1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
Флинн  неожиданно умолк и печально, иронически ухмыльнулся:    

– Ах,  да какой в этом толк? У вас уже появился обреченный взор, никуда не  денешься. – Он выколотил трубку и устремил отсутствующий взгляд в потолок.  Вот что, я для вас ничего не могу сделать. Вы это знаете, и я это знаю. Зачем  вы сюда пришли?    

– Надо  полагать, в поисках чуда, – ответил Фирмен, устало опускаясь на деревянный  стул.    

– Многие  ищут, – словоохотливо сказал Флинн. – Видно, мой кабинет – самое  подходящее место для поисков, не правда ли? Вы посещали фешенебельные приемные  модных специалистов. Помощи там не получили. Поэтому уместно и пристойно, если  захудалый терапевт добьется того, что не удалось знаменитостям. Что-то вроде  поэтической справедливости.    

– Вот-вот, –  одобрил Фирмен со слабой улыбкой. – Поэтической справедливости.    

– Я  не так уж бездарен, – заверил его Флинн, набивая трубку табаком из  потрепанного зеленого кисета. – Но истина кроется в том, что чудеса стоят  денег, всегда стоили и всегда будут стоить. Если вам не могли помочь светила,  то я и подавно не могу.    

– Спасибо  за правду, – сказал Фирмен, но не сделал никакой попытки встать.    

– По  долгу терапевта, – медленно произнес Флинн, – напоминаю вам, что  Академия открыта в любое время дня, – Как же можно туда обращаться? –  спросил Фирмен. – Ведь я о ней ничего не знаю.    

– Никто  не знает, – ответил Флинн. – Тем не менее я слышал, что там  излечивают решительно всех.    

– Смерть  – тоже излечение.    

– Но  нецелесообразное. Кроме того, уж очень оно противоречит духу времени. При таком  варианте Академией должны были бы заправлять невменяемые, а как раз им-то это и  запрещено.    

Тогда  почему же оттуда никто не выходит?    

– Не  спрашивайте меня, – сказал Флинн. – Может быть, никто не хочет оттуда  выходить. – Он затянулся. – Вам нужен совет, О’кей. Деньги есть?    

– Найду, –  осторожно ответил Фирмен.    

– Отлично.  Мне не полагается этого говорить, но… Бросьте искать лекарства! Пойдите домой.  Отправьте рободворецкого за двухмесячным запасом продуктов. Спрячьтесь до поры  до времени.    

– Спрятаться?  Зачем?    

Флинн  метнул на него бешеный взгляд.    

– Затем,  что вы изводите себя, пытаясь вернуться к норме, и добиваетесь только ухудшения.  Такие случаи я наблюдал сотнями. Перестаньте думать о вменяемости и  невменяемости. Отлежитесь спокойненько месяц-другой, отдыхайте, читайте,  толстейте. Тогда и посмотрим, как у вас пойдут дела.    

– Знаете, –  сказал Фирмен, – по-моему, вы правы. Я в этом уверен! Но не уверен, можно  ли возвращаться домой. Сегодня я кое-куда звонил… У меня есть деньги. Не могли  бы вы спрятать меня здесь, у вас? Спрячьте, пожалуйста!    

Флинн  встал и боязливо выглянул из окна на улицу.    

– Я  и так наговорил слишком много. Будь я помоложе… нет, не могу! Я дал вам  безумный совет! Я не могу вдобавок совершить безумный поступок!    

– Извините, –  сказал Фирмен. – Мне не следовало вас просить. Но я и вправду очень вам  благодарен. Честное слово.    

Он  встал.    

– Сколько  я вам должен?    

– Ничего  вы не должны, – ответил Флинн. – Желаю вам поправиться.    

– Спасибо.    

Фирмен  поспешно спустился по лестнице и подозвал такси. Через двадцать минут он был  дома.    

Когда  Фирмен подходил к своей квартире, на лестничной площадке было до странности тихо.  У хозяйки дверь была закрыта, но у него создалось впечатление, что дверь  закрылась перед самым его приходом и хозяйка притаилась за ней, прижав ухо к  тонкому слою дерева. Он ускорил шаг и вошел в квартиру.    

В  квартире тоже было тихо. Фирмен пошел на кухню. Рободворецкий стоял у плиты, а  Спид свернулся клубком в углу.    

– Добро  пожаловать, сэр, – приветствовал Фирмена рободворецкий. – Не угодно  ли присесть, а я подам ужин.    

Фирмен  сел, продолжая строить дальнейшие планы. Надо продумать массу деталей, но в  главном Флинн прав. Спрятаться – это именно то, что нужно. Исчезнуть с глаз  долой.    

– Завтра  утром тебе первым делом надо будет сходить за покупками, – сказал Фирмен рободворецкому.    

– Слушаю,  сэр, – ответил рободворецкий, ставя перед ним тарелку с супом.    

– Нам  понадобится уйма продуктов. Хлеб, мясо… Нет, лучше покупай консервы.    

– Какого  рода консервы? – спросил рободворецкий.    

– Любого,  лишь бы они составили полноценный рацион. И сигареты, не забудь про сигареты!  Дай мне, пожалуйста, соли.    

Рободворецкий  стоял у плиты не двигаясь, а Спид тихонько заскулил.    

– Рободворецкий!  Пожалуйста, соли.    

– Мне  очень жаль, сэр, – сказал рободворецкий.    

– Что  значит – тебе жаль? Подай мне соль.    

– Я  больше не могу вам повиноваться.    

– Почему?    

– Только  что вы перешли красную черту, сэр. Вы теперь десяточник.    

Какое-то  мгновение Фирмен бессмысленно смотрел на рободворецкого. Потом бросился в  спальню и включил измеритель. Черная стрелка медленно подползла к красной  черте, дрогнула и решительно перевалила за нее.    

Он стал  десяточником.    

Но это  неважно, убеждал он себя. В конце концов, количество не перешло в новое  качество. Не превратился же он внезапно в чудовище. Он все объяснит  рободворецкому, убедит…    

Фирмен  опрометью выскочил из спальни.    

– Рободворецкий!  Выслушай меня…    

Он  услышал, как хлопнула входная дверь. Рободворецкий ушел.    

Фирмен  побрел в столовую-гостиную и сел на кушетку. Естественно, рободворецкий ушел.  Роботы оборудованы встроенными приборами для контроля душевного состояния. Если  их хозяева перешагивают за красную черту, роботы автоматически возвращаются на  завод. Ни один десяточник не может распоряжаться сложным механизмом.    

Однако  еще не все пропало. В доме есть еда. Он ограничит себя жесткой нормой. Со  Спидом будет не так одиноко. Может быть, ему и потребуется всего-то несколько  дней.    

– Спид!    

В  квартире не слышалось ни звука.    

– Поди  сюда, псина.    

По-прежнему  ни звука.    

Фирмен  методически обыскал всю квартиру, но пса нигде не было. Он, наверное, ушел вместе  с рободворецким.    

В  одиночестве Фирмен пошел на кухню и выпил три стакана воды. Он взглянул на  ужин, приготовленный рободворецким, и принялся было хохотать, но тут же  опомнился.    

Надо  сматываться, да поживее. Нельзя терять ни минуты. Если поспешить, то, может,  что-нибудь и выйдет. Куда-нибудь, в любое место. Теперь каждая секунда на  счету.    

Однако  он все стоял на кухне, тупо уставясь в пол и дивясь, почему его покинул пес.    

В дверь  постучали.    

– Мистер  Фирмен!    

– Нет, –  сказал Фирмен.    

– Мистер  Фирмен, вы должны немедленно съехать.    

Это была  домовладелица. Фирмен открыл ей дверь.    

– Съехать?  Куда?    

– Это  меня не касается. Но вам нельзя здесь больше оставаться, мистер Фирмен. Вы должны  съехать.    

Фирмен  вернулся в комнату за шляпой, надел ее, огляделся по сторонам и вышел, Дверь он  оставил открытой.    

На улице  его поджидали двое. В темноте трудно было разглядеть их лица.    

– Куда  вы хотите отправиться? – спросил один из них.    

– А  куда можно?    

– На  Хирургию или в Академию.    

– Тогда  в Академию.    

Они  усадили его в машину и быстро отъехали. Фирмен откинулся на спинку сиденья, слишком  измученный, чтобы о чем-то думать. Он чувствовал на лице прохладный ветерок, да  и легкое покачивание машины было приятно. Однако поездка казалась нескончаемо долгой.    

– Приехали, –  сказал наконец один из сопровождающих. Они остановили машину и ввели Фирмена в  комнатку, где не было мебели. Лишь в центре стоял письменный стол с дощечкой  «Дежурный по приему». Навалившись на стол, там сладко похрапывал какой-то человек.    

Один из  конвоиров Фирмена громко кашлянул. Дежурный тотчас вскочил, выпрямился и стал  протирать глаза. Он нацепил очки и сонно посмотрел на вошедших.    

– Который? –  спросил он.    

Два  конвоира указали на Фирмена.    

– Ладно. –  Дежурный потянулся, раскинув тощие руки, потом открыл большой черный блокнот.  Он набросал несколько слов, вырвал листок и вручил конвоирам Фирмена, Те сразу  ушли.    

Дежурный  нажал некую кнопку и энергично почесал в затылке. – Сегодня  полнолуние, – сказал он Фирмену с видимым удовлетворением.    

– Что? –  переспросил Фирмен.    

– Полнолуние.  Таких, как ты, больше всего привозят в полнолуние, во всяком случае, мне так  кажется. Я подумываю написать на эту тему диссертацию.    

– Больше  всего? Чего больше? – опять переспросил Фирмен, который еще не пришел в  себя, попав в стены Академии.    

– Не  будь таким тупицей, – строго сказал дежурный. – Во время полнолуния к  нам поступает больше всего десяточников. Не думаю, чтобы здесь существовала  какая-то корреляционная зависимость, но… ага, вот и охранник.    

На ходу  завязывая галстук, к столу подошел охранник в форме.    

– Отведи  его в 312-АА, – сказал дежурный. Когда Фирмен пошел к двери вслед за  охранником, дежурный снял очки и снова повалился на стол.    

Охранник  вел Фирмена по запутанной сети коридоров с частыми дверями. Коридоры, казалось,  возникали сами по себе, так как от них под всевозможными углами шли  ответвления, а некоторые отрезки изгибались и петляли, как улицы древних  городов. По пути Фирмен заметил, что двери не были пронумерованы в  последовательном порядке. Он прошел 3112, потом 25Р, потом 14. И был уверен,  что мимо номера 888 проходил трижды.    

– Как  вы здесь не заблудитесь? – спросил он охранника.    

– Это  моя работа, – ответил тот не без учтивости.    

– Особой  системы тут не видно, – заметил Фирмен.    

– Ее  и не может быть, – сказал охранник почти доверительным тоном. – Ведь  здесь по проекту намечалось гораздо меньше палат, но после началась лихорадка.  Больные, больные, каждый день все новые больные, и ни намека на передышку. Так  что пришлось разбить палаты на меньшие и проделать новые коридоры.    

– Но  как же врачи находят своих пациентов? – спросил Фирмен.    

Они  подошли к 312-АА. Не отвечая, охранник отпер дверь, а когда Фирмен переступил порог,  закрыл ее и запер на ключ.    

Палата  была очень мала. Там стояли кушетка, кресло и шкафчик; эта немудреная мебель занимала  всю клетушку.    

Почти  сразу Фирмен услышал за дверью голоса. Мужской голос сказал: «Согласен, пусть  кофе. В кафетерии через полчаса». В замке повернулся ключ, и Фирмен не  расслышал ответа. Внезапно раздался взрыв смеха.    

Низкий  мужской голос произнес:    

– Ну  да, и еще сотню, и тогда нам придется в поисках мест лезть под землю!    

Дверь  отворилась, и в палату, все еще слегка улыбаясь, вошел бородач в белом пиджаке.  При виде Фирмена лицо его приняло профессиональное выражение.    

– Прилягте,  пожалуйста, на кушетку, – сказал он вежливо, но с несомненной властностью.    

Фирмен  ни единым жестом не показал, что собирается повиноваться.    

– Раз  уж я здесь, – сказал он, – может быть, вы мне объясните, что все это  значит?    

Бородач  принялся отпирать шкафчик. Он бросил на Фирмена усталый, но в то же время  насмешливый взгляд и поднял брови.    

– Я  не лектор, а врач, – ответил он.    

– Я  понимаю. Но ведь…    

– Да-да, –  сказал врач, беспомощно пожимая плечами. – Я знаю. Вы вправе спросить и  все такое. Ей-богу, вам должны были это разъяснить до того, как вы сюда попали.  Это просто не моя работа.    

Фирмен  продолжал стоять. Врач сказал:    

– Будьте  умницей, ложитесь на кушетку, и я вам все расскажу.    

Он снова  отвернулся к шкафчику.    

У  Фирмена мелькнула мысль – не попытаться ли скрутить врача, но он тут же  сообразил, что, должно быть, до него об этом думали тысячи десяточников.  Наверняка существуют какие-то меры предосторожности. Он улегся на кушетку.    

– Академия, –  заговорил врач, не переставая копошиться в шкафчике, – это закономерное  порождение нашей эпохи. Чтобы понять ее, надо сначала понять свои век. –  Врач выдержал драматическую паузу и со смаком продолжал:    

– Вменяемость!  Однако с вменяемостью, особенно с социальной вменяемостью, неразрывно связано  чудовищное напряжение. Как легко повредиться в уме! И, единожды повредившись,  человек начинает переоценивать ценности, у него появляются странные надежды,  идеи, теории, потребность действия. Все это само по себе может и не быть  патологией, но в результате неизбежно вредит обществу, ибо сдвиг в каком бы то  ни было направлении опасен для стабильного общества. Ныне, после тысячелетий  кровопролития, мы поставили перед собой цель защитить общество от  патологической личности. Поэтому каждая личность должна избегать тех умственных  построений, тех безмолвных решений, которые делают ее потенциально опасной,  грозят переменами. Подобное стремление к стабильности, являющейся нашим  идеалом, требует чуть ли не сверхчеловеческой силы и решимости. Если в вас нет  этих качеств, вы кончите здесь.    

– Мне  все же не ясно… – начал Фирмен, но врач его перебил:    

– Отсюда  очевидна необходимость Академии. На сегодняшний день по-настоящему гарантирует  вменяемость лишь хирургическая операция мозга. Однако человеку неприятна даже  мысль об этом – только дьявол мог предложить такой выбор. Государственная  хирургия мозга приводит к гибели первоначальной личности, а это самая страшная  смерть. Академия старается ослабить напряжение, предлагает другую альтернативу.    

– Но  что это за альтернатива? Почему вы скрываете?    

– Откровенно  говоря, большинство предпочитает оставаться в неведении. Врач запер шкафчик, но  Фирмену не было видно, какие инструменты он оттуда достал. – Поверьте мне,  ваша реакция нетипична. Вы предпочитаете думать о нас как о мрачной,  таинственной, грозной силе. Это из-за вашего безумия. Здравомыслящие люди  считают нас панацеей, приятно-туманным избавлением от жестокой определенности.  Они верят в нас, как в Бога. – Врач тихонько хмыкнул. – Большинству  людей мы представляемся раем.    

– Почему  же вы храните свои методы в тайне?    

– Откровенно  говоря, – ласково ответил врач, – даже райские методы лучше не  рассматривать слишком пристально.    

– Значит,  все это обман? – воскликнул Фирмен, пытаясь сесть. – Вы хотите меня  убить!    

– Ни  в коем случае, – заверил врач и мягким движением заставил его лечь.    

– Так  что же вы собираетесь делать?    

– Увидите.    

– А  почему отсюда никто не возвращается?    

– Не  желают, – ответил врач. Прежде чем Фирмен успел шевельнуться, врач ловко  всадил ему в руку иглу шприца и впрыснул теплую жидкость.    

– И  помните, – сказал он, – надо защищать общество от личности.    

– Да, –  сквозь дремоту отозвался Фирмен, – но кто защитит личность от общества?    

Очертания  предметов в палате расплылись, и, хотя врач что-то ответил, Фирмен не расслышал  слов – знал только, что они мудры, уместны и очень истинны.    

Придя в  себя, он заметил, что стоит на огромной равнине. Всходило солнце. В тусклом  свете к ногам Фирмена льнули клочья тумана, а трава под ногами была мокрой и  упругой.    

Фирмен  вяло удивился, увидев, что рядом, по правую руку от него, стоит жена. Слева к  его ноге прижался чуть дрожащий Спид. Удивление быстро развеялось, потому что  перед битвой здесь, возле хозяина, и полагалось быть жене и псу.    

Впереди  движущийся туман распался на отдельные фигурки, и Фирмен узнал их, когда они  приблизились.    

То были  враги! Процессию возглавлял рободворецкий; в полутьме он мерцал зловещим нечеловеческим  блеском. Там был и Морган, который, обращаясь к начальнику отдела, истерически  вопил, что Фирмен должен умереть; а запуганный Флинн, бедняга, прятал лицо, но  надвигался на него. Там была и домовладелица, которая пронзительно кричала:  «Нет ему жилья!» А за ней шли врачи, дежурные, охранники, а за ними шагали  миллионы в грубых рабочих спецовках; кепки у них были надвинуты на глаза,  газеты скатаны в тугую трубочку.    

Фирмен  подобрался в ожидании решительного боя с врагами, которые его предали. Однако в  мозгу шевельнулось сомнение. Наяву ли все это?    

Внезапно  он с отвращением увидел как бы со стороны свое одурманенное наркотиками тело,  лежащее в нумерованной палате Академии, в то время как дух его невесть где  сражается с тенями.    

Я вполне  нормален! В минуту полного просветления Фирмен понял, что надо бежать. Не его  удел – бороться с призрачным противником. Надо вернуться в настоящий мир.  Status quo не будет длиться вечно. Что же станется с человечеством, из которого  вытравили силу, инициативу, индивидуальность?    

Из  Академии никто не выходит? А вот он выйдет! Фирмен попытался вырваться из-под  власти наркотического бреда, он почти ощущал, как ворочается на кушетке его  никому не нужное тело, как он стонет, заставляя себя встать…    

Но  призрачная жена схватила его за руку и указала вдаль. Призрачный пес зарычал на  надвигающегося противника.    

Мгновение  было безвозвратно упущено, хотя Фирмен этого так никогда и не понял. Он позабыл  о своем решении вырваться, позабыл о земле, позабыл о правде, и капли росы  окропили его ноги, когда он ринулся в жестокую схватку с врагом.    

     

(перевод  Н.Евдокимова)    

 МУСОРЩИК НА ЛОРЕЕ    

     

– Совершенно  невозможно, – категорически заявил профессор Карвер.    

– Но  ведь я видел своими глазами! – уверял Фред, его помощник и  телохранитель. – Сам видел, вчера ночью! Принесли охотника – ему  наполовину снесло голову, – и они…    

– Погоди, –  прервал его профессор Карвер, склонив голову в выжидательной позе.    

Они  вышли из звездолета перед рассветом, чтобы полюбоваться на обряды, совершаемые  перед восходом солнца в селении Лорей на планете того же названия. Обряды,  сопутствующие восходу солнца, если наблюдать их с далекого расстояния, зачастую  очень красочны и могут дать материал на целую главу исследования по  антропологии; однако Лорей, как обычно, оказался досадным исключением.    

Солнце  взошло без грома фанфар, вняв молитвам, вознесенным накануне вечером. Медленно  поднялась над горизонтом темно-красная громада, согрев верхушки дремучего леса  дождь-деревьев, среди которых стояло селение. А туземцы крепко спали…    

Однако  не все. Мусорщик был уже на ногах и теперь ходил с метлой вокруг хижин. Он медленно  передвигался шаркающей походкой – нечто похожее на человека и в то же время  невыразимо чуждое человеку. Лицо мусорщика напоминало стилизованную болванку,  словно природа сделала черновой набросок разумного существа. У мусорщика была  причудливая, шишковатая голова и грязно-серая кожа.    

Подметая,  он тихонько напевал что-то хриплым, гортанным голосом. От собратьев-лореян  мусорщика отличала единственная примета: лицо его пересекала широкая полоса  черной краски. То была социальная метка, метка принадлежности к низшей ступени  в этом примитивном обществе.    

– Итак, –  заговорил профессор Карвер, когда солнце взошло без всяких происшествий, –  явление, которое ты мне описал, невероятно. Особенно же невероятно оно на такой  жалкой, захудалой планетке.    

– Сам  видел, никуда не денешься, – настаивал 6Фред. – Вероятно или  невероятно – это другой вопрос. Но видел. Вы хотите замять разговор – дело  ваше.    

Он  прислонился к сучковатому стволу стабикуса, скрестил руки на впалой груди и  метнул злобный взгляд на соломенные крыши хижин. Фред находился на Лорее почти  два месяца и день ото дня все больше ненавидел селение.    

Это был  хилый, неказистый молодой человек, «бобрик» невыгодно подчеркивал его низкий  лоб. Вот уже почти десять лет Фред сопровождал профессора во всех странствиях,  объездил десятки планет и насмотрелся всевозможных чудес и диковин. Однако чем  больше он видел, тем сильнее укреплялось в нем презрение к Галактике как  таковой. Ему хотелось лишь одного: вернуться домой, в Байону, штат Нью-Джерси,  богатым и знаменитым или хотя бы безвестным, но богатым.    

– Здесь  можно разбогатеть, – произнес Фред тоном обвинителя. – А вы хотите  все замять.    

Профессор  Карвер в задумчивости поджал губы. Разумеется, мысль о богатстве приятна. Тем  не менее профессор не собирался прерывать важную научную работу ради погони за  журавлем в небе. Он заканчивал свой великий труд – книгу, которой предстояло  полностью подтвердить и обосновать тезис, выдвинутый им в самой первой своей  статье, – «Дальтонизм среда народов Танга». Этот тезис он позднее  развернул в книге «Недостаточность координации движений у рас Дранга». Профессор  подвел итоги в фундаментальном исследовании «Дефекты разума в Галактике», где  убедительно доказал, что разумность существ внеземного происхождения  уменьшается в арифметической прогрессии, по мере того как расстояние от Земли  возрастает в геометрической прогрессии.    

Тезис  этот расцвел пышным цветом в последней работе Карвера, которая суммировала все  его научные изыскания и называлась «Скрытые причины врожденной неполноценности  внеземных рас».    

– Если  ты прав… – начал Карвер.    

– Смотрите! –  воскликнул Фред. – Другого несут! Увидите сами!    

Профессор  Карвер заколебался. Этот дородный, представительный, краснощекий человек  двигался медленно и с достоинством. Одет он был в форму тропических  путешественников, несмотря на то что Лорей отличался умеренным климатом. Профессор  не выпускал из рук хлыста, а на боку у него был крупнокалиберный револьвер –  точь-в-точь как у Фреда.    

– Если  ты не ошибся, – медленно проговорил Карвер, это для них, так сказать,  немалое достижение.    

– Пойдемте! –  сказал Фред.    

Четыре  охотника за шрэгами несли раненого товарища к лекарственной хижине, и Карвер с  Фредом зашагали следом. Охотники заметно выбились из сил: должно быть, их путь  к селению длился не день и не два, так как обычно они углубляются в самые дебри  дождь-лесов.    

– Похож  на покойника, а? – прошептал Фред.    

Профессор  Карвер кивнул. С месяц назад ему удалось сфотографировать шрэга в выигрышном  ракурсе, на вершине высокого, кряжистого дерева. Он знал, что шрэг – это  крупный, злобный и быстроногий хищник, наделенный ужасающим количеством когтей,  клыков и рогов. Кроме того, это единственная на планете дичь, мясо которой не  запрещают есть бесчисленные табу. Туземцам приходится либо убивать шрэгов, либо  гибнуть с голоду.    

Однако,  как видно, этот охотник недостаточно ловко орудовал копьем и щитом, и шрэг распорол  его от горла до таза. Несмотря на то что рану сразу же перевязали сушеными  листьями, охотник истек кровью. К счастью, он был без сознания.    

– Ему  ни за что не выжить, – изрек Карвер. – Просто чудо, что он дотянул до  сих пор. Одного шока достаточно, не говоря уж о глубине и протяженности раны…    

– Вот  увидите, – пообещал Фред.    

Внезапно  селение пробудилось. Мужчины и женщины, серокожие, с шишковатыми головами,  молчаливо провожали взглядами охотников, направляющихся к лекарственной хижине.  Мусорщик тоже прервал работу, чтобы поглядеть. Единственный в селении ребенок  стоял перед родительской хижиной и, засунув большой палец в рот, глазел на  шествие. Навстречу охотникам вышел лекарь Дег, успевший надеть ритуальную  маску. Собрались плясуны-исцелители – они торопливо накладывали на лица грим.    

– Ты  думаешь, удастся его залатать, док? – спросил Фред.    

– Будем  надеяться, – благочестиво ответил Дег.    

Все  вошли в тускло освещенную лекарственную хижину.    

Раненого  лореянина бережно уложили на травяной тюфяк, и плясуны начали перед ним обрядовое  действо. Дег затянул торжественную песнь.    

– Ничего  не получится, – сказал Фреду профессор Карвер с бескорыстным интересом человека,  наблюдающего за работой парового экскаватора. Слишком поздно для исцеления  верой. Прислушайся к его дыханию. Не кажется ли тебе, что оно становится менее  глубоким?    

– Совершенно  верно, – ответил Фред.    

Дег  окончил свою песнь и склонился над раненым охотником. Лореянин дышал с трудом,  все медленнее и неувереннее…    

– Пора! –  вскричал лекарь. Он достал из мешочка маленькую деревянную трубочку, вытащил  пробку и поднес к губам умирающего. Охотник выпил содержимое трубочки. И вдруг…    

Карвер  захлопал глазами, а Фред торжествующе усмехнулся. Дыхание охотника стало глубже.  На глазах у землян страшная рваная рана превратилась в затянувшийся рубец,  потом в тонкий розовый шрам и, наконец, в почти незаметную белую полоску.    

Охотник  сел, почесал в затылке, глуповато ухмыльнулся и сообщил, что ему хочется пить,  и лучше бы ему выпить чего-нибудь хмельного.    

Тут же,  на месте, Дег торжественно открыл празднество.    

Карвер и  Фред отошли на опушку дождь-леса, чтобы посовещаться. Профессор шагал словно  лунатик, выпятив отвислую нижнюю губу и время от времени покачивая головой.    

– Ну  так как? – спросил Фред.    

– По  всем законам природы этого не должно быть, ошеломленно пробормотал  Карвер. – Ни одно вещество на свете не дает подобной реакции. А прошлой  ночью ты тоже видел, как оно действовало?    

– Конечно,  черт возьми, – подтвердил Фред. – Принесли охотника голова у него  была наполовину оторвана. Он проглотил эту штуковину и исцелился прямо у меня  на глазах.    

– Вековая  мечта человечества, – размышлял вслух профессор Карвер. Панацея от всех болезней.    

– За  такое лекарство мы могли бы заломить любую цену, – сказал Фред.    

– Да,  могли бы… а кроме того, мы бы исполнили свой долг перед наукой, – строго  одернул его профессор Карвер. Да, Фред, я тоже думаю, что надо получить  некоторое количество этого вещества.    

Они  повернулись и твердым шагом направились обратно в селение. Там в полном разгаре  были пляски, исполняемые представителями различных родовых общин. Когда Карвер  и Фред вернулись, плясали сатгохани – последователи культа, обожествляющего  животное средней величины, похожее на оленя. Их можно было узнать по трем  красным точкам на лбу. Своей очереди дожидались дресфейд и таганьи, названные  по именам других лесных животных. Звери, которых тот или иной род считал своими  покровителями, находились под защитой табу, и убивать их было строжайше  запрещено. Карверу никак не удавалось найти рационалистическое толкование обычаев  туземцев. Лореяне упорно отказывались поддерживать разговор на эту тему.    

Лекарь  Дег снял ритуальную маску. Он сидел у входа в лекарственную хижину и наблюдал  за плясками. Когда земляне приблизились к нему, он встал.    

– Мир  вам! – произнес он слова приветствия.    

– И  тебе тоже, – ответил Фред. – Недурную работку ты проделал с утра.    

Дег  скромно улыбнулся.    

– Боги  снизошли к нашим молитвам.    

– Боги? –  переспросил Карвер. – А мне показалось, что большая часть работы пришлась  на долю сыворотки.    

– Сыворотки?  Ах, сок серей! – Выговаривая эти слова. Дег сопроводил их ритуальным жестом,  исполненным благоговения. – Да, сок серей – это мать всех лореян.    

– Нам  бы хотелось купить его, – без обиняков сказал Фред, не обращая внимания на  то, как неодобрительно насупился профессор Карвер. – Сколько ты возьмешь  за галлон?    

– Приношу  вам свои извинения, – ответил Дег.    

– Как  насчет красивых бус? Или зеркал? Может быть, вы предпочитаете парочку стальных  ножей?    

– Этого  нельзя делать, – решительно отказался лекарь. – Сок серей священен.  Его можно употреблять только ради исцеления, угодного богам.    

– Не  заговаривай мне зубы, – процедил Фред, и сквозь нездоровую желтизну его  щек пробился румянец. – Ты, ублюдок, воображаешь, что тебе удастся…    

– Мы  вполне понимаем, – вкрадчиво сказал Карвер. – Нам известно, что такое  священные предметы. Что священно, то священно. К ним не должны прикасаться  недостойные руки.    

– Вы  сошли с ума, – шепнул Фред по-английски.    

– Ты  мудрый человек, – с достоинством ответил Дег. – Ты понимаешь, почему  я должен вам отказать.    

– Конечно.  Но по странному совпадению, Дег, у себя на родине я тоже занимаюсь врачеванием.    

– Вот  как? Я этого не знал!    

– Это  так. Откровенно говоря, в своей области я слыву самым искусным лекарем.    

– В  таком случае ты, должно быть, очень святой человек, – сказал Дег, склонив  голову.    

– Он  и вправду святой, – многозначительно вставил Фред. – Самый святой из  всех, кого тебе суждено здесь видеть.    

– Пожалуйста,  не надо, Фред, – попросил Карвер и опустил глаза с деланным смущением. Он  обратился к лекарю: – Это верно, хоть я и не люблю, когда об этом говорят. Вот  почему в данном случае, сам понимаешь, не будет грехом дать мне немного сока  серей. Напротив, твой жреческий долг призывает тебя поделиться со мной этим  соком.    

Лекарь  долго раздумывал, и на его почти гладком лице едва уловимо отражались противоречивые  чувства. Наконец он сказал:    

– Наверное,  все это правда. Но, к несчастью, я не могу исполнить вашу просьбу.    

– Почему  же?    

– Потому  что сока серей очень мало, просто до ужаса мало. Его еле хватит на наши нужды.    

Дег  печально улыбнулся и отошел.    

Жизнь  селения продолжалась своим чередом, простая и неизменная. Мусорщик медленно  обходил улицы, подметая их своей метлой. Охотники отправлялись лесными тропами  на поиски шрэгов. Женщины готовили пищу и присматривали за единственным в  селении ребенком. Жрецы и плясуны каждый вечер молились, чтобы поутру взошло  солнце. Все были по-своему, покорно и смиренно, довольны жизнью.    

Все,  кроме землян.    

Они  провели еще несколько бесед с Дегом и исподволь выведали всю подноготную о соке  серей и связанных с ним трудностях.    

Растение  серей – это низкорослый, чахлый кустарник. В естественных условиях оно растет  плохо. Кроме того, оно противится искусственному разведению и совершенно не  выносит пересадки. Остается только тщательно выпалывать сорняки вокруг серей и  надеяться, что оно расцветет. Однако в большинстве случаев кусты серей борются  за существование год-другой, а затем хиреют. Лишь немногие расцветают, и уж  совсем немногие живут достаточно долго, чтобы дать характерные красные ягоды.    

Из ягод  серей выжимают эликсир, который для населения Лорея означает жизнь.    

– При  этом надо помнить, – сказал Дег, – что кусты серей встречаются редко  и на больших расстояниях друг от друга Иногда мы ищем месяцами, а находим  один-единственный кустик с ягодами. А ягоды эти спасут жизнь только одному  лореянину, от силы двум.    

– Печально, –  посочувствовал Карвер. – Но, несомненно, усиленное удобрение почвы…    

– Все  уже пробовали.    

– Я  понимаю, – серьезно сказал Карвер, – какое огромное значение придаете  вы соку серей. Но если бы вы уделили нам малую толику пинту-другую, мы отвезли  бы его на Землю, исследовали и постарались синтезировать. Тогда вы получили бы  его в неограниченном количестве.    

– Но  мы не решаемся расстаться даже с каплей. Вы заметили, как мало у нас детей?    

Карвер  кивнул.    

– Дети  рождаются очень редко. Вся жизнь у нас – непрерывная борьба нашей расы за существование.  Надо сохранять жизнь каждому лореянину, до тех пор пока на смену ему не появится  дитя. А этого можно достигнуть лишь благодаря неустанным и нескончаемым поискам  ягод серей. И вечно их не хватает. – Лекарь вздохнул. – Вечно не  хватает.    

– Неужели  этот сок излечивает все? – спросил Фред.    

– Да,  и даже больше. У того, кто отведал серей, прибавляется пятьдесят лет жизни.    

Карвер  широко раскрыл глаза. На Лорее пятьдесят лет приблизительно равны шестидесяти  трем земным годам.    

Серей –  не просто лекарство, заживляющее раны, не просто средство, содействующее регенерации!  Это и напиток долголетия!    

Он  помолчал, обдумывая перспективу продления своей жизни на шестьдесят лет, затем  спросил:    

– А  что будет, если по истечении этих пятидесяти лет лореянин опять примет серей?    

– Не  известно, – ответил Дег. – Ни один лореянин не станет принимать серей  вторично, когда его и так слишком мало.    

Карвер и  Фред переглянулись.    

– А  теперь выслушай меня внимательно, Дег, – сказал профессор Карвер и  заговорил о священном долге перед наукой. Наука, объяснил он лекарю, превыше  расы, превыше веры, превыше религии. Развитие науки превыше самой жизни. В  конце концов, если и умрут еще несколько лореян, что с того? Так или иначе,  рано или поздно им не миновать смерти. Важно, чтобы земная наука получила  образчик сока серей.    

– Может  быть, твои слова и справедливы, – отозвался Дег, – но мой выбор ясен.  Как жрец религии саннигериат, я унаследовал священную обязанность охранять  жизнь нашего народа. Я не нарушу своего долга.    

Он  повернулся и ушел. Земляне вернулись в звездолет ни с чем.    

Выпив  кофе, профессор Карвер открыл ящик письменного стола и извлек оттуда рукопись  «Скрытые причины врожденной неполноценности внеземных рас». Любовно перечитал  он последнюю главу, специально трактующую вопрос о комплексе неполноценности у  жителей Лорея. Потом профессор Карвер отложил рукопись в сторону.    

– Почти  готова, Фред, – сообщил он помощнику. – Работы осталось на недельку –  ну, самое большее, на две!    

– Угу, –  промычал Фред, рассматривая селение через иллюминатор.    

– Вопрос  будет исчерпан, – провозгласил Карвер. – Книга раз и навсегда докажет  прирожденное превосходство жителей Земли. Мы неоднократно подтверждали свое  превосходство силой оружия, Фред, доказывали его и мощью передовой техники.  Теперь оно доказано силой бесстрастной логики.    

Фред  кивнул. Он знал, что профессор цитирует предисловие к своей книге.    

– Ничто  не должно стоять на пути великого дела, – сказал Карвер. – Ты  согласен с этим, не правда ли?    

– Ясно, –  рассеянно подтвердил Фред. – Книга прежде всего. Поставьте ублюдков на место.    

– Я,  собственно, не это имел в виду. Но ты ведь знаешь, что я хочу сказать. При  создавшихся обстоятельствах, быть может, лучше выкинуть серей из головы. Быть  может, надо ограничиться завершением начатой работы.    

Фред  обернулся и заглянул хозяину в глаза.    

– Профессор,  как вы думаете, сколько вам удастся выжать из этой книги?    

– А?  Ну что ж, последняя, если помнишь, разошлась совсем неплохо. На эту спрос будет  еще больше. Десять, а то и двадцать тысяч долларов! – Он позволил себе  чуть заметно улыбнуться. – Мне, видишь ли, повезло в выборе темы. На Земле  широкие круги читателей явно интересуются этим вопросом, что весьма приятно для  ученого.    

– Допустим  даже, что вы извлечете из нее пятьдесят тысяч. Курочка по зернышку клюет. А  знаете ли вы, сколько можно заработать на пробирке с соком серей?    

– Сто  тысяч? – неуверенно предположил Карвер.    

– Вы  смеетесь! Представьте себе, что умирает какой-нибудь богач, а у нас есть  единственное лекарство, способное его вылечить. Да он вам все отдаст! Миллионы!    

– Полагаю,  ты прав, – согласился Карвер. – И мы внесли бы неоценимый вклад в  науку. Но, к сожалению, лекарь ни за что не продаст нам ни капли.    

– Покупка  – далеко не единственный способ поставить на своем. – Фред вынул револьвер  из кобуры и пересчитал патроны.    

– Понятно,  понятно, – проговорил Карвер, и его румяные щеки слегка побледнели. –  Но вправе ли мы…    

– А  вы-то как думаете?    

– Что  ж, они безусловно неполноценны. Полагаю, я привел достаточно убедительные доказательства.  Можно смело утверждать, что в масштабе Вселенной их жизнь недорого стоит. Гм,  да… да, Фред, таким препаратом мы могли бы спасать жизнь землянам!    

– Мы  могли бы спасти собственную жизнь, – заметил Фред. – Кому охота  загнуться раньше срока?    

Карвер  встал и решительно расстегнул кобуру своего револьвера.    

– Помни, –  сказал он Фреду. – мы идем на это во имя науки и ради Земли.    

– Вот  именно, профессор, – ухмыльнулся Фред и двинулся к люку.    

Они  отыскали Дега вблизи лекарственной хижины. Карвер заявил без всяких  предисловий:    

– Нам  необходимо получить сок серей.    

– Я  вам уже объяснял, – удивился лекарь. – Я рассказал вам с причинах, по  которым это невозможно.    

– Нам  нужно во что бы то ни стало, – поддержал шефа Фред. Он выхватил из кобуры  револьвер и свирепо взглянул на Дега.    

– Нет.    

– Ты  думаешь, я шутки шучу? – нахмурился Фред. – Ты знаешь, что это за  оружие?    

– Я  видел, как вы стреляете.    

– Ты,  может, думаешь, что я постесняюсь выстрелить в тебя?    

– Я  не боюсь. Но серей ты не получишь.    

– Буду  стрелять! – исступленно заорал Фред. – Клянусь, буду стрелять!    

За  спиной лекаря медленно собирались жители Лорея. Серокожие, с шишковатыми черепами,  они молча занимали свои места; охотники держали в руках копья, прочие селяне  были вооружены ножами и камнями.    

– Вы  не получите серей, – сказал Дег.    

Фред  неторопливо прицелился.    

– Полно,  Фред, – обеспокоился Карвер, – тут их целая куча… Стоит ли…    

Тощее  тело Фреда подобралось, палец побелел и напрягся на курке. Карвер закрыл глаза.    

Наступила  мертвая тишина.    

Вдруг  раздался выстрел.    

Карвер  опасливо открыл глаза.    

Лекарь  стоял, как прежде, только дрожали его колени. Фред оттягивал курок. Селяне безмолвствовали.  Карвер не сразу сообразил, что произошло. Наконец он заметил мусорщика.    

Мусорщик  лежал, уткнувшись лицом в землю, все еще сжимая метлу в вытянутой левой руке;  ноги его слабо подергивались. Из дыры, которую Фред аккуратно пробил у него во  лбу, струилась кровь.    

Дег  склонился над мусорщиком, но тут же выпрямился.    

– Скончался, –  сказал лекарь.    

– Это  только цветочки, – пригрозил Фред, нацеливаясь на какого-то охотника.    

– Нет! –  вскричал Дег.    

Фред  посмотрел на него, вопросительно подняв брови.    

– Отдам  тебе сок, – пояснил Дег. – Отдам тебе весь наш сок серей. Но вы оба  тотчас же покинете Лорей!    

Он  бросился в хижину и мгновенно вернулся с тремя деревянными трубочками, которые  сунул Фреду в ладонь.    

– Порядочек,  профессор, – сказал Фред. – Надо сматываться.    

Они  прошли мимо молчаливых селян, направляясь к звездолету. Вдруг мелькнуло что-то  яркое, блеснув на солнце.    

Фред  взвыл от боли и выронил револьвер. Профессор Карвер поспешно подобрал его.    

– Какой-то  недоносок зацепил меня, – сказал Фред. – Дайте револьвер!    

Описав  крутую дугу, у их ног зарылось в землю копье.    

– Их  слишком много, – рассудительно заметил Карвер. Прибавим шагу!    

Они  пустились к звездолету и, хотя вокруг свистели копья и ножи, добрались  благополучно и задраили за собой люк.    

– Дешево  отделались, – сказал Карвер, переводя дыхание, и прислонился спиной к  люку. – Ты не потерял сыворотку?    

– Вот  она, – ответил Фред, потирая руку. – Черт!    

– Что  случилось?    

– Рука  онемела.    

Карвер  осмотрел рану, глубокомысленно поджал губы, но ничего не сказал.    

– Онемела, –  повторил Фред. – Уж не отравлены ли у них копья?    

– Вполне  возможно, – допустил профессор Карвер.    

– Отравлены! –  завопил Фред. – Глядите, рана уже меняет цвет!    

Действительно,  по краям рана почернела и приобрела гангренозный вид.    

– Сульфидин, –  порекомендовал Карвер. – И пенициллин. Не о чем беспокоиться, Фред. Современная  фармакология Земли… –…может вовсе не подействовать на этот яд. Откройте  одну трубочку!    

– Но,  Фред, – возразил Карвер, – наши запасы сока крайне ограничены. Кроме  того…    

– К  чертовой матери! – разъярился Фред. Здоровой рукой он взял одну трубочку и  вытащил пробку зубами.    

– Погоди,  Фред!    

– Еще  чего!    

Фред  осушил трубочку и бросил ее на пол. Карвер с раздражением произнес:    

– Я  хотел только подчеркнуть, что следовало бы подвергнуть сыворотку испытаниям,  прежде чем пробовать ее на землянах. Мы ведь не знаем, как реагирует  человеческий организм на это вещество. Я желал тебе добра.    

– Как  же, желали, – насмешливо ответил Фред. – Поглядите лучше, как  действует это лекарство.    

Почерневшая  рана снова приобрела цвет здоровой плоти и теперь затягивалась. Вскоре осталась  лишь белая полоска шрама. Потом и она исчезла, а на ее месте виднелась упругая  розовая кожа.    

– Хорошая  штука, а? – шумно радовался Фред, и в голосе его чуть заметно  проскальзывали истеричные нотки. – Действует, профессор, действует! Выпей  и ты, друг, живи еще пятьдесят лет! Как ты думаешь, удастся нам синтезировать  эту штуку? Ей цена – миллион, десять миллионов, миллиард! А если не удастся, то  всегда есть добрый старый Лорей! Можно наведываться каждые полсотни годков или  около того для заправки! Она и на вкус приятна, профессор. Точь-в-точь как… что  случилось?    

Профессор  Карвер уставился на Фреда широко раскрытыми от изумления глазами.    

– В  чем дело? – с усмешкой спросил Фред. – Швы, что ли, перекосились? На  что вы тут глазеете?    

Карвер  не отвечал. У него дрожали губы. Он медленно попятился.    

– Какого  черта, что случилось?    

Фред  метнул на профессора яростный взгляд, затем бросился в носовую часть звездолета  и посмотрелся в зеркало.    

– Что  со мной стряслось?    

Карвер  пытался заговорить, но слова застряли в горле. Не отрываясь следил он, как  черты Фреда медленно изменяются, сглаживаются, смазываются, словно природа  делает черновой набросок разумной жизни. На голове у Фреда проступали  причудливые шишки. Цвет кожи медленно превращался из розового в серый.    

– Я  же советовал тебе выждать, – вздохнул Карвер.    

– Что  происходит? – испуганно прошептал Фред.    

– Видишь  ли, – ответил Карвер, – должно быть, тут налицо остаточный эффект  серей. Рождаемость на Лорее, сам знаешь, практически отсутствует. Даже при всех  целебных свойствах серей эта раса должна была давным-давно вымереть. Так и  случилось бы, не обладай серей и иными свойствами способностью превращать  низшие формы животной жизни в высшую – в разумных лореян.    

– Бредовая  идея!    

– Рабочая  гипотеза, основанная на утверждении Дега, что серей – мать всех лореян. Боюсь,  что в этом кроется истинное значение культа зверей и причина наложенных на них  табу. Различные животные, наверное, были родоначальниками определенных групп  лореян, а может быть, и всех лореян. Даже разговоры на эту тему объявлены табу;  в туземцах явно укоренилось ощущение глубокой неполноценности, оттого что они  слишком недавно вышли из животного состояния.    

Карвер  устало потер лоб.    

– Можно  предполагать, – продолжал он, – что соку серей принадлежит немалая  роль в жизни всей расы. Рассуждая теоретически…    

– К  черту теории, – буркнул Фред, с ужасом обнаруживая, что голос его стал  хриплым и гортанным, как у лореян. – Профессор, сделайте что-нибудь!    

– Не  в моих силах что-либо сделать.    

– Может,  наука Земли…    

– Нет,  Фред, – тихо сказал Карвер.    

– Что?    

– Фред,  прошу тебя, постарайся понять. Я не могу взять тебя на Землю.    

– Что  вы имеете в виду? Вы, должно быть, спятили!    

– Отнюдь  нет. Как я могу привезти тебя с таким фантастическим объяснением? Все будут считать,  что твоя история – не что иное, как грандиозная мистификация.    

– Но…    

– Не  перебивай! Никто мне не поверит. Скорее поверят, что ты необычайно смышленый лореянин.  Одним лишь своим присутствием, Фред, ты опровергнешь отправной тезис моей  книги!    

– Не  может того быть, чтоб вы меня бросили, – пролепетал Фред. – Вы этого  не сделаете.    

Профессор  Карвер все еще держал в руках оба револьвера. Он сунул один из них за пояс, а  второй навел на Фреда.    

– Я  не собираюсь подвергать опасности дело всей своей жизни. Уходи отсюда, Фред.    

– Нет!    

– Я  не шучу. Пошел вон, Фред.    

– Не  уйду! Вам придется стрелять!    

– Надо  будет – выстрелю, – заверил его Карвер. – Пристрелю и выкину.    

Он  прицелился.    

Фред  попятился к люку, снял запоры, открыл его.    

Снаружи  безмолвно ждали селяне.    

– Что  они со мной сделают?    

– Мне,  право, жаль, Фред, – сказал Карвер.    

– Не  пойду! – взвизгнул Фред и обеими руками вцепился в проем люка.    

Карвер  столкнул его в руки ожидающей толпы, а вслед ему сбросил две оставшиеся трубочки  с соком серей.    

После  этого Карвер поспешно задраил люк, не желая видеть дальнейшее.    

Не  прошло и часа, как он уже вышел из верхних слоев атмосферы.    

Когда он  вернулся на Землю, его книгу «Скрытые причины врожденной неполноценности  внеземных рас» провозгласили исторической вехой в сравнительной антропологии.  Однако почти сразу пришлось столкнуться с кое-какими осложнениями.    

На Землю  вернулся некий капитан-астронавт по фамилии Джонс, который утверждал, что  обнаружил на планете Лорей туземца, во всех отношениях не уступающего жителю  Земли. В доказательство своих слов капитан Джонс проигрывал магнитофонные  записи и демонстрировал киноленты.    

В  течение некоторого времени тезис Карвера казался сомнительным, пока Карвер  лично не изучил вещественные доказательства противника. Тогда он с беспощадной  логикой заявил, что так называемый сверхлореянин, это совершенство с Лорея,  этот, с позволения сказать, ровня жителям Земли, находится на самой низшей  иерархической ступени Лорея: он – мусорщик, о чем ясно говорит широкая черная  полоса на его лице.    

Капитан-астронавт  не стал оспаривать это утверждение. Отчего же, заявлял Карвер, этому  сверхлореянину, несмотря на все его хваленые способности, не удалось достигнуть  хоть сколько-нибудь достойного положения в том жалком обществе, в котором он  живет?    

Этот  вопрос заткнул рты капитану и его сторонникам и, можно сказать, вдребезги  разбил их школу. И теперь во всей Галактике мыслящие земляне разделяют  карверовскую доктрину врожденной неполноценности внеземных существ.    

     

(перевод  Н.Евдокимова)    

 СТОИМОСТЬ ЖИЗНИ    

     

Кэррин  пришел к выводу, что нынешнее дурное настроение появилось у него еще на прошлой  неделе, после самоубийства Миллера. Однако это не избавило его от смутных,  безотчетных страхов, гнездящихся где-то в глубине сознания. Глупо. Самоубийство  Миллера его не касается.    

Однако  отчего же покончил с собой этот жизнерадостный толстяк? У Миллера было все, ради  чего стоит жить: жена, дети, хорошая работа и все чудеса роскоши, созданные  веком. Отчего он это сделал?    

– Доброе  утро, дорогой, – сказала Кэррину жена, когда они сели завтракать.    

– Доброе  утро, детка. Доброе утро, Билли.    

Сын  что-то буркнул в ответ.    

Чужая  душа потемки, решил Кэррин, набирая на диске номера блюд к завтраку. Изысканную  пищу готовил и сервировал новый автоповар фирмы «Авиньон электрик».    

Дурное  настроение не рассеивалось, и это тем более досадно, что сегодня Кэррину  хотелось быть в форме. У него выходной, и он ожидал прихода инспектора из  «Авиньон электрик». То был знаменательный день.    

Он встал  из-за стола вместе с сыном.    

– Всего  хорошего, Билли.    

Сын  молча кивнул, взял ранец и ушел в школу. Кэррин подивился: не тревожит ли и его  что-нибудь? Он надеялся, что нет. Хватит на семью и одного ипохондрика.    

– До  свидания, детка. – Он поцеловал жену, которая собралась за покупками.    

«Во  всяком случае она-то счастлива», – подумал он, провожая ее взглядом до  калитки. Его занимало, сколько денег оставит она в магазине «Авиньон электрик».    

Проверив  часы, он обнаружил, что до прихода инспектора из «А.Э.» осталось полчаса. Лучший  способ избавиться от дурного настроения – это смыть его, сказал он себе и  направился в душевую.    

Душевая  была сверкающим чудом из пластика, и ее роскошь вернула Кэррину утраченный было  душевный покой. Он бросил одежду в стирально-гладильный автомат «А Э.» и  установил регулятор душа чуть повыше давления «освежающая». По телу ударила  струя воды, температура которой на пять градусов превышала нормальную  температуру кожи. Восхитительно! А затем – бодрящее растирание досуха  автополотенцем «А. Э.».    

Чудесно,  думал он, пока полотенце растягивало и размякало каждую мышцу. Да оно и должно  быть чудесным, напомнил он себе. Автополотенце «А. Э.» вместе с бритвенным  прибором обошлось в тридцать долларов плюс налог.    

А все же  оно стоит этих денег, решил он; когда выползла бритва и смахнула едва пробившуюся  щетину. В конце концов, что остается в жизни, если не наслаждаться предметами  роскоши?    

Когда он  отключил автополотенце, кожу его приятно покалывало. Он должен был чувствовать  себя превосходно, но не чувствовал. Мозг неумолчно сверлили мысли о  самоубийстве Миллера, нарушая спокойствие выходного дня.    

Тревожило  ли Кэррина что-нибудь еще? С домом, безусловно, все в порядке. Бумаги к приходу  инспектора подготовлены.    

– Не  забыл ли я чего-нибудь? – спросил он вслух.    

– Через  пятнадцать минут придет инспектор «Авиньон электрик», – прошептал  настенный секретарь фирмы «А. Э.», установленный в ванной.    

– Это  я знаю. А еще?    

Настенный  секретарь протрещал накопленные в его памяти сведения – великое множество  мелочей насчет поливки газона, проверки реактобиля, покупки телячьих отбивных к  понедельнику и т. п. Мелочи, на которые до сих пор не удавалось выкроить  время.    

«Ладно,  достаточно». Он позвонил автолакею «А. Э.», и тот искусно задрапировал его костлявую  фигуру какими-то новыми тканями. Туалет завершило распыленное облачко модных мужских  духов, и Кэррин, осторожно пробираясь среди расставленных вдоль стен аппаратов,  пошел в гостиную.    

Быстрый  взгляд, брошенный на стенные диски и приборы, убедил его, что в доме царит порядок.  Посуда после завтрака вымыта и убрана, пыль везде вытерта, полы отлакированы до  зеркального блеска, платья жены развешаны в гардеробе, а модели ракетных  кораблей, которые мастерил сын, уложены в стенной шкаф.    

Перестань  волноваться, ипохондрик, сердито одернул он себя.    

Дверь  объявила: «К вам мистер Пэтис из финансового отдела „Авиньон электрик“».    

Кэррин  хотел было приказать двери отвориться, но вовремя заметил автоматического бармена.  Боже правый, как же он не подумал об этом?    

Автоматический  бармен был изготовлен фирмой «Кастиль моторс». Кэррин приобрел его в минуту  слабости. Инспектор «А. Э.» не придет от этого в особый восторг, потому  что его фирма тоже выпускает такие автоматы.    

Он  откатил бармена в кухню и велел двери открыться.    

– Здравствуйте,  сэр. Отличный сегодня денек, – сказал мистер Пэтис.    

Этот  высокий, представительный человек был одет в старомодный твид. В уголках его  глаз сбегались морщинки, свойственные людям, которые часто и охотно смеются.  Лицо его светилось в улыбке; пожав руку Кэррина, он оглядел заставленную  комнату.    

– Прелестный  у вас домик, сэр! Прелестный! Если хотите знать, едва ли я нарушу профессиональную  этику фирмы, сообщив, что ваш интерьер самый красивый в районе.    

Представив  себе длинные ряды одинаковых домов в своем квартале, в соседнем и в следующем  за соседним, Кэррин почувствовал внезапный прилив гордости.    

– Ну-с,  вся ли аппаратура у вас работает? – спросил мистер Пэтис, положив свой  портфель на стул. – Все ли в исправности?    

– О  да, – с энтузиазмом ответил Кэррин. – Если имеешь дело с «Авиньон  электрик», бояться неполадок не приходится.    

– Фонор  в порядке? Меняет мелодии через каждые семнадцать часов?    

– Будьте  уверены, – ответил Кэррин. До сих пор у него руки как-то не дошли обновить  фонор, но во всяком случае как предмет обстановки вещь была крайне эффектна.    

– А  как стереовизор? Нравятся вам программы передач?    

– Принимает  безукоризненно. – Одну программу он случайно посмотрел в прошлом месяце, и  она показалась поразительно жизненной.    

– Как  насчет кухни? Автоповар в исправности? Рецептмейстер еще выколачивает  что-нибудь новенькое?    

– Великолепное  оборудование. Просто великолепное.    

Мистер  Пэтис продолжал расспросы о холодильнике, пылесосе, реактобиле, вертолете, подземном  купальном бассейне и сотне других предметов, купленных у фирмы «Авиньон  электрик».    

– Все  замечательно, – сказал Кэррин. Он несколько грешил против правды,  поскольку успел распаковать далеко не все покупки. – Просто чудесно.    

– Очень  рад, – сказал мистер Пэтис, со вздохом облегчения откидываясь на спинку  стула. – Вы не представляете, сколько усилий мы прилагаем к тому, чтобы  наши клиенты остались довольны. Если продукция несовершенна, ее надо вернуть;  при возврате мы не задаем никаких вопросов. Мы всегда рады угодить клиенту.    

– Уверяю  вас, что я это весьма ценю, мистер Пэтис.    

Кэррин  надеялся, что служащему «А. Э.» не вздумается осматривать кухню. Перед его  мысленным взором неотступно стоял автоматический бармен фирмы «Кастиль моторс»,  неуместный, как дикобраз на собачьей выставке.    

– Могу  с гордостью заявить, что большинство жителей вашего района покупают вещи у  нас, – говорил между тем мистер Пэтис. – У нас солидная фирма.    

– А  мистер Миллер тоже был вашим клиентом? – полюбопытствовал Кэррин.    

– Тот  парень, что покончил с собой? – Пэтис на мгновение нахмурился. – По  правде говоря, был. Это меня поразило, сэр, просто ошеломило. Да ведь и месяца  не прошло, как этот парень купил у меня новехонький реактобиль, дающий на  прямой триста пятьдесят миль в час! Радовался как младенец! И после этого вдруг  сотворить с собой такое! Конечно, из-за реактобиля его долг несколько возрос.    

– Понятно.    

– Но  что это меняло? Ему была доступна любая роскошь. А он взял да повесился.    

– Повесился?    

– Да, –  сказал Пэтис, вновь нахмурясь. – В доме все современные удобства, а он  повесился на канате. Вероятно, давно уж были расшатаны нервы.    

Хмурый  взгляд исчез, сменившись привычной улыбкой.    

– Однако  довольно об этом! Поговорим лучше о вас.    

Когда  Пэтис открыл свой портфель, улыбка стала еще шире.    

– Итак,  вот ваш баланс. Вы должны нам двести три тысячи долларов двадцать девять центов,  мистер Кэррин, – таков итог после вашей последней покупки. Правильно?    

– Правильно, –  подтвердил Кэррин. Он помнил эту цифру по своим бумагам. – Примите очередной  взнос.    

Он  вручил Пэтису конверт, который тот положил в карман, предварительно пересчитав  содержимое.    

– Прекрасно.  Но знаете, мистер Кэррин, ведь вашей жизни не хватит, чтобы выплатить нам  двести три тысячи долларов полностью.    

– Да,  едва ли я успею, – трезво согласился Кэррин.    

Ему не  исполнилось еще и сорока лет, и благодаря чудесам медицинской науки у него было  в запасе еще добрых сто лет жизни.    

Однако,  зарабатывая три тысячи долларов в год, он все же не мог выплатить долг и в то  же время содержать семью.    

– Само  собой разумеется, мы бы не хотели лишать вас необходимого. Не говоря уж о потрясающих  изделиях, которые выйдут в будущем году. Эти вещи вы не пожелаете упустить,  сэр!    

Мистер  Кэррин кивнул Ему, безусловно, хотелось приобрести новые изделия.    

– А  что, если мы с вами заключим обычное соглашение? Если вы дадите обязательство,  что в течение первых тридцати лет после совершеннолетия ваш сын будет  выплачивать нам свой заработок, мы с удовольствием предоставим вам  дополнительный кредит.    

Мистер  Пэтис выхватил из портфеля какие-то документы и разложил их перед Кэррином.    

– Вам  надо лишь подписаться вот здесь, сэр.    

– Не  знаю, как быть, – сказал Кэррин. – Что-то душа не лежит. Мне бы  хотелось помочь мальчику в жизни, а не взваливать на него с самого начала…    

– Но  ведь, дорогой сэр, – вставил Пэтис, – это делается и ради вашего сына  тоже. Ведь он здесь живет, не правда ли? Он вправе пользоваться предметами  роскоши, чудесами науки…    

– Конечно, –  подтвердил Кэррин. – Но ведь…    

– Подумайте  только, сэр, сегодня средний человек живет как король. Сто лет назад даже  первому богачу было недоступно то, чем владеет в настоящее время простой  гражданин. Не надо рассматривать это обязательство как долг. На самом деле это  вложение капитала.    

– Верно, –  с сомнением проговорил Кэррин. Он подумал о сыне, о его моделях ракетных кораблей,  звездных картах и чертежах. «Правильно ли я поступаю?» – спросил он себя.    

– Что  вас беспокоит? – бодро спросил Пэтис.    

– Да  я просто подумал, – сказал Кэррин, – дать обязательство на заработок  сына – не кажется ли вам, что я захожу слишком далеко?    

– Слишком  далеко? Дорогой сэр! – Пэтис разразился хохотом. – Вы знаете Меллона?  Того, что живет в конце квартала? Так вот, не говорите, что это я рассказал, но  он уже заложил жалованье своих внуков за всю их жизнь! А у него нет еще и  половины того, что он решил приобрести! Мы для него что-нибудь придумаем.  Обслуживание клиентов – наша работа, и мы знаем в этом толк.    

Кэррин  заметно вздрогнул, – А когда вас не станет, все это перейдет к вашему  сыну.    

Это  верно, подумал Кэррин. У сына будут все изумительные вещи, которыми изобилует  дом. И в конце концов, речь идет лишь о тридцати годах, а средняя продолжительность  жизни – сто пятьдесят лет.    

Он  расписался, увенчав подпись замысловатым росчерком.    

– Отлично! –  сказал Пэтис. – Между прочим, у вас в доме есть командооператор фирмы  «А. Э.»?    

В доме  такого не было. Пэтис объяснил, что командооператор – это новинка года, величайшее  достижение науки и техники. Он предназначен для выполнения всех работ по уборке  и приготовлению пищи – владельцу не приходится и пальцем шевельнуть.    

– Вместо  того чтобы носиться весь день по дому и нажимать полдюжины разных кнопок, надо  нажать лишь одну! Замечательное изобретение!    

Поскольку  новинка стоила всего пятьсот тридцать пять долларов, Кэррин приобрел и ее,  прибавив эту сумму к долгу сына.    

Что  верно, то верно, думал он, провожая Пэтиса до двери. Когда-нибудь этот дом  будет принадлежать Билли. Ему и его жене. Они, бесспорно, захотят, чтобы все  было самое новейшее.    

Только  одна кнопка, подумал он. Вот это поистине сберегает время.    

     * * *    

     

После  ухода Пэтиса Кэррин вновь уселся в регулируемое кресло и включил стерео. Покрутив  легкояти, он обнаружил, что смотреть ничего не хочется. Он откинулся в кресле и  задремал.    

Нечто в  глубине сознания по-прежнему не давало ему покоя.    

– Привет,  милый! – Проснувшись, он увидел, что жена уже вернулась домой. Она  чмокнула его в ухо. – Погляди-ка.    

Жена купила  халат-сексоусилитель фирмы «А. Э.». Его приятно поразило, что эта покупка  оказалась единственной. Обычно Лила возвращалась из магазинов, нагруженная  пакетами.    

– Прелестный, –  похвалил он.    

Она  нагнулась, подставляя лицо для поцелуя, и хихикнула. Эту привычку она переняла  у только что вошедшей в моду популярной стереозвезды. Кэррину такая привычка не  нравилась.    

– Сейчас  наберу ужин, – сказала она и вышла в кухню. Кэррин улыбнулся при мысли,  что скоро она будет набирать блюда, не выходя из гостиной. Он снова откинулся в  кресле, и тут вошел сын.    

– Как  дела, сынок? – тепло спросил Кэррин.    

– Хорошо, –  апатично ответил Билли.    

– В  чем дело, сынок? – Мальчик, не отвечая, смотрел себе под ноги невидящими  глазами. – Ну же, расскажи папе, какая у тебя беда.    

Билли уселся  на упаковочный ящик и уткнулся подбородком в ладони. Он задумчиво посмотрел на  отца.    

– Папа,  мог бы я стать мастером-наладчиком, если бы захотел?    

Мистер  Кэррин улыбнулся наивности вопроса. Билли попеременно хотел стать то мастером-наладчиком,  то летчиком-космонавтом. Наладчики принадлежали к элите. Они занимались починкой  автоматических ремонтных машин. Ремонтные машины чинят все что угодно, но  никакая машина не починит машину, которая сама чинит машины. Тут-то на сцене и  появляются мастера-наладчики.    

Однако  вокруг этой сферы деятельности шла бешеная конкурентная борьба, и лишь очень  немногим из самых способных удавалось получить дипломы наладчиков. А у  мальчика, хотя он и смышлен, нет склонности к технике.    

– Возможно,  сынок. Все возможно.    

– Но  возможно ли это именно для меня?    

– Не  знаю, – ответил Кэррин со всей доступной ему прямотой.    

– Ну  и не надо, все равно я не хочу быть мастером-наладчиком, – сказал мальчик,  поняв, что получил отрицательный ответ. – Я хочу стать  летчиком-космонавтом.    

– Летчиком-космонавтом,  Билли? – вмешалась Лила, войдя в комнату. – Но ведь у нас их нет.    

– Нет,  есть, – возразил Билли. – Нам в школе говорили, что правительство  собирается послать несколько человек на Марс.    

– Это  говорится уже сто лет, – сказал Кэррин, – однако до сих пор  правительство к этому и близко не подошло.    

– На  этот раз пошлют.    

– Почему  ты так рвешься на Марс? – спросила Лила, подмигнув Кэррину. – На  Марсе ведь нет хорошеньких девушек.    

– Меня  не интересуют девушки. Мне просто хочется на Марс.    

– Тебе  там не понравится, милый, – сказала Лила. – Это противная старая  дыра, и там нет воздуха.    

– Там  есть воздух, хоть его и мало. Я хочу туда поехать, – угрюмо настаивал  мальчик. – Мне здесь не нравится.    

– Это  еще что? – спросил Кэррин, выпрямляясь в кресле. – Чего ты еще  хочешь? Тебе чего-нибудь не хватает?    

– Нет,  сэр. У меня есть все, что надо. – Когда сын называл его сэром, Кэррин  знал: что-то неблагополучно.    

– Послушай,  сынок, в твои годы мне тоже хотелось на Марс. Меня привлекала романтика. Я даже  мечтал стать мастером-наладчиком.    

– Почему  же ты им не стал?    

– Ну,  я вырос. Я понял, что есть более важные дела. Сначала я заплатил долг,  доставшийся мне от отца, а потом встретил твою мать…    

Лила  хихикнула. –…и захотелось создать семью. То же самое будет и с тобой. Ты  выплатишь свой долг и женишься, как все люди.    

Билли  помолчал, откинул со лба темные волосы – прямые, как у отца, – и облизнул  губы.    

– Откуда  у меня появились долги, сэр? Кэррин осторожно объяснил. Он рассказал о вещах,  которые необходимы для цивилизованной жизни всей семьи, и о том, сколько эти  вещи стоят. Как они оплачиваются. Как появился обычай, чтобы сын, достигнув  совершеннолетия, принимал на себя часть родительского долга.    

Молчание  Билли раздражало Кэррина. Мальчик словно упрекал его. А он-то долгие годы трудился  как раб, чтобы предоставить неблагодарному щенку все прелести комфорта.    

– Сынок, –  резко произнес он, – ты проходил в школе историю? – Хорошо. Значит,  тебе известно, что было в прошлом. Войны. Тебе бы понравилось, если бы тебя  заставили воевать?    

Мальчик  не отвечал.    

– Или  понравилось бы тебе гнуть спину по восемь часов в день за работой, с которой  должна справляться машина? Или все время голодать? Или мерзнуть и мокнуть под  дождем, не имея пристанища?    

Он  подождал ответа и, не дождавшись, продолжал:    

– Ты  живешь в самом счастливом веке, какой когда-либо знало человечество. Тебя окружают  все чудеса искусства и науки. Самая утонченная музыка, лучшие книги, величайшие  творения искусства – все к твоим услугам. Тебе остается лишь нажать  кнопку. – Голос его смягчился. – Ну, о чем ты думаешь?    

– Я  просто соображаю, как же мне теперь попасть на Марс, – ответил  мальчик. – Я хочу сказать – с долгами. Навряд ли можно от них отделаться.    

– Конечно,  нет.    

– Разве  что забраться в ракету зайцем.    

– Но  ты ведь этого не сделаешь.    

– Конечно,  нет, – сказал мальчик, но голосу его недоставало уверенности.    

– Ты  останешься здесь и женишься на очень славной девушке, – подхватила мать.    

– Конечно,  останусь, – отозвался Билл, – Конечно. – Он неожиданно  ухмыльнулся. – Я просто так говорил насчет Марса. Просто так.    

– Я  очень рада, – ответила Лила.    

– Забудьте  о том, что я тут наболтал, – попросил Билли с вымученной улыбкой. Он встал  и опрометью бросился наверх.    

– Наверное,  пошел играть с ракетами, – сказала Лила. – Вот чертенок.    

Кэррины  спокойно поужинали, а после ужина мистеру Кэррину пора было идти на работу. В  этом месяце он выходил в ночную смену. Он поцеловал жену, сел в реактобиль и  под оглушительный рев покатил на завод. Опознав Кэррина, автоматические ворота  распахнулись. Он поставил реактобиль на стоянку и вошел внутрь здания.    

Автоматические  токарные станки, автоматические прессы – все автоматическое. Завод был огромный  и светлый; тихо жужжали машины – они делали свое дело, и делали его хорошо.    

Кэррин  подошел к концу сборочного конвейера для автоматических стиральных машин: надо  было принять смену.    

– Все  в порядке? – спросил он.    

– Конечно, –  ответил сменщик. – Целый год нет брака. У этих новых моделей встроенные  голоса. Здесь нет сигнальной лампочки, как в старых.