1 2 3 4 
Я  покачал головой в полном недоумении.    

– Все  ясно! – сказал Гуд. – Я уверен, что когда-то эта дорога пролегала  через горный хребет и шла дальше через пустыню. Но с течением времени после  извержений вулканов в горах она была залита лавой, а в пустыне ее засыпали  пески.    

Это  предположение было весьма правдоподобно; во всяком случае, мы согласились с ним  и начали спускаться с горы. Но какая была разница между этим спуском и нашим восхождением  на Сулеймановы горы! Сейчас мы были сыты, и путь под гору по великолепной  дороге был необычайно легок, в то время как при подъеме мы едва передвигались,  утопая в снегу, совершенно обессиленные, замерзшие и полумертвые от голода.  Если бы не тяжелые воспоминания о грустной судьбе бедняги Вентфогеля и мрачной  пещере, в которой мы его оставили со старым да Сильвестра, мы чувствовали бы  себя просто превосходно, несмотря на то что шли в страну, где нас ждала полная  неизвестность и, возможно, опасности.    

По мере  того как мы спускались вниз, воздух с каждой пройденной милей становился мягче  и ароматнее, а страна, раскинувшаяся перед нами, все сильнее поражала нас своей  красотой. Что касается самой дороги, то должен сказать, что никогда в жизни я  не видел подобного сооружения, хотя сэр Генри утверждал, что дорога через  Сен-Готард в Швейцарии очень на нее похожа. Строителей древнего мира, которые  ее проектировали, не останавливали никакие препятствия и трудности,  встречавшиеся им на пути. В одном месте мы подошли к ущелью шириной в триста  футов и глубиной не менее ста и увидели, что все оно завалено огромными глыбами  шлифованного камня, в которых снизу были сделаны арки для протока воды; над  рекой же величественно и горделиво пролегала дорога. В другом месте она вилась  зигзагами у края пропасти в пятьсот футов глубиной, а в третьем шла через туннель  в тридцать футов длиной, который был вырыт в горном кряже, преграждающем ей  путь. Мы заметили, что стены туннеля были сплошь покрыты барельефами,  изображавшими главным образом одетых в кольчуги воинов, управляющих  колесницами. Один барельеф был особенно хорош: на переднем плане была  изображена битва, а вдали шли побежденные, которых уводили в плен.    

Сэр  Генри с большим интересом рассматривал это произведение искусства глубокой  древности.    

– Конечно, –  заметил он, – можно назвать этот путь Великой Дорогой царя Соломона, но все  же я осмеливаюсь выразить свое скромное мнение и скажу, что безусловно египтяне  успели побывать здесь раньше, чем народы царя Соломона. Уж очень эта работа  похожа на древнеегипетскую.    

К  полудню мы значительно продвинулись вниз и очутились в той части горного склона,  где начинался лес. Сначала нам изредка попадался мелкий кустарник, но чем  дальше мы шли, тем он становился чаще и гуще. Наконец мы дошли до обширной  рощи, через которую извивалась наша дорога, и увидели, что там растут деревья с  серебряной листвой, очень похожие на те, которые встречаются на склоне Столовой  горы у Кейптауна. Это меня очень удивило, так как за все время своих странствий  я, кроме как в Капе, нигде их не видел.    

– О! –  воскликнул Гуд, с явным восхищением глядя на их блестящие листья. – Здесь  же масса дров! Давайте сделаем привал и состряпаем обед. Мой желудок уже почти  переварил сырое мясо.    

Никто не  возразил против этого предложения. Мы отошли немного в сторону от дороги и  направились к ручью, журчавшему поблизости, наломали сухих веток, и через  несколько минут запылал прекрасный костер. Отрезав от принесенного с собой мяса  несколько больших, толстых кусков, мы поджарили их на конце заостренных  палочек, как это делают кафры, и съели с огромным наслаждением. Наевшись  досыта, мы зажгли трубки и впали в блаженное состояние, которое после наших  мытарств и злоключений казалось нам почти божественным. Берега ручья, у  которого мы отдыхали, были покрыты густой зарослью гигантских папоротников,  среди которых виднелись прозрачные, как кружево, пучки дикой спаржи. Ручеек  весело журчал; нежный ветерок шелестел в серебряной листве деревьев; вокруг  ворковали голуби, и птицы с ярким опереньем, порхая с ветки на ветку, сверкали,  как живые драгоценные камни. Это был рай.    

Сознание  того, что бесконечные опасности и бедствия, пережитые нами в пути, миновали,  что мы достигли земли обетованной, и, наконец, волшебная красота природы – все  это так очаровало нас, что мы невольно приумолкли. Сэр Генри и Амбопа, сидя  рядом, тихо разговаривали на ломаном английском и не менее ломаном зулусском  языках. Я лежал на ароматном ложе из папоротника и, полузакрыв глаза, наблюдал  за ними. Вдруг, заметив, что Гуд куда-то исчез, я начал искать его глазами и  увидел, что он сидит в одной фланелевой рубашке у ручья, в котором уже успел  выкупаться. Привычка к исключительной чистоплотности была настолько сильна,  что, вместо того чтобы отдыхать, капитан с увлечением занимался своим туалетом.    

Он уже  успел выстирать свой гуттаперчевый воротничок, тщательно вытряхнуть и почистить  пиджак, жилет, брюки, порванные во время нашего путешествия, и грустно качал  головой, рассматривая многочисленные прорехи и дыры. Затем, аккуратно сложив  свою одежду, он положил ее на берегу, взял ботинки и пучком папоротника счистил  с них грязь. Смазав их куском жира, который благоразумно припрятал, срезав с  мяса инко, Гуд начал их натирать, пока они не приобрели более или менее  пристойный вид. Затем, внимательно осмотрев ботинки через монокль, он их надел  и стал продолжать свой туалет. Вынув из маленького дорожного мешка, с которым  он никогда не расставался, гребешок со вставленным в него крошечным зеркальцем,  капитан стал тщательно рассматривать свое лицо. По-видимому, он остался  недоволен своим видом, потому что начал аккуратно расчесывать и приглаживать свои  волосы. Посмотревшись снова в зеркало, он, очевидно, опять себе не понравился и  начал щупать подбородок, на котором красовалась изрядная щетина, так как он не  брился уже десять дней.    

«Нет, –  подумал я, – не может быть! Неужели он собирается бриться?»    

Но я не  ошибся. Взяв кусок жира, которым он только что смазывал ботинки, Гуд тщательно  прополоскал его в ручье. Затем, снова порывшись в своем мешке, он вынул маленькую  безопасную бритву, которыми обычно пользуются люди при путешествии по морю.  Старательно натерев жиром подбородок и щеки, Гуд начал бриться. Очевидно, этот  процесс был весьма болезненный, так как время от времени он охал и стонал, а я,  наблюдая за ним, буквально корчился от смеха, видя, как он старается привести в  порядок торчащую во все стороны густую щетину.    

Наконец,  когда ему удалось кое-как побрить правую часть лица и подбородка, я вдруг увидел,  что какой-то луч, как молния, мелькнул над его головой.    

Со  страшным проклятьем Гуд вскочил на ноги (я уверен, что будь у него обычная  бритва, он, наверно, перерезал бы себе горло). Я тоже вскочил, но без  проклятий, и вот что я увидел. Шагах в двадцати от меня и десяти от Гуда стояла  группа людей. Они были очень высокого роста, с медно-красным цветом кожи. У  некоторых на голове развевались пышные султаны из черных перьев, а на плечи  были наброшены плащи из шкур леопарда – это все, что я заметил в ту минуту.    

Впереди  стоял юноша лет семнадцати с поднятой еще вверх рукой, в позе античной статуи  дискобола. Очевидно, это он бросил нож, который, подобно молнии, сверкнул над  головой капитана.    

Пока я  их разглядывал, из группы туземцев вышел старик с гордой осанкой воина и,  схватив юношу за руку, что-то ему сказал. После этого все они направились к  нам. Сэр Генри, Гуд и Амбопа схватили ружья и угрожающе подняли их вверх, но  туземцы не обратили на это решительно никакого внимания и продолжали  приближаться к нам. Я сразу сообразил, что они не понимают, что такое  огнестрельное оружие, иначе они не отнеслись бы к нему с таким пренебрежением.    

– Бросьте  ваши ружья! – крикнул я своим спутникам.    

Я сразу  понял, что нам нужно убедить туземцев в том, что мы пришли с мирными  намерениями, и таким образом расположить их к себе. Это была единственная  возможность сохранить жизнь. Они тотчас же повиновались; я же выступил вперед и  обратился к пожилому воину, только что удержавшему юношу от дальнейшего  нападения.    

– Привет  вам! – сказал я по-зулусски, хотя не знал, на каком языке мне следует к  нему обращаться.    

Я был  удивлен, что он меня понял.    

– Привет! –  ответил он, правда не на чисто зулусском языке, но на наречии, столь схожем с  ним, что мы с Амбопой сразу же поняли.    

Впоследствии  мы узнали, что эти люди говорили на старом зулусском языке. Между старым и  современным зулусским была примерно та же разница, что существует у нас между  языком Чосера и английским языком XIX века.    

– Откуда  вы пришли? – обратился к нам старый воин. – Кто вы? И почему у троих  из вас лица белые, а лицо четвертого такое же, как у сыновей наших  матерей? – добавил он, указывая на Амбопу.    

Я  взглянул на нашего зулуса, и у меня мелькнула мысль, что старик прав. Лицо Амбопы,  как и его огромный рост и сложение, было такое же, как у этих туземцев. Но в то  время мне некогда было об этом задумываться.    

– Мы  чужеземцы и пришли сюда с миром, – отвечал я, стараясь говорить как можно  медленнее, чтобы он меня понял. – А этот человек, – добавил я,  указывая на Амбопу, – наш слуга.    

– Ты  лжешь, – возразил старый воин: – ни один человек не может перейти горы,  где все живое погибает. Впрочем, ложь твоя ни к чему. Чужеземцы не имеют права  вступать на Землю Кукуанов. Вы все должны умереть. Таков закон короля.  Готовьтесь к смерти, о чужеземцы!    

Признаюсь,  эти слова меня несколько ошеломили, особенно когда я увидел, что каждый туземец  поднес руку к поясу, на котором у него висело что-то весьма похожее на тяжелый,  большой нож.    

– Что  говорит эта старая обезьяна? – спросил меня Гуд.    

– Он  говорит, что они собираются нас убить, – мрачно отвечал я.    

– О  господи! – простонал Гуд и, как всегда, когда он был сильно взволнован,  поднес руку ко рту и вынул свою искусственную верхнюю челюсть.    

Затем он  быстро вставил ее обратно и, присасывая челюсть к небу, звонко прищелкнул языком.    

Со  стороны Гуда это было необычайно удачным движением, так как при виде его у  гордых кукуанов вырвался крик ужаса, и все они отпрянули на несколько ярдов  назад.    

– Что  случилось? В чем дело? – с недоумением спросил я сэра Генри.    

– Это  зубы Гуда привели их в такое смятение, – взволнованно прошептал сэр  Генри. – Он их вынул, и они испугались. Выньте их, Гуд, выньте их совсем!    

Капитан тотчас  же повиновался и преловко ухитрился всунуть обе челюсти в рукав своей  фланелевой рубашки.    

В  следующую минуту любопытство преодолело страх, и туземцы медленно, с опаской  вновь приблизились к нам. Очевидно, они уже забыли о своем милом намерении  перерезать нам глотки.    

– Скажите  нам, о чужеземцы! – торжественно воскликнул старик, указывая на Гуда,  стоявшего в одной фланелевой рубашке, с наполовину бритым лицом. – Как это  может быть, что этот толстый человек, тело которого покрыто одеждой, а ноги  голые, у которого волосы растут лишь на одной половине бледного лица и совсем  не растут на другой, у которого в одном глазу есть еще один глаз – прозрачный и  блестящий, – как это может быть, что его зубы сами выходят изо рта и сами  возвращаются на прежнее место?    

– Откройте  рот! – шепнул я Гуду.    

Капитан  тотчас же скривил рот и, глядя на старого джентльмена, оскалился на него, как  рассерженный пес, обнажив две красные десны без малейшего признака зубов, как у  только что родившегося слоненка.    

У  зрителей вырвался вздох изумления.    

– Где  его зубы? – в страхе закричали они. – Мы их только что видели своими  собственными глазами!    

Отвернувшись  от дикарей с видом невыразимого презрения, Гуд провел рукой по своему рту и,  вновь повернувшись, оскалился на них, и – о чудо! – туземцы увидели два ряда  прекраснейших зубов.    

Тогда  юноша, пустивший в пего нож, бросился на землю и издал громкий, протяжный вопль  ужаса. Что касается старого джентльмена, у него от страха заметно задрожали  колени.    

– Я  вижу, что вы духи, – пробормотал он, запинаясь, – ибо ни один  человек, рожденный женщиной, не имеет волос только на одной стороне лица и  такого круглого, прозрачного глаза, и зубов, которые двигаются сами! Простите  нас, о мои повелители!    

Нечего  говорить, как я обрадовался, услышав эти слова, и, конечно, тут же воспользовался  этим неожиданно счастливым поворотом дела. Снисходительно улыбнувшись, я  надменно провозгласил:    

– Мы  согласны даровать вам прощение. Теперь вы должны узнать правду: мы прибыли из  другого мира, спустившись с самой большой звезды, которая светит ночью над  нашей землей, хоть мы такие же люди, как и вы.    

– О!  О! – простонал в ответ хор изумленных туземцев.    

– Да,  мы прибыли со звезд, – продолжал я с милостивой улыбкой, сам удивляясь  своей лжи. – Мы сошли на землю, чтобы погостить у вас и осчастливить ваш  народ своим пребыванием в вашей стране. Вы видите, о друзья мои, что, готовясь  посетить вас, я даже выучил ваш язык.    

– Да,  это так! Это так! – ответили хором все туземцы.    

– О  повелитель мой! – прервал меня старый джентльмен. – Только выучил ты  его очень плохо!    

Я  взглянул на него с таким негодованием, что он испугался и тотчас же замолк.    

– Теперь,  друзья мои, – продолжал я, – вы можете подумать, что, после столь  долгого странствия мы, встретив столь недружелюбный прием, пожелаем отомстить  вам и поразить смертью того, чья святотатственная рука осмелилась бросить нож в  голову человека с движущимися зубами…    

– Пощадите  его, мои повелители! – умоляющим голосом прервал меня старик. – Он  сын нашего короля, а я его дядя. Если что-нибудь с ним случится, кровь его  падет на мою голову, ибо отвечаю за него я.    

– Можешь  в этом не сомневаться, – отчетливо и злобно промолвил юноша.    

– Вы,  может быть, думаете, что мы не в состоянии отомстить? – продолжал я, не обращая  никакого внимания на его слова. – Погодите, вы сейчас убедитесь. Эй ты,  раб и собака, – обратился я к Амбоне самым свирепым тоном, на какой был  способен, – подай мне заколдованную трубку, которая умеет говорить! –  И я незаметно подмигнул ему, указывая на свой «эспресс».    

Амбопа  тотчас же понял мою мысль и подал мне винтовку. Впервые в жизни я увидел на его  гордом лице нечто похожее на улыбку.    

– Вот  она, о повелитель повелителей! – сказал он с глубочайшим поклоном.    

Перед  этим я заметил маленькую антилопу, стоявшую на скале на расстоянии ярдов семидесяти  от нас, и решил ее застрелить.    

– Вы  видите это животное? – обратился я к туземцам, указывая на антилопу. –  Может ли человек, рожденный женщиной, убить ее одним шумом?    

– Это  невозможно, мой повелитель, – ответил старик.    

– Однако  я это сделаю, – возразил я спокойным тоном.    

Старый  воин улыбнулся.    

– Даже  ты, повелитель, не сможешь этого сделать, – сказал он.    

Я поднял  винтовку и прицелился. Антилопа была очень маленькая и промахнуться на таком  расстоянии было легко, но я знал, что должен в нее попасть во что бы то ни  стало. Животное стояло совершенно неподвижно. Глубоко вздохнув, я спустил  курок.    

Бум!  Бум! – раздался громкий выстрел, и антилопа, подскочив в воздух, замертво  упала на месте. У туземцев вырвался крик ужаса.    

– Если  вы желаете иметь мясо, – сказал я равнодушно, – пойдите и принесите  ее сюда.    

По знаку  старика один из туземцев побежал к скале и вскоре вернулся, неся убитое  животное. С большим удовлетворением я увидел, что пуля попала как раз в то  место, куда я целился, то есть выше лопатки. Туземцы обступили тушу бедного  животного и рассматривали дыру, пробитую пулей, с выражением суеверного страха  и смятения.    

– Вы  видите, – сказал я, обращаясь к ним, – я не говорю пустых слов.    

Ответа  на это не последовало.    

– Однако,  если вы все еще сомневаетесь в пашем могуществе, – продолжал я, –  пусть кто-нибудь из вас станет на ту же скалу, и я с ним сделаю то же самое,  что с антилопой.    

Но  желающих не нашлось. Наступило небольшое молчание, которое прервал сын короля.    

– Послушай,  дядя, – сказал он, – прошу тебя, пойди и стань на скалу. Колдовство может  убить лишь животное, но не человека.    

Однако  старому джентльмену предложение племянника совсем не понравилось, и он даже  обиделся.    

– Нет,  нет! – воскликнул он с живостью. – Мои старые глаза видели  достаточно. – И, обращаясь к своей свите, он сказал: – Эти люди – колдуны,  и их надо отвести к королю. А если кто из вас захочет испытать чары чужеземцев  на себе, тот может пойти и стать на скалу, чтобы с ним могла поговорить  волшебная трубка.    

Но среди  кукуапов не нашлось желающих слушать заколдованную трубку.    

– Не  трать напрасно свою волшебную силу на наши презренные тела, – сказал один  из туземцев, – нам достаточно того, что мы видели. Все наши колдуны не  могут показать ничего подобного.    

– Ты  говоришь истину, – заметил старый джентльмен с чувством огромного облегчения, –  это действительно так! Слушайте вы, дети звезд, дети блестящего глаза и  движущихся зубов, вы, которые управляете громом и убиваете издали! Я – Инфадус,  сын Кафы, бывшего короля кукуанов. А этот юноша – Скрагга.    

– Этот  Скрагга чуть не отправил меня на тот свет, – прошептал Гуд.    

– Скрагга, –  продолжал торжественно Инфадус, – сын Твалы. Великий король Твала – супруг  тысячи жен, глава и владыка кукуанского народа, хранитель Великой Дороги, страх  своих врагов, мудрец, которому известны все тайны волшебства, вождь ста тысяч  воинов, Твала Одноглазый, Твала Черный, Твала Грозный!    

– В  таком случае, – отвечал я надменно, – веди нас к Твале. Мы не желаем  разговаривать с подчиненными и слугами.    

– Желание  ваше будет исполнено, мои повелители! Мы проводим вас к королю, но путь наш  долог. Мы пришли сюда охотиться и находимся в трех днях пути от жилища короля.  Будьте терпеливы, повелители, через три дня вы увидите великого Твалу.    

– Хорошо, –  сказал я небрежно. – Мы с временем не считаемся и никогда не торопимся,  ибо мы бессмертны. Мы готовы. Веди нас. Но слушай, Инфадус, и ты, Скрагга!  Берегитесь нас обманывать! Не расставляйте нам ловушек! Прежде чем ваши жалкие  мозги подумают сделать что-нибудь недоброе, мы это узнаем и отомстим вам, ибо  обладаем чудодейственной силой читать мысли людей. Свет, исходящий из  прозрачного глаза того, чьи ноги голые, а лицо обросло волосами лишь с одной  стороны, убьет вас на месте и принесет бедствия вашей стране. Его движущиеся  зубы выскочат и вопьются в ваше тело и пожрут не только вас, но и ваших жен и  ваших детей, а волшебные трубки продырявят насквозь ваши тела так, что они  станут похожи на сито.    

Эта  блестящая речь произвела огромное впечатление, хотя вряд ли была нужна, так как  наши новые друзья и без того были уже потрясены нашими магическими талантами.    

Старый  воин раболепно склонился перед нами и пролепетал: «Куум, куум». Впоследствии я  узнал, что это слово является приветствием, соответствующим зулусскому  «байэте», с которым кукуаны обращаются только к королю и членам королевского  рода. Затем он что-то сказал своим людям. Они тотчас же схватили наше  имущество, кроме оружия, к которому боялись прикоснуться, и даже одежду Гуда,  которая, если помнит читатель, была так аккуратно сложена на берегу ручья.  Увидев это, капитан хотел ее отнять, в результате чего поднялся ожесточенный  спор между туземцами и Гудом.    

– Пусть  мой повелитель и властелин прозрачного глаза не трогает свои вещи. Нести их –  дело его рабов.    

– Но  я хочу надеть свои брюки! – ревел Гуд поанглийски.    

Амбопа  перевел его слова.    

– О  повелитель мой! – воскликнул Инфадус. – Неужели ты хочешь скрыть свои  прекрасные белые ноги от взора своих покорных слуг? (Гуд брюнет, но кожа у него  необычайно белая.) Чем мы прогневили тебя, о повелитель, что ты хочешь это  сделать?    

Глядя на  Гуда, я буквально разрывался от смеха. За это время один из туземцев уже успел  схватить одежду капитана и убежать с нею.    

– Проклятье! –  рычал Гуд. – Этот черный негодяй удрал с моими брюками!    

– Послушайте,  Гуд, – сказал сэр Генри, – вы появились в этой стране в известной  роли и должны играть ее до конца. Пока вы здесь, брюк вы надевать уже не  сможете. Отныне вам предстоит щеголять только в фланелевой рубашке, ботинках и  монокле.    

– Да, –  подтвердил я, – и с одной бакенбардой. Если вы появитесь перед кукуанами в  другом виде, они примут нас за обманщиков. Мне очень жаль, что вам придется  ходить в таком виде, но я говорю совершенно серьезно, Гуд. У вас нет другого  выхода. Если у них возникнет малейшее подозрение, наша жизнь не будет стоить и  фартинга.    

– Вы  действительно так думаете? – угрюмо спросил Гуд.    

– Ну  конечно! Ваши «прекрасные белые ноги» и монокль – наше спасенье. Сэр Генри  совершенно прав, говоря, что вы должны играть свою роль До конца. Благодарите  бога, что вы успели хоть обуться и что здесь тепло.    

Гуд  тяжело вздохнул и ничего не ответил. Только недели через две он свыкся со своим  странным туалетом.    

 ГЛАВА VIII. МЫ ПРИХОДИМ  В СТРАНУ КУКУАНОВ    

     

В  течение всего этого дня мы шли по великолепной дороге, которая, никуда не отклоняясь,  пролегала в северо-западном направлении. Инфадус и Скрагга шли вместе с нами, а  их свита маршировала шагов на сто впереди.    

– Скажи  мне, Инфадус, – обратился я к нему после некоторого молчания, – не  знаешь ли ты, кто проложил эту дорогу?    

– Ее  проложили в старые времена, мой повелитель. И никому не известно, как и когда  это было сделано. Этого не знает даже мудрая женщина Гагула, которая пережила  много поколений. Мы же не так стары, чтобы помнить, когда ее строили. Теперь  никто не умеет сооружать такие дороги, и король хранит ее и не допускает, чтобы  она зарастала травой.    

– А  кто высек человеческие фигуры на стенах пещер, через которые лежал наш  путь? – спросил я, имея в виду скульптурные изображения, напоминающие  египетские, которые мы видели по дороге.    

– Те  же руки, что построили дорогу, высекли на камне эти удивительные изображения,  мой повелитель. Мы не знаем, кто это сделал.    

– А  когда кукуанский народ пришел в эту страну?    

– Мой  повелитель, наш народ пришел сюда, подобно дыханию бури, десять тысяч лун  назад, из великих земель, лежащих там, – и он указал на север. – Как  говорят древние голоса наших отцов, которые дошли до нас, и как говорит Гагула,  мудрая женщина, охотница за колдунами, кукуаны не могли пройти дальше – великие  горы, окружающие кольцом эту страну, преградили им путь, – и он указал на  покрытые снегом вершины.    

– Страна  же эта была прекрасна, и они здесь поселились, стали сильными и могущественными,  и теперь число наше равно числу песчинок в море. Когда Твала, наш король, созывает  свои войска, то перья, украшающие его воинов, покрывают всю равнину, насколько  может охватить глаз человека.    

– Но  если страна окружена горами, то с кем же сражается это войско?    

– Нет,  господин, там страна открыта, – и он вновь указал на север,    

– и  время от времени воины из неведомой нам земли тучами устремляются на нас, и мы  их убиваем. С тех пор как мы воевали в последний раз, прошла третья часть жизни  человека. Много тысяч погибло в этой войне, но мы уничтожили тех, кто пришел,  чтобы пожрать нас. И с тех пор войны не было.    

– Вашим  воинам, должно быть, наскучило дремать, опершись на свои копья?    

– Нет,  мой повелитель, как раз после того, как мы уничтожили людей, которые напали на  нас, здесь была еще война. Но то была междоусобная война. Люди пожирали друг  друга, как псы.    

– Как  же это случилось?    

– Я  расскажу тебе это, мой повелитель. Наш король – мой сводный брат. У него же был  родной брат, родившийся в тот же день, от той же женщины. По нашему обычаю, нельзя  оставлять в живых обоих близнецов – более слабый из них должен умереть. Но мать  короля спрятала более слабого ребенка, который родился последним, потому что  сердце ее тянулось к нему. Этот ребенок и есть Твала, наш король. Я же – его  младший брат, родившийся от другой жены.    

– Что  же было дальше?    

– Кафа,  наш отец, умер, когда мы достигли зрелости, и мой брат Имоту был возведен в сан  короля вместо него. Некоторое время он правил страной, и у него родился сын от  любимой жены. Когда ребенку исполнилось три года – это было как раз после  великой войны, во время которой никто не мог ни сеять, ни собирать  урожай, – в страну пришел голод. Голод заставил народ роптать и озираться  подобно льву, когда он, умирая от истощения, ищет добычу, которую можно  растерзать. И тогда Гагула, мудрая и вселяющая ужас женщина, которая не  умирает, обратилась к народу, говоря: «Король Имоту – не законный король!» А в  это время Имоту страдал от раны, полученной в сражении, и лежал недвижимо в  своей хижине. Потом Гагула вошла в одну из хижин и вывела оттуда Твалу, моего  сводного брата и родного брата-близнеца короля Имоту. Со дня его рождения она  прятала его среди скал и пещер и теперь, сорвав с его бедер мучу, показала  народу кукуанов знак священной змеи, обвившейся вокруг его тела, – знак,  которым отмечают старшего сына короля при рождении, и громко вскричала:  «Смотрите, – вот ваш король, жизнь которого я сохранила для вас по сей  день!» И люди, обезумевшие от голода, лишившиеся рассудка и забывшие что такое  справедливость, начали кричать: «Король! Король!» Но я знал, что это не так,  потому что мой брат Имоту был старшим из двух близнецов и, значит, законным  королем. Когда шум и крики достигли крайнего предела, король Имоту, хотя он и  был очень болен, вышел, ведя за руку свою жену. За ними шел его малолетний сын  Игнози (что означает «молния»). «Что это за шум? – спросил Имоту. –  Почему вы кричите „король, король“?»    

Тогда  Твала, его родной брат, рожденный от той же женщины и в тот же час, подбежал к  нему и, схватив его за волосы, нанес ему своим ножом смертельный удар прямо в  сердце. Людям свойственно непостоянство, и они всегда готовы поклоняться  восходящему солнцу, и все начали бить в ладоши и кричать: «Твала – наш король!  Теперь мы знаем, что Твала – король!»    

– А  что же сталось с женой Имоту и его сыном Игнози? Неужели Твала их тоже убил?    

– Нет,  мой повелитель, когда жена увидела, что господин ее мертв, она с воплем схватила  ребенка и убежала. Два дня спустя голод загнал ее в какой-то крааль, но теперь  никто не хотел давать ей молока или какой-нибудь иной пищи, потому что люди  ненавидят несчастных. Однако, когда наступила ночь, какая-то девочка подкралась  к пей и принесла еды, и она благословила ребенка и ушла со своим сыном до  восхода солнца в горы, где она, вероятно, и погибла. С тех пор никто не видел  ни ее, ни ее сына Игнози.    

– Так,  значит, если бы этот ребенок Игнози остался жив, он был бы настоящим королем  кукуанского народа?    

– Это  так, мой повелитель. Знак священной змеи опоясывает его тело. Если он жив – он  король. Но – увы! – он давно уже умер. Посмотри, мой повелитель, – и  он указал вниз, на равнину, где стояла большая группа хижин, окруженных  изгородью, которая, в свою очередь, была опоясана глубоким рвом. – Это тот  крааль, где в последний раз видели жену Имоту с ее ребенком Игнози. Мы будем  там спать сегодня ночью, если только, – добавил он с некоторым сомнением, –  мои повелители вообще спят на этой земле.    

– Когда  мы находимся среди кукуанов, мой добрый друг Инфадус, мы поступаем так же, как  кукуаны, – величественно произнес я и обернулся, чтобы что-то сказать  Гуду, который мрачно плелся позади, полностью поглощенный тщетными попытками  удержать на месте свою фланелевую рубашку, раздуваемую вечерним ветерком.    

Обернувшись,  я, к своему удивлению, чуть не столкнулся с Амбопой, который шел следом за мною  и совершенно очевидно прислушивался с огромным интересом к моему разговору с  Инфадусом. Лицо Амбоны выражало крайнее любопытство. Он был похож на человека,  который делает отчаянные и только отчасти успешные попытки припомнить что-то  давно им позабытое.    

В  течение всего этого времени мы шли быстрым шагом, спускаясь к холмистой равнине,  расстилавшейся внизу. Громады гор, которые мы пересекли, теперь неясно вырисовывались  высоко под нами; клубы тумана целомудренно окутывали Грудь Царицы Савской  прозрачной дымкой. По мере того как мы продвигались вперед, местность  становилась еще красивее. Растительность была поразительно пышной, хотя и  отнюдь не тропической, лучи яркого солнца – теплыми, но не обжигающими. Легкий  ветерок обвевал благоухающие склоны гор. Эта страна была поистине настоящим  земным раем, и никому из пас не приходилось раньше видеть равных ей по красоте,  естественным богатствам и климату. Трансвааль – чудесная страна, но и она не  может сравниться со Страной Кукуанов.    

Как  только мы отправились в свой поход, Инфадус послал гонца, чтобы тот предупредил  о нашем прибытии обитателей крааля, которые, между прочим, находились под его военным  командованием. Посланец побежал с невероятной быстротой. По словам Инфадуса, он  мог сохранять такую скорость в течение всего пути, так как все кукуаны усиленно  тренируются в беге.    

Вскоре  мы смогли воочию убедиться в том, что посланец успешно выполнил свое задание.  Очутившись примерно в двух милях от крааля, мы увидели, что воины, отряд за отрядом,  выходят из ворот и направляются к нам навстречу.    

Сэр  Генри положил руку мне на плечо и заметил, что все это сулит нам, кажется, «теплый»  прием. Чтото в тоне, которым это было сказано, привлекло внимание Инфадуса.    

– Пусть  это не тревожит моих повелителей, – поспешно сказал он, – ибо в моем  сердце не живет измена. Эти воины подчинены мне и выходят нам навстречу по  моему приказу, чтобы вас приветствовать.    

Я  спокойно кивнул головой, хотя на душе у меня было не совсем спокойно.    

Примерно  в полумиле от ворот крааля начинался длинный выступ холма, отлого подымающийся  от дороги; на этом выступе и построились отряды воинов. Это было поистине  грандиозное зрелище. Отряды, каждый численностью около трехсот человек, быстро  взбегали по склону холма и неподвижно застывали на предназначенном для них  месте; их копья сверкали на солнце, развевающиеся перья украшали их головы. К  тому времени, как мы подошли к холму, двенадцать таких отрядов, то есть три  тысячи шестьсот воинов, взошли на него и заняли свои места вдоль дороги.    

Мы  подошли к ближайшему отряду и с изумлением увидели, что он сплошь состоит из рослых,  статных воинов, подобных которым мне никогда не приходилось видеть, тем более в  таком огромном количестве. Все они были людьми зрелого возраста, в большинстве  своем – ветераны лет сорока. Среди них не было ни одного человека ниже шести футов  ростом, а многие были еще дюйма на три – четыре выше. Головы их украшали  тяжелые черные плюмажи из перьев птицы сакобула, такие же, как и у наших  проводников. Все воины были опоясаны белыми буйволовыми хвостами; браслеты из  таких же хвостов охватывали их ноги пониже правого колена. В левой руке каждый  держал круглый щит около двадцати дюймов в поперечнике.    

Эти щиты  были очень любопытны. Они были сделаны из тонкого листового железа, обтянутого  буйволовой кожей молочно-белого цвета. Вооружение воинов было простым, но  весьма внушительным. Оно состояло из короткого и очень тяжелого обоюдоострого  копья с деревянной рукояткой, лезвие которого в самой широкой его части было  около шести дюймов в поперечнике. Эти копья не предназначались для метания, а,  подобно зулусским бангванам или кинжальным дротикам, использовались только в  рукопашном бою, причем раны, нанесенные ими, бывали ужасны. Кроме этих  бангванов, каждый воин был также вооружен тремя большими тяжелыми ножами,  каждый весом около двух фунтов. Один нож был заткнут за пояс из хвоста буйвола,  а остальные два укреплены на тыльной стороне круглого щита. Эти ножи, которые  кукуаны называют толлами, заменяют им метательные ассегаи зулусов. Кукуанский  воин может метать их с большой точностью с расстояния до пятидесяти ярдов, и  обычно перед тем, как вступить в рукопашный бой с противником, кукуаны посылают  навстречу противнику тучу этих ножей.    

Отряды  стояли неподвижно, как ряды бронзовых статуй, но, когда мы подходили к  очередному отряду, по сигналу, данному командиром, которого можно было отличить  по плащу из шкуры леопарда, отряд выступал на несколько шагов вперед, копья  поднимались в воздух, и из трех сотен глоток неожиданно вырывался оглушительный  королевский салют: «Куум!» Когда же мы проходили, отряд строился позади нас и  следовал за нами по направлению к краалю, пока, наконец, весь полк «Серых»  (получивший это название из-за серых щитов), лучшая военная часть кукуанской  армии, не шел позади нас четкой поступью, сотрясавшей землю.    

Наконец,  несколько уклонившись в сторону от Великой Дороги царя Соломона, мы подошли к  широкому рву, окружавшему крааль, который занимал площадь не менее мили в  окружности и был огорожен прочным частоколом из толстых бревен. У ворот через  ров был перекинут примитивный подъемный мост, который был спущен стражей, чтобы  мы могли войти. Крааль был прекрасно распланирован. Через его центр проходила  широкая дорога, которую пересекали под прямым углом другие, более узкие дороги,  разделяя таким образом группы хижин на кварталы, причем в каждом из них был  расквартирован один отряд.    

Хижины с  куполообразными крышами имели, подобно зулусским, каркас из прутьев, очень  красиво переплетенных травой, однако, в отличие от зулусских хижин, в них были  двери, через которые можно было войти, не сгибаясь. Кроме того, они были  гораздо обширнее, и их окружала веранда шириной около шести футов, с красивым  полом из крепко утрамбованного толченого известняка.    

По обеим  сторонам дороги, которая пересекала крааль, стояли сотни женщин, привлеченных  сюда желанием посмотреть на нас. Для туземок эти женщины исключительно красивы.  Они высокого роста, грациозны и великолепно сложены. Хотя волосы их и коротки,  но они вьются и не похожи на шерсть, черты лица у многих из них тонкие и губы  не такие толстые, как у большинства африканских народностей. Но что поразило  нас более всего – это их удивительно спокойный, полный сознания собственного  достоинства вид. Они были посвоему благовоспитанны, не уступая в этом отношении  постоянным гостьям светских салонов, и это выгодно отличало их от зулусских  женщин и их родственниц – женщин народности мазаи, которые живут в области, лежащей  южнее Занзибара. Хотя они и пришли сюда из любопытства, чтобы посмотреть на  нас, но ни единое грубое восклицание, выражающее удивление, ни единое  критическое замечание не сорвалось с их уст, когда мы устало брели мимо них.  Даже когда старый Инфадус незаметным движением руки обращал их внимание на  самое выдающееся из всех чудес – на «прекрасные белые ноги» бедного Гуда, –  они не позволяли себе выразить вслух то чувство бесконечного восхищения,  которое, очевидно, вызывало у них это ни с чем не сравнимое зрелище. Они не  сводили внимательного взгляда своих темных глаз с их неотразимо прекрасной  снежной белизны, и только. Но для Гуда, человека скромного по натуре, и этого  было более чем достаточно.    

Когда мы  подошли к центру крааля, Инфадус остановился у входа в большую хижину, которую  на некотором расстоянии окружал ряд хижин меньшего размера.    

– Войдите,  сыны звезд, – произнес он торжественным голосом, – и соблаговолите отдохнуть  в нашем скромном обиталище. Сюда принесут немного пищи, чтобы вам не пришлось  затягивать свои пояса от голода, немного меда и молока, одного или двух быков и  несколько овец. Это, конечно, очень мало, о мои повелители, но все же это пища.    

– Хорошо, –  ответил я. – Инфадус, мы утомлены путешествием через воздушные пространства.  Теперь дайте нам отдохнуть.    

Мы вошли  в хижину, которая оказалась великолепно подготовленной для отдыха. Для нас были  разостланы ложа из дубленых шкур, на которых можно было отдохнуть, и была  принесена вода, чтобы мы могли умыться.    

Вдруг  снаружи послышались крики, и, подойдя к двери, мы увидели процессию девиц, которые  несли молоко, печеные маисовые лепешки и горшок меда. Позади них несколько  юношей гнали жирного молодого быка. Мы приняли дары, вслед за тем один из  молодых людей вытащил из-за пояса нож и ловко перерезал быку глотку. Через  каких-нибудь десять минут они уже сняли с быка шкуру и разрубили его на куски.  Лучшие куски мяса были отрезаны для нас, а остальное я от имени нас всех  преподнес воинам, стоявшим вокруг. Они унесли мясо и поделили между собой «дар  белых людей».    

Амбопа с  помощью весьма приятной на вид молодой женщины принялся за работу. Они сварили  нашу порцию в большом глиняном горшке на костре, разложенном перед нашей  хижиной. Когда мясо было почти готово, мы послали человека к Инфадусу, чтобы  передать ему и королевскому сыну Скрагге приглашение присоединиться к нашей  трапезе.    

Они  сейчас же пришли, сели на низенькие табуретки, которых в хижине было несколько  штук (кукуаны обычно не сидят на корточках, как зулусы), и помогли нам справиться  с нашим обедом. Старый джентльмен был чрезвычайно вежлив и любезен, но нас  удивило, что молодой смотрел на нас с явным подозрением. Подобно всем  остальным, он испытывал благоговейный ужас перед нашей белой кожей и  магическими талантами. Но мне казалось, что, когда он обнаружил, что мы едим,  пьем и спим, как обыкновенные смертные, его ужас начал уступать место угрюмому  подозрению, которое заставило нас держаться настороже.    

Во время  еды сэр Генри высказал предположение, что неплохо было бы попытаться узнать, не  известно ли нашим хозяевам что-нибудь относительно судьбы его брата, –  может быть, они его видели когда-нибудь или слышали о нем. Однако я считал, что  пока лучше не касаться этого вопроса.    

После  обеда мы набили табаком свои трубки и закурили. Это подвергло Инфадуса и  Скраггу в изумление. Очевидно, кукуаны были незнакомы с божественными  свойствами табачного дыма. Эта трава произрастала у них в изобилии, но, подобно  зулусам, они только нюхали табак и совершенно не знали его в этом новом для них  виде.    

Я  спросил Инфадуса, когда нам предстоит продолжить наше путешествие, и с радостью  услышал о том, что ведутся приготовления, чтобы отправиться дальше на следующее  утро, и что уже посланы гонцы, чтобы уведомить короля Твалу о нашем прибывании.  Оказалось, что Твала находится в своей главной резиденции, называемой Луу, и  готовится к большому ежегодному празднеству, которое должно состояться на  первой неделе июня. На этом празднестве обычно присутствуют и проходят  торжественным маршем перед королем все военные части, за исключением некоторых  полков, остающихся для несения гарнизонной службы. Там же обычно происходит  великая охота на колдунов, о которой речь будет дальше.    

Мы  должны были выступить на рассвете. Инфадус, который должен был нас сопровождать,  полагал, что если нас случайно не задержит в пути разлив реки, то мы должны достигнуть  Луу к ночи второго дня.    

Сообщив  нам все это, наши гости пожелали нам доброй ночи. Мы договорились дежурить по  очереди: трое из нас бросились на свои ложа и заснули блаженным сном, а четвертый  бодрствовал, чтобы возможное предательство не застало нас врасплох.    

 ГЛАВА IX. КОРОЛЬ ТВАЛА    

     

Думаю,  что не стоит особенно подробно рассказывать о нашем путешествии в Луу. Скажу  только, что мы шли туда целых два дня по ровной, широкой дороге царя Соломона,  которая вела в самую глубь Страны Кукуанов. По мере того как мы продвигались  вперед, земля становилась все плодороднее, а краали, окруженные возделанными  полями, все многочисленнее. Все они были выстроены по образцу того крааля, в  котором мы останавливались накануне, и охранялись большими гарнизонами войск. В  Стране Кукуанов, так же как у зулусов и племени мазаи, каждый годный к военной  службе человек – воин. Поэтому в войнах, как наступательных, так и  оборонительных, фактически участвует весь народ. На нашем пути нас обгоняли  тысячи воинов – они спешили в Луу, чтобы присутствовать на торжественном  ежегодном параде, после которого должно было состояться большое празднество.  Никогда в жизни мне не приходилось видеть столь внушительные войска.    

На  второй день пути, к вечеру, мы сделали привал на вершине небольшого холма, по  которому пролегала наша дорога. С этого холма мы увидели красивую, плодородную  равнину, на которой был расположен город Луу. Он занимал огромную для туземного  города площадь: думаю, что с прилегающими к нему пригородными краалями он был  не менее пяти миль в окружности. В этих краалях расквартировывались во время  больших торжеств войска, прибывающие из отдаленных частей страны. В двух милях  к северу от Луу возвышался холм, имеющий вид подковы, с которым нам  впоследствии пришлось хорошо познакомиться. Город был расположен в прекрасном  месте. Широкая река, через которую было перекинуто несколько мостов, та самая,  которую мы видели со склона гор Царицы Савской, протекала через главную  королевскую резиденцию и делила ее на две части. Вдали, на расстоянии  шестидесяти или семидесяти миль, на совершенно ровной местности возвышались три  горы, расположенные в форме треугольника. На вершинах этих диких, крутых и  неприступных скал лежал снег, и по очертаниям своим они сильно отличались от  гор Царицы Савской, склоны которых были округлые и пологие.    

Видя,  что мы их рассматриваем с большим интересом, Инфадус сказал:    

– Там,  у подножия этих гор, которые народ наш называет «Три колдуна», кончается  Великая Дорога.    

– Почему  же именно там? – спросил я.    

– Кто  это может знать? – ответил старый воин, пожимая плечами. – В этих  горах, – продолжал он, – много пещер, и между ними есть глубокий  колодец. Туда-то мудрые люди старого времени и отправлялись, чтобы найти то, за  чем они приходили в эту страну. И там же, в Чертоге Смерти, мы хороним своих  королей.    

– А  зачем приходили туда эти мудрые люди? – перебил я его нетерпеливо.    

– Этого  я не знаю. Вы, мои повелители, спустившиеся сюда с далеких звезд, должны это  знать сами, – ответил Инфадус, бросив на нас быстрый взгляд.    

Очевидно,  он не хотел нам сказать все, что знал.    

– Ты  прав, – сказал я. – Мы, жители звезд, знаем многое, чего вы не знаете.  Вот, например, я слышал, что мудрые люди далекого прошлого отправлялись в эти  горы за красивыми яркими камнями и желтым железом.    

– Повелитель  мой мудр, – ответил он холодно. – По сравнению с ним я лишь неразумный  ребенок, и потому мне не подобает говорить с ним о таких вещах. Мой повелитель  должен побеседовать об этом с престарелой Гагулой, когда он будет в жилище  короля, ибо она столь же мудра, как и мой повелитель.    

Сказав  это, Инфадус ушел. Как только мы остались одни, я обратился к своим друзьям и,  указывая на отдаленные горы, воскликнул:    

– Вот  где находятся алмазные копи царя Соломона!    

Амбона,  стоявший около сэра Генри и Гуда, услышал эти слова. Я заметил, что за последнее  время от стал как-то особенно задумчив и рассеян и редко вступал с нами в разговор.    

– Да,  Макумазан, – сказал он, обращаясь ко мне по-зулусски, – алмазы  находятся там, и они, конечно, будут ваши, ибо вы, белые люди, очень любите  деньги и блестящие камни.    

– Откуда  ты знаешь, что алмазы находятся в этих горах, Амбопа? – резко спросил я  его.    

Мне не  нравились таинственность его поведения и постоянные недомолвки.    

Амбопа  засмеялся.    

– Я  видел это сегодня ночью во сне, белые люди, – ответил он и, круто  повернувшись, отошел в сторону.    

– Что  наш черный друг хотел этим сказать и что у него на уме? – спросил сэр  Генри. – Совершенно очевидно, он что-то знает, но предпочитает молчать.  Между прочим, Квотермейн, не слышал ли он от наших проводников чего-нибудь о  моем… о моем брате?    

– К  сожалению, ничего. Он расспрашивал об этом всех, с кем за это время успел подружиться,  но ему отвечали, что в этой стране никто и никогда не видел ни одного белого  человека.    

– Неужели  вы думаете, что ваш брат мог сюда добраться? – спросил Гуд. – Ведь сами-то  мы попали сюда чудом. Кроме того, как он нашел бы дорогу, не имея карты?    

– Не  знаю, – сказал сэр Генри, и лицо его омрачилось. – Но мне думается,  что я все-таки его найду.    

Пока мы  разговаривали, солнце медленно садилось за горизонт, и вдруг землю окутал мрак.  В этих широтах нет сумерек, поэтому и нет постепенного, мягкого перехода от дня  к ночи – день обрывается так же внезапно, как внезапно обрывается жизнь при  наступлении смерти. Солнце село, и весь мир погрузился во тьму. Но вскоре на  западе появилось слабое мерцание, затем серебряный свет, и наконец полный, великолепный  диск луны осветил равнину стрелами своих сверкающих лучей, озаряя всю землю  нежным, лучезарным сиянием. Мы стояли и наблюдали это восхитительное зрелище. Я  не могу описать все величие этой несказанной красоты, перед которой померкли  звезды, и сердца наши, устремившиеся ввысь, наполнились благоговейным  восторгом.    

Жизнь  моя была полна трудностей и забот, но есть воспоминания, вызывающие у меня чувство  благодарности за то, что я жил. Одно из них    

– это  воспоминание о том, что я видел, как светит луна на Земле Кукуанов.    

Эти  размышления были прерваны нашим учтивым другом Инфадусом.    

– Если  мои повелители отдохнули, – сказал он, – мы можем идти дальше. В Луу  для повелителей уже приготовлено жилище. Луна светит ярко и будет освещать нам  дорогу.    

Мы  тотчас же выразили свое согласие и немедленно тронулись в путь. Через час мы  уже подошли к Луу, размеры которого нам показались бесконечными. Окруженный  тысячами сторожевых костров, он казался опоясанным огромным огненным кольцом.  Вскоре мы подошли ко рву, через который был перекинут подъемный мост, и  услышали бряцание оружия и глухой окрик часового. Инфадус произнес пароль,  который я как следует не разобрал; стража, узнав своего начальника,  приветствовала его, и мы вошли в город.    

С  полчаса мы шли по главной улице мимо бесчисленных рядов плетенных из травы  хижин, пока Инфадус не остановился около небольшой группы домиков, окружавших маленький  двор, вымощенный толченым известняком.    

Войдя в  этот двор, Инфадус объявил нам, что эти «жалкие обиталища» предназначены для  нашего жилья. Каждому из нас была приготовлена отдельная хижина. Они были значительно  лучше, чем те, что мы уже видели, и в каждой из них была очень удобная постель  из душистых трав, накрытая дубленой шкурой; тут же стояли большие глиняные  сосуды с водой. Ужин для нас был уже приготовлен, так как не успели мы умыться,  как несколько красивых молодых женщин с глубоким поклоном подали нам жареное  мясо и печеные маисовые лепешки, красиво сервированные на деревянных тарелках.    

Мы поели  с большим аппетитом и затем попросили перенести все постели в одну хижину,  причем эта мера предосторожности вызвала улыбку на лицах милых молодых леди.  Смертельно уставшие от долгого путешествия, мы бросились на постели и заснули  крепким сном.    

Когда мы  проснулись, солнце было уже высоко. Наши прислужницы, лишенные чувства ложной  стыдливости, находились уже в хижине, так как им было приказано помочь нам  одеться, чтобы идти на прием к королю.    

– Одеться! –  ворчал Гуд. – Для того чтобы надеть фланелевую рубашку и пару ботинок, не  требуется много времени. Послушайте, Квотермейн, попросите их принести мои  брюки.    

Я  исполнил его просьбу, но мне сказали, что эти священные реликвии уже отнесены к  королю и что он ожидает нас к себе до полудня.    

Попросив  наших молодых леди удалиться, что, по-видимому, их чрезвычайно удивило и  огорчило, мы начали одеваться, стараясь это сделать как можно тщательнее.    

Гуд,  конечно, не выдержал и снова побрил правую часть лица, намереваясь сделать то  же самое с левой, на которой красовалась густая поросль щетины, но мы уговорили  его ни в коем случае ее не трогать. Что касается меня и сэра Генри, мы только  как следует умылись и расчесали волосы. Золотые локоны сэра Генри сильно  отросли и падали до плеч, что придавало ему, как никогда, сходство с древним  датчанином. Моя же седая щетина была по крайней мере на целый дюйм длиннее того  полудюйма, который я считаю максимально допустимой длиной.    

После  того как мы позавтракали и выкурили по трубке, к нам явился сам Инфадус и  сообщил, что, если нам будет угодно, король Твала готов нас принять.    

Мы  отвечали, что предпочли бы пойти к нему, когда солнце поднимется выше, что мы  еще крайне утомлены после столь долгого пути, и выдумали еще ряд других причин.  Так всегда следует поступать, когда имеешь дело с дикарями: нельзя немедленно  откликаться на их зов, так как они склонны принимать вежливость за страх и  раболепство. Поэтому, хоть нам и хотелось увидеть Твалу не менее, чем ему нас,  мы все же не спешили и просидели у себя еще час, заняв это время тем, что  отобрали из нашего скудного запаса вещей подарки для короля и его приближенных.  Дары эти состояли из винчестера бедняги Вентфогеля и небольшого количества бус.  Винтовку с патронами было решено подарить его величеству, а бусы – его женам и  придворным. Инфадус и Скрагга уже получили от нас в подарок такие бусы и были  от них в восторге, так как никогда в жизни не видели ничего подобного. Наконец  мы заявили, что готовы идти на прием, и вышли из хижины в сопровождении  Инфадуса и Амбопы, который нес наши дары.    

Пройдя  несколько сот ярдов, мы очутились у ограды, похожей на ту, которая окружала  наши хижины, но раз в пятьдесят длиннее, так как она охватывала не менее шести  или семи акров земли. Вокруг внешней стороны изгороди тянулся ряд хижин, в  которых жили жены короля. Как раз напротив главных ворот, в глубине огромной  площади, стояла особняком очень большая хижина, – это была резиденция его  величества. Вся остальная площадь была пуста, вернее, была бы пуста, если бы ее  не заполняли многочисленные отряды воинов. Их было не менее семи-восьми тысяч. Когда  мы проходили мимо них, они стояли неподвижно, словно изваяния. Трудно передать  словами, какое величественное зрелище представляли собой эти войска с  развевающимися плюмажами, сверкающими на солнце копьями и железными щитами,  обтянутыми буйволовыми шкурами. На пустой части площади перед королевской  хижиной стояло несколько табуретов. Три из них мы заняли по указанию Инфадуса,  Амбопа стал позади нас, а сам Инфадус остался у дверей жилища короля.    

На  площади царила мертвая тишина. Более десяти минут мы ждали выхода его величества  и все это время чувствовали, что нас с любопытством рассматривают около восьми  тысяч пар глаз. Должен признаться, что ощущение было не из приятных, но мы  делали вид, что это нас не касается. Наконец дверь большой хижины распахнулась,  и из нее вышел гигантского роста человек, на плечи которого была наброшена  великолепная короткая мантия из тигровых шкур; следом за ним шел Скрагга и, как  нам сперва показалось, высохшая, совершенно сморщенная, закутанная в меховой  плащ обезьяна. Гигант сел на один из табуретов, за ним стал Скрагга, а  сморщенная обезьяна поползла на четвереньках и уселась на корточках в тени под  навесом хижины.    

Полное  безмолвие продолжалось. Вдруг гигант скинул с себя мантию и выпрямился во весь  рост. Это было поистине жуткое зрелище. У него были безобразно толстые губы, широкий  плоский нос и только один черный глаз, в котором сверкала злоба, на месте же  второго глаза зияла дыра. Мне в жизни не приходилось видеть более  отвратительное, свирепое, плотоядное лицо. На огромной голове развевался султан  из роскошных белых страусовых перьев; грудь его охватывала блестящая кольчуга;  вокруг пояса и правого колена висели обычные украшения из белых буйволовых  хвостов. На шее этого страшного человека было надето золотое ожерелье в виде  толстого жгута, а на лбу тускло мерцал громадный нешлифованный бриллиант. В  руке он держал длинное, тяжелое копье. Мы сразу догадались, что это Твала.    

Молчание  продолжалось, но недолго. Вдруг король поднял свое копье. В ответ на это восемь  тысяч рук тоже подняли свои копья и из восьми тысяч глоток вырвался троекратный  королевский салют: «Куум!» Казалось, что от этого рева, который можно было  сравнить лишь с оглушительным раскатом грома, трижды содрогнулась земля.    

– Будьте  покорны, о люди! – пропищал пронзительный тоненький голосок из-под навеса  крыши, где сидела обезьяна. – Это король!    

– Это  король! – как эхо, прогремели в ответ восемь тысяч глоток. – Будьте  покорны, о люди, – это король!    

Снова на  площади наступила мертвая тишина. Вдруг один из воинов, стоявший на левом  фланге, случайно уронил щит, который со звоном упал на вымощенную известняком  площадь.    

Твала  холодно взглянул своим единственным глазом в ту сторону, где стоял воин,  уронивший щит.    

– Эй,  ты, подойди сюда! – закричал он громовым голосом, обращаясь к нарушителю  тишины.    

Из рядов  вышел красивый юноша и стал перед королем.    

– Это  ты уронил щит, неуклюжий пес? Это ты опозорил меня перед чужеземцами,  прибывшими со звезд? Как ты смел это сделать?    

Как ни  темна была кожа бедного юноши, мы увидели, что он побледнел.    

– О  Телец Черной Коровы, – прошептал юный воин, – это произошло случайно.    

– Ну,  так за эту случайность ты должен заплатить жизнью. Ты поставил меня в дурацкое  положение. Готовься к смерти.    

– Я  лишь бык короля! – тихо произнес юноша.    

– Скрагга! –  загремел король. – Покажи мне, как ты умеешь владеть оружием. Убей этого  неуклюжего пса.    

Со  зловещей усмешкой Скрагга вышел вперед и поднял свое копье. Бедная жертва  стояла неподвижно, закрыв лицо руками. Что касается нас, мы окаменели от ужаса.    

Скрагга  два раза взмахнул копьем и вонзил его в грудь юноши; удар был настолько силен,  что копье, пройдя насквозь, вышло на целый фут наружу между лопатками воина.  Взмахнув руками, несчастный упал замертво. Ропот неодобрения, подобно  отдаленному грому, пронесся по сомкнутым рядам войск и замер. Не успели мы  осознать весь ужас этой кровавой трагедии, как у наших ног лежал распростертый  труп несчастного юного воина. Со страшным проклятьем сэр Генри вскочил на ноги,  но, подавленный всеобщим безмолвием, опустился обратно на свое место.    

– Удар  был хорош, – произнес король. – Уберите его отсюда!    

Четыре  человека вышли из рядов войск, подняли тело убитого юноши и унесли его.    

– Засыпьте  кровавые пятна, засыпьте их! – пропищал тоненький голосок обезьяноподобного  существа. – Король сказал свое слово, и приговор его совершен!    

Из-за  хижины вышла девушка с сосудом, наполненным толченым известняком, и густо  посыпала им лужи крови. Сэр Генри был в бешенстве и едва сдерживал клокотавшее  в нем негодование. С большим трудом мы уговорили его успокоиться.    

– Ради  бога, сидите спокойно! – шепнул я ему. – Помните, что от нашего  разумного поведения зависит наша жизнь.    

Сэр  Генри это понял и овладел собой. Пока уничтожали следы только что разыгравшейся  трагедии, Твала сидел молча, но, как только девушка удалилась, он обратился к  нам:    

– Белые  люди, пришедшие сюда не знаю откуда и зачем, привет вам!    

– Привет  и тебе, Твала, король кукуанов! – ответил я.    

– Белые  люди, откуда вы пришли и что вы ищете в нашей стране?    

– Мы  спустились со звезд, чтобы посмотреть на Землю Кукуанов. Не спрашивай нас, как  мы это сделали.    

– Большое  же путешествие вы совершили, чтобы взглянуть на столь маленькую страну. А вот  этот человек, – сказал он, указывая на Амбопу,    

– тоже  спустился со звезд?    

– Да,  и он, – ответил я. – На небесах есть тоже люди твоего цвета. Но не  спрашивай нас о вещах, которые выше твоего понимания, король Твала!    

– Вы,  люди звезд, очень смело со мной разговариваете, – ответил Твала тоном, который  не очень мне понравился. – Не забывайте, что звезды далеко, а вы здесь. А  что, если я сделаю с вами то же, что сделал с тем, которого только что унесли?    

Я громко  рассмеялся, хотя мне было вовсе не до смеха.    

– О  король! – промолвил я. – Будь осторожен, когда ступаешь по горячим  камням, чтобы не обжечь себе ноги, держи копье за рукоять, чтоб не поранить  себе руки. Если хоть один волос упадет с головы моей или моих друзей, тебя  поразит смерть. Разве твои люди, – продолжал я, указывая на Инфадуса и  мерзавца Скраггу, который в это время вытирал кровь несчастного юноши со своего  копья, – не сказали тебе о том, что мы за люди? И видел ли ты человека,  подобного этому? – И я указал на Гуда, совершенно уверенный в том, что  никогда ничего похожего он не мог видеть.    

– Правда,  таких людей я никогда не видел, – ответил король.    

– Разве  они не говорили тебе, как мы поражаем смертью издали?    

– Говорили,  но я им не верю. Дай мне посмотреть, как вы это делаете. Убей одного из тех  воинов, что стоят вон там, – и он указал на противоположную сторону  крааля, – и тогда я поверю.    

– Нет, –  ответил я, – мы не проливаем невинной крови. Мы убиваем лишь тогда, когда  человек в чемнибудь провинился и заслуживает такой кары. Если же ты хочешь  убедиться в нашем могуществе, вели своим слугам пригнать в твой крааль быка, и  он упадет мертвым, прежде чем пробежит двадцать шагов.    

– Нет, –  рассмеялся король, – убей человека, и тогда я поверю.    

– Хорошо,  о король! Пусть будет по-твоему, – сказал я спокойно. – Пройди через  площадь к воротам крааля, и, прежде чем ты дойдешь до них, ты будешь мертв.  Если не хочешь идти сам, пошли твоего сына Скраггу (надо сказать, что в тот  момент мне бы доставило большое удовольствие подстрелить этого негодяя).    

Услышав  эти слова, Скрагга с воплем ужаса бросился в хижину.    

Твала  высокомерно взглянул на меня и нахмурился: мое предложение ему было явно не по  душе.    

– Пусть  пригонят молодого быка, – приказал он двум слугам.    

Те со  всех ног бросились исполнять его приказание.    

– Теперь, –  сказал я, обращаясь к сэру Генри, – стреляйте вы. Я хочу показать этому  бандиту, что я не единственный колдун в нашей компании.    

Сэр  Генри тотчас же взял винтовку и взвел курок.    

– Надеюсь,  что я не промахнусь, – сказал он с тяжелым вздохом.    

– Если  не попадете с первого раза, стреляйте второй раз. Цельтесь на сто пятьдесят ярдов  и ждите, пока животное не повернется к вам боком.    

Снова  наступило молчание. Вдруг в воротах крааля показался бык. Увидев такое скопление  народа, он остановился, обводя толпу испуганными, бессмысленными глазами, затем  круто повернулся и замычал.    

– Стреляйте! –  прошептал я.    

Бум!  Бум! – раздался оглушительный выстрел, и все увидели, что бык лежит на  спине, конвульсивно дергая ногами: разрывная пуля угодила ему прямо в ребра.  Многотысячная толпа замерла от удивления и ужаса.    

С  невозмутимым видом я повернулся к королю:    

– Ну  что, солгал я тебе, о король?    

– Нет,  белый человек, ты сказал правду, – ответил Твала с почти благоговейным ужасом.    

– Слушай,  Твала, – продолжал я, – ты все видел. Знай же, мы пришли сюда с  миром, а не с войной. Посмотри! – И я высоко поднял винчестер.    

– Вот  этой палкой с дырой посередине ты сможешь убивать, как мы. Только помни, что я  ее заколдовал. Если ты поднимешь эту волшебную палку против человека, она убьет  не его, а тебя. Погоди! Я хочу показать тебе еще кое-что. Пусть один из твоих  воинов отойдет от нас на сорок шагов и вонзит в землю рукоять копья так, чтобы  его лезвие было обращено к нам плоской стороной.    

Это  приказание было мгновенно исполнено.    

– Теперь,  о король, смотри! Отсюда я вдребезги разнесу это копье.    

Тщательно  прицелившись, я выстрелил, и пуля, ударив в середину лезвия, раздробила его на  куски.    

На  площади снова пронесся вздох ужаса и изумления.    

– Так  вот, Твала, мы дарим тебе эту заколдованную трубку, и со временем я научу тебя,  как с ней обращаться. Но берегись направить волшебство жителей звезд против  человека на земле! – И с этими словами я подал ему винтовку.    

Король  взял наш подарок очень осторожно и положил его у своих ног. В эту минуту я заметил,  что сморщенная обезьяноподобная фигурка выползла из-под навеса хижины. Она  ползла на четвереньках, но, когда приблизилась к месту, где сидел король,  поднялась на ноги, сбросила с себя скрывавший ее меховой плащ, и перед нами  предстало самое необыкновенное и жуткое человеческое существо. Это была древняя  старушонка, лицо которой так высохло и съежилось от возраста, что по величине  было не больше, чем у годовалого ребенка. Все оно было изрыто глубокими желтыми  морщинами, среди которых проваленная щель обозначала рот, а ниже выдавался  далеко вперед острый, загнутый подбородок. Носа у этого существа не было, и вообще  его можно было принять за высушенный на солнце труп, если бы на лице его не  горели ярким пламенем большие черные, умные глаза, смотревшие осмысленно и живо  из-под совершенно белых бровей, над которыми выступал желтый, как пергамент,  лоб. Что касается самой головы, она была совершенно лысая, желтого цвета, и  сморщенная кожа на черепе двигалась и сокращалась, как кожа на капюшоне кобры.    

Мы  невольно вздрогнули от ужаса и отвращения при виде этой страшной старухи. С  минуту она стояла неподвижно, потом вдруг вытянула свою костлявую руку, похожую  на лапу хищной птицы с когтями длиной почти в дюйм, и, положив ее на плечо  Твалы, вдруг заговорила тонким, пронзительным голосом:    

– О  король, слушай меня! Слушайте меня, о воины!    

Слушайте,  о горы, равнины и реки, и вся родная Страна Кукуанов! Слушайте, о небеса и  солнце, о дождь, и бури, и туманы! Слушайте, о мужчины и женщины, юноши и  девушки, и вы, младенцы, лежащие в утробе матерей! Слушай меня все, что живет и  должно умереть! Слушай меня все, что умерло и должно снова ожить и снова  умереть! Слушайте! Дух жизни находится во мне, и я пророчествую. Я  пророчествую! Я пророчествую!    

Последние  ее слова замерли в слабом вопле, и ужас охватил всех присутствующих, включая и  нас. Старуха была поистине страшна.    

– Кровь!  Кровь! Кровь! Реки крови, кровь всюду! – снова завопила она. – Я вижу  ее, слышу ее запах, чувствую ее вкус – она соленая! Она бежит по земле красным  потоком и падает с неба дождем.    

Шаги!  Шаги! Шаги! Это поступь белого человека. Он идет издалека. Земля содрогается от  его шагов; она дрожит и трепещет перед своим господином.    

Как  хороша эта кровь, эта красная, яркая кровь! Нет ничего лучше запаха свежей крови.  Львы, рыча, будут жадно лакать ее, хищные птицы будут омывать в ней свои крылья  и пронзительно кричать от радости!    

Я стара!  Стара! Я видела в своей жизни много крови. Ха! Ха! Ха! Но я увижу ее еще  больше, прежде чем умру, и душу мою охватит радость и веселье. Сколько мне лет,  как вы думаете? Ваши отцы знали меня и их отцы знали меня, и отцы их отцов. Я  видела белого человека и знаю его желания. Я стара, но горы старее меня.  Скажите мне, кто проложил Великую Дорогу? Кто начертал изображения на скалах?  Кто там воздвиг трех Молчаливых, что сидят в горах у колодца и созерцают нашу  страну?    

– И  она указала на три крутые скалистые горы, на которые мы обратили внимание еще  накануне, – Вы не знаете, а я знаю. Задолго до вас здесь были белые люди.  И они снова придут сюда, и вас не станет, ибо они пожрут и уничтожат вас. Да!  Да! Да!    

И зачем  они приходили сюда, эти Белые, Грозные, Мудрые, Могучие, настойчивые и столь  искусные в колдовстве люди?    

О  король! Откуда у тебя блестящий камень, что украшает твое чело? О король! Чьи  руки сделали железное одеяние, которое ты носишь на своей груди? Ты не знаешь,  а я знаю. Я – Старая, Мудрая, я – Изанузи, великая колдунья!    

Потом  она повернула свою лысую голову хищной птицы в нашу сторону и воскликнула:    

– Чего  вы ищете у нас, белые люди, спустившиеся со звезд… да, да, со звезд! Вы ищете  потерявшегося человека? Вы его здесь не найдете. Его нет в нашей стране. Уже давным-давно  ни один белый человек не вступал на нашу землю, кроме одного, но и тот покинул  ее, чтобы умереть. Вы пришли за блестящими камнями! Я знаю это, знаю. Вы  найдете их, когда высохнет кровь. Но вернетесь ли вы туда, откуда пришли, или  останетесь со мной? Ха! Ха! Ха!    

А ты,  ты, с темной кожей и горделивой осанкой, – и она указала своим костлявым  пальцем на Амбопу, – кто ты и чего ты ищешь? Конечно, не сверкающих  камней, не желтого мерцающего железа – это ты оставляешь для «белых жителей  звезд». Мне кажется, я знаю тебя. Мне кажется, я чую запах крови в твоем  сердце. Сбрось свою мучу…    

Вдруг  лицо этого отвратительного существа стало дергаться, изо рта ее выступила пена,  и в припадке эпилепсии она забилась на земле. Ее подняли и унесли в хижину.    

Король  встал, дрожа с головы до ног, взмахнул рукой, и полки в безукоризненном строе  направились к выходу.    

Через  десять минут огромная площадь опустела, и мы остались наедине с королем и его  немногочисленными приближенными.    

– Белые  люди, – сказал он, – я думаю, всех вас надо предать смерти. Гагула  произнесла странные слова. Что вы скажете?    

Я  рассмеялся:    

– О  король, будь осторожен! Нас не так легко убить. Ты видел, что мы сделали с быком?  Неужели ты хочешь, чтобы мы сделали с тобой то же самое?    

Твала  нахмурился.    

– Не  подобает угрожать королю, – сказал он угрюмо.    

– Мы  не угрожаем, а говорим истину. О король!    

Попробуй  нас убить, и тебе несдобровать. Огромный дикарь приложил руку ко лбу и на  минуту задумался.    

– Идите  с миром, – промолвил он наконец. – Сегодня вечером будет великая  пляска. Вы увидите ее. Не бойтесь, я не готовлю вам западню. А завтра я  подумаю, что мне с вами делать.    

– Хорошо,  король, – ответил я равнодушно.    

Мы  встали и в сопровождении Инфадуса отправились в наш крааль.    

 ГЛАВА X. ОХОТА НА  КОЛДУНОВ    

     

Когда мы  подошли к своей хижине, я знаком пригласил Инфадуса войти вместе с нами.    

– Послушай,  Инфадус, – обратился я к нему, – мы желаем говорить с тобой.    

– Пусть  мои повелители говорят.    

– Нам  кажется, Инфадус, что король Твала – жестокий человек.    

– Это  так, мои повелители. Увы! Страна стонет от его жестокости. Сегодня ночью вы многое  увидите сами. Ночью будет великая охота на колдунов. Многих выследят и убьют.  Никто не может быть спокоен за свою жизнь. Если король пожелает отнять у  человека его скот, или его жизнь, или же если он подозревает, что человек может  поднять против него мятеж, тогда Гагула, которую вы видели, или другая женщина  из охотниц за колдунами, обученных ею, почуют, будто этот человек – колдун, и  его убьют. Многие умрут этой ночью, прежде чем побледнеет луна. Так бывает  всегда. Может быть, и мне угрожает смерть. До сих пор меня щадили, потому что я  опытен в военном деле и меня любят мои воины, но я не знаю, долго ли еще мне  удастся сохранить жизнь. Страна стонет от жестокости короля Твала. Она  изнемогает под его кровавым гнетом.    

– Так  почему же, Инфадус, народ не свергнет его?    

– О  нет, повелитель, все же он король, да и если бы его убили, Скрагга стал бы  править вместо него, а сердце Скрагги еще чернее, чем сердце его отца, Твалы.  Если бы Скрагга стал королем, то ярмо, которое он надел бы на наши шеи, было бы  тяжелее ярма Твалы. Если бы Имоту был жив или если бы не погиб его сын Игнози,  все было бы иначе. Но их нет уже среди живых.    

– Почему  ты знаешь, что Игнози умер? – спросил чей-то голос позади нас.    

Мы  оглянулись в изумлении, чтобы посмотреть, кто это говорит. Это был Амбопа.    

– Что  хочешь ты сказать, юноша? – спросил Инфадус. – И почему ты  осмеливаешься говорить?    

– Послушай,  Инфадус, – сказал Амбопа. – Выслушай мой рассказ. Много лет назад в  этой стране был убит король Имоту, а его жена вместе с сыном, которого звали  Игнози, спаслась бегством. Не так ли?    

– Это  так.    

– Говорили,  что женщина и мальчик умерли в горах. Правда ли это?    

– И  это так.    

– Хорошо.  Но случилось иначе – и мать и сын, Игнози, не умерли. Они перебрались через  горы и вместе с каким-то кочевым племенем прошли через пески, лежащие за  горами, и добрались наконец до земли, где тоже есть вода и растут трава и  деревья.    

– Как  ты узнал это?    

– Слушай.  Они шли все дальше и дальше в течение многих месяцев, пока не достигли наконец  земли, где живет воинственный народ амазулу, родственный кукуанам. Среди этого  народа они и влачили существование в течение многих лет, пока наконец мать не  умерла. Тогда сын ее, Игнози, вновь стал скитальцем и ушел в страну чудес, где  живут белые люди, и там он еще много лет учился мудрости белых.    

– Странную  историю ты рассказываешь, – недоверчиво сказал Инфадус.    

– Долгие  годы он провел там – был и слугой и воином, но в сердце своем хранил все, что  его мать рассказывала ему о его родине. Он измышлял способы вернуться, чтобы увидеть  свой народ и дом своего отца прежде, чем ему самому суждено будет умереть.  Много лет он ждал, и вот пришло время, когда судьба свела его с белыми людьми,  которые хотели разыскать эту неизвестную страну, и он присоединился к ним.  Белые люди отправились в путь и шли все вперед и вперед в поисках того, кто  исчез. Они прошли через пылающую пустыню, они переправились через горы,  увенчанные снегом, и достигли Страны Кукуанов и встретились с тобой, о Инфадус!    

– Ты,  конечно, безумен, иначе ты так не говорил бы, – отвечал старый воин,  пораженный тем, что он услышал.    

– Напрасно  ты так думаешь. Смотри же, что я покажу тебе, о брат моего отца! Я Игнози,  законный король кукуанов!    

С этими  словами он одним движением сорвал набедренную повязку и предстал перед нами  совершенно обнаженный.    

– Смотри, –  сказал он. – Знаешь ли ты, что это такое? – И он указал на знак  Великой Змеи, вытатуированный синей краской на его теле.    

Хвост  змеи исчезал в ее открытой пасти чуть-чуть повыше бедра.    

Инфадус  смотрел, и глаза его чуть не вылезли из орбит от изумления. Затем он упал на колени.    

– Куум!  Куум! – воскликнул он. – Это сын моего брата, это король!    

– Разве  я не сказал тебе то же самое, брат моего отца? Встань – я еще не король, но с  твоей помощью и с помощью моих друзей, отважных белых людей, я буду королем.  Престарелая Гагула сказала правду – сначала земля обагрится кровью, но я  добавлю, что прольется и ее кровь, если она течет в жилах этой ведьмы, потому  что она убила своими словами моего отца и изгнала мою мать. А теперь, Инфадус,  выбирай. Пожелаешь ли ты вложить свои руки в мои и помогать мне? Пожелаешь ли  ты делить со мною опасности, которые угрожают мне, и помочь мне свергнуть  тирана и убийцу или не пожелаешь? Теперь выбирай.    

Старик  задумался, приложив ко лбу руку. Затем он поднялся, приблизился к месту, где  стоял Амбопа, или, вернее, Игнози, преклонил перед ним колени и коснулся его  руки:    

– Игнози,  законный король кукуанов, я согласен вложить мои руки в твои, и я буду служить  тебе до самой смерти. Когда ты был ребенком, я качал тебя на своем колене,  теперь же моя старая рука возьмется за оружие, чтобы сражаться за тебя и за  свободу.    

– Ты  хорошо сказал, Инфадус! Если я одержу победу, ты будешь первым человеком в  стране после короля. Если меня ждет поражение, ты можешь всего только умереть,  а твоя смерть и так недалека. Встань, брат моего отца. А вы, белые люди,  поможете ли вы мне? Что я могу вам предложить? Если я одержу победу и смогу  найти эти сверкающие камни, вы получите их столько, сколько будете в состоянии  унести отсюда. Но достаточно ли будет этого?    

Я  перевел его слова.    

– Скажите  ему, – отвечал сэр Генри, – что он не правильно судит об англичанах.  Богатство – хорошая вещь, и, если оно повстречается на нашем пути, мы не  откажемся от него, но джентльмен не продается за богатство. Однако от своего  имени я хочу сказать следующее. Мне всегда нравился Амбопа, и что касается  меня, я буду стоять с ним рядом в борьбе за его дело. Я с большим удовольствием  попытаюсь свести счеты с этим злобным дьяволом Твалой. А что скажете вы, Гуд, и  вы, Квотермейн?    

– Что  ж, – отозвался капитан, – вы можете ему передать, выражаясь цветистым  языком гипербол, от которого, кажется, в восторге все эти люди, что драка  безусловно неплохая штука и радует сердце настоящего человека. Поэтому,  поскольку дело идет обо мне, на меня он может рассчитывать. Я ставлю ему  единственное условие – пусть он разрешит мне ходить в брюках.    

Я  перевел оба ответа.    

– Благодарю,  друзья мои, – сказал Игнози, в прошлом Амбопа. – А что скажешь ты,  Макумазан? Останешься ли ты также со мной, старый охотник, более мудрый, чем  раненый буйвол?    

Я  почесал в затылке, слегка призадумавшись.    

– Амбопа,  или Игнози, – отвечал я наконец, – я не люблю революций. Я человек мирный  и даже немного трусоват (тут Игнози улыбнулся), но, с другой стороны, я остаюсь  верным своим друзьям, Игнози. Ты был верен нам и вел себя как настоящий  мужчина, и я не оставлю тебя. Но имей в виду, что я торговец и вынужден  зарабатывать на жизнь, поэтому я принимаю твое предложение относительно этих  алмазов, в случае если нам когда-нибудь удастся завладеть ими. И еще одно: мы  пришли сюда, как тебе известно, на поиски пропавшего брата Инкубу. Ты должен помочь  нам найти его.    

– Я  это сделаю, – отвечал Игнози. – Послушай, Инфадус, – продолжал  он, обратившись к старому воину, – заклинаю тебя священным знаком змеи,  обвившейся вокруг моего тела, скажи мне правду: известно ли тебе, чтобы нога  какого-нибудь белого человека ступала на эту землю?    

– Нет,  о Игнози.    

– Если  бы белого человека видели здесь или слышали о нем, ты знал бы об этом?    

– Конечно,  знал бы.    

– Ты  слышишь, Инкубу? – обратился Игнози к сэру Генри. – Его здесь не  было.    

– Да,  да, – со вздохом проговорил сэр Генри, – это так. Я думаю, что ему не  удалось добраться сюда. Несчастный Джордж! Итак, все наши усилия напрасны. Да  будет воля господня!    

– Ну,  а теперь к делу, – прервал его я, желая избежать дальнейшего разговора на  эту печальную тему. – Конечно, очень хорошо быть королем по божественному  праву, Игнози, но каким образом ты намереваешься стать королем в  действительности?    

– Не  знаю. Есть ли у тебя какой-нибудь план, Инфадус?    

– Игнози,  сын молнии, – отвечал его дядя, – сегодня ночью будет великая пляска  и охота на колдунов. Многих выследят, и они погибнут, и в сердцах многих других  останется горе и боль и гнев на короля Твалу.    

Когда  пляска окончится, я обращусь к некоторым из главных военачальников, которые, в  свою очередь, если мне удастся привлечь их на свою сторону, будут говорить со  своими полками. Сначала я поговорю с военачальниками тайно и приведу их сюда,  чтобы они могли воочию убедиться в том, что ты действительно король. Я думаю,  что к рассвету завтрашнего дня ты будешь иметь под своим командованием двадцать  тысяч копий. А теперь я должен удалиться, чтобы думать, слушать и готовиться.  Когда окончится пляска, если все мы останемся в живых, я встречусь с тобой  здесь, и мы поговорим. Знай, что в лучшем случае нам предстоит война.    

В этот  момент наше совещание было прервано громкими возгласами, возвещавшими прибытие  посланцев короля. Подойдя к двери хижины, мы приказали их пропустить, и сейчас  же вошли трое гонцов. Каждый из них нес сверкающую кольчугу и великолепный боевой  топор.    

– Дары  моего повелителя короля белым людям, спустившимся со звезд!    

– провозгласил  сопровождавший их герольд.    

– Мы  благодарим короля, – отвечал я. – Ступайте.    

Посланцы  ушли, а мы с огромным интересом принялись рассматривать доспехи. Такой  великолепной кольчуги нам никогда не приходилось видеть. Звенья ее были  настолько тонки, что, когда ее складывали, всю ее целиком можно было накрыть  двумя ладонями.    

– Неужели  эти вещи делают в вашей стране, Инфадус? – спросил я, – Они очень  красивы.    

– Нет,  мой господин, они дошли до нас от наших предков. Мы не знаем, кем они сделаны.  Теперь их осталось совсем мало, и только люди, в жилах которых течет  королевская кровь, имеют право их носить. Это заколдованные одеяния, сквозь  которые не может проникнуть копье. Тем, кто их носит, почти совершенно не  угрожает опасность в бою. Король или чем-то очень доволен, или же очень  страшится чего-то, иначе он не прислал бы их. Наденьте их сегодня вечером, повелители.    

Остаток  дня мы провели спокойно. Мы отдыхали и обсуждали свое положение, которое, надо  сказать, вселяло некоторое беспокойство. Наконец солнце село, вспыхнули сотни  сторожевых костров, и в темноте мы услышали тяжелую поступь многих ног и лязг  сотен копий – это шли полки, чтобы занять предназначенное для каждого из них  место и подготовиться к великой пляске. Взошла ослепительная полная луна. Мы  стояли, любуясь лунной ночью, когда прибыл Инфадус. На нем было полное военное  одеяние, и его сопровождал эскорт из двадцати человек, который должен был  доставить нас на место пляски. По совету Инфадуса мы уже облачились в кольчуги,  которые прислал нам король, причем поверх них мы надели обычную одежду. К  своему удивлению, мы обнаружили, что в них нам было легко и удобно. Эти  стальные рубашки, которые, очевидно, были когда-то сделаны для людей огромного  роста, свободно болтались на Гуде и на мне, но могучую фигуру сэра Генри  кольчуга облегала, как перчатка. Затем мы пристегнули к поясу револьверы, взяли  боевые топоры, присланные нам королем вместе с кольчугой, и отправились.    

Когда мы  прибыли в большой крааль, где утром нас принимал король, мы увидели, что весь  он заполнен людьми. Около двадцати тысяч воинов было построено по кругу, каждый  полк в отдельности. Полки, в свою очередь, делились на отряды, между которыми  были оставлены узкие проходы, чтобы дать возможность охотницам за колдунами  двигаться по ним взад и вперед.    

Невозможно  себе представить зрелище более грандиозное, чем это огромное скопление  вооруженных людей, стоящих в безупречном строю. Они стояли в абсолютном молчании,  и луна заливала своим светом лес их поднятых копий, их величественные фигуры,  развевающиеся перья и гармоничные отчертания их разноцветных щитов. Куда бы мы  ни бросили взгляд, всюду ряд за рядом виднелись неподвижные, застывшие лица,  над которыми вздымались бесчисленные ряды копий.    

– Конечно,  вся армия здесь? – спросил я Инфадуса.    

– Нет,  Макумазан, – отвечал он, – лишь третья ее часть. Одна треть ежегодно  присутствует на этом празднестве, другая треть собрана снаружи, вокруг крааля,  для охраны в случае, если произойдут беспорядки, когда начнется избиение, а еще  десять тысяч несут гарнизонную службу на передовых постах вокруг Луу, остальные  же охраняют по всей стране краали. Ты видишь, это великий народ.    

– Они  очень молчаливы, – заметил Гуд.    

Действительно,  напряженная тишина при таком огромном скоплении живых людей вызывала какое-то  тяжелое чувство.    

– Что  говорит Бугван? – спросил Инфадус.    

Я  перевел.    

– Те,  над кем витает тень Смерти, всегда молчаливы, – мрачно ответил он.    

– Многие  из них будут убиты?    

– Очень  многие!    

– Кажется, –  обратился я к своим спутникам, – нам предстоит присутствовать на гладиаторских  играх, на организацию которых не жалеют затрат.    

По телу  сэра Генри пробежала дрожь, а Гуд заявил, что ему очень хотелось бы, чтобы мы  могли уклониться от участия в этом развлечении.    

– Скажи  мне, – вновь обратился я к Инфадусу, – не угрожает ли нам опасность?    

– Не  знаю, мой повелитель. Думаю, что нет. Во всяком случае, не проявляйте боязни.  Если вы переживете эту ночь, все еще может обойтись благополучно. Воины ропщут  на короля.    

Все это  время мы шли к центру свободного пространства посередине крааля, где стояло  несколько табуретов Направляясь туда, мы увидели другую маленькую группу людей,  приближающуюся со стороны королевской хижины.    

– Это  король Твала, его сын Скрагга и престарелая Гагула, и с ними те, кто  убивает. – Инфадус указал на людей, сопровождающих короля.    

Их было  человек двенадцать, все гигантского роста и устрашающей внешности. В одной руке  каждый держал копье, а в другой – тяжелую «кэрри» (то есть дубину).    

Король  опустился на табурет, стоявший в самом центре, Гагула скорчилась у его ног, а  Скрагга и палачи стали позади него.    

– Привет  вам, белые повелители! – воскликнул Твала, когда мы подошли. –  Сядьте, не тратьте напрасно драгоценного времени – ночь слишком коротка для тех  дел, которые должны свершиться. Вы приходите в добрый час, вам предстоит  увидеть великое зрелище. Оглянитесь вокруг, белые повелители, оглянитесь! –  Своим единственным злобным глазом он обвел полки один за другим. – Могут  ли звезды показать вам подобное зрелище? Смотрите, как они трепещут в своей  низости, все те, кто хранит в сердце злобу и страшится небесного правосудия!    

– Начинайте!  Начинайте! – крикнула Гагула своим тонким, пронзительным голосом. –  Гиены голодны, они воют и просят пищи. Пора! Пора!    

Затем на  мгновение наступила напряженная тишина, ужасная из-за предчувствия того, что  должно было произойти.    

Король  поднял свое копье, и внезапно двадцать тысяч ног поднялись, как будто они  принадлежали одному человеку, и гулко опустились на землю, сотрясая ее. Это  повторилось трижды.    

Затем в  какой-то отдаленной точке круга одинокий голос затянул песню, похожую на причитание.  Припев ее звучал примерно так:    

– Каков  удел человека, рожденного от женщины?    

И из  груди каждого участника этого огромного сборища вырвался ответный вопль:    

– Смерть!    

Постепенно  один отряд за другим подхватывал песню, пока наконец ее не запела вся масса  вооруженных людей. Мне было трудно разобрать все ее слова, но я понял, что в  ней говорилось о человеческих страстях, печалях и радостях. Казалось, это была  то любовная песня, то величественно нарастающий боевой гимн и, наконец,  погребальная песня, которая внезапно завершилась надрывающим сердце воплем. Эхо  его, от звуков которого кровь застывала в жилах, прокатилось по окрестностям.  Затем вновь воцарилось молчание, но король поднял руку, и тишина была нарушена  снова. Послышался быстрый топот ног, и из рядов воинов выбежали, приближаясь к  нам, странные и зловещие существа.    

Когда  они приблизились, мы увидели, что это женщины, почти все старые. Их седые  космы, украшенные рыбьими пузырями, развевались на бегу. Лица их были  раскрашены полосами желтого и белого цвета, змеиные шкуры болтались у них за  плечами, вокруг талии – постукивали пояса из человеческих костей. Каждая из них  держала в сморщенной руке маленький раздвоенный жезл. Всего их было десять.  Приблизившись к нам, они остановились, и одна из них, протянув свой жезл по  направлению к скорченной фигуре Гагулы, воскликнула:    

– Мать,  старая мать! Мы пришли!    

– Так!  Так! Так! – отозвалось престарелое олицетворение порока. – Зорки ли  ваши глаза, изанузи, те, которые видят во тьме?    

– Наши  глаза зорки, Мать.    

– Так!  Так! Так! Открыты ли ваши уши, изанузи, те, которые слышат слова, не сошедшие с  языка?    

– Наши  уши открыты, Мать.    

– Так!  Так! Так! Бодрствуют ли ваши чувства, изанузи, можете ли вы почуять запах  крови, можете ли вы очистить страну от преступников, которые злоумышляют против  короля и против своих соседей? Готовы ли вы вершить правосудие небес, вы,  которых я обучила, кто вкусил от хлеба моей мудрости и утолил жажду из  источника моего волшебства?    

– Мы  готовы, Мать.    

– Тогда  идите! Не мешкайте вы, хищницы. Посмотрите на убийц, – и она показала на  зловещую группу палачей, стоявших позади нас. – Пусть они наточат свои  копья. Белые люди, пришедшие издалека, хотят видеть. Идите.    

С диким  воплем страшные исполнительницы ее воли рассыпались, подобно осколкам разбившейся  раковины, по всем направлениям и, сопровождаемые стуком костей, висящих у них  на поясе, направили свой бег в различные точки плотного круга, образованного  массами людей. Мы не могли следить за ними всеми и поэтому сосредоточили свое  внимание на той изанузи, которая оказалась ближе других. В нескольких шагах от  воинов она остановилась и начала дикий танец, кружась с почти невероятной  быстротой и выкрикивая нечто вроде: «Я чую его, злодея! «, «Он близко, тот, кто  отравил свою мать! «, «Я слышу мысли того, кто злоумышлял на короля! ».    

Все  быстрее и быстрее становилась ее пляска, пока она не довела себя до такого  безумного возбуждения, что пена хлопьями полетела с ее скрежещущих челюстей,  глаза ее, казалось, выкатились из орбит, и видно было, что все ее тело  сотрясает дрожь. Внезапно она замерла на месте и вся напряглась, как охотничья  собака, почуявшая дичь. Затем, вытянув вперед свой жезл, она начала крадучись  подползать к стоявшим перед ней воинам.    

Нам  казалось, что, по мере того как она приближалась, их стоическая выдержка поколебалась,  и они подались назад. Что касается нас, мы следили за ее движениями, окаменев  от ужаса. Наконец, передвигаясь ползком, на четвереньках, она оказалась перед  ними вновь, остановилась, как собака, делающая стойку, и затем проползла еще  шага два.    

Конец  наступил внезапно. С криком она вскочила и коснулась высокого воина своим  раздвоенным жезлом. Сейчас же два его товарища, стоявшие рядом с ним, схватили  за руки обреченного на смерть человека и вместе с ним приблизились к королю.    

Человек  не сопротивлялся, но мы заметили, что он переставляет ноги с трудом, как будто  они парализованы, а его пальцы, из которых выпало копье, безжизненны, как у  только что умершего человека.    

Пока его  вели, двое из группы отвратительных палачей вышли ему навстречу. Поравнявшись  со своей жертвой, они повернулись к королю, словно ожидая приказа.    

– Убить! –  сказал король.    

– Убить! –  проскрипела Гагула.    

– Убить! –  эхом отозвался Скрагга с довольным смешком.    

Не  успели еще отзвучать эти слова, как страшное дело уже свершилось. Один из палачей  вонзил свое копье в сердце жертвы, а другой для полной уверенности разбил ему  череп своей огромной дубиной.    

– Один, –  открыл счет король Твала.    

Тело  оттащили на несколько шагов в сторону и бросили.    

Едва  успели это сделать, как привели другого несчастного, словно быка на бойню. На  этот раз по плащу из шкуры леопарда мы увидели, что это важный человек. Вновь  прозвучали ужасные слова, и жертва упала мертвой.    

– Два, –  считал король.    

Так  продолжалась эта кровавая игра, пока около сотни мертвых тел не было уложено  рядами позади нас. Я слышал о состязаниях гладиаторов при цезарях и о боях  быков в Испании, но я беру на себя смелость усомниться в том, было ли все это  хоть вполовину настолько ужасно, как эта кукуапская охота за колдунами. Во  всяком случае, состязание гладиаторов и испанские бои быков доставляли хоть  какое-то развлечение зрителям, что здесь, конечно, совершенно отсутствовало.  Самый отъявленный любитель острых ощущений постарался бы избежать подобного  зрелища, если бы он знал, что именно он, собственной персоной, может быть  участником следующего «номера».    

Один раз  мы не выдержали, поднялись и пытались протестовать, но Твала резко остановил  нас.    

– Пусть  свершается правосудие, белые люди. Эти собаки – преступные колдуны, и то, что  они должны умереть, справедливо. – Таков был единственный ответ, которым  он нас удостоил.    

Около  половины одиннадцатого наступил перерыв. Охотницы за колдунами собрались  вместе, очевидно утомленные своей кровавой работой, и мы думали, что все  представление закончено. Но это было не так. Неожиданно, к нашему удивлению,  старуха Гагула поднялась со своего места, где она сидела до этого скрючившись.  Опираясь на палку, она заковыляла по открытой площадке, где сидели мы.    

Эта  ужасная старая ведьма с головой стервятника, согнувшаяся почти вдвое под грузом  неисчислимых лет, представляла собой омерзительное зрелище, в особенности  когда, постепенно набираясь сил, она наконец начала метаться из стороны в  сторону с не меньшей энергией, чем ее зловещие ученицы. Взад и вперед бегала  она, монотонно напевая что-то себе под нос, и наконец внезапно бросилась на  высокого человека, стоящего во главе одного из полков, и коснулась его. Когда  она это сделала, оттуда, где стоял полк, которым он, очевидно, командовал,  послышалось нечто вроде стона. Но тем не менее два воина этого полка схватили  жертву и повели на казнь. Впоследствии мы узнали, что этот человек обладал  огромным богатством и влиянием, так как он был двоюродным братом короля.    

Его  прикончили, и король подвел итог: было убито сто три человека. Затем Гагула  вновь начала скакать взад и вперед, постепенно все ближе подходя к нам.    

– Пусть  меня повесят, если мне не кажется, что она собирается испытать свои фокусы на  нас! – в ужасе воскликнул Гуд.    

– Глупости! –  сказал сэр Генри.    

Что  касается меня, должен сказать, что, когда я увидел, как эта старая ведьма,  продолжая свою дьявольскую пляску, подходит все ближе и ближе, у меня буквально  душа ушла в пятки. Я оглянулся на длинные ряды трупов, и меня охватила дрожь.    

Все  ближе и ближе вальсировала Гагула, точь-в-точь как ожившая кривая палка. Глаза  ее сверкали дьявольским огнем.    

Все  ближе подходила она, все ближе и ближе. Глаза огромного количества людей следили  за ее движениями с напряженным вниманием. Наконец она замерла и сделала стойку.    

– Который  из нас? – сказал, как бы про себя, сэр Генри.    

Через  мгновение все сомнения рассеялись – старуха стремительным движением коснулась  плеча Амбопы, или Игнози.    

– Я  чую его! – вскричала она. – Убейте его, убейте его – он исполнен зла!  Убейте его, незнакомца, прежде чем из-за него прольются потоки крови. Убей его,  о король!    

Наступила  пауза, которой я немедленно воспользовался.    

– О  король, – воскликнул я, поднимаясь со своего сиденья, – этот человек –  слуга твоих гостей, он их собака. Тот, кто прольет кровь нашей собаки, тем  самым прольет нашу кровь. Во имя священного закона гостеприимства я прошу у  тебя защиты для него.    

– Гагула,  мать всех знахарок, почуяла его. Он должен умереть, белые люди, – угрюмо ответил  Твала.    

– Нет,  он не умрет, – отвечал я, – умрет тот, кто осмелится его коснуться.    

– Схватить  этого человека! – громовым голосом крикнул Твала палачам, которые стояли  вокруг, с ног до головы покрытые кровью своих жертв.    

Они  шагнули было к нам, но вдруг заколебались. Что же касается Игнози – он поднял  свое копье, очевидно намереваясь дорого продать свою жизнь.    

– Назад,  собаки, – крикнул я, – если вы хотите увидеть свет завтрашнего дня!  Коснитесь хоть одного волоса на его голове, и ваш король умрет, – и я  навел на Твалу револьвер.    

Сэр  Генри и Гуд также схватили револьверы. Сэр Генри навел свой на главного палача,  который сделал шаг вперед, чтобы привести приговор в исполнение, а Гуд  тщательно прицелился в Гагулу.    

Твала  заметно вздрогнул, когда ствол моего револьвера остановился на уровне его широкой  груди.    

– Ну, –  сказал я, – что же будет, Твала?    

Тогда он  заговорил:    

– Уберите  ваши заколдованные трубки, – сказал он. – Вы просили меня во имя гостеприимства,  ради этого, а не из страха перед тем, что вы можете сделать, я щажу его. Идите  с миром.    

– Хорошо, –  ответил я спокойно. – Мы устали от кровопролития и хотели бы отдохнуть.  Пляска окончена?    

– Окончена, –  угрюмо ответил Твала. – Пусть этих собак, – тут он указал на длинные  ряды трупов, – выбросят на корм гиенам и хищным птицам, – и он поднял  свое копье.    

Сейчас  же в глубоком молчании полки начали один за другим выходить из ворот крааля.  Осталась только команда, получившая, очевидно, задание убрать трупы несчастных  жертв.    

Затем мы  также поднялись, распрощались с его величеством, причем он едва соблаговолил  выслушать наши прощальные приветствия, и отбыли в свой крааль.    

Войдя в  хижину, мы прежде всего зажгли лампу, которой пользуются кукуаны. Фитиль ее сделан  из волокон какой-то разновидности пальмового листа, а горит в ней очищенный жир  гиппопотама.    

– Знаете  ли, – сказал сэр Генри, когда мы сели, – я ощущаю сильнейшую тошноту.    

– Если  у меня и были какие-либо сомнения насчет того, помогать ли Амбопе поднять мятеж  против этого дьявольского негодяя, – заметил Гуд,    

– то  теперь они рассеялись. Я едва мог усидеть на месте, пока шло это избиение. Я пытался  закрывать глаза, но они, как нарочно, открывались в самый неподходящий момент.  Интересно, где сейчас Инфадус. Амбопа, мой друг, ты должен быть нам благодарен –  твою шкуру чуть не продырявили насквозь.    

– Я  благодарен вам, Бугван, – отвечал Амбопа, когда я перевел ему слова  Гуда, – и никогда не забуду этого. А Инфадус скоро будет здесь. Мы должны  ждать.    

Мы зажгли  свои трубки и стали ожидать его.    

 ГЛАВА XI. МЫ СОВЕРШАЕМ  ЧУДО    

     

В  течение долгого времени – думаю, что не менее двух часов – мы сидели в полном  молчании, ожидая прихода Инфадуса. Никто из нас не разговаривал: слишком мы  были подавлены воспоминаниями о тех ужасах, которые только что видели во время  охоты на колдунов.    

Наконец,  перед самым рассветом, когда мы уже собирались ложиться спать, послышались шаги  и оклик часового, стоящего у ворот нашего крааля. Шаги продолжали приближаться,  так как, очевидно, на оклик ответили, но так тихо, что слов нельзя было разобрать.  Затем дверь распахнулась, и вошел Инфадус. За ним следовали шесть полных  величия и достоинства вождей.    

– Мои  повелители и ты, Игнози, законный король кукуанов, – обратился он к  нам, – я пришел, как обещал, и привел этих людей. – И Инфадус указал  на выстроившихся в ряд военачальников. – Это великие люди нашей страны.  Каждый из них командует тремя тысячами воинов, которые беспрекословно выполняют  их приказания по указу короля. Я рассказал им, что видели мои глаза и что  слышали мои уши. Пусть эти люди тоже взглянут на священную змею, опоясывающую  тебя, Игнози, и выслушают твой рассказ, чтобы решить, перейти ли им на твою  сторону и выступить ли им против Твалы, нашего короля.    

Вместо  ответа Игнози сорвал с себя набедренную повязку, и все увидели на его теле знак  королевского достоинства – змею, вытатуированную вокруг его бедер. Каждый вождь  по очереди подходил к Игнози, рассматривав ее при тусклом свете лампы и, не  говоря ни слова, отходил в сторону.    

Затем  Игнози снова надел свою набедренную повязку и, обратившись к военачальникам,  рассказал им историю своей жизни, которую мы слышали от него утром.    

– Что  вы скажете, вожди, после того, как сами выслушали этого человека? –  спросил их Инфадус, как только Игнози закончил свой рассказ. – Будете ли  вы стоять за него и поможете ли ему занять трон его отца? Страна стонет под  игом Твалы, и кровь нашего народа заливает ее, как выступившие из берегов  вешние воды. Вы видели это сегодня вечером. Были еще два вождя, с которыми я  хотел говорить об этом же, и где они? Гиены воют над их трупами. Если вы не  выступите против Твалы, то и вас скоро постигнет та же участь. Выбирайте же,  братья мои.    

Самый  старый из шести вождей, плотный, небольшого роста человек с седыми волосами, выступил  вперед и промолвил:    

– Ты  верно сказал, Инфадус: страна стонет и люди ропщут под игом Твалы. Мой родной  брат был среди тех, кто погиб сегодня вечером. Ты задумал великое дело, но нам  трудно поверить тому, что мы сейчас слышали. Откуда мы знаем, не поднимем ли мы  копья за обманщика?.. Дело это великое, говорю я, и никто не может сказать, чем  оно кончится. Прольются реки крови, прежде чем оно совершится. Многие останутся  верными Твале, ибо люди преклоняются перед солнцем, которое светит на небесах,  а не перед тем, которое еще не взошло. Колдовство белых жителей звезд велико, и  Игнози находится под защитой их крыльев. Если он действительно законный король  нашей страны, пусть белые люди совершат какое-нибудь чудо, чтобы все наши люди  могли его увидеть. Тогда народ пойдет за нами, убедившись, что колдовство белых  людей – на нашей стороне.    

– Но  вы же видели знак змеи! – сказал я.    

– Повелитель  мой, этого недостаточно. Может быть, изображение священной змеи было начертано  на его теле много позже его рождения. Соверши чудо, говорю я, иначе мы не  тронемся с места.    

То же  самое повторили остальные вожди. В полном недоумении, обратившись к сэру Генри  и Гуду, я объяснил им положение вещей.    

– Я  знаю, что нам делать! – воскликнул Гуд, и его лицо просияло от  радости. – Только попросите их дать нам несколько минут на размышление.    

Я сказал  об этом вождям, и они вышли. Гуд тотчас же бросился к маленькому ящику, где он  держал лекарства, открыл его и вынул записную книжку, на первых страницах которой  был календарь.    

– Послушайте,  друзья, – спросил он нас, – ведь завтра четвертое июня?    

Мы  тщательно вели счет дням и, взглянув на наши записи, подтвердили, что он не  ошибся.    

– Прекрасно!  Так вот, слушайте: «Четвертого июня, в восемь часов пятнадцать минут вечера по  Гринвичскому времени начнется полное затмение Луны. Его можно будет наблюдать  на Тенерифе, в Южной Африке…» ну, и прочих местах… Вот вам и чудо! Квотермейн,  скажите вождям, что завтра вечером мы потушим Луну.    

Идея  была превосходная, но нас несколько смущало, что календарь Гуда мог оказаться  не совсем точным. Если бы мы ошиблись в предсказании, наш престиж был бы  навсегда подорван, и тогда все шансы возвести Игнози на престол разлетелись бы  прахом.    

– А  что, если ваш календарь неверен? – спросил сэр Генри Гуда, который в это  время сосредоточенно делал какие-то вычисления на отрывном листе своей записной  книжки.    

– Нет  никаких оснований так думать, – возразил Гуд. – Затмения всегда  происходят в точно вычисленное время: в этом убедил меня личный опыт. А в  сообщении, которое я только что вам прочел, подчеркивается, что это затмение  можно будет наблюдать в Южной Африке. Сейчас я сделал только приблизительные  вычисления, так как не знаю нашего точного местонахождения. Я высчитал, что оно  должно начаться завтра около десяти часов вечера и продолжаться до половины  первого, так что в течение примерно полутора часов здесь будет полная темнота.    

– Ну  что ж, – сказал сэр Генри, – думаю, что мы должны рискнуть.    

Я  согласился с ним, хотя в глубине души очень сомневался, удастся ли наша затея, так  как с моей точки зрения затмения – штука хитрая и на них полагаться довольно  рискованно. «А вдруг, – думал я, – небо будет затянуто тучами и Луны  вообще не будет видно?»    

Озабоченный  этими размышлениями, я послал Амбопу за вождями, которые тотчас же явились, и я  обратился к ним со следующей речью:    

– Великие  люди Страны Кукуанов и ты, Инфадус, слушайте! Мы не любим хвастаться нашим  могуществом, ибо это значит вмешиваться в естественный ход природы и погружать  мир в страх и смятение. Но так как наше дело великое и мы разгневаны на короля  за кровавую резню, которую мы видели, и на изанузи Гагулу, желавшую умертвить  нашего друга Игнози, мы ре шили совершить чудо и подать вам знамение, которое  увидят все ваши люди. Подойдите сюда, – сказал я, отворяя дверь хижины и  указывая вождям на красный шар заходящей Луны. – Что вы видите?    

– Мы  видим умирающую Луну, – ответил один из них, который был, по-видимому, избран  для того, чтобы вести с нами переговоры.    

– Ты  прав. Теперь скажи мне, может ли смертный человек погасить Луну до назначенного  часа ее захода и набросить покров черной ночи на всю Землю?    

Вождь  тихо засмеялся:    

– Нет,  повелитель, ни один человек не может этого сделать. Луна сильнее человека.  Человек может только смотреть на нее, и никто не может нарушить ее небесный  путь.    

– Ты  так думаешь? А я говорю тебе, что завтра вечером, за два часа до полуночи, мы  сделаем так, что Луна исчезнет с неба и Землю окутает глубокий мрак, который  будет продолжаться час и еще полчаса в знак того, что Игнози действительно  является законным королем кукуанов. Если мы это сделаем, поверите вы в это?    

– Да,  мои повелители, – ответил с улыбкой старый вождь, и все остальные вожди  тоже улыбнулись. – Если вы это совершите, мы поверим.    

– В  таком случае, это будет совершено. Мы трое – Инкубу, Бугван и Макумазан – заявляем  вам, что завтра вечером мы потушим Луну. Ты слышишь, Инфадус?    

– Слышу,  мой повелитель. Ты обещаешь потушить Луну, мать нашего мира, да еще в полнолуние,  когда она ярче всего светит. Но то, что ты говоришь, слишком удивительно.    

– Однако  мы это сделаем, Инфадус.    

– Хорошо,  повелитель. Сегодня, через два часа после захода солнца, Твала пошлет за повелителями,  чтобы они присутствовали на пляске дев. Через час после начала пляски та  девушка, которую Твала сочтет самой прекрасной, будет умерщвлена королевским  сыном Скраггой. Она будет принесена в жертву Молчаливым, которые сторожат те  горы, – и он указал на три скалистые вершины, где, как мы уже слышали,  кончалась Великая Дорога царя Соломона. – Пусть мои повелители потушат  Луну и спасут жизнь девушки. Тогда наш народ уверует в них.    

– Да, –  подтвердил старый вождь, все еще слегка улыбаясь, – тогда наши люди вам поверят.    

– В  двух милях от Луу, – продолжал Инфадус, – находится холм, изогнутый,  как молодой месяц. В этом укрепленном месте находится мой полк и еще три полка,  которыми командуют эти вожди. Утром мы подумаем о том, как перебросить туда еще  два или три полка. Если мои повелители в самом деле потушат Луну, я в темноте  возьму их за руку, выведу из Луу и провожу их туда. Там они будут в  безопасности. И оттуда мы будем сражаться против короля Твалы.    

– Прекрасно! –  ответил я. – А теперь оставьте нас, ибо мы хотим немного отдохнуть и  подготовить все нужное для колдовства.    

Инфадус  встал и, отдав нам салют, вышел из хижины в сопровождении вождей.    

– Друзья  мои! – обратился к нам Игнози после их ухода. – Неужели вы  действительно можете потушить Луну или говорили этим людям пустые слова?    

– Мы  полагаем, что сможем это сделать, Амбопа… то есть я хотел сказать –  Игнози, – ответил я.    

– Это  очень странно, – сказал он. – Если бы вы не были англичанами, я ни за  что бы этому не поверил. Но английские джентльмены не говорят лживых слов. Если  нам суждено остаться в живых, вы можете быть уверены, что я вас вознагражу за  все.    

– Игнози, –  обратился к нему сэр Генри, – обещай мне только одно.    

– Я  обещаю тебе все, друг мой Инкубу, прежде чем даже выслушаю тебя, – ответил  наш гигант с улыбкой. – О чем ты хочешь меня просить?    

– Вот  о чем. Если ты будешь королем кукуанов, ты запретишь выслеживание колдунов, то,  которое мы видели вчера вечером, и не будешь карать смертью людей без справедливого  суда.    

После  того как я перевел эти слова, Игнози на момент задумался и затем ответил:    

– Обычаи  черных людей не похожи на обычаи белых, Инкубу, и они не ценят свою жизнь так  высоко, как вы, белые. Но все же я тебе обещаю, что, если будет в моих силах  справиться с охотницами за колдунами, они не будут больше выслеживать людей и  ни один человек не будет умерщвлен без суда.    

– Я  верю тебе, Игнози. Ну, а теперь, когда мы решили этот вопрос,    

– сказал  сэр Генри, – давайте немного отдохнем.    

Мы  смертельно устали и тут же крепко уснули, проспав до одиннадцати часов утра.  Нас разбудил Игнози. Мы встали, умылись и, плотно позавтракав, вышли погулять.  Во время прогулки мы с любопытством рассматривали кукуанские постройки и с  большим интересом наблюдали быт женщин.    

– Я  надеюсь, что затмение все же состоится, – сказал сэр Генри, когда мы  возвращались домой.    

– Если  же его не будет, то всем нам крышка, – ответил я угрюмо. – Ручаюсь  головой, что кто-нибудь из вождей непременно расскажет королю все, о чем мы с  ними говорили, и он устроит такое «затмение», что нам не поздоровится.    

Вернувшись  к себе, мы пообедали, остальная же часть дня ушла у нас на прием гостей. Некоторые  приходили с официальным визитом, другие просто из любопытства.    

Наконец  солнце зашло, и мы, оставшись одни, насладились двумя часами покоя, насколько  позволяло наше невеселое настроение и мрачные мысли. Около половины девятого  явился от Твалы гонец и пригласил нас на ежегодное празднество – великую пляску  дев, которая должна была скоро начаться.    

Мы  быстро надели кольчуги, присланные королем, и, взяв оружие и патроны, чтобы они  были у нас под рукой в случае, если бы нам пришлось бежать, как говорил  Инфадус, довольно храбро направились к королевскому краалю, хотя в душе  трепетали от страха и неизвестности. Большая площадь перед жилищем короля имела  совсем другой вид, чем накануне. Вместо мрачных, стоявших сомкнутыми рядами  воинов она вся была заполнена девушками. Одежды на них – скажу прямо – не было  почти никакой, но зато на голове у каждой был венок, сплетенный из цветов, и  каждая из них держала в одной руке пальмовую ветвь, а в другой – большую белую  лилию.    

В центре  площади, на открытом месте, залитом лунным светом, восседал сам король, у ног  которого сидела Гагула. Позади него стояли Инфадус, Скрагга и двенадцать  телохранителей. Тут же присутствовали десятка два вождей, среди которых я узнал  большую часть наших новых друзей, приходивших ночью с Инфадусом.    

Твала  сделал вид, что он очень рад нашему приходу, и сердечно нас приветствовал, хотя  я заметил, что он злобно устремил свой единственный глаз на Амбопу.    

– Привет  вам, белые люди звезд! – сказал он. – Сегодня вас ожидает совсем иное  зрелище, чем то, которое видели ваши глаза при свете вчерашней луны. Но это  зрелище будет хуже, чем вчерашнее. Вид девушек ласкает взор, и если бы не  они, – тут он указал вокруг себя, – то и пас бы не было здесь  сегодня. Лицезреть мужчин приятнее. Сладки поцелуи и ласки женщин, но звон  копий и запах человеческой крови гораздо слаще. Хотите иметь жен из нашего  народа, белые люди? Если так, выбирайте самых красивых и столько, сколько  пожелаете. Все они будут ваши. – И он замолк, ожидая ответа.    

Такое  предложение было бы, конечно, заманчиво для Гуда, так как он, как, впрочем, и  большинство моряков, имеет большое пристрастие к женскому полу. Я же, как  человек пожилой и умудренный опытом, заранее предвидел, что это повлечет за  собой одни лишь бесконечные осложнения и неприятности, которые женщины, к  сожалению, всегда приносят, что так же неизбежно, как то, что за днем следует  ночь.    

– Благодарю  тебя, о король! – поспешно ответил я. – Но белые люди женятся только  на белых, то есть на подобных себе. Ваши девушки прекрасны, но они не для нас!    

Король  рассмеялся.    

– Хорошо, –  сказал он, – пусть будет по-вашему, хотя в нашей стране есть пословица:  «Женские глаза всегда хороши, какого бы они ни были цвета», и другая: «Люби ту,  которая с тобой, ибо знай, что та, которая далеко, наверно тебе неверна». Но,  может быть, у вас на звездах это не так. В стране, где люди белые, все  возможно. Пусть же будет по-вашему, белые люди, – наши девушки не будут  умолять вас взять их в жены! Еще раз приветствую вас и также тебя, черный  человек. Если бы вчера Гагула добилась своего, ты был бы мертв, и труп твой уже  окоченел бы! Твое счастье, что ты тоже спустился со звезд! Ха! Ха!    

– О  король! Я убью тебя раньше, чем ты меня, – спокойно ответил Игнози, –  и ты окоченеешь раньше, чем мои члены утратят свою гибкость.    

Твала  вздрогнул.    

– Ты  говоришь смело, юноша! – ответил он гневно. – Смотри не заходи так  далеко!    

– Тот,  чьи уста говорят истину, может быть смелым. Истина – это острое копье, которое  попадает в цель и не дает промаха. Звезды шлют тебе это предупреждение, о  король!    

Твала  грозно нахмурился и его единственный глаз свирепо сверкнул, но он ничего не ответил.    

– Пусть  девушки начнут пляску! – закричал он.    

И тотчас  же выбежала толпа увенчанных цветами танцовщиц. Они мелодично пели и при  грустно-нежном свете луны казались бесплотными, воздушными существами из иного  мира. Грациозно изгибаясь, они то плавно и медленно кружились, то носились в  головокружительном вихре, изображая сражение, то приближались к нам, то  отступали, то рассыпались в разные стороны в кажущемся беспорядке. Каждое их  движение вызывало восторг у зрителей. Вдруг танец прекратился, и из толпы  танцовщиц выбежала очаровательная молодая девушка, которая, став перед нами,  начала делать пируэты с такой ловкостью и грацией, что могла бы посрамить  большую часть наших балерин.    

Когда в  изнеможении она отступила, ее сменили другие девушки. Они поочередно танцевали  перед нами, но никто из них не мог сравниться с первой по красоте, мастерству и  изяществу.    

Когда  все эти красавицы кончили танцевать, Твала поднял руку и, обращаясь к нам,  спросил:    

– Какая  же из всех этих девушек самая красивая, белые люди?    

– Конечно,  первая, – невольно вырвалось у меня, и я тут же спохватился, так как  вспомнил, что Инфадус сказал нам, что самая красивая должна быть принесена в  жертву Молчаливым.    

– Ты  прав. Мое мнение – твое мнение, и мои глаза – твои глаза. Я согласен с тобой,  что она самая прекрасная из всех, но ее ждет печальная участь, ибо она должна  умереть!    

– Да,  должна умереть! – как эхо, пропищала Гагула, бросив быстрый взгляд на  несчастную жертву, которая, не подозревая своей страшной участи, стояла ярдах в  десяти от своих подруг, нервно обрывая лепестки цветов из своего венка.    

– Почему,  о король, она должна умереть? – воскликнул я, с трудом сдерживая свое  негодование. – Девушка так хорошо танцевала и доставила нам большое  удовольствие. И она так хороша! Было бы безжалостно вознаградить ее смертью.    

Твала  засмеялся и ответил:    

– Таков  наш обычай. И те каменные изваяния, что сидят там, – он указал на три отдаленные  вершины, – должны получить то, чего они ждут. Если сегодня я не умерщвлю  прекраснейшую из дев, на меня и на мой дом падет несчастье. Вот что гласит  пророчество моего народа: «Если в день пляски дев король не принесет  красивейшую девушку в жертву Молчаливым, которые несут стражу в горах, то и он  и его королевский дом падут». Слушайте, что я вам скажу, белые люди! Мой брат,  правивший до меня, не приносил этих жертв из-за слез женщины, и он пал, так же  как и его дом, и я правлю вместо него. Но довольно об этом! – закричал  он. – Она должна умереть. – И, повернувшись к страже, он воскликнул: –  Приведите ее сюда, а ты, Скрагга, точи свое копье.    

Два  человека вышли вперед и направились к девушке. Только тогда, поняв грозящую ей  опасность, она громко вскрикнула и бросилась бежать. Но сильные руки  королевских телохранителей схватили ее и привели к нам, несмотря на ее слезы и  сопротивление.