1 2 3 4 5 6 
      
— Но ручаться нельзя, — сказал Пух. — Я помню, мой дядя как-то говорил, что он однажды видел сыр точь-в-точь такого же цвета.
      
Винни сунул в горшок мордочку и как следует лизнул.
      
— Да, — сказал он, — это он. Сомневаться не приходится. Полный горшок меду. Конечно, если только никто не положил туда на дно сыру — просто так, шутки ради. Может быть, мне лучше немного углубиться… на случай… На тот случай, если Слонопотамы не любят сыру… как и я… Ах! — И он глубоко вздохнул. — Нет, я не ошибся. Чистый мед сверху донизу!
      
Окончательно убедившись в этом, Пух понес горшок к западне, и Пятачок, выглянув из Очень Глубокой Ямы, спросил: "Принес?" А Пух сказал: "Да, но он не совсем полный". Пятачок заглянул в горшок и спросил: "Это все, что у тебя осталось?" А Пух сказал: "Да", потому что это была правда.
      
И вот Пятачок поставил горшок на дно Ямы, вылез оттуда, и они пошли домой.
      
— Ну, Пух, спокойной ночи, — сказал Пятачок, когда они подошли к дому Пуха. — А завтра утром в шесть часов мы встретимся у Сосен и посмотрим, сколько мы наловили Слонопотамов.
      
— До шести, Пятачок. А веревка у тебя найдется?
      
— Нет. А зачем тебе понадобилась веревка?
      
— Чтобы отвести их домой.
      
— Ох… А я думал, Слонопотамы идут на свист.
      
— Некоторые идут, а некоторые нет. За Слонопотамов ручаться нельзя. Ну, спокойной ночи!
      
— Спокойной ночи!
      
И Пятачок побежал рысцой к своему дому, возле которого была доска с надписью "Посторонним В.", а Винни-Пух лег спать.
      
Спустя несколько часов, когда ночь уже потихоньку убиралась восвояси, Пух внезапно проснулся от какого-то щемящего чувства. У него уже бывало раньше это щемящее чувство, и он знал, что оно означает: ему хотелось есть.
      
Он поплелся к буфету, влез на стул, пошарил на верхней полке и нашел там пустоту.
      
" Это странно, — подумал он, — я же знаю, что у меня там был горшок меду. Полный горшок, полный медом до самых краев, и на нем было написано "М и о т", чтобы я не ошибся. Очень, очень странно".
      
И он начал расхаживать по комнате взад и вперед, раздумывая, куда же мог деваться горшок, и ворча про себя песенку-ворчалку. Вот какую:
      
        
          
Куда мой мед деваться мог? 
          
Ведь был полнехонький горшок! 
          
Он убежать никак не мог — 
          
Ведь у него же нету ног! 
          
Не мог уплыть он по реке 
          
(Он без хвоста и плавников), 
          
Не мог зарыться он в песке… 
          
Не мог, а все же — был таков! 
          
Не мог уйти он в темный лес, 
          
Не мог взлететь под небеса… 
          
Не мог, а все-таки исчез! 
          
Ну, это прямо чудеса! 
        
      
      
Он проворчал эту песню три раза и внезапно все вспомнил. Он же поставил горшок в Хитрую Западню для Слонопотамов!
      
— Ай-ай-ай! — сказал Пух. — Вот что получается, когда чересчур заботишься о Слонопотамах!
      
И он снова лег в постель.
      
Но ему не спалось. Чем больше старался он уснуть, тем меньше у него получалось. Он попробовал считать овец — иногда это очень неплохой способ, — но это не помогало. Он попробовал считать Слонопотамов, но это оказалось еще хуже, потому что каждый Слонопотам, которого он считал, сразу кидался на Пухов горшок с медом и все съедал дочиста! Несколько минут Пух лежал и молча страдал, но когда пятьсот восемьдесят седьмой Слонопотам облизал свои клыки и прорычал: "Очень неплохой мед, пожалуй, лучшего я никогда не пробовал", Пух не выдержал. Он скатился с кровати, выбежал из дому и помчался прямиком к Шести Соснам.
      
      
      
      
Солнце еще нежилось в постели, но небо над Дремучим Лесом слегка светилось, как бы говоря, что солнышко уже просыпается и скоро вылезет из-под одеяла. В рассветных сумерках Сосны казались грустными и одинокими; Очень Глубокая Яма казалась еще глубже, чем была, а горшок с медом, стоявший на дне, был совсем призрачным, словно тень. Но когда Пух подошел поближе, нос сказал ему, что тут, конечно, мед, и язычок Пуха вылез наружу и стал облизывать губы.
      
— Жалко-жалко, — сказал Пух, сунув нос в горшок, — Слонопотам почти все съел!
      
Потом, подумав немножко, он добавил:
      
— Ах нет, это я сам. Я позабыл.
      
К счастью, оказалось, что он съел не все. На самом донышке горшка оставалось еще немножко меда, и Пух сунул голову в горшок и начал лизать и лизать…
      
Тем временем Пятачок тоже проснулся. Проснувшись, он сразу же сказал: "Ох". Потом, собравшись с духом, заявил: "Ну что же!… Придется", — закончил он отважно. Но все поджилки у него тряслись, потому что в ушах у него гремело страшное слово — СЛОНОПОТАМ!
      
Какой он, этот Слонопотам?
      
Неужели очень злой?
      
Идет ли он на свист?
      
И если идет, то з а ч е м?…
      
Любит ли он поросят или нет?
      
И как он их любит?…
      
Если он ест поросят, то, может быть, он все-таки не тронет поросенка, у которого есть дедушка по имени Посторонним В.?
      
Бедный Пятачок не знал, как ответить на все эти вопросы. А ведь ему через какой-нибудь час предстояло впервые в жизни встретиться с настоящим Слонопотамом!
      
Может быть, лучше притвориться, что заболела голова, и не ходить к Шести Соснам? Но вдруг будет очень хорошая погода и никакого Слонопотама в западне не окажется, а он, Пятачок, зря проваляется все утро в постели?
      
Что же делать?
      
И тут ему пришла в голову хитрая мысль. Он пойдет сейчас потихоньку к Шести Соснам, очень осторожно заглянет в западню и посмотрит, есть там Слонопотам или нет. Если он там, то он, Пятачок, вернется и ляжет в постель, а если нет, то он, конечно, не ляжет!…
      
И Пятачок пошел. Сперва он думал, что, конечно, никакого Слонопотама там не окажется; потом стал думать, что нет, наверно, окажется; когда же он подходил к западне, он был в этом совершенно уверен, потому что услышал, как тот слонопотамит вовсю!
      
— Ой-ой-ой! — сказал Пятачок. Ему очень захотелось убежать. Но он не мог. Раз он уже подошел так близко, нужно хоть одним глазком глянуть на живого Слонопотама. И вот он осторожно подкрался сбоку к яме и заглянул туда…
      
А Винни-Пух все никак не мог вытащить голову из горшка с медом. Чем больше он тряс головой, тем крепче сидел горшок.
      
Пух кричал: "Мама!", кричал: "Помогите!", кричал и просто: "Ай-ай-ай", но все это не помогало. Он пытался стукнуть горшком обо что-нибудь, но, так как он не видел, обо что он стукает, и это не помогало. Он пытался вылезти из западни, но, так как он не видел ничего, кроме горшка (да и тот не весь), и это не получалось.
      
Совсем измучившись, он поднял голову (вместе с горшком) и издал отчаянный, жалобный вопль…
      
И именно в этот момент Пятачок заглянул в яму.
      
— Караул! Караул! — закричал Пятачок. — Слонопотам, ужасный Слонопотам!!! — И он помчался прочь, так что только пятки засверкали, продолжая вопить: — Караул! Слонасный ужопотам! Караул! Потасный Слоноужам! Слоноул! Слоноул! Карасный Потослонам!…
      
Он вопил и сверкал пятками, пока не добежал до дома Кристофера Робина.
      
— В чем дело, Пятачок? — сказал Кристофер Робин, натягивая штанишки.
      
— Ккк-карапот, — сказал Пятачок, который так запыхался, что едва мог выговорить слово. — Ужо…пото… Слонопотам!
      
— Где?
      
— Вон там, — сказал Пятачок, махнув лапкой.
      
— Какой он?
      
— У-у-ужасный! С вот такой головищей! Ну прямо, прямо… как… как не знаю что! Как горшок!
      
— Ну, — сказал Кристофер Робин, надевая ботинки, — я должен на него посмотреть. Пошли.
      
Конечно, вдвоем с Кристофером Робином Пятачок ничего не боялся. И они пошли.
      
— Слышишь, слышишь? Это он! — сказал Пятачок испуганно, когда они подошли поближе.
      
— Что-то слышу, — сказал Кристофер Робин.
      
Они слышали стук. Это бедный Винни, наконец, наткнулся на какой-то корень и пытался разбить свой горшок.
      
— Стой, дальше нельзя! — сказал Пятачок, крепко стиснув руку Кристофера Робина. — Ой, как страшно!…
      
И вдруг Кристофер Робин покатился со смеху. Он хохотал и хохотал… хохотал и хохотал… И пока он хохотал, голова Слонопотама здорово ударилась о корень. Трах! — горшок разлетелся вдребезги. Бах! — и появилась голова Винни-Пуха.
      
И тут наконец Пятачок понял, каким он был глупым Пятачком. Ему стало так стыдно, что он стремглав помчался домой и лег в постель с головной болью, и в это утро он почти окончательно решил убежать из дому и стать моряком.
      
А Кристофер Робин и Пух отправились завтракать.
      
— Мишка! — сказал Кристофер Робин. — Я тебя ужасно люблю!
      
— А я-то! — сказал Винни-Пух.
    
    
      
        

          ГЛАВА ШЕСТАЯ,
        
        

          В КОТОРОЙ У ИА-ИА БЫЛ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ, А ПЯТАЧОК ЧУТЬ-ЧУТЬ НЕ УЛЕТЕЛ НА ЛУНУ
        
      
      
Иа-Иа — старый серый ослик — однажды стоял на берегу ручья и понуро смотрел в воду на свое отражение.
      
— Душераздирающее зрелище, — сказал он наконец. — Вот как это называется — душераздирающее зрелище.
      
Он повернулся и медленно побрел вдоль берега вниз по течению. Пройдя метров двадцать, он перешел ручей вброд и так же медленно побрел обратно по другому берегу. Напротив того места, где он стоял сначала, Иа остановился и снова посмотрел в воду.
      
— Я так и думал, — вздохнул он. — С этой стороны ничуть не лучше. Но всем наплевать. Никому нет дела. Душераздирающее зрелище — вот как это называется!
      
Тут сзади него в ольшанике раздался треск, и появился Винни-Пух.
      
— Доброе утро, Иа! — сказал Пух.
      
— Доброе утро, медвежонок Пух, — уныло ответил Иа. — Если это утро доброе. В чем я лично сомневаюсь.
      
 — Почему? Что случилось?
      
— Ничего, медвежонок Пух, ничего особенного. Все же не могут. А некоторым и не приходится. Тут ничего не попишешь.
      
— Чего все не могут? — переспросил Пух, потерев нос.
      
— Веселиться. Петь, плясать и так далее. Под ореховым кустом.
      
— А-а, понятно… — сказал Пух. Он глубоко задумался, а потом спросил: — Под каким ореховым кустом?
      
— Под которым орешки каленые, — уныло продолжал Иа-Иа. — Хоровод, веселье и тому подобное. Я не жалуюсь, но так оно и есть.
      
Пух уселся на большой камень и попытался что-нибудь понять. Получилось что-то вроде загадки, а Пух был слабоват по части загадок, поскольку в голове у него были опилки. И он на всякий случай запел загадочную песенку:
      
        
          

            ПРО СОРОК ПЯТОК
          
          
------------------------
          
 — Вопрос мой прост и краток, — 
          
Промолвил Носорог, — 
          
Что лучше — сорок пяток 
          
Или пяток сорок? — 
          
Увы, никто на это 
          
Ответа 
          
Дать не мог! 
        
      
      
— Вот-вот, правильно, — сказал Иа-Иа. — Пой, пой. Трум-тум-тум-тирим-бум-бум. В лесу родилась палочка, в лесу она росла. И много-много радости детишкам принесла. Веселись и развлекайся.
      
— Я веселюсь, — сказал Пух.
      
— Кое-кому удается, — сказал Иа-Иа.
      
— Да что такое случилось? — спросил Пух.
      
— А разве что-нибудь случилось?
      
— Нет, но у тебя такой грустный вид.
      
— Грустный? Отчего это мне быть грустным? Сегодня же мой день рождения. Самый лучший день в году!
      
— Твой день рождения? — спросил Пух, ужасно удивленный.
      
— Конечно. Разве ты не замечаешь? Посмотри на все эти подарки. — Иа-Иа помахал передней ногой из стороны в сторону. — Посмотри на именинный пирог!
      
Пух посмотрел — сначала направо, потом налево.
      
— Подарки? — сказал он. — Именинный пирог? Где?
      
— Разве ты их не видишь?
      
— Нет, — сказал Пух.
      
— Я тоже, — сказал Иа-Иа. — Это шутка, — объяснил он. — Ха-ха.
      
Пух почесал в затылке, совсем сбитый с толку.
      
— А сегодня правда твой день рождения? — спросил он.
      
— Правда.
      
— Ох! Ну, поздравляю тебя и желаю много-много счастья в этот день.
      
— И я тебя поздравляю и желаю много-много счастья в этот день, медвежонок Пух.
      
— Но ведь сегодня не мой день рождения.
      
— Нет, не твой, а мой.
      
— А ты говоришь "желаю тебе счастья в этот день".
      
— Ну и что же? Разве ты хочешь быть несчастным в мой день рождения?
      
— А, понятно, — сказал Пух.
      
— Хватит и того, — сказал Иа-Иа, чуть не плача, — хватит и того, что я сам такой несчастный — без подарков и без именинного пирога, и вообще позабытый и позаброшенный, а уж если все остальные будут несчастны…
      
Этого Винни-Пух уже не вынес.
      
— Постой тут! — крикнул он и со всех ног помчался домой. Он почувствовал, что должен немедленно преподнести бедному ослику хоть что-нибудь, а потом у него всегда будет время подумать о Настоящем Подарке.
      
Возле своего дома он наткнулся на Пятачка, который прыгал у двери, стараясь достать кнопку звонка.
      
— Здравствуй, Пятачок, — сказал Винни-Пух.
      
— Здравствуй, Винни, — сказал Пятачок.
      
— Что это ты делаешь?
      
— Я стараюсь позвонить, — объяснил Пятачок. — Я тут шел мимо и…
      
— Давай я тебе помогу, — сказал Пух услужливо. Он подошел к двери и нажал кнопку. — А я только что видел Иа, — начал он. — Бедный ослик ужасно расстроен, потому что у него сегодня день рождения, а все о нем забыли, и он очень понурился — ты ведь знаешь, как он умеет, — ну и вот он такой понурый, а я… Да что же это нам никто не открывает — заснули они все там, что ли? — И Пух снова позвонил.
      
— Пух, — сказал Пятачок. — Это же твой собственный дом!
      
— А-а, — сказал Пух. — Ну да, верно! Тогда давай войдем!
      
И они вошли в дом.
      
Пух первым делом подошел к буфету, чтобы удостовериться, есть ли у него подходящий, не особенно большой горшочек с медом. Горшочек оказался на месте, и Пух снял его с полки.
      
— Я его отнесу Иа, — объяснил он. — В подарок. А ты что ему думаешь подарить?
      
— А можно, я тоже его подарю? — спросил Пятачок. — Как будто от нас обоих.
      
— Нет, — сказал Пух. — Это ты плохо придумал.
      
— Ну, тогда ладно. Я подарю Иа воздушный шарик. У меня остался один от праздника. Я сейчас за ним схожу, хорошо?
      
— Вот это ты очень хорошо придумал, Пятачок! Ведь Иа нужно развеселить. А с воздушным шариком кто хочешь развеселится! Никто не может грустить, когда у него есть воздушный шарик!
      
Ну, и Пятачок пустился рысцой домой, а Пух с горшочком меду направился к ручью.
      
День был жаркий, а путь неблизкий, и, не пройдя и полпути, Пух вдруг почувствовал какое-то странное щекотание. Сначала у него защекотало в носу, потом в горле, а потом засосало под ложечкой и так постепенно дошло до самых пяток. Казалось, словно кто-то внутри у него говорил: "Знаешь, Пух, сейчас самое время чем-нибудь немножко…"
      
— Ай-ай, — сказал Пух, — я и не знал, что уже так поздно!
      
Он сел на землю и снял крышку со своего горшка.
      
      
      
      
— Как хорошо, что я взял его с собой, — сказал он. — Немало медведей в такой жаркий день и не подумали бы захватить с собой то, чем можно немножко подкрепиться!…
      
— А теперь подумаем, — сказал он, в последний раз облизав донышко горшка, — подумаем, куда же это я собирался идти. Ах да, к Иа.
      
Винни-Пух не спеша встал. И тут он вдруг все вспомнил. Он же съел Подарок!
      
— Ай-ай-ай! — сказал Пух. — Что мне делать? Я же должен подарить ему что-нибудь! Ай-ай-ай-ай-ай!
      
Сперва он прямо не знал, что и думать. А потом он подумал:
      
"Все-таки это очень хорошенький горшочек, хотя в нем и нет меду. Если я его как следует вымою и попрошу кого-нибудь написать на нем: "Поздравляю с днем рождения", Иа сможет держать в нем все, что хочешь. Это будет полезная вещь!"
      
И так как он в это время был недалеко от Дома Совы — а все в Лесу были уверены, что Сова прекрасно умеет писать, — он решил зайти к ней в гости.
      
— Доброе утро, Сова! — сказал Пух.
      
— Доброе утро, Пух! — ответила Сова.
      
— Поздравляю тебя с днем рождения Иа-Иа, — сказал Пух.
      
— Вот как? — удивилась Сова.
      
— Да. А что ты ему думаешь подарить?
      
— А ты что думаешь ему подарить?
      
— Я несу ему в подарок Полезный Горшок, в котором можно держать все, что хочешь, — сказал Пух. — И я хотел попросить тебя…
      
— Вот этот? — спросила Сова, взяв горшок из лапок Пуха.
      
— Да, и я хотел попросить тебя…
      
— Тут когда-то держали мед, — сказала Сова.
      
— В нем можно что хочешь держать, — серьезно сказал Пух. — Это очень, очень полезная вещь. И я хотел попросить тебя…
      
— Ты бы написал на нем: "Поздравляю с днем рождения".
      
— Так вот об этом я и пришел тебя попросить! — объяснил наконец Пух. — Потому что у меня правильнописание какое-то хромое. Вообще-то оно хорошее правильнописание, но только почему-то хромает и буквы опаздывают… на свои места. Ты напишешь на нем: "Поздравляю с днем рождения"? Очень тебя прошу!
      
— Славный горшочек, — сказала Сова, оглядев горшок со всех сторон. — А можно, я его тоже подарю? Пусть это будет наш общий подарок.
      
— Нет, — сказал Пух. — Это ты плоховато придумала. Давай я лучше его сперва помою, а потом ты на нем все напишешь.
      
И вот он вымыл горшок и вытер его досуха, а Сова тем временем мусолила кончик своего карандаша и думала, как же пишется слово "Поздравляю".
      
— Пух, а ты умеешь читать? — спросила она не без тревоги в голосе. — Вот, например, у меня на двери висит объявление, как звонить, — это мне Кристофер Робин написал. Ты можешь его прочесть?
      
— Кристофер Робин сказал мне, что там написано, и тогда я уж смог, — ответил Пух.
      
— Очень хорошо! Вот и я тоже скажу тебе, что тут на горшке будет написано, и тогда ты сможешь прочитать!
      
И Сова начала писать… Вот что она написала:
      
"Про зря вля вля сдине мраш деня про зря вля вля вля!"
      
Пух с восхищением посмотрел на эту надпись.
      
— Я тут написала: "Поздравляю с днем рождения", — небрежно заметила Сова.
      
— Вот это надпись так надпись! — с уважением сказал Винни-Пух.
      
— Ну, если уж все тебе сказать, тут написано полностью так: "Поздравляю с днем рождения, желаю всего-всего хорошего. Твой Пух". Я не посчиталась с расходом графита.
      
— Чего? — спросил Пух.
      
— Тут одного карандаша сколько пошло! — пояснила Сова.
      
— Еще бы! — сказал Пух.
      
Тем временем Пятачок успел сбегать к себе домой и, захватив воздушный шарик для Иа-Иа, понесся во весь дух, крепко прижимая воздушный шар к груди, чтобы его не унесло ветром. Пятачок ужасно спешил, чтобы поспеть к Иа-Иа раньше Пуха; ему хотелось первым преподнести Ослику подарок, как будто он, Пятачок, сам вспомнил про его день рождения, без всякой подсказки. Он так спешил и так задумался о том, как Иа-Иа обрадуется подарку, что совсем не глядел себе под ноги… И вдруг его нога попала в мышиную норку, и бедный Пятачок полетел носом вниз: БУМ!!!
      
      
      
      
Пятачок лежал на земле, не понимая, что же произошло. Сперва он подумал, что весь мир взлетел на воздух, потом он подумал, что, может быть, только их любимый Лес; еще потом — что, может быть, только он, Пятачок, взлетел и сейчас он один-одинешенек лежит где-нибудь на Луне и никогда-никогда не увидит больше ни Пуха, ни Кристофера Робина, ни Иа… И тут ему пришло в голову, что даже и на Луне не обязательно все время лежать носом вниз. Он осторожно встал, осмотрелся кругом.
      
Он все еще был в Лесу!
      
"Очень интересно! — подумал он. — Интересно, что же это был за Бум? Не мог же я сам наделать столько шуму, когда упал! И где, интересно, мой шар? И откуда, интересно, взялась тут эта тряпочка?"
      
О ужас! Эта тряпочка — это и был, именно был! — его воздушный шар!!
      
— Ой, мама! — сказал Пятачок. — Ой, мама, ой, мамочка, ой, мама, мама, мама! Ну что ж… Теперь делать нечего. Возвращаться назад нельзя. Другого шара у меня нет… Может быть, Иа-Иа не так уж любит воздушные шары?…
      
И он побежал дальше. По правде сказать, бежал он уже не очень весело, но все же скоро он добежал до того самого места, где стоял Иа-Иа и по-прежнему смотрел на свое отражение в воде.
      
— Доброе утро, Иа! — крикнул Пятачок еще издали.
      
— Доброе утро, маленький Пятачок, — сказал Иа-Иа. — Если это утро — доброе, — добавил он, — в чем я лично сомневаюсь. Но это неважно.
      
— Поздравляю тебя с днем рождения, — сказал Пятачок, подойдя тем временем поближе.
      
Иа оторвался от своего занятия и уставился на Пятачка.
      
— Повтори-ка, повтори, — сказал он.
      
— Поздрав…
      
— Минуточку…
      
С трудом держась на трех ногах, Иа стал осторожно поднимать четвертую ногу к уху.
      
— Я вчера этому научился, — пояснил он, упав в третий раз. — Это очень просто, а главное, я так лучше слышу. Ну вот, все в порядке. Так как ты сказал, повтори, — произнес он, с помощью копыта наставив ухо вперед.
      
— Поздравляю с днем рождения, — повторил Пятачок.
      
— Это ты меня?
      
— Конечно, Иа-Иа.
      
— С моим днем рождения?
      
— Да.
      
— Значит, у меня настоящий день рождения?
      
— Конечно, Иа, и я принес тебе подарок.
      
Иа-Иа медленно опустил правую ногу и с немалым трудом поднял левую.
      
— Я хочу послушать еще другим ухом, — пояснил он. — Теперь говори.
      
— По-да-рок! — повторил Пятачок очень громко.
      
— Мне?
      
— Да.
      
— К дню рождения?
      
— Конечно!
      
— Значит, у меня получается настоящий день рождения?
      
— Конечно! И я принес тебе воздушный шар.
      
— Воздушный шар? — сказал Иа-Иа. — Ты сказал — воздушный шар? Это такие большие, красивые, яркие, их еще надувают? Песни-пляски, гоп-гоп-гоп и тру-ля-ля?
      
— Ну да, но только… понимаешь… я очень огорчен… понимаешь… когда я бежал, чтобы поскорее принести тебе его, я упал.
      
— Ай-ай, как жаль! Ты, наверно, слишком быстро бежал. Я надеюсь, ты не ушибся, маленький Пятачок?
      
— Нет, спасибо, но он… он… Ох, Иа, он лопнул.
      
Наступило очень долгое молчание.
      
— Мой шарик? — наконец спросил Иа-Иа.
      
Пятачок кивнул.
      
— Мой деньрожденный подарок?
      
— Да, Иа, — сказал Пятачок, слегка хлюпая носом. — Вот он. Поздравляю тебя с днем рождения.
      
И он подал Иа-Иа резиновую тряпочку.
      
— Это он? — спросил Иа, очень удивленный.
      
Пятачок кивнул.
      
— Мой подарок?
      
Пятачок снова кивнул.
      
— Шарик?
      
— Да.
      
— Спасибо, Пятачок, — сказал Иа — Извини, пожалуйста, — продолжал он, — но я хотел бы спросить, какого цвета он был, когда… когда он был шариком?
      
— Красного.
      
"Подумать только! Красного… Мой любимый цвет", — пробормотал Иа-Иа про себя.
      
— А какого размера?
      
— Почти с меня.
      
— Да? Подумать только, почти с тебя!… Мой любимый размер! — грустно сказал Иа-Иа себе под нос. — Так, так.
      
Пятачок чувствовал себя очень неважно и прямо не знал, что говорить. Он то и дело открывал рот, собираясь что-нибудь сказать, но тут же решал, что именно этого говорить-то и не стоит. И вдруг, на его счастье, с того берега ручья их кто-то окликнул. То был Пух.
      
— Желаю много-много счастья! — кричал Пух, очевидно забыв, что он уже это говорил.
      
— Спасибо, Пух, мне уже посчастливилось, — уныло ответил Иа-Иа.
      
— Я принес тебе подарочек, — продолжал Пух радостно.
      
— Есть у меня подарочек, — отвечал Иа-Иа.
      
Тем временем Пух перебрался через ручей и подошел к Иа-Иа. Пятачок сидел немного поодаль, хлюпая носом.
      
— Вот он, — объявил Пух. — Это — Очень Полезный Горшок. А на нем знаешь чего написано? "Поздравляю с днем рождения, желаю всего-всего хорошего. Твой Пух". Вот сколько всего написано! И в него можно класть что хочешь. Держи.
      
Иа-Иа, увидев горшок, очень оживился.
      
— Вот это да! — закричал он. — Знаете что? Мой шарик как раз войдет в этот горшок!
      
— Что ты, что ты, Иа, — сказал Пух. — Воздушные шары не входят в горшки. Они слишком большие. Ты с ними не умеешь обращаться. Нужно вот как: возьми шарик за вере…
      
— Это другие шары не входят, а мой входит, — с гордостью сказал Иа-Иа. — Гляди, Пятачок!
      
Пятачок грустно оглянулся, а Иа-Иа схватил свой бывший шарик зубами и осторожно положил его в горшок, потом он достал его и положил на землю, а потом снова поднял и осторожно положил обратно.
      
— Выходит! — закричал Пух. — Я хочу сказать, он входит!
      
— Входит! — закричал Пятачок. — И выходит!
      
— Здорово выходит! — закричал Иа-Иа. — Входит и выходит — прямо замечательно!
      
— Мне очень приятно, — радостно сказал Пух, — что я догадался подарить тебе Полезный Горшок, куда можно класть какие хочешь вещи!
      
— А мне очень приятно, — радостно сказал Пятачок, — что я догадался подарить тебе такую Вещь, которую можно класть в этот Полезный Горшок!
      
Но Иа-Иа ничего не слышал. Ему было не до того: он то клал свой шар в горшок, то вынимал его обратно, и видно было, что он совершенно счастлив!
    
    
      
        

          ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
        
        

          В КОТОРОЙ КЕНГА И КРОШКА РУ ПОЯВЛЯЮТСЯ В ЛЕСУ, А ПЯТАЧОК ПРИНИМАЕТ ВАННУ
        
      
      
Никто не знал, откуда они взялись, но вдруг они очутились тут, в Лесу: мама Кенга и крошка Ру.
      
Пух спросил у Кристофера Робина: "Как они сюда попали?" А Кристофер Робин ответил: "Обычным путем. Понятно, что это значит?" Пух, которому было непонятно, сказал: "Угу". Потом он два раза кивнул головой и сказал: "Обычным путем. Угу. Угу". И отправился к своему другу пятачку узнать, что он об этом думает. У Пятачка был в гостях Кролик. И они принялись обсуждать вопрос втроем.
      
— Мне вот что не нравится, — сказал Кролик, — вот мы тут живем — ты, Пух, и ты, Поросенок, и я, — и вдруг…
      
— И еще Иа, — сказал Пух.
      
— И еще Иа, — и вдруг…
      
— И еще Сова, — сказал Пух.
      
— И еще Сова, — и вдруг ни с того ни с сего…
      
— Да, да, и еще Иа, — сказал Пух, — я про него чуть было не позабыл!
      
— В о т м ы т у т ж и в е м, — сказал Кролик очень медленно и громко, — все мы, и вдруг ни с того ни с сего мы однажды утром просыпаемся и что мы видим? Мы видим какое-то незнакомое животное! Животное, о котором мы никогда и не слыхали раньше! Животное, которое носит своих детей в кармане' Предположим, что я стал бы носить своих детей с собой в кармане, сколько бы мне понадобилось для этого карманов?
      
— Шестнадцать, — сказал Пятачок.
      
— Семнадцать, кажется… Да, да, — сказал Кролик, — и еще один для носового платка, — итого восемнадцать. Восемнадцать карманов в одном костюме! Я бы просто запутался!
      
Тут все замолчали и стали думать про карманы.
      
После длинной паузы Пух, который несколько минут ужасно морщил лоб, сказал:
      
— По-моему, их пятнадцать.
      
— Чего, чего? — спросил Кролик.
      
— Пятнадцать.
      
— Пятнадцать чего?
      
— Твоих детей.
      
— А что с ними случилось?
      
Пух потер нос и сказал, что ему казалось, Кролик говорил о своих детях.
      
— Разве? — небрежно сказал Кролик.
      
— Да, ты сказал…
      
— Ладно, Пух, забудем это, — нетерпеливо перебил его Пятачок. — Вопрос вот в чем: что мы должны сделать с Кенгой?
      
— А-а, понятно, — сказал Пух.
      
— Самое лучшее, — сказал Кролик, — будет вот что. Самое лучшее — украсть Крошку Ру и спрятать его, а потом, когда Кенга скажет: "Где же Крошка Ру?" — мы скажем: "АГА!"
      
— АГА! — сказал Пух, решив поупражняться. — АГА! АГА!
      
— По-моему, — заметил он немного погодя, — мы можем сказать "АГА", даже если мы не украдем Крошку Ру.
      
— Пух, — сказал Кролик покровительственным тоном, — действительно у тебя в голове одни опилки!
      
— Я знаю, — скромно сказал Пух.
      
— Мы скажем "АГА" так, чтобы Кенга поняла, что мы знаем, где Крошка Ру. Такое "АГА" означает: "Мы тебе скажем, где спрятан Крошка Ру, если ты обещаешь уйти из нашего Леса и никогда не возвращаться". А теперь помолчите — я буду думать!
      
Пух ушел в уголок и стал учиться говорить такое "АГА". Иногда ему казалось, что у него получается такое "АГА", о каком говорил Кролик, а иногда казалось, что нет.
      
"Наверно, тут все дело в упражнении, — думал он. — Интересно, понадобится ли Кенге тоже столько упражняться, чтобы нас понять?"
      
— Я вот что хотел спросить, — сказал Пятачок, немного помявшись, — я говорил с Кристофером Робином, и он мне сказал, что Кенга, вообще говоря, считается Одним из Самых Свирепых Зверей. Я вообще-то не боюсь простых свирепых зверей, но всем известно, что если Один Самый Свирепый Зверь лишится своего детеныша, он становится таким свирепым, как Два Самых Свирепых Зверя. А уж тогда, пожалуй, говорить "АГА" довольно глупо.
      
— Пятачок, — сказал Кролик, достав карандаш и облизав его кончик, — ты ужасный трусишка.
      
Пятачок слегка хлюпнул носом.
      
— Трудно быть храбрым, — сказал он, — когда ты всего лишь Очень Маленькое Существо.
      
Кролик, который тем временем начал что-то писать, на секунду поднял глаза и сказал:
      
— Именно потому, что ты Очень Маленькое Существо, ты будешь очень полезен в предстоящем нам приключении.
      
Пятачок пришел в такой восторг при мысли о том, что он будет полезным, что даже позабыл о своих страхах. А когда Кролик сказал, что Кенги бывают свирепыми только в зимние месяцы, а все остальное время они в добродушном настроении, Пятачок едва мог усидеть на месте — так ему захотелось сразу же стать полезным.
      
— А как же я? — грустно сказал Пух. — Значит, я не буду полезным?
      
— Не огорчайся, Пух, — поспешил утешить его великодушный Пятачок. — Может быть, как-нибудь в другой раз…
      
— Без Винни-Пуха, — торжественно произнес Кролик, начиная чинить карандаш, — все предприятие будет невозможным.
      
— О-о! — сказал Пятачок, стараясь не показать своего разочарования.
      
Пух опять скромно удалился в угол. Но про себя он гордо сказал: "Без меня все невозможно! Ай да медведь! "
      
— Ну, теперь все слушайте! — сказал Кролик, кончив писать:
      
Пух и Пятачок сели и приготовились слушать — они даже раскрыли рты.
      
Вот что прочел Кролик:
      
      

        ПЛАН ПОХИЩЕНИЯ КРОШКИ РУ
      
      
      
1. Во-первых. Кенга бегает быстрее всех нас, даже быстрее меня.
      
2. Еще во-первых. Кенга никогда-никогда не сводит глаз с Крошки Ру, если он не застегнут у нее в кармашке на все пуговицы.
      
3. Значит, если мы хотим похитить Крошку Ру, нам надо выиграть время, потому что Кенга бегает быстрее всех нас, даже быстрее меня (см. пункт 1).
      
4. Идея. Если Ру выскочит из кармашка Кенги, а Пятачок туда вскочит, Кенга не заметит разницы, потому что Пятачок — Очень Маленькое Существо.
      
5. Как и Крошка Ру.
      
6. Но Кенга должна обязательно смотреть в другую сторону, чтобы не заметить, как Пятачок вскочит в карман.
      
7. Смотри пункт 2.
      
8. Еще одна идея. Вот если Пух будет говорить с ней очень вдохновенно, она может на минутку отвернуться.
      
9. И тогда я могу убежать с Крошкой Ру.
      
10. Очень быстро.
      
11. И Кенга сначала ничего не заметит, а заметит все только потом.
      
      
Ну, Кролик с гордостью прочитал все это вслух, и после этого некоторое время никто ничего не говорил.
      
Наконец Пятачок, который все время то открывал, то закрывал рот, не издавая при этом ни звука, сумел выговорить очень хриплым голосом:
      
— А потом?
      
— Что ты хочешь сказать?
      
— Когда Кенга заметит, что это не Ру?
      
— Тогда мы все скажем: "АГА".
      
— Все трое?
      
— Да.
      
— Правда?
      
— Да что тебя беспокоит, Пятачок?
      
— Ничего, — сказал Пятачок. — Если мы все трое скажем "АГА", тогда все в порядке. Если мы все трое скажем "АГА", — сказал Пятачок, — я не возражаю, но я бы не хотел говорить "АГА" сам, один. А то оно, это "АГА", очень плохо получится… Кстати, — продолжал он, — ты вполне уверен в том, что ты говорил насчет зимних месяцев?
      
— Насчет зимних месяцев?
      
— Ну, насчет свирепости только в зимние месяцы.
      
— А-а. Да, да, все правильно. Ну, Пух, ты понял, что ты должен делать?
      
— Нет, — сказал Медвежонок Пух. — Не совсем А что я должен делать?
      
— Ну, все время говорить и говорить с Кенгой, чтобы она ничего не замечала.
      
— Ох! А о чем?
      
— О чем хочешь.
      
— А может быть, почитать ей стихи или что-нибудь в этом роде?
      
— Вот именно, — сказал Кролик. — Блестяще. А теперь пошли.
      
И все они отправились искать Кенгу.
      
Кенга и Ру мирно проводили послеобеденное время у большой ямы с песком. Крошка Ру упражнялся в прыжках в высоту и в длину и даже в глубину — учился падать в мышиные норы и вылезать из них, а Кенга волновалась и поминутно приговаривала: "Ну, дорогой мой, еще один раз прыгни, и домой". И в этот момент на холме появился не кто иной, как Пух.
      
— Добрый день, Кенга, — сказал он.
      
— Добрый день, Пух.
      
— Смотри, как я прыгаю! — пропищал Крошка Ру и упал в очередную мышиную нору.
      
— Привет, Ру, малыш!
      
— Мы как раз собираемся домой… — сказала Кенга. — Добрый день, Кролик. Добрый день, Пятачок.
      
Кролик и Пятачок, которые тем временем показались с другой стороны холма, тоже сказали "добрый день" и "привет, Ру", а Крошка Ру пригласил их посмотреть, как он прыгает…
      
Они стояли и смотрели. И Кенга смотрела — смотрела во все глаза…
      
— Послушай, Кенга, — сказал Пух после того, как Кролик подмигнул ему второй раз, — интересно, ты любишь стихи?
      
— Не особенно, — сказала Кенга.
      
— А-а, — сказал Пух.
      
— Ру, дорогой мой, еще один раз прыгни, и нам пора домой!
      
      
      
      
Наступило недолгое молчание. Крошка Ру свалился в очередную мышиную нору.
      
— Ну, давай, давай! — громко прошипел Кролик, прикрывая рот лапкой.
      
— Кстати, о стихах, — продолжал Пух. — Я как раз сочинил небольшой стишок по дороге. Примерно такой. М-м-м… Минуточку…
      
— Очень интересно, — сказала Кенга. — А теперь, маленький мой Ру…
      
— Тебе понравится этот стишок, — сказал Кролик.
      
— Ты его полюбишь, — пропищал Пятачок.
      
— Только слушай очень-очень внимательно, — сказал Кролик.
      
— Ничего не пропусти смотри, — пискнул Пятачок.
      
— Да, да, — сказала Кенга. Но, увы, она не сводила глаз с Крошки Ру.
      
— Так как там говорится, Пух? — спросил Кролик.
      
Пух слегка откашлялся и начал:
      
        
          

            СТРОКИ, СОЧИНЕННЫЕ
          
          

            МЕДВЕДЕМ 
          
          

            С ОПИЛКАМИ В ГОЛОВЕ
          
          
------------------------------
          
На днях, не знаю сам зачем, 
          
Зашел я в незнакомый дом, 
          
Мне захотелось Кое с Кем 
          
Потолковать о Том о Сем. 
          
Я рассказал им, Кто, Когда, 
          
И Почему, и Отчего, 
          
Сказал Откуда и Куда, 
          
И Как, и Где, и Для Чего; 
          
Что было Раньше, что Потом, 
          
И Кто Кого, и Что к Чему, 
          
И что подумали о Том, 
          
И Если Нет, То Почему? 
          
Когда мне не хватало слов, 
          
Я добавлял то "Ах", то "Эх", 
          
И "Так сказать", и "Будь здоров", 
          
И "Ну и ну!", и "Просто смех!". 
          
Когда ж закончил я рассказ, 
          
То кое-кто спросил: "И все? 
          
Ты говорил тут целый час, 
          
А рассказал ни то ни се!… — 
          
Тогда… 
        
      
      
— Очень, очень мило, — сказала Кенга, не ожидая рассказа о том, что произошло тогда. — Ну, самый, самый последний раз прыгни, Ру, дорогой мой, и мы пойдем домой!
      
Кролик подтолкнул Пуха локтем в бок.
      
— Кстати, о стихах, — поспешно сказал Пух. — Ты когда-нибудь обращала внимание на вон то дерево, во-он там?
      
— Где?… — сказала Кенга. — Ну, дорогой малыш…
      
— Во-он там, впереди, — сказал Пух, показывая за спину Кенги.
      
— Нет!… — сказала Кенга. — Ну, Ру, дорогой мой, прыгай в карман, и пошли домой!
      
— Нет, ты обязательно посмотри на вон то дерево, во-он там, — сказал Кролик. — Ру, хочешь, я тебя подниму? — И он взял Крошку Ру в лапы.
      
— А на вон том дереве птичка сидит, — сказал Пух. — А может, это и рыбка.
      
— Конечно, там птичка сидит, — сказал Кролик, — если только это не рыбка.
      
— Это не рыбка, это птичка, — пискнул Пятачок.
      
— Так оно и есть, — сказал Кролик.
      
— Интересно, это скворушка или дрозд? — сказал Пух.
      
— В этом весь вопрос, — сказал Кролик. — Дрозд это или скворушка?
      
И тут наконец Кенга повернулась и посмотрела на вон то дерево.
      
И в тот момент, когда она отвернулась, Кролик громким голосом сказал:
      
— Ру, на место!
      
И на место — в карман Кенги — вскочил Пятачок, а Кролик крепко обхватил Ру и помчался прочь что было духу.
      
— Куда это Кролик девался?… — спросила Кенга, снова повернув голову. — Ну как, дорогой малыш, все в порядке?
      
Пятачок со дна кармана Кенги что-то пискнул — точь-в-точь как Ру.
      
— Кролику пришлось уйти, — сказал Пух, — он, наверно, вспомнил о каком-то важном деле. Вдруг.
      
— А Пятачок?
      
— Наверно, Пятачок тоже о чем-нибудь вспомнил. Вдруг.
      
— Ну ладно, мы пошли домой, — сказала Кенга. — Всего доброго, Пух!
      
Три огромных скачка — и она исчезла из виду.
      
Пух посмотрел ей вслед.
      
"Хотел бы я так прыгать! — подумал он. — Почему это одни умеют, а другие нет? Очень, очень обидно!"
      
Кенга, спору нет, отлично умела прыгать, но Пятачку минутами, по правде говоря, хотелось, чтобы Кенга не умела. Бывало, возвращаясь домой из дальней прогулки по Лесу, Пятачок мечтал стать птичкой и уметь летать, но теперь, когда он болтался на дне кармана Кенги, в голове у него прыгали такие мысли:
      

        называется это 
      
      

        это летать, на не 
      
      

        то никогда соглашусь! " 
      
      

        "Если я 
      
      
— Ууууууу! — говорил он, взмывая в воздух, а спускаясь вниз, он говорил: — Ух!…
      
И ему пришлось повторять "Уууууууу — ух!", "Уууууууу — ух!", "Ууууууу — ух!" всю дорогу — до самого дома Кенги.
      
Конечно, дома, как только Кенга расстегнула свой карман, она заметила, что произошло. В первую секунду она чуть было не испугалась, но сразу поняла, что пугаться нечего — ведь она была вполне уверена, что Кристофер Робин никому не позволит обидеть Крошку Ру.
      
"Хорошо, — сказала она про себя, — раз они решили разыграть меня, я их сама разыграю".
      
— Ну, Ру, дорогой мой, — сказала она, вытащив поросенка из кармана, — пора укладываться спать.
      
— Ага! — сказал Пятачок, стараясь произнести это слово как можно лучше. Но, увы, после такого ужасного путешествия "ага" получилось не очень хорошее, и Кенга, по-видимому, не поняла, что оно означает.
      
— Сперва купаться, — весело сказала Кенга.
      
— Ага! — повторил Пятачок, тревожно оглядываясь в поисках остальных.
      
Но остальных не было. Кролик сидел дома и играл с Крошкой Ру, чувствуя, что с каждой минутой все больше и больше его любит, а Пух, который решил попробовать стать Кенгой, все еще учился прыгать в той же ямке с песком.
      
— Не знаю, — сказала Кенга очень задумчивым голосом, — может быть, тебе лучше сегодня принять холодную ванну? Как ты думаешь, Ру, милый?
      
Пятачок, который никогда особенно не любил купаться, задрожал от возмущения и сказал самым мужественным голосом, каким только мог:
      
— Кенга! Я вижу, что пришло время поговорить начистоту.
      
— До чего же ты смешной глупыш, Ру, — сказала Кенга, наливая воду в ванну.
      
— Я не Ру, — громко сказал Пятачок. — Я Пятачок!
      
— Да, милый, да, — сказала Кенга ласково. — Никто с тобой не спорит!… И голосу Пятачка подражает, какой умница! — пробормотала она, доставая с полки большой кусок желтого мыла. — Ну, что ты у меня еще придумаешь?
      
— Ты что, не видишь? — закричал Пятачок. — Глаз у тебя, что ли, нет? Погляди на меня!
      
— Я-то гляжу, маленький мой Ру, — сказала Кенга довольно строго. — А вот ты помнишь, что я тебе вчера говорила про гримасы? Если ты будешь строить такие гримасы, как Пятачок, то, когда вырастешь, станешь похож на Пятачка, и ты тогда об этом очень-очень пожалеешь. А теперь — марш в ванну и не заставляй меня повторять это еще раз!
      
И, не успев опомниться, Пятачок оказался в ванне, и Кенга принялась изо всех сил тереть его большой лохматой мочалкой.
      
— Ой! — пищал Пятачок. — Отпусти меня! Я же Пятачок!
      
— Не открывай рот, дорогой, а то в него попадет мыло, — сказала Кенга. — Ну вот! Что я тебе говорила?
      
— Ты-ты-ты, ты это нарочно сделала, — булькнул было Пятачок, как только смог снова заговорить…
      
Но тут во рту у него оказалась мочалка.
      
— Вот так хорошо, милый, помалкивай, — сказала Кенга.
      
В следующее мгновение Пятачок был извлечен из ванны и крепко-накрепко вытерт мохнатым полотенцем.
      
— Ну, — сказала Кенга, — а теперь прими лекарство — и в постель.
      
— К-к-какое ле-ле-карство? — пролепетал Пятачок.
      
— Рыбий жир, чтобы ты вырос большим и сильным, милый. Ты же не хочешь быть таким маленьким и слабеньким, как Пятачок, правда? Ну, так вот.
      
В этот момент кто-то постучал в дверь.
      
— Войдите, — сказала Кенга.
      
И вошел Кристофер Робин.
      
— Кристофер Робин, Кристофер Робин! — рыдал Пятачок. — Скажи Кенге, кто я. Она все время говорит, что я Ру! А я ведь не Ру правда?
      
Кристофер Робин осмотрел его очень тщательно и покачал головой.
      
— Конечно, ты не Ру, — сказал он, — потому что я только что видел Ру в гостях у Кролика. Они там играют.
      
— Ну и ну! — сказала Кенга. — Подумать только! Как это я могла так обознаться!
      
— Ага, ага! Вот видишь! — сказал Пятачок. — Что я тебе говорил? Я Пятачок!
      
Кристофер Робин снова покачал головой.
      
— Нет, ты не Пятачок, — сказал он. — Я хорошо знаю Пятачка, и он совершенно другого цвета.
      
"Это потому, что я только сию минуту принял ванну", — хотел сказать Пятачок, но успел сообразить, что, пожалуй, говорить этого не стоит. Едва он открыл рот, собираясь сказать что-то совсем другое, Кенга живо всунула ему в рот ложку с лекарством и похлопала его по спине и сказала ему, что рыбий жир очень, очень вкусный, когда к нему как следует привыкнешь.
      
— Я знала, что это не Пятачок, — сказала Кенга потом. — Интересно, кто это все же может быть?
      
— Может быть, какой-нибудь родственник Пуха? — сказал Кристофер Робин. — Скажем, племянник, или дядя, или что-нибудь в этом духе?
      
— Вероятно, вероятно, — согласилась Кенга. — Только нам надо придумать ему какое-нибудь имя.
      
— Можно звать его Пушель, — сказал Кристофер Робин. — Например, Генри Пушель. Сокращенно.
      
Но, едва получив новое имя, Генри Пушель вывернулся из объятий Кенги и прыгнул вниз. К его великому счастью, Кристофер Робин оставил дверь открытой.
      
Никогда в жизни Генри Пушель-Пятачок не бегал так быстро, как сейчас! Он несся, не останавливаясь ни на секунду. Лишь в сотне шагов от дома он прекратил бег и покатился по земле, чтобы вновь обрести свой собственный — милый, уютный и привычный — цвет…
      
Так Кенга и Крошка Ру остались в Лесу. И каждый вторник Крошка Ру отправлялся на целый день в гости к своему новому другу — Кролику, а Кенга проводила весь день со своим новым другом — Пухом, обучая его прыгать, а Пятачок в эти дни гостил у своего старого друга Кристофера Робина.
      
И всем было ужасно весело!
    
    
      
        

          ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
        
        

          В КОТОРОЙ КРИСТОФЕР РОБИН ОРГАНИЗУЕТ "ИСКПЕДИЦИЮ" К СЕВЕРНОМУ ПОЛЮСУ
        
      
      
Винни-Пух брел по Лесу, собираясь повидать своего друга Кристофера Робина и выяснить, не позабыл ли он о том, что на свете существуют медведи. Утром за завтраком (завтрак был очень скромный-немножко мармеладу, намазанного на соты с медом) Пуху внезапно пришла в голову новая песня (Шумелка). Она начиналась так: "Хорошо быть медведем, ура!"
      
Придумав эту строчку, он почесал в голове и подумал: "Начало просто замечательное, но где же взять вторую строчку?"
      
Он попробовал повторить "ура" два и даже три раза, но это что-то не помогало. "Может быть, лучше, — подумал он, — спеть "Хорошо быть медведем, ого!" И он спел "ого". Но, увы, и так дело шло ничуть не лучше. "Ну, тогда ладно, — сказал он, — тогда я могу спеть эту первую строчку два раза, и, может быть, если я буду петь очень быстро, я, сам того не замечая, доберусь до третьей и четвертой строчек, и тогда получится хорошая Шумелка. А ну-ка: