1 2 3 4 5 6 
— Так,  значит, граф Сильвиус — одна из попавшихся рыбок?    

— Да,  и при этом акула, которая кусается. Другой — Сэм Мертон, боксер. Сэм — неплохой  парень, но граф использует его для своих целей. Он не акула, а всего только  глупый большеголовый пескарь. Но все равно он тоже бьется в моих сетях.    

— А  где этот граф Сильвиус?    

— Я  сегодня все утро провел у него под самым носом. Вы ведь видели меня в роли  старухи. Но так удачно, как в этот раз, у меня еще никогда не получалось. Граф  даже поднял мой зонтик со словами «Позвольте мне, сударыня», он ведь наполовину  итальянец и, как истинный южанин, умеет быть чрезвычайно любезным, если только  он в духе, но если не в духе, — это сущий дьявол. Как видите, Уотсон, в  жизни случаются прелюбопытные вещи.    

— Но  это могло кончиться трагически.    

— Не  спорю. Я шел за ним до мастерской старого Штраубензе на Майнорис. Ему там изготовили  духовое ружье — великолепная штука, и, если не ошиблось, сейчас она находится в  окне напротив. Вы видели манекен? Ах да, Билли вам показывал. В любой момент в  эту прекрасную голову может угодить пуля. В чем дело, Билли?    

Билли  вошел с карточкой на подносе. Холмс взглянул на карточку; брови его поднялись,  и на губах появилась усмешка.    

— Он  решил пожаловать сюда собственной персоной. Этого я не ожидал. Надо хватать  быка за рога, Уотсон. Этот человек способен на все. Вы ведь, наверное, слышали,  что граф — знаменитый охотник на крупного зверя. Если ему удастся заполучить в  свой ягдташ и меня. Это будет достойным и блестящим завершением его спортивной  карьеры. Он, конечно, чувствует, что я вот-вот его настигну. — Пошлите за  полицией.    

— Вероятно,  я так и сделаю, но не сейчас. Поглядите хорошенько, Уотсон, нет ли кого на улице.    

Уотсон  осторожно выглянул из-за шторы.    

— Какой-то  верзила стоит около двери.    

— Ну  так это Сэм Мертон, преданный, но не слишком далекий Сэм. Где же этот  джентльмен, Билли?    

— В  приемной, сэр.    

— Когда  я позвоню, впустите его.    

— Слушаюсь,  сэр.    

— Если  меня не будет в комнате, все равно впустите его.    

— Слушаюсь,  сэр.    

Уотсон  подождал, когда закроется дверь, и затем с горячностью обратился к своему  собеседнику:    

— Послушайте,  Холмс, это просто невозможно. Это же отчаянный человек, он ни перед чем не остановится.  Может быть, он пришел сюда, чтобы убить вас.    

— Что  же, я нисколько не удивлюсь.    

— В  таком случае, я останусь с вами.    

— Ваше  присутствие может очень помешать.    

— Ему?    

— Нет,  мой дорогой, мне.    

— И  все-таки я не могу оставить вас одного.    

— Нет,  Уотсон, вы можете и должны это сделать, вы еще никогда не выходили из игры. Я  уверен, что и на этот раз вы доведете ее до конца. Этот человек явился сюда  ради своих целей, но, возможно, он останется здесь ради моих. — Холмс  вытащил записную книжку и написал несколько строк. — Поезжайте в  Скотленд-Ярд и передайте эту записку Югелу из отдела уголовного розыска.  Возвращайтесь обратно с полицией, и тогда графа можно будет арестовать.    

— Я  охотно помогу вам в этом.    

— Надеюсь,  до вашего возвращения у меня как раз хватит времени, чтобы выяснить, где камень.    

Холмс  позвонил.    

— Пожалуй,  нам лучше выйти через спальню. Чрезвычайно удобно иметь второй выход. Я предпочитаю  поглядеть на свою акулу так, чтобы она меня не видела, и, вы ведь знаете, для  таких случаев у меня кое-что придумано.    

Таким  образом, когда через минуту Билли впустил Сильвиуса, в комнате никого не было.  Знаменитый стрелок, спортсмен и франт был крупный смуглый мужчина, его огромные  черные усы прикрывали тонкий жестокий рот, над которым нависал длинный  крючковатый нос, напоминавший орлиный клюв. Он был хорошо одет, но его яркий  галстук, сверкающая булавка и блестящие кольца слишком резко бросались в глаза.  Когда дверь за ним затворилась, он свирепо и вместе с тем испуганно огляделся,  словно ожидая на каждом шагу ловушки. Вдруг он резко вздрогнул, заметив у окна  безмятежно склоненную голову и воротник халата, видневшийся из-за спинки  кресла. Сначала на его лице выразилось полнейшее изумление. Затем черные глаза  убийцы радостно сверкнули. Он еще раз осмотрелся кругом, чтобы убедиться, что  его никто не видит, и затем, приподняв свою тяжелую палку, подкрался на  цыпочках к молчаливой фигуре. Он уже присел, чтобы сделать последний прыжок и  нанести удар, как вдруг из открывшейся двери спальни его остановил спокойный и  насмешливый голос Холмса:    

— Смотрите,  не разбейте ее, граф!    

     

    

     

Убийца  отступил назад, его перекошенное лицо выражало изумление. Он снова приподнял  опущенную было трость, словно желая перенести свою ярость с изображения на  оригинал, но в твердом взгляде серых глаз и насмешливой улыбке Холмса было  что-то, заставившее его руку снова опуститься.    

— Прелестная  вещица! Работа французского мастера Тавернье. Он так же ловко делает восковые фигуры,  как ваш приятель Штраубензе — духовые ружья.    

— Духовые  ружья? Не понимаю, сэр, что вы хотите этим сказать.    

— Положите  шляпу и трость на столик. Вот так, благодарю вас. И, пожалуйста, присядьте.  Быть может, вы заодно вытащите и свой пистолет? Впрочем, если вы предпочитаете  сидеть на нем, я не возражаю. Вы пришли очень кстати, мне необходимо с вами  поговорить.    

Граф  угрожающе нахмурил свои густые брови.    

— Я  тоже хотел сказать вам пару слов, Холмс. Поэтому я и пришел. Не стану отрицать  — я только что собирался размозжить вам голову.    

Холмс  присел на краешек стола.    

— Я  так и понял, что вам взбрело на ум нечто подобное. Но почему я заслужил такое  внимание с вашей стороны?    

— А  потому, что вы слишком много себе позволяете, мне это начинает действовать на  нервы. Потому что вы рассылаете своих приспешников следить за мной.    

— Я  никого не посылал, даю вам честное слово.    

— Не  говорите глупостей. Я видел, что за мной следят. Но мы еще посмотрим, кто кого,  Холмс.    

— Разумеется,  это мелочь, граф Сильвиус, но я попросил бы вас обращаться ко мне, соблюдая  правила вежливости. Вы понимаете, что по роду своей деятельности мне пришлось  бы быть на ты с доброй половиной преступников, и согласитесь, что я не могу  делать ни для кого исключения, дабы не вводить в соблазн других.    

— Ладно,  пусть будет мистер Холмс.    

— Прекрасно!  Однако, уверяю вас, вы ошибаетесь, утверждая, будто бы я пользуюсь агентами.    

Граф  Сильвиус презрительно рассмеялся.    

— Не  думайте, что я глупее вас и ничего не замечаю. Вчера это был какой-то  спортсмен. Сегодня — старуха. Они ни на минуту не выпускали меня из виду.    

— Вы  мне льстите, сэр. Старый барон Даусон за день до того, как его повесили,  сказал, что театр потерял в моем лице ровно столько же, сколько выиграло  правосудие. А сегодня вы расхваливаете меня за мои маленькие перевоплощения.    

— Так  это… Так это были вы?    

Холмс  пожал плечами.    

— Вон  в углу стоит зонтик, который вы, еще ничего не подозревая, так вежливо вручили  мне.    

— Если  бы я знал, вы бы никогда…    

— Я  бы никогда не увидел этого скромного жилища, хотите вы сказать? Я это хорошо  понимал. Всем нам свойственны промахи, о которых мы потом сожалеем. Но так или  иначе вы меня не узнали, и вот я сижу перед вами.    

Нахмуренные  брови графа, из-под которых угрожающе блестели глаза, сдвинулись еще плотнее.    

— Что  ж, тем хуже. Значит, это не ваши агенты, а вы сами скоморошничаете и суете нос  не в свое дело. Вы сами сознаетесь, что следили за мной. Зачем?    

— Полноте,  граф, вы ведь когда-то охотились на львов в Алжире.    

— Ну  так что?    

— Позвольте  вас спросить: зачем?    

— Зачем?  Ради спорта, ради сильных ощущений, ради риска.    

— И,  кроме того, вы хотели очистить страну от хищников?    

— Совершенно  верно.    

— Теперь  вам понятна моя цель?    

Граф  вскочил, и его рука невольно потянулась к заднему карману.    

— Сядьте,  сядьте, граф. У меня, кроме этого, есть еще и другая, более конкретная цель.  Мне нужен желтый бриллиант!    

3ловеще  улыбаясь, граф Сильвиус снова опустился на стул.    

— Вот  как, — произнес он.    

— Вы  отлично знали, что ради этого я следил за вами, и вы только затем и явились  сюда сегодня, чтобы выяснить, много ли мне известно и насколько необходимо меня  устранить. Можете мне поверить, что с вашей точки зрения это абсолютно  необходимо, так как я знаю все, за исключением одного факта, но я рассчитываю  узнать о нем от вас.    

— Неужели?  Интересно, что же это за факт, которого вы не знаете.    

— Где  находится бриллиант сейчас?    

Граф  хитро взглянул на собеседника.    

— И  только-то? Но, черт возьми, как я могу вам это сказать?    

— Можете,  и вы это сделаете.    

— Вы  думаете?    

— Граф  Сильвиус, вам не удастся меня запугать.    

Глаза  Холмса, устремленные на Сильвиуса, сузились и угрожающе сверкнули, как стальные  острия.    

— Я  вижу вас насквозь, как будто вы стеклянный.    

— В  таком случае, вы видите, где бриллиант.    

Холмс  радостно хлопнул в ладоши и затем выразительно поднял палец.    

— Итак,  вы знаете, где он, вы это сами признали.    

— Ничего  я не признавал.    

— Послушайте,  граф, если вы будете благоразумны, мы сможем заключить сделку, а иначе вам не поздоровится.    

Граф  Сильвиус вперил взор в потолок.    

— Кто  же кого запугивает — вы меня или я вас?    

Холмс  посмотрел на него в раздумье, словно гроссмейстер, собирающийся сделать  решающий ход. Затем он выдвинул ящик стола и достал оттуда толстый блокнот.    

— Знаете,  что у меня в этой книжечке?    

— Понятия  не имею, сэр.    

— Вы.    

— Я?    

— Да,  сэр, вы! Вы тут весь — каждый шаг вашей гнусной и преступной жизни.    

— Подите  вы к черту, Холмс! — вскочил граф, сверкнув глазами. — Не выводите  меня из терпения.    

— Тут  все записано, граф. Все, что касается смерти старой миссис Гаролд, оставившей  вам свое владение в Блимере, которое вы так поспешно проиграли.    

— Что  за чушь!    

— И  вся история мисс Минни Уоррендер.    

— Бросьте!  Вы ничего из этого не выжмете.    

— И  много еще чего, граф. Ограбление в экспрессе по пути на Ривьеру 13 февраля  1892 года. И подделка чека Лионского банка в том же году.    

— Ну  уж тут вы ошиблись.    

— Значит,  я не ошибся во всем остальном. Послушайте, граф, вы ведь играете в карты. Какой  смысл продолжать игру, если вы знаете, что у противника все козыри?    

— Какое  отношение имеет вся эта болтовня к драгоценному камню?    

— Терпение,  граф. Умерьте свою любознательность! Позвольте уж мне изложить дело со свойственной  мне дотошностью. Все это улики против вас. Но, помимо этого, у меня есть еще  неоспоримые улики по делу о бриллианте и против вас и против вашего  телохранителя.    

— Какие  же это улики?    

— Во-первых,  показания кэбмена, с которым вы ехали на Уайт-холл, и кэбмена, который вез вас  обратно. Во-вторых, показания швейцара, видевшего вас около витрины. И,  наконец, у меня есть показания Айки Сандерса, который отказался распилить вам  камень. Айки донес на вас, так что игра сыграна.    

Вены  вздулись на лбу у графа. Стараясь подавить волнение, он судорожно сжимал  смуглые волосатые руки. Он попробовал заговорить, но язык не слушался его.    

— Вот  мои карты. Я все их выложил перед вами. Но одной карты не хватает. Не хватает  короля бриллиантов. Я не знаю, где камень.    

— И  никогда не узнаете.    

— Вы  так думаете? Ну будьте же благоразумны, граф. Взвесьте все обстоятельства. Вас  посадят на двадцать лет. Так же, как и Сэма Мертона. Какой вам прок от камня?  Ровно никакого. Но если вы его вернете, я вам обещаю, что дело не дойдет до  суда. Ни вы, ни Сэм нам не нужны. Нам нужен камень. Отдайте его, и, если вы  будете хорошо себя вести, я гарантирую вам свободу. Но если вы опять  попадетесь, то это будет уже конец. А пока что мне поручено раздобыть камень, а  не вас.    

— А  если я не согласен?    

— Ну  что ж, тогда придется взять вас, а не камень.    

Холмс  позвонил, и вошел Билли.    

— Я  полагаю, граф, что неплохо было бы пригласить на это совещание и вашего  приятеля Сэма. Он как-никак тоже заинтересованная сторона. Билли, на улице, у  подъезда, вы увидите огромного безобразного джентльмена. Попросите его  подняться сюда.    

— А  если он откажется, сэр?    

— Никакого  насилия, Билли. Не обращайтесь с ним грубо. Если вы скажете, что его зовет граф  Сильвиус, он непременно придет.    

— Что  вы собираетесь делать? — спросил граф, как только Билли вышел.    

— Я  только что говорил своему другу Уотсону, что в мою сеть попались акула и  пескарь. Сейчас я тяну сеть, и обе рыбы показались из воды.    

Граф  поднялся со стула, держа руку за спиной. Холмс опустил руку в карман халата.    

— Вам  не суждено умереть в своей постели, Холмс.    

— Да,  я уже не однажды об этом думал. Но разве это так уж важно? Похоже, что и вы,  граф, примете смерть не в горизонтальном, а в вертикальном положении. Впрочем,  все эти мрачные прогнозы только портят настроение. Не лучше ли беспечно  наслаждаться сегодняшним днем?    

Темные  враждебные глаза короля преступного мира внезапно вспыхнули, как у настоящего  хищника. Вся фигура Холмса выражала напряжение и готовность в любой момент  отразить удар; казалось, что от этого он сделался еще выше.    

— Не  стоит нащупывать револьвер, мой друг, — спокойно произнес он. — Вы  очень хорошо знаете, что не осмелитесь пустить его в ход, даже если бы я дал  вам время его вытащить. С этими револьверами не оберешься хлопот. От них так  много шума, граф. Лучше уж пользоваться духовыми ружьями. А, я, кажется, слышу  легкую поступь вашего достойного компаньона. Добрый день, мистер Мертон!  Скучновато дожидаться на улице, не правда ли?    

Премированный  боксер, грузный молодой человек с глупым, упрямым и грубо обтесанным лицом неловко  остановился в дверях, растерянно озираясь по сторонам. Любезный тон Холмса озадачил  его, и, хотя Сэм смутно почувствовал в нем враждебность, он не знал, как себя  вести. Он повернулся к своему более проницательному товарищу.    

— Что  тут происходит, граф? Чего ему надо? В чем дело? — Голос его звучал глухо  и хрипло.    

Граф  пожал плечами. Вместо него Сэму ответил Холмс:    

— Если  говорить кратко, мистер Мертон, ваше дело проиграно.    

     

    

     

Боксер  продолжал обращаться к своему сообщнику:    

— Шутит  он, что ли? Так мне сейчас не до шуток.    

— Это  вполне понятно, — сказал Холмс. — И уверяю вас, что через час-другой  вы будете настроены еще менее шутливо. Вот что, граф Сильвиус. Я человек  занятой и не могу попусту тратить время. Сейчас я пройду в спальню. Прошу вас  не стесняться в мое отсутствие. Без меня вам будет удобнее объяснить своему  другу, как обстоит дело. Тем временем я сыграю на скрипке баркаролу из «Сказок  Гофмана». Через пять минут я вернусь за окончательным ответом. Надеюсь, вы  достаточно ясно уразумели, что вам приходится выбирать одно из двух: или мы  заберем вас или камень.    

Холмс  удалился, прихватив с собой стоявшую в углу скрипку. Минуту спустя из-за  закрытой двери спальни послышались протяжные, жалобные звуки этой самой  запоминающейся из мелодий.    

— Так  в чем дело? — спросил Мертон, когда его приятель повернулся к нему. —  Он что, знает про камень?    

— Будь  он проклят, он знает слишком много, а может быть, и все.    

— Черт! —  Желтоватое лицо боксера слегка побледнело.    

— Нас  выдал Айки Сандерс.    

— Айки?  Ну, погоди, я ему сверну шею, хоть бы меня за это повесили.    

— Нам  от этого легче не станет. Надо решить, что делать.    

— Обожди, —  сказал боксер, подозрительно глядя на дверь спальни. — С этой хитрой  лисицей надо держать ухо востро. Он не подслушивает?    

— Как  он может подслушивать, когда он играет?    

— Это  верно. А нет ли кого за занавеской? Слишком уж много тут занавесок.    

Боксер  стал осматриваться и вдруг в первый раз заметил у окна манекен; в немом  удивлении он уставился на него, не в силах произнести ни слова.    

— Это  восковая кукла, и больше ничего, — объяснил граф.    

— Подделка,  да? А здорово, мадам Тюссо, небось, такое и не снилось. Прямо как живой, и халат  и все остальное. Но черт бы побрал эти занавески, граф!    

— Шут  с ними, с занавесками, мы только зря тратим время, а у нас его не так уж много.  Он может арестовать нас из-за этого камня.    

— Черта  с два!    

— Но  если мы скажем, где камень, он нас отпустит.    

— Еще  чего! Отказаться от камня в сто тысяч фунтов?    

— Другого  выхода нет.    

Мертон  почесал коротко остриженную голову.    

— Послушай,  он ведь тут один. Пристукнуть его, и все. Если мы его прикончим, нам нечего  будет бояться.    

Граф  покачал головой.    

— У  него есть оружие, и он начеку. Если мы его застрелим, нам вряд ли удается  отсюда выбраться. К тому же он наверняка успел сообщить свои сведения полиции.  Постой-ка! Что это?    

Они  услышали слабый звук, который, казалось, доносился со стороны окна. Оба  вскочили, но все было тихо. Если не считать странной фигуры в кресле, в  комнате, кроме них, никого не было.    

— Это  на улице, — сказал Мертон. — Ну так слушай, шеф, у тебя есть голова  на плечах. Надо что-то придумать. Раз нельзя пустить в ход кулаки, тогда твое  дело решать, как быть.    

— Я  еще и не таких обманывал, — отвечал граф. — Камень-то у меня с собой.  В потайном кармане. Я бы ни за что не решился оставить его где-нибудь. Сегодня  ночью его можно будет переправить в Амстердам, а там до воскресенья его успеют  распилить на четыре части. Он ничего не знает о Ван Седдаре.    

— Я  думал, Ван Седдар поедет на той неделе.    

— Он  должен был ехать на той неделе, но теперь ему придется отправиться со следующим  же пароходом. Кому-нибудь из нас надо проскользнуть с камнем на Лайм-стрит и  предупредить его.    

— Второе  дно еще не готово.    

— Ничего  не поделаешь. Придется рискнуть и везти прямо так. Нельзя терять ни минуты.    

И снова,  как охотник, привыкший быть настороже, он замолчал и пристально посмотрел на окно.  Да, этот слабый звук, несомненно, донесся с улицы.    

— А  Холмса ничего не стоит провести. Этот идиот, чтоб ему было неладно, сказал, что  он нас не тронет, если получит камень. Ну, так мы пообещаем ему камень. Наведем  его на ложный след, а пока он догадается, в чем дело, камень будет уже в  Голландии, а мы сами — за границей.    

— Вот  это здорово! — довольно ухмыльнулся Сэм Мертон.    

— Ты  пойдешь к голландцу и скажешь, чтобы он поторапливался. А я возьму на себя  этого простака и постараюсь заговорить ему зубы. Я скажу ему, что камень в  Ливерпуле. Черт бы побрал эту музыку, она мне действует на нервы! Пока Холмс  выяснит, что в Ливерпуле его нет, камушек будет поделен на четыре часта, а мы  будем в открытом море. Поди сюда, а то тебя видно через замочную скважину. Вот  он, камушек-то.    

— Как  ты не боишься носить его с собой?    

— Это  — самое надежное. Если уж мы ухитрились стащить его с Уайтхолл, из моей  квартиры его всякий унесет.    

— Дай-ка  поглядеть.    

Граф  Сильвиус, не обращая внимания на протянутую грязную руку, бросил не слишком одобрительный  взгляд на своего сообщника.    

— Уж  не думаешь ли ты, что я собираюсь тебя охмурить? Так вот, имейте в виду, граф,  мне начинают надоедать ваши штучки.    

— Ну  ладно, ладно, Сэм, не обижайся. Нам нельзя сейчас ссориться. Если хочешь как  следует разглядеть эту красоту, подойди сюда, к окну. На, держи поближе к  свету.    

— Благодарю  вас.    

В  мгновение ока Холмс спрыгнул с кресла, на котором раньше сидел манекен, и  схватил бриллиант. В одной руке он зажал камень, а другой держал пистолет и  целился в голову графа. В полном замешательстве оба мошенника отступили назад.  Прежде чем они успели опомниться, Холмс нажал кнопку электрического звонка.    

— Не  вздумайте сопротивляться! Джентльмены, умоляю вас, поберегите мебель! Вам  должно быть ясно, что ваше положение безнадежно. Полиция ждет внизу.    

Граф был  так ошеломлен, что злоба и страх отступили в эту минуту на второй план.    

— Но,  черт возьми, каким образом? — прохрипел он.    

— Ваше  удивление вполне естественно. Вы не знаете, что за этой занавеской есть вторая  дверь, ведущая в спальню. Если не ошибаюсь, вы должны были слышать, как я  снимал манекен с кресла. Но мне повезло, и я подслушал ваш милый разговор,  который мог бы оказаться куда менее откровенным, знай вы о моем присутствии.    

Граф  стоял с видом человека, сложившего оружие.    

— Ваша  взяла. Холмс. По-моему, вы сущий дьявол.    

— Очень  может быть, — ответил Холмс, вежливо улыбаясь.    

Туго  соображающий Сэм Мертон не сразу понял, что произошло. И, только когда на  лестнице раздались тяжелые шаги, к нему наконец вернулся дар речи.    

— Не  иначе как фараон. Но я вот чего не пойму: ведь эта проклятая скрипка все еще  пиликает.    

— Вы  совершенно правы, — ответил Холмс, — пусть ее играет. Эти современные  граммофоны — замечательное изобретение:    

В  комнату ворвалась полиция, щелкнули наручники, и преступников препроводили в  ожидающий их кэб. Уотсон остался, чтобы поздравить Холмса еще с одним новым  листком, украсившим его лавровый венок. Их разговор снова был прерван  появлением невозмутимого Билли с подносом в руках.    

— Лорд  Кантлмир, сэр.    

— Проводите  его сюда, Билли. Это знаменитый пэр, представляющий интересы августейших  особ, — сказал Холмс. — Человек верноподданный и в своем роде  замечательный, но, если так можно выразиться, несколько старорежимный. Заставим  его быть повежливее? Позволим себе небольшую вольность, а? Он, разумеется, еще  ничего не знает о случившемся.    

Дверь  открылась, и на пороге появилась тонкая прямая фигура с продолговатым лицом; черные,  как смоль, бакенбарды в средневикторианском стиле не вязались с покатыми  плечами и неуверенной, старческой походкой. Холмс с самым любезным видом  подошел к вошедшему и пожал его безответную руку.    

— Добрый  день, лорд Кантлмир. Сегодня довольно прохладно для летнего времени. Но в комнатах  очень тепло. Позвольте, я помогу вам снять пальто.    

— Благодарю,  я не намерен раздеваться.    

— Позвольте,  я помогу вам! — настойчиво продолжал Холмс, кладя руку на рукав  лорда. — Мой друг, доктор Уотсон, подтвердит, что резкие колебания  температуры чрезвычайно вредны.    

Его  светлость раздраженно отдернул руку.    

— Мне  вполне удобно, и я не собираюсь задерживаться. Я заглянул сюда только для того,  чтобы узнать, как продвигается дело, которое вы сами на себя возложили.    

— Трудно…  очень трудно.    

— Я  так и знал, что вы это скажете.    

В словах  и тоне старого лорда явно чувствовалась насмешка.    

— Каждый  рано или поздно осознает, что его возможности ограниченны, мистер Холмс. Но по  крайней мере это излечивает нас от самоуверенности — столь свойственного людям  порока.    

— Признаюсь,  сэр, я совершенно сбит с толку.    

— Это  вполне естественно.    

— В  особенности меня смущает одно обстоятельство. Не могу ли я рассчитывать на вашу  помощь?    

— Вы  слишком поздно обратились ко мне за советом. Мне казалось, что вы привыкли полагаться  на свой ум во всех случаях жизни. Тем не менее я готов вам помочь.    

— Видите  ли, лорд Кантлмир, мы, конечно, можем составить обвинение против истинных похитителей  камня.    

— Когда  вы их поймаете.    

— Разумеется.  Но какие меры воздействия нам следует применить по отношению к укрывателю?    

— Не  преждевременно ли задаваться подобным вопросом?    

— Тем  не менее все должно быть продумано заранее. На основании каких улик и кого,  по-вашему, следует считать виновным?    

— Того,  у кого будет обнаружен камень.    

— И  вы сочли бы это достаточным основанием для ареста?    

— Разумеется.    

Холмс  редко смеялся, но, по словам Уотсона, в эту минуту он был более чем когда-либо  близок к смеху.    

— В  таком случае, дорогой сэр, как это ни прискорбно, я буду вынужден требовать  вашего ареста.    

— Вы  слишком много себе позволяете, мистер Холмс, — не на шутку рассердился  лорд Кантлмир, и его желтоватые щеки зарделись давно угасшим пламенем. —  За пятьдесят лет моей общественной деятельности мне не приходилось слышать  ничего подобного. Я деловой человек, на меня возложены серьезные обязанности, и  мне некогда выслушивать глупые шутки. Скажу вам откровенно, сэр, я никогда не  верил в ваши таланты, и, по-моему, было бы гораздо лучше, если бы дело поручили  официальной полиции. Ваше поведение подтверждает, что я был прав. Имею честь  пожелать вам спокойной ночи.    

Но Холмс  преградил пэру дорогу, встав между ним и дверью.    

— Постойте,  сэр. Оказаться временным обладателем камня Мазарини — еще куда ни шло. Но если  вы выйдете отсюда с камнем, это может повлечь за собой более серьезные  обвинения.    

— Сэр,  это становится невыносимым. Дайте мне пройти.    

— Сначала  опустите руку в правый карман вашего пальто.    

— Что  это значит, сэр?    

— Не  спорьте, сэр, а повинуйтесь.    

В  следующую секунду пораженный пэр, мигая и бормоча что-то невнятное, стоял перед  Холмсом, держав трясущейся руке огромный желтый бриллиант.    

— Но  как же… как же так, мистер Холмс?    

— Ужасно!  Ужасно, лорд Кантлмир! — вскричал Холмс. — Мой старый друг доктор  Уотсон скажет вам, что я обожаю подобные мистификации. И, кроме того, я питаю  слабость к драматическим ситуациям. Я положил камень — разумеется, это была  большая вольность с моей стороны — к вам в карман в начале нашего разговора.    

Старый  пэр перевел взгляд с камня на улыбающееся лицо Холмса.    

— Я,  право, в замешательстве, сэр. Но это… это в самом деле камень Мазарини. Мы  чрезвычайно обязаны вам, мистер Холмс. Быть может, у вас, как вы это сами заметили,  несколько своеобразная манера шутить, и вы довольно неудачно выбираете время  для шуток. Но я полностью беру назад замечания, которые я позволил себе  относительно ваших поразительных способностей сыщика. Но каким образом?    

— Дело  закончено еще только наполовину. Да и подробности не так уж существенны. Я не сомневаюсь,  лорд Кантлмир, что удовольствие, которое вам доставит возможность сообщить о  счастливом завершении дела в высших кругах, куда вы направляетесь, будет  некоторым искуплением моей неуместной шутки. Билли, проводите его светлость и  скажите миссис Хадсон, что я буду рад, если она подаст нам обед на двоих и как  можно скорее.[3]    

     

    

     

 Происшествие на вилле  «Три конька»    

     

Мне  кажется, ни одно из моих с Шерлоком Холмсом приключений не начиналось столь  неожиданно и мелодраматически, как приключение, связанное с виллой «Три  конька».    

Я  несколько дней не виделся с Холмсом и не представлял, по какому новому руслу  направлялась тогда его энергия. В то утро мой друг был явно расположен к  разговору. Но едва он успел усадить меня в потертое глубокое кресло у камина и  удобно расположиться напротив с трубкой во рту, как явился посетитель. Если  сказать, что тот вбежал, подобно разъяренному быку, — это точнее  изобразило бы происшедшее. Дверь распахнулась внезапно, и в комнату ворвался  огромный негр. Не окажись он так грозен на вид, его можно было бы назвать  комичным — из-за вызывающего костюма в серую клетку и пышного оранжево-розового  галстука. Широкое лицо с приплюснутым носом было наклонено вперед, а сердитые  темные глаза, в которых горела скрытая угроза, всматривались то в одного из  нас, то в другого.    

— Который  тут Шерлок Холмс, господа? — осведомился он.    

Мой друг  вяло усмехнулся и поднял вверх свою трубку.    

— А,  значит, вы? — произнес наш посетитель, обходя стол крадущейся,  настораживающей походкой. — Послушайте-ка, масса Холмс, не суйте нос в  чужие дела. Пусть люди в Харроу сами управляются с собственными проблемами.  Уяснили, масса Холмс?    

     

    

     

— Ну  что же вы, продолжайте! — воскликнул мой друг. — Это так интересно.    

— Интересно,  говорите? — почти крикнул свирепый незнакомец. — Если мне придется  вас слегка разукрасить, черта с два, вы назовете это интересным. Я уже  занимался такими типами, и выглядели они после всего далеко не интересно.  Полюбуйтесь-ка, масса Холмс!    

И негр  помахал перед носом знаменитого сыщика своим внушительным кулаком, напоминавшим  обломок скалы. Холмс, с нескрываемым интересом осмотрел сжатый кулак.    

Возможно,  ледяная холодность Холмса или звук, раздавшийся, когда я поднимал кочергу, сделали  гостя несколько вежливее.    

— Ну  ладно! Я честно предупредил вас, — сказал он. — Кое-кто из моих  знакомых очень, просто дальше некуда, горит желанием избавиться от вашего  вмешательства. Понимаете, что я имею в виду? Я вам, конечно, не указ, но и вы  мне тоже. Если сунетесь, я буду поблизости. Помните!    

— Давно  хотел побеседовать с вами, — сказал Холмс. — Не предлагаю сесть,  поскольку не питаю к вам симпатий. Ведь перед нами Стив Дикси, бывший  боксер-профессионал, не так ли?    

— Да,  это я, Стив Дикси. И масса Холмс наверняка почувствует это на собственной  шкуре, если попытается морочить мне голову.    

— Но  ведь именно ею вы и пользуетесь менее всего, — ответил мой друг,  пристально глядя на посетителя. — Может, лучше побеседуем об убийстве  молодого Перкинса возле бара «Холборн»?    

Негр  отпрянул, и его лицо побледнело.    

— Не  терплю подобной болтовни, — сказал он. — Какое мне дело до Перкинса,  масса Холмс? Я был в Бирмингеме. Тренировался в «Буллринг», когда этот парень  нарвался на неприятности.    

— Довольно!  Можете убираться. От меня не скроетесь, все равно найду в случае необходимости.    

— До  свидания, масса Холмс. Надеюсь, не сердитесь за визит?    

— Следовало  бы рассердиться, если не скажете, кому понадобилось посылать вас сюда.    

— Тут  нет никакого секрета, масса Холмс. Этот человек — Барни Стокдейл.    

— А  под чью дудку плясал Стокдейл?    

— Клянусь,  не знаю, масса Холмс. Он просто сказал: «Стив, сходи проведай Шерлока Холмса и  предупреди: если он сунется в Харроу, долго ему не прожить». Вот и все. Я  говорю чистую правду.    

Не  дожидаясь дальнейших расспросов, наш гость выбежал из комнаты. Холмс, тихо усмехнувшись,  выбил пепел из трубки.    

— К  счастью, вам не пришлось испытать на прочность его не слишком разумную голову,  Уотсон. От меня не укрылись ваши маневры с кочергой. Но в действительности Дикси  — довольно безобидный парень. Просто огромной силы несмышленый хвастливый  ребенок. Заметили, как легко удалось его усмирить? Он из шайки Спенсера Джона.  Замешан в их последних темных делишках, которые я непременно раскрою. Стивом  Дикси командует непосредственно Барни Стокдейл — человек более хитрый. Они занимаются  преимущественно запугиванием и избиением. Любопытно, кто стоит за их спинами в  данном случае.    

— А  почему они решили вам угрожать?    

— Причиной  тому некое происшествие в Харроу. И сегодняшний визит заставляет меня обратить  на нем особое внимание. Ведь если кто-то так беспокоится, дело должно быть  любопытным.    

— А  что там случилось?    

— Я  как раз собирался рассказать, когда нас прервал этот нелепый фарс. Миссис  Мейберли из Харроу прислала вот это письмо. Если вы готовы составить мне  компанию, отправим ей ответ телеграфом — и немедленно в путь.    

Письмо  гласило:    

     

«Уважаемый  мистер Шерлок Холмс!    

Я  столкнулась с цепью непонятных событий, касающихся моего дома. Буду очень благодарна  за совет. Жду Вас завтра в любое время. Вилла расположена всего в нескольких  минутах пути от станции Уайлд. Мой покойный супруг, Мортимер Мейберли, кажется,  был одним из Ваших первых клиентов. С почтением.    

Мэри  Мейберли».    

     

Обратный  адрес — «Три конька», Харроу Уайлд.    

— Вот  такая ситуация! — вымолвил Холмс.    

Непродолжительное  путешествие по железной дороге и еще более короткое на автомобиле — и мы  оказались перед строением из кирпича и дерева, виллой, окруженной зеленой  лужайкой. Лепные изображения над окнами верхнего этажа являли собой  неубедительную попытку оправдать название. На заднем плане располагалась  наводящая уныние рощица низкорослых сосен. В целом место выглядело невзрачно и  оставляло гнетущее впечатление. Однако внутри дом был обставлен со вкусом, а  встретившая нас пожилая дама оказалась симпатичной, отмеченной печатью истинно  высокой культуры.    

— Я  хорошо помню вашего мужа, мадам, хотя прошло уже немало лет с тех пор, как он  воспользовался моими услугами в одном пустяковом деле, — начал Холмс.    

— Вероятно,  вам лучше знакомо имя моего сына Дугласа?    

Холмс  взглянул на хозяйку с возросшим интересом.    

— Вот  как! Значит, вы — мать Дугласа Мейберли? Не скажу, что относился к кругу его  близких друзей, но, как любой лондонец, много слышал о нем. Удивительная  личность! А где он сейчас?    

— Умер,  мистер Холмс. Дуглас мертв! Его назначили атташе при нашем посольстве в Риме. В  прошлом месяце он скончался там от воспаления легких.    

— Простите…  Не верится, что смерть властна над такими людьми. Более деятельного и энергичного  человека мне не приходилось встречать. Жил в постоянном напряжении, не щадил  себя…    

— Именно,  сэр. Это его и погубило. Помню, каким он был, — сама жизнерадостность и  благородство. Немногим довелось увидеть угрюмое, мрачное, озабоченное создание,  каким стал мой сын. За какой-то месяц, буквально на глазах, внимательный и  почтительный мальчик превратился в усталого циника.    

— Несчастная  любовь… Женщина?    

— Скорее  — демон. Только я пригласила вас, мистер Холмс, вовсе не для разговора о покойном  сыне.    

— Мы  с доктором Уотсоном рады помочь вам.    

— Здесь  в последнее время стали происходить непонятные вещи. Прошло уже больше года с  тех пор, как я перебралась в эту виллу. Живу замкнуто, практически не общаясь с  соседями. А три дня назад меня посетил человек, назвавшийся агентом по торговле  недвижимостью. Он сообщил, что мой дом именно такой, какой необходим одному из  клиентов. Тот готов заплатить большие деньги, если я соглашусь уступить «Три  конька». Предложение выглядело странным, поскольку поблизости продается  несколько вполне приличных вилл, но, естественно, не могло не заинтересовать  меня. И я назначила цену на пятьсот фунтов выше той суммы, что заплатила сама.  Мужчина не стал торговаться, только сказал о желании клиента одновременно  приобрести и обстановку. Кое-что из мебели сохранилось у нас от старых времен,  но, можете убедиться сами, все в хорошем состоянии. Так что сумму я назвала  кругленькую. На нее также согласились немедленно. Мне давно хотелось попутешествовать,  а сделка была выгодной и позволила бы ни от кого не зависеть до конца моих  дней. Вчера агент явился с подготовленным договором. К счастью, я показала документ  мистеру Сатро, моему адвокату, живущему здесь же, в Харроу, и тот сказал мне:  «Контракт крайне необычен. Знаете, поставив под ним подпись, вы уже не сможете  на законном основании вынести из дома ни единой вещи, включая ваши личные».  Когда вечером агент пришел снова, я указала ему на подобную странность и  добавила, что собиралась продать лишь мебель.    

«Нет,  нет. Именно все», — возразил он.    

«Ну а  моя одежда, драгоценности?»    

«Для  личных вещей будут сделаны некоторые исключения. Только без предварительной проверки  из дома нельзя забирать ничего. Мой клиент довольно богат и щедр, но у него  имеются определенные причуды и своя манера вести дела. Его условие: все или  ничего».    

«Тогда  лучше ничего», — ответила я. На том и порешили. Однако происшедшее  показалось мне необычным, и я решила…    

     

    

     

Тут  рассказ миссис Мейберли неожиданно оказался прерван. Холмс жестом попросил  тишины, затем осторожно пересек комнату и, резко распахнув дверь, втащил внутрь  высокую худую женщину, пойманную им за плечо. Та неуклюже сопротивлялась,  словно крупный нескладный цыпленок, протестующий, когда его силой вырывают из  родного курятника.    

— Пустите!  Что вы себе позволяете? — вопила она.    

— Но  в чем дело, Сьюзен? — удивилась хозяйка.    

— Понимаете,  мадам, я собиралась войти узнать, остаются ли гости к ленчу. А этот господин  вдруг схватил меня.    

— Я  услышал, что кто-то находится за дверью, еще пять минут назад. Просто жаль было  прерывать любопытную историю. Страдаете астмой, Сьюзен? Слишком шумно дышите  для подобного рода занятий.    

Женщина  повернула рассерженное и в то же время удивленное лицо к Холмсу, все еще державшему  ее в плену.    

— Кто  вы такой? На каком основании так бросаетесь на людей?    

— Просто  хотел задать хозяйке один вопрос в вашем присутствии. Вы говорили кому-нибудь о  своем намерении обратиться за советом ко мне, миссис Мейберли?    

— Нет,  мистер Холмс, никому.    

— А  кто отправлял письмо?    

— Сьюзен.    

— Вот  как? Тогда скажите, Сьюзен, кому вы сообщили, что ваша хозяйка ищет помощи у  меня?    

— Это  ложь! Не было ничего подобного!    

— Послушайте,  Сьюзен. Астматики обычно долго не живут. А говорить неправду, знаете, грешно.  Так кого же вы оповестили?    

— Сьюзен! —  воскликнула миссис Мейберли. — Продажное негодное создание! Припоминаю  сейчас, что видела, как вы разговаривали с каким-то мужчиной возле забора.    

— Это  мое личное дело!    

— Положим,  имя вашего собеседника мне известно и так. Барни Стокдейл. Так?    

— Зачем  спрашивать, если знаете?    

— Полной  уверенности не было, а теперь она появилась. Сьюзен, вы можете заработать  десять фунтов, если расскажете, кто стоит за Барни Стокдейлом.    

— Человек,  способный выложить в сто раз больше денег, чем есть у вас.    

— О,  какой богатый мужчина! А, вы рассмеялись… Что, это женщина? Ну, коли уж мы докопались  до таких тонкостей, очевидно, есть смысл назвать ее и получить свою десятку?    

— Катитесь-ка  к черту!    

— Сьюзен,  подбирайте выражения.    

— Я  ухожу отсюда. Вы мне надоели! За вещами пришлю завтра. — Служанка  бросилась к двери.    

— Прощайте,  Сьюзен. И примите что-нибудь успокоительное.    

Но едва  за раскрасневшейся взбешенной женщиной захлопнулась дверь, мой друг продолжил:    

— Да,  злоумышленники настроены серьезно. Посудите сами, какую рискованную игру они затеяли.  На штемпеле письма, полученного мною от вас, стояло время 22.00. Сьюзен  сообщила о нем Стокдейлу. Тому пришлось отправиться за инструкциями к своему  нанимателю, который (или которая) разрабатывает план действий. Я склонен  считать последнее более верным из-за усмешки Сьюзен, подметившей мою ошибку. Нанимают  чернокожего Става Дикси, и на следующее же утро бывший боксер приходит запугать  меня. Быстрая реакция, верно?    

— Но  что им нужно?    

— В  том-то и вопрос! Кто владел этим домом прежде?    

— Морской  капитан в отставке по фамилии Фергюсон.    

— Чем  примечателен?    

— Насколько  мне известно — ничем.    

— А  не мог ли он что-нибудь закопать здесь? Правда, сейчас сокровища чаще прячут в  обычном банке. Но среди людей всегда находятся личности со странностями. Без  них мир стал бы просто скучен. Потому на первых порах я подумал о некоем  зарытом кладе. Однако в этом случае непонятно, зачем понадобилась мебель. У вас  часом нет картины кисти Рафаэля или первого издания Шекспира, о которых вы  умалчиваете?    

— Не  думаю, что обладаю большей редкостью, чем фарфоровый чайный сервиз XVIII века,  изготовленный в Дерби.    

— Ну,  он едва ли способен стать причиной подобных таинственных событий. А кроме того,  почему бы не сказать прямо, что именно им требуется? Если уж они так домогаются  вашего чайного сервиза, проще предложить за него приличную цену, а не закупать  все имущество целиком. Нет, насколько я понимаю, у вас есть нечто такое, о чем  вы даже не подозреваете и с чем не пожелали бы расстаться добровольно.    

— Мне  тоже так кажется, — вмешался я.    

— Если  и доктор Уотсон согласен, остановимся на этой версии.    

— Но,  мистер Холмс, о чем же может идти речь?    

— Попробуем  выяснить методом логического анализа. Вы живете здесь уже год?    

— Почти  два.    

— Тем  более. И за все время никому ничего от вас не требовалось. А в последние  три-четыре дня — вдруг такие срочные предложения.    

— По-моему,  возможен единственный вывод, — ответил я. — Интересующий их объект,  чем бы он ни был, только что появился в доме.    

— Миссис  Мейберли, вспомните, имеются у вас какие-нибудь недавно приобретенные вещи?    

— В  этом году я не покупала решительно ничего.    

— В  самом деле? Тогда придется подождать дальнейшего развития событий и заодно  уточнить некоторые детали. Кстати, ваш адвокат — надежный человек?    

— О,  на мистера Сатро можно положиться.    

— У  вас есть еще прислуга, кроме прекрасной Сьюзен, только что хлопнувшей парадной  дверью?    

— Да.  Одна молодая девушка.    

— Тогда  попытайтесь убедить мистера Сатро в необходимости провести ночь-другую в «Трех  коньках». Возможно, вам потребуется защита.    

— От  кого?    

— Кто  знает! Дело пока темное. Поскольку установить, за чем ведется охота, не  удается, попытаемся подойти к проблеме с другой стороны. Агент по торговле  недвижимостью оставил свой адрес?    

— Нет.  Только эту карточку: Хейнес-Джонсон, аукционист и оценщик.    

— Не  думаю, что нам удастся найти такого в справочнике. Честные люди не скрывают  адресов своих контор. Я берусь за ваше дело и доведу его до конца, можете быть  спокойны. Все новости немедленно сообщайте мне.    

Когда мы  уже направлялись к выходу, взгляд Холмса, привыкшего замечать все детали, упал  на несколько сундуков и чемоданов, сваленных в углу зала.    

— Милан,  Люцерн… Они из Италии?    

— Это  вещи Дугласа.    

— Их  не распаковывали? Давно они здесь?    

— Прибыли  на прошлой неделе.    

— А  вы говорили… Тут как раз и может таиться недостающее звено. Откуда вам известно,  что в них нет ничего ценного?    

— Там  ценного просто быть не должно, мистер Холмс. Мой несчастный сын жил только на жалованье.  Откуда взяться дорогим вещам при таком небольшом годовом доходе?    

— И  все же, миссис Мейберли, медлить не следует. Прикажите перенести вещи Дугласа к  себе в спальню и осмотрите их как можно скорее. Завтра я приеду узнать о  результатах.    

Не  вызывало сомнений, что вилла «Три конька» под пристальным наблюдением: когда  мы, пройдя по аллее, оказались за высокой оградой, то увидели знакомого нам  боксера. Он словно вырос из-под земли. Его грозная фигура в столь уединенном  месте выглядела особенно зловещей, и Холмс поспешил опустить руку в карман.    

     

    

     

— Ищете  револьвер, масса Холмс?    

— Нет,  флакон с духами, Став.    

— Вы  шутник, масса Холмс, не так ли?    

— Вам,  Став, будет не до смеха, если вынудите меня заняться вашими делишками. Я ведь  предупреждал сегодня утром.    

— Ладно,  масса Холмс. Поразмыслив над вашими словами, не желаю продолжать беседу об истории  господина Перкинса. Допустим, Став Дикси не прочь оказать содействие Шерлоку  Холмсу.    

— Тогда  ответьте: кто стоит за вами в этом деле?    

— Чтоб  мне провалиться, если я знаю, масса Холмс. Я сказал правду. Мой босс Барни  просто дал указания, вот и все.    

— Довольно!  Только помните. Став, дама, живущая в «Трех коньках», и ее имущество находятся  под моей охраной. Не забывайте!    

— Хорошо,  масса Холмс. Запомню!    

Когда мы  двинулись дальше, Холмс заметил:    

— Он  не на шутку испугался за собственную шкуру, Уотсон. Думаю, он выдал бы своего  нанимателя, если б знал. К счастью, мне кое-что известно про шайку Спенсера  Джона, а Дикси принадлежит к ней. Мне кажется, доктор, что все происходящее в  Харроу как раз в компетенции Ленгдейла Пайка. Отправляюсь к нему прямо сейчас.  Когда вернусь, ситуация должна несколько проясниться.    

В тот  день мне больше не довелось увидеть Холмса, но я легко мог предвидеть, чем  именно занимался мой друг, поскольку Ленгдейл Пайк являл собой живой справочник  по всем вопросам, касающимся светских скандалов. Это странное апатичное  создание весь период бодрствования проводило у большого окна в клубе на  Сент-Джеймс-стрит и служило своеобразным приемником и одновременно передатчиком  любых сплетен, какие только имелись в Англии. Поговаривали, что Пайк  зарабатывает десятки тысяч за статьи, поставляемые каждую неделю грязным  бульварным газетенкам, которые обслуживают любопытствующую публику. Едва только  где-то далеко, в мутных глубинах лондонской жизни, возникали необычные водовороты  или завихрения, как с механической точностью все они регистрировались на поверхности  прибором по имени Ленгдейл Пайк. Иногда Холмс предусмотрительно снабжал  Ленгдейла Пайка соответствующей информацией, и в отдельных случаях тот, в свою  очередь, помогал знаменитому сыщику.    

Когда на  следующее утро я нашел своего друга в кабинете, вид Холмса свидетельствовал,  что наши дела не столь уж плохи. Но тем не менее нас ожидал неприятный сюрприз  в виде телеграммы следующего содержания:    

     

«Приезжайте  немедленно. Ночью ограблен дом клиентки. Полиция приступила расследованию.     

Сатро».    

     

Холмс  присвистнул.    

— Действие  достигло кульминации, и притом гораздо скорее, чем я ожидал. За происшедшим  ощущается мощная движущая сила, Уотсон. И это неудивительно, учитывая сведения,  полученные от Пайка. Я допустил оплошность, не попросив вас, доктор, подежурить  ночью на вилле. Юрист явно не оправдал надежд. Ну да ничего не остается, как  вновь отправиться в Харроу Уайлд!    

Сразу  бросалось в глаза, что на сей раз «Три конька» заметно отличались от  образцового дома, каким он был вчера. Перед воротами толпились зеваки: Двое  полицейских осматривали окна и клумбы, засаженные геранью. Внутри нас встретил  седовласый пожилой мужчина, представившийся адвокатом Сатро. Здесь же суетился  румяный инспектор, который поприветствовал Холмса, как старинного приятеля.    

— Думаю,  мистер Холмс, данное дело не для вас! Самое обычное бесхитростное ограбление.  Его вполне способна раскрыть и старомодная полиция. Крупные специалисты тут не  требуются.    

— Убежден,  что расследование находится в надежных руках, — ответил знаменитый  сыщик. — Значит, простая кража со взломом, вы говорите?    

— Именно!  Мы прекрасно осведомлены, чья это работа и где найти преступников. Это совершила  банда Барни Стокдейла. В ней состоит негр. Их видели поблизости.    

— Великолепно!  А что похищено?    

— Добыча  налетчиков, кажется, оказалась невелика. Миссис Мейберли усыпили, а дом… Кстати,  вот и сама хозяйка.    

В  комнату вошла наша вчерашняя знакомая, опиравшаяся на руку девушки-служанки.    

— Вы  дали мне правильный совет, мистер Холмс, — произнесла миссис Мейберли с  горькой усмешкой. — Но, к сожалению, я ему не последовала. Не хотела  беспокоить мистера Сатро. Вот и оказалась совершенно беззащитной.    

— Мне  сообщили о случившемся сегодня утром, — пояснил адвокат.    

— Мистер  Холмс рекомендовал пригласить в дом кого-нибудь из друзей. Я пренебрегла его  опытом и поплатилась за это.    

— У  вас крайне болезненный вид, — начал Холмс. — Сможете рассказать о  происшедшем?    

— Все  уже записано здесь, — вмешался инспектор и похлопал по объемистой записной  книжке.    

— И  тем не менее, если мадам не слишком устала…    

— Поверьте,  мне почти нечего сообщить. Не сомневаюсь, что злодейка Сьюзен помогла грабителям  проникнуть в дом. Они знали расположение комнат как свои пять пальцев. На  мгновение я ощутила мокрый лоскут, закрывший мне лицо. Не представляю, сколько  лежала без чувств.    

— Что  они забрали?    

— Едва  ли исчезло что-то ценное. Я уверена, в сундуках моего сына подобного не было и  в помине.    

— Неужели  бандиты не оставили следов?    

— Лишь  один листок… Бумажка валялась на полу. Она вся исписана рукой Дугласа.    

— Нам  от нее мало толку, — подвел итог инспектор. — Вот если бы там  оказался почерк преступника…    

— Несомненно, —  вмешался Холмс. — Непоколебимый здравый смысл! Но все же любопытно взглянуть.    

Инспектор  достал из записной книжки свернутый лист.    

— Никогда  не прохожу мимо улик, даже столь ничтожных, — несколько напыщенно произнес  он. — Советую и вам поступать так, мистер Холмс. Меня научил этому  двадцатипятилетний опыт. Всегда есть шанс обнаружить отпечатки пальцев или еще  что-нибудь.    

Холмс  принялся осматривать бумагу.    

— Каково  ваше мнение, инспектор?    

— По-моему,  эта история напоминает окончание странного романа.    

— Да,  это вполне может оказаться необычным финалом, — тихо промолвил  Холмс. — Вы заметили номер в верхней части страницы? Двести сорок пять! А  где остальные двести сорок четыре?    

— Полагаю,  их унесли грабители. Что и говорить — ценный трофей. Забираться в дом с намерением  украсть подобную рукопись — по крайней мере, нелепо.    

— А  это не наводит вас ни на какие мысли?    

— Полагаю,  в спешке грабители просто схватили первое, что попало под руки. Все указывает  на это. Пусть теперь радуются своей добыче. Видимо, не найдя ничего ценного на  нижнем этаже, они решили попытать счастья наверху. Такова моя версия. А как  считаете вы, мистер Холмс?    

— Тут  необходимо хорошенько поразмыслить. Уотсон, подойдите сюда, к окну.    

Когда я  встал рядом с Холмсом, тот прочел вслух написанное на обрывке листа. Первая  фраза начиналась следующим образом:    

     

«…  по лицу текла кровь из ран от порезов и ударов. Но это не шло ни в какое сравнение  с тем, как обливалось кровью его сердце при виде прекрасного лица, ради  которого он готов был пожертвовать даже жизнью. Женщина засмеялась. Да, можно  было поклясться чем угодно, что она именно смеялась, как безжалостный демон, в  тот момент, когда он взглянул на нее. Мгновенно любовь умерла, и родилась  ненависть. Ведь мужчина должен жить ради чего-то. Если не ради вашей  взаимности, мадам, то уж наверняка ради моей мести, несущей вам погибель».    

     

— Странное  обращение с грамматическими формами, — с усмешкой сказал Холмс, возвращая  бумагу инспектору. — Заметили, как «его» вдруг сменилось на «мое»? Автор  настолько увлекся, что в критический момент поставил себя на место героя.    

— Эта  писанина кажется до ужаса бездарной, — сказал инспектор, кладя листок в  записную книжку. — Как?! Вы уже уходите, мистер Холмс?    

— Полагаю,  что мне здесь больше нечего делать, поскольку дело расследуется столь компетентно.  Кстати, миссис Мейберли, помнится, вы упоминали о желании попутешествовать?    

— Давно  мечтаю об этом, мистер Холмс.    

— А  куда бы вы хотели отправиться? Каир, Мадейра, Ривьера?    

— О,  будь у меня достаточно средств, я совершила бы кругосветное путешествие.    

— Вот  как! Значит, вокруг света… Ну что ж, до свидания. Не исключена возможность, что  я черкну вам пару строк вечером.    

Проходя  мимо окна, я заметил, как инспектор усмехнулся и покачал головой. Ухмылка его  словно говорила: «У ловких малых всегда есть свои заскоки».    

Когда мы  вновь окунулись в шум города, Холмс произнес:    

— Теперь  наше приключение подходит к последнему этапу, Уотсон. Думаю, следует, не откладывая,  довести расследование до конца.    

Мы сели  в кэб и поспешили в направлении Гросвенор-скуэр. Холмс погрузился в глубокое раздумье,  затем, словно внезапно очнувшись, промолвил:    

— Уотсон,  надеюсь, теперь вам все ясно?    

— Не  сказал бы. Я понял лишь то, что мы намерены навестить леди, стоящую за  происшествием в Харроу.    

— Именно!  Но разве имя Айседоры Кляйн ни о чем не говорит вам? Известная светская красавица.  Тут едва ли кто мог с ней сравниться. Чистокровная испанка, прямая наследница  властных конкистадоров. Ее предки правили в Пернамбуко. Вышла замуж за пожилого  сахарного короля из Германии — Кляйна — и вскоре оказалась самой богатой и  привлекательной вдовой на свете. Настала пора развлечений. У нее было множество  поклонников. В их числе оказался и Дуглас Мейберли — один из наиболее  примечательных мужчин Лондона. По всей вероятности, у него это было серьезно.  Не пустой светский кавалер, а человек сильный и гордый, он отдался чувству  целиком и требовал того же взамен. А Айседора Кляйн представляла собой истинную  героиню старинного романа — безжалостную красавицу.    

— Значит,  герой нашего повествования — он сам?    

— О,  наконец-то вы начали понимать. Я слышал, Айседора собирается замуж за молодого  графа Ломонда. Тот годится ей почти в сыновья. Мать его светлости способна  закрыть глаза на разницу в возрасте, но уж не на публичный скандал. Поэтому  возникла необходимость… Да вот мы уже и прибыли.    

Дом  выглядел одним из наиболее изысканных в Уэст-Энде. Лакей, словно некий  механизм, принял наши визитные карточки и скоро вернулся сообщить, что леди нет  дома.    

— Мы  ее подождем, — бодро ответил Холмс.    

Отлаженный  механизм не выдержал.    

— Нет  дома — означает: нет для вас, — произнес он.    

— Отлично! —  сказал мой друг. — Следовательно, нам не придется тратить время на ожидание.  Будьте любезны передать хозяйке эту записку.    

Он  черкнул несколько слов на листке из своего блокнота, свернул и отдал слуге.    

— Что  вы написали, Холмс? — поинтересовался я.    

— Единственную  фразу: «Неужели вы предпочитаете полицию?» Думаю, это поможет нам пройти в дом.    

Так и  случилось. Минуту спустя мы были уже в гостиной, напоминающей сказку «Тысячи и  одной ночи», — огромной и великолепной. Немногочисленные розоватые  светильники оставляли комнату в полумраке. Чувствовалось, что леди Кляйн уже  достигла той поры жизни, когда даже самая надменная красота начинает отдавать  предпочтение умеренному освещению.    

С  небольшого дивана поднялась высокая величественная женщина с прекрасной фигурой  и милым неподвижным лицом. Удивительные глаза испанки глядели на нас, словно  хотели испепелить.    

— Как  понимать ваше вторжение и оскорбительные намеки? — воскликнула Айседора  Кляйн, протягивая записку.    

— Разве  объяснения необходимы, мадам? Я достаточно уважаю ваш ум, чтобы снизойти до  них. Правда, последние дни дали мне право несколько усомниться…    

— Отчего  же?    

— Оттого,  мадам, что вы решили запугать меня наемными громилами и тем самым отстранить от  дела. Однако не учли вы одного — человек выбирает себе подобный род занятий,  если его привлекают именно опасности. Таким образом вы сами заставили меня  заняться расследованием дела Мейберли.    

— Не  имею понятия, о чем вы говорите. Какое отношение я имею к бандитам?    

— Да,  я действительно переоценил вашу сообразительность. Прощайте.    

— Постойте!  Куда же вы?    

— В  Скотленд-Ярд.    

     

    

     

Мы не  успели пройти и половины пути к двери — Айседора Кляйн догнала нас и взяла  моего друга за руку. В одно мгновение стальная твердость сменилась мягкостью  бархата.    

— Господа,  давайте обсудим ситуацию. Чувствую, что могу говорить с вами откровенно, мистер  Холмс. Вы создаете впечатление истинного джентльмена. Инстинкт женщины  безошибочен: я вижу в вас друзей.    

— Не  стану пока утверждать подобное о себе, мадам. Хотя я и не олицетворяю закон,  но, насколько мне позволяют ограниченные мои полномочия, я являюсь представителем  правосудия. Готов вас выслушать, после чего смогу сообщить, как намерен  поступить дальше.    

— О,  конечно же, попытка запугать столь храброго человека была просто глупостью с  моей стороны.    

— Но  еще неосмотрительней с вашей стороны было то, что вы, мадам, попали в  зависимость от шайки злодеев, способных вас шантажировать и даже выдать  полиции.    

— Ну  нет! Я не так проста. Раз уж пообещала быть искренней, то скажу все. Кроме  Барни Стокдейла и его жены Сьюзен, никто не имел ни малейшего представления, на  кого работал. А что касается тех двоих, им не впервой…    

Айседора  Кляйн улыбнулась с очаровательным кокетством, словно близкому знакомому.    

— Понятно!  Они уже испытаны вами.    

— Да,  это верные псы…    

— Напрасно  вы так верите им. Подобные создания могут и укусить руку, кормящую их. Стокдейлов  непременно арестуют за участие в ограблении. Полиция охотится за ними.    

— Они  готовы принять наказание. За то им и платят. Мое же имя в деле упоминаться не  будет.    

— Если  только я не сочту необходимым…    

— О  нет. Джентльмены не обходятся так с секретами, принадлежащими даме.    

— Вам  следует вернуть рукопись.    

Айседора  Кляйн рассмеялась и подошла к камину, где возвышалась обугленная черная масса.    

— Неужели  вот это вам может понадобиться? — осведомилась она.    

Женщина,  стоявшая перед нами с вызывающей усмешкой, выглядела дерзкой и одновременно изящной  и привлекательной. Однако Холмс не пошел на поводу у сентиментальности.    

— Тем  самым вы решили свою участь, мадам, — холодно произнес он. — Ваши  действия отличались быстротой и точностью, но теперь вы зашли слишком далеко.    

— Не  будьте так безжалостны, мистер Холмс. Я расскажу вам всю историю…    

— Думаю,  я теперь уже и сам способен сделать это.    

— Но  попытайтесь взглянуть на все моими глазами, мистер Холмс. Постарайтесь понять  ситуацию, в какую попала женщина, чьи честолюбивые устремления должны внезапно,  в самый последний момент, рухнуть. Справедливо ли винить ее за попытку  защититься? Да, Дуглас был славным юношей, но совсем не подходил для моих  планов. Он хотел на мне жениться. Я не могла позволить себе вступить в брак с  человеком без титула и денег. Поскольку сначала я была несколько уступчива,  Дуглас вообразил, что может предъявлять мне претензии. Теперь это оказалось  невыносимым, и в конце концов пришлось развеять его иллюзии…    

— …наняв  хулиганов, избивших его прямо у ваших дверей?    

— О,  вы и в самом деле производите впечатление человека информированного. Да, это  правда, мистер Холмс. Барни и его ребята обошлись с Дугласом, готова признать,  достаточно грубо. Но что же Дуглас придумал в отместку? Могла ли я ожидать  подобного от джентльмена? Он написал книгу, в которой изобразил собственную  историю. И, конечно же, мне отвел в ней роль хищника, а себе — ягненка. Там  рассказывалось обо всем, только имена, естественно, были вымышленными. Но разве  хоть для одного лондонца истина осталась бы тайной? Как вы считаете, мистер  Холмс?    

— Он  имел на это полное право.    

— Воздух  Италии словно вскружил ему голову и придал безжалостности. Дуглас написал мне  письмо и одновременно прислал экземпляр своего творения. По его словам, один из  двух экземпляров предназначен для меня, другой — для издателя.    

— Откуда  вам известно, что Дуглас Мейберли еще не привел свою угрозу в исполнение?    

— Установить  имя издателя не составило труда. Как удалось выяснить, из Италии ему пока не  поступало ничего. И тут вдруг скоропостижная смерть Дугласа. Я не могла  чувствовать себя в безопасности, пока где-то существовал еще один экземпляр  рукописи. Скорее всего, рукопись должна была находиться среди его вещей,  которые вернули матери, подумала я. И мои люди принялись за работу. Сьюзен  устроилась служанкой в дом миссис Мейберли. Я намеревалась действовать по справедливости.  Поверьте, это так! Попыталась купить дом со всеми вещами. Была готова уплатить  любую цену, названную хозяйкой. Но когда сделка сорвалась, пришлось обратиться  к иным средствам. Поступить иначе оказалось невозможным, мистер Холмс. На карте  стояло мое будущее.    

— Ладно, —  сказал Холмс. — Думаю, в данном случае придется отказаться от судебного преследования  и потребовать компенсации. Во сколько обойдется кругосветное путешествие в  каюте первого класса?    

Айседора  Кляйн взглянула на моего друга с удивлением.    

— Пяти  тысяч фунтов достаточно?    

— Вполне,  мадам, — ответил я.    

А Холмс  добавил:    

— Хорошо,  вы подпишете чек на такую сумму, и я сам позабочусь, чтобы миссис Мейберли  получила деньги. Она заслужила того, чтобы на некоторое время переменить  обстановку. Но вот что еще, мадам: будьте осторожнее. Нельзя постоянно играть  острыми предметами, не порезав при этом свои нежные ручки.[4]    

     

    

     

 Вампир в Суссексе    

     

Холмс  внимательно прочел небольшую, в несколько строк записку, доставленную вечерней  почтой, и с коротким, сухим смешком, означавшим у него веселый смех, перекинул  ее мне.    

— Право,  трудно себе представить более нелепую мешанину из современности и средневековья,  трезвейшей прозы и дикой фантазии. Что вы на это скажете, Уотсон?    

В  записке стояло:    

     

«Олд-Джюри, 46  19 ноября    

Касательно  вампиров.    

Сэр!    

Наш  клиент мистер Роберт Фергюсон, компаньон торгового дома «Фергюсон и Мюирхед,  поставщики чая» на Минсинг-лейн, запросил нас касательно вампиров. Поскольку  наша фирма занимается исключительно оценкой и налогообложением машинного  оборудования, вопрос этот едва ли относится к нашей компетенции, и мы рекомендовали  мистеру Фергюсону обратиться и Вам. У нас свежо в памяти Ваше успешное  расследование дела Матильды Бригс.    

С  почтением, сэр, Моррисон, Моррисон и Додд».    

     

— Матильда  Бригс, друг мой Уотсон, отнюдь не имя молоденькой девушки, — проговорил  Холмс задумчиво.    

Так  назывался корабль. В истории с ним немалую роль сыграла гигантская крыса,  обитающая на Суматре. Но еще не пришло время поведать миру те события… Так что  же нам известно о вампирах? Или и к нашей компетенции это не относится?  Конечно, все лучше скуки и безделья, но, право, нас, кажется, приглашают в сказку  Гримма. Протяните-ка руку, Уотсон, посмотрим, что мы найдем под буквой «В».    

     

    

     

Откинувшись  назад, я достал с полки за спиной толстый справочник. Кое-как приладив его у  себя на колене, Холмс любовно, смакуя каждое слово, проглядывал собственные  записи своих подвигов и сведений, накопленных им за долгую жизнь.    

— «Глория  Скотт»… — читал он. — Скверная была история с этим кораблем. Мне припоминается,  что вы, Уотсон, запечатлели ее на бумаге, хотя результат ваших трудов не дал  мне основания поздравить вас с успехом… «Гила, или ядовитая ящерица»…  Поразительно интересное дело. «Гадюки»… «Виктория, цирковая прима»… «Виктор  Линч, подделыватель подписей»… «Вигор, Хаммерсмитское чудо»… «Вандербильт и  медвежатник»… Ага! Как раз то, что нам требуется. Спасибо старику — не подвел.  Другого такого справочника не сыщешь. Слушайте, Уотсон: «Вампиры в Венгрии». А  вот еще: «Вампиры в Трансильвании».    

С  выражением живейшего интереса он листал страницу за страницей, читая с большим  вниманием, но вскоре отшвырнул книгу и сказал разочарованно:    

— Чепуха,  Уотсон, сущая чепуха. Какое нам дело до разгуливающих по земле мертвецов, которых  можно загнать обратно в могилу, только вбив им кол в сердце? Абсолютная ерунда.    

— Но,  позвольте, вампир не обязательно мертвец, — запротестовал я. — Такими  делами занимаются и живые люди. Я, например, читал о стариках, сосавших кровь  младенцев в надежде вернуть себе молодость.    

— Совершенно  правильно. Здесь эти сказки тоже упоминаются. Но можно ли относиться к подобным  вещам серьезно? Наше агентство частного сыска обеими ногами стоит на земле и  будет стоять так и впредь. Реальная действительность — достаточно широкое поле  для нашей деятельности, с привидениями к нам пусть не адресуются. Полагаю, что  мистера Роберта Фергюсона не следует принимать всерьез. Не исключено, что вот  это письмо писано им самим, быть может, оно прольет свет на обстоятельства,  явившиеся причиной его беспокойства.    

Холмс  взял конверт, пришедший с той же почтой и пролежавший на столе незамеченным,  пока шло чтение первого письма. Он принялся за второе послание с веселой,  иронической усмешкой, но постепенно она уступила место выражению глубочайшего  интереса и сосредоточенности. Дочитав до конца, он некоторое время сидел молча,  погруженный в свои мысли; исписанный листок свободно повис у него в пальцах.  Наконец, вздрогнув, Холмс разом очнулся от задумчивости.