1 2 3 
— Хотела бы я знать, что сталось с другим молодым человеком. Не Ирдсли, а.., как его звали… Лукасом!
— Так или иначе кое-что нам известно. Все эти люди охотятся за алмазами. Должно быть, именно из-за них «человек в коричневом костюме» убил Надину.
— Он не убивал ее, — резко сказала я.
— Разумеется, ее убил он. Кто же еще мог это сделать?
— Не знаю. Но я уверена, что он ее не убивал.
— Он вошел в тот дом через три минуты после нее и вышел бледный, как полотно.
— Потому что нашел ее мертвой.
— Но туда больше никто не входил.
— Значит, убийца уже был в доме или он забрался туда каким-то иным путем. Ему не было нужды проходить мимо сторожки, он мог бы перелезть через стену.
Сьюзен проницательно взглянула на меня.
— «Человек в коричневом костюме», — вслух размышляла она. — Интересно, кто это был? В любом случае он и «доктор» в подземке — одно и то же лицо. У него было достаточно времени, чтобы снять грим, переодеться и проследить женщину до Марлоу. Она и Картон должны были там встретиться, у них у обоих имелся ордер на осмотр одного дома. И, если они приняли столь тщательные предосторожности, чтобы их встреча выглядела случайной, они должны были подозревать, что за ними следят. Тем не менее Картон не знал, что его преследователь — «человек в коричневом костюме». Когда он узнал его, потрясение было столь сильным, что он совсем потерял голову и, отступив, упал на рельсы. Все это кажется достаточно ясным, не так ли? Энн!
Я не ответила.
— Да, вот как это было. Он вынул бумажку из кармана погибшего, и, торопясь уйти, уронил ее. Затем он проследил женщину до Марлоу. Что он делал после того, как покинул дом, убив ее или, по вашей версии, найдя ее мертвой? Куда он пошел?
Я снова промолчала.
— Теперь я хотела бы знать, — задумчиво произнесла Сьюзен, — возможно ли, что он уговорил сэра Юстаса Педлера взять его с собой в качестве секретаря? Это было бы несравненным шансом безопасно выбраться из Англии, избежав погони. Но как он добился своего от сэра Юстаса? Похоже, будто он имеет над ним власть.
— Или над Пейджетом, — предположила я помимо воли.
— Кажется, вам не нравится Пейджет, Энн. Сэр Юстас утверждает, что он самый способный и трудолюбивый молодой человек. И очевидно, такое представление о нем соответствует действительности. Итак, вернемся к моим догадкам. Рейберн — «человек в коричневом костюме». Он прочел бумажку, которую уронил. Поэтому, введенный, как и вы, в заблуждение пятнышком, он пытается проникнуть в каюту номер 17 в один час 22-го, предварительно постаравшись заполучить эту каюту с помощью Пейджета. По пути туда кто-то ударил его ножом…
— Кто? — вставила я.
— Чичестер. Да, все сходится. Телеграфируйте лорду Нэсби, что вы нашли «человека в коричневом костюме», и вы разбогатели, Энн!
— Вы не учли несколько моментов.
— Каких? У Рейберна есть шрам, я знаю, но он вполне может быть фальшивым. Рост и телосложение подходят. Как вы назвали форму его головы, повергнув во прах людей из Скотленд-Ярда?
Я задрожала. Сьюзен — женщина образованная и начитанная, и я молилась, чтобы она не оказалась знакома со специальными антропологическими терминами.
— Долихоцефальная, — беспечно сказала я. Сьюзен засомневалась.
— Это точно?
— Конечно. Длинноголовый. Голова, ширина которой составляет менее 75% ее длины, — без запинки объяснила я.
Наступило молчание. Я как раз собиралась перевести дух, когда Сьюзен вдруг спросила:
— А как называется противоположность?
— Что вы имеете в виду?
— Должна же быть противоположность. Как вы называете головы, ширина которых более 75% их длины?
— Брахицефальные, — нехотя прошептала я.
— Вот. Мне кажется, что вы тогда сказали именно так.
— Разве? Я оговорилась. Я хотела сказать «долихоцефальная», — произнесла я со всей убедительностью, на какую только была способна.
Сьюзен испытующе посмотрела на меня. Затем она рассмеялась.
— Вы лжете очень искусно, цыганка. Однако мы сэкономим время и силы, если вы сейчас расскажете мне все.
— Мне нечего рассказывать, — нехотя промолвила я.
— Будто бы? — мягко заметила Сьюзен.
— Наверное, придется рассказать вам, — проговорила я медленно. — Я ничего не стыжусь. Нельзя стыдиться чего-то, что просто.., случается с вами. Вот как все было. Он вел себя отвратительно — грубо и неблагодарно, но мне кажется, я понимаю почему. Это как собака, которую посадили на цепь или с которой плохо обращались, — она укусит любого. Вот такой он был — ожесточенный и огрызающийся. Не знаю почему, но я полюбила его. Страшно полюбила. Я только увидела его — и вся моя жизнь совершенно перевернулась. Я люблю его. Мне его недостает. Я пройду босая через всю Африку, пока не найду его, и я заставлю его полюбить меня. Ради него я бы умерла. Ради него я готова работать, быть рабой, красть, даже просить подаяния! Ну вот, теперь вы знаете!
Сьюзен посмотрела на меня долгим взглядом.
— Вы совсем не похожи на англичанку, — сказала она наконец. — В вас нет ни капли сентиментальности Я никогда не встречала никого, кто был бы одновременно столь практичным и столь страстным. Я никогда никого так не полюблю, и слава Богу, и все же.., и все же я завидую вам, цыганка. Это великолепно — быть способной любить. Большинство людей не способны на любовь. Однако какое счастье для вашего маленького доктора, что вы не вышли за него. По вашим словам, он совсем не походит на человека, который бы с удовольствием держал у себя дома взрывчатку! Итак, телеграммы лорду Нэсби не будет?
Я покачала головой.
— И вы все же верите, что он невиновен?
— Я также думаю, что невиновного могут повесить.
— Гм, пожалуй. Но, Энн, дорогая, вы умеете смотреть фактам в лицо, сделайте это сейчас. Несмотря на все, что вы говорите, он, вероятно, убил ту женщину.
— Нет, — сказала я. — Он не убивал.
— Это эмоции.
— Нет. Он мог бы убить ее Может быть, даже выследил с таким намерением. Но он не стал бы брать с собой кусок черного шнура и душить ее им Он задушил бы ее голыми руками.
Сьюзен слегка поежилась, а потом оценивающе прищурилась.
— Гм! Энн, я начинаю понимать, почему вы находите своего молодого человека столь привлекательным.

Глава XVI

На следующее утро я воспользовалась случаем, чтобы поговорить с полковником Рейсом. Палубу только что закончили убирать, и мы вдвоем отправились на прогулку.
— Как цыганка чувствует себя сегодня утром? Тоскует по суше и своему фургону?
Я покачала головой.
— Теперь, когда море ведет себя так тихо, я чувствую, что хотела бы плыть и плыть.
— Какой энтузиазм!
— Разве сегодня не чудесное утро?
Мы перегнулись через поручень. Море было зеркально гладкое. Казалось, будто оно пропитано маслом. На поверхности плавали большие цветные пятна, синие, бледно-зеленые, изумрудные, фиолетовые, густо-оранжевые, как на картине кубиста. Временами на солнце вспыхивали серебром летающие рыбы. Воздух был сырой и теплый, почти липкий. Он ласково наполнял наши легкие.
— Вчера вечером вы рассказали нам очень интересную историю, — сказала я, прерывая молчание.
— Которую?
— Об алмазах.
— Полагаю, женщины всегда интересуются алмазами.
— Конечно. Между прочим, что сталось с другим молодым человеком? Вы сказали, что их было два.
— Юным Лукасом? Что ж, они, разумеется, не могли судить одного без другого, поэтому он тоже избежал наказания.
— А что с ним случилось? Потом, я имею в виду. Кому-нибудь это известно?
Полковник Рейс смотрел на море прямо перед собой. Его лицо, подобно маске, было лишено какого-либо выражения, но мне показалось, что ему не понравились мои вопросы. Тем не менее он ответил достаточно охотно.
— Он пошел на войну и храбро сражался. Сообщалось, что он, раненный, пропал без вести, его сочли убитым.
Таким образом я узнала то, что хотела. Больше я ни о чем не спрашивала. Но сильнее, чем когда-либо, я задавалась вопросом: как много известно полковнику Рейсу? Для меня было загадкой, какую роль он играл во всем этом деле.
Я сделала еще кое-что. Порасспросила ночного стюарда. С помощью небольшого финансового поощрения мне вскоре удалось его разговорить.
«Надеюсь, леди не испугалась, а, мисс? Похоже, это безвредная шутка. Пари или что-то вроде, насколько я понял».
Мало-помалу я все вытянула из него. По пути из Кейптауна в Англию один из пассажиров вручил ему катушку с пленкой с указанием, что ее надо бросить на койку в каюту номер 71 в 1 час ночи 22-го января на обратном пути. Каюту должна была занимать дама, и все дело было представлено как пари. Я поняла, что стюарду щедро заплатили за его участие. Имя дамы не упоминалось. Поскольку миссис Блейр прошла прямо в каюту номер 71, поговорив с экономом сразу по прибытии на борт, стюарду, разумеется, не пришло в голову, что это была не та дама. Фамилия пассажира, затеявшего сделку, была Картон, и его описание полностью соответствовало внешности мужчины, погибшего в подземке.
Итак, одна тайна, во всяком случае, прояснилась, и алмазы, очевидно, были ключом ко всему.
Последние дни на «Килмордене», кажется, прошли очень быстро. По мере приближения к Кейптауну передо мной встала необходимость тщательно обдумать планы на будущее. Я хотела следить за многими людьми. Мистер Чичестер, сэр Юстас и его секретарь и, конечно, полковник Рейс! Что мне было делать? Естественно, первым, кто требовал моего внимания, был Чичестер. В сущности, я уже с неохотой собиралась исключить сэра Юстаса и мистера Пейджета из списка подозреваемых, когда случайный разговор пробудил у меня новые сомнения.
Я не забыла непонятной реакции мистера Пейджета, когда упомянули о Флоренции. В последний наш вечер на судне мы все сидели на палубе, и сэр Юстас обратился к своему секретарю с совершенно невинным вопросом. Не помню точно, о чем он спросил, что-то об опозданиях поездов в Италии, но я сразу же заметила, что мистеру Пейджету вновь стало не по себе. Когда сэр Юстас пригласил миссис Блейр на танец, я быстро продвинулась вместе с моим шезлонгом поближе к секретарю. Я была полна решимости добраться до сути дела.
— Мне всегда так хотелось поехать в Италию, — сказала я. — И особенно во Флоренцию. Разве вам там не очень понравилось?
— Конечно, очень, мисс Беддингфелд. Прошу прощенья, но корреспонденция сэра Юстаса…
Я крепко схватила его за рукав.
— О, вы не должны убегать! — вскричала я с игривой интонацией престарелой вдовы. — Я уверена, сэр Юстас не хотел бы, чтобы вы оставили меня одну без собеседника. Вы, кажется, не склонны говорить о Флоренции. О, мистер Пейджет, я полагаю, у вас на совести есть тайный грех!
Я все еще держала его за рукав и смогла почувствовать, как он вздрогнул.
— Вовсе нет, мисс Беддингфелд, вовсе нет, — серьезно сказал он — Я был бы совершенно счастлив рассказать вам все, но действительно есть несколько телеграмм…
— О, мистер Пейджет, какая неубедительная отговорка! Я расскажу сэру Юстасу…
Продолжать мне не потребовалось. Он снова испуганно дернулся. Кажется, его нервы были напряжены до предела.
— О чем бы вы желали узнать?
Смиренная мука в его голосе заставила меня внутренне улыбнуться.
— О, обо всем! О картинах, оливковых деревьях… Я замолчала, сама не зная, что сказать.
— Полагаю, вы говорите по-итальянски, — продолжала я.
— К сожалению, совсем не говорю. Разве только со швейцарами и.., гидами.
— Совершенно верно, — поспешила заметить я. — А какая картина вам понравилась больше всего?
— О, о… «Мадонна».., э… Рафаэля, знаете ли.
— Милая старая Флоренция, — сентиментально промурлыкала я. — Такая живописная на берегах Арно. Красивая река. А Дуомо[8], вы помните Дуомо?
— Конечно, конечно.
— Тоже красивая река, не так ли? — рискнула я. — Едва ли не лучше, чем Арно?
— Совершенно с вами согласен.
Ободренная тем, что он попался в мою маленькую ловушку, я продолжала. Однако сомнений почти не оставалось. С каждым словом мистер Пейджет все больше оказывался в моих руках. Он никогда в жизни не был во Флоренции.
Но если не во Флоренции, то где же он был? В Англии? В Англии фактически в то время, когда произошло таинственное убийство в Милл-Хаусе? Я решилась на смелый шаг.
— Любопытная вещь, — сказала я, — мне казалось, что я вас где-то уже видела раньше. Но я, должно быть, ошибаюсь, поскольку вы тогда были во Флоренции. И все же…
Я откровенно изучала его. В его глазах появилось затравленное выражение. Он облизал пересохшие губы.
— Где же.., где…
— Я могла вас видеть? — закончила я за него. — В Марлоу. Вы знаете Марлоу? Ну, конечно, как это глупо с моей стороны, ведь там находится дом сэра Юстаса!
Однако тут, пробормотав бессвязное извинение, моя жертва спаслась бегством.
В тот вечер я вторглась в каюту Сьюзен, пылая от возбуждения.
— Вы видите, Сьюзен, — настаивала я, закончив свой рассказ, — он был в Англии, в Марлоу, во время убийства. Вы и сейчас так уверены, что «человек в коричневом костюме» виновен?
— Я уверена в одном, — неожиданно заявила Сьюзен, сверкая глазами.
— В чем же?
— В том, что «человек в коричневом костюме» красивее, чем бедный мистер Пейджет. Нет, Энн, не сердитесь Я шучу. Сядьте сюда. Без шуток, я думаю, что вы сделали очень важное открытие. До сих пор мы считали, что у Пейджета есть алиби. Теперь мы знаем, что у него его нет.
— Вот именно, — сказала я. — Мы должны следить за ним.
— Так же, как и за всеми остальными, — уныло заметила Сьюзен. — Итак, это одна из тем, на которую я хотела с вами побеседовать. Другая — проблема финансов. Нет, не задирайте нос. Я знаю, что вы до нелепости гордая и самостоятельная, но вам придется прислушаться к соображениям грубого здравого смысла. Мы — компаньоны, я не предложила бы вам ни пенни только потому, что вы мне понравились, или потому, что вы одинокая девушка. Мне не хватает сильных ощущений, и я готова платить за них. Мы будем заниматься расследованием вместе, не считаясь с расходами. Начнем с того, что вы поселитесь со мной в отеле «Маунт Нелсон» за мой счет, и мы составим план наших действий.
Мы поспорили. В конце концов я сдалась, но мне ее идея была не по нраву. Я хотела действовать самостоятельно.
— Договорились, — наконец сказала Сьюзен, вставая, потягиваясь и широко зевая. — Я страшно устала от собственного красноречия. Итак, давайте обсудим, что делать с нашими жертвами. Мистер Чичестер едет дальше в Дурбан. Сэр Юстас собирается поселиться в отеле «Маунт Нелсон» в Кейптауне, а потом поехать в Родезию. У него в поезде будет личный вагон, и позапрошлым вечером в порыве благодушия после четвертого бокала шампанского он предложил мне присоединиться к нему. Полагаю, что на самом деле у него не было такого намерения, но так или иначе он теперь не сможет пойти на попятную, если я напомню ему его обещание.
— Хорошо, — одобрила я. — Вы следите за сэром Юстасом и Пейджетом, а я займусь Чичестером. А как насчет полковника Рейса?
Сьюзен взглянула на меня с сомнением.
— Энн, не можете же вы подозревать…
— Могу. Я подозреваю всех. Я склонна к этому, когда речь идет о поисках кого-то совершенно неожиданного.
— Полковник Рейс тоже едет в Родезию, — задумчиво произнесла Сьюзен. — Если бы мы могли устроить так, чтобы сэр Юстас пригласил и его…
— Вы можете добиться этого. Вы всего можете добиться.
— Люблю, когда мне льстят, — промурлыкала Сьюзен.
Мы расстались, договорившись, что Сьюзен должна использовать свои способности с наибольшим толком для дела.
Я чувствовала себя слишком возбужденной, чтобы сразу лечь спать. Это была моя последняя ночь на борту. Завтра рано утром мы будем в Столовой бухте.
Я проскользнула на палубу. Дул свежий и прохладный бриз. Судно слегка покачивалось на волнах. Темнели пустые палубы. Было за полночь.
Я перегнулась через поручень, наблюдая за фосфоресцирующим следом, оставляемым судном. Впереди лежала Африка, мы стремительно двигались к ней по темной воде. Я чувствовала, что я одна в чудесном мире. Окутанная удивительным покоем, я стояла там, потеряв счет времени и погрузившись в мечты.
И вдруг меня охватило странное предчувствие. Я ничего не слышала, но инстинктивно обернулась. Сзади ко мне подкрадывалась темная фигура. Когда я обернулась, человек бросился на меня. Одной рукой он сжал мне горло, не давая крикнуть. Я боролась отчаянно, но у меня было мало шансов. Наполовину задушенная, я кусалась и царапалась чисто по-женски. Наши силы несколько уравновешивались тем, что он должен был прилагать определенные усилия, не давая мне крикнуть. Если бы ему удалось подобраться ко мне незамеченным, он легко сумел бы, неожиданно подняв, перебросить меня через борт. Об остальном позаботились бы акулы.
Отбиваясь, я почувствовала, что слабею. Нападавший тоже понял это. Он собрал все свои силы. И тут быстро и бесшумно к нам приблизилась еще одна тень. Одним ударом кулака мой противник был с грохотом повергнут на палубу. Освободившись, я отступила к поручню, измученная и дрожащая.
Мой спаситель быстро повернулся ко мне.
«Вам больно?»
В его тоне было что-то свирепое, в нем слышалась угроза в адрес человека, посмевшего причинить мне боль. Еще до того, как он заговорил, я узнала его. То был он, человек со шрамом.
Однако мгновения, на которое его внимание было привлечено ко мне, хватило поверженному врагу. Стремительно, как молния, он вскочил на ноги и пустился бежать по палубе. Рейберн с проклятием бросился вдогонку.
Я никогда не остаюсь сторонним наблюдателем. И я присоединилась к погоне, хотя толку от меня было мало.
Обежав вокруг палубы, мы выскочили к правому борту судна. Там у двери в салон безжизненной массой лежал человек. Рейберн наклонился над ним.
— Вы его опять ударили? — запыхавшись, окликнула я.
— В этом не было необходимости, — ответил он мрачно. — Когда я подбежал, он в изнеможении лежал у двери. Или же он не смог открыть ее и теперь притворяется. Мы скоро все выясним и посмотрим, кто он такой.
С бьющимся сердцем я подошла поближе. Я сразу же поняла, что напавший на меня человек был выше Чичестера. Так или иначе, Чичестер был существом слабым, и в крайнем случае воспользовался бы ножом.
Рейберн зажег спичку. Мы оба вскрикнули. Перед нами лежал Ги Пейджет.
Рейберн, по-видимому, был совершенно ошеломлен этим открытием.
— Пейджет, — пробормотал он. — Боже мой, Пейджет.
Я ощутила легкое чувство превосходства.
— Вы, кажется удивлены?
— Да, удивлен, — мрачно сказал он. — Я никогда не подозревал… — Вдруг он повернулся ко мне. — А вы? Вы — нет? Наверное, вы узнали его, когда он на вас напал?
— Нет, не узнала. И тем не менее я не слишком удивлена.
Он подозрительно смотрел на меня.
— Интересно, какое вы ко всему имеете отношение? И что вам известно?
Я улыбнулась.
— Много, мистер… Лукас!
Он схватил меня за руку. Сила его хватки заставила меня поморщиться от боли.
— Откуда вы знаете это имя? — спросил он хрипло.
— Разве оно не ваше? — тихо спросила я. — Или вы предпочитаете, чтобы вас называли «человек в коричневом костюме»?
Эти слова потрясли его. Он выпустил мою руку и слегка попятился.
— Вы девушка или ведьма? — выдохнул он.
— Я друг, — я немного придвинулась к нему. — Я уже предлагала вам свою помощь и предлагаю ее опять. Примете ли вы ее?
Ярость, с которой он ответил, поразила меня.
— Нет. Я не хочу иметь ничего общего ни с вами, ни с любой другой женщиной.
Как и в первый раз, я начала выходить из себя. — Вероятно, — заметила я, — вы не понимаете, до какой степени вы в моей власти? Одно слово капитану…
— Скажите ему, — усмехнулся он. А затем быстро придвинулся ко мне. — А пока мы здесь разбираемся, моя дорогая, понимаете ли вы, что в данную минуту находитесь в моей власти? Я мог бы схватить вас за горло вот так. — Быстрым движением он привел в исполнение свою угрозу. Я почувствовала, как его руки сомкнулись на моем горле и сжали его — совсем чуть-чуть. — Вот так — и выпущу из вас дух! А потом — подобно нашему бездыханному другу, но с большим успехом, — выброшу ваше мертвое тело акулам. Что вы на это скажете?
Я ничего не сказала. Я рассмеялась. И все же я знала, что опасность реальна. В ту минуту он ненавидел меня. Но я также знала, что мне нравится опасность, нравится чувствовать его руки на горле. Что я не променяю это мгновение ни на какое другое в жизни.
С коротким смешком он выпустил меня.
— Как вас зовут? — резко спросил он.
— Энн Беддингфелд.
— Вы ничего не боитесь, Энн Беддингфелд?
— Ну почему же? — ответила я с притворным спокойствием, от которого была на самом деле очень далека. — Я боюсь ос, саркастических женщин, очень молодых мужчин, тараканов и самодовольных продавцов.
Он вновь отрывисто рассмеялся. Затем он дотронулся ногой до безжизненного тела Пейджета.
— Что будем делать с этим хамом? Выбросим за борт? — небрежно спросил он.
— Как хотите, — ответила я с не меньшим безразличием.
— Я восхищаюсь вашими поистине кровожадными инстинктами, мисс Беддингфелд. Тем не менее мы оставим его, чтобы он пришел в себя, когда захочет. С ним ничего страшного не произошло.
— Я вижу, вы уклоняетесь от второго убийства, — сладко сказала я.
— Второго убийства?
Он был по-настоящему озадачен.
— Женщина в Марлоу, — напомнила я ему, внимательно наблюдая, какое впечатление произвели мои слова.
На его лице появилось неприятное выражение тягостного раздумья. Казалось, он забыл о моем присутствии.
— Я мог бы убить ее, — произнес он. — Иногда я думаю, что собирался это сделать…
Необузданные чувства, ненависть к мертвой женщине охватили меня. В тот момент я могла бы убить ее, окажись она передо мной… Ибо он, должно быть, некогда любил ее, он должен был, должен был чувствовать нечто подобное!
Я овладела собой и заговорила обычным голосом:
— Кажется, мы сказали все, что следовало, кроме «спокойной ночи».
— Спокойной ночи и прощайте, мисс Беддингфелд.
— Au revoir, мистер Лукас.
И вновь он вздрогнул при звуке этого имени. Он приблизился.
— Почему вы так говорите, я имею в виду «до свидания»?
— Потому что, я полагаю, мы встретимся опять.
— Не встретимся, если это будет зависеть от меня!
Несмотря на его интонацию, я не обиделась. Напротив, я поздравила себя с тайным удовлетворением. Я не такая уж дура.
— Все равно, — сказала я серьезно, — думаю, что встретимся.
— Почему?
Я покачала головой не в состоянии объяснить, какое чувство двигало мной.
— Я никогда не захочу снова увидеть вас, — сказал он неожиданно и яростно.
Это было в самом деле очень грубо сказано, но я только тихо рассмеялась и ускользнула в темноту.
Он двинулся было за мной, потом остановился, и до меня долетело какое-то слово. Думаю, что то было «ведьма»!

Глава XVII
(Отрывок из дневника сэра Юстаса Педлера)
Отель «Маунт Нелсон», Кейптаун Я испытал воистину огромное облегчение, сойдя с «Килмордена». За время плавания я постоянно ощущал, что окружен сетью интриг. В довершение всего Ги Пейджет ввязался в пьяную драку прошлой ночью. Конечно, можно оправдываться сколько угодно, но фактически дело сводится к этому. О чем еще вы подумали бы, если бы к вам пришел человек с шишкой на голове, величиной с яйцо, и глазом, отливающим всеми цветами радуги?
Разумеется, Пейджет упорно пытался окутать тайной все происшедшее. По его словам выходило, что подбитый глаз был непосредственным итогом преданности моим интересам. Его рассказ был чрезвычайно туманным и бессвязным, и долгое время я ничего не мог понять.
Сначала, кажется, он увидел человека, который вел себя подозрительно. Такими словами выражался Пейджет. Он позаимствовал их прямо со страниц немецкого романа про шпионов. Что он подразумевает под «человеком, который вел себя подозрительно», он и сам не знает. Я так ему и сказал.
— Он крался по коридору, стараясь остаться незамеченным, и была середина ночи, сэр Юстас.
— А что вы сами-то делали? Почему вы не были в постели и не спали, как добрый христианин? — раздраженно спросил я.
— Я зашифровывал ваши телеграммы, сэр Юстас, и перепечатывал последние дневниковые записи.
Верьте, что Пейджет всегда прав и страдает из-за этого!
— И что дальше?
— Я как раз думал немного оглядеться кругом перед тем, как лечь спать, сэр Юстас. Тот человек шел по коридору из вашей каюты. По тому, как он озирался по сторонам, я сразу решил: что-то не так. Он проскользнул по лестнице, ведущей к салону. Я последовал за ним.
— Мой дорогой Пейджет, — сказал я, — почему бы бедняге не выйти на палубу без слежки за ним? Многие даже спят там, что очень неудобно, по-моему. Моряки смывают вас вместе со всем остальным в пять утра. — Я содрогнулся при мысли об этом.
— Так или иначе, — продолжал я, — если вы все время надоедали какому-то бедняге, страдавшему от бессонницы, не удивляюсь, что он наподдал вам разок.
Пейджет, кажется, ни на что не обращал внимания.
— Если бы вы выслушали меня, сэр Юстас… Я был убежден, что человек бродил возле вашей каюты, где ему нечего было делать. Единственные две каюты, выходящие в этот коридор, принадлежат вам и полковнику Рейсу.
— Рейс, — заметил я, зажигая сигару, — может позаботиться о себе без вашей помощи, Пейджет. — Потом я добавил:
— И я тоже.
Пейджет приблизился и часто задышал, как он всегда делает перед тем, как сообщить что-то по секрету.
— Понимаете, сэр Юстас, я вообразил, а теперь я в самом деле уверен, что это был Рейберн.
— Рейберн?
— Да, сэр Юстас.
Я покачал головой.
— Рейберн слишком разумен, чтобы пытаться разбудить меня посреди ночи.
— Совершенно согласен с вами, сэр Юстас. Думаю, что он ходил к полковнику Рейсу. Тайная встреча — чтобы получить инструкции!
— Перестаньте шипеть, Пейджет, — сказал я, немного отодвигаясь, — и не дышите так часто. Ваша мысль абсурдна. Зачем им понадобилось тайно встречаться в середине ночи? Если бы им нужно было переговорить, они могли бы пообщаться за бульоном, что выглядело бы совершенно непреднамеренно и естественно.
Я увидел, что Пейджет нисколько не разубежден.
— Прошлой ночью что-то происходило, сэр Юстас, — настаивал он, — иначе зачем Рейберну надо было так грубо набрасываться на меня?
— Вы совершенно уверены, что это был Рейберн?
Кажется, Пейджет абсолютно убежден. Здесь единственное место в его рассказе, в котором он не напустил туману.
— Во всем этом есть что-то очень странное, — сказал он. — Прежде всего, где Рейберн?
Действительно, после того как мы сошли на берег, мы его не видели. Он не приехал с нами в гостиницу. Тем не менее я отказываюсь верить, что он боится Пейджета.
Однако сложившаяся ситуация очень неприятна. Один из моих секретарей исчез, а другой похож на пользующегося дурной славой боксера-профессионала. В его нынешнем состоянии я не могу взять его с собой. Я стану посмешищем всего Кейптауна. Сегодня позднее у меня назначена встреча, на которой я должен передать billet-doux[9] старика Милрея, но Пейджета я не возьму с собой. К черту его вместе с его крадущимися незнакомцами.
В общем, я совершенно не в себе. Я отвратительно позавтракал с противными людьми. Голландским официанткам с толстыми лодыжками понадобилось целых полчаса, чтобы принести мне кусок скверной рыбы. И меня очень утомил этот фарс с вставанием в 5 утра по прибытии в порт, и все для того, чтобы увидеть чертова доктора и подержать руки над головой.
Позднее
Случилось нечто очень серьезное. Я отправился на свидание с премьер-министром, взяв запечатанное послание Милрея. Было непохоже, чтобы его кто-нибудь трогал, однако внутри оказался лишь чистый лист бумаги!
Теперь я оказался в крайне неприятном положении. Не могу понять, зачем я дал этому блеющему старому дураку Милрею вовлечь меня в его дела.
Известно, что Пейджет — плохой утешитель. Он проявляет какое-то мрачное удовлетворение, которое доводит меня до бешенства. Кроме того, он воспользовался моим расстройством и навязал мне чемодан с канцелярскими принадлежностями. Если он не остережется, то следующие похороны, на которых он будет присутствовать, будут его собственные.
Однако в конце концов пришлось прислушаться к нему.
— Предположим, сэр Юстас, что Рейберн подслушал несколько слов из вашего разговора с мистером Милреем на улице. Вспомните, вы ведь не получили от него письменной рекомендации. Вы приняли Рейберна за того, за кого он себя выдал.
— Значит, вы считаете Рейберна мошенником? — тихо спросил я.
Пейджет так и считал. Не знаю, насколько на его мнение подействовало чувство обиды за подбитый глаз. Он привел весьма убедительные доводы против Рейберна. Кроме того, и внешность последнего свидетельствовала не в его пользу. Я решил ничего не предпринимать. Человек, позволивший себя так одурачить, не жаждет раззвонить об этом.
Однако Пейджет, силы которого не ослабли из-за его недавних неприятностей, был всецело за принятие энергичных мер. Он, конечно, настоял на своем. Он поспешил в полицейский участок, разослал бесчисленное множество телеграмм и наприглашал толпу английских и голландских чиновников пить виски с содовой за мой счет.
В тот же вечер мы получили ответ от Милрея. Он ничего не знал о моем бывшем секретаре! Из всей ситуации я смог извлечь только одно утешение.
— По крайней мере, — сказал я Пейджету, — вы не были отравлены. У вас был один из ваших обычных приступов холецистита.
Я увидел, как он поморщился. Это была моя единственная удача.
Позднее
Пейджет в своей стихии. Он просто фонтанирует блестящими идеями. Теперь он утверждает, что Рейберн — не кто иной, как знаменитый «человек в коричневом костюме». Полагаю, он прав. Он обычно прав. Однако все это становится неприятным. Чем скорее я отправлюсь в Родезию, тем лучше. Я объяснил Пейджету, что ему не придется меня сопровождать.
«Понимаете, мой дорогой, — сказал я, — вы должны остаться здесь. Вы можете понадобиться в любую минуту, чтобы опознать Рейберна. А кроме того, я вынужден подумать о моем достоинстве как депутата английского парламента. Я не могу разъезжать с секретарем, который, по-видимому, недавно позволил себе участвовать в пошлой уличной драке.»
Пейджет поморщился. Он столь респектабелен, что его внешность доставляет ему массу огорчений.
— А что же вы будете делать с корреспонденцией и заметками для ваших речей, сэр Юстас?
— Я справлюсь, — сказал я беспечно.
— Ваш личный вагон будет прицеплен к одиннадцатичасовому поезду, который отправляется завтра утром, — продолжал Пейджет. — Я обо всем договорился. Миссис Блейр берет с собой служанку?
— Миссис Блейр? — я даже открыл рот от изумления.
— Она говорит, что вы предложили ей место в своем вагоне.
Так и было, теперь припоминаю. На костюмированном балу. Я даже настаивал на своем приглашении. Но я никогда не думал, что она его примет. Хоть миссис Блейр и очаровательна, я не уверен, что нуждаюсь в ее обществе на всем пути в Родезию и обратно. Женщины требуют к себе столько внимания. И иногда они страшно мешают.
— Я еще кого-нибудь приглашал? — нервно спросил я. Такие вещи делаются в порыве благодушия.
— Миссис Блейр, кажется, полагает, что вы пригласили также полковника Рейса.
Я зарычал.
— Должно быть, я был сильно пьян, если позвал Рейса. Действительно сильно пьян. Послушайтесь моего совета, Пейджет, и пусть подбитый глаз послужит вам предостережением, больше не кутите.
— Вы знаете, сэр Юстас, что я трезвенник.
— Гораздо мудрее дать зарок воздержания от спиртных напитков, если у вас есть такая слабость. Больше я никого не приглашал, Пейджет?
— Насколько мне известно, нет, сэр Юстас. Я облегченно вздохнул.
— Еще мисс Беддингфелд, — задумчиво сказал я. — Кажется, она хочет поехать в Родезию, чтобы искать кости. У меня есть неплохая мысль — предложить ей временную работу секретаря. Она умеет печатать на машинке, я знаю, она сама мне сказала.
К моему удивлению, Пейджет яростно воспротивился. Ему не нравится Энн Беддингфелд. После «ночи подбитого глаза» он неизменно выражает крайнюю неприязнь при каждом упоминании ее имени. Теперь Пейджет полон таинственности.
Предложу девушке работу, просто чтобы досадить ему. Как я уже говорил, у нее очень красивые ножки.

Глава XVIII
(Продолжение рассказа Энн)
Не думаю, что когда-нибудь забуду, как я впервые увидела Столовую гору. Я очень рано встала и вышла на воздух. Поднялась прямо на шлюпочную палубу, что, по-моему, является ужасным нарушением, но я решила рискнуть, воспользовавшись тем, что вокруг никого не было.
Мы как раз входили в Столовую бухту. Кудрявые белые облака нависали над Столовой горой, по склонам которой к самому морю спускался спящий город, позолоченный утренним солнцем.
От этой картины у меня перехватило дыхание и внутри появилось странное ощущение, которое иногда овладевает вами, когда вы встречаетесь с чем-то необыкновенно красивым. Я не очень умею выражать подобные чувства, но сразу поняла, что нашла, пусть очень ненадолго, то, что искала всегда, с тех пор, как покинула Литтл Хемпсли. Нечто новое, о чем я до настоящего времени даже не мечтала, нечто, утолившее мою страстную жажду романтики.
Совершенно бесшумно, или мне так только казалось, «Килморден» скользил по воде все ближе и ближе к берегу. Это было еще очень похоже на сон. Однако подобно всем мечтателям, я не могла расстаться со своей мечтой. Мы, жалкие смертные, так боимся, как бы не пропустить чего-нибудь.
«Это Южная Африка, — усердно повторяла я про себя — Южная Африка, Южная Африка. Ты видишь мир. Вот он — мир. Ты видишь его. Представь себе, Энн Беддингфелд, голова твоя садовая. Ты видишь мир!»
До сих пор мне казалось, что здесь наверху я одна, но теперь я заметила фигуру другого человека, перегнувшегося через поручень, также погруженного, подобно мне, в созерцание быстро приближающегося города. Он еще не успел повернуть голову, как я узнала его. На мирном утреннем солнышке сцена, разыгравшаяся прошлой ночью, представлялась нереальной и мелодраматичной. Что он мог подумать обо мне? Меня бросило в жар, когда я поняла, что я ему наговорила накануне. И ведь я так не думала — или все-таки думала?
Я решительно отвернулась и уставилась на Столовую гору Если Рейберн поднялся сюда, чтобы побыть в одиночестве, мне, по крайней мере, не следует мешать ему, напоминая о своем присутствии.
Однако, к моему крайнему изумлению, я услышала легкие шаги по палубе позади меня, а затем нормальный приятный голос произнес:
— Мисс Беддингфелд.
— Да?
Я обернулась.
— Я хочу извиниться перед вам». Прошлой ночью я вел себя как совершенно невоспитанный человек.
— Вчера... была необычная ночь, — поспешно сказала я.
Это было не слишком понятное замечание, но больше мне ничего не пришло в голову.
— Вы простите меня?
Не говоря ни слова, я протянула ему руку. Он пожал ее.
— Я хочу сказать еще кое-что, — посерьезнел он. — Мисс Беддингфелд, вы, наверное, не осознаете, что замешаны в весьма опасном деле.
— Я все хорошо понимаю, — сказала я.
— Нет, вы не понимаете. Вероятно, это и невозможно. Но я хочу предупредить вас. Оставьте это дело. Поверьте, оно не имеет к вам никакого отношения. Не вмешивайтесь в дела других людей из-за обыкновенного любопытства. Только, пожалуйста, не сердитесь на меня. Я говорю не о себе. Вы не представляете, с чем вы можете столкнуться — этих людей ничто не остановит. Они не знают жалости. Вы уже в опасности — вспомните прошлую ночь. Они думают, вам кое-что известно Ваш единственный шанс — убедить их, что они ошибаются. Но будьте внимательны, постоянно будьте начеку. И, послушайте меня, если когда-нибудь вы попадете к ним в руки, не экспериментируйте и будьте умницей — расскажите всю правду. Это будет ваше единственное спасение.
— Вы приводите меня в ужас, мистер Рейберн, — сказала я до некоторой степени искренне. — Зачем вам надо предупреждать меня?
Несколько минут он молчал, а потом тихо произнес:
— Может быть, это последнее, что я могу для вас сделать. На берегу со мной все будет в порядке, но мне, возможно, не удастся сойти на берег.
— Что? — вскрикнула я.
— Понимаете, боюсь, вы не единственный человек на борту, кто знает, что я — «человек в коричневом костюме».
— Если вы думаете, что я проболталась… — с жаром воскликнула я.
Он успокоил меня улыбкой.
— Я не сомневаюсь в вас, мисс Беддингфелд. Если я когда-то говорил иначе, я лгал. Нет, на борту есть человек, которому все было известно с самого начала. Стоит ему сказать одно слово — и моя песенка спета. Тем не менее я надеюсь, что он не заговорит.
— Почему?
— Потому, что он любит действовать в одиночку. А если полиция схватит меня, я ему буду больше не нужен. Я не буду зависеть от него. Что ж, время покажет.
Он рассмеялся несколько принужденно, но я заметила, что его лицо вытянулось. Если он и раньше играл с судьбой, то был хорошим игроком. Он умел проигрывать, улыбаясь.
— В любом случае, — беспечно сказал он, — не думаю, что мы снова встретимся.
— Нет, — задумчиво сказала я. — Вероятно, нет.
— Тогда прощайте.
— Прощайте.
Он крепко пожал мне руку, его внимательные светлые глаза на мгновение, казалось, впились в мои, затем он резко повернулся и ушел. Я слышала звук его шагов по палубе. Они долго отдавались у меня в ушах, и я чувствовала, что всегда буду слышать их. Шаги, уходящие из моей жизни.
Могу откровенно признать, что следующие два часа не доставили мне удовольствия. Я снова вздохнула с облегчением, только ступив на причал после завершения большей частью смехотворных формальностей, требуемых чиновниками. Никого не арестовали, и я поняла, что день восхитителен и что я очень голодна. Я присоединилась к Сьюзен. В любом случае ночь я собиралась провести с ней в гостинице. Судно отплывало в Порт-Элизабет и Дурбан только на следующее утро. Мы взяли такси и поехали в отель «Маунт Нелсон».
Все было божественно. Солнце, воздух, цветы! Когда я представила себе Литтл Хемпсли в январе, грязь по колено и непременные дожди, меня охватил восторг. Сьюзен совсем не испытывала подобных чувств. Она, конечно, много путешествовала. Кроме того, она не из тех, кто волнуется перед завтраком. Она строго отчитала меня, когда я восхищенно вскрикнула при виде не правдоподобного гигантского голубого вьюнка.
Между прочим, я хотела бы уточнить раз и навсегда, что эта история не будет рассказом о Южной Африке. Я не обещаю подлинного местного колорита — вы знаете, о чем я говорю — на каждой странице полдюжины слов, набранных курсивом. Я очень хотела бы писать так, но не умею. Говоря об островах Океании, вы, разумеется, сейчас же упоминаете о beche-de-mer[10]. Я не знаю, что это такое, никогда не знала, и, вероятно, никогда не узнаю. Раз или два я пробовала догадаться, но ошибалась. В Южной Африке, насколько мне известно, вы немедленно начинаете говорить о stoep[11], и я знаю, что это штука вокруг дома, на которой сидят. В различных других частях света ее называют веранда, piazza и ha-ha. Потом еще есть папайя, Я часто читала о них. И сразу же поняла, что они собой представляют, когда мне подали одну на завтрак. Сначала я подумала, что мне досталась испорченная дыня. Голландская официантка просветила меня и убедила попробовать еще раз с лимонным соком и сахаром. Я была очень рада узнать, что такое папайя. У меня она всегда смутно ассоциировалась с hula-hula[12], которая, кажется, хотя я могу и ошибиться, что-то вроде соломенных юбочек, в которых танцуют гавайские девушки. Нет, я, вероятно, ошиблась, это lava-lava.
По крайней мере, после Англии подобные названия очень утешают. Я не могу отделаться от мысли, что наша жизнь на холодных островах стала бы ярче, если бы на завтрак можно было съесть бекон-бекон, а потом пойти платить по счетам, облачившись в джемпер-джемпер.
После завтрака Сьюзен немного смягчилась. Мне предоставили соседнюю комнату с чудесным видом на Столовую бухту. Я любовалась видом, а Сьюзен искала какой-то особый крем для лица. Когда она нашла его и начала тут же мазаться, то обрела способность выслушать меня.
— Вы видели сэра Юстаса? — спросила я. — Он выплывал из буфетной комнаты как раз, когда мы вошли. Ему подали несвежую рыбу или что-то вроде того, и он, выговаривая старшему официанту, швырнул об пол персик, думая, что тот отскочит, чтобы показать, какой он твердый, однако персик оказался совсем не твердым и расплющился.
Сьюзен улыбнулась:
— Сэр Юстас любит вставать рано ничуть не больше, чем я. Но, Энн, видели ли вы мистера Пейджета? Я столкнулась с ним в коридоре. У него подбит глаз. Что бы такое он мог сделать?
— Всего лишь пытался столкнуть меня за борт, — небрежно ответила я.
Очко в мою пользу. Сьюзен оставила лицо наполовину ненамазанным и потребовала подробностей. Я рассказала.
— Дело становится все более и более таинственным, — воскликнула она. — Я думала, что мне предстоит легкая работа не отходить ни на шаг от сэра Юстаса, а все сливки с преподобным Эдвардом Чичестером достанутся вам, но теперь я уже не так уверена. Надеюсь, Пейджет не выкинет меня с поезда как-нибудь темной ночью.
— Думаю, вы все еще вне подозрений, Сьюзен. Но, если случится худшее, я телеграфирую Кларенсу.
— Вы напомнили мне — подайте телеграфный бланк. Надо сообразить, что написать. «Вовлечена в самую волнующую тайну пожалуйста вышли мне сейчас же тысячу фунтов Сьюзен».
Я взяла бланк и указала, что она могла бы опустить артикли и, вероятно, обойтись без «пожалуйста», если ей не обязательно быть столь вежливой. Сьюзен, по-видимому, совершенно безрассудна в денежных вопросах. Вместо того чтобы прислушаться к моим советам быть поэкономнее, она добавила еще три слова: «получаю массу удовольствия».
Сьюзен пригласили на ланч с друзьями, которые заехали за ней в гостиницу около одиннадцати. Я осталась предоставленной самой себе. Пройдя через парк при гостинице, я пересекла трамвайные пути и спустилась прохладной тенистой улочкой прямо на главную улицу. Я прогуливалась по ней, глазея по сторонам, наслаждаясь солнцем и чернолицыми продавцами цветов и фруктов. Обнаружила место, где продавали очень вкусную крем-соду, и в конце концов, купив корзинку персиков за шесть пенни, вернулась в гостиницу.
К своему удивлению и радости, я обнаружила, что меня ждет записка. Она была от смотрителя музея, который прочел о моем прибытии на «Килмордене» в газете, где я была представлена как дочь покойного профессора Беддингфелда. Смотритель немного знал моего отца и всегда восхищался им. В записке говорилось, что его жена будет счастлива, если я приеду к ним на чашку чаю сегодня днем на их виллу в Мейсенберге, и было указано, как туда добраться.
Мне было приятно, что о бедном папе еще помнят и высоко его ценят. Я опасалась, что меня обязательно поведут в музей до моего отъезда из Кейптауна, но решила рискнуть. Для большинства людей это было бы удовольствием, однако любым лакомством можно объесться, если потреблять его утром, днем и вечером.
Надев свою лучшую шляпку (одну из отданных мне Сьюзен) и наименее мятое белое платье, после ланча я отправилась. Скорым поездом я добралась до Мейсенберга примерно за полчаса. Поездка была славная. Мы медленно ехали вокруг подножия Столовой горы, и некоторые цветы были восхитительны. Я слаба в географии и никогда раньше не представляла себе толком, что Кейптаун находится на полуострове. Поэтому была несколько удивлена, когда, выйдя из поезда, вновь оказалась у моря. Это была чарующая картина. Люди на коротких закругленных досках носились по волнам. Для чая было еще слишком рано, поэтому я направилась к купальному павильону и, когда меня спросили, не желаю ли я получить доску для серфинга, я ответила утвердительно. Серфинг кажется очень простым. Это не так. Больше я ничего не скажу. Я страшно разозлилась и просто отшвырнула мою доску прочь. Тем не менее решила при первой возможности вернуться и попробовать еще раз. Я не сдамся. Потом совершенно случайно я удачно прокатилась на доске и вышла из воды в эйфории. Серфинг!.. Вы или проклинаете все на свете, или по-идиотски довольны собой.
Немного проплутав, я нашла виллу «Меджи». Она расположилась на самом склоне горы в стороне от других коттеджей и вилл. Я позвонила, мне открыл улыбающийся мальчик-кафр.
«Миссис Раффини?» — спросила я.
Он впустил меня, провел по коридору и распахнул дверь. Я уже собралась войти, как вдруг заколебалась. Меня охватило дурное предчувствие. Я переступила порог, и дверь позади резко захлопнулась.
Из-за стола встал мужчина и подошел с протянутой для приветствия рукой.
«Я так рад, что мы убедили вас приехать, мисс Беддингфелд», — сказал он.
Мужчина был высокий, очевидно голландец, с огненно-рыжей бородой. Он нисколько не походил на смотрителя музея. Тут меня осенило, какого дурака я сваляла.
Я находилась в руках врага.

Глава XIX

Я невольно вспомнила 3-ю серию фильма «Памела в опасности». Как часто я сидела на шестипенсовых местах, поедая двухпенсовую плитку молочного шоколада и страстно мечтая, чтобы то же самое произошло со мной! Что ж, мои мечты сбылись в полном смысле слова. И почему-то это не доставило мне такого удовольствия, как я воображала. На экране все прекрасно — вы спокойны, зная, что впереди должна быть 4-я серия. Однако в реальной жизни не было абсолютно никакой гарантии, что «Анна — искательница приключений» не завершится внезапно в конце любой серии.
Да, я оказалась в тяжелом положении. Все, что Рейберн сказал в то утро, всплыло в моей памяти с неприятной отчетливостью. Говорите правду, сказал он. Что ж, я всегда могла поступить так, однако поможет ли это? Прежде всего, поверят ли мне? Поверят ли, что я пустилась в такую безумную авантюру просто из-за клочка бумаги, пропахшего нафталином? Для меня это звучало как совершенно не правдоподобная выдумка. В приступе холодного здравомыслия я проклинала себя за мелодраматический идиотизм и тосковала по мирной скуке Литтл Хемпсли.
Все эти мысли стремительно пронеслись в моем мозгу. Я инстинктивно отступила назад и нащупала ручку двери. Заманивший меня человек лишь ухмыльнулся.
— Вы здесь и здесь останетесь, — весело заметил он. Я собрала все силы, чтобы придать своему лицу уверенное выражение.
— Меня пригласил сюда смотритель Кейптаунского музея. Если я совершила ошибку…
— Ошибку? О, да, большую ошибку!
Он хрипло рассмеялся.
— Какое вы имеете право задерживать меня? Я сообщу в полицию…
— Тяв, тяв, тяв, — как маленькая игрушечная собачка. — Он засмеялся.
Я села на стул.
— Вы опасный сумасшедший, — сказала я холодно.
— В самом деле?
— Хочу сообщить вам, что мои друзья прекрасно осведомлены о том, куда я отправилась, и если к вечеру я не вернусь, они приедут искать меня. Вам понятно?
— Так ваши друзья знают, где вы? Кто же из них?
Я молниеносно подсчитала свои шансы. Стоит ли упоминать сэра Юстаса? Он известный человек, и его имя могло бы иметь вес. Но если они в контакте с Пейджетом, они могут знать, что я говорю не правду. Лучше не рисковать с сэром Юстасом.
— Во-первых, миссис Блейр, — беспечно сказала я. — Она моя подруга, с которой я рядом живу.
— Не уверен, — сказал мой похититель, иронически покачав-рыжей головой. — Вы не виделись с ней после одиннадцати часов утра. А нашу записку, приглашавшую вас приехать сюда, вы получили во время ланча.
Его слова показали мне, насколько внимательно следили за каждым моим шагом, но я не собиралась сдаваться без борьбы.
— Вы очень умны, — заметила я. — Вероятно, вы слышали о таком полезном изобретении, как телефон? Миссис Блейр позвонила мне, когда я отдыхала у себя в номере после ланча. Тогда я ей сказала, куда собираюсь днем.
К моему величайшему удовлетворению, я увидела, как по его лицу пробежала тень беспокойства. Он явно не учел, что Сьюзен могла позвонить мне. Как бы я хотела, чтобы это было правдой!
— Ну, довольно! — грубо сказал он, вставая.
— Что вы собираетесь со мной делать? — спросила я, все еще пытаясь выглядеть спокойной.
— Поместить вас туда, где вы не сможете повредить нам, если за вами придут ваши друзья.
На мгновение я вся похолодела, но его следующие слова успокоили меня.
— Завтра вам придется ответить на несколько вопросов, и после этого мы будем знать, что с вами делать. И могу заверить вас, юная леди, у нас не один способ заставить говорить упрямых маленьких дурочек.
Его слова не утешали, но, по крайней мере, обещали отсрочку. До завтра. Он явно был подчиненным лицом, выполняющим приказы начальника. Мог ли им быть Пейджет?
Мужчина позвонил, и появились два кафра. Меня повели наверх.
Несмотря на сопротивление, мне заткнули рот кляпом, а потом связали руки и ноги. Комната, в которую меня привели, оказалась чем-то вроде мансарды под самой крышей. Очень пыльная, и непохоже, что в ней кто-нибудь жил. Голландец издевательски поклонился и ушел, прикрыв за собой дверь.
Я лежала совершенно беспомощная. Как я ни вертелась, ни извивалась, я не могла ни на йоту ослабить путы, а кляп не давал мне кричать. Если бы по какой-то случайности в дом кто-нибудь и пришел, я бы не смогла ничем привлечь к себе внимание. Снизу до меня донесся звук запираемой двери. Очевидно, голландец выходил из дома.
Неспособность что-нибудь предпринять сводила меня с ума. Я снова и снова пыталась ослабить свои путы, но узлы крепко держали. Наконец, я перестала дергаться и потеряла сознание или провалилась в сон. Когда я пришла в себя, у меня все болело. Было совсем темно, и я поняла, что уже давно ночь, так как луна стояла высоко в небе и светила сквозь застекленную крышу. Кляп душил меня, недостаток воздуха и боль были невыносимы.
Тогда мой взгляд упал на валявшийся в углу осколок стекла. Косой лунный луч коснулся его, и отблеск привлек мое внимание. Когда я увидела его, меня вдруг осенило.
Мои руки и ноги беспомощны, но я, безусловно, еще в состоянии перекатиться. Медленно и неуклюже я начала перемещаться. Это было нелегко. Мало того, что мне было очень больно, поскольку я не могла защитить лицо руками, было чрезвычайно трудно двигаться в определенном направлении.
Я скатывалась в любую сторону, кроме нужной. Наконец я все же достигла цели. Осколок почти касался моих связанных рук.
Даже теперь моя задача не была простой. Прошло бесконечно много времени, прежде чем мне удалось, уперев осколок о стену, закрепить его так, чтобы им можно было перетереть веревки. Я трудилась долго, мучительно, и почти отчаялась, пока наконец сумела перерезать веревки на запястьях. Остальное было уже делом времени. Чтобы восстановить кровообращение, я принялась энергично растирать запястья, и смогла вынуть кляп. После нескольких глубоких вдохов мне стало лучше.
Очень скоро я развязала последний узел, но и тут понадобилось некоторое время, чтобы встать на ноги. Однако наконец я выпрямилась, размахивая руками в разные стороны, чтобы размять онемевшее тело, и более всего мечтая достать чего-нибудь поесть.
Я подождала около четверти часа, чтобы вполне убедиться, что силы вернулись ко мне. Затем на цыпочках бесшумно подошла к двери. Как я и ожидала, она не была заперта, а только прикрыта. Я открыла ее и осторожно выскользнула из комнаты.
Все было спокойно. Лунный свет проникал через окно и освещал пыльную пустую лестницу. Я тихонько прокралась вниз. Опять ни звука, но, когда я остановилась на лестничной площадке, до меня долетел приглушенный шум голосов. Я замерла и какое-то время не двигалась. Часы на стене показывали за полночь.
Я прекрасно сознавала, сколь рискованно спускаться ниже, но любопытство было сильнее меня. С бесконечными предосторожностями я отправилась в разведку. Миновав последний лестничный пролет, очутилась в прямоугольном холле. Осмотрелась, и у меня перехватило дыхание. У двери в холл сидел мальчик-кафр. Он не видел меня, вскоре по его дыханию я поняла, что он крепко спит.
Что делать? Отступить или продолжать мой путь? Голоса доносились из комнаты, в которую меня провели, когда я приехала. Один из них принадлежал моему голландскому приятелю, другой я сразу не смогла узнать, хотя он показался мне чем-то знакомым.
В конце концов, я решила, что просто обязана услышать все, что удастся. Я должна рискнуть, пусть даже и разбужу мальчика-кафра. Я бесшумно пересекла холл и встала на колени у двери. Несколько мгновений слышно было плохо. Потом голоса стали громче, но я не могла разобрать, о чем говорят.
Тогда я приникла к скважине глазом. Действительно, одним из собеседников был высокий голландец. Другого мужчину мне не было видно.
Неожиданно он встал, чтобы налить себе выпить. Я увидела облаченную в черное спину благопристойного человека. Прежде чем он обернулся, я узнала его.
Преподобный мистер Чичестер!
Теперь я начала разбирать слова.
— Все равно, это опасно. А вдруг приедут ее друзья? — сказал голландец. Чичестер ответил ему, но уже без всякой елейности. Неудивительно, что я раньше не узнала его.
— Сплошной блеф. Они не имеют представления, где она.
— Она говорила очень уверенно.
— Ну и что? Я все разузнал, и нам нечего бояться. В любом случае, таковы распоряжения «полковника». Полагаю, ты ведь не пойдешь против них?
Голландец сказал что-то на своем языке. Очевидно, поспешил отвергнуть подобное предположение.
— Но почему бы не избавиться от нее? — проворчал он. — Это было бы просто. Лодка всегда наготове. Ее можно вывезти в море.
— Да, — задумчиво сказал Чичестер. — Я так бы и сделал. Определенно, она знает слишком много. Однако «полковник» любит поступать по-своему, пусть даже никто другой так не сделает.
Что-то в его собственных словах, казалось, пробудило в нем неприятные воспоминания.
— Ему нужны какие-то сведения от этой девчонки. Он сделал паузу, и голландец тут же прервал его.
— Сведения?
— Что-то вроде.
— Алмазы, — заметила я про себя.
— А теперь, — продолжал Чичестер, — передай мне списки.
Долгое время их разговор был мне совсем непонятен. Он, кажется, касался огромного количества овощей. Упоминались даты, цены и различные неизвестные мне географические названия. Прошло целых полчаса, пока они кончили свои проверки и подсчеты.
— Хорошо, — сказал Чичестер и, по-видимому, откинулся в кресле. — Я возьму их с собой, чтобы показать «полковнику».
— Когда вы уезжаете?
— Завтра в десять утра.
— Хотите взглянуть на девчонку перед отъездом?
— Нет. «Полковник» строго приказал, чтобы никто ее не видел, пока он сам не приедет. Она в порядке?
— Я заглянул к ней, когда пришел обедать. Думаю, она спала. Как насчет еды?
— Ей не повредит немного поголодать. «Полковник» приедет сюда завтра. Она будет лучше отвечать на вопросы, если проголодается. А пока пусть лучше никто к ней не подходит. Она надежно связана?
Голландец рассмеялся.
— А как вы думаете?
Они оба захохотали. И я тоже, но тихо. Потом по звукам я догадалась, что они собираются выйти из комнаты, и поспешно ретировалась. И как раз вовремя. На самом верху лестницы я услышала, как дверь в комнату открылась, и в тот же момент кафр зашевелился. Нечего было и думать о побеге через дверь холла. Я предусмотрительно вернулась в мансарду, обвязалась веревками и снова легла на пол на случай, если им взбредет в голову зайти посмотреть на меня.
Они, однако, не пришли. Примерно через час я прокралась по лестнице вниз, кафр у двери не спал и что-то тихо мурлыкал себе под нос. Я очень хотела выбраться из дома, но не представляла, как это можно сделать.
В конце концов, мне пришлось снова вернуться в мансарду. Было ясно, что кафр будет сторожить всю ночь. Я терпеливо оставалась на месте, пока не послышались звуки утренних приготовлений. Мужчины завтракали в холле, их голоса отчетливо долетали наверх. Я начала нервничать всерьез. Как же мне выбраться из дома?
Уговорила себя потерпеть. Одно опрометчивое движение могло все испортить. После завтрака я услышала, что Чичестер уезжает. К моему великому облегчению, голландец отбыл вместе с ним.
Я ждала, затаив дыхание, пока убирали со стола и делали работу по дому. Наконец, кажется, все звуки замерли. Я еще раз выскользнула из своего укрытия. Очень осторожно прокралась вниз по лестнице. Холл был пуст. Как молния, я проскочила через него, отворила дверь и очутилась на солнечной аллее. Я бросилась бежать по ней как одержимая.
На улице я перешла на нормальный шаг. Люди с любопытством смотрели на меня, и неудивительно. Мои лицо и одежда, должно быть, были покрыты пылью от катания по полу в мансарде. Наконец я пришла в гараж.
«Со мной произошел несчастный случай, — объяснила я. — Мне нужно, чтобы меня немедленно отвезли в Кейптаун. Я должна успеть на пароход до Дурбана».
Мне не пришлось долго ждать. Десять минут спустя я уже летела к Кейптауну. Я обязана узнать, сел ли Чичестер на пароход. Я не могла решить, стоит ли плыть мне самой, но, в конце концов, решила плыть. Чичестер не знает, что я видела его на вилле в Мейсенберге. Он, конечно, начнет расставлять мне новые ловушки, но я буду начеку. Ведь именно за ним я собиралась следить, он разыскивал алмазы от имени таинственного «полковника».
Увы, моим планам не суждено было сбыться. Когда я прибыла в порт, «Килморден касл» выходил в море. И я никак не могла узнать, отплыл на нем Чичестер или нет!

Глава XX

Я поехала в гостиницу. В комнате для отдыха не было никого из знакомых. Я побежала наверх и постучалась в дверь Сьюзен. Ее голос произнес «войдите». Увидев меня, она буквально бросилась мне на шею.
— Энн, дорогая, где вы были?? Я смертельно беспокоилась о вас. Что вы делали?
— У меня были приключения, — ответила я. — 3-я серия «Памелы в опасности».
И рассказала ей все. Когда я кончила, она перевела дух.
— Почему такие вещи всегда случаются с вами? — жалобно спросила она. — Почему мне никто не заткнет рот кляпом и не свяжет руки и ноги?
— Вам бы это не понравилось, — уверила ее я. — По правде говоря, я сама теперь не так стремлюсь к приключениям, как раньше. Немного таких испытаний хватает надолго.
Похоже, что я не разубедила Сьюзен. Час или два пребывания связанной и с кляпом во рту достаточно быстро изменили бы ее мнение. Сьюзен нравится все необычное, но она ненавидит отсутствие комфорта.
— А что мы будем делать теперь? — спросила она.
— Не знаю, — задумчиво сказала я. — Вы, конечно, должны поехать в Родезию, чтобы следить за Пейджетом…
— А вы?
Здесь как раз начинались мои затруднения. Отправится ли Чичестер на «Килмордене»? Намеревался ли он осуществить свой первоначальный план и поехать в Дурбан? Время его отъезда из Мейсенберга указывало, что ответ на оба вопроса утвердительный. В таком случае я могла бы поехать в Дурбан поездом.
Полагаю, что доберусь туда быстрее, чем пароход. Однако, если Чичестеру телеграфируют о моем побеге, а также сообщат, что я выехала из Кейптауна в Дурбан, ему ничего не стоит сойти с парохода в Порт-Элизабет или Ист-Лондон и таким образом улизнуть от меня.
Передо мной стояла довольно сложная проблема.
— Так или иначе, мы узнаем о поездах на Дурбан, — сказала я.
— И еще не слишком поздно для утреннего чая, — заметила Сьюзен — Нам подадут его в гостиную отеля.
Поезд на Дурбан, как мне сказали в конторе, отходил в 8.15 вечера. В данную минуту я отложила окончательное решение и присоединилась к Сьюзен за несколько запоздалым «одиннадцатичасовым чаем».
— Вы думаете, что сумеете узнать Чичестера — я имею в виду в новом обличье? — спросила Сьюзен.
Я уныло покачала головой.
— Я не узнала его, переодетого горничной, и никогда не поняла бы, что это он, если бы не ваш рисунок.
— Он — профессиональный актер, я уверена, — задумчиво сказала Сьюзен. — Гримируется просто чудесно. Он может сойти на берег, как чернорабочий или еще кто-нибудь, и вы никогда его не опознаете.
— Все это очень утешает, — заметила я.
В тот момент полковник Рейс вошел с улицы и присоединился к нам.
— Что делает сэр Юстас? — спросила Сьюзен. — Я его сегодня еще не видела.
На лице полковника промелькнуло довольно странное выражение.
— У него небольшие неприятности личного характера, которыми он вынужден заниматься.
— Расскажите нам сейчас же.
— Я не должен выносить сор из избы.
— Расскажите нам что-нибудь, пусть даже вам придется придумать это специально для нас.
— Итак, что вы скажете на такую новость: знаменитый «человек в коричневом костюме» путешествовал вместе с нами.
— Что?
Я почувствовала, как кровь отлила у меня от лица, а потом прихлынула опять. К счастью, полковник Рейс не смотрел на меня.
— Да, таковы факты. Его ждали во всех портах, а он обманом нанялся в секретари к Педлеру!
— Но это не мистер Пейджет?
— О, нет, другой парень. Он называл себя Рейберном.
— Они арестовали его? — спросила Сьюзен. Под столом она успокаивающе пожала мне руку. Затаив дыхание, я ждала ответа.
— Похоже, что он растворился в воздухе.
— Как все воспринял сэр Юстас?
— Как личное оскорбление, нанесенное ему судьбой.
Возможность послушать самого сэра Юстаса представилась в тот же день. Мы проснулись после короткого освежающего дневного сна, разбуженные мальчишкой-посыльным, принесшим записку. Сэр Юстас выражал трогательную надежду на наше приятное общество за чаем у себя в гостиной.
Бедняга действительно был в жалком состоянии. Он излил на нас свои неприятности, одобряемый сочувственными восклицаниями Сьюзен (Ей это очень удается)
«Сначала совершенно незнакомая женщина имеет наглость позволить убить себя в моем доме — полагаю, чтобы досадить мне. Почему в моем доме? Зачем из всех домов Великобритании выбрали Милл-Хаус? Что я такого сделал этой женщине, что ей приспичило, чтобы ее убили именно там?»
Сьюзен снова издала сочувственный возглас, и сэр Юстас продолжал еще более удрученно:
«Но этого еще недостаточно, убивший ее человек имеет бесстыдство, колоссальное бесстыдство, пристроиться ко мне на должность секретаря. Только представьте себе! Я устал от секретарей, они мне больше не нужны. Они или скрывающиеся убийцы, или пьяные дебоширы. Вы видели подбитый глаз Пейджета? Ну, конечно же, видели. Как я могу разъезжать с подобным секретарем? И, кроме того, его лицо отливает такой отвратительной желтизной, что никак не сочетается с подбитым глазом. С меня довольно секретарей, разве только я найму девушку. Хорошенькую девушку со светлыми глазами, которая будет держать меня за руку, когда я сержусь. Как насчет вас, мисс Энн? Не возьметесь ли вы за эту работу?
— Как часто мне придется держать вас за руку? — спросила я, смеясь.
— Весь день, — галантно ответил сэр Юстас.
— В таком случае я не буду успевать печатать, — напомнила ему я.
— Не имеет значения. Вся эта работа — идея Пейджета Он изводит меня. Я предвкушаю, как оставлю его здесь, в Кейптауне.
— Так он остается?
— Да, он будет чудно проводить время, охотясь за Рейберном. Такая деятельность вполне ему по нраву. Он обожает интриги. Но мое предложение абсолютно серьезно. Поедете с нами? Вот миссис Блейр — опытная дуэнья, и вы сможете иногда часть дня посвятить поискам костей.
Большое спасибо, сэр Юстас, осторожно сказала я, — но сегодня вечером я, наверное, поеду в Дурбан.
— Не упрямьтесь. Вспомните, в Родезии много львов. А вам они нравятся. Как и всем девушкам.
— Они будут упражняться в низких прыжках? — спросила я, смеясь. — Нет, большое спасибо, но мне надо ехать в Дурбан.
Сэр Юстас посмотрел на меня, глубоко вздохнул, потом открыл дверь соседней комнаты и позвал Пейджета.
«Если вы вполне завершили свой дневной сон, дорогой мой, может быть, вы для разнообразия сослужите мне небольшую службу?»
В дверях показался Пейджет. Он поклонился нам обеим, слегка вздрогнув при виде меня, и ответил меланхоличным тоном:
— Я весь день печатаю меморандум, сэр Юстас.
— Что ж, тогда перестаньте его печатать. Сходите в Управление комиссариата по делам торговли или Министерство сельского хозяйства, или Горнорудную палату, или еще куда-нибудь и попросите, чтобы мне предоставили какую-нибудь женщину для поездки в Родезию. Она должна иметь светлые глаза и не возражать, чтобы я держал ее за руку.
— Хорошо, сэр Юстас. Я приглашу опытную стенографистку-машинистку.
— Пейджет — зловредное создание, — сказал сэр Юстас после того, как секретарь ушел. — Я готов биться об заклад, что он выберет какую-нибудь уродину, специально, чтобы досадить мне. Я забыл ему сказать, что, кроме того, у нее должны быть красивые ноги.
Я в возбуждении схватила Сьюзен за руку и буквально потащила в ее комнату.
— Теперь, Сьюзен, — сказала я, — поспешим заняться нашими планами. Вы слышали, Пейджет остается здесь?
— Да. Полагаю, теперь мне не будет позволено ехать в Родезию, что очень обидно — ведь я хочу поехать туда. Какая скука!
— Не расстраивайтесь, — сказала я. — Вы поедете, как было задумано. Я не вижу, как вы можете уклониться в последний момент, не вызвав сильных подозрений. И, кроме того, сэр Юстас может внезапно передумать и взять Пейджета с собой, и тогда вам будет гораздо труднее снова присоединиться к нему.
— Едва ли это будет прилично, — кокетливо заметила Сьюзен. — Но мне придется для отвода глаз изобразить роковую страсть к сэру Юстасу.
— В то же время, если вы окажетесь в Родезии, когда туда приедет Пейджет, все будет выглядеть совершенно просто и естественно. И потом, не думаю, что нам следует совсем терять из виду двух других.
— О, Энн, вы, конечно, не можете подозревать полковника Рейса или сэра Юстаса?
— Я подозреваю всех, — угрюмо ответила я, — и если вы читали какие-нибудь детективные рассказы, Сьюзен, то должны знать, что злодей всегда самый неожиданный персонаж. Многие преступники были веселыми толстяками вроде сэра Юстаса.
— Полковник Рейс не особенно толстый, да и к тому же не очень веселый.
— Иногда злодеи бывают худые и мрачные, — парировала я. — Не утверждаю, что всерьез подозреваю кого-нибудь из них, но, в конце концов, женщину убили в доме сэра Юстаса.
— Да, да, не стоит начинать все с начала. Я послежу за ним ради вас, Энн, и, если он станет еще толще и еще веселее, я тут же пошлю вам телеграмму. «Сэр Ю, очень подозрительно распух. Немедленно приезжайте».
— Послушайте, Сьюзен, — вскричала я, — вы, кажется, думаете, что все это игра!
— Я понимаю, — невозмутимо ответила Сьюзен. — Но так оно выглядит. А все вы, Энн. Я проникаюсь вашей жаждой приключений. Они совсем не похожи на реальную жизнь. Если бы только Кларенс знал, что я ношусь по Африке, выслеживая опасных преступников, его хватил бы удар.
— Почему вы не телеграфировали ему? — спросила я саркастически.
Чувство юмора всегда изменяет Сьюзен, когда речь заходит о телеграммах. Она приняла мое предложение за чистую монету.
— Я могу. Это была бы очень длинная телеграмма. Ее глаза блеснули. — Но думаю, лучше воздержаться. Мужья постоянно стремятся помешать самым безобидным развлечениям.
— Итак, — сказала я, подытоживая, — вы будете следить за сэром Юстасом и полковником Рейсом…
— Я понимаю, почему должна наблюдать за сэром Юстасом, — прервала меня Сьюзен, — из-за его фигуры и пристрастия к шуткам. Но подозревать полковника Рейса — это слишком. Ведь он имеет какое-то отношение к Секретной службе. Знаете, Энн, я считаю, что лучше всего нам было бы довериться ему и рассказать всю эту историю.
Я категорически возражала против подобного предложения, усмотрев в нем разрушительные последствия для супружеской жизни. Как часто мне доводилось слышать, как вполне умная женщина произносит безапелляционно «Эдгар говорит…» А вы между тем отлично сознаете, что Эдгар — круглый дурак. Будучи замужней женщиной, Сьюзен стремилась опереться на какого-нибудь мужчину.
Тем не менее она обещала, что не проронит ни слова полковнику Рейсу, и мы продолжили составление планов.
«Совершенно ясно, что я должна остаться здесь и наблюдать за Пейджетом. Думаю, лучше всего это сделать так. Мне следует притвориться, что сегодня вечером я уезжаю в Дурбан, взять с собой багаж и все остальное, но в действительности поселиться в какой-нибудь маленькой гостинице в городе. Я могу немного изменить внешность — надеть светлый парик и плотную белую кружевную вуаль. У меня будет гораздо больше возможностей выяснить, каковы его настоящие намерения, если он будет уверен, что я уехала».
Сьюзен искренне одобрила мой план. Мы демонстративно проделали все приготовления, еще раз справились в конторе о времени отправления поезда и упаковали мой багаж.
Пообедали вместе в ресторане. Полковник Рейс не появился, зато сэр Юстас и Пейджет сидели за своим столом. Пейджет вышел из-за стола, не доев. Мне было досадно, потому что я собиралась попрощаться с ним, но сойдет и сэр Юстас. Закончив есть, я подошла к нему.
— До свидания сэр Юстас, — сказала я. Сегодня вечером я уезжаю в Дурбан.
Сэр Юстас тяжело вздохнул.
— Я уже слышал. Вы не хотите, чтобы я поехал с вами, а?
— Я была бы счастлива.
— Милая девочка. Вы уверены, что не передумаете и не поедете искать львов в Родезию?
— Совершенно уверена.
— Он, должно быть, очень красивый парень, — жалобно сказал сэр Юстас. — Какой-то молодой мальчишка в Дурбане. Полагаю, он затмевает мое зрелое очарование. Между прочим, Пейджет через минуту-другую поедет на машине. Он может подвезти вас на станцию.
— О, нет, спасибо, — поспешно сказала я. — Мы с миссис Блейр уже заказали такси.
Поехать с Ги Пейджетом — это именно то, чего мне недоставало! Сэр Юстас внимательно посмотрел на меня.
— Мне кажется, вы недолюбливаете Пейджета Я вас не виню. Кто он, как не назойливый, докучливый осел, расхаживающий с видом мученика и делающий все, чтобы раздражать и огорчать меня!
— Что он натворил на сей раз? — спросила я с некоторым любопытством.
— Он нанял мне секретаршу. Вы никогда не видели такую женщину! Ей все сорок, она носит пенсне, толстые ботинки и у нее вид воплощенной работоспособности, что сведет меня в могилу. Форменная уродина.
— Она будет вас держать за руку?
— От души надеюсь, что нет! воскликнул сэр Юстас — Это было бы последней каплей Что ж прощайте, светлые глазки. Если я подстрелю льва то не подарю вам шкуру после того, как вы так неблагородно покинули меня.
Он тепло пожал мне руку, и мы расстались. Сьюзен ждала меня в холле. Она собиралась поехать провожать меня.
— Поедем сейчас же, — сказала я поспешно и сделала знак швейцару, чтобы он взял такси.
И тут голос позади заставил меня вздрогнуть:
— Простите, мисс Беддингфелд, но я как раз еду в город на машине. Я могу подбросить вас и миссис Блейр на вокзал.
— О, спасибо, — поспешила сказать я. — Но вам не стоит беспокоиться. Я…
— Никакого беспокойства, уверяю вас. Портье, отнесите вещи в машину.
Я была беспомощна. Можно было бы и дальше протестовать, но легкое предупреждающее подталкивание Сьюзен побудило меня остановиться.
— Благодарю вас, — мистер Пейджет, — холодно сказала я. Мы сели в машину. По дороге в город я мучительно соображала, что бы сказать. В конце концов, молчание нарушил сам Пейджет.
— Я нашел сэру Юстасу очень способную секретаршу, — заметил он. — Мисс Петтигрю.
— Он только что был не совсем в восторге от нее, — возразила я.
Пейджет взглянул на меня холодно.
— Она опытная стенографистка-машинистка, — сказал он с нажимом.
Мы остановились перед вокзалом. Здесь уж наверняка он нас оставит. Я повернулась, протянув руку, — не тут то было.
— Я провожу вас. Сейчас ровно восемь, ваш поезд отходит через четверть часа.
Он дал указание носильщикам. Я стояла растерянная, не решаясь взглянуть на Сьюзен. Меня подозревали. Пейджет хотел убедиться, что я действительно уеду на поезде. Что мне оставалось делать? Ничего. Я представила себе, как через четверть часа поезд тронется, а Пейджет будет торчать на платформе и махать мне вслед. Он ловко поменялся со мной ролями. И, более того, изменилось его обращение со мной. В нем появилась изрядная доля деланной симпатии, которая не шла ему и вызывала во мне отвращение. Человек этот — льстивый лицемер. Сначала он пытался убить меня, а теперь говорит мне комплименты! Неужели он воображает, что я не узнала его в ту ночь на судне? Нет, это была игра, которую он заставил меня принять.
Беспомощная, как овца, я поступала согласно его умелым распоряжениям. Вещи сложили в моем купе — я взяла себе двухместное. Было уже двенадцать минут девятого. Через три минуты поезд отправится.
Однако Пейджет недооценил Сьюзен.
— В поезде будет ужасно жарко, Энн, — вдруг сказала она. — Особенно, когда завтра будете проезжать через плато Карру. Вы, наверное, взяли с собой одеколон или лавандовую воду.
Моя ответная реплика была очевидна.
— Ох, — вскрикнула я. — Я забыла мой одеколон на туалетном столике в отеле.
Тут Сьюзен пригодилась ее привычка командовать. Она властно обратилась к Пейджету.
— Мистер Пейджет. Поторопитесь. У вас еще есть время. Аптека почти напротив вокзала. Энн нужен одеколон.
Он поколебался, но не смог воспротивиться повелительной манере Сьюзен. Она прирожденная аристократка. Пейджет повиновался. Сьюзен проводила его взглядом, пока он не исчез.
— Энн, быстро выходите с другой стороны — на случай, если он не ушел, а следит за нами с конца платформы. Оставьте свой багаж. Вы сможете телеграфировать о нем завтра. Только бы поезд отправился вовремя!
Я открыла дверцу у противоположного входа на платформу и спустилась вниз. Никто меня не заметил. Я как раз могла видеть Сьюзен там, где ее оставила. Она смотрела вверх на поезд и делала вид, что болтает со мной, стоящей у окна. Раздался свисток, поезд тронулся. Тогда я услышала, как по платформе сломя голову бежит человек. Я отступила в спасительную тень книжного киоска и продолжала наблюдать.
Сьюзен перестала махать платочком вслед уходящему поезду и повернулась.
— Слишком поздно, мистер Пейджет, — сказала она бодро. — Она уехала. Это одеколон? Какая жалость, что мы не подумали о нем раньше!
Они прошли неподалеку от меня, направляясь к выходу из вокзала. Ги Пейджет был ужасно разгорячен. Он, очевидно, бежал всю дорогу в аптеку и обратно.
— Взять для вас такси, миссис Блейр?
Сьюзен доиграла свою роль до конца.
— Да, пожалуйста. Может быть, я могу подвезти вас обратно? У вас много поручений от сэра Юстаса? Как бы я хотела, чтобы Энн Беддингфелд поехала с нами завтра. Мне не нравится, что такая молодая девушка отправляется в Дурбан совсем одна. Но она была непоколебима. Что-то там ее привлекает. Я полагаю…
Дальше я их не слышала. Умница Сьюзен. Она спасла меня.
Переждав минуту-другую, я пошла к выходу из вокзала, едва не столкнувшись по пути с мужчиной неприятного вида с непропорционально большим для его лица носом.

Глава XXI

В дальнейшем мне удалось выполнить мой план без затруднений. Я нашла маленькую гостиницу на боковой улочке, сняла там комнату, уплатила задаток, так как у меня не было с собой багажа, и спокойно легла спать.
На следующее утро я рано встала и вышла, чтобы купить кое-какую одежду. Я не хотела ничего предпринимать до отхода одиннадцатичасового поезда в Родезию с большей частью нашей компании. Пейджет вряд ли решится на какие-нибудь гнусные шаги, пока не избавится от нее. Поэтому я села на поезд и отправилась на загородную прогулку. Было сравнительно прохладно, и я была рада размять ноги после долгого плавания и душного заключения в Мейсенберге.
Многое зависит от мелочей. На повороте дороги у меня развязался шнурок на туфле, и я остановилась, чтобы завязать его.
Когда я наклонилась, какой-то мужчина свернул за угол и чуть не наступил на меня. Он приподнял свою шляпу, пробормотав извинение, и пошел дальше. Потом мне пришло в голову, что я его уже где-то видела, но в тот момент больше о нем не думала. Я посмотрела на свои ручные часы. Приближалось время отхода поезда. Я повернула в сторону Кейптауна.
Трамвай как раз должен был отойти, и мне пришлось побежать, чтобы успеть на него. Я услышала, что сзади кто-то бежит. Я вскочила на заднюю площадку, и человек прыгнул за мной. Тут я узнала его. Это был мужчина, обогнавший меня на дороге, когда я завязывала шнурок. И в ту же минуту я поняла, почему его лицо показалось мне знакомым. Коротышка с большим носом, на которого я налетела при выходе с вокзала накануне вечером!
Поразительное совпадение! Может быть, он преследует меня не случайно? Я решила тут же проверить. Позвонив вагоновожатому, я вышла на следующей остановке. Мужчина остался в трамвае. Я отошла в тень магазинного навеса и стала наблюдать. Мужчина сошел на следующей остановке и двинулся обратно в моем направлении.
Ясно. За мной следят. Обрадовалась я слишком рано. Моя победа над Ги Пейджетом принимала несколько иной характер. Я остановила другой трамвай, и, как и ожидала, мой преследователь тоже сел в него. Я задумалась.
Совершенно очевидно, что я впуталась в более серьезную историю, чем представляла себе раньше. Убийство в Марлоу — не отдельное преступление, совершенное одиночкой. Я столкнулась с целой шайкой. Благодаря откровениям полковника Рейса и тому, что мне удалось подслушать в Мейсенберге, я начинала кое-что понимать в ее разнообразной деятельности. Преступления, возведенные в систему, организованы человеком, которого его подчиненные называли «полковник»!
Я вспомнила обрывок разговора, услышанного на борту судна, о забастовке на Ранде и ее причинах, а также предположение, что какая-то тайная организация разжигает беспорядки. Это была работа «полковника», его эмиссары действовали по плану. Он сам, как я слышала, ни в чем таком не принимал участия, а только руководил и организовывал. Предпочитал быть мозговым центром, опасный труд исполнителей был не для него. Тем не менее, вполне вероятно, что он сам находился рядом, отдавая приказы и оставаясь при этом вне подозрений.
Так вот, оказывается, зачем полковник Рейс находился на «Килморден касле»! Шел по следу главного преступника. Все соответствует такому предположению. Он большая шишка в Секретной службе, и его задача — арестовать «полковника».
Я кивнула самой себе — происходящее становилось вполне ясным для меня. Какова же моя роль в этом деле? Какое я имею к нему отношение? Охотятся ли они только за алмазами? Я покачала головой. Сколько бы они ни стоили, они едва ли могли служить причиной отчаянных попыток, которые предпринимались, чтобы убрать меня с дороги. Нет, я значила больше. Сама не знаю почему, но я представляла для них угрозу, опасность! Я была о чем-то осведомлена или им так казалось, и они стремились избавиться от меня любой ценой. И моя осведомленность каким-то образом была связана с алмазами. Один человек наверняка мог бы просветить меня, если бы захотел. «Человек в коричневом костюме» — Гарри Рейберн. Ему было известно остальное. Но он исчез, за ним охотились, он спасался от преследования. По всей вероятности, мы никогда больше не увидимся…
Я поспешила вернуться к реальной действительности. Не стоит давать волю чувствам и вспоминать о Гарри Рейберне. Он проявил ко мне величайшую антипатию — сначала. Или, по крайней мере… Ну вот, я опять мечтаю! А передо мной стояла проблема — что делать сейчас!
Гордившаяся своей ролью наблюдательницы, я превратилась в объект наблюдения. И мне стало страшно! Впервые я почувствовала, что теряю самообладание. Я была песчинкой, мешавшей плавной работе большого механизма, и представляла себе, как быстро он сумеет разделаться с крошечной песчинкой. Однажды меня спас Гарри Рейберн, другой раз я спаслась сама, но тут я вдруг ощутила, что попала в исключительно неблагоприятные обстоятельства. Кругом были враги, и они приближались. Если я по-прежнему буду действовать в одиночку, я обречена.
С трудом я овладела собой. В конце концов, что они могут мне сделать? Я нахожусь в цивилизованном городе с полицейскими через каждые несколько ярдов. Теперь я буду осторожна. Они больше не заманят меня в ловушку, как в Мейсенберге.
Когда мои размышления достигли этой точки, трамвай остановился на Эддерли-стрит. Я вышла, и, не решив, что же делать, медленно пошла по левой стороне улицы. Я не дала себе труда посмотреть, идет ли за мной сторож. Знала, что идет. Войдя в кафе Картрайта, я заказала два стакана кофейной крем-соды, чтобы успокоить нервы. Мужчина, наверное, выпил бы коньяку с содовой, но девушки ищут утешения в крем-соде. С наслаждением я потягивала напиток. Прохладная жидкость легкой струйкой текла через мое горло самым приятным образом. Опорожнив первый стакан, я отставила его.
Я сидела на одном из маленьких высоких табуретов перед стойкой. Краем глаза я видела, как мой соглядатай вошел и скромно сел за небольшой столик возле двери Я покончила со вторым стаканом и заказала кленовую крем-соду. Практически я могу выпить неограниченное количество крем-соды.
Вдруг мужчина у двери встал и вышел. Его поведение удивило меня. Если он собирался подождать снаружи, почему он не сделал этого сразу? Соскользнув с табурета, я осторожно подошла к двери и тут же отскочила в тень. Мужчина разговаривал с Ги Пейджетом.
Если у меня когда и были сомнения, сейчас они окончательно рассеялись. Пейджет вынул часы и посмотрел. Мужчины обменялись несколькими словами, после чего секретарь повернулся и мерно зашагал по улице в направлении вокзала. Очевидно, он отдал приказания. Но какие?
Внезапно у меня сердце ушло в пятки. Мой преследователь вышел на середину улицы и обратился к полицейскому. Он говорил довольно долго, жестами показывая в сторону кафе и явно что-то объясняя. Я тут же поняла его замысел. Меня должны были арестовать под тем или иным предлогом, вероятно, за карманную кражу. Шайке будет совсем нетрудно обтяпать такое простое дельце. И что толку заявлять о своей невиновности? Они предусмотрели каждую мелочь. Много лет назад выдвинули обвинение в краже алмазов «Де Бирс» против Гарри Рейберна, и он так и не смог его опровергнуть, хотя я практически не сомневалась в его полной невиновности. Какие у меня шансы избежать западни, расставленной мне «полковником»?
Почти механически взглянув на стенные часы, я вдруг осознала еще кое-что. Я поняла, зачем Ги Пейджет смотрел на свои часы. Было как раз около одиннадцати, вот-вот должен был отойти почтовый поезд в Родезию с моими влиятельными друзьями, которые могли бы прийти мне на помощь. Вот почему до сих пор я была неприкосновенна С минувшего вечера и до одиннадцати утра я была в безопасности, но теперь вражеские сети накрывали меня.
Я поспешно открыла сумочку, заплатила за напиток, и тут мое сердце чуть не остановилось. В ней лежал мужской бумажник, набитый банкнотами! Должно быть, его ловко подсунули мне, когда я сходила с трамвая.
Совсем потеряв голову, я выскочила из кафе. Коротышка с большим носом и полицейский как раз переходили дорогу. Они увидели меня, и коротышка возбужденно указал на меня полицейскому. Я бросилась бежать, понадеявшись, что он плохо бегает и я обгоню его. Но у меня не было никакого плана, даже в эту минуту. Я просто изо всех сил неслась по Эддерли-стрит. Люди начали оглядываться. Я чувствовала, что в следующую минуту кто-нибудь остановит меня.
Идея сверкнула в моем мозгу.
— Где вокзал? — задыхаясь, спросила я.
— Здесь недалеко, справа.
Я припустила. Бежать, опаздывая на поезд, вполне допустимо. Я завернула в здание вокзала, но тут услышала настигавшего меня человека. Коротышка с большим носом, похоже, был чемпионом по спринту. Я поняла, что меня поймают прежде, чем я попаду на нужную платформу. Я взглянула на вокзальные часы — было без одной минуты одиннадцать. Если мой план удастся, я как раз успею.
Я вбежала в вокзал через главный вход на Эддерли-стрит. Теперь я ринулась наружу через боковые двери. Прямо напротив меня находился боковой вход почты, центральный вход которой был на Эддерли-стрит.
Как я и ожидала, мой преследователь вместо того, чтобы бежать за мной, выскочил обратно на улицу, чтобы перехватить меня, когда я появлюсь через главный вход почты, или предупредить полицейского об этом.
Мгновенно я проскользнула через улицу снова в вокзал. Я неслась, как сумасшедшая. Было ровно одиннадцать. Длинный состав уже двигался, когда я вбежала на платформу. Меня попытался остановить носильщик, но я увернулась от него и прыгнула на подножку. Поднялась по двум ступенькам и открыла дверь вагона. Спасена! Поезд набирал ход.
Мы миновали человека, одиноко стоявшего у конца платформы. Я помахала ему.
— До свидания, мистер Пейджет, — прокричала я. Никогда в жизни я не видела, чтобы человек был настолько ошеломлен. Он как будто увидел привидение. Через минуту-другую у меня возникли трения с проводником. Но я взяла надменный тон.
— Я — секретарь сэра Юстаса Педлера, — высокомерно заявила я. — Будьте добры, проведите меня в его личный вагон.
Сьюзен и полковник Рейс стояли сзади на открытой обзорной платформе. Увидев меня, они оба вскрикнули в крайнем удивлении.
— Привет, мисс Энн, закричал полковник Рейс, откуда вы свалились? Я думал, вы уехали в Дурбан. Какая вы непредсказуемая!
Сьюзен ничего не сказала, но в ее глазах я прочла сотню вопросов.
— Я должна доложить моему шефу, — сдержанно сказала я. — Где он?
— В своем офисе — среднем купе — неимоверно много диктует несчастной мисс Петтигрю.
— Такое рвение в работе — что-то новенькое, — заметила я.
— Гм! — сказал полковник Рейс. — Полагаю, его идея заключается в том, чтобы загрузить ее работой и приковать к пишущей машинке в ее купе до конца дня.
Я засмеялась. Потом в сопровождении этой пары я разыскала сэра Юстаса. Он шагал взад и вперед по ограниченному пространству, изливая потоки слов на несчастную секретаршу, которую я увидела в первый раз. Высокая плотная женщина в уныло-серой одежде, с пенсне на носу, и с видом образцового работника. Я решила, что ей трудно поспевать за сэром Юстасом, так как ее карандаш просто летал по бумаге, при этом она ужасно хмурилась…
Я вошла в купе.
— Прибыла на борт, сэр, — дерзко отрапортовала я.
Сэр Юстас замер на середине сложной фразы о ситуации с рабочими ресурсами и уставился на меня. Мисс Петтигрю, должно быть, нервная особа, потому что она, несмотря на всю свою образцовость, подскочила так, будто в нее выстрелили.
— Боже мой! — воскликнул сэр Юстас. — А как же молодой человек в Дурбане?
— Я предпочла вас, — ответила я мягко.
— Дорогая, — сказал сэр Юстас. — Вы можете сейчас же взять меня за руку.
Мисс Петтигрю кашлянула, и сэр Юстас поспешно убрал руку.
— Ах, да, — сказал он. — Дайте вспомнить, где мы остановились? Да. Тилман Рус в своей речи… В чем дело? Почему вы не записываете?
— Полагаю, — нежно сказал полковник Рейс, — что мисс Петтигрю сломала свой карандаш.
Он взял его и поточил. Сэр Юстас и я уставились на полковника. В его тоне было что-то не совсем мне понятное.

Глава XXII
(Отрывок из дневника сэра Юстаса Педлера)
Я намерен оставить работу над своими «Воспоминаниями». Вместо них я напишу небольшую статью, озаглавленную «Секретари, состоявшие у меня на службе». Что касается секретарей, тут я просто подвержен какой-то напасти. То у меня их нет совсем, то их слишком много. В настоящее время я путешествую в Родезию с кучей женщин. Рейс сбегает с двумя самыми красивыми, а меня оставляет с дурнушкой. Со мной так всегда происходит, а ведь, в конце концов, это мой личный вагон, а не Рейса.
К тому же меня в Родезию сопровождает Энн Беддингфелд под тем предлогом, что она — мой временный секретарь. Однако весь сегодняшний день она провела на обзорной платформе с Рейсом, восхищаясь красотами горного хребта Хексрифир. Я действительно сказал, что ее основная обязанность — держать меня за руку. Но она даже этого не делает. Вероятно, она боится мисс Петтигрю. Если так, я не виню Энн. В мисс Петтигрю нет ничего привлекательного — отвратительное существо женского пола с огромными ногами, больше похожее на мужчину, чем на женщину.
В Энн Беддингфелд есть что-то очень таинственное. Она впрыгнула в поезд в последнюю минуту, отдуваясь, как паровоз, так, будто бежала наперегонки — а Пейджет сказал, что видел, как она уехала в Дурбан вчера вечером! Или Пейджет снова выпил, или девица — обладательница астрального тела.
И она никогда ничего не объясняет. Никто ничего не объясняет.
Да, «Секретари, состоявшие у меня на службе». Номер 1 — убийца, скрывающийся от правосудия. Номер 2 — тайный пьяница, имевший сомнительные интрижки в Италии. Номер 3 — красивая девица, обладающая полезной способностью находиться одновременно в двух местах. Номер 4 — мисс Петтигрю, я нисколько не сомневаюсь — переодетая особо опасная мошенница! Может быть, одна из итальянских подружек Пейджета, которую он подсунул мне. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день окажется, что Пейджет всех крупно надул. В целом, я думаю, Рейберн был лучшим из них. Он никогда не беспокоил меня и не мешал мне. Ги Пейджет имел наглость всучить нам чемодан с канцелярскими принадлежностями. Теперь никто не может пройти, чтобы не споткнуться от него.
Я только что вышел на обзорную платформу, надеясь, что мое появление будет встречено криками восторга. Обе женщины, как зачарованные, слушали один из «охотничьих» рассказов Рейса. Я назову этот вагон не «Сэр Юстас и команда», а «Полковник Рейс и гарем».
Потом миссис Блейр приспичило делать дурацкие снимки. Каждый раз, как мы описывали особенно отвратительную дугу, взбираясь все выше и выше, она щелкала паровоз.
— Понимаете, в чем суть, — восхищалась она. — Нужно, чтобы мы поворачивали, тогда можно сзади снять переднюю часть поезда, и на фоне гор это будет выглядеть ужасно опасным.
Я обратил ее внимание на то, что, вероятно, невозможно будет определить, действительно ли снимали из заднего вагона. Она посмотрела на меня с жалостью.
— Я укажу это под снимком. «Снято из поезда. Паровоз описывает дугу».
— Так можно написать под любым снимком поезда, — сказал я. Женщины никогда не думают о столь простых вещах.
— Я рада, что мы проезжаем здесь днем, — вскричала Энн Беддингфелд. — Ведь я бы ничего такого не увидела, если бы вчера вечером уехала в Дурбан.
— Конечно, нет, — сказал полковник Рейс, улыбаясь, — вы проснулись бы завтра утром и очутились на безводном плато Карру, в жаркой, пыльной, каменистой пустыне.
— Как хорошо, что я передумала, — сказала Энн, удовлетворенно вздыхая и оглядываясь вокруг.
Вид был замечательный. Кругом высокие горы, через которые вилась наша дорога, и мы с трудом забирались все выше и выше.
— Это лучший из ежедневных поездов в Родезию? — спросила Энн Беддингфелд.
— Ежедневных? — рассмеялся Рейс. — Что вы, моя дорогая мисс Энн, туда идут только три поезда в неделю. По понедельникам, средам и субботам. Вы сознаете, что приедете на водопад[13] только в субботу?
— Как хорошо мы узнаем друг друга к тому времени! — злобно сказала миссис Блейр. — Как долго вы собираетесь оставаться у водопада, сэр Юстас?
— Смотря по обстоятельствам, — осторожно ответил я.
— Каким?
— Это будет зависеть от развития обстановки в Йоханнесбурге. Сначала я думал побыть пару дней у водопада, который никогда не видел, хотя в Африке уже третий раз, а потом поехать в Йобург, чтобы изучить состояние дел на Ранде. Дома, знаете ли, я выступаю как знаток южно-африканской политики. Однако судя по тому, что я слышу, примерно через неделю Йобург станет чрезвычайно неприятным местом для посещения. Я не хочу изучать состояние дел в разгар разбушевавшегося восстания.
Рейс улыбнулся с видом превосходства.
— Полагаю, ваши страхи преувеличены, сэр Юстас. В Йобурге будет не слишком опасно.
Женщины немедленно посмотрели на него, думая, по-видимому, «какой вы отважный герой». Меня это сильно разозлило. Я столь же храбр, как Рейс, но не вышел фигурой. Длинные, худые, загорелые мужчины всегда добиваются своего.
— Полагаю, вы будете там? — холодно заметил я.
— Очень возможно. Мы могли бы поехать вместе.
— Не уверен, что не останусь ненадолго у водопада, — ответил я уклончиво. Почему Рейсу так хочется, чтобы я поехал в Йобург? Он, кажется, положил глаз на Энн. — А каковы ваши планы, мисс Энн?
— Смотря по обстоятельствам, — ответила она сдержанно, подражая мне.
— Я полагал, что вы мой секретарь, — возразил я.
— О, но меня вывели из игры. Вы весь день держали за руку мисс Петтигрю.
— Что бы я сегодня ни делал, клянусь, что этого-то не было, — заверил я ее.
Четверг, вечер
Мы только что покинули Кимберли. Рейса заставили снова рассказать историю о краже алмазов. Почему женщин так волнует все, имеющее какое-либо отношение к алмазам?
Наконец Энн Беддингфелд сбросила с себя покров тайны. По-видимому, она корреспондент газеты. Сегодня утром она послала из Де-Ара огромную телеграмму. Судя по болтовне, продолжавшейся в купе миссис Блейр почти всю ночь, Энн, должно быть, читала вслух все свои будущие экстренные сообщения.
Кажется, она все время шла по следу «человека в коричневом костюме». Она явно не узнала его на «Килмордене», хотя вряд ли у нее была такая возможность, но сейчас она очень суетится, телеграфируя домой: «Как я путешествовала с убийцей», сочиняет вымышленные истории о том, «Что он мне сказал» и т, д. Я знаю, как делаются подобные вещи. Я сам так делаю в свои] «Воспоминаниях», когда мне позволяет Пейджет, и, разумеется, кто-нибудь из квалифицированных сотрудников Нэсби придаст подробностям еще больше блеску, и когда все появится в «Дейли баджет», Рейберн не узнает сам себя.
Тем не менее девица умна. Очевидно, совершенно самостоятельно она установила личность женщины, убитой в моем доме. Это русская танцовщица по имени Надина. Я спросил Энн Беддингфелд, уверена ли она в своей правоте. Она ответила, что просто воспользовалась методом дедукции — совсем в духе Шерлока Холмса. Однако я понимаю, что в газету Нэсби она телеграфировала об этом, как о доказанном факте. У женщин есть интуиция — я нисколько не сомневаюсь, что Энн Беддингфелд абсолютно права в своей догадке, — но называть это дедукцией — абсурд.
Не могу представить себе, как она сумела попасть в штат «Дейли баджет». Но она из тех молодых женщин, которым удаются такие дела. Ей невозможно противостоять. Она искусно пользуется уговорами и задабриванием, маскирующими несгибаемую решимость. Посмотрите только, как она проникла в мой личный вагон!
И я начинаю догадываться зачем. Рейс что-то сказал насчет полиции, подозревающей, что Рейберн направится в Родезию. Он вполне мог поехать поездом в понедельник. Полагаю, они телеграфировали во все пункты по дороге, но никого, соответствующего его описанию, не нашли, хотя это мало о чем говорит. Он хитрый молодой человек и Африку знает. Вероятно, он ловко переоделся старой кафрской женщиной, — а простаки из полиции продолжают искать красивого молодого мужчину со шрамом, одетого по последнему слову европейской моды. Я никогда не верил, что шрам настоящий.
Так или иначе, Энн Беддингфелд идет по его следу.
Она хочет, чтобы слава раскрытия этого дела досталась ей и «Дейли баджет». В наши дни молодые женщины совершенно бесчувственны. Я намекнул ей, что она занимается не женским делом. В ответ она рассмеялась и уверила меня, что, если его выследит, ее будущее обеспечено. Я вижу, что Рейсу это тоже не нравится. Может быть, Рейберн едет на нашем поезде. Если так, нас всех могут убить прямо в постели. Я так и сказал миссис Блейр, но она, кажется, вполне приветствовала такую перспективу и заметила, что, если меня убьют, это явится действительно великолепной сенсационной новостью для газеты Энн! Сенсация для Энн, вот еще!
Завтра мы будем проезжать через Бечуаналенд. Пыль будет ужасная. Кроме того, маленькие кафрские дети на каждой станции будут продавать причудливых деревянных зверей, которых они сами вырезают, а также чашки и корзинки. Я побаиваюсь, что миссис Блейр может обезуметь от них. В этих игрушках есть свое примитивное очарование, которое, наверное, придется ей по вкусу.
Пятница, вечер
Я не ошибся. Миссис Блейр и Энн накупили сорок девять деревянных зверей!

Глава XXIII
(Продолжение рассказа Энн)
Я получила большое удовольствие от поездки в Родезию. Каждый день мы видели что-нибудь новое, удивительное. Сначала чудесные пейзажи горного хребта Хексрифир, потом безлюдное великолепие высокого плато Карру и, наконец, замечательная, прямая, как стрела, линия дороги в Бечуаналенде и совершенно восхитительные игрушки, которые туземцы приносили для продажи. Мы с Сьюзен едва не отставали от поезда на каждой станции, если их можно так назвать. Мне казалось, что поезд останавливался, когда ему заблагорассудится, и тут же, как из-под земли, появлялась толпа туземцев, предлагавших маисовые лепешки и сахарный тростник, накидки из звериных шкур и восхитительных резных деревянных зверей. Сьюзен немедленно решила составить коллекцию игрушек. Я последовала ее примеру — большинство из них стоили всего «тики» (три пенни) и ни одна не повторяла другую. Там были жирафы и тигры, змеи, меланхолическая южно-африканская антилопа и еще нелепые маленькие черные воины. Мы прелестно привели время.
Сэр Юстас пытался удержать нас, но напрасно. Я все еще считаю чудом, что мы не отстали от поезда в каком-нибудь оазисе, расположенном вдоль дороги. Южноафриканские поезда не гудят и очень спокойно трогается с места. Они начинают плавно двигаться, а вы, заметив это, бросаете торговаться и бежите вдогонку изо всех сил.
Можно себе представить, как изумилась Сьюзен, увидев меня в поезде в Кейптауне. В первый же вечер мы тщательно проанализировали сложившуюся ситуацию. Проговорили мы полночи.
Мне стало ясно, что наряду с наступательной следует применять и оборонительную тактику. Путешествуя с сэром Юстасом и его спутниками, я — в полной безопасности. Он и полковник Рейс — могущественные покровители, и я рассудила, что мои враги не захотят из-за меня тревожить осиное гнездо. Кроме того, пока я возле сэра Юстаса, я более или менее в контакте с Ги Пейджетом, а он — центр всей тайны. Я спросила Сьюзен, возможно ли, по ее мнению, что сам Пейджет и есть таинственный «полковник». Его подчиненное положение, безусловно, говорит против такого предположения, но раза два мне пришло в голову, что сэр Юстас, несмотря на его властные манеры, в сущности, находится под влиянием своего секретаря. Сэр Юстас — беспечный человек, которого его ловкий секретарь легко может обвести вокруг пальца. В действительности его сравнительно незаметное положение ему только на руку, так как он всячески стремится оставаться в тени.
Сьюзен, однако, категорически отвергла мои соображения. Она отказывается верить, что всем правит Ги Пейджет. Настоящий руководитель — «полковник» — пребывает где-то за кулисами и, вероятно, уже находился в Африке со времени нашего приезда.
Я согласилась, что многое говорит в пользу ее версии, но была не вполне удовлетворена. Ибо в каждом подозрительном случае видна направляющая рука Пейджета. На первый взгляд ему действительно не хватало уверенности и решимости, характерных для матерого преступника, однако в конце концов, по утверждению полковника Рейса, этот таинственный лидер выполнял только умственную работу, а творческий дух часто живет в физически слабом и робком существе.
— В вас говорит профессорская дочь, — прервала меня Сьюзен, когда в своих рассуждениях я дошла до этого момента.
— Все равно я права. Однако Пейджет может быть, так сказать, великим визирем его высочества. — Я помолчала минуту-другую, а потом, поразмыслив, продолжила:
— Хотела бы я знать, на чем сэр Юстас сделал свое состояние!
— Снова подозреваете его?
— Сьюзен, я теперь не могу не подозревать кого-нибудь! Я, в сущности, не подозреваю его, но, в конце концов, он нанял Пейджета и владеет Милл-Хаусом.
— Я не раз слышала, что он сделал состояние на чем-то таком, о чем не жаждет распространяться, — задумчиво сказала Сьюзен. — Но совсем не обязательно, что его возникновение связано с преступлением, вполне вероятно, оно нажито на коротких гвоздях или жидкости для восстановления волос!
Я нехотя согласилась.
— Надеюсь, — сказала Сьюзен с сомнением, — мы не идем по ложному следу, совершенно сбившись с пути? Я имею в виду предположение о соучастии Пейджета? А вдруг он абсолютно честный человек?
Я подумала минуту-другую, а потом покачала головой.
— Не могу поверить.
— В конце концов, у него на все есть объяснения.
— Д-да, но они не слишком убедительны. Например, в ту ночь, когда он пытался сбросить меня за борт на «Килмордене», он, по его словам, вышел на палубу следом за Рейберном, а тот обернулся и сбил его с ног. Теперь мы знаем, что это не правда.
— Да, — охотно согласилась Сьюзен. — Но мы услышали о происшедшем только в пересказе сэра Юстаса Если бы мы послушали самого Пейджета, все могло бы выглядеть иначе. Вы знаете, что при пересказе люди всегда немного искажают события.
Я обдумала слова Сьюзен.
— Нет, — сказала я наконец, — я не могу не подозревать его. Пейджет виновен. Вы не можете отрицать тот факт, что он пытался сбросить меня за борт, и все остальное тоже сходится. Почему вы так отстаиваете свою новую идею?
— Из-за его физиономии.
— Его физиономии? Но…
— Да, я знаю, что вы собираетесь сказать. Физиономия у него зловещая. Это точно. Но с такой физиономией в действительности невозможно быть злым. Природа, должно быть, сыграла с ним великолепную шутку.
Меня не слишком убедил довод Сьюзен. Я много знаю о природе прошлых веков. Если у нее и есть чувство юмора, она не очень-то его проявляет. Сьюзен из той породы людей, которые охотно наделяют природу всеми собственными чертами.
Затем мы перешли к обсуждению наших непосредственных планов. Мне было ясно, что я должна на что-то решиться. Я не могла постоянно избегать объяснений. Решение всех моих трудностей находилось у меня под рукой, хотя какое-то время я об этом не думала. «Дейли баджет»! Мое молчание или мое слово не могли больше повлиять на участь Гарри Рейберна. Он стал известен как «человек в коричневом костюме» не по моей вине. Я могу помочь ему наилучшим образом, притворившись, что действую против него. «Полковник» и его шайка не должны подозревать о существовании какой-либо симпатии между мной и человеком, которого они выбрали в качестве козла, отпущения за убийство в Марлоу. Насколько я знаю, убитая женщина все еще не опознана. Я телеграфирую лорду Нэсби, что она, видимо, не кто иная, как знаменитая русская танцовщица Надина, так долго восхищавшая Париж. Мне казалось невероятным, что она до сих пор не опознана, но когда много времени спустя я узнала подробности всего дела, я поняла, насколько это было объяснимо.
Надина никогда не была в Англии, пока она делала успешную карьеру в Париже. Лондонской публике она была незнакома. Снимки жертвы убийства в Марлоу, помещенные в газетах, были очень неясными и неузнаваемыми. Неудивительно, что никто не смог установить личность изображенной на них женщины. И вместе с тем Надина сохраняла в глубокой тайне от всех свое намерение посетить Англию. Через день после убийства ее импресарио получил письмо, написанное якобы танцовщицей, в котором она сообщала, что возвращается в Россию по неотложным личным делам, а он по возможности должен уладить проблемы, возникшие из-за разорванного контракта.
Все это, разумеется, я узнала только потом. С полного одобрения Сьюзен я послала длинную телеграмму из Де-Ара. Она пришла в самый удобный момент (о чем я, конечно, узнала опять-таки потом). «Дейли баджет» просто необходима была сенсация. Моя догадка была проверена и полностью подтвердилась, и газета получила самую сенсационную новость за все время своего существования. «Жертва убийства в Милл-Хаусе опознана нашим специальным корреспондентом». И так далее. «Наш корреспондент совершает морское путешествие вместе с убийцей — „человеком в коричневом костюме“. Кто он в действительности?»
Основные факты, разумеется, были переданы по телеграфу в южноафриканские газеты, однако я прочла свои собственные пространные статьи только значительно позже! Телеграмму с одобрением и всеми инструкциями я получила в Булавайо. Я была принята в штат «Дейли баджет», и меня поздравил сам лорд Нэсби. Именно мне было доверено выследить убийцу, и только я знала, что им был не Гарри Рейберн! Но пусть мир думает, что это он — пока так лучше.

Глава XXIV

Мы приехали в Булавайо в субботу рано утром. Я была разочарована. Стояла невыносимая жара, и гостиница оказалась отвратительная. Кроме того, настроение сэра Юстаса я могу охарактеризовать как крайне мрачное. Думаю, что его разозлили наши деревянные звери, особенно большой жираф, гигантских размеров, с невероятной шеей, кроткими глазами и уныло висящим хвостом. У зверя был свой характер, свое очарование. Уже разгорался спор о том, кому он принадлежит — мне или Сьюзен. Каждая из нас дала «тики» на его покупку. Сьюзен претендовала на него по праву старшинства и положения замужней дамы, я настаивала на том, что первая оценила его красоту.
Тем временем, должна это признать, игрушки заняли изрядную часть отведенного нам пространства. Везти с собой сорок девять зверей, громоздких и неуклюжих, сделанных из чрезвычайно непрочного дерева — до некоторой степени проблема. Мы погрузили игрушки на двух носильщиков, один из них сразу уронил восхитительных страусов и отбил им головы. Предупрежденные таким образом, Сьюзен и я потащили то, что было нам по силам, полковник Рейс помогал, а большого жирафа я всучила сэру Юстасу. Даже идеальная мисс Петтигрю не избежала подобной участи, ей достались крупный гиппопотам и два черных воина. Мне казалось, что мисс Петтигрю меня невзлюбила. Вероятно, она полагала, что я самоуверенная потаскушка. Так или иначе, она по возможности избегала меня. И самое смешное, ее лицо казалось мне почему-то знакомым, хотя я никак не могла понять почему.
Почти все утро мы отдыхали, а днем поехали на автомобиле в Матопос посмотреть могилу Родса. Точнее, мы собирались это сделать все вместе, но в последний момент сэр Юстас отказался. Он был в таком же дурном настроении, как в утро прибытия в Кейптаун, когда он швырнул на пол персик, и тот расплющился! Очевидно, ранние приезды плохо на него действуют. Он клял носильщиков, официанта за завтраком, дирекцию гостиницы, несомненно, с удовольствием обругал бы и мисс Петтигрю, болтавшуюся под ногами со своими карандашом и блокнотом, но не думаю, что даже сэр Юстас решился бы на это. Она — вылитая образцовая секретарша из учебника. Я едва успела спасти нашего дорогого жирафа. Чувствую, что сэр Юстас с наслаждением швырнул бы его на землю.
Возвращаясь к нашей экспедиции — после отказа сэра Юстаса мисс Петтигрю заявила, что останется дома на случай, если она понадобится. А в самую последнюю минуту Сьюзен прислала сообщить, что у нее мигрень. Итак, полковник Рейс и я поехали одни.
Он странный человек. В компании это не так заметно. Однако наедине воздействие его личности почти непреодолимо. Он становится еще молчаливее, и тем не менее его молчание более красноречиво, чем слова.
В тот день мы ехали в Матопос через небольшой желто-бурый кустарник. Все вокруг было погружено в странное безмолвие, кроме нашего автомобиля, представлявшегося мне первым «Фордом», когда-то сделанным человеком! Обивка машины свисала клочьями, и, хотя я ничего не понимаю в моторе, даже я могла догадаться, что внутри у него не все так.
Вскоре характер местности изменился. Появились огромные валуны, громоздившиеся самым причудливым образом. Я вдруг почувствовала, что попала в первобытную эпоху. Сейчас неандертальцы казались мне столь же реальными, как когда-то папе. Я повернулась к полковнику Рейсу.
— Здесь когда-то, должно быть, обитали великаны, — сказала я мечтательно. — А их дети были как все дети в наши дни — они играли в камешки, то нагромождая их друг на друга, то сталкивая вниз, и чем искуснее были постройки из камешков, тем больше они радовались. Если бы мне пришлось давать имя этому месту, я назвала бы его «Страной маленьких великанов».
— Вы, может быть, ближе к истине, чем думаете, — веско заявил полковник Рейс. — Простая, примитивная, огромная — такова Африка.
Я согласно кивнула.
— Вы любите ее, не так ли? — спросила я.
— Люблю, но долгое пребывание здесь делает человека, как вы сказали бы, жестоким. Он начинает слишком легко относиться к жизни и смерти.
— Да, — согласилась я, думая о Гарри Рейберне. Он тоже был таким. — Но не жестоким к слабым?
— Есть разные мнения о том, кого считать «слабым», мисс Энн.
В его голосе прозвучала серьезная нотка, которая немного испугала меня. Я почувствовала, что, в сущности, очень мало знаю его.
— Я говорила о детях и собаках.
— Могу определенно сказать, что никогда не был жесток к детям или собакам. Значит, женщин вы не считаете слабыми?
Я задумалась.
— Нет, думаю, нет, хотя они, конечно, слабые. Но таковы они в наше время. Папа всегда говорил, что вначале мужчины и женщины бродили по миру одинаково сильные — как львы и тигры.
— И жирафы? — лукаво вставил полковник Рейс.
Я рассмеялась. Все подшучивают над нашим жирафом.
— И жирафы. Люди вели кочевой образ жизни. И только после того, как они осели и женщины стали делать одну работу, а мужчины — другую, женщины стали слабыми. Но внутри, конечно, человек остался прежним — я имею в виду, что он чувствует так же, и вот почему женщины почитают физическую силу в мужчинах: они сами ею некогда обладали, а потом утратили.
— В общем, почти культ предков?
— Что-то вроде.
— И вы действительно в этом уверены? Что женщины поклоняются силе, я хочу сказать?
— Наверное, это правда — если быть честной. Сначала воображаешь, что восхищаешься моральными качествами, но, когда полюбишь, возвращаешься к первобытному, где ценится только физическая сила. Но я не думаю, что все тем и кончается. Если жить в первобытных условиях, тогда конечно, но время уже не то, и, в конце концов, побеждает иное. Всегда побеждает нечто, казалось бы, слабое, гонимое. Оно одерживает верх в единственной сфере, которая имеет значение. Как в Библии, где сказано о том, что вы потеряете жизнь и обретете ее.
— В конечном счете, — задумчиво сказал полковник Рейс, — вы влюбляетесь, а потом разочаровываетесь, если я вас правильно понял?
— Не совсем, но можно и так сказать, если хотите.
— Но я не думаю, что вы когда-нибудь разлюбливали, мисс Энн?
— Да, вы правы, — охотно согласилась я.
— А влюблялись? Я не ответила.
Мы приехали на место, и разговор оборвался.
Выйдя из машины, мы начали медленное восхождение к обзорной площадке. Уже не впервые я ощущала некоторую неловкость в обществе полковника Рейса. Он так надежно скрывал свои мысли за непроницаемыми черными глазами. Он даже всегда немного пугал меня. Я никогда не знала, как себя с ним вести.
Мы молча взбирались на гору, пока не достигли могилы, где лежит Родс, охраняемый гигантскими валунами. Странное, мрачное место, удаленное от людей, — вечный гимн суровой красоте.
Некоторое время мы посидели молча, а затем стали спускаться вниз, слегка, однако, отклонившись от тропинки. Временами нам приходилось нелегко, а один раз мы подошли к крутому склону или скале, которая была почти отвесной.
Полковник Рейс прошел первым, потом повернулся, чтобы помочь мне.
— Лучше я вас перенесу, — неожиданно сказал он и быстрым движением поднял меня.
Я почувствовала, какой он сильный, когда он поставил меня на землю и убрал руки. Железный человек с мускулами, как упругая сталь. И вновь я испугалась, особенно от того, что он не посторонился, а стоял прямо передо мной, пристально глядя на меня.
— Зачем вы здесь на самом деле, Энн Беддингфелд? — спросил он отрывисто.
— Я цыганка, желающая посмотреть мир.
— Да, но это не вся правда. Работа в газете — только предлог. Вы не похожи на журналистку. Вы действуете самостоятельно, в вас есть жадность к жизни. Но и это еще не все.
Чего он хотел от меня? Мне было очень страшно. Я смотрела ему прямо в лицо. Мои глаза не умеют хранить тайны, как его глаза, но могут ответить ударом на удар.
— А зачем вы здесь на самом деле, полковник Рейс? — спросила я в упор.
На мгновение мне показалось, что он не собирался отвечать. Однако он был явно ошеломлен. Наконец он заговорил, и его слова, по-видимому, доставили ему мрачное удовлетворение.
— Тешу честолюбие, — сказал он. — Всего лишь тешу честолюбие. Ведь вы помните, мисс Беддингфелд, что в этот грех впадают ангелы.
— Говорят, — медленно произнесла я, — что вы сотрудник Секретной службы и связаны с правительством. Это правда?
Почудилось ли мне, или он действительно поколебался долю секунды, прежде чем ответить?
— Могу заверить вас, мисс Беддингфелд, что я здесь исключительно как частное лицо, путешествующее ради собственного удовольствия.
Размышляя потом над его ответом, я нашла его несколько расплывчатым. Но, вероятно, полковник не случайно ответил так.
Мы молча вернулись к машине. На полпути обратно в Булавайо мы остановились выпить чаю в какой-то развалюхе у дороги. Хозяин копался в саду, и, казалось, был раздосадован тем, что ему помешали. Но тем не менее любезно обещал посмотреть, что можно сделать. После бесконечного ожидания нам принесли черствые кексы, тепловатый чай и молоко. Затем хозяин снова исчез в своем саду.
Как только он ушел, нас окружили кошки, целых шесть штук, все они разом жалобно замяукали. Вымогательство было оглушительным. Я раздала им кусочки кекса. Они жадно сожрали их. Тогда я вылила все наше молоко в блюдце, и они стали бороться за обладание им.
— О, — вскричала я с негодовании, — их морят голодом! Это низко. Пожалуйста, пожалуйста, закажите еще молока и кексов.
Полковник Рейс без слов пошел выполнять мою просьбу. Кошки снова принялись мяукать. Полковник вернулся с целым кувшином молока, и кошки вылакали его всё.
Я решительно встала.
— Я собираюсь взять кошек с собой, я не оставлю их здесь.
— Дорогое дитя, не говорите глупостей. Вы не можете таскать с собой шесть кошек, как пятьдесят деревянных зверей.
— Не беспокойтесь о деревянных зверях. Эти кошки живые. Я возьму их с собой.
— Вы ничего подобного не сделаете. — Я возмущенно посмотрела на него, но он продолжал:
— Вы считаете меня жестоким, но в жизни нельзя сентиментальничать по такому поводу. Бесполезно настаивать — я не позволю вам взять их. Это примитивная страна, как вы знаете, и я сильнее вас.
Я всегда сознаю, когда терплю поражение. Я пошла к машине со слезами на глазах.
— Может быть, они голодны только сегодня, — попытался утешить меня полковник. — Жена хозяина поехала в Булавайо за покупками. Завтра все будет в порядке. Но так или иначе, вам известно, что в мире полно голодных кошек.
— Не надо, не надо, — яростно сказала я.
— Я учу вас воспринимать жизнь такой, как она есть. Я учу вас быть суровой и безжалостной — как я. В этом секрет силы — и секрет успеха.
— Я скорее умру, чем буду суровой, — воскликнула я страстно.
Мы сели в машину и поехали. Постепенно я пришла в себя. Вдруг, к моему изумлению, он взял меня за руку.
— Энн, — нежно сказал он, — вы нужны мне. Выходите за меня замуж.
Я была совершенно ошеломлена.
— О, нет, — запинаясь произнесла я. — Не могу.
— Почему нет?
— Я не люблю вас. И никогда не думала о вас как о муже.
— Понимаю. Это единственная причина?
Я вынуждена была быть честной, просто обязана — перед ним.
— Нет, — сказала я, — не единственная. Видите ли.., я.., люблю другого.
— Понимаю, — повторил он. — А вы уже любили его, когда я впервые увидел вас на «Килмордене»?
— Нет, — прошептала я. — Это случилось потом.
— Я понимаю, — повторил он в третий раз, но сейчас его слова были полны значения, побудившего меня повернуться и взглянуть на него. Его лицо было мрачнее, чем когда-либо прежде.
— Что.., что вы хотите сказать? — спросила я дрогнувшим голосом.
Он посмотрел на меня загадочно и властно.
— Только то, что теперь я знаю, что делать.
Его слова заставили меня затрепетать. В них была непонятная решимость, и она испугала меня.
До возвращения в гостиницу мы не сказали больше ни слова. Я сразу побежала наверх к Сьюзен. Она читала, лежа в постели, и у нее не было никаких признаков мигрени.
— Здесь покоится идеальная gooseberry[14], — заметила Сьюзен. — Она же тактичная дуэнья. Но, Энн, дорогая, что случилось?
Ибо я буквально разразилась потоком слез.
Я рассказала ей о кошках — я чувствовала, что было бы не правильно рассказывать ей о полковнике Рейсе. Но Сьюзен очень проницательна. Полагаю, она поняла, что мое состояние объяснялось еще чем-то.
— Надеюсь, вы не простудились, Энн? В такую жару подобные предположения звучат абсолютно нелепо, но вы вся дрожите.
— Ничего страшного, — отозвалась я. — Нервы, и к тому же меня дрожь пробирает. Я все время чувствую, что должно произойти нечто ужасное.
— Не будьте глупышкой, — решительно сказала Сьюзен. — Давайте поговорим о чем-нибудь интересном. Например, о тех алмазах…
— Что с ними?
— Я не уверена, что они у меня в безопасности. Раньше все было нормально, никто не мог вообразить, что они находятся среди моих вещей. Но теперь, когда все знают, что мы подруги, я тоже под подозрением.
— Однако никому не известно, что они в коробочке из-под пленки, — доказывала я. — Это великолепный тайник, и я не думаю, что мы могли бы найти лучшее место.
Поколебавшись, она согласилась со мной, но сказала, что мы вернемся к этому вопросу, когда приедем на водопад.
Наш поезд отошел в девять часов. Сэр Юстас был все еще не в лучшем настроении, и мисс Петтигрю выглядела подавленной. Полковник Рейс полностью пришел в себя. Я чувствовала, что весь разговор с ним на обратном пути из Матопоса мне просто приснился.
Я плохо спала в ту ночь на жестком ложе, меня одолевали сумбурные сны, предвещавшие дурное. Проснулась я с головной болью и вышла на обзорную площадку вагона. День был свежий и чудесный, и кругом, насколько хватало глаз, высились холмы, поросшие лесом. Мне они понравились больше, чем какое-либо другое место, которое я когда-нибудь видела. Мне тогда захотелось иметь маленькую хижину где-нибудь в чаще кустарника и жить там всегда…
Около половины третьего полковник Рейс вызвал меня из офиса и указал на причудливый букет белого тумана, клубившийся над частью леса.
— Брызги водопада, — сказал он. — Мы почти приехали.
После беспокойной ночи меня все еще охватывало странное мечтательное чувство. Все время казалось, что я приехала домой… Домой! А между тем я не была здесь раньше — или, может быть, во сне?
Мы пошли пешком от станции к гостинице, большому белому зданию, хорошо защищенному сетками от москитов. Кругом не было ни дорог, ни домов. Мы вышли на веранду, и я онемела от изумления. Прямо перед нами в полумиле виднелся водопад. Я никогда не видела ничего столь грандиозного и прекрасного — и никогда не увижу.
— Энн, вы сегодня странная, — сказала Сьюзен, когда мы уселись за ланч. — Я прежде вас такой не видела.
Она с любопытством уставилась на меня.
— Разве? — я рассмеялась, но почувствовала, что смех мой неестественный. — Просто мне тут все очень нравится.
— Тут что-то еще.
Ее брови слегка нахмурились понимающе.
Да, я была счастлива, но за этим скрывалось странное ощущение, что я жду чего-то, что скоро произойдет. Я волновалась и не находила себе места.
После чая мы вышли прогуляться, сели на дрезину и, подталкиваемые улыбающимися чернокожими, двинулись по небольшому рельсовому пути к мосту.
Вид был изумительный, огромная пропасть и несущаяся вниз вода, туманная завеса и брызги, то и дело расходившиеся на короткое мгновение, чтобы явить нашему взору падение воды, а затем снова смыкавшиеся в своей непостижимой таинственности. Таково, по моему мнению, вечное очарование водопада — неуловимость. Вы все время думаете, что сейчас увидите его — и никогда не видите.
Мы пересекли мост, медленно пошли вперед по дорожке, тянущейся вдоль края обрыва и размеченной по обе стороны белыми камнями. Наконец мы достигли большой расселины, где слева тропинка вела вниз к пропасти.
— Пальмовая лощина, — объяснил полковник Рейс. — Спустимся вниз? Или оставим на завтра? Это займет некоторое время и потом придется еще совершить обратное восхождение?
— Оставим на завтра, — решительно произнес сэр Юстас. Я заметила, он совсем не любит требующих усилий физических упражнений.
Назад он пошел первым. По дороге нам встретился прекрасный туземец, шествовавший гордой поступью. За ним шла женщина, на голове которой, по-видимому, были водружены все домашние пожитки! Коллекция включала даже сковородку.
— У меня никогда нет с собой фотоаппарата, когда он мне нужен, — застонала Сьюзен.
— Такая картина будет встречаться достаточно часто, миссис Блейр, — сказал полковник Рейс. — Так что не горюйте.
Мы пришли обратно к мосту.
— Пойдемте в радужный лес? — предложил полковник. — Или вы боитесь промокнуть?
Сьюзен и я пошли вместе с ним. Сэр Юстас отправился обратно в гостиницу. Радужный лес несколько разочаровал меня. Радуг мы толком не увидели и промокли до нитки, но то и дело перед нашими глазами мелькал водопад, и мы представляли себе, какой он необыкновенно широкий. О, милый, милый водопад, как я люблю тебя и поклоняюсь тебе, и так будет всегда!
В гостиницу мы вернулись как раз вовремя, чтобы успеть переодеться к обеду. Сэр Юстас, кажется, проникся явной антипатией к полковнику Рейсу. Сьюзен и я слегка иронизировали над сэром Юстасом, но не получали от этого особого удовлетворения.
После обеда он удалился в свою гостиную и утащил с собой мисс Петтигрю. Мы с Сьюзен немного поболтали с полковником Рейсом, а потом она объявила, широко зевая, что собирается лечь спать. Я не хотела оставаться наедине с полковником, поэтому тоже встала и пошла к себе.
Однако я была слишком возбуждена, чтобы заснуть. Я даже не разделась. Откинувшись на спинку кресла, я предалась мечтаниям. И все время ощущала, как на меня что-то надвигается.., все ближе и ближе…
Раздался стук в дверь, и я вздрогнула. Я встала и пошла открывать. Маленький чернокожий мальчуган протянул мне записку. Она была адресована мне, но почерк был незнакомый. Я взяла ее и вернулась в комнату. Постояв немного с запиской в руке, я наконец развернула ее. Она была очень короткая!
«Я должен увидеть вас. Не осмеливаюсь появляться в гостинице. Вы придете к расселине у пальмовой лощины? В память о каюте номер 17, пожалуйста, приходите. Человек, которого вы знали как Гарри Рейберна».
Мое сердце неистово забилось. Так он здесь! О, я знала это — знала все время! Я чувствовала, что он рядом. Совершено непроизвольно я приближалась к его убежищу.
Повязав голову шарфиком, я тихонько подошла к двери. Надо быть осторожной. За ним охотятся. Никто не должен увидеть, как мы встретимся. Проскользнув в комнату Сьюзен, я убедилась, что она крепко спит. Слышалось ее ровное дыхание.
Сэр Юстас? Я остановилась у двери его гостиной. Да, он диктовал мисс Петтигрю, раздавался ее монотонный голос, повторяющий: «Поэтому рискну предположить, что, взявшись за решение проблемы использования труда цветных…» Она сделала паузу, чтобы он продолжал, и я услышала, как он что-то недовольно проворчал.
Прокравшись дальше по коридору, я обнаружила, что комната полковника Рейса пуста. Не было его и в гостиной отеля. А ведь именно его я опасалась больше всех! И все же нельзя было терять больше времени. Я быстро выскользнула из гостиницы и направилась по тропинке к мосту.
Перейдя на другую сторону, я притаилась в тени. Если кто-нибудь шел за мной, я увижу, как он переходит мост.
Однако минуты бежали, а никто не появлялся. Меня не выслеживали. Я повернулась и пошла по дорожке к расселине. Сделав примерно шесть шагов, я остановилась. Что-то зашуршало позади меня. Это не мог быть кто-то, кто шел за мной от гостиницы. Это был некто, заранее поджидавший здесь.
И в ту же минуту без всякого основания я интуитивно почувствовала, что надо мной нависла угроза. Подобное чувство я уже испытала на «Килмордене» в ту ночь — безошибочный инстинкт, предупреждавший меня об опасности.
Повернув голову, я внимательно посмотрела через плечо. Тишина. Я сделала шаг или два. Снова послышалось то же шуршание. Продолжая идти, я снова оглянулась через плечо. Из тени вышла мужская фигура. Заметив, что я увидела его, он рванулся вперед прямо за мной.
Было слишком темно, чтобы я могла кого-нибудь узнать. Я сумела разглядеть только то, что он высокий и что это был европеец, а не туземец, и бросилась бежать. Позади раздавался его тяжелый топот. Я бежала быстрее, ориентируясь по белым камням, указывавшим мне путь, так как в ту ночь не было луны.
И вдруг мои ноги провалились в пустоту. Я услышала, как человек позади меня засмеялся зловещим смехом, который звучал в моих ушах, пока я падала головой вниз — все ниже и ниже — чтобы разбиться далеко внизу.

Глава XXV

Медленно и мучительно я приходила в себя. Когда я попыталась двинуться, то ощутила, что у меня болит голова и ломит левую руку, и все казалось нереальным, как во сне. Передо мной проплывали кошмарные видения. Я чувствовала, что падаю — вновь падаю. Однажды мне почудилось, что из тумана появилось склонившееся надо мной лицо Гарри Рейберна. Я едва не вообразила, что оно — реальность. Потом оно снова исчезло, как бы дразня меня. Однажды, я помню, кто-то поднес чашку к моим губам, и я попила. Перед моими глазами скалилось черное лицо — лицо дьявола, додумала я и пронзительно вскрикнула. Потом опять сны — длинные беспокойные сны, в которых я тщетно разыскивала Гарри Рейберна, чтобы предупредить его — предупредить его — о чем? Я и сама не знала. Но была какая-то опасность — большая опасность — и только я могла спасти его. Затем снова темнота, благотворная темнота и крепкий сон.
Наконец я окончательно проснулась. Длинный кошмар прекратился. Я прекрасно помнила все, что произошло: мое поспешное бегство из гостиницы навстречу Гарри, мужчина в тени и этот последний ужасный момент падения…
Благодаря какому-то чуду я не погибла. Я разбилась, у меня все болело, я была очень слабая, но живая. Но где же я теперь? С трудом, повернув голову, я огляделась вокруг. Я находилась в маленькой комнатке с грубыми деревянными стенами. На них были развешаны шкуры животных и бивни из слоновой кости. Я лежала на чем-то вроде грубо сколоченной кушетки, также покрытой шкурами, моя левая рука была забинтована и не сгибалась. Сначала я подумала, что в комнатушке никого больше нет, но потом увидела фигуру мужчины, сидевшего между мной и окном, его голова была повернута к окну. Он был так неподвижен, что казался вырезанным из дерева. Его коротко стриженная черноволосая голова мне кого-то напоминала, но я не решилась дать волю воображению. Вдруг он обернулся, и я затаила дыхание. Это был Гарри Рейберн. Гарри Рейберн из плоти и крови.
Он встал и подошел ко мне.
— Чувствуете себя получше? — спросил он, немного смущаясь.
Ответить я не смогла. По моему лицу катились слезы. Я была еще слаба, но взяла его руку обеими руками. Если бы только я могла умереть вот так, пока он стоит здесь и смотрит на меня с этим новым выражением в глазах!
— Не плачьте, Энн. Пожалуйста, не плачьте. Теперь вы в безопасности. Никто вас не обидит.
Он отошел, взял чашку и принес ее мне.
— Выпейте немного молока.
Я послушно выпила. Он продолжал говорить тихим убеждающим голосом, каким, наверное, говорил бы с ребенком.
— Не задавайте сейчас никаких вопросов. Еще поспите. Постепенно вы окрепнете. Если хотите, я уйду.
— Нет, — сказала я настойчиво. — Нет, нет.
— Тогда я останусь.
Он принес маленькую табуретку и сел подле меня. Положив свою руку на мою, он успокаивал и утешал меня, и я снова провалилась в сон.
Когда я проснулась, должно быть, был вечер, однако высоко в небе сияло солнце. В хижине я была одна, но стоило мне пошевелиться, как вбежала старая туземка. Она была страшная, как смертный грех, но одобряюще улыбнулась мне. Женщина принесла воды в тазу и помогла мне вымыть лицо и руки. Потом она подала мне большую чашку супу, и я съела все до капли. Я задала ей несколько вопросов, но она только улыбалась, кивала и болтала на своем гортанном языке, и я поняла, что она не знает английского.
Неожиданно она встала и почтительно отступила на несколько шагов, вошел Гарри Рейберн, кивком отпустил ее, и она вышла, оставив нас вдвоем. Он улыбнулся мне.
— Сегодня вам определенно лучше!
— Да, правда, но я все еще ничего не понимаю. Где я?
— Вы на небольшом островке на Замбези примерно в четырех милях выше водопада.
— А.., а мои друзья знают, что я здесь?
Он покачал головой.
— Я должна известить их.
— Это, разумеется, ваше право, но на вашем месте я подождал бы, пока немного не окрепну.
— Зачем?
Он не ответил сразу, и я продолжила:
— Как долго я здесь?
Его ответ изумил меня.
— Почти месяц.
— О! — вскрикнула я. — Я должна сообщить о себе Сьюзен.
Она ужасно беспокоится.
— Кто такая Сьюзен?
— Миссис Блейр. Я жила в гостинице вместе с ней, сэром Юстасом и полковником Рейсом, но вы, конечно, знаете об этом?
Он покачал головой.
— Я ничего не знаю, кроме того, что нашел вас на развилине дерева без, сознания, ваша рука была сильно вывихнута.
— Где находилось это дерево?
— Оно нависало над ущельем. Если бы ваша одежда не зацепилась за ветки, вы, безусловно, разбились бы насмерть.
Я содрогнулась. Потом мне в голову пришла мысль.
— Вы говорите, что не знали, где я жила. А как же тогда записка?
— Какая записка?
— Которую вы послали мне, прося встретиться с вами в расселине.
Он уставился на меня.
— Я не посылал никакой записки.
Я почувствовала, что краснею до корней волос. К счастью, он, кажется, ничего не заметил.
— А как вы очутились на месте столь чудесным образом? — спросила я по возможности бесстрастно. — И что вы делаете в этом уголке света?
— Я живу здесь, — просто ответил он.
— На этом острове?
— Да, я приехал сюда после войны. Иногда я катаю на лодке постояльцев гостиницы, жизнь здесь очень дешева, и я делаю то, что хочу.
— Вы живете здесь совсем один?
— Я не жажду общества, уверяю вас, — холодно ответил он.
— Прошу прощения, что навязала вам свое, — парировала я, — но я, кажется, об этом особенно не просила.
К моему удивлению, его глаза слегка сверкнули.
— Совершенно верно, не просили. Я взвалил вас себе на плечи, как мешок с углем, и принес в лодку. Совсем как первобытный человек каменного века.
— Но по другой причине, — вставила я.
На сей раз он залился жгучей краской смущения. Она проступила даже сквозь его загар.
— Но вы не сказали, как очутились поблизости в столь подходящий для меня момент? — поспешно произнесла я, чтобы скрыть его замешательство.
— Я не мог уснуть. Не находил себе места — беспокоился — у меня было ощущение, что должно что-то произойти. В конце концов, я взял лодку, высадился на берег и побрел вниз к водопаду. Я как раз подошел к краю пальмовой лощины, когда услышал ваш пронзительный крик.
— Почему вы не сходили за помощью в гостиницу, а вместо этого привезли меня сюда? — спросила я.
Он снова покраснел.
— Наверное, вам мой поступок представляется непростительной вольностью, но не думаю, что даже сейчас вы осознаете, что вам угрожает! Вы полагаете, я должен был известить ваших друзей? Прекрасных друзей, позволивших вам попасть в смертельную ловушку. Нет, я поклялся себе, что позабочусь о вас лучше, чем кто-либо другой. На этом островке ни души. Я договорился со старой Батани, которую когда-то вылечил от лихорадки, что она будет приходить ухаживать за вами. Она верный человек. Никогда не скажет ни слова. Я мог держать вас здесь месяцами, и никто ничего не узнал бы.
Я мог держать вас здесь месяцами, и никто ничего не узнал бы! Как бывают приятны некоторые слова!
— Вы поступили совершенно правильно, — спокойно сказала я. — И я никого не буду извещать. Один-два лишних дня беспокойства не имеют существенного значения. Эти люди мне не слишком близки. Мы, в сущности, только знакомые — даже со Сьюзен. И тот, кто написал ту записку, должен был знать очень много! Это не мог сделать посторонний.
На сей раз мне удалось упомянуть о записке, совсем не покраснев.
— Если бы вами руководил я… — нерешительно произнес он.
— Не думаю, что получится, — заявила я чистосердечно. — Но послушать не вредно.
— Вы всегда делаете то, что хотите, мисс Беддингфелд?
— Обычно да, — осторожно ответила я. Кому-нибудь другому я сказала бы: «Всегда».
— Мне жаль вашего мужа, — неожиданно сказал он.
— Не стоит жалеть его, — парировала я. — Я и не подумаю выйти замуж, если безумно не полюблю. А женщине, разумеется, ничто не доставляет такого удовольствия, как делать все то, что ей не нравится, ради того, кто ей действительно нравится. И чем она своевольнее, тем большее удовольствие она получает.
— Боюсь, я не согласен с вами. Ответственность, как правило, лежит на другом. — Он говорил с мягкой усмешкой.
— Вот именно, — с жаром воскликнула я. — Именно в этом причина такого большого количества несчастных браков. Во всем виноваты мужчины. Они или уступают своим женам — тогда жены презирают их, — или проявляют крайний эгоизм, настаивая только на своем, и никогда не говоря «спасибо». Счастливые мужья заставляют своих жен делать то, что им нужно, а потом страшно шумно начинают заботиться о них в благодарность за это. Женщины любят подчиняться, но не выносят, когда их жертвы не получают должной оценки. Мужчины, со своей стороны, не ценят по-настоящему женщин, которые всегда внимательны к ним. Когда я выйду замуж, то буду дьяволицей, но время от времени, когда мой муж будет меньше всего ждать, я буду показывать ему, каким совершенным ангелочком могу быть! Гарри от души расхохотался.
— Вы будете жить, как кошка с собакой!
— Влюбленные всегда воюют, — подтвердила я. — Потому что не понимают друг друга. А когда они уже начинают понимать, они уже больше не любят.
— Обратное тоже соответствует истине? Те, кто воюет друг с другом, всегда влюбленные?
— Я.., я не знаю, — сказала я, на мгновение сконфузившись.
Он отвернулся к очагу.
— Хотите еще супу? — спросил он как бы между прочим.
— Да, пожалуйста. Я так голодна, что съела бы и гиппопотама.
— Очень хорошо.
Он занялся огнем, я наблюдала.
— Когда я смогу вставать, я буду вам готовить, — пообещала я.
— Вы вряд ли что-нибудь смыслите в готовке.
— Я умею разогревать консервы не хуже вас, — возразила я, показав на выстроенные на камине в ряд банки.
— Сдаюсь, — сказал он и засмеялся.
Когда он смеялся, лицо его совершенно менялось, становилось мальчишеским, счастливым — совсем другой человек.
Я с удовольствием поела супу. За едой я напомнила, что он, в конце концов, так и не дал мне совета.
— Ах, да, я хотел сказать вам следующее. На вашем месте я затаился бы здесь, пока окончательно не оправился бы. Ваши враги будут считать вас мертвой. Едва ли они удивятся, не найдя тела. Оно должно было бы вдребезги разбиться о камни и быть унесено стремительным потоком.
Я вздрогнула.
— Когда вы полностью выздоровеете, вы сможете спокойно поехать в Бейру и сесть на пароход, чтобы вернуться в Англию.
— Это было бы очень банально, — насмешливо возразила я.
— В вас говорит неразумная школьница.
— Я вовсе не глупая школьница, — вскричала я с негодованием. — Я взрослая женщина.
С непонятным выражением он смотрел, как я привстала на постели, покрасневшая и взволнованная.
— Спаси меня Бог, вы правы, — пробормотал он и внезапно вышел из хижины.
Я быстро поправлялась. Мои раны ограничивались ушибом головы и сильным вывихом руки. Последнее было более серьезно, и мой спаситель сначала подумал, что рука сломана. Однако внимательный осмотр убедил его, что он ошибался, и, несмотря на то, что рука очень болела, я довольно успешно восстанавливала способность пользоваться ею.
Это было странное время. Мы жили отрезанные от мира, вдвоем, как Адам и Ева, но сколь иным было наше положение! Старая Батани вертелась вокруг, но мы не принимали ее в расчет, как какую-нибудь собачонку. Я настояла, что буду готовить, по крайней мере, насколько мне позволяла одна рука. Гарри помногу отсутствовал, но потом мы проводили долгие часы вместе, лежа в тени пальм, беседуя и споря обо всем на свете, ссорясь и снова мирясь. Мы много спорили, но между нами крепли настоящие товарищеские отношения, о которых я никогда даже не мечтала. Дружба — и не только.
Приближалось время, когда я буду уже в силах ехать, и я сознавала это с тяжелым сердцем. Неужели он меня отпустит? Без единого слова? Без вздоха сожаления? На него находили приступы молчания, длинные периоды дурного настроения, мгновения, когда он вскакивал и убегал бродить один. Однажды вечером наступил кризис. Мы закончили наш скромный ужин и сидели в дверях хижины. Солнце садилось.
Мне были жизненно необходимы шпильки, но Гарри не мог достать их, и мои волосы, прямые и черные, свисали до колен. Я сидела, положив подбородок на руки, погруженная в размышления. И вскоре почувствовала, чем увидела, что Гарри смотрит на меня.
— Вы похожи на колдунью, Энн, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучало нечто совершенно новое.
Он протянул руку и слегка коснулся моих волос. Я затрепетала. Вдруг он вскочил с проклятиями.
— Вы должны уехать завтра же, слышите? — кричал он. — Я.., я не могу больше. В конце концов, я мужчина. Вы должны уехать, Энн, должны. Вы не дурочка. Вы сами понимаете, что так не может продолжаться.
— Наверное, вы правы, — медленно сказала я. — Но.., это было счастливое время, не так ли?
— Счастливое? Это был ад!
— Так ужасно?
— За что вы меня изводите? Зачем вы дразните меня? Почему вы так говорите, — смеясь про себя?
— Я не смеюсь и не дразню вас. Если вы хотите, чтобы я уехала, я уеду. Но если хотите, чтобы я осталась — я останусь.
— Не надо! — закричал он исступленно. — Не надо. Не искушайте меня, Энн. Вы понимаете, кто я? Дважды преступник. Человек, за которым охотятся. Здесь я известен как Гарри Паркер. Они не знают, что я ездил в Англию, но в любой день могут сообразить, что к чему — и тогда нанесут удар. Вы так молоды, Энн, и так прекрасны, ваша красота сводит мужчин с ума. Перед вами весь мир — любовь, жизнь, все. Моя жизнь позади — сгоревшая, искалеченная, с привкусом пепла.
— Если я не нужна вам…
— Вы знаете, что нужны мне. Вы знаете, что я отдал бы душу за то, чтобы взять вас на руки, оставить здесь и спрятать от всего мира навсегда-навсегда. А вы меня искушаете, Энн. С вашими длинными, как у ведьмы, волосами, золотыми, карими, сам не пойму какими, глазами, никогда не перестающими смеяться, даже когда вы не улыбаетесь. Но я спасу вас и от вас и от себя. Вы уедете сегодня вечером. В Бейру…
— Я не поеду в Бейру, — прервала его я.
— Поедете. Вы поедете в Бейру, даже если мне придется силой отвезти вас туда и закинуть на пароход. Из чего, вы думаете, я сделан? Вы соображаете, что я буду просыпаться каждую ночь в страхе, что они схватили вас? Нельзя все время рассчитывать на чудеса. Вы должны вернуться в Англию, Энн, и.., и выйти замуж, и быть счастливой.
— За надежного человека, который создаст мне здоровую семейную жизнь!
— Лучше так, чем явное несчастье.
— А как же вы?
Его лицо стало жестоким и неподвижным.
— Я знаю, что делать. Не спрашивайте меня. Полагаю, вы можете догадаться. Но одно скажу — я верну свое честное имя или погибну при этом, и я задушу проклятого негодяя, сделавшего все, чтобы убить вас тогда ночью.
— Надо быть справедливыми, — сказала я. — На самом деле он не сталкивал меня.
— У него не было необходимости. Его план был хитрее. Я потом поднялся к той дорожке. Все выглядело нормально, однако по следам на земле я увидел, что камни, которыми была размечена дорожка, были сначала убраны, а потом положены обратно, но не совсем на прежнее место. Над самым обрывом растут высокие кусты. Тот человек укрепил на них камни с внешней стороны дорожки, так, что вы должны были считать, что находитесь еще на ней, когда в действительности шагнули в пустоту. Спаси его Бог, если он попадется мне в руки!
Он сделал небольшую паузу, а потом произнес совершенно другим тоном:
— Мы никогда не говорили об этой истории, Энн, правда? Но настало время. Я хочу, чтобы вы все узнали — с самого начала.
— Если вам больно возвращаться в прошлое, не надо мне ничего говорить, — тихо сказала я.
— Ноя хочу, чтобы вы знали. Никогда не думал, что буду с кем-нибудь говорить об этом отрезке моей жизни. Забавные штуки выкидывает судьба, не правда ли?
Минуту-другую он помолчал. Солнце село, и бархатистая темнота африканской ночи окутала нас, как мантия.
— Кое-что мне известно, — мягко сказала я.
— Что именно?
— Что ваше настоящее имя — Гарри Лукас.
Он все еще колебался, не глядя на меня, уставившись прямо перед собой. Я не могла разгадать ход его мыслей, но наконец он резко тряхнул головой, как бы молча соглашаясь с каким-то невысказанным решением, и начал свой рассказ.

Глава XXVI

— Вы правы. Мое настоящее имя — Гарри Лукас. Мой отец, отставной солдат, приехал обрабатывать землю в Родезию. Он умер, когда я учился на втором курсе в Кембридже.
— Вы любили его? — вдруг спросила я.
— Я… я не знаю.
Потом он покраснел и продолжал с неожиданной горячностью:
— Почему я так говорю? Я, конечно, любил моего отца. Мы наговорили друг другу много горького, когда виделись в последний раз, и мы часто ссорились, из-за моей необузданности и моих долгов, но я любил старика. Насколько сильно, я понимаю только сейчас, когда слишком поздно. — И продолжал более спокойно. — Именно в Кембридже я познакомился с другим парнем…
— Молодым Ирдсли?
— Да, с молодым Ирдсли. Его отец, как вы знаете, был одним из самых видных деятелей в Южной Африке. Мы сразу сошлись, мой друг и я. Нас объединяла любовь к Южной Африке и тяга к неисхоженным уголкам земли. После того как Ирдсли бросил учебу, он окончательно рассорился с отцом. Старик дважды выплачивал его долги, в третий раз он отказался. Между ними произошла очень неприятная сцена. Сэр Лоуренс объявил, что его терпению пришел конец, — больше он ничего не станет делать для сына. Некоторое время он должен заботиться о себе сам. В результате, как вам известно, эти два молодых человека уехали вместе в Южную Америку искать алмазы. Сейчас я не буду вдаваться в подробности, скажу только, что мы там чудесно провели время. Много трудностей, вы понимаете, но жизнь была прекрасна — изнурительная борьба за существование вдали от проторенных путей, — но, Бог мой, именно там можно узнать друга. Между нами возникли узы, которые могла бы разорвать только смерть. Итак, как вам сказал полковник Рейс, наши усилия увенчались успехом. Мы открыли второй Кимберли в дебрях джунглей Британской Гвианы. Не могу передать вам, как бурно мы радовались. И дело было не столько в реальной ценности находки — в денежном выражении — понимаете, Ирдсли привык к деньгам и знал, что после смерти отца станет миллионером, а Лукас всегда был беден и привык к этому. Нет, то был чистый восторг от сделанного открытия.
Он сделал паузу, а потом добавил, почти извиняясь:
— Вы не возражаете, что я рассказываю таким образом? Как будто сам не принимал никакого участия? Мне сейчас самому так кажется, когда я оглядываюсь назад и вижу тех двух мальчиков. Я почти забываю, что один из них — Гарри Рейберн.
— Рассказывайте, как вам нравится, — сказала я, и он продолжал:
— Мы приехали в Кимберли — очень гордые своей находкой. Мы привезли с собой великолепный набор алмазов, чтобы представить их экспертам. А потом — в гостинице в Кимберли — мы встретили ее…
Я ощутила некоторую напряженность, и моя рука, покоившаяся на дверном косяке, сжалась.
— Анита Грюнберг — так ее звали. Она была актриса. Совсем юная и очень красивая. Родилась в Южной Африке, но ее мать была, кажется, венгерка. В Аните было что-то таинственное, и это, разумеется, усиливало ее привлекательность для двух парней, вернувшихся домой из дебрей. Ей, наверное, было совсем нетрудно пленить нас. Мы оба сразу влюбились в нее и тяжело переживали. Впервые между нами пробежала тень, но даже она не ослабила нашу дружбу. Каждый из нас, я искренне верю, хотел устраниться ради успеха другого. Но ее замысел состоял в ином. Потом я время от времени недоумевал, почему так, ибо единственный сын сэра Лоуренса Ирдсли был выгодной партией. Но правда заключалась в том, что она была замужем — за сортировщиком из компании «Де Бирс», — хотя никто об этом не знал. Она притворилась, что испытывает необычайный интерес к нашему открытию, и мы рассказали все и даже показали наши алмазы. Далила — так ее стоило бы назвать — отлично исполнила свою роль!
Обнаружилась пропажа алмазов «Де Бирс», и, как удар грома, к нам внезапно нагрянула полиция. Они захватили наши алмазы. Сначала мы только смеялись — так нелепо все выглядело. А затем алмазы были предъявлены в суде — и, без сомнения, это были камни, украденные у «Де Бирс». Анита Грюнберг исчезла. Она достаточно аккуратно осуществила подмену, и наш рассказ о том, что представленные алмазы вовсе не наши, был встречен издевательским смехом.
Сэр Лоуренс Ирдсли пользовался огромным влиянием. Ему удалось замять дело, но два молодых человека были погублены и опозорены, они должны были жить с клеймом воров, и это окончательно разбило сердце старика. У него было горькое свидание с сыном, во время которого он осыпал его всеми мыслимыми упреками. Сэр Лоуренс сделал все, что мог, чтобы спасти честь семьи, но теперь совершенно отрекся от сына. А тот, как гордый молодой глупец, каким он и был, хранил молчание, считая ниже своего достоинства протестовать и доказывать свою невиновность не верившему ему отцу. Он вышел после встречи взбешенный — друг ждал его. Неделю спустя объявили войну. Оба они пошли добровольцами. Вы знаете, что случилось дальше. Лучший товарищ, какого можно себе представить, был убит, отчасти из-за собственного безрассудного пренебрежения опасностью, побуждавшего его идти на ненужный риск. Он умер с запятнанным именем…
Клянусь вам, Энн, в основном из-за него я испытывал такое ожесточение против той женщины, С ним все было гораздо серьезнее, чем со мной. Некоторое время я был безумно влюблен в нее — я даже думаю, что иногда пугал ее, — однако его чувство было явно спокойнее и глубже. Для него она была центром вселенной — и ее предательство подорвало самые основы его жизни. Удар оглушил его и парализовал.
Гарри помолчал немного, а через минуту-другую продолжал:
— Как вам известно, обо мне сообщили, что я «пропал без вести, предположительно убит». Я совсем не беспокоился о том, чтобы исправить ошибку. Я взял себе фамилию Паркер и приехал на этот островок, о котором давно знал. В начале войны у меня были честолюбивые надежды доказать свою невиновность, но теперь весь мой энтузиазм прошел. Я все время думал: «Что толку?» Мой товарищ мертв, ни у него, ни у меня не осталось живых родственников, которым мое положение было бы небезразличным. Предполагали, что я — тоже погиб, пусть так и останется. Я вел здесь спокойное существование, не особо счастливое, не несчастное — я как бы оцепенел. Сейчас я понимаю, хотя тогда и не сознавал, что частично это было следствием войны.
А затем некий случай заставил меня очнуться. Я собирался прокатить одну компанию вверх по реке и стоял на пристани, помогая им сесть в лодку, когда один из мужчин что-то изумленно воскликнул. Это привлекло мое внимание к нему. Он был низенький, худой человек с бородой, и он глазел на меня изо всех сил, как будто я был призраком. Его душевное волнение было столь сильным, что пробудило мое любопытство. Я навел о нем справки в гостинице и узнал, что его фамилия Картон, он приехал из Кимберли и работает сортировщиком алмазов в компании «Де Бирс». Моментально во мне снова возникло чувство несправедливости. Я покинул островок и отправился в Кимберли.
Тем не менее мне не удалось выяснить о нем много нового. В конце концов, я решил, что надо заставить говорить его самого. Я взял с собой револьвер. У меня осталось мимолетное впечатление, что он трус. Как только мы очутились лицом к лицу, я понял, что он боится меня. Вскоре я заставил его рассказать мне все, что ему известно. Похищение алмазов было отчасти делом его рук, а Анита Грюнберг была его женой. Однажды он мельком видел нас обоих, когда мы обедали с ней в гостинице, и, зная из газет, что я погиб, он страшно испугался, встретив меня живым у водопада. Он и Анита поженились совсем молодыми, но она вскоре ушла от него. Она связалась с дурными людьми, так он рассказал мне — и именно тогда я впервые услышал о «полковнике». Сам Картон никогда не был замешан ни в чем, кроме того единственного дела. Он торжественно заверил меня, и я был склонен поверить ему. Он был явно не из того теста, из какого делаются удачливые преступники.
И все же у меня было ощущение, что он что-то скрывает. Для проверки я пригрозил пристрелить его на месте, заявив, что меня очень мало волнует, что теперь со мной станет. Охваченный безумным страхом, он поведал мне следующее. Анита Грюнберг, по-видимому, не вполне доверяла «полковнику». Сделав вид, что передала ему все камни, украденные из гостиницы, она несколько штук оставила у себя. Картон, зная тонкости своего дела, посоветовал ей, какие сохранить. Их цвет и особенности таковы, что, если когда-нибудь они будут предъявлены, эксперты из «Де Бирс» сейчас же признают, что эти камни никогда не проходили через их руки. Таким образом, мой рассказ о подмене подтвердится, мое имя очистится, а подозрение падет на истинного виновника. Я сообразил, что в отличие от обычной практики, на сей раз сам «полковник» был замешан в этом деле, поэтому Анита испытывала чувство удовлетворения, что может обрести над ним реальную власть, если ей понадобится. Теперь Картон предложил, чтобы я заключил сделку с Анитой Грюнберг, или Надиной, как она теперь называла себя. Он полагал, что за солидную сумму она захочет отдать алмазы и предать своего бывшего шефа. Он готов немедленно телеграфировать ей.
Но я все еще подозревал Картона. Он был из тех, кого весьма легко испугать, но кто в страхе наговорит столько вранья, что потом будет непросто отделить правду от лжи. Вернувшись в гостиницу, я стал ждать. По моим расчетам, к следующему вечеру он должен был получить ответ на свою телеграмму. Я зашел к нему домой, и мне сказали, что мистер Картон уехал, но утром вернется. Мои подозрения усилились. Как раз вовремя я обнаружил, что на самом деле он собирается отплыть в Англию на «Килморден касле», который выходит из Кейптауна через два дня. У меня едва хватило времени, чтобы доехать туда и успеть на тот же пароход.
В мои намерения не входило потревожить Картона, обнаружив свое присутствие на борту. За время учебы в Кембридже я много играл в любительских спектаклях, и мне было сравнительно нетрудно превратиться в серьезного бородатого джентльмена средних лет. На судне я старательно избегал Картона, оставаясь по возможности в каюте под предлогом нездоровья.
Когда мы прибыли в Лондон, я выследил его без труда. Он поехал сразу в гостиницу и до следующего дня никуда не выходил. Незадолго до часа дня он ушел из гостиницы. Я последовал, за ним. Он отправился прямо к агенту по сдаче домов внаем в Найтсбридже. Там он расспрашивал об особенностях домов, сдававшихся у реки.
Я сидел за соседним столом, также наводя справки о домах. Затем вдруг вошла Анита Грюнберг, или Надина, называйте ее как хотите. Величественная, дерзкая и почти такая же красивая, как прежде. Боже! Как я ненавидел ее. Вот она, женщина, разбившая жизнь мне и человеку, который был лучше меня. В ту минуту я мог бы схватить ее за горло и выдавить из нее жизнь по капле! На мгновение я просто обезумел. Я едва понимал, что говорил мне агент. Рядом я слышал ее голос, высокий и отчетливый с подчеркнутым иностранным акцентом: «Милл-Хаус, Марлоу. Собственность сэра Юстаса Педлера. Кажется, мне это подойдет. Во всяком случае, я поеду посмотреть».
Агент выписал ей ордер, и она вышла из конторы с царственным дерзким видом. Ни словом, ни жестом она не показала, что узнала Картона, и все же я был уверен, что о встрече они договорились заранее. Тогда я начал делать поспешные выводы. Не зная, что сэр Юстас находится в Канне, я подумал, что эта возня со снятием дома была лишь предлогом для того, чтобы повидаться с ним в Милл-Хаусе. Мне было известно, что он был в Южной Африке в то время, когда украли алмазы, и, не зная его, я сразу ухватился за мысль, что он и есть таинственный «полковник», о котором я так много слышал.
Я последовал за Надиной по Найтсбриджу. Она поехала в отель «Гайд-парк». Ускорив шаги, я вошел за ней. Она прошла прямо в ресторан, и я решил, что лучше сейчас не рисковать, чтобы она меня не узнала, а продолжать следить за Картоном. Я очень надеялся, что он получит алмазы, и что внезапно появившись перед ним, когда он меньше всего ожидает, я испугаю его и заставлю сказать правду. Следом за ним я спустился на станцию подземки «Гайд-парк корнер». Он был в конце платформы. Неподалеку стояла какая-то девушка, но больше никого не было. Я решил заговорить с ним прямо там. Вы знаете, что дальше произошло. Неожиданно увидев человека, который, по его представлению, находился далеко в Южной Африке, Картон был потрясен. Он совсем потерял голову и, попятившись, упал на рельсы. Он всегда был трусом. Под видом доктора мне удалось обыскать его карманы. Там был бумажник с какими-то записями, одно или два несущественных письма, катушка с пленкой, которую я, должно быть, обронил потом где-то, и еще клочок бумаги, на котором были указаны время и место условленной встречи: 22-го на «Килморден касле». Торопясь уйти, пока меня никто не задержал, я уронил и записку, но, к счастью, запомнил цифры.
Поспешив в ближайший туалет, я быстро снял мой грим и костюм. Я не хотел, чтобы меня арестовали за то, что я залез в карман к мертвецу. Потом я отправился к отелю «Гайд-парк». Надина все еще сидела за ланчем. Нет нужды подробно описывать, как я проследил ее до Марлоу. Она пришла в дом, а я заговорил с женщиной из сторожки, сделав вид, что я вместе с Надиной. Затем я последовал за ней.
Он остановился. Наступило напряженное молчание.
— Вы поверите мне, Энн, не правда ли? Клянусь перед Богом, что то, что я собираюсь сказать, — правда. Я вошел за ней в дом, в душе почти готовый на убийство, — а она была мертва! Я обнаружил ее в комнате второго этажа. Боже! Это было ужасно. Мертва, а я пришел не более чем через три минуты после нее. И в доме не было никаких признаков кого-нибудь еще! Конечно же, я сразу осознал весь ужас своего положения. Одним мастерским ударом шантажируемый избавился от шантажистки и одновременно нашел козла отпущения, которому преступление будет приписано. Здесь совершенно отчетливо была видна рука «полковника». Второй раз я должен был стать его жертвой. Какого же дурака я свалял, что так легко попался в ловушку!
Я плохо соображал, что делал дальше. Мне удалось уйти оттуда с вполне нормальным видом, но я знал, что вскоре преступление откроется, и описание моей внешности будет разослано по всей стране.
Несколько дней я выжидал, не осмеливаясь ничего предпринимать. В конце концов, мне помог случай. Я нечаянно услышал на улице разговор двух пожилых джентльменов, один из которых оказался сэром Юстасом Педлером. Я сразу же задумал присоединиться к нему в качестве секретаря. Обрывок услышанного мною разговора подсказал мне, как это сделать. Теперь я уже больше не был так уверен, что сэр Юстас Педлер — «полковник» Его дом мог быть выбран местом свидания совершенно случайно или из каких-то туманных соображений, которые я был не в состоянии постичь.
— А знаете ли вы, — прервала его я, — что Ги Пейджет в день убийства находился в Марлоу?
— Тогда все понятно. Я думал, что он был в Канне с сэром Юстасом.
— Предполагалось, что он ездил во Флоренцию, но там он, безусловно, никогда не был. Я совершенно уверена, что на самом деле он был в Марлоу, однако, разумеется, не могу доказать это.
— И подумать только, что я никогда ни на минуту не подозревал Пейджета до той ночи, когда он пытался выбросить вас за борт. Он великолепный актер.
— Не правда ли?
— Тогда понятно, зачем выбрали Милл-Хаус. Пейджет, вероятно, мог войти и выйти незамеченным. Конечно, он не возражал против того, что я еду на пароходе с сэром Юстасом. Пейджет не хотел, чтобы меня арестовали сразу. Понимаете, очевидно, Надина не принесла драгоценности с собой на свидание, как они рассчитывали. Я предполагаю, что в действительности они были у Картона, и он спрятал их где-то на «Килморден касле» — вот где он пригодился. Они надеялись, что я, вероятно, имею какое-то представление о том, где спрятаны алмазы. А пока «полковник» снова не обрел их, он все еще в опасности — отсюда его страстное желание заполучить их любой ценой. Где, черт возьми, Картон спрятал их — если спрятал — я не знаю.
— Это уже другая история, — заметила я, — моя история. И я собираюсь вам ее сейчас рассказать.

Глава XXVII

Гарри внимательно слушал, пока я подробно излагала все события, о которых поведала на этих страницах. Больше всего его сбило с толку и удивило, что алмазы все время были у меня — или, вернее, у Сьюзен. Такого он никогда не предполагал. Разумеется, прослушав его рассказ, я поняла смысл маленькой договоренности со стюардом Картона или, скорее, Надины, так как я не сомневалась, что именно ей в голову пришел подобный план. Никакая неожиданная тактика, примененная против нее или ее мужа, не могла привести к захвату алмазов. Тайна была заключена в ее собственном мозгу, «полковник» едва ли мог догадаться, что они были доверены стюарду океанского парохода!
Снять с Гарри прежнее обвинение в воровстве не представляло труда. Но другое, более серьезное, обвинение связывало нас по рукам и ногам. Ибо дела пока обстояли таким образом, что он не мог объявиться, чтобы доказать свою невиновность.
Темой, к которой мы возвращались вновь и вновь, была личность «полковника». Был ли им или нет Ги Пейджет?
— Я сказал бы «да», если бы не одна вещь, — начал Гарри. — Весьма вероятно, что именно Пейджет убил Аниту Грюнберг в Марлоу, и это, безусловно, делает более весомым предположение, что он и есть «полковник», так как история с Анитой не такая, чтобы доверить ее подчиненным. Единственное, что говорит против данной версии — это попытка устранить вас ночью у водопада. Вы видели, Пейджет остался в Кейптауне, и он не мог бы ни на чем добраться сюда раньше, чем в среду следующей недели. Вряд ли у него есть какие-нибудь агенты в этой части света, и все его планы были построены с таким расчетом, чтобы иметь с вами дело в Кейптауне. Он, конечно, мог бы передать инструкции по телеграфу какому-нибудь своему подручному в Йоханнесбурге, который успел бы сесть на родезийский поезд в Мафекинге. Но инструкции должны были быть столь определенны, что их вряд ли можно было доверить бумаге.
Мы немного помолчали, а потом Гарри неторопливо продолжил:
— Вы говорите, что миссис Блейр спала, когда вы уходили из гостиницы, и что вы слышали, как сэр Юстас диктовал мисс Петтигрю? А где был полковник Рейс?
— Я нигде не могла его найти.
— Были у него какие-нибудь основания считать, что.., вы и я расположены друг к другу?
— Пожалуй, — задумчиво ответила я, вспомнив разговор на обратном пути из Матопоса. — Он очень сильная личность, — добавила я, — но совсем не соответствует моему представлению о «полковнике». И, кроме того, подобная мысль была бы нелепа. Ведь он сотрудник Секретной службы.
— Откуда нам это известно? Нет ничего проще, чем бросить такой намек. Никто не противоречит, и слух распространяется, пока все не начинают верить ему, как истинной правде. Энн, вам нравится Рейс?
— Да — и нет. Он отталкивает меня и в то же время зачаровывает, но знаю одно: я всегда немного боюсь его.
— Он был в Южной Африке, когда произошла кража алмазов в Кимберли, — тихо сказал Гарри.
— Но именно он рассказал Сьюзен все о «полковнике» и о том, как он в Париже пытался напасть на его след.
— Камуфляж — причем очень ловкий.
— Но какое отношение ко всему имеет Пейджет? Его что — нанял Рейс?
— Может быть, — не спеша сказал Гарри. — Пейджет совсем ни при чем.
— Что?!
— Вспомните, Энн, вы когда-нибудь слышали мнение самого Пейджета о той ночи на «Килмордене»?
— Да, со слов сэра Юстаса.
Я повторила их. Гарри внимательно слушал.
— Значит, он увидел человека, идущего от каюты сэра Юстаса, и проследовал за ним на палубу. Так он говорил? А чья каюта находилась напротив каюты сэра Юстаса? Полковника Рейса. Предположим, он прокрался на палубу, совершил неудачное нападение на вас, обежал вокруг палубы и столкнулся с Пейджетом, как раз выходящим через дверь салона. Рейс сбивает его с ног и заскакивает внутрь, закрывая за собой дверь. Мы бежим за ним, а находим Пейджета, лежащего на пороге. Как вам это?
— Вы забываете, что он с уверенностью заявил, что именно вы сбили его с ног.
— Ну, предположим, что, едва придя в себя, он видит, как я исчезаю вдали? Разве Пейджет не посчитал бы тогда само собой разумеющимся, что на него напал я? Особенно, если он все время думал, что следил именно за мной?
— Может быть, вы правы, — медленно сказала я. — Но это меняет все наши представления. И есть еще другие обстоятельства.
— Большая часть из них легко объяснима. Человек, выслеживавший вас в Кейптауне, разговаривал с Пейджетом, и тот посмотрел на свои часы. Человек мог просто спросить его, который час.
— Вы хотите сказать, что это всего лишь совпадение?
— Не совсем. Тут есть определенный порядок, связывающий Пейджета с нашим делом. Почему для убийства был выбран Милл-Хаус? Не потому ли, что Пейджет был в Кимберли, когда украли алмазы? Должны ли были его сделать козлом отпущения, если бы так удачно не подвернулся я?
— Значит, вы думаете, что он может быть совершенно невиновен?
— Похоже на то, однако в таком случае нам придется выяснить, что он делал в Марлоу. Если у него есть объяснение, мы на верном пути.
Он встал.
— Уже за полночь. Ложитесь, Энн, и немного поспите. Перед самым рассветом я перевезу вас на берег в лодке. Вы должны поспеть к поезду в Ливингстоне. У меня там есть друг, который спрячет вас до отправления. Вы поедете в Булавайо и там пересядете на поезд до Бейры. Я могу через своего друга в Ливингстоне узнать, что происходит в гостинице и где сейчас ваши друзья.
— Бейра, — произнесла я задумчиво.
— Да, Энн, ваш путь — в Бейру. Это мужское дело. Оставьте его мне.
Пока мы обсуждали ситуацию, наше волнение ненадолго улеглось, теперь же чувства снова нахлынули на нас. Мы даже не смотрели друг на друга.
— Очень хорошо, — сказала я и вошла в хижину.
Я лежала на покрытом шкурами ложе, но не спала, и слышала, как снаружи в темноте Гарри Рейберн без устали ходит взад и вперед, взад и вперед. Наконец он позвал меня:
— Вставайте, Энн, пора ехать.
Я встала и послушно вышла. Было еще совсем темно, но я знала, что скоро рассвет.
— Мы возьмем каноэ, а не моторку, — начал Гарри, но вдруг остановился и предостерегающе поднял руку.