1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
Но отвернулась от них и потупила взоры Минерва.    

Гектора трижды влачит Ахилл вкруг стен илионских,    

Тело его продает он за золото старцу Приаму, —    

485  Громкий вырвался стон из груди Энея, едва лишь    

Он увидел доспех, колесницу и друга останки,    

Только узрел, как Приам простирал безоружные руки.    

Также узнал он себя в бою с вождями ахейцев,    

Рядом – пришельцев из стран Зари – Мемноновы рати.[65]    

490  Вот амазонок ряды со щитами, как серп новолунья,    

Пентесилея[66] ведет,  охвачена яростным пылом,    

Груди нагие она золотой повязкой стянула,    

Дева-воин, вступить не боится в битву с мужами.    

     

Тою порой, как дарданец Эней смотрел и дивился,    

495  Не отводя ни на миг от картин изумленного взора,    

К храму царица сама, прекрасная видом Дидона,    

Шла, многолюдной толпой окруженная юношей тирских.    

Так на Эврота[67] брегах  или Кинфа хребтах хороводы    

Водит Диана, и к ней собираются горные нимфы:    

500  Тысячи их отовсюду идут за нею, – она же    

Носит колчан за спиной и ростом их всех превосходит    

(Сердце Латоны тогда наполняет безмолвная радость), —    

Так же, веселья полна, средь толпы выступала Дидона,    

Думы трудам посвятив и заботам о будущем царстве.    

505  В храма преддверье вступив, под сводчатой  кровлей царица    

Тотчас садится на трон, и стражи ее окружают;    

Суд вершит и законы дает мужам и работы    

Поровну делит она иль по жребию их назначает.    

Вдруг увидел Эней: средь большого стеченья народа    

510  Храбрый Клоант и Антей и Сергест приближаются к  храму,    

Тевкры следом идут, которых свирепые ветры,    

По морю врозь разбросав, отнесли к другим побережьям.    

Замер Эней, поражен, изумленный Ахат содрогнулся;    

Страшно и радостно им: обретенным спутникам руку    

515  Жаждут скорее пожать, но смущает сердца  неизвестность.    

Чувства свои подавив, из-за облака слушают оба,    

Что испытали друзья, для чего явились к тирийцам,    

Где оставили флот. Ибо с каждого судна посланцы    

К храму спешили сейчас и молили о милости громко.    

     

520  После того как ввели их к царице и дали им  слово,    

Илионей, старейший из них, промолвил степенно:    

"О царица, тебе даровал Юпитер воздвигнуть    

Город и диких племен надменность смирить правосудьем!    

Молят троянцы тебя, по морям гонимые ветром:    

525  Жалких, нас пощади, корабли спаси от пожара!    

Чтит всевышних наш род, – так взгляни на нас  благосклонно.    

Мы пришли не с мечом – разорять карфагенских пенатов,    

Не для того, чтоб, ограбивши вас, умчаться с добычей,    

Чуждо насилие нам, и надменности нет в побежденных!    

530  Место на западе есть, что греки зовут Гесперией[68],    

В древней этой стране, плодородной, мощной оружьем,    

Прежде жили мужи энотры; теперь их потомки    

Взяли имя вождя[69] и  назвали себя «италийцы».    

Путь мы держали туда.[70]    

535  Вдруг тученосный восстал Орион[71] над пучиной морскою,    

Дерзкие ветры снесли корабли на скрытые мели,    

Буря, нас всех одолев, размела по волнам и по скалам    

Непроходимым суда; лишь немногие здесь оказались…    

Что тут за люди живут, коль ступить на песок не дают нам?    

540  Что за варварский край, если нравы он терпит  такие?    

Нам, угрожая войной, сойти запрещают на берег!    

Если людей презираете вы и оружие смертных,    

Бойтесь бессмертных богов, что помнят и честь и нечестье.    

Нашим царем был Эней: справедливостью, храбростью в битвах    

545  И благочестьем никто не мог с ним в мире  сравниться.    

Если его пощадила судьба, если воздухом дышит    

Он, если видит эфир и к жестоким теням не спустился, —    

Страха в нас нет. Да и ты не раскаешься, если услугу    

Первая нам оказать поспешишь: в краях Сицилийских    

550  Есть города и войска, и Акест – троянец по  крови.    

Пусть нам позволят лишь флот подвести, ураганом разбитый,    

Бревна из леса добыть, их приладить, вытесать весла.    

Если вновь мы найдем царя и спутников, если    

Сможем в Италию плыть – то радостно путь свой направим    

555  В Лаций, в Италию мы. Но если в море Ливийском    

Ты погиб, наш отец, и нет надежды для Юла,    

Мы к сицилийским пойдем проливам, откуда приплыли,    

Будем готовых искать пристанищ в царстве Акеста".    

Молвил Илионей, и опять вскричали дарданцы    

560  Все, как один.    

     

Скромно взор опустив, отвечала им кратко Дидона:    

"Тевкры, отбросьте страх, прогоните заботы из сердца!    

Молодо царство у нас, велика опасность; лишь это    

Бдительно так рубежи охранять меня заставляет.    

565  Кто ж, энеады, о вас и кто о Трое не знает,    

Кто не слыхал о пожаре войны, об отваге троянцев?    

Нет, не настолько сердца очерствели в груди у пунийцев,    

Прочь не гонит коней от тирийского города Солнце.    

Если в великую вы Гесперию, к пашням Сатурна,    

570  Или к Эриксу[72] плыть  захотите, в царство Акеста, —    

Вам помогу, припасы вам дам, отпущу невредимо.    

Если же в царстве моем захотите со мною остаться, —    

Город, что я возвожу, – он ваш! Корабли приводите!    

Будут равны предо мной всегда троянец с тирийцем.    

575  Если б и царь ваш Эней, ураганом тем же  подхвачен,    

Прибыл сюда! А я разошлю по всему побережью    

Вестников и прикажу обыскать до крайних пределов    

Ливию: может быть, он по лесам иль селеньям блуждает".    

     

Храбрый Ахат и родитель Эней от речи царицы    

580  Духом воспрянули вмиг и прорваться сквозь облако  жаждут.    

Первым Энея Ахат ободряет: "Отпрыск богини,    

Дума какая, скажи, у тебя в душе зародилась?    

Видишь, опасности нет, и спутники с флотом вернулись.    

Только один не вернулся корабль: мы видели сами,    

585  Как он тонул. В остальном же сбылись  предсказанья Венеры".    

Чуть лишь промолвил он так, – и тотчас же вкруг них  разлитое    

Облако разорвалось и растаяло в чистом эфире.    

Встал пред народом Эней: божественным светом сияли    

Плечи его и лицо, ибо мать сама даровала    

590  Сыну кудрей красоту и юности блеск благородный,    

Радости гордый огонь зажгла в глазах у героя.    

Так слоновую кость украшает искусство, и ярче    

Мрамор иль серебро в золотой блистают оправе.    

Взорам нежданно представ, к собранью всему и к царице    

595  Так обращается он: "Троянец Эней перед  вами,    

Тот, кого ищете вы, из Ливийского моря спасенный.    

Ты, Дидона, одна несказанными бедами Трои    

Тронута, нас, беглецов, уцелевших от сечи данайской,    

Нас, лишенных всего, испытавших в морях и на суше    

600  Столько тяжких трудов, принимаешь в дом свой и в  город.    

Сил нам не хватит теперь воздать тебе благодарность, —    

Всем, сколько в мире их есть, не сделать этого тевкрам.    

Если всевышние чтят благочестье и есть справедливость    

Здесь, на земле, – то мысль, что ты поступила как  должно,    

605  Будет наградой тебе. Неужели тебя породивший    

Век не счастлив? Ужель не достойны родители славы?    

Реки доколе бегут к морям, доколе по склонам    

Горным тени скользят и сверкают в небе светила, —    

Имя дотоле твое пребудет в хвале и почете,    

610  Земли какие бы нас ни призвали". Промолвив,  Сергеста    

Обнял он левой рукой, а правой – Илионея,    

Храброго после привлек Гиаса с храбрым Клоантом.    

     

Гостя увидев едва, в изумленье застыла Дидона,    

Тронута страшной судьбой, и ему она так отвечала:    

615  "Что за жребий, скажи, через столько  опасностей гонит,    

Сын богини, тебя? К берегам этим диким какая    

Сила тебя занесла? Ты – Эней, Анхиз – твой родитель,    

В крае Фригийском, вблизи Симоента, рожден ты Венерой.    

Помню доныне, как Тевкр[73] в  Сидон явился однажды:    

620  Изгнан из края отцов, стремился он новое царство    

С помощью Бела[74] добыть;  а Бел, мой отец, плодородный    

Кипр тогда разорил и под властью держал, победитель.    

С этого времени мне известны бедствия Трои,    

Ведомо имя твое и царей имена пеласгийских.[75]    

625  Тевкрам хоть был он врагом, но о них с похвалой  отозвался    

И утверждал, что рожден от корня старинного тевкров.[76]    

Что ж, поспешите, мужи, и под кров мой войдите скорее!    

Бедствий таких же сама я изведала много: повсюду    

Нас Фортуна гнала и лишь здесь осесть разрешила.    

630  Горе я знаю – оно помогать меня учит  несчастным".    

Вымолвив это, она увела Энея в палаты    

Царские; в храме богам назначив почетные жертвы,    

К берегу двадцать быков отправляет царица троянцам,    

Сотню огромных свиней со щетиной жесткой и сотню    

635  Жирных ягнят и овец; и с ними веселого бога    

Дар посылает она.    

     

Дом изнутри между тем убирают с роскошью царской;    

Пир в покоях дворца готовят; ковры расстилают:    

Тканы искусно они и украшены пурпуром гордым.    

640  Стол отягчен серебром, на золоте кубков чеканных    

Выбиты длинной чредой деянья славные предков    

Подвиги многих мужей от начала древнего рода.    

     

Тотчас Эней (ведь в сердце отца не знает покоя    

К сыну любовь) проворного тут посылает Ахата,    

645  Чтобы Аскания он известил и привел его в город:    

Полон родитель всегда об Аскании милом заботы.    

Также велит он дары принести, что из гибнущей Трои    

Им спасти удалось: от шитья золотого тяжелый    

Плащ и шафранный покров с узором из листьев аканта, —    

650  В дар получила его спартанка Елена от Леды,    

Но, из Микен устремляясь в Пергам к беззаконному браку,    

Дивный убор увезла. И еще принести приказал он    

Жезл, что в прежние дни всегда Илиона носила,    

Старшая дочь Приама-царя, и с ним ожерелье    

655  Из жемчугов, и венец золотой, сверкавший  камнями.    

Быстро двинулся в путь Ахат, к кораблям поспешая.    

Замысел новый меж тем питает в душе Киферея,    

Новый готовит обман: чтоб к Дидоне, плененной дарами,    

Вместо Юла пришел Купидон, изменивший обличье,    

660  Сердце безумьем зажег и разлил в крови ее пламя,    

Ибо Венеру страшит двоедушье тирийцев двуличных,[77]    

Гнев Юноны гнетет всю ночь богиню тревогой.    

С речью такою она обратилась к крылатому сыну:    

"Сын мой, ты – моя мощь, лишь в тебе моя власть и  величье,    

665  Сын, ты Юпитера стрел не боишься, сразивших  Тифона,    

Я прибегаю с мольбой к твоей божественной силе!    

Знаешь ты: брат твой Эней, гонимый злобой Юноны,    

Долго по глади морской и по всем побережьям блуждает.    

Сам ты об этом скорбел со мною скорбью единой.    

670  Ныне Дидона его задержать стремится словами    

Льстивыми. Я же боюсь Юнонина гостеприимства:    

Чем обернется оно? Ужель она случай упустит?    

Вот и задумала я, упредив ее козни, царице    

Пламенем сердце зажечь, чтоб никто не мог из всевышних    

675  Чувства ее изменить, чтоб, как я, любила Энея.    

Выслушай замысел мой, как все это можно устроить:    

Царственный мальчик сейчас (о нем всех больше пекусь я),    

Вызванный милым отцом, собирается в город сидонский.    

Дар он несет, что спасен был из волн и пламени Трои.    

680  Мальчика я, усыпив, умчу на высоты Киферы    

Или укрою в своем идалийском священном приюте,    

Чтобы моих он козней не знал и не мог помешать им.    

Ты на одну только ночь свой облик изменишь обманно;    

Мальчик сам, ты прими привычный мальчика образ,    

685  Чтобы, лишь только тебя на колени посадит  Дидона,    

Здесь же, на царском пиру, среди возлияний Лиэя[78],    

Только обнимет тебя, поцелуй тебе сладкий подарит, —    

Тайное пламя вдохнуть в нее, отравив ее тайно".    

Матери милой словам повинуется бог, и снимает    

690  Крылья, и радостно в путь выступает Юла  походкой.    

Внука Венера меж тем погружает в сладкую дрему    

И на руках уносит его в Идалийские рощи,[79]    

Где меж высоких дерев, овеваемый запахом сладким,    

Спит он в душистой тени прекрасных цветов майорана.    

     

695  Весело шел Купидон к тирийцам вслед за Ахатом,    

Царские нес им дары, повинуясь матери слову.    

Прибыли оба, когда на завешенном гордою тканью    

Ложе своем золотом возлегла посредине царица.    

Рядом родитель Эней, троянские юноши рядом,    

700  Все за столом возлегли на пурпурных пышных  покровах.    

Слуги воду для рук и корзины с дарами Цереры    

Подали; следом несут полотенца со стриженой шерстью.    

В доме рабынь пятьдесят чередою длинной носили    

Разные яства гостям, благовонья курили пенатам,    

705  Сто рабынь и столько же слуг, им возрастом  равных,    

Ставили блюда на стол, подавали емкие чаши.    

Много тирийцев в тот день веселый чертог посетило.    

Всем царица велит на ложа возлечь расписные,    

Все дивятся дарам Энея, дивятся на Юла,    

710  Речи притворной его и лицу цветущему бога,    

Смотрят на плащ, и покров с узором из листьев аканта.    

Пристальней всех остальных финикиянка бедная смотрит,    

Не наглядится никак, обреченная будущей муке:    

Сердце ее распалили дары и мальчик прекрасный.    

715  Он же, за шею обняв Энея, краткое время    

Побыл с мнимым отцом, чтоб любовь его только насытить,    

После к царице пошел. А та глядит неотрывно,    

Льнет всей грудью к нему, и ласкает его, и не знает,    

Бедная, что у нее на коленях бог всемогущий.    

720  Он же, наказ не забыв, начинает память о муже    

В ней понемногу стирать, чтобы к новой любви обратились    

Праздная дума ее и любить отвыкшее сердце.    

     

Кончили все пировать; убирают столы челядинцы,    

Емкий приносят кратер, до краев наполняются кубки.    

725  Шум по чертогам течет, и возгласы в воздухе  реют;    

Ярко лампады горят, с потолков золоченых свисая,    

Пламенем мрак одолев, покой озаряют обширный.    

Тут велела подать золотую чашу царица,    

Множеством ценных камней отягченную, – Бела наследье,    

730  Чистым вином налила, – и молчанье вокруг  воцарилось.    

"Ты даровал чужеземным гостям права, о Юпитер!    

Сделай же так, чтобы радость принес и тирийцам и тевкрам    

Нынешний день. Пусть память о нем сохранят и потомки!    

О Юнона и Вакх, податель веселья, пребудьте    

735  С нами! Вы же наш пир благосклонно почтите,  тирийцы!"    

Молвила так и, на стол пролив почетную влагу,    

Первой коснулась она губами чаши священной,    

Битию в руки ее отдала и пить пригласила.    

Пенную чашу сполна осушил он до дна золотого;    

740  Прочие гости – за ним. Золоченую взявши кифару,    

Тут Иопад заиграл, Атлантом великим обучен.[80]    

Пел о блужданьях луны, о трудных подвигах солнца,    

Люди откуда взялись и животные, дождь и светила,    

Влажных созвездье Гиад[81],  Арктур и двойные Трионы,    

745  Зимнее солнце спешит отчего в Океан окунуться,    

Летняя ночь отчего спуститься медлит на землю.    

Плеском ладоней его наградили тирийцы и тевкры.    

Так, возлежа меж гостей и ночь коротая в беседах,    

Долго впивала любовь несчастная Тира царица.    

750  Все о Приаме она и о Гекторе все расспросила,    

То пытала, в каких Мемнон явился доспехах,    

То каков был Ахилл, то о страшных конях Диомеда.    

"Но расскажи нам, мой гость, по порядку о кознях  данайцев,    

Бедах сограждан твоих и о ваших долгих скитаньях, —    

755  Молвит Энею она, – ибо вот уж лето седьмое    

Носит всюду тебя по волнам морским и по суше".    

 КНИГА ВТОРАЯ    

     

Смолкли все, со вниманьем к нему лицом обратившись.    

Начал родитель Эней, приподнявшись на ложе высоком:    

"Боль несказанную вновь испытать велишь мне, царица!    

Видел воочию я, как мощь Троянской державы —    

5  Царства, достойного слез, – сокрушило  коварство данайцев;    

Бедственных битв я участником был; кто, о них повествуя,    

Будь он даже долоп, мирмидонец[82] иль воин Улисса,    

Мог бы слезы сдержать? Росистая ночь покидает    

Небо, и звезды ко сну зовут, склоняясь к закату,    

10  Но если жажда сильна узнать о наших невзгодах,    

Краткий услышать рассказ о страданиях Трои последних,    

Хоть и страшится душа и бежит той памяти горькой,    

Я начну. Разбиты в войне, отвергнуты роком,    

Стали данайцев вожди, когда столько уж лет пролетело,    

15  Строить коня, подобье горы. Искусством Паллады    

Движимы дивным, его обшивают распиленной елью, —    

Лживая бродит молва – по обету ради возврата.    

Сами же прячут внутри мужей, по жребью избранных,    

Наглухо стену забив и в полой утробе громады    

20  Тайно замкнувши отряд отборных бойцов  снаряженных.    

     

Остров лежит Тенедос близ Трои. Богат, изобилен    

Был он и славен, доколь стояло Приамово царство.    

Ныне там бухта одна – кораблей приют ненадежный.    

Враг, отплывши туда, на пустынном скрылся прибрежье;    

25  Мы же верим: ушли, корабли устремили в Микены!    

Тотчас долгую скорбь позабыла тевкров держава.    

Настежь створы ворот: как сладко выйти за стены,    

Видеть брошенный стан дорийцев и берег пустынный.    

Здесь – долопов отряд, там – Ахилл кровожадный стояли,    

30  Здесь был вражеский флот, а там два войска  сражались.    

Многих дивит погибельный дар безбрачной Минерве    

Мощной громадой своей; и вот Тимет предлагает —    

С умыслом злым иль Трои судьба уж так порешила —    

В город за стены ввести коня и в крепость поставить.    

35  Капис и те, кто судил осмотрительней и  прозорливей,    

В море низвергнуть скорей подозрительный дар предлагают,    

Или костер развести и спалить данайские козни,    

Или отверстье пробить и тайник в утробе разведать.    

Шаткую чернь расколов, столкнулись оба стремленья…    

     

40  Тут, нетерпеньем горя, несется с холма  крепостного    

Лаокоонт впереди толпы многолюдной сограждан,    

Издали громко кричит: "Несчастные! Все вы безумны!    

Верите вы, что отплыли враги? Что быть без обмана    

Могут данайцев дары? Вы Улисса не знаете, что ли?    

45  Либо ахейцы внутри за досками этими скрылись,    

Либо враги возвели громаду эту, чтоб нашим    

Стенам грозить,[83] дома  наблюдать и в город проникнуть.    

Тевкры, не верьте коню: обман в нем некий таится!    

Чем бы он ни был, страшусь и дары приносящих данайцев".    

50  Молвил он так и с силой копье тяжелое бросил    

В бок огромный коня, в одетое деревом чрево.    

Пика впилась, задрожав, и в утробе коня потрясенной    

Гулом отдался удар, загудели полости глухо.    

Если б не воля богов и не разум наш ослепленный,    

55  Он убедил бы взломать тайник аргосский железом, —    

Троя не пала б досель и стояла твердыня Приама.    

     

Вдруг мы видим: спешат пастухи дарданские с криком,    

Прямо к царю незнакомца ведут, связав ему руки,    

Хоть и вышел он к ним и по собственной воле им сдался.    

60  Так подстроил он все, чтобы Трою открыть для  ахейцев,    

В мужество веря свое, был готов он к обоим исходам:    

Или в обмане успеть, иль пойти на верную гибель.    

Пленного видеть скорей не терпится юношам Трои:    

Все подбегают к нему, в насмешках над ним состязаясь…    

65  Ныне о кознях услышь данайских – и все  преступленья    

Ты постигнешь, узнав об одном!    

Пленник стоял на виду у толпы, безоружный, смущенный,    

Медленно взглядом обвел он фригийцев ряды и воскликнул:    

"Горе! Какая земля теперь иль море какое    

70  Могут дать мне приют? Что, жалкому, мне остается?    

Больше места мне нет средь данайцев – но вот и дарданцы,    

В гневе упорны, моей желают крови и казни!"    

Стон его всех нас смягчил и умерил враждебную ярость,    

Мы его просим сказать, от какой происходит он крови,    

75  Что нам принес. Пусть он скажет: на что надеялся,  сдавшись?    

76 [84]    

     

"Царь! Всю правду тебе я открою, что б ни было дальше,    

И отрицать не стану, что я по рожденью аргосец.    

Это прежде всего; пусть Фортуна несчастным Синона    

80  Сделала – лживым его и бесчестным коварной не  сделать!    

Верно, из чьих-нибудь уст ты имя слыхал Паламеда,    

Сына Бела: ведь он был повсюду молвою прославлен.    

Ложно его обвинив по наветам напрасным в измене[85]    

Из-за того, что войну порицал он, пеласги безвинно    

85  Предали смерти его – а теперь скорбят по умершем.    

Был он родственник нам, и с ним мой отец небогатый    

С первого года войны меня в сраженья отправил.    

Твердо покуда стоял у власти и в царских советах    

Силу имел Паламед, – и у нас хоть немного, но были    

90  Слава, почет… Но когда коварного зависть Улисса    

Со свету друга сжила (то, о чем говорю я, известно),    

Жизнь я с тех пор влачил во мраке, в горе и скорби,    

Гнев питая в душе за его безвинную гибель.    

Но не смолчал я, грозя отомстить, чуть случай найдется.    

95  Если в Аргос родной суждено мне вернуться с  победой;    

Речью бездумною той я ненависть злобную вызвал.    

В этом причина всех бед. С тех пор Улисс то и дело    

Начал меня устрашать обвиненьями, сеять средь войска    

Темные слухи: искал он оружье, вину свою зная.    

100  Не успокоился он, покуда помощь Калханта…[86]    

Но для чего я вотще вспоминаю о прежних невзгодах?    

Что я медлю? Коль все равны пред вами ахейцы, —    

Слышали вы обо мне довольно! Казнь начинайте!    

Этого жаждет Улисс и щедро заплатят Атриды![87]"    

105  Мы же хотим обо всем разузнать, расспросить о  причинах,    

Не заподозрив злодейств, пеласгийских не зная уловок.    

Он продолжал свою речь, трепеща от притворного страха:    

"Чаще данайцы меж тем, истомленные долгой войною,    

Стали о бегстве мечтать, о том, чтобы Трою покинуть, —    

110  О, хоть бы сделали так! Но часто свирепые бури    

Им не давали отплыть, и Австр устрашал уходящих.    

Больше всего бушевала гроза в широком эфире    

После того, как воздвигли коня из бревен кленовых.[88]    

Мы, не зная, как быть, Эврипила тогда посылаем    

115  Феба оракул спросить, – но печальный ответ  он приносит:    

"Кровью ветры смирить, заклав невинную деву,[89]    

Вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, —    

Кровью должны вы снискать возврат и в жертву бессмертным    

Душу аргосца принесть". И едва мы ответ услыхали,    

120  Трепет холодный прошел по костям и замерло  сердце:    

Кто судьбой обречен, кого Аполлон избирает?    

Тут на глазах смятенной толпы итакиец[90] Калханта    

На середину повлек, громкогласно требуя, чтобы    

Волю богов он открыл. Хитреца злодеянье и прежде    

125  Мне предрекали не раз, грядущее втайне провидя.    

Дважды пять дней прорицатель молчал и скрывался, чтоб жертву    

Не называть и на смерть никого не обречь предсказаньем, —    

После молчанье прервал, понуждаемый криком Улисса,    

По уговору меж них меня на закланье назначил.    

130  Тут уж никто не роптал: ведь смерть, которой  боялся    

Каждый, теперь одного, ему на горе, постигла.    

Близился день роковой. Готовили все для обряда:    

Соль с мукой пополам, вкруг висков мне тугие повязки.[91]    

Вырвался я, признаюсь, оковы порвал и от смерти    

135  Ночью в густых тростниках у болотного озера  скрылся,    

Ждал, чтоб ушли, подняв паруса, – если только поднимут!    

Больше надежды мне нет ни древнюю родину снова,    

Ни двоих сыновей, ни отца желанного видеть.    

Может быть, требуя с них за бегство наше расплаты,    

140  Смертью несчастных мою вину покарают ахейцы…    

Именем вышних богов, которым ведома правда,    

Именем верности – коль остается еще среди смертных    

Неоскверненной она, – молю: над нашими сжалься    

Бедами! Сжалься над тем, кто столько вынес безвинно!"    

     

145  Жизнь мы даруем ему, хитреца слезам сострадая.    

Первым Приам приказал от тесных пут ему руки    

Освободить и к нему обратился с приветливой речью:    

"Кто бы ты ни был, теперь забудь покинутых греков.    

Нашим ты будешь. Но мне ответь на вопрос мой правдиво:    

150  Этот чудовищный конь для чего возведен? Кем  построен?    

Что стремились создать, – орудье войны иль  святыню?"    

Так он сказал. А Синон, в пеласгийских уловках искусный,    

Начал, к небу воздев от оков свободные руки:    

"Вечных огней божества[92] нерушимые,  вами клянусь я,    

155  Вами, меч и алтарь нечестивый, которых избег я,    

Вами, повязки богов, что носил я, идя на закланье!    

Нет мне греха разорвать священные узы данайцев,    

Нет греха ненавидеть мужей и сказать без утайки    

Все, что скрывают они. Я не связан законом отчизны!    

160  Ты лишь обетам своим храни, сохраненная Троя,    

Верность, коль щедро тебе отплачу и правду открою!    

Веры в победный исход и надежд залогом для греков    

Помощь Паллады была всегда. Когда ж нечестивый    

Сын Тидея и с ним Улисс – злодейств измыслитель —    

165  В храм священный вошли, роковой оттуда Палладий[93]    

Силой исторгли, убив сторожей высокой твердыни,    

Образ священный схватив, дерзновенно смели коснуться    

Кровью залитой рукой девичьих повязок богини, —    

Тотчас на убыль пошла, покидая данайцев, надежда,    

170  Силы сломились у них, и богиня им стала  враждебна.    

Гнев свой Тритония[94] им  явила в знаменьях ясных:    

В лагерь едва был образ внесен – в очах засверкало    

Яркое пламя, и пот проступил на теле соленый;    

И, как была, со щитом и копьем колеблемым, дева —    

175  Страшно об этом сказать – на месте подпрыгнула  трижды.    

Тут возвещает Калхант, что должны немедля данайцы    

Морем бежать, что Пергам не разрушат аргосские копья,    

Если в Аргосе вновь не испросят примет,[95] возвративши    

Благоволенье богов, что везли на судах они прежде.    

180  Ныне стремятся они по ветру в родные Микены,    

С тем чтобы милость богов вернуть и внезапно явиться,    

Море измерив опять. Так Калхант толкует приметы.    

Образ же этот они по его наущенью воздвигли,    

Чтобы тягостный грех искупить оскорбленья святыни.    

185  Сделать огромным коня, и дубом одеть, и до неба    

Эту громаду поднять повелел Калхант, чтоб не мог он    

Через ворота пройти и, в городе став за стенами,    

Ваш народ охранять исконной силой священной.    

Ибо, коль ваша рука оскорбит приношенье Минерве,    

190  Страшная гибель тогда (пусть прежде пошлют ее  боги    

Вашим врагам) фригийцам грозит и Приамову царству,    

Если же в город его вы своими руками введете, —    

Азия грозной войной пойдет на Пелоповы стены,[96]    

Вам предреченный удел достанется нашим потомкам".    

195  Лживыми клятвами нас убедил Синон вероломный:    

Верим его лицемерным слезам, в западню попадают    

Те, кого ни Тидид, ни Ахилл, ни многие сотни    

Вражьих судов, ни десять лет войны не сломили.    

     

Новое знаменье тут – страшней и ужаснее прежних —    

200  Нашим явилось очам и сердца слепые смутило:    

Лаокоонт, что Нептуна жрецом был по жребию избран,    

Пред алтарем приносил быка торжественно в жертву.    

Вдруг по глади морской, изгибая кольцами тело,    

Две огромных змеи (и рассказывать страшно об этом)    

205  К нам с Тенедоса плывут и стремятся к берегу  вместе:    

Тела верхняя часть поднялась над зыбями, кровавый    

Гребень торчит из воды, а хвост огромный влачится,    

Влагу взрывая и весь извиваясь волнистым движеньем.