1 2 3 4 5 
Домовладелица. Ах, пожалуйста, только без сентиментальностей! Я говорю о ее поведении, а не о доходах. Не сомневаюсь, что некоторые доходы все же были — иначе не было бы и лавки. Кое-какие пожилые мужчины позаботились. Откуда же взялась лавка? Сударь, это почтенный дом! Люди, которые платят здесь за квартиры, не желают жить под одной крышей с такой особой, да! (Пауза.) Я не изверг, но обязана принять это во внимание.
   
Шой Да (холодно). Госпожа Ми Дзю, я занят. Скажите мне прямо, во сколько обойдется нам жизнь в этом почтенном доме?
   
Домовладелица. Признаюсь, человек вы хладнокровный.
   
Шой Да (достает из-под прилавка договор на наем помещения). Плата очень высока. Я понимаю договор так, что плату нужно вносить ежемесячно.
   
Домовладелица (быстро). Но не людям, подобным вашей кузине.
   
Шой Да. Как вас понять?
   
Домовладелица. А так, что людям, подобным вашей кузине, полагается вносить сумму в двести серебряных долларов за полгода вперед.
   
Шой Да. Двести серебряных долларов! Но это же разбой! Где мне достать их? На большой оборот я не могу здесь рассчитывать. Единственная надежда, что работницы, которые шьют на цементном заводе мешки, много курят — работа, как мне говорили, изнурительная. Но они мало зарабатывают.
   
Домовладелица. Об этом вы должны были раньше подумать.
   
Шой Да. Госпожа Ми Дзю, нельзя так жестоко. Верно — моя кузина допустила непростительную ошибку, приютив бездомных. Но она исправится, я позабочусь о том, чтоб она исправилась. С другой стороны, посудите сами, разве могли бы вы найти лучшего жильца, чем человек, который знает дно жизни, потому что сам оттуда? Он будет работать как проклятый, только бы вовремя уплатить вам, он все сделает, всем пожертвует, все продаст, ни перед чем не остановится и при этом будет вести себя тихо, как мышка, как мошка, во всем вам подчинится, лишь бы снова не вернуться туда. Да такой жилец дороже золота.
   
Домовладелица. Двести серебряных долларов вперед, или она пойдет на улицу, откуда пришла.
   
Входит полицейский.
   
Полицейский. Надеюсь, я вам не помешаю, господин Шой Да.
   
Домовладелица. Полиция действительно проявляет к этой лавке совершенно исключительное внимание.
   
Полицейский. Госпожа Ми Дзю, надеюсь, у вас не создалось ложного впечатления. Господин Шой Да оказал нам услугу, и я специально пришел, чтобы поблагодарить его от имени полиции.
   
Домовладелица. Ну, меня это не касается. Буду надеяться, господин Шой Да, что вашей кузине понравится мое предложение. Я привыкла жить в согласии со своими жильцами. До свидания, господа. (Уходит.)
   
Шой Да. До свидания, госпожа Ми Дзю.
   
Полицейский. У вас недоразумения с госпожой Ми Дзю?
   
Шой Да. Она требует уплаты арендной платы вперед, поскольку моя кузина не кажется ей достаточно респектабельной.
   
Полицейский. Разве у вас нет денег?
   
Шой Да молчит.
   
Такой человек, как вы, господин Шой Да, должен же пользоваться кредитом?
   
Шой Да. Возможно. Но как получить кредит такому лицу, как Шен Де?
   
Полицейский. Разве вы не собираетесь оставаться здесь?
   
Шой Да. Нет. И не смогу вернуться обратно. Только проездом мне удалось протянуть ей руку помощи, лишь бы отвратить худшее. Скоро она опять будет предоставлена самой себе, и я боюсь даже думать, что ее ждет.
   
Полицейский. Господин Шой Да, мне очень жаль, что у вас затруднения с платой за наем. Должен признаться, что сначала мы косились на эту лавку, но сегодня ваш решительный поступок рекомендует вас с лучшей стороны. Мы, представители власти, с первого взгляда замечаем, на кого можем рассчитывать как на оплот порядка.
   
Шой Да (горько). Господин полицейский, чтобы спасти эту маленькую лавку, которую моя кузина считает даром богов, я готов дойти до пределов дозволенного законом. Но жестокость и хитрость помогают только против низших, ибо границы проведены разумно. Я нахожусь в положении человека, который едва покончил с крысами, как ему преградила путь река. (После маленькой паузы.) Вы курите?
   
Полицейский (засовывая в карман две сигары). Нам, представителям власти, было бы очень жаль потерять вас, но вы должны понять также и госпожу Ми Дзю. Шен Де — и здесь мы не должны обманываться — жила за счет того, что продавала себя мужчинам. Вы можете мне возразить: что ей оставалось делать? Чем, к примеру, платить за квартиру? Но при всем том, согласитесь, — это не респектабельно. Почему? Первое: любовь не принято продавать, иначе это будет продажная любовь. Второе: респектабельно быть не с тем, кто платит, а с тем, кого любят. Третье: не за горсть риса, а по любви. Прекрасно, скажете вы мне, но что стоит вся наша мудрость, если молоко уже пролито? Как ей быть? Она должна раздобыть плату за полгода. Господин Шой Да, признаюсь вам, — на этот вопрос я не нахожу ответа. (Напряженно думает.) Господин Шой Да. Есть! Найдите ей мужа!
   
Входит маленькая старушка.
   
Старушка. Пожалуйста, дешевую хорошую сигару для моего мужа. Завтра как раз сорок лет со дня нашей свадьбы, и у нас маленькое торжество.
   
Шой Да (вежливо). Сорок лет — и все еще торжество!
   
Старушка. Насколько это в наших средствах! У нас небольшая торговля коврами — напротив. Надеюсь, мы будем дружными соседями. Это очень важно, особенно когда времена тяжелые.
   
Шой Да (предлагает ей разные ящички). Боюсь, времена иными не бывают.
   
Полицейский. Господин Шой Да, нам нужен капитал. Так вот, я предлагаю замужество.
   
Шой Да (извиняющимся тоном, старушке). Я поддался соблазну и позволил себе обременить господина полицейского своими частными заботами.
   
Полицейский. Мы не можем уплатить за полгода. Прекрасно, мы возьмем себе в мужья небольшой капиталец.
   
Шой Да. Это не так легко будет сделать.
   
Полицейский. Почему? Чем она не партия! Маленькая развивающаяся торговля! (Старушке.) Что вы думаете об этом?
   
Старушка (нерешительно). Да…
   
Полицейский. Объявление в газете.
   
Старушка (сдержанно). Если барышня согласна…
   
Полицейский. Как она может быть не согласна? Сейчас напишу. Услуга за услугу. Не думайте, что власти не сочувствуют мелким торговцам, которые ведут суровую борьбу за существование. Вы помогаете нам, а мы за это сочиним вам объявление о намерении вступить в брак. Ха-ха-ха! (Решительно извлекает записную книжку, слюнит огрызок карандаша и пишет.)
   
Шой Да (медленно). Неплохая мысль.
   
Полицейский. «Какой… приличный… мужчина с небольшим капиталом… не исключается вдовец… желает вступить в брак… расцветающую табачную торговлю?» И еще добавим: «Обладаю привлекательной симпатичной внешностью». Ну как?
   
Шой Да. Если вы полагаете, что это не будет преувеличением.
   
Старушка (приветливо). Что вы, что вы! Я ее видела.
   
Полицейский вырывает из книжки листок бумаги и передает Шой Да.
   
Шой Да. С ужасом я наблюдаю, сколько нужно удачливости, чтобы не попасть под колеса! Сколько ухищрений! Сколько друзей! (Полицейскому.) Несмотря на всю свою решимость, я не знал, как быть с платой за наем. И вот пришли вы и помогли разумным советом. И в самом деле, я, кажется, вижу выход.
  
  
   
    
III
   
   
Вечер в городском парке. Молодой человек в потрепанной одежде провожает глазами самолет, по-видимому, летящий высоко над парком. Он достает из кармана веревку и оглядывается по сторонам. Когда он направляется к высокой иве, на дороге показываются две проститутки. Одна уже старая, другая — племянница из семьи, обосновавшейся у Шен Де.
   
Молодая. Добрый вечер, миленький. Пойдешь со мной?
   
Сун. Не исключено, милые дамы, если вы дадите мне поесть.
   
Старая. Видно, рехнулся? (Молодой.) Пошли дальше. Зря потеряем время. Это же безработный летчик.
   
Молодая. Но в парке, наверно, уже никого не осталось, сейчас пойдет дождь.
   
Старая. Поглядим, авось кто-нибудь еще найдется.
   
Идут дальше. Осмотревшись по сторонам, Сун достает веревку и забрасывает на сук дерева. Но ему опять помешали. Обе проститутки быстро возвращаются. Они не видят его.
   
Молодая. Ох и ливень будет.
   
На дороге появляется Шен Де.
   
Старая. Смотри, вот идет это чудовище! Она погубила тебя и твою родню.
   
Молодая. Не она. Ее двоюродный брат. Она пустила нас к себе, а потом предлагала заплатить за пирожки. Против нее я ничего не имею.
   
Старая. Зато я имею! (Громко.) Ах вот она, наша миленькая сестрица со своим золотым горшком! Мало ей лавки, она еще хочет перехватить у нас кавалеров.
   
Шен Де. Что ты на меня набросилась? Я иду в чайный домик у пруда.
   
Молодая. Говорят, ты выходишь замуж за вдовца с тремя детьми!
   
Шен Де. Да, я должна там встретиться с ним.
   
Сун (нетерпеливо). Уберетесь вы наконец, потаскухи! И здесь покоя от них нет!
   
Старая. Заткни глотку!
   
Обе проститутки уходят.
   
Сун (кричит им вслед). Стервятники! (Публике.) Даже в таком уединенном месте они рыщут в поисках своих жертв, даже в кустах, под дождем они норовят поймать своих покупателей.
   
Шен Де (сердито). Почему вы браните их? (Замечает веревку.) Ой!
   
Сун. Чего вытаращилась?
   
Шен Де. Зачем веревка?
   
Сун. Проходи, сестрица, проходи! У меня нет денег, даже медяка. Но, будь он у меня, я купил бы не тебя, а кружку воды.
   
Начинается дождь.
   
Шен Де. Зачем веревка? Вы не должны этого делать!
   
Сун. Тебе-то что? Убирайся!
   
Шен Де. Дождь.
   
Сун. Только попробуй стать под это дерево.
   
Шен Де (продолжает неподвижно стоять под дождем). Нет.
   
Сун. Отстань, говорю, напрасно стараешься. Со мной у тебя ничего не выйдет. Ко всему прочему, ты слишком некрасива. Кривые ноги.
   
Шен Де. Это неправда.
   
Сун. Не показывай! Черт с тобой, иди под дерево, раз дождь пошел.
   
Шен Де (медленно подходит и садится под деревом). Почему вы решились на это?
   
Сун. Хочешь знать? Ну, так я скажу, чтобы только отделаться от тебя. (Пауза.) Ты знаешь, что такое летчик?
   
Шен Де. Да, в чайном домике я видела летчиков.
   
Сун. Нет, ты не видела их. А если видела, то пустобрехов и дураков в кожаных колпаках, у которых нет слуха для мотора и чувств для машины. Попадает такой тип в ящик, потому что у него есть чем подмазать управляющего ангаром. Скажи такому: дай твоему ящику упасть с высоты двух тысяч футов сквозь облака, а потом поймай его одним нажимом рычага, и он ответит: этого нет в договоре. Кто не умеет посадить на землю самолет, точно это его собственный зад, тот не летчик, а болтун. А я летчик. И все-таки самый большой дурак на свете — это я сам, потому что я прочел в пекинской школе все книги о полетах. Одну лишь страницу одной только книги я не прочел, а на этой странице было написано, что летчики больше не нужны. Итак, я летчик без самолета, почтовый летчик без почты. Да что там — разве ты можешь понять.
   
Шен Де. Думаю, все-таки могу.
   
Сун. Нет, раз я говорю тебе, что ты не можешь понять, значит, не можешь.
   
Шен Де (смеясь и плача). В детстве у нас был журавль со сломанным крылом. Он был ласковый, терпеливо переносил наши шалости, важно шествовал с нами и только кричал, чтоб мы не перегоняли его. Но осенью и весной, когда над деревней тянулись большие стаи, он терял покой, и я хорошо понимала его.
   
Сун. Не реви.
   
Шен Де. Нет.
   
Сун. Это портит цвет лица.
   
Шен Де. Я уже перестала. (Вытирает рукавом слезы.)
   
Сун (прислонясь к дереву, но не поворачиваясь к Шен Де, протягивает руку и трогает ее лицо). Ты даже не умеешь как следует вытереть лицо. (Вытирает ей лицо носовым платком. Пауза.) Раз ты пристаешь, чтоб я не повесился, открой же по крайней мере рот.
   
Шен Де. Что мне сказать?
   
Сун. Почему, собственно, ты вздумала вынуть меня из петли, сестра?
   
Шен Де. Я испугалась. Вы, наверно, пошли на это, потому что вечер такой хмурый. (Публике.)
   
    
     
В нашей стране
     
Не должно быть хмурых вечеров
     
И высоких мостов над рекой.
     
Опасен также предутренний час,
     
И вообще зимняя пора.
     
Дело в том, что бедняка
     
Может доконать любой пустяк.
     
И он отшвырнет от себя
     
Невыносимую жизнь.
    
   
   
Сун. Расскажи о себе.
   
Шен Де. О чем? У меня есть маленькая лавка.
   
Сун (насмешливо). Ну да? Ты ни за кем не охотишься, у тебя есть лавка!
   
Шен Де (решительно). У меня есть лавка, но прежде я была гулящей.
   
Сун. Лавку тебе, видно, подарили боги?
   
Шен Де. Да.
   
Сун. В один прекрасный вечер они появились и сказали: вот тебе деньги.
   
Шен Де (с тихим смехом). В одно прекрасное утро.
   
Сун. Нельзя сказать, чтобы с тобой было весело.
   
Шен Де (после паузы). Я умею немного играть на цитре и передразнивать людей. (Говорит низким голосом почтенного человека.) «Нет, как вам это нравится, я, кажется, забыл свой кошелек!» Но потом я получила лавку. Тогда я первым делом подарила цитру. Теперь, сказала я себе, я могу быть как истукан, теперь это не нужно!
   
    
     
Теперь я богачка — сказала я себе.
     
Хожу одна. И сплю одна.
     
Целый год, сказала я себе,
     
Не буду иметь дело с мужчинами.
    
   
   
Сун. Но сейчас ты выходишь замуж? За того, в чайном домике, на пруду.
   
Шен Де молчит.
   
А что ты, в сущности, знаешь о любви?
   
Шен Де. Все.
   
Сун. Ничего, сестра. Ты скажешь, что тебе было хорошо?
   
Шен Де. Нет.
   
Сун (не поворачиваясь, гладит ее по лицу). А так хорошо?
   
Шен Де. Да.
   
Сун. Я вижу, тебе немного надо. Ну что это за город!
   
Шен Де. У вас нет друзей?
   
Сун. Целая куча, но ни одного, у которого хватило бы терпения выслушать, что я все еще без работы. Они делают при этом такое лицо, словно им говорят, что в море еще осталась вода. А у тебя разве есть друг?
   
Шен Де (нерешительно). Двоюродный брат.
   
Сун. Тогда остерегайся его.
   
Шен Де. Он был здесь один-единственный раз. Теперь он ушел и никогда больше не вернется. Но почему такая безнадежность? Есть поговорка: говорить без надежды — значит говорить зло.
   
Сун. Ну, ну — дальше! Все-таки человеческий голос.
   
Шен Де (горячо). Как бы ни свирепствовала нужда, все же есть на свете отзывчивые люди. Когда я была маленькой, я упала однажды с вязанкой хвороста. Какой-то старик поднял меня и даже дал грошик. Я часто вспоминала об этом. Те, у кого мало еды, охотно делятся с другими. Вероятно, люди рады показать, на что они способны, но разве не лучшее из того, на что они способны, — доброта? Злоба — это просто отсутствие способностей. Кто поет песню, или строит машину, или сажает рис, тот доброжелательный. И вы тоже такой.
   
Сун. Я вижу, тебе немного надо.
   
Шен Де. Да. Теперь я почувствовала каплю дождя.
   
Сун. Где?
   
Шен Де. Между глаз.
   
Сун. Ближе к правому или левому?
   
Шен Де. К левому.
   
Сун. Хорошо. (Через некоторое время, сонным голосом.) А с мужчинами ты покончила?
   
Шен Де (улыбаясь). Но ноги у меня не кривые.
   
Сун. Быть может, и нет.
   
Шен Де. Наверняка нет.
   
Сун (устало прислонясь к дереву). Но так как я уже два дня ничего не ел и со вчерашнего дня не пил, сестра, то не смог бы любить тебя, даже если бы захотел.
   
Шен Де. Хорошо, когда идет дождь.
   
Появляется водонос Ван. Он поет
     Песню водоноса во время дождя
   
    
     
Гром гремит, и дождик льется,
     
Ну а я водой торгую,
     
А вода не продается
     
И не пьется ни в какую.
     
Я кричу: «Воды купите!»
     
Но никто не покупает.
     
В мой карман за эту воду
     
Ничего не попадает.
     
(Купите воды, собаки!)
     
Если б дождь не выпадал бы,
     
Если б он лет семь не лился,
     
Вот бы я с воды разжился:
     
Я по капле продавал бы!
     
— Дай воды! Воды скорее! —
     
У ведра б толпа кричала.
     
Покупателя любого
     
Я бы оглядел сначала
     
А вдруг он мне не понравится?
     
(Глотка бы у вас повысохла, собаки!)
    
   
   
(Смеясь.)
   
    
     
Дождик брызгает все пуще.
     
Вы без денег воду пьете
     
И большое вымя тучи,
     
Не платя гроша, сосете.
     
Ну а я кричу, как прежде:
     
«Воду, воду покупайте!»
     
И никто не покупает…
     
(Купите воды, собаки!)
    
   
   
Дождь прекратился.
   
Шен Де (видит Вана и подбегает к нему). Ах, Ван, ты вернулся? Твоя посуда у меня.
   
Ван. Спасибо, что сохранила. Как поживаешь, Шен Де?
   
Шен Де. Хорошо. Я познакомилась с очень умным и смелым человеком. Я хотела бы купить у тебя кружку воды.
   
Ван. Запрокинь голову, и у тебя будет полон рот воды. Вон с той ивы все еще капает.
   
Шен Де. Но я хочу твоей воды, Ван.
   
    
     
Принесенной издалека
     
И замучившей тебя,
     
Продающейся так плохо,
     
Потому что идет дождь.
     
А мне она нужна для господина,
     
Что стоит вот там.
     
Он летчик, а летчик
     
Смелее других людей.
     
Вместе с облаками,
     
Вопреки ураганам,
     
Он летит сквозь небеса и приносит
     
Дружеские письма
     
Друзьям в далекой стране.
    
   
   
(Платит и бежит с кружкой к Суну; обернувшись к Вану, кричит смеясь.) Он уснул. Безнадежность, дождь и я — мы утомили его.
   Интермедия
   
Место ночлега Вана — водосточная труба. Водонос спит. Музыка. Труба становится прозрачной, и спящему являются боги.
   
Ван (сияя). Я видел ее, мудрейшие! Совсем такая же, как прежде!
   
Первый бог. Это нас радует.
   
Ван. Она любит! Она показала мне своего друга. Ей действительно хорошо.
   
Первый бог. Приятно слышать. Надо надеяться, это укрепит ее стремление к добру.
   
Ван. О да! Она делает столько добра, сколько в ее силах,
   
Первый бог. Какие же ее добрые дела? Расскажи, милый Ван!
   
Ван. Для каждого она находит приветливое слово.
   
Первый бог (с любопытством). Ну, ну?
   
Ван. Редко человек уходит из ее маленькой лавки без табака потому лишь, что у него нет денег.
   
Первый бог. Это звучит неплохо. Еще что?
   
Ван. Она приютила у себя семью из восьми человек!
   
Первый бог (торжествуя, обращается ко второму). Из восьми человек! (Вану.) И быть может, это еще не все?
   
Ван. Она купила у меня кружку воды, несмотря на то, что шел дождь.
   
Первый бог. Все это в общем не больше чем мелкая благотворительность. Впрочем, это понятно.
   
Ван. Но благотворительность стоит денег. Доходы от маленькой лавки всего не покроют.
   
Первый бог. Конечно, конечно! Но хороший садовник творит чудеса даже на маленьком клочке земли.
   
Ван. Шен Де так и делает! Каждое утро она раздает рис, и это отнимает больше половины ее дохода. Можете мне поверить, мудрейшие.
   
Первый бог (слегка разочарованный). Я ничего и не говорю. И не могу сказать, чтоб я был недоволен началом.
   
Ван. Примите во внимание — времена нелегкие! Ей уже пришлось однажды вызывать на помощь двоюродного брата, чтобы спасти свою лавчонку.
   
    
     
Едва нашелся укрытый от ветра угол,
     
Как со всего зимнего неба
     
Налетели крикливые птичьи стаи.
     
И дрались за место, и голодная лиса
     
Прокусила тонкую стенку,
     
И одноногий волк
     
Опрокинул маленькую миску с едой.
    
   
   
Короче говоря, ей самой было не справиться с делами. Но все согласны с тем, что она добрая девушка. Ее уже везде называют — «ангел предместий». Так много доброго исходит из ее лавки! Что бы там ни говорил столяр Лин То.
   
Первый бог. А что? Разве столяр Лин То плохо отзывается о ней?
   
Ван. Ах, он жалуется только, что полки в лавке не оплачены полностью.
   
Второй бог. Что ты говоришь? Не заплатили столяру? В лавке Шен Де? Как же она допустила?
   
Ван. Вероятно, у нее не хватило денег.
   
Второй бог. Это не ответ. Раз должна — плати! Надо избегать даже намека на непорядочность. Сперва блюди букву закона, а уж потом его дух.
   
Ван. Но в этом виноват двоюродный брат, мудрейшие, не она.
   
Второй бог. Тогда этот двоюродный брат не переступит больше ее порога!
   
Ван (подавленный). Понимаю, мудрейший. В оправдание Шен Де да позволено мне будет сказать, что двоюродный брат известен как весьма почтенный коммерсант. Даже полиция его ценит.
   
Первый бог. Мы и не собираемся осуждать господина двоюродного брата, прежде чем выслушаем его. Признаться, я плохо разбираюсь в коммерции, и, может быть, надо выяснить, что в коммерции принято и что нет. Ах, эта мне коммерция! Разве это обязательно? Все помешались на делах! Разве семь добрых королей занимались коммерцией? А праведный Кун торговал рыбой? Что общего у коммерции с достойной честной жизнью?
   
Второй бог (очень сердито). Так или иначе, это не должно повториться. (Поворачивается, чтобы идти.)
   
Оба других тоже собираются идти.
   
Третий бог (смущенно). Прости нашу резкость. Мы очень устали сегодня и не выспались. Ночлег! Богатые дают нам наилучшие рекомендации для бедных, но бедные не имеют достаточно жилья.
   
Боги (удаляясь, бранятся). Слаба даже лучшая из них. — Ну, что тут особенного. — Мало! Мало! Понятно, все это от чистого сердца, а толку-то чуть! Она должна была бы по меньшей мере…
   
Их голоса больше не слышны.
   
Ван (кричит им вслед). Не гневайтесь, мудрейшие! Не требуйте слишком многого для начала!
  
  
   
    
IV
   
   
Перед табачной лавкой Шен Де. Цирюльня, торговля коврами и табачная лавка Шен Де. Понедельник. У лавки Шен Де ждут остатки семьи из восьми человек: дедушка, невестка, а также безработный и вдова Шин.
   
Невестка. Сегодня она не ночевала дома!
   
Шин. Неслыханно! Наконец-то убрался этот свирепый двоюродный братец, и время от времени она снисходит к нам и выделяет кое-что из своих запасов риса. И этого, изволите ли видеть, уже достаточно, чтоб пропадать целыми днями и шляться одним богам известно где!
   
В цирюльне слышные громкие голоса. Оттуда, спотыкаясь, выбегает Ван, за ним толстый цирюльник с тяжелыми щипцами для завивки волос в руках.
   
Господин Шу Фу. Я тебе покажу, как приставать к моим клиентам со своей вонючей водой! Бери свою кружку и убирайся прочь!
   
Ван хочет взять кружку, которую протягивает ему господин Шу Фу, тот ударяет его щипцами по руке так, что Ван громко вскрикивает.
   
Получай! Впредь будет тебе наука. (Пыхтя, возвращается в цирюльню.)
   
Безработный (поднимает кружку и протягивает ее Вану). За избиение можешь подать в суд.
   
Ван. Рука пропала.
   
Безработный. Что-нибудь сломано?
   
Ван. Я не могу двинуть ею.
   
Безработный. Садись и полей ее водой!
   
Ван садится.
   
Шин. Тебе-то вода ничего не стоит.
   
Невестка. Уже восемь утра, а тут лоскутка льняного не найдешь! Шашни где-то заводит. Позор!
   
Шин (мрачно). Она забыла о нас!
   
По улице идет Шен Де, неся горшок с рисом.
   
Шен Де (публике). Я никогда еще не видела города ранним утром. В эти часы я лежала всегда, накрытая с головой грязным одеялом, оттягивая ужас пробуждения. Сегодня я шла среди мальчишек-газетчиков, мужчин, поливающих водой асфальт, тележек со свежими овощами из деревень. Я прошла длинный путь от квартала Суна до своего дома, но с каждым шагом мне становилось веселей. Я всегда слыхала, что, когда любят, витают в облаках, но ведь самое чудесное, что идешь по земле, по асфальту. Поверьте мне, дома в ранние утренние часы похожи на зажженные костры из щебня, когда небо уже розовое, но еще прозрачное, потому что нет пыли. Поверьте мне, вы много теряете, если не любите и не видите города в час, когда он поднимается со своего ложа, как бодрый старик ремесленник, который вдыхает свежий воздух и берется за инструмент, как это воспевают поэты. (Ожидающим.) Доброе утро! Вот рис! (Раздает рис, потом видит Вана.) Доброе утро, Ван. Сегодня я беспечна. По пути я разглядывала себя в каждой витрине, и теперь мне хочется купить шаль. (Немного помедлив.) Мне так хочется выглядеть красивой. (Быстро входит в лавку, где продаются ковры.)
   
Господин Шу Фу (снова появляясь в дверях, публике). Я поражен, до чего прекрасна сегодня владелица табачной лавки мадемуазель Шен Де, которую я до сих пор совсем не замечал. Всего три минуты, как я видел ее, но чувствую, что уже влюблен. Удивительно симпатичная особа! (Вану.) А ты — прочь, негодяй! (Возвращается в цирюльню.)
   
Шен Де, очень пожилая супружеская пара — торговец коврами и его жена — выходят из лавки. Шен Де несет шаль, торговец коврами — зеркало.
   
Старуха. Она очень нарядна и совсем недорога — в ней маленькая дырочка.
   
Шен Де (смотрит на шаль, которую держит старуха). Зеленая тоже нарядна.
   
Старуха (улыбаясь). Но, к сожалению, в ней нет изъяна.
   
Шен Де. Да, уж такая беда. Я со всей своей лавкой не могу позволить себе чего-нибудь получше. У меня еще мало доходов и уже столько расходов.
   
Старуха. Благотворительные дела. Зачем же столько? В первое время каждая чашка риса играет роль, скажете — нет?
   
Шен Де (примеряет бракованную шаль). Да, так уж водится, но сейчас я беспечна. Идет мне этот цвет?
   
Старуха. Об этом следует спросить мужчину.
   
Шен Де (поворачиваясь к старику). К лицу она мне?
   
Старик. Спросите не меня…
   
Шен Де (очень вежливо). Нет, я спрашиваю вас.
   
Старик (так же вежливо). Шаль идет вам. Только накиньте ее матовой стороной наружу.
   
Шен Де платит.
   
Старуха. Если она вам не понравится, вы всегда можете ее обменять. (Отводит Шен Де в сторону.) Есть у него кое-какие сбережения?
   
Шен Де (смеясь). О нет.
   
Старуха. Как же заплатить за помещение?
   
Шен Де. Плату! Совсем позабыла.
   
Старуха. Так я и думала! А в следующий понедельник уже первое. Мне бы нужно с вами кое о чем поговорить. Знаете, мой муж и я, после того как мы узнали вас, стали сомневаться насчет того брачного объявления — и решили в крайнем случае прийти вам на помощь. Мы кое-что отложили и смогли бы одолжить вам двести серебряных долларов. Хотите, отдадите нам в заклад ваши запасы табака. Письменное соглашение между нами, конечно, не обязательно.
   
Шен Де. Вы в самом деле хотите одолжить деньги такому легкомысленному человеку?
   
Старуха. Сказать откровенно, вашему двоюродному брату, который, конечно, не легкомыслен, мы, возможно, и не одолжили бы, вам же — со спокойной душой.
   
Старик (подходя к ним). Поладили?
   
Шен Де. Если бы боги слышали, что говорила ваша жена, господин Фен. Они ищут добрых людей, которые счастливы. А вы, должно быть, счастливы, помогая мне, я ведь попала в беду из-за любви.
   
Старики с улыбкой смотрят друг на друга.
   
Старуха. Вот деньги. (Передает Шен Де конверт.)
   
Шен Де берет его и кланяется. Старики тоже кланяются. Они идут обратно в свою лавку.
   
Шен Де (Вану, высоко поднимая конверт). Плата за полгода. Разве не чудо? А что ты скажешь о моей новой шали, Ван?
   
Ван. Ты купила ее ради того, кого я видел в городском парке?
   
Шен Де утвердительно кивает головой.
   
Шин. Лучше бы взглянули на его сломанную руку, чем болтать о своих сомнительных похождениях!
   
Шен Де (испуганно). Что с твоей рукой?
   
Шин. Цирюльник повредил ее щипцами на наших глазах.
   
Шен Де (ужасаясь своей невнимательности). А я ничего не заметила! Сейчас же иди к врачу, не то рука одеревенеет и ты никогда не сможешь как следует работать. Какое несчастье! Вставай скорее! Иди же, иди!
   
Безработный. Ему нужен не врач, а судья! Он вправе потребовать от богатого цирюльника вознаграждение за ущерб.
   
Ван. Ты думаешь, есть надежда?
   
Шин. Если только она сломана.
   
Ван. Кажется, да. Смотри, как распухла. Ты думаешь, дадут пожизненную пенсию?
   
Шин. Во всяком случае, тебе нужен свидетель.
   
Ван. Но вы же все видели! И можете подтвердить. (Оглядывается кругом.)
   
Безработный, дедушка, невестка сидят у стены дома и едят. Никто не поднимает глаз.
   
Шен Де (Шин). Вы же сами видели!
   
Шин. Не хочу связываться с полицией.
   
Шен Де (невестке). Тогда вы!
   
Невестка. Я? Я не смотрела!
   
Шин. Как не смотрели? Я сама видела, что вы смотрели! Вы только боитесь, потому что у цирюльника — власть.
   
Шен Де (дедушке). Я уверена, что вы не откажетесь засвидетельствовать.
   
Невестка. На его показания не обратят внимания. Он выжил из ума.
   
Шен Де (безработному). Дело, возможно, идет о пожизненной пенсии.
   
Безработный. У меня уже два привода за попрошайничество. Мое показание скорее повредит ему.
   
Шен Де (недоверчиво). Выходит, никто из вас не решается сказать, что здесь было? Среди бела дня человеку перебили руку, все видели, и все молчат? (С гневом.)
   
    
     
О вы, несчастные!
     
Вашего брата оскорбляют, а вы закрываете глаза!
     
Застигнутый врасплох кричит, а вы молчите?
     
Насильник ходит меж вами и выбирает жертву,
     
А вы говорите:
     
Он пощадит нас,
     
Потому что мы покорны.
     
Что это за город? Что вы за люди?
     
Если городом правят несправедливо — он должен восстать.
     
А если он не восстает — пусть погибнет в огне
     
Еще до наступления ночи.
    
   
   
Ван, если тот, кто видел, — отказывается свидетельствовать, то я скажу, что видела я.
   
Шин. Лжесвидетельство.
   
Ван. Не знаю, вправе ли я это принять. Но, может быть, все-таки должен. (Смотрит на свою руку, озабоченно.) Как вы находите, она уже достаточно распухла? Мне кажется, опухоль уже спала?
   
Безработный (успокаивает его). Нет, опухоль ничуть не спала.
   
Ван. В самом деле? Пожалуй, она стала даже чуть больше. Видимо, все-таки сломан сустав. Лучше сразу побегу к судье! (Осторожно поддерживая руку, не сводя с нее глаз, быстро уходит.)
   
Шин бежит в цирюльню.
   
Безработный. Она помчалась к цирюльнику, чтобы подольститься к нему.
   
Невестка. Мы не можем изменить мир.
   
Шен Де (удрученная). Я не хотела вас обидеть. Я просто испугалась. Нет, хотела. Прочь с моих глаз!
   
Безработный, невестка и дедушка, надувшись, жуя, уходят.
   
(Публике.)
   
    
     
Они уже не отвечают.
     
Стоят, куда их поставят.
     
Велишь уйти — немедленно уходят!
     
Их не задеть ничем. И только запах пищи
     
Их заставляет приподнять глаза.
    
   
   
Вбегает старая женщина. Это мать Суна, госпожа Ян.
   
Госпожа Ян (запыхавшись). Вы мадемуазель Шен-Де? Сын мне все рассказал. Я мать Суна, госпожа Ян. Подумайте только, у него есть надежда снова стать летчиком! Сейчас пришло письмо из Пекина. От управляющего ангаром почтовых самолетов.
   
Шен Де. Он сможет опять летать? О, госпожа Ян!
   
Госпожа Ян. Однако это стоит огромных денег: пятьсот серебряных долларов.
   
Шен Де. Много. Но не отказываться же из-за денег? У меня есть лавка.
   
Госпожа Ян. Ах, если бы вы могли ему помочь!
   
Шен Де (обнимает ее). Если бы я могла ему помочь!
   
Госпожа Ян. Вы дали бы способному человеку возможность выдвинуться.
   
Шен Де. Как они смеют мешать человеку быть полезным! (После паузы.) За лавку я выручу слишком мало, а эти двести долларов мне одолжили. Вы можете, конечно, взять их сейчас же. Я продам запасы табака и верну долг. (Дает ей деньги стариков.)
   
Госпожа Ян. Ах, мадемуазель Шен Де, это ведь помощь тому, кто в ней нуждается. Вы знаете, как они его здесь называли? Мертвым летчиком. Раз он больше не летает, значит, он — мертвый.
   
Шен Де. Однако нам не хватает еще трехсот серебряных долларов. Нужно подумать, госпожа Ян. (Медленно.) Я знаю кое-кого, кто, пожалуй, мог бы помочь. Ах, я не хотела бы звать его больше — он слишком жесток и слишком хитер. Разве что в последний раз?.. Но летчик должен летать! Это ясно.
   
Отдаленный гул мотора.
   
Госпожа Ян. Ах, если бы тот, о ком вы говорите, мог достать деньги! Смотрите — утренний почтовый самолет, он летит в Пекин!
   
Шен Де (решительно). Помашите, госпожа Ян! Летчик, наверно, увидит нас! (Машет своей шалью.) Помашите тоже!
   
Госпожа Ян (машет). Вы знаете того, кто летит?
   
Шен Де. Нет. Того, кто будет летать. Пусть летит потерявший надежду, госпожа Ян. Пусть хоть один сможет подняться над всей этой бедой, над всеми нами! (Публике.)
   
    
     
Ян Сун, мой любимый, вместе с облаками,
     
Вопреки ураганам,
     
Летит сквозь небеса и приносит
     
Дружеские письма
     
Друзьям в далекой стране.
    
   
   Интермедия перед занавесом
   
Шен Де входит, держа в руках маску и костюм Шой Да, и поет
     Песню о беспомощности богов и добрых людей
   
    
     
У нас в стране
     
Полезному мешают быть полезным.
     
Он может доказать, что он полезен,
     
Лишь получив поддержку сильных.
     
Добрые
     
Беспомощны, а боги — бессильны. Почему
     
У них, богов, нет крейсеров и танков,
     
Бомбардировщиков и бомб, и пушек,
     
Чтобы злых уничтожать, а добрых — оберечь?
     
И нам было бы лучше и богам.
    
   
   
(Надевает костюм Шой Да и делает несколько шагов его походкой.)
   
    
     
Добрые — у нас в стране
     
Добрыми не могут оставаться:
     
Пустые миски — едоки дерутся.
     
Ах, все заветы божьи
     
От нищеты не помогают. Почему
     
К нам на базары боги не приходят,
     
Чтоб оделять довольством, улыбаться
     
И подкрепленных хлебом и вином
     
Учить друг с другом дружески общаться?
    
   
   
(Надевает маску Шой Да и продолжает петь его голосом.)
   
    
     
Чтобы добраться с ложкою до чашки,
     
Нужна жестокость.
     
Та жестокость, на которой зиждутся империи.
     
Не раздавив сперва двенадцать нищих,
     
Тринадцатому не помогут. Почему
     
Не заявляют боги там, в эфире,
     
Что время дать всем добрым и хорошим
     
Возможность жить в хорошем, добром мире?
     
Почему
     
Они нас, добрых, к пушкам не приставят
     
И не прикажут нам: огонь! О, почему
     
Терпенье терпят боги?
    
   
  
  
   
    
V
   
   
Табачная лавка. За прилавком сидит Шой Да и читает газету. Он не обращает ни малейшего внимания на Шин, которая, болтая без умолку, занимается уборкой.
   
Шин. Такая лавчонка живо прогорит, если только просочатся кой-какие слухи. Поверьте мне, я знаю, что говорю. Давно пора такому порядочному человеку, как вы, вмешаться в темную историю Шен Де с этим Ян Суном с Желтой улицы. Не забывайте, что господин Шу Фу, живущий напротив цирюльник, который владеет двенадцатью домами и только одной-единственной и к тому же старой женой, не далее чем вчера намекнул, и не кому другому, а мне лично, на свой чрезвычайно лестный для барышни интерес к ней. Он даже справлялся уже о ее имущественном положении. О чем это говорит, как не о настоящей любви? (Не получая никакого ответа, наконец выходит с ведром.)
   
Голос Суна (снаружи). Это лавка мадемуазель Шен Де?
   
Голос Шин. Да. Но сегодня здесь двоюродный брат.
   
Шой Да подбегает к зеркалу легкой походкой Шен Де и только собирается поправить прическу, как замечает в зеркале свою ошибку. Он возвращается с тихим смехом на прежнее место. Появляется Ян Сун, за ним идет Шин. Она проходит мимо него в лавку.
   
Сун. Я Ян Сун.
   
Шой Да кланяется.
   
Шен Де здесь?
   
Шой Да. Ее здесь нет.
   
Сун. Но вам, вероятно, известны наши отношения. (Обводит взглядом лавку.) Настоящий магазин! А мне казалось, что она немного прихвастнула. (С удовлетворением заглядывает в ящички и фарфоровые горшочки.) Человече! Я снова буду летать! (Берет сигару.)
   
Шой Да дает ему прикурить.
   
Как вы думаете, сможем мы выколотить из лавки еще триста серебряных долларов?
   
Шой Да. Разрешите спросить: вы намерены ее сейчас продать?
   
Сун. У нас же нет трехсот долларов наличными.
   
Шой Да качает головой.
   
Со стороны Шен Де было очень мило, что она сразу дала двести. Но недостает трехсот, а без них у меня ни черта не получится.
   
Шой Да. Мне кажется, она поторопилась обещать вам деньги. Это может стоить ей лавки. Говорят: поспешность — ветер, опрокидывающий здание.
   
Сун. Мне нужны деньги — сейчас или никогда. И девушка не принадлежит к тем, которые долго задумываются, когда нужно что-нибудь отдать. Между нами, мужчинами: до сих пор она ни в чем не колебалась.
   
Шой Да. Так.
   
Сун. Что говорит только в ее пользу.
   
Шой Да. Могу я узнать, для чего предназначены пятьсот серебряных долларов?
   
Сун. Вполне. Я вижу, вы меня прощупываете. Управляющий ангаром в Пекине, мой друг по летной школе, устроит меня, если я выложу ему пятьсот серебряных долларов.
   
Шой Да. Не слишком ли много?
   
Сун. Нет. Ему придется уличить в оплошности летчика, у которого большая семья и который поэтому очень ревностный служака. Понятно? Кстати, это между нами, Шен Де ничего не должна об этом знать.
   
Шой Да. Может быть. Однако вот что: не продаст ли управляющий ангаром в следующем месяце также и вас?
   
Сун. Только не меня. Я не позволю себе оплошности. Я слишком долго был безработным.
   
Шой Да (кивает головой). Голодная собака быстрее везет тележку домой. (Некоторое время смотрит на Суна испытующим взглядом.) Дело рискованное. Господин Ян Сун, вы требуете от моей кузины, чтобы она отказалась от своего маленького имущества и от всех друзей в этом городе и целиком вручила свою судьбу вам. Я полагаю, у вас есть намерение жениться на Шен Де?
   
Сун. Да, я к этому готов.
   
Шой Да. Но разве в таком случае вам не жаль спустить лавку за несколько серебряных долларов? Когда нужно быстро продать, всегда получаешь меньше. Двести серебряных долларов, которые у вас в руках, оплатили бы помещение за полгода. Разве вас не привлекает перспектива табачной торговли?
   
Сун. Меня? Чтобы Ян Суна, летчика, увидели стоящим за прилавком: «Желаете ли вы, уважаемый господин, крепкую сигару или сигару полегче?» Нет, это не дело для Ян Сунов, по крайней мере не в этом столетии!
   
Шой Да. Позвольте вас спросить, а летать — это дело?
   
Сун (достает из кармана письмо). Почтеннейший, я буду получать двести пятьдесят серебряных долларов в месяц! Взгляните сами — почтовые марки и штемпель Пекина.
   
Шой Да. Двести пятьдесят серебряных долларов? Немало.
   
Сун. А вы думали, я летаю даром?
   
Шой Да. Видно, должность подходящая! Господин Ян Сун, кузина уполномочила меня помочь вам получить место летчика, ведь для вас оно — все. Я понимаю мою кузину и не вижу оснований, почему бы ей не следовать влечению своего сердца. Она имеет полное право познать радости любви. Я готов превратить в деньги все, что здесь есть. Вот идет владелица дома госпожа Ми Дзю, воспользуюсь случаем и посоветуюсь с ней насчет продажи.
   
Домовладелица (входит). Добрый день, господин Шой Да. Вы осведомлены о том, что срок арендной платы истекает послезавтра?
   
Шой Да. Госпожа Ми Дзю, обстоятельства складываются так, что моя кузина вряд ли сможет продолжать заниматься табачной торговлей. Она собирается замуж, и будущий супруг (представляет Ян Суна) берет ее с собой в Пекин, где они начнут новую жизнь. Если я получу за свой табак достаточную сумму, я продам лавку.
   
Домовладелица. Сколько же вам нужно?
   
Сун. Триста наличными.
   
Шой Да (быстро). Нет, пятьсот!
   
Домовладелица (Суну). Может быть, я смогу помочь вам. (Шой Да.) Сколько стоил ваш табак?
   
Шой Да. Кузина в свое время заплатила за него тысячу серебряных долларов и пока еще очень мало продала.
   
Домовладелица. Тысяча серебряных долларов! Ее, конечно, надули. Вот что я вам скажу: если вы послезавтра съедете, я плачу триста серебряных долларов за всю лавку.
   
Сун. По рукам! А, старик?
   
Шой Да. Мало!
   
Сун. Хватит!
   
Шой Да. Мне нужно по меньшей мере пятьсот.
   
Сун. Зачем?
   
Шой Да. Позвольте мне поговорить с женихом кузины. (Отводит Суна в сторону.) Весь табак заложен двум старикам за двести серебряных долларов, которые вручены вам.
   
Сун (нерешительно). Есть по этому поводу какое-нибудь письменное соглашение?
   
Шой Да. Нет.
   
Сун (после маленькой паузы, домовладелице). Мы согласны на триста.
   
Домовладелица. Мне еще нужно знать, свободна ли лавка от долговых обязательств.
   
Сун. Отвечайте же.
   
Шой Да. Свободна.
   
Сун. Когда можно получить триста долларов?
   
Домовладелица. Послезавтра, у вас еще останется время обдумать. Если вы можете подождать месяц, вы получите больше. Я даю триста, и то исключительно потому, что рада помочь вам. Ведь дело, как я понимаю, идет о счастье юной четы. (Уходит.)
   
Сун (кричит ей вслед). Согласны! Ящички, горшочки, мешочки — все за триста, и конец мучениям! (Шой Да.) А если бы мы получили до послезавтра где-нибудь больше? Тогда мы, пожалуй, даже вернули бы эти двести.
   
Шой Да. За такой срок? Мы не получим даже доллара сверх того, что нам предлагает Ми Дзю. Есть у вас деньги на поездку вдвоем и на первое время?
   
Сун. Конечно.
   
Шой Да. Сколько же?
   
Сун. Так или иначе, я достану, даже если бы пришлось их украсть.
   
Шой Да. Ах так, значит, и эту сумму нужно сначала еще раздобыть?
   
Сун. Не лезь в бутылку, старик. Я доберусь до Пекина, чего бы мне это ни стоило.
   
Шой Да. Но для двоих это обойдется не так дешево.
   
Сун. Для двоих? Ведь Шен Де я оставляю здесь. Первое время она была бы для меня, прямо скажем, обузой.
   
Шой Да. Понимаю.
   
Сун. Что вы уставились на меня, как на дырявый баллон от масла? Выше себя не прыгнешь.
   
Шой Да. А на какие средства, по-вашему, будет жить моя кузина?
   
Сун. Надеюсь, вы поможете?
   
Шой Да. Постараюсь. (Пауза.) Я хотел бы, чтобы вы вернули мне лично двести серебряных долларов, господин Ян Сун, и оставили их здесь до тех пор, пока не предъявите два билета в Пекин.
   
Сун. Знаешь что, шурин, я просил бы тебя не вмешиваться.
   
Шой Да. Мадемуазель Шен Де…
   
Сун. Предоставьте это мне.
   
Шой Да. …быть может, не согласится продать свою лавку, если узнает…
   
Сун. Все равно согласится.
   
Шой Да. А моих возражений вы не опасаетесь?