1 2 3 4 5 6 7 
Война окончилась. Почему? Почему бы не воевать дальше? Дома нас ждет только мерзость и бессмыслица. Мы уже осудили себя, нашли образцы для подражания, объявили свою религию Богу. Ведь легче продолжать воевать, чем перестать, а потом начать вновь...
    
Но война кончилась. Что делать дальше? Сбрить усы, а что потом?
    
Потом он встретил Сильвию. Ему было тридцать два года, высокий, худой, мускулистый, ожесточенный, полный бессильной и бессмысленной ярости, потерявший надежду, без гроша в кармане. Ей было семнадцать, она была хороша собой и застенчива, воплощение красоты и покоя, которых так не хватало Реджинальду. Что ж, если бы он мог время от времени видеть ее, он был бы счастлив...
    
Он не был счастлив. Последовавший год принес столько боли, сумятицы и смятения, что по сравнению с ним годы войны казались идиллией. Небо и ад, небо и ад, попеременно. Она любит его, нет, не любит, за что ей любить его? У него нет денег. Какого дьявола, что тут могут значить деньги? Но если он беден, как он может жениться на ней? Вдруг он становится богатым. Чепуха. Как он может стать богатым? Умирает одна родственница – кто же это? – и оставляет ему состояние. Что ж, теперь он богат. Теперь он может просить ее руки. Но как он будет просить ее руки, если все, что он может предложить ей, это деньги? Какого дьявола, что тут могут значить деньги? Очень даже много. Или возраст? Он уже не молод, а она – дитя, нет, это она жила всегда, а он вчера родился и ничего не смыслит. О Сильвия, Сильвия, недосягаемая Сильвия, если бы я мог находиться рядом с тобой, всегда видеть тебя, я был бы счастлив!
    
Он пробовал вообразить себя женатым на ней. Не получалось. Это тут же сводило ее с небес на землю. Миссис Уэллард в уютной квартирке, миссис Уэллард в Биаррице, миссис Уэллард поит чаем приятельниц в гостиной. Где бы он ни представлял ее, выходило плохо. Где бы он ни представлял ее, она что-то теряла по сравнению с Сильвией его снов.
    
И тогда он нашел Вестауэйз. Вестауэйз – дополнение Сильвии. Сильвия и Вестауэйз. Вестауэйз. Красивее их в мире нет. Это был дом для нее. Здесь она должна была жить. Вестауэйз дожидался Сильвии. Она дожидалась Вестауэйза. Теперь Реджинальд может предложить ей его и вместе с ним, робко, себя самого. Сильвия поехала в Вестауэйз... Она поехала бы за Реджинальдом куда угодно, но он не подозревал об этом.
    
И вот Реджинальд сидит напротив Сильвии в своем Вестауэйзе, завтракает и читает между делом вечернюю газету. И вот фамилия Уэллард бросается ему в глаза с рекламы.
    Книга Недели
    ВЬЮНОК Реджинальда Уэлларда
    Роман Года
    ВЬЮНОК Реджинальда Уэлларда
    Шедевр Века
    ВЬЮНОК Реджинальда Уэлларда
    
-Да-а-а, – произносит Реджинальд, внезапно обливаясь румянцем при виде беззастенчивого восхваления собственной персоны.
    
– Что, дорогой?
    
– Нет, ничего.
    
Что случилось? Что это Памп так разошелся?
    
Он перебрал нераспечатанные письма. Ничего от Пампа. Ничего ни от кого. Счета, квитанции, реклама. Агентство газетных вырезок Великобритании – вряд ли это про него. Наверное, хотят предложить свои услуги. Реджинальд не спеша распечатывает конверт и находит в нем газетную вырезку.
    
Книга Недели. Рубрику ведет Амброз Раглан. ВЬЮНОК Реджинальда Уэлларда (Пампс лимитед, 7 шиллингов 6 пенсов).
    
Раглан!
    
Он поглядел на Сильвию, чтобы убедиться, что он один. Сильвия, с кошкой на коленях, смотрела в окно, мыслями за сотни миль отсюда. Они с Рагланом были вдвоем. Он был наедине с Рагланом и слушал его похвалы... Он не торопясь принялся читать...
    
Ах! Реджинальд глубоко и облегченно вздохнул. Значит, книга, которую он написал, настолько хороша? После завтрака надо будет перечитать “Вьюнок”, воображая себя Рагланом.
    
Жаль, что они поместили в середине этот дурацкий снимок. “Последняя фотография мистера Реджинальда Уэлларда, книгу которого рецензирует мистер Амброз Раглан” – взятая с армейского удостоверения, сделанная десять лет назад! Где они ее раскопали? Как достали? Какие-то люди в Лондоне разговаривали о нем, разыскивали его фотографию, обзванивали фотографов. “Уиллард?.. Нет, Уэллард”.
    
Он виновато посмотрел на Сильвию. Сильвия, дорогая, найди нужные слова! Пойми, что я чувствую. Сумеешь ли? Не важно, я люблю тебя и так. И не хочу, чтобы ты была другою. Надо показать тебе рецензию. Ну, смелее.
    
– Взгляни, Сильвия, – со смешком сказал он. – Вот она, слава! – И протянул ей через стол вырезку.
    
Сильвия взяла ее, сморщила очаровательный носик и нахмурилась.
    
– Но это же не ты, дорогой!
    
– Что? А, фотография! – Ну, разумеется, она должна была заметить снимок и только о нем и думать... Какая жена не заметила бы? Да и любой, кто знаком с ним... Реджинальд постарался, чтобы голос не выдал его разочарования: – Ах, это! Я когда-то так выглядел.
    
– Ты же никогда не носил усов!
    
– Носил, когда служил в армии. Фотографию сделали в семнадцатом году, когда я был в отпуске.
    
– А, до нашего знакомства, – сказала Сильвия, отделываясь таким образом от усов, как всегда отделывалась от Реджинальда периода “до Сильвии”. Для нее жизнь обоих началась со дня их встречи. Все, что сформировало его, ничего не значило. Он упал в ее объятия готовым, сложившимся.
    
– Амброз Раглан считается видным критиком, – небрежно сказал Реджинальд.
    
– Кто? – переспросила она, продолжая сравнивать фотографию с оригиналом. – Дорогой, ты сейчас гораздо красивее. Разве они вправе помещать твою старую фотографию вроде этой, без спроса?
    
– Я думаю, они спешили и поместили единственный снимок, который сумели найти.
    
– Они прекрасно могли бы написать тебе и подождать неделю. Я так люблю твою прошлогоднюю фотографию – где ты опираешься подбородком на руку.
    
Подождать неделю! Сильвия, Сильвия! Я ждал все эти недели какой-нибудь приличной рецензии на мою книгу, и вот сейчас, когда она наконец появилась, ты не задумываясь предлагаешь мне подождать еще неделю из-за какой-то дурацкой фотографии. Любовь моя, неужели ты не понимаешь?
    
– Думать не хочется, что тысячи людей увидят ее и станут считать, что ты и в самом деле так выглядишь.
    
Боже, какая разница, думает он. А вслух говорит:
    
– Мне кажется, гораздо важнее, что тысячи людей прочтут статью и будут думать, что я в самом деле написал такую прекрасную книгу.
    
Не слишком ли резко это прозвучало? Нет. Но, чтобы смягчить резкость, если она была, он добавляет со смехом:
    
– Никто не покупает книг в зависимости от внешности автора. Знаешь, говорят, что после хвалебной рецензии Раглана сразу раскупают весь тираж.
    
Теперь она читает рецензию. Он, стараясь не шуметь, мажет хлеб джемом. Стараясь не шуметь, продолжает завтрак. Кругом тишина.
    
Сильвия поднимает на него глаза.
    
– Ему нравится, правда? – спрашивает она.
    
Реджинальд снова начинает нормально дышать.
    
– Да, и очень. – В коротком смешке можно услышать мольбу. – Особенно пятая глава.
    
– Не понимаю, почему пятая.
    
Реджинальд понимает. Реджинальд понимает почему. Сильвии, наверное, никогда не понять.
    
– Мне она, пожалуй, нравится тоже.
    
– Мне нравится вся книга, – серьезно произносит Сильвия. – Но я, конечно, пристрастна.
    
Смешная и милая Сильвия. Но худшее уже позади, и можно непринужденно болтать о пустяках.
    
– Понимаешь, – объясняет Реджинальд, – почему так важна похвала кого-нибудь вроде Раглана? Он-то беспристрастен.
    
Она кивает, понимающе и с интересом.
    
– А поскольку он беспристрастен, люди прислушиваются к его мнению. Они знают, что он судит объективно.
    
– Да, я понимаю, – говорит Сильвия, очаровательно хмурясь.
    
Он продолжает объяснять, какой великий человек Амброз Раглан.
    
– Я думаю, рецензия, – показывает он ножом, – заставит тысячи людей сразу же купить книгу.
    
– Подумать только! Тысячи! Дорогой, какой ты молодец! Я горжусь тобой.
    
– Правда? – Его улыбка полна нежности.
    
Она кивнула.
    
– Мне нравится представлять себе, как все кругом говорят о тебе, и знать, что ты мой. – Она задержала на нем взгляд, потом опустила глаза.
    
Реджинальд любит ее. Он протягивает к ней руку через стол. Сильвия, не поняв, отдает ему газетную статью, думая о чем-то совсем другом. Но снимок вновь привлекает ее внимание.
    
– Ты знаешь мистера Раглана, – я хочу сказать, лично?
    
Теперь он не понял ее и торопливо объяснил, чтобы разуверить скорее себя, чем ее, что они встречались всего один раз и нет причин, по которым бы Раглан...
    
– Чудесно, – сказала Сильвия, удовлетворенно кивая. – Значит, он знает, какой ты на самом деле.
   
   
    
     
II
    
    
Реджинальд взял с собой “Вьюнок” и Раглана в кабинет, собираясь неплохо провести утро в их компании. Сильвия исчезла в направлении кухни. Он открыл “Вьюнок” и прочитал:
    
СИЛЬВИИ, КОТОРАЯ ПРИЛЬНУЛА К МОЕМУ СЕРДЦУ.
    
Она разговаривала с миссис Хоскен. Через двор в открытое окно до него долетали голоса женщин.
    
Он взял карандаш и лениво написал на листе бумаги:
    
Что Сильвия делает лучше меня.
    
Вспомнил о Раглане, о собственном положении в литературном мире, зачеркнул последнее слово и написал: чем я.
    
1. Она наделена необыкновенной красотой. Я – нет. (Примечание. Если Господь Бог щедро наградил ее красотой, в которой отказал мне, то мне Он дал воображение, ум и другие качества, которыми я горжусь и на которые Он поскупился Сильвии. Если поскупился. И если я горжусь собой, совершенствуя Его дары, то разве Сильвия не шлифует свою красоту?)
    
2. Она водит машину и играет в теннис и гольф, не прилагая усилий и удивительно точно. Я же играю с неуклюжей старательностью, что Сильвия переносит стоически.
    
3. Она творит чудеса при помощи иголки с ниткой.
    
4. Звери обожают ее. (Примечание. Джон Весли любит меня. Однако тут я мало что выиграю, потому что, если спросить, кто из нас больше достоин любви, я сдаюсь сразу же.)
    
5. Она превосходно ведет дом. Я же не умею вести ничего. Челлинор и Эдвардс не ставят меня ни во что и сознают это.
    
Он прочел написанное, добавил: “6. Я подлец”, перечеркнул все карандашом с северо-востока на юго-запад, затем с северо-запада на юго-восток, усилил каждую линию штриховкой, разорвал лист на шестьдесят четыре кусочка и выбросил клочки в корзину для бумаг. В окно до него продолжали долетать голоса женщин.
    
Как удается Сильвии так чудесно справляться с хозяйством? Какая досада, что ей нужно после завтрака идти в душную кухню и вести разговоры об овощном пудинге с мясом.
    
А ведет ли она такие разговоры? Возможно, не успевает она подумать о пудинге, как миссис Хоскен тут же ловит ее мысль. Или, может быть, она вовсе не думает о пудинге – нельзя и представить себе, как она думает о чем-то настолько прозаичном, да еще сразу же после завтрака, – возможно, не успевает она подумать “фиалки”, как миссис Хоскен, удивительная женщина, тут же понимает, что речь идет о пудинге. Как удается ей вести хозяйство так чудесно, так ловко и бесшумно?
    
Реджинальда, как ребенка, радовал его прекрасный дом. Он поворачивал в ванной кран – тут же начинала литься горячая вода. Он приглядывался к струе, протягивал к ней руку и приветствовал ее: “А вот и ты!” Без сомнения, краны, из которых лилась горячая вода, существовали и в других домах, но, глядя на хозяйку дома, вы этому не удивлялись. Глядя же на Сильвию, вы спрашивали себя: как ей все это удается? Уголь, кокс, антрацит, дрова, плита, которую надо растопить, плита, которую кто-то должен растопить в определенное время, кроме того, когда что-то ломается, надо вызывать слесаря – все это в милых руках Сильвии. Она только подумает “лаванда”, и тут же в сарае появится полтонны кокса.
    
Он пошел в гостиную, там на полке лежали четыре трубки и нераспечатанная жестянка с табаком. Там всегда лежала нераспечатанная жестянка с табаком. Он распечатал ее и пересыпал табак в кисет. Теперь посмотрим. Через полчаса здесь окажется новая жестянка. Сильвия? Разумеется. Откуда берется табак? В деревне его не продают. Откуда берется кокс? Бог знает.
    
Реджинальд поднялся наверх за платком. Прошел через комнату Сильвии, в которой так чувствовалась Сильвия, в свою гардеробную. Платки. Вчера он искал свой синий галстук и обнаружил его (после пятиминутного вытряхивания содержимого ящиков комода) в кармане брюк. Сегодня все снова в полном порядке. Он вытащил платок из аккуратной стопки, из-под мешочка с лавандой, и отправился вниз. По дороге он приоткрыл дверцы бельевого шкафа. Старательно уложенное белье. Прелестные вещицы Сильвии. То же, что и с коксом!
    
Чего, черт побери, хочет он от Сильвии? Интеллектуальной гармонии? Помилосердствуйте!
    
Возможна ли интеллектуальная гармония двух людей? В силах ли кто-либо другой совпасть с вами мыслями, слиться разумом, идти рука об руку без вопросов, без колебаний – два разума, мыслящие, как один. Разумеется, это невозможно. Не в том ли вся радость мыслить и, как он недавно убедился, писать, что ты один, совершенно один. Разве беседа, интеллектуальная беседа, в отличие от обычной болтовни, на самом деле не образчик тщеславия? Хочешь иметь слушателя, а не собеседника. А написав книгу, обретаешь слушателей.
    
Эта дурацкая книжка заставила его критически взглянуть на Сильвию. В тот день, думал он, когда я начал писать ее, а она должна была полюбопытствовать, чем это я занят, но не проявляла никакого интереса. С того дня, когда я сказал ей, что написал книгу, а она ответила: “Подумать только!” Наверное, я чувствителен сверх меры. Разве мать чувствительна сверх меры в отношении собственного ребенка? Ведь независимо от того, как он выглядит и каков он характером, она в глубине души полностью уверена, что он – само совершенство. Сверх меры чувствительным бываешь, когда не уверен, когда нуждаешься в поддержке. Был ли Шекспир совершенно уверен, что “Сон в летнюю ночь” удался ему? Наверное. Нуждался ли Китс в комплиментах по поводу “Соловья”? Всегда ли... ну, я не писатель и судить не берусь.
    
Но Сильвия, пойми, пойми же, это мое детище. Оно внезапно выросло. Я не знаю, что ждет нас впереди, знаю только, что это мое единственное детище, другого у меня не будет. О Сильвия, будь с ним поласковей...
    
А теперь перечитаем Раглана. Раглану, во всяком случае, мое детище нравится.
   
  
  
   
    
Глава шестая
   
   
    
     
I
    
    
В Семи Ручьях Бакстеры принимают гостей. Принимают – может быть, слишком сильно сказано. В Мальвах, например, гостей принимают совершенно иначе. Множество разговоров, множество приготовлений, опять множество разговоров, решения принятые и отмененные, внезапная отправка Хильдершема в Бердон, крики вдогонку, чтобы он не забыл о том или об этом, испуг в последнюю минуту – не нужно ли было привезти из Лондона новую сетку для тенниса, попытки в последнюю минуту зачинить старую сетку. В Семи Ручьях ведут себя иначе. Просто зовут нескольких друзей, а также выражают надежду, что Сильвии удастся привести своего замечательного мужа.
    
Семь Ручьев получили свое название, чтобы почтальон знал, куда доставлять письма. Дом стоял на небольшом холме, и Бетти сумела убедить себя и часть знакомых, что из-под этого холма вытекает семь подземных ручьев в направлении семи графств. Разве не удивительно, дорогая, никто и не подозревал об этих ручьях, когда Берти купил участок и начал строить дом. Семь Ручьев – это она придумала. Правда, забавное название для дома? Такое сельское. А когда она заинтересовалась этой округой, то выяснилось, что место действительно историческое. Римляне, знаешь ли, и все с ними связанное. А эти подземные ручьи, которые текут там, в глубине, уже сотни лет! Конечно, это место гораздо старше Вестауэйза.
    
Однако дом был бесспорно новее. Он был до половины выложен плиткой такого пронзительного и несмываемого колера, какой строители искали веками. Балконы, большие окна на втором этаже, огромные окна зеркального стекла в нижнем этаже. Теплицы в саду, расположенные таким образом, что сквозь стекло всегда можно наблюдать, как растут персики. Множество башенок с покрашенными белой краской крышами. Желоба и водосточные трубы цвета шоколада. Короче говоря (думал Реджинальд), дом этот определенно сбежал из Суррея, как только его хозяин, биржевой маклер, отвернулся. Дом был кошмарный, но, по счастью, находился за десять миль от Вестауэйза.
    
– Я, конечно, не могла поручиться Бетти за тебя, дорогой, – сказала Сильвия, – но ведь ты поедешь, правда?
    
– Ненавижу Семь Аквариумов, – ответил Реджинальд. – Я никогда не знаю, о чем говорить с Бакстером между “Добрый день” и “До свидания”. Бетти бесит меня, и я еле удерживаюсь, чтобы не поколотить ее, а в теннис играю отвратительно. Именно по этим причинам, а вовсе не потому, что я люблю тебя, я отправлюсь в субботу с тобой к Бакстерам.
    
– Дорогой! Увидишь, будет неплохо.
    
– Будет гораздо хуже, чем ты думаешь. Во всяком случае, дай мне почувствовать себя страдальцем.
    
– Бетти всегда удается приманить на уик-энд нескольких интересных людей. Я думаю, им захочется поговорить с тобой о твоей книге.
    
Я бы предпочел, думает Реджинальд, чтобы ты не говорила “твоя книга”. У нее есть название. “Вьюнок”. А если тебе не нравится название, скажи просто “книга”. Вслух же он сказал:
    
– В Лондоне нет интересных людей. Полдюжины набитых дураков, друзьям которых Бетти дала три дня роздыху, все это время будут говорить только о самих себе. Кстати, последний раз я видел свою ракетку в кладовой для яблок. Я бил ею ос. Как ты думаешь, она до сих пор там?
    
– Я разыщу ее, дорогой.
    
Итак, в субботу он влез в белые фланелевые брюки, о существовании которых совсем забыл, и в теннисные туфли, которые каким-то чудом обрели белизну; спустился вниз и застал там Сильвию с двумя ракетками.
    
– Это твоя, – сказала она, протягивая ему одну из них.
    
Реджинальд скользнул взглядом по ракетке и вернул ее Сильвии.
    
– Что ты, это настоящая ракетка. А моя была помесью арфы с рыболовным сачком.
    
– Посмотри, на ней твои инициалы.
    
Он смотрит. Действительно.
    
– Небольшой подарок от меня, – сказала она, розовея.
    
Реджинальд, склонив голову набок, глядел на нее.
    
– Боюсь, если я сейчас обниму тебя и крепко поцелую шесть раз, то сомну твою прическу или что-нибудь ешь.
    
– Наверное, – ответила Сильвия, – но это не важно, я могу снова подняться наверх.
    
– Поклянись, что будешь выглядеть так же безупречно, как сейчас.
    
Она с серьезным видом кивнула.
    
– Ты прелесть! – воскликнул он и обнял ее.
    
Поездка в гости начиналась удачно.
    
Они приехали в Семь Ручьев.
    
Поставили автомобиль и вслед за слугой прошли через дом на лужайку. Бетти, в окружении зеленого теннисного корта, красного теннисного корта и нескольких гостей, ждала их.
    
– Так ты сумела вытащить его из вашего любимого Вестауэйза, – обратилась она к Сильвии. – Это невероятно забавное место, – добавила она, повернувшись к одному из гостей. – Вам надо попросить мистера Уэлларда рассказать о нем. Дорогая, ты чудесно выглядишь. Правда, Берти, Сильвия чудесно выглядит? Полковник Радж, вы знакомы с мистером Реджинальдом Уэллардом? Он недавно написал замечательную книжку. О ней всюду говорят.
    
Полковник, который, увидев Сильвию, только и думал, как бы увести ее подальше от всех и рассказать ей об Индии, без большого восторга обменялся приветствиями с Реджинальдом.
    
– Ну, – сказал Бакстер, – не начать ли нам? Вы будете играть, полковник?
    
Полковник полагал, что лучше, если начнет молодое поколение.
    
Молодое поколение, застигнутое этим предложением врасплох, отвечало, что готово начать игру, если надо, но если нет, готово посидеть так. И выразило опасение, что не слишком хорошо играет.
    
Каждый из остальных выразил опасение, что он (она) играет безнадежно плохо.
    
Конечно, есть разные степени безнадежности. Никто не знает, как соотносится безнадежность твоего соперника с твоей собственной безнадежностью.
    
– Вы наверняка прекрасный игрок, – обратилась Бетти к высокому молодому человеку в очках, который придерживался прямо противоположного мнения.
    
– Я игрок никудышный, миссис Бакстер, – запротестовал он. – В прошлом году в Истборне...
    
Никто не собирался слушать, что произошло в Истборне в прошлом году. Человек, который мог ссылаться на Истборн, говоря о своей теннисной безнадежности, имел в виду нечто совершенно другое, чем они. Безнадежно ждать, что он выиграет хоть один сет у Тиллена, – вот что это значило.
    
– Сильвия, дорогая, – сказала Бетти, поняв, что пришло время действовать, – я думаю, ты сыграешь с мистером Паллисером... миссис Уэллард... – Полный молодой человек поклонился Сильвии. – А Марджери... мистер Кобб, вы знакомы с миссис Аркрайт? – Высокий молодой человек из Истборна сказал: “Нет, незнаком, очень рад познакомиться”. – Марджери, ты сыграешь с мистером Коббом. Прекрасно. Мы сейчас же организуем другую партию. А теперь рассаживайтесь поудобнее. Я думаю, мистер Кобб прекрасно играет.
    
Мистер Кобб играл прекрасно. Миссис Аркрайт время от времени издавала восклицания вроде “Это ваш” или “Простите”, но большого участия в игре не принимала. Мистер Паллисер время от времени восклицал “Это мой” или “Простите”, пока они не начали проигрывать со счетом четыре-ноль, после чего слышалось только “Ваш” и “Отличный удар”; вскоре счет стал четыре-четыре. Реджинальд, надвинув шляпу на глаза, развалился в кресле и с удовольствием наблюдал за Сильвией.
    
– Один парень из Шестнадцатого полка, который был с нами в Индии, тоже написал книжку, – неожиданно произнес полковник Радж.
    
– Да? – отозвался Реджинальд.
    
– Точно, – ответил полковник. – Парень из Шестнадцатого.
    
Реджинальд ждал продолжения, но, кажется, на этом история закончилась. Очевидно, полковник отметил удивительное совпадение: человек, с которым его только что познакомили, написал книгу, и человек, с которым он служил в Индии, тоже написал книгу.
    
Как легко Сильвия двигалась! И без всякой торопливости. Может быть, она и не годилась для Истборна, но обладала природным даром двигаться без малейшего усилия. Вопрос координации, считал он.
    
– Его фамилия Трантер, – донеслось справа, – наверное, вы с ним знакомы.
    
Реджинальд очнулся.
    
– Боюсь, что нет. (Почему боюсь, подумал он. Чего боюсь?)
    
– Он написал книжку, – настаивал полковник, – я забыл название.
    
Четыре-четыре. Сильвия подавала.
    
– Простите, – сказала миссис Аркрайт. (Пятнадцать-ноль).
    
– Простите, – сказал мистер Паллисер. (Пятнадцать-пятнадцать.)
    
– Простите, – сказала миссис Аркрайт. (Тридцать-пятнадцать.)
    
– Простите, – сказал мистер Паллисер. (По тридцати.)
    
– Простите, – сказала миссис Аркрайт. (Сорок-тридцать.)
    
– Ваш, – крикнул мистер Паллисер, – прекрасный удар!
    
– Прошу прощения, – сказала миссис Аркрайт. (Гейм.)
    
– Как, вы сказали, называется ваша книжка? – спросил полковник, явно рассчитывая, что это поможет ему вспомнить название книги Трантера.
    
– “Вьюнок”, – пробормотал Реджинальд, отчего-то смутившись.
    
– Как?
    
– “Вьюнок”! (Что за идиотизм, подумал он в сердцах.)
    
– А-а! Нет, не так.
    
Пять-пять. Мистер Кобб творит у сетки чудеса, достойные Истборна.
    
– Вьюнок, – повторил полковник, подергивая усы. – Такая штука, которая обвивается вокруг других растений, да? Может по всему саду расползтись.
    
– Да.
    
– Я так и думал.
    
Мистер Паллисер наконец подает... Ну, отличный удар, дорогая. Бедняга Паллисер будет грезить о тебе всю ночь и, поняв, что, быть может, никогда больше тебя не увидит, на рассвете пустит себе пулю в лоб. Если подумать, то как жаль всех мужчин, которые не женаты на Сильвии.
    
– Справочник по садоводству? – спросил полковник Радж.
    
– Что?.. А-а... Нет.
    
– Но ведь это растение, верно?
    
– Что?
    
– Ну, вы только что назвали.
    
– Назвал что?
    
– О чем я говорил. Обвивается вокруг растений. Расползается по всему саду.
    
– Ах да. Да, конечно.
    
– Так как, вы сказали, называется? Растение?
    
– Вьюнок.
    
– Ну да. А как, вы сказали, называется ваша книжка?
    
– “Вьюнок”.
    
– Ну вот, – сказал полковник раздраженно. – Я так и говорил.
    
И это, думает Реджинальд, один из интересных людей, привезенных из Лондона, которым хочется поговорить о моей книге.
    
Этот парень, думает полковник, не знает, как называется его книжка. Что с ним?
    
По шести. Сильвия снова подает. Ты замечательно выглядишь, когда подаешь, дорогая. Несчастный Паллисер застрелится сегодня же ночью.
    
– Этот Трантер всегда был странноват. Может быть, он даже писал стихи. Но не про сады. Вы, должно быть, большой знаток?
    
Семь-шесть. Отличный удар, Сильвия.
    
– Знаток чего?
    
– Садов. (Черт побери, да он просто дурак.)
    
– Я страшно люблю свой. Но знаю о нем не слишком много.
    
– А! Так, значит, это не то что справочник?
    
– Нет.
    
Миссис Аркрайт дважды попадает в сетку. Сильвия бьет резко, такие мячи не берут. Ноль-тридцать. Ну, ты победила их, дорогая.
    
– Я знаю парня, который написал “Устав полевой службы”, то есть знал когда-то. Вы, наверное, не встречались с ним?
    
– Нет.
    
– Это, конечно, не Трантер, – усердно объяснял полковник. – Трантер написал ту книгу, о которой я вам говорил, и оставил службу. Это было в восемьдесят пятом. Я слышал, что он женился, но не знаю, правда ли это.
    
– В самом деле? – отозвался Реджинальд.
    
– Просто удивительно, что вы незнакомы.
    
Паллисер вдруг впадает в неистовство. Паллисер у сетки, Паллисер везде. Сильвия в глубине корта смеется, опершись на ракетку. Паллисер бьет, Кобб отбивает. Паллисер просто стелется по площадке, но ухитряется брать все мячи. Кобб отодвигает партнершу в сторону и пытается сразить Паллисера, миссис Аркрайт отбегает, проблеяв: “Ваш мяч!” Сильвия продолжает хохотать. Паллисер бьет в последний раз, Истборн героически отбивает высокий мяч; восклицание “Прекрасно!”, гейм, сет, извинения, поздравления, проявления скромности, притворной скромности, благодарности, уход гладиаторов с арены.
    
– Вы чудно играли, – сказала Бетти. – Наверное, разгорячились. Мистер Кобб, дорогой, может быть, вы хотите выпить? Или можно подождать чая.
    
Миссис Аркрайт решает дожидаться чая. Мистер Паллисер настойчиво предлагает миссис Уэллард чего-нибудь выпить. Они уходят вместе. Паллисер надеется, что навсегда.
    
Когда началась другая игра, Реджинальд обнаружил, что сидит между хозяйкой дома и миссис Аркрайт.
    
– Я достала вашу книжку, – гордо объявила Бетти.
    
– Да? (Наконец-то он слышит, что кто-то кроме него купил книгу. Хотя, может быть, Бетти взяла ее на время?)
    
Она наклонилась к миссис Аркрайг.
    
– Мистер Уэллард написал замечательную книгу, он в ней описал всех нас.
    
Реджинальд открыл рот, чтобы запротестовать, но дамы совершенно забыли о его существовании.
    
– Неужели? – переспросила миссис Аркрайт. – Как это забавно!
    
– По-моему, Берти он изобразил не в самом лучшем виде, но я его простила, потому что все это ужасно остроумно. И к тому же чистая правда.
    
– Как? И про Берти там написано?
    
– Дорогая, там написано про всех. Помните Грейс Хильдершем? Высокая блондинка, она была у нас на обеде, когда вы приезжали весной.
    
– И про нее тоже?
    
– Конечно! Мистер Уэллард ее не пожалел.
    
– Мне страшно хочется достать эту книгу.
    
– Ну конечно. Хотя вам будет не так интересно, потому что вы не всех знаете...
    
– Но ведь я же знаю вас, и Берти, и Грейс Хильдершем, и...
    
– Подождите... сейчас подумаю, кого же еще. Помните, когда вы здесь были в последний раз, мы ездили в Бердон купить конфет с ликером...
    
– Да, да, конечно.
    
– Мы проезжали по дороге ферму, и я вам сказала: вот Красный Дом, здесь живут Коулби...
    
– Д-да, кажется.
    
– И я вам рассказывала про Лину Коулби и про то, что о ней говорят.
    
– Я не помню, дорогая.
    
– А может быть, не тогда... Но так или иначе, про нее там тоже написано.
    
– Я просто должна достать ее, – сказала миссис Аркрайт. Она с любопытством разглядывала человека, через голову которого они вели беседу. – Удивительный дар! Как же вы это делаете?
    
Книги нельзя печатать, подумал Реджинальд. Их надо писать, а потом великолепно издавать тиражом один экземпляр – нет, два: один для автора и один для его жены, если он ее любит; эти два экземпляра должны храниться в тайном месте и быть обнародованы не раньше чем через сто лет после смерти и писателя, и его жены. Кроме того, некую женщину по фамилии Бакстер и некую женщину по фамилии Аркрайт нужно заставить пройти от Мэншн-хаус[2] до Гайд-парк-корнер[3] (по всему маршруту следует воздвигнуть трибуны) одетыми только в ярко-красные корсеты и футбольные бутсы. Возможно, дьявол их побери, им это будет нипочем, но вдруг они поймут, что значит для человека чувствительного такое публичное обнажение...
    
Слуга с достоинством склонился к хозяйке. Чай был подан.
    
– Пойдемте, – сказала Бетти. – А те, кто играет, придут, когда закончат. Где ваша красавица жена, мистер Уэллард?
    
Единственно приемлемое в Бетти, думал Реджинальд, то, что она признает красоту Сильвии.
    
Он пошел вслед за хозяйкой к столу. Поездка в гости оборачивалась полнейшей неудачей.
   
   
    
     
II
    
    
После чая сбылось заветное желание Реджинальда. Он сыграл один сет с Сильвией в качестве партнера.
    
Случайная, временная близость, объединяющая любых двух партнеров, усиливалась их собственной, более глубокой близостью, их тайной, состоявшей в том, что они непрестанно думали друг о друге.
    
Меня, Реджинальда Уэлларда, только что представили этой прелестной молодой женщине. Сейчас наши сердца полны одним чувством, перед нами только одна жизнь, и мы пройдем ее вместе, у нас общие надежды, страхи, общие ожидания; она и я против всего мира. Но, увы! на краткий миг. Через полчаса мы расстанемся, и я никогда больше ее не увижу... И тут на мгновение их глаза встречаются. Они чуть заметно улыбаются друг другу. Ничего, он увидит ее снова.
    
Любит ли она играть с ним в теннис так же, как он с ней? Он этого не узнает. Когда Сильвия подготавливает решающий удар, а он посылает мяч в сетку, возможно, она испытывает то же, что он, когда на удачную, остроумную его реплику она отвечает отсутствующей улыбкой. Если так, то поделом ему, но как ужасно, если это так! Нет, он не заставит ее страдать, он будет сегодня играть блестяще. И он сыграл блестяще.
    
– Мне понравилось, – сказал он ей, когда они выиграли.
    
– И мне, дорогой, – ответила Сильвия.
    
Потом он снова наблюдал, как она играет, и рядом с ним неожиданно появилась Лина Коулби.
    
– Мне не удалось вырваться раньше, ты ведь знаешь, как у нас дома, но я решила заглянуть к вам хоть на минутку, – объясняет она хозяйке дома.
    
– Конечно, дорогая. Ты ведь знакома с мистером Уэллардом. Поговори с ним, хорошо? Мне кажется, он скучает.
    
Если бы Бетти Бакстер довелось представлять архиепископу Кентерберийскому знаменитого убийцу, она бы непременно высказала предположение, что они уже знакомы, и, даже если бы она представляла архиепископа его жене, она не преминула бы сделать то же самое.
    
– Привет! – сказал Реджинальд, когда Лина расположилась в шезлонге рядом с ним.
    
– Мы ведь знакомы, правда? И вы не так уж скучаете, верно?
    
– Да. Нет, – ответил Реджинальд.
    
Они немного поболтали, а затем замолчали, наблюдая за Сильвией.
    
– Да, – вздохнула Лина. – Это совершенная правда.
    
– Что?
    
– Что она самая красивая женщина в мире.
    
Реджинальд повернулся к ней с застенчивой улыбкой.
    
– Вы догадались, о чем я думал?
    
– Конечно.
    
– Это не совсем так. Не самая красивая. Это значило бы что-то потрясающее... как Клеопатра. Слово не подходит.
    
– Да, вы правы. Не знаю, почему я сказала самая красивая, а не самая очаровательная.
    
– Да.
    
Они опять помолчали. Потом Лина произнесла:
    
– Странная вещь любовь.
    
– Необыкновенно, – отозвался Реджинальд, потому что думал именно об этом.
    
– Может ли существовать брак, основанный на общности умов? Счастливый брак?
    
– По большей части считается, что это единственно счастливый брак. Единственно прочный.
    
– Разве? Ведь это неправда.
    
– Да. Это невозможно.
    
– Почему невозможно?
    
– Я как раз думал об этом. Мне кажется, чтобы быть совершенно счастливым, надо стремиться к чему-то, что выше тебя. Разумеется, это общеизвестно.
    
– Почему же тогда не к интеллекту, превосходящему наш?
    
– Конечно. Но тогда другой партнер не стремится выше, а, наоборот, снисходит.
    
– Вы хотите сказать, – Лина предпочитала рассуждать более конкретно, – что мужчина в подобном браке может быть счастлив только с женщиной умнее его, а женщина – с мужчиной умнее ее, значит, они никогда не будут счастливы вместе.
    
– Да, дело именно в этом. Вероятно, я, как обычно, не прав. Но супружеская жизнь – страшно сложная штука, и не думаю, чтобы она могла существовать на чисто интеллектуальной основе.
    
– Два разума, слитых в один, – прошептала Лина.
    
– Ерунда. Разве это возможно?
    
– Что тогда? Чисто физическая основа?
    
Реджинальд рассмеялся.
    
– Конечно, в такой формулировке это выглядит безнадежно.
    
– Сформулируйте менее безнадежно.
    
– Хорошо. – Он на минуту задумался. – Счастливый брак основан на умении оценить физические качества партнера.
    
– Действительно, звучит гораздо лучше, – улыбнулась Лина.
    
– Суть в том, что в физическом отношения мужчины и женщины не соперничают друг с другом. Они могут восхищаться друг другом.
    
– Не у каждого из нас есть Сильвия, чтобы восхищаться.
    
– У Вас есть Том.
    
– В той же категории, но другого пола?
    
Реджинальд не думал соглашаться с нею.
    
– В том-то и прелесть, что в физической привлекательности нет категорий. Здесь все чисто субъективно. Любовь может быть вызвана какой-нибудь особенностью произношения (а всему остальному миру она будет казаться нарочитой), ямочкой на щеке, поворотом головы, жестом руки...
    
Тут оба они посмотрели на руки Лины, лежавшие у нее на коленях; левая рука спокойным, свободным жестом обнимала пальцы правой.
    
– И эта привлекательность не исчезает? – спросила она чуть порозовев.
    
– Нет. В этом и кроется любовь. Не исчезает.
    
Лина молча крутила на пальце обручальное кольцо.
    
– Том очень красивый, правда? – спросила она, следуя собственным мыслям.
    
– Конечно! Но меня привлекает и его ум.
    
– Да? – Лина подняла брови. Она на минуту задумалась и сказала: – Я обычно так устаю к вечеру, что ничего не замечаю.
    
Реджинальд рассмеялся:
    
– Попробуйте заметить за завтраком.
    
– Дорогой мой, да вы представляете себе, когда мы завтракаем?
    
– Ох, простите! И не говорите мне когда. Я не вынесу.
    
– Черт возьми! – изумленно воскликнула Лина. – С вами говорить – просто отдых.
    
– Вам бы скоро надоело.
    
– Не знаю. – Она посмотрела на него искоса, потом оглянулась на Сильвию и, поколебавшись, произнесла: – Я сейчас задам дурацкий вопрос: чувствуете ли вы когда-нибудь... – но она вовремя остановилась.
    
– Что? – спокойным тоном спросил Реджинальд.
    
– Дорогой мистер... Или я называю вас по имени?
    
– Попробуйте – как выходит.
    
– Ну так, дорогой Реджинальд, зачем это “что”, когда вы прекрасно знаете, о чем я хотела и не решилась спросить.
    
– Люблю ли я разговаривать с вами? Да, конечно.
    
– Нет, не об этом.
    
– Провел ли я сегодня день интереснее, чем предполагал? Да. Гораздо интереснее.
    
– Нет-нет, о другом.
    
– Я знаю.
    
– Конечно, знаете. Вот почему мне так нравится разговаривать с вами.
    
Но он так и не ответил на ее вопрос. А затем сменил тему.
    
– Вам нравится Вестауэйз? – спросил он, поднося другую спичку к трубке.
    
– Еще бы. Он всем нравится. Я совершенно без ума от него.
    
– Я тоже, – сказал Реджинальд. Он дунул на спичку и бросил ее на землю рядом с креслом. – Совершенно.
    
Лина снова искоса посмотрела на него. Она знала, что он ощущает это, хотя смотрит на Сильвию. “Чувствуете ли вы, какое удовольствие может доставить разговор с кем-нибудь вроде меня”, – собиралась сказать ему Лина. А он должен был ответить: “Я обожаю Вестауэйз, хотя он не говорит вовсе”. Это не совсем ответ.
    
– Я обожаю Тома, – сказала Лина с нажимом.
    
– Это замечательно, – ответил Реджинальд.
   
   
    
     
III
    
    
Вечер определенно удался. По дороге домой Сильвия спросила:
    
– Лина говорила тебе, как ей понравилась твоя книга?
    
– Нет, – ответил Реджинальд, дернув руль, а потом выправив “моррис”. – Я не знал, что она прочла книгу.
    
– Да, прочла и просто влюбилась в нее, она мне рассказывала.
    
Хм. Удивительно. Почему же она ничего не сказала ему? Он попробовал представить, как она читает книгу. Сколько она поняла, угадала, вообразила? Он начал мысленно проглядывать книгу, перевоплощаясь в Лину...
    
– Устал, дорогой?
    
Когда он молчал, Сильвии всегда казалось, что он устал.
    
– О Господи, нет. Я же ничего не делал. Вот ты, наверное, устала.
    
– Совсем чуть-чуть. Приму ванну, и все как рукой снимет.
    
– Я люблю играть с тобой.
    
– Правда? Я тоже.
    
– Я не очень плохо играл? – спросил он не без робости.
    
– Конечно, нет, дорогой. Ты всегда играешь хорошо.
    
Он снова стал думать о книге. После обеда надо будет посмотреть ее еще разок. Ему не приходило в голову прочесть роман, воображая себя Линой...
   
  
  
   
    
Глава седьмая
   
   
    
     
I
    
    
Снова пришло время стричься.
    
– Что тебе привезти из Лондона? – спрашивает Реджинальд за завтраком.
    
– Мне бы тоже неплохо подстричься, – отвечает Сильвия, глядя на него через стол. – Дорогая, не делай так. – Это Бабусе, которая лежит у нее на коленях и, забывшись, слишком сильно выпускает когти.
    
– Поедем вместе, – радостно воскликнул Реджинальд, и тут же пожалел о своей радости... и тут же устыдился, что пожалел. Но сегодня в Лондоне его определенно ждут какие-то новости. По утверждению мистера Пампа, весь Лондон говорит о его книге; говорит на языке, чуждом Сильвии. Как раз сегодня ему хотелось быть в Лондоне одному.
    
– Мне нужно записаться, – отвечает Сильвия, – и я обещала пойти на ленч с Маргарет, когда приеду в следующий раз. Я поеду одна на той неделе, а ты сможешь встретить меня.
    
– Это будет чудесно, – сказал Реджинальд с облегчением. – А как мы решим с машиной? Она понадобится тебе? Скажи да, и тогда тебе придется отвезти меня к поезду.
    
Она покачала головой и улыбнулась.
    
– Если ты вернешься поездом три десять, я пойду на станцию пешком.
    
– Ну что ты, не стоит. Далеко, да и жарко.
    
– Я ведь не говорю, что пройду весь путь. Ты подберешь меня на полдороге. – Она добавила чуть смущенно: – Я так люблю встречаться с тобой.
    
– А я! – воскликнул он. – Мне кажется, больше всего на свете.
    
Таким образом, все устроилось; и таким образом в то же утро, попозже, он оказался на вокзале Виктория перед книжным киоском, на этот раз увешанным экземплярами “Вьюнка”.
    
– Вы читали это, сэр? – спросил киоскер, протягивая Реджинальду книгу.
    
– Да.
    
Тут мог бы завязаться пространный диалог о “Вьюнке”, но не завязался. Похоже было, что киоскер не расположен к беседе.
    
– А это? – спросил он, показывая только что появившуюся книгу только что ставшего известным автора.
    
– Знаете ли, я ведь.. хм... – Он потихоньку попятился и, очутившись вне поля зрения киоскера, постоял еще немного, наблюдая, как тот преследует очередную жертву. Ею оказалась коренастая молодая женщина, которая довольно долго колебалась между “Вьюнком” и “Уэлдонской домашней портнихой” и в конце концов надумала заняться шитьем.
    
Реджинальд решил начать со стрижки. Мистер Олдерсон, как всегда, был рад видеть его и, как всегда, удивлен, что Реджинальд собрался подстричься, и выражал сомнение, удастся ли это сделать. После такого традиционного вступления Реджинальд удобно устроился в кресле под усыпительное щелканье ножниц мистера Олдерсона.
    
– Как там за городом, сэр? – спросил мистер Олдерсон на случай, если Реджинальд в разговорчивом настроении. Он обычно заводил именно такой разговор со своими клиентами, живущими в деревне, предоставляя им в зависимости от их желания прекрасную возможность поговорить и помолчать. По раздавшемуся в ответ мычанию нельзя было составить представления о сельской жизни, но можно – о настроении Реджинальда. Мистер Олдерсон продолжал потихоньку стричь...
    
Вдруг Реджинальд подумал, не читал ли мистер Олдерсон его роман, усмехнулся при этой мысли и решил спросить парикмахера:
    
– Вы что-нибудь слышали о книге под названием “Вьюнок”?
    
– Нет, сэр, – отвечал мистер Олдерсон. – Но меня не назовешь большим любителем чтения. Вот миссис Олдерсон часто предается этому занятию и всегда рада услышать про хорошую книгу. Как вы назвали ее, сэр?
    
– “Вьюнок”.
    
– Ну да. И вы считаете, это подходящее чтение для миссис Олдерсон? Жена не охотница до рискованных сцен.
    
– Нет, там нет ничего рискованного, – улыбнулся Реджинальд в свой надетый задом наперед стихарь.
    
– Я посоветую ей прочесть. Могу ли я спросить, сэр, кто автор? Так легче бывает найти книгу.
    
Реджинальд не ожидал такого оборота дела и почувствовал себя неловко. С деланно беспечным смехом он признался, что... по правде говоря... это он сам.
    
– Правда, сэр? – Ножницы задумчиво пощелкали. – Мне будет приятно порекомендовать миссис Олдерсон вашу книгу. – (Чик, чик, чик.) – Вы слышали о писателе Уолтере Безанте? Он потом за свои сочинения был возведен в рыцари и сделался сэром Уолтером Безантом.
    
– Да, конечно!
    
– Он имел обыкновение ходить сюда стричься.
    
– Неужели?
    
– Да, сэр. Много раз нам доводилось приводить в порядок волосы сэра Уолтера. Он обычно писал книги вместе с мистером Райсом. И вот что кажется мне удивительным, сэр. Как это два человека пишут вместе. Невозможно себе представить, как это получается. Я однажды решился спросить его об этом. Он ответил, в шутку, разумеется, что он обычно пишет толстым пером, а мистер Райс – тоненьким. Мне как-то сказали, что сэр Уолтер повторил эту шутку в одной из своих книг, но я сам не видел.
    
– Это, наверное, было очень давно. Я хочу сказать, что и не предполагал...
    
– Да, сэр, конечно... Обыкновенно мой отец обслуживал сэра Уолтера. Я был тогда совсем молодым.
    
– Ну да, понятно.
    
– У нас здесь бывают иногда удивительные люди, – продолжал парикмахер негромко. – Однажды пришел молодой человек, наш постоянный клиент, в этот раз он был очень нарядно одет, с розовой гвоздикой в петлице, и попросил побрить его, а потом ему захотелось подстричься и вымыть голову. Когда я высушил ему волосы и на минутку отошел, то заметил, что он разглядывает свои руки, и тоже посмотрел на них и спросил: “Может быть, вы хотите сделать маникюр, мистер Толлоу?” – так его звали, странная фамилия, – а он ответил: “Я как раз над этим раздумывал. – Руки у него были выхоленные. – Нет, пожалуй не стоит”. Когда я все с ним закончил, он встал и подошел к раковине, и мне было видно, как, думая о чем-то другом, он повернул кран и стоял, а вода текла у него по пальцам, и он держал свою гвоздику в левой руке и брызгал на нее, чтобы освежить. А после снова воткнул ее в петлицу, привел себя в порядок перед зеркалом и сказал: “Ну, прощайте, Олдерсон, молитесь за меня”, а я ответил: “Удачи вам, сэр”, не зная, конечно, о чем он, и он ушел. Это случилось утром, а в вечерней газете я прочел, что найдено его тело. Он выстрелил себе в висок.
    
– Боже мой! – вырвалось у Реджинальда.
    
– Да, сэр. И я так и не узнал, почему это случилось. Иногда мне кажется, что он готовился к встрече со своей дамой, а она отказала ему; а иногда – что он готовился предстать перед Господом. Бедный юноша.
    
– И ничего не выяснилось при расследовании?
    
– Нет, сэр. Если здесь и была замешана дама, она не объявилась. Мы с миссис Олдерсон долго горевали, вспоминая о нем; потом началась война, и сейчас я думаю, что, будь он жив, он, наверное, погиб бы на войне, и его участь не кажется мне ужасной. Готово, сэр, взгляните на себя.
    
Недолгий путь до клуба Реджинальд прошел пешком. Наверное, размышлял он, можно найти тысячу лондонцев, каждый из которых мог бы рассказать тысячу подобных историй, трагических, прекрасных или забавных, когда-то случившихся с ними. Что за глупость – писать придуманные книги!
   
   
    
     
II
    
    
Что за глупость не писать книг!
    
– Приветствую вас, Уэллард. Примите мои поздравления.
    
– О, благодарю.
    
– Добрый день, Уэллард. Ведь это ваша книга вышла, правда? Я и не знал, что вы пишете.
    
– Нужно же чем-то заниматься.
    
– Ваши занятия увенчались успехом...
    
– Привет, Уэллард. Поздравляю.
    
– Спасибо.
    
– Я ведь прочел книгу задолго до старины Раглана. И хотел написать вам, когда прочел.
    
– Вы очень добры, – ответил Реджинальд. Но про себя усомнился, можно ли счесть это добротой. Люди часто собираются сделать что-то, а потом не делают. Вот если бы он действительно написав, это была бы доброта. Я бы никогда не забыл такого письма.
    
– Здравствуйте, Уэллард. Как дела?
    
– Спасибо, неплохо.
    
– Прекрасно. Я так и думал, что все в порядке, раз сам Раглан взялся за вашу книгу. Я уже давно говорил ему о ней.
    
– Правда? Очень любезно с вашей стороны.
    
– Привет, миллионер, как жизнь?
    
Реджинальд смеется. Что еще можно на это ответить?
    
– Я еще не прочел вашу книгу, но уже купил.
    
Кто-то хлопает Реджинальда по плечу и негромко говорит:
    
– Прекрасно сработано. Чертовски хорошо.
    
Он быстро оборачивается, но видит только спину. Кто это был? Неизвестно.
    
– Добрый день, Уэллард. Вы написали замечательную книгу.
    
– Вы прочли ее?
    
– Еще бы, дорогой мой, наверное, я один из ваших первых читателей. Это ведь я отозвался о романе так, что Раглан обратил на него внимание.
    
– Понятно. Ну что ж, очень вам обязан.
    
И так далее. Все это и нравилось ему, и было противно. Если бы Реджинальд Узллард был собственным сыном, как бы он гордился, стоя невидимо рядом и слушая эти разговоры. Для отца или матери не бывает преувеличенных или неискренних похвал, расточаемых любимому ребенку. Наверное, размышлял Реджинальд, я так жажду похвал, потому что “Вьюнок” мое детище, а чувствую себя неловко, потому что похвалы относятся, в сущности, ко мне. Настоящий отец знает, как мало он отвечает за ребенка, который появился у него.
    
Войдя в обеденный зал, Реджинальд уловил призывный щелчок пальцами из-за столика у окна. Он взглянул в ту сторону.
    
– Сюда! – поманили его пальцем.
    
Ненавижу Ормсби, думал Реджинальд. Он воплощение скверны. Дураки ученые толкуют о стерилизации и евгенике и Бог знает о чем и оставляют Ормсби в живых. Человек, питающий к Ормсби такие чувства, как я, должен был бы подойти к его столу, вытряхнуть ему на голову салатницу, а затем, не говоря ни слова, уйти в самый дальний угол зала. А вот я буду вилять хвостом и униженно благодарить за то, что он соизволил заметить меня.
    
– Садитесь сюда, Уэллард. Вы ведь знакомы с Амброзом Рагланом?
    
Реджинальд и Раглан вежливо пробормотали что-то друг другу.
    
– Ну что, приятель, испытываете к нам благодарность? Не стоит. Долг каждого, кто может влиять на общественное мнение, обратить внимание публики на стоящую вещь. На бегах бываете? Можете вполне положиться на нашего специалиста. Если ему нравится лошадь, он сообщает об этом нашим читателям. А если Раглану нравится книга, он тоже сообщает нам о ней. Верно, старина?
    
– Вы раньше пробовали писать? – поинтересовался Раглан.
    
– Нет. Это моя первая и последняя книга.
    
Ормсби, шумно уничтожая салат, на минуту прервал это занятие, чтобы сказать: “Ерунда”.
    
– Почему последняя? – спросил Раглан.
    
Похож на благовоспитанного лиса, подумал Реджинальд. Хороша парочка.
    
– Объем моих знаний невелик, – объяснил он, – и, наверное, я использовал его весь. Вряд ли мне в голову придет другая идея. Эта появилась случайно.
    
– Вы читали Диккенса? – задал вопрос Ормсби, покачивая вилкой со стожком зелени.
    
– Конечно.
    
Ормсби отправил вилку в рот и, жуя салат, продолжал:
    
– Вы его любите?
    
– Ну разумеется. Наряду с Шекспиром он...
    
– Вы так думаете? – спросил Ормсби заинтересованно, откладывая нож и вилку.
    
– Да.
    
– Вы ставите его рядом с Шекспиром?
    
– Да.
    
– Что я вам говорил? – обратился он к Раглану. Затем повернулся к Реджинальду: – Ваша книга напомнила мне Диккенса.
    
– Ну нет, Боб, – мягко возразил Раглан.
    
– Напомнила, – настаивал Ормсби, – я знаю, о чем говорю. Я разбираюсь в двух вещах: в том, как делаются газеты, и в Диккенсе. Я прочел все книжки Диккенса, когда мне было тринадцать, Уэллард. Я тратил на них свои собственные три шиллинга в неделю.
    
– Они вам нравились? – спросил Реджинальд.
    
– Конечно, иначе какого черта я бы их покупал?
    
– Я хотел сказать...
    
– У меня есть жеребенок от Прекрасной Дамы, который покорит весь мир. Увидите. Как, вы думаете, я собираюсь его назвать?
    
Прекрасная Дама! Это Сильвия.
    
– Мистер Уифферс. Теперь вам понятно, что для меня Диккенс.
    
Подтверждающий смешок Реджинальда прозвучал не слишком убедительно.
    
– Вы помните мистера Уифферса в “Пиквике”? – требовательно спросил Ормсби.
    
– Что-то не припомню, – сознался Реджинальд.
    
– Думаю, вас не стоит и спрашивать, Амброз.
    
– Нет, не стоит. Так кто же был мистер Уифферс?
    
– Его обязанности заключались в том, чтобы он глядел из окна вестибюля в компании с другим джентльменом. Это что-нибудь говорит вам?
    
– Пирушка в Бате? – рискнул Реджинальд и получил в ответ кивок и дружескую улыбку.
    
– Конечно. Мы с вами люди образованные, не то что этот Раглан.
    
– Когда вы в последний раз читали “Пиквика”? – осведомился Раглан.
    
– Я же сказал вам, в тринадцать лет.
    
– Боже, я-то думал, вы ложитесь с ним в постель каждую ночь.
    
– Я ложусь в постель не с книгами, – хохотнул Ормсби.
    
Грубая скотина. Отвратительная скотина. Но чем-то очень симпатичная скотина, подумал Реджинальд.
    
– И вы с тех пор помните мистера... Как вы его назвали?
    
– Уифферс. Ему однажды пришлось есть соленое масло. Вспоминаете, Уэллард? Забавно, я люблю соленое масло.
    
– И вы помните этого мистера Уифферса спустя сорок лет?
    
Ормсби еще раз хохотнул над своим салатом и доверительно склонился к Реджинальду.
    
– Не понимает. Бедняга Амброз не может понять. Он Величайший из Ныне Живущих Литературных Критиков, но он не знает, почему Диккенс великий писатель. – Он повернулся к Раглану: – Именно потому, старина. Потому что я помню мистера Уифферса. Спустя сорок лет.
    
– Ерунда. Вы запомнили его, потому что он не любил соленого масла, а вы любите. Если бы в книге Уэлларда какой-то персонаж не любил салата, вы бы вспоминали об этом до девяноста трех лет.
    
– Черт побери, я же об этом и говорю. Он похож на Диккенса.
    
Глупо краснеть в сорок один год, и тем не менее, думал Реджинальд. Я краснею от похвал Ормсби!
    
– Ну ладно, перейдем к делу. Сколько продано ваших книг?
    
Реджинальд рассмеялся и сказал, что не имеет ни малейшего понятия.
    
– Вам следует присматривать за Пампом, – посоветовал Раглан.
    
– Каким образом я могу присматривать за ним? Я живу в деревне, а в Лондоне появляюсь раз в три недели.
    
– Памп – церковник, – сообщил Ормсби, – и значит, если он найдет законный способ обобрать вас, он обойдется без благословения Богоматери.
    
– Разве это относится только к церковникам?
    
– Нет, это с успехом можно отнести к любому, но церковники привносят в дела некое святое рвение, и в результате на подносе ничего не остается. Левая рука не ведает, что творит правая, – вот их девиз.
    
– Не падайте духом, Уэллард, – улыбнулся ему Раглан. – Вы ведь, я думаю, получаете проценты?
    
– Да. Десять процентов.
    
– И все? Независимо от тиража?
    
– Я думаю, да.
    
– Ну, столько вы получите. Памп не захочет попасть в тюрьму из-за десяти процентов.
    
– Мы присмотрим за ним, – пообещал Ормсби, пуская в ход зубочистку. – Люди будут покупать вашу книжку. Мы с Рагланом позаботимся об этом. А вы сможете грести деньги не хуже этого грязнули Пампа. Вы не против?
    
Раглан слегка скривился. Несмотря на полтора года тесной дружбы с Ормсби. Реджинальд улыбнулся и заметил, что, как ему кажется, все любят деньги – в большей или меньшей степени.
    
– Конечно, приятель. Деньги и женщин. Одно значит другое. Дайте человеку и то и другое и возможность заехать в глаз кому-нибудь время от времени, и он будет совершенно счастлив.
    
Раглан, наблюдавший за Реджинальдом, заметил, что тот застыл.
    
– Кому мистер Уэллард собирается – как вы выразились? – заехать в глаз? – спросил он мягко. – Нашему другу Пампу?
    
– Нет, – медленно выговорил Реджинальд. – Не нашему другу Пампу. Во всяком случае, не сейчас.
    
– Я так и подумал, – пробормотал Раглан, улыбнувшись себе под нос.
    
Ормсби не слушал, поглощенный манипуляциями с зубочисткой.
   
   
    
     
III
    
    
Мистер Памп на месте. Мистер Памп готов принять мистера Уэлларда. А-а, добрый день, мистер Уэллард. Не хотите ли присесть? Чем могу быть вам полезен?
    
Действительно, чем?
    
Теперь, оказавшись здесь, Реджинальд не понимал, зачем ему это. Очевидно, на самом деле, чтобы выслушать поздравления Пампа. Чтобы его осыпали похвалами, чтобы ему льстили. Трудно, однако, требовать этого от человека, если он сам не чувствует такой потребности. Или чтобы присмотреть за Пампом по совету Раглана. Прекрасно, он присмотрит за мистером Пампом. К сожалению, в данный момент мистер Памп не подчищал счетов, не подделывал чеков и не тащил денег из кассы. Он даже, насколько мог заметить Реджинальд, не собирался обсчитывать Реджинальда. Каким же образом можно было присматривать за мистером Пампом? “Дело в том, что я пришел присмотреть за вами”. Ну нет, так сказать нельзя.
    
Но что-то все-таки сказать нужно.
    
– Мне случилось сегодня быть в Лондоне... я нечасто приезжаю... и вот решил зайти. – Он неловко засмеялся и добавил: – Посмотреть, как идет книга.
    
– Ах да, книга. Поглядим. Это у нас... э-э... – Он стал рыться в бумагах на столе, как бы пытаясь припомнить.
    
– “Вьюнок”, – подсказал Реджинальд.
    
– Да, разумеется, “Вьюнок”.
    
Кто может сравниться по наивности с деловым человеком? Он никогда не утратит веры в свое краснобайство и трюки, которыми не обманешь даже ребенка. Наверное, думает Реджинальд, деловые люди настолько глупы, что, добившись успеха, не знают, что именно принесло им этот успех, и не решаются расстаться ни с одной из своих старых штучек, боясь утратить магический талисман. Сколько же лет мистер Памп вот так выжидает, пока автор подскажет ему название своего произведения? Да, разумеется, “Вьюнок”!
    
– Ну, мистер Уэллард, вам будет приятно услышать, что “Вьюнок” идет хорошо, в самом деле хорошо. – Он погладил свою внушающую доверие бороду. – Сейчас неудачное время, разумеется для издателей, но нам повезло. Не совсем незаслуженно повезло, мистер Уэллард, позвольте заметить. Мы создавались в течение многих лет, а теперь пожинаем плоды. – Он заглянул или сделал вид, что заглянул, в бумажку, лежавшую у его локтя. – “Вьюнок”, “Замужняя девица” и “Удивительный медовый месяц” – это наш несомненный успех, почти не отстает от них “Школа жизни”. Ожидания обманула только “Невеста-островитянка”. Неплохо идет, ничего не скажешь, но не совсем так, как я ждал.
    
– Ну да. – Уйти неприлично. – А... сколько же экземпляров “Вьюнка” продано?
    
– “Вьюнка”? У меня нет при себе текущих цифр. Вы получите полный отчет, когда придет время, и, я надеюсь, будете приятно удивлены тем, сколько мы продали. Это не так легко – представить публике новую книгу. Я мог бы назвать вам цифры, разумеется, если вы подождете, но...
    
Реджинальд, во всяком случае его голос, поторопился заверить, что это не так уж важно.
    
– Хорошо, увидите, когда получите наш чек. Мне думается, цифры на чеке будут более впечатляющи, чем те, которые я могу назвать вам сейчас. – Он рассмеялся, и Реджинальд машинально начал вторить ему.
    
– Я рад, что дела идут хорошо, – сказал Реджинальд. – Конечно, заметка Раглана необыкновенно помогла. Это большая удача.
    
– Можно назвать это удачей, если хотите, – сказал мистер Памп, крепко зажав бороду левой рукой. – Ведь это я привлек внимание Раглана, послав ему экземпляр. Мне пришло в голову, что такого рода книга может понравиться Раглану. Издатель должен уметь оценить уровень привлекательности книги.
    
– Ах, вот как это произошло. Интересно было узнать.
    
– А когда мы получим вашу новую книгу?
    
– Новую книгу? – спросил Реджинальд в изумлении. – Я не пишу другой книги.
    
– Ах, мистер Уэллард, – сказал мистер Памп, уморительно тряся перед ним кончиком бороды, – вы не можете так обойтись со своим читателем. Вы не должны так поступать с нами. Вы... Что случилось?
    
Реджинальд уставился на каминную доску, раскрыв рот.
    
– Это правильные часы?
    
– Более или менее, – ответил мистер Памп, оборачиваясь. – Как я говорил...
    
– Боже мой! – Реджинальд вскочил. – Простите! Я опаздываю на поезд. До свидания. Ну и ну! – Он поспешил к двери, крикнув через плечо: – Я напишу, – как будто ему было о чем писать, и ринулся вниз по лестнице. – Такси! Эй! Прекрасно... вокзал Виктория... поскорее...
    
Добраться до вокзала за пять минут? Невозможно. Что за идиотизм – тащиться к Пампу! А там Сильвия идет пять миль, чтобы встретить его!
    
Но есть шанс. Если мы успеем проскочить... Черт, не удалось. Ну, что теперь? Можно не торопиться. Мы его упустили. Надо подумать. В такси можно думать не хуже, чем в любом другом месте.
    
Сильвия, дорогая, прости. Ты сказала, что любишь встречаться со мной. Я даже подумать не могу, как ты идешь по дороге и ждешь, что я вот-вот появлюсь, а меня нет. Ведь и я люблю встречаться с тобой. Мы должны встретиться. Дорогая, я подлец. Отправить телеграмму, что я приеду следующим поездом? Но Сильвия должна выйти около половины четвертого. Сколько будет идти телеграмма? Нет, не получится.
    
Я так виноват перед тобой. Давай посмотрим. В любом случае ты дойдешь до выгона. Здесь я должен ждать тебя. Ты сядешь, положив на колени шляпу, так свободно и красиво, как умеешь только ты. Как будто художник легкой кистью поместил тебя среди безлюдного ландшафта. Да, там ты должна ждать. Ну и что же произойдет? Ты выйдешь из дому без часов, устанешь ждать и пойдешь на станцию, увидишь там машину – это еще не так плохо – и догадаешься, что произошло. Что ты станешь делать? Дождешься следующего поезда. Но если ты взяла часы, что тогда? Ты станешь ждать на выгоне, поглядывая на часы, думая, не случилось ли со мной чего. Ты будешь снова и снова смотреть на часы, рассчитывать время и говорить: “Может быть, поезд опаздывает”, сама не веря в это, и вдруг почувствуешь страх, и...
    
Нет, черт возьми, так нельзя.
    
Реджинальд обратился к шоферу:
    
– Не нужно на вокзал. Отвезите меня туда, где можно нанять автомобиль. – Он откинулся на спинку сиденья и подумал: “Люди сказали бы, что я выбрасываю на ветер пять фунтов. Дураки! Какая польза от денег? Только та, что на них можно купить счастье или предотвратить несчастье. Я выбросил на ветер не меньше чем на сотню фунтов счастья из-за дурацких разговоров с Пампом, а теперь откупаю его за пять фунтов. Самая удачная трата за всю мою жизнь”.