1 2 3 
– Не может быть! Пустите, я посмотрю сама!
Я посторонился, и она сунулась в машину.
– Он должен быть здесь, – бормотала она, шаря руками под сиденьем.
– Может, вы оставили его на пляже?
– Да нет же, не оставила! – раздраженно крикнула она. – Я бросила его на пол!
Она вылезла из машины. В глазах ее был панический страх.
– Может, вы положили его в багажник, – предположил я и, обойдя машину сзади, поднял крышку и заглянул внутрь. Купальника не было.
– Куда вы его дели? – взвизгнула она.
Я оторопело уставился на нее:
– Что-что? Куда я его дел? Да я понятия не имел, что вы оставили его в машине.
Она шагнула в сторону.
– Вы лжете! Это вы его взяли и спрятали!
– Да вы что, в самом-то деле! Говорю же, я и понятия не имел, что вы оставили его в машине!
Лицо ее напряглось, глаза метали молнии. Красота, свежесть и молодость вмиг исчезли. Я еле узнавал ее.
– Не лгите! – в бешенстве воскликнула она. – Я знаю: купальник взяли вы! Куда вы его дели?
– Да вы с ума сошли! Здесь же кто-то был! Неужели вы не видите? Посмотрите на дверь! Не знаю, кто сюда приходил, но он нашел ваш купальник и забрал его.
– Рассказывайте! Никого здесь не было. Это вы сами взломали дверь! Теперь ясно, что значит это ваше «взять вину на себя»! – Голос ее звучал яростно и зловеще. – Вы, наверное, думали, что я в знак благодарности брошусь на колени и буду целовать вам ноги? Что уж теперь-то вам удастся переспать со мной? Вы рассчитывали именно на это, не так ли? А сами только и думали о том, как после всего меня выдать! Вы хотели подбросить в машину мой купальник, и тогда полиция узнала бы, что в машине была я!
Я чуть не ударил ее по лицу, но вовремя сдержался.
– Ну и на здоровье, Люсиль. Не хотите мне верить – не надо. Только я ваш купальник не брал. Надо же такое вообразить! Да, здесь кто-то был и забрал его, но я тут ни при чем.
Она стояла не шевелясь, глядя на меня. Потом закрыла лицо руками.
– Да, – прошептала она. – Конечно.
Я еле расслышал ее голос.
– Что все это значит? – спросил я, не сводя с нее глаз.
Она сжала пальцами виски, потом вдруг одарила меня еле заметной улыбкой:
– Извините, Чес. Мне очень стыдно. Я совсем не хотела разговаривать с вами в таком тоне. Просто я не спала всю ночь. Что творится с моими нервами… вы даже представить не можете. Простите меня, пожалуйста.
– Ладно, о чем тут говорить.
– Но кто же мог взять купальник, Чес? Вы думаете, это могла быть полиция?
– Нет. Только не полиция.
Она отвернулась. Я вдруг почувствовал, что больше для нее не существую, что мысли увлекли ее куда-то далеко-далеко.
– Вам незачем оставаться здесь, Люсиль, – произнес я. – Это опасно.
Она чуть вздрогнула и посмотрела на меня невидящим взглядом. Потом в глазах появилось осмысленное выражение – она наконец меня увидела.
– Вы правы. У вас есть сигареты?
Я с удивлением вытащил из кармана пачку «Кэмел» и протянул ей. Она взяла сигарету и прикурила от моей зажигалки. Глубоко затянувшись, выпустила клуб дыма. Все это время она смотрела в какую-то точку на заляпанном маслом бетонном полу гаража.
Я наблюдал за ней. Интересное ощущение – так бывает, когда не видишь маленькую девочку несколько лет и вот выясняешь, что она за это время уже превратилась во взрослую женщину.
Люсиль подняла голову и увидела, что я за ней наблюдаю. Улыбнулась. Улыбка была натужная, но Люсиль сразу стала милой и желанной.
– Значит, Чес, теперь держать ответ придется нам обоим?
– Не обязательно. Это мог быть просто мелкий воришка.
– Вы думаете? А мог быть и шантажист.
– С чего это вам взбрело в голову?
– Какое-то шестое чувство, – чуть поколебавшись, произнесла она. – Ведь мы с вами – идеальный объект для шантажа. Я – потому что задавила полицейского, вы – потому что пытались меня соблазнить.
Я помолчал. Такая мысль не приходила мне в голову, но сейчас, когда Люсиль высказала ее вслух, я понял, что она, может быть, права.
– Ну, из этого вовсе не следует…
– Не следует. Посмотрим, что будет дальше. – Люсиль направилась к выходу. – Я, наверное, поеду домой.
– Поезжайте.
На улице палило солнце. Люсиль подождала, пока я закрывал двери гаража.
– Потом вернусь и починю, – проговорил я, после того как мои попытки защелкнуть замок окончились неудачей.
– Конечно.
Она зашагала по дорожке. Волосы ее блестели на солнце. Я смотрел ей вслед: сколько в ней все-таки женственности! Желтая кофточка и брючки изящно облегали эту прелестную фигурку – хоть сейчас на обложку молодежного журнала.
Она забралась в «понтиак», села прямо, как примерная школьница, положив руки на колени.
Я завел двигатель, развернулся и поехал к своему бунгало.
За короткий отрезок пути до моего бунгало мы не сказали ни слова.
Машина подъехала к воротам.
– Сейчас я выведу ваш велосипед.
– Я войду, Чес. Мне нужно с вами поговорить.
– Если нужно, пойдемте.
Мы направились к дому. Я задержался, чтобы запереть входную дверь, а она сразу прошла в гостиную.
Когда я вошел, Люсиль сидела в кресле и задумчиво глядела сквозь большое окно на океан.
Я взглянул на каминные часы. Без четверти одиннадцать. Казалось, с того момента, когда Люсиль потеряла сознание у меня в объятиях, прошла целая вечность. А было это только вчера вечером. Я сел напротив и посмотрел на нее. Куда девалась очаровательная девочка, любовавшаяся собой в зеркало? Девочка, увидев которую я сразу потерял голову? Она словно нарастила новую кожу, твердую оболочку. Она была все так же хороша и желанна, но очарование молодости исчезло.
Медленно повернув голову, она взглянула на меня. Наши глаза встретились.
– Ох, какую же я кашу заварила, – вздохнула она. – Благодаря вам мне, может, и удалось бы выкрутиться, так нет же, оставила в машине этот дурацкий купальник. Значит, я теперь снова в опасности?
– Трудно сказать. – Я тщательно взвешивал слова. – Все зависит от того, кто взял купальник. Может, гараж взломал какой-нибудь воришка: а вдруг найдется что-нибудь ценное? Но в машине, кроме купальника, ничего не было. Вот он и взял его, все лучше, чем ничего.
Она покачала головой:
– Не думаю. На купальнике вышито мое имя.
Я пристально посмотрел на нее. Сердце мое учащенно забилось.
– Роджера у нас знают почти все. И все знают, как он богат…
У меня вспотели ладони. Я действительно считал, что сломанный замок – дело рук какого-нибудь воришки, но сейчас, когда Люсиль так бесстрастно и деловито выдала свою версию, я сразу насторожился.
– В конце концов, – продолжала она спокойно, не глядя на меня, – какой смысл вору уносить купальник? Кому его продашь? Нет, Чес, нас хотят шантажировать.
– По-моему, вы торопитесь с выводами…
Она нетерпеливо махнула рукой:
– Поживем – увидим. – Она медленно повернула голову и взглянула мне прямо в глаза. – Вы бы заплатили шантажисту, Чес?
– Откупаться от шантажистов – бесполезное занятие. – Я старался говорить спокойно, под стать ей, но голос звучал непривычно глухо. – Стоит один раз заплатить – и все, считайте, что вы на себя надели хомут.
– Просто мне было интересно знать. – Она принялась разглядывать свои руки, повернула их, посмотрела на ярко-красные ногти. – Я думаю, надо сказать Роджеру.
– Он ничем не сможет помочь, – отрезал я.
Она продолжала разглядывать свои руки.
– Я знаю его лучше, чем вы. Он очень дорожит своим положением, мнением окружающих. И если я расскажу ему все как было и что вы хотели взять всю вину на себя, я думаю, он заплатит шантажисту.
Воцарилась мертвая тишина.
– Денег у него, слава Богу, хватает, – продолжала она после бесконечно долгой паузы. – Да и торговаться он умеет. Так что, думаю, дорого ему это не станет. Скорее всего, он заплатит.
– А после этого разведется с вами, – напомнил я.
– Пусть разведется, это лучше, чем идти в тюрьму.
Я вытащил пачку «Кэмел» и закурил, заметив при этом, что руки у меня совсем не дрожат.
– Может, нас и шантажировать-то еще никто не будет.
Хорошо знакомым мне жестом она приподняла волосы с плеч.
– Вы считаете, что этот человек взял мой купальник себе на память? – с преувеличенной вежливостью спросила она.
– К чему этот сарказм? Я же хочу вам помочь.
– Просто нужно реально смотреть на вещи.
– Пока ни о каком шантаже речи нет. – Меня поразила неестественная громкость собственного голоса. – Я же сказал, что вмешивать в это дело вас я не буду, а отступаться от своих слов я не привык.
Она окинула меня задумчивым взглядом:
– Значит, вы готовы заплатить за молчание?
– Кому заплатить?
– Человеку, который унес мой купальник.
– Пока это лишь плод вашего воображения, – не удержался я. – Может, никакого человека вообще нет.
– Что значит «нет»? А мой купальник, по-вашему, ушел из машины на своих ножках?
– Не исключено, что вы забыли его на пляже.
– Да нет же! – выкрикнула она, и глаза ее заблестели. – Я оставила купальник в машине и кто-то его взял!
– Ну, пусть так. Не надо кипятиться. Это мог быть случайный воришка.
Она в упор посмотрела на меня:
– Чес, поклянитесь, что купальник взяли не вы!
– О Господи! Опять вы за свое!
– Поклянитесь, прошу вас!
– Ну конечно, не я!
Она силилась прочитать по моим глазам, говорю ли я правду. Я метнул на нее сердитый взгляд.
Рука ее плетью повисла вдоль спинки кресла, глаза закрылись.
– Я думала, это вы звонили утром. Думала, хотели попугать. Голос был очень похож на ваш.
Я замер:
– Что такое? Кто вам звонил?
– Сегодня около девяти зазвонил телефон. Трубку взяла я. Мужской голос попросил Люсиль Эйткен. Мне показалось, что это были вы, и я сказала, что я слушаю. Тогда он сказал: «Надеюсь, вы хорошо поплавали вчера вечером», – и повесил трубку.
Я раздавил в пепельнице сигарету. Мне вдруг стало зябко.
– Почему вы мне сразу об этом не рассказали?
– Я думала, это звонили вы. Потому я так и рвалась поехать с вами за купальником.
– Я не звонил.
Она подняла широко раскрытые глаза к потолку.
– Теперь вам ясно, что нас хотят шантажировать?
– Но на всем пляже не было ни души. Нас никто не мог видеть, – возразил я.
– Знает же он откуда-то, что я вечером купалась.
– И вы считаете, что этот самый человек и забрал ваш купальник?
– Да.
Медленно поднявшись, я подошел к бару.
– Выпьете чего-нибудь?
– Давайте.
– Виски, джин?
– Какая разница! Ну виски.
Я налил в два стакана по хорошей порции виски, бросил в них лед и уже собрался отнести к креслам, но тут зазвонил телефон.
Почувствовав, как напрягаются мускулы, я поставил стаканы на место.
Люсиль выпрямилась в кресле и так вцепилась руками в колени, что побелели пальцы.
Мы смотрели друг на друга, а телефон рвал на части тишину гостиной.
– Вы не будете подходить? – хрипло прошептала она.
Я медленно пересек комнату и поднял трубку.
– Алло. – Я не узнал своего голоса.
– Это мистер Честер Скотт?
Мужской голос. В нем слышались покровительственные нотки, будто человек знает какой-то пикантный секрет и не хочет открывать его окружающим.
– Кто это говорит?
– Вы должны были настоять на своем, мистер Скотт. Зря вы ее отпустили. Ведь женщины для того и созданы, чтобы доставлять наслаждение мужчинам, разве нет?
Все слова были произнесены ясно и отчетливо. Ошибиться я не мог.
– Что это значит? – глупо спросил я, чувствуя, как лоб покрывается холодным потом. – Кто это говорит?
Но в ответ я услышал ровное гудение – на том конце линии уже положили трубку.

Глава 6

С легким щелчком я положил трубку на рычаг, и в гнетущей тишине гостиной этот щелчок прозвучал взрывом средней мощности.
Я медленно повернулся и взглянул на Люсиль.
Она сидела в напряженной, неудобной позе, на лице застыл испуг, руки цепко стиснули колени.
– Кто это был? – еле слышно прошептала она.
– Не знаю, – ответил я, направляясь к своему креслу. – Но могу догадываться. По-моему, это тот самый тип, который звонил вам утром.
Я повторил ей все, что он сказал, слово в слово.
Она закрыла лицо руками.
Мне и самому, скажем прямо, было не по себе. Такого поворота событий я не ожидал. Чтобы совладать с собой, я сделал несколько шагов и стал смотреть в окно.
Наконец она не выдержала:
– Чес, Боже мой! Что теперь делать?
– Не знаю, – честно признался я. – Положение осложняется.
– Видите, я была права! Он хочет нас шантажировать.
– О шантаже не было сказано ни слова. Нечего раньше времени выдумывать себе проблемы. Может, у него и в мыслях нет нас шантажировать.
– Ну как же нет, Чес! У него в руках мой купальник, он знает, что вчера мы вместе были на пляже, что по моей вине был убит полицейский! Дурак он будет, если не станет нас шантажировать!
– Погодите! С чего вы взяли, что купальник у него? И откуда он знает, что в смерти полицейского виновны вы? Это нам совсем неизвестно. Нам известно только, что он видел нас на пляже.
– Ясное дело, купальник взял он! А раз так, значит, видел вашу побитую машину.
– Но, Люсиль, мы же ничего этого не знаем! – резко перебил я. – Согласен, возможно, эти два звонка – артподготовка к шантажу. Но очень вероятно, что он знает лишь одно: мы вместе были на пляже, этим и думает нас напугать. А о полицейском ему, может быть, ничего не известно.
Она нетерпеливо отмахнулась:
– Ну какая разница? Пусть он даже не знает про полицейского, все равно нам придется ему платить, иначе вам не видать вашей работы, а мне – Роджера.
– В этом я не уверен, – сказал я, глядя на нее. – Между прочим, мы можем заявить в полицию. Они знают, что делать с шантажистами, и избавят нас от этого красавца.
– О какой полиции вы говорите! – сердито воскликнула она. – Ведь он же видел машину!
– Если и видел, то в темноте мог не заметить, что она побита. Может, он просто залез внутрь, нашел там ваш купальник – и был таков.
– Вы сами не верите в то, что говорите! Конечно, он знает про аварию.
– Тогда почему он ничего не сказал? Ведь это куда более серьезное основание для шантажа.
Она вдруг в полном изнеможении откинулась на спинку кресла, бессильно уронила руки на колени.
– Думайте что хотите. Я чувствую, что права, но думайте что хотите. И что же вы собираетесь делать?
– Пока ничего. Согласен, этот звонок осложняет положение, но это не главная опасность. Основная опасность – это полиция. Если этот тип действительно знает о наезде, если он действительно будет нас шантажировать, что ж, возможно, нам удастся от него откупиться. А вот откупиться от полиции нам не удастся. Поэтому она наиболее опасна.
– Вы обещали взять всю вину на себя, – угрюмо произнесла она. – Поэтому мне нужно бояться не полиции, а этого человека.
– Я действительно обещал не вмешивать вас в это дело, но гарантировать этого я не могу, – спокойно произнес я. – Вы по собственному легкомыслию оставили в машине купальник, и если кто-то его взял и отнес в полицию, я ничего не смогу сделать. Я могу поклясться, что за рулем сидел я, но вы все равно будете соучастницей.
Она сердито смотрела на меня:
– Конечно же, мой купальник у него! Неужели это не ясно? Неужели не ясно, что он будет нас шантажировать? Я хочу знать одно: вы ему заплатите или я должна идти к Роджеру?
– Вы, кажется, угрожаете мне, Люсиль? – спокойно спросил я. – Это тоже смахивает на шантаж.
Застучав стиснутыми кулачками по коленям, она воскликнула:
– А мне не важно, на что это смахивает! Я просто хочу знать, что вы будете делать, когда он предъявит свои требования!
– Подождем, пока он их предъявит.
Она откинулась назад, в прищуренных глазах мерцало пламя.
– Вы, наверное, уже сами не рады, что согласились взять вину на себя. Уже небось жалеете, что пообещали. Только слово не воробей, теперь уже поздно.
– Интересно, вы о ком-нибудь, кроме себя, хоть иногда думаете? Ведь с той секунды, как началась вся эта канитель, вы обо мне даже ни разу не вспомнили, – отчеканил я, не скрывая неприязни. – Вас беспокоит одно: как вывернетесь из этой заварухи вы.
– Если бы не вы, я не попала бы ни в какую заваруху, – отрезала она холодным, бесстрастным голосом. – Почему же теперь я должна думать о вас? – Она отвела глаза и добавила: – Это вы во всем виноваты. С самого начала.
Внутри у меня все закипело, я едва сдержался.
– Вы так считаете, Люсиль? Значит, во всем виноват я, а вы просто невинная овечка? Вы ведь с самого начала знали, что поступаете нехорошо, когда уговаривали меня научить вас водить машину. А на уединенный пляж разве я предложил ехать? Нет, вы. Да на моем месте любой мужчина решил бы, что перед ним самая обычная похотливая кошечка и долго уговаривать ее не надо.
Лицо ее пошло пятнами.
– Как вы смеете!
– А-а, бросьте, – махнул рукой я. – Не будем ссориться. Я обещал не вмешивать вас в это дело, и, если это будет в моих силах, я обещание сдержу.
Она подалась вперед, лицо злое, побелевшее.
– Да уж будьте любезны, сдержите! Я не желаю терять Роджера, не желаю идти в тюрьму только потому, что вы вели себя как животное.
Поднявшись, я прошел к окну и остановился к ней спиной. Меня охватила такая злость, что лучше было не выражать ее словами.
– Я уезжаю, – заявила она после долгой паузы. – Не желаю больше об этом думать, оставляю все целиком на вас. Дали слово – вот и держите его!
Я повернулся.
– Советую выбросить эти дурацкие воздушные замки из головы, – твердо сказал я. – Потому что это уже слишком. Вы просто– напросто эгоистичная, расчетливая, вздорная сучка. Мы с вами связаны одной веревочкой, поймите это, иначе прозрение может оказаться слишком тяжелым.
Она вскочила на ноги:
– Дура я, что вчера ничего не сказала Роджеру! Но еще не поздно, я ему все расскажу сейчас!
Я уже переступил черту, и мне было все равно. Я улыбнулся:
– Ого! Это интересно! Какой реакции вы от меня ждете? Что я буду ползать перед вами на коленях и умолять этого не делать? Ну нет, если вы так уж хотите взять в соучастники вашего драгоценного влиятельного Роджера, я согласен, только я поеду с вами и сам расскажу ему, как все было. Я расскажу, как вы навязали мне знакомство, как просили меня научить вас водить машину, как предложили поплавать при луне, как пытались напроситься ко мне в гости и надеть для маскировки темные очки и шляпу с большими полями. А когда я предложил, чтобы вы попросили у него разрешения провести день со мной, вы сказали, что он ревнивый и глупый. Так что я не против – поехали. Расскажем вашему муженьку все как было, уверен, ему это понравится.
Она хотела что-то возразить, но не сказала ни слова. Взбешенная, сжав кулаки, она смотрела на меня горящими глазами.
– Если вы раздумали, оставайтесь здесь, – предложил я. – Я поеду один. С меня довольно. Уж кому-кому, а вам я себя шантажировать не позволю – это точно! И если вы вздумали поблефовать, я готов, только учтите, в проигрыше останетесь вы!
Она растерялась. Я пересек гостиную, вышел в холл и открыл парадную дверь.
– Чес… подождите…
Она бросилась за мной и в дверях схватила меня за руку:
– Не надо… прошу вас…
– Каким же я был кретином, – сухо произнес я, – что позволил себе влюбиться в вас. Пустите меня! По-хорошему вы не захотели, что ж, значит, будет по-плохому!
– Я сама не знаю что говорю, – дрожащим от слез голосом проговорила она. – Простите меня, Чес. Вы даже не представляете, как я испугалась. Я ничего не скажу Роджеру, положусь во всем на вас. Я вам доверяю, честное слово. Я просто совсем голову потеряла, ничего не понимаю что говорю.
Я пристально посмотрел на нее:
– Не понимаете? А по-моему, отлично понимаете, что говорите сначала одно, а потом совершенно другое. Сначала доверяете это дело мне, потом вдруг начинаете угрожать, потом собираетесь выложить все мужу, а потом снова доверяетесь мне. Давайте решим этот вопрос раз и навсегда: хотите вы вовлекать в это дело своего мужа или не хотите?
Она отрицательно покачала головой:
– Не хочу, Чес.
– Уверены? Или через полчаса снова будете махать им у меня перед носом?
– Не буду, Чес.
– И вы не против, чтобы я сам все уладил?
– Не против, разумеется.
– Разумеется? Легко же вы меняете решения! Пять минут назад это совсем не разумелось!
– Чес, пожалуйста, не сердитесь на меня. – Голос ее звучал умоляюще. – Честное слово, я так испугалась, что не понимаю что говорю или делаю.
– Вы много говорите и ничего не делаете. Давайте вернемся в гостиную. Пора уже поговорить серьезно.
В гостиной она села в кресло, уперла локти в колени, а подбородок – в ладони. Она была само воплощение отчаяния, но сейчас мне было не до сюсюканья.
Я уселся напротив и закурил.
– Вы не задумывались над тем, как все произошло, Люсиль? – спросил я внезапно. – Вам не приходило в голову, что кое-что в этом деле выглядит странным?
Она вздрогнула:
– Что вы имеете в виду?
– Во-первых, не могу понять, какого черта полицейский забыл на этой дороге. Ведь по ней почти никто не ездит, только что травой не заросла. Что, спрашивается, он там потерял?
– Не знаю.
– Значит, была какая-то причина. Вряд ли он рассчитывал застукать там какого-нибудь лихача. Может, у вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?
– Никаких. Да зачем нам это знать?
– Вы считаете, незачем? А мне было бы очень интересно это знать. Ну ладно, давайте прокрутим с самого начала, как все было. Значит, после купанья вы вернулись к машине, переоделись и бросили купальник на пол машины. Так?
– Так.
– И все это время вы никого не видели?
– Конечно, нет. Там никого и не было.
– Что значит «не было»? Ведь этот тип, который звонил, он же, наверное, наблюдал за нами. Иначе откуда ему известно, что мы с вами вместе купались? Насколько я помню, спрятаться там было совершенно негде, кроме разве что пятачка под пальмами, но там были мы сами. И тем не менее он нас видел.
– Я никого не заметила.
– И все же он там был. Я, пожалуй, съезжу туда и осмотрю место днем. Где-то ведь он прятался. Но где? Убейте меня, не могу себе представить. – Я помолчал. – А вам не приходило в голову, что этот человек мог вытащить ваш купальник, когда вы, переодевшись, вернулись ко мне?
Она уставилась на меня:
– Не приходило.
– Ведь если он стащил купальник, пока мы с вами выясняли отношения, значит, он и понятия не имеет, что вы стукнули машину.
– Зачем же он гараж взламывал? Вот тогда он и забрал купальник.
– Да, я упустил это из виду. Ну хорошо, пошли дальше. Что было потом? Когда вы сели в машину и уехали?
– Я совсем себя не помнила, так была расстроена. Ну, поехала по дороге. Примерно милю проехала, вдруг слышу, кто-то окликает меня…
– Так. Давайте по порядку, Люсиль. Вы ехали быстро?
– Быстро. На спидометр не смотрела, но помню, что быстро.
– Ну а все-таки? Семьдесят миль? Восемьдесят? Это очень важно.
– Ну, наверное, семьдесят. Точно не знаю.
– И вы этого О'Брайена не видели? Вы его не обгоняли?
– Нет.
– Вы проехали милю, а потом услышали, как он закричал?
– Да.
– Значит, вы проехали мимо него. Он, скорее всего, стоял где-нибудь с потушенными фарами, а когда вы проехали, дунул за вами.
– Может быть.
– И что было дальше?
Она поежилась:
– Я ведь уже вам рассказывала. Услышала окрик и крутанула руль. Потом что-то стукнулось о бок машины.
– А мотор мотоцикла вы не слышали?
– Кажется, слышала.
– Но скорость не сбросили?
– Я с перепугу совсем растерялась. Боюсь, даже нажала на газ.
– А с какой стороны он к вам подъехал: с левой или с правой?
Она заколебалась, чуть нахмурилась:
– Точно не помню.
– Но вы видели его, какой-то миг он ехал рядом с вами?
– Я увидела свет от фары, испугалась и крутанула руль.
– Попробуйте вспомнить: свет от фары вы увидели справа?
Она снова замялась, потом сказала:
– Да. Он подъехал справа и прокричал что-то в окошко. Теперь я вспомнила.
Я внимательно смотрел на нее. Она склонилась вперед, но взгляд отвела. Руки были крепко зажаты между коленями.
– Вы в этом уверены?
– Конечно, уверена.
– Секунду назад вы сомневались.
– А сейчас уверена. Он подъехал справа. Я точно помню.
Что это было: сознательная ложь или искреннее заблуждение? Ведь машина была искорежена с левой стороны. О'Брайен никак не мог подъехать справа.
– Боюсь, вы все же ошибаетесь, Люсиль. Ведь разбита левая фара. Стало быть, и он должен был находиться слева. Кроме того, он никогда не стал бы подъезжать справа – это же верная катастрофа.
Кровь бросилась ей в лицо, но тут же отхлынула, и оно снова стало бледным и неестественно напряженным.
– Так зачем вы спрашиваете, если сами все знаете? – со злостью выкрикнула она. – Откуда я помню, с какой стороны он подъехал?
Я изучающе посмотрел на нее. Потом пожал плечами:
– Ну ладно, оставим это. Главное – вы его задели. И услышали удар. Что было потом?
Она угрюмо отвернулась:
– Я поехала дальше.
– Но столкновение было сильным?
– Да.
– И вы сразу поняли, что здорово задели мотоцикл?
– Конечно, поняла.
– И вы потеряли голову, прибавили газ и поехали дальше. У вас и в мыслях не было остановиться и посмотреть, что с ним?
Полным отчаяния жестом она подняла волосы с плеч.
– Зачем вы меня мучаете? Ведь я вам уже все рассказала.
– Я хочу все точно выяснить, Люсиль. Значит, вы поехали дальше и выехали на главное шоссе. Что было потом?
– Ну, я поняла, что здорово стукнула мотоцикл, а заодно и вашу машину. Ужасно испугалась. Решила, что прежде всего нужно рассказать вам. Но ехать обратно я не могла, боялась встретить этого полицейского, поэтому я поехала к вам домой, чтобы подождать вас там.
Не сводя с нее глаз, я закурил новую сигарету. Она опустила глаза к полу, но я видел: она сжалась, как пружина.
– А откуда вы узнали, где я живу? – спросил я.
Она вздрогнула:
– Я… я нашла ваш адрес в телефонной книге, – произнесла она медленно и очень размеренно, словно стараясь выиграть время. – Я… как-то раз я проезжала мимо вашего дома на велосипеде. Ну и запомнила.
У меня возникло неприятное чувство, что она лжет.
– До ответвления на дорогу к моему бунгало вы проехали по шоссе полторы мили. Встречные машины попадались?
– Кажется, нет.
– Уверены?
– Вроде бы встречных машин на было.
– А ведь наверное были, Люсиль. Все-таки это шоссе. Время было примерно пол-одиннадцатого. На дороге должно было быть много машин.
– Не заметила.
– Ни одной?
– А если они там и были? – Голос ее зазвенел. – Говорю вам: не заметила, но хоть даже и были? Что с того?
– Вы ехали с одной фарой: другая была разбита. Водитель встречной машины подумал бы, что это мотоцикл, и, только приблизившись, понял бы – машина. И он бы это запомнил.
Она нетерпеливо махнула рукой:
– Ну и что?
– А то, что если машину видели и запомнили, значит, полиции будет известно, в каком она шла направлении. Машина шла в сторону города, а для полиции это самое главное, ведь они не знают, вдруг машина, задавившая О'Брайена, успела выскочить из города до того, как дороги были перекрыты. И если вас видели, полиции станет ясно, где искать машину. Им станет ясно, что не нужно обшаривать весь город, надо искать на прибрежных дорогах, то есть здесь!
Лицо ее, если это возможно, стало еще бледнее.
– О Господи! Я об этом не подумала.
– Поэтому я и задаю все эти вопросы, понимаете? Попробуйте сосредоточиться. Это очень, очень важно. Так попадались вам встречные машины или нет?
Она беспомощно покачала головой:
– Не помню. Я думала только об одном: поскорее добраться до вашего дома.
– Ну ладно, черт с ним, с шоссе. А на дороге к моему бунгало? Это-то вы должны помнить.
– Нет, здесь точно машин не было.
Я вздохнул. Положение было серьезным, серьезнее некуда. Наверняка на шоссе ей попалось несколько встречных машин. Кто-нибудь наверняка заметил, что она ехала с одной фарой. Рано или поздно этот кто-то заявит в полицию, и поиски тут же сосредоточат на районе, в котором жил я.
– Ладно, на первый раз хватит, – подытожил я. – Вам лучше ехать домой. Помочь вы сейчас ничем не сможете, так что предоставьте все мне.
Она неуверенно поднялась:
– Что вы собираетесь делать, Чес?
– Честно говоря, пока не знаю. Я должен как следует все обдумать. Мое обещание не вмешивать вас в это дело остается в силе, если смогу, я его выполню. Если увижу, что возникают сложности, дам вам знать. Ничего другого пока сказать не могу.
Снова напрягшись, она испытующе посмотрела на меня:
– А с машиной что вы собираетесь делать?
– Об этом тоже надо подумать. Пока еще не решил.
– А этот человек? Который звонил?
– Подожду, пока он появится. Если он позвонит вам, немедленно сообщите мне.
– А если он будет требовать у меня деньги? Ведь будет, сердцем чувствую.
– Вот потребует, тогда и подумаем, – отмахнулся я. – Если что, скажите ему, что сначала должны поговорить со мной.
– Обещать ему деньги я могу? – взволнованно спросила Люсиль.
Наши глаза встретились, и она поспешно отвела взгляд.
– Нет, вы ничего не должны ему обещать. Если он будет требовать денег, скажите ему, чтобы обращался ко мне. Я сам с ним поговорю. Знаете, Люсиль, у меня такое впечатление, что вы горите желанием отдать ему деньги – ваши или мои.
– Что за глупости! Просто хочу знать, на каком я свете! – Она почти визжала. – Я же знаю, он будет меня шантажировать! А денег у меня нет! Как бы вы себя чувствовали на моем месте? Представьте себе, что вас собираются шантажировать и вы можете потерять все, что для вас дорого и к чему вы привыкли, а у вас даже нет денег откупиться.
– Да хватит уже, черт возьми! – раздраженно воскликнул я. – Он еще ничего не просил, а вы уже с ума сходите! Если он будет просить деньги, сообщите мне. А сейчас поезжайте домой. Мне нужно как следует подумать, а как я могу думать, если вы устраиваете истерику?
Она поднялась. Вдруг она снова стала очень юной, несчастной и желанной.
– Значит, я должна просто ждать, Чес?
– Позвоните часов в десять вечера. Возможно, у меня будет что вам сказать.
Она вдруг очутилась в моих объятиях, ртом я ощутил ее нежный, трепещущий рот, она обняла меня, прижавшись всем телом.
– О-о, Чес, – прошептала она, ласково поглаживая мой затылок. – Я так боюсь. Вы поможете мне? Все обойдется?
Сделав над собой усилие, я отстранил ее, потом повернулся и, с трудом сдерживая себя, отошел к окну. Прикосновение ее губ могло свести с ума кого угодно.
– Я надеюсь на вас, Чес, – сказала она. – Вечером позвоню.
– Позвоните, – ответил я, не оборачиваясь.
Я слышал, как удаляются ее шаги, и снова мне стоило немалых усилий не обернуться, не остановить ее.
Щелкнул замок – и она ушла, но я еще долго стоял и смотрел в окно.

Часы показывали без двадцати одиннадцать.
Я сидел в кресле и думал. Пищи для размышлений, слава Богу, хватало.
Вся эта история попахивала липой. Нет, Люсиль, конечно, сбила полицейского и он умер – тут сомневаться не приходится, но в ее изложении все произошло не так, как это могло быть на самом деле. Что-то тут не стыковалось. Стало быть, она мне морочила голову. Почему? Зачем ей, например, надо было настаивать, что О'Брайен появился справа? Что на оживленном шоссе она не встретила ни одной машины? Я все больше убеждался, что ее версии доверять нельзя. Понятно, она до смерти напугана, вот и думает, как заяц в капкане, только об одном: как бы вырваться, вырваться любыми средствами.
Надо действовать, ведь уходит драгоценное время. Почти наверняка вчера кто-то видел ее на шоссе, а это значит, что полиция может быть уже где-нибудь поблизости.
Стоп. Ведь на колесе моего «кадиллака» пятна крови! Меня бросило в жар. Если их найдет полиция, мне действительно будет кисло.
Я запер бунгало, пошел в гараж и взял там ведро с губкой. В ящике с разным барахлом я нашел крепкий висячий замок и крюк. Взяв все это с собой, я сел в «понтиак» и поехал к дому Сиборна.
При ярком солнечном свете я еще раз осмотрел «кадиллак». Что же повреждено? Левая фара была совершенно разбита, а металлическая окантовка помята так, что любителю здесь делать нечего. На крыле – два глубоких рубца, естественно, поправить это можно только в ремонтной мастерской. Я был абсолютно бессилен.
Я подошел к заднему колесу, чтобы осмотреть пятна крови, но здесь меня ждало потрясение. Пятен не было. Наверное, целую минуту я тупо смотрел на колесо, не веря своим глазам. Потом опустился рядом с ним на колени, но это ничего не изменило – пятен не было. Я выпрямился и на негнущихся ногах подошел к правому заднему колесу. И вот на нем увидел пятна крови.
Я снова опустился на колени и долго-долго словно зачарованный смотрел на липкую темно-красную массу, растекшуюся по белому ободу колеса. Такого я никак не ожидал, и в мозгу моем заворошилось подозрение.
Поднявшись наконец, я обошел вокруг машины и снова осмотрел левую фару. Тут я сделал еще одно открытие. Люсиль соврала мне, что полицейский подъехал сзади и она, испугавшись, сбила его боком машины: это было невозможно. Как я не понял этого раньше? Ведь так разбить фару можно только при лобовом столкновении, а это значит, что полицейский вовсе не обгонял Люсиль. Нет. Он ехал ей навстречу. Стало быть, я уличил ее еще в одной лжи, на сей раз куда более серьезной. Она-то говорила, что не видела полицейского, только услышала окрик, а поэтому перепугалась и вывернула руль, в результате – авария. Сейчас я четко понял, что все произошло совсем не так. Он ехал навстречу, и она должна была видеть свет его фары. Неслась она быстро, сама сказала. Дорога узкая. Ей не удалось справиться с машиной, полицейский не успел увернуться, и она шибанула его почти прямехонько в лоб. А потом выдумала историю с выездом сзади и шараханьем в сторону – мол, в столкновении она ни при чем.
Неужели она надеялась, что суд присяжных поверит хоть одному ее слову? Достаточно взглянуть на машину, и все становится ясно. Тут я вспомнил, что обещал взять вину на себя. Если я скажу, что за рулем сидел я, присяжные сразу решат, что я был пьян; это первое, что придет им в голову. Дорога прямая. Не видеть приближающийся свет фары я не мог. Значит, имел время спокойно остановиться или хотя бы притормозить. Во рту у меня пересохло – похоже, я сам загнал себя в угол.
Потом, эта кровь на правом заднем колесе. Это еще что такое? Откуда она там взялась? Ведь Люсиль сбила мотоциклиста левым боком. Переехать его правым задним колесом она никак не могла.
Я подошел к этому колесу и еще раз осмотрел липкие темно-красные пятна на ободе. Конечно, это кровь – вне всякого сомнения. Н-да, головоломка. Пожалуй, не стоит стирать эти пятна: такая улика, займись ею толковый адвокат, может сбить с толку присяжных и уничтожать ее будет только себе во вред.
Я занялся дверями гаража: ввернул крюк, нацепил висячий замок. В такой гараж полиция не полезет, можно не сомневаться. Они наверняка свяжутся с Сиборном и попросят ключ, так что на этом я смогу выиграть хоть какое-то время.
Теперь, пожалуй, пора поехать на место нашего вчерашнего купанья и тщательно осмотреть пляж днем. Я вернулся к «понтиаку».
Было уже чуть больше двенадцати, и движение на шоссе было довольно интенсивным – люди ехали на выходные за город. Только минут через двадцать я подъехал к повороту на грунтовую дорогу, ведущую к пляжу.
Я медленно вел «понтиак» по узкой дороге. Слева и справа тянулись невысокие песчаные дюны. У меня снова возник вопрос: какого черта О'Брайена принесло на эту дорогу? Укрыться здесь нет никакой возможности: ни деревьев, ни кустов – ничего.
Я тихонько ехал вперед и наконец заметил, что справа от дороги равномерная монотонность дюн как-то нарушена. Большой песчаный холм был слегка примят. Наверное, здесь. Я вылез из машины.
Хотя до берега было еще добрых две мили, впереди ясно виднелась желтая полоса песка и синяя гладь океана. Вся прилегающая территория была совершенно плоской, если не считать невысоких песчаных холмиков да горстки пальм вдалеке, где были вчера мы с Люсиль.
Некоторое время я продолжал смотреть по сторонам, но добавить к первому впечатлению ничего не смог, поэтому сел в «понтиак» и поехал к пляжу. Метрах в двадцати от нашей вчерашней стоянки я остановил машину.
Первое, что бросилось в глаза, – следы шин «кадиллака», впечатавшиеся в песок. Я отер пот со лба. Тут же я увидел мои с Люсиль следы, ведущие в сторону пальм. Я совершенно упустил это из виду. А что, если тут уже побывала полиция и все видела?
Но если на песке остались отпечатки наших ног, стало быть, надо искать и следы нашего телефонного приятеля, если только он действительно был здесь.
Словно овчарка, я начал рыскать вокруг, но, прочесав изрядный участок, никаких следов, кроме моих и Люсиль, не обнаружил.
Из этих поисков я вынес следующее: во-первых, полиция здесь не появлялась, и они, естественно, следов «кадиллака» видеть не могли; во-вторых, что было уже совсем интересно, на месте событий наш абонент не присутствовал. Это уж никак не поддавалось объяснению. Откуда ему стало известно, что мы с Люсиль купались вместе, а потом поссорились? Я решил, что существует только один вариант: он наблюдал за нами издалека с помощью мощной ночной оптики. Тогда становилось понятно, почему Люсиль его не видела.
Несколько минут я ползал по песку и стирал следы шин. Затем, ступая по своим вчерашним следам, дошел до пальм, после чего повернул обратно и принялся уничтожать следы, свои и Люсиль.
К концу этой в какой-то степени ювелирной работы я изрядно вспотел, но все же почувствовал себя в большей безопасности – теперь, если полиции вздумается искать ключи к разгадке здесь, компрометирующих нас следов они не найдут.
Довольный, что предпринял хоть какие-то меры предосторожности, я подошел к «понтиаку» и открыл дверцу. В этот миг я услышал сзади шум машины и, обернувшись, увидел, как из-за поворота дороги вынырнул желто-красный «олдсмобил» и медленно двинулся в мою сторону.
Сердце подпрыгнуло под ребрами. Я стоял и смотрел на подъезжающую машину. Появись она здесь минуты на три раньше, водитель застукал бы меня за уничтожением важных для суда улик.
За рулем сидела женщина. Остановившись метрах в десяти от меня, она пристально оглядела меня в открытое окно. Потом вышла из машины.
Она была в ярко-красном платье, белой маленькой шляпке и белых перчатках в сетку. Рост – выше среднего, брюнетка. Она являла собой довольно распространенный тип латиноамериканской красотки. Таких каждый день можно встретить на пляжах Флориды, где они показывают свои прелести – всем, кто готов обратить на них свой взор.
Она вышла из машины, сверкнув длинными точеными ногами в нейлоновых чулках, разгладила платье на внушительных аппетитных бедрах и вперилась в меня черными глазами.
– Здесь был убит полицейский? – спросила она, медленно подходя ко мне.
– Насколько мне известно, это произошло ближе к шоссе, – ответил я. Это еще кто такая? И что ей здесь нужно? – Место катастрофы вы, скорее всего, проехали.
– Проехала? – Она остановилась недалеко от меня. – Вы думаете, ближе к шоссе?
– Так написано в газетах.
Открыв сумочку, она вытащила оттуда смятую пачку сигарет, воткнула одну меж своих полных губ и посмотрела на меня.
Я вытащил зажигалку и шагнул к ней. Она наклонилась навстречу огоньку, и меня обдало резким запахом лака для волос.
– Спасибо.
Она чуть откинула голову назад и заглянула прямо мне в глаза. Вблизи я разглядел, что лицо ее покрыто густым слоем прессованной пудры, однако грим был положен умелой рукой. Над губой виднелась тоненькая линия усиков, и эти усики придавали ее лицу ту чувственность, которой всегда славились латиноамериканки.
– Вы газетчик? – поинтересовалась она.
– Газетчик? Нет, вовсе нет. Просто я приехал окунуться.
Она отвела взгляд и посмотрела вдаль, на полосу песка. Свои и Люсиль следы я уничтожил, но общее единообразие было все же нарушено, и она сразу это заметила.
– Это вы так примяли песок?
– Вы об этих линиях? – Я постарался придать голову самые непринужденные нотки. – Нет, они здесь были до меня.
– Выглядят они так, словно кто-то хотел стереть следы.
Я повернулся и посмотрел на песок:
– Вы думаете? Скорее всего, это ветер. Ветер всегда рисует на песке странные узоры.
– Ветер? – Я снова почувствовал, как глаза ее обшаривают мое лицо. – Милях в двух отсюда я проехала мимо придавленной дюны. По-вашему, его убили там?
– Возможно. Точно не знаю.
– Не думайте, что я это из любопытства. Я собиралась за него замуж.
Я резко вскинул голову. Сразу вспомнилось, где-то в газете я читал, что О'Брайен собирался жениться на певичке из ночного клуба.
– Ах да. Я сегодня читал об этом.
– В самом деле? – Она улыбнулась. Улыбка была холодная, горькая. – До сегодняшнего утра вы и понятия не имели о моем существовании, верно? А ведь я пою уже лет десять. Да, для артистки мало радости, если ее имя попало в газеты лишь благодаря смерти жениха, который к тому же приказал долго жить по собственной глупости.
Она села в машину, развернулась и быстро умчалась, оставив после себя облако из песка и пыли.

Глава 7

Перекусив по дороге бутербродами, я поехал домой. Я все больше и больше убеждался в том, что с аварией что-то нечисто. Люсиль мне лгала – на этот счет у меня не оставалось никаких сомнений. Но что же произошло на самом деле? Ясно было одно: Люсиль не могла не видеть О'Брайена, потому что он ехал ей навстречу. Она не смогла остановиться, и произошло лобовое столкновение. В такой ситуации рассчитывать на милосердие суда присяжных никак не приходилось, и я начал понимать, почему она буквально заставляла меня взять вину на себя.
Но главное – что делать с «кадиллаком»? Ведь если полицейские будут вести розыски с обещанным рвением, рано или поздно они найдут «кадиллак» в гараже Сиборна.
Я вспомнил слова капитана полиции: каждый повредивший свою машину после происшествия должен немедленно заявить об этом и объяснить, как было получено повреждение.
А что, если это дает мне возможность выкрутиться? Допустим, я сейчас как следует шмякну «кадиллак» о дверь гаража, а потом позвоню в полицию. Поверят они, что я разбил машину именно таким манером? Если бы повреждения были только на передней части машины, пожалуй, можно было бы рискнуть, но два рубца на рыле… нет, полиция сразу навострит ушки.
Во всяком случае, тут уже было над чем подумать, и я решил не выбрасывать эту идею из головы. Я продолжал вертеть ее так и сяк, когда вышел из машины и стал отпирать входную дверь, но вдруг мысли мои разлетелись – в доме зазвонил телефон.
Я вбежал в гостиную и поднял трубку.
– Мистер Скотт?
Я узнал голос Уоткинса и похолодел. Какого черта ему нужно?
– Я слушаю.
– Я звоню по поручению мистера Эйткена. Он надеялся, что, возможно, вы еще дома, – произнес Уоткинс. – Если вы располагаете временем, мистер Эйткен был бы рад видеть вас у себя.
– Но я дома совершенно случайно. Меня ждут на площадке для гольфа, – с досадой воскликнул я. – Передайте ему, что не застали меня.
Уоткинс кашлянул:
– Я с удовольствием передал бы, сэр, но мистер Эйткен дал мне понять, что дело весьма срочное. Если вы считаете, что…
– Да нет, ладно. Я приеду. Он, конечно, хочет, чтобы я выехал сию секунду?
– Насколько мне известно, он ждет вас, сэр.
– Хорошо, еду, – буркнул я и повесил трубку.
Я остановился перед камином и минуту бессмысленно смотрел на свое отражение в зеркале. Лицо слегка побледнело, в глазах – испуг.
Неужели Люсиль набралась храбрости и все ему рассказала? В выгодном для себя свете, разумеется, и мой вариант пойдет вторым номером. Ведь Эйткен сам выгонял меня на выходные отдохнуть, а теперь вдруг вызывает. Конечно, это неприятности.
Я запер дверь, вышел к воротам, сел в «понтиак» и поехал к дому Эйткена. Я вел машину, охваченный паникой, какая охватывает старуху, услышавшую шорох под кроватью.
На асфальтовой площадке около мраморных ступеней, ведущих к террасе Эйткена, стоял серый «бьюик» с открытым верхом. Я поставил «понтиак» рядом и начал подниматься по лестнице.
На верхней ступеньке я окинул взглядом широкую террасу. В кресле-качалке сидел Эйткен. Он был в пижамных брюках и халате, ноги прикрывал плед. Рядом с ним спиной ко мне в соломенном кресле сидел крепкий широкоплечий человек.
Эйткен повернул голову в мою сторону, и сердце мое замерло, а нервы превратились в готовые лопнуть струны. Что сейчас будет? Увидев меня, Эйткен помахал рукой. Его красноватое лицо размягчилось в приветственной улыбке, и от внезапного облегчения у меня даже засосало под ложечкой, словно кто-то стукнул под дых. Если бы он собирался меня четвертовать, я бы не удостоился такой шикарной улыбки.
– А вот и вы, Скотт, – поприветствовал меня он. – Я поломал вам партию в гольф?
Его гость обернулся, и я вдруг почувствовал спазмы в желудке – я сразу его узнал. Это был Том Хэкетт, который вчера вечером видел, как я и Люсиль выходили из моего дома. Том Хэкетт, приятель Сиборна.
– Здравствуйте, здравствуйте. – Он протянул руку. – Вот мы и снова встретились. Р. Э. рассказал мне, что прочит вас в боссы своей нью-йоркской конторы.
Я пожал его руку, причем с тем же неприятным ощущением, что и вчера: по сравнению с его теплой жесткой ладонью моя рука была куда холоднее.
– Садитесь. – Голос Эйткена обрел прежнюю раздражительность. – Вы действительно собирались побаловаться гольфом?
– Когда Уоткинс позвонил, я только начал переодеваться, – ответил я, подтаскивая кресло поближе к ложу Эйткена и усаживаясь рядом с Хэкеттом.
– Жаль, что я нарушил ваши планы. Я же сам предложил вам слегка размяться, и действительно этого хотел. – Он провел пальцами по редеющим волосам. – Но тут вдруг объявился Хэкетт, и я решил, что вас надо познакомить.
Я вежливо посмотрел на Хэкетта, потом снова на Эйткена. Я понятия не имел, о чем пойдет речь, но вроде бы не о неприятностях, и то слава Богу.
Эйткен улыбнулся Хэкетту своей змеиной улыбочкой.
– Этот молодой человек слишком много работает, – пояснил он. – И я предложил ему как следует отдохнуть в выходной: поиграть в гольф и развлечься с хорошенькой женщиной. А тут подвернулись вы и все ему испортили.
Хэкетт рассмеялся:
– Не слишком ему верьте. С гольфом он, может, и погорел, а вот насчет остального – не думаю. – Он всем корпусом повернулся ко мне и широко улыбнулся. – Я прав, дружище?
Я выдавил из себя улыбку, каким-то чудом она получилась вполне естественной.
Эйткен бросил быстрый взгляд на меня, потом на Хэкетта:
– Вот даже как? Стало быть, вы его застукали? И на чем же?
Я почувствовал, как руки сжимаются в кулаки, и поспешно засунул их в карманы.
– Зачем вам знать, Эйткен? У каждого есть личная жизнь, что тут удивительного? – Хэкетт подмигнул мне. – Перехожу к делу, Скотт. Я решил принять участие в вашей нью-йоркской авантюре. Я вкладываю в это дело деньги. И когда Р. Э. сказал, что главным в агентстве будете вы, я захотел встретиться с вами и поговорить. Правильно, Р. Э.?
Эйткен сидел чуть насупившись – он терпеть не мог, когда разговором завладевал кто-нибудь другой. Тем не менее достаточно приветливым тоном он произнес:
– Да, все верно. Вот он перед тобой, разговаривай сколько душе угодно. – Он повернулся ко мне: – Хэкетт вкладывает в дело сто тысяч и, понятное дело, хочет убедиться, что отдает их в надежные руки.
– Рекомендация Р. Э. для меня значит много, так что, думаю, сомневаться в вас нечего, – начал Хэкетт, откидываясь в кресле. – Но кое-что я хотел бы выяснить лично у вас. Вы не возражаете, если я задам несколько вопросов?
– Отчего же? – с облегчением произнес я. – Отвечу с удовольствием.
– Вашу личную жизнь они затрагивать не будут. – Он улыбнулся. – Меня совершенно не касается, чем живет человек после работы, если только он не попадает в какую-нибудь скандальную историю. – На лице все та же безмятежность и веселье, но глаза чуть прищурились и ищут встречи с моими. Чтобы отгородиться от его взгляда, я полез за сигаретами и начал закуривать. – Надеюсь, в ваши планы не входит участие в какой– нибудь скандальной истории?
Эйткен нетерпеливо заерзал в кресле.
– Скотт совсем не из таких, – сердито проворчал он. – Ты же прекрасно знаешь, что у меня не работают люди со скандальной репутацией.
– Знаю, знаю, – примирительно произнес Хэкетт и, подавшись вперед, похлопал меня по колену. – Просто я великий шутник, так что не обращайте особого внимания. Ну хорошо, расскажите мне теперь, какое у вас образование и стаж работы.
Может, он действительно был великим шутником, но было ясно, что за этой шуткой что-то стоит. Он что-то знает или по крайней мере подозревает. Неужели он догадался, что девушка, которую он видел у меня, – Люсиль?
Я рассказал ему о своем образовании, потом о работе после колледжа. Дальше он спрашивал о том, как я собираюсь ставить дело в Нью-Йорке, сколько потребуется персонала, где будет размещено агентство и тому подобное. Наконец, полностью удовлетворившись, он выпрямился в кресле и согласно кивнул головой.
– Я думаю, вы справитесь. Вижу, Р. Э. кое-чему вас научил, и для меня этого достаточно. – Он взглянул на Эйткена. – Он вкладывает в дело двадцать тысяч?
Эйткен кивнул.
– И получает помимо зарплаты пять процентов от общего дохода?
– Да.
Хэкетт на мгновение задумался, и я даже решил, что он выскажется против такого процента. Но я ошибся.
– Хорошо. Условия, черт возьми, недурны, а, Скотт? Ничего, я уверен, свое вы отработаете. Когда вы внесете деньги?
– В четверг.
– Прекрасно. Я тоже пришлю чек в четверг. Подходит, Р. Э.?
– Вполне. Всеми финансовыми делами займется Вебстер. Ты ведь его знаешь?
– Ну как же, парень что надо. – Хэкетт поднялся. – Ладно, Скотт, не будем вас задерживать, гольф – дело серьезное. – Он протянул руку. – Уверен, что с новой работой вы справитесь, сделаете хорошую карьеру. Желаю успеха.
– Спасибо. – Я пожал ему руку. Потом повернулся к Эйткену. – Если это все…
Я не договорил. Эйткен смотрел мимо меня, вниз, в направлении длинной извилистой подъездной дорожки.
– Это еще что за чертовщина? – зарычал он.
Я посмотрел в ту же сторону.
По дорожке быстро двигалась темно-синяя машина с красной мигалкой и сиреной на крыше.
Я окаменел.
В машине было четверо мужчин – все полицейские.

Из машины вышел широкоплечий человек в сером, чуть помятом костюме и сбитой на затылок шляпе. Его мясистое загорелое лицо хранило полную непроницаемость. Короткий приплюснутый нос облепили веснушки. Весь его облик символизировал типичные для полицейского черты: жестокость, цинизм, подозрительность.
Он поднял голову, увидел меня и Хэкетта – мы перегнулись через балюстраду террасы – и неторопливыми, размеренными шагами начал подниматься по лестнице. Можно было подумать, что он на прогулке и времени у него – вагон.
За ним из машины вывалились двое полицейских в форме и принялись бесцельно, как это часто делают полицейские, слоняться вокруг. Водитель остался за рулем.
Мужчина в штатском наконец-то добрался до верхней ступеньки и медленно, неторопливо направился к нам.
У всех правонарушителей при виде полицейского возникает, наверное, один и тот же вопрос: не за мной ли он пришел? Я не был исключением.
Он пересек террасу – шаги, словно выстрелы, гулко стучали по горячим плиткам – и остановился перед Эйткеном.
– Лейтенант Уэст, городская полиция, – отрекомендовался он. – Капитан просил передать вам привет. Нам нужна ваша помощь.
Эйткен, слегка озадаченный, пристально смотрел на него:
– В чем дело? Что понадобилось капитану?
– Это связано со вчерашним убийством на дороге. Вы, наверное, читали в утренних газетах. – Голос у него был густой и усталый. – Капитан хочет проверить все машины в городе и убедиться, нет ли на них повреждений. Если вы не возражаете, мистер Эйткен, мы бы хотели взглянуть на ваши машины.
На лице Эйткена выступил легкий румянец.
– Взглянуть на мои машины? Это еще зачем? Уж не думаете ли вы, что я имею к этому какое-то отношение?
Я быстро взглянул на Хэкетта. Он стоял прислонившись к балюстраде и с видимым интересом наблюдал за происходящим.
Уэст сдвинул шляпу еще дальше на затылок. Лоб его блестел от пота.
– Нет, сэр, мы этого не думаем. Но мы проверяем все машины в городе. У вас есть шофер. Вполне возможно, что вчера вечером он воспользовался одной из ваших машин. А может, и не пользовался, но хорошо бы это проверить, для его же пользы. Капитан велел мне не беспокоить вас, если вы будете против.
Эйткен еще больше зарделся.
– Вчера вечером мой шофер моими машинами не пользовался, – процедил он.
Лицо Уэста стало совершенно непроницаемым.
– Хорошо, сэр, капитан не велел мне настаивать, но даже если ваш шофер не пользовался вчера машинами, это мог сделать кто-нибудь другой.
– После того как я сломал ногу, к моим машинам никто не притрагивался. – Эйткен с трудом сдерживал гнев. – Вы просто зря тратите время.
Тяжелые плечи Уэста приподнялись.
– За это мне платят деньги. Что ж, если вы не хотите дать мне взглянуть на ваши машины, мне остается только подчиниться и сообщить об этом капитану.
– Вы только послушайте его! – взорвался Эйткен и повернулся к Хэкетту. – Вот вам прекрасный пример того, как полиция обращается с нашими деньгами! Приезжают вчетвером проверить четыре машины! Я напишу об этом безобразии Салливану! Какой-то идиот полез под машину и сломал себе шею, а они поднимают из-за этого такой шум!
– Но ведь водитель не остановился, – мягко напомнил Хэкетт. – Мне кажется, Р. Э., ты напрасно набросился на стража порядка. Он всего лишь выполняет свой долг.
Эйткен с шумом втянул в себя воздух.
– Ну что ж, идите смотрите мои машины! Смотрите, мне в конце концов наплевать! Тратьте деньги, которыми я оплачиваю налоги! Давайте только побыстрее освободите террасу!
– Благодарю вас. – Лицо Уэста было все так же непроницаемо. – Где, подскажите, пожалуйста, ваш гараж?
Эйткен повернулся ко мне:
– Вы знаете, где у меня гараж?
Я сказал, что знаю.
– Проводите, если не трудно. И побудьте с ним. Посмотрите, чтобы никто из его людей не пнул ногой по крылу. Я эту публику знаю – с радостью упекут моего шофера за здорово живешь.
Я направился к лестнице. Уэст тяжело ступал следом. Он кивнул полицейским, и они так и остались застывшими статуями стоять на солнце.
Когда терраса скрылась из виду, Уэст негромко спросил:
– Вы у него работаете?
– Да.
– Не стал бы я с вами меняться. – Он снял шляпу и вытер рукавом пот со лба. – Я думал, хуже моего шефа нет никого на свете, но сейчас вижу, вашему громиле Эйткену он и в подметки не годится.
Мы подошли к «понтиаку» и «бьюику». Уэст остановился и окинул взглядом обе машины.
– Знаете, чьи это?
Взяв машину Сиборна, я благоразумно убрал с лобового стекла карточку с его фамилией и поставил туда свою, но было ясно, что, если Уэст захочет проверить номер машины и по-просит мои права, он немедленно меня разоблачит. Сказать, что машина чужая? Нет, это еще опаснее. Я колебался какую-то долю секунды.
– «Понтиак» мой. А «бьюик» – мистера Хэкетта, вы видели его на террасе.
Неторопливым, размеренным шагом Уэст обошел вокруг машин. Крепко сцепив руки за спиной, я просил Бога быть ко мне милостивым.
– Обе в полном порядке, верно? – дружелюбно произнес он. – Ваш, говорите, «понтиак»?
– Да.
– Давайте выпишу вам справку: моим ребятам не нужно будет лишний раз к вам ехать. Ваша фамилия? Адрес?
Я сказал.
Он обошел машину сзади, написал что-то еще, потом вырвал листок из блокнота.
– Это идея капитана, – пояснил он. – И не скажу, что дерьмовая. Эта справка значит, что на сегодняшний день ваша машина в полном порядке. Если вы теперь помнете бампер или стукнете машину, вам нет нужды сообщать об этом нам. Если наши ребята вас остановят, покажите эту справку – и все в порядке. Хорошенькая работка – проверить все машины в городе. Черт знает что! – Он передал мне бумажку. – Не потеряйте. Она может избавить вас от головной боли.
– Не потеряю, – заверил я, убирая справку в бумажник с такой тщательностью, словно это был чек на миллион долларов.
– У капитана что ни день, то новая идея, – продолжал Уэст. – Ясное дело, просто так в капитаны не выбьешься, только идеи идеями, а работу делать приходится нам. А капитану что? Загонит свою толстую задницу в кресло и целый день его полирует. Думаете, я его обвиняю? Нет, будь я капитаном, я бы себя вел точно так же. Так вот, сейчас этого шутника – убийцу на колесах – ловит вся городская полиция. Можете себе представить? Все до одного полицейские города заняты тем, что ходят по домам, переворачивают вверх дном гаражи, перекрывают дороги, патрулируют до тех пор, пока у них в глазах не начинают прыгать подфарники и им уже все равно, где зоосад, а где, извините, жирный зад. – Осмысленности в его взгляде не было, он смотрел сквозь меня и говорил словно сам с собой. – У нашего капитана есть одна страстишка. Знаете какая? Он обожает, когда о нем пишут в газетах. Его всего распирает от удовольствия. Читали, что он вчера вечером наплел газетчикам? Насчет О'Брайена? – Взгляд его вдруг стал осмысленным и сосредоточился на мне. – Между нами говоря, во всем городе хуже О'Брайена полицейского не было, можете мне поверить, хотя у нас такие экземплярчики работают, что о-го-го! Так вот, О'Брайен был потерявший совесть бездельник, который только и думал о том, как бы сачкануть. Это во-первых. А во-вторых, он брал взятки и мог пойти даже на небольшой шантаж, если был уверен, что это сойдет ему с рук. Короче говоря, он был последней скотиной, и капитан это знал. Всего неделю назад он мне сказал, что намерен избавиться от О'Брайена. Теперь же этому мерзавцу проехали по голове, и мы должны с высунутыми языками носиться за парнем, который его раздавил. Знаете, сколько я спал с момента убийства? Ровно час десять минут, и то прикорнул в машине, а если сегодня удастся поспать больше, буду считать, что мне повезло.
Стоя под горячим солнцем, я слушал этот монолог. Я был ошарашен и удивлен – редко кому удается услышать от полицейского такие речи.
Уэст неожиданно оскалился в белозубой улыбке.
– Не придавайте моим словам особого значения, мистер Скотт, – сказал он. – Время от времени, когда на душе накипает, мне надо выговориться. После этого я сразу чувствую себя лучше. А что касается О'Брайена, так, хоть он и был порядочной скотиной, хоть и можно поблагодарить Бога за такой несчастный случай, я все равно собираюсь поймать его убийцу. Потому что убийство своего человека полиция прощать не должна. Может, это займет много времени и сил, но мы найдем убийцу, и тогда я снова смогу слегка расслабиться. – Он бросил на землю сигарету и растер ее каблуком. – Ну ладно, теперь давайте взглянем на машины вашего босса. Ясно, что он тут ни при чем, но справку-то я ему должен выписать? Где они?
– Вон там, около бассейна.
– Около бассейна, говорите? Да, сильные мира сего живут недурно! – Уэст покачал головой и двинулся по дорожке. Я потащился следом. – Вам нравится работать у богатого человека, мистер Скотт?
– Я могу от него уйти в любое время, – ответил я.
– Да, к такой работе так, наверное, и надо относиться. Чувствую, он порядочный самодур, по глазам видно – точь-в-точь как у нашего комиссара. У человека с деньгами вырабатывается чувство могущества, ему кажется, что он может все. А я не люблю всемогущих, не люблю людей, у которых много денег, потому что они начинают давить на окружающих. Держу пари, мистер Эйткен иногда очень даже здорово облокачивается на окружающих.
Мне не пришлось придумывать подходящий ответ на эту тираду, потому что мы повернули за угол и увидели прямо перед собой гараж на четыре машины и бассейн.
На вышке, изготовившись к прыжку, застыла Люсиль. Нас она не видела – стояла к нам боком. На ней было белое бикини, лишь слегка прикрывавшее части тела, не предназначенные для посторонних глаз. Все тело ее ровным слоем покрывал шоколадно-золотистый загар, а густые каштановые волосы свисали почти до талии. Это было такое божественное зрелище, что мы с Уэстом застыли как вкопанные.
Она поднялась на цыпочки, взмахнула руками и бросилась вниз.
Прыжок был мастерский – грациозный и изящный. Она вошла в воду почти без всплеска. Затем вынырнула и тряхнула головой, перевернулась на спину и медленно поплыла к лесенке, а волосы черным нимбом плыли вокруг нее.
– Вот это да, – переводя дыхание, только и сказал Уэст.
Он снял шляпу, вынул платок и протер вспотевшую полоску материи изнутри. При этом он не сводил глаз с Люсиль, которая выбралась из воды и неторопливо зашагала вдоль кромки бассейна. На ее шоколадной коже блестели капельки воды, а белое бикини прилипло к телу точно вторая кожа.
Мы стояли как два истукана, пока она не скрылась в одной из кабинок.
Уэст повернулся ко мне. В его маленьких серых глазках появилась поволока.
– Это его дочь?
– Это миссис Эйткен.
– Миссис Эйткен?
– Да.
– Вы хотите сказать, что она жена этого старого тетерева?
– Это миссис Эйткен.
Он присвистнул – почти беззвучно:
– Но ей же не больше двадцати.
Я почувствовал, что его монологи и ремарки начинают действовать мне на нервы.
– Надеюсь, моей вины здесь нет?
Он уставился на меня с легким изумлением, потом кивнул:
– Вы правы, вашей вины здесь нет. Да, ничего не скажешь, ваш Эйткен берет за свои деньги хороший товар.
Он подошел к гаражу, откинул замки открывающихся снизу вверх дверей и занялся осмотром машин.
Поджариваясь на солнышке, я ждал.
Из кабинки вышла Люсиль. Теперь на ней был ярко-красный лифчик от купальника, белые шорты и сандалии. В руках она держала две мокрые тряпки – ее бикини. Быстрым шагом она направилась в мою сторону.
Я представил себе, какова будет ее реакция при виде полицейского. Нужно обязательно ее предупредить, пока она не нарвалась на него. Я пошел ей навстречу.
Подняв голову, она увидела меня.
Уголком глаза я заметил, что Уэст уже вышел из гаража.
Я ускорил шаг и поравнялся с ней – Уэст еще закрывал двери.
– Это полицейский, – быстро заговорил я, – ищет не вас. Он просто проверяет машины. Все в порядке, волноваться не надо.
Наверное, я обрушился на нее слишком неожиданно, но времени на церемонии у меня не было. Во всяком случае, она побелела как снег, и какое-то ужасное мгновение я думал, что сейчас она упадет в обморок.
За спиной я услышал мягкие хлюпающие шаги – к нам шел Уэст. Он явно не торопился, но через одну-две секунды каким-то чудом оказался рядом.
И остановился около меня. Я знал, что он во все глаза пялится на Люсиль. Я обернулся и увидел, что не ошибся.
Она тоже уставилась на него – примерно так кролик смотрит на змею.
Охрипшим голосом я проговорил:
– Это лейтенант Уэст. Лейтенант, это миссис Эйткен.
Как обычно растягивая слова, Уэст начал:
– Добрый день, мадам. Я только что проверил ваши машины. Вы, наверное, читали… – Закончить фразу ему не удалось.
Люсиль круто повернулась и пошла прочь. Она не бежала, но стройные загорелые ножки несли ее с достаточной скоростью. Мы не проронили ни слова, пока она не скрылась из виду.
– Это как же понять? – удивленно произнес Уэст, чуть склонив голову набок. – Пренебрегает, что ли? Очень важная персона?
– А что для нее полицейский? – Я старался не выдавать волнения. – В конце концов, она жена богатого человека.
– Это верно. – Он снял шляпу и протер платком вспотевшую ленту. – Интересно, что такое пришло ей на ум? Видели, она вроде изменилась в лице?
– Разве?
Я пошел к террасе, сердце неровно тукало где-то под ребрами.
Уэст зашагал рядом.
– Да. Изменилась в лице. Но какова куколка? А формы какие! Да, выйдя замуж за старого петуха Эйткена, она просто выбросила их на ветер!
– Если вас это так беспокоит, почему бы не обсудить этот вопрос с ним? – поддел я его.
Он взглянул на меня и устало улыбнулся:
– Я, конечно, не в восторге от своей работы, но терять ее тоже не хотелось бы. А любовник у нее есть, как считаете?
– Спросите ее, если вас это касается, – разозлился я, окинув его далеко не дружелюбным взглядом.
Он потер большой рукой потное лицо и подавил зевок.
– Спросить-то я могу, да боюсь, она не ответит. А машинами Эйткена она когда-нибудь пользуется?
Сердце мое подскочило.
– Вы что, нашли на одной из них повреждения?
– Нет. Шофер держит их в прекрасном состоянии. А что ему остается делать?
– Тогда какое вам дело, пользуется она ими или нет? Но если это успокоит вашу душу, могу сказать, что у нее нет водительских прав, стало быть, и машинами она не пользуется.
Он покосился на меня.
– Прав у нее может и не быть, – медленно проговорил он, – но это еще не значит, что она не берет время от времени машину. Некоторые идут на такой риск. Интересно, почему это вдруг у нее нет прав?
Я понял, что сболтнул лишнее.
– Спросите об этом ее, – огрызнулся я. – Но какая, вообще-то, вам разница?
– Слушайте, приятель, – спокойно произнес он. – Напрасно вы ерепенитесь. Задавать вопросы – это моя работа. И задаю я их только по обязанности, удовольствия в этом мало. Я полицейский, и, когда происходит что-то необычное, я спрашиваю: почему? Вот я и спрашиваю себя: почему это она, увидев меня, побледнела как смерть? Обычно женщина с такой внешностью, с такими формами чувствует себя очень уверенно. И никакой полицейский ее не смутит, цвета лица не испортит. А у нее был подпорченный цвет лица. Почему? Что у нее на уме? При виде полицейского цвет лица портится только в одном случае: когда у тебя нечистая совесть. Вот мне и интересно, что там у нее с совестью.
– Мне откуда знать? – процедил я сквозь зубы.
Он рассеянно похлопал меня по руке:
– Конечно, конечно. Вам откуда знать? – Уэст направился к террасе.
Я пошел за ним, но держался на некотором расстоянии, чтобы он не завязал новую беседу.
Он выписал Эйткену четыре справки на четыре машины.
Взяв справки, Эйткен небрежно кинул их на стол. Уэст дал справку и Хэкетту.
– Пожалуй, это все, – подытожил он, глядя на нас. – Благодарю вас за помощь, сэр, – сказал он Эйткену. – И вас тоже. – Он посмотрел на меня своими маленькими глазками, протопал через террасу и спустился по ступенькам к машине.
– Прекрасный способ выбрасывать на ветер деньги налогоплательщиков, – проворчал Эйткен.
– Ты в самом деле так думаешь? – спросил Хэкетт, поднимая густые брови. – Ведь они хотят найти человека, который убил полицейского. Они знают, что машина убийцы повреждена. И с этими штуками, – он помахал справкой, – они наверняка его найдут. Рано или поздно, они наткнутся на поврежденную машину без справки – вот вам и убийца. Лично я считаю, это кто-то здорово придумал. – Он повернулся ко мне. – Никак вам не удается добраться до своего гольфа. Я тоже буду двигаться. – Он взглянул на Эйткена. – Жена небось уже паникует, куда я девался. Будь здоров, Р. Э., надеюсь, эта нью-йоркская авантюра доставит нам немало приятных минут. – Он пожал руку Эйткену.
– Надеюсь, – ответил Эйткен. – Многое зависит от Скотта.
Хэкетт хлопнул меня по плечу:
– Ничего, справится. Ну, мне пора сниматься. Давай быстрее чини ногу, Р. Э. Чем раньше вернешься в строй, тем лучше.
Мы с Хэкеттом пересекли террасу и спустились вниз к нашим машинам.
– Не забудьте навестить меня в отеле, – напомнил Хэкетт. – Буду рад познакомить вас с женой.
– Спасибо за приглашение, – поблагодарил я. – Правда, у меня сейчас времени в обрез: Р. Э. каждый вечер ждет меня здесь со всеми новостями.
– Да-да, он мне говорил. Все-таки попробуйте выбраться. – У своего «бьюика» он остановился и посмотрел на «понтиак». – Я вижу, вы все еще на машине Джека?
Сделав усилие, я придал лицу безразличное выражение.
– Пока да, но это ненадолго. Моя машина скоро вернется из ремонта.
Проницательные глаза ощупали мое лицо.
– А что с ней, вы говорили?
– Масло подтекает.
Он кивнул:
– От этих машин хлопот не оберешься. Когда я ехал сюда, на дороге лопнула прокладка. Сколько ни плати за машину, все равно рано или поздно что-нибудь сломается, треснет или лопнет.
Я знал, был уверен, что говорит он не ради того, чтобы слышать свой голос. Я чувствовал: сейчас он выйдет на линию огня – и напрягся, приготовился.
– А с женой Р. Э. вы знакомы? – неожиданно спросил он, обшаривая мое лицо глазами-прожекторами.
Я никак не ожидал, что удар будет таким прямым и жестким. Я вздрогнул – Хэкетт ударил слишком коварно и пробил мою оборону.
– Д-да, я ее видел.
Он кивнул.
– Я тоже. – Он открыл дверцу своего «бьюика». – Девушка что надо. Меня всегда удивляло, зачем Р. Э. на ней женился. Она не для него, она – для молодого. Когда девушка выходит замуж за человека, который на сорок лет ее старше, она становится ядовитой приманкой для любого молодого мужчины, который оказывается рядом. – Он лукаво подмигнул мне. – Хотя зачем я все это говорю вам – убей Бог, не знаю. Такой разумный человек, как вы, вряд ли клюнет на ядовитую приманку, верно? – Он похлопал меня по руке и сел в машину. – Буду ждать вас, приезжайте, когда найдете время. – Он высунул свое добродушное лицо из окна машины. – Ну, пока, до скорой встречи.
Я стоял словно манекен и смотрел, как удаляется его машина.
Совершенно ясно: вчера вечером он узнал Люсиль, когда она выходила из моего дома, и вот теперь на свой хитрый добрый манер ткнул мне в нос красным фонарем.
Я забрался в «понтиак», чувствуя, что дышу быстро и неровно. Несколько долгих секунд я сидел и смотрел перед собой сквозь лобовое стекло, потом наклонился вперед, нажал на стартер и быстро повел машину к своему бунгало.

Глава 8

После полудня я провел со своими мыслями продолжительное заседание. Намек Хэкетта меня встревожил, но реальной угрозы с этой стороны как будто не было, и я чувствовал, что основная проблема – это «кадиллак», нужно вывернуться наизнанку, но решить ее. Если придумаю, как его отремонтировать, все остальное уладится само собой.
Только где-то под вечер я сообразил, что выход есть: можно отремонтировать машину, не подвергаясь при этом почти никакой опасности. Я случайно вытащил из бумажника справку, которую выписал Уэст, и, разглядывая ее, вдруг понял, что он сам дал мне в руки решение.
Он указал в бланке только номер машины, а марку не упомянул. Это значило, что если я переставлю номера с «понтиака» на свой «кадиллак», то смогу спокойно отвести «кадиллак» на ремонт в гараж.
Несколько секунд я, не веря своим глазам, глядел на справку: неужели все так просто? Риск, конечно, был: если меня остановит полицейский, он запросто может выяснить, под каким номером в действительности зарегистрирован мой «кадиллак». Сделай он это – и я погиб, но я решил пойти на этот риск.
Пожалуй, переставлять номера до наступления темноты было бы опасно.
До захода солнца оставалось еще часа два, и мне пришло в голову, что можно позвонить Люсиль и сказать ей, что выход из положения найден. Неожиданное появление Уэста здорово выбило ее из колеи. Не дай Бог, в самый последний момент, когда я вот-вот замету все следы, она сорвется и наделает каких-нибудь глупостей.
Трубку сняла Люсиль.
– Говорит Чес, – произнес я. – Рядом с вами никого нет?
У нее перехватило дыхание.
– Никого. Что случилось?
– Хочу сообщить вам, что я нашел выход. Мне кажется, все должно выгореть. Все должно быть в порядке.
Наступила пауза. Я слышал ее прерывистое дыхание.
– Это вы серьезно? – произнесла она наконец.
– Вполне. Все должно быть в порядке. Мы оба будем вне подозрений.
– Что вы придумали?
– Это не телефонный разговор. Просто я хотел вам сообщить, что все улажу и вам больше не о чем беспокоиться.
– Понятно. – В голосе, как ни странно, не было никакой радости. – Что ж, очень хорошо.
– Так что постарайтесь обо всем забыть и отвлечься.
– Хорошо. – И она повесила трубку.
Я хмуро слушал гудки. Ее реакция меня озадачила. Я-то ожидал, что она обрадуется, свободно вздохнет. А тут можно подумать, что своим звонком я ее только разочаровал.
Ехать к дому Сиборна пока было рискованно, поэтому я сел в кресло на террасе и стал под аккомпанемент невеселых мыслей наблюдать за заходящим солнцем. Только к половине восьмого наступила желанная темнота.
Я вышел из дому, сел в «понтиак» и поехал к дому Сиборна.
Первым делом я снял номера с «понтиака». Приходилось подсвечивать фонарем, к тому же проржавели гайки, но в конце концов я их снял. Потом прошел к гаражу Сиборна, открыл двери, захлопнул их изнутри и включил верхний свет.
С задним номером «кадиллака» проблем не было, и на его место я закрепил номер с «понтиака». Потом я обошел машину и стал возиться с передним номером. Тут дело было сложнее – все гайки здорово проржавели, – и мне пришлось повозиться.
Я лежал на спине, наполовину под машиной, и старался справиться с гайками, как вдруг услышал за дверьми какой-то легкий шорох.
По спине у меня пробежал холодок. Зажав в руке гаечный ключ, я смотрел прямо перед собой, в черноту двигателя «кадиллака». До моего слуха доносился лишь слабый шелест накатывающегося на берег океана и вздохи ветра в листве. Я лежал не двигаясь, весь превратившись в слух, сердце гулко стучало в тишине. Ошибиться я не мог: звук был снаружи. Или просто разгулялось воображение?
Звук не повторялся, и я в конце концов решил, что мне показалось, поэтому снова занялся упрямыми гайками.
Я уже снял последнюю гайку, как вдруг услышал скрип: это скрипели двери!
Сердце мое подпрыгнуло до потолка: со своего места я видел одну дверь, и сейчас она открывалась! Это не мог быть ветер, я ведь, когда вошел, захлопнул двери. Это могло значить только одно: кто-то потихоньку пытался войти в гараж.
Я начал ужом выползать из-под машины, я уже почти выкарабкался и схватился за бампер, чтобы встать, как вдруг верхний свет в гараже погас и тут же широко распахнулись двери.
Луны еще не было. Я увидел чернильно-черное небо и десяток звезд. Ничего не соображая, охваченный паникой, я вскочил на ноги, держа в руке передний номер «понтиака».
В этот самый момент прямо перед глазами у меня что-то ярко вспыхнуло, и тут же снова наступила темнота.
На какую-то секунду я словно прирос к земле, мозг отказывался переварить происходящее, но тут я услышал, как кто-то убегает, и рассудок мгновенно вернулся ко мне – я понял, что произошло.
Кто-то специально подкрался сюда с фотоаппаратом и вспышкой и щелкнул меня около побитого «кадиллака» с номером от чужого «понтиака» в руках.
Во мне поднялась волна страха, смешанного с яростью. Я выскочил из гаража.
Мой фотограф уже бежал по дороге. Звук шагов раздавался довольно четко, и было ясно, что бежит мужчина. Я бросился за ним. Ярость мощным мотором гнала меня вперед, но путь преграждала темнота безлунного вечера.
Зато я отлично знал дорогу. Я знал, что в двух сотнях метров от моего дома есть густой, раскидистый кустарник вперемежку с пальмами. За этим кустарником начинается открытая дорога, и она так и остается открытой до пересечения с шоссе. И если этот человек пробежит мимо кустарника, я его поймаю – не может быть, чтобы он бегал быстрее меня.
Я, словно заяц, несся по дороге. Добежав до кустарника с пальмами, я приостановился и, тяжело дыша, стал слушать. Вокруг стояла полная тишина – значит, фотограф сбежал с дороги, надеясь укрыться от меня в кустарнике.
Конечно, это он звонил сегодня утром Люсиль, а потом и мне. Он собирается меня шантажировать. Теперь у него в руках фотография, которой вполне достаточно, чтобы упечь меня на десять лет, только он ее никому не покажет. Не сможет показать, потому что я против. Нет, я его не упущу, чего бы это ни стоило.
Черт меня дернул оставить в гараже фонарь! Ищи в такой темноте, только и видно, что макушки пальм на фоне черного неба. А где-то впереди прячется этот тип. Я потихоньку сошел с дороги и, стараясь не шуметь, подошел к кустарнику. Тут только я понял, что найти его будет не так просто. Он, конечно, где-то здесь, но попробуй найти его без фонаря – пройдешь мимо и не заметишь.
Я начал раздвигать кусты. Конечно, он меня уже услышал и затаился.
Я прошел чуть вперед, остановился. Ни звука. Он наверняка где-то рядом, может, протяни руку – и коснешься. Скрючился небось в темноте и дрожит не меньше меня, думает, хоть бы я прошел мимо.
Без света у меня никаких шансов. Вернее, один – если набреду прямо на него. Я шел вперед, сухие листья хлопали по лицу. Я шарил руками во тьме и напряженно вслушивался: вдруг он пошевелится, выдаст себя.
Неожиданно под ногой что-то шевельнулось, и я услышал какой-то быстрый присвист – такой звук может издать только человек от неожиданности или от испуга. Я подался вперед, в темноту, и руки коснулись чьего-то лица. Тут только я увидел, что прямо передо мной маячит темная фигура. Стиснув кулак, я отвел руку для удара, но на долю секунды опоздал.
На меня, со свистом рассекая воздух, летел какой-то предмет. Я метнулся в сторону и выбросил вверх руки – только бы не в голову! Что-то твердое ударило меня в плечо, и я упал на колени. Встать, скорее встать! Но нет, что-то снова рассекло воздух, и на голову мне обрушился сокрушительный удар.
Я только почувствовал, что проваливаюсь в пустоту, где нет ни проблеска света.

Вдалеке часы пробили девять. Их мягкий музыкальный перезвон донесся откуда-то из глубины, но звук казался знакомым. С удивлением я сообразил, что слушаю перезвон моих собственных часов, стоящих на каминной полке в гостиной.
Я открыл глаза. На меня навалился яркий белый потолок, потом так же внезапно отступил. В голове что-то булькало и стучало, будто там работал отбойный молоток.
Я закрыл глаза и подождал, пока перестанут звонить часы, потом, очень осторожно, приоткрыл их снова.
Я лежал на своей кушетке. На затылке я нащупал здоровенную шишку и ком запекшейся крови. Я медленно сел. Боль была адская, я издал какой-то хрюкающий стон и снова закрыл глаза. Отбойный молоток в голове стрекотал уже потише, и скоро я смог сесть и оглядеться.
Весь свет в гостиной был включен. На передвижном столике стояла бутылка моего лучшего виски и жестянка со льдом. Эту бутылку я хранил для особого случая и сейчас увидел, что четверти ее содержимого как не бывало.
Я слегка повернул голову влево и увидел в кресле человека. В общем-то, я даже не удивился. Я инстинктивно почувствовал, что это он – человек, который утром звонил Люсиль и мне, который снял меня с номером в руках на фоне разбитого «кадиллака» и который треснул меня по голове, когда я наткнулся на него в темном кустарнике.
Я снова закрыл глаза и обхватил руками голову. Несколько минут я сидел не двигаясь, потом с усилием поднял голову и уставился на человека, сидящего чуть слева от меня.
Он медленно выплыл из тумана.
Физически сильный, года двадцать три – двадцать четыре, блондин, лицо загорелое. Зеленые глаза, греческий профиль, ниточка усов. Аккуратно уложенные волосы не мешало бы постричь, хотя, возможно, женщины считают, что и так очень хорошо.
Дальше. Бутылочно-зеленый спортивного типа костюм, туфли из оленьей кожи. На запястье – массивный золотой браслет с массивными золотыми часами. В правой руке – стакан, на три четверти заполненный виски со льдом, а сам он смотрит на меня с терпеливой улыбочкой, да такой, что мне сразу захотелось перепрыгнуть через всю комнату и разбить кулак об его лицо.
– Очухался, голубь! – весело окликнул он. – Я уже забеспокоился, не слишком ли я тебя обидел.
Я осторожно ощупал шишку на затылке и поморщился, потому что снова заработал отбойный молоток.
– Болит, да? – паясничал он, растягивая рот в улыбке. – Может, выпьешь?
– Кто вы такой? Что вы здесь делаете? – зарычал я.
– Я решил, что самое лучшее – притащить тебя домой, – объяснил он, вытягивая длинные ноги. – Нам пора поговорить. Я рассчитываю на самую нежную дружбу. Моя фамилия Росс, а для друзей – просто Оскар. Ну как, голубь, ты в настроении для приятной беседы?
– Я в настроении запихнуть твои белые зубы тебе в глотку, – раздельно произнес я, понемногу распрямляя спину.
Он засмеялся:
– Желание резонное, но на твоем месте я бы воздержался. И не такие геркулесы считали, что отвернуть мне голову – плевое дело, а потом выясняли, что не тут-то было. Лучше не будем ссориться. Зачем? У нас с тобой деловая встреча. У меня есть товар, который ты будешь рад купить. Все очень просто.
Значит, Люсиль была права. Нас хотят шантажировать. Я смотрел на человека, назвавшегося Россом, и пытался определить, насколько он опасен. Прежде всего надо выяснить, что он знает и за сколько согласен держать язык за зубами, а дальше будет видно.
– И что же это, интересно, за товар?
– Неподалеку отсюда есть чудесный пляж, – с ухмылкой начал он. – Туда часто приезжают развлечься молодые люди и девушки. А у меня там есть укромное местечко, и, когда я хочу немного подзаработать, я еду туда и смиренно жду. Конечно, везет далеко не всегда, но вот вчера вечером как раз повезло. Я засек жену одного рекламного магната вместе с его сотрудником. Они резвились в дюнах. И мне пришло в голову, что этому гуляке будет куда приятнее выделить мне несколько долларов, чем рисковать своей шкурой, ведь я могу позвонить боссу и рассказать, что делается у него за спиной. Ты даже не представляешь, сколько простофиль я ловлю в свои сети за сезон. Это порядком увеличивает мой годовой доход.
Я достал сигарету и закурил.
– Товар-то сомнительный, – заметил я. – Это всего лишь твое слово против моего.
Он кивнул:
– Ты прав. Обычно они с радостью расстаются с полусотней зелененьких, лишь бы я не поднимал шума, я и от тебя не ожидал большего, но тут – вот незадача – еще эта авария. Жена рекламного магната отвергла твои притязания и сбежала, да еще в твоей машине. А потом взяла и задавила полицейского – ты случайно не читал об этом в газетах? А я был там через две минуты после того, как она его сбила. Во-первых, она не остановилась, во-вторых, изрядно помяла твою машину. Конечно, это ты здорово придумал – поменять номера, но ведь и я не лыком шит – ты даже не представляешь, сколько часов я проторчал возле твоего дома с фотоаппаратом и вспышкой. И теперь у меня есть прекрасная фотография, которая тебе вместе с дамочкой запросто может стоить десяти лет свободы. А если не повезет и тебе попадется зловредный судья, можешь схлопотать и пятнадцать. Так что я считаю, что могу здесь неплохо поживиться, если ты, конечно, желаешь избежать тюрьмы и чтобы туда не попала она.
Я сидел и смотрел на него. Да-а, кажется, я вляпался здорово.
– Не надо так грустить, голубь. – Он ухмыльнулся. – В конце концов, деньги – это всего лишь деньги. В жизни есть куда более важные вещи, чем доллар. Да пусть у тебя их хоть миллион, в тюрьме-то не больно развлечешься, верно? Так что переходим к делу. Мне нужны деньги. Мне надо уезжать из города, поэтому предлагаю систему разовой оплаты. Деньги на бочку, и твой босс не знает, что ты играл в бирюльки с его женой, а полиция не знает, что у меня есть шикарная фотография. Как тебе такой вариант?
– Потом ты придешь снова.
Он потянул виски, ухмылка его стала еще шире.
– Что ж, ты, конечно, рискуешь, но, если мы сговоримся на кругленькой сумме, я постараюсь о тебе забыть.
Я собрался с духом:
– Сколько?
– Вас двое, – продолжал он, удобнее устраиваясь в кресле. – У нее должны быть бриллиантики, а их можно заложить, да и у тебя наверняка на черный день кое-что припрятано. Так что давайте сойдемся на тридцати тысячах. За мои сведения цена более чем скромная.
Ощущение неотвратимой беды змеей поползло вдоль позвоночника.
– Да ты спятил! Откуда у меня такие деньги? Я согласен купить фотографию за пять тысяч – и ни гроша больше.
Он допил виски и медленно опустил стакан.
– А виски у тебя что надо. На сбор наличности я даю неделю. В конце той недели я звоню и говорю тебе, куда привезти хрустяшки. Тридцать тысяч наличными.
– Говорю тебе: таких денег у меня нет! Пять тысяч – это предел.
Он наклонился вперед и взял сигарету из коробки на передвижном столике.
– Что значит «нет»? Ты же не ребенок, голубь. Продай этот дом – вот тебе уже пятнадцать тысяч. Кое-какие деньжата сможет раскопать она. Главное – как следует взяться за дело, к тому же, как я уже сказал, плата за услуги разовая. Приходить к тебе и требовать еще я не собираюсь. – Он вдруг ухмыльнулся. – Не собираюсь, потому что намерен убедиться: требовать больше нечего, стало быть, незачем и приходить. Так вот, голубь, если уж я вылавливаю лопуха и всаживаю в него крючок, крючок этот входит глубоко и вытащить его невозможно. Вариантов у тебя только два: либо ты вместе с ней отправляешься на пятнадцать лет в тюрьму, либо выкладываешь тридцать тысяч зелененьких. Даю тебе шесть дней. Можешь хорошенько подумать. В четверг я позвоню, и ты скажешь мне, как идут дела. В общем, выбор у тебя невелик, нужно только решить, что для тебя лучше: заплатить тридцать тысяч или провести пятнадцать лет в тюрьме. Ни больше ни меньше. – Он поднялся. – Только не советую уж слишком ломать голову, голубь. Ну что такое, в конце концов, деньги? – Он зашагал по комнате, покачивая плечами. – Извините, что пришлось тебя утихомирить, но тут ты сам виноват. Скоро увидимся, так что сильно без меня не томись. Счастливо оставаться, и спасибо за виски.
Он подошел к двери и, остановившись, повернулся ко мне. Я буравил его колючим взглядом. Голова снова заболела, самочувствие было совсем никуда.
– И чтоб никаких фокусов, голубь, – предупредил он. – Ты, конечно, можешь побрыкаться, это естественно, но ты должен четко понять одно: ты у меня на крючке. Скоро ты убедишься, что крючок сидит глубоко и прочно и освободиться от него нет никакой возможности.
С этими словами он вышел, а еще через минуту я услышал рев мотора и шум отъезжающей машины.
Я с трудом поднялся на ноги, налил себе хорошую порцию виски и залпом выпил. Потом поплелся в ванную, налил полную раковину холодной воды и сунул туда голову. Полегчало. Я вернулся в гостиную, сел в кресло и зажег сигарету.
Вот, значит, как выглядит шантаж на самом деле. Этот Росс сказал, что крючок сидит крепко и отцепиться не удастся. Немного поразмыслив, я понял, что сидит он действительно крепко.
Получалось, что, какой бы ход я ни сделал, все равно проигрываю. Допустим, я иду к Эйткену и рассказываю ему всю правду – он тут же выгоняет меня вон. Другой ход: я иду в полицию и рассказываю всю правду им – они хватают Люсиль, и Эйткен стирает меня с лица земли за то, что я выдал его жену. Ход номер три: я неизвестно каким образом наскребаю тридцать тысяч – в этом варианте мне просто не видать новой работы как своих ушей.
Да, Росс прав – крючок сидит глубоко.
Что же делать?
Я потушил сигарету и взял другую.
Существует только один выход. Вытащить крючок – дело не простое, но ведь этого мало. Нужно вместо себя поставить на край ямы самого Оскара Росса. Выбора у меня нет. Либо я его, либо он меня.
Ну что ж, по крайней мере у меня есть шесть дней – может, я сумею под него подкопаться. Но первым делом надо заняться «кадиллаком».
Часы показывали половину десятого. Я снял трубку и набрал номер Сэма Лаутера, хозяина гаража, где я всегда ремонтировал машину.
– Сэм, – сказал я, когда он подошел к телефону, – извините, что звоню так поздно, но у меня неприятности: мой «кадиллак» крепко поцеловался с деревом. Я бы хотел в темпе его отремонтировать. Как у вас со временем?
– Если вам удобно, – ответил он, – привозите машину хоть сейчас. Двое моих парней как раз болтаются без дела, так что, если приедете, они сразу ею займутся. Если работы не очень много, в среду получите машину обратно, но прежде чем обещать, я хотел бы взглянуть на нее сам.
– Ну, спасибо, Сэм, – поблагодарил я. Хотя в голове у меня жужжал улей, я был полон решимости сбыть «кадиллак» с рук сегодня. – Через полчаса буду у вас.
– Хорошо, мистер Скотт. Только вот какое дело: вы должны сначала заявить об аварии в полицию. Это из-за вчерашнего наезда на полицейского. Полиция запретила ремонтировать по-врежденные машины без специальной справки. Вы, наверное, сами читали об этом в газетах. Можете получить такую справку?
– Уже получил. Как только поцеловался с деревом, сразу сообщил полиции, и они все зарегистрировали.
– Тогда отлично, мистер Скотт, приезжайте, и ребята займутся вашей машиной.
Конечно, он может заметить, что на моей машине стоят чужие номера, но придется пойти на риск. Слава Богу, за неделю через его руки проходит не один десяток машин, и вряд ли он обратит внимание на номера. И уж конечно, лучше идти к нему, чем в гараж, где меня не знают, – там бы на меня обрушилась лавина неприятных вопросов.
Заперев бунгало, я направился пешком – три четверти мили – к дому Сиборна. «Понтиак» стоял на месте, там, где я его оставил. Я прошел дальше к гаражу.
С момента моего отсутствия, когда я бросился в погоню за Россом, здесь ничего не изменилось. Я заперся изнутри и закрепил наконец переднюю табличку с номером. Потом обошел машину сзади и принялся внимательно разглядывать засохшие пятна крови на колпаке и шине. Надо их стереть. Не могу же я надеяться на то, что Сэм не заметит. Я понимал, что хочу уничтожить улику, которая на суде могла бы сыграть мне на руку, но оставить кровь я просто не мог. И я взял ведро воды и смыл пятна. Потом вывел «кадиллак» на дорогу, поставил «понтиак» в гараж и поехал в сторону шоссе.
Выбора у меня не было, приходилось ехать с одной фарой. По счастью, на шоссе практически совсем не было машин, буквально две-три, но на мою одинокую фару никто вроде бы внимания на обратил.
Я въехал под большой, слабо освещенный навес и вдалеке увидел Сэма, который разговаривал с двумя механиками, они сидели в застекленной комнатке.
Сэм, высокий крепкий мужчина с мясистым загорелым лицом и веселыми искрящимися глазами, вышел и пожал мне руку.
– Добрый вечер, мистер Скотт, – поприветствовал он меня и взглянул на «кадиллак». – Ого! Вашей машинке пришлось несладко!
– Да. Это хороший урок для тех, кто одной рукой обнимает девушку и при этом вовсю жмет на газ, – беззаботно отозвался я, уверенный, что его такое объяснение вполне удовлетворит.
Он ухмыльнулся:
– Да знаю такие дела, можете не рассказывать. С самим случалось. Через женщин иногда такого натерпишься! В общем, ничего непоправимого я здесь не вижу, но машину получите не раньше конца недели.
Подошли два механика и хмуро уставились на машину.
– Царапины довольно глубокие, – продолжал Сэм, осматривая боковую панель. – Давайте, ребятки, не будем терять времени. Снимайте дверь, с нее и начнем. – Потом повернулся ко мне. – Справка из полиции у вас с собой, мистер Скотт?
Я сунул руку в карман за бумажником, но в этот момент раздался звук подъезжающего мотоцикла. Я обернулся – к гаражу подруливал полицейский.
Сердце мое на какую-то секунду остановилось, потом рванулось в бешеном галопе. Все же мне удалось сохранить на лице равнодушное выражение. Широко ступая, полицейский вошел в гараж.
– Минуточку, – прервал себя Сэм и пошел навстречу полицейскому, которого он, как видно, знал. – Привет, Тим. Ты что-нибудь хотел?
– У тебя тут что, побитая машина?
– Да, мистер Скотт только что пригнал свой «кадиллак». Поцеловался с деревом.
Полицейский окинул меня недобрым взглядом, затем прошествовал к «кадиллаку» и уставился на разбитую фару.
К этому времени я взял себя в руки и вытащил из бумажника справку.
– У меня есть справка, вот она, – сказал я. – Ее выписал лейтенант Уэст.
Полицейский повернулся нарочито медленно и протянул руку. Маленькие жесткие глазки обшаривали мое лицо. Выдержать взгляд этих глаз-локаторов было совсем непросто, но я выдержал.
Он стал изучать справку.
Вздумай он сверить номера и попросить документы на машину, мне бы пришел конец. Я ничего не мог сделать – просто стоял и ждал.
Он взглянул на номера, снова посмотрел на справку, потом сбил фуражку на затылок.
– Когда вы видели лейтенанта? – повелительно спросил он.
– Он приезжал к мистеру Эйткену, у которого я работаю, – объяснил я. – Лейтенант дал справку мистеру Эйткену и мне. – Неплохо, если бы голос мой звучал потверже. – Сэм хорошо меня знает, с моей машиной ему приходится возиться частенько.
– Как это произошло?
– Я врезался в дерево.
К нам подошел Сэм.
– Мистер Скотт ехал с девушкой, ну и… – Он широко улыбнулся. – В его возрасте я тоже один раз так увлекся, но мне повезло – я въехал в витрину магазина.
Полицейский, однако, не оценил шутки. Он сунул мне справку.
– Надо бы забрать вас с собой, – прорычал он, злобно сверкая глазами. – Ведь вы могли кого-нибудь задавить.
– Знаю, мне лейтенант сказал то же самое. – В моем голосе появились смиренные нотки. – Я обещал ему, что это не повторится.
Полицейский колебался. Было ясно, что ему страшно хочется извлечь какую-нибудь выгоду из этой истории, но моя ссылка на Уэста портила ему все планы.
– Да, лучше не повторяйте такого, – закончил он со мной и повернулся к Сэму. – Я уж думал, что нарвался на шутника, который убил О'Брайена. Только что один водитель сообщил мне, что видел, как в эту сторону поехала побитая машина. Ну ладно, будь здоров. – И он неторопливой, полной достоинства походкой вышел из гаража.
Когда он отъехал, Сэм заговорщицки мне подмигнул:
– Хорошо, что вы вовремя сообразили всунуть лейтенанта Уэста, иначе этот дубиноголовый уволок бы вас с собой.
Я протянул ему справку:
– Это вам может понадобиться.
– Да, верно. – Сэм сунул справку в карман. – Я могу одолжить вам машину.
– Буду очень благодарен.
– Тогда берите вон тот «бьюик». Ваш «кадиллак» будет готов в пятницу. По дороге домой заедете сюда на «бьюике», а уедете на своем «кадиллаке».
Еще раз поблагодарив его, я сел в «бьюик» и выехал на шоссе.
Ехать домой не хотелось. Было не очень поздно – без двадцати одиннадцать. После встречи с полицейским я еще не совсем пришел в себя, и мысль о том, что сейчас я приеду домой, сяду в кресло в гостиной и на меня опять обрушится лавина проблем… Нет, только не это. И я повернул в сторону города.
Я поставил машину неподалеку от бара, куда мы с Джо иногда заглядывали в надежде, что после легкой выпивки появятся свежие идеи, и подошел к стойке. Бармен, пожилой, слегка оплывший весельчак по имени Слим, приветственно кивнул.
– Двойной скотч, – заказал я, взбираясь на стул.
Народу в баре было немного – в дальнем углу четверо мужчин резались в кости, вот и все.
– Сию минуту, мистер Скотт, – согласно закивал Слим. – Что-то поздновато сегодня.
– Да, – отозвался я, – но это не страшно, ведь завтра воскресенье.
– Точно-точно, – обрадовался Слим. – Мой любимый день. – Он налил в стакан виски, бросил туда два кубика льда и поставил передо мной. – Последние новости насчет наезда на полицейского слышали?
Я вдруг почувствовал спазмы в желудке.
– Нет. А что там за новости?
– Десять минут назад передавали по радио. Кто-то видел, как примерно в то же время, когда задавили полицейского, с шоссе на пляжную дорогу съехала машина. В ней сидели мужчина и женщина. Полиция просит их явиться в участок – надеется, что эти двое могли видеть машину, которая сбила О'Брайена. А может, они сами его и сбили.
Я отхлебнул порядочную порцию виски.
– Вот как? – произнес я, не глядя на него.
– Ясное дело, они и не подумают являться. Если мужчина и женщина оказываются на такой дороге, так не для того, чтобы наслаждаться видами. – Он подмигнул. – Могу поспорить, этим двоим совсем не улыбается очутиться вместе на первых страницах всех городских газет.
– Это точно. Но полиция, я вижу, старается вовсю, хочет этого парня изловить, – заметил я, стараясь не выдавать волнения.
– Да. По-моему, слишком большую шумиху они вокруг этого подняли. Людей убивают в день десятками – и все ничего, но когда жертвой оказывается полицейский, тут они трубят во все трубы.
Он еще несколько минут распространялся насчет того, что за сволочная публика эти полицейские, а я сидел и слушал. Потом неожиданно спросил:
– А вы случайно не знаете такого Оскара Росса?
Слим удивился:
– Знаю, конечно. Это бармен в ночном клубе «Маленькая таверна» в Маунт-Креста. Вы с ним знакомы, мистер Скотт?
– Нет, но кто-то мне говорил, что это лучший бармен в городе. – Я старался сохранить на лице безучастное выражение, хотя чуть не подпрыгнул от такого неожиданного подарка. – А сейчас я вдруг об этом вспомнил. И чем же он так хорош?
– Лучший бармен в городе? – На лице Слима я прочитал нечто вроде насмешливого презрения. – Это кто-то его, мягко говоря, перехвалил. От его «мартини» даже кошку блевать тянет. А вот по женщинам он действительно специалист, тут ничего не скажешь. Красивый малый, дамочки так и падают. Ох, он им дает прикурить, когда они приходят к нему в бар. Ну, вы знаете: пристально смотрит им в глаза, потом раздевает глазами сверху донизу, а когда подсаживает на стул, гладит по задочку. Естественно, им это нравится, но бармен он никудышный. Я бы его к себе, во всяком случае, ни за что не взял, даже если бы он согласился работать бесплатно.
– «Маленькая таверна»? Это не там, где поет Долорес Лэйн?
– Именно там. – Слим взял тряпку и начал полировать поверхность стойки. – Если вы ее не слышали, то ничего не потеряли.
– Кажется, она была обручена с этим полицейским, которого задавили?
Слим почесал в затылке, потом с сомнением посмотрел на меня:
– Что-то такое вроде было, но, возможно, это все газетная брехня. С чего бы вдруг певице из ночного клуба выходить замуж за полицейского?
Я допил виски.
– Да, вы правы. Я и сам тому, что пишут газеты, верю только наполовину, – сказал я, соскальзывая со стула. – Ну ладно, Слим, пора и на боковую. Поеду домой. Пока.
– Всегда рад вам, мистер Скотт. Желаю весело провести воскресенье.
Я вышел на улицу и сел в «бьюик». Зажег сигарету.
По чистой случайности я, кажется, наткнулся на очень важные сведения. Значит, Росс и Долорес Лэйн работают в одном кабаке. Долорес говорила мне, что собиралась замуж за О'Брайена. Да, Слим прав: какого черта певичке связываться с полицейским? Это совсем непонятно. Пожалуй, следует этим заняться.
Не долго думая, я решил поехать поглядеть на эту «Маленькую таверну». Нажал на стартер, влился в вечерний поток машин и поехал в сторону Маунт-Креста.

Глава 9

Ночной клуб «Маленькая таверна» оказался типичным придорожным заведением с подъездом по кругу, яркими неоновыми огнями, расфранченным швейцаром и большой стоянкой, заставленной относительно недорогими машинами.
Пристроившись в одной из шеренг, я остановил двигатель и выключил фары, потом, прошествовав сквозь строй машин, вернулся к главному входу.
Швейцар любезно приложил руку к козырьку, одновременно толкая для меня вращающиеся двери.
Я вошел в большой аляповатый вестибюль. От гардероба навстречу мне, покачивая бедрами и радушно улыбаясь, выплыла девица в легком платьице, кончавшемся гораздо выше колен. Но когда она увидела, что оставить у нее мне нечего – ни шляпы, ни чего-то еще – и, стало быть, рассчитывать на чаевые не приходится, улыбка ее сразу поблекла.
Я одарил ее одной из своих апробированных «молодежных» улыбок, но с тем же успехом я мог бы предложить нищему наслаждаться свежим воздухом. Все так же покачивая бедрами, она поплыла на свое место. У нее было много общего с Мэрилин Монро – в смысле фигуры, разумеется.
Поднявшись по покрытой ковром лестнице, я очутился в ярко освещенном коридоре. Впереди призывно сверкала неоновая надпись «Бар», и я направился туда.
В дверях я остановился и окинул помещение внимательным взглядом.
Большой зал, в дальнем конце – подковообразный бар, почти вся площадь заставлена столами, за которыми наливались субботней порцией радости человек сто.
Публика была не очень изысканная. Ни одного мужчины в смокинге. Женщины – довольно пестрая смесь: одни похожи на секретарш, которых вывели в свет их боссы в благодарность за оказанные услуги; другие, еще молодые, но изрядно потасканные дамы, – на танцовщиц кордебалета второразрядных мюзиклов; третьи – явные профессионалки, в одиночестве сидевшие на почтительном расстоянии друг от друга. Попадались и женщины постарше, нетерпеливо ждущие молодых кавалеров. Короче говоря, это была обычная для Палм-Сити публика, которую в любой день недели увидишь в любом ночном клубе средней руки.
Я взглянул в сторону бара. Гостей обслуживали два бармена, но Росса среди них не было. Судя по волнистым черным волосам, темной, чуть блестящей коже, подобострастным яркозубым улыбкам, а также маленькому росту, это были мексиканцы.
Я и не надеялся увидеть Росса за стойкой – скорее всего, у него сегодня выходной.
Оглядывая зал, я натолкнулся как минимум на десять пар женских глаз, жадно смотрящих на меня. Я неторопливо прошел к бару, стараясь избегать приглашающих взглядов этих жаждущих одиночек.
Я занял очередь у стойки за толстяком в чуть помятом белом костюме. Он заказал ром с лимонным соком и выглядел изрядно пьяным.
Очередь подошла, и я заказал скотч со льдом. Пока бармен готовил напиток, я спросил его, в котором часу начинается представление в кабаре.
– В полдвенадцатого, сэр, – ответил он, подталкивая ко мне стакан. – Это в ресторане, второй поворот налево по коридору.
Он отошел обслужить высокую худосочную блондинку в вечернем платье цвета морской волны, которая пыталась расколоть на коктейль из шампанского своего пожилого кавалера, а тот слабо упирался.
Я взглянул на часы – двадцать минут двенадцатого.
Сидевший рядом спивающийся толстяк повернулся ко мне и застенчиво улыбнулся, словно извиняясь за беспокойство. Распространяя вокруг запах рома, он сказал:
– Не советую выбрасывать деньги на это кабаре, приятель. Надувательство чистой воды, и это еще слабо сказано.
– Что, без девочек?
Он скорчил гримасу:
– Да нет, с девочками, если их можно назвать девочками.
Я повертел стакан в руках.
– А мне говорили, что эту птичку Лэйн стоит подцепить.
Он потянул из своего стакана и прикрыл отяжелевшие веки.
– Если ее подцепить, это было бы очень даже ничего, да только подцепить ее трудно. Я как-то попробовал, и что, вы думаете, из этого вышло? Два вечера подряд она пела мне свои песенки, а делает она это не лучше меня.
– Стало быть, это заведение ничем особенным не блещет?
Он обернулся через плечо посмотреть, не слушает ли нас кто-нибудь, потом наклонился ко мне и, понизив голос, сказал:
– Как другу, могу вам сказать: у них тут наверху рулетка. Ставочки такие, что будь здоров. А вся остальная мишура здесь – это так, фасад, для прикрытия. Только держите это у себя под шляпой, приятель. Я вам это говорю исключительно по дружбе.
– Может, стоит подняться и проверить, есть ли у меня лишние деньги?
Он поднял оплывшие плечи.
– Насчет входа у них очень строго. Это же совершенно нелегально. Попробуйте поговорить с Клодом: он здесь всем заправляет. Если хотите, можете сослаться на меня. Я – Фил Уэлливер.
– Спасибо. А где его найти?
Он кивнул на дверь рядом с баром:
– Там. – Он оттолкнулся от стойки. – Надо двигаться. Обещал жене куда-нибудь сегодня с ней сходить. Представляете, только что вспомнил об этом. Надо ехать, пока не поздно.
Я смотрел, как его несет мимо столиков. Когда он вышел, я поднялся и тоже пошел к выходу из бара, и снова меня сопровождали два десятка зовущих женских глаз.
Слева по коридору находился ресторан. Это был овальной формы зал с неярким освещением, зеркалами в розовой оправе и голубой драпировкой. За столиками человек шестьдесят заканчивали ужин, а в воздухе плавал гул голосов и табачный дым.
Ко мне подошел метрдотель, задерганный молодой человек с изжелта-рыжими волнистыми волосами, на лице – профессиональная улыбка.
– Я хочу посмотреть кабаре, – сказал я. – А ужина не надо.
– Как вам будет угодно, сэр. Может, что-нибудь выпить? – Он, словно извиняясь, махнул рукой.
– Конечно, – согласился я. – Принесите мне виски и бутерброд с цыпленком.
Он провел меня к небольшому столику возле оркестра, но возражать я не стал.
Он удалился, и я сел за столик.
Оркестр состоял из четырех человек, четырех крепких негров: труба, ударные, контрабас и саксофон. Играли они так, словно давно созрели для отпуска и готовы забастовать в любую минуту, если им этот отпуск не дадут.
Скоро официант принес бутерброд с цыпленком и виски. Хлеб слегка зачерствел, а цыпленок… наверное, перед тем, как распрощаться с белым светом, он переболел желтухой в острой форме. Я оставил бутерброд на тарелке. Виски же мне приходилось пить и похуже, но это было давно.
Примерно без четверти двенадцать на площадку перед оркестром, цокая каблуками, вывалились четыре девицы в набедренных повязках, лифчиках и гвардейских киверах. Это были еще те красотки – ни к одной из них я не подошел бы на пушечный выстрел. У одной были просто грязные колени. Польститься на таких могли разве что мертвецки пьяные. Попрыгав немножко по сцене и сделав глазки постоянным посетителям, девицы с огромным энтузиазмом прогарцевали со сцены. Да, для кабаре это было чистой воды надувательством.
Вскоре после полуночи на сцене появилась Долорес Лэйн. За микрофон она держалась так, как утопающий держится за спасательный пояс.
На ней было платье из желтой парчи, плотно ее облегавшее, и в свете прожектора она выглядела совсем неплохо. Она спела две латиноамериканские песенки. Голосочек слабый, но по крайней мере пела она без фальши. Спасал микрофон – без него ее просто никто бы не услышал. Пела она невыразительно, словно вся эта канитель надоела ей до черта, и аплодисменты, которые она получила в награду, легко уместились бы в маленький наперсток.
Она ушла с площадки, и посетители снова принялись танцевать.
Я порылся в бумажнике, нашел клочок бумаги и написал такую записку:
«Не хотите ли выпить со мной? Надеюсь, сегодня утром вы не набрали в туфли песку».
Рискованная, конечно, записочка. Но ничего, может, как раз на такую она и клюнет. Схватив за руку проходящего официанта, я сунул ему записку вместе с пятидолларовой бумажкой и попросил отдать записку певице.
Вскоре он появился – я допивал вторую порцию виски.
– Она ждет вас в своей комнате. – Он оглядел меня с любопытством. – Пройдете через эту дверь, дальше налево, а там увидите дверь с нарисованной звездой.
Я поблагодарил его.
Он чуть замешкался на случай, если мне придет в голову еще раз слазить в карман за бумажником, но ничего такого мне в голову не пришло, и он смылся.
Допив виски и заплатив по счету, который, кстати говоря, тоже оказался крупным надувательством – раза эдак в три, – я направился к указанной двери и очутился в проходе за сценой.
Прямо передо мной находилась обшарпанная дверь с выцветшей звездой. Я постучал, и женский голос ответил:
– Войдите.
Я повернул ручку двери и шагнул в маленькую комнату. Зеркало, туалетный столик, шкаф, два стула, в углу – ширма, на полу – вытершийся ковер.
Перед зеркалом, колдуя над своим лицом, сидела Долорес. На ней был халат из красного шелка, чуть распахнувшийся, и я имел возможность созерцать ее холеные ноги в нейлоновых чулках.
На столе стояла наполовину пустая бутылка джина, а рядом – стакан, наполненный либо джином с водой, либо чистым джином.
Она не обернулась, но посмотрела на мое отражение в зеркале.
– Я так и подумала, что это вы, – проговорила она. – Хотите джина? Где-то здесь должен быть стакан.
Я сел.
– Нет, спасибо. Я сегодня пью виски. В общем-то, я хотел угостить вас.
Она наклонилась вперед – получше рассмотреть себя в зеркале. Потом взяла кроличью лапку и смахнула пудру с темных бровей.
– Почему?
Мне показалось, что она немного пьяна.
– Понравилось, как вы пели, и я решил, что бутылки шампанского это стоит, – сказал я, наблюдая за ней. – Ну и хотел поговорить с вами.
Она отпила из стакана. По тому, как она поморщилась и даже содрогнулась, я понял: в стакане чистый джин.
– А кто вы такой?
Глаза ее чуть подернулись дымкой и слегка осоловели. Она была почти пьяна, но все-таки еще соображала, что говорит или делает.
– Меня зовут Честер Скотт. Живу и работаю в этом городе.
– Скотт? – Она слегка нахмурила брови. – Честер Скотт? Где-то я это имя слышала.
– В самом деле?
Она сощурилась, наморщила лоб, потом пожала плечами.
– Где-то слышала… Значит, вам понравилось, как я пела? – Она протянула руку. – Дайте сигарету.
Я протянул ей сигарету, достал зажигалку, дал прикурить ей, потом прикурил сам.
– Пели вы хорошо, только оформление никуда не годится.
– Знаю. – Она выпустила дым к потолку, потом отхлебнула еще джина. – Вы слышали, какие были аплодисменты? Можно подумать, у них волдыри на руках.
– Эта публика совсем не для вас.
Она поморщилась.
– Если артист чего-нибудь стоит, он справится с любой публикой, – отрезала она и снова повернулась к зеркалу, чтобы заняться своим лицом. – А что вы делали на пляже утром? Только не говорите, что купались, – все равно не поверю.
– Просто осматривал место. А с чего вы вдруг собрались замуж за полицейского?
Она медленно повернула голову. Ее блестящие глаза подернулись дымкой.
– А вам-то что, за кого я собиралась замуж?
– Да ничего. Просто показалось странным, что такая женщина, как вы, польстилась на полицейского.
Губы ее скривились в улыбке.
– А он был не простой полицейский.
– Не простой? – Я наклонился вперед, чтобы стряхнуть пепел в стоявшую на туалетном столике пепельницу. – В каком смысле не простой?
Прикрыв рот рукой, она легонько икнула.
– У него были деньги. – Она поднялась и неверной походкой прошла за ширму. – А у вас есть деньги, мистер Скотт?
Я чуть развернул кресло, чтобы лучше видеть ширму. За ней Долорес – над ширмой маячила ее голова – сняла халат и бросила его прямо на пол.
– Кое-какие есть, – ответил я. – Не очень большие.
– Единственная вещь, которая что-то значит в жизни, от которой зависит все, – это деньги. И если кто-то говорит, что это не так, не верьте. Они говорят, что самое главное в жизни – это здоровье и религия. Какая чепуха! Деньги – вот что самое главное! – разглагольствовала она из-за ширмы. – И если у вас их нет, можете смело идти в магазин, покупать бритву и резать себе горло. Без денег вы полное дерьмо. Вы не можете найти приличную работу. Не можете ходить туда, куда стоит ходить. Жить там, где стоит жить. Общаться с людьми, с которыми стоит общаться. Без денег вы человек из толпы, а быть человеком из толпы – это низшая форма существования, так я считаю.
Она появилась из-за ширмы. Красное шелковое платье выгодно подчеркивало ее формы. Нетвердой походкой она подошла к туалетному столику и занялась своими темными волосами.
– Я уже десять лет «процветаю» на этом поприще, – продолжала она, расчесывая волосы. – Кое-какие способности у меня есть. Не думайте, я это не сама придумала. Мои способности – это фантазия моего пьянчуги импресарио, который присосался ко мне, потому что ему не из кого было вытягивать деньги. Но способности, увы, всего лишь кое-какие, то есть о моих заработках не стоит говорить серьезно. И когда вдруг появился красномордый полицейский и стал приударять за мной, возражать я не стала, потому что у него были деньги. Наверное, на этом вонючем побережье нет ни одного кабака, где бы я ни работала за эти десять лет, и предложения переспать или стать постоянной любовницей сыпались на меня как из рога изобилия, но никто ни разу не предложил мне руку и сердце. Тут на сцене появляется этот полицейский. Он груб, жесток и до ужаса страшен, но по крайней мере он хотел на мне жениться. – Она помолчала, допила свой джин. – И у него были деньги. Он делал мне дорогие подарки. – Выдвинув ящик туалетного столика, она выудила оттуда золотую пудреницу и протянула руку вперед, чтобы я мог видеть. Было ясно, что вещица дорогая, с внушающим уважение орнаментом. – Эту штуку подарил мне он – и, между прочим, совсем не ждал, что я в тот же миг сброшу с себя юбку и прыгну в постель. После этого он подарил мне беличью шубку, а моя юбка все еще оставалась на мне. Он обещал, что, если мы поженимся, его свадебным подарком будет норковое манто. – Она умолкла, чтобы налить себе еще джина. Я внимательно слушал ее; ясно, она не стала бы пускаться на такую откровенность, если бы не была под хорошей мухой. Поэтому я ловил каждое ее слово. – У него был дом в Пальмовой бухте, да еще какой. Терраса с видом на океан, а комнаты непростые, с фокусом; в одной, к примеру, был стеклянный пол и подсветка снизу. Да, если бы этот человек спокойно жил на свете, я бы вышла за него замуж – пусть он был груб, как медведь, пусть приходил сюда прямо в фуражке, клал ноги на стол и называл меня «куклой»… Но он оказался глуп, и с белым светом ему пришлось расстаться. – Она допила джин и, содрогнувшись, поставила стакан на стол. – Он оказался слишком глуп, и даже когда он и Арт Галгано… – Она вдруг замолкла и покосилась на меня. – Я, наверное, пьяна, – сказала она. – Чего это вдруг я с вами разболталась?
– Не знаю, – пожал плечами я. – Иногда людям нужно выговориться, сбросить груз с души. Но мне с вами не скучно. Что ж, все мы ходим под Богом. Вам должно быть жаль его.
– Жаль его? – Она смяла в пепельнице сигарету. – Вы хотите сказать, что мне должно быть жаль себя. – Она плеснула в стакан еще джина. – А вы что, мистер Скотт, ищете жену?
– Да вроде нет.
– А что вы ищете?
– Я бы хотел выяснить, как погиб О'Брайен.
Она поднесла стакан к носу и понюхала.
– Ужасная дрянь. Я пью это редко, только когда собираю после выступления столько аплодисментов, сколько сегодня. – Прищурившись, она посмотрела на меня. – А какое вам дело до О'Брайена?
– Никакого. Просто любопытно, как он погиб.
– Без всякой причины – просто любопытно?
– Да.
Она окинула меня изучающим взглядом:
– Как, вы сказали, ваша фамилия?
– Скотт.
– И вы хотите знать, как задавили Гарри?
– Совершенно верно.
– Я могу вам рассказать. – Она потянула из стакана, затем с отвращением поднялась и вылила джин в маленькую засаленную раковину. – Во сколько вы оцениваете такие сведения, мистер Скотт?
Я бросил сигарету в пепельницу:
– Вы имеете в виду, во сколько в деньгах?
Опершись массивными бедрами на раковину, она смотрела на меня с улыбкой, однако улыбкой отнюдь не доброжелательной, и лицо ее выглядело от этого так, словно его высекли из камня.
– Да, в деньгах. Честер Скотт. Ну разумеется. Я вспомнила, откуда я знаю ваше имя. Вас шантажирует Оскар.
– С чего вы взяли? – спросил я, сохраняя спокойствие.
– Слышу, что говорят люди, – неопределенно ответила она. – Лично я шантаж не одобряю. Мне нужны деньги, мистер Скотт. Я могу дать вам сведения, которые позволят вам освободиться от крючка Оскара, но это будет вам кое-чего стоить. Грабить вас я не буду. Всего пять сотенных – и дело сделано. Это почти даром. Я знаю, сколько просит Оскар. Пять сотен – это все равно что бесплатно.
– О каких сведениях вы говорите?
– А пять сотен долларов у вас есть, мистер Скотт?
– С собой нет.
– Но сегодня они у вас могут быть?
– Не исключено. – Я знал, что на работе в сейфе лежат восемьсот долларов. Я могу их взять, а в понедельник, когда откроется банк, положить обратно. – А с чего вы взяли, что ваши сведения будут для меня настолько ценными?
– Дайте-ка сигарету.
Я подошел к ней, дал сигарету и чиркнул зажигалкой. Утопив кончик сигареты в огне, она положила руку поверх моей. Рука была горячая и сухая.
Я смотрел, как она втягивает дым, а потом медленно выпускает его через ноздри.
– Я могу снять вас с крючка Оскара, – повторила она. – Потому что знаю весь сценарий. Хотите узнать – выкладывайте пять сотен. Я уезжаю из города, и мне нужны разгонные.
– Как это вы снимете меня с крючка Оскара? – спросил я. Уж не издевается ли она надо мной?
– Я скажу вам не раньше, чем вы выложите денежки. Когда человека кусает змея, он применяет противоядие. Я дам вам противоядие против укуса Оскара. И если вы пожалеете пятьсот долларов для спасения тридцати тысяч, значит, вы просто глупец. Можете заплатить сегодня?
Если она не врет и действительно знает, как я могу прижать Оскара, пять сотен – это не деньги.
– Да, могу.
– Я буду дома после двух, – сказал она. – Живу я в «Мэддокс Армз», квартира десять. Приносите деньги, мистер Скотт, и вы получите противоядие. Приходите ровно в два. Мне нужно будет успеть на поезд. – Она подошла к двери и открыла ее. – А сейчас мне еще петь для этой осточертевшей пьяни. До встречи.
Я прошел мимо нее и очутился в коридоре. Потом обернулся. Прямо у нее над головой излучала жесткий свет голая лампочка, и я увидел, что лицо ее напряжено, а глаза неестественно блестят. Кажется, она была здорово напугана.
Долгую минуту мы смотрели в глаза друг другу, потом она осторожно закрыла дверь у меня перед носом.

Отъехав со стоянки, я заметил, как из второго ряда машин вырулил черный «клиппер» и поехал следом за мной.
Я не придал этому никакого значения, хотя он держался сзади всю дорогу до города и обогнал меня, только когда я подъехал к зданию нашего агентства. Однако он всплыл в моем сознании позже.
Времени было без пятнадцати час.
Ключ от главных дверей лежал у меня в кармане, но, открой я их, сработала бы сигнализация, поэтому я позвонил сторожу в надежде, что он еще не улегся спать.
Через некоторое время он вышел и принялся разглядывать меня через стеклянную дверь. Узнав меня, он отключил сигнализацию и впустил меня.
– Надеюсь, я не вытащил вас из постели, – сказал я. – Я забыл кое-какие бумаги, а мне нужно поработать в воскресенье.
– Ничего страшного, мистер Скотт, – ответил сторож. – Вы долго пробудете?
– Пять минут.
– Тогда я подожду вас здесь, а потом запру за вами. Уж слишком много вы работаете, мистер Скотт.
Отделавшись пустячной фразой, я направился к лифту.
На то, чтобы открыть свой кабинет и отпереть сейф, ушло всего несколько минут. Взяв из кассы пятьсот долларов, я положил на их место расписку.
По дороге из Маунт-Креста я попробовал оценить складывающуюся ситуацию. Долорес сказала, что даст мне противоядие от укуса Росса. Это могло значить только одно: она собирается продать мне сведения, с помощью которых я смогу его запугать, и он не осмелится использовать свои сведения против меня.
Я засунул пятьсот долларов в задний карман брюк. Что она мне скажет? Насколько я могу доверять Долорес? В лифте я вдруг вспомнил слова Росса, что он собирается уезжать из города. А Долорес? И ей деньги нужны, чтобы уехать из города. А если оба они замешаны в какой-то афере, которая со смертью О'Брайена почему-либо лопнула?
Да, О'Брайен, безусловно, личность, заслуживающая внимания. Если полицейский обещает подарить будущей жене норковое манто, если он живет в доме со стеклянными полами, стало быть, где-то на стороне у него бьет мощный финансовый фонтан. Но тогда какого черта он оставался полицейским?
В вестибюле меня терпеливо ждал сторож. Я попрощался с ним и вышел на улицу.
Подходя к своей машине, я обратил внимание, что на противоположной стороне улицы в дверях магазина стоит какой-то человек. Я окинул его мимолетным взглядом – что это он здесь делает? – и тот шагнул в тень.
Я поехал в сторону жилых кварталов Палм-Сити и вскоре об этом человеке забыл. Как и черный «клиппер», он всплыл в моем сознании позже.
«Мэддокс Армз» находился на Мэддокс-авеню. Это был жилой дом гостиничного типа, довольно невысокого пошиба: выцветшее каменное здание, построенное лет пятьдесят назад и выглядевшее так, словно с той поры оно не знало ремонта.
Я поднялся по ступенькам и очутился в тускло освещенном вестибюле. Справа на стене лифт, а слева – дверь с надписью «Швейцар». Квартира 10 находилась на третьем этаже. В лифте я взглянул на часы. Было без трех минут два.
Лифт потащился наверх, кряхтя и поскрипывая. Казалось, клеть вот-вот сорвется с кабеля и вместе со мной шмякнется о фундамент. У меня отлегло от сердца, когда лифт, напоследок скрипнув, остановился на третьем этаже.
Я вышел. Передо мной был узкий коридор; справа и слева двери. На первой же двери слева стоял номер 10.
Я остановился перед ней. К дверной панели кнопкой была прикреплена табличка с надписью «Мисс Долорес Лэйн».
Я позвонил и услышал, как где-то в глубине квартиры зазвенел звонок.
Наступила тишина. Я стоял и ждал. Неужели через десять минут я стану обладателем ценных сведений и смогу поставить Оскара Росса на место?
За дверью раздалось какое-то движение, и она приоткрылась на несколько сантиметров – дальше не пускала цепочка.
– Кто там? – спросила Долорес из-за двери.
– Скотт, – ответил я. – Вы ждете кого-то еще?
Дверь на секунду закрылась – Долорес сбросила цепочку – и тут же открылась.
На Долорес поверх серого платья было накинуто легкое дорожное пальто. На лице явное волнение, но она все же пересилила себя и улыбнулась мне еле заметной, ничего не значащей улыбкой.
– Входите. Когда живешь одна в таком притоне, в два часа ночи будешь открывать дверь с опаской.
Я шагнул мимо нее и оказался в довольно большой комнате, скудно обставленной, причем такую мебель можно увидеть только в меблированных комнатах, больше нигде: для себя такой хлам ни один здравомыслящий человек не купит. Видимо, живется ей несладко, и, наверное, уже давно.
– Не обращайте на это внимания, – проговорила она. – Слава Богу, я уезжаю из этого болота. Единственное его достоинство – дешевизна.
Рядом находилась приоткрытая дверь – похоже, это была спальня. Около кровати стоял внушительных размеров чемодан. Кажется, она действительно собиралась сматываться.
– Деньги принесли? – спросила она, и я уловил волнение в ее голосе.
– Принес, – сухо ответил я. – Но расстанусь с ними не раньше, чем увижу, что ваши сведения стоит покупать.
Губы ее скривились в горькой улыбке.
– Стоит. Покажите деньги.
Я вытащил из кармана пачку банкнотов и показал ей.
Она окинула их жадным взглядом:
– Здесь пять сотен?
– Да.
– Хорошо, теперь я покажу вам, что у меня есть. – Она подошла к обшарпанному трельяжу в углу комнаты и выдвинула ящик.
С самого начала меня не оставляла мысль, что я не должен полностью доверять Долорес, но – человеческая глупость и наивность беспредельны! – я отгонял эту мысль, так как считал, что с женщиной уж как-нибудь справлюсь.
Она сунула руку в ящик и вдруг повернулась ко мне. В руке ее, уставившись прямо мне в грудь, блестел пистолет 38-го калибра.
– Не двигайтесь, – негромко приказала она. – Положите деньги на стол.
Я не мог оторвать глаз от дула пистолета. Он, словно дрель, буравил мне грудь.
Я в жизни не был под дулом пистолета, и это ощущение мне не понравилось. За пистолетом стояла страшная опасность, непрошеная смерть.
В детективных романах я часто читал о том, как героя берут на мушку, и всегда верил утверждениям авторов, что герой встречал такую ситуацию не моргнув глазом. Оказалось, до детективного героя мне далеко – во рту пересохло, в желудке я ощутил предательские холод и пустоту.
– Лучше опустите эту штуку, – хрипло выговорил я. – Она ведь и выстрелить может.
– Выстрелит, если не положите деньги на стол.
На лице ее застыло мрачное, колючее выражение, глаза блестели. Не опуская пистолета, она чуть подалась влево, нашарила левой рукой кнопки включения старомодного радиоприемника и включила его.
– На этом этаже никого нет, – быстро проговорила она, – и выстрела никто не услышит. Под нами живет старик, он глух как тетерев. Он решит, что это выхлоп машины, а скорее всего, и вообще ничего не услышит.
В комнату внезапно ворвался трескучий вихрь джаза.
– Деньги на стол, или я стреляю, – зловеще прошипела она.
Я не отрываясь смотрел на нее. По выражению ее лица я понял: она не шутит. Я также увидел, что пальцы ее судорожно, так, что побелели костяшки, сжимают спусковой крючок. Господи, да ведь она может в любую секунду выстрелить!
Я положил деньги на стол. Она с облегчением перевела дыхание и немного опустила пистолет. Сквозь слой пудры проступили капли пота.
– К стене!
Я прижался к стене. Она сграбастала банкноты и сунула их в карман пальто.
– Далеко вы не уйдете, – предупредил я как можно тверже, хотя думать о производимом впечатлении было уже поздно. – Вас задержит полиция.
Она улыбнулась:
– Не надо себя обманывать. Вы скажете им обо мне, а я – о вас. Вы думаете, кроме Оскара, о вас никто ничего не знает? Ошибаетесь. Я тоже знаю. Грабить вас мне не особенно приятно – я не воровка и не шантажистка, – но мне надо выбираться из города, и это для меня единственный путь. Только не рыпайтесь: если попробуете задержать меня, я вас просто застрелю. А теперь повернитесь лицом к стене и не двигайтесь.
В ее горящих глазах я прочитал решимость и испуг. Ведь действительно выстрелит, стоит мне ослушаться. И я покорно повернулся лицом к стене.
Я слышал, как она забежала в спальню и тут же вышла обратно. Шаги стали тяжелее – наверное, она несла чемодан.
– Счастливо оставаться, мистер Скотт, – бросила она. – Вы оказались мне полезны. Извините, что надула вас, но вы сами виноваты – на такие приманки клюют только простофили.
Хлопнула дверь, в замке повернулся ключ.
Я отошел от стены и, достав платок, вытер вспотевшее лицо. Потом подошел к радио и выдернул шнур из сети. Тишина ворвалась в комнату таким же вихрем, каким пять минут назад ворвался трескучий джаз.
Я шагнул было к двери, как вдруг по ту сторону ее услышал крик:
– Не подходите ко мне! Не подходите! Нет! Не надо!
Я стоял и слушал, чувствуя, как леденеет сердце. В голосе ее звенел смертельный ужас.
Вдруг она пронзительно вскрикнула. Я дернулся, как от удара. Послышалась непродолжительная возня, потом – глухой стук.
Она снова вскрикнула; этот вскрик до сих пор иногда слышится мне по ночам.
Наступила тишина.
Я услышал, как хлопнула дверь развалюхи лифта. Заскрипел кабель – лифт пошел вниз.
Прошла бесконечная, напряженная минута, и скрип прекратился. Где-то далеко, на три этажа ниже, дверь лифта едва слышно хлопнула снова. На улице зашумел двигатель, и быстро отъехала машина. По лицу моему струился пот. Вдруг я обмер: по ту сторону двери раздался звук, от которого похолодела кровь в жилах. Это был слабый, выворачивающий душу стон.