развлечением было при всяком удобном случае стрелять в заключенных  своими ядовитыми колючками. Мы рыли землю, проводили канализацию, работали на  бататовых плантациях, и было еще много других работ, так что весь день у нас  был занят, зато вечер принадлежал нам. Я научился, помимо всего прочего,  готовить для нашего врача лекарства и старался усвоить кое-что из его науки. И  все время я был начеку – не подвернется ли случай бежать. Но Андаманские  острова находятся на расстоянии сотен миль от ближайшей земли, а в морях под  теми широтами ветер очень слабый или совсем не дует. Так что бежать  оттуда – дело невероятно трудное.    

Доктор  Соммертон был молодой человек, веселый и общительный. Офицеры помоложе собирались  по вечерам у него в комнате и играли в карты. Его приемная, где я обычно  готовил лекарства, примыкала к гостиной, и между комнатами в стене было  маленькое окошко. Часто, когда мне было особенно тоскливо и одиноко, я гасил  лампу в приемной и стоял там, наблюдая через окошко игру и слушая их разговоры.  Я люблю играть в карты, и это было почти все равно что играть самому. Там  обычно собирались майор Шолто, капитан Морстен и лейтенант Бромли Браун, начальник  тюремной охраны из туземцев, сам доктор и двое или трое тюремных чиновников, старых,  опытных игроков, которые вели умную и беспроигрышную игру. Компания собиралась  дружная.    

Скоро я  обратил внимание, что военные всегда проигрывали, а чиновники выигрывали. Я не  говорю, что они играли нечестно, нет. Но так уж получалось. Эти тюремные крысы,  попав на Андаманские острова, никогда ничем, кроме карт, не занимались, они  хорошо знали привычки своих партнеров и играли серьезно, а военные садились за  карты только затем, чтобы провести время. От вечера к вечеру военные все больше  проигрывали, а проигрывая, все больше хотели отыграться. Хуже всех приходилось  майору Шолто. Сперва он платил проигрыш наличными – золотом и банкнотами,  потом стал давать расписки на очень крупные суммы. Иногда он немного выигрывал,  я думаю, это делалось нарочно, чтобы подбодрить его. А затем неудачи снова  начинали преследовать его с еще большим ожесточением. Целыми днями он ходил  мрачный, как туча, и даже стал выпивать в ущерб здоровью.    

Однажды  он сильно проигрался. Я сидел в своей хижине, когда майор с капитаном Морстеном,  пошатываясь, возвращался домой. Они были большие друзья и никогда не  разлучались. Майор сокрушался из-за своих проигрышей.    

– Все  кончено, Морстен, – сказал он. – Я погибший человек. Мне ничего не  остается, как подать в отставку.    

– Глупости,  старина! – воскликнул капитан, хлопая приятеля по плечу. – Я сам в не  менее затруднительном положении, но…    

Вот все,  что я услышал тогда, но слова майора заставили меня призадуматься.    

Дня  через два я увидел, как майор Шолто медленно брел по берегу, и решил поговорить  с ним.    

– Мне  надо посоветоваться с вами, майор, – сказал я.    

– Слушаю  тебя, Смолл. В чем дело? – ответил он, вынимая изо рта сигару.    

– Вы  не знаете, – начал я, – какому официальному лицу я должен сообщить о  спрятанных сокровищах? Мне известно, где лежат полмиллиона фунтов, а поскольку  я сам не могу ими воспользоваться, то я подумал; не лучше ли передать их  властям? Может, мне за это сократят срок.    

– Ты  говоришь, Смолл, полмиллиона? – У майора даже дыхание сперло, и он  пристально посмотрел на меня, чтобы понять, говорю ли я серьезно.    

– Да,  в драгоценных камнях и жемчуге. Они лежат там себе и лежат. И никто о них не знает.  Их владелец – каторжник, вне закона. Так что фактически они принадлежат  первому, кто их найдет.    

– Они  принадлежат правительству, Смолл, – проговорил майор изменившимся  голосом, – правительству, и никому больше.    

Но он  сказал это так неуверенно, запинаясь, что я понял, что майор попался на удочку.    

– Так  вы мне советуете, сэр, заявить о драгоценностях генерал-губернатору? –  сказал я, прикидываясь простаком.    

– Не  надо торопиться, Смолл, чтобы потом не пришлось жалеть. Расскажи мне об этом подробно.  Чтобы дать правильный совет, я должен знать все.    

Я  рассказал ему всю историю с некоторыми изменениями, чтобы он не догадался, где  это произошло. Когда я кончил, он долго стоял, как в столбняке, и думал. По  движению его губ я понял, какая в нем происходит борьба.    

– Это  очень важное дело, Смолл, – сказал он наконец. – Никому о нем ни  слова. Я скоро еще приду к тебе. И тогда мы поговорим.    

Он  пришел ко мне через два дня поздней ночью вместе с капитаном Морстеном.    

     

    

     

– Я  бы хотел, Смолл, чтобы капитан Морстен послушал эту историю из твоих уст, –  сказал майор.    

Я  повторил слово в слово, что рассказывал майору.    

– Звучит  правдиво, а? – спросил он капитана. – Я бы, пожалуй, поверил.    

Капитан  Морстен, ничего не сказав, кивнул.    

– Послушай,  Смолл, – начал майор. – Мы с капитаном все обсудили и пришли к  выводу, что генерал-губернатор здесь ни при чем. Это твое личное дело, и ты  волен поступать, как сочтешь нужным. Но я хотел бы вот что спросить у тебя,  какую цену ты предложил бы за свои сокровища? Мы могли бы съездить за ними или  по крайней мере позаботиться об их сохранности. Если, конечно, договоримся об  условиях.    

Он  говорил холодным, безразличным тоном, но глаза его блестели волнением и  алчностью.    

– Видите  ли, джентльмены, – отвечал я, стараясь тоже говорить спокойно, но чувствуя  при этом не меньшее волнение. – Человеку в моем положении нужно одно –  свобода. Это и есть мое условие: свобода мне и моим друзьям. Тогда мы примем  вас в долю и разделим сокровища на пять равных частей. Вы двое получите пятую  часть.    

– Хм,  пятую? – проговорил майор. – Это немного.    

– Пятьдесят  тысяч фунтов на одного, – сказал я.    

– Но  как мы можем освободить вас? Ты же знаешь хорошо, что требуешь невозможного.    

– Ничего  подобного, – ответил я. – Все продумано до мельчайших подробностей.  Побегу мешает только одно – нет лодки, годной для дальнего перехода, и  пищи, которой бы хватило на несколько дней. В Калькутте или в Мадрасе легко  найти подходящую лодку. Вы доставите ее сюда. Мы ночью погрузимся и, если вы  переправите нас в любое место на индийском побережье, считайте, что вы свою  долю заработали.    

– Если  бы ты был один, – заметил майор.    

– Все  четверо или никто, – сказал я. – Мы поклялись стоять друг за друга и  всегда действовать вместе.    

– Видите,  Морстен, – сказал майор. – Смолл – хозяин своего слова. Он не  бросает друзей. Я думаю, мы можем на него положиться.    

– Грязное  это дело, – сказал капитан. – Но вы правы, деньги спасут нашу  офицерскую честь.    

– Хорошо,  Смолл, – сказал майор. – Мы постараемся сделать, что ты просишь. Но  сперва, разумеется, мы должны убедиться, что рассказанное тобой не выдумка.  Скажи мне, где спрятаны сокровища. Я возьму месячный отпуск и на провиантском  судне уеду в Индию.    

– Подождите,  подождите, – сказал я, становясь спокойнее, чем больше он  волновался. – Я должен иметь согласие моих друзей. Я же сказал вам: все  четверо или никто.    

– Глупости! –  воскликнул майор. – Какое отношение эти черноглазые имеют к нашему  джентльменскому соглашению.    

– Черные  или зеленые, – сказал я, – но они мои друзья, и мы поклялись никогда  не бросать друг друга.    

Дело  было окончательно улажено на втором свидании, в присутствии Мохаммеда Сингха,  Абдуллы Хапа и Доста Акбара. Мы еще раз все обсудили и решили следующее: мы  даем и майору Шолту и капитану Морстену план той части Агрской крепости, где  спрятаны сокровища. Майор Шолто едет в Индию убедиться в правильности моего  рассказа. Если сундук на месте, он покупает маленькую яхту и продовольствие и  плывет к острову Ратленду, где мы его будем ждать. Затем возвращается к своим  обязанностям. Немного погодя в отпуск едет капитан Морстен. Мы встречаем его в  Агре и делим сокровища. Он забирает свою часть и часть майора и едет обратно на  Андаманские острова. Приняв такой план, мы поклялись не нарушать его под  страхом вечных мук. Я всю ночь просидел с бумагой и чернилами, и к утру были  готовы два плана, подписанные «знаком четырех», то есть Абдуллой, Акбаром,  Мохаммедом и мной.    

Но я,  кажется, утомил вас, джентльмены, длинным рассказом, а моему другу мистеру Джонсу,  как я вижу, не терпится упрятать меня за решетку. Постараюсь быть краток. Майор  Шолто уехал в Индию и никогда больше не возвращался на Андаманские острова.  Капитан Морстен вскорости показал мне его имя в списке пассажиров пакетбота,  ушедшего в Англию. Оказалось, что у него умер дядюшка, оставив ему наследство,  и он подал в отставку. Он думал, что никогда больше не увидит нас. Ведь он  совершил такую подлость – предал всех нас, и в том числе своего друга.  Морстен вскоре после этого ездил в Индию и, конечно, сундука в тайнике не  нашел, негодяй похитил его, не выполнив условий, на которых мы открыли ему  тайну. С того самого дня я живу только мщением. Я думал об этом и днем и ночью.  Отомстить Шолто стало для меня единственной, всепоглощающей страстью. Я ничего  не боялся – ни суда, ни виселицы. Бежать во что бы то ни стало, найти  Шолто, перерезать ему глотку своей рукой – вот о чем я мечтал. Даже сокровища  Агры и те померкли перед сладостной картиной расправы с Шолто.    

Я многое  замышлял в этой жизни, и всегда мне все удавалось. Но прошло еще много унылых,  однообразных лет, прежде чем судьба улыбнулась мне. Я уже говорил вам, что  набрался кое-чего по медицинской части. Однажды, когда доктор Соммертон лежал в  приступе малярии, заключенные подобрали в лесу крошечного туземца. Он был  смертельно болен и ушел умирать в лес. Я взял его на руки, хотя он, как  змееныш, источал злобу. Я лечил его два месяца и, представьте, поставил его на  ноги. Он сильно привязался ко мне и, по-видимому, не стремился возвращаться в  леса, потому что день-деньской слонялся возле моей хижины. Я выучил у него несколько  слов его языка, чем еще сильнее привязал его. Тонга, как его звали, был  отличным мореходом. У него было большое, просторное каноэ. Когда я увидел, как  он привязан ко мне и что готов для меня на все, я стал серьезно помышлять о  побеге. Мы придумали с ним такой план. Он должен был ночью пригнать свою лодку  к старой, заброшенной пристани, которая не охранялась, и там подобрать меня. Я  велел ему взять с собой несколько бутылей из тыкв с пресной водой, побольше  бататов, кокосовых орехов и сладкого картофеля.    

Маленький  Тонга был верный, надежный друг. Ни у кого никогда не было и не будет таких  друзей. Ночью, как мы условились, он пригнал лодку к пристани. Но так  случилось, что в ту ночь поставили караульного – одного афганца, который  никогда не упускал случая оскорбить или ударить меня. Я давно поклялся  отомстить ему, и вот этот час настал. Судьба нарочно столкнула нас в последние  минуты моей жизни на острове, чтобы я мог с ним расквитаться. Он стоял на берегу  ко мне спиной, с карабином через плечо. Я поискал вокруг камень, которым я мог  бы вышибить ему мозги, но не нашел. Тогда мне в голову пришла дикая мысль, я  понял, что должно быть моим оружием. Я сел в темноте на землю и отвязал свою  деревянную ногу. Сделав три больших прыжка, я напал на него. Он успел приложить  карабин к плечу, но я размахнулся деревяшкой и размозжил ему череп. На моей  деревяшке осталась выбоина в том месте, которым я нанес удар. Мы оба упали,  потому что я не мог удержать равновесия. Я поднялся и увидел, что он лежит без  движения. Я поспешил к лодке, и через час мы были уже далеко в море. Тонга захватил  все свои пожитки, все оружие и всех богов. Среди прочих вещей я нашел у него  длинное бамбуковое копье и несколько циновок, сплетенных из листьев кокосовой  пальмы, из которых и сделал какое-то подобие паруса. Десять дней мы носились по  морю, на одиннадцатый нас подобрало торговое судно, идущее из Сингапура в  Джидду с грузом паломников из Малайи. Это была пестрая компания, и мы с Тонгой  скоро среди них затерялись. У них было одно очень хорошее качество – они  не задавали вопросов.    

Если я  стану рассказывать все приключения, какие пришлось пережить мне и моему маленькому  приятелю, вы не поблагодарите меня, потому что я не кончу до рассвета. Куда  только не бросала нас судьба! Но вот в Лондон мы никак не могли попасть. И все  время скитаний я не забывал главной цели. Я видел Шолто по ночам во сне. Тысячу  раз ночью во сне я убивал его. Наконец, года три или четыре назад мы очутились  в Англии. Мне было нетрудно узнать, где живет Шолто. Затем я принялся выяснять,  что сталось с сокровищами. Я свел дружбу с одним из его домочадцев. Не стану  называть имени, не хочу, чтобы кто-нибудь еще гнил в тюрьме. Я скоро узнал, что  сокровища целы и находятся у Шолто. Тогда я стал думать, как напасть на него.  Но Шолто был хитер. В качестве привратников он всегда держал двух профессиональных  боксеров, и при нем всегда были его сыновья и слуга-индус.    

И вот я  узнаю, что он при смерти. Как безумный, бросился я в Пондишери-Лодж: неужели он  ускользнет от меня таким образом? Я пробрался в сад и заглянул к нему в окно.  Он лежал на своей постели, слева и справа стояли оба его сына. Я дошел до того,  что чуть не бросился на всех троих, но тут я взглянул на него – он увидел  меня в окне, челюсть у него отпала, и я понял, что для майора Шолто все на этом  свете кончено. В ту же ночь я все-таки влез к нему в спальню и перерыл все  бумаги – я искал какого-нибудь указания, куда он спрятал наши сокровища.  Но я ничего не нашел. И тут мне пришла в голову мысль, что, если я когда-нибудь  встречусь с моими друзьями-сикхами, им будет приятно узнать, что мне удалось  оставить в комнате майора свидетельство нашей ненависти. И я написал на клочке  бумаги «знак четырех», как было на наших картах, и приколол бумагу на грудь  покойного. Пусть он и в могиле помнит о тех четверых, которых он обманул и ограбил.    

На жизнь  мы зарабатывали тем, что ходили по ярмаркам и бедный Тонга за деньги показывал  себя. Черный каннибал, он ел перед публикой сырое мясо и плясал свои  воинственные пляски. Так что к концу дня у нас всегда набиралась целая шапка  монет. Я по-прежнему держал связь с Пондишери-Лодж, но никаких новостей оттуда  не было. Я знал только, что его сыновья продолжают поиски. Наконец пришло известие,  которого мы так долго ждали. Сокровища нашлись. Они оказались на чердаке, над  потолком химической лаборатории Бартоломью Шолто. Я немедленно прибыл на место  и все осмотрел. Я понял, что с моей ногой мне туда не забраться. Я узнал, однако,  о слуховом окне на крыше, а также о том, что ужинает мистер Шолто внизу. И я  подумал, что с помощью Тонги все будет очень легко сделать. Я взял его с собой  и обвязал вокруг пояса веревкой, которую мы предусмотрительно захватили. Тонга  лазал, как кошка, и очень скоро он оказался на крыше. Но, на беду, мистер  Бартоломью Шолто еще был в кабинете, и это стоило ему жизни. Тонга думал, что  поступил очень хорошо, убив его. Когда я влез по веревке в комнату, он расхаживал  гордый, как петух. И очень удивился, когда я назвал его кровожадным дьяволом и  стал бить свободным концом веревки. Потом я взял сундук с сокровищами и спустил  его вниз, затем и сам спустился, написав на бумажке «знак четырех» и оставив ее  на столе. Я хотел показать, что драгоценности наконец вернулись к тем, кому они  принадлежат по праву. Тонга вытянул веревку, запер окно и ушел через крышу, так  же, как и пришел.    

Не знаю,  что еще прибавить к моему рассказу. Я слыхал, как какой-то лодочник хвалил за  быстроходность катер Смита «Аврору». И я подумал, что это именно то, что нам  нужно. Я договорился со старшим Смитом, нанял катер и пообещал ему хорошо  заплатить, если он доставит нас в целости и сохранности на корабль, уходивший в  Бразилию. Он, конечно, догадывался, что дело нечисто, но в тайну норвудского  убийства посвящен не был. Все, что я рассказал вам, джентльмены, –  истинная правда, и сделал я это не для того, чтобы развлечь вас: вы мне оказали  плохую услугу, – а потому, что мое единственное спасение – рассказать  все в точности, как было, чтобы весь мир знал, как обманул меня майор Шолто и  что я абсолютно неповинен в смерти его сына.    

– Замечательная  история, – сказал Шерлок Холмс. – Вполне достойный финал для не менее  замечательного дела. Во второй половине вашего рассказа для меня нет ничего  нового, кроме разве того, что веревку вы принесли с собой. Этого я не знал.  Между прочим, я считал, что Тонга потерял все свои колючки. А он выстрелил в  нас еще одной.    

– Той,  что оставалась в трубке. Остальные он потерял.    

– Понятно, –  сказал Холмс. – Как это мне не пришло в голову.    

– Есть  еще какие-нибудь вопросы? – любезно спросил наш пленник.    

– Нет,  спасибо, больше нет, – ответил мой друг.    

     

    

     

– Послушайте,  Холмс, – сказал Этелни Джонс – вы человек, которого должно ублажать.  Всем известно, что по части раскрытия преступлений равного вам нет. Но долг  есть долг, а я уж и так сколько допустил нарушений порядка, ублажая вас и  вашего друга. Мне будет куда спокойнее, если я водворю нашего рассказчика в  надежное место. Кэб еще ждет, а внизу сидят два полисмена. Очень обязан вам и  вашему другу за помощь. Само собой разумеется, ваше присутствие на суде  необходимо. Покойной ночи.    

– Покойной  ночи, джентльмены, – сказал Смолл.    

– Ты  первый, Смолл, – проговорил предусмотрительно Джонс, когда они выходили из  комнаты. – Я не хочу, чтобы ты огрел меня по голове своей деревяшкой, как  ты это сделал на Андаманских островах.    

– Вот  и конец нашей маленькой драме, – сказал я, после того, как мы несколько  времени молча курили. – Боюсь, Холмс, что это в последний раз я имел  возможность изучать ваш метод. Мисс Морстен оказала мне честь, согласившись  стать моей женой.    

Холмс  издал вопль отчаяния.    

– Я  так боялся этого! – сказал он. – Нет, я не могу вас поздравить.    

– Вам  не нравится мой выбор? – спросил я, слегка уязвленный.    

– Нравится.  Должен сказать, что мисс Морстен – очаровательная девушка и могла бы быть  настоящим помощником в наших делах. У нее, бесспорно, есть для этого данные. Вы  обратили внимание, что она в первый же день привезла нам из всех бумаг отца не  что иное, как план Агрской крепости. Но любовь – вещь эмоциональная, и,  будучи таковой, она противоположна чистому и холодному разуму. А разум я, как  известно, ставлю превыше всего. Что касается меня, то я никогда не женюсь,  чтобы не потерять ясности рассудка.    

– Надеюсь, –  сказал я, смеясь, – что мой ум выдержит это испытание. Но у вас, Холмс,  опять очень утомленный вид.    

– Да,  начинается реакция. Теперь я всю неделю буду как выжатый лимон.    

– Как  странно у вас чередуются периоды того, что я, говоря о другом человеке, назвал  бы ленью, с периодами, полными самой активной и напряженной деятельности.    

– Да, –  сказал он, – во мне заложены качества и великого лентяя и отъявленного  драчуна. Я часто вспоминаю слова Гете: Schade, dass die Natur nur einen  Menschen ausr dir schuf, denn zum wurdigen Mann war und zum Schelmen der Stoff[5]. Между  прочим, – возвращаясь к норвудскому делу, – у них, как я и предполагал,  в доме действительно был помощник. И это не кто иной, как дворецкий Лал Рао.  Итак, Джонсу все-таки принадлежит честь поимки одной крупной рыбы.    

– Как  несправедливо распределился выигрыш! – заметил я. – Все в этом деле  сделано вами. Но жену получил я. А слава вся достанется Джонсу. Что же остается  вам?    

– Мне? –  сказал Холмс. – А мне – ампула с кокаином.    

И он  протянул свою узкую белую руку к несессеру.    

     

    

First  edition in Lippincott’s Magazine, 1890    

First  published in the Lippincott’s Magazine, Philadelphia and London, in  February 1890. First book edition by S. Blackett in Oct. 1890.