1 2 3 
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
      
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
      
С кличкой «Больше никогда!».
     
     
      
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
      
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
      
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
      
Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа
      
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда
      
Каркнул: «Больше никогда!»
     
     
      
Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол
      
"Это – все, – сказал я, – видно, что он знает, жив го,
      
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
      
Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда.
      
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
      
Знала: больше никогда!"
     
     
      
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица
      
Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда:
      
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний
      
Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,
      
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
      
Криком: больше никогда?"
     
     
      
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога
      
Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда.
      
Это думал и иное, прислонясь челом в покое
      
К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда…
      
Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногда
      
Больше, больше никогда!
     
     
      
И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо,
      
Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда.
      
"Бедный!– я вскричал,– то богом послан отдых всем тревогам,
      
Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, – да?
      
Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, – о, да?"
      
Ворон: «Больше никогда!»
     
     
      
"Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл, птица или демон
      
Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
      
Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,
      
Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда
      
В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?"
      
Ворон: «Больше никогда!»
     
     
      
"Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл, птица или д
      
Ради неба, что над нами, часа Страшного суда,
      
Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней,
      
Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?
      
Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?"
      
Ворон; «Больше никогда!»
     
     
      
"Это слово – знак разлуки! – крикнул я, ломая руки. -
      
Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода!
      
Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны?
      
Не хочу друзей тлетворных! С бюста – прочь, и навсегда!
      
Прочь – из сердца клюв, и с двери – прочь виденье навсегда!
      
Ворон: «Больше никогда!»
     
     
      
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
      
Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда.
      
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
      
Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, -
      
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -
      
Знаю, – больше никогда!
     
    
   
   
    
     
Ворон 
     
Перевод Василия Бетаки (1972)
    
    
     
      
Мрачной полночью бессонной, беспредельно утомленный.
      
В книги древние вникал я и, стремясь постичь их суть
      
Над старинным странным томом задремал, и вдруг сквозь дрему
      
Стук нежданный в двери дома мне почудился чуть-чуть,
      
"Это кто-то, – прошептал я, – хочет в гости заглянуть,
      
Просто в гости кто-нибудь!"
     
     
      
Так отчетливо я помню – был декабрь, глухой и темный,
      
И камин не смел в лицо мне алым отсветом сверкнуть,
      
Я с тревогой ждал рассвета: в книгах не было ответа,
      
Как на свете жить без света той, кого уж не вернуть,
      
Без Линор, чье имя мог бы только ангел мне шепнуть
      
В небесах когда-нибудь.
     
     
      
Шелковое колыханье, шторы пурпурной шуршанье
      
Страх внушало, сердце сжало, и, чтоб страх с души стряхнуть,
      
Стук в груди едва умеря, повторял я, сам не веря:
      
Кто-то там стучится в двери, хочет в гости заглянуть,
      
Поздно так стучится в двери, видно, хочет заглянуть
      
Просто в гости кто-нибудь.
     
     
      
Молча вслушавшись в молчанье, я сказал без колебанья:
      
"Леди или сэр, простите, но случилось мне вздремнуть,
      
Не расслышал я вначале, так вы тихо постучали,
      
Так вы робко постучали…" И решился я взглянуть,
      
Распахнул пошире двери, чтобы выйти и взглянуть, -
      
Тьма, – и хоть бы кто-нибудь!
     
     
      
Я стоял, во мрак вперяясь, грезам странным предаваясь,
      
Так мечтать наш смертный разум никогда не мог дерзнуть,
      
А немая ночь молчала, тишина не отвечала,
      
Только слово прозвучало – кто мне мог его шепнуть?
      
Я сказал «Линор» – и эхо мне ответ могло шепнуть…
      
Эхо – или кто-нибудь?
     
     
      
Я в смятенье оглянулся, дверь закрыл и в дом вернулся,
      
Стук неясный повторился, но теперь ясней чуть-чуть.
      
И сказал себе тогда я: "А, теперь я понимаю:
      
Это ветер, налетая, хочет ставни распахнуть,
      
Ну конечно, это ветер хочет ставни распахнуть…
      
Ветер – или кто-нибудь?"
     
     
      
Но едва окно открыл я, – вдруг, расправив гордо крылья,
      
Перья черные взъероша и выпячивая грудь,
      
Шагом вышел из-за штор он, с видом лорда древний ворон,
      
И, наверно, счел за вздор он в знак приветствия кивнуть.
      
Он взлетел на бюст Паллады, сел и мне забыл кивнуть,
      
Сел – и хоть бы что-нибудь!
     
     
      
В перья черные разряжен, так он мрачен был и важен!
      
Я невольно улыбнулся, хоть тоска сжимала грудь:
      
"Право, ты невзрачен с виду, но не дашь себя в обиду,
      
Древний ворон из Аида, совершивший мрачный путь
      
Ты скажи мне, как ты звался там, откуда держишь путь?"
      
Каркнул ворон: «Не вернуть!»
     
     
      
Я не мог не удивиться, что услышал вдруг от птицы
      
Человеческое слово, хоть не понял, в чем тут суть,
      
Но поверят все, пожалуй, что обычного тут мало:
      
Где, когда еще бывало, кто слыхал когда-нибудь,
      
Чтобы в комнате над дверью ворон сел когда-нибудь
      
Ворон с кличкой «Не вернуть»?
     
     
      
Словно душу в это слово всю вложив, он замер снова,
      
Чтоб опять молчать сурово и пером не шелохнуть.
      
"Где друзья? – пробормотал я. – И надежды растерял я,
      
Только он, кого не звал я, мне всю ночь терзает грудь…
      
Завтра он в Аид вернется, и покой вернется в грудь…"
      
Вдруг он каркнул: «Не вернуть!»
     
     
      
Вздрогнул я от звуков этих, – так удачно он ответил,
      
Я подумал: "Несомненно, он слыхал когда-нибудь
      
Слово это слишком часто, повторял его всечасно
      
За хозяином несчастным, что не мог и глаз сомкнуть,
      
Чьей последней, горькой песней, воплотившей жизни суть,
      
Стало слово «Не вернуть!».
     
     
      
И в упор на птицу глядя, кресло к двери и к Палладе
      
Я придвинул, улыбнувшись, хоть тоска сжимала грудь,
      
Сел, раздумывая снова, что же значит это слово
      
И на что он так сурово мне пытался намекнуть.
      
Древний, тощий, темный ворон мне пытался намекнуть,
      
Грозно каркнув: «Не вернуть!»
     
     
      
Так сидел я, размышляя, тишины не нарушая,
      
Чувствуя, как злобным взором ворон мне пронзает грудь.
      
И на бархат однотонный, слабым светом озаренный.
      
Головою утомленной я склонился, чтоб уснуть…
      
Но ее, что так любила здесь, на бархате, уснуть,
      
Никогда уж не вернуть!
     
     
      
Вдруг – как звон шагов по плитам на полу, ковром покрытом!
      
Словно в славе фимиама серафимы держат путь!
      
"Бог,– вскричал я в исступленье,– шлет от страсти избавленье!
      
Пей, о, пей Бальзам Забвенья – и покой вернется в грудь!
      
Пей, забудь Линор навеки – и покой вернется в грудь! "
      
Каркнул ворон: «Не вернуть!»
     
     
      
"О вещун! Молю – хоть слово! Птица ужаса ночного!
      
Буря ли тебя загнала, дьявол ли решил швырнуть
      
В скорбный мир моей пустыни, в дом, где ужас правит ныне, -
      
В Галааде, близ Святыни, есть бальзам, чтобы заснуть?
      
Как вернуть покой, скажи мне, чтобы, все забыв, заснуть?"
      
Каркнул ворон: «Не вернуть!»
     
     
      
"О вещун! – вскричал я снова, – птица ужаса ночного!
      
Заклинаю небом, богом! Крестный свой окончив путь,
      
Сброшу ли с души я бремя? Отвечай, придет ли время,
      
И любимую в Эдеме встречу ль я когда-нибудь?
      
Вновь вернуть ее в объятья суждено ль когда-нибудь?
      
Каркнул ворон: «Не вернуть!»
     
     
      
"Слушай, адское созданье! Это слово – знак прощанья!
      
Вынь из сердца клюв проклятый! В бурю и во мрак – твой путь!
      
Не роняй пера у двери, лжи твоей я не поверю!
      
Не хочу, чтоб здесь над дверью сел ты вновь когда-нибудь!
      
Одиночество былое дай вернуть когда-нибудь!"
      
Каркнул ворон: «Не вернуть!»
     
     
      
И не вздрогнет, не взлетит он, все сидит он, все сидит он,
      
Словно демон в дреме мрачной, взгляд навек вонзив мне в грудь,
      
Свет от лампы вниз струится, тень от ворона ложится,
      
И в тени зловещей птицы суждено душе тонуть…
      
Никогда из мрака душу, осужденную тонуть,
      
Не вернуть, о, не вернуть!
     
    
   
   
    
     
Ворон 
     
Перевод М. Зенкевича (1946)
    
    
     
      
Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
      
Задремал я над страницей фолианта одного,
      
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
      
Будто глухо так застукал в двери дома моего.
      
"Гость, – сказал я, – там стучится в двери дома моего,
      
Гость – и больше ничего".
     
     
      
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
      
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.
      
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
      
Облегченье от печали по утраченной Линор,
      
По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор, -
      
Безыменной здесь с тех пор.
     
     
      
Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
      
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
      
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
      
"Это гость лишь запоздалый у порога моего,
      
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
      
Гость – и больше ничего".
     
     
      
И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
      
"Извините, сэр иль леди, – я приветствовал его, -
      
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
      
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
      
Что я вас едва услышал", – дверь открыл я: никого,
      
Тьма – и больше ничего.
     
     
      
Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный
      
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
      
Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,
      
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»
      
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»
      
Прошептало, как укор.
     
     
      
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
      
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
      
"Это тот же стук недавний, – я сказал, – в окно за ставней,
      
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
      
Это ветер стукнул ставней у окошка моего, -
      
Ветер – больше ничего".
     
     
      
Только приоткрыл я ставни – вышел Ворон стародавний,
      
Шумно оправляя траур оперенья своего;
      
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;
      
С видом леди или лорда у порога моего,
      
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
      
Сел – и больше ничего.
     
     
      
И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
      
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,
      
Я сказал: "Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,
      
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,
      
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?"
      
Каркнул Ворон: «Nevermore».
     
     
      
Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,
      
Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;
      
Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,
      
Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,
      
Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,
      
Птица с кличкой «Nevermore».
     
     
      
Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти
      
Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.
      
Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,
      
И шептал я, вдруг вздохнувши: "Как друзья с недавних пор,
      
Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор".
      
Каркнул Ворон: «Nevermore».
     
     
      
При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном,
      
И сказал я: "Несомненно, затвердил он с давних пор,
      
Перенял он это слово от хозяина такого,
      
Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор,
      
Похоронный звон надежды и свой смертный приговор
      
Слышал в этом «Nevermore».
     
     
      
И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,
      
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
      
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
      
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,
      
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,
      
Хриплым карком: «Nevermore».
     
     
      
Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,
      
Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,
      
Тусклой люстрой освещенный, головою утомленной
      
Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор,
      
Ах, она здесь не склонится на подушку на узор
      
Никогда, о nevermore!
     
     
      
Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма
      
И ступили серафимы в фимиаме на ковер.
      
Я воскликнул: "О несчастный, это Бог от муки страстной
      
Шлет непентес – исцеленье от любви твоей к Линор!
      
Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!"
      
Каркнул Ворон: «Nevermore!»
     
     
      
Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
      
Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор
      
Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу,
      
Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,
      
Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?"
      
Каркнул Ворон: «Nevermore!»
     
     
      
Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
      
Если только Бог над нами свод небесный распростер,
      
Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несет со всеми,
      
Там обнимет ли, в Эдеме, лучезарную Линор -
      
Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?"
      
Каркнул Ворон: «Nevermore!»
     
     
      
"Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! -
      
Я, вскочив, воскликнул: – С бурей уносись в ночной простор,
      
Не оставив здесь, однако, черного пера, как знака
      
Лжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный убор
      
Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!"
      
Каркнул Ворон: «Nevermore!»
     
     
      
И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья,
      
С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;
      
Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте,
      
И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простер,
      
И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.
      
Никогда, о, nevermore!
     
    
   
   
    
     
Ворон 
     
 Перевод С. Муратова (2003)
    
    
     
      
Как-то сидя у камина, в час ночной, забывшись книгой,
      
Над приятными листами позабытых древних знаний
      
Задремал я… Вдруг стучатся, тихо так – совсем неясно:
      
Будто кто-то нежным стуком сон нехочет мой нарушить.
      
«Вот и гость» – ворчу я в дреме – "стукнул в дверь моей каморы -
      
Хоть бы так, зачем нам воры".
     
     
      
Как не вспомнить день ужасный, что Декабрь принес ненастный:
      
Блики света от огня лижут пол вокруг меня;
      
Ждал я утра, но напрасно я искал в томах прекрасных
      
Прекращение печали по утерянной Линор -
      
Той девице лучезарной, что зовут в Раю Линор
      
Безымянной здесь с тех пор.
     
     
      
Вкрадчивый и жуткий шорох в складках занавес бордовых
      
Наполняет душу страхом мне доселе незнакомом.
      
Чтоб унять лишь сердца трепет, я твержу в надежде встретить
      
Гостя или молодицу, что сегодня в дверь стучится:
      
«Это только гость усталый стукнул в дверь моей каморы, Так и есть, зачем нам воры».
     
     
      
И когда душа окрепла, я пошел судьбу изведать:
      
«Сэр»,– приветствовал я в мыслях – "извините, что не быстро
      
Двери вам я открывал – слишком тихо стук звучал;
      
Слишком тихо вы стучали в двери комнаты моей,
      
Да и сон мой был сильней", – тут открыл я дверь каморы -
      
Нет ни гостя и ни вора.
     
     
      
Так стоял я изумленный, в мрак полночный погруженный,
      
Сомневаясь, грезя сон, недоступный с давних пор.
      
Тщетно ждал я признак жизни, но не смог нарушить извне
      
Тишину, как мне в укор прошуршала ночь: «Линор!»
      
Это я шепнул и эхом мне вернулось имя это,
      
С эхом, спутником поэта.
     
     
      
В комнату назад, за двери, чтоб огонь души умерить,
      
Я вернулся; вскоре снова я услышал стук знакомый.
      
«Несомненно стук сей странный»,– я сказал, а сам за ставни:
      
Посмотреть, что там в окошке, может это были кошки
      
Или ветер там стучится в окна дома моего, Ветер – больше ничего.
     
     
      
Быстро распахнул я ставни и в окно ввалился странный,
      
Величавый и забавный с давних пор известный малый -
      
Черный Ворон – вестник бед – он за всех держал ответ.
      
Ни малейшего поклона, без задержки, с видом Лорда,
      
Взгромоздясь на бюст Паллады у порога моего,
      
Сел – и больше ничего.
     
     
      
Я, конечно, улыбнулся, от печали вдруг очнулся,
      
Видя столь нелепый вид птицы страшной из Аид.
      
"Твой хохол ощипан в битве и задор твой очевиден,
      
Но скажи зловещий Ворон, что во Мраке жил суровом,
      
Как зовут тебя повсюду, где Плутона Мрак всегда"
      
Каркнул Ворон: «Никогда».
     
     
      
Я был полон удивленья, слыша птицы заявленье;
      
Хоть ответ ее был вздорен, и не понят мной тогда,
      
Мы не можем не признаться, что навряд ли может статься,
      
Чтобы где-нибудь на свете, вот так просто, как всегда
      
Сядет птица вам над дверью и заявит без труда
      
Громко имя «Никогда».
     
     
      
Да, сидящий одиноко над дверями гордый Ворон
      
Говорил одно лишь слово, как молитву в час суровый;
      
Ни крылом нешелохнувши, ни пером невстрепенувши,
      
Он сидел, а я промолвил: "Как друзья мои тогда
      
Утром он уйдет туда, где Надежды – навсегда!"
      
Каркнул Ворон: «Никогда!»
     
     
      
Вздрогнул я в тиши полночной, услыхав ответ столь точный.
      
"Несомненно затвердил он это слово, как Беда
      
Посетила вдруг сурово жизнь хозяина младого,
      
Понесла рекой бурливой, все Надежды разорила,
      
Унесла любовь, удачу и счастливые года
      
Этим словом «Никогда».
     
     
      
Отвлекаясь от печали, улыбнувшись, как вначале,
      
Сдвинув кресло до порога, где сидел на бюсте Ворон,
      
Опустился я в раздумьях на подушки, чтоб обдумать
      
В размышлениях мятежных образ птицы, что всегда
      
Изможденная и злая, предвещала в те года
      
Хриплым криком «Никогда».
     
     
      
Так сидел я весь в догатках, без вопросов, даже кратких,
      
К птице, чей горящий взор был как совести укор.
      
Утомившись от раздумий, я склонился к той подушке,
      
Чей лиловый бархат нежный под лучами люстр всегда
      
Манит искоркой надежды, но, как понял я тогда -
      
Не прильнуть ей – Никогда!
     
     
      
Воздух вдруг весь заструился, дымный аромат разлился
      
От кадила Серафима, чьи шаги глушил ковер.
      
«О, несчастный»,– я взмолился – "видит Бог – я исцелился,
      
Наконец-то в облегченье он послал ко мне забвенье -
      
Чашу чудного напитка от Линор на все года!"
      
Каркнул Ворон: «Никогда!»
     
     
      
От такого предсказанья я вскричал: "О, зла созданье!
      
Кем ты послан, Вещий Ворон, буря ль занесла сюда,
      
На пустынный берег суши, где сгорели наши души,
      
В этот дом, кошмаров полный,– правду мне скажи, когда
      
Получу я исцеленье" Заклинаю Богом я!"
      
Каркнул Ворон: «Никогда!»
     
     
      
Я взмолился: «Ворон Вещий, птица ты иль дух зловещий»
      
Мы ведь оба верим в Бога, что над нами Мир весь создал;
      
Ты скажи душе печальной, можно ли в Эдеме дальном
      
Встретить душу той Линор, что святая с давних пор,
      
Лучезарную подругу обнять можно ли когда"
      
Каркнул Ворон: «Никогда!»
     
     
      
«Все теперь, с меня довольно» – закричал я – "будь хоть вольной
      
Птицей или бесом ночи, возвращайся в царство Тьмы!
      
Не оставь своих мне перьев, как приметы черной лжи!
      
Я один хочу остаться, так что с бюста прочь лети!
      
Вынь жестокий клюв из сердца, прочь лети и навсегда!"
      
Каркнул Ворон: «Никогда!»
     
     
      
С той поры сидит зловещий, гордый Ворон, Ворон Вещий
      
На вершине бюста словно черный траурный убор.
      
Он сидит в застывшей позе с взглядом Демона в дремоте,
      
И от лампы свет струится, тень бросая на ковер,
      
Но моя душа из тени, что колышится всегда
      
Не взлетит уж никогда!
     
    
   
   
    
     
Ворон 
     
Перевод Г. Аминова (2004)
    
    
     
      
Полночь мраком прирастала; одинокий и усталый
      
Я бродил по следу тайны древних, но бессмертных слов.
      
Усыпляя, плыли строки; вдруг раздался стук негромкий,
      
Словно кто-то скребся робко в дверь моих волшебных снов.
      
«Странник, – вздрогнув, я подумал, – нарушает сладость снов,
      
Странник, только и всего».
     
     
      
О, я помню, дело было в декабре унылом, стылом,
      
И камин ворчал без силы, уступая теням спор.
      
Страстно жаждал я рассвета, – тщетно проискав ответов,
      
Утешений в книгах ветхих – по потерянной Ленор,
      
По прекраснейшей из смертных с чудным именем Ленор,
      
Чей был смертный час так скор.
     
     
      
Шорох шелковой портьеры, вкрадчивый, глухой, неверный,
      
Теребил, тянул мне нервы, ужас полнил существо,
      
Так что, страхи отгоняя, я твердил как заклинанье:
      
«О ночлеге просит странник у порога моего,
      
О ночлеге молит странник у порога моего,
      
Странник, только и всего».
     
     
      
Вскоре, мужества исполнясь, я шагнул как в омут в полночь:
      
«Сэр… мадам… – не знаю, кто вы – не ищите строгих слов:
      
Я в дремоте был печальной, и так тихо вы стучали,
      
Вы столь слабо постучали в двери дома моего,
      
Что, я думал, показалось…» – распахнул я дверь рывком –
      
Темнота и… – ничего.
     
     
      
В тьму недвижным впившись взглядом, замер я; и будто рядом
      
Ангел снов и страхов ада черное крыло простер.
      
Тишина была полнейшей, темнота была кромешной,
      
И лишь призрак звука нежный шепот доносил: «Ленор!»
      
Это я шептал, и эхо возвращало мне: «Ленор!» -
      
Эха бесполезный сор.
     
     
      
В комнату вернувшись грустно, без надежд, в смятенных чувствах,
      
Я услышал те же стуки, – чуть ясней, чем до того.