1 2 3 4 5
Проснулся я не от будильника, а от ворвавшегося в сон стука. Несколько блаженных секунд не помнил, где я и что со мной приключилось. А потом вспомнил все – разом. Лающий на меня Кешью, витийствующий Мельников, рассыпающийся паспорт, кровь на моих руках, голос в телефоне…
Открыв глаза, я сел на кровати. Оказывается, ставни на одном из окон были закрыты неплотно, и в комнату проникал слабый утренний свет. Неожиданно белый… будто зимой. Поежившись – было прохладно, – я подошел к окну. Вечером я и не пробовал открыть ставни, но это оказалось неожиданно просто. Вначале я открыл створки окна, потом откинул защелку с блестящих, будто никелированных ставен. Распахнул их.
В комнату ворвался свежий холодный воздух. И свет – много света. Окно выходило не на железку, а в какой-то тупичок, застроенный старыми кирпичными домами промышленного вида, почти без окон. Все было припорошено чистым, чуть розоватым в лучах восходящего солнца, еще не истоптанным снегом. Тень от башни падала на снег и поднималась на глухую стену соседнего здания. Больше всего строения походили на какие-нибудь заводские корпуса девятнадцатого века постройки, еще не переоборудованные ушлыми дельцами в дискотеки и ночные клубы.
Несколько минут я с удовольствием дышал, чуть щурясь от яркого света. Откуда взялась эта заводская окраина? В Замоскворечье таких много, где-нибудь в районе Измайловского – тоже хватает. Никогда не думал, что такие районы есть между «Рижской» и «Алексеевской», стоит лишь чуть отойти от проспекта Мира…
Закрыв окно – стало совсем холодно, – я принялся торопливо одеваться. Джинсы высохли, рубашка тоже, а вот туфли остались влажными. Да, рано пришла зима. А я совсем не по погоде одет…
Снизу донесся стук, и я вздрогнул, вспомнив причину пробуждения. Кто стучится в дверь ко мне? Уж никак не почтальон…
В полминуты закончив одеваться, я сунул в карман мобильник и сбежал вниз по винтовой лестнице.
Почти сбежал. Остановился на последней ступеньке и вцепился в деревянные перила. Меня пробило мелкой дрожью, и холод тут был ни при чем.
Какая, к чертовой матери, винтовая лестница?
Вечером это была обычная металлическая лесенка вроде пожарной. Дурацкая, неудобная.
Сейчас – винтовая лестница в полтора оборота. Деревянная – и перила, и ступеньки, и центральный столб. Очень по уму сделанная – ступеньки шероховатые, не скользкие, перила – как раз на нужной высоте, рука сама на них ложится.
Я вспомнил, как искал следы ремонта в своей бывшей квартире. Наивный! Тут ухитрились поменять целую лестницу, пока я спал…
Кстати, не только лестницу! Вчера пол на первом этаже был бетонный. Сегодня – деревянный. Широкие, плотно пригнанные друг к другу доски, не лакированные, как паркет, а будто пропитанные темным маслом. Очень благородно выглядит, ничего не скажешь.
А лампы на потолке оказались забранными в решетчатые металлические абажуры. Это слегка напоминало уличные фонари, но в принципе тоже смотрелось неплохо.
Можно было сказать, что мои жилищные условия после некоторого падения стремительно улучшались. Позавчера утром я был владельцем маленькой однокомнатной квартиры, вчерашний вечер встретил бомжем, лег спать в заброшенной башне у железной дороги. Теперь у меня были двухэтажные апартаменты с интерьером, не лишенным определенной роскоши.
Стук повторился, и теперь уже было понятно, что стучат в одну из дверей. Причем, если я совсем не потерял ориентацию в пространстве, не в ту, через которую я вошел.
Я подошел к двери, помедлил секунду. Решительно отодвинул засов и распахнул дверь.
Да, входил я не здесь. Эта сторона башни выходила в заснеженный заводской тупичок. А на снегу переминался с ноги на ногу мужчина средних лет в серой суконной униформе с большой медной бляхой на груди, в сапогах, в меховой фуражке и – с толстой сумкой на ремне. Нетерпение на его лице при моем появлении сменилось воодушевлением.
– Мать моя… – сказал я.
– Что? – растерянно спросил мужчина. Оглянулся и с недоумением пожал плечами. – Ваша матушка?
– Нет… ничего. Э…э?
– Доброе утро. Чудный денек, не правда ли? Почта. – Мужчина похлопал по сумке. Посмотрел на меня с некоторым подозрением.
– Да, конечно. Доброе утро. Я догадался.
– Почта, – повторил мужчина. – Два пакета и письмо.
Пакеты были прямоугольными, увесистыми. Письмо – в простом белом конверте, без марок и адреса, никак не подписанное.
– Спасибо, – принимая пакеты и письмо, сказал я. Почтальон учтиво приподнял фуражку – не представляю как, но жест вышел естественным. – Я… э… вам что-нибудь должен?
– Нет-нет, все оплачено, – вежливо ответил почтальон. – Всего доброго.
Он развернулся и пошел, огибая башню. Я выждал пару секунд – и, повинуясь безумной догадке, бросился вслед за ним.
Не было никаких сталинских домов, насыпи с железкой, асфальтированной дороги.
Были: заводские корпуса, узкая заснеженная улица между ними и ожидающая почтальона карета. То есть не карета, конечно. Но откуда мне знать, как называется двухколесный открытый экипаж, в который впряжена лошадь? Шарабан? Тарантайка? Тильбюри?
Почтальон неторопливо шел к своему экипажу. А я обежал по свежему снегу вокруг башни – совершенно не похожей на водонапорную, скорее выглядевшую как одна из заводских построек.
Как я уже и ожидал, в башню вела только одна дверь, а на втором этаже было только одно окно. Башня была пятиугольной, метров пятнадцать высотой, немного сужающейся кверху.
Вернувшись к двери, я нырнул внутрь башни. Захлопнул дверь. Пакеты и письмо бросил на пол, а сам кинулся к другим дверям, изнутри их по-прежнему было пять.
Закрыто.
Закрыто.
Третья дверь послушно распахнулась.
Шел дождь. Над Москвой висело серое промозглое утро. Неожиданно резко ударил в нос запах выхлопных газов, мазута, еще какой-то дряни. Стучала вдали колесами уходящая электричка. Я вышел, тут же вляпался в лужу, с ботинок упали и мгновенно растаяли хлопья снега. Обернулся.
Кирпичная башня. Самая обычная старая водонапорная башня. Одна-единственная дверь, одно окно, закрытое ржавыми железными ставнями.
От магазинов донесся обильно сдобренный матюками разговор: «А она… подзаборная… нажрался… как свинья, говорит… все вы, бабы…» Неправедно обиженному что-то визгливо отвечали пропитым, но, наверное, женским голосом.
Здравствуй, любимый город…
Я отступил назад, захлопнул за собой дверь. Закрыл засов.
Эх, писатель Мельников… Зря ты мне не поверил.
Подняв с пола пакеты и письмо, я поднялся на второй этаж. Открыл окно, выходящее на Москву. Отошел немного и несколько минут любовался удивительной картиной: дождливое серое утро в одном окне, яркий зимний рассвет – в другом.
А потом сел за стол и аккуратно вскрыл конверт с письмом.
Из конверта выпал узкий желтоватый листок, вызвавший у меня ассоциацию то ли с повесткой, то ли с телеграммой: качеством бумаги, слепым машинописным шрифтом, пропущенными союзами.
«Кириллу Максимову. Поздравляем прибытием. Обживайтесь. По желанию приступайте работе. Комиссия прибудет послезавтра. Всех благ».
Это «всех благ» меня доконало. Я скомкал листок, бросил на пол. Снова заглянул в окна. Дождь в одном, снег в другом. Два мира и три закрытых окна. Я попытался снять защелку с одного из закрытых окон – она не поддавалась.
Вернувшись к столу, я разорвал один из пакетов. Достал увесистый томик в коричневом кожаном переплете. Не в пластиковом «под кожу», а в настоящем, вкусно пахнущем новой вещью. Почему-то вспомнилось, что в Азии запах кожи считается одним из самых отвратительных… интересно, будь я китайцем или корейцем, из чего оказался бы переплет?
Я осторожно открыл книгу. Никаких выходных данных, разумеется. Хорошая плотная белая бумага, четкая печать. На первой странице – оглавление:
Москва
Товары, разрешенные к вывозу – стр. 3
Товары, запрещенные к вывозу – стр. 114
Товары, разрешенные к ввозу – стр. 116
Товары, запрещенные к ввозу – стр. 407
Я открыл страницу сто четырнадцать. Список был более чем невелик.
«Рабы (лица, обращенные в собственность ближнего своего, состоящие в полной власти его).
Оружие массового поражения (оружие, предназначенное для нанесения массовых потерь)».
Я открыл книгу ближе к началу. И выяснил, что пошлина за один килограмм разрешенного к вывозу перца (черный, красный, белый или зеленый) составляет три тысячи восемнадцать рублей шесть копеек. Зато перчатки облагались пошлиной в размере всего семи рублей за пару. Пергамент – девяносто шесть рублей три копейки за квадратный метр. А павлины (перо) – два рубля семнадцать копеек за десять сантиметров.
– Верещагин, уходи с баркаса… – пробормотал я. Посидел, разглядывая мелкий разборчивый шрифт. Нашел четыреста седьмую страницу.
Кроме рабов и оружия массового поражения, в Москву было запрещено ввозить любые растения и семена, сохраняющие всхожесть, наркотические вещества и любых животных, за исключением эндемичных. Несколько секунд я размышлял, являются ли эндемичными для Москвы верблюды. Или дельфины. Или белые медведи.
В зоопарке ведь они имеются.
Я представил, как по заснеженному тупичку тяжело топают к башне груженные тюками анаши белые медведи с погонщиками-рабами, вооруженными портативными ядерными бомбами. А я гордо встаю у двери и, размахивая книгой, не пускаю груз в Москву…
Я даже подошел к окну, за которым дремали заснеженные заводские корпуса, и бдительно оглядел безлюдную улицу.
Что это? Дыра в пространстве? Нет уж, судя по архитектуре зданий и гужевому транспорту почтальона – скорее во времени.
Или и в пространстве, и во времени.
Или в параллельный мир, вечную радость фантастов. Шел человек, открыл дверь в стене…
Тьфу!
Я разорвал второй пакет. Точно такая же книга, тоже в кожаном переплете, только черного цвета. Оглавление – все те же четыре раздела.
Но вверху – не «Москва», а таинственный «Кимгим».
Что-то в этом слове было от сибирских названий, что-то от азиатских. В одном я был уверен: никогда раньше я не слышал про такой город.
И впрямь проход между мирами?
А при чем тут я? Почему меня вначале забыли друзья, а потом перестали замечать даже менты? Откуда взялась Наташа Иванова и с какой радости она покончила с собой? Кто позвонил и вывел меня на эту башню, смотрящую двумя сторонами в два разных мира (и, никаких сомнений, способную открыться еще в три)? Кто прислал письмо и сборники таможенных правил?
Нет, неправильные вопросы. Не важные. Вначале меня должны интересовать не причины происходящего, а мои действия.
На мне сырая одежда, к тому же – совсем не по погоде. Из еды – шоколадка и бутылка минералки. Денег ни копейки, и пока даже присвоить таможенные сборы нет возможности.
Впрочем, нет худа без добра. Раз уж меня не замечают кассирши, а милиция отпускает после задержания «на месте преступления»…
Я ухмыльнулся и отложил таможенные правила Кимгима.
7
С самого детства, посмотрев первый боевик и прочитав первый детектив, я решил, что грабить людей – нехорошо, а вот обчищать банки или корпорации – очень даже нравственно. Уж не знаю, откуда у меня взялась такая странная мораль, но что-то в ней есть. Я потом в книгах неоднократно встречал такой же подход. Да и в жизни, если разобраться, вора, укравшего кошелек, граждане могут убить на месте, а ловкого мошенника, обворовавшего страну на миллиард, терпят и даже готовы им восхищаться.
Как бы там ни было, но я решил обворовать ближайший крупный магазин. Такой нашелся минутах в десяти пешком от железки.
Для начала я решил запастись продуктами. Прошелся по залу, набрал полную тележку: консервы, копченая колбаса, сухарики, минералка и соки, еще две бутылки коньяка, на этот раз дорогого армянского. На взгляд все это добро тянуло тысячи на две-три. Не настолько много, чтобы персонал ждали серьезные неприятности.
Лучезарно улыбнувшись кассирше, я прокатил тележку мимо кассы. Детекторов тут не было, не настолько крупный магазин, так что визга сигнализации не последовало…
– Гражданин! – раздраженно и одновременно растерянно окликнула меня девушка с кассы.
Я выждал секунду и повернулся:
– Да?
Продавщица, ярко накрашенная молоденькая девица, возмущенно смотрела на меня:
– А платить?
У меня предостерегающе екнуло в груди. Но я еще хорохорился:
– О чем вы?
– Володя! – позвала продавщица.
Охранник тут же подошел к нам.
– Платить не желает!
Никакой забывчивости в ее глазах не было. Наоборот, я готов был биться об заклад, что девушка запомнила меня накрепко и вечером не преминет рассказать семье о наглом воришке.
– Как не желаю? – быстро сдал назад я. – Хотел вначале упаковать покупки.
Более нелепого объяснения и придумать было нельзя.
– А пробить? – помахивая датчиком штрих-кода, будто футуристическим бластером, спросила девушка. – А пробить я товар должна?
– Ой, извините, что-то я совсем задумался… – Выдавив кривую улыбку, я стал выкладывать продукты на ленту транспортера.
Охранник задумчиво посмотрел на меня. Остановил кассиршу, уже подносившую первую банку к датчику:
– Погоди, Танька… У вас деньги-то есть, молодой человек?
Денег у меня не было. Я небрежно достал кредитку:
– Карточку принимаете?
– Принимаем. – Кассирша всмотрелась в карточку. И злорадно улыбнулась: – Только эту не приму.
– Почему?
– А она не ваша.
Смотреть на карточку я даже не стал. Сказал:
– Ой. Иванова Наталья? Это жены, у нас от одного банка…
– Чужую не приму, – облегченно произнесла кассирша.
Зато охранник ехидно улыбнулся:
– Вон банкомат стоит. Утром деньги закладывали. Сними, сколько там тебе надо.
Под его пристальным взглядом я направился к банкомату.
Что сделает охранник, если я брошусь наутек? Вряд ли примется преследовать. Да и в милицию скорее всего не сообщит. Урона магазину я не нанес, а что карточка у меня чужая, так это не его проблемы…
Встав к охраннику спиной, я всунул карточку в щель банкомата (и впрямь владелица Ivanova Natalia). Карточка изменилась – чего и стоило ожидать.
А вот изменился ли пин-код?
И не успел ли банк заблокировать карточку покойной?
Я медленно набрал на пульте: 7739. Подтвердил код.
На экране загорелся запрос суммы.
Я с облегчением выбрал пять тысяч. Потом передумал и набрал девять семьсот – почти все, что на карточке оставалось.
Банкомат равнодушно зашелестел купюрами, выдавая мне новенькие пятисотки и слегка мятые сотни.
Я вернулся к кассе, демонстративно держа деньги в руке. Охранник с явным разочарованием отошел в сторону. Кассирша молча упаковала покупки, я расплатился – и через минуту уже вышел из магазина. Обернулся – кассирша и охранник смотрели мне вслед и о чем-то разговаривали.
Беда.
Куда делась моя вчерашняя неприметность? Ведь я был зрячий в стране слепых. Я был человеком-невидимкой, избавленным от проблем с ходьбой нагишом и босиком.
А сейчас…
Во мне вдруг проснулась робкая надежда. Я сел на лавочке напротив магазина, примостив рядом пакеты с покупками. Достал телефон.
Друзьям или родителям?
Родителям.
Гудок. Другой. Третий.
– Да! – послышался в трубке веселый отцовский голос. – Слушаю вас!
Я сглотнул вставший в горле ком и сказал:
– Это я, Кирилл.
– О, привет-привет! – отозвался отец. И – не успел я обрадоваться – добавил: – Кирилл Андреевич?
– Нет, Кирилл Данилович.
– Э… извините?
– Я твой сын! – крикнул я в трубку.
Несколько секунд длилась пауза. Потом отец как-то очень неуверенно сказал:
– Глупая шутка…
– Я твой сын, – повторил я.
– Сколько вам лет? – спросил отец, понижая голос.
Я растерялся, но ответил:
– Двадцать шесть.
Мне показалось – или в голосе отца послышалось облегчение?
– Не надо так шутить, молодой человек! Глупо и не смешно!
В трубке забили сигналы отбоя. Я рефлекторно набрал снова – но телефон у отца был, похоже, отключен.
Это что же получается? Назад ничего не вернулось… А зачем отец спрашивал мой возраст?
Я подумал секунду – и вдруг понял зачем. На лицо невольно наползла ухмылка. Ну, папа! Ну, ты даешь! Значит, у меня может существовать братец, старший или младший…
Впрочем, какая с того радость, если я сам не существую?
Дверь магазина открылась, вышел охранник, закурил. Увидел меня – и тут же во взгляде появилась подозрительность.
Нет, новая встреча с милицией мне не нужна. В этот раз не отпустят.
Подхватив пакеты, я зашагал обратно, к своей башне. Исчезни она или превратись в обычную грязную водонапорную башню – я бы ничуть не удивился. Но башня была на месте, дверь открылась, внутри тоже ничего не изменилось: винтовая лестница, простая меблировка на втором этаже. Минералка и коньяк так и стояли на столе. Я выложил покупки, сразу же понял, что забыл купить хотя бы пластиковую посуду и столовые приборы. Колбасу пришлось грызть. Впрочем, это не помешало мне позавтракать колбасой с сухариками, запить все минералкой и глотком коньяка, после чего некоторое время постоять у окна, выходящего в чужой мир.
Снег. Здания красного кирпича. Солнце стоит высоко, но уже нагнало облаков… как бы снова не начался снегопад.
Конечно, стоило выйти в этот мир. Поискать хоть какие-то разгадки. Но вначале мне потребуется теплая одежда… и с моими финансами закупки придется делать на вещевом рынке.
Утреннее воодушевление развеялось как дым.
Так не бывает! Уж если существуют иные миры – то там должны водиться чудовища и прекрасные принцессы. Первых уничтожают, вторых спасают. А тут глухая улочка и заброшенные здания…
Некоторое время я мрачно смотрел в окно. Потом сказал сам себе:
– Нечего сидеть. Все ответы где-то там. А еще – чудовища и принцессы…
Убежденности в своем голосе я не заметил. Но встал и вышел – в Москву.
Мне все-таки удалось обойтись без визита на вещевой рынок. Я вспомнил про магазин в районе ВДНХ, где торговали конфискованными поддельными брэндами, нераспроданными остатками модных когда-то коллекций и прочими товарами с подозрительно низкими ценами. Там мне удалось приобрести теплую куртку, пошитую трудолюбивыми китайцами, вязаный берет неизвестного происхождения (надпись «Design of Italia» меня ни в чем не убедила, наоборот, укрепила в сомнениях) и зимние ботинки, имеющие одно неоспоримое достоинство – они были сухие.
Впрочем, кому-нибудь мог понравиться и их удивительный бледно-зеленый цвет.
С покупками в большом пакете, за который экономные торговцы сомнительным товаром не преминули содрать пять рублей, я вышел из магазина. Тут-то меня и поймал телефонный звонок.
– Да? – ответил я.
– Кирилл? – раздалось из трубки.
У меня потеплело на душе.
– Да! Котя, привет!
– Кхм… – Котя явно не рассчитывал, что его узнают. – А как твоя фамилия?
– Максимов.
– Угу. Да. Слушай, мы с тобой два дня назад…
– Коньяк пили, – устало сказал я. – Все ясно. Ничего не помнишь, но опять нашел свою запись? Как там старый ловелас физрук, научил старшеклассницу в шпагат садиться? Ты еще посмотри на подоконнике, там две пустые бутылки стоят. Одна «Арарат»…
– Так это серьезно все? – спросил Котя убитым голосом.
– А ты что думал?
– Хакеры шалят… влезли на мой компьютер и написали…
Нет, надо быть Котей, чтобы верить в таких хакеров.
– Слушай, я тебе ничего доказывать не буду, – сказал я. – Вчера мы вместе ходили к твоему знакомому фантасту. А потом ты меня забыл. За десять секунд.
– А где ты сейчас? – помолчав, спросил Котя.
Я насторожился.
– Зачем тебе?
– Ну… неудобно. Странно все как-то… Приезжай?
– И чем это кончится? – почти весело спросил я. – Я приеду. Буду долго доказывать, что мы с тобой знакомы. Мы выпьем две бутылки. К утру ты протрезвеешь и опять мне не поверишь. Знаешь, что… Приезжай лучше ты.
– Куда?
– Станция «Москва-3». Это в городе, недалеко от метро «Алексеевская»…
– Я найду. Посмотрю по карте. – Котя явно решился. – Через час… нет, через полтора буду. Э… тебе надо чего-нибудь?
– Нет, спасибо. Я тебя буду ждать у круглосуточного магазина на станции, если понадобится, там и возьмем. Только учти, – не удержался я, – третий день подряд пить – это уже запой.
– А как я тебя узнаю? – беспомощно спросил Котя.
– Я тебя сам узнаю.
Спрятав телефон, я подумал, что зря мы с Котей не догадались сфотографироваться. Сразу, в первый вечер, когда все только началось. Вот и было бы доказательство знакомства…
Как известно, если ты понял, что сделал глупость, то сокрушаться малопродуктивно. Куда полезнее не повторять этой ошибки. В магазинчике фототоваров у метро я купил одноразовый «пляжный» фотоаппарат, по случаю приближающейся зимы стоивший всего две сотни. На что-нибудь более серьезное деньги тратить было жалко – никаких поступлений у меня не предвиделось.
А еще я купил швейцарский перочинный ножик. Больше всего мне понравилось, что лезвие в нем маленькое и без стопора.
Ловушек я не ожидал, но на всякий случай обосновался в отдалении от магазинчика, на полпути к своей башне. Купил бутылку пива и тихонечко распивал ее, прохаживаясь по дорожке. Человек в ожидании поезда пьет пиво, что может быть безобиднее…
Котя не подвел и приехал вовремя. Вылез из такси, воинственно поправил очки и стал озираться. Несколько минут я изучал окрестности, но никакой группы захвата не заметил. Да кому я нужен…
– Котя! – окликнул я бывшего друга, подходя ближе.
Котя подпрыгнул на месте и уставился на меня с таким мучительным желанием узнать, что даже стало неловко.
– Я это, – сгружая пустую бутылку в урну, сообщил я Коте. – Кирилл Максимов. Твой старый… э… приятель.
– Не узнал, – печально сказал Котя. Достал из кармана мятые листки, распечатанные на принтере. Внимательно пробежался глазами. Вздохнул и протянул мне. – Все сходится. Будем на «ты»?
Оказывается, Котя не ограничился одной записью. Вчера, пока мы собирались к Мельникову, он набил еще несколько строчек:
«Сейчас пойдем в гости к Мельникову. Он фантаст, вдруг чего посоветует? На всякий случай, если снова все забуду: моего незадачливого друга зовут Кирилл Максимов. Ему двадцать шесть лет. Он работает менеджером в каком-то компьютерном салоне. Чуть выше среднего роста, обычного телосложения, намечается небольшое пузо…»
– Чего? Какое пузо? – возмутился я. – У меня совершенно нормальный вес!
– Вес нормальный, а работа сидячая, – парировал Котя.
«…пузо, лицо овальное, пухлые щеки…»
– Тебя послушать, так я весь жиром заплыл… – мрачно сказал я. – Я вешу восемьдесят кило. Совершенно нормально для моего роста.
«…щеки, глаза карие, волосы темно-каштановые, нос правильной формы, уши с четко выраженными мочками».
– Котя, ты в милиции не работал? – спросил я. – Словесные портреты не составлял?
Котя ухмыльнулся.
«В целом лицо добродушное и привлекательное. Говорит быстро, голос чуть глуховат, в разговоре неумело старается острить и подкалывать собеседника. Если я вернусь домой один и забуду про Максимова, то, прочитав эту запись, вспомню о случившемся. Что-то странное происходит с Кириллом, и мне очень не нравится, что я в это впутался».
Дальше шли чистые полстраницы – и еще несколько строчек из рассказа, в который Котя и впечатал записку самому себе:
«– Вот таким макаром! – шутливо закончил Семен Макарович, вытирая пот со лба. – Это называется тантрическая йога, и придумали ее тысячи лет назад древнегреческие гетеры.
– Спасибо огромное! – воскликнула Юля и зарделась».
Я посмотрел на Котю и покрутил пальцем у виска:
– Какие еще гетеры?
– Древнегреческие! – Котя забрал листки. – Работа у меня такая…
– Знаю я твою работу.
– Что вчера у Мельникова случилось? – спросил Котя.
– А ты ему не звонил? – поинтересовался я. – Сам-то что помнишь?
– Звонил, – ответил Котя с достоинством. – Он считает, что я к нему зашел один и мы говорили о литературе. Я тоже это помню. И все.
– Как я тебя на выходе из подъезда остановил?
Котя покачал головой.
– Пошли сядем, разговор долгий будет.
Мы взяли по бутылке пива (Котя хмыкнул, когда я без вопросов купил ему его любимую «Оболонь», а себе – нормальный «Туборг»), и я начал рассказ. Ничего не утаивая. И как купил нож, как подстерег Наталью Иванову, как она зарезалась…
– Ты уверен, что это не ты ее ударил ножом? – не выдержал Котя.
– Уверен. Я стоял с ножом в руке, хотел скотч разрезать…
– Невозможно прыгнуть на нож так, чтобы зарезаться! – подозрительно сказал Котя.
– А ты пробовал?
Котя замолчал.
Когда я дошел до милиции, освободившей меня из-под стражи, Котя занервничал.
– Слушай, Кирилл, вот это никак не возможно!
– Но так оно и было.
– Было, не было… – Котя задумался. – Говоришь, тебя били?
– Я думал, ребра сломают. Несколько раз так пнули…
– А сосед тебе в глаз засветил?
– Ну да.
– Ты в зеркало на себя смотрел?
– А что такое?
Котя ухмыльнулся.
– Ничего! В том-то и дело. У тебя лицо свежее и довольное. Будто ты неделю на курорте провел. А ребра болят?
Я подумал и расстегнул куртку. Подтянул свитер.
– Никаких следов, – констатировал Котя. – Ты меня извини, но так не бывает. Если тебя избили ногами, то хотя бы синяки наутро останутся.
Спорить с ним было трудно.
– Слушай дальше, – сказал я. – На этом чудеса не кончились.
– После ментов, которые тебя отпустили, больших чудес случиться не может, – скептически произнес Котя.
Через десять минут я закончил рассказ про башню и ехидно спросил:
– Как оно? Удивительнее ментов?
– Где эта башня? – спросил Котя.
– Вон, – показал я.
Котя снял и протер очки. Сказал:
– Это старая водонапорная башня.
– Да, конечно. С виду.
– И ты можешь меня туда провести?
– Ага.
– Пошли. – Он решительно поднялся. – Хотя я совершенно убежден, что дверь не откроется или внутри башни не окажется ничего странного…
Если честно, этого боялся и я. Откуда мне знать, могу ли я провести кого-то с собой? Быть может, проход между мирами работает только для меня. Это даже было бы логично.
Но дверь в башню открылась. И внутри все было именно так, как я запомнил. Винтовая лестница на второй этаж, пять дверей.
– Офигеть, – сказал Котя, озираясь. – Ты видишь то же самое, что и я? Качественный ремонт, винтовая лестница наверх…
– Да.
– Покажи мне ту дверь! – велел Котя. – Ту, в Кылгым!
– Кимгим, – поправил я.
Подошел к двери и, еще не открывая ее, понял, что все в порядке: металлическая ручка была ледяная.
Шел снег. Небо затянуло плотным покровом туч, и нам на головы ложились легкие белые хлопья. В окнах заводов (хотя с чего я решил, что это заводы?) света не было, звуков тоже никаких не доносилось. Следы от почтового экипажа давно засыпало снегом.
– Вот оттуда приезжал почтальон, – сказал я. – На тильбюри.
– Интересно, – сказал Котя и покосился на меня. – Тильбюри, говоришь?
Я пожал плечами. Содрал с фотоаппарата целлофановую обертку и сделал несколько снимков. Крошечная вспышка помаргивала, пытаясь подсветить местность. Впрочем, пленка – 400 единиц, снимки должны получиться.
– По всем признакам – параллельный мир, – сказал Котя. – А? Более отсталый, чем наш. Верно?
– Ну… похоже.
– Пошли в дом. – Котя вдруг посерьезнел.
– Теперь веришь? – спросил я, задвигая засов.
– Верю, верю… – Котя подергал остальные двери. – Все закрыто… Черт побери! Какие дела…
Он заметался по комнате, прижимаясь к дверям ухом, простукивая их, чуть ли не обнюхивая. Потом принялся изучать деревянный пол.
– За ночь изменился, – сказал я с гордостью, будто это я сам, лично, за одну ночь настлал тридцать квадратных метров массивной доски.
– Лиственница, – сообщил Котя. – Лаком не пахнет. А залакировано уже после укладки!
– Вот такая беда и на моей квартире была, – подтвердил я. – Никаких следов ремонта.
– Изменилась реальность… – с чувством произнес Котя. – И все изменились вместе с реальностью, один ты остался неизменным!
– Пошли наверх? – гостеприимно предложил я. – Там еще веселее вид.
– Или же наоборот, – продолжал размышлять Котя, идя за мной. – Реальность неизменна, а изменился ты. Потому и воспринимаешь обычные вещи как неожиданные…
– Это эвфемизм к слову «спятил»? – спросил я. – А ты не знаешь, в каждой заброшенной водонапорной башне произведен евроремонт?
Котя только вздохнул.
На втором этаже он тоже минут пять изучал обстановку. Таращился в окна, осматривал мебель. Обжигаясь, выкрутил одну лампочку и долго изучал цоколь. Потом вцепился в присланные книги, стал их с интересом проглядывать.
Я ему не препятствовал, потихоньку разлил купленный вчера коньяк, нарезал колбасу и сыр. На душе у меня слегка полегчало. Пускай друг меня и забыл, но наши отношения словно бы и не изменились. Наверное, оттого, что я-то знал, как с ним общаться, какие слова лучше говорить и как поступать.
– Что-то не сходится… – Котя отложил книги и задумчиво посмотрел на меня. Без особого интереса взял коньяк, пробормотал: – Только для снятия стресса…
– И что не сходится? – спросил я, когда мы выпили.
– Все не сходится. Вот смотри, что мы имеем? Ты – обычный молодой московский парень. Занимаешься какой-то ерундой, живешь в квартире, подаренной родителями, не женат, детей нет. Уникальными талантами не отмечен. Верно?
– Верно, – признал я.
– В твоей квартире поселилась чужая баба, у тебя исчезли все документы, тебя забыли друзья и родные. Ты подозреваешь во всем этом чью-то злую волю – и пытаешься допросить злодейку, отнявшую твою квартиру. Она внезапно кончает с собой. Тебя арестовывают, но забывчивость ментов прогрессирует, и тебя отпускают.
– И впрямь ерунда, – признался я.
– Нет! – Котя вскинул руку. – Ты не прав! Вот как раз все это укладывается в один логически верный ряд! Некая сила стирает тебя из нашей реальности. Что это за сила – инопланетяне, масоны или господь Бог, – пока не важно. Но смотри, что происходит дальше. Тебе звонят и приводят в заброшенную водонапорную башню. Внутри башни оборудовано жилье, причем за ночь обстановка меняется к лучшему. А еще в башне пять дверей. и одна из них – пока только одна – ведет в чужой мир! К тому же тебе недвусмысленно намекают, что ты станешь выполнять функции таможенника. Понимаешь, что не сходится?
– Нет, не понимаю! Все та же самая «некая сила» орудует.
Котя вздохнул. Налил еще по рюмке.
– Дубина. Ты возьми любого… ну ладно, у семейных свои причуды… возьми любого холостого молодого человека. Будь он дворник, студент или преуспевающий работник крупной фирмы. Возьми и предложи новую работу: таможенник миров двух между!
– Интересно, – признался я.
– Я бы согласился! – Очки Коти азартно сверкнули. Конечно же, от резкого поворота головы, но выглядело это так, будто глаза засветились от азарта. – Любой бы согласился! И ты – тоже!
– Ну знаешь… – Я посмотрел в окно. Над неведомым городом Кимгимом шел снег. Там уже стемнело. Там было тихо, таинственно и чисто. А в другом окне моросил дождь, и земля растеклась в слякотную кашу. Фыркая черным дымком, проехал по дороге тяжелый грузовик. Неожиданно для себя я признался: – Да, согласился бы.
– Ну вот, – кивнул Котя. – Теперь подумай – зачем все эти сложности? Квартира, документы, склероз у друзей, безумная баба-самоубийца? Пришли бы и предложили работу – все дела… Вот это меня и смущает, Кирилл.
– Ты пытаешься понять логику… – Я подавился словом «инопланетян» и закончил: – Невесть кого. Может у них вообще логики нет.
– Логика есть всегда! – строго ответил Котя. – Если ее нет, то, значит, мы не понимаем происходящего. И это меня тревожит… А еще…
Он взял одну из книжек, открыл в начале, провел пальцем по странице. Спросил:
– Что такое асфетида?
– Пряность восточная, – не подозревая подвоха, ответил я. – Входит в состав карри. Еще ее называют хинг или асмаргок.
– Верю, – согласился Котя. Раскрыл книгу чуть подальше. – А что такое… э… жуи?
– Ткань. Хлопковая.
– А чем она от обычной ткани отличается?
– Ну… она такая… белая или бежевая, и на ней рисунок одним цветом. Всякие пастушки, барашки, деревца…
Я замолчал.
– Дошло? – спросил Котя. – Ты когда про тильбюри сказал, я сразу неладное заподозрил… Или ты работал поваром на ткацком комбинате?
Я помотал головой.
Самое обидное, что я никаких новых знаний в себе не чувствовал. Какие пряности? Я их знаю две: соль и перец! Какие еще ткани? Бывают натуральные, а бывает синтетика. Синтетику лучше не носить. Особенно в виде носков.
Но когда Котя задал вопрос, ответ выскочил сам собой. Я представил асфетиду (даже резкий чесночный запах припомнился) и большой рулон жуи с пасторальными сценками.
– Это, видимо, тебе прилагается вместе с должностью, – рассуждал вслух Котя. – А иначе как будешь работать… ой!
Нервы были на взводе, но вот раздавшийся стук меня ничуть не напугал – в отличие от Коти. Я встал и отправился вниз.
– Подожди! В глазок хоть посмотри! – выпалил Котя, вскакивая.
– Какой глазок? – отмахнулся я.
– Недосмотр, что глазка нет! – Котя уже явно паниковал. – В какую дверь стучат? В какую дверь?
– В нашу! Московскую!
– Спроси кто!
Но я спрашивать не стал. Просто открыл.
Чуть в стороне, съехав с дороги на раскисшую обочину, стояла большая темно-синяя «Audi Allroad». А прямо у дверей – три человека. Мужчина лет пятидесяти, в дорогом, чуть старомодном пальто из кашемира и с такими начищенными туфлями, будто до дверей его донесли. Сразу было видно человека «с положением». За ним – девушка лет двадцати, в шубке из щипаной норки, стильно одетая, хорошенькая, но с таким брезгливым выражением лица, будто ее заставили рыться в помойке. За ними – здоровенный мужик с мрачным лицом, которому не хватало только плаката на груди: «Я – очень крутой телохранитель». Но при этом телохранитель смотрел на меня не с обычным профессиональным подозрением, а с каким-то испуганным вызовом. Будто я недавно безнаказанно отвесил ему пару затрещин, а потом похлопал по плечу и одобрительно сказал: «Хороший мальчик».
Удивительное это чувство, когда понимаешь – тебя опасаются…
– Добрый вечер, – сказал мужчина с хозяйскими повадками. Я насторожился, вспоминая голос в телефонной трубке. Нет, кажется, не он. Похож только общей уверенностью. – Мы войдем.
– Пожалуйста. – Я посторонился.
Мужчина и девушка вошли. Телохранитель остался снаружи.
– Как договаривались, Витя, – бросил ему мужчина и закрыл дверь.
Наступила неловкая пауза. Девушка стряхивала с шубки капли воды. К высоким каблучкам сапожек она, похоже, не привыкла и стояла как-то неустойчиво. Мужчина осмотрелся. Улыбнулся мне, кивнул замершему на лестнице Коте. Котя зачем-то быстро снял и сжал в руке очки.
– Вы ко мне? – спросил я.
Брови у мужчины поползли вверх.
– Нет. Мы бы хотели пройти.
– В Кимгим? – хриплым от волнения голосом спросил с лестницы Котя.
– А уже есть варианты? – заинтересовался мужчина.
– Нет, – ответил я.
– Тогда в Кимгим.
– Надо было ехать на «Семеновскую»… – негромко сказала девушка.
– И провести час в пробках? Так быстрее, – отрезал мужчина. – Мы пройдем? Товаров у нас с собой нет.
Надо было попросить у них объяснений. Нет, не попросить, а потребовать. Но что-то меня удержало. Может быть ощущение, будто требовать от этого лоснящегося господина объяснений – все равно что спрашивать, сколько цилиндров в моторе его машины. Он не знает, он пользуется.
А может быть, меня остановил взгляд девушки? Одновременно раздраженный… и просящий. Будто она смертельно боялась заминки – и оттого злилась. И на меня, и на мужчину.
– Проходите в ту дверь. – Я кивнул.
Они прошли, оставляя за собой грязные следы на полу. Девушка на ходу провела рукой по перилам лестницы, будто потеряла равновесие. Мужчина уверенно отодвинул засов, пропустил вперед девушку и вежливо кивнул мне на прощание.
Я подошел, чтобы закрыть дверь. И обнаружил, что в отдалении от башни парочку ждет экипаж. Четырехколесный, с откидным верхом.
– Какая дама! – восхищенно сказал Котя за спиной. – А? Что скажешь?
– Ландо, – сказал я, захлопывая дверь.
– Какое еще ландо? Подруга у мужика хороша!
– Может, это дочь?
– Ха! – Котя даже всплеснул руками от возмущения. – С такой попкой? Эх, живут же люди… Надо было их расспросить!
– Не думаю, что это они все устроили, – сказал я.
Меня что-то тревожило. Так… они вошли… девушка покачнулась и взялась за перила, на мгновение замедлила шаг…
– Ну хоть что-нибудь, да рассказали бы! Кто такие, от кого знают про башню, куда собрались… А ты понял – в Москве это не единственная башня! Есть еще где-то на «Семеновской»! Ты что там увидал, Кирилл?
Я подошел к лестнице. Наклонился и поднял с пола комочек бумаги, развернул его.
– Записка? – оживился Котя и перегнулся через перила. – Откуда?
– Это девушка бросила, – объяснил я. – Когда проходила мимо лестницы.
Глаза Коти забегали по бумаге. Через несколько секунд он тихо сказал:
– Блин… Что делать будем?
8
Вас когда-нибудь просили о помощи?
Наверняка просили. «Одолжи штуку на неделю, а?», «Купил я все-таки гарнитур! Приходи, будем таскать мебель на четвертый этаж без лифта!», «У тебя машина на ходу? Теща в три часа ночи из Антальи прилетает…».
Конечно, это иногда напрягает. С другой стороны, понимаешь, что сегодня просили тебя, а завтра попросишь о помощи ты.
А вам когда-нибудь приказывали помочь?
Непременно. «Фура с товаром пришла, поможешь грузчикам», «Стойте, гражданин, будете понятым!», «В субботу вечером все идем на митинг против терроризма!».
Знаете, в чем разница? Ты бы и так пошел разгружать грузовик, ведь от пришедшего товара зависит твоя зарплата. И засвидетельствовать, что у мрачного типа с бегающими глазками в кармане женский кошелек, – тоже был готов. А к террористам ты относишься чуть хуже, чем к тараканам, и «была б моя воля…».
Но тебе не оставляют выбора. Тебе приказывают делать то, на что ты и так согласен. Подчеркивают, кто здесь начальник, а кто дурак. Хотя на самом-то деле умный начальник в таких случаях приказывать не станет, оставит тебе иллюзию собственного решения.
Записка, подброшенная девушкой «с такой попкой», оказалась приказом. Старательным округлым почерком человека, не привыкшего много писать от руки, на листке из блокнота было написано колонкой:
Через час отправляйтесь вслед за мной.
Найдете белую розу.
Человек ответит на все вопросы.
Я посмотрел на часы, засекая время.
– Что будем делать? – повторил Котя. – Искать мужика с белой розой?
– А может, женщину? – из чувства противоречия спросил я.
– Тут же написано – человека! – искренне возмутился Котя. – По умолчанию имеется в виду мужчина… Кирилл, ты учти, дело явно пахнет контрабандой!
– Чего? Белых роз? – Я покрутил пальцем у виска.
– Мало ли чего… Ты даже тех… этих… не проверил как следует!
– Нет у них ничего запрещенного. В товарных количествах – тоже ничего нет.
– Откуда ты знаешь? – удивился Котя. И тут же восторженно воскликнул: – О! Я понял! Ты просто знаешь! Как с асфетидой!
Я кивнул.
– Пошли наверх.
– Тебе чайник надо завести электрический, – сказал Котя, подымаясь вслед за мной. – Или плитку. Как ты без горячего?
– Еще тюль на окна и горшок с геранью… Не собираюсь я тут обустраиваться!
– Ха! – фыркнул Котя. – Не собирается он… Слушай, а где у тебя…
– В Москве. За башней.
Котя остановился как вкопанный:
– Ты что, серьезно?
– По-большому можешь сбегать на станцию.
– Так быть не может, – строго сказал Котя. – Извини меня, но это помещение подстраивается под твои вкусы. Я имею в виду, под твои потребности!
– А ты где-нибудь здесь заметил унитаз?
Котя подумал секунду и стал подниматься по лестнице дальше.
– Закрыто там, – вяло сказал я.
Котя толкнул люк, закрывающий проход вверх. И тот легко подался, откинулся на петлях.
– Закрыто, говоришь? – бодро воскликнул он. – Так… свет тут есть?
Свет там был. Выключатель нашел я, он как-то очень удобно лег под руку.
Третий этаж башни оказался разделенным на две части. Маленькая круглая площадка вокруг лестницы, две двери. Одна вела в совмещенный санузел – исполинских размеров ванна, умывальник, унитаз. На вешалках нашлись чистые полотенца и пестрый банный халат моего размера. Окон не было.
– Погоди минутку, ладно? – Котя бесцеремонно закрыл за собой дверь.
В ожидании я заглянул во вторую полукруглую комнату.
Как и следовало ожидать. Электрическая плита, шкафы, стол и четыре стула. Кухня. В шкафах нашлась посуда. Тарелки, вилки-ложки, кастрюли и сковородки. Неплохой набор. Я даже обнаружил внушительного размера чугунный казан для плова. На кухне окошко имелось – и выходило прямо на железку.
– Знаешь, что интересно… – входя на кухню, сказал Котя. – Никаких ярлычков на полотенцах. Никаких знаков на фаянсе. В мыльнице кусок мыла лежит, так вот это просто мыло. Без рисунка, букв, символов. Во флаконе шампунь стоит, так он ничем не пахнет и прозрачный. Но мылится!
– Гипоаллергенный, значит, – сказал я. – Котя. Я пойду и приму душ. Я последний раз знаешь когда мылся? Вчера утром у тебя дома.
– А как же эта… – Котя явно растерялся, – просьба о помощи?
– Просьба? По-моему, это приказ. Не люблю приказов.
– Мы же все равно хотели туда идти! – воскликнул Котя.
– Искать человека с белой розой? Что-то мне не хочется. Ловушка это какая-то. Лучше вымоюсь.
На лице у Коти поочередно отразились растерянность, обида и даже неприязнь.
– Дама просила, – сказал он. – Ну… смотри. Иди принимай водные процедуры. Я пока твою жратву на кухню перетащу.
Когда я закрывал за собой дверь, то мне послышалось еще что-то вроде: «Дама просит, а ему двое суток без душа невтерпеж…»
Плевать я хотел на его бурчание! Горячая вода, шампунь неизвестного происхождения, хороший напор в душе – я с наслаждением вымылся и оделся. Увы, о чистом белье я вовремя не задумался, но все равно мне было хорошо.
Когда я вышел из ванной на кухню, Котя стоял у окна. На плите кипел алюминиевый чайник. При моем появлении Котя демонстративно посмотрел на часы и вздохнул.
– Котя, как ты представляешь себе поиски человека с белой розой в чужом мире? – спросил я, усаживаясь за стол. Надо сказать, что, несмотря на изрядный бардак у себя дома, в гостях Котей овладела какая-то страсть к порядку. Он действительно перетащил на кухню все продукты и аккуратно разложил по шкафам.
– Я представляю, что не тому человеку выпал уникальный шанс исследовать чужой мир! – горько сказал Котя.
– Котя, сейчас семь вечера, – ответил я. – Еще двадцать минут.
– Так ты пойдешь? – Он сразу ожил. – А еще голову морочил… Кстати, здесь та же самая петрушка! Никаких знаков изготовителя, ни на посуде, ни на плите. Я думаю, все это создано механизмами башни как идеальное отражение конкретных вещей! Своего рода платоновские идеальные вещи!
– Какими механизмами? – спросил я, наливая себе кипятка и бросая в стакан пакетик чая. – Какие идеальные вещи? Этот кривобокий чайник – идеальный чайник?
– Сразу видно, что ты не интересуешься философией. – Котя тоже сделал себе чай. – Между прочим, белая роза – это древний философско-магический символ. Как и башня, кстати! Со времен Вавилонской башни…
– Котя… – Я вздохнул. – Это не символ. Мы в нем сидим. И чай пьем тоже не из символа.
– Весь мир состоит из символов, а наша жизнь – тем более! – горячо воскликнул Котя. – Любовь мужчины к женщине тоже глубоко символична. Я думаю, когда эта дама оставила нам записку…
– Котя! – воскликнул я, прозревая. – Дама?
У Коти забегали глаза, но он твердо повторил:
– Дама!
Я первый раз присутствовал в момент влюбления моего друга. Вот оно как бывает! Мимолетный взгляд, восхищение фигуркой – и Котя готов. Он ведь и лица ее толком рассмотреть не успел!
Нет, симпатичная девушка, слов нет. Но…
– Кирилл, если ты согласен, я пойду с тобой, – твердо сказал Котя.
– Замерзнешь. Там снег валит, а у тебя ботиночки на тонкой подошве и куртка на рыбьем меху.
– Она с виду тонкая, а на самом деле очень теплая!
Я пожал плечами.
– Да пожалуйста! Что я тебе, мать родная, шарфик на шее повязывать? Ты уже большой мальчик, воспаление легких сам вылечишь.
– Я пойду с тобой, – упрямо повторил Котя.
В тупичке было темно. По-зимнему, когда небо не разглядишь, но рождающийся в нем белый снег координатной сеткой чертит воздух, а от самой земли будто идет слабое белое свечение. Едва-едва угадывались заснеженные стены и темный контур башни. На ней снег почему-то не налипал.
– Один маленький шаг открывает целый огромный мир, – внезапно сказал Котя.
– А? – Я вздрогнул. – Ты чего?
– Ну… мы же впервые вышли в иной мир. Надо что-то сказать. – Под моим взглядом Котя даже в темноте начал мяться. – Что-то умное.
– Впервые? Тут люди так и шастают! Туда-сюда! И мы уже выходили час назад, башню осматривали.
– Тот раз не считается… Пошли?
Я решил, что бороться с романтическим порывом Коти бесполезно, и двинулся прочь от башни. Туда, откуда приезжал почтальон и куда, вероятно, отправилось ландо с незнакомой дамой и ее спутником. Снега за прошедший час насыпало изрядно, но следы от повозки все-таки оставались, и мы старались держаться их.
– Неправильно все, – вздыхал за спиной Котя. – Надо было приборы захватить. Термометр, барометр… Какова разница температур между нашим миром и этим? Почему не возникает перепадов давления? Снег бы хорошо взять на анализ… Проверить, работает ли здесь радио…
– У меня в телефоне есть радиоприемник, – похвастался я.
– О!
– Только надо наушники втыкать, они вместо антенны. А их нет.
– Мобильник! – спохватился Котя. – Сейчас… – Он извлек из кармана телефон и обиженно сказал: – Блин… Сеть недоступна!
– Хватит болтать на морозе, точно горло застудим.
Думаете, Котя успокоился? Он обсуждал со мной архитектуру окрестных строений – хотя что тут можно было рассмотреть, в темноте. Выдвигал и опровергал гипотезы о мире Кимгима – к примеру, у него получалось, что мир этот может быть куда развитее нашего, а гужевой транспорт жители используют из соображений экологии и любви к старине.
Я его почти не слушал. Шел, месил ногами рыхлый пушистый снег. Есть люди, которые в непонятной ситуации замыкаются в себе и ждут развития событий. А есть такие, кто начинает болтать и фонтанировать идеями. Я раньше считал, что и сам из таких. Но рядом с Котей невольно стал молчуном.
Меня куда больше волновало, что делать, если мы и впрямь найдем человека с белой розой. Какие вопросы задать. И какие ответы мы получим…
Улица закончилась как-то неожиданно вовремя. Котя, шедший за мной, вначале перестал тараторить, потом тяжело задышал, потом сказал, что я пру как танк и совершенно не жалею работника умственного труда, не привыкшего торить снежные тропы. Похоже, он уже готов был сдаться и отправиться назад. Но тут впереди забрезжил слабый свет, мы оба невольно ускорили шаг и через несколько минут вышли на открытое пространство. Для полноты наших впечатлений и снегопад немного поутих.
– Убиться веником! – воскликнул Котя. – Где это мы?
Я был с ним абсолютно солидарен.
Мне почему-то казалось, что тупичок расположен где-то в центре города. Что достаточно из него выйти – и мы окажемся в гуще местной жизни. Чудились какие-то кривые улочки, прижавшиеся друг к другу дома в три-четыре этажа, маленькие площади с фонтанами и крошечные лавочки с товаром непонятного происхождения и назначения, чинно расхаживающий люд, конные экипажи…
Фиг там.
Мы вышли к морю. На длинную заснеженную набережную, под которой набегали на каменистый берег серые холодные волны. С одной стороны море, с другой – однотипные здания из красного кирпича, с присыпанными снежком железными крышами, без единого огонька в окнах, прореженные уходящими от берега улочками. Как далеко тянулись здания вдоль берега, снегопад мешал рассмотреть. Уж на километр в обе стороны от нас – точно.
Со стороны моря шел довольно высокий, мне по грудь, каменный парапет. И на нем, на пузатых столбиках, горели неярким дрожащим светом большие, с метр диаметром, шары молочно-белого стекла. Фонари стояли нечасто, но благодаря снегу вся набережная была освещена.
– Свет, похоже, не электрический, – с интонациями естествоиспытателя произнес Котя. – Гляди, а что там?
Мы подошли к обледенелому, мокрому от брызг парапету. Вдали, в море, и впрямь медленно двигались огоньки – целое созвездие, плывущее за мутным снежным занавесом.
– Корабль, – предположил я.
– Угу.
– На Питер похоже, – сказал Котя. – Нет, не на Питер. На Юрмалу.
– Хочешь сказать…
– Нет, не хочу. – Котя поежился. – Какое-то все чужое… Тебе не страшно, Кирилл?
Я подумал и покачал головой. Нет, страшно не было. Любопытство, легкая настороженность – и все.
– А то, может, вернемся… – предложил Котя. – Мы честно искали, но никого не нашли.
– Следы от ландо видишь? – спросил я.
– Вижу, – признался Котя.
– Давай пройдем по ним немного. Это все-таки повозка, а не автомобиль. Не могли они очень далеко уехать. Или замерз?
– Я? – возмутился Котя. – Да я вспотел! Говорю же – у меня куртка теплая.
– Тогда пошли. Нет, подожди!
Я прошелся вдоль парапета, утаптывая снег и пытаясь найти хоть какой-нибудь мусор. Камень, ветку… хоть что-нибудь. Лезть через парапет на берег не хотелось. Наконец я нашел булыжник с кулак размером, обтер от снега и торжественно водрузил на парапет.
– Отмечаешь место? – догадался Котя. – Правильно. А то заплутаем.
Честно говоря, я немного завидовал другу. Он вел себя… ну… правильно, что ли. Исследовал новый мир. Героически терпел холод. Спешил задать все вопросы и получить все ответы. И ведь он совершенно явно побаивался.
А во мне была какая-то непонятная уверенность в себе, которая начисто убивала сам дух приключения. Если подыскать сравнение, то Котя вел себя будто охотник девятнадцатого века, отправившийся в Африку охотиться на львов. А я – как современный турист, едущий на сафари в комфортабельном джипе.
Может быть, так и надо?
Может быть, нет здесь никаких львов?
Мы двигались по набережной. Здесь идти было проще, ветер сдувал снег к морю. По левую руку тянулись дома, по правую – парапет с фонарями, исчезающие вдали огни корабля. Котя приплясывал на ходу и прятал ладони под мышками. Я, честно говоря, тоже пожалел об отсутствии перчаток. Снег снова зарядил не на шутку.
А потом сквозь метель проступило здание на берегу. Здесь набережная дугой выступала к морю, и на образовавшейся площадке стоял двухэтажный дом. Тоже кирпичный, но живой – с теплым светом в занавешенных окнах, с дымком из трубы, с расчищенным снегом у входа. Такие дома рисуют воспитанные дети, которых любят родители. Еще их можно встретить в благоустроенной и уютной Европе.
У нас они как-то плохо приживаются.
– Во идиоты, – сказал Котя, останавливаясь. – Во мы идиоты!
Надо же – в очках, но первым разглядел вывеску над широкими двустворчатыми дверями.
БЕЛАЯ РОЗА
– И с чего мы взяли, что надо искать розу? Белую? Зимой? – Котя фыркнул от возмущения. – Это гостиница. Или ресторан. Ресторан еще лучше… Пошли?
– Постой. – Я схватил его за плечо. – Подожди!
Котя послушно остановился.
Я оглядывал здание. Что же меня тревожит? Там должно быть тепло. Там, наверное, и впрямь чего-нибудь нальют. Если попросить. И ответят на вопросы…
– Первым пойду я. – Я строго посмотрел на Котю. – Понял? А лучше ты подожди пока здесь…
– Дай угадаю, – сказал Котя. – Ты небось служил в десанте. Или имеешь красивый цветной пояс по каратэ.
– Нет.
– Тогда не строй из себя героя!
– Хорошо. – Я не стал дальше спорить. – Только иди за моей спиной. Пожалуйста.
«Пожалуйста» сработало. Котя кивнул.
Я подошел к дверям. Красивые ручки – бронзовые, старинные, в виде когтистых птичьих лап… Да что я тяну, здесь все старинное! Неужели пришел страх?
Я взялся за холодный металл и потянул дверь на себя. Она легко, мягко открылась.
– Что там? – спросил Котя из-за плеча.
Там была небольшая комната вроде прихожей или гардеробной. Вешалки на стенах – все пустые. Две двери. Большое кресло, обитое потертым красным бархатом. Оно пустовало, и это почему-то казалось неправильным. Из стены торчат несколько ламп с цветными абажурами. Похоже, газовые – свет дрожал, как от колеблющегося пламени.
Мы вошли.
– Стильно, – сказал Котя. – И пусто. Но тепло!
Я толкнул внутреннюю дверь. Вот за ней было именно то, что я ожидал увидеть: огромная зала (про нее хотелось сказать именно так – «зала»), потолок – метра четыре или даже пять, в центре комнаты свисает погашенная хрустальная люстра; повсюду стоит основательная, добротная мебель: кресла, столики, шкафы с посудой; стены обиты бежевыми гобеленами. Большой растопленный камин с мраморной доской, уставленной безделушками из стекла и керамики. Широкая лестница на второй этаж. Угол залы занимала массивная барная стойка: никаких металлических цеплялок для бокалов, никаких никелированных стоек, одно лишь матово-черное дерево. За стойкой у стены неглубокие шкафы с красочными бутылками, дальше – полуоткрытая дверь. На полу залы лежал светло-коричневый ковер со странным рисунком из беспорядочно разбросанных темных пятен.
– Какой странный рисунок, – глядя под ноги, сказал Котя. Умоляюще посмотрел на меня: – Да?
– Это кровь, – сказал я. И оглянулся.
В гардеробной стоял человек. Видимо, вышел из второй двери, когда мы прошли внутрь. Мне не понравилась его одежда – черного цвета свитер и брюки, все облегающее, даже на вид скользкое, не ухватить. Одежда для драки, а не для распития напитков у камина. Еще мне не понравилась черная маска-капюшон на голове, оставляющая свободными только глаза. Глаза тоже не понравились – холодные, безжалостные. Очень не понравилась увесистая короткая дубинка в руке.
Да что там перечислять, человек мне совершенно не понравился!
И то, как он осторожно приближался, держа дубинку чуть отведенной, – тоже.
– Кирилл, зря мы сюда зашли, – дрожащим голосом сказал Котя, глядя мне за спину.
Я проследил его взгляд: за барной стойкой был еще один мужчина в черном, то ли прятавшийся под стойкой, то ли вышедший из двери. На дружелюбного бармена, мечтающего смешать вам необычный коктейль, он никак не походил. Для начала ему пришлось бы отложить дубинку и нож с широким листовидным лезвием.
Еще двое одетых в черное вышли из неприметной двери в дальней стороне залы. Тоже с дубинками и ножами.
И не похоже было, что нас собираются схватить. Скорее мы оказались досадной помехой, которую требовалось устранить максимально простым и надежным образом.
Мужчина за стойкой чуть отвел руку с ножом.
Мужчина из гардеробной перешагнул порог и стоял теперь метрах в двух от нас.
– Кирилл… – начал Котя.
Я не стал его слушать. Узурпировавший место бармена человек стремительно взмахнул рукой. В ту же секунду я выбросил руку навстречу сверкнувшему ножу и ударил Котю ногой под коленку – он предсказуемо рухнул.
На самом деле это невозможно. Если тебя не обучали с младенчества в каком-нибудь Шаолине. Но сейчас я не задумывался о таких мелочах.
Я поймал нож в полете – не остановил, а лишь коснулся рукояти и подправил траекторию. Он вошел в грудь человеку, закрывавшему нам путь к отступлению, – всем своим широким лезвием, из черной ткани торчал только короткий хвостик, даже не похожий на рукоять. Человек издал хрюкающий звук и осел на колени.
И на этот раз я уже не мог сказать, что в этом нет моей вины.
Человек, метнувший нож, перепрыгнул стойку – красиво, опираясь лишь левой рукой, а правой, с дубинкой, замахиваясь в прыжке. Дубинка неслась мне прямо в голову. Я присел, пропуская удар над собой, – и ткнул нападавшего в грудь открытой ладонью. Убийца будто сломался. Его шатнуло назад, он выронил дубинку и беспомощно заскреб грудь руками. Я ударил снова, почему-то опять не кулаком, а растопыренными пальцами – снизу в подбородок. И не услышал, скорее почувствовал хруст позвонков, когда его голова запрокинулась назад.
Оставшиеся в живых остановились. Страха они не выказывали, хотя я лично при виде невооруженного человека, убившего двоих нападавших, еще три дня назад наложил бы в штаны. Они скорее выглядели растерянными.
– Функционалы? – неожиданно сказал один из них.
– Нет. Не может быть, – ответил второй.
Выглядели они как персонажи-плохиши в детских мультиках. Ко всему еще один держал дубинку в правой руке, другой в левой, так что они казались зеркальным отражением друг друга.
– Кирилл, ты их убил! – внезапно воскликнул лежащий на спине Котя и попытался встать. На лице его отразился больший ужас, чем когда убить собирались нас. – Ты же их убил!
Левша неожиданно пнул оказавшийся перед ним стул – с такой силой, что тот полетел мне в голову. И парочка бросилась в атаку.
Я поймал стул на лету двумя руками за гнутые, покрытые узорчатой резьбой ножки. Одним рывком выломал эти ножки. Перевернул их в руках острыми обломанными концами вперед. И вогнал в грудь нападавшим, прежде чем они успели обрушить на меня свои дубинки.
Как выяснилось в ходе эксперимента, деревянный кол в груди смертелен для человека не менее, чем для вампира.
Левша рухнул прямо на Котю, и тот с воплем выскочил из-под подергивающегося тела. Попятился от меня, будто ожидая, что я прикончу и его.
Собственно говоря, а почему бы ему так не подумать? Ведь для Коти я – почти незнакомый человек…
– Ты их убил! Ты… ты…
– Они бы убили нас! – рявкнул я. – Ты что, они же хотели нас убить! Нож, между прочим, летел тебе в горло!
Котя закивал, но без особой убежденности. Потом глаза у него чуть прояснились, безумный ужас ушел. Но явно обещал вернуться.
– Котя, я не маньяк. Не псих. Они напали, я защищался.
– Как ты их… как ты смог? – Котя снял и начал протирать очки. При этом лицо у него, как это часто бывает с очкариками, стало растерянным и беззащитным.
Я оглядел четыре неподвижных тела. У одного нож в сердце, у другого сломана шея, двоих я проткнул. Кажется, одного насквозь. Это с какой силищей надо было ударить? Я с легким ужасом посмотрел на собственные руки. Так захочешь в носу поковыряться и полголовы оторвешь…
– Не знаю как. Это само пришло. Надо было защищаться, ну и…
– Ты… у тебя глаза при этом стали… задумчивые, меланхоличные. Будто ты стихи читаешь вслух.
Ничего себе сравнение! Все-таки в Коте есть задатки писателя.
– Я делал то, что нужно было делать. Я… даже не сомневался в этом. Знал, что так надо.
Котя кивнул. Водрузил очки на нос. Взгляд у него стал более осмысленный.
– Скажи, а что они кричали – ты понял?
– Да. А что?
– Я так и подумал. – Котя кивнул. – Они не по-русски говорили. Затрудняюсь сказать, на каком языке… что-то довольно приятное, вроде французского. Но я такого языка не знаю.
Я не удивился.
– И что они говорили? – поднимая откатившуюся к его ногам дубинку и уважительно взвешивая ее в руках, спросил Котя.
– Один из них спросил другого: «Функционалы?» А тот ответил, что не может такого быть. Что такое функционал?
– Математическая функция. – Котя аккуратно положил дубинку на хрупкий журнальный столик, чудом уцелевший в пылу сражения. – Ты у нас специалист по значению редких слов, тебе виднее.
– Видимо, функционалы через таможню не возят.
Котя еще раз смерил меня взглядом и покачал головой:
– А ведь ты чувствовал! Ты знал, что здесь будет засада!
С очевидным спорить было бесполезно. Я зашел за барную стойку, заглянул в дверь. Небольшая кухня, все в том же стиле «у нас тут девятнадцатый век, вы не против?». Вроде бы никого нет. Я взял с полки бутылку вызывающе алкогольного вида, глянул на этикетку. Так, информация к размышлению… Надпись явно на английском. Какое-то виски.
– Котя, что тут написано? – Я показал ему бутылку.
Котя подошел, неприязненно поглядывая на тела.
– Господи, тут четыре трупа, а тебя на выпивку потянуло… Виски, односолодовый, двенадцать лет выдержки… Круто. Давай сюда!
Он сделал крупный глоток прямо из горлышка, закашлялся.
– Значит, читать у тебя получается? – спросил я.
– Если помнишь, то вывеску я тоже прочитал. – Котя вручил мне бутылку. – Она была на русском.
– Что же тут, говорят на одном языке, пишут на другом?
Котя посмотрел на меня с неожиданной иронией:
– Я бы предположил, что эти вот… что они здесь такие же гости, как и мы. И общались на своем языке. Только ты, похоже, этот язык понимаешь.
– Функционал? – Я пожал плечами. – Не сказал бы, что понимаю, но… Ты что делаешь?
Котя прошелся от тела к телу, трогая каждого за запястье.
– Вдруг живы… помогли бы.
– Они убийцы!
– Ну они же теперь не опасны? – Котя развел руками. – Нет, ты их надежно уложил. Кирилл, ну что же ты наделал… Это ведь другой мир! Понимаешь? А мы начали знакомство с ним с преступления… Зря ты их убил…
Он подошел к дальней двери и осторожно заглянул внутрь. Потом вывернулся обратно и обессиленно прислонился к стене. Лицо у него стремительно бледнело.
Подхватив на ходу дубинку, я бросился к нему на помощь.
– Лучше не смотри, – быстро сказал Котя. – Лучше не надо.
Был он белый как мел и в бисеринках пота. Одна капля смешно свисала с носа.
– Зря ты их убил, – повторил Котя. – Так легко. Надо было… надо было помучить.
В общем-то после этого в дверь можно было и не заглядывать. Все стало понятно. Но я все-таки заглянул.
– Твари… – пробормотал Котя.
– Они их пытали, – сказал я. – Соберись. Вот тут как раз надо… пощупать пульс.
9
Бытует мнение, что самым гнусным преступлением на свете является убийство детей. Убийство стариков вызывает презрительное возмущение, но уже не будит инфернального ужаса. Убийство женщин также воспринимается крайне неодобрительно – как мужчинами (за что женщин убивать-то?), так и женщинами (все мужики – сволочи!).
А вот убийство человека мужского пола, с детством распрощавшегося, но в старческую дряхлость не впавшего, воспринимается вполне обыденно.
Не верите?
Ну так попробуйте на вкус фразы: «Он достал парабеллум и выстрелил в ребенка», «Он достал парабеллум и выстрелил в старика», «Он достал парабеллум и выстрелил в женщину» и «Он достал парабеллум и выстрелил в мужчину». Чувствуете, как спадает градус омерзительности? Первый тип явно был комендантом концлагеря и эсэсовцем. Второй – карателем, сжигающим каждое утро по деревеньке. Третий – офицером вермахта, поймавшим партизанку с канистрой керосина и коробкой спичек возле склада боеприпасов.
А четвертый, хоть и стрелял из парабеллума, легко может оказаться нашим разведчиком, прикончившим кого-то из трех негодяев.
Так вот люди в черном явно не были озабочены укреплением своего реноме. В небольшой комнате – я мысленно определил ее как курительную – я увидел три неподвижных тела. Старуха, молодая женщина и мальчик-подросток.
Всему есть свое место и время. Истязаниям пристало твориться в пыточных камерах темных подземелий. Среди мягких кресел и диванчиков (будь они хотя бы кожаными, а не из розового шелкового шенилла) и журнальных столиков с хрустальными пепельницами неподвижные окровавленные тела выглядят особенно омерзительно.
А еще – очень тошнотворна смесь запахов хорошего табака и свежей крови…
Повинуясь инстинкту защиты слабого, я первым делом подошел к голому по пояс подростку, привязанному к креслу. Мальчишке было лет четырнадцать-пятнадцать, на возраст невинного ребенка он уже проходил с трудом, но все-таки… А вот привязали его как-то картинно, так тупые злодеи связывают смелых юных героев в детских фильмах, затрачивая метров десять толстой веревки и совершенно не гарантируя результата. Ноги примотаны к ножкам кресла, руки – к подлокотникам, еще несколько петель вокруг пояса и петля на шее.
И повсюду – кровь. На мешковатых штанах из темно-коричневой ткани, на прыщавом мальчишеском лице. Кровь совсем свежая. Но многочисленные порезы – на лице, на руках, на торсе – уже не кровоточат.
Я осторожно прижал пальцы к сонной артерии. И почувствовал слабое редкое биение.
– Он жив, – удивленно сказал я.
– Чего? – Котя все еще стоял в дверях. – Да из него вся кровь вылилась!
– Пацан живой. – Я встал. – Куча мелких порезов, но ничего страшного. Развяжи его и положи на диван…
Сам я отправился к женщине. Та же самая картина: неглубокие порезы, кровоподтеки. Крови потеряла много, мне показалось, что ковер под ногами влажно хлюпает. Но живая.
– Какой идиот завязывал узлы? – ругался Котя, стаскивая веревки с пацана. – Снять как нечего делать…
– Они не только глупые, они еще и целомудренные, – сказал я, глядя на женщину. – Не потрудились даже одежду снять…
Конечно, в пыточном деле я профан. Но если уж взялся кого-то мучить и тыкать ножиком, то разумно вначале жертву раздеть. Во-первых, видно результат своей работы. Во-вторых, голый человек уже заранее напуган и унижен.
А тут – с пацана сняли только рубашку, женщину вообще не рискнули раздеть.
У старухи – ей было за шестьдесят, не меньше, – я тоже нашел пульс. Пожалуй, из троицы она была самой колоритной. Если пацан был типичным подростком, которому в пору рекламировать лосьон от угревой сыпи, женщина походила на обычную домохозяйку лет сорока, то старуха скорее напоминала маститую актрису в возрасте. Я не о внешности, а о том редком типе харизматичных женщин, которые с годами утрачивают внешнюю привлекательность, но обретают внутреннюю силу. Старая, но крепкая; с лицом морщинистым, но фактурным; с седыми, но густыми и ухоженными волосами. Среди русских женщин такие редкость – обычно они превращаются либо в затюканных, либо в сварливых бабок. Среди западных тоже, они в большинстве своем мигрируют в сторону бодрых туристок в шортах и с фотоаппаратом.
Убрав руку, я в задумчивости отступил от кресла.
Старуху пытали меньше всего. Несколько синяков – будто размашисто, но неумело били по лицу. Несколько порезов на шее – скорее всего запугивали, прижимая нож к горлу. Роскошное (но предусмотрительно глухое) платье из шелка цвета морской волны даже не было запачкано.
– Странно, – неожиданно сказал Котя. – Как в анекдоте.
– В каком?
– Ну, где бабка наняла наркоманов свинью зарезать… А те выходят из сарая и говорят: «Зарезать не зарезали, но покоцали»!
– Притащи сюда какой-нибудь труп, – попросил я.
– Чего? – Котя вздрогнул. – Чего-чего?
– Приволоки труп, трудно, что ли? – спросил я. – Не хочется мне этих без внимания оставить… Или я схожу, а ты за ними посмотришь?
Котя сглотнул. Поглядел на три неподвижных тела, на пролитую повсюду кровь. И вышел в большую залу.
Когда я заканчивал развязывать старуху (все те же многочисленные, но не слишком надежные веревочные петли), Котя довольно бодро втянул за ноги труп (судя по отсутствию крови – это был тот, кому я сломал шею).
– Спасибо, – поблагодарил я. Оставил беспамятную бабку, наклонился над телом и стащил с болтающейся головы капюшон.
Ничего необычного, если не считать того факта, что это убитый мной человек. Европеоид, лет двадцать пять – тридцать. Лицо грубоватое, непримечательное. На шее, в месте удара, багровый кровоподтек. Пульса нет, конечно же. Я раздвинул веки, посмотрел в зрачки и поднялся.
– Мертвы, – пояснил я Коте. – Я уж подумал, тут все…
Старуха в кресле застонала и зашевелилась. Мы повернулись к ней как раз вовремя: она открыла глаза.
– Мы друзья! – быстро сказал я. – Не беспокойтесь.
Старуха посмотрела на меня. Потом на Котю. Снова на меня. Задержала взгляд – будто видела что-то, мне недоступное.
– Ты откуда взялся, служивый? – хрипло сказала она. – Я-то думала, конец нам пришел…
Она тяжело привстала в кресле, обернулась.
– Живы, – успокоил я ее. – Без сознания, но живы.
Старуха рухнула в кресло. Благодарно кивнула. Я вдруг понял, что именно в ней странно: обычно к старости люди либо ссыхаются, либо расплываются. А эта бабуля, при всех ее морщинах, ухитрилась сохранить нормальную, почти спортивную фигуру. И ее нынешняя слабость казалась вызванной пытками, а никак не следствием возраста.
– Спасибо, сосед, – сказала бабка и протянула мне руку. Секунду я колебался, а потом обменялся с ней рукопожатием – поцелуев она явно не ждала. Рукопожатие оказалось крепким.
– Да не за что. – Я с трудом удержался, чтобы не добавить: «На моем месте так поступил бы каждый…»
– Белая, – с ударением на втором слоге произнесла бабка.
– Что?
– Белая Роза Давидовна. Хозяйка гостиницы.
Котя присвистнул. И нервно захихикал.
– Максимов Кирилл Данилович, – представился я. – А этого типа зовут Константин Чагин. Ты кто по отчеству?
– Игоревич, – кисло сказал Котя. – Мог бы и запомнить.
– Очень приятно. – Роза Белая кивнула. Покосилась на неподвижное тело в черном, сочувственно, но без капли сомнений на лице покачала головой. – Глупцы…
– Кто они? – спросил я.
– Не знаю, Кирилл Данилович. Не знаю. Они увидели гостиницу и смогли в нее войти – значит не лишены известных способностей. Но они не из наших.
Мы с Котей переглянулись.
– А что они хотели?
– Мне кажется, они сами это с трудом понимали, – фыркнула Роза. – Они искали моего постояльца. Но у меня сейчас нет постояльцев. Не сезон, вы же видите?.. Костя, милый мальчик, принеси мне воды. У меня язык прилип к гортани. Только не из крана, на кухне белый эмалированный бак с питьевой. Набери полный графин.
Котя послушно выскочил из курительной.
– Какой вежливый молодой человек. – Роза одобрительно кивнула. – Приятно, что у вас сохранились друзья среди людей.
– А не должны были?
– Разве тебя не забыли родные и близкие? – вопросом ответила Роза. – Такова наша судьба…
Из залы донесся грохот падающего стула. И вскрик. Роза Давидовна привстала в кресле:
– Ты убил всех?
– А сколько их было? – Я ответил, уже понимая, что ответом никак не будет «четверо».
– Семеро… или шестеро? Нет, наверное…
Я не стал возиться и уточнять. Схватил дубинку, которую положил на журнальный столик. И бросился к двери.
Видимо, они спустились со второго этажа. Один держал Котю за волосы, запрокидывая голову и приставив к горлу нож. В руках у Коти был большой стеклянный кувшин с водой. Еще двое в черном, тоже с ножами в руках, осторожно крались к курительной комнате.
Мое появление их явно не порадовало. На несколько секунд все застыли.
– Отпустите его, – сказал я.
Державший Котю сделал недвусмысленный жест, проведя ножом у самого горла пленника.
– Не трогай его! – Один из черных вдруг стянул с лица капюшон. К моему удивлению, это оказалась девушка: лет двадцати, коротко стриженная, с чуть раскосыми глазами и смуглым лицом. Не чистая азиатка, но явно с изрядной долей восточной крови. – Кто ты?
– Не важно, – быстро ответил я. – Отпустите моего друга!
Девушка колебалась. Видимо, они не видели и не слышали предыдущей схватки. Но вот ее результаты были перед ними налицо.
– Если отпустим, ты позволишь нам уйти?
Котя умоляюще смотрел на меня. На долю скромного труженика «желтой» прессы выпало на сегодня изрядно приключений.
Честно говоря, я не сомневался, что смогу убить еще троих. И даже был почти уверен, что Котя не пострадает.
…Я поднимаю руку – так быстро, что они не успевают среагировать. Бросаю дубинку – она летит, будто предназначенный для метания снаряд, и тяжело бьет в лоб держащего Котю черного. Тот валится навзничь – то ли мертвый, то ли оглушенный. А я уже прыгаю вперед, уворачиваюсь от брошенных в меня ножей – стальных молний, беспомощно режущих воздух, сворачиваю шею черному в маске – снова этот влажный тягучий хруст, девушку бью в живот, потом по затылку – она падает без сознания, и ее еще можно будет допросить…
Скорее всего так оно и будет.
Если, конечно, та непонятная сила, что помогает мне расправляться с вооруженными врагами, позволит оставить кого-то в живых…
– Отпустите его и уходите, – сказал я.
– Он врет, – быстро сказал державший Котю черный. Судя по голосу, это был молодой парень – и на самой грани истерики. – Он нас убьет. Полицейский функционал не отпустит…
– Он таможенник, дурак! – выкрикнула девушка. – Мы уходим! Отпускаем твоего друга и уходим!
Она разжала ладонь, и нож упал на пол. С секундным колебанием выпустил нож и ее напарник. Они стали пятиться, отступая к двери.
Державший Котю парень неохотно убрал руку с ножом и легонько отпихнул пленника. Котя, смешно семеня ногами, побежал ко мне, так и не выпустив графин с водой. Я шагнул вперед, прикрывая Котю собой. Велел:
– Отнеси водичку Розе Давидовне.
Ничего так не спасает от паники, как простые и внятные действия. Котя кивнул и юркнул в курительную.
Уцелевшая троица налетчиков спешила ретироваться. Первой исчезла в двери девушка, за ней – ее напарник. Последним шел тот, кто держал Котю.
И вот тут я сглупил. Буквально на секунду повернул голову, глянул, что творится в курительной. Ничего особенного там не происходило: старуха стояла и жадно пила прямо из графина, Котя опасливо косился на дверь.
Левое плечо пронзила острая боль. Я повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть последнего налетчика, готовящегося юркнуть в дверь. Из моего плеча торчал хвостик метательного ножа.
Я взмахнул рукой, и дубинка пронеслась в воздухе, тюкнув парня в затылок. Даже через всю залу мне было видно, что череп под ударом промялся, будто спелое яблоко от удара кулака. Черный раскинул руки и рухнул в проем двери.
Вот идиот…
Дверь вдруг хлопнула – и сама собой закрылась, выдавив при этом тело в прихожую. На двери громыхнул, закрываясь, тяжелый засов. Послышался голос Розы:
– Вот так спокойнее будет.
Подцепив нож, я вытащил его из руки. Снаружи ничего не было, только разрез. А вот где-то под курткой по руке текла кровь, удивительно густая и горячая. Больно не было, только ныло и пульсировало, отдавая куда-то в пальцы.
Я ввалился в курительную. Бросил окровавленный нож на столик. Сел, зажимая рану. Котя с ужасом уставился на меня.
– Царапина, – сказал я.
– Я… я перевяжу… – пробормотал Котя. – Кирилл, ты как? На тебе лица нет…
Удивительная вещь – человек. Я убил пятерых. И никаких положенных, если верить писателям, угрызений совести и тяжких переживаний не испытал. А одна-единственная рана, понятное дело, что неопасная, – и сразу стало страшно. Сразу холодок в груди.
– Дайте-ка посмотреть, молодой человек…
Уверенными движениями Роза помогла мне снять куртку и свитер, расстегнула рубашку. Рукав был весь в крови. Морщась, я вытащил руку.
– Минуточку, – сказала Роза. В руках у нее появился мокрый платок, которым она аккуратно стирала кровь. Я посмотрел на свое плечо. Там был шрам, покрытый воспаленной красной коростой.
– Для вас это внове? – Роза посмотрела мне в глаза.
Я кивнул.
– Привыкнете.
Старуха отвернулась и пристально посмотрела на неподвижно лежащую женщину. Позвала:
– Клавдия! Клава, очнись!
Женщина медленно, заторможенно приподнялась. Посмотрела на Розу, потом на нас.
– Видишь, все хорошо, – сказала Роза. – Помощь пришла. Тебе лучше?
– Да, Роза Давидовна…
– Вот и хорошо.
Женщина склонилась над подростком, потрясла его за плечи. Тот привстал. Клавдия взяла полупустой кувшин, сделала несколько глотков, протянула мальчишке. Он начал жадно пить. Вода текла по его лицу, смывая кровь. Отставив пустой кувшин, пацан протер лицо руками. Шрамов на коже больше не было.
Юношеские прыщи остались.
– Петя, поздоровайся, – велела Роза. – И поблагодари господина таможенника. Он не обязан был нас спасать.
– Петр, – послушно представился мальчик. – Спасибо большое.
– Приведите в порядок себя, а потом гостиницу, – сказала Роза. – Почистите мебель и ковры.
– А этих куда девать, Роза Давидовна? – спросила женщина, глядя на тело налетчика.
Я подумал, что этот вопрос никогда не встает перед героями фантастических книжек. Многочисленные убитые враги остаются на месте, а потом сами собой куда-то деваются. Хорошо, допустим, на открытой местности их утилизируют звери и птицы. А в помещении? Тела требуется похоронить. Наверное, возле каждой деревушки, которую минуют, размахивая острыми железяками, герои боевиков, существует специальное кладбище для врагов.
– К морю. Только не бросайте в воду, положите пока на бережку, – поразмыслив секунду, сказала Роза. – Вдруг за ними придут и захотят похоронить.
Клавдия и Петя, с любопытством косясь на нас, но ничего не спрашивая, вышли из курительной.
– Мать и сын, – пояснила Роза. – Я их наняла три года назад у нас, в России. Не доверяю местным, знаете ли… Муж у Клавы алкоголик, сын в результате несколько… э… простоват. В жизни их ничего хорошего не ожидало. Они мне очень благодарны. Жаль, что обычные люди и в свой срок умрут.
– А мы? – спросил я.
Подцепив ногтем запекшуюся коричневую корочку на ране, я потянул ее. Результат каждому известен с детства – должна была алыми бисеринками выступить кровь.
Под корочкой была чистая ровная кожа.
Я стал одеваться.
– А мы – как получится… Долго ранка заживала, – сказала Роза. – Вы, похоже, совсем недавно при делах?
– Сутки.
– Понимаю, – кивнула Роза. – Вы молодец. Вы быстро осваиваетесь.
Я посмотрел в залу. Немногословный мальчик Петя стаскивал в кучу тела. Очень легко стаскивал, будто под черной тканью скрывались надувные куклы, а не мертвая плоть.
– Они не похожи на обычных людей. Раны сразу зажили, и такая силища…
– Это моя территория, – сказала Роза, будто это все объясняло. – И здесь я устанавливаю кое-какие правила. К сожалению, воевать – не моя прерогатива.
– Роза Давидовна! – не выдержал Котя. – Мы и в самом деле ничего не понимаем. Кто вы? И что за мир вокруг?
– Давайте поговорим, – дружелюбно кивнула Роза. – Вон в том шкафчике – коньяк, сигары. Хотя тут несколько неубрано… Идемте! А коньячок с сигарами прихватите, да.
– Не курю, – буркнул Котя, но в шкаф полез. Достал и сигары из деревянной шкатулки, и плоскую фляжку коньяка, и три изящных серебряных стаканчика.
Вслед за старухой мы прошли через залу, где Клавдия с ведром и ворохом тряпок оттирала с ковра темные пятна, поднялись по лестнице на второй этаж. От небольшого холла расходились в две стороны коридорчики. Но Роза кивнула в сторону диванчика и пары кресел у окна.
– Тут подождем, пока приберутся. Может, все-таки по сигаре? Уверены? А я, с вашего позволения… простите, что так вульгарно…
Она откусила кончик толстой коричневой сигары. На журнальном столике перед диванчиком имелись пепельница и коробок спичек. Головка сигары отправилась в пепельницу, от длинной спички Роза ловко закурила.
Странное это зрелище – женщина с полноценной «короной». Сразу вызывает возмущение у мужчин… Фрейд бы по этому поводу нашел, что сказать. Я сел рядом и огляделся. Комнатушка походила на холл маленькой гостиницы. На стенах лампы – газовые. Холодный камин с аккуратно уложенными дровами.
– Это гостиница, – сказала Роза. – Постоялый двор. Отель. Как угодно называйте.
Я молча кивнул.
– Я родилась в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году, – торжественно произнесла Роза и с вызовом посмотрела на нас. – Не имею обыкновения скрывать свой возраст.
– Хорошо сохранились, – сказал Котя. Он не стал садиться, стоял у окна. – Да вы рассказывайте. Мы теперь во все поверим.
Поколебавшись, я взял стеклянную фляжку. Армянский «Праздничный». Судя по этикетке – выпущенный еще в СССР. Я налил три стаканчика, хотя Роза и покачала головой.
– С молодости работала по гостиничному делу, – сказала Роза. – Когда-то в отцовской гостинице, в Самаре… потом уехала в Питер. Все и не перечислить. Революцию встретила в «Европейской» помощником управляющего. Работала и когда большевики в ней приют для беспризорников открыли, и когда при нэпе снова в порядок гостиницу привели. А в двадцать пятом – попала под статью.
– Политика? – спросил я.
– Нет, проворовалась, – спокойно ответила Роза. – Что вы хотите, время такое… Всякий выживал как мог. Ходила под следствием. Бежать в мои годы уж поздновато… родилась бы мужиком – застрелилась бы, тогда это было модно, но мне никогда не нравились эмансипе. Лежать в покойницкой с дыркой в голове? Нет уж, увольте! А глотать отраву – это для девочек-истеричек. Так что ждала естественного развития событий. И вдруг началась форменная чертовщина! Прихожу на работу, у самой в голове одно – сегодня в допре окажусь или завтра. А меня – не узнают! Куда прешь, говорят, бабка! Номеров нет свободных!
Она тихо засмеялась. Я кивнул.
– Возвращаюсь домой. Муж, покойник, как-то странно смотрит. Но ничего. Поужинали, спать легли. Под утро он просыпается – и давай орать! Кто такая, почему в моей постели… Вот ведь дурак, верно? Нашел в кровати женщину, пусть даже немолодую, пользуйся моментом! Кричу ему: «С ума сошел, старый хрыч? Я твоя жена!» А он в визг: жена у него пятнадцать лет как померла, на кладбище похоронена, он честный вдовец и никакая старая ведьма у него комнату не отнимет… Плюнула я ему в физиономию за такие слова – и вон из дома. Три дня по Питеру моталась. Спала на улице, христарадничала, думала, что с ума сошла. И вдруг подходит ко мне почтальон. На улице, представляете? Вручает телеграмму. А в ней адресок на Литейном и предложение прийти. Мне терять нечего, двинулась по адресу. Нашла рядом с Офицерским собранием маленький магазин. На витрины посмотрела – чуть не упала. Время-то какое было? А за стеклом – изобилие… Рыба красная и белая, раки живые, икра черная и красная, вина и шампанское, вырезка свежая, пикули, оливы в рассоле, фрукты глазированные, шоколад… В лучшие годы нэпа такого не видала. Только при царе, да и не во всяких гастрономах… А народ мимо идет – как не видит… Я войти-то вошла, а сама уже ничего не понимаю!
Она посмотрела на нас с Котей, будто проверяя, верим или нет. Пыхнула сигарой и продолжила:
– Вышел хозяин, культурный молодой паренек, посмотрел на меня пристально и говорит: «Да у вас сейчас голодный обморок случится, уважаемая…» Накормил, напоил, все честь по чести. И говорит: «Вас, наверное, забывать все стали? На работе не узнают, в семье не признали?» Я киваю. Вот он мне и объяснил… то, что сейчас я вам расскажу.
– Нет, таких чудес не бывает, – мрачно сказал Котя. – Мы ничего не услышим. Начнется пожар или землетрясение.
– И рассказывает мне тот торговец, что я – избранная.
Котя фыркнул.
– Жизнь – она ведь коротка. Вам пока не понять, вот к шестидесяти годам убедитесь, если доживете. Как в народе говорят: хоть золотарь, хоть царь, а всё – смертна тварь… Но! – Роза назидательно подняла палец. – Это судьба обычного человека. Совсем другое, если ты в своем деле достиг высот мастерства.
– К примеру – в гостиничном? – с иронией спросил Котя.
– К примеру – да, – согласилась Роза. – Или в столярном. Или в живописи. Или в военном искусстве. И вот такие люди не умирают. Они становятся мастерами. И выпадают из жизни!
Я вздрогнул.
– Простые люди про тебя забывают, – с легким сожалением продолжила Роза. – И родные, и друзья. Документы твои рассыпаются. Место твое в жизни становится пустым, вроде как не рождался ты никогда или помер давно. Зато ты становишься мастером и можешь жить вечно. Иногда в своем мире. А иногда в другом. Где ты нужнее.
– Масоны, – сказал Котя. – И параллельные миры.
Роза рассмеялась негромким, снисходительным смехом.
– Молодой человек, не верьте «желтым» газетенкам и дешевым борзописцам… При чем тут масоны? Самые обычные люди, добившиеся настоящего мастерства в своей профессии, вступают в новую жизнь, становятся мастерами…
– Или функционалами? – спросил я.
Роза кивнула.
– Да, некоторые называют так. Но нам, русским людям, не следует портить язык. Мастера! Прекрасное гордое слово. Я – мастер в своем деле, гостиничном. Вы, как я вижу, мастер-таможенник? Восхищена, что преуспели в столь юном возрасте.
– Я не таможенник, – сказал я.
Роза улыбнулась:
– Ну я же вижу! Вы наш. Вы тоже избранный!
– Ложки нет… – сказал Котя и уселся напротив Розы.
– Какой еще ложки?
– Не обращайте внимания… – В Коте проснулся какой-то профессиональный журналистский интерес. – Так вы здесь живете уже восемьдесят лет? Не старитесь…
– Как видите.
– Это ведь не Земля?
– Это Кимгим. – У Розы слово прозвучало мягко, словно с украинским акцентом. – Здесь немного иные очертания материков, но город расположен примерно на месте Стокгольма. Впрочем, я не особо интересуюсь географией.
– А откуда у вас эта гостиница?
– Каждый мастер, юноша, получает место, где может приложить свои таланты. Когда я пришла сюда – через таможню у Николаевского вокзала, здесь стоял полуразрушенный сарай. Но я чувствовала, что это – мое. С каждой проведенной здесь ночью здание менялось. Пока не стало таким, как мне хотелось. – Поколебавшись, Роза добавила: – Если бы я пожелала, здесь вырос бы отель побольше «Европейского». Но мне всегда нравились маленькие уютные гостиницы.
– Так вы не стареете… вы получили возможность заниматься любимым делом и такую гостиницу, как вам хотелось… и какие-то способности, превосходящие человеческие… раны у вас заживают, еще что-то, да? – Котя перечислял, а Роза кивала в ответ. – Вы… вы вроде как не человек?
– Мастер, – сказала Роза.
– И вас таких много? И вы живете в нескольких мирах и путешествуете между ними? Это все уже давно, десятки и сотни лет? Почему про вас не знают?
– Почему же не знают? Вот вы, Константин, обычный человек. Но друг-мастер вам доверился – и теперь вы знаете. Со временем сумеете замечать и других мастеров, эта способность вроде как тренируется. Клава и Петя давно умеют отличать мастеров от обычных людей.
Роза наслаждалась разговором, это было сразу видно. Нечасто, наверное, ей доводилось поучать неопытных мастеров. И не похоже, что она лгала.
Вот только – какой из меня мастер? Какой еще таможенник? Каких высот я достиг, чтобы внезапно превратиться в сверхчеловека?
– А кто вами правит? – не унимался Котя.
– Правят толпой, юноша, – усмехнулась Роза. – Мы – мастера. Мы самодостаточны.
Я мог бы напомнить, что полчаса назад самодостаточный мастер гостиничного дела была привязана к креслу, но удержался. Вместо этого спросил:
– Так вы не знаете, кто на вас напал?
– Местные, – коротко ответила Роза. – Очевидно, среди них был человек, знающий о нас. Вот они и охотились за…
Она вдруг прищурилась и с силой притушила сигару в пепельнице. Я поморщился от резкого запаха.
– Кирилл Данилович, так они же за вами приходили! Да, да, да… несомненно! Знали, что вы ко мне придете, и решили вас схватить. Но просчитались! Скажите-ка, молодые люди, а почему вы ко мне пришли?
– Нас попросили, – убитым голосом произнес Котя. – Одна да… одна ба… одна женщина. Подбросила записку, что надо найти белую розу, и нам ответят на все вопросы. Мы думали, цветок надо найти. Потом решили, что это про гостиницу…
– Вас заманивали в ловушку! Но просчитались! – Роза всплеснула руками. Интрига происходящего явно прибавила старушке экспрессии. – Какое коварство! Я свяжусь с ближайшим мастером-охранником… Вы, вероятно, еще не знакомы со своими соседями?
Я покачал головой. В отличие от Коти я не испытал разочарования. Но как-то плохо вязались между собой подброшенная записка и засада.
– Нам надо вернуться, – сказал я. – Мы, пожалуй, пойдем.
– Что вы! – Роза Давидовна укоризненно покачала головой. – В такую метель? Зачем? Переночуете у меня. Вы почувствуете, что такое гостеприимство мастера! А Клава замечательно готовит, вы поразитесь, какой она искусный кулинар…
– Нам лучше вернуться в башню, – повторил я. – Ну… вы должны меня понять. Как мастер мастера.
Это подействовало. Старуха закивала:
– Да, конечно. Да, я понимаю… Так у вас тоже башня?
– Почему тоже?
– Вы бы знали, – вставая, произнесла Роза, – как предсказуема мужская фантазия. Половина мастеров предпочитают жить в башнях.
Котя выглядел недовольным, но смолчал. Мы спустились вниз, где уже почти не было следов побоища. Мальчик Петя оттирал какие-то пятнышки со стены, его мать гремела посудой на кухне.
– Сейчас зима, – с грустью произнесла Роза. – Вы к нам приходите летом. Много постояльцев, веселый смех, цветы в вазах. Я приглашаю из города музыкантов, здесь играет пианино…
– А почему сейчас никого нет? – спросил Котя. – Я понимаю, зима. Но все-таки? Голая набережная, только фонари горят. Дома закрытые.
– Ну… так не сезон же… – повторила Роза. Взгляд у нее вдруг стал жалкий и смущенный. – Это бывает. В маленьких приморских гостиницах зимой всегда так. А жители… они тоже разъехались.
Котя посмотрел на меня и кивнул:
– Нам и впрямь пора. Очень было… – Он уставился на мальчика Петю, который меланхолично полоскал в тазике тряпку. От тряпки в воде расходилось красное, и Котя, проглотив слово «приятно», закончил: – …познакомиться.
И тут в дверь постучали. Роза Давидовна вздрогнула. Петя уронил тряпку и замер с открытым ртом, из кухоньки выглянула Клавдия.
– Если это вернулись… – начала Роза. – Но ведь вы сможете нас защитить, Кирилл Данилович?
Я пожал плечами.
Роза мельком глянула на люстру – и та зажглась. Гордо подняв голову, подошла к двери и распахнула ее настежь.
В прихожей еще клубился пар и даже летали снежинки. У дверей стоял человек в сером пальто с башлыком, сапогах и меховой шапке. Может быть, лет сорока или чуть старше. И с очень встревоженным лицом. Только когда он увидел меня за спиной Розы, в глазах его появилось облегчение.
– Мастер? – удивленно произнесла Роза. – О… добрый вечер!
– Там, за гостиницей, пять трупов, – сказал человек, не тратя время на приветствие.
– Это ужасно, Феликс! – Роза заломила руки на груди. – Какие-то сумасшедшие люди напали на гостиницу! Они искали молодого мастера…
– Они искали меня, – отрезал Феликс. – Идемте, молодой человек. Вы не один?
– С другом.
Феликс поморщился:
– Что ж, я захвачу обоих… – Он повернулся к старухе: – Роза Давидовна, будьте осторожнее, прошу вас. Вы же понимаете, как нам будет вас не хватать, если случится непоправимое.
– О, Феликс…
Почему-то мне не хотелось пререкаться и терять зря время. Я схватил Котю за рукав и потащил за собой. Мальчик Петя смотрел нам вслед с бесхитростным любопытством, Клава быстро и мелко крестилась, Роза Белая с немым обожанием провожала взглядом Феликса.
Мы вышли в метель.
Экипаж стоял прямо перед входом. Обычный фаэтон с поднятым по причине снега верхом, только не на колесах, а на полозьях. Впряжены в него были две лошади, поводья намотаны на неприметный столбик у дверей гостиницы. Яркий фонарь, закрепленный по правую сторону кузова, светил как раз на сваленные метрах в десяти тела, уже припорошенные снегом.
– И много сказок вам наплела Роза Давидовна? – спросил Феликс, прикрывая за собой дверь.
Котя нервно рассмеялся. Я с облегчением сказал:
– Много. Что родилась в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году…
– Вечно молодится, – буркнул Феликс. – Ну какая тут разница – пятьдесят или шестьдесят седьмой? Нет, все бы ей приврать… Еще управляющей отеля назвалась, верно?
– Помощником управляющего.
– Горничная она. Была горничной и осталась. И отель ее – мечта горничной. Чисто, тепло и ни одного постояльца. – Феликс поморщился. – Садитесь, ребята. Нечего нам тут делать.
– Она назвала вас мастером… – Я не закончил фразу, но Феликс понял вопрос.
– Еще одна блажь. Мастера, надо же такое придумать… Мы всего лишь функционалы. Да забирайтесь в сани, успеем еще наговориться!
10
С погодой творилось форменное безобразие. Вьюга налетала короткими снежными зарядами, потом ветер утихал, с неба начинали валить крупные рождественские хлопья снега – чтобы через минуту смениться мелкой ледяной крупкой и стригущей дорогу поземкой. Лошади бежали ровно, и сани плавно, убаюкивающе покачивались на ходу. Заднее сиденье в санях походило на узкий диванчик, покрытый меховым чехлом, для ног внизу имелось что-то вроде меховой полости. Я никогда раньше не катался в санях и ожидал гораздо меньшего комфорта.
Мы отъехали от гостиницы уже километра на три, а унылые кирпичные здания все тянулись и тянулись вдоль набережной, и не было ни одной живой души… Хороши были бы мы с Котей, попытайся проделать весь этот путь пешком.
– Меня зовут Кирилл! – запоздало представился я. – А моего друга – Константин. Мы из Москвы.
– Очень рад, – не выказывая особых эмоций, откликнулся Феликс.
Я упрямо пытался поддержать разговор:
– Феликс, почему здесь никто не живет?
– Это заводской квартал, – коротко ответил Феликс. – Промзона. А сейчас праздники.
– И все-таки? Почему совершенно никого нет? – настаивал я.
Феликс потянул вожжи, притормаживая лошадей. Тоже интересное ощущение – машины приучили меня, что остановиться можно в любой момент. Сани проехали еще с полста метров, прежде чем окончательно встали.
– Ты правда хочешь это знать? – спросил Феликс.
Я кивнул. Лицо Феликса было серьезным, даже мрачным. Если бы он сейчас сказал, что город оккупирован инопланетными пришельцами, захвачен вампирами или выкошен чумой, – я бы поверил.
– Вокруг посмотри. Какой идиот в такую погоду отправится гулять по набережной?
Я хотел было ответить – и не нашелся, что сказать.
Феликс усмехнулся. Но тут со стороны моря тяжело плеснуло – будто накатила особенно большая волна. И улыбку с лица Феликса словно смыло этим плеском.
– Есть еще одна причина! – резко ударяя лошадей вожжами, крикнул он.
Лошади в понукании не нуждались. Они рванули так, что нас с Котей отбросило на спинку диванчика. Я перегнулся через боковину саней – и увидел, как за парапетом, за строем фонарей, колышется на воде что-то округлое, темное, усыпанное фосфоресцирующими блестками, с длинными щупальцами, тянущимися к дороге…
Сани неслись теперь вдоль самой стены заводов, максимально далеко от воды. Туша исполинского спрута ворочалась далеко позади.
– Не бойтесь, – не оборачиваясь, произнес Феликс. – Они боятся света и никогда не выползают на дорогу.
Почему-то ничего подобного я не ожидал. Чужой мир был слишком похожим на наш. Здесь могли водиться тигры и медведи – но никак не драконы и гигантские спруты.
– Куда мы едем? – наконец-то спросил я.
– Ко мне. Не беспокойтесь, уже почти на месте.
Сани свернули на широкую улицу – совсем не похожую на те узкие тупики, что разделяли заводские корпуса. Она была освещена – такими же фонарями, как на набережной.
И впереди что-то грохотало. Гремело. Сверкало яркими прожекторами. Неслось нам навстречу. Что-то металлическое, на огромных, метра два в диаметре, колесах, между которыми угрожающе нависал приземистый бронированный корпус с несколькими башенками с тонкими стволами – то ли пулеметов, то ли мелкокалиберных пушек…
Феликс прижал сани к обочине – и ревущая, громыхающая машина пронеслась мимо нас. Остро запахло чем-то химическим. Не обычная бензиновая вонь, а совсем другой запах, чуточку спиртовой, чуточку аммиачный.
– Так и народ подавить недолго, – буркнул Феликс. Обернулся: – Что притихли? Танка не видели?
– У нас танки другие, – тихо сказал Котя. – Они ездят за городом. Степенно. На гусеницах.
– Так у вас и по берегу гулять можно, – усмехнулся Феликс.
С берега, куда умчался колесный танк, часто застучало, будто заработала огромная швейная машинка.
Мы удалялись от берега – и город вокруг оживал, терял свою унылую геометрическую правильность. Пошли здания в два-три этажа, еще не жилого, но уже и не промышленного вида. В некоторых окнах горел свет. От дороги, по которой мы ехали, разбегались в разные стороны узкие улочки.
Снега стало меньше, полозья временами пронзительно скрипели на камнях. Мы свернули, дорога запетляла, и сани стали подниматься в гору. Теперь вокруг стояли внушительные особняки, окруженные садами. В каком-то окне я с радостью увидел мелькнувшую человеческую фигуру: женщина разливала чай. И я понял, чего мне тут так сильно не хватало: нормальных людей. Безумная бабка по фамилии Белая, ее дебильная прислуга, убийцы в черном, даже Феликс, появившийся как чертик из коробочки, – все это были не люди, а персонажи театра абсурда. Такие же странные, как скребущее щупальцами по берегу чудовище или спешивший на рандеву с ним скоростной танк, только в человеческом облике.
А вот женщина, пьющая чай, была настоящей. Обычной. Самые обычные и банальные вещи – они-то как раз и есть настоящие. И даже эта мысль настоящая – потому что банальная донельзя…
Как ни странно, но люди теперь попадались все чаще, несмотря на позднее время. В саду у двухэтажного особняка компания человек в десять – взрослые и дети – играла в снежки. Нам помахали руками, обстреляли снежками и дружно прокричали какие-то поздравления, я не расслышал, с чем именно.
– У нас праздник, – повторил Феликс.
– Я тоже не прочь поиграть в снежки, – мрачно сказал Котя.
– Сейчас согреетесь, – понял его Феликс. – Уже приехали.
Сани остановились у приземистого здания на вершине холма. По архитектуре оно напоминало старую русскую усадьбу – двухэтажный центральный корпус и два одноэтажных крыла. Площадка перед зданием была покрыта утоптанным снегом со следами многочисленных колес и полозьев. Все те же фонари на улице. Яркий свет из окон, движущиеся тени за шторами и, кажется, приглушенная музыка. Нас то ли ждали, то ли заметили приближение саней – в дальнем крыле особняка открылась дверь, к саням подбежал молодой парень: в расстегнутой рубашке, в легких туфлях, но с обмотанным вокруг шеи шарфом.
– Я вернулся, – спрыгивая с саней и бросая парню поводья, сказал Феликс. – Все в порядке?
– Ага, – с любопытством поглядывая на нас, ответил парень. – Распрягать?
– Распрягай.
Вслед за Феликсом мы пошли к входу в главный корпус. Парень повел лошадей к большим воротам в правом крыле.
– Почему у вас нет автомобилей? – не выдержал я.
– Потому что у нас нет нефти, – ответил Феликс.
У меня вдруг возникло ощущение, что Феликс на любой вопрос найдет такой, до идиотизма правильный ответ. «Почему никто не гуляет? Холодно. Почему нет машин? Бензина нет».
– В чем смысл жизни? – ехидно спросил я.
– Издеваешься… – буркнул Феликс. – Для нас весь смысл жизни – добросовестно исполнять свои функции.
– Мне это не нравится.
– Привыкнешь…
Это оказался ресторан. Не такой, как в гостинице, с атмосферой маленького европейского клуба. Нет, это был Ресторан с большой буквы. В стиле загулявших купцов и партийных работников. Это был кабак! Это было что-то столь же вульгарное, как ресторан «Прага» на Новом Арбате. Такие рестораны были в России до революции, благополучно пережили нэп (тогда, возможно, в таких кутила бодрая старушка-воровка Роза Белая), уцелели при Сталине, сохранились в годы Великой Отечественной, окрепли и заматерели в эпоху выращивания кукурузы и брежневского застоя, сменили десяток хозяев во время перестройки и победоносно встретили третье тысячелетие.
Пошлость вообще бессмертна.
Здесь были колонны. И хрустальные люстры. И шпалеры на стенах. И статуи голых фигуристых девиц с пустыми глазами вареных рыбин. И белые накрахмаленные скатерти. И хрусталь-фарфор со столовым серебром. И официанты в черных смокингах и белых рубашках, с надменно-вежливыми лицами.
Вы скажете, что все это правильно, замечательно, что ресторан должен отличаться от кафе быстрого обслуживания или ресторанчика национальной кухни. Ну да, конечно. Вот только здесь всего было слишком много. Хрусталя, серебра, крахмала. Какая-то незаметная грань была перейдена, и помпезная роскошь превратилась в безвкусицу.
Под стать оказалась и публика. Я все вспоминал того вежливого почтальона, что привез мне таможенные справочники, – он был этакий лощеный, породистый, джентльменистый. Словно дворецкий из английских фильмов.
А здесь царило безудержное веселье. Нет, за некоторыми столиками ели и пили аристократического вида дамы и господа, на них достаточно было посмотреть, чтобы понять – не наши! Местные! Из мира, где нет нефти и ездят на санях, зато на берег лезут морские чудища. Но вот в центре, за огромным столом, гуляла компания вроде тех, что я порой видал в дорогих московских ресторанах. Шеф обязательно устраивал под Новый год «корпоративную вечеринку» в какой-нибудь «Красной Площади» или «Метрополе», нет бы деньгами премию выдать… Так вот там такие случались. Накачанные, но с брюшком (а можно сказать и наоборот: с брюшком, но накачанные), коротко стриженные и с постоянной, вызубренной полуулыбкой. Вначале ведут себя вполне прилично, а потом с них спадает лоск вместе с трезвостью, и они превращаются в тех, кем были десять лет назад, – мелких бандюганов. Только вместо польского «Наполеона» они теперь глушат «Камю», а заблевывают не красные пиджаки, а костюмы от «Бриони».
У них и девушки были соответствующие. Длинноногие (что хорошо), красивые (что замечательно), но с глазами пустыми и яркими, как елочные игрушки. Они и сами были игрушками, но это их вполне устраивало. От скуки эти девочки открывали «бутики» (магазин – это бизнес, а бутик – для души), по полдня проводили в фитнес-залах, потребляя травяные чаи и занимаясь на экзотических тренажерах, получали никому не нужное высшее образование на платных факультетах (особо ценились менеджмент и психология).
Вот что хотите делайте, но эта компания была наша!
Феликс провел нас через зал (я заметил, что официанты при его появлении будто подтягиваются, хотя, казалось, куда уж дальше). Коридоры, мимо кухни, где гремело, шумело, растекалось вкусными запахами, лестница на второй этаж, прижимающаяся к стенкам прислуга – ресторан напоминал шкатулку с двойным дном, где спрятано куда больше, чем есть на виду.
Потом Феликс отпер высокую двустворчатую дверь и ввел нас в кабинет – куда менее помпезный, чем залы ресторана. Письменный стол, заваленный бумагами, рабочий стул с жесткими подлокотниками и высокой спинкой. Хотя и для пышных кресел в стиле ампир, расставленных вокруг овального стола, место в кабинете нашлось.
– Садитесь. – Феликс кивнул на кресла. Нажал кнопку на столе. Через несколько мгновений в кабинет заглянул официант. Похоже, он ожидал у дверей. – Молодым людям – хороший ужин. Канелони с индейкой, бараньи ребрышки с фасолью… суп… – Феликс внимательно посмотрел на нас и распорядился: – Луковый суп обоим. И нам всем глинтвейна.
– Глинтвейн уже несут, – с достоинством сказал официант. – На дворе изрядно похолодало, господин директор.
– К утру дороги заметет, – согласился Феликс. – Мы видели кракена на берегу. Пошли кого-нибудь в полицию, возможно, удастся купить щупальца.
– Я отправлю Фридриха, – кивнул официант.
Похоже, он был не рядовой сотрудник. Начальник смены, старший по залу или как там это у них называется. А еще я заметил, что на Котю он глянул почти равнодушно, зато на меня – с явным уважением. Неужто и впрямь что-то чует?
Второй официант принес нам глинтвейн – по пузатой стеклянной кружке каждому и укутанный в полотенце кувшин на подносе.
Когда мы остались одни, я с наслаждением глотнул горячего вина. После двадцатиминутной поездки в санях лучшего нельзя было и придумать. А потом спросил:
– Феликс, кто ты?
– Функционал. Ресторатор-функционал.
– Это вроде повара? – заинтересовался Котя.
– Готовить я тоже умею, – кисло согласился Феликс. – Нет. Я отвечаю за ресторан целиком. Интерьер, сотрудники, кухня…
– Интерьер, – задумчиво сказал Котя. – Ага.
– Мне тоже не нравится, – спокойно согласился Феликс. – Но нравится посетителям. К моему глубокому сожалению… Итак, господа, постараюсь ответить на вопросы. Наша уважаемая Роза всегда склонна приукрашать истину… Итак, Кирилл, ты – функционал.
– Это вроде бы математический термин, – сказал я.
– И что с того? Нашу суть слово «функционал» передает лучше всего. Мы – приложения к той или иной функции. Есть функционалы-продавцы. Есть функционалы-врачи. Есть функционалы – хозяева гостиниц или ресторанов.
– Прислуга, – вдруг произнес Котя.
– Именно. – Феликс кивнул. – Если тебя это оскорбляет, можешь называться мастером. Многие так и делают. Но в моем понимании мастер – человек, самостоятельно добившийся успеха. У нас ситуация несколько иная. Способности нам даны. Кем – не спрашивай, я не знаю. А история у всех одна и та же. Человека начинают забывать. У него исчезают документы. Его место – в семье и на службе – занимает кто-то другой. И вот когда человек опускается до самого дна и ему некуда деваться, к нему приходит посыльный или он получает телеграмму… в общем – его куда-то зовут. Место, куда он приходит, становится его новым местом работы. Мы называем это место функцией. Функция Розы – ее гостиница. Моя функция – этот ресторан. Твоя, как я понимаю, пропускной пункт между мирами.
Я кивнул.
– Что ты получаешь. – Феликс отхлебнул глинтвейна. – Ты получаешь очень долгую жизнь. Я не скажу «бессмертие» – ты хоть и не стареешь, но можешь погибнуть или покончить с собой. Ты получаешь полное здоровье и огромную способность к регенерации. Только учти, чем дальше ты находишься от своей функции, тем ниже твои способности! На своей территории тебя практически невозможно убить. Полагаю, даже если отрезать голову, она способна прирасти обратно. Здесь… ну, вероятно, тебя можно убить выстрелом в сердце. Или несколькими выстрелами.
Странное дело – я всю жизнь знал, что меня можно убить выстрелом в сердце, и это ничуть меня не обижало! А теперь стало очень досадно…
– Ты способен отличать функционалов от обычных людей… погоди, не спорь. Это придет не сразу. Ты понимаешь любые языки, но опять же – только в некоторой зоне от своей функции. Место, где ты живешь и работаешь, очень скоро будет обставлено по твоему вкусу. Учти, это самопроизвольно! Никаких предметов роскоши, увы, ты не получишь. Никаких денег и драгоценностей. Никаких продуктов. Никаких обольстительных гурий, к сожалению… Пожалуй, это все, что касается общих способностей. Теперь специальные. Я, к примеру, знаю, кого и чем кормить… не улыбайтесь, сейчас убедитесь сами. Роза поддерживает свою гостиницу в идеальном состоянии. Ты, вероятно, почувствуешь любую контрабанду, а при необходимости вступишь в драку и победишь. Конечно, до полицейского-функционала тебе далеко, но… А какие чудеса творит врач-функционал! Вот, пожалуй, все положительное, что могу тебе сказать… Нет, подожди! Ты еще, конечно же, можешь путешествовать из мира в мир. Сколько миров связывает твоя функция?
– Пока два. Но мне кажется, их будет пять.
– Прекрасно. Итак, у тебя на выбор пять миров, куда ты можешь отправиться. Только учитывай, что твои способности сойдут на нет, когда ты удалишься на десять—пятнадцать километров. Можешь воспользоваться и чужим переходом.
– Если есть плюсы, то должны быть и минусы, – сказал я.
– Верно. Минус один. Он таков: ты будешь всегда заниматься одним и тем же делом. Если ты удивительный лентяй, то можешь исхитриться и сделать свою работу необременительной – как Роза. Но полностью от нее избавиться ты не сумеешь. Если уйдешь от своей функции далеко и надолго, то станешь обычным человеком.
– Не такой уж и страшный минус, – буркнул Котя. – Мы и так все человеки. А побыть сотню лет неуязвимым суперменом, да еще и не заботиться о хлебе насущном… такое не каждому дано… Я мог бы стать функционалом?
– Это лотерея.
– Понял. Где можно билетики купить?
Феликс только усмехнулся.
В дверь коротко постучали, и вошел официант с подносом.
– Баранину ему. – Феликс кивнул на меня. – Перекусите, молодые люди…
Он прошел за свой стол и погрузился в чтение бумаг. Мы накинулись на еду.
Действительно было вкусно. Очень. Я никогда не ел луковый суп, я вообще вареный лук ненавидел! А сейчас я слопал полную чашку в один присест. Накинулся на бараньи ребрышки. Честно говоря, баранину я ел очень редко и был убежден, что это невкусное мясо. Оказывается, я ошибался еще сильнее, чем с луком.
Было и вино. И на этот раз этикетки на бутылках оказались чужие – буквы напоминали латиницу, но слегка искаженную в написании. Смысл слов я все-таки понял: вино произвели «в высокогорных областях Скани из уникального сорта винограда Руминера». А вот Котя поглядел на бутылку так, что сразу стало ясно: он ничего прочесть не может.
– Вы можете заходить ко мне в любое время, – произнес Феликс, не отрывая взгляд от бумаг. – Всегда буду рад принять коллегу. Приводите друзей, подруг. Мы должны помогать друг другу, верно?
– Феликс, вы из Москвы?
– Нет. Я местный.
– Но вы ведь говорите по-русски! – вскинулся Котя.
– Ну и что? Да, я русский… – Он открыл ящик стола, достал оттуда потрепанную книжку. – Возьмите. Будет проще, если вы это прочитаете на досуге.
Книжкой завладел Котя. По его радостному восклицанию я понял, что на этот раз он понимает текст.
– Учебник истории для пятого класса, русская версия! – радостно воскликнул Котя.
– Отобрал два года назад у сына, – сказал Феликс. – Решил, что рано или поздно пригодится. Новые функционалы появляются нечасто, но надо быть ко всему готовым… Так уж сложилось, что я здесь вроде как старший. Неофициально, разумеется. Но в последнюю пятницу месяца все наши собираются в ресторане… вы тоже подходите. Сосед как-никак.
– Феликс, кто напал на гостиницу? – спросил я.
Феликс вздохнул:
– Если есть люди, владеющие чем-то уникальным, у них обязательно попробуют это отобрать. Всегда ходят какие-то слухи, Кирилл. О враче, способном исцелить любые болезни. О лазейках между мирами. О неуязвимых бойцах. Об исполняющихся желаниях, в конце концов. Все наши связи обрываются, когда мы становимся функционалами. Но рано или поздно заводятся новые. Функционалы женятся или выходят замуж. У них появляются дети. Новые друзья. И вот – нужная информация попадает слишком честолюбивому человеку, и начинается… Тайные организации. Боевики. Нападения на функционалов – некоторых выявить очень трудно, других – почти элементарно. В большинстве случаев с ситуацией разбираются полицейские. Но иногда… иногда мы гибнем. Последний год неспокойно, на меня нападали дважды…
– А так люди о нас не знают?
– Кому надо – знают. Лучше оказывать небольшие услуги власти, чем ввязываться в глобальное противостояние, верно? Опять же – тебе нужно питаться, одеваться. Знаешь как?
– Ко мне приходил почтальон. Сегодня утром… то есть уже вчера. Он принес таможенные книги… – Я не закончил.
– Правильно все понял, – кивнул Феликс. – Ты собираешь налог с товаров. И можешь полностью тратить его на себя. Я содержу дорогой ресторан. Врач очень дорого лечит богатых и скрытных клиентов от всего… Поверь, когда слух о новом функционале распространится, у тебя не будет отбоя от клиентов. Заранее приготовь таблички с временем работы и повесь на дверях.
Непохоже было, что он шутил.
– В общем, – подвел я итог, – мне дали высокооплачиваемую работу, а вдобавок – здоровье, долголетие и неуязвимость. Надо радоваться.
– Начинай, – кивнул Феликс. – Я совершенно серьезен, начинай радоваться жизни. Лет через пятьдесят ты начнешь скучать, а пока – веселись. Предавайся всем возможным радостям и порокам. Нет, вначале радостям, пороки лучше оставь на потом… А через два дня жду тебя на нашу маленькую вечеринку функционалов Кимгима. – Он посмотрел на Котю и уточнил: – Одного, разумеется.
– Скажите, – воинственно произнес Котя, – а что будет, если я напишу про все это в газете?
– Вы журналист?
– Да!
– К вам заглянет функционал-полицейский. – Феликс покачал головой. – Воздержитесь от этой статьи, молодой человек.
– Ничего страшного не случится, даже если напишет, – быстро сказал я. – Он пишет сенсационные статейки о всякой небывальщине: тайные общества, экстрасенсы, морские чудовища…
Я замолчал, а Феликс кивнул:
– Вот-вот. Пусть воздержится. Пишите лучше что-нибудь другое, молодой человек. Что-нибудь романтическое. О любви. О животных.
– О любви к мальтийским овчаркам! – не выдержал я. И принялся хохотать. Я хохотал очень долго, взахлеб, поперхиваясь и сгибаясь в кресле, пока покрасневший Котя не принялся стучать меня по спине.
– Вам надо отдохнуть, – сказал Феликс, внимательно глядя на меня. – Останетесь здесь? Я могу выделить вам комнату. Или поедете к Розе? Или к себе?
– К себе, – сказал я. Истерический хохот прошел, но мне было неловко, как человеку, сморозившему глупость в большой компании.
– Разумно. Не стоит слишком нагружать вашу функцию отлучками. К тому же, как я понимаю, вы даже не познакомились с местными функционалами?
– Нет.
– Конечно, Москва город крупный, – рассудил Феликс. – У нас десять функционалов. В Москве, полагаю, больше сотни… Но не сегодня-завтра к вам придут.
– «Комиссия прибудет послезавтра», – вспомнил вдруг я. – Да… действительно.
– Вот видите. Волей случая в курс дела вас ввел я вместе с Розой. Но у вас свои законы, свои правила… Возможно, вам все объяснят точнее и лучше.
Феликс снова нажал кнопку звонка и сказал:
– Я попрошу Карла отвезти вас. При нем можете говорить свободно.
– А могу я вас сфотографировать? – спросил я.
– Ищете доказательств для самого себя? – Ресторатор улыбнулся. – Пожалуйста. Только тогда с вас карточка.
О том, что мы можем и не найти башню, я подумал только когда мы проехали мимо «Белой Розы». От камешка, оставленного на парапете, было не больше пользы, чем от хлебных крошек, что сыпали за собой в лесу Гензель и Грета, – слишком много снега навалило за эти часы. От Коти помощи ждать не приходилось: подсвечивая страницы экраном мобильника, он пытался читать учебник истории.
Но все разрешилось неожиданно просто. В какой-то момент, вглядываясь в проносящиеся мимо улочки, я почувствовал: нам сюда. Ощущение было сродни тому, с которым я толковал Коте незнакомые термины или дрался с налетчиками, – чистое знание, убежденность в том, что надо сделать именно так.
Нас довезли до башни, на которую молодой официант глянул с жадным любопытством. Интересно, каково это – знать о существовании иного мира и не иметь возможности туда заглянуть?
– Мы вам что-либо должны? – спросил я, повинуясь невольному порыву.
Хотя что я ему мог предложить? Местных денег у меня нет, рубли ему без надобности.
– Что вы, ничего. – Парень снова глянул на башню. – Мне пора ехать… боюсь замерзнуть.
– Может быть, чуть-чуть?.. – Я не закончил фразу.
И в следующее мгновение понял, что люди остаются людьми даже в параллельном мире.
– Если только совсем чуть-чуть. – Парень смущенно улыбнулся. – Нечасто мастер угощает простого человека.
Я подумал, что функционал Феликс слегка лукавил, издеваясь над Розой Белой. Нет, конечно, сам он не признавал такого высокопарного обращения. Но вот как звали его подчиненные – предпочитал не замечать.
– Мастер с удовольствием угостит вас, – сказал я. – Проходите.
И вот тут парня словно током ударило! Я уже открывал дверь, а он все растерянно смотрел на меня. Потом потряс головой. Спросил:
– Мастер приглашает?
– Заходи. – Я гостеприимно распахнул дверь.
Наверное, с таким чувством добрый католик вступает в папский дворец. Парень долго отряхивал с ног снег. Осторожно вошел – и уставился на электрические лампочки с тем же восторгом, как Котя, обнаруживший фонари на парапете.
– Принеси нам, – попросил я Котю. – Ага?
– Ага, – кивнул Котя.
Исчез на минуту и вернулся – с коньяком и тремя рюмками. Возница проглотил коньяк будто воду. Нет, спиртное его сейчас не интересовало…
– Мастер… могу ли я посмотреть на ваш мир?
Я посмотрел на Котю. Тот пожал плечами: «Сам решай».
– Ну, наверное, да… – Я прошел к двери, что вела в Москву. – Недолго!
Вам доводилось видеть, как человек любуется видом дождя над свалкой?
Была уже глубокая ночь.
Вид за дверью был не лучше, чем в Кимгиме. Темнота, грязь, смутные силуэты домов, в нескольких окнах – неяркий свет. Почему-то еще и фонари вдоль дороги не горели.
Но парень поглощал это нехитрое зрелище с энтузиазмом первого зрителя братьев Люмьер. Потом неохотно отвернулся от двери. Прижал руку к сердцу.
– Спасибо, мастер. Я… я всегда мечтал увидеть чужие миры.
И эта дурацкая напыщенная фраза нас с Котей проняла. Мы, фальшиво улыбаясь, проводили парня до его двери – в Кимгим. Даже помахали руками.
А когда я захлопнул дверь – будто из нас обоих вынули невидимые стержни.
Я оперся о стену.
Котя поступил проще – сел на пол. И принялся ненужно долго тереть очки о рукав.
– Как тебе… их мирок? – спросил я.
– Мирок? Масоны! – твердо сказал Котя. – Мировой заговор. Чудовища. Ёшкин свет, зачем я сюда приехал!
У него в голосе прозвучала подлинная мука.
– Ты чего? – не понял я.
– Чего, чего… Ты теперь – страж между мирами, так? На лету ножики ловишь, раны заживляешь, пошлину взимаешь… А я-то чего ввязался? Я никто, и звать меня никак! И рассказать не могу, ко мне функционал придет и башку оторвет!
– Котя…
Мне и впрямь было неудобно. На меня выпал непонятно кем брошенный жребий. Да и Котя забыл, что мы были дружны. Но все равно – я чувствовал себя виноватым.
– Все у них схвачено, все завязано, – продолжал тем временем накаляться Котя. – Повсюду все свои. И зубодеры свои, и парикмахеры. Простые люди бьются словно рыба об лед, а вы там с жиру беситесь!
Это было уже совсем странно. Я никогда раньше не встречался с классовой ненавистью. Да раньше и не было никакой разницы между мной и Котей. Но сейчас я вдруг понял, что ощущал мелкий лавочник, к которому в октябре семнадцатого года зашел революционно настроенный матрос.
– Котя…
– Иди ты на фиг! – выдал Котя, что для него равнялось отборному мату. – Хорошо вы устроились, мастера-функционалы!
Последние слова прозвучали с тем чувством, с которым оголтелый антисемит мог бы заорать: «Жиды пархатые!»
– Слушай, я не рвался… – начал было я.
Но Котю, как это порой бывает, пробило на обиду.
Он резко поднялся, достал из-за пазухи учебник истории, который мастер-функционал Феликс отобрал у своего ребенка, и бросил книгу на пол. После чего гордо вышел, хлопнув дверью.
Вышел в Москву.
– Я что, этого хотел? – спросил я башню. Потер плечо, в которое мне попали ножом. – Я что, рвался быть функционалом? Партизан мочить и таможенные сборы взимать?
В башне было тихо. Очень тихо. Отвечать мне было некому.
А устраивать истерику без зрителей – совсем уж глупо.
Я нагнулся, подобрал книжку. Она открылась на форзаце – и я увидел карту мира, в котором находился Кимгим.
Несколько секунд я глупо улыбался.
Может быть, Котя тоже видел эту карту? Оттого и завелся?
– Здесь вам не тут, – изрек я древнюю военную мудрость.
Так, с книгой в руках, я и отправился на второй этаж.
11
Для молодого и здорового мужчины есть много способов проснуться. Самый приятный – это когда тебя целуют в ушко и нежно говорят: «Дорогой… спасибо, это была незабываемая ночь…» Как ни странно, самый ужасный – точно такой же. Только голос при этом мужской и говорит с кавказским акцентом.
Но посередке между этими двумя крайностями лежит огромный выбор из различных пробуждений. Там есть «вторая бутылка была лишняя, но посидели хорошо», «найти носки – и сваливать, пока не проснулась» и даже довольно экзотичный вариант: «Я заснул за рулем, доктор?»
Однако обычно пробуждение случается куда прозаичнее. Как правило, молодой мужчина просыпается с мыслью «Как я ненавижу эту работу!». Распространены также варианты «Этот ребенок когда-нибудь прекратит орать?» и «Какой идиот звонит мне среди ночи?».
Я проснулся, щурясь от солнечного луча, бьющего в окно. Свет был такой чистый, яркий, живой, что сразу стало ясно: это не солнце слякотного московского неба.
Однако, открыв глаза, я убедился, что за ночь погода кардинально поменялась. В Кимгиме снег уже не шел, зато небо осталось обложено тугими серыми тучами. А в Москве развиднелось: небо голубое, слепящее, будто убегающее в белизну, солнце словно с детского рисунка – лимонно-желтое, а воздух даже на глаз чистый и холодный.
Несколько секунд я лежал, глядя в открытые окна. В голове – ни одной мысли. Тело полно энергии – хочется бегать, прыгать… много чего хочется. Совершенно не хочется делать зарядку, но это потому, что она мне не нужна.
Я счастливчик! Мастер-функционал. Таможенник. Я могу в одиночку побить толпу бандитов, мне не страшны раны, а впереди – долгое и непременно счастливое будущее!
Рывком соскочив с кровати, я подпрыгнул – ладони шлепнули о потолок. Ого! Здесь же почти три метра.
– Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля! – весело прогорланил я обрывок старой песни. И замолчал. Цветом или светом? А… какая разница! Главное, что веселое солнце и чистое небо – у нас, а не в уютном Кимгиме. Пусть они там себе не слишком! У нас тоже ого-го порой!
Открыв окно, я перегнулся через подоконник. Смешно, наверное, это выглядит из Москвы: в грязной водонапорной башне на уровне второго этажа вдруг распахивается окошко и высовывается голый по пояс человек с довольной, выспавшейся физиономией…
Но на меня никто не смотрел. Мчались машины, гудела вдали удаляющаяся электричка (видимо, ее шум меня и разбудил). Тепло одетые люди торопились на станцию. Правильно, сегодня же суббота… Видимо, решили воспользоваться последним теплым осенним деньком… ну, не теплым, но хотя бы солнечным. Я и сам в такие дни хватал Кешью, звонил Аньке, и мы ехали к ней на дачу, старенькую и именно этим замечательную…
Вот тут мне стало пронзительно тоскливо. Не из-за Аньки. Было и прошло, расстались и попрощались, не очень-то сложилось и не очень-то хотелось… Расстались мы с ней как люди. По обоюдному решению. По стертым из моей жизни друзьям и даже родителям я тоже не особенно скучал. С друзьями, теперь я был уверен, смогу заново перезнакомиться – с Котей ведь получилось. Родители… главное, что они живы и здоровы, что они не переживают из-за меня – ведь меня словно бы и не было.
Я скучал по Кешью. Мне хотелось взять за уши его собачью морду и потрепать как следует. А потом ткнуться носом в нос, почесать за ухом, потом погладить животик…
Тьфу! Рассказать Коте – очередной шедевр родит. А то ведь сидит сейчас небось и мучается от нехватки новых идей.
А почему, собственно говоря, я не могу вернуть себе Кешью? Ну, забыл меня пес. Ничего! Заново привыкнет! Его соседи себе взяли? Спасибо им! Я даже готов заплатить за собаку. Но мне нужен мой пес!
И от этого решения у меня сразу улучшилось настроение. Захлопнув окно, я взбежал по лестнице на третий этаж, принял ледяной душ (не то чтобы мне очень этого хотелось, но вода в горячей трубе никак не хотела нагреваться), потом соорудил себе на кухне пару бутербродов и вскипятил чай. Хлопнулся на стул и стал жевать, размышляя – заводить или нет в башне телевизор? Сам по себе он явно не появится. Но ведь можно купить. Нужен мне в новой жизни ящик от мозгов или нет?
Наверное, нужен. Чтобы совсем уж не отрываться от страны. Все смотрят, а я чем лучше? Кто мне иначе посоветует: «Кушай йогурт», «Чисти зубы», «Иди в кино»?
Я отпилил себе еще кусок колбасы, налил чая, встал, прошелся по кухне. Потрогал ножи – острые, осмотрел кастрюли и тарелки. Надо будет научиться готовить. А то у меня в репертуаре всего два блюда: яйца жареные и курица вареная. Можно подумать, что я испытываю личную неприязнь к несчастной птице и стараюсь уничтожать ее вместе с потомством всеми возможными способами. Зайдет в гости функционал-ресторатор Феликс, стыдно будет…
И тут я понял, что уже несколько минут мне не дает покоя едва слышный звук. Откуда-то из-за стены. Тихий рокот, будто работает огромный могучий механизм.
|
The script ran 0.002 seconds.
Поделиться:
