1 2 3 4 5 6 
В те дни Ленин и Троцкий окончательно вырабатывают свою политику. Ее формулирует Троцкий: «Вся эта мещанская сволочь... когда узнает, что наша власть сильна, она будет с нами... Благодаря тому, что мы раздавили под Питером казаков Краснова, на другой же день появилась масса сочувствующих. Мелкобуржуазная масса ищет силу, которой она должна подчиняться. Кто не понимает этого – тот не понимает ничего». 
Беспощадность, непреклонность власти – таков их путь. Большевики закрывают все оппозиционные газеты, рабочие отряды громят их типографии. И уже в декабре 1917 года создают ЧК – Чрезвычайную комиссию для борьбы с контрреволюцией и саботажем чиновников. 
ЧК – «карающий меч революции». Риторика в стиле якобинцев любима новыми вождями. 
Из дневника Гиппиус: «Газет осталось только две – „Правда“ и „Новая жизнь“ (газета Горького. – Э. Р.). Рассказывают ужасы о застенке в Петропавловке...» 
ЧК, возглавляемая профессиональным революционером поляком Дзержинским, наполняет камеры аристократами, офицерами, бастующими чиновниками. В женских камерах жены и дочери вчерашних вельмож встречаются с проститутками и воровками. 
И вот уже возвращаются в новые наркоматы чиновники, испуганные слухами о застенках ЧК. Мятежный Каменев и строптивые комиссары подчиняются воле Вождя. Каменев в который раз повторяет: «Чем дальше, тем больше убеждаюсь: Ильич никогда не ошибается». Но Ленин на пост председателя ЦИК предпочел посадить послушного Свердлова – и могущественный орган Советов окончательно превращается в декорацию при правительстве. С Советами покончено. Править будет партия. И Вождь. 
В который раз видит Коба: насилие отлично работает. «Учимся понемногу, учимся»... 
УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ 
Ленинское правительство, тоже называвшееся Временным, обязалось «обеспечить немедленные выборы в Учредительное собрание». На победном Втором съезде Советов Ленин обещал подчиниться результатам грядущих выборов – «воле народных масс». 
Коба получает великолепный урок ленинской тактики. Ленин не сомневается в неблагоприятном исходе выборов, но не собирается уступать власть. Впереди маячит разгон первого свободно избранного русского парламента. Но для этого весьма нереволюционного шага Ленин хочет найти революционного союзника. И он предлагает левым эсерам войти в правительство. 
Те соглашаются, выставив ряд условий: возвращение свободы печати, запрещение ЧК. Газеты разрешили, но ЧК не запретили. Вместо этого туда ввели самих левых эсеров (на вторые посты). Получили они посты и в правительстве, и тоже – второстепенные. 
А потом состоялись выборы в Учредительное собрание. Как и ожидал Ленин, большевики и левые эсеры их проиграли. Но он спокоен: большевики победили в военных гарнизонах обеих столиц. Солдатам нравится власть, при которой можно не воевать, стрелять офицеров, врываться в богатые петербургские квартиры и пьяно митинговать! Пока все решают они – вооруженные собрания солдатских шинелей и матросских бушлатов. Так что все возможности для разгона Учредительного собрания у Ленина есть. Можно действовать. 
Коба – за занавесом. Но в разгоне Учредительного собрания виден почерк опытного мастера массовых представлений. Латышские стрелки, солдаты и матросы окружают Таврический дворец. Все улицы заполнены войсками, верными большевикам. Демонстрацию в поддержку парламента обстреливают, как при царизме. 
После разгона демонстрации начинается первое заседание. В зале солдатня и матросы изображают зрителей. Крики, свист с мест сопровождают все заседание... И вот уже Ленин с удовлетворением покидает зал. Забавная деталь: одеваясь, он не обнаружил браунинга в кармане пальто – его попросту украли. Таковы были зрители, приглашенные в зал. 
В пятом часу утра, наиздевавшись вдоволь над ораторами, бородатый гигант, бывший царский матрос, а ныне глава морских сил Республики Павел Дыбенко отдал приказ караулу закрыть заседание. Начальник караула матрос Железняков тронул за плечо председательствующего и сказал «исторические слова»: «Караул устал. Пора расходиться». 
Разгон Учредительного собрания прошел на редкость тихо. И Коба убедился: первые же репрессии сломили дух интеллигенции. 
«Прислужники капиталистов и помещиков», «холопы американского доллара», «убийцы из-за угла» – такими словами «Правда» проводила в могилу первый свободно избранный русский парламент. 
Через двадцать лет подобными словами в той же «Правде» Сталин проводит в могилу Дыбенко и других старых большевиков, которые так весело разогнали этот парламент. 
Левые эсеры окончательно выполнили свою задачу: на очередном съезде Советов они помогли одобрить разгон парламента. Теперь ленинское правительство избавилось от приставки «Временное». 
И наступила очередь левых эсеров. Столкновение должно было случиться (как мог предполагать Ленин) во время заключения мира с немцами. Мир необходим Ленину как передышка, чтобы покончить с властью митингующей улицы, демобилизовать вооруженную вольницу и создать свою армию. И конечно же, мира требовали немцы – надо было платить кредиторам по векселям. 
ЗАБАВНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ 
Уже в декабре немцы подписали перемирие с большевиками. В пограничный город Брест отправилась представительнейшая делегация во главе с Троцким. Коба в эту делегацию не вошел. Он уже выбрал себе амплуа – враг Троцкого, и это дало ему возможность остаться в стороне от этой сомнительной «немецкой истории». 
Подъезжая к Бресту, член делегации Карл Радек, человек дьявольски умный и столь же циничный, демонстрировал странный идеализм – рьяно бросал из окна немецким солдатам листовки с призывами остановить войну с русскими братьями-рабочими. В Бресте Троцкий продолжил идеологические забавы Радека и устроил вместо переговоров бесконечную лекцию, обличающую империализм. Немецкие генералы лекцию выслушали и предъявили тяжелейшие условия мира: Россия теряла Прибалтику, Украину, Кавказ и другие территории. 
Прервав переговоры, Троцкий возвратился в столицу – «обсудить». Начались бесконечные партийные дискуссии. Ленин объяснял необходимость передышки: «Если мы не заключим мир, он будет заключен уже другим правительством». Но левая оппозиция во главе с талантливейшим теоретиком партии, молодым Николаем Бухариным, потребовала отвергнуть немецкие условия. «Ошибка Ленина, – заявил Бухарин, – в том, что он смотрит на это дело с точки зрения России, а не международной. Международная точка зрения требует вместо позорного мира революционной войны, жертвенной войны. Схватка первого в мире государства рабочих и крестьян... должна побудить европейский пролетариат немедленно выступить на его защиту». Бухарин надеялся на долгожданную мировую революцию! 
Вождь объяснял, что мировая революция будет, и обязательно, но – будет, а русская революция уже есть. Надо думать о ней. К тому же воевать некому – армия разбежалась. 
Ленин потребовал мира любой ценой. Коба поддержал Вождя, но отметил: «Революционного движения на Западе нет. Есть только потенциал, а с ним мы не можем считаться». 
Ленин, конечно же, возразил против этого неверия. И Коба, конечно же, покорно промолчал. Но, выслушивая все эти яростные споры о мировой революции, он отлично понял новую ситуацию: все это уже не более чем заклинание. Весьма быстро, в несколько месяцев, догмы Маркса сделались Ветхим заветом. А Ленин уже служил Новому завету, идея которого одна – удержать захваченную власть в этой стране. И Коба усвоил урок служителей Нового завета: союз может быть хоть с чертом, если нужно во имя власти. 
И еще он понял – как заряжен властью этот лобастый человек. Понять ему было несложно – он сам был такой же. 
Ленин получил поддержку ЦК, но было решено избрать тактику на затягивание переговоров в ожидании мировой революции, и только в случае ультиматума заключать унизительный мир. Опять Троцкий отправляется в Брест. Опять немецкие генералы слушают его патетические разглагольствования. Наконец немцы предъявляют ультиматум, но вместо заключения мира Троцкий провозгласил парадоксальное: «Ни мира, ни войны». И отбыл восвояси. 
Немцы, естественно, начинают наступление. Как их ждали в Петрограде! «Ну вот немец придет – наведет порядок», – часто слышалось в эти дни на улицах. 
Но большевики отлично знали: немцы не придут! 
Ленин просит мира. Наступающие немцы предъявляют новые, тягчайшие условия. Опять Ленин собирает ЦК, уговаривает заключить мир любой ценой. Коба – вместе с Лениным. После бесконечных дискуссий Ленин побеждает: позорный мир будет заключен. 
Сколько раз впоследствии сталинские историки будут проклинать Троцкого, припоминая ему его необъяснимый ход. Но Ленин быстро простил ему это безумие. Почему? 
Предоставим слово Троцкому: «Я считал, что до подписания мира необходимо во что бы то ни стало дать рабочим Европы наглядное доказательство враждебности между нами и правящей Германией». 
Вот для чего он толкнул немцев начать военные действия! Все делалось, чтобы рабочие Европы увидели: «Мы подписываем мир под штыками». Да, это было всего лишь представление, как и прокламации, которые бросал Радек. Перед заключением мира необходимо было смыть клеймо «немецких агентов». 
Немцев очень устроила эта игра. Они получили право наступать, отхватывая куски «русского пирога». Но при этом знали: должен быть предел наступления. Если слишком перегнуть палку, вовремя не остановиться, большевики попросту падут и оскорбленное национальное чувство русских может возродить силу сопротивления. Вместо лояльных большевиков они получат правительство войны. 
И Ленин, конечно же, знал: немцы остановятся. 
Итак, обе стороны знали, что мир будет заключен. Просто лидеры большевиков на глазах непонимающей партии сыграли брестское представление. Наступление немцев по всему фронту было нужно и тем и другим: большевики смогли объяснить европейскому пролетариату причины Бреста, а немцы получали плату за свое золото – территорию. Платил Ленин не только за прошлую, но и за нынешнюю поддержку, которую немцы продолжали щедро оказывать. 
После заключения Брестского мира посланником в Москве стал граф Мирбах. В своих секретных посланиях кайзеру он пишет об этой поддержке, хотя и не верит в долговечность большевиков: «Я был бы благодарен, если бы получил инструкции по следующим вопросам: оправдано ли использование больших сумм в наших интересах? Какое течение поддерживать, если большевики не удержатся?» И вот ответ министра иностранных дел Кюльмана: «В наших лучших интересах, чтобы большевики остались у власти. Если нужно больше денег, телеграфируйте сколько». 
Брестский мир обсуждался на VII съезде партии. 
И опять продолжалась изнурительная схватка Ленина с левыми. Бухарин, Коллонтай, любовь Ленина Инесса Арманд и прочие молодые интеллектуалы – против Бреста. Это модно, Брест отбрасывает слишком сомнительную тень. А что же Коба? Он выбирает любимую позицию между спорящими: «Переговоры затягивать и мира не подписывать»... Но после первого же упрека Ленина – тотчас голосует за мир вместе с Вождем. Но главное уже сделано – он отделил себя от позорного мира. 
После долгой борьбы Ленин все-таки получил поддержку. Брестский мирный договор был подписан. 
Позорный мир упрочил положение новой власти. 
«Не представляю себе подписи императора Гогенцоллерна рядом с подписью Бронштейна-Троцкого», – говорил известный журналист Яблоновский. 
Но представить пришлось. 
VII съезд партии, на котором был утвержден Брестский мир, назвал партию Коммунистической. В этом изменении названия – опять улыбка истории. На съезде происходило прощание с коммунистическим идеализмом. 
«ОПОМНИТЕСЬ, БАТЕНЬКА...»
Теперь при помощи Бреста предстояло избавиться от левых эсеров. Но это действо Ленин предпочел провести в более удобной декорации. Он решил перевести столицу в Москву. 
Переезд должен был еще раз доказать, что никакого сговора с немцами нет: большевики настолько не верят им и боятся их наступления, что переносят столицу в глубь России. На самом деле Петроград с царской бюрократией, враждебной интеллигенцией, эсеровскими боевиками решили поменять на сравнительно тихую, патриархальную Москву. 
Ленин и другие главные вожди поселились в Кремле. Троцкий указывал на странность: «Со средневековой стеной и золочеными куполами Кремль в качестве цитадели революции?» Но если вдуматься, это было символично. Переезд в столицу московских царей обозначил начало нового царства: революция и утопия начали умирать. 
В Кавалерском корпусе напротив Потешного дворца поселились вожди, выселив прежних обитателей или отправив их в ЧК. Перестроили часы на Спасской башне – вместо «Коль славен...» они заиграли «Интернационал». Но автомобили новых владык въезжали в Кремль через Спасскую башню под иконой с разбитым стеклом и потухшей лампадой. 
Троцкий: "В моей комнате мебель из карельской березы, над камином часы с Амуром и Психеей... Мы иронически говорили Амурам и Психеям: «Не ждали нас?» Насмешливо рассказывает Троцкий, как некий Ступишин, старый кремлевский служитель, за обедом подавая им гречневую кашу в тарелках с орлами, аккуратно поворачивает тарелки, чтобы орлы смотрели в глаза едокам. Зря улыбался Троцкий. Старый лакей Ступишин, Амуры и Психеи сразу почувствовали: дождались – пришли хозяева. В эти дни родилась любимая ленинская укоризна соратникам: «Опомнитесь, батенька, мы уже не в Смольном...» 
И конечно, Ленин позаботился, чтобы в Кремле рядом с ним появился еще один обитатель – верный Коба. Ему также дали кремлевскую квартиру с Амурами, Психеями и зеркалами. Но Коба знал: партийная масса мрачно следит за быстрыми вхождениями в барскую жизнь своих вождей. И, войдя в квартиру в Кремле, сказал: «К чему эта господская роскошь?» – и пнул ногой старинное зеркало. 
Полетели на помойку буржуазные Амуры и Психеи. 
Устроившись в Москве, Ленин занялся левыми эсерами. 
Четвертый съезд Советов – первый в Москве – происходил в Колонном зале. Съезд должен был ратифицировать Брестский договор, и Ленин не сомневался: здесь разгорится бой, который и вернет всю власть в руки его партии. Съезд начался с чтения послания президента США Вудро Вильсона, который выражал сочувствие русскому народу. В ответной резолюции съезд пообещал президенту скорое освобождение от ига капитала и социализм во всем мире. Поиздевавшись над Вильсоном, начали бой. 
Идеолог левых эсеров Б. Камков с вечно болтающимся на боку револьвером объявил: его партия не желает разделять ответственность за постыдный Брестский мир. Он заклеймил большевиков – «приказчиков германского империализма». Ленин не отстал: он назвал левых эсеров «мыльным пузырем» и «приспешниками буржуазии». Послушный съезд (почти 800 большевиков против 284 левых эсеров), конечно же, принял резолюцию, одобряющую мир. Левым эсерам пришлось выйти из правительства. 
Заканчивалась многоступенчатая расправа, когда одним врагом уничтожали другого. Все запомнит, все выучит Коба в ленинских университетах. «Учимся понемногу, учимся»... 
И опять веселились большевистские лидеры, вышибив на этот раз из игры глупых левых эсеров. 
Через двадцать лет большинство веселившихся будут опять сидеть в том же Колонном зале – уже подсудимыми. Здесь проведет Сталин свои процессы над старыми большевиками. Отсюда увезут их с расстрельными приговорами. 
Но сейчас они веселились. 
Ленин понимал – эсеровские боевики так дело не оставят. Надо было спешить, пока не разъярилась деревня. Он знал, что деревня скоро станет его врагом, ибо на Питер и Москву надвигались голод и война. 
В ОГНЕННОЙ КЛЕТКЕ 
Предвидение тех, кто уговаривал Ленина не брать власть, сбылось. Передышка оказалась кратковременной. На просторах России началась война, точнее, множество войн. 
Все державы, сражавшиеся друг с другом в мировой войне, начали растаскивать куски погибавшей Романовской империи. 
Весной 1918 года немцы оккупировали ставшую независимой Украину, устремились на юг страны, в Закавказье, где установили контроль над частью территорий Грузии, Армении и Азербайджана. 
В Закавказье высадились и турки. Они захватили ряд черноморских портов, в том числе Батум – город, где Коба когда-то начинал свою революционную деятельность. 
400 000 квадратных километров и 60 миллионов подданных растерзанной Великой империи оказались в руках немцев и их союзников. 
Естественно, не остались наблюдателями сражавшиеся с немцами страны Антанты. В марте 1918 года английские и французские войска высадились на севере России, в Мурманске. 
Ленин и Коба по прямому проводу связались с главой Мурманского Совета Алексеевым (Юрьевым). Тот объяснил, что Совет заключил соглашение с англичанами и рассказал об их обязательствах защищать Север от вторжения немцев и снабжать голодный город продовольствием. 
«Англичане никогда не помогают даром, как и французы... нам кажется, что вы немножечко попались», – ответил Алексееву Коба и предложил ликвидировать соглашение. Но голодные жители стояли на своем. (Коба не забыл этого разговора – по окончании гражданской войны Алексеева расстреляют.) 
1 июля уже 4000 английских, французских, американских, итальянских и сербских солдат высадились в Мурманске и начали расползаться по Северу. В августе был оккупирован Архангельск. 
«Американцы, – как справедливо писал Луис Фишер, – участвовали в интервенции крайне неохотно». «Русский вопрос» мучил президента Вильсона почти год, прежде чем он согласился на американское участие. «Меня доводит до кровавого пота вопрос, что делать в России и что было бы справедливо...» – писал Вильсон 8 июля 1918 года полковнику Хаузу. 
Но согласиться пришлось. И дело не только в том, что большевики узурпировали власть и заключили союз с врагами Антанты – немцами. Тревожил призрак мировой революции, к которой не уставал призывать Ленин, эта постоянная большевистская угроза ввергнуть в хаос разрушенный войной мир. 
Союзникам повезло – в то время в Сибири оказалось полсотни тысяч хорошо вооруженных и обученных иностранных солдат. Это были захваченные в плен еще при Николае II чехи и словаки, подданные Австро-Венгрии, воевавшей с Россией на стороне Германии. Но чехи и словаки, чтобы не воевать с братьями-славянами, тысячами сдавались в плен русским. После Февральской революции они тотчас были освобождены. Франция, испытывавшая недостаток в солдатах, перевооружила их и готовилась переправить Чехословацкий легион на фронт, когда разразился Октябрьский переворот. 
Теперь союзники могли использовать его по-другому. 
В это время легион двигался по Транссибирской магистрали, направляясь к границам России. Большевики потребовали от легионеров сложить оружие. 14 мая 1918 года начался мятеж. Отказавшись разоружиться, легион двинулся по Сибири к Уралу, сметая по пути советскую власть. С легионом соединились восставшие против большевиков казаки и бежавшие в Сибирь русские офицеры. 
25 июля пала столица Красного Урала Екатеринбург (где большевиками накануне сдачи города была расстреляна царская семья). Легион стремительно перевалил через Урал, захватил Самару, Симбирск (город, где родился Ленин) и овладел Казанью. 
В июле страшного для большевиков 1918 года с английских и японских судов сошел десант и высадился во Владивостоке. 3 августа в город вошли части японской армии. По соглашению между Японией и США в дальневосточной операции должны были участвовать по 7000 солдат от каждой стороны. Но к августу в России было целых 70 000 японских солдат. 
На фоне иностранной интервенции разворачивалась в России и другая война – самая страшная, самая беспощадная, самая зверская: эту войну русские вели друг с другом. 
ПУТЯМИ КАИНА 
Еще накануне Октябрьского переворота русская армия и Россия погрузились в хаос анархии. 
«На всех железных дорогах, на всех водных путях идут разбои и грабежи», – писал в книге воспоминаний будущий вождь Белого движения генерал Деникин. Донесения с фронта говорили: «Теперь нет сил больше бороться с народом, у которого нет ни совести, ни чести. Проходящие воинские части сметают все, уничтожают посевы, скот, птицу, разбивают казенные склады, напиваются, поджигают дома». 
На эту озверевшую от пьяной свободы вооруженную армейскую массу, на стихию русского крестьянского бунта опирались захватившие власть большевики. 
Нет ничего страшнее русского бунта. «Бессмысленный и беспощадный» – это пушкинское определение стало расхожим, много раз его повторили авторы, описывавшие гражданскую войну. Подавленная веками рабства и насилия, темная энергия бесправного народа обернулась чудовищными зверствами. 
В 20-х годах в Берлине, находясь в эмиграции, Алексей Толстой любил показывать фотографию, сделанную в дни гражданской войны. На ней был снят огромный детина, увешанный оружием, – картинно развалясь, он сидел в кресле, а рядом с ним на тумбочке стояла отрубленная человеческая голова. Так попросил себя сфотографировать атаман Ангел – один из бесчисленных главарей бесчисленных банд, насиловавших и грабивших несчастных мирных жителей в гражданскую войну. 
С момента взятия большевиками власти начинаются восстания на юге России. Заволновалось казачество. В ноябре 1917 года восстал генерал Каледин – атаман Донского казачьего войска, но уже в январе 1918 года был разбит революционными войсками. 
29 января Каледин, докладывая Донскому правительству о поражении, сказал: «Положение наше безнадежно. Население нас не поддерживает». Ему пытались возражать, но он прервал: «Господа, говорите короче. Ведь от болтовни и Россия погибла». 
В тот же день генерал застрелился. 
Между тем выступление казачества было только началом. 
На Дон и Кубань со всей России бегут офицеры. Одновременно с калединским восстанием 2 ноября 1917 года бывший начальник царского штаба генерал Алексеев приступил к созданию на юге антибольшевистских сил – Добровольческой армии. Этот день считается началом Белого движения. 
Ядро Добровольческой армии составил ударный корпус генерала Корнилова. На фуражках и рукавах корниловцев были черепа: победа или гибель. 
В Белой армии – лучшие силы офицерского и генеральского корпуса царской армии, прошедшие школу первой мировой войны. 
Впрочем, выдающиеся царские офицеры и генералы служили и в Красной армии. Причем порой (страшный символ!) это были родные братья. 
Генерал Плющик-Плющевский служил у белых, его брат – у красных, генерал Махров был в Добровольческой армии, его брат – у большевиков. Михаил Беренс – адмирал у Врангеля, а его брат Евгений Беренс был главой всех военно-морских сил большевиков. Брат пошел войной на брата... Пленение и расстрел сыном отца, братом брата – будни гражданской войны. 
Потеряв три четверти страны, огрызаясь террором, Ленин и большевики погибали в огненной клетке фронтов: они сохраняли лишь жалкую территорию вокруг Москвы и Петрограда. Но обе столицы по-прежнему в их руках, и оттуда они гордо выступали как законная власть, борющаяся с мятежниками и иноземными захватчиками. 
С марта 1918 года Троцкий возглавляет военные силы Республики. Его бронепоезд мечется по фронтам. 
До прихода к власти большевики поддерживали все анархические элементы, превратившие армию в мародерствующую орду. Теперь это обернулось против них. Троцкий лихорадочно начинает строить ту самую регулярную армию, которую так ненавидели революционеры, уничтожение которой было частью Великой утопии. Он понимает – без военных специалистов такую армию не создать. К изумлению и ярости революционных солдат, в Красной армии вновь появляются царские офицеры, согласившиеся сотрудничать с большевиками, и вновь требуют дисциплины, столь ненавистной солдатне. 
Но Троцкий не верит до конца «военспецам» – так называют красные бывших царских офицеров. Их семьи становятся фактически заложниками. Но главное – Троцкий создает в Красной армии институт политических комиссаров. Их задача – неустанно контролировать все решения «военспецов» и помогать вернуть в армию дисциплину, которая отныне именуется «революционной». 
Воодушевляя армию, Троцкий безостановочно произносит речи перед солдатами. Мой отец слушал его несколько раз. У Троцкого было обычное лицо еврейского интеллигента с полными чувственными губами, маленькой бородкой и близорукими глазами за стеклами пенсне. Но оно становилось почти мефистофельским, когда он начинал говорить. В Троцком был магнетизм, возбуждавший толпу. Но никакой магнетизм не смог бы сделать его риторику столь действенной, если бы речи не сопровождались эхом расстрелов. Дезертирство – расстрел, нарушение дисциплины – расстрел, трусость – расстрел... «Одним из важнейших принципов воспитания нашей армии является неоставление без наказания ни одного проступка. Репрессии должны следовать немедленно» (Троцкий). 
Коба мог наблюдать поразительные результаты. За кратчайший срок Троцкий создал большевистскую армию из усталой митингующей орды. 
Но Коба помнил: когда свершился Октябрьский переворот, Каменев, заискивая перед солдатами, первым декретом предложил отменить закон о смертной казни для солдат. И Троцкий согласился. Ленин, прибывший в Смольный, узнал об этом декрете и возмутился: «Вздор! Как же можно совершить революцию без расстрелов?» 
Декрет похоронили. Уроки Учителя...

Глава 8
«СПЕЦИАЛИСТ ПО КАТАСТРОФАМ»
НОЧИ В РАСКАЛЕННОМ ВАГОНЕ
Деревня отказалась задаром отдавать хлеб большевикам. Кулаки, то есть самые умелые земледельцы, начали прятать добытый трудом и потом хлеб. Ленин организует комитеты бедноты. Самые ленивые, озлобленные крестьяне получают власть. Из города в деревню посылаются вооруженные отряды рабочих. Вместе с беднотой они должны отобрать хлеб у кулаков. 
Но продовольственные отряды хлеба доставали мало – зато быстро превращались в пьяные банды грабителей. Петроград и Москва погибали от голода. И, отправив на фронт Троцкого, Ленин отправляет за хлебом вторую свою надежду – Кобу. 
29 мая Коба назначен руководителем продовольственной комиссии на юге России. Он отправляется в Царицын – важнейший форпост большевиков на юге, откуда слабым ручейком продолжает течь хлеб с Северного Кавказа. Коба должен превратить этот ручеек в поток. 
Из воспоминаний Федора Аллилуева: «В 1918 году товарищ Сталин сказал мне: „Иди ко мне работать секретарем в наркомат“. Весь аппарат товарища Сталина в то время составляли: секретарь – я, и машинистка – моя сестра». 
И вот в самом конце мая наркомат опустел: вся троица начала готовиться к путешествию... 
Аллилуев: «Иосиф Виссарионович предупредил меня об отъезде в Царицын всего за пару дней. Я привык ему повиноваться, не рассуждая». 
4 июня на Казанском вокзале, забитом мешочниками и полуголодными беспризорными детьми, появились трое: девушка, высокий молодой человек и маленький грузин средних лет. Троицу сопровождал отряд красноармейцев. Только после длительной перепалки Кобы с начальником вокзала и дежурным (несмотря на предписания Совнаркома и грозный мандат) им был предоставлен поезд. Что делать – мало кому был известен тогда Коба... Нерешительно, останавливаясь у каждого семафора, состав взял курс на Кисловодск. 
Все трое собрались в салон-вагоне. Он принадлежал прежде звезде цыганского романса Вяльцевой и был весьма игриво обит небесно-голубым шелком. 
В мае 1918 года весь юг страны был охвачен безумием хаоса, так что вряд ли путешественники могли быть уверены, что непременно увидят Царицын. Немцы продолжали медленное наступление, на подступах к городу действовали восставшие казаки генерала Краснова, и отряды анархистов с черными знаменами появлялись у стен Царицына – они то дрались с немцами, то поворачивались против Советов. Среди горских племен царило постоянное возбуждение, и никто не знал, чем оно закончится. 
Поезд мог быть захвачен и немцами, и казаками, и анархистами... Кем он только не мог быть захвачен!.. 
Коба ночевал в салон-вагоне, брат и сестра – в отдельных купе. 
На юг шла единственная дорога, забитая воинскими эшелонами. "Поезд двигался еле-еле, на каждой станции начальники жаловались: «Вчера путь казаки разобрали», – вспоминал Федор Аллилуев. 
Коба понимал – надо торопиться. Времени в обрез, и, кроме того, с каждой задержкой увеличивается вероятность нападения. По ночам затемненный поезд проскакивал станции или прятался на запасных путях. Станции темные, грязные, на платформах пьяные крики солдат, звуки гармоник, а чаще выстрелов. Разгулялась Русь... Но поезд сможет за себя постоять. В вагонах – отряд Кобы в 400 человек, среди них гвардейцы революции – латышские стрелки. Ленин отправил Кобу на юг с самыми широкими полномочиями... 
Федор Аллилуев: "В пути получили телеграмму Орджоникидзе: «В Царицыне восстал анархист Петренко». 
Власти попытались эвакуировать из города золотой запас и ценности, изъятые из сейфов буржуазии. Этот эшелон с золотом и поджидал отряд Петренко, пустив навстречу ему порожние вагоны. Поезда столкнулись. Убитые, раненые, кровь, стоны... Залегшая у полотна банда ворвалась в эшелон. Забрав деньги, они, как положено в те времена, устроили митинг с пламенными речами о революции среди трупов и горящих вагонов. Митинг постановил: деньги – народные и принадлежат народу. Начали делить золотые монеты, прятать их под грязные портянки. Попутно стаскивали сапоги с убитых и достреливали оставшихся в живых. За этим занятием они и были застигнуты бронепоездом Орджоникидзе, окружены и тотчас сдались. 
Но в ту же ночь остатки бандитов во главе с Петренко и знаменитой атаманшей Марусей ворвались в город. Маруся (Мария Никифорова) была воспитанницей Смольного института. Теперь вместо томных подруг эту кокаинистку в белой черкеске и лохматой папахе, безумную в похоти и жестокости, окружала пьяная голытьба. Но и на этот раз бандитов постигла неудача. Атаманшу Марусю расстреляли прямо на улице... 
"Вскоре получили вторую телеграмму от Серго: «Петренко пойман и расстрелян», – писал Федор Аллилуев. 
Такова была обстановка в городе накануне приезда Кобы. 
Федор Аллилуев: «К утру 6 июня начались бесконечные пути вокруг Царицына, забитые составами... Возникает грязно-белое здание царицынского вокзала... За обедом в гостинице я мог убедиться в продовольственном благополучии города. Еще три дня назад Сталин угощал нас своим наркомовским обедом: суп из воблы с кусочком черного хлеба. Здесь за полтора рубля – первоклассный обед». 
Край задыхался от изобилия хлеба. Но как привезти его из глубинки в Царицын? И как переправить в Москву? 
Коба начинает решать проблемы революционно – с расстрелов. Так он внушает уважение к своим решениям – расстреливает всех, кто замешан в спекуляции и контрреволюции. Или может быть замешан. 
«Ни дня не проходит без расстрелов в местной ЧК», – писал Анри Барбюс, французский литератор, восторженный почитатель Сталина. Город представлял собой безумную смесь всех течений, порожденных революцией. Здесь собрались и эсеры, и анархисты, и монархисты. Так что расстреливать было кого. 
По ночам заводили грузовики, чтобы заглушать выстрелы и крики. Трупы расстрелянных сваливали в мешки и хоронили при лунном свете. Под утро родственники уже копошились у могил, разрывали свежие ямы, искали близких. 
В эти дни Коба приказал расстрелять по подозрению в заговоре инженера Алексеева. Его мать была известной революционеркой-народницей. Ленину сообщили об аресте, и он телеграфировал: «Привезти Алексеева в Москву». Но Коба не меняет своих решений. Его слово должно быть законом... Вместе с Алексеевым были расстреляны двое сыновей – мальчики 16 и 14 лет. Валентинов писал: «Сталин объявил солдатам, не хотевшим в них стрелять, что это дети белогвардейского генерала Алексеева!» 
Этого было достаточно – расстреляли. 
Вскоре Коба телеграфирует Ленину: «Несмотря на неразбериху во всех сферах хозяйственной жизни, все же можно навести порядок. Через неделю отправим в Москву около мил-лиона пудов...» 
Все это время Коба живет и работает в вагоне. 
«Вагон в течение двух с половиной месяцев был боевым штабом... 40 градусов жары, и вагон накаляется, как жаровня. Крыша и ночью хранит свое тепло. В вагоне неизвестно, что такое прохлада», – писал Федор Аллилуев. 
После расстрельных ночей, в пылающем жарой вагоне все и случилось... Юная секретарша Надя Аллилуева после Царицына стала женой Кобы. 
Это было время революции. Они не нуждались в официальных церемониях. Они попросту объявили себя мужем и женой. 
ЗАГАДКА БЕЗУМИЯ 
В том же 1918 году наступает странное помешательство Федора Аллилуева – автора цитируемых записок. Он пережил какой-то шок, после которого всю жизнь помрачения рассудка чередовались у него с редкими просветлениями, когда Федор мог работать и писать. 
Светлана Аллилуева в своей книге приводит объяснение этого помешательства: однажды отряд Камо решил разыграть Федю. Все притворились убитыми, вымазавшись для достоверности бычьей кровью. Федор увидел эту картину – и сошел с ума. 
Видимо, такое объяснение дали Светлане родственники, когда она подросла. Но оно чрезвычайно странно для того времени, когда убийства случались на каждом шагу, когда трупы валялись в том же Царицыне прямо на улицах, а смерть и кровь были бытом. 
И я вспомнил один рассказ, который порой приводится даже в серьезной научной литературе: будто во время путешествия в Царицын Надя была попросту изнасилована Кобой. На ее крик ворвался в купе отец, и Кобу под пистолетом заставили жениться. 
В этом пошлом вымысле с перепутанными действующими лицами, возможно, сохранились отголоски подлинной трагической истории. Конечно, Надя была влюблена в революционного героя, к тому же в ней текла страстная цыганская кровь. Так что все действительно должно было произойти в том раскаленном вагоне, куда после безумия расстрелов возвращался ее мрачный возлюбленный. И был крик страсти в ночи, на который поспешил несчастный Федя, и, вбежав в незакрытое купе, увидел обожаемую сестру и старого грузина (он должен был казаться ему стариком – этот сорокалетний грузин, которого он боготворил)... Страшно крушение чистоты в молодые годы, и не всегда могут пережить его юноши-идеалисты. 
Но все это не более чем догадки. Достоверна лишь ночь, вагон и трое – в сумасшедшей жаре под звездами 1918 года. 
Власть во фронтовом городе – это прежде всего военная власть. И Коба тотчас пытается ею овладеть. 
Во главе Северо-Кавказского военного округа стоит царский генерал Снесарев, перешедший на сторону советской власти. Вместе с ним работают бывшие царские офицеры. Все они назначены в Царицын Троцким. И Коба начинает игру, которая должна понравиться Ленину: пишет бесконечные жалобы на Троцкого. Но бороться с ним в одиночку опасно, нужен сподвижник, который будет действовать вместо Кобы, когда потребуется рисковать. 
В это время в Царицын вошли войска, пробившиеся с боями из Донбасса. Их привел в город Клим Ворошилов – бывший слесарь, потом профессиональный революционер, а ныне военачальник. Коба умеет подчинять. Недалекий Ворошилов становится его преданным соратником. 
Для борьбы требуется идеологическое знамя. Если Троцкий – за использование царских военных специалистов, то Ворошилов и Коба, естественно, против. Вдвоем они нападают на людей Троцкого, обвиняют их в измене. 
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЛЕНИНСКИХ УНИВЕРСИТЕТОВ 
4 июля в Москве открывается Пятый съезд Советов. С большим любопытством должен был следить Коба за удивительными событиями, произошедшими на съезде. 
Сначала все было понятно: прибывший с фронта Троцкий в пламенной речи угрожает расстрелом всем, кто нарушает Брестский мир. Это вызывает ожидаемую реакцию левых эсеров. Все тот же Камков с тем же револьвером на боку, размахивая кулаками, обрушивается на германского посла Мирбаха и на его «лакеев-большевиков»... Деревня – любимое дитя эсеров. И оскорбления по поводу «пресмыкательства большевиков перед немецкими империалистами» Камков перемежает с обещаниями: «Ваши продотряды и ваши комбеды мы выбросим из деревни за шиворот». 
Делегаты обеих партий вскакивают с мест, угрожают друг другу кулаками. Но Ленин спокоен. И насмешлив. 
Уже 6 июля левые эсеры начали действовать. Один из руководителей отдела ЧК по борьбе со шпионажем, Блюмкин, и эсер Андреев приехали в немецкое посольство... 
Блюмкин – типичная фигура того беспощадного времени. Надежда Мандельштам описывает, как однажды пьяный Блюмкин сидел в кафе и, матерясь, наобум проставлял фамилии людей в расстрельные списки ЧК. Поэт Осип Мандельштам вырвал у него списки и разорвал. История стала известной Дзержинскому, который обещал расстрелять Блюмкина, но... уже на другой день тот преспокойно разгуливал на свободе. Большевики явно питали слабость к этому эсеру. 
В посольстве Блюмкин попросил свидания с Мирбахом. Когда его и Андреева провели в кабинет, он выхватил пистолет и выстрелил в посла. Мирбах бросился в другую комнату, но Блюмкин швырнул ему вдогонку бомбу. Посол был убит, а покушавшиеся выпрыгнули в окно к ожидавшему их автомобилю. Блюмкин прыгнул неудачно – сломал ногу и полз до автомобиля. И все-таки оба убийцы благополучно укатили – при странной растерянности охранявших посольство латышских стрелков. 
Убийством немецкого посла ЦК эсеров решило сорвать Брестский мир. Но далее происходит нечто непонятное: члены ЦК собираются в штабе хорошо вооруженного отряда под командой эсера Попова. Туда же прибывает Блюмкин. Восставший отряд стоит недалеко от Кремля, но никаких попыток захватить его не делает. 
В отряде появляется Дзержинский с требованием арестовать Блюмкина. Эсеры арестовывают самого Дзержинского, но отряд по-прежнему не двигается. Чего-то выжидают. 
К вечеру эсеры занимают телеграф, но... только для того, чтобы сообщить России и миру: убийство Мирбаха не есть восстание против большевиков. Оно совершено лишь с целью разорвать предательский мир. Оказывается, восставший отряд и не собирался наступать – он должен лишь продемонстрировать несогласие с большевиками! Большей глупости придумать было нельзя. Ленин получил то, о чем мечтал: право быть беспощадным. Штаб так странно восставшего отряда был разгромлен латышскими стрелками, а фракция левых эсеров на съезде арестована. 
Мечта Ленина сбылась. Левые эсеры как политическая сила перестали существовать. Как и много знавший посол Мирбах. 
Какой бессмысленный путь политического самоубийства избрали эсеры! Чудеса, да и только! 
Но Коба не верит в чудеса. Великий игрок не мог не ощутить присутствие некой задумки: кто-то толкнул эсеров на эту бессмысленность... 
Слишком долго боролись большевики с царской охранкой, слишком поднаторели в постоянной засылке провокаторов друг к другу... Нет, не случайно тайная полиция большевиков – ЧК с первого дня существования берет на вооружение проверенный и любимый метод царской тайной полиции – провокацию. Большинство самых блестящих операций ЧК в те годы – арест знаменитого террориста эсера Савинкова, арест английского дипломата Локкарта – построены на провокации, на внедрении своего агента в стан врага. 
И Коба должен был почувствовать явный след провокатора в истории с восстанием эсеров. Действительно, с убийцей Мирбаха Блюмкиным произошло потом нечто непонятное. После занятия большевиками штаба эсеров он со сломанной ногой оставался в штабе. И его, одного из руководителей ЧК, которого приехал арестовывать сам Дзержинский... никто не узнал! Неузнанного, его отвозят в городскую больницу, откуда он бежит, чтобы вскоре добровольно явиться в ЧК с раскаянием. Осужденный на три года, он будет вскоре амнистирован и... тотчас вступит в ряды большевиков! Блюмкин будет работать в секретариате Троцкого, а потом в органах ЧК – ГПУ. 
Так что Коба мог оценить силу и возможности недавно сформированной, но уже могучей ЧК. Не забудет он и про Блюмкина. 
После падения и высылки за границу Троцкого ГПУ отправит Блюмкина под видом паломника в Тибет, Дамаск, Константинополь. Но по пути он заедет к своему бывшему шефу – Троцкому 
Бесспорно, это и было главным его заданием – выведать планы изгнанника, а заодно прощупать его возможных сторонников. И вернувшись, Блюмкин передаст Карлу Радеку, бывшему ближайшему сподвижнику Троцкого, письмо от Льва Давидовича. Но умнейший циник Радек хорошо знает систему и тотчас сообщит о письме Кобе. 
Блюмкина придется расстрелять. 
После провокации с «мятежом левых эсеров» Коба в который раз мог повторить для себя ленинское правило: «Если важна цель – не важны средства для ее достижения». Банальный афоризм, столь пугающий мещан и столь ясный для истинного революционера. 
Ленин писал: «Положим, Каляев (убийца великого князя Сергея Александровича. – Э. Р.), чтобы убить тирана... достает револьвер у крайнего мерзавца, обещая ему за услугу... деньги, водку. Можно осуждать Каляева за сделку с разбойником? Всякий здоровый человек скажет – нельзя...» 
«Учимся понемногу, учимся»... 
Начинается легальная охота на левых эсеров. 7 июля Ленин дает телеграмму Кобе в Царицын: «Повсюду необходимо беспощадно подавить этих жалких и истеричных авантюристов. Итак, будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте нас чаще». 
Ответ Кобы: «Будьте уверены: у нас рука не дрогнет. С врагами будем действовать по-вражески. Линия южнее Царицына пока не восстановлена. Гоню и ругаю всех... Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других, а хлеб все же дадим». 
Он и не щадит. К 18 июля уже пять вагонов с хлебом пошли в Москву. Хлеб он дает. И не только хлеб... «В Баку отправил нарочного с письмом», – глухо сообщает он Ленину. 
НОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЛИЦА 
Прибыв в Царицын, Коба немедленно устанавливает связи с городом своей юности и с удивительным человеком, который будет его сподвижником – до самой его смерти. 
Советская власть быстро победила в Баку. Бакинская коммуна установила контроль и над частью территории Азербайджана. Во главе коммуны встал старый враг Кобы – Шаумян. Но так же быстро, как она была установлена, советская власть пала под натиском турецких и английских войск. Руководители Бакинской коммуны во главе с Шаумяном были расстреляны. Из всех бакинских комиссаров уцелел всего один – армянин Анастас Микоян. 
В 1915 году двадцатилетний Микоян вступил в партию, был одним из активных деятелей Бакинской коммуны, после ее гибели остался в Баку и ушел в глубокое подполье. 
Хитер Микоян. Много прозвищ у него на Кавказе. В Армении его называли «грузинский кинто» за связь с тифлисскими большевиками, в Грузии – «армянский факир», а в Азербайджане его – единственного уцелевшего из комиссаров – несправедливо называют «Иуда». С ним и устанавливает связь Коба. 
В Баку – нефть, без нефти нельзя воевать. Вскоре большевик Микоян, руководимый Кобой из Царицына, вступает в контакт с бакинскими капиталистами. Микоян щедро платит золотом, и они закрывают глаза на то, что их нефть идет Ленину. 
Скоро, скоро войска Ленина придут в Баку и нефть погубит своих хозяев... 
А пока Коба укрепляет флотилию Микояна своими судами и продолжает забрасывать Ленина телеграммами о борьбе с Троцким: «Вдолбите ему в голову... хлеба на юге много, но чтобы его взять, мне нужны военные полномочия... Я уже писал об этом, но ответа не получил. Очень хорошо. В таком случае я буду сам без формальностей свергать тех командармов и комиссаров, которые губят дело... и отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит». 
Ленин журит его за эту постоянную борьбу, но... Коба чувствует одобрение Вождя и продолжает. По приказу Кобы Ворошилов захватывает командование 3-й и 5-й армиями. Вместе они организуют наступление. Коба сам участвует в атаке – на бронепоезде... 
Наступление захлебнулось, но результат поражения неожиданный: ставленник Троцкого Снесарев отозван в Москву. Создается Военный совет Северного Кавказа во главе... с Кобой! 
Любит Ленин Кобу. И ценит его борьбу с Троцким. 
У Кобы развязаны руки. Ленин получает телеграмму: «Военсовет получил расстроенное наследство. Пришлось все начинать сызнова...» «Расстроенное наследство», естественно, объясняется «заговором военных специалистов» – сторонников Троцкого. 
В ночь на 22 августа на середину Волги выплыла баржа. На ней находились военспецы, привлеченные Троцким и Снесаревым и арестованные Кобой. Все они были расстреляны. 
И хотя наступление провалилось, но оборону Коба держит. Царицын не сдан. Хлеб и нефть идут в Москву. 
ВЫСТРЕЛЫ В МОСКВЕ 
В самом конце августа 1918 года Ленин был ранен после выступления перед рабочими на заводе Михельсона. 
Закончив свое выступление призывом «Свобода или смерть!», Ленин спустился по лестнице и пошел по двору к ожидавшему его автомобилю. И тут раздались три револьверных выстрела. Ленин упал у автомобиля, пораженный двумя пулями. 
Эти выстрелы впоследствии обрастут множеством легенд. 
В «Деле о покушении на Ленина» находятся показания шофера Гиля, ожидавшего Ленина в автомобиле. На его глазах все и произошло. 
«Ленин вышел из помещения, где проходил митинг, окруженный женщинами и мужчинами, – показывает Гиль. – Он был уже в трех шагах от автомобиля... когда с левой стороны от него на расстоянии не более трех шагов я увидел протянутую из-за нескольких человек женскую руку с браунингом. И были произведены три выстрела». 
Несколько фотографий разъясняют моменты покушения: стрелявшая находилась у переднего левого колеса автомобиля. Ленин был у заднего – прямо напротив нее на расстоянии трех шагов. 
«Я бросился в ту сторону, откуда стреляли, – продолжает Гиль. – Стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе... Оказавшаяся в толпе фельдшерица вместе с двумя лицами помогли мне положить Ленина в автомобиль. И мы четверо поехали в Кремль». 
На бешеной скорости Гиль привез Вождя домой. Ленин сам сумел подняться в свою кремлевскую квартиру. Как было сказано в официальном сообщении: «Одна пуля, войдя под левой лопаткой, застряла в правой стороне шеи, другая проникла в левое плечо. Больной в полном сознании. К лечению привлечены лучшие хирурги...» 
«Пуля не затронула больших сосудов шеи», – вспоминал лечивший Ленина доктор Розанов. Большой опасности для жизни не было. Но ранение Вождя вскоре породит реки крови... 
Уже за несколько кварталов от места покушения была задержана женщина в черном платье. Это была Фаня Каплан – революционерка, сидевшая еще при царе за подготовку террористического акта. На царской каторге она потеряла слух и частично зрение – вот почему, стоя напротив Ленина, с расстояния трех шагов не смогла нанести ему смертельную рану. 
Из показаний Каплан: «Я стреляла в Ленина, потому что считаю... он удаляет идею социализма на десятки лет... Решилась я на этот шаг еще в феврале... Большевики – заговорщики, захватили власть без согласия народа». 
На вопросы о сообщниках и партийной принадлежности Каплан отвечала: «Я совершила покушение лично от себя». 
Следствие было быстрым. Уже 3 сентября комендант Мальков вывел Каплан во двор Кремля и в присутствии большевистского поэта Демьяна Бедного, с интересом наблюдавшего за зрелищем, выстрелил ей в затылок. 
Тело Каплан сожгли в бочке. Впоследствии ЧК был пущен слух, что Ленин лично помиловал революционерку Каплан. 
Слух этот продержался десятилетия. 
Троцкий с армией стоит в это время у Казани, сражаясь с наступавшими чехами. Узнав о покушении на Ленина, он бросает фронт и мчится в Москву. Троцкий чувствует себя наследником. 
Коба продолжает сидеть в Царицыне. Да и что ему делать в Москве без Ленина? Ведь он существовал в руководстве только при его поддержке. 
В те же дни бывший юнкер студент Л. Канегиссер убил в Петрограде приятеля Троцкого – председателя Петроградской ЧК Урицкого. Канегиссер объяснил: убил за расстрелы офицеров и гибель своего друга. 
Троцкий произносит пламенную речь о возмездии. 2 сентября после бурного обсуждения в ЦК большевики объявляют Красный террор. 
Коба узнает об этом в Царицыне. 
РОССИЯ, КРОВЬЮ УМЫТАЯ 
Впрочем, террор и без объявления шел весь 1918 год. 
Когда в Екатеринбурге расстреляли в грязном подвале всю царскую семью... Когда Коба расстреливал офицеров в Царицыне... Когда со вспоротыми животами валялись евреи на улицах украинских городов... Да и сам Ленин, незадолго до покушения, узнав о восстании крестьян в Пензе, телеграфировал: «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города...» 
Весь год в стране мучили и убивали людей. Убивали обе стороны – и кровавые подвалы большевистских ЧК походили на залитые кровью подвалы белогвардейских контрразведок. И там и тут обматывали людей колючей проволокой, выкалывали глаза, делали перчатки из человеческой кожи, сажали на кол... Но правительство Деникина с ужасом смотрело на озверение своих воинов. А большевистское правительство объявляло наказание без преступления – государственной политикой. 
Итак, 5 сентября было опубликовано официальное постановление о Красном терроре. Когда-то после убийства Александра II министры обсуждали вопрос об объявлении всех революционных партий «ответственными поголовно и стоящими вне закона за мельчайшее новое преступление». Но не решились. Большевики – решились. 
Был создан институт заложников. 500 «представителей свергнутых классов» были расстреляны после убийства Урицкого только по официальным данным. В Кронштадте четыре сотни бывших офицеров поставили перед тремя глубокими ямами и расстреляли. 
Конечно, дело тут не в мести. Было бы странно за выстрел социал-революционерки Каплан мстить бывшим царским министрам, убивать сенаторов и священнослужителей. Существовал высший смысл террора. Его приоткрыл Троцкий, рассуждая о причинах убийства царской семьи: «Надо было встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет. Впереди – полная победа или полная гибель». 
И еще, как писал Троцкий, нужно было «ужаснуть, запугать врага». Но не только врага – запугать нужно было население. Красный террор – это постоянный кафкианский ужас обывателя, его ощущение бесправия перед властью. В этом был его глубочайший смысл. И Коба этот урок усвоил. «Учимся понемногу, учимся»... 
Именно тогда «отлетел последний живой дух от революции», – написала в тюрьме эсерка М. Спиридонова.
ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ
«Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом» 
(Откр. 13, 10). 
Красный террор разворачивался. Нарком внутренних дел Г. Петровский подписал «Приказ о заложниках»: «Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления применять массовый расстрел». 
Кампания официальных убийств шла по всей стране. 
В «Еженедельнике ЧК» рапортуют о расстрелах губернские ЧК: «Новгородская – 38 человек, Псковская – 31, Ярославская – 38, Пошехонская – 31...» 
Террор превращается в соревнование. По всей стране висят списки людей, ждущих смерти. Типовое объявление: «При малейшем контрреволюционном выступлении эти лица будут немедленно расстреляны». После чего следует список заложников в десятки фамилий. Стало практикой брать в заложники мужа и ждать, пока несчастная жена придет расплатиться телом за его жизнь. Чекисты приглашают участвовать в своих пьянках жен арестованных офицеров. 
Так формируются новые кадры ЧК. И все они будут служить Кобе, чтобы потом погибнуть в его лагерях. 
Каменев, Зиновьев, Троцкий публично славят террор. И даже гуманнейший Бухарин высказался: «Пролетарское принуждение во всех его формах, начиная с расстрела... является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи». 
Коба не любил рассуждать на эту тему. Он действовал. 
И ужас охватил Царицын. 
Между тем вошедшие во вкус чекисты требовали углубления террора. «Еженедельник ЧК» писал: «Во многих городах уже прошли массовые расстрелы заложников. И это хорошо. В таком деле половинчатость хуже всего. Она озлобляет врага, не ослабив его». Далее авторы статьи заявляли: «Довольно миндальничать!» и призывали идти дальше – официально разрешить пытки. Надо «отделаться от мещанской идеологии...». 
Но кровавое всесилие ЧК уже вызывало ропот в самой партии. В письме в «Правду» рядовой коммунист писал: "Лозунг «Вся власть Советам» мы превращаем в лозунг «Вся власть ЧК». 
Была создана комиссия по ознакомлению с деятельностью ВЧК. И Коба – в ее составе. 
На комиссии Коба – царицынский палач – выступает как сдерживающая сила, противник крайностей. Вообще центр, позиция между спорящими, все более становится его любимой позицией. Исключение – Троцкий, тут Коба всегда страстен, готов к бою. Он знает: Ленин оценит эту горячность. 
Комиссия признала ошибкой призыв к пыткам. Пылким молодым чекистам объяснили, о чем можно говорить и о чем говорить не нужно, даже если решишь это делать. 
Все идеи пыток Сталин осуществит через 20 лет. И жестокие глупцы, которые требовали их в 1918 году, на своей шкуре узнают, что это такое. 
«ХА-ХА» 
После смерти Сталина в его квартире в Кремле и на Кунцевской даче остались тысячи книг. Здесь была эмигрантская белогвардейская литература и сочинения его прежних знакомцев (тех, кого он убил) – Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина. Их книги, конфискованные по всей стране, продолжали жить на его книжных полках. Но в период правления Хрущева библиотеку расформировали, и остались лишь книги, на которых были сталинские пометки. 
Да, немногословный Коба оставил множество пометок на книгах. И эти пометки – странный путь в истинные размышления величайшего конспиратора. 
Я сижу в Партархиве и листаю две любопытнейшие книги из его библиотеки – это две книги о терроре. 
Одна – Троцкого «Терроризм и коммунизм». Всюду, где автор славит террор и революционное насилие, Коба не устает восторженно отмечать: «Так! Метко! Так!» Наедине с собой он не боится высказывать истинное отношение к своему заклятому врагу. Как мы поймем дальше, Троцкий всегда был... его учителем! Вторым учителем после Ленина. 
Другая книга – социалиста К. Каутского «Терроризм и коммунизм». «Вожди пролетариата, – пишет Каутский, – стали прибегать к крайнему средству, кровавому средству – террору». 
Эти слова отчеркнуты Кобой, и рядом его надпись: «Ха-ха». 
Ему, вождю гражданской войны, после ежедневных убийств, моря крови, смешон этот «буржуазный страх перед кровью». 
«Нота Бене» – так выделены им слова Маркса: «Есть только одно средство укоротить, упростить корчи старого общества: кровавые родовые муки нового – революционный террор». 
Коба усвоил: «Террор – скорейший путь к новому обществу». 
Он с пониманием и интересом присматривался к ЧК – власти, рожденной террором. 
«Нам все разрешено, ибо мы первые подняли в мире меч во имя раскрепощения и освобождения от рабства всех! Может ли кто-либо упрекнуть нас, вооруженных этим святым мечом, упрекнуть в том, как мы боремся?» – писал «Красный меч» – орган Особого корпуса ВЧК. 
Эту мысль Сталин тоже полностью осуществит через два десятилетия. 
В начале сентября свершилось чудо: мощные удары Красной армии под водительством Троцкого остановили продвижение легиона: 10 сентября красные выбили чехов из Казани. В следующие три дня ими были взяты Самара и Симбирск. 
Едва оправившись после ранения, Ленин шлет приветственную телеграмму Троцкому. 
Потрепанный легион начинает отходить обратно в Сибирь. 
Во второй половине сентября Коба приехал в Москву навестить выздоровевшего Ленина. И конечно, по просьбе Кобы Ленин отправил приветственную телеграмму командующему Южным фронтом Ворошилову. 
Троцкий понимает: это щелчок ему и очередное потворство своеволию Кобы. Он действует решительно: назначает в Царицын командующим фронтом бывшего царского генерала Сытина. Коба и Ворошилов отказываются подчиниться. Они привычно шлют шифрограмму Ленину: «Сытин – человек... не заслуживающий доверия... Необходимо обсудить в ЦК вопрос о поведении Троцкого, третирующего виднейших членов партии в угоду предателям из военных специалистов». 
Троцкий тотчас отвечает: «Категорически настаиваю на отзыве Сталина. На царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил... Ворошилов может командовать полком, но не армией в 50 тысяч». 
Ленин не может сейчас противоречить Троцкому. В октябре Кобу отзывают в Москву. 
В Москве он сразу понял: придется капитулировать – слишком силен Троцкий. И сообщает Ворошилову: «Только что ездил к Ильичу. Взбешен и требует перерешения». 
Тотчас всякая капризность Кобы исчезла. «По-моему, можно решить вопрос без шума», – миролюбиво сообщает он Ленину и резко идет на попятную. Он печатает статью в «Правде» к первой годовщине большевистской власти, где восхваляет... Троцкого! 
«Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством... товарища Троцкого... Быстрым переходом гарнизона на сторону Советов и умелой постановкой работы ВРК партия обязана прежде всего и главным образом товарищу Троцкому». 
Чтобы сохранить Кобу на фронте, Ленин сам начинает мирить его с Троцким, сообщает ему: «Приехавший Сталин убедил Ворошилова полностью подчиниться приказам Центра». 
Коба умеет и отступать. 
ЖИЗНЬ В УТОПИИ 
В Москве готовились встретить первую годовщину Октября. 
Они имели право праздновать – уже год они правили страной. Кто мог бы в это поверить – целый год! Знаменитый художник Анненков вспоминал, как он декорировал тогда столицу. В Москве совершенно не было ткани. Но несмотря на это, тысячи красных флагов повисли над нею. Голодный, но красный город – Москва... Правда, к ночи обнаружилось, что забыли соорудить самое главное – трибуну, с которой в девять утра должен был произнести речь оправившийся от ран Ленин. Анненков набросал контуры, зажгли костры и всю ночь строили. Работала, как пишет Анненков, «бригада профессоров-интеллигентов», их пригнали «для принудительного трудового воспитания». 
В восемь утра трибуна выросла, и Ленин говорил с нее речь. Под трибуной стоял приехавший Троцкий. Как наследник... 
На том месте, где выступал Ленин, Коба воздвигнет Мавзолей. Он станет новой трибуной, где Коба будет строить по рангу своих соратников. Место на этой трибуне будет означать принадлежность к Власти. 
Но народ в покрытой кумачом столице жил совсем другим. Где достать хлеба? Его везли в мешках из провинции и продавали прибывавшие в Москву «мешочники». Милиция арестовывала их, отнимала хлеб, но они все равно прорывались в голодный город. Их было много вокруг вокзалов – в домах, подворотнях. Люди передавали их адреса друг другу: «В первом доме от вокзала, во дворе забор, вторая доска на заборе отодвигается, далее – еще двор, в нем помойка, за помойкой будут ждать с хлебом». 
И голодная интеллигенция кралась по адресам – менять на хлеб семейные драгоценности. 
Парадные, подвалы домов были заполнены беспризорниками. Девочек там продавали за хлеб. 
«Пещера» – так назывался рассказ писателя Замятина об интеллигенте, умирающем от холода и голода в большой неотапливаемой квартире, ставшей первобытной пещерой. Интеллигент, как первобытный человек, выходит на охоту – красть дрова у соседа. Случай, кстати, не типичный: большинство барских квартир было уже «уплотнено» – к прежним хозяевам подселили пролетариат. 
Колоссальный скачок зверств, убийств, постоянный голод изменили людей. Вчерашний гуманист стал грабителем и насильником, а добродушный обыватель – жестоким зверем. Три с половиной года войны и две революции содрали пленку цивилизации, оголили человека. И умиравший от отвращения к этой жизни поэт Блок сказал: «Я задыхаюсь... Мы задохнемся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу». 
МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ? 
Все это время голода и крови Ленин заклинает партию: "Рабочие всех стран смотрят на нас с надеждой. Вы слышите их голос: «Продержитесь еще немного... мы придем к вам на помощь и общими усилиями сбросим в пропасть империалистических хищников». 
Коба в своей статье предлагает копить зерновые запасы для будущих голодных советских республик. 
Но он уже понял: если революция и не придет – большевики заставят страну держаться. Террор окончательно научил его – как. 
Но свершилось! Сопротивляясь, казалось, уже из последних сил, они дождались! 
В ночь на 10 ноября Кремль не спал: началась германская революция. После разгрома чехов – еще одно чудо! 
Власть Гогенцоллернов рухнула. Социалист Карл Либкнехт с балкона королевского дворца провозгласил создание новой республики Советов. Вторая великая империя исчезла с европейской карты. 
Теперь большевистский посол Адольф Иоффе тайно покупал оружие германским революционерам. Еще недавно немцы помогали революции в России – теперь Ленин ответил тем же. И так же тайно. Большевистское посольство стало штабом немецкой революции. 
12 ноября – новая революция, в Австрии! Еще одна монархия была сменена республикой. Сомнений не было: ровно через год после Октября пришла мировая революция! Коба с изумлением увидел: еще одно пророчество Ленина стало явью! 
Весь день перед зданием Московского Совета шли толпы счастливых революционеров. Но... и в Германии, и в Австрии все закончилось победой умеренных социалистов и образованием ненавистных Ленину буржуазно-демократических республик. Правда, в самом начале 1919 года забрезжила надежда – организация левых социал-демократов «Союз Спартака», куда входили Карл Либкнехт и Роза Люксембург, подняла восстание, солдаты и матросы в Берлине захватили имперскую канцелярию. Но восстание было подавлено, Роза и Карл убиты экстремистами, тела их нашли в канаве. 
В ответ на убийство немецких революционеров (согласно доктрине Красного террора) последовала казнь четырех великих князей – дяди и двоюродных братьев последнего царя. Один из них, великий князь Николай Михайлович, был известным либеральным историком. Горький просил за него, и Ленин обещал рассмотреть ходатайство знаменитого писателя. И одновременно отдал приказ Зиновьеву: не выпускать великого князя и поторопиться. Образ интеллигентного Ленина сохранился, а великие князья были расстреляны. 
Коба оценил шаг: он переймет у Вождя и это. 
Теперь немецкие войска спешно покидали Украину и Закавказье. Но ситуация от этого не стала легче. 
На Украине вместо немцев стал править враг большевиков националист Симон Петлюра, в Закавказье появились англичане, донское казачество, которое подкармливали немцы, подчинилось Деникину и безропотно выполняло теперь его приказы. 
Но самое тяжелое испытание ожидало большевиков на востоке. 
В ноябре 1918 года, когда большевики торжествовали по поводу германской революции, в Сибири произошло страшное для них: на необъятной территории от Тихого океана до Поволжья власть перешла в руки одного из способнейших русских военных – царского вице-адмирала Александра Колчака. 
Сын скромного артиллерийского офицера, Колчак сделал блестящую карьеру – накануне революции он был командующим Черноморским флотом. После Февраля, пытаясь остановить анархию, он приказал расформировать команды наиболее революционно настроенных кораблей. Начался бунт, и заигрывавшее с матросами Временное правительство пожертвовало адмиралом: его убрали с должности и отправили в США во главе военно-морской миссии. 
В октябре 1918 года Колчак прибывает в Омск, где находилось посаженное Чехословацким легионом демократическое эсеровское правительство. В ноябре адмирал совершает переворот. Вместе с ним к власти приходят правые – кадеты и монархически настроенные офицеры. Неисчислимые людские резервы Сибири оказались в руках Колчака. У него оказался и золотой запас Российской империи, захваченный в Казани Чехословацким легионом. 
И армия Колчака начинает победоносное движение по Сибири. 
«Я ДУМАЮ ПОСЛАТЬ ТУДА СТАЛИНА...» 
Положение вновь становится критическим. 
Ленин решает вернуть на фронт Кобу, но для этого надо помирить его с Троцким. Коба поехал в Архангельское на дачу Троцкого, но примирения не получилось. 
Ленин начал действовать сам. В конце ноября он телеграфирует Троцкому: «Согласны ли вы объясниться со Сталиным, для чего он согласен приехать? Считаете ли вы возможным на известных условиях устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин? Что касается меня лично, то я полагаю, что необходимо приложить все усилия для налаживания совместной работы со Сталиным». 
Ворошилов уже изгнан из Царицына – он получил портфель наркома внутренних дел в украинском правительстве с указанием: «Не допускать к военной работе». Троцкий мог считать себя удовлетворенным. Так Вождь возвратил Кобу к военным делам. 
И уже вскоре Ленин писал: «Есть ряд сообщений из-под Перми о катастрофическом состоянии армии. Я думаю послать туда Сталина... боюсь, что Смилга будет мягок...» 
На Урале разразилась катастрофа. После поражений от Колчака Красная армия находилась в агонии, в ней процветали пьянство и мародерство. Коба отправился в Пермь – вместе с Дзержинским. Они оправдали надежды Ленина: беспощадными расстрелами боеспособность деморализованной армии в кратчайший срок была восстановлена. 
Но Колчак, казалось, был неудержим. К весне 1919 года его четырехсоттысячная армия перевалила Урал и двинулась к Самаре. Далее путь лежал на Москву... 
В это время – опять мираж мировой революции: в марте 1919 года в Венгрии коммунисты во главе с Белой Куном захватывают власть. Кун – военнопленный, вступивший в России в ряды большевиков, создает Венгерскую республику. Троцкий в ЦК предлагает немедля идти ей на помощь. Коба не участвует в этих пустых разглагольствованиях. Сейчас не до Венгрии – наступает Колчак, и генерал Юденич стоит у Петрограда. 
И действительно, все окончилось страстными разговорами. В Киеве сформировали было Интернациональную дивизию, но деньги для нее почему-то никак не приходили. Венгерская республика вскоре пала. 
Большевизму на некоторое время придется стать внутренней историей России. Великая мечта о мировой революции осталась мечтой. Пока осталась. 
Весной 1919 года состоялся VIII съезд партии. 
Коба возобновил любимую игру – организовал очередное нападение на Троцкого. Оппозиция, получившая название «военной», объединила многих партийцев, жаждущих быть военачальниками. Они выступили против военной политики Троцкого, опиравшегося в армии на профессионалов – царских военных специалистов, перешедших к большевикам. Оппозиция объявила их тайными врагами и предателями. Ленин с удовольствием дал ей возможность напасть на Троцкого, а потом, естественно, выступил в его поддержку, ибо было совершенно ясно: без царских офицеров армия превратится в партизанскую орду. 
Ленин беспощадно громил «партизанщину». И к нему примкнул... Коба! Истинный закулисный организатор оппозиции выступает против нее. Ленин благодарен Кобе за очередной щелчок по носу Троцкому и за мудрость поступка. Он назначает Кобу в специальную комиссию – мирить Троцкого с оппозицией. 
Не забывает Ильич и защищать царицынские расстрелы Кобы: «Когда товарищ Сталин расстреливал в Царицыне, я думал, что это ошибка, телеграфировал: „Будьте осторожны“... Я сам ошибался. На то мы все люди». 
Коба должен быть чист во всем. Ибо Ленин готовит верного грузина к новой должности. 
ТЫСЯЧА ДОЛЖНОСТЕЙ 
В начале 1919 года умер Свердлов. Маленький человечек с черной бородкой, в черной кожаной куртке, с воспаленными от постоянной бессонницы глазами был одновременно председателем ВЦИК и секретарем ЦК партии, как бы символизируя слияние партии с государством. Свердлов сосредоточил в своих руках всю бюрократическую работу и владел главными партийными тайнами. Именно от него Троцкий услышал о расстреле царской семьи. После выхода моей книги о Николае II я получил письмо от читателя, где, в частности, говорилось: «Знаете ли Вы, что Крестинский (в 1918 году нарком финансов. – Э. Р.) вывез в Москву драгоценности, снятые с мертвых Романовых, и Свердлов присоединил их к так называемому „неприкосновенному запасу партии“? Этот запас, состоящий из драгоценностей, был составлен большевиками на случай потери партией власти и хранился в секретном сейфе Свердлова». 
И я вспомнил стенограмму выступления Юровского, руководившего расстрелом царской семьи. В этом выступлении перед старыми большевиками упоминалось о драгоценностях, снятых с расстрелянных, «которые Крестинский увез в Москву». 
А в книге бежавшего на Запад секретаря Сталина Бажанова рассказано, как на квартире Свердлова в Кремле, уже после его смерти, вдова с благословения Сталина продолжала хранить драгоценности «на случай утраты власти». 
«Железный» – любимое определение большевиков. «Железный Феликс» – так называли главу ЧК Дзержинского. «Железным» называли и Свердлова. Лишившись «железного Свердлова», фанатично проводившего в жизнь все решения Ленина, Ильич начинает подыскивать нового кандидата на его роль. 
Кто может быть лучше Кобы? Блестящий организатор. Умеет «дожимать любое дело». Стальная воля. Не боится замараться в крови. И ненавидит Троцкого. 
Человека из железа Ленин поменяет на человека из стали. 
25 марта 1919 года из состава ЦК партии было избрано Политбюро. Его прообразы, которые Ленин создавал до революции, были совсем иными. Они действовали внутри партии и благополучно умирали. Но теперь партия захватила власть в стране и отныне, по замыслу Ленина, история страны должна стать историей партии. Навсегда. 
Только решения партии воплощает в жизнь страна, и Политбюро – мозговой центр партии, – естественно, должно стать руководителем всей ее жизни, и политической, и экономической. В этом идея Ленина. 
Теперь каждую неделю в «ленинский четверг» в обстановке величайшей секретности (никаких стенограмм, записывались только решения) собираются члены Политбюро – управлять страной. Недоучившиеся революционеры решают все вопросы, ибо они – посвященные, вооруженные даром предвидения, великой теорией марксизма. Из главных партийных вождей Ленин вводит в Политбюро Каменева, Троцкого и Кобу. Таков мозговой центр. Зиновьева и Бухарина он делает только кандидатами... 
Образует Ленин и Организационное бюро (для руководства текущей работой партии) и туда тоже вводит Кобу. И это еще не все. Он назначит Кобу главой сразу двух наркоматов: национальностей и рабоче-крестьянской инспекции. Но и этого мало – постоянно создается множество комиссий, руководящих повседневной жизнью страны. И Ленин назначает Кобу во все важнейшие комиссии, как правило, отправляя туда и Троцкого. Коба воюет там с великим Львом, давая Ленину возможность быть беспристрастным арбитром. В свое отсутствие Ленин часто поручает Кобе вести заседание правительства. Таков теперь Коба – член Политбюро и Оргбюро, дважды нарком, представитель ЦК и Реввоенсовета на Петроградском, Западном и Южном фронтах. И если добавить сюда еще все комиссии... 
Впоследствии на XI съезде партии видный большевик Е. Преображенский с изумлением отметил необъятную власть, которую сосредоточил Ленин в руках Кобы: «Возьмем, например, Сталина, члена Политбюро и Оргбюро, который является в то же время наркомом двух наркоматов. Мыслимо ли, чтобы один человек был в состоянии отвечать за работу двух комиссариатов и, кроме того, работать в Политбюро, в Оргбюро и десятке комиссий?» 
Но Ленин не отдал любимца: «Нам нужен человек, к которому любой из представителей нации мог бы подойти и подробно все рассказать. Где его разыскать? Я думаю, Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина. То же относительно Рабкрина... Нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе потонем в мелких интригах». 
В мае 1919 года, уже подходя к Самаре, Колчак потерпел сокрушительное поражение. И это была не временная неудача. Ленин дает телеграмму в Реввоенсовет 5-й армии, сражавшейся с Колчаком: «Ручаетесь ли вы, что слухи о разложении колчаковцев и массовом переходе к нам не преувеличены?» 
Слухи подтверждались. Опять (в который раз!) большевики выстояли. Ирония судьбы: именно в то время, когда начало таять могущество Колчака, произошло долгожданное объединение: Юденич и Деникин признали Колчака Верховным правителем России. 
Воспользовавшись тем, что главные силы большевиков были оттянуты на восток, Юденич внезапным ударом прорвал фронт на северо-западе и начал наступление на Петроград. Силы его были крайне малочисленны (всего один корпус), но его агенты проникли в окружавшие Петроград гарнизоны и готовили восстание, которое должно было поддержать дерзкий прорыв. 
Юденич стремительно приближался к городу. Глава Петрограда Зиновьев впал в совершеннейшую панику. «Средних настроений Зиновьев не знал. Либо „седьмое небо“, либо диван: он ложился на диван и вздыхал», – писал Троцкий. 
Рассчитывать на Зиновьева Ленин не может. В Петроград он посылает Кобу с грозным мандатом – «для принятия всех необходимых и экстренных мер». 
Петроград ждал прихода Юденича. 19 мая Коба прибыл в город. Он действовал привычно. Электричество отключено – при свечах обыскивали квартиры «бывших». Расстреливали заложников: аристократов, офицеров, царских бюрократов, священнослужителей. Петроград погрузился в безумие – кровь, кровь. Внутри города сопротивление было сломлено, но 12 июня восстали гарнизоны двух фортов под Петроградом – Красная Горка и Серая Лошадь. 
Коба понимает: если немедленно не принять меры, вспыхнет пламя. Корабли Балтийского флота были подтянуты к мятежным фортам, и уже 15 июня одновременным ударом с моря и суши мятеж подавлен. 
«Быстрое взятие Красной Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей... в оперативные дела, доходившим до отмены приказов и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом», – гордо телеграфирует Коба Ленину. 
Натиск белых захлебнулся. Но в октябре Юденич начнет новое грозное наступление на Петроград. Ленин уже решит сдать бывшую столицу, но Троцкий отстоит город. Коба в это время будет на Южном фронте, но впоследствии сталинские историки исправят ситуацию – в своих сочинениях объединят оба наступления Юденича, и Коба станет единственным спасителем революционного Петрограда. 
Все это время Коба не забывал периодически колоть Троцкого и требовать отстранения его от армии. И Ленин мог заметить, как Лев, огрызаясь, все чаще становился смешным и мелочным. Например, он пожаловался Ленину: Коба пьет «вино из кремлевских подвалов... и на фронт может дойти слух – в Кремле идет пьянство...» 
Но Коба с усмешкой объяснил: «Что делать, мы, грузины, без вина не можем». 
«Вот видите, грузины не могут без вина», – с улыбкой передал Троцкому Ленин. 
Во второй половине 1919 года последовал удар с юга. Деникин повел свои войска на Москву, рассчитывая соединиться с армией Колчака. В начале сентября Кобу, как признанного «специалиста по катастрофам», Ленин отправляет на Южный фронт – сражаться с Деникиным. 
В конце сентября Деникин взял Курск, в октябре – Орел. 
Белые приблизились к столице. Москва была оклеена призывами «Все на борьбу с Деникиным!». Но вскоре странно повторилась история Колчака: подходя к Москве, Деникин был остановлен. Октябрь стал роковым для генерала. 
В конце октября Деникин потерял Орел. Началось отступление Белой армии. 
Коба выполнил свою роль. На его Южном фронте был создан знаменитый конный корпус под водительством бывшего царского вахмистра Буденного. Его конники разгромили отборные казачьи части генералов Мамонтова и Шкуро. «Захвачена масса трофеев, все бронепоезда противника... Ореол непобедимости, созданный вокруг имен Мамонтова и Шкуро, развеян», – телеграфировал Коба Ленину. 
Корпус Буденного беспощадно терзал деникинскую армию, откатывающуюся к Черному морю. 
К началу 1920 года гражданская война была выиграна большевиками. 
Закончилась история Колчака: он отступил в Сибирь, его разбитая армия растаяла. Милостью Чехословацкого легиона бывший Верховный правитель России получил железнодорожный вагон, в котором доехал до Иркутска. Но в городе уже были большевики. И в обмен на право беспрепятственно покинуть Россию чехословаки выдали им несчастного адмирала. 
Спокойно выслушав приговор о расстреле, Колчак попросил дать ему выкурить последнюю трубку. 
На рассвете взвод красноармейцев расстрелял адмирала. Его тело спустили в прорубь Ангары. 
Между тем отступивший в Крым Деникин снял с себя обязанности главнокомандующего Добровольческой армией. Его пост занял барон Врангель, продолжавший удерживать полуостров. Крым стал последним очагом исчезающей России. 
Большевики заняли Украину. 
Невероятное свершилось: полуголодные, в нищем обмундировании, часто попросту без сапог, красные победили лучших царских генералов, регулярную, великолепно экипированную Белую армию, отборные казачьи части. Как произошло это чудо? Почему на победоносном пути к Москве и Колчак, и Деникин внезапно останавливались и были разбиты? 
В своей книге «Ледяной поход» белогвардейский офицер Роман Гуль писал: «К белым народ не хотел идти – ведь мы были господа... Мужик нам не верил... В этом была беда мужика и всей России...» Большевикам помогла все та же сословная ненависть. Как только возвращались господа, мужики забывали обо всех притеснениях большевиков. Да и господа старались – восстанавливали царские законы, отбирали у крестьян землю. Мощь армий Деникина и Колчака была уничтожена беспощадной крестьянской войной, полыхавшей у них в тылу. 
К тому же белых подвела древняя российская беда: воровство. Деникин в своих воспоминаниях жаловался, что «после славных побед под Курском и Харьковом... тылы Белой армии были забиты составами поездов, которые полки нагрузили всяким скарбом». Следует добавить: скарбом, отобранным у населения. 
«Насилие и грабежи, – печально напишет Деникин, – пронеслись по всему театру гражданской войны, не раз стирая черту, отделяющую спасителя от врага». 
Монархист Шульгин, один из инициаторов Белого движения, насмешливо предлагал переиначить знаменитую воинскую песню царской армии «Взвейтесь, соколы, орлами» на «Взвейтесь, соколы, ворами». 
Другая вечная беда – ревнивая нелюбовь соратников друг к другу. Врангель весьма не любил Деникина, и тот платил ему тем же; бесконечно грызлись генералы и в стане Колчака, и в армии Юденича... 
И еще одно, губительное для белых, обстоятельство. У них было чувство, которое они не могли в себе подавить: они убивают соотечественников, братьев, «своих». У большевиков, у Кобы, у Ленина этого чувства не существовало: их народом был мировой пролетариат, воевали они не с соотечественниками, а с «эксплуататорами» и убивали их ради счастья всех обездоленных людей на земле. Так учили красных солдат политкомиссары. 
«Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», – пелось в популярнейшей советской песне. 
Страна, обескровленная братоубийственной войной, лежала в развалинах. Но «чем хуже, тем лучше». Ибо сбылась мечта, о которой пели большевики в «Интернационале»: в беспощадной войне до основанья был разрушен мир прежней России. Погибла царская семья, были истреблены или бежали за границу самые знаменитые фамилии... И был совершенно уничтожен старый уклад жизни. Остались полунищие люди, остался «голый человек на голой земле». 
Теперь можно было начинать строить новый большевистский мир. 
Победа в войне заставила Ленина думать об отношениях с другими странами. Прежде всего надо было выводить страну из всемирного бойкота. Красный террор уже компрометировал режим, не вызывал он радости и у западных социалистов. 
В начале 1920 года была отменена смертная казнь по приговорам ВЧК. Но это была акция для Запада. Ночь, когда вошло в силу это постановление, стала самой ужасной. Власть не собиралась выпускать своих врагов – в тюрьмах было расстреляно множество «бывших». Милость обернулась кровью. 
Коба выучит и это: врага можно простить, но предварительно его надо уничтожить. 
ПРОСЬБА ОБ ОТСТАВКЕ 
Уже с осени 1919 года Коба начинает писать язвительные заявления в ЦК и Ленину. Он просит об отзыве с фронта: «Во-первых, я немного переутомился... да будет мне позволено на известный период оторваться от бурной, не знающей отдыха, фронтовой работы в опаснейших пунктах и немного сосредоточиться на спокойной работе в тылу (я немного прошу, я не хочу отдыха где-нибудь на даче, я добиваюсь только перемены работы – это будет отдых)». 
Телеграмма Ленину: «Еще раз напоминаю о моем требовании отозвать меня и прислать другого, заслуживающего доверия ЦК. В случае упорства с вашей стороны вынужден буду уйти сам...» 
Он непреклонен, ворчит, показывает, как обижен отказами ЦК отправить в отставку его врага Троцкого, и потому не желает быть более «специалистом по чистке конюшен военного ведомства». На самом деле он уже понял: война выиграна. Все эти красные конники с их наградами завтра ничего не будут стоить, как и сам Троцкий с его высшим военным постом. Теперь надо спешить в тыл. Власть теперь там, в тылу! 
Коба ошибся: война не кончилась. В конце апреля 1920 года напала Польша. Она не сделала этого раньше, когда большевики были на краю пропасти, когда подобный удар был бы смертелен – тогда поляки боялись победы царских генералов, возврата Российской империи, лишившей независимости их родину. 
Война началась снова. И тотчас была восстановлена смертная казнь. «Всякий негодяй, который будет уговаривать к отступлению, будет расстрелян. Всякий солдат, покинувший боевой пост, будет расстрелян» (Троцкий). 
Поляки дошли до Киева и были отброшены. 
Весной 1920 года в Берлине произошел путч военных. Он был разгромлен, и Ленин решил, что события повторяются: в Германии повержен «немецкий генерал Корнилов», и, следовательно, на повестке дня немецкий Октябрьский переворот. Ленин объявляет IX съезду партии: «Недалеко время, когда мы будем идти рука об руку с немецким советским правительством...» Вот почему после того, как Красная армия прогнала поляков с Украины, Ленин выступил за поход против Польши, чтобы через нее идти на помощь будущей Германской революции. 
Коба, жаждущий вернуться в Москву, выступает против «некоторых товарищей, которые, не довольствуясь обороной нашей республики... горделиво заявляют, что они могут помириться лишь на красной советской Варшаве». Против войны и Троцкий, знающий, как устала армия. Но Ленин неумолим. 
В начале июля пятидесятитысячная армия под командованием двадцатисемилетнего Тухачевского двинулась со Смоленщины. «Даешь Варшаву!» – любимый лозунг тех дней. Покрывая по двадцать километров в день, солдаты шли в поход за мировой революцией. 
В грязных обмотках, в драных сапогах и лаптях, часто без обмундирования, они дошли до Вислы. С ближайшего холма уже виднелись дома Варшавы. Но крестьяне, у которых отбирали хлеб, почему-то не были в восторге от их присутствия. Не подняли ожидаемое восстание и немцы. 
Между тем поляки пришли в себя и начали отчаянно обороняться. 
Коба сражался на юге. Он был комиссаром – возглавлял южную группировку вместе с командармом Егоровым. Первая Конная армия Буденного была их главной силой. Троцкий, пытаясь усилить атаки Тухачевского, приказал передать ему конницу Буденного. Коба отказался – он уже разучился таскать для других каштаны из огня. У него свои грандиозные планы. Он решает захватить Львов, оттуда ударить на Варшаву, которую безуспешно пытается взять Тухачевский, и далее через Австрию стремительно ворваться в Германию – поддерживать революцию. В результате и армия Тухачевского, и армия Кобы с Егоровым отброшены в Россию. Но Ленин простил Кобе и это. 
Пока воевали с Польшей, Врангель вышел из Крыма и оккупировал прилегающие районы. В августе 1920 года было решено объединить армии, действующие против Польши, в составе Западного фронта, под командованием Тухачевского и одновременно создать Южный фронт для борьбы с Врангелем. Ленин предложил Кобе срочно сформировать командование Южного фронта: «Только что провели в Политбюро разделение фронтов, чтобы вы исключительно занялись Врангелем. Опасность Врангеля становится громадной, и внутри ЦК растет стремление заключить мир с буржуазной Польшей. Я вас прошу внимательно обсудить положение с Врангелем, дать ваше заключение». 
Но Коба рвется в Москву. И отвечает почти грубо: «Вашу записку о разделении фронтов получил. Не следовало бы Политбюро заниматься пустяками. Я могу работать для фронта максимум две недели, нужен отдых, поищите заместителя...» Знакомый тон храброго служаки, обиженного постоянными кознями врагов. И Ленин его жалеет. Отзвуки этой жалости – в письме к Иоффе: «Например, Сталин... судьба не дала ему ни разу за три с половиной года быть ни наркомом РКИ, ни наркомом национальностей». 
Ленин исправляет судьбу. В сентябре он отзывает верного Кобу в Москву. 
Но Коба спешил в тыл не только к власти. Ему за сорок, пора устроить очаг. Его юная жена ждала ребенка. И давно пора забрать из Грузии другого ребенка – полузабытого сына, рожденного в той, навсегда исчезнувшей, жизни... 
Уже в Москве он узнает, как пал Крым. Его защищали линия неприступных окопов и топь «гнилого озера» Сиваш. Ударом в лоб лавина красных солдат, используя горы трупов как прикрытие, ворвалась на полуостров. 
И опять постигал Коба главные уроки: Троцкий умеет не щадить людей – и оттого добивается побед... 
Когда-нибудь я напишу подробно об исходе из Крыма: столпотворение в порту, посадка на корабли, уходившие в Константинополь, отчаяние остающихся... и мой отец – здесь, на пристани, решивший не уезжать из России. И как удалось ему уцелеть потом... ибо потом в Крыму началась резня. Бела Кун, вождь Венгерской революции, спасавшийся в России, писал: «Крым – это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит. Крым отстал в революционном развитии на три года, но мы быстро подвинем его». 
И Коба увидел: подвинули. Месяцами стрекотали пулеметы, люди гибли тысячами. Расстрелянных бросали в старые генуэзские колодцы. Заставляли будущие жертвы самих рыть себе могилы. Трупный смрад стоял над полуостровом... Но Крым от белых очистили. 
«Учимся понемногу, учимся»... 
В конце года Кобе пришлось пережить еще один триумф Троцкого – празднование трехлетия Октября. Праздновали шумно, ибо годовщина совпала с победой в гражданской войне, с окончательным завоеванием страны. Устроили грандиозное зрелище: «Ночь взятия Зимнего дворца» с участием балета, цирка, солдат. Начали с выстрела «Авроры». Но вместо того чтобы повторить свой единственный исторический выстрел, «Аврора» начала палить непрерывно – не было сигнала прекратить, отказал телефон. Только гонец на велосипеде прекратил безобразие. 
А пока под грохот «Авроры» красногвардейцы рванулись на штурм через баррикаду, за которой прятались балерины, исполнявшие роли бойцов женского батальона, и циркачи, игравшие юнкеров. Дворец осветился. За белыми занавесками в окнах возникли тени, воспроизводившие бой. Бой силуэтов! В финале все прожекторы устремились на красное знамя, взвившееся над Зимним. 
На это представление были приглашены главные участники переворота. Кобу не позвали. А потом была череда заседаний, газеты печатали воспоминания героев Октября. И нигде – имени Кобы. 
Но Коба был спокоен. Он знал: прошлое умерло вместе с Великой утопией. Осталось только балетно-цирковое представление с обезумевшей пушкой «Авроры». И тени. 
ЛЮБОВЬ ВОЖДЯ 
Ленин знал, как все это несправедливо. Он любил Кобу. Он знал, что и Троцкий, и все эти партинтеллигентики только стараются быть жестокими, но жестокость у них – ненатуральная, истерическая. Как и любовь к революции. Недаром Зиновьев сказал: «Революция? Интернационал? Это великие события, но я разревусь, если они коснутся Парижа». Коба жесток истинно, как сама революция, груб, кровав, коварен, как революция... И простодушен, примитивен, как революция. Ради нее он сожжет не только Париж – весь мир. Таков образ Кобы, созданный для Ленина... самим Кобой. Образ, который так нравился Ленину. И еще была важная причина: истинный революционер, Коба никогда не забывал выказать презрение к картинному революционеру Троцкому – вечному брату-врагу Ленина. 
Едва вернувшись с фронта, любимец Ленина опасно заболел. В майские дни 1921 года Коба умирал, его свалил острый приступ гнойного аппендицита, истощенный организм мог не выдержать. Что он знал в жизни – ссылки, побеги и метания, сначала по тюрьмам, потом по фронтам... И работа, работа, работа. 
Из воспоминаний врача В. Розанова: «Операция была очень тяжелой, помимо удаления аппендикса пришлось сделать широкую резекцию слепой кишки, и за исход ручаться было трудно». 
Федор Аллилуев: «Решились оперировать под местным наркозом из-за слабости больного. Но боль заставила прекратить операцию, дали хлороформу... Потом он лежал худой и бледный как смерть, прозрачный, с отпечатком страшной слабости». 
Розанов: «Владимир Ильич ежедневно два раза утром и вечером звонил ко мне в больницу. И не только справлялся о здоровье Сталина, но требовал самого тщательного доклада». 
После операции, когда опасность миновала, Ленин лично обсудил с Розановым отдых Кобы – потребовал отправить его в родные горы, на Кавказ, «и подальше, чтобы никто не приставал». 
К 1921 году его родной Кавказ был вновь завоеван большевиками. Сначала пали Армения и Азербайджан, потом пришел конец независимой Грузии. Старые знакомцы Кобы Чхеидзе и Церетели отправились в эмиграцию. 
В последние дни мая едва вставший с одра болезни Коба выехал на лечение в Нальчик. Почти месяц приходил в себя – дышал горным воздухом. Только в начале июля по просьбе Орджоникидзе он отправился в Тифлис, где шел бурный пленум Кавказского бюро большевистской партии. Там Коба поддержал преданного ему Серго. 
В Тифлисе через много лет он увидел мать. И сына. 
Заботливый Ленин 4 июля высылает сердитую телеграмму Орджоникидзе, спрашивает: по какому праву Кобу оторвали от отдыха, просит прислать заключение врачей о его здоровье. 
8 августа окончательно выздоровевший Коба выехал в Москву. 
Весь 1921 год Ленин не устает заботиться о Кобе. Когда у него родился сын, Коба, не объясняя ситуации, просит более спокойную квартиру, и Ленин сам подыскивает ему жилище: «Товарищу Беленькому (начальнику охраны. – Э. Р.). У Сталина такая квартира в Кремле, что не дают спать... Говорят, вы взялись перевести его в спокойную квартиру. Прошу вас сделать это поскорее...» 
Но Кремль перенаселен новыми владыками, и тогда Ленин решает переселить Кобу в Большой Кремлевский дворец – в исторические парадные комнаты! Все для Кобы! 
Тут не выдержал Троцкий – его жена, заведовавшая музеями, тотчас запротестовала. Ленин умоляет ее в письмах, предлагает вынести из комнат ценную мебель... Наконец Кобу пускает в свою квартиру член ЦК Серебряков – сговорчивый друг Ленина. 
В порыве трогательной заботы Ленин принимает специальное постановление Политбюро: «Товарища Сталина обязать проводить три дня в неделю на даче». Именно в это время нежной любви к Кобе он, полушутя-полусерьезно предлагает ему жениться на своей сестре Марии и очень удивляется, узнав, что Коба женат. 
Ленин не был сентиментален, и причиной его любви и заботы было, конечно, дело. Ибо тогда он задумал очередной величайший переворот, и Кобе была отведена в нем особая роль. 
ФИНАЛ УТОПИИ 
Окончание гражданской войны не принесло покоя в Россию. 
Во время войны Ленин укрепил ненавистное революционерам государство, хороня Великую утопию, но в экономике все обстояло наоборот. Он осуществил целый ряд мечтаний Маркса, назвав их «военным коммунизмом»... Промышленность была национализирована, запрещена частная торговля. На крестьянина была наложена продовольственная разверстка. Это значило: весь хлеб, кроме необходимого для питания, изымался. Мужик не имел права торговать хлебом. 
Теперь война кончилась. Крестьяне ждали перемен, а рядовые партийцы верили: войну выиграли, чтобы идти дальше, от военного – к мирному коммунизму. Вперед по пути Великой утопии! Но мужик не хотел больше отдавать хлеб. 
Радетели крестьян, левые эсеры, после «мятежа» 1918 года сидели в Бутырке – в «социалистическом корпусе», как насмешливо называли эту часть тюрьмы. Но и туда дошли известия: по стране заполыхали крестьянские бунты. И их вчерашний союзник Ленин подавлял эти восстания так жестоко, как и не снилось свергнутому царю. 
«Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению... Образец надо дать: 1. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) по меньшей мере 100 заведомых кулаков. 2. Опубликовать их имена. 3. Отнять у них весь хлеб. 4. Назначить заложников, сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал...» (Ленин) 
Старик Молотов с удовлетворением вспоминал: «Тамбовское восстание Ленин приказал подавить: сжигать все». 
В мае 1921 года командующим Тамбовской армией по борьбе с бандитизмом назначен Тухачевский. Вот его приказ от 12 июня: «Остатки разбитых банд... собираются в лесах. Для немедленной очистки этих лесов приказываю: леса... очистить ядовитыми газами, чтобы облако газов распространилось, уничтожив все, что прячется». 
Полководцу было выслано 250 баков с боевым хлором. К тому времени тысячи восставших крестьян уже содержались в концентрационных лагерях, спешно построенных в области. Армия Тухачевского насчитывала 45 000 бойцов, 706 пулеметов, 5 бронепоездов, 18 самолетов. Он уничтожил отравляющими газами и огнем большую часть Тамбовщины... 
Это было «вечно контрреволюционное крестьянство» – привычное для революционного уха слово «Вандея» все объясняло. Но вскоре восстали матросы – «краса и гордость русской революции». В последний день февраля 1921 года, ровно через четыре года после Февральской революции, опять восстал Кронштадт. 
Подавлял мятеж сам Троцкий при участии знаменитого Тухачевского. Коба не проявил активности. Он понимал: партия со смутным чувством следит, как бывший царский офицер Тухачевский и большевистский вождь расправляются с моряками. 
Газета восставших моряков писала: «Стоя по колено в крови, маршал Троцкий открыл огонь по революционному Кронштадту, восставшему против самодержавия коммунистов, чтобы восстановить настоящую власть Советов». 
Ленин заставил партию участвовать в пролитии крови неверных. В марте открылся X партийный съезд. Прямо на съезде провели мобилизацию – и 300 депутатов направились по льду залива на штурм Кронштадта. Восстание было подавлено, но часть кронштадтцев по льду бежала в Финляндию. 
Коба никогда ничего не забывал. После поражения Гитлера НКВД вывезет из Финляндии несчастных кронштадтцев – уже стариков – в сталинские лагеря. 
«Кукушка прокуковала» – так расценил Троцкий мятеж моряков. 
Страна устала от лишений. Взбунтовалась опора власти. И Ленин делает фантастическое сальто-мортале: он хоронит Утопию и объявляет потрясенному X съезду о переходе к новой экономической политике (нэпу). 
ТАЙНА НЭПА 
Октябрьский переворот породил великое разделение русской интеллигенции. Ее блестящие представители эмигрировали или были высланы на Запад, а из тех, кто оставался в России, очень многие ненавидели большевиков. Мой отец был журналистом и писал под псевдонимом Уэйтинг («ожидание» по-английски). Он ждал, когда падет эта власть. Но он, как и многие интеллигенты, поверил в нэп. Они решили: большевики одумались. 
Валентинов писал о том, как в то время несколько блестящих экономистов составили тайный отчет под названием «Судьба основных идей Октябрьского переворота». Они пришли к выводу, что в результате объявленного Лениным нэпа не осталось ни одной идеи из тех, с которыми четыре года назад пришли к власти большевики. Вместо отмирания государства – строится новая могучая держава. Вместо исчезновения денег – нэп провозгласил укрепление рубля. Ленин отменяет насильственное изъятие хлеба, заменяет его обычным продовольственным налогом и позволяет крестьянину (страшно сказать!) продавать излишки хлеба. Появляется рынок – этот ненавистный прежде оплот капитализма. Вместо коллективных хозяйств, куда собирались загнать крестьянина, ему предоставлена относительная свобода. Правда, остается мечта о мировой революции, но она уже всего лишь обязательная присказка. Большевики торгуют с капиталистическими странами и думают не о мировом пожаре, но о процветании своей страны. 
На Западе эмигрант профессор Устрялов приветствовал эту «новую волну здравого смысла, гонимую дыханием необъятной крестьянской страны», и счастливо восклицал: «Ленин, наш Ленин – подлинный сын России, национальный герой». 
Множество людей поверили словам Ленина: «Нэп – всерьез и надолго». Но если моему отцу и прочим беспартийным интеллигентам это было простительно, то как мог Валентинов забыть традиции партии, у истоков которой он сам когда-то стоял, забыть главное правило: высказывания вождей – всего лишь тактика. Истинные же долгосрочные планы – стратегия – должны быть скрыты, чтобы обнаружиться лишь в дальнейшем. Пример: некто заверял в 1924 году, что классовая борьба затухает, издевался над теми, кто преувеличивает кулацкую опасность, требовал величайшей терпимости партии к заблуждавшимся. Этот некто был Сталин, который всего через несколько лет загонит крестьян в колхозы, поголовно истребит кулаков и лозунг обострения классовой борьбы сделает смыслом жизни страны. 
Вот – стратегия! А та ложь была тактикой! 
Когда Ленин объявил нэп «всерьез и надолго», это лишь означало: он хочет, чтобы так думали. В это же время Ленин писал наркому внешней торговли, экс-террористу Красину: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору, и к террору экономическому. Иностранцы уже теперь взятками скупают наших чиновников... Милые мои, придет момент, и я вас буду за это вешать...» 
В секретной записке он предлагал наркому юстиции Курскому набросок дополнительных статей Уголовного кодекса, где было бы изложено «положение, мотивирующее суть и оправдание террора». Ибо, вводя нэп, Ленин уже думал о будущей расправе, когда они откажутся от нэпа и возвратятся к Великой утопии. Вот почему во время нэпа земля, крупная промышленность, внешняя торговля, банки и транспорт оставались в руках большевистского государства. И символ веры Ленина остается прежний: диктатура пролетариата, что означает «ничем не ограниченную, никакими законами не стесненную, на насилие опирающуюся власть». Могли ли сосуществовать такая власть и нэп «всерьез и надолго»? 
Нэп для Ленина лишь передышка, как Брестский мир... И когда Троцкий называл нэп «маневром» – это была правда. Но такую правду нельзя объявить партии, ибо Ленин захотел получить средства от Запада. Капитализм должен был помочь большевикам, чтобы они потом его же уничтожили. Для этого необходимо, чтобы Запад поверил: с якобинством в России надолго и всерьез покончено – ведь пришел нэп! 
Наступала трагедия: Ленину предстояло сразиться с негодованием партии, не знавшей этой правды, поверившей в смерть Великой утопии. Он понимал, что на этой ситуации будет играть оппозиция: «Политика нэпа вызвала в партии панику, жалобы, уныние и негодование». 
Нэп... На улицах появились извозчики и авто, в которых сидели новые «недорезанные буржуи», как называла их партия. Появились красавицы в норковых шубах и рулетка. Города погружались в лихорадочное веселье. Оживилась торговля, открылись рестораны... «Волны духов, бриллианты, блудливые глаза в темных кругах, играющие женские бедра, серая замша в черном лаке туфель и валютно-биржевая речь». 
Все это напоминало ненавистный большевикам Термидор, когда умерла Французская революция. 
И еще – будущую Москву 1992 года. 
Роптали рядовые члены партии. Роптали, почувствовав возможность фронды, вожди. «Мы вызвали на свет рыночного дьявола», – писал Троцкий.

Глава 9
РОЖДЕНИЕ СТАЛИНА
НОВАЯ РОЛЬ ДЛЯ КОБЫ
Но Ленин подготовился и к нэпу, и к будущему взрыву негодования в партии. По его инициативе X съезд принимает грозную резолюцию, запрещавшую внутри партии всякие фракции и группы. Фракционная деятельность каралась исключением. Ленин душит даже возможность оппозиции. Резолюция, немыслимая для демократической партии, резала ухо и оттого была секретной. 
Весной следующего, 1922 года Ленин вводит новый пост – Генерального секретаря партии. В апреле на этот пост по его предложению избирается Коба. 
Считается, что это был чисто административный пост и лишь злой гений Кобы сделал его столь влиятельным в партии. Думать так – значит не понимать ни ситуацию, ни Ленина. Пост Генсека был продолжением все тех же его мер против фронды в партии. Ильич понимал: с развитием нэпа будет расти ропот и, конечно же, выступит вечномятежный Троцкий... Опытный Ленин не мог не опасаться старой гвардии, ее открытого мятежа, несмотря на запрещение фракций. 
К 1922 году Ленин очень устал – от постоянной борьбы на съездах с «рабочими», «военными» и прочими оппозициями. К тому же его мучают все усиливающиеся необъяснимые головные боли. И он решает создать аппарат, который сможет сделать съезды более деловыми, мирными. Ленин организует Секретариат во главе с верным Кобой, который должен это обеспечить, научиться контролировать партию, а точнее – усмирить ее. В этом был смысл нового поста. Недаром функции Секретариата определены Лениным хитро, расплывчато. Политбюро создано для решения самых важных политических вопросов, Оргбюро – организационных. Подразумевалось, что Секретариат решает менее важные вопросы. Но было опасное разъяснение: всякое решение Секретариата, не опротестованное членами Оргбюро, становится решением Оргбюро. Не опротестованное членами Политбюро – решением Политбюро. С самого начала у Секретариата появляется возможность принимать важнейшие решения. 
Вторым секретарем по предложению Кобы становится его старый знакомец – Молотов. За усидчивость и умение работать по 24 часа в сутки Ленин ласково прозвал его «каменной жопой». Секретариат и захваченное Кобой Оргбюро (где правит верный Молотов) начинают контролировать все назначения внутри партии. 
СКРЫТЫЙ ПЕРЕВОРОТ В РУКОВОДСТВЕ 
В том же 1922 году на заседании Политбюро Ленин сказал: «Мы – товарищи 50-летние (он имеет в виду себя и Троцкого. – Э. Р.), вы – товарищи 40-летние (все остальные. – Э. Р.), нам надо готовить смену 30-летних и 20-летних: выбирать и готовить их к руководящей работе». 
Так что не Коба, а Ленин задумал смену руководящих кадров. Вождь устал от старой гвардии, от этих вечно критикующих «блестящих сподвижников», и поручает Генсеку Кобе готовить смену – вместо людей блестящих находить людей исполнительных. 
Коба оценил перспективу и с энтузиазмом провел работу. Так в его окружении появился 30-летний Лазарь Каганович, родившийся в еврейском местечке, сапожник по профессии, как и отец Кобы. Он был малограмотен, но чрезвычайно работоспособен. Коба назначает его заведующим орготделом ЦК. В руках у Кагановича – аппарат инструкторов ЦК. Направленные в провинцию, они должны проверять работу низовых организаций, от их отчетов зависит будущее местных руководителей. Вскоре отдел Кагановича получает право назначать партийных руководителей на местах. 
Итак, партийная провинция – целиком в руках Кобы. Каганович начинает гигантскую работу – вводит нужных людей, проверяет их лояльность, перетряхивает аппарат. Меньше чем за год проверены и утверждены сорок три секретаря губернских организаций – полновластных правителей в провинции. Партийные бонзы наделены властью, которая и не снилась царским генерал-губернаторам. 
Я листаю книжки из библиотеки Генсека. В много раз читанной им книге Троцкого «Терроризм и коммунизм» рядом с фразой автора о руководстве партии в государственном аппарате комментарий Генсека – «безраздельное». 
Контроль и «назначенство» провинциальных партийных лидеров – вот простой рычаг, при помощи которого Коба в короткий срок подчинил партию. Троцкий все понял, возмущается, но... поздно. Всюду сидят угодные Кобе местные вожди, зависимые от Секретариата. Они готовы составить новое управляемое большинство на съездах, и, если кто-то из «кремлевских бояр» посмеет не подчиниться этому большинству, он будет изгоняться из партии на основании ленинского запрета фракций. 
Коба задание выполнил: послушная партия создана в кратчайший срок. Но Ленину не придется ею воспользоваться. 
«КРАСА И ГОРДОСТЬ ПАРТИИ» 
Задумав пост Генсека, в феврале того же 1922 года Ленин реформировал ЧК. Она стала именоваться Государственным политическим управлением при наркомате внутренних дел (ГПУ), но уже в 1923 году переименовано в ОГПУ – Объединенное государственное политическое управление. (В просторечии оно по-прежнему именуется ГПУ, а его работники гэпэушниками. Так оно и будет именоваться в нашем повествовании.) ГПУ выведено из НКВД и официально подчинено Совнаркому, но на самом деле – Ленину и Политбюро... Все это рекламировалось как конец «кровавой ЧК». Объявлено: на ГПУ возлагается теперь лишь борьба с особо опасными государственными преступлениями и разведка. 
На самом деле все безграничные функции ЧК остались неприкосновенными. Коллегия ГПУ сохраняет право бесконтрольного расстрела всех без исключения граждан России. Такое же право расстрела без суда имеет и «тройка», состоящая из председателя ГПУ, его помощника и следователя, ведущего данное дело. Решение «тройки» принимается без участия подсудимого и его защитника, о нем осужденный узнает прямо перед расстрелом. 
ГПУ тут же включается Кобой в наступление на оппозицию, ибо на самом деле реорганизация ЧК – часть того же ленинского плана усмирения партии. Сначала ГПУ используют для борьбы с конкурентами – другими революционными партиями. Туда разрешают брать на работу бывших сотрудников царской охранки, как имеющих большой опыт охоты за революционерами. Принялись и за собственных инакомыслящих: новое постановление ЦК предписывает партийцам информировать ГПУ о всех «непартийных» разговорах, о всех партийных оппозициях. Так Ленин и Коба включают ГПУ во внутрипартийную борьбу. Партийцев обязывают доносить на своих товарищей по партии. 
Члены коллегии ГПУ включены в номенклатуру ЦК. Таким образом, Коба контролирует и их назначение. И вскоре полуграмотные матросы с бомбами и партийные фанатики исчезают из ГПУ... 
Все больше вовлекает Коба ГПУ в жизнь партии. Высшие партийные функционеры после лишений дореволюционного времени жадно наслаждаются жизнью. ГПУ регулярно докладывает Генсеку о «шалостях» владык. Похождения высоких партийных функционеров Калинина и Енукидзе с балеринами; приезды в актерский клуб наркома просвещения Луначарского: под утро после многократных тушений света, сопровождаемых женскими визгами, главу культуры выносят на руках в автомобиль; скандальные похождения юного сына Каменева Лютика... да и то, что сам Каменев завел любовницу, – все знают ГПУ и Коба. На партийных деятелей заводятся досье. 
В это время в бывшем особняке князя Балашова с зимним садом и позолоченной мебелью появилась американка Айседора Дункан. 
«Весной 1921 года я получила телеграмму: „Одно только русское правительство сможет вас понять. Приезжайте к нам, мы создадим школу“... Я думала, что навсегда расстаюсь с европейским укладом жизни... я не взяла с собой туалетов, так как в своем воображении я должна была провести остаток жизни одетая в красную фланелевую блузу, среди товарищей, преисполненных братской любовью... я верила, что идеальное государство, каким оно представлялось Платону, Марксу и Ленину, чудом осуществилось на земле. Вот он – мир равенства... мечта Будды... мечта Христа». 
«Я была прикреплена к ней ГПУ, – рассказывала мне в 70-х годах старуха в доме отдыха „Актер“ в Сочи. – Дунканшу звали в Москве Дунька-коммунистка. Мы отходили тогда от всех ужасов военного коммунизма, а она была по тем временам сильно старомодна: танцевала „идею красного знамени“ или „гимн Третьего интернационала“... Потом она встретилась с поэтом. Есенин был как видение – златокудрый ангел. А она уже в возрасте. Он не знал ни слова по-английски... зачем знать, они легко объяснились на языке любви. После любви началась наша русская пьяная жизнь – он скандалил, бросал в нее сапогами, материл, называл старухой... Даже бил ее, но ей это, видно, нравилось. Она взяла его с собой в Америку. Потом он бросил ее, вернулся и повесился. Все я регулярно писала в отчетах...» 
Так что и о Дункан знает Коба. Все знает. 
«ОЧИСТИМ РОССИЮ НАДОЛГО» 
В это время проводится акция, потрясшая интеллигентскую Россию. Она была задумана Лениным. 
На исходе лета 1922 года к пристани Штеттина причалил пароход из России. Приехавших никто не встречал. Они нашли несколько фур с лошадьми, погрузили багаж. И за фурами по мостовой, взявши под руки своих жен, пошли в город. Шел цвет и гордость русской философии и общественной мысли, все, кто определял в начале XX века общественное сознание России: Лосский, Бердяев, Франк, Кизеветтер, князь Трубецкой, Ильин... Сто шестьдесят человек – знаменитые профессора, философы, поэты и писатели, весь духовный потенциал России, – одним махом были выкинуты из страны. 
В «Правде» по этому поводу была напечатана статья «Первое предупреждение». Это действительно было – первое предупреждение. Весь 1922 год Ленин старательно очищает страну от инакомыслящих. И рядом верный помощник – Генсек Коба. 
Ленин – Кобе: «К вопросу высылки из России меньшевиков, кадетов и т.п. Надо бы несколько сот подобных господ выслать безжалостно. Очистим Россию надолго». 
Неустанно работает Особая комиссия, созданная при Политбюро: готовятся новые и новые списки высылаемых. В последовательном, неуклонном проведении в жизнь задуманной Лениным акции виден жесткий почерк Кобы. 
Для всех этих людей расставание с Родиной было чудовищным горем. «Мы думали, что через год мы вернемся... Мы жили этим», – писала дочь профессора Угримова. 
В 70-х годах я встретил в Праге глубокую старуху – дочь знаменитого профессора Кизеветтера. Она жила с нераспакованными чемоданами с того самого 1922 года. Ждала. 
Болезнь Ленина прервала развернувшуюся гигантскую чистку. Но Генсек выучил лозунг: «Очистим Россию надолго». 
НОВАЯ ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ 
Направляет Ленин Кобу и в тесно связанный с ГПУ Третий Коммунистический Интернационал (Коминтерн). Он был создан в 1919 году, когда еще жива была мечта о мировой революции. В него вошли послушные Москве коммунистические партии. Создавая Коминтерн, Ленин и Троцкий открыто записали в его Манифесте: «Международный пролетариат не вложит меча в ножны до тех пор, пока мы не создадим Федерацию советских республик всего мира... Коминтерн есть партия революционного восстания международного пролетариата». 
В бюро Коминтерна на Манежной площади (со множеством секций на каждом этаже) был представлен весь мир. Три Коммунистических университета готовили кадры будущих руководителей мирового пожара. Здесь выступали Радек, Зиновьев, Бухарин, Каменев. Теперь частенько выступает здесь и Коба. Здесь западных коммунистов учили подпольной борьбе, организации уличных беспорядков... 
Руководители ГПУ тоже приходили на эти заседания. ГПУ действовало заодно с Коминтерном. В 1920 году, когда большевики готовились помогать германской революции, ГПУ взорвало арсенал в Польше – на случай, если придется идти через Польшу на помощь восставшему немецкому пролетариату. Даешь мировую революцию! 
С назначением Кобы Генсеком все самые секретные дела Коминтерна идут через него. Гигантские ресурсы страны, захваченные большевиками, этими ненавистниками денег, щедро тратятся на подготовку мировой революции... 
В марте 1922 года даны 4 миллиона лир для итальянской компартии, 47 миллионов марок – немцам, 640 000 франков – французской компартии... Можно продолжать список бесконечно. Голодная Москва кормит компартии всего мира. Да, пухнут с голода люди, но зато приближается мировая революция! Тратят, не считая, безалаберно – деньги часто исчезают вместе с агентами. 
Став Генсеком, Коба начал свое внедрение в Коминтерн с контроля за потраченными средствами. И уже Сафаров доносит Кобе о 200 000 золотых рублей, исчезнувших в Корее. Занялся Коба и германскими миллионами – заставляет Зиновьева отчитываться. Только в 1921 году в Германию на организацию революции было передано 62 миллиона марок в валюте и в драгоценностях (среди них и те, что сняли с расстрелянной царской семьи, в том числе жемчужное ожерелье царицы). Все эти миллионы хранились у агента Коминтерна на квартире – были рассованы в папки, шкафы, чемоданы, коробки... Комиссия, созданная Кобой, обнаружила полный хаос и бесконтрольность. Но вместе с деньгами Коба начинает контролировать и всю жизнь Коминтерна. 
Я просматриваю в Партархиве документы с неизменным грифом «Совершенно секретно» – документы Коминтерновской Комиссии по нелегальной работе. Комиссия организовывала подрывную подпольную работу в Германии, Италии, Венгрии, Чехословакии, США, Литве, Латвии. И за всем этим теперь тень Кобы. Конспиративные квартиры, нелегальные типографии, диверсии – все это хорошо знает бывший террорист, и все теснее сращивает он Коминтерн с тайной полицией – ГПУ. Террористы будут заброшены во все страны мира. 
Самые тайные дела Коминтерна поступают теперь к Генсеку. И когда в Москве появился американский миллионер Арман Хаммер, секретная информация о нем пошла в два адреса – Ленину и Кобе. 
КТО ДАВАЛ ДЕНЬГИ БОЛЬШЕВИКАМ? 
На документе – надпись ленинским почерком: «Строго секретно от Ленина т. Сталину». 
"Докладная записка Бориса Рейнштейна о товарище докторе Юлии Гаммере и руководимой им и его сыном доктором Армандом Гаммером объединенной американской компании, получившей концессии на асбестовые рудники и пр. (Борис Рейнштейн эмигрировал в США в конце прошлого века. В 1917 году вернулся в Россию, чтобы принять участие в революции, стал влиятельным сотрудником Коминтерна, потом, конечно же, исчез в сталинских лагерях. – Э. Р.) Дорогой Владимир Ильич... сообщаю вам данные о товарище Юлии Гаммере и его компании, но прошу вас принять меры, чтобы эта докладная записка не могла попасть в руки не вполне надежных людей, так как если копия ее попадет в руки американского правительства, то это может очень пагубно отразиться на и так уж очень тяжелом положении Ю. Гаммера. 
Товарища Юлия Гаммера я интимно знаю по работе в американской социалистической рабочей партии в течение 25 лет (с 1892 до 1917 г.) как искреннего, самоотверженного марксиста... Он, развив доходную медицинскую практику, всегда очень щедро поддерживал социалистическое движение в деньгах... После вступления Америки в войну, он, не имея возможности вырваться в Россию, решил бить буржуазию ее же картами, то есть нажить большие деньги и поддерживать ими революцию. Это ему блестяще удалось... Как говорят, он и его семья нажили большие деньги. В начале 1919 г. наркоминдел послал средства тов. Мартенсу (житель Нью-Йорка, был назначен первым послом Советской России в США в 1919 году, несмотря на то что США отказывались в это время ее признать. – Э. Р.) 
Когда фонд Мартенса иссяк, тов. Гаммер спас бюро Мартенса от ликвидации, авансируя взаимообразно свои средства, в общем, он выложил до 50 000 долларов. После... когда России было необходимо приобрести машины для нефтяных промыслов, он одолжил на это 11 000 долларов. После основания Коминтерна он порвал с социалистической рабочей партией за ее двусмысленное отношение к Коминтерну... В 1919 году вместе с Ридом и др. положил начало коммунистическому движению в Америке. Помимо активного участия на съезде коммунистов, он щедро поддерживал партию деньгами, отдав ей на это дело более 250 000 долларов. 
Американское правительство подозревало, что тов. Гаммер субсидирует советское бюро Мартенса и коммунистическое движение и искало предлог убрать его. Изгнать же его, американского гражданина с видным общественным положением, было невозможно... наконец, предлог представился. У него умерла пациентка, у которой он обязан был по техническим причинам произвести операцию аборта. За это уцепилось правительство – оно подговорило мужа умершей привлечь его к суду и заставило присяжных во что бы то ни стало вынести обвинительный приговор. В результате его приговорили к каторжной тюрьме на неопределенный срок от 3,5 до 15 лет. Это значит, что его могут освободить через год с лишним (он уже в тюрьме Синг-Синг около Нью-Йорка третий год, но и после этого правительство, придравшись к его вредному политическому поведению, может снова бросить его в тюрьму и держать там до конца 15 лет)... Будучи с сыновьями главным пайщиком большой фирмы... он стал из-за решетки направлять свою компанию на поддержку Советской России. Летом 1921 года он прислал в Москву своего сына Арманда, недавно кончившего врачом. Он секретарь их компании. Арманд Гаммер привез в подарок от отца сундук с полным комплектом хирургических инструментов для целого госпиталя, комплект представлял громадную денежную ценность. Идя по стопам отца, этот молодой человек, узнав, что в Москве затевают основать образцовый американский госпиталь на средства американских друзей Советской России, обязался поддержать это, дав 25 000 долларов. Объезжая в прошлом году уральские заводы, он видел, что хорошо оборудованные заводы стоят на мертвой точке за отсутствием хлеба для рабочих, и предложил, снесясь с отцом, доставить 1 млн. пудов хлеба в обмен на русские товары. Контракт был заключен через Внешторг, и одна партия хлеба прибыла (около 150 000 пудов), но произошла задержка, отчасти потому, что наша икра, которую они стали быстро продавать по 10 долларов за фунт, содержала, как показал анализ, недопустимое по американским законам количество предохранительных химикалиев... Ввиду грозившей конфискации русских товаров пришлось направить пароход сначала в канадский порт. Теперь найден путь безопасной доставки прямо на Соединенноштатский, более выгодный рынок... 
Специально для разработки русских предприятий по почину молодого доктора Гаммера образована большая объединенная американская компания, в которую входят теперь большие финансовые тузы. Из всего указанного ясно, что в лице тт. Гаммеров и их компании мы имеем очень ценную для нас связь и что... в наших интересах устранить с их пути всякие препятствия". 
В секретном донесении (оригинал написан на английском языке) ГПУ сообщает: «На обратном пути Гаммер по просьбе Коминтерна перевез и доставил коммунистической партии США 34 тыс. долларов наличными. В этот период правительство США ввело эмбарго на все экспортные поставки в Россию, и то, что Гаммеру удавалось ввозить хлеб и машины, было беспрецедентным». 
БОЛЕЗНЬ ВОЖДЯ 
Весь 1921 год Ленина мучают жестокие головные боли и неврастения. Коба советует ему поехать на солнечный Кавказ. Но Ленину, как всякому двигающемуся к смерти, тосклива сама мысль об усилиях путешествия: «Боюсь я дальней поездки, не вышло бы утомления, ерунды и сутолоки вместо лечения нервов». 
Ленин все реже бывает в Кремле, все чаще под Москвой, в Горках – имении загадочно погибшего Саввы Морозова. Решено обратиться к врачам. Ленин не очень верит врачам-большевикам. Как-то он писал Горькому: «Врачи-товарищи в 99 случаях из ста – ослы». Лучшими врачами в прежней, уничтоженной им России считались немцы. И вот из капиталистической Германии зовут докторов поставить диагноз странному состоянию Вождя. Профессор Ф. Клемперер и его коллеги ничего особенно угрожающего не находят – лишь небольшую неврастению, а головные боли объясняют «наличием оставшихся после покушения пуль». Их вынимают, но облегчения нет... 
Поместье Морозова не принесло Ленину счастья. 
26 мая в Горках у него случился парез – неполный паралич правых конечностей и расстройство речи. Впоследствии он делился с Троцким: «Понимаете, ведь ни говорить, ни писать не мог, пришлось учиться заново». 
Так начинается трагический период в жизни Ленина, его тщетная борьба с болезнью, которая продлится в общей сложности два с половиной года – до самой смерти. 
В «Сообщении о болезни и смерти В.И. Ульянова-Ленина», опубликованном в «Правде», приводится длиннейший, в четыре десятка фамилий, список знаменитых русских и немецких врачей и младшего медицинского персонала, лечивших и консультировавших в этот период Ленина. Среди них – Ф. Клемперер, О. Ферстер, В. Осипов, Ф. Гетье, С. Доброгаев, опубликовавшие впоследствии свои воспоминания, и доктор В. Крамер, неизданные записки которого о болезни Ленина находятся в Архиве президента. 
Есть известный рассказ, будто Коба, узнав об ударе, тотчас сказал: «Ленину капут». Это ложь, не мог он так сказать – верный Коба, осторожный Коба. Он никогда не спешил, не был опрометчив, но он, конечно же, понимал: смерть рядом с Вождем, и это может случиться в любую минуту. Всего пару лет назад смерть Ленина означала бы конец Кобы. Но теперь... Теперь он останется – с грозной силой, им созданной. Да, он сделал то, чего ни Свердлов, ни сам Ленин сделать не сумели, – управляемую партию. И если к этому прибавить послушное ГПУ... 
Пока Ленин учится говорить, врачи бьются над точным диагнозом. Заговорили даже о наследственном сифилисе, поехали проверять в Астрахань, где жили предки Ленина, но ничего определенного не нашли. Между тем Ленин начал поправляться. Ему запрещено читать газеты, у него еще приступы, ему нельзя принимать посетителей... Но он уже требует к себе верного Кобу. 
Весь июль, август и сентябрь Коба регулярно посещает Ленина в Горках. Больной чувствует себя все лучше и лучше, решает вырваться из-под опеки врачей и обращается к Кобе, потому что контроль за лечением Вождя осуществляет, как и положено, Генсек – верный Коба. В июле 1922 года Ленин пишет ему: «Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения. Они растерялись от сильного приступа в пятницу и сделали сугубую глупость: попытались запретить политические разговоры... Я чрезвычайно рассердился и отшил их. Я требую вас экстренно, чтобы успеть сказать на случай обострения болезни. Успею все сказать в 15 минут... Только дураки могут валить на „политические разговоры“. Если я когда и волнуюсь, то из-за отсутствия компетентных разговоров. Надеюсь, вы поймете это и дурака немецкого профессора... отошьете». 
13 июля Коба – в Горках у Вождя. 
Он сам шутливо опишет в «Правде» это идиллическое свидание. «Мне нельзя читать газеты, – иронически замечает Ленин, – мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой...» Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность товарища Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике..." Эта статья была частью идеологической акции, которую придумал находчивый Коба. Был выпущен специальный номер «Правды», который должен был поведать миру о том, что Вождь выздоровел. Там были его многочисленные фото, и в том числе фотография сидящих на лавочке Ленина и Кобы. 
Генсек описал и их разговоры на этой солнечной лавочке: «Ленин жалуется, что отстал от событий. Его все интересует: виды на урожай и процесс эсеров...» 
В то время происходил процесс правых эсеров. 34 эсера – и среди них 11 знаменитых членов ЦК, прославившихся борьбой с последним царем, – предстали перед судом. Процесс был блестяще подготовлен, в нем отчетливо проглядывал почерк будущих сталинских процессов – почерк Кобы. 
«Звездой» процесса стал глава боевого отряда эсеров некто Семенов. Арестованного ЧК еще в 1919 году, его должны были расстрелять, но, как следует из дела, он «чистосердечно раскаялся, искренне порвал со своим прошлым» и прямо в тюрьме вступил в ряды большевиков. После чего Семенов был внедрен в эсеровскую партию уже в качестве осведомителя. Ему поручали и более серьезные задания – в деле имеется письмо Троцкого, свидетельствующее «о революционной преданности Семенова» и о его шпионской работе на территории Польши в 1920 году. 
И вот теперь, в 1922 году, он явно выполнял новое задание: был подсудимым на процессе. Он выступил с заявлением о террористических и диверсионных актах, будто бы тайно разработанных ЦК правых эсеров, об их связях с иностранными разведками, Семенов объявил, что стрелявшая в Ленина Каплан действовала по поручению ЦК правых эсеров и состояла в его террористической группе... 
Так организаторы процесса ввели в дело расстрелянную Каплан – она должна была помочь погубить несчастных эсеров. 
Впрочем, заявление Семенова о том, что он считал Каплан «лучшим исполнителем для покушения на Ленина», свидетельствовало, что он даже не видел эту полуглухую и полуслепую женщину. 
Николай Крыленко, сменивший пост Главнокомандующего на титул прокурора Республики, потребовал смертной казни для эсеровских руководителей. Но все испортили Бухарин и Радек. На конференции Третьего Интернационала, желая выглядеть «цивилизованными социалистами», они обещали не расстреливать эсеров. 
Такое непонимание ситуации возмутило Ленина. Шло усмирение партии и страны – поэтому из России были высланы мятежные интеллигенты. Поэтому Ленин призвал в Генсеки Кобу. Поэтому эсеры должны быть казнены. 
Вот, видимо, то, о чем беседовали на лавочке Ленин и Коба. Во всяком случае, вскоре едва вставший с одра болезни Ленин публикует статью в «Правде», где требует крови эсеров. 
12 эсеров были приговорены к смертной казни. Но все-таки пришлось учесть и обещания Бухарина. Казнь должна была состояться только после первого террористического акта против большевиков. 
Оставшиеся жить эсеры погибнут вместе с осудившим их Крыленко и провокатором Семеновым в дни сталинского террора. 
А пока Ленин, полный сил, – прежний Ленин – возвращается к работе. «Но в его речи чувствовалась какая-то всех беспокоящая затрудненность, – пишет Луначарский. – Особенно страшно было, когда во время одной из речей он попросту остановился, побледнел и лишь страшным усилием продолжил речь». 
Официально наблюдающий за лечением Ленина Генсек имеет достоверную информацию от врачей: странная болезнь должна возобновиться – удар может последовать в любое время. Великий шахматист Коба, умеющий играть на много ходов вперед, сделал выводы. 
Ленин тоже понимает свое состояние. Именно в этот момент он и обращается к верному Кобе. 
КОБА, ЛЕНИН И ЯД 
Троцкий: "Во время уже второго заболевания Ленина, видимо, в феврале 1923 года, Сталин на собрании членов Политбюро (Зиновьева, Каменева и автора этих строк)... сообщил, что Ильич вызвал его неожиданно к себе и потребовал доставить ему яду, он... предвидел близость нового удара, не верил врачам, которых без труда уловил на противоречиях... и невыносимо мучился... Помню, насколько необычным, загадочным, не отвечающим обстоятельствам показалось мне лицо Сталина. Просьба, которую он передавал, имела трагический характер, но на лице его застыла полуулыбка, точно на маске. 
– Не может быть, разумеется, и речи о выполнении этой просьбы! – воскликнул я. 
– Я говорил ему все это, – не без досады возразил Сталин. – Но он только отмахивается. Мучается старик, хочет, говорит, иметь яд при себе. Прибегнет к нему, если убедится в безнадежности своего положения. Мучается старик, – повторил Сталин... У него в мозгу протекал, видимо, свой ряд мыслей". 
И далее Троцкий спрашивает: «Почему тогда Ленин обратился именно к Сталину?» И отвечает: «Разгадка проста: Ленин видел в Сталине единственного (читай – жестокого. – Э. Р.) человека, способного выполнить эту трагическую просьбу». 
Мария Ульянова также вспомнила об этой просьбе достать яду, но описала ее совсем в иных обстоятельствах. Запись была обнаружена среди личных бумаг сестры Ленина после ее смерти и тотчас попала в секретный фонд Партархива. Лишь через полсотни лет она стала доступной для историков. Эта предсмертная запись – результат раскаяния, Мария считает своим долгом «рассказать хотя бы кратко... о действительном отношении Ильича к Сталину в последнее время его жизни», ибо в предыдущих заявлениях она «не говорила всей правды». 
«Зимой 1921 года В. И. чувствовал себя плохо, – пишет Мария. – Не знаю точно когда, но в этот период В. И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст цианистого калия. Сталин обещал. Почему он обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такой просьбой. С той же просьбой В. И. обратился к Сталину в мае 1922 года, после первого удара. В. И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В. И. действительно минут пять, не более, и когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В. И. просил ему доставить яд, так как время исполнить данное обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В. И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В. И. Сталин вернулся снова к В. И. и сказал, что, поговорив с врачами, он убедился, что еще не все потеряно и время исполнять просьбу еще не пришло. В. И. заметно повеселел, хотя и сказал Сталину: „Лукавите?“ – „Когда же вы видели, чтобы я лукавил?“ Они расстались и не виделись до тех пор, пока В. И. не стал поправляться. В это время Сталин бывал у него чаще других...» 
Так что Троцкий прав: просьба Ленина о яде была. Только Троцкий относит эту просьбу к 1923 году, когда Ленин и Коба стали врагами, а Мария Ульянова – к 1922 году, к периоду их нежной дружбы. Просьба Ленина была выражением величайшего доверия к Кобе, когда, по словам Марии Ульяновой, «Сталин бывал у него чаще других...». 
Я думал прежде, что Троцкий тут ошибся, может быть даже сознательно, чтобы читатели поверили, будто уже ставший врагом Ленина Сталин исполнил его просьбу. 
Каково же было мое изумление, когда, работая в Архиве президента, я узнал, что и в 1923 году Сталина вновь попросили достать яд для Ленина. Но просьба эта исходила уже не от самого Ленина, ибо он тогда не только не мог «вызывать Сталина и требовать», как пишет Троцкий, но и говорить уже не мог. 
Однако все по порядку. 
Мы вновь возвращаемся в 1922 год. О чем же беседовал Ленин с Кобой, когда тот его навещал? 
Мария Ульянова: «В этот и дальнейший приезды они говорили о Троцком, говорили при мне, и видно было тут, что Ильич был со Сталиным против Троцкого. Как-то обсуждался вопрос, чтобы пригласить Троцкого к Ильичу. Это носило характер дипломатический. Такой же характер носило предложение, сделанное Троцкому, быть заместителем Ленина по Совнаркому. Вернувшись к работе осенью 1922 года, В. И. нередко по вечерам виделся с Каменевым, Зиновьевым и Сталиным в своем кабинете. Я старалась их разводить, напоминая запрещение врачей». 
Так что это не Коба, а Ленин собирал «тройку»: Зиновьев, Каменев и Сталин против Троцкого! 
Бедный, самоуверенный Троцкий, убежденный до конца жизни, что Ленин считал его своим наследником! Он не понимал, что «у В. И. было много выдержки. И он очень хорошо умел скрывать, не выявлять отношение к людям, когда считал это почему-либо более целесообразным... На одном заседании Политбюро Троцкий не сдержался и назвал В. И. хулиганом... В. И. побледнел как мел, но сдержался и сказал что-то вроде „у кого-то нервы пошаливают“ на эту грубость Троцкого. Симпатий к Троцкому он и помимо того не чувствовал» (Ульянова). 
Впрочем, симпатий не чувствовал он и к Зиновьеву. «По ряду причин отношение В. И. к Зиновьеву было не из хороших», – пишет Ульянова. 
Так что, пожалуй, тогда он любил одного Кобу. 
Но все совершенно изменилось осенью 1922 года. «Осенью были... поводы для недовольства Кобой со стороны Ленина». И Ульянова добавляет глухо: «Было видно, что под В. И., так сказать, подкапываются... Кто и как, остается тайной». 
Нет, для Ленина это уже не было тайной. Вернувшись в Москву после болезни, он многое понял. И если во время недуга подозрительность заставляла его на случай своего конца создавать союз против Троцкого, то теперь он знал: опасен стал совсем другой. Видимо, от Каменева, Зиновьева и даже Троцкого Ленин получил одни и те же тревожные известия: партия целиком управляется Кобой. Что ж, ведь это он призвал в Генсеки Кобу, поручил ему создать аппарат, управляющий партией, и Коба выполнил все, как он хотел. Но не вовремя выполнил... Теперь Ленин болел, обострение может наступить в любой миг, и тогда... кто знает, как поведет себя повелевающий аппаратом Коба? 
Коба явно подкопался под ленинскую власть. И Ленин испугался. Он решил убрать Кобу с поста Генсека, но для этого был нужен повод. 
И Ленин его нашел. В 1922 году он решает урегулировать положение с республиками. Бывшие части Российской империи – Украина, Белоруссия, Закавказская Федерация, – управляемые ставленниками Москвы, формально были независимы от России. И Ленин задумал объединение республик. 
Коба в отсутствие Ленина предложил тайное сделать явным: все независимые республики должны войти в Российскую Федерацию на правах автономий. Но это вызвало ропот в республиках, особенно в Грузии, совсем недавно потерявшей независимость. Грузинский руководитель Буду Мдивани понимал, как тяжело объявить народу о прямом возвращении в царские времена. Он попросил «фиговый листок»: независимость хотя бы на бумаге. Ленин поддержал его и выдвинул идею Союза республик, которые наделялись бумажным равноправием и даже имели право выйти из будущего Союза. Это весьма удовлетворяло «независимцев» в Грузии и одновременно позволило Ленину начать кампанию против Кобы. 
Коба и поддерживающий идею Федерации другой «национал» Орджоникидзе, руководитель большевиков Закавказья, знали, как глубок национализм в республиках, какой опасной может стать завтра даже формальная независимость. В пылу споров темпераментный Орджоникидзе ударил «независимца» Кабахидзе. Это послужило прекрасным поводом для Ленина – он объявил позицию Кобы и Орджоникидзе великорусским шовинизмом, а удар возвел в ранг преступления. 
Каменев, понимающий, что Ленин долго не протянет, и смертельно боящийся возвышения Троцкого, решает поддержать союз с Кобой и тотчас доносит ему запиской: «Ильич собрался на войну в защиту независимости». 
Коба знает – изменился к нему Ленин, и, конечно, понимает почему. Ленин теперь его враг. И Коба предлагает Каменеву общий бунт: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича». 
Да, он уже не боится. Врачи отчитываются перед Генсеком, у Кобы есть информация: новый удар неминуем. 
Но Ленин действует эффективно – направляет в Грузию специальную комиссию и подключает к борьбе против Кобы его врага Троцкого. Союз Ленина с Троцким делает исход борьбы предрешенным. 
Ленин решил раздавить Кобу на ближайшем же съезде. «Он готовил бомбу к XII съезду», – вспоминал Троцкий. Бомба – это политическое уничтожение Кобы, обвинение в великорусском шовинизме, то есть в одном из самых страшных грехов для большевика. За этим неминуемо должно было последовать отстранение с поста Генсека. 
Каменев трусит. Он пишет Кобе: «Думаю, раз В. И. настаивает, хуже будет сопротивляться». Коба отвечает меланхолически: «Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению». 
Коба решает ждать. Он умеет ждать... 
Он начинает составлять Декларацию об образовании Союза Республик – все, как хочет Ильич. Но Ленин не принимает капитуляцию. В начале октября он шлет записку Каменеву: «Великорусскому шовинизму объявляю бой». 
Каменев понимает: Ильича не остановить. Дни Кобы сочтены. 
В это время Ленин поддерживает постоянную связь с Троцким через секретаршу Фотиеву. 
– Значит, он не хочет компромисса со Сталиным даже на правильной линии? – спрашивает Троцкий. 
– Да, он не верит Сталину и хочет открыто выступить против него перед всей партией, он готовит бомбу, – подтверждает Фотиева. И объясняет: – Состояние Ильича ухудшается с часу на час. Не надо верить успокоительным отзывам врачей. Ильич уже с трудом говорит, он боится, что свалится, не успев ничего предпринять. Передавая записку, он сказал мне: «Чтобы не опоздать, приходится раньше времени выступать открыто». 
Впрочем, Фотиева сказала об этом не одному Троцкому. Как мы узнаем далее, все, что происходит в кабинете Ленина, она докладывает Кобе. Она поняла: состояние Ильича ухудшается, с часу на час грядет новый Хозяин. 
Лидия Фотиева – одна из считанных соратников Ленина, которую не тронет Коба. В 1938 году он отправит ее работать в Музей Ленина. Увенчанная наградами, она отметит свой девяностолетний юбилей и умрет в 1975 году, пережив и Кобу, и почти всю эпоху. 
Каменев появляется в кабинете Троцкого. «Он был достаточно опытным политиком, чтобы понять, что дело шло не о Грузии, но обо всей вообще роли Сталина в партии» (Троцкий). 
Трусливый Каменев покидает Кобу. 
Близится крушение бывшего любимца Ильича. Но... информация Кобы была точной: Ленин не выдержал напряжения борьбы и ненависти. 13 декабря два приступа отправляют его в постель. Второй звонок прозвенел. 
Врачи потребовали отдыха Вождя. В середине декабря на Пленуме ЦК Коба провел резолюцию: «Возложить персональную ответственность за изоляцию Ленина, как в отношении личных сношений с работниками, так и в отношении переписки, на Генсека». Свидания с Лениным запрещаются. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Ильичу ничего из политической жизни, чтобы не давать поводов для волнений... 
Вождю о партийном решении не докладывалось. Он так и не узнал, что поступил под надзор врага. Впрочем, Вождь исчез – остался больной человек. 
Исчез и Коба. Он уже не был тенью, ибо не было Вождя. 
Верный Коба умер. Появился Иосиф Сталин, с отличием закончивший ленинские университеты.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СТАЛИН: ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

«Тиран возникает... из корня, называемого народным представительством. В первое время он улыбается, обнимает всех, с кем встречается... обещает много... Но, став тираном и поняв, что граждане, способствовавшие его возвышению, осуждают его, тиран вынужден будет исподволь уничтожать своих осудителей, пока не останется у него ни друзей, ни врагов». 
Платон
Глава 10
БЫВШАЯ ТЕНЬ
ВСТРЕЧА СО СТАЛИНЫМ
Пленум ЦК принял рекомендованное Лениным еще до болезни решение: монополия внешней торговли должна оставаться в руках государства. Троцкий выступал главным агитатором за это решение. Он явно исполнял теперь при Ленине роль Кобы. Крупская сообщила мужу о победе его решения, и едва оправившийся после припадков Ленин диктует письмо Троцкому: «Как будто удалось взять позицию без единого выстрела (резолюция о внешней торговле. – Э. Р.). Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление». 
Наступление – все та же атака на Кобу. Ленин умеет бороться. 
На следующий же день Каменев, испугавшийся явного сближения Троцкого с Лениным, пишет записку Сталину о контакте вождей: 
«Иосиф, сегодня ночью мне звонил Троцкий, сказал, что получил записку, в которой Старик выражает удовольствие принятой резолюцией...» 
Сталин отвечает: «Тов. Каменев... Как мог Старик организовать переписку с Троцким при абсолютном запрещении доктора Ферстера?» Новый тон: он уже не Иосиф, он – Генсек, никому не позволяющий нарушать партийное решение. 
И тогда Сталин вызывает Крупскую по телефону и орет на нее. Попросту грубо орет. 
Крупская в шоке. Вернувшись с работы домой, «она была совершенно непохожа на себя: рыдала, каталась по полу», – вспоминала Мария Ульянова. 
Видимо, тогда же, в нервном срыве, Крупская не выдержала и рассказала Ленину об оскорблении. Взбешенный Ленин написал Сталину письмо о разрыве отношений. 
Одновременно Крупская отправила яростное письмо Каменеву: «Лев Борисович... Сталин позволил себе по отношению ко мне грубейшую выходку. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем т. Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить, я знаю лучше всякого врача. Во всяком случае, лучше Сталина. Я обращаюсь к вам и к Григорию (Зиновьеву. – Э. Р.), как наиболее близким товарищам В. И., прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности». 
Она не сразу поняла, что произошло. Впервые в жизни жена Ленина увидела Сталина. До того она знала только верного Кобу. Но, постепенно придя в себя, Крупская сумела оценить новую ситуацию и понять свою беспомощность. И видимо, тогда же она упросила секретаря подождать отсылать Сталину ленинское письмо. 
Между тем Каменев, получив письмо Крупской, понял: война Вождя со Сталиным возобновилась. Каменев отправился к Троцкому. Они обсудили ситуацию и решили... оставить Сталина! 
Впоследствии Троцкий вспоминал эту сцену. «Я стою за сохранение „статус кво“, – заявил он Каменеву. – Если Ленин до съезда встанет на ноги, что мало вероятно, мы обсудим этот вопрос заново. Я против ликвидации Сталина, но я согласен с Лениным по существу. Сталинская резолюция по национальному вопросу никуда не годится... Кроме того, нужно, чтоб Сталин сейчас же написал Крупской письмо с извинениями...» 
Глубокой ночью Каменев сообщил Троцкому, что Сталин принял все условия и Крупская получит от него письмо с извинениями. И тогда Крупская уговорила Ленина не посылать свое письмо. «В. И. она сказала, что они со Сталиным уже помирились», – вспоминала Мария Ульянова. 
Ленин согласился – он умел обуздывать порывы. Он решил сначала подготовить новое наступление и лишь тогда отослать письмо. 
Но Сталин в курсе всего, что делается в ленинском доме. 
Мария Ульянова: "Раз утром Сталин вызвал меня в кабинет, он имел расстроенный и огорченный вид. «Я сегодня всю ночь не спал, – сказал он мне, – за кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится, как к изменнику какому-то, я же всей душой его люблю. Скажите ему это как-нибудь». 
Да, он решил в последний раз притвориться Кобой. 
Но важнейший урок из происшедшего он усвоил: Троцкий и Каменев так ненавидят друг друга и так боятся возвышения друг друга, что оба оставят его Генсеком. Даже вопреки воле Ленина. 
НЕУТОМИМЫЙ В. И. 
Ленин жил в Кремле – он должен был уехать в Горки, но обильный снегопад завалил дорогу. Однако он не терял времени. Едва оправившись от приступов, Вождь продолжил сражение. 
С конца декабря он тайно диктует «Письмо к съезду», которое войдет в историю как завещание Ленина. Ильич поставил условие: письмо должно быть прочтено только тому съезду, который состоится после его смерти. 
В этом письме Ленин дал характеристики всем ближайшим соратникам – и у каждого отметил весьма существенные недостатки. 
Наконец он перешел к Сталину. Его характеристику Вождь связал с... Троцким: «Отношения между Сталиным и Троцким составляют большую половину опасности того раскола, который был бы избегнут... увеличением числа членов ЦК... Сталин, сделавшись Генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, Троцкий... он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и... хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела». 
Так он ударил по двум нелюбимым людям. 
Документ переписывается секретарем. Черновики сжигаются. Копии укладываются в конверты с надписью «Строго секретно» и отправляются Крупской. Она должна их вскрыть только после смерти Ленина. 
Но одна копия, за сургучными печатями, остается в секретариате. 
Почему помешанный на секретности Вождь вдруг стал таким наивным? Как он мог поверить, что переданная в его секретариат копия останется неизвестной его соратникам? Неужели он не знал, что слуги не выполняют приказов бывших господ? 
И Фотиева тотчас позаботилась: в Партархиве осталось ее письмо Каменеву: «Товарищу Сталину в субботу 23 декабря было передано письмо В. И. к съезду... Между тем уже после передачи выяснилось, что воля В. И. была в том, чтобы письмо хранилось строго секретно в архиве и могло быть распечатано только В. И. или Крупской... Я прошу товарищей, которым стало известно это письмо... смотреть на него как на запись мнения В. И., которое никто не должен знать». 
На письме Фотиевой пометы: «Читал Сталин. Только Троцкому». Троцкий: «О письме В. И., естественно, никому не рассказывал». 
Итак, «случайно» не поняв Ленина, Фотиева тут же передает письмо Сталину, а тот... Троцкому. 
Потом (как мы узнаем) Фотиева ознакомит с письмом Каменева и Зиновьева. И скорее всего – с согласия Сталина. 
Почему? Там содержатся их весьма нелестные характеристики, что делает всех крайне заинтересованными в том, чтобы о письме никто не узнал. Так Сталин обеспечил себе союзников в сокрытии письма. 
Но в начале января 1923 года неутомимый Ленин добавил новый текст: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности Генсека. Поэтому я предлагаю способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который... отличался бы от Сталина только одним перевесом: был бы более терпим, более лоялен, более вежлив, более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.». 
На этом Ленин не останавливается. Он начинает писать серию статей, одна из которых – резкая критика Рабкрина, бывшего наркомата Сталина. Ленин умеет бороться... 
Но Сталин, видимо, тотчас обо всем узнал, и в феврале доктор объявил Ленину, что ему «категорически запрещены газеты, свидания и политическая информация»... «В этом запрете Ленин увидел уже не медицинскую рекомендацию, – вспоминала после смерти Сталина сразу осмелевшая Фотиева. – И Владимиру Ильичу стало хуже. Его расстроили до такой степени, что у него дрожали губы... по-видимому, у В. И. создалось впечатление, что не врачи дают указание ЦК, а ЦК дает инструкции врачам». 
Но Ленин придумал, как избавиться от опеки Сталина. 5 марта он вдруг отсылает ему то самое яростное письмо по поводу уже исчерпанного инцидента с Крупской: «Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она вам выразила согласие забыть сказанное... я же не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу вас взвесить, согласны ли вы взять сказанное назад или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин. Копии – тт. Каменеву и Зиновьеву». 
Ленин полагает, что взорвал ситуацию. Разве может надзирать за ним человек, с которым он порывает отношения? Даже если Сталин извинится, Ленин найдет, как продолжить ссору. Так что ЦК придется что-то предпринять. 
Но он не знает, что Сталин просчитал и этот ход. Еще 1 февраля он попросил Политбюро освободить его от опеки над больным Лениным. Он знал, что Зиновьев и Каменев, напуганные попытками умирающего Вождя блокироваться с их врагом Троцким, не позволят Ленину уйти из под его надзора. Так и случилось. Политбюро постановило: «Отклонить». И теперь волею партии он остался ленинским тюремщиком – до конца. 
Утром Сталин получает ленинское письмо, но он спокоен. Он знает ночную новость. Ярость дорого стоила Ленину – ночью он потерял дар речи и долго шептал отрывочные слова и звуки, записанные врачами: «Помогите, ах черт... черт... ет... помог...» 
«Ет» – это, видимо, тот же «черт». И хотя под утро речь к Ленину вернулась, Сталин не сомневается: черт более не поможет. Скоро! 
И он тут же пишет ответ. Много десятилетий будет храниться это письмо в секретном архиве – последнее письмо бывшего Кобы бывшему Вождю: «Т. Ленин! Недель пять тому назад я имел беседу с т. Надеждой Константиновной... сказал по телефону ей приблизительно следующее: „Врачи запретили давать Ильичу политинформацию... между тем вы, оказывается, нарушаете этот режим, нельзя играть жизнью Ильича“ и прочее. Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое... предпринятое „против вас“. Впрочем, если вы считаете, что для сохранения отношений я должен взять назад сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя вина и чего, собственно, от меня хотят?» 
Письмо жесткое. Пора этому полутрупу понять: Коба умер, а Сталин не церемонится. 
Но этого ответа Ленин не прочел. 
10 марта Сталин узнал: удар лишил Вождя и чтения, и письма, и речи. Последний звонок прозвучал... 
И тогда последовала просьба, о которой Сталин тут же сообщает письмом членам Политбюро: 17 марта Крупская «в порядке архиконспиративном... сообщила мне просьбу Вл. Ильича достать и передать порцию цианистого калия... Н. К. говорила... Вл. Ильич переживает неимоверные страдания... Должен заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу и вынужден отказаться от этой миссии... о чем довожу до сведения Политбюро...» 
Вряд ли несчастный Вождь уже мог что-то соображать. Это сама Крупская пытается исполнить его прежнюю волю – избавить мужа от мучений. И действительно, Сталин сообщает друзьям по «тройке» Зиновьеву и Каменеву, цитируя в кавычках ее слова: "Надежда Константиновна сообщила... она пробовала дать калий, но «не хватило выдержки», ввиду чего требует «поддержки Сталина». 
Он знает нравы своих товарищей: потом они же его обвинят. Нет, пусть Ильич потрудится – умрет сам. И члены Политбюро, естественно, одобрили это решение. Теперь Сталин был чист. 
НА СТАРТЕ 
В Кремле впрямую началась битва за власть. И не только за власть – за жизнь. Каждый из претендентов умел кроваво расправляться с политическими врагами. Гражданская война и Красный террор сформировали этих руководителей. И те же ленинские университеты. В условиях «осажденной крепости», какой представлялась им страна, беспощадность была объявлена высшей добродетелью. Сколько кровавых высказываний у Зиновьева, Каменева, Бухарина... Троцкий точно сформулировал их общее кредо: «Поповско-квакерская болтовня о священной ценности человеческой жизни». Так что каждый из них знал, какой может стать цена поражения... 
Только Сталин был крайне осторожен в призывах к крови. По сравнению с ними он казался самым умеренным. За ним не было кровавых слов. Только дела. Как правило – тайные дела. 
Как расположились претенденты? Первым, бесспорно, стоял Сталин. У него не было той славы, которая была у Троцкого. Да, мало славы – зато много власти. Ленин сосредоточил в его руках власть над партией, а в руках партии – власть в стране. В его распоряжении находятся центральный аппарат и местные комитеты, 15 тысяч партийных функционеров, диктующих политическую и хозяйственную жизнь, – его ставленники. 
Далее следовал тандем Каменев – Зиновьев. Первый – глава Московского Совета, заместитель Ленина в Совнаркоме – «лошадка исключительно способная и ретивая, которая два воза везет», как говорил о нем Ленин. Второй – глава Петрограда, он же возглавляет Коминтерн. 
Далее – Троцкий. Он руководит военными силами Республики. Но армия демобилизована и сокращена. Ленин позаботился: «брат-враг» теперь – самый невлиятельный, наиболее удаленный от ключевых постов. И все-таки за Троцким ореол второго вождя революции... 
И наконец – Бухарин, редактор «Правды», ведущий теоретик партии. Он не конкурент, но очень важно, к кому он примкнет. 
Троцкий рванул со старта раньше всех. 13 марта публикуется в газетах первый осторожный бюллетень «об ухудшении здоровья Ленина», и уже на следующий день в «Правде» появляется статья ближайшего сподвижника Троцкого Карла Радека «Лев Троцкий – организатор побед». Для обывателей и рядовых членов партии это должно было выглядеть сигналом: Троцкий – преемник Вождя. 
Троцкий поспешил к будущему съезду. 
В апреле состоялся XII съезд партии, последний съезд, не до конца сформированный Сталиным. На нем сторонники Троцкого старательно распространяют слухи о неком завещании Ленина, где Лев Давидович назначен его преемником... 
Троцкий выступает с блестящим докладом о промышленности – гром оваций. «Неприлично, так Ленина не встречали», – замечает Ворошилов. Успех Троцкого вызывает ярость завистливого Зиновьева и испуг Каменева. Доклад сделал свое дело – страх перед Львом заставляет Каменева, Зиновьева и Бухарина окончательно соединиться с Генсеком, ибо Сталин – сила, которая может противостоять опаснейшему Льву. 
Так Троцкий сам сформировал антитроцкистскую группу. 
В мае прекращается печатание бюллетеней о здоровье Ленина. Стране сообщают: угроза смерти миновала. Люди начинают верить, что Вождь вернулся к работе. Это выдумка Сталина. Специальным решением ЦК он вводит «контроль за всякой информацией о здоровье Ильича». Даже Троцкий вынужден черпать сведения от доктора Гетье, лечившего Ленина и его самого. Однако Сталин удаляет врача от Ленина. 
В мае Ленина перевезли в Горки. Его вынесли на носилках из автомобиля. Несчастный Вождь улыбался непонимающей улыбкой идиота. «Он крепко жал мне руку, я инстинктивно поцеловал его в голову, но лицо!!! Мне стоило огромных усилий, чтобы... не заплакать», – вспоминал Преображенский. 
По поручению Генсека сделаны фотографии Ленина в тот период и приглашен художник Анненков рисовать последний портрет. «Полулежащий в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его болезни», – записал Анненков. Сталин хочет иметь свидетельства: в последний период жизни Ленин был слабоумным. Тогда и последние ленинские записи можно объявить плодом слабоумия... 
«Но Крупская запретила рисовать», – пишет Анненков. 
В Партархиве я прочел трагические письма Крупской. 6 мая 1923 года она писала дочери умершей возлюбленной Ленина, Инессы Арманд: «Ты упрекаешь меня, что я тебе не пишу, но ты совершенно не представляешь, что у нас делается... тому, что происходит сейчас, нет названия... И люди все ушли – выражают сочувствие, но заходить боятся. Живу только тем, что по утрам Володя бывает мне рад, берет мою руку, да иногда мы говорим с ним без слов о разных вещах, которым все равно нет названия». 
Но в июне Сталин с изумлением узнает: Ленин не только выжил – он начинает поправляться! 
Сам Генсек в Горки более не приезжает и никого туда не пускает, мотивируя это нежеланием больного. Ленин по-прежнему не говорит, однако усердно занимается. В Партархиве хранятся тетради со странными текстами: «Это наша собака. Ее зовут Джек. Она играет...» Это тексты, по которым Крупская учила Вождя говорить. Наиболее успешно Ленин воспроизводил слова: «пролетарий, народ, революция, буржуй, съезд». 
«Усвоенный речевой материал» исчезал из памяти, зато «понимание речи окружающих восстановилось», и анализ действительности уже не вызывал затруднений... Например, для Ленина, любившего собирать грибы, «заранее набрали их и рассадили по дорожке, по которой его обычно провозили на коляске». Но гриб, тронутый его палкой, тотчас повалился. Эта недооценка его интеллектуальных способностей вызвала у Вождя «резкое раздражение». 
Все эти наблюдения врачей внимательно читал Генсек. Сообщали ему и о грозных припадках гнева, которые повергали в трепет окружающих. Ленин уже торопился выздороветь. Крупская вспоминала: "Я ему говорила: «Вот речь восстанавливается, только медленно. Смотри на это как на временное пребывание в тюрьме». 
Ленин знал, что он в тюрьме, и, видимо, яростно думал, как из нее выбраться. 
В это время уже вовсю работает сталинский секретарь Товстуха – собирает документы Ленина. В Партархиве я нашел мандат, выданный Товстухе для изъятия документов Ленина из архивов его соратников. Сталин готовил новую шахматную партию, и в его игре эти бумаги будут бесценны. 
А пока по Москве начинают гулять анонимные брошюры типа «Маленькой биографии большого человека». В них на основании ленинских цитат доказывается: Троцкий всегда был против Ленина. 
Эта «клозетная литература», как презрительно назвал ее Троцкий, распространяется и в провинции. Действует Товстуха... 
«С ЖИРУ БЕСИТЕСЬ, ДРУЗЬЯ МОИ» 
Летом 1923 года вожди отбыли отдыхать. Зиновьев и Бухарин отправились в Кисловодск, оставив в Москве Каменева. 
Генсек, конечно же, сидит в изнывающей от жары Москве. Не до отдыха – работа, бесконечная работа. К тому же его тревожит странное улучшение здоровья Вождя. 
В летнем перерыве борьбы с Троцким Зиновьев и Бухарин решают нажать на Сталина – заставить его поделиться властью. Отдыхающие пишут ему шутливо: «29. 07. 23... Два обывателя предлагают ввести в Секретариат для консолидации Зиновьева, Троцкого, Сталина». 
Но содержание письма нешуточное: они задумали уравнять шансы. В этом случае, чтобы побеждать ненавидящего его Троцкого, Сталин будет вынужден постоянно блокироваться с Зиновьевым, то есть выполнять решения «тройки». Он мог только усмехнуться: нашли глупца! 
Тогда же Зиновьев пишет Каменеву: «И ты позволяешь Сталину так прямо издеваться (далее он сообщает бесконечные факты самоуправства Сталина, пока они отдыхают. – Э. Р.)... Мы этого терпеть больше не будем...» 
Конечно, Генсек в курсе их переписки. Верное ГПУ уже следит за каждым из них. Но он знает средство заставить их успокоиться. Он пишет Бухарину и Зиновьеву: "Не пойму, что я должен сделать, чтобы вы не ругались. Было бы лучше, если бы вы прислали записочку – ясную и точную. Все это, конечно, в том случае, если вы в дальнейшем за дружную работу (я... стал понимать, что вы не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное)... Действуйте, как хотите. Дней через 8-10 уезжаю в отпуск (устал, переутомился). Всего хорошего. 
Постскриптум. Счастливые вы, однако, люди. Имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы... а я тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая. Причем я же оказываюсь виноватым. Этак можно извести хоть кого. С жиру беситесь, друзья мои. И. Ст.". 
Средство действует безотказно. Упоминание об отставке смертельно пугает. Если уйдет Сталин – может прийти Троцкий. То же он сможет проделать и с Троцким, который также знает: уйдет Сталин – придут Зиновьев и компания. Да, они боятся его – «грубого, примитивного грузина», но куда больше боятся друг друга. Он легко просчитал: их страх и взаимная ненависть обеспечат нужный ему финал шахматной партии. 
И Зиновьев с Бухариным тотчас пишут ему: «Разговоры о разрыве – это же, конечно, от Вашей усталости. Об этом не может быть и речи. Куда Вы думаете ехать отдохнуть? Привет». 
Он хорошо изучил этих господ. Дело не в одном их страхе перед Троцким, есть и другой страх – перед работой. Они не любят тянуть лямку, предпочитают представительствовать. А работать должен он. 
Что ж, он будет работать. Тогда же он пишет им письмо – о слухах насчет ленинского «Письма к съезду». Он все знает о письме, но хочет понять, что знают они. 
10 августа 1923 года Зиновьев и Бухарин пишут Сталину: «Да, существует письмо В. И., в котором он советует съезду не выбирать вас секретарем. Мы, Бухарин, Каменев и я, решили пока вам о нем не говорить по понятной причине... мы не хотели вас нервировать. Но это все частности. Суть: Ильича нет. Секретариат ЦК поэтому (без злых желаний ваших)... на деле решает все. Равноправное сотрудничество при нынешнем режиме невозможно. Отсюда поиски лучшей формы сотрудничества. Ни минуты не сомневаемся, что сговоримся». 
Они все еще надеялись, что он добровольно отдаст созданный им аппарат! Представляю, как он усмехался... 
Но одна вещь его беспокоила. Они думали, что Ильича больше нет, а он с ужасом видел: Ленин начинает выздоравливать! 
«С июля пошло выздоровление, появилась возможность не только сидеть, но и ходить, опираясь на палку... речь начала возвращаться именно в октябре», – писала Крупская. 
И тогда же, в октябре, произошел удивительный эпизод, который должен был поразить Сталина: Ленин появился в Москве. 
Но сразу после возвращения в Горки вновь настали ужасные дни: выздоровление прекратилось, и Ленин начал умирать. 
Будто что-то случилось во время этой поездки... 
КРЕМЛЕВСКАЯ ТАЙНА
Крупская: «В один прекрасный день он сам отправился в гараж, сел в машину и настоял ехать в Москву... Там он обошел все комнаты, зашел к себе в кабинет, заглянул в Совнарком. Разобрал свои тетради, отобрал три тома Гегеля... потом захотел поехать по городу. На другой день стал торопить обратно в Горки. Больше о Москве разговора не было». 
Но в автомобиле с Лениным была не только верная жена. Крупская не упоминает, что вместе с ними ехала Мария Ульянова. И это не простая забывчивость. 
Все тот же Валентинов опубликовал переданный ему рассказ Марии Ильиничны: «Всю дорогу из Горок Ленин подгонял шофера, чего прежде никогда не делал... Выйдя из своего кабинета в Совнаркоме, Ленин потом прошел в свою квартиру, долго искал там какую-то вещь и не нашел. Ленин пришел от этого в сильнейшее раздражение, у него начались конвульсии». По приезде Ульянова рассказала об этом доктору, его вызвала Крупская: «В. И. болен и может в несколько искаженном виде представлять явления. Я не хочу, чтобы разнесся слух, будто какие-то письма и документы у него украдены. Такой слух может принести только большие неприятности. Я прошу вас забыть все, что говорила Мария Ильинична... Об этом она вас тоже просит». 
Но что же было в ленинском кабинете? Что искал Ленин? 
Ленинское «Письмо к съезду» оставляет странное впечатление какой-то явной недоговоренности. 
К примеру, он пишет о необъятной власти, оказавшейся у Сталина, выражает опасения, что тот не всегда сумеет «достаточно осторожно ею пользоваться». И что же – снять с поста? Нет, Ленин этого не предлагает. Более того, будто для доказательства, что Сталина некем заменить, он дает нелестные характеристики остальным партийным вождям... Значит, не снимать? Но что делать? Оказывается, надо лишь «увеличить число членов ЦК за счет рабочих». Выходит, рабочие и должны обуздать властолюбие Сталина и партийных боссов? Неужели Ленин мог быть так наивен? 
Впрочем, после сталинской грубости с Крупской Ленин дописывает новый абзац, где уже требует «перемещения Сталина с поста Генсека». И все? Никакой рекомендации – кем заменить? Никакого имени? Но это же означает хаос! Не может Вождь оставлять партию без точных указаний! Они должны были быть! Но где они? Почему их нет?! 
И еще: не мог же Ленин в этом своем последнем письме, уделив внимание национальному вопросу, не написать подробно об экономике? В результате пришлось выискивать его идеи на эту тему в последних статьях, которые будут торопливо объявлены Крупской его истинным завещанием, что, кстати, совершенно неправомерно, ибо согласно традициям партии все, что годится для печати, как правило, является лишь тактикой, то есть обманом. Истинные цели – стратегия – обычно скрыты, они известны лишь посвященным. Они – в сверхсекретных инструкциях, распоряжениях. 
Опытный политик, Ленин не мог не понимать также, что его письмо в подобном виде может попросту не дойти до партии. Уничижительные характеристики, которые он щедро роздал всем наследникам, объединят их в желании скрыть его. Что, кстати, и случилось. И когда американский коммунист Истмен рассказал о «Письме к съезду», Троцкий тотчас объявил: никакого письма не существует. 
И еще странность: лучше всех в этом письме выглядит... Сталин! Он единственный, кого Ленин обвиняет лишь в грубости, нетерпимости. Но грубость никогда не считалась недостатком в пролетарской партии, а приписка Ленина о перемещении Сталина могла быть расценена всего лишь как эмоциональный всплеск – результат конфликта с Крупской. Неужели блестящий журналист Ленин, жаждущий снять Сталина, всего этого не понимал? Понимал, не мог не понимать. Тогда что же? 
Скорее всего, дошедший до нас текст – лишь часть письма... Опытный конспиратор, Ленин специально оставил этот вариант в секретариате, догадываясь о ненадежности сотрудников. Это был текст для Сталина. 
Существовал, видимо, иной, более полный текст. 
Ленин мог хранить его в потайном месте – в своем кабинете в Кремле. В этом тексте, возможно, и были предложения съезду, такие, как, например, популярная идея о замене Генсека тройкой секретарей – Троцкий, Зиновьев и Сталин. Подобное предложение начисто уничтожало влияние Сталина. 
Возможно, именно об этом полном тексте рассказывал художник Анненков. После смерти Вождя он работал в Институте Ленина. (Кстати, он там видел банку с ленинским мозгом и был поражен: одно полушарие было здоровым и полновесным, другое – сморщенное, не больше грецкого ореха.) Там он и прочел черновики последних записей Ленина, совершенно его изумившие. Это были рекомендации, как обмануть «глухонемых» – так Ленин называл европейских капиталистов. Анненков передает текст своими словами: «В погоне за прибылью капиталисты всего мира захотят завоевать советский рынок, ослепленные жаждой наживы, они будут готовы закрыть глаза на нашу действительность, превратиться в глухонемых. Таким путем мы получим от них продукты и деньги, чтобы создать армию, их капиталы доведут ее до совершенства для будущей победоносной атаки против наших же кредиторов. Заставим глухонемых трудиться для их собственного уничтожения, но для этого надо сначала окончательно превратить их в глухонемых». И там же набросан план: нэп, фиктивное отделение правительства от партии, восстановление отношений со всеми странами – «сделать все, чтобы глухонемые поверили» – и прочее, и прочее... 
Этот полный текст «Письма к съезду» Ленин, видимо, и приехал проверить в Кремль. 
Но и Генсек был опытным конспиратором. Он уже «проверил» кабинет Вождя... Из-за этого, судя по всему, и случились конвульсии у несчастного Ленина. Вот последние строки предсмертной записки Марии Ульяновой: «В. И. ценил Сталина как практика, но считал необходимым, чтобы было какое-то сдерживающее начало некоторым его замашкам и особенностям, в силу которых он считал, что Сталин должен быть убран с поста Генсека. Об этом он определенно сказал в своем политическом завещании, которое так и не дошло до партии, но об этом в другой раз...» 
Но «другого раза» не было – Мария вскоре умерла. Или... все же был? И был ею записан рассказ об исчезнувшем завещании? Не заплатила ли жизнью Мария Ульянова за этот «другой раз»?

Глава 11
КОНЕЦ ВОЖДЕЙ ОКТЯБРЯ
ТРОЦКИЙ НАПАДАЕТ
Троцкий понял ужас наследства, оставляемого умирающим Вождем. Секретная резолюция о недопустимости фракций дает его врагам возможность всегда заткнуть ему глотку при помощи простого большинства. А оно обеспечено – Генсек уже организовал его. И Троцкий пишет письмо в ЦК. Вчерашний поборник самых жестоких методов требует партийной демократии. Одновременно в ЦК направляется «Письмо сорока шести» от известных членов партии, повторяющее письмо Троцкого. Уши Льва явно торчат. 
Среди этих новых сторонников демократии – Александр Белобородов (один из руководителей Красного Урала и организатор расстрела царской семьи в Екатеринбурге, а ныне заместитель Дзержинского) и другие беспощадные большевики. Генсек насмешливо им отвечает: «В рядах оппозиции имеются такие товарищи, как тов. Белобородов, демократизм которого до сих пор остается в памяти у российских рабочих, Розенгольц, от демократизма которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам, Пятаков, от демократизма которого не кричал – выл Донбасс...» 
И он перечисляет многих подписавшихся, вспоминая их совсем недавние кровавые дела. 
Но союзники по «тройке» испуганы, не уверены в себе. Сталин чувствует их страх перед Троцким и, идя навстречу их желаниям, гасит выступление Троцкого обещаниями следовать выборным традициям в партии и прочими хорошими словами. Но он достаточно изучил своего врага: уступки его только раззадорят. И точно: «вечно воспаленный Лев Давидович», как насмешливо называют его противники, присылает в «Правду» свою статью «Новый курс». Троцкий вновь обличает: «Руководство вырождается в простое командование. С этим старым курсом надо покончить и взять новый курс. Перерождение нашей старой гвардии не исключено (имеются в виду Сталин, Зиновьев, Каменев и прочие. – Э. Р.). Надо взять курс на молодежь». 
Так Троцкий заставил пойти в бой трусливых соратников Сталина. Последовали резкие ответы Каменева и Зиновьева. Высказался и Бухарин: «Большевизм высоко ценил и ценит аппарат». Началась открытая дискуссия. «Партию лихорадило. Дискуссии продолжались целыми ночами», – писал Зиновьев. Страна с изумлением читала газеты: партия, постоянно твердившая о своем единстве, исходила в спорах. Спорили о необходимости демократии в партии – на глазах страны, задавленной террором этой партии. Мой отец рассказывал: он и его друзья были уверены, что все эти дискуссии – какой-то ловкий фарс, за которым последуют новые беды для интеллигенции. 
К восторгу своих союзников, Сталин впервые демонстрирует силу созданного аппарата. В январе 1923 года была проведена партийная конференция, впервые собранная самим Сталиным, которая беспощадно осудила Троцкого и оппозицию. Было решено опубликовать дотоле секретную ленинскую резолюцию об исключении из партии за фракционность. 
Генсек доказал силу организации. Троцкий всегда действовал один – в 1917 году воспользовался организацией, созданной Лениным. И сейчас рассчитывал победить наскоком. Но XX век – не век одиночек... 
СМЕРТЬ И ВОЗНЕСЕНИЕ ЛЕНИНА 
С октября Ленин начал стремительно приближаться к смерти. И бывший блестящий ученик Духовной семинарии придумывает невиданную пропагандистскую акцию под названием «Уход мессии». Он давно понял эту страну, вечно ждущую Бога и Царя – и при Романовых, и в революцию, и в прошлом, и в будущем. (Мы еще услышим от него самого эти мысли.) И он решил дать ей взамен ниспровергнутого большевиками Бога – нового. Атеистического мессию – Боголенина. 
Уже с осени он подготавливает «вознесение на небо», направляет в Горки делегации. Церемония прощания с большевистским мессией началась: трудящиеся дают слово уходящему богу продолжить его бессмертное дело. Прощаются бойцы героической Красной армии – умирающего Ленина навеки зачисляют в почетные красноармейцы и дарят ему сверток с обмундированием. 2 ноября полумертвому Ленину приходится принять пролетариат – представителей Глуховской мануфактуры. Старый рабочий произнес приветствие-эпитафию: «Я кузнец... мы скуем все намеченное тобою». 
Ленину еще предстояло жить несколько месяцев, когда Генсек заговорил на Политбюро о его похоронах: «Этот вопрос, как мне стало известно, очень волнует и некоторых наших товарищей в провинции». И сообщил об удивительной просьбе этих «товарищей из провинции»: «Не хороните Владимира Ильича, необходимо, чтоб Ильич физически оставался с нами». 
Присутствовавший при этом Троцкий с ужасом понимает: атеиста Ульянова Сталин собирается превратить в мощи для поклонения. Молотов вспоминал: «Крупская была против, решением ЦК мы это сделали. Сталин настаивал». 
Он настоял. И породил нетленного марксистского бога. 
Он все предусмотрел. Когда смерть бога приблизилась, врачи порекомендовали болевшему тогда Троцкому уехать лечиться. 
Удалив Льва, Сталин следил, чтобы никто из оставшихся вождей не ездил в Горки – вдруг кто-то окажется у постели мессии в миг, когда тот начнет уходить в вечность. И сможет придумать мычащему умирающему какие угодно последние слова! 
Но все случилось именно так, как он боялся. 
Около постели Ленина оказался Бухарин, который лечился здесь же, в Горках: «Когда я вбежал в комнату Ильича... он делал последний вздох. Его лицо откинулось назад, страшно побледнело, раздался хрип, руки повисли». 
Сталин исправил ошибку Бухарина: он попросту вычеркнул его из сцены смерти... И уже вскоре Зиновьев в своей статье писал: «Ильич умер... через час мы едем в Горки уже к мертвому Ильичу: Бухарин, Томский, Калинин, Сталин, Каменев и я». 
Так Бухарин был «переселен» в Москву. 
Троцкий впоследствии будет говорить о сталинском яде. Нет, яд был ни при чем. Профессор В. Шкловский в архивах своего отца М.Шкловского нашел свидетельства врачей В. Осипова, лечившего Ленина, и С. Доброгаева, логопеда, занимавшегося восстановлением его речи. Там было, в частности, написано: «Окончательный диагноз отметает версии о сифилитическом характере болезни Ленина или об отравлении его мышьяком. Это был атеросклероз с преимущественным поражением сосудов мозга. Они настолько обизвестились, что при вскрытии по ним стучали металлическим пинцетом, как по каменным. От этой болезни умерли и родители Ленина». 
Но версия об отравлении Ленина никогда не умрет. Слишком многих убил Сталин, чтобы можно было поверить, будто не он отправил в могилу своего грозного врага. 
Готовятся похороны Ленина. И Троцкий получает телеграмму: «Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что вам по состоянию здоровья необходимо ехать в Сухум. Сталин». 
На самом деле похороны назначены на воскресенье. Но это была не просто ложь. Есть бог, и есть его верные и неверные ученики. Неверные, оскорблявшие бога при жизни, не смеют присутствовать при таинстве похорон. 
«ВЕЧНО ЖИВОЙ» 
Сталин разработал величественный план похорон бога. Торжественно прибыло Тело. Паровоз и вагон, в котором прибыли священные останки, будут поставлены на вечную стоянку в здании, одетом в гранит и мрамор... И вот уже верные ученики бога преданно несут драгоценное Тело от вокзала через всю Москву к Дому Союзов. Мало кто уцелеет из несущих этот «гроб господень». Почти всех уничтожит Сталин... 
В семь часов вечера открыт доступ в Колонный зал. Боголенин лежит в защитном френче. И Сталин во френче стоит над ним в почетном карауле. Всю ночь идут люди. Невероятная стужа, жгут костры. Морозная мгла и пар от дыхания обволакивают людей. 
Утром 22 января было произведено бальзамирование. Его сделали на короткое время, чтобы дать возможность народу несколько дней прощаться с мессией в Колонном зале. 
Но Сталин задумал фантастическое предприятие: большевики могут победить даже смерть. Организуются тысячи телеграмм трудящихся с просьбой отложить похороны. И тогда, учтя пожелание миллионов, «было принято решение сохранить гроб с телом Ленина в специальном Мавзолее на Красной площади у Кремлевской стены». Одновременно «по просьбе рабочих Петрограда» столица империи Романовых стала называться Ленинградом. 
К концу января над гробом возведен деревянный Мавзолей по проекту А. Щусева. Сталин разрабатывает детали нового культа. 
По всей стране должны появиться ленинские «красные уголки». Когда-то в «красном углу» в русских избах вешали иконы. Теперь будут висеть портреты Боголенина. 
За закрытыми дверями Мавзолея начинается осуществление его невиданной сталинской идеи. Ученые заявляют: современная наука не обладает средствами сохранения тела на сколько-нибудь продолжительное время. Но анатом Владимир Воробьев и молодой биохимик Борис Збарский берутся совершить такое бальзамирование. 
Тайна бальзамирования... Египетские мумии, тела Александра Македонского и иудейского царя Аристобула, которые долго сохранялись в меду... Теперь – Ленин. 
Круглые сутки работали ученые. И Сталин несколько раз сам спускался в Мавзолей. К XIII съезду партии он получил результат. Председательствующий Каменев на второй день объявил, что после утреннего заседания делегаты вновь увидят бессмертный облик. 
Процессия направляется в Мавзолей. Делегаты потрясены. На вопрос Збарского: «Сохранилось ли сходство?» – брат Ленина ответил: «Ничего не могу сказать, я сильно взволнован. Он лежит таким, каким я видел его после смерти». 
Вот так Сталин подарил Ленина первому съезду без Ленина. 
Создав Империю, он перестроит жалкий деревянный Мавзолей. Мрамор, порфир, лабрадор, колонны из разных пород гранита – таково будет жилище нетленного бога, главный храм атеистической Империи. Крупская, жившая на территории Кремля, часто заходит в Мавзолей. Збарский рассказывал: "За полгода до смерти она пришла, долго всматривалась, потом сказала: «Он все такой же, а я так старею». 
На Западе в «вечно живого» поверили не все, заявляли, что в Мавзолее лежит восковая кукла. И в 30-е годы Сталин поручил своим ученым доказать группе западных журналистов мощь партии, победившей смерть. 
Биограф Ленина Луис Фишер, находившийся в числе журналистов, описывал: «Збарский открыл витрину, содержавшую мощи, ущипнул Ленина за нос, повернул его голову направо и налево. Это был не воск. Это был Ленин». 
Иконоборец, превращенный в мощи. Ирония истории... 
Итак, он дал народу нетленного бога. Предстояло дать царя. 
ОНИ САМИ ЭТОГО ХОТЕЛИ... 
На XIII съезде партии должно было быть зачитано ленинское «Письмо к съезду». Накануне Крупская торжественно передает в ЦК запечатанные сургучом пакеты. 
Когда членам ЦК зачитали эти листочки, реакцией были «непонимание, испуг», как писал Емельян Ярославский. И это была правда: члены ЦК не могли понять, чего хотел Ленин, почему он ругает всех вождей, никого не предлагая взамен, почему надо гнать Сталина из Генсеков, если его не в чем упрекнуть, кроме грубости? Все знали, что не «Сталин сосредоточил власть», а Ленин сосредоточил власть в его руках. К тому же было неловко: выходило, что за этими нападками – простая обида жены Ильича. Так что это легенда – об ужасе Сталина перед письмом, о том, как спасал его Каменев. Напротив, Сталин мог быть спокоен: в письме он выглядел куда лучше остальных вождей. 
Каменев сказал то, что думали все: болезненное состояние «дорогого Ильича» не позволило ему быть во всем справедливым, а так как Сталин уже признал недостатки своего характера, отмеченные Лениным, и, конечно, их исправит, следует исходить из возможности оставить его на посту Генсека. 
Итак, «заботясь об авторитете Ленина», было решено: эти «болезненные документы» широкой огласке не подлежат. Их чтение будет производиться только по делегациям. 
Подобранный Сталиным съезд при поддержке Каменева и Зиновьева легко «скушал» письмо. Троцкий хранил молчание. 
После съезда был пленум ЦК, избиравший Генсека. И тогда Сталин сделал свой любимый ход: попросил об отставке – ведь так хотел мессия, а воля Боголенина для него священна. Дальше все случилось, как он и ожидал: все – и Троцкий, и Каменев, и Зиновьев – в ненависти друг к другу единодушно голосуют, чтобы он остался. Вот так он стал Генсеком – по их желанию. Теперь он сможет им всем сказать: вы этого сами хотели! 
31 января 1924 года, сразу же после смерти Ленина, он объявил массовый «ленинский призыв» в партию. Боголенин как бы из гроба воззвал к народу. 
240 тысяч новых членов получила партия. В результате к 1930 году почти 70 процентов в ней составят «призывники» Генсека. Так он готовит партию для своей игры. 
В конце 1924 года Троцкий затевает новое сражение. «Уроки Октября» – так называлась его большая лукавая статья. Она славила ушедшего Боголенина за то, что он воскресил теорию перманентной революции Троцкого, сумел взнуздать инертную партию и привести ее (вместе с Троцким) к победе, несмотря на трусливое поведение Зиновьева и Каменева. Так Троцкий еще раз напомнил всем: он – Вождь Октября, Зиновьев и Каменев – трусы, а Сталин – вообще ни при чем. И партия всегда была инертна. Отсюда вывод: разве можно подчиняться ее большинству? 
Это было самоубийство. Зиновьев и Каменев бросились на слабого Льва. Сталин включился в яростный хор. Забыв прежние свои высказывания, он преспокойно заявил: «Никакой особой роли ни в партии, ни в Октябрьской революции не играл и не мог играть тов. Троцкий». Что ж, уроки Ленина: все дозволено Вождю... 
Началась кампания отлучения Льва от мессии: бесконечно вспоминаются разногласия Троцкого с Боголениным. Троцкий возражает: «Да, я шел к Ленину с боями, но пришел к нему полностью и целиком...» Он – как бывший грешник, ставший апостолом Павлом. 
Теперь Сталину нужно доказать: не пришел! Генсек вводит в бой главного идеолога – Бухарина, и тот находит новые убийственные для Троцкого аргументы в последних статьях Ленина. 
Прежде Ленин часто говорил о невозможности построения социализма в одной стране, и Троцкий вслед за ним повторял эту «азбучную истину марксизма». Но Бухарин с торжеством цитирует последнюю ленинскую статью «О кооперации», где тот писал: «Все условия для построения социализма в России есть». И еще много чего нашел Бухарин в последних статьях Ленина: например, Ильич писал о союзе с крестьянством – Троцкий же повторял старые ленинские идеи о враждебных столкновениях. Троцкий не смел объяснить, что все последние статьи Ленина – лишь тактический ход, что они написаны для временного нэпа, для обмана «глухонемых»! Ведь бог не может лукавить... 
Так «вечно живой Ильич» уже из Мавзолея помог добить своего вечного друга-врага. 
На пленуме ЦК Зиновьев и Каменев предложили исключить Троцкого из партии. Но против выступил... Сталин! К изумлению жаждущих крови союзников, он уговаривает пленум не только не исключать Троцкого, но даже оставить его членом Политбюро. 
Не понимают союзники: шахматная партия только разворачивается. Еще не пришла пора убрать когда-то мощную фигуру. Напротив – теперь наступила их очередь уйти с доски. И Троцкий, их ненавидящий, может пригодиться Генсеку в борьбе против победителей. А они тогда считали себя победителями – эти глупцы. 
Но, оставив Льва в Политбюро, он обломал ему когти: Троцкий теряет пост председателя Реввоенсовета. Основатель Красной армии – удален из армии. 
Из письма А. Колоскова: "Бежавший на Запад сталинский секретарь Бажанов правдиво описывает финал Троцкого. Мой отец рассказывал буквально то же... Троцкий произнес громовую речь и бросился к выходу. Он решил уйти, хлопнув дверью. Но заседание происходило в Тронном зале дворца, дверь оказалась слишком тяжелой. Получилось смешно – жалкий человечек сражался с дверной ручкой... 
Но не все было так весело. Накануне сторонники Троцкого предложили ему, тогда еще руководителю армии, арестовать Сталина, Зиновьева и других, как изменников делу революции. Разговор произошел вечером. Наступила ночь, но Троцкий не давал ответа. В это время в другом лагере уже все знали. Это была жуткая ночь. Сталин в углу сосал свою трубку и вдруг – исчез. Зиновьев в истерике требовал Сталина, его искали, но безуспешно... На рассвете Троцкий объявил сподвижникам: он отказывается. Он не может допустить, чтобы партия обвинила его в самом страшном для революционера грехе, в бонапартизме: ведь главный закон партийцев – политическая деятельность вне партии контрреволюционна. Обращение к народу или к армии приведет к возникновению нового Наполеона и погубит партию. Троцкий был величайшим догматиком – он повел себя как волк, не смеющий уйти за красные флажки и предпочитающий вместо этого пулю". 
Сталин появился утром – так же внезапно, как и исчез. 
Дальше он делал ходы быстро. Во главе армии им был поставлен Михаил Фрунзе. Он не был человеком Сталина, поэтому Зиновьев и Каменев поддержали назначение. Сталин поручил Фрунзе реформировать армию. От прежней вольницы остались только командирские кадры, новая армия была создана из призванной осенью крестьянской молодежи. Ну а дальше... Фрунзе страдал язвой. После обострения решением Политбюро ему сделали сомнительную операцию. Фрунзе умер на операционном столе. Жена, убежденная, что его зарезали, покончила с собой. 
Руководить Красной армией стал верный слуга Генсека – Клим Ворошилов. Комбинация успешно завершилась. Розовый, похожий на приказчика Ворошилов ненавидит блестящего Тухачевского, которого опасно называют Наполеоном, стало быть, война между ними неизбежна. Ворошилов ненавидит и Троцкого – он не забыл царицынских унижений. Так что впереди беспощадная чистка армии от троцкистов. Назначение удачное... 
ПРАВЫЕ – ПРАВЫ... ПОКА 
Пришла очередь Зиновьева и Каменева. 
В союзники Сталин взял последнего оставшегося вождя – Бухарина, главу направления, которое в партии именовалось правым. Он и его сподвижники – руководитель профсоюзов Томский и председатель Совнаркома Рыков – за мирное неторопливое развитие, продолжение нэпа, союз со средним крестьянством, против коллективизации, сверхиндустриализации, борьбы с кулаком. Бухарин щедро цитирует последние статьи Ленина – теперь все должно быть подкреплено ссылками на бога. Впрочем, у его врагов достаточно прямо противоположных по смыслу цитат – и тоже из бога. 
14 апреля 1925 года в «Правде» была напечатана статья Бухарина с лозунгом, обращенным к крестьянству: «Обогащайтесь, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут». Страна вздохнула с облегчением: с падением Троцкого явно наступали добрые перемены. Но лозунг ошарашил старых партийцев: богатый крестьянин – это нокаут Великой утопии! Каменев потребовал объяснений у Сталина, тот молчал, загадочно курил свою трубку. Зиновьев и Каменев решили: пора попытаться одернуть Бухарина. Уничтожая его, они припугнут и Сталина. 
Так он заставил этих глупцов выступить открыто. Теперь Зиновьев и Каменев все время обстреливают Бухарина. А Сталин помалкивает. Ждет. 
Окончательное сражение развернулось на XIV съезде. Зиновьев объявил: «В партии существует опаснейший правый уклон. Это недооценка опасности кулака, деревенского капиталиста. Кулак, соединившись с городскими капиталистами-нэпманами и буржуазной интеллигенцией, сожрет партию и революцию». 
Все эти мысли Зиновьева Сталин почти дословно выскажет через несколько лет, когда уже сам будет уничтожать Бухарина и правых... Но сейчас – очередь Зиновьева и Каменева. И он страстно защищает Бухарина: «Крови Бухарина требуете? Не дадим вам его крови!» (Аплодисменты.) 
Через тринадцать лет идущий на расстрел Бухарин вспомнит эти слова... 
Но уже тогда прозвучала грозная для правых реплика Сталина: "Если спросить коммунистов, к чему готова партия... я думаю, из 100 коммунистов 99 скажут, что партия более всего подготовлена к лозунгу «бей кулака». 
Да, защищая Бухарина, он отлично знал: партия жаждет продолжения революции и расправ с ненавистными капиталистами, с ненавистным нэпом – изменой Великой утопии... Так что уже тогда, думая о будущих ходах, он не сомневался: с правыми он расправится при овациях партии. 
А пока все забавно повторялось: беспощадных репрессий, которых вчера Зиновьев и Каменев требовали против Троцкого, нынче потребовал против них самих интеллигентнейший Бухарин. 
Весь XIV съезд прошел под удивительный аккомпанемент. 
Когда-то, при разгоне Учредительного собрания, Ленин использовал орущий зал. Теперь Сталин успешно применяет его опыт. 
Вот Каменев тщетно пытается перекричать беснующийся зал: «Вы меня не заставите замолчать, как бы громко ни кричала группка товарищей... Сталин не может выполнять роли объединителя большевистского штаба. Мы против теории единоначалия, против того, чтобы создавать вождя». 
Зал в ответ орет: «Неверно! Чепуха! Сталина! Сталина!» Вся стенограмма – это постоянный голос зала, как бы олицетворяющего народ, низы партии. 
Съезд, набранный Генсеком, не просто послушен. Делегаты уже не верят в убеждения спорящих на трибуне. Еще вчера Зиновьев и Каменев со Сталиным выступали против Троцкого, сегодня Зиновьев и Каменев с Троцким выступили против Сталина. Диктатор Ленинграда кровавый Зиновьев, требующий сейчас демократии, так же странен, как требовавший демократии диктатор Троцкий. Хитрый Микоян все это сформулировал так: «Когда есть большинство у Зиновьева, он за железную дисциплину, когда нет – он против». 
Делегаты уже поняли: это просто борьба за власть. 
С идеями покончено. Зал с готовностью демонстрирует свое единство со Сталиным – оно хотя бы выгоду приносит. 
Крупская попыталась быть независимой – она выступила в поддержку Зиновьева и Каменева, говорила о том, что большинство не всегда право, вспоминала поражение Ленина на стокгольмском съезде... Сталин вежливо возразил ей с трибуны и куда менее вежливо выразился в кулуарах: «Если она ходила в один нужник с Лениным, то это еще не значит, что она понимает ленинизм». 
Но на трибуне он – воплощение миролюбия, умеренности. «Метод отсечения, метод пускания крови заразителен. Сегодня одного отсечем, завтра другого... А что же у нас останется от партии?» – так говорил он, добрый и терпимый, на XIV съезде партии. 
Вот он цитирует написанную Лениным резолюцию XI съезда, где говорится о мерах против функционеров вплоть до исключения их из партии. «Надо осуществить! Сейчас же!» – неистовствует зал. Но он: «Подождите, товарищи, не торопитесь»... Это его нынешняя роль – умиротворителя, мудрого, спокойного, отнюдь не жаждущего крови руководителя. Собственноручно написанная роль в поставленном им же зрелище. 
Каменев и Зиновьев осуждены 559 голосами против 65. Полным их поражением при новом сопровождении – криках одобрения – заканчивался послушный Сталину съезд. Созданная им система отбора депутатов сработала великолепно. 
Счастливый Бухарин и его единомышленники, победившие своих врагов, славили эту систему, как еще совсем недавно славили ее Каменев и Зиновьев, победившие на предыдущем съезде своего врага Троцкого. 
Все они ничего не поняли... Только потом станут ясными правила игры Сталина: он делился властью, но не более чем на один съезд. На один ход. 
Троцкий в полемике не участвовал, насмешливо наблюдал, как Сталин «ловко напялил колпак оппозиционеров на своих вчерашних союзников». Во время партийных заседаний он теперь демонстративно читал французские романы. 
ПРИМЕРКА ШАПКИ МОНОМАХА 
На съезде Сталин впервые выделен среди других членов Политбюро – он уже вне алфавита. Каменев убран им с поста председателя Совета Труда и Обороны. В Политбюро у него стойкое большинство – новыми членами стали покорные слуги Ворошилов, Молотов, Калинин. Сталин милостиво оставил пока в Политбюро Зиновьева, он перестал быть главой опасного Ленинграда, его сторонники беспощадно изгоняются из ленинградского руководства. Чисткой руководит новый глава города – Сергей Киров, до революции – рабочий, в партии при Ленине – на вторых ролях. Он не искушен в интригах, крепкий организатор, скромный исполнительный провинциал. Настало время людей исполнительных... 
В гражданскую войну Киров отвоевывал для большевиков Кавказ и в Грузии отыскал сына Кобы от первого брака – тринадцатилетнего Якова... Сталин дружил с Кировым. Единственная нежная надпись, которую я прочел у Сталина, была на книге, подаренной им Кирову: «Другу моему и брату любимому от автора». 
Никому он так не писал. 
Оставил он в Политбюро и Троцкого: нужно было еще приучить партию к новому положению вчерашних вождей. Для этого страшное слово «фракционер» должно вскоре стать их постоянным эпитетом... А пока он назначает Троцкого на рядовую должность в Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), но по Москве распространяются слухи о том, что это лишь ступенька, что Сталин задумал вскоре назначить Льва главой ВСНХ. 
Поддавшись этим слухам, Троцкий ждет. Но ничего не происходит, и он понимает: над ним попросту издевались... Весь 1926 год он болеет – нервы. Друг Троцкого Иоффе, используя свои немецкие связи, устраивает ему лечение в Германии. Троцкий покидает Москву. 
Сталин тоже уехал отдыхать в Сочи, оставив Москву на Молотова. Именно в этот период Молотов становится его верной тенью, как когда-то Коба при Ленине. Теперь «каменная жопа» почти ежедневно шлет ему письма в Сочи... 
Сталин ходил в Сочи в белом чесучовом костюме, заправив брюки в черные сапоги. Насчет сапог он однажды сказал отдыхавшим с ним верным соратникам: «Это очень удобно. Можно так пнуть в морду некоторым товарищам, что зубы вылетят». 
Это не было тупой шуткой. Каждый шаг поверженных вождей контролировался ГПУ и тотчас сообщался ему Молотовым в письмах. Вот от него пришла поразительная новость... И Сталин приготовился окончательно вышибить зубы врагам. 
«ЗУБЫ ВЫЛЕТЕЛИ» 
Троцкий, вернувшийся после лечения весьма поздоровевшим, жаждал «разогнать политические сумерки». К нему тотчас пришли проведавшие об этом Зиновьев и Каменев – предложили союз. Ему, столько раз преданному, столько раз оболганному ими! Как многие родившиеся в России, они были больны чисто русской болезнью: наивным романтизмом. И верили: как только они появятся вместе, партия немедля вспомнит героическое прошлое и пойдет за прежними вождями. 
Они не желали видеть, что партийная масса давно прикормлена новым властителем, бюрократия, управляющая ныне партией, в подавляющем большинстве насаждена им же и страна совсем не хочет воскрешения кровавых революционных идей. Реально оппозиционеры могли опираться лишь на кучку молодых партийных фанатиков-идеалистов. Их выступление должно стать их самоубийством. Но Сталин уверен: они выступят, уязвленное самолюбие бывших вождей победит. 
А пока в письмах он разрабатывает стратегию «вышибания зубов». 
25 июня 1926 года. «Молотову, Рыкову, Бухарину и другим друзьям... Группа Зиновьева стала вдохновителем всего раскольничьего... Такая роль выпала на долю группы, потому что: а) она лучше знакома с нашими приемами, чем любая другая группа (еще бы – совсем недавно они вместе уничтожали Троцкого. – Э. Р.); б) она вообще сильнее других групп, ибо имеет в своих руках Коминтерн, представляющий серьезную силу... И удар должен быть нанесен именно по этой группе... объединить Зиновьева и Троцкого в один лагерь преждевременно и стратегически нерационально сейчас». 
Да, лучше бить их по частям. 
30 августа. «Здравствуй, Молотов. Дело идет к тому, что нам не миновать... снятия Григория (Зиновьева. – Э. Р.) с Коминтерна... Работает ли Наркомат иностранных дел в духе устроения Каменева (послом)...» 
Каменева делают послом. Судьба оппозиционеров решена. В сытый буржуазный мир отправляет Сталин знаменитых большевиков, прежних ленинских соратников, а ныне его противников, практически высылая их из страны. В Берлине окажется бывший секретарь ЦК и член Политбюро Крестинский, в Праге – когда-то объявивший низложенным Временное правительство троцкист Антонов-Овсеенко, в Париже – бывший глава правительства Украины Раковский и с ним бывшие влиятельные члены ленинского ЦК – троцкисты Пятаков и Преображенский. В Австрию, Аргентину, Швецию, Персию... по всему миру разбросает он своих врагов. Пусть отдохнут, понаслаждаются жизнью. Пока. 
В это время Крупская вновь попыталась поддержать старых соратников Ильича. 
«Переговоры с Крупской не только не уместны теперь, но и политически вредны. Крупская раскольница...» – пишет Сталин Молотову из Сочи. Вернувшись, он «шутливо» предупредил Крупскую: «Если будете раскольничать, мы дадим Ленину другую вдову». 
Он, который даст партии новую историю, где все основатели большевистской власти предстанут ее злейшими врагами, – он смог бы! И Крупская испугалась до конца жизни... Сталин отправит ее заседать в Центральную контрольную комиссию, где она будет утверждать самые дикие вымыслы против бывших сподвижников мужа. 
Осенью на Кавказе он узнает: желанное свершилось – оппозиция решила приступить к отчаянным действиям. 
23 сентября 1926 года, Молотову: «Если Троцкий в бешенстве и он думает открыто ставить ва-банк, тем хуже для него...» 
В октябре оппозиционеры выступили в заводских ячейках, требуя дискуссии. Правда, тут же испугались и признали свое выступление «нарушением партийной дисциплины». Но поздно – Сталин изгоняет из Политбюро всех вождей Октября. Зиновьев перестает руководить Коминтерном. С этого момента оппозиции терять нечего – и начинается яростная война. Война обреченных. 
Накануне XV съезда партии и десятой годовщины организованного им Октябрьского переворота Троцкому в созданном им государстве приходится организовывать... подпольную типографию, чтобы напечатать свою программу! Он знает: на съезде ему не удастся ее огласить – зал, послушный Сталину, заглушит его криками. Но ГПУ, конечно же, было в курсе, и Сталин ждал этого шага. За подпольную типографию сторонников Троцкого тотчас выгоняют из партии и арестовывают. 
На очередном пленуме ЦК Троцкий произносит свою речь. Она еле слышна, ее прерывают проклятия и ругательства, неумолчные крики «Долой!», «Вон!». Под те же крики покидает трибуну Зиновьев. Сталин может гордиться: день ото дня все четче работает созданная им система. 
Утром 7 ноября оппозиционеры устраивают демонстрации в Москве и Ленинграде – две последние демонстрации против власти Сталина. Более такого никогда не случится. 
Конечно, ГПУ доложило ему о подготовке демонстраций, но он дал им состояться. Вынос партийных разногласий на суд беспартийной толпы считался величайшим преступлением в ленинской партии. Оппозиционеры сами подписывали себе приговор. И конечно, Сталин – сам блестящий организатор демонстраций – хорошо подготовился... 
7 ноября небольшая толпа (в основном студенты) двинулась к Красной площади. Они несли транспаранты с лозунгами оппозиции: «Повернем огонь направо – против кулака и нэпмана!», «Да здравствуют вожди мировой революции – Троцкий и Зиновьев!». 
Вскоре к колонне примкнул подобранный ГПУ «народ». Колонна доходит до Охотного ряда. Здесь, недалеко от Кремля, с балкона бывшей гостиницы «Париж» оппозиционеры должны были обратиться к беспартийным. И Сталин дает им это сделать. Члены ленинского ЦК троцкисты Смилга и Преображенский вывешивают лозунг «Назад к Ленину!». Находящиеся в колонне представители оппозиции кричат: «Ура!» 
И тотчас последовали «протестующие действия трудящихся» – начали свистеть в заготовленные свистки, бросать принесенные помидоры. Подъехавшая на автомобилях группа во главе с секретарем райкома партии Рютиным врывается в запертое парадное. Одновременно красноармеец лезет по отвесной стене на балкон и срывает лозунг на глазах веселящейся толпы. Рютин и его компания проникают в дом и начинают избивать оппозиционеров... 
Они все погибнут – и избиваемые Смилга и Преображенский, и избивавший их Рютин. 
А пока в толпе начинают громко кричать: «Бей оппозиционеров!» И еще громче: «Долой жидов-оппозиционеров!» Демонстранты избиты и арестованы. 
В это время готовилось торжественное заседание в Большом театре, посвященное юбилею Октября. 
После заседания Эйзенштейн должен был показать свой фильм «Октябрь». Он не успевал и все ночи напролет монтировал картину. Г. Александров, бывший тогда вторым режиссером у Эйзенштейна, вспоминал: 
"В 4 часа в монтажную вошел Сталин. Поздоровавшись, спросил: 
– У вас есть в картине Троцкий? 
– Да, – ответил Эйзенштейн. 
– Покажите эти части". 
После просмотра Сталин был категоричен: картину с Троцким показывать нельзя. И Эйзенштейн начинает вырезать из картины «Октябрь» того, кто был отцом Октября. 
14 ноября Троцкий и Зиновьев исключены из партии. Вскоре сто кинотеатров одновременно демонстрируют революционный боевик «Октябрь» – без Троцкого. Фильм горячо одобрила Крупская, написав в «Правде»: «Чувствуется, что зародилось у нас и уже оформляется новое искусство. У этого искусства колоссальное будущее». 
Она была права – зарождалось новое искусство. Ему Сталин заставит служить и Эйзенштейна, и прочих своих гениев. 
На состоявшемся в декабре XV съезде под привычное сопровождение зала, одобряющего (его) и негодующего (по поводу оппозиции), он сказал: «Условие у нас одно: оппозиция... должна отказаться от своих взглядов, открыто и честно и перед всем миром. (Возгласы „Правильно!“, продолжительные аплодисменты.) Она должна заклеймить ошибки, ею совершенные... Она должна передать нам свои ячейки, чтобы партия имела возможность распустить их без остатка. Либо так, либо пусть уходят из партии. А не уйдут – вышибем. (Возгласы „Правильно!“, продолжительные аплодисменты.)». 
Он, конечно, знал, что все эти бывшие вожди еще не готовы бичевать себя «перед всем миром» и «открыто и честно» передать своих сторонников в руки ГПУ. В результате он получил право «вышибить». Съезд подтвердил исключение из партии Троцкого, Зиновьева, Каменева и еще семи десятков известных деятелей оппозиции, в том числе Пятакова, Радека, Смилги и прочих. 
В юбилей Октября Сталин преспокойно выгнал из партии почти всех сподвижников Боголенина. И не только выгнал... В речах его союзников, вчерашних оппозиционеров, зазвучали новые призывы. 
Рыков: «По обстановке, которую оппозиция пыталась создать... думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придется в ближайшее время несколько увеличить. (Возгласы „Правильно!“, аплодисменты.)». 
Так они кричали, аплодировали, подготавливая свое будущее. 
После подобных речей Сталин смог попробовать пойти дальше и сделал то, чего никак не ожидали бывшие «кремлевские бояре». Всех этих вчерашних членов ЦК: Радека, Смилгу, Белобородова, Муралова, Преображенского, Смирнова – он отправил в ссылку, как при царизме. И как несколько лет назад упомянутые большевики отправили в ссылку своих сподвижников по революции – эсеров. 
Отправился в ссылку и символ мировой революции – Лев Троцкий. После ноябрьской демонстрации он был выгнан из квартиры в Кремле и жил у своего друга – убийцы царской семьи Белобородова. 
Высылку Троцкого Сталин провел в лучших традициях. Сначала по телефону Бухарин объявил Троцкому решение, и тот, естественно, задумал организовать демонстрацию в день высылки. Затем по совету Сталина Бухарчик сообщил Льву, что его отъезд перенесен на два дня... 
Но уже на следующий день пришли – отправлять Троцкого на вокзал. Он заперся в комнате, однако... 
«Троцкого выносили из квартиры на руках. Двое выносили, в том числе начальник моей охраны Погудил. Питух крепкий был», – вспоминал Молотов. 
Тщетно кричал сын Льва: «Несут Троцкого!» – тщетно звонил в двери квартир. Никто из живших в доме партруководителей не открыл дверей, Сталин их уже выучил. Троцкого спокойно снесли по лестнице в автомобиль... На вокзале сын продолжал кричать, обращаясь к железнодорожникам: «Смотрите, как несут Троцкого!» Но вокзал был пуст, и железнодорожники спокойны. Время Троцкого прошло. 
Темные, полуграмотные рабочие, партийцы ленинского призыва, счастливо вздохнули: главное обвинение против их партии – «евреи правят» – исчезло. И они были благодарны Сталину. Радек мрачно острил: «Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин из Политбюро». Зиновьев и Каменев вскоре испуганно раскаялись – публично осудили свои взгляды как антиленинские. 
В дни прощания с Боголениным Сталин произнес речь. 
Бывший семинарист не забыл церковную риторику. Он говорил о заповедях, завещанных Боголениным, и клялся их исполнить. 
Что ж, он исполнил – и в самый короткий срок. Ленин задумал укротить мятежную старую гвардию – он сумел довести это до абсолюта. Ленин принял грозную резолюцию о единстве партии – он сделал ее железным законом. 
Он имел право сказать: «Я утверждаю, что нынешний режим в партии есть точное выражение того самого режима, который был установлен в партии при Ленине во время X и XI съездов». 
Теперь впереди было расставание с нэпом, окончательное усмирение страны – и ее встреча с новым царем. 
«ТИХИЙ КРЕМЛЬ» 
В то же время Сталин уже думает о будущем своего государства – и начинает заманивать обратно уехавших великих. 
Идут переговоры с Максимом Горьким. Знаменитый «Буревестник революции» не принял Октябрьский переворот и заклеймил своего вчерашнего друга Ленина «авантюристом, готовым на самое постыдное предательство интересов пролетариата». 
Весь 1918 год его газета «Новая жизнь» нападала на большевистский террор. «Русская революция ниспровергла немало авторитетов, мы боимся, что лавры этих столпов не дают спать Горькому, мы боимся, что Горького смертельно потянуло в архив, что ж, вольному воля! Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов», – заявил тогда Коба. Но Горького это не остановило – он написал пьесу о мерзостях новой власти. Хозяин Петрограда Зиновьев распорядился повторить то, что уже делал с писателем «проклятый царизм»: пьеса была запрещена, на квартире Горького провели обыск. Зиновьев грозил пойти дальше – арестовать окружение Горького, но тот продолжал свои разоблачения: «Ничего другого не ждем от власти, боящейся света гласности, трусливой и антидемократической, попирающей элементарные гражданские права... посылающей карательные экспедиции к крестьянам». 
«Новая жизнь» была закрыта Зиновьевым. Ленину пришлось посоветовать «отцу пролетарской литературы» отбыть из первого пролетарского государства. В 1922 году Горький покидает Россию под предлогом лечения... 
Теперь, когда Зиновьев, главный враг Горького, изгнан из Ленинграда, Сталин дает задание вернуть «Буревестника революции». Это должно освятить приход нового Вождя. 
Переговоры с Горьким он поручил руководителю своей тайной полиции Генриху Ягоде. 
Одновременно он велел начать переговоры с другой знаменитостью (уже беспартийной) – композитором Сергеем Прокофьевым. Операцию по его заманиванию также проводит ГПУ. 
В январе 1927 года после многих приглашений и долгих колебаний Прокофьев вместе с женой решился посетить «Большевизию». Свои впечатления он изложил в дневнике. 
По прибытии в страну к нему тотчас прикрепили сопровождающего – некоего Цукера. Этот «работник ВЦИКа» (так он представился Прокофьеву) был, естественно, работник ГПУ. Прокофьева поселяют в лучшем отеле – «Метрополе». 
«Огромный номер, вид на Большой театр восхитительный, но нет ванны, а вода для умывания в кувшинах... Толпа на улицах добродушная, это ли те звери, которые ужаснули весь мир? Лакеи, как и всюду, берут на чай и вежливые, – описывает Прокофьев. – Всю дорогу Цукер с увлечением объяснял благотворную работу своей партии. Выходило очень интересно и в планетарных размерах». 
Обработка продолжается. Прокофьева привозят в особый ресторан, где «обед необычайно вкусен и сервирован: тут и рябчики, тут и изумительно взбитые сливки, и вообще масса забытых русских вещей». Когда он входит в консерваторию, оркестр играет приветственный марш. В гостинице он получает «письмо эротического и даже демонического характера... с приложением телефона». 
Наконец, Прокофьеву оказывают высшее доверие – приглашают «в гости в Кремль». Для сопровождения выделена наиболее интеллигентная кремлевская дама – товарищ Ольга Каменева, сестра Троцкого и жена Каменева, уже отосланного в Рим послом (но его семья по-прежнему живет в Кремле). 
«Солдаты с ружьями и сверкающими на солнце штыками охраняют Кремль, – записывает Прокофьев. – Цукер, захлебываясь, объясняет: вот прошел такой-то министр, а вот здесь Ленин сделал то-то, а вот тут живет революционный поэт Демьян Бедный... Но жить здесь неудобно, поясняет Цукер, если хочешь позвать к себе кого-то просто в гости – большая возня с пропусками... Нас ввели в огромную комфортабельную комнату с великолепными креслами и шкафами с книгами, ввели с легкой торжественностью, почтение носилось в воздухе, сама Ольга Давыдовна показалась мне живой и приятной... Затем явился Литвинов (заместитель наркома иностранных дел) с женой. Оба объявили, что любят музыку. Цукер осторожно дал понять, что хорошо бы я немного поиграл... Черпали отдых новые революционные силы под звуки моих сочинений...» 
Встреча затянулась за полночь, и вот они идут в ночи к автомобилю. «Жена Литвинова несет в руках по бесконечным коридорам Кремля свои грязные ботики, чтобы не пачкать коридоры... „Как я люблю этот тихий Кремль!“ – восклицает она... Забавно было это слышать, зная, какую бурную деятельность проявляет в мире этот Кремль», – пишет Прокофьев. 
Ему тогда понравилось. И хотя он занес в дневник слова своего старого друга: «Здесь жить совершенно невозможно: все время контролируют и шпионят, чистое мучение... здесь каждый шестой человек – шпион», Прокофьев неоднократно посещает СССР. 
Ягода преуспел.

Глава 12
ПЕРЕЛОМАННАЯ СТРАНА

"Кто ж он, народный смиритель, 
черен, и зол, и свиреп?" А. БлокОБЕД С ХЛЕБОМ
В то время многие по дореволюционной привычке вели дневники. Большая часть их исчезнет вместе с авторами в дни террора. Некоторые предусмотрительные, как мой отец, ожидая ареста, сами сожгли свои дневники. И оттого так ценно то немногое, что просочилось сквозь сито времени... 
Из дневника учителя истории И. Шитца: "Провинция прямо говорит о голоде. Мужички инстинктивно выработали определенную тактику, распространившуюся всюду. Это тактика упрятывания хлеба, причем скрывают артистически, так, что не найти ни за что... Отсюда новости поразительные: в Одессе за хлебом дежурят, на Кавказе, житнице страны, в ресторанах пишут, как о чуде: «Обед с хлебом». 
Да, начав осуществлять бухаринскую политику союза с крестьянством, Сталин получил отсутствие хлеба. Почувствовав свободу, крестьяне попросту отказываются продавать государству хлеб по низким ценам. Нечем кормить город и растущую армию (отметим: армия растет в мирное время). 
Он часто запирается в кабинете один, долго ходит, посасывая трубку... Власть в его руках. Соперники повержены. Бухарин – «бухкашка», как его насмешливо зовут в партии, – естественно, не конкурент. Нет, что делать дальше – этого вопроса для него не существовало. 
Впоследствии, обдумывая свои разногласия со Сталиным, Бухарин вспомнит, как еще в 1925 году у них состоялся «экономический» разговор, во время которого Сталин сказал, что долгая ставка на нэп возродит капитализм. Конечно, эта ставка – всего лишь маневр в борьбе с Троцким и Зиновьевым и передышка, чтобы подкопить силы. Но вопрос: когда прекращать передышку? Не опоздать бы. Сталин был совершенно согласен с поверженными левыми: нэп надолго – это конец советской власти. 
Через 70 лет история Горбачева это подтвердит. 
Тогда, бродя по кабинету и решаясь начать, Сталин уже видел мираж небывалой страны – соединения марксовой Утопии с мощным государством. Единый банк, единый план, организованное в колхозы крестьянство, пирамида всевластных руководителей – маленьких вождей... И на вершине – Вождь, чья команда моментально воплощается малыми вождями. Беспощадная дисциплина, беспощадные наказания... Гигантские средства сосредоточиваются в руках Вождя. Он сможет создать величайшую промышленность и, следовательно, величайшую армию... а дальше – великая ленинская мечта о мировой революции. «Кружится голова!..» 
Силы для поворота уже были. Сталин объявил на XV съезде партии: «Губкомы и обкомы овладели делом хозяйственного руководства». За скучной формулой стоит уже выстроенная им пирамида вождей. «Орден Меченосцев» контролирует всю жизнь страны. Можно было поворачивать. 
Он знал, как хотела этого поворота партия. Она презирала бухаринские комплименты мелкой буржуазии. Любимое слово гражданской войны, по которому так соскучились солдаты партии, – бей! Бей кулака! Бей недорезанных буржуев! 
Литератор А. Виноградов писал Горькому: «Когда двое детей слесаря-ударника свалили под трамвай своего школьного товарища, потому что он сын врача и классовый враг, значит, разбушевались далеко не человеческие стихии». 
Это и были стихии русской революции. Сталин вновь разбудит их, возвратит романтизм Октября, лозунги революционного порыва: никаких компромиссов, классовая борьба не на жизнь, а на смерть. Он хочет строить невиданное общество, в котором не будет ни крестьянина, ни лавочника, ни мещанина. 
В революционных одеждах он начинает строительство своей Империи. 
Крестьяне, не дававшие хлеба, его теперь только радовали. Призрак голода развязал ему руки. И он бросил клич, которого ждала партия: буржуи забыли силу великой революции. Что ж, мы напомним: революция продолжается! 
ВОЗВРАЩЕНИЕ В РЕВОЛЮЦИЮ 
Начинают вырабатываться знакомые директивы о принудительной конфискации хлеба. Отряды рабочих и чекистов вновь идут по деревням. Он выгоняет соратников из кабинетов – «выкачивать» хлеб. 
Молотов: «Выкачивали хлеб у всех, у кого был... 1 января 1928 года я был на Украине – выкачивал хлеб. „Ну, я бы тебя расцеловал, как ты там действовал“, – сказал Сталин. Ему самому тоже захотелось поехать». 
15 января Сталин выехал в Сибирь, посетил Барнаул, Омск и Новосибирск. Из поездки он вернулся в крайнем озлоблении. 
Из письма Н. Кротова: "Из Омска Сталин поехал в какую-то деревню. Рассказывали, он там все агитировал сдавать хлеб. Тут кто-то из крестьян и крикни ему: «А ты, кацо, спляши нам лезгинку – может, мы тебе хлебца-то и дадим». 
Молотов: «Из Сибири он привез постановление: если кулак не сдает хлеб в размерах, какие для него положены, – применять репрессивные меры. Он довольно крепко нажал. И выкачал хлеб». 
Они посмели смеяться над ним... Больше не посмеют – не до смеха будет. Здесь народ понимает только силу. 
Я держу в руках книгу из его библиотеки – «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина. Забавную надпись он оставил прямо на форзаце: «1) слабость, 2) лень, 3) глупость – единственное, что может быть названо пороками. Все остальное, при отсутствии вышесказанных, добродетель». 
Бухарин и его команда в ужасе понимают: Сталин попросту вернулся к военному коммунизму... Но он уже шел дальше: заговорил о коллективизации крестьянства. Это вызвало ярость Бухарина, которой Сталин не ожидал. Мягкий Бухарин, по его расчетам, должен был подчиниться. Ничего подобного! К изумлению Генсека, начинаются стычки. Весной 1928 года Бухарин мобилизует своих сторонников – Рыкова и Томского. Они пишут записки в Политбюро – об угрозе союзу пролетариата с крестьянством, естественно, ссылаются на Ленина... 
Сталин не собирался тогда уничтожать Бухарина. Он делал поворот, и ему нужен был Бухарин, который все это объяснит с точки зрения марксизма. Он собрал пленум ЦК, и впервые в его докладе прозвучала формула: «Продвижение к социализму... не может не вести к сопротивлению эксплуататорских классов... не может не вести к обострению классовой борьбы». 
Население страны, не читавшее скучных докладов, так и не узнало: приговор произнесен. За этой тусклой фразой было море крови. 
«Если идет классовая борьба, значит, нужен террор. Если она должна усиливаться, должен усиливаться и террор» – так объяснил суть сталинских слов моему отцу старый партиец, сосед по дому. Но отец не поверил – весело рассмеялся... 
Идут изнурительные пленумы. Бухарин не сдается. С ним выступают Рыков и Томский. 
Запершись с Бухариным в кабинете, Сталин уговаривает его: «Мы с тобой – Гималаи, Бухарчик, остальные ничтожества. Договоримся!» Но Бухарин стоит на своем... Этот знаток Ленина так и не смог постичь Ленина. Европейски образованный Бухарчик не понял главного урока, который хорошо усвоил темный Коба в ленинских университетах: нэп, свободное крестьянство – гибель их власти. День без террора опасен, два дня без террора – смерть. 
И тогда на Политбюро Сталин начал орать на Бухарина. Тот цитирует фразу Генсека про «ничтожества» остальным членам Политбюро, надеясь вызвать их гнев. Глупец... Они действительно были ничтожествами, испытывавшими только страх, и ненавидели Бухарина за эту унизившую их откровенность. Сталин пришел в ярость. Он кричал: «Врешь, ты это все выдумал!» – так рассказывал потом Бухарин Каменеву. 
В истериках, скандалах идут заседания. 
«Мягкий как воск» Бухарин продолжает бороться, даже пытается «завербовать» двух членов Политбюро – Калинина и Ворошилова, сулит им смести Сталина на очередном Политбюро. Калинин задумывается – он, бывший крестьянин, конечно же, против коллективизации... и Сталину пришлось принять меры – образумить старичка. 
В дело введен Демьян Бедный. Любимый поэт партии проживал в Кремле, и его огромная квартира, мебель красного дерева, гувернантка, повар и экономка были легендой в голодной писательской среде. Демьян умеет отрабатывать блага – в «Известиях» появляется фельетон, где он обрушивается на неких «старичков, власть имущих, путающихся с молоденькими артисточками из оперетки». Калинин, у которого был роман с молоденькой певицей Татьяной Бах (тотчас ставшей примадонной московской оперетты), все понял: удары будут беспощадными и позорными, ибо в распоряжении Сталина новое оружие – досье ГПУ. Калинин капитулирует. И Клим Ворошилов, весельчак и жуир, быстро все осознал на его примере. 
Но активность Бухарина становится все серьезнее. Сталин узнает: он ведет переговоры с руководителями ГПУ Ягодой и Трилиссером... А потом, в июле 1928 года, Бухарин отправился к его поверженному врагу – Каменеву. 
Когда-то к Троцкому пришли его лютые враги Каменев и Зиновьев. Теперь к ним пришел их лютый враг Бухарин. 
«Бухарин, – напишет Каменев Зиновьеву, – потрясен до чрезвычайности, губы прыгают от волнения». 
Бухарин объявляет прежние разногласия несущественными и призывает бывших врагов заключить союз против Сталина. Каменев законспектировал весь разговор. 
Бухарин: «Это Чингисхан... беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти, меняет теории ради того, кого в данный момент следует убрать... Мы с ним разругались до „лжешь“, „врешь“ и прочее... Разногласия между нами (правыми. – Э. Р.) и Сталиным серьезней во много раз всех бывших разногласий с вами... Было бы гораздо лучше, если бы мы имели в Политбюро вместо Сталина Зиновьева и Каменева». 
После чего он изложил новую концепцию Сталина – причину разногласий. «Его линия такая: капитализм растет за счет колоний. Колоний у нас нет, займов нам не дают. Поэтому наша основа – дань с собственного крестьянства... Сталин понимает, что будет сопротивление. Отсюда теория: чем больше будет расти социализм, тем больше будет сопротивление...» 
– Каковы ваши силы? – спрашивает Каменев. 
Бухарин: «Я, Рыков, Томский и Угланов (глава московских большевиков. – Э. Р.). Питерцы вообще с нами, но испугались... Ворошилов, Калинин изменили нам в последний момент». 
«Выясняется, – пишет Каменев Зиновьеву, – и середняк-цекист будет за Сталина. Из лиц, обладающих властью, Бухарин почему-то именует в своих сторонниках Ягоду и Трилиссера...» 
Не благодаря ли «стороннику Ягоде» известие о встрече Бухарина с Каменевым тотчас дошло до Сталина, вместе с записью этой встречи? 
После ухода Бухарина Каменев пишет свой комментарий: «Тон абсолютной ненависти к Сталину и абсолютного разрыва...» 
Но он понимает: правые бессильны и наивны, как и он сам был когда-то... 
Во время встречи Каменев спросил Бухарина: 
– Что будет с нами? 
– Сталин попробует купить вас высокими должностями. Чтобы вы помогали ему душить нас. 
Здесь наивный Бухарин допустил ошибку. Каменев давно ждет, когда к ним обратится Сталин – ведь теперь он принял их программу. Все, чего они требовали, – он осуществляет. Рассказанное только подливает масла в огонь. Бухарин обречен, союз с ним бесперспективен! За что Каменеву щадить его – человека, который недавно требовал их крови? 
Так что после ухода Бухарина ему был прямой смысл донести Сталину о его посещении... 
Но Каменев тоже оказался наивен: Сталину не нужна была помощь бывших вождей. Он задушит правых без их помощи. Легко. Один. 
Поэтому никакого зова к Зиновьеву и Каменеву от Сталина не последовало. И когда Каменев, устав ждать, в декабре сам пошел к Ворошилову и «два часа распинался перед ним, расхваливая политику ЦК», Ворошилов не ответил ему ни единым словом. 
Подводя черту под судьбой бывших вождей, в январе 1929 года Сталин выслал Троцкого из России. И Зиновьев справедливо отметил: протестовать уже не перед кем. 
Высылая Троцкого, Сталин сохранил юмор. Льва Давидовича, считавшего себя истинным ленинцем, вывозил из России пароход «Ильич». 
Почему Сталин не убил его? Троцкий тогда нужен был ему живым – для будущих игр. Он должен был стать тем «контрреволюционным центром», в связях с которым Сталин сможет обвинять своих врагов, червячком, на которого будут ловиться будущие жертвы. Все рассчитано на очень много ходов вперед. И сейчас, когда нужно рассчитаться с Бухариным, он начинает действовать... через Троцкого. 
Накануне расстрела в предсмертном письме к Сталину Бухарин писал: «Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил: знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу? Я говорю – да. А в это время я бегал к Каменеву». 
Ничего не понял Бухарчик... Запись его встречи с Каменевым Сталин получил тотчас – и из нескольких источников. И чтобы помучить несчастного интеллигента, он спрашивал: «Ты ведь не способен на интригу?» Играл в Отелло... И когда Бухарин, безумно мучаясь, врал, Сталин получил право смертно ненавидеть лжеца и предателя. 
ГПУ сделало так, чтобы запись беседы Бухарина с Каменевым попала к Троцкому. Как всегда, все просчитано: Троцкий Бухарина ненавидит и не пожалеет – немедленно опубликует запись. И точно: оказавшись за границей, он публикует разговор, дав Сталину бомбу – возможность говорить о сговоре правых с прежней оппозицией. 
В это время Сталин получает новых сторонников – Радеку и прочим троцкистам дана возможность почетно капитулировать. Ведь Сталин «повернул огонь направо... Нужно поддержать Сталина и занять левый фронт партии, пока он не занят другими» – так писали они друг другу из ссылок. Но чтобы вернуться, надо пожертвовать Троцким. 
Вскоре Радек обращается к ссыльным троцкистам: «Мы сами себя привели в изгнание и в тюрьму. Я порвал с Троцким, теперь мы политические враги». 
«ВО ИМЯ ПАРТИИ МОЖНО И ДОЛЖНО...»
Почему они так легко изменяют взгляды, предавая друг друга? 
Один из главных троцкистов Пятаков, ставший одним из преданных сталинцев, так объяснял это изумленному Валентинову: «Во имя партии можно и должно в 24 часа изменить все свои убеждения и заставить себя считать белое черным». 
Во имя партии! Когда ученик Духовной семинарии Сталин называл партию «Орденом Меченосцев», он имел в виду именно ее священную природу. И Троцкий, сформулировав тезис: «Партия всегда права», думал о том же. 
Их партия, как и церковь, остается чиста, даже если ее служители ошибаются, ибо в основе партии, как и церкви, лежат сакральные тексты марксизма, которые не дают ей в целом ошибиться, а грешным членам – изменить ее священную природу. 
И отсюда – принцип: «Все для партии», позволяющий ее членам предавать друг друга, делающий их покорными ему – Сталину, главе священной партии. 
Идет поток заявлений о раскаянии, и Сталин возвращает из ссылки раскаявшихся левых. 
Пятаков, Смилга, Раковский, Белобородов и прочие большевистские знаменитости заклеймили Троцкого и вернулись в партию. Их авторитет, их энергия очень пригодились Сталину в год, который его историки назовут годом Великого перелома. 
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК 
Еще в 1925 году, когда Сталин в союзе с правыми бил Каменева и Зиновьева, в ленинградском отеле «Англетер» покончил с собой Сергей Есенин. Поэты в России – пророки. В пьяном бреду Есенину постоянно мерещился некий ужасный Черный человек. Великий крестьянский поэт уже тогда чувствовал его приближение. Теперь час пробил: Черный человек изготовился уничтожить древнюю русскую есенинскую деревню. 
С апреля 1929 года Сталин открыто повернул. Начинался величайший эксперимент XX века, чреватый большой кровью. Но что значит кровь, когда впереди великое будущее! И он задумал достичь его революционно – в кратчайший срок. Сломить сопротивление деревни, а для этого физически уничтожить все зажиточное и большую часть среднего крестьянства, остальных объединить в коллективные хозяйства. Даровой труд собранных в колхозы хлебопашцев даст гигантские средства, и он построит величайшую индустрию – и опять в кратчайший срок. Он заставит рабочих забыть о зарплате, об отдыхе. Революционный энтузиазм! Страну ждали невиданные лишения, катастрофы на заводах – результат невиданного темпа, которого не выдержат изношенные станки... 
Но он милосерден к согражданам. Люди вдвойне несчастны, когда они не понимают причин своих несчастий. И он заранее решил дать стране виновников ее будущих страданий. Виновны враги – таково вечное российское объяснение всех народных бед. Сталин помнил: в первую мировую войну царское правительство быстро нашло понятное объяснение неудач своих бездарных генералов – шпионы. И народ с радостью верил. Сейчас он придумал найти новое объяснение – вредители. Ими должны стать инженеры. Специалисты, получившие образование еще при царе, естественно, ненавидят диктатуру пролетариата и вредят! Он точно рассчитал: темная ненависть полуграмотной массы к образованным, к интеллигенции вернет любимый клич – бей! 
И еще: начиная поворот, он должен был погрузить страну в атмосферу постоянного страха. Только страх мог предупредить возможное недовольство и родить покорность народа, необходимую для Великого перелома. 
Так родилось это невиданное шоу: открытые процессы конца 20-х годов. 
ГЛАДИАТОРСКИЕ БОИ 
В то время города захватили выходцы из деревни, люди привыкли жить, есть и спать в одной комнате – все вместе, и взрослые и дети. Огромные барские квартиры стали коммунальными. Утром чужие, полураздетые люди беседуют друг с другом в очереди у туалета, у умывальника (это давно перестало смущать), и беседы эти, как правило, о процессах вредителей, которых постоянно разоблачает доблестное ГПУ. 
Процессы с детективными сюжетами, страшными приговорами разнообразят тусклую жизнь обывателей. Это своего рода гладиаторские бои. И властительницей дум народа все больше становится тайная полиция. 
Во главе ГПУ стоял Вячеслав Менжинский – сибарит из богатой семьи, с юности вступивший в революционное движение. В 1909 году он написал о Ленине в эсеровской газете: «Ленин – политический иезуит». Впрочем, после Февраля, когда Менжинский сблизился с большевиками, Ленин высказался о нем и ему подобных столь же тепло: «Наше хозяйство будет достаточно обширным, чтобы каждому талантливому мерзавцу нашлась в нем работа». 
После Октября, получив пост наркома финансов, он привел дело в такой хаос, что был вскоре снят. Но в 1919 году, вспомнив, что Менжинский – юрист, Ленин подыскивает «талантливому мерзавцу» место в руководстве ЧК. Он угадал: мерзавец оказался незаменим в разработке головоломных провокаций. Менжинский принимает участие во всех страшных делах Красного террора, но брезгливо отсутствует при пытках и расстрелах. 
Назначенный Генсеком Сталин тут же устанавливает тесную связь с этим странным человеком. Руководитель ЧК Дзержинский в то время совмещает множество должностей, и Менжинский фактически руководит большевистской спецслужбой. После смерти Дзержинского Сталин назначает его главой этого ведомства. 
При этом снобе и сибарите лакействует его верный помощник, бывший фармацевт Генрих Ягода. Он развивает стиль мэтра: провокация становится постоянным приемом ЧК – ГПУ. Именно при Менжинском прокручивают операцию «Трест»: при помощи созданной ЧК "антибольшевистской организации «Трест» Менжинский заманивает в Россию своего бывшего знакомца, легендарного террориста эсера Бориса Савинкова, убийцу царских министров, неукротимого врага большевиков. 
После долгих бесед в тюрьме с Менжинским Савинков вдруг объявляет: «Я признаю теперь советскую власть и никакой другой». За это сенсационное заявление Менжинский заменяет ему смертную казнь тюремным заключением. И видимо, обещает в будущем помилование. Но в 1925 году было объявлено о самоубийстве Савинкова. Правда, незадолго он предупредил своего сына: «Услышишь, что я наложил на себя руки, – не верь». Что ж, Менжинский знал это правило: врага можно простить, но предварительно его следует уничтожить. 
При Менжинском в ведомство приходит много щеголеватых, образованных молодых людей – делать карьеру. У них отнюдь не пролетарское прошлое, но, выслуживаясь, они беспощадны. Вместе с ними, ненавидя их, продолжают работать истинные фанатики, бредящие мировой революцией. 
В 1927 году Сталин устраивает грандиозное празднество – вся страна и партия отмечают десятилетие ГПУ – «карающего меча революции». Большинство из тех, с кем Менжинский был в Октябре и кто основывал его учреждение, потеряли власть. Теперь они сами – объект слежки ГПУ. Но Менжинский – на месте... Произносятся бесконечные речи, возносятся восхваления ГПУ. Особенно хороши слова интеллигентнейшего Николая Бухарина: «ГПУ свершило величайшее чудо всех времен. Оно сумело изменить саму природу русского человека». И он прав. Впервые в России доносительство объявлено доблестью, а тайная полиция – героической организацией. Менжинский вместо речи, которой от него ждали, произнес всего шесть слов: «Главная заслуга чекиста – уметь хранить молчание». И, усмехнувшись, отбыл с трибуны. 
Теперь Менжинский уловил новый ветер. Еще недавно объявляли, что все главные враги искоренены, но вот Сталин официально провозглашает: враги не только не истреблены – их миллионы. И Менжинский понимает: предстоит большая работа. Вождь явно решил воскресить Красный террор. 
Будущая гигантская работа не прельщает – после смерти жены Менжинский все чаще ощущает болезненную скуку. Сталин чувствует его усталость и теряет к нему интерес. В начале процессов он еще сотрудничает с Менжинским, но с конца 1930 года все больше работает с его заместителем Ягодой. 
В 1930 году выгнан Сталиным еще один старый соратник Ленина и друг Менжинского – нарком иностранных дел Чичерин, большевик и потомок рода Нарышкиных, бывших в родстве с царями. Одинокий и странный, он затворяется в своей квартире и играет целыми днями любимого Моцарта. Вместо Чичерина Сталин назначает его врага – энергичного Литвинова. Еврей на посту главы внешнеполитического ведомства помогает ему избежать за границей обвинений в антисемитизме. Кроме того, Сталин уже думает, как наладить отношения с Америкой... 
Менжинский часто навещает Чичерина. Чичерин играет Моцарта, а Менжинский молчит, знает: уши его ведомства – повсюду. Он все реже приходит на работу, сидит дома, изучает древнеперсидский язык, чтобы читать в подлиннике Омара Хайяма. 
Сталин перестает звать его в Кремль, но не может отпустить в отставку – слишком много знает Менжинский. Он номинально возглавляет ГПУ до мая 1934 года, когда Ягода, видимо, дает яд этому странному обломку ленинской эпохи. 
Отныне Сталин напряженно работает вместе с Ягодой. 
Генрих Ягода обязан своим возвышением семейству Свердловых. Старик Свердлов верил в революцию. Этот богач купец из Нижнего Новгорода изготовлял фальшивые печати для подложных революционных документов. Его сын Яков, естественно, пошел в революцию и стал первым номинальным главой большевистской России. 
Мальчиком Ягода работал на побегушках у старика Свердлова, который помог ему получить профессию фармацевта. Этим Ягода активно воспользуется, но позднее. 
После Октября он оказывается в органах ЧК и по-прежнему держится могущественной семьи: его жена – родственница самого Якова. Ягода использует эти связи – уже в 20-х годах он в руководстве всесильного ГПУ. Именно он в первые годы советской власти опутывает страну сетью осведомителей, при нем формула Ленина «каждый партиец должен быть чекистом» сильно расширяется – теперь чекистом обязан стать каждый гражданин. Приглашение стать осведомителем становится доказательством доверия партии и предметом гордости. 
В год славного юбилея ЧК – ГПУ в Донбассе были арестованы несколько десятков инженеров, обвиненных во вредительстве. Больше года шло следствие, точнее, репетиция невероятного спектакля. Следователи Ягоды были предельно откровенны перед изумленными подследственными – изумленными потому, что вначале они, естественно, старались оправдаться, но им объяснили, что в вину их никто не верит. И оправдываться не требуется – требуется сотрудничать. Несчастным разъясняли высокие идейные соображения их ложного обвинения: идет беспримерная стройка социализма, признание подсудимых во вредительстве должно поднять в народе гнев против капитализма, повысить бдительность против действительных врагов, а заодно и производительность труда, и прочее, и прочее... 
За это им обещали жизнь. 
20 мая 1928 года в Москве состоялась премьера: открытый процесс «шахтинцев» – вредителей на шахтах Донбасса. 53 инженера предстали перед судом. Ложа дипломатического корпуса была заполнена до отказа; присутствовали корреспонденты газет со всего мира. Спектакль прошел с успехом – все обвиняемые усердно занимались самобичеванием, даже попросили отвести защитников, которые «слишком их защищали». Они будто соревновались в обвинениях с прокурором Крыленко... Опытная интеллигенция сразу назвала шахтинский процесс «баснями прокурора Крыленко». 
Прокурор потребовал двадцать два смертных приговора, но в благодарность за сотрудничество было велено казнить всего лишь пятерых. Всего пять невинных смертей – что они значили при планетарных задачах! 
На пленуме ЦК Сталин смог подвести нужный итог: «Налицо зримое нарастание классовой борьбы... Нечего говорить, что подобные дела будут повторяться». Это была команда: на всех предприятиях начинают искать вредителей – «своих шахтинцев». 
КОНЕЦ ПРАВЫХ 
Весь 1929 год продолжаются сражения с Бухариным и правыми. Впоследствии один из них, член ЦК Рютин, дал характеристику вождя правых: «Бухарин... как политический вождь ниже всякой критики... умный, но недальновидный. Честный, но слабохарактерный, быстро впадающий в прострацию, неспособный на длительную борьбу с серьезным врагом... Легко впадающий в панику, не умеющий руководить массами и сам нуждающийся в руководстве...» 
Но, превозмогая себя, Бухарин борется, и Сталин догадывается о главной причине его упорства. ГПУ доносит: молодые марксисты из Института Красной профессуры постоянно встречаются с Бухарчиком на квартире секретаря ЦК Постышева (пока тот в отсутствии, его жена, работавшая в институте Маркса-Энгельса, предоставляет им квартиру). Молодые называют себя «школой Бухарина». Сразу после Политбюро Бухарин шел на эту квартиру рассказывать о своих подвигах и речах. Обожание молодых марксистов (и молодых марксисток) так нравится нежному Бухарину... 
Впрочем, пусть Бухарчик борется. Сталину сейчас помогает эта борьба. Громя правых, он созидает Страх. И потому все грубее обрушивается на Бухарина. Бить, бить, бить! На каждом пленуме Генсек изничтожает его... И свершилось: Бухарин испугался. Начинаются попытки примирения: Бухарин и Томский напоминают о дружбе с «товарищем Сталиным». А ведь совсем недавно величали его Чингисханом... 
На очередном пленуме он им припоминает и приход Бухарина к Каменеву, и то, как этот «безупречный и лояльный член партии» тайно предлагал Каменеву изменить состав Политбюро. 
В ноябре 1929 года произошла публичная капитуляция правых. Рыков огласил общее заявление: теперь они – за генеральную линию партии, за уничтожение кулака, за политику, которую еще вчера Бухарин называл «военно-феодальной эксплуатацией крестьянства». Но это заявление Сталин признал «неудовлетворительным». Теперь им предстояло долго публично ползать на коленях, а пока он вышвырнул Бухарина из Политбюро. 
Правых клеймят по всей стране. На заводах, в институтах, в детских садах и даже на кладбищах проходят собрания сотрудников. Проклятия в адрес правых перемежаются с проклятиями в адрес вредителей. Процессы идут не переставая. В Троице-Сергиевой Лавре – главном монастыре России – арестовывают представителей старой аристократии. Выброшенные из квартир, нигде не принимаемые на работу, они приютились в Лавре, работали в музее, преподавали в семинарии. Теперь они объявлены вредителями и арестованы. Занялись и Лаврой... 
С самого начала власти большевиков религия – объект удара. 
Из письма заведующего секретным отделом ВЧК Самсонова Дзержинскому от 4 декабря 1920 года: «Коммунизм и религия взаимно исключаются... Разрушить религию не сможет никакой другой аппарат, кроме аппарата ВЧК... За последнее время в своих планах по разложению церкви ЧК сосредотачивает все свое внимание на поповскую массу. Только через нее, путем долгой напряженной кропотливой работы, мы сможем разрушить и разложить церковь до конца...» 
Строя новое общество с новой религией, бывший семинарист следует заветам Ильича – внимательно следит за церковными кадрами. 
ГПУ все время рядом с церковью. Активно, как завещал Ленин, продолжается уничтожение храмов... 
Грохот стоит в Москве. И каменная пыль. Рушат знаменитую церковь Параскевы Пятницы в Охотном ряду, построенную в XVII веке. Толпы любопытных глазеют, как сбрасывают колокол в полтысячи пудов. В начале 1930 года 5000 человек с энтузиазмом разрушают древний Симонов монастырь. Апофеозом становится коллективное уничтожение многотысячной толпой храма Христа Спасителя. И как символ: на месте Храма Сталин решил построить величайший храм новой власти – Дворец Советов, увенчанный гигантской статуей Боголенина. 
Оставшиеся церкви превращают в склады, и смрад стоит от гнилой картошки, сваленной в алтарях. Детям в школах велят приносить иконы для публичного сожжения. И вот уже несчастная бабушка, вернувшись из церкви, видит, как на месте дедовской иконы весело щурит глаза Ильич с плаката, подаренного внуку в школе. В газетах печатают письма в редакцию: «Я, бывший священник, навсегда порвал с религией». И всюду лозунги: «Религия – опиум для народа». 
Наряду с проклятиями гремят беспримерные славословия. 
Весь 1929 год страна готовится к декабрю – дню его 50-летия (точнее, к выдуманному им дню своего 50-летия). Тысячи тысяч статей о любимом Вожде. Заводы и фабрики в честь Великого юбилея рапортуют о невиданных успехах. Разрывается приветствиями радио. 
В московской психиатрической больнице сошедший с ума профессор математики безостановочно орал восхваления Вождю, перемежая их изощренными ругательствами в адрес вредителей. 
В этот день Сталин мог подвести некоторые итоги. Его власть становится осязаемо абсолютной. Последний ленинский соратник изгнан из руководства. На предстоящем съезде должно произойти коронование. «Все ждут сенсации на съезде... Вождь покроет собой все», – записал в дневнике И. Шитц. 
На все славословия он написал скромный ответ: «Всем организациям и товарищам, поздравившим меня... Ваши приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по своему образу и подобию». 
Не зря он употребляет церковное «по образу и подобию». И не зря он уже рожден не женщиной, но партией. Становясь царем, он решил стать заодно и богом. Так создается большевистская единосущая троица: Маркс, Ленин и он. Боги Земли. 
Разбитые вожди правых все еще пытались помириться. В новогоднюю ночь на 1 января 1930 года Бухарин и Томский явились на квартиру Сталина с бутылками вина. Примирение состоялось. Бухарчик ему еще нужен. У него нет подобного теоретика. Все-таки оба они – Гималаи. 
В год юбилея он и начинает Великий перелом. 
КОНЕЦ ДЕРЕВНИ 
Пока Сталин праздновал с семьей, униженными врагами и холопами-соратниками Новый год, на бескрайних, застывших от холода просторах России – готовились. На железных дорогах уже стояли особые товарные вагоны. Прежде в них перевозили скот, теперь готовились перевозить людей. 
В конце 1929 года, незадолго до своего юбилея, он опубликовал статью «Год Великого перелома» и определил в ней задачу – «ликвидация кулачества как класса». 
В XX веке государство готовилось организованно истребить своих граждан, трудившихся на земле. Вместе с истреблением кулака должно было произойти уничтожение прежней русской деревни. Революция наделила крестьян землей. Теперь им предстояло вернуть землю, скот в коллективное пользование и вместо любезного крестьянскому сердцу «мое» учиться говорить «наше». Естественно, богатые крестьяне – кулаки – этого не захотят, будут препятствовать. Поэтому для экономии времени Сталин решил поступить по-революционному: попросту их уничтожить. Верного Молотова он назначил главой комиссии, которая должна была окончательно решить проблему. 
Молотов много и кроваво потрудился. В кратчайший срок его комиссия разработала план тотального уничтожения кулаков. Их выселяли в северные и восточные районы – Урал, Казахстан и Сибирь. Знаменитые экономисты Кондратьев, Юровский, Чаянов предложили использовать этих самых способных, самых трудолюбивых крестьян для хлебопашества на целинных землях, сдать им в долгосрочную аренду неосвоенные просторы, брошенные казахскими кочевниками. Наивные ученые не могли понять – Сталин не занимался сейчас экономикой. Он выполнял политическую задачу: уничтожал класс. Формула революционера Ткачева «Надо думать о том, сколько людей оставить» торжествовала. 
В феврале 1930 года Молотов и его комиссия разделили кулаков на три категории. Первая – «контрреволюционный кулацкий актив». Их – в лагеря или под расстрел, членов семей выселять в отдаленные районы. Вторая категория – богатые кулаки. Их выселять в отдаленные бесплодные районы. Третья категория – владельцы менее мощных хозяйств. Их выселять за пределы колхозов. 
Никто точно не знал, кого к какой категории причислять? 
Как определить, кто кулак? Как отличить от них середняков? Несчастные зажиточные крестьяне оказались в полной зависимости от ГПУ, партийных властей и главное – от злобной деревенской бедноты. Состоятельные крестьяне сами отдавали имущество в колхоз, умоляли не объявлять их кулаками. Но ленивая, пьяная крестьянская голытьба мстила: новые повелители были неумолимы. 
«Раскулачивание идет при активном участии бедноты... Беднота большими группами ходит вместе с комиссиями и отбирает скот и имущество. По ночам по своей инициативе сторожит на дорогах при выезде из селений с целью задержания убегающих кулаков», – с удовлетворением писал в «Правде» И. Варейкис, член ЦК и молотовской комиссии. 
По всей стране под вопли и слезы женщин сажали на подводы несчастных, и под надзором ГПУ двигались подводы прочь из деревни. Люди оглядывались на пустые дома, где жили из века в век их семьи. В пустых дворах выли собаки... 
В секретных фондах хранились бесчисленные жестокие телеграммы. В северный край комиссия Молотова выселила 50 000 кулацких семейств. Крайком партии заявил, что он готов принять только 20 000: бараки (без тепла и света) были еще не готовы. Сталин отвечал: «ЦК не может согласиться с таким решением, опрокидывающим уже принятый партией план переселения». 
«Новосибирск. Секретарю Сибкрайкома Эйхе. Провести все необходимые подготовительные меры для приема в середине апреля не менее 15 000 кулацких семейств. Сталин». 
Во все крайкомы, обкомы Сибири летели телеграммы. И выполнялись его планы. Прямо в степь – в голодную пустоту, огражденную проволокой, разгружались вагоны с людьми. Уничтожался класс. 
Успешно поработала комиссия. В нее входили новые «кремлевские бояре», поставленные уже Сталиным, – всесильные партийные вожди из провинций, секретари обкомов. И конечно, Ягода, представлявший ГПУ. Бывший глава комиссии Молотов удовлетворенно вспоминал: «Коллективизацию мы неплохо провели... Я сам лично разметил районы выселения кулаков. Выслали тысяч четыреста». 
«Нанести действительно уничтожающий удар кулакам», – писал член комиссии, новый член Политбюро С. Косиор. 
«Тракторные колонны роют могилу кулакам», – образно выразился Киров. Опасные слова. Если бы знал он – кому еще рылись могилы... 
И Киров, и Косиор, и Варейкис – все погибнут. 19 из 21 члена комиссии скоро лягут в безвестные ямы – будут уничтожены в сталинских чистках. Но сейчас они напряженно трудились над уничтожением людей. 
Шли бесконечные поезда: в теплушках для скота везли крестьян. На крышах вагонов – прожектора, внутри – охрана с собаками. 
Бедняки и уцелевшие середняки объединялись в колхозы. Ухоженный кулацкий скот, крепкие дома кулаков, накопленное веками крестьянское добро, деньги в сберегательных кассах – все подлежало передаче. С кровавого присвоения чужого имущества начались колхозы. 
Все парторганизации лихорадочно брали повышенные обязательства – завершить поголовную коллективизацию в сжатые сроки. Естественно, провозглашался добровольный принцип поступления крестьян в колхозы (или, как шутили, добровольно-принудительный). С музыкой и песнями ГПУ загоняло туда крестьян. Местные партийные вожди знали: или стопроцентная коллективизация, или отдай партбилет. Старик Молотов вспоминал популярный тогда в народе анекдот: "Спрашивают крестьянина: «Как лечиться от вшей?» Отвечает: «Напиши на голове „колхоз“ – и все сразу разбегутся». 
И начались восстания. Кровавый бунт с убитыми председателями колхозов и уполномоченными ГПУ полыхал на Рязанщине. Восстание было жестоко подавлено. Именно тогда в городе появилась сестра моей няни – красавица Паша. И, засыпая в своей детской кровати, я слышал: Паша в соседней комнате рассказывала моей матери, как сожгла свою избу, «чтоб не досталась проклятым». 
Подавлять восстания должны были красноармейцы. Но Сталин понимал, как все это может влиять на армию, состоящую в основном из детей крестьян. Он еще не усмирил страну, он еще должен об этом думать... И тогда он публикует статью «Головокружение от успехов» о том, как «отдельные товарищи», испытав головокружение от массового и добровольного стремления людей в колхозы, переусердствовали. Эти «отдельные товарищи» подчас коллективизировали насильно. И главное – путали середняка с кулаком. 
Все эти «товарищи», конечно, будут объявлены вскоре «скрытыми троцкистами, которые обдуманно вредили коллективизации». От них и пошли «перегибы в правильной линии...». 
И покатилась волна судов – на этот раз над «злостными перегибщиками». Он умело поддерживал напряжение страха. 
В это время Римский папа призвал к молитве за гонимых в России христиан. Но он опоздал. За день до объявленного папой всеобщего молебна, 15 марта 1930 года, Сталин публикует постановление «Об искривлении партийной линии в колхозном движении». Оказывается, это все те же «злостные перегибщики» насильственно закрыли целый ряд церквей... 
И хотя священников и монахов из ссылок не возвращали, хотя к концу года оказались закрытыми 80 процентов сельских храмов – все с восторгом говорили о нескольких церквах, которые Сталин повелел вновь открыть. Он умел строить любимый российский образ: хороший царь и дурные министры. 
И после его статьи по всей стране продолжали идти этапы с детьми и стариками. Поезда, набитые погибавшими от холода и жажды людьми. Дети умирали в дороге, иногда матери убивали их сами, чтоб те не мучились. До 1932 года (по заниженным данным) переселили еще 240 тысяч семей. Гигантский революционный эксперимент удался. Класс, столь ненавидимый Лениным, – зажиточное русское крестьянство, – более не существовал. 
И все это сопровождалось шумными процессами. Летом 1930 года по Москве и Подмосковью ездили машины – в городе и на дачах арестовывали интеллигенцию. Ягода создавал новое дело с большим размахом. Были арестованы академики, виднейшие специалисты в области науки и техники, экономисты. Одним из главных обвиняемых стал М. Рамзин – знаменитый теплотехник, директор Московского технологического института. ГПУ объявило: раскрыта мощная организация террористов чуть ли не в 200 тысяч подпольных членов. Оказалось, в стране действовала тайная «Промышленная партия», планировавшая захват власти. 
Арестованные во всем признались. Как добивались от них нужных показаний, как мучили на круглосуточных допросах, не разрешая спать, – об этом написаны тома. 
Но для меня оставался главный вопрос – о степени собственного участия Сталина в процессах. Только теперь, прочитав документы, я могу утверждать: он сам руководил процессами. И как руководил! Как обстоятельно создавал этот театр ужаса! И даже диктовал роли... 
АВТОРА! 
«2 июля 1930 года. Сталин – Менжинскому. Только лично. Показания Рамзина интересны. Мои предложения: сделать одним из самых важных, узловых пунктов [будущих] показаний Рамзина вопрос об интервенции. И о сроках интервенции. Почему отложили интервенцию в 30-м году? Не потому ли, что Польша еще не готова? Может быть, Румыния еще не готова? Почему отложили интервенцию на 31-й год? Почему могут отложить на 32-й?» 
Это была его выдумка. Обвиняемым сообщили: империалисты тайно готовят интервенцию против Республики Советов. Признав свое участие в готовящейся интервенции, обвиняемые тем самым сорвут ее, спасут страну. Им предлагалось оболгать себя из чувства истинного патриотизма. За это, естественно, обещали смягчение приговора. 
Рамзин согласился признать на суде, что его партия приветствовала готовящуюся интервенцию капиталистических стран против СССР. Но Сталину приходится внести в его «интересные показания» уточняющие детали. Дело в том, что интервенции-то нет! И он отлично знает: не будет! Вот Сталин и предлагает несколько вариантов, объясняющих, почему ее до сих пор нет и почему ее не будет. 
Но не все были так сознательны, как Рамзин. И Сталин раздраженно требует от Менжинского: «Провести сквозь строй господ Кондратьева, Юровского, Чаянова и т. д., хитро увиливающих от тенденции к интервенции. Мы сделаем этот материал достоянием Коминтерна. Тогда мы проведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что подорвем, парализуем попытки интервенции на ближайшие 1-2 года, что для нас немаловажно. Понятно? Привет. Сталин». 
Так что вся эта его выдумка служит «немаловажным целям». А то, что «увиливающие» невиновны, – это не так уж и важно. 
Можно только догадываться, как «провели сквозь строй господ интеллигентов». Но все его задания были выполнены. 
Сталин – Молотову: «Ты, должно быть, уже получил новые показания Кондратьева. Ягода привез показать их мне. Я думаю, что эти показания... следует разослать всем членам ЦК». 
Готовящаяся интервенция, атмосфера осажденной крепости необходимы для страха, для непрерывного чрезвычайного положения, в котором он придумал держать страну. 
В самом конце 1930 года состоялся новый грандиозный спектакль – открытый процесс «Промышленной партии». Государственный обвинитель – все тот же неутомимый Крыленко. Процесс прошел как по маслу. По всей стране собрания трудящихся требовали расстрела «гнусных вредителей». В зале суда – наоборот: судья вел процесс, поражая непривычной вежливостью с обвиняемыми. Им даже было разрешено курить. 
Полно корреспондентов, идет съемка. Обвиняемые соревнуются в готовности признать себя виновными, охотно делятся разнообразнейшими сведениями о своей вредительской деятельности – о связях с враждебной эмиграцией, иностранными посольствами и даже президентом Франции Пуанкаре. 
Правда, не все абсолютно гладко. Например, «подлый вредитель» Рамзин заявил, что, планируя интервенцию иностранных государств, он сформировал будущее правительство и предполагал на пост министра промышленности и торговли капиталиста-эмигранта Рябушинского, с которым он, Рамзин, вел успешные переговоры. Но выяснилось, что Рябушинский успел умереть до того, как с ним «велись успешные переговоры».