1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 

Речь шла о старинном открытии, еще тех времен, когда теория пыталась догнать развитие техники. Юные студенты-физики заучивали на память несколько мудрых утверждений: «Филоты являются основным строительным материалом всяческой материи и энергии. Филоты не имеют массы и инерции. Филоты обладают лишь положением, стабильностью и связями». И все знали, что соединения филот и сплетения филотических лучей обеспечивают действие анзиблей, позволяя обеспечивать мгновенную связь между планетами и космолетами, находящимися в множестве световых лет. Но никто не знал, почему же анзибли действуют. Поскольку же на филоты невозможно было воздействовать, то опыты с ними были практически невозможны. Их можно было только наблюдать, да и то, через из соединения.

– Филотика, – буркнул Якт. – Анзибли?

– Побочный продукт.

– Ну а какая тут связь с душой? – спросила Валентина.

Миро уже собирался было ответить, но совершенно неожиданно нахмурился, по-видимому, при мысли, что должен провозгласить длинную речь своими сопротивляющимися, недвижными губами. Какое-то время он беззвучно шевелил ими.

– Я не могу объяснить.

– Ничего, послушаем, – заверила юношу Валентина. Она понимала, что при таких трудностях с речью парень совершенно не горит к долгим дискуссиям.

– Нет, – коротко отрезал тот.

Валентина попыталась было убеждать его продолжить, но заметила, что Миро шевелит губами, практически беззвучно. Что-то бурчит под носом? Ругается?

Нет… Она знала, что здесь что-то не то.

Только лишь через какое-то время она осознала, откуда берется у нее эта уверенность. А оттуда, что уже видела аналогичное поведение Эндера: бесшумные движения челюстью и губами, когда он давал инструкции компьютерному терминалу, встроенному в драгоценный камень, который он носил в ухе. Понятно, выходит, что Миро, точно так же, как и Эндер, был подключен к компьютеру, и потому разговаривал таким вот образом.

Через мгновение стало ясно, какой приказ он дал своему камню. По-видимому, он контактировал с бортовым компьютером, поскольку один из экранов потемнел, после чего на нем высветилось лицо Миро. Вот только в нем не было ни следа мертвенности, которой было отмечено его настоящее лицо. Валентина поняла: именно так выглядел он перед несчастьем. Когда же компьютерное изображение заговорило, исходящий из динамиков звук явно был давним голосом Миро: чистым, сильным, в нем отражались ум и блестящие способности юноши.

– Вы знаете, что когда филоты соединяются, чтобы создать постоянную структуру: мезон, нейтрон, атом, молекулу, организм или планету… они сплетаются вместе.

– Что это? – спросил Якт. Он еще не догадался, почему с ними заговорил компьютер.

Изображение Миро на экране застыло и умолкло. Ответил сам Миро:

– Я тут развлекался этим, – объяснил он. – Я говорю ему разные вещи, а он запоминает и повторяет за меня.

Валентина попробовала представить, как Миро работает с компьютером, пока тот не стал воспроизводить его голос и лицо именно так, как было нужно. Его оживленность, когда он моделировал себя такого, каким должен был быть. И его страдания, когда видал, кем мог стать и кем никогда уже не станет.

– Отличная идея, – заявила она. – Нечто вроде протеза личности.

Миро рассмеялся… единственным «Ха!»

– Рассказывай дальше, – попросила Валентина. – И безразлично, то ли ты говоришь сам, то ли компьютер за тебя, мы слушаем.

Картинка на экране ожила и заговорила сильным голосом смоделированного Миро:

– Филоты – это базисный строительный материал материи и энергии. У них нет ни массы, ни размера. Каждая филота контактирует с остальной частью вселенной вдоль самостоятельного луча, одномерной линии, соединяющей ее со всеми остальными филотами в наименьшей из самостоятельных структур: мезоне. Все жгуты филот данной структуры сплетаются в нить, связующую мезон с большей по размеру структурой, например, нейтроном. Нити нейтрона сплетаются в волокно, соединяющее его с другими атомными частицами, после чего волокна атома сплетаются в шнур молекулы. Это не имеет ничего общего ч внутриатомными воздействиями или гравитацией, никакой связи с химическими связями. Насколько нам известно, соединения филот ничего не делают. Они просто существуют.

– Но ведь в сплетениях все время присутствуют самостоятельные лучи, – вмешалась Валентина.

– Да. Каждый из лучей существует вечно, – подтвердил экран.

Вот это потрясло Валентину; и Якта тоже, судя по тому, как широко раскрыл он глаза. Компьютер мог мгновенно реагировать на замечание. Выходит, это не было заранее записанной лекцией. Они уже знали, что имеют дело со сложной программой, раз он так великолепно симулировал лицо и голос Миро; но теперь он отвечал так, как будто симулировал и личность…

Но, может, Миро передал компьютеру какое-то указание? Может он беззвучно проговорил эти слова? Этого Валентина не знала: она смотрела на экран. Теперь же она решила наблюдать за юношей.

– Нам неизвестно, бесконечен ли луч, – сказала она. – Мы знаем лишь то, что нам пока что не удалось найти его конца.

– Они сплетаются целыми планетами, и филотическое сплетение каждой из них достигает материнской звезды, а от звезды – до центра галактики…

– Куда же идет галактическое сплетение? – вмешался Якт.

Всем известный вопрос. Дети задавали его, когда в средней школе начинали занятия по филотике. Вопрос такой же старый, как и теории, что галактики являются нейтронами или мезонами в масштабе вселенной высшего уровня, или же как проблема: если вселенная не бесконечна, то что же лежит за ее границами?

– Так, так, – буркнул Миро. На сей раз он произнес это собственными губами. – Только я веду не к тому. Хочу поговорить о жизни.

Компьютерный голос – голос интеллигентного молодого человека – продолжил рассказ:

– Филотические сплетения таких субстанций как камень или песок непосредственно соединяют каждую молекулу с центром планеты. Но когда молекула входит в состав живого организма, ее луч перемещается. Вместо того, чтобы стремиться вглубь планеты, он вплетается в самостоятельную клетку, а лучи клеток объединяются совместно так, что каждый организм высылает самостоятельное волокно филотических соединений, которое затем вплетается в главную филотическую нить планеты.

– Что доказывает, что всякая, взятая отдельно жизнь в определенном смысле важна даже с точки зрения физики, – подтвердила Валентина. Когда-то она написала об этом эссе. При этом она пыталась расправиться с неким мистицизмом, народившимся вокруг филотики, и, одновременно, воспользоваться им, чтобы предложить собственный взгляд на формирование общества. – Только этот факт не имеет никаких практических результатов. С ним ничего не можешь сделать. Филотические сплетения живых организмов существуют, а больше ничего. Каждая филота с чем-то объединяется, а через это «что-то» с чем-то иным, а через «то» еще с чем-то другим… живые клетки и организмы – это всего лишь два уровня, на которых и производятся подобные соединения.

– Все так, – согласился Миро. – То, что живет, сплетается вместе.

Валентина пожала плечами и кивнула. Этот тезис было бы сложно доказать, но раз Миро нуждался в подобной гипотезе, пожалуйста…

Компьютерный Миро вновь продолжил свой доклад.

– Я размышлял над тем, насколько крепко подобное волокно. Когда структура сплетения подвергается разрыву, например, когда распадается молекула, система филот какое-то время еще сохраняется. Уже не связанные физически элементы, остаются связанными филотически. Чем меньше частица, тем дольше сохраняется соединение после распада исходной структуры, и тем медленнее отдельные фрагменты перемещаются в новые сплетения.

Якт сморщил лоб.

– Мне казалось, что, чем меньше объект, тем быстрее что-либо с ним происходит.

– Это противоречит интуиции, – ответила ему Валентина.

– После атомного распада филотическим лучам требуются часы, чтобы вновь упорядочиться, – сказал компьютерный Миро. – Если же мы разрушим частицу, меньшую чем атом, филотические соединения между элементами сохранятся намного дольше.

– Именно так действует анзибль, – вмешался Миро.

Валентина внимательно поглядела на него. Почему это один раз он говорит своим голосом, а другой – с помощью компьютера? Управляет он этой программой или нет?

– Принцип работы анзибля основывается на помещении мезона в сильном магнитном поле, – сообщил Миро из компьютера. – Затем его раскалывают и переносят обе части на любое расстояние. Филотическое сплетение все так же соединяет их. И потому-то соединение действует мгновенно. Если какой-либо из элементов поворачивается или подвергается резонансу, луч между ними тоже поворачивается или вибрирует, и это движение регистрируется на другом конце линии связи в тот же самый миг. Передача движения вдоль луча не требует времени, даже если элементы находятся друг от друга на расстоянии в несколько световых лет. Никто не знает, каким образом это действует, но мы этому рады. Без анзибля осмысленная межпланетная связь не была бы возможной.

– Черт подери, сейчас никакой осмысленной связи нет, – буркнул Якт. – А если бы не анзибли, то не было бы и военного флота, летящего к Лузитании.

Но Валентина Якта не слушала. Она наблюдала за Миро. На сей раз она заметила, что тот шевельнул губами… легонько и беззвучно. И действительно, сразу же после этого компьютерное изображение Миро вновь заговорило. Юноша и вправду отдавал приказы. Сама идея, что могло бы быть как-то иначе, была, естественно, абсурдной. Кто бы еще мог управлять компьютером?

– Это как бы иерархия, – заявило изображение. – Чем более высокую сложность имеет структура, тем быстрее она реагирует на изменения. Это можно определить следующим образом: чем меньше частица, тем она глупее, и тем медленнее замечает, что является частью уже другой структуры.

– Ты антропоморфизируешь, – заметила Валентина.

– Возможно, – согласился Миро. – Но, может, и нет.

– Человеческие существа являются организмами, – продолжало изображение на экране. – Но вот филотические сплетения людей намного превышают своей сложностью сплетения всех иных форм жизни.

– Теперь ты говоришь о всех этих тысячелетней давности сенсационных сведениях с Ганги, – отметила Валентина. – Только ведь из тех наблюдений никому не удалось сделать осмысленных выводов.

Исследователи, индусы по национальности, причем набожные, якобы, смогли показать, что филотические сплетения людей, в отличие от сплетений других организмов, не всегда достигают центра планеты прямиком, чтобы соединиться там со всей остальной материей и жизнью. Они утверждали, что филотические лучи людских существ часто сплетаются с лучами иных людей. Чаще всего таким вот образом они связывают членов семей, но иногда – учителей и учеников, близких сотрудников, не исключая, что и самих исследователей. Ученые с Ганги пришли к выводу, что подобное различие между людьми и всяческой иной растительной и животной жизнью доказывает, будто бы людская душа поднята на более высокий уровень, она ближе к совершенству. Они верили, что Совершенствующийся творит единство, как все живое творит единство со всем миром.

– Это приятная, мистическая теория, но помимо индусов с Ганги никто ее серьезно не рассматривает.

– Я рассматриваю, – заявил Миро.

– Кто что любит, – буркнул Якт.

– Только не как религию, но как науку.

– Ты имеешь в виду метафизику, точно?

Ей ответило изображение Миро:

– Филотические связи между людьми меняются быстрее всего, и исследователи с Ганги доказали, что те реагируют на людскую волю. Если с семьей тебя связывают сильные чувства, то ваши филотические лучи сплетаются, и вы становитесь единством. Точно так же, как являются единством различные атомы одной и той же молекулы.

Милая теория – именно так подумала о ней Валентина, когда услыхала про нее впервые. Это случилось тысячи две лет назад, когда Эндер был Голосом для казненного революционера на Минданао. В то время они размышляли над тем, доказали бы исследования гангианских ученых, что они двое связаны как брат и сестра. Имелась ли у них такого рода связь в детстве и не разрушилась ли она на время пребывания Эндера в Боевой Школе, когда они расстались на целых шесть лет? Сама идея очень понравилась Эндеру, равно как и Валентине, но после одного единственного разговора к этой теме они уже не возвращались. Так что идея филотических сплетений между людьми осталась в памяти Валентины в категории «ничего идеек».

– Приятно верить, что метафора человеческого единства имеет и филотическое соответствие.

– Но послушай! – чуть ли не вскрикнул Миро. Ему явно не хотелось, чтобы Валентина квалифицировала его идеи как «приятные».

И вновь изображение закончило за парня:

– Если ученые с Ганги были правы, то, когда людское существо решает установить связь с другой особой или же когда становится членом общества, то это уже не только социологический феномен. Это еще и физический факт. Филота, наименьшая вообразимая физическая частица… если только можно назвать физическим нечто, не имеющее массы или инерции… реагирует на воздействие людской воли.

– Именно потому то другим весьма трудно относиться к экспериментам гангиан серьезно.

– Их эксперименты были проведены очень тщательно и честно.

– Но ведь никто, кроме них, подобных результатов не получил.

– Никто другой не отнесся к ним достаточно серьезно, чтобы повторить те же самые опыты. Это тебя не удивляет?

– Удивляет, – признала Валентина. Но тут же вспомнила, как эта идея была высмеяна в научных изданиях, и в то же время с энтузиазмом принята всякого рода сумасшедшими и использована десятком прибацанных религий. Разве после всего этого мог ли надеяться кто-нибудь из ученых на серьезную экономическую поддержку подобного рода исследований? Как мог он развивать собственную карьеру, если остальные признавали его сторонником метафизической религии? – Хотя, нет, видимо нет.

Изображение Миро кивнуло головой.

– Если филотический луч сплетается, реагируя на человеческую волю, то почему нельзя предположить, что и все остальные сплетения управляются волей? Каждая частица, вся материя и энергия, любое наблюдаемое явление во вселенной… почему они не могут быть проявлением воли разумных существ?

– Здесь мы пересекли границу гангианского индуизма, – заявила Валентина. – Как я могу серьезно отнестись к подобному? То, о чем ты говоришь, это анимизм. Самый примитивный тип религии. Все живет: камни, океаны…

– Нет, – запротестовал Миро. – Жизнь – это жизнь.

– Жизнь – это жизнь, – повторила программа. – Жизнь существует в том случае, когда у какой-нибудь филоты имеется достаточно силы воли, чтобы связать воедино молекулы отдельной клетки, сплести их лучи в один. Более сильная филота может соединить множество клеток в единый организм. Разумные организмы являются самыми сильными из сильнейших. Мы можем перекидывать наши филотические соединения куда только пожелаем. Филотическая база сознательной жизни еще более выразительна у других известных нам видов мыслящих существ. Когда свинкс умирает и переходит в третью жизнь, то его обладающая сильной волей филота сохраняет личность и перемещает ее из останков млекопитающего в живое дерево.

– Реинкарнация, – заметил Якт. – Филота – это душа.

– Во всяком случае, так происходит у свинксов, – ответил на это Миро.

– Точно такая же картина и с королевой улья, – прибавило изображение Миро. – Мы открыли филотические соединения, поскольку отметили тот факт, что жукеры общаются друг с другом быстрее, чем скорость света. И тогда мы увидали, что такое возможно. Отдельные жукеры – это всего лишь части королевы улья, они ее руки и ноги, а она сама – их разум. Это один гигантский механизм с сотнями тысяч тел. И единственной связью между ними являются сплетения филотических лучей.

Это был такой образ вселенной, который Валентина никогда до сих пор не рассматривала. Понятно, что в качестве историка и биографа, обычно она рассуждала в категориях отдельных людей и обществ, но, хотя полнейшим дилетантом в области физических наук она не была, но не было у нее и специального образования. Возможно, физик сразу же бы отметил, что идея Миро абсурдна. Но, с другой стороны, физика ограничивали бы определенные взгляды, поддерживаемые научным сообществом, потому ему труднее было бы признать теорию, рушащую основы всего его знания. Даже тогда, если бы данная теория была бы истинной.

Ей эта идея нравилась и хотелось бы, чтобы она оказалась истинной. Возможно, что из громаднейшего числа влюбленных, которые шептали друг другу: мы едины с тобой, кое-кто был и прав. Из миллиардов жен и мужей, связанных с собою настолько близко, как будто имели общую душу, может быть некоторые имели ее и на самом деле, на самом реальном уровне действительности. Разве не приятна ли такая мысль?

Только Якт не был так уж восхищен.

– Мне казалось, что нам не следовало бы упоминать о существовании королевы улья, – заявил он. – Это должно было оставаться секретом Эндера.

– Ничего страшного, – успокоила его Валентина. – В этой кабине о ней знают все.

Якт раздраженно поглядел на жену.

– Лично я считал, будто мы летим на Лузитанию, чтобы помочь в столкновении со Звездным Конгрессом. Так что же все это имеет общего с реальностью?

– Возможно, что и ничего, – вздохнула Валентина. – Но может – и все.

На какое-то мгновение Якт спрятал лицо в ладонях, после чего глянул на Валентину с улыбкой, которая, собственно, улыбкой и не была.

– С тех пор, как твой брат покинул Трондхейм, ты никогда не говорила о вещах столь трансцендентальных.

Эти слова ее укололи, тем более, что Якт того и добивался. Неужели после стольких лет Якт все еще ревнует к ее чувственной связи с Эндером? Неужели его все еще злит, что она занимается такими вещами, которые для него никакого значения не имеют?

– Когда он ушел, я осталась.

Это означало: ведь я же сдала тот единственный, самый важный экзамен. Почему же ты теперь во мне усомнился?

Якт тут же стушевался. Вот эта черта была в нем великолепна: как только он понимал, что ошибается, то тут же отступал.

– А когда отправилась ты, – ответил он, – я пошел за тобой.

Валентина восприняла это следующим образом: я с тобою, к Эндеру уже не ревную и вообще, прости. Потом, когда они останутся одни, то скажут эти слова друг другу прямо. Им нельзя прилетать на Лузитанию с подозрениями и ревностью в сердце.

Миро, естественно, понятия не имел, что Якт с Валентиной уже помирились. Он лишь заметил родившуюся меж ними напряженность и посчитал, будто явился ее причиной.

– Извините, – промямлил он. – Я не хотел…

– Все в порядке, – успокоил его Якт. – Это я вышел из роли.

– Нет никакой роли, – подчеркнула Валентина и улыбнулась мужу. Тот тоже ответил ей улыбкой.

Как раз это Миро и хотел знать, после чего ему явно сделалось легче.

– Продолжай, – попросила парня Валентина.

– Примем все это в качестве исходной позиции, – включилось изображение Миро.

После такого Валентина не могла сдержаться и расхохоталась. Отчасти оттого, что вся эта гангианская история с филотой в роли души была слишком трудна для восприятия. Отчасти же потому, что ей хотелось разрядить напряженность между собой и Яктом.

– Извини, – буркнула она юноше. – Уж слишком сильная это «исходная позиция». Если это всего лишь вступление, то никак не могу дождаться выводов.

Миро мгновенно понял чувства женщины и улыбнулся в ответ.

– У меня было много времени на размышления, – пояснил он. – Именно таковыми были мои рассуждения относительно сути жизни: все во вселенной является лишь поведением филот. Но имеется еще кое-что, о чем мы хотим вам рассказать. И, возможно, спросить. – Он обратился к Якту. – Как раз это весьма важно для удержания Лузитанского Флота.

Якт покачал головой.

– Очень мило, когда кто-нибудь время от времени подкинет косточку и мне.

Валентина одарила мужа одной из самых очаровательных своих улыбок.

– Я понимаю это так, что будешь благодарен мне, если несколько из них я тебе поломаю.

Якт рассмеялся.

– Продолжай, Миро, – попросила Валентина.

Ей ответил компьютерный образ.

– Если вся наша действительность – это только лишь поведение филот, то, вполне очевидно, что большинство из них разумно или же достаточно сильно всего лишь настолько, чтобы действовать как мезон или же удерживать в целости нейтрон. Очень немногие из них обладают достаточной силой воли, чтобы стать живыми, чтобы управлять живым организмом. И совсем уж ничтожное количество достаточно сильно, чтобы управлять… нет, чтобы быть… организмом разумным. Тем не менее, даже самое сложное и разумное существо, например, королева улья, как и все остальное, в принципе является всего лишь филотой. Ее тождественность и жизнь получаются из выполняемой ею роли, но, по-настоящему, это всего лишь филота.

– Мое "я"… моя воля… являются субатомной частицей? спросила Валентина.

– Забавная идея. – Якт, улыбаясь, покачал головой. – Мой сапог и я – близнецы-братья.

Миро слабо улыбнулся. А его изображение ответило:

– Если звезда и атом водорода являются братьями, тогда – так, имеется родство между тобою и филотами, творящими обычные предметы, такие, например, как твой сапог.

Валентина заметила, что на сей раз Миро ничего про себя не проговаривал. Откуда же программа, создающая изображение парня, взяла сравнение со звездами и атомами водорода, раз Миро ничего ей не подсказывал? Валентина никогда не слыхала о программе, способной самостоятельно провозгласить настолько сложное и в то же время осмысленное высказывание.

– Вполне возможно, что во вселенной существуют другие типы родства, о которых вы не имеете понятия, – продолжало компьютерное изображение. – Вполне возможно, что существует жизнь, которую вы еще не встречали.

Валентина отметила, что миро взволнован. Чем-то обеспокоен. Как будто ему не нравилось то, что делает его изображение.

– О какой жизни ты говоришь? – спросил Якт.

– Существует некое явление, весьма распространенное, но в то же время совершенно не объясненное. Все относятся к нему как к чему-то совершенно естественному, и никто им не заинтересовался. Я говорю о том, что ни разу соединение через анзибль не было прервано.

– Ерунда, – заявил Якт. – Один из анзиблей на Трондхейме не работал целых шесть месяцев. Слишком часто такое не случается, но, все-таки, бывает.

И снова губы Миро даже не дрогнули, а его компьютерное изображение ответило мгновенно. Миро явно уже не управлял программой.

– Я же не утверждаю, будто анзибли никогда не ломаются. Нет, я имею в виду то, что связь, филотические сплетения между частицами мезона, никогда не были разорваны. Сами устройства анзибля могут быть подвержены авариям, могут подвести обслуживающие их программы, только никогда еще фрагмент мезона в анзибле не сдвинулся, не допустил, чтобы филотический луч сплелся с другим местным мезоном или даже с соседней планетой.

– Магнитное поле делает этот фрагмент неподвижным, – объявил Якт.

– Разбитые мезоны по своей природе недостаточно стабильны, чтобы мы могли правильно оценить, как он ведет себя обычно, – прибавила Валентина.

– Мне известны все типичные ответы, – заявило изображение. – И все – сплошная ерунда. Такие ответы дают детям родители, когда они не знают правду и не собираются ее выяснять. Люди до сих пор относятся к анзиблям как к магическим предметам. И все довольны, что устройства действуют; если бы они попытались понять – почему те работают, волшебство бы испарилось, и анзибли замолкли бы. – Никто так не считает, – запротестовала Валентина.

– Все. Даже если бы потребовались сотни, тысячи лет или целых три тысячи лет, то до нынешнего дня хотя бы одно из соединений должно было бы расключиться. Какой-нибудь из фрагментов мезона обязан был бы перенести собственный филотический луч. Но такого не произошло.

– Почему? – спросил Миро.

Поначалу Валентине показалось, что Миро задал риторический вопрос. Но ведь нет… он и сам, как все, глядел на экран. Он ожидал, чтобы изображение ответило ему.

– А мне казалось, что программа просто передает твои размышления, – бросила она.

– Передавала, – ответил ей Миро. – Теперь уже нет.

– А если в филотических сплетениях между анзиблями живет какое-то существо? – спросило изображение.

– Ты уверена, что хочешь именно этого? – спросил Миро, обращаясь к изображению на экране.

И после того картинка на экране сменилась лицом молодой девушки, которой Валентина никогда до того не видала.

– А если какое-то существо живет в сети филотических лучей, соединяющих анзибли на каждой планете и на каждом космическом корабле в границах людской вселенной? А если оно само построено из этих филотических сплетений? Если мысли его рождаются в сплетениях и вибрациях разбитых пар? А его воспоминания складируются в компьютерах всех планет и всех кораблей?

– Кто ты такая? – Валентина обратилась прямо к компьютерному экрану.

– Возможно, что та, кто стережет филотические соединения между анзиблями. Возможно, что я – это новый тип организма, который сам не сплетает лучей, но прослеживает за этими сплетениями, чтобы те никогда не разорвались. И если это правда, то, если бы соединения были разорваны, если бы анзибли замерли… если бы они замолчали, то я бы умерла.

– Кто ты такая? – повторила Валентина.

– Валентина, позволь представить тебе Джейн, – вмешался Миро. – Это приятельница Эндера. И моя тоже.

– Джейн…

Выходит, Джейн не была криптонимом антиправительственной мятежной группы в администрации Звездного Конгресса. Она была компьютерной программой, сложным элементом программного обеспечения.

Нет. Если то, в чем она желала убедить – Джейн была намного большим, чем программа. Она была существом, живущим в паутине филотических волокон, хранящим собственные воспоминания в компьютерах всех миров. Если правота была на ее стороне, то сеть перекрещивающихся филотических нитей, объединяющая анзибли всех планет, и была ее телом, материей. А филотические связи никогда не прерывались лишь потому, что так хотела она.

– Теперь же я спрашиваю у великого Демосфена, – заговорила Джейн. – Кто я рамен или варельсе? Живу ли я вообще Мне нужен твой ответ, поскольку, считаю, мне удастся задержать Лузитанский Флот. Но, прежде чем я это сделаю, мне нужно быть уверенной: стоит ли умирать ради этого?
* * * 
Слова Джейн ударили Миро в самое сердце. Она могла удержать флот – это он понял сразу же. Конгресс вооружил несколько кораблей системой Др. М., но еще не выслал приказа пустить ее в ход. И он не мог его выслать, чтобы Джейн не узнала об этом первой. Поскольку же она полностью господствовала над всеми соединениями через анзибли, то могла задержать этот приказ еще до того, как тот доберется до адресата.

Проблема была в том, что такое действие выдаст Конгрессу ее существование. Во всяком же случае, даст им понять, что происходит нечто недоброе. Когда флот не подтвердит получения приказа, инструкции будут высланы вновь. И, чем больше информации Джейн заблокирует, тем сильнее Конгресс уверится, что кто-то в недопустимой степени перехватил управление анзиблями.

Она могла бы и избегнуть этого, передавая фальшивую информацию Но тогда ей пришлось бы контролировать всю сеть связи меж кораблями флота, а также – между флотом и планетарными станциями. Лишь тогда удалось бы убедить Конгресс, что флот что-либо знает про отданный приказ о начале резни. Несмотря на громадные возможности Джейн, подобная задача уже в короткое время перерастет ее способности. В определенной степени она могла посвящать свое внимание сотням, может даже тысячам дел одновременно, но Миро сразу же понял – даже если бы она не делала ничего другого, то никоим образом не справится с полным надзором и требуемой степенью вмешательства.

Так или иначе, тайное станет явным. Когда же Джейн рассказала о своем плане, Миро сразу же знал, что она права. Самым лучшим способом, который давал наименьшие шансы обнаружения ее существования, будет полное отсечение связей через анзибли между флотом и планетарными станциями, а так же между кораблями флота. Пускай каждый из них находится в изоляции, пускай экипажи ломают голову, что же произошло. И у них не будет никакого выбора; им придется прервать миссию, либо выполнять начальные приказы. Они или улетят, или доберутся до Лузитании, только без права на использование Маленького Доктора.

Тем временем, все-таки, Конгресс узнает, что произошло. Может статься, что в связи с обыкновенной, бюрократической неэффективностью действий этой организации, никто и не догадается, что подобное произошло. Только, в конце концов, кто-то догадается, что никакого человеческого, естественного объяснения причин не имеется. Кто-нибудь поймет, что существует Джейн – или же что-то на нее похожее. И что ее можно убить, прерывая всяческую связь через анзибли. Когда же об этом узнают, она наверняка погибнет.

– А, может, и нет. – Миро не хотел поверить в это. – Вполне возможно, что ты сможешь не дать им что-либо сделать, будешь контролировать планетарную связь, чтобы нельзя было приказать отключить анзибли.

Ему никто не отвечал. Миро понял, почему так: Джейн не может непрерывно вмешиваться в планетарную связь. В конце концов, правительства отдельных планет самостоятельно придут к подобным выводам. В вечной войне она сможет пережить годы, десятилетия, поколения. Только, чем более будет пользоваться она собственной властью, тем большие страх и ненависть пробудит она в людях. Пока, наконец, не погибнет.

– Тогда – книга, – предложил Миро. – Такая как «Королева Улья» или «Гегемон». Как «Жизнь Человека». Голос Тех, Кого Нет мог бы ее написать. Убедить их не делать этого.

– Возможно, – вздохнула Валентина.

– Но ведь она же не должна погибнуть, – упирался Миро.

– Я знаю, что мы не имеем права просить ее так рисковать, – призналась Валентина. – Но если это единственный способ, чтобы спасти свинксов и королеву улья…

Миро почувствовал нарастающую злость.

– Ты не имеешь права говорить о ее смерти! Кто для тебя Джейн? Программа, фрагмент кода. Но ведь это не так! Она реальная, такая же реальная, как и королева улья, как каждый из свинксов… – Для тебя же, по-видимому, еще сильнее.

– Одинаково реальная. Ты забываешь, что свинксов я знаю как… так же, как собственных братьев…

– Но, все же, допускаешь мысль, что их уничтожение может стать необходимостью с точки зрения морали.

– Только не выворачивай моих слов наизнанку.

– Я их разбираю по порядку, – ответила Валентина. – Ты же согласен, что можешь потерять их, поскольку уже и так их потерял. Зато вот утрата Джейн…

– Разве я не могу замолвить за нее слово только лишь потому, что она моя приятельница? Или только чужим можно принимать решения, касающиеся жизни и смерти?

Глубокий и спокойный голос Якта прервал их ссору:

– Успокойтесь оба. Решение принадлежит не вам. Решение примет сама Джейн. Это она имеет право оценивать стоимость своей жизни. Я не философ, но до такой степени в этом разбираюсь.

– Хорошо сказано, – признала Валентина.

Миро знал, что в данном вопросе Якт прав. Выбор принадлежал только Джейн. Только сам он не мог с этим согласиться, так как знал, что она выберет. Оставить решение ей самой было одинаково с просьбой, чтобы та согласилась на самоуничтожение. И, в конце концов, она сама так и решит. Время шло для нее столь быстро, тем более, что они летели с субсветовой скоростью. Скорее всего, решение она уже приняла.

Только вот этого он уже бы не вынес. Не снес бы утраты Джейн; одна только мысль об этом забирала покой. Ему не хотелось проявлять слабость при этих людях. Хорошие люди… Да, это хорошие люди, но ему не хотелось, чтобы они видели, как теряет контроль над собой. Поэтому Миро наклонился вперед, нашел положение равновесия и осторожно поднялся с кресла. Это было трудно, поскольку всего лишь несколько мышц подчинялось его воле. Переход с мостика в каюту требовал максимальной собранности. Никто за ним не пошел, с ним даже никто не заговорил. И Миро был им за это благодарен. Очутившись один в собственной каюте, он лег на койку и призвал Джейн. Но не вслух. Миро проговаривал слова про себя, поскольку так уж привык, когда общался с ней. Хотя остальные на борту уже знали про Джейн, парню не хотелось ломать привычек, позволяющих сохранять ее существование в тайне.

– Джейн, – без слов позвал он.

– Да? – отозвался голос у него в ухе. Как и всегда, Миро представил, что это голос женщины, стоящей, хотя и вне поля зрения, но близко. Он закрыл глаза, чтобы представить ее получше, выразительней. Легкое дыхание на щеке и прикосновение волос, когда она тихо обращается к нему, а он ей, в тишине, отвечает.

– Прежде, чем на что-либо решишься, поговори с Эндером.

– Я уже разговаривала с ним. Буквально мгновение назад, когда вы сами раздумывали.

– И что он сказал?

– Чтобы ничего не делать. Не принимать никаких решений, пока приказ не будет отдан.

– Правильно. Может, они этого и не сделают.

– Может. Возможно, что к власти придет новая группа, проводящая иную политику. Может случиться, что эта группа поменяет мнение. Вполне возможно, что пропаганда Валентины принесет свои плоды. Вполне возможно, что флот взбунтуется.

Это последнее было маловероятным… миро понял, что Джейн абсолютно уверена, что приказ будет отдан.

– И как скоро? – спросил он.

– Флот доберется до места лет через пятнадцать. Через год, а может и меньше, после прибытия этих двух кораблей. Именно так я спланировала этот полет. Приказ же будет отдан несколько раньше. По-видимому, месяцев за шесть перед достижением цели… это значит, около восьми часов до того, как флот выйдет из субсветовой скорости и снизит скорость до нормальной.

– Не делай этого.

– Я еще не приняла решение.

– Да нет же, приняла. Ты решилась сделать это.

Джейн не ответила.

– Не бросай меня, – попросил Миро.

– Я не бросаю своих друзей, если только не обязана, – ответила та. – Кое-кто поступает так, только не я.

– Просто, не уходи.

– Попытаюсь.

– Отыщи какой-нибудь другой способ, чтобы их удержать. Или придумай, как выбраться из филотической сети. Тогда они не смогут тебя убить.

– То же самое сказал и Эндер.

– Так сделай это!

– Способ искать я могу, только вот, кто знает, существует ли он?

– Должен существовать.

– Именно потому-то я иногда и размышляю над тем, а живу ли я на самом деле. Вы, живые существа, считаете, что если чего-то очень хотите, то это что-то обязано произойти. Желание от всего сердца обладает творческой силой.

– Как же ты ищешь чего-то, раз не веришь, что оно существует?

– Я либо ищу, либо нет, – подтвердила Джейн. – Что-то может меня отвлечь, или же мне все надоедает – как и у людей. Я попытаюсь придумать что-нибудь другое.

– Но и об этом думай тоже, – не отступал Миро. – Думай над тем, кто ты такая. Как действует твой разум. Тебе не удастся спасти свою жизнь, если сначала не поймешь, что вообще начала эту жизнь. А вот когда поймешь, осознаешь…

– Тогда, возможно, я создам собственную копию и где-нибудь ее спрячу.

– Возможно.

– Возможно, – повторила она как эхо.

Только Миро знал, что она и сама не верит в это. И он тоже не верит. Джейн существовала в филотической сети анзиблей. Она могла хранить свои воспоминания в компьютерах всех планет и каждого находящегося в пространстве корабля, но ей негде было поместить собственное "я", поскольку оно требовало сети филотических соединений.

Разве что…

– А что с отцовскими деревьями на Лузитании? Ведь они тоже филотически общаются.

– Это не одно и то же, – объяснила Джейн. – Не цифровой путь. Там связь кодируется не так, как в анзиблях.

– Может и не цифровым путем, но информацию как-то передают. И все это работает посредством филот. А королева улья? Она ведь передает приказы жукерам.

– Тут совсем никаких шансов. Слишком примитивная структура. Ее система не образует сети. Все они соединены только с ней одной.

– Ну откуда ты можешь знать, что не удастся, если даже толком не знаешь, как действуешь сама?

– Ну ладно. Я подумаю над этим.

– Думай покрепче, – попросил Миро.

– Я знаю лишь один способ мышления, – напомнила ему Джейн.

– Ну, я хотел сказать, удели этому внимание.

Джейн могла прослеживать несколько мыслительных маршрутов одновременно, но ее мысли имели приоритеты, множество самых различных уровней внимания. Миро не хотелось, чтобы Джейн спихнула размышления над собой на какой-то из низких уровней.

– Я уделю этому внимание, – пообещала она.

– Тогда ты что-нибудь придумаешь, – сказал он уверенно. – Обязательно.

Какое-то время Джейн не отвечала. Миро посчитал, что она закончила разговор. Мысли рассеялись. Тогда он попытался представить, как будет выглядеть его жизнь – все так же в этом теле, но уже без Джейн. И такое может случиться еще до того, как они доберутся до Лузитании. Но если так, то этот полет будет самой большущей ошибкой его жизни. Мчась с субсветовой скоростью, он проскочил тридцать лет реального времени. Тридцать лет, которые можно было бы провести с Джейн. Тогда, может быть, он еще как-то смирился бы с ее утратой. Но потерять ее сейчас, буквально через несколько недель их знакомства… Он понимал, что слезы рождаются из-за сожаления над самим собой, но, тем не менее, плакал.

– Миро, – отозвалась Джейн.

– Слушаю.

– Как я могу придумать что-либо, чего никто раньше придумать не мог?

Какое-то время он ничего не мог понять.

– Миро, ну как я могу открыть что-то, что не является логическим выводом из того, до чего люди уже дошли и где-то записали?

– Но ведь ты же непрерывно изобретаешь различные вещи, – заявил Миро.

– Сейчас я пытаюсь поднять нечто неподъемное. Ищу ответы на вопросы, которых человеческие существа никогда не пытались ставить.

– Но ты можешь то сделать?

– Если я не способна к оригинальному мышлению, означает ли это, что я всего лишь вышедшая из под контроля компьютерная программа?

– Черт подери, Джейн! У большинства людей за всю жизнь не появилось ни одной оригинальной мыслишки. – Он тихо рассмеялся. – Означает ли это, что мы являемся вышедшими из под контроля земными обезьянами?

– Ты плакал, – заметила Джейн.

– Да.

– Ты не веришь, что я найду какое-нибудь решение. Думаешь, что я погибну.

– Я верю, что ты сможешь его найти. Честное слово. Но, тем не менее, я боюсь.

– Боишься, что я умру.

– Боюсь, что потеряю тебя.

– Неужели это так страшно? Потерять меня?

– О Боже! – шепнул Миро.

– Ты будешь печалиться обо мне в течение часа? – допытывалась Джейн. – День? Год?

Чего она от него хотела? Заверения, что когда уйдет, то не будет забыта? Что кто-то станет о ней печалиться? Почему она сомневается в этом? Неужели она не узнала его?

А может, Джейн уже достаточно человечна, чтобы желать подтверждения того, о чем и так прекрасно знает?

– Всегда, вечно, – ответил он.

На этот раз она рассмеялась. Шутливо.

– Ты не будешь жить так долго.

– Ну, что-то вроде…

Когда Джейн замолкла в этот раз, больше уже не вернулась, и Миро остался один на один со своими мыслями.
* * * 
Валентина, Якт и Пликт сидели вместе на мостике и обсуждали только что узнанные факты. Они пытались разрешить, что они могут значить, что может произойти. Но пришли всего лишь к выводу, что, хотя будущего предвидеть и нельзя, вероятнее всего, оно не будет столь мрачным, как их самые худшие опасения, но и не настолько лучезарным, как самые лучшие надежды. Впрочем, не так ли устроен мир всегда?

– Все так, – согласилась Пликт. – За исключением исключений.

– Типично для Пликт. Когда она не преподавала, то говорила немного, но если уж отзывалась, ее слова всегда как бы завершали разговор. Теперь она поднялась и направилась в свою ужасно неудобную клетушку. Как и всегда, Валентина пыталась ее переубедить, чтобы Пликт вернулась на второй корабль.

– Варсам и Ро не желают меня терпеть в своей каюте, – сопротивлялась та.

– Ты вовсе им не мешаешь.

– Валентина, – вмешался Якт. – Пликт не вернется туда, потому что не хочет что-либо проворонить.

– Ага.

– Спокойной ночи, – бросила с улыбкой Пликт.

Вскоре после нее вышел и Якт. Он на мгновение положил руку на плечо жены.

– Я сейчас приду, – сказала она. И не обманывала; она собиралась идти за ним почти сразу же. Но осталась на мостике, задумавшись, пытаясь каким-то образом понять вселенную, которая все известные человеку разумные расы практически одновременно осуждала на смерть. Королева улья, свинксы-pequeninos, а теперь и Джейн, единственная в своем роде, возможно, что и вообще единственная, какая может появиться когда-либо. Настоящее обилие разумной жизни, хотя и известное лишь немногим. И все эти виды, один за другим, ожидало уничтожение.

По крайней мере, Эндер наконец-то поймет, что это естественный ход вещей. Что он не ответственен за уничтожение жукеров три тысячи лет назад в той степени, как всегда считал. Ксеноцид, по-видимому, встроен в структуру вселенной. Никакой милости, даже по отношению к наилучшим игрокам.

Как могла она верить, будто все иначе? Почему разумные существа должны быть свободными от угрозы уничтожения, что висит дамокловым мечом над каждым, когда-либо существовавшим видом?

С момента ухода Якта прошел, наверное, час, когда Валентина наконец-то выключила терминал и поднялась. Когда в голову ей пришла неожиданная мысль, она еще остановилась и сказала в воздух?

– Джейн? Джейн?

Никакого ответа.

Впрочем, никакого ответа она и не обязана ожидать. Это Миро носил в ухе драгоценный камень. Миро и Эндер. За сколькими личностями Джейн может прослеживать одновременно. Может статься, что два человека и были пределом ее возможностей. А может, две тысячи. Или два миллиона. Ну что могла знать Валентина о возможностях существа, существующего как призрак филотической сети? Если бы Джейн ее даже слыхала, Валентина не имела права отвечать на вызов.

Она остановилась в коридоре, как раз между каютами Миро и той, которую она делила с Яктом. Двери не были звуконепроницаемыми. Валентина слыхала тихое похрапывание Якта из их общей спальни. Слыхала она и другой отзвук. Дыхание Миро. Парень не спал. Может, он плакал. Валентина воспитала трех детей и могла распознать их неровное, тяжелое дыхание.

Он не мой ребенок. Я не должна вмешиваться.

Валентина толкнула дверь. Та открылась бесшумно, но сноп света упал на кровать. Плач утих, и Миро опухшими глазами глянул на женщину.

– Чего ты хочешь? – спросил он ее.

Валентина вошла в его каюту и уселась на полу возле койки. Их лица находились буквально в нескольких сантиметрах друг от друга.

– Ведь ты никогда не плакал над собой, правда?

– Пару раз.

– Но сегодня плакал из-за нее.

– И над собой тоже.

Валентина склонилась, обняла юношу и уложила его голову на своем плече.

– Нет, – шепнул тот, но не стал вырываться. Через мгновение он неуклюже вытянул руку и прижал ее к себе. Миро уже не плакал, но позволил держать себя так минуту или две. Наверное, ему сделалось полегче. Этого Валентина не знала.

В конце концов он отодвинулся и лег на спину.

– Мне очень жаль… – буркнул он.

– Да не за что, – ответила она. Валентина отвечала всегда на то, что люди думали, а не говорили.

– Не рассказывай Якту, – шепнул Миро.

– О чем ты говоришь. Мы просто поговорили.

Она поднялась и вышла, закрывая за собой дверь. Хороший парень. Валентине понравилось, как он признался, что мнение Якта его тоже волнует. И важно ли то, что сегодняшние его слезы отчасти были пролиты и над собой? Она и сама пару раз плакала по подобной причине. Почти всегда, вспомнилось ей, печаль всегда относится к потере того, кто тоскует.

Глава 5

ЛУЗИТАНСКИЙ ФЛОТ

Эндер утверждает, что когда сюда прибудет флот Звездного Конгресса, то он пожелает уничтожить этот мир.

Интересно.

Вы не боитесь смерти?

Мы не собираемся оставаться здесь до их прибытия.

Цинь-цзяо уже не была маленькой девочкой, прячущей кровоточащие руки. Когда было выяснено, что она богослышащая, жизнь ее коренным образом переменилась. В возрасте десяти лет она восприняла голос богов и собственное место в жизни. Она научилась принимать привилегии и честь как дары, предназначенные, по сути своей, богам, а не для себя. Она вовсе не была тщеславной – этому научил ее отец. Совсем наоборот, с течением времени она становилась все более покорной, поскольку люди и боги возлагали на ее плечах все большее и большее бремя.

К своим обязанностям она относилась очень серьезно и даже находила в них радость. В течение десяти лет она получила свое трудное, но великолепное образование. Собственное тело Цинь-цзяо тренировала и совершенствовала в компании других детей: в беге, плавании, конной езде, во владении мечом, шестом и в боях без оружия. Ее память, равно как и память ее ровесников, заполнили чужие слова: на старке, повсеместно применяемом языке звезд, вводимом и в компьютеры; на древнекитайском, выпеваемом гортанными звуками и записываемом красивыми иероглифами на рисовой бумаге или песке; и на ново-китайском, на котором обычно все разговаривали, а писали буквами нормального алфавита на обычной бумаге или на земле. И никого не удивляло – за исключением самой Цинь-цзяо – что эти языки она выучила намного быстрее и тщательнее, чем остальные дети.

Некоторые преподаватели приходили только к ней. Таким именно образом она знакомилась с естественными науками и историей, с математикой и музыкой. Каждую неделю она приходила к отцу и проводила с ним половину дня. Девочка показывала ему, чему научилась за это время, и ждала оценки. Похвала из отцовских уст заставляла Цинь-цзяо от радости плясать всю обратную дорогу; в результате же малейшего укора она целыми часами прослеживала древесные слои в классе. Только лишь после того она чувствовала себя достойной вернуться к занятиям.

Часть ее обучения проходила в одиночестве. Цинь-цзяо понимала, насколько силен ее отец: он мог долгое время сопротивляться приказаниям богов. Девочка знала, что когда боги требуют ритуального очищения, желание… потребность послушания столь огромна, что им невозможно отказать. И все же, отцу это удавалось – во всяком случае, столь долго, что никогда не проводил ритуал на людях. Цинь-цзяо тоже хотела обладать подобной силой; потому-то она и начала обучаться науке задержки. Когда боги давали понять ее поразительно недостойное поведение, когда глаза сами начинали искать в досках пола древесные слои, или же когда ладони начинали казаться ей невыносимо грязными, она начинала ждать, пытаясь сконцентрироваться на том, в чем принимала участие, и оттягивая ритуал как можно на дольше.

Поначалу триумфом было достижение целой минуты. Когда же сопротивление, в конце концов, ломалось, боги наказывали девочку, делая очищение более сложным, более трудоемким, чем обычно.

Но Цинь-цзяо не отступала. Ведь она же была дочерью Хань Фей-цы. И со временем, спустя несколько лет, она открыла то, что отец ее уже знал: можно жить с этим желанием, замыкая его внутри себя на целые часы, будто ясное пламя, схороненное в шкатулке из полупрозрачного нефрита – опасный, страшный огонь богов, пылающий у нее в сердце.

Впоследствии, оставшись в одиночестве, она могла отворить эту шкатулку и выпустить пламя. Не в едином чудовищном извержении, но тихонько, постепенно, заполняя ее светом, когда сама она склоняла голову и прослеживала древесные слои в досках пола или же, стоя над освященной посудиной, спокойно и методично оттирала руки пемзой, золой и алоэ.

Таким вот образом использовала она гневный голос богов, чтобы научиться дисциплине почитания. Только лишь в редкие мгновения внезапной растерянности Цинь-цзяо теряла контроль над собой и бросалась на пол при учителях или гостях. Подобное унижение она воспринимала как напоминание, что власть богов абсолютна, что только лишь ради собственной забавы они обычно позволяют девочке контролировать себя. Цинь-цзяо довольствовалась этой несовершенной дисциплиной. Ведь она же и не могла равняться в совершенстве с отцом. Его необыкновенное благородство рождалось из уважения, которым дарили его боги. Они не требовали публичного унижения. Она же сама пока что ничего не совершила, чтобы заслужить подобную честь.

И, наконец, ее обучение включало в себя один день в неделю, отдаваемый в качестве помощи в праведном труде обычных людей. Праведный труд, понятное дело, не был той работой, которой обычные люди занимались ежедневно в своих конторах и на производствах. Праведный труд означал убийственную пахоту на рисовых плантациях. Каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок на Дао были обязаны исполнять эту работу, бродя по щиколотки в воде, наклоняясь, чтобы садить и собирать рис… в противном же случае ему отказывали в гражданстве.

– Подобным образом мы отдаем честь нашим предкам, – объяснил отец, когда Цинь-цзяо была еще совсем маленькой. – Тем самым мы показываем, что никто из нас не возвысится над их трудом.

Рис, полученный в результате праведного труда, почитался священным. Его жертвовали в божьи храмы, ели в праздничные дни; в маленьких мисочках его предлагали домашним богам.

Как-то раз, когда Цинь-цзяо было лет двенадцать, день был ужасно жарким, а она сама хотела как можно быстрее закончить собственную исследовательскую работу.

– Не поручай мне сегодня идти на рисовое поле, – попросила она учителя. – То, что я делаю здесь, намного важнее.

Учитель поклонился и вышел, но вскоре после того в комнате Цинь-цзяо появился отец. В руке он держал тяжелый меч. Цинь-цзяо перепугано вскрикнула, когда он поднял клинок над головой. Неужто он хотел убить ее за высказанное святотатство? Но нет… Отец не сделал ей ничего плохого – как вообще могла она подумать о подобном? Меч опустился на компьютерный терминал. Металлические части выгнулись, пластмассовые – лопнули и разлетелись по сторонам. Машина была полностью покорежена.

Отец даже не повысил голоса. Самым ласковым шепотом он произнес:

– Первым делом – боги. На втором месте предки. На третьем – народ. На четвертом – повелители. И в самом конце – ты.

Это было одним из самых ясных изложений Дао.. Именно это было причиной заселения этого мира. И она забыла об этом: если у тебя слишком много занятий, чтобы заниматься праведным трудом, то ты сошла с Пути.

И с тех пор она уже навсегда помнила о Дао. И со временем даже научилась любить солнце, жгущее спину, холодную и мутную воду под ногами, побеги риса, зелеными пальчиками тянущиеся навстречу ее рукам из ила. Измазанная грязью рисовых полей, Цинь-цзяо никогда не чувствовала себя нечистой, ибо знала, что загрязнилась, служа богам.

И вот – когда ей исполнилось шестнадцать лет – Цинь-цзяо закончила свою учебу. Теперь ей нужно было проявить себя взрослой женщиной – в задании достаточно трудном и важном, чтобы его можно было поручить только лишь кому-то из богослышащих.

Цинь-цзяо вошла в комнату великого Хань Фей-цы. Как и ее собственная, эта была просторная и почти пустая; как и у нее постелью служила рисовая циновка на полу; как и у нее главное место занимал стол с компьютерным терминалом. Каждый раз, когда Цинь-цзяо входила в комнату отца, терминал высвечивал что-нибудь в воздухе – чертежи, действующие в реальном времени трехмерные модели, слова… Чаще всего, это были слова. Буквы или иероглифы светились в воздухе на виртуальных страницах, переворачиваемых вперед и назад, находящихся рядом, когда отец их сравнивал.

В комнате самой Цинь-цзяо ничего больше не было. Только отец не прослеживал древесные слои, потому и не нуждался в излишней суровости. Тем не менее, комнату он обставил просто. Один коврик на полу – практически без украшений. Один низенький столик, а на нем одна статуэтка. Одна картина на голой стенке. Поскольку же помещение было просторным, каждая из этих вещей почти терялась, как теряется зовущий издали голос.

Для гостей комната являлась посланием: ХФ избрал простоту. Для чистой души хватала одна вещь из каждой категории Только ЦЦ. Воспринимала совершенно иное послание. Ведь она знала то, чего никак не мог знать никакой чужой человек: и коврик, и столик, и статуэтка, и картина ежедневно менялись. И больше ни одной из этих вещей она не встречала. И после того она усвоила следующий урок: чистой душе нельзя привыкать ни к какому предмету Чистая душа каждый день должна открывать что-то новое.

Поскольку Цинь-цзяо пришла сюда официально, то не остановилась за стулом, не стала изучать экран, пытаясь отгадать, над чем работает отец. На сей раз она встала на коленях посредине комнаты, на гладком коврике цвета яйца малиновки, с небольшим пятнышком в углу. Она опустила голову и даже не глядела на пятно. Через мгновение отец встал со своего места и подошел к ней.

– Хань Цинь-цзяо, – сказал он. – Да увижу я восход солнца на лице своей дочери. Девушка подняла голову и с улыбкой глянула на отца.

Тот улыбнулся в ответ.

– То, задание, которое тебе дам сейчас, совсем не легкое даже для взрослого и опытного человека, – сообщил он.

Цинь-цзяо склонила голову. Она и ожидала, что отец предназначит для нее сложную работу, и была готова исполнить его волю.

– Погляди на меня, Цинь-цзяо Девушка выпрямилась и поглядела отцу прямо в глаза.

– Это уже не школьное задание. Это заказ из реального мира, пересланный мне Звездным Конгрессом. От него могут зависеть судьбы отдельных людей, народов и планет.

Цинь-цзяо и до того была взволнована, но эти слова пробудили в ней страх.

– Тогда ты обязан поручить такое задание кому-то, заслуживающему доверия, но не ребенку, не имеющему никакого опыта.

– Ты уже несколько лет вовсе не дитя, Цинь-цзяо. Так ты выслушаешь, какое задание я тебе приготовил?

– Да, отец.

– Что тебе известно про Лузитанский Флот?

– Я обязана сообщить все?

– Скажи то, что считаешь важным.

Выходит, это проверка, сможет ли она в этом отдельном вопросе отделить вещи важные от несущественных.

– Флот был выслан для усмирения взбунтовавшейся колонии на Лузитании, где дерзко был нарушен закон, запрещающий вмешательство в жизнь единственной известной нечеловеческой расы.

Достаточно ли этого? Нет… Отец все еще ждет.

– С самого выступления флота разгорелись споры, – продолжила Цинь-цзяо. – Общественное беспокойство возбудили статьи, приписываемые лицу, которое зовут Демосфеном.

– Конкретно, какого рода беспокойство?

– Демосфен предостерегал колонии, что Лузитанский Флот является опасным прецедентом. Что всего лишь вопросом времени является то, что Звездный Конгресс воспользуется силой, чтобы заставить себя слушаться и остальные колонии. Католическим мирам и католическим меньшинствам Демосфен заявлял, что Звездный Конгресс попытается наказать епископа Лузитании за высылку миссионеров с целью спасения души свинксов от адского огня. Ученым же Демосфен пересылал сообщение, что нарушается сам принцип независимых исследований, что целой планете угрожает атака только лишь потому, что она решила предпочесть мнение работающих на месте ученых мнению чиновников, удаленных на сотни световых лет. И всех Демосфен убеждал в том, что Лузитанский Флот снабжен Системой Молекулярной Деструкции. Понятно, что это ложь, но некоторые в это поверили.

– И насколько действенными были эти тексты? – спросил отец.

– Не знаю.

– Очень действенными. Пятнадцать лет назад первые из них вызвали в колониях настолько большой отклик, что привели чуть ли не к революции.

Революция в колониях? Пятнадцать лет назад? Цинь-цзяо знала только лишь об одном подобном событии, но даже не представляла себе, что это имело какую-то связь со статьями Демосфена. Девушка покраснела.

– Это год Колониального Трактата, твоего первого крупного договора.

– Он не был только лишь моей заслугой, – ответил ей Хань Фей-цы. – В равной мере он принадлежал Звездному Конгрессу и колонии. Благодаря нему нам удалось предотвратить ужасный конфликт. А Лузитанский Флот продолжает свою важнейшую миссию.

– Но ведь ты лично написал каждое слово трактата, отец.

– Делая это, я лишь выразил желания и ожидания, уже существующие в сердцах людей, стоящих по разные стороны конфликта. Сам же я был только чиновником Цинь-цзяо склонила голову. Она знала правду; впрочем, ее знали все. Это было началом величия Хань Фей-цы, ибо он не только составил договор, но и убедил обе стороны, чтобы те приняли его практически без поправок. С тех пор он сделался одним из наиболее доверенных советников Конгресса. Ежедневно он получал информацию от самых важных по положению людей со всех планет. Если он и предпочитал называть себя чиновником, то лишь потому, что был необыкновенно скромным человеком. Цинь-цзяо было известно и то, что, когда умирала мать, отец как раз занимался этой проблемой. Таков уж у него был характер – он не презрел ни жены, ни обязанностей. Он не мог спасти жизни мамы, зато сумел спасти жизни тех, которые погибли бы в войне.

– Цинь-цзяо, почему ты считаешь абсолютной ложью утверждение о том, что Лузитанский Флот, якобы, обладает Системой Др.М.?

– Потому что… потому что это чудовищно. Они уничтожили бы целый мир, как Эндер Ксеноубийца. Такая сила не имеет ни права, ни причины существования во вселенной.

– Кто тебя научил подобному?

– Меня научило приличие, – ответила на это Цинь-цзяо. – Боги создали звезды и планеты… По какому же праву человек может осмелиться уничтожить это?

– Но ведь боги сотворили и законы природы, дающие возможность уничтожения планет и звезд. По какому же праву человек должен отказываться от того, что дают боги?

Цинь-цзяо обиженно замолчала. Ни разу еще она не слыхала, чтобы ее отец высказывался в защиту войны – ведь он ненавидел войну во все ее проявлениях.

– Спрашиваю тебя во второй раз: кто сказал тебе что подобная сила не имеет ни права, ни причины существования во вселенной?

– Это моя собственная идея.

– Но ведь это предложение является точной цитатой.

– Так. Она взята из Демосфена. Ведь если я верю в идею, она становится моей. Ты сам учил меня этому.

– Нужно быть осторожной. Прежде чем поверить в идею следует выяснить все ее последствия.

– Маленького Доктора нельзя применять против Лузитании, а значит, и посылать его туда не следует.

Хань Фей-цы со всей серьезностью кивнул. – Откуда тебе известно, что его нельзя применять?

– Поскольку это уничтожило бы свинксов, молодую и прекрасную расу, желающую реализовать собственный потенциал в качестве одаренного разумом вида.

– Еще одна цитата.

– Отец, ты же читал «Жизнь Человека»?

– Читал.

– Так как же ты можешь сомневаться в том, что свинксов следует защищать?

– Я сказал, что «Жизнь Человека» читал И нее сказал, что в эту книгу поверил.

– Ты не веришь?

– И верю, и не верю. Книга появилась уже после уничтожения лузитанского анзибля. Так что, вполне возможно, что создавалась она и не там. А раз так, то это всего лишь фикция. И это тем более вероятно, что подписал ее «Голос Тех, Кого Нет». Тем же самым именем подписаны и «Королева Улья», и «Гегемон», вышедшие тысячу лет назад. Кто-то, явно пытался воспользоваться уважением, которое люди питают к этим древним произведениям.

– А я верю, что «Жизнь Человека» – настоящая.

– Ты имеешь на это право, Цинь-цзяо. Но вот, почему ты веришь?

Потому что эта книга казалась мне правдивой когда я ее читала. Можно ли сказать об этом отцу? Да, ему можно сказать все.

– Потому что, когда я ее читала, то чувствовала что она должна быть правдивой.

– Понимаю.

– Теперь ты знаешь, что я глупа.

– Совсем даже наоборот. Я знаю, что ты умна. Когда ты слышишь правдивую историю, какая-то внутренняя часть в тебе отвечает на нее – вне зависимости от искусности вне зависимости от аргументов История может быть рассказана неуклюже, но она все равно будет тебе нравиться, если ты любишь правду Она может быть наиболее очевидной выдумкой, но ты и далее будешь верить в содержащуюся внутри нее правду Ведь ты не можешь отбросить правды, пусть даже она покрыта лохмотьями.

– Так как же возможно то, что ты не веришь в «Жизнь Человека»?

– Я неясно выразился. Мы говорим о двух различных значениях слов «правда» и «вера». Ты веришь что рассказ правдив, поскольку на него отреагировало твое глубинное чувство правды. Но это чувство правды не реагирует на сферу фактов этого рассказа, на то, описывает ли он реальные события реального мира Твое внутреннее чувство правды реагирует на сферу причинности истории: на то, верно ли она изображает способ функционирования вселенной, способ, которым боги реализуют собственную волю среди человеческих существ.

Цинь-цзяо размышляла буквально миг, после чего понимающе кивнула.

– «Жизнь Человека» с универсальной точки зрения может быть правдивой книгой, но она фальшива в подробностях.

– Так, – подтвердил Хань Фей-цы. – Ты можешь прочесть книжку и почерпнуть из нее большую мудрость Только вот, а представляет ли эта книга точное описание свинксов? В это трудно поверить: сходный с млекопитающими вид, который после смерти превращается в деревья? Прекрасно в качестве метафоры, но смешно с научной точки зрения.

– Но можешь ли ты быть в этом уверен, отец?

– Нет, уверенным я, конечно же, быть не могу. Природа сотворила множество удивительных существ. Так что, вполне возможно, что «Жизнь Человека» является описанием действительности. Именно потому я и не верю в нее, и не могу не верить. Я терпеливо держу ее в подвешенном состоянии. Выжидаю. Но, ожидая, я не требую, чтобы Конгресс относился к Лузитании так, как будто ее населяли бы эти сказочные существа из «Жизни Человека». Из того, что нам известно, pequeninos могут быть для нас по-настоящему смертельной угрозой. Ведь это чужие.

– Они рамены.

– Это в книге. Рамены они или же варельсе – мы не имеем об этом понятия. Флот несет с собой Маленького Доктора, поскольку это может оказаться необходимым для спасения человечества перед невообразимой угрозой. Не мы будем решать, следует ли им воспользоваться. Решать станет Конгресс. И не нам следовало решать, стоило его вообще высылать. Решил Конгресс. И наверняка не мы обязаны решать должен ли Маленький Доктор вообще существовать. Боги постановили, что подобное оружие возможно и имеет право на существование.

– Выходит, Демосфен был прав. Флот обладает системой М. Др. – Да.

– И правительственные документы, опубликованные Демосфеном… были настоящими?

– Да.

– Но ведь, отец… ты сам, вместе со многими другими, заявлял, что это фальшивка.

– Как боги обращаются только лишь к немногим избранным, так и секреты правителей должны быть известны лишь тем, кто воспользуются этим знанием по назначению. Демосфен выдает великие тайны людям, которые не смогут воспользоваться ими с умом. Ради добра этих же людей следовало бы стереть это знание из их памяти Единственным способом укрытия уже открытой тайны является замена ее ложью. И тогда знание о правде вновь становится секретом.

– То есть, ты объясняешь мне, что Демосфен говорит правду, а Звездный Конгресс нас обманывает.

– Я объясняю тебе, что Демосфен – это неприятель богов. Мудрый правитель никогда не выслал бы флот к Лузитании, не дав ему возможности реагировать на все обстоятельства. Но Демосфен, использовав собственное знание о том, что Флот снабжен Маленьким Доктором, желал заставить Конгресс отозвать корабли обратно. Тем самым он желает отобрать власть у тех, кому боги поручили управлять человечеством. Что же ожидает людей, если они захотят отвергнуть повелителей, назначенных самими богами?

– Хаос и страдания, – ответила Цинь-цзяо. История знала множество периодов хаоса и страданий, пока боги, наконец, не послали сильных властелинов и поддерживающие порядок учреждения.

– Демосфен говорил правду о Маленьком Докторе Неужели ты считала, будто враги богов никогда не говорят правду? Хотелось бы, чтобы было так. Тогда мы бы легко их узнавали.

– Если нам позволено лгать, служа богам, какие еще преступления можем мы совершать?

– А что такое преступление?

– Действием, противоречащим закону.

– Какому закону?

– Понимаю. Конгресс устанавливает законы, то есть, законом становится все, о чем решит Конгресс. Но ведь Конгресс состоит из мужчин и женщин которые, сами по себе, могут быть хорошими или плохими.

– Вот теперь ты ближе к истине. Мы не можем, служа Конгрессу, совершать преступлений, поскольку сам Конгресс устанавливает законы. Но, если бы Конгресс сделался бы злом, то, оставшиеся ему верные тоже творили бы зло. Это уже вопрос совести. Однако, в таком бы случае, Конгресс наверняка утратил бы мандат небес. А мы, богослышащие, не имеем права на ожидание и сомнения, как все остальные. Если боги откажут Конгрессу в поддержке, мы тут же узнаем об этом..

– Выходит, ты лгал ради Конгресса, поскольку Конгресс правит по воле небес.

– И я знал, что помогая им сохранить секрет, действую согласно воле богов и ради добра людей.

Цинь-цзяо никогда еще не думала о Конгрессе в таком вот плане. Все известные ей исторические книги представляли его как учреждение, объединяющее все человечество. Действия Конгресса всегда были благородными. Теперь она поняла, что не все поступки должны были казаться хорошими, что вовсе не означало, будто те такими не являются.

– Я обязана узнать от богов, является ли воля Конгресса и их собственной волей, – заявила она.

– Ты сделаешь это? – спросил Хань Фей-цы. – Но будешь ли ты послушна воле Конгресса, пусть даже решения его и кажутся тебе злом, пока Конгресс обладает мандатом неба?

– Ты требуешь присяги?

– Да.

– В таком случае: так. Я буду послушна, пока небеса поддерживают их.

– Я должен был получить от тебя это обещание, поскольку этого требуют предписания безопасности Конгресса, – объяснил Хань Фей-цы. – В противном случае, я бы не мог поверить тебе задания. – Он откашлялся. – Но теперь я хотел бы попросить тебя дать еще одну клятву.

– Если будет возможно, я ее дам – Эта клятва… берется от великой любви. Хань Цинь-цзяо, будешь ли ты служить богам во всем, всяческим образом, в течение всей своей жизни?

– Отче, подобная клятва вовсе не нужна. Разве боги уже не избрали меня и не указали собственным голосом мой путь?

– И все-таки, я попрошу тебя дать такую клятву.

– Всегда, всяческим образом и во всем я буду служить богам.

К крайнему изумлению Цинь-цзяо ее отец опустился на колени и взял ее за руку. По щекам у него покатились слезы.

– Ты сняла с моего сердца самое тяжкое бремя, которое когда-либо ложилось на него.

– Каким же образом я сделала это, отче?

– Прежде чем умереть, твоя мать вынудила меня дать ей обещание. Она сказала, что, раз вся ее личность выражалась в преданности богам, то я смогу помочь тебе понять ее только одним образом: обучая тебя тому, чтобы и ты тоже служила богам. Всю свою жизнь я опасался, что ты можешь подвести, можешь отвернуться от богов, сможешь и возненавидеть. Или же, что ты не будешь достойна слышать их голос.

Это признание ударило Цинь-цзяо в самое сердце. Она всегда понимала, что недостойна в глаза богов… Даже тогда, когда те не требовали, чтобы девушка глядела или прослеживала древесные слои. Только сейчас узнала она, насколько велика была ставка: любовь ее матери.

– Теперь все мои опасения развеялись. Ты идеальная дочь, Цинь-цзяо. Уже сейчас ты великолепно служишь богам. Но теперь, после твоей клятвы, я уже уверен, что ты никогда не отступишь. Великая радость будет гостить в небесном доме, где живет твоя мать.

Правда? На небесах знают о моих слабостях. Ты, отче, видишь лишь то, что я еще не подвела богов. Мать же наверняка знает, как немного мне оставалось, и насколько нечиста я в их глазах.

Но как же он обрадован… Цинь-цзяо не осмелилась признаться ему, что боится того дня, когда все увидят ее недостойность. Потому-то она обняла отца.

Девушка не могла удержаться от того, чтобы не спросить:

– Отче, ты и вправду считаешь, будто мама слыхала мою клятву?

– Надеюсь, – подтвердил Хань Фей-цы. – А если и нет, то боги наверняка сохранят в раковине эхо твоих слов. Она будет их слышать всегда, как только приложит к ней ухо.

Такие вот придуманные истории они рассказывали друг другу, когда Цинь-цзяо была еще девочкой. Она как можно быстрее отстранила от себя все опасения и тут же нашла ответ.

– Нет. Боги сохранят прикосновение нашего объятия и ввяжут его в шарф. Мама будет носить его на плечах, когда зима придет на небеса.

Цинь-цзяо почувствовала облегчение, что отец не сказал: да. Он всего лишь надеялся на то, что мама слыхала ее клятву… Но, может быть, и не услыхала… и тогда не будет столь разочарованной, когда ее дочка в чем-то подведет.

Отец поцеловал Цинь-цзяо и поднялся – А теперь ты уже готова к тому, чтобы познакомиться со своим заданием, – объявил он.

Отец взял Цинь-цзяо за руку и подвел ее к столу. Девушка терпеливо ждала, пока он садился. Даже стоя, она была не намного выше сидящего Хань Фей-цы. По-видимому, она еще немного подрастет, хотя – надеялась – ненамного Она не хотела стать похожей на какую-нибудь из тех громадных, крепко сложенных женщин которые на полях таскали тяжести. Уж лучше быть мышкой, чем кабаном, сказала ей много лет назад Му-Пао.

Отец вызвал на экран звездную карту. Цинь-цзяо сразу же узнала данный сектор В самом центре его находилась планетарная система Лузитании, хотя масштаб и был слишком мал, чтобы увидать отдельные планеты.

– В центре – Лузитания, – сказала Цинь-цзяо.

Отец кивнул и напечатал несколько команд.

– Посмотри теперь, – попросил он. – Не на экран, а на мои пальцы. Это, плюс идентификация голоса, составляют пароль, который откроет тебе доступ ко всей необходимой информации.

Цинь-цзяо глядела, как отец печатает «4Банда». Она сразу же поняла, к чему этот пароль относится. Прародительницей-сердцем ее матери была Цзянь-цинь, вдова первого Коммунистического императора Китая, Мао Цзе-дуна. Когда Цзянь-цинь и ее союзники потеряли власть в результате Заговора Трусов, враги назвали их «Бандой Четырех». Мать Цинь-цзяо была истинной дочерью-сердцем этой великолепной, гонимой женщины, И каждый раз, когда Цинь-цзяо введет код доступа она почтит честь прародительницы-сердца своей матери. Отец милостиво позволил ей делать это.

На экране появились зеленые точки. Цинь-цзяо быстро, практически подсознательно пересчитала их. Их было девятнадцать, на некотором расстоянии от Лузитании, окружая систему со всех сторон.

– Это Лузитанский Флот?

– Это и позиция пятимесячной давности. – После чего Хань Фей-цы нажал несколько клавишей. Зеленые точки исчезли. – А вот это их нынешняя позиция.

Цинь-цзяо пригляделась повнимательней, но не обнаружила ни единой зеленой точки. Но отец явно надеялся на то, что она что-то да видит.

– Они уже на Лузитании?

– Корабли именно там где ты их видишь, – ответил Хань Фей-цы. – Пять месяцев назад флот исчез.

– Куда исчез?

– Этого никто не знает.

– Мятеж невозможен?

– Этого никто не знает.

– Весь флот?

– Все корабли.

– Что ты имел в виду, говоря: исчез?

Отец улыбнулся.

– Браво, Цинь-цзяо. Ты задала самый правильный вопрос. Никто их не видел, корабли находились в космосе. То есть, в физическом плане они не исчезли. Они могут и далее лететь предыдущим курсом. Исчезли же в том смысле, что мы потеряли с ними всяческий контакт.

– Анзибли?

– Замолчали. Все сразу, на протяжении трех минут. Ни одна из передач прервана не была. Одна закончилась, а вот следующая… уже не поступила.

– Связь всех кораблей со всеми планетами? Повсюду? Это невозможно. Даже взрыв… если бы мог случиться столь огромный… но даже и в таком случае, это не могло относиться к одному и тому же событию. Корабли были расположены слишком разбросано вокруг Лузитании.

– Почему же, Цинь-цзяо, могло. Если ты можешь представить катаклизм столь огромных масштабов… ну, например, звезда Лузитании могла бы превратиться в сверхновую. Пройдут десятилетия, прежде чем свет от нее увидят хотя бы в ближайших к ней мирах. Вся проблема в том, что это была бы самая невероятная сверхновая в истории. Я не сказал невозможная, но самая малоправдоподобная. – Были бы и какие-то более ранние признаки катастрофы, какие-нибудь перемены в состоянии звезды. Инструменты на кораблях открыли что-либо?

– Нет. Потому-то мы и не считаем что дело в каком-то известном астрофизическом явлении. Ученые не могут предложить какого-либо объяснения Поэтому мы попробовали исследовать возможность саботажа. При этом выяснили, не было ли каких-то попыток вломиться в компьютеры анзиблей. В поисках следов заговора в экипажа мы прочесали личные дела всего персонала, провели анализ всех передач, чтобы обнаружить, а не общались ли заговорщики с собою. Было проверено все, что только годилось для проверки. На каждой из планет полиция провела следствие.. проверили все контакты операторов анзиблей.

– Интересно, если даже никакие сигналы не передаются, остаются ли связи все еще открытыми?

– А как ты думаешь?

Цинь-цзяо покраснела.

– Конечно же, да даже если бы флот был атакован Системой Малого Доктора. Анзибли связаны фрагментами субатомных частиц, И они останутся, даже если звездолеты рассеются в пыль.

– Не стыдись, Цинь-цзяо. Мудрецы мудры не потому, что не совершают ошибок. Мудры они, когда исправляют собственные ошибки, как только их заметят.

Но Цинь-цзяо покраснела по другой причине. Кровь пульсировала у нее в висках, поскольку только сейчас она поняла, какого рода задание поверит ей отец. Но ведь это же невозможно! Он не мог поручить ей решение проблемы, которую не разрешили тысячи более мудрых и старших людей.

– Отец, – шепнула девушка. – Так каким же будет мое задание?

Она все еще рассчитывала на то, что имеется в виду какая-нибудь связанная с исчезновением флота мелочь. Но, даже не услыхав ответа, Цинь-цзяо поняла, что все ее надежды напрасны.

– Ты обязана отыскать все возможные объяснения исчезновения флота, – объявил отец. – И рассчитать вероятность для каждого из них. Звездный Конгресс обязан знать, как это могло произойти, и проследить, чтобы подобное больше никогда не случилось.

– Но, отец, мне всего лишь шестнадцать лет. Разве не знаешь ты многих других людей, поумнее меня?

– Может статься, что они слишком умны, чтобы браться за подобное задание. А ты еще достаточно молода, чтобы не поверить в собственную непогрешимость. Ты еще достаточно молода, чтобы подумать о вещах невозможных и выяснить, почему они, все-таки, могут быть возможными. А прежде всего – боги обращались к тебе необыкновенно ясно чудесное мое дитя, моя Сияющая Светом.

Как раз этого девушка и опасалась: что отец рассчитывает на ее успех по причине особой милости богов. Он не понимал, насколько недостойна она в их глазах, как мало они ее любят.

И еще одно…

– А если мне удастся? Если я выясню, где находится Лузитанский Флот, и связь восстановится? Не будет ли в таком случае моей виной то, что флот уничтожит Лузитанию?

– Это чудесно, что первой твоей мыслью стало сочувствие к обитателям Лузитании. Звездный Конгресс дал обещание, что не воспользуется Системой Малого Доктора, пока это не станет совершенно очевидным. А это столь мало вероятно, что даже не могу поверить, чтобы произошло. Но, даже если бы дошло до этого, то решение принимает Конгресс. Как говорил мой прародитель-сердца «Хотя мудрец присуждает к мягкому наказанию, то это не от сочувствия; хоть к суровому, то это не от жестокости; он поступает согласно закону, соответствующему данному моменту. Обстоятельства меняются в зависимости от времени, и способы их разрешения меняются вместе с обстоятельствами». Можешь быть уверена, что действия Звездного Конгресса по отношению к Лузитании не будут продиктованы сочувствием или жестокостью, но руководством добра для всего человечества. Именно потому мы и служим повелителям: поскольку они служат людям, которые служат предкам, служащим богам.

– Отец, я была бы недостойной, думая иначе, – сказала Цинь-цзяо. Она не только знала, но и чувствовала собственную нечистоту. Ей хотелось отмыть руки. Ей хотелось отследить слой дерева. Но она сдержалась. Можно подождать.

Что бы я ни сделала, подумала девушка, это приведет к ужасным последствиям. Если я подведу, то отец потеряет уважение Конгресса, а затем и уважение всех на Дао И это покажет, что он не достоин сделаться после смерти избранным богом.

Если же мне улыбнется успех, то результатом может стать ксеноцид. Даже если выбор будет принадлежать Конгрессу, я буду знать, что стала его причиной. Именно на меня падет часть ответственности. Что бы я ни сделала, меня ждет поражение и грязь священной недостойности.

И вот тогда отец заговорил с ней, как будто сами боги открыли ему сердце дочери:

– Да, ты недостойна, – сказал он. – И даже сейчас остаешься недостойной в собственны мыслях.

Цинь-цзяо покраснела и опустила голову – не потому, что мысли ее были столь явными, но вообще за обладание столь непослушными мыслями.

Отец нежно положил ей руку на плечо.

– Но я верю, что боги сделают тебя достойной, – сказал он. – Звездный Конгресс имеет мандат небес, но и ты была избрана чтобы идти своим путем. Великое дело может и удастся. Так ты попробуешь?

– Попробую. – И подведу надежды только это никого уже не удивит. И уж самое малое – богов, знающих, что я их недостойна.

– Когда ты назовешь свое имя и напечатаешь пароль, для тебя будут открыты все архивы. Если тебе будет нужна какая-нибудь помощь, сообщишь мне.

Гордо выпрямившись, Цинь-цзяо вышла из комнаты отца, заставив себя подняться к себе в комнату не спеша. Только лишь закрыв дверь, она упала на колени и поползла по полу. Девушка прослеживала линии древесины до те пор, пока уже мало что могла видеть. И она чувствовала себя настолько недостойной задания что даже теперь не испытывала себя очищенной до конца. Цинь-цзяо вышла в туалет и там драила руки, пока не посчитала, что боги удовлетворены. Дважды слуги отели прервать ее занятие, принося какое-то известие или же еду – ей было совершенно безразлично, какую именно – но видя, что Цинь-цзяо общается с богами, уважительно склоняли головы и тихонько уходили.

И очистило ее, в конце концов, не мытье рук. Это произошло когда девушка исторгла из собственного сердца последний след колебаний. Звездный Конгресс обладает мандатом небес. Тогда ей необходимо избавиться от малейших сомнений. Что они там не сделают с Лузитанским Флотом, наверняка исполнят волю богов. Ее же обязанностью будет помочь в этом. Если она подчиняется воле богов они обязательно откроют ей путь к решению проблемы. Каждый же раз, когда она подумает иначе, когда в памяти ее отзовутся слова Демосфена, их нужно будет стереть, повторяя про себя, что будет послушна владыкам, правящим по воле небес. Прежде, чем разум успокоился, руки Цинь-цзяо были багровыми, с капельками крови, сочащейся из истертой чуть ли не до живого кожи. Именно так и рождается мое понимание истины, подумала девушка. Если мне удастся смыть достаточный слой собственной смертности, правда богов просочится к свету.

Наконец-то она почувствовала себя чистой. Было уже поздно, глаза Цинь-цзяо слипались от усталости. Тем не менее, она уселась перед терминалом и стала работать.

– Покажи мне данные всех исследований, проведенных до сих пор в связи с исчезновением Лузитанского Флота, – приказала она компьютеру. – Начни с самых новых.

Чуть ли не мгновенно над терминалом вспыхнули слова, страница за страницей, ровненькими рядками, будто марширующие на фронт солдаты. Цинь-цзяо прочитывала страницу, затем переворачивала ее, после чего открывалась следующая. Так она читала семь часов, пока слабость тела не сморила ее, и Цинь-цзяо заснула перед терминалом.
* * * 
Джейн следит за всем. Одновременно она может выполнять миллион заданий и следить за тысячей дел. Ни одна из этих ее возможностей не является бесконечной, но такою ее можно признать по сравнению с нашей жалкой способностью мышления об одном деле, когда выполняем что-то совсем другое Зато ее чувства подвержены иным ограничениям, нам неизвестным… а точнее: это мы сами являемся самым большим ее ограничением. Она не видит и ничего не знает ни о чем, что не было введено в виде данных в компьютеры, соединенные в громадную межпланетную сеть анзиблей.

Это ограничение не столь уж большое, как могло бы показаться. У Джейн имеется чуть ли не мгновенный доступ к данным любого космолета спутника, каждой системы контроля за движением и чуть ли не каждого управляемого электроникой шпионского устройства в человеческой вселенной. За то она практически никогда не слышит ссор влюбленных, читаемых на ночь сказок, ни школьных дискуссий, ни болтовни за ужином, она не видит пролитых в одиночестве горьки слез. Джейн известна лишь та часть нашей жизни, которую мы представляем в цифровой форме.

Если бы спросить Джейн точное число человечески существ на населенных планетах, она быстро бы выдала результат, основанный на данных переписи населения, с прибавлением вероятности числа рождений и смертей в каждой группе. В большинстве случаев ей удалось бы сопоставить номера с фамилиями, хотя никто из людей не мог бы прожить достаточно долго, чтобы прочитать этот список. А если бы сообщить ей имя, любое какое только сейчас пришло в голову – Хань Цинь-цзяо, к примеру – и спросить: а что это за особа?, Джейн практически мгновенно сообщит все самые существенные данные: дату рождения, гражданство, происхождение, рост и вес на время последнего медицинского обследования, школьные отметки.

И все же, вся эта охотно сообщаемая ею информация для Джейн остается всего лишь шумом. Спрашивать Джейн про Цинь-цзяо, это все равно, что спрашивать ее о конкретной молекуле водяного пара в далекой туманности. Молекула наверняка находится там, но в ней нет ничего особенного, что отличало бы ее от мириадов других, находящихся рядом.

Так было, пока Цинь-цзяо не начала пользоваться своим компьютером, чтобы получить доступ ко всем рапортам, касающимся исчезновения Лузитанского Флота. В иерархии внимания Джейн китайская девушка тут же передвинулась на множество уровней вверх. Джейн вела тщательнейшую запись всех действий, выполняемых Цинь-цзяо с помощью своего терминала. И она быстро поняла, что девушка – хотя и всего лишь шестнадцатилетняя – станет источником серьезных неприятностей. А все потому, что Хань Цинь-цзяо, не связанная с конкретной группой, без всяческих идеологических предубеждений или же интересов, которые хотела бы охранять, имела более широкие – а значит, и более страшные в последствиях – взгляды на информацию, собранную предыдущими исследователями.

Почему это было грозно и страшно? Разве Джейн оставляла какие-либо следы, которые могла отыскать Цинь-цзяо?

Нет. Конечно же, нет. Джейн не оставила ни малейшего следа. Она размышляла над этим. Ведь она могла предложить гипотезу, что исчезновение Лузитанского Флота было результатом саботажа аварии или же какой-нибудь естественной катастрофы. Но она отказалась от подобного замысла, поскольку была не в состоянии сфабриковать никаких физических доказательств. Джейн могла всего лишь оставить фальшивые данные в памяти компьютеров. Они не имели бы никакого физического соответствия в реальном мире, поэтому каждый в меру интеллигентный исследователь быстро бы понял, что это подделка. И тогда он пришел бы к выводу, что исчезновение Лузитанского Флота вызвал некий фактор, имеющий неограниченный доступ в компьютерную систему, в которой эти данные очутились. И вот это уже наверняка бы позволило людям вычислить Джейн намного быстрее, чем если бы она не оставила никаких следов.

Так что отсутствие следов было решительно самым наилучшим выходом. И пока Цинь-цзяо не начала собственного следствия, было решением самым эффективным. Каждая из исследующих проблему организаций вела поиски только лишь в знакомых для себя местах. Полиция на множестве планет проверила все известные группы диссидентов (а кое-где даже пытала известных ей диссидентов, пока те не дали ничего не стоящие признания; после этого следователи писали окончательные рапорты и признавали дело закрытым). Военные искали следы войск противника, в особенности же чужие космолеты. Ведь военные прекрасно помнили вторжение жукеров, произошедшее три тысячелетия назад. Ученые искали какое-то неожиданное и невидимое астрономическое явление, которое могло бы или уничтожить флот, или же выборочно прервать связь. Политики же искали кого-нибудь, на кого могли бы свалить вину за случившееся. Никто и представить не мог Джейн, следовательно, никто ее и не обнаружил.

Но Цинь-цзяо сопоставляла информацию из разных источников, старательно, систематично, мелочно прочесывая данные. В конце концов она должна была натолкнуться на то, что выдаст – и тем самым прервет – существование Джейн. И таким вот ключевым следом было – проще говоря – полное отсутствие следов. Никто другой этого не замечал, поскольку ни один из исследователей не располагал методичным, лишенным предубеждений умом.

Джейн не могла знать, что нечеловеческое на первый взгляд терпение Цинь-цзяо, ее скрупулезное исследование мелочей, постоянные смены формул и программ компьютерного анализа – все это было результатом бессчетного числа часов, проведенных, стоя на коленках на деревянном полу, внимательного прослеживания слоев дерева от одного конца доски до другого. Джейн не понимала, что чудесные уроки, преподаваемые богами, сделали из Цинь-цзяо самого грозного для нее противника. Она лишь знала, что в какой-то момент времени исследователь по имени Цинь-цзяо поймет то, чего не понял никто иной: всякое возможное объяснение исчезновения Лузитанского Флота полностью исключено.

И вот тогда останется только один вывод: что какая-то сила, еще неизвестная в истории человечества, обладает достаточной мощью, чтобы одновременно уничтожить всю распыленную флотилию космических кораблей, или же – что так же маловероятно – одновременно отключить все анзибли флота. И если тот же самый методичный разум начнет перечислять все возможные силы, располагающие подобной мощью, то, в конце концов, он будет вынужден назвать и ту, что существует в действительности: независимое "я", живущее среди – нет, построенное из – филотических лучей, соединяющих все анзибли. А поскольку такое объяснение было бы правдивым, никакие логические размышления или же исследования его исключить не смогут. И, наконец, останется только лишь оно. А вот тогда, кто-то воспользуется открытием Цинь-цзяо и уничтожит Джейн.

Потому-то Джейн со все большей увлеченностью следила за исследованиями Цинь-цзяо. Шестнадцатилетняя дочка Хань Фей-цы, весящая тридцать девять килограммов и сто шестьдесят сантиметров роста, принадлежащая к наивысшему общественному и интеллектуальному классу на таоистской, китайской планете Дао, была первым известным Джейн человеческим существом, достигшим скрупулезности и точности, приближенные к компьютерным, а тем самым, и самой Джейн. Правда, сама Джейн могла бы провести анализ, на который Цинь-цзяо требовались недели и месяцы, в течение часа. Только вот угроза состояла в том, что Цинь-цзяо чуть ли не дословно проводила те же самые исследования, которые проводила бы и Джейн. Так что не было причин, чтобы Цинь-цзяо не пришла к тем же самым выводам, к которым пришла бы и Джейн.

Так что, Цинь-цзяо была самым грозным противником Джейн, а Джейн ничем не могла ей помешать во всяком случае, физически. Попытки блокировать доступ к информации еще быстрее бы привели к выявлению ее существования. Поэтому, вместо того, чтобы оказывать откровенное сопротивление, Джейн искала какой-нибудь другой способ остановить соперника. Она не до конца понимала человеческую природу, но Эндер научил ее одному: чтобы удержать людское существо от совершения чего-либо, следует найти способ, чтобы эта проблема перестала его интересовать.

Глава 6

ВАРЕЛЬСЕ

Каким образом тебе удается общаться с разумом Эндера непосредственно?

Сейчас, когда нам известно, где он, это так же естественно как и еда.

А как ты его обнаружила? Мне никогда не удалось обратиться к разуму кого-либо, кто не перешел в состояние третьей жизни.

Мы обнаружили его посредством анзиблей и подключенной к ним электроники – отыскав его тело в пространстве. Чтобы добраться до его разума, нам пришлось окунуться в хаос и сотворить помост.

Помост?

"Я" – посредника, частично напоминающего его разум, а частично – наш.

Если тебе удалось добраться до его разума, почему же ты допустила, чтобы он вас уничтожил?

Человеческий мозг – очень странная вещь. Прежде, чем мы поняли то, что в нем открыли, пока не научились разговаривать в этом свернутом пространстве, все мои сестры и матери погибли. Мы продолжали изучать его разум все эти годы, пока ожидали в коконе, пока он нас не обнаружит. Когда же он пришел, то мы уже могли общаться с ним непосредственно.

А что случилось с тем созданным потомством?

Мы никогда не думали о нем. По-видимому, оно до сих пор где-то там и существует. Новый вид картофеля погибал. Эндер видел коричневые круги на листья, видел поломанные стебли, настолько хрупкие, что ломались от легчайшего дуновения ветра. Сегодня утром все растения еще были здоровы. Болезнь появилась неожиданно, и с такими поражающими эффектами, что это мог быть только лишь вирус десколады.

Эла и Новинья будут разочарованы. Они очень рассчитывали на этот сорт. Эла, падчерица Эндера, работала над геном, который бы вызвал, что каждая клетка организма начнет вырабатывать три различных химических соединения, подавляющих вирус десколады или даже его убивающих. Новинья, жена Эндера, пыталась создать ген, который бы сделал ядро клетки недоступным для всяческих молекул, крупнее одной десятой размеров вируса. В этот сорт картофеля они ввели оба гена, а когда все предварительные тесты показали, что свойства зафиксировались, Эндер перенес саженцы на экспериментальную ферму. Вместе с ассистентами он заботился о них уже шесть недель. На первый взгляд все шло замечательно.

Если бы этот метод давал эффекты, его можно было бы использовать у всех животных и растений, идущих в пищу людям на Лузитании. Только вирус десколады был слишком хитрым, и в конце концов обманывал любые стратегические находки.

Тем не менее, шесть недель – это гораздо лучше, чем обычные два-три дня. Может они нашли верный путь.

Но, возможно, дела зашли уже слишком далеко. Когда Эндер прибыл на Лузитанию, новые виды земных растений и животных выдерживали даже двадцать лет, прежде чем десколада расшифровывала и разрывала и генетические цепочки. Но в последние годы вирус как бы совершил прорыв и декодировал любую земную генетическую молекулу за несколько дней, а то и часов.

В последнее время лишь одно позволяло колонистам выращивать растения и ухаживать за животными: смертельный для вирусов аэрозоль. Среди людей имелись и такие, которые хотели бы опрыскать целую планету, чтобы раз и навсегда избавиться от десколады.

Подобное поведение было непрактичным, но возможным. Существовали и другие причины отказа от подобного замысла. Десколада была абсолютно необходимым условием размножения всех местных форм жизни. Включая сюда и свинксов – pequeninos, разумных обитателей здешнего мира. Цикл размножения неразрывно связывал их с единственным здешним видом деревьев. Если бы вирус был уничтожен, нынешнее поколение свинксов было бы последним. А это уже ксеноцид.

В данный момент идея, чтобы сделать нечто, способное уничтожить свинксов, был бы немедленно отвергнут большей частью обитателей Милагре, деревни, в которой жили люди. Это в данный момент. Только Эндер понимал, сколько из них поменяло бы свое мнение, если бы им стали известны некоторые факты. К примеру, только очень немногие осознавали, что десколада уже дважды приспособилась к химикату, используемому для борьбы с ней. Эла и Новинья разработали несколько новых версий вирусо-киллера, так что в следующий раз, как только вирус перестанет реагировать на воздействие одной из них, они могли бы сразу перейти к следующей. Точно по тем же причинам, им уже раз пришлось сменить ингибитор, который удерживал людей при жизни, без исключения зараженных вирусом десколады. Средство добавлялось в пищу, поэтому каждый человек принимал его с едой.

Однако, действие всяческих ингибиторов и вирусо-киллеров опиралось на единственном основном принципе. В один прекрасный день вирус десколады – точно так же, как он уже приспособился к земным генам – научится противодействовать целому классу химических средств. Тогда уже не будет иметь никакого значения, сколько версий имеется в запасе. Десколада исчерпает его за пару дней.

И только немногие люди знали о том, сколь шатко положение с выживанием Милагре. Эта группа прекрасно понимала, что все зависит от работы Новиньи и Элы, лузитанских ксенобиологов. Они же осознавали, как трудно этим женщинам опередить десколаду, если же они останутся позади – произойдет катастрофа.

И прекрасно. Если бы колонисты это поняли, то многие сказали бы: раз уж десколада и так должна нас когда-нибудь победить, то давайте сразу избавимся от нее. Очень жалко, что при этом должны будут погибнуть поросята, но, имея на выбор себя и их, мы предпочитаем, чтобы это были они.