1 2 3 4 5 6 
Мне только до вас добраться…    

Г‑н Журден  (учителю фехтования) .    

Потише!    

Учитель танцев.     

Мне только до вас дотянуться…    

Г‑н Журден  (учителю танцев) .    

Будет вам!    

Учитель фехтования.     

Я уж вас отколошмачу!    

Г‑н Журден  (учителю фехтования) .    

Ради бога!    

Учитель танцев.     

Я вас так вздую…    

Г‑н Журден  (учителю танцев) .    

Умоляю!    

Учитель музыки.     

Нет уж, позвольте, мы его выучим хорошему тону.    

Г‑н Журден  (учителю музыки) .    

Боже мой! Да перестаньте!    

 Явление четвертое    

     

     

Учитель философии, г‑н Журден, учитель музыки, учитель танцев,  учитель фехтования, лакей.     

     

Г‑н Журден.     

А, господин философ! Вы как раз вовремя подоспели с вашей  философией. Помирите как‑нибудь этих господ.    

Учитель философии.     

В чем дело? Что случилось, господа?    

Г‑н Журден.     

Повздорили из‑за того, чье ремесло лучше, переругались и  чуть было не подрались.    

Учитель философии.     

Полноте, господа! Как можно доводить себя до такой  крайности? Разве вы не читали ученого трактата Сенеки о гневе? Что может быть  более низкого и более постыдного, чем эта страсть, которая превращает человека  в дикого зверя? Все движения нашего сердца должны быть подчинены разуму, не так  ли?    

Учитель танцев.     

Помилуйте, сударь! Я преподаю танцы, мой товарищ занимается  музыкой, а он с презрением отозвался о наших занятиях и оскорбил нас обоих!    

Учитель философии.     

Мудрец стоит выше любых оскорблений. Лучший ответ на  издевательства – это сдержанность и терпение.    

Учитель фехтования.     

Они имеют наглость сравнивать свое ремесло с моим!    

Учитель философии.     

Это ли повод для волнения? Из‑за суетной славы и из‑за  положения в обществе люди не должны вступать между собою в соперничество: чем  мы резко отличаемся друг от друга, так это мудростью и добродетелью.    

Учитель танцев.     

Я утверждаю, что танцы – это наука, заслуживающая всяческого  преклонения.    

Учитель музыки.     

А я стою на том, что музыку чтили во все века.    

Учитель фехтования.     

А я им доказываю, что наука владеть оружием – это самая  прекрасная и самая полезная из всех наук.    

Учитель философии.     

Позвольте, а что же тогда философия? Вы все трое – изрядные  нахалы, как я погляжу: смеете говорить в моем присутствии такие дерзости и без  зазрения совести называете науками занятия, которые не достойны чести  именоваться даже искусствами и которые могут быть приравнены лишь к жалким  ремеслам уличных бортов, певцов и плясунов!    

Учитель фехтования.     

Молчать, собачий философ!    

Учитель музыки.     

Молчать, педант тупоголовый!    

Учитель танцев.     

Молчать, ученый сухарь!    

Учитель философии.     

Ах вы, твари эдакие…    

     

(Бросается на них, они осыпают его ударами.)     

     

Г‑н Журден.     

Господин философ!    

Учитель философии.     

Мерзавцы, подлецы, нахалы!    

Г‑н Журден.     

Господин философ!    

Учитель фехтования.     

Гадина! Скотина!    

Г‑н Журден.     

Господа!    

Учитель философии.     

Наглецы!    

Г‑н Журден.     

Господин философ!    

Учитель танцев.     

Ослиная голова!    

Г‑н Журден.     

Господа!    

Учитель философии.     

Негодяи!    

Г‑н Журден.     

Господин философ!    

Учитель музыки.     

Убирайся к черту, нахал!    

Г‑н Журден.     

Господа!    

Учитель философии.     

Жулики, прощелыги, продувные бестии, проходимцы!    

Г‑н Журден.     

Господин философ! Господа! Господин философ! Господа!  Господин философ!    

     

Все учителя уходят, продолжая драться.     

 Явление пятое    

     

     

Г‑н Журден, лакей.     

     

Г‑н Журден.     

Э, да ладно, деритесь, сколько хотите! Мое дело – сторона, я  разнимать вас не стану, а то еще халат с вами разорвешь. Набитым дураком надо  быть, чтобы с ними связываться, неровен час, так огреют, что своих не узнаешь.    

     

Явление шестое    

     

     

Учитель философии, г‑н Журден, лакей.     

     

Учитель философии  (оправляя воротник) .    

Приступим к уроку.    

Г‑н Журден.     

Ах, господин учитель, как мне досадно, что они вас побили!    

Учитель философии.     

Пустяки. Философ должен ко всему относиться спокойно. Я  сочиню на них сатиру в духе Ювенала, и эта сатира их совершенно уничтожит. Но  довольно об этом. Итак, чему же вы хотите учиться?    

Г‑н Журден.     

Чему только смогу: ведь я смерть как хочу стать ученым, и  такое зло меня берет на отца и мать, что меня с малолетства не обучали всем  наукам!    

Учитель философии.     

Это понятное чувство, nam sine doctrina vita est quasi  mortis imago. Вам это должно быть ясно, потому что вы, уж верно, знаете латынь.    

Г‑н Журден.     

Да, но вы все‑таки говорите так, как будто я ее не знаю.  Объясните мне, что это значит.    

Учитель философии.     

Это значит: без науки жизнь есть как бы подобие смерти.    

Г‑н Журден.     

Латынь говорит дело.    

Учитель философии.     

У вас есть основы, начатки каких‑либо познаний?    

Г‑н Журден.     

А как же, я умею читать и писать.    

Учитель философии.     

С чего вам угодно будет начать? Хотите, я обучу вас логике?    

Г‑н Журден.     

А что это за штука – логика?    

Учитель философии.     

Это наука, которая учит нас трем процессам мышления.    

Г‑н Журден.     

Кто же они такие, эти три процесса мышления?    

Учитель философии.     

Первый, второй и третий. Первый заключается в том, чтобы  составлять себе правильное представление о вещах при посредстве универсалий,  второй – в том, чтобы верно о них судить при посредстве категорий, и, наконец,  третий – в том, чтобы делать правильное умозаключение при посредстве фигур:  Barbara, Celarent, Darii, Ferio, Baralipton и так далее.    

Г‑н Журден.     

Уж больно слова‑то заковыристые. Нет, логика мне не  подходит. Лучше что‑нибудь позавлекательнее.    

Учитель философии.     

Хотите займемся этикой?    

Г‑н Журден.     

Этикой?    

Учитель философии.     

Да.    

Г‑н Журден.     

А про что она, эта самая этика?    

Учитель философии.     

Она трактует о счастье жизни, учит людей умерять свои  страсти и…    

Г‑н Журден.     

Нет, не надо. Я вспыльчив, как сто чертей, и никакая этика  меня не удержит: я желаю беситься, сколько влезет, когда меня разбирает злость.    

Учитель философии.     

Может быть, вас прельщает физика?    

Г‑н Журден.     

А физика – это насчет чего?    

Учитель философии.     

Физика изучает законы внешнего мира и свойства тел, толкует  о природе стихий, о признаках металлов, минералов, камней, растений, животных и  объясняет причины всевозможных атмосферных явлений, как‑то: радуги, блуждающих  огней, комет, зарниц, грома, молнии, дождя, снега, града, ветров и вихрей.    

Г‑н Журден.     

Слишком много трескотни, слишком много всего наворочено.    

Учитель философии.     

Так чем же вы хотите заняться?    

Г‑н Журден.     

Займитесь со мной правописанием.    

Учитель философии.     

С удовольствием.    

Г‑н Журден.     

Потом научите меня узнавать по календарю, когда бывает луна,  а когда нет.    

Учитель философии.     

Хорошо. Если рассматривать этот предмет с философской точки  зрения, то, дабы вполне удовлетворить ваше желание, надлежит, как того требует  порядок, начать с точного понятия о природе букв и о различных способах их  произнесения. Прежде всего я должен вам сообщить, что буквы делятся на гласные,  названные так потому, что они обозначают звуки голоса, и на согласные,  названные так потому, что произносятся с помощью гласных и служат лишь для обозначения  различных изменений голоса. Существует пять гласных букв, или, иначе, голосовых  звуков: А, Е, И, О, У.    

Г‑н Журден.     

Это мне все понятно.    

Учитель философии.     

Чтобы произнести звук А, нужно широко раскрыть рот: А.    

Г‑н Журден.     

А, А. Так!    

Учитель философии.     

Чтобы произнести звук Е, нужно приблизить нижнюю челюсть к  верхней: А, Е.    

Г‑н Журден.     

А, Е, А, Е. В самом деле! Вот здорово!    

Учитель философии.     

Чтобы произнести звук И, нужно еще больше сблизить челюсти,  а углы рта оттянуть к ушам: А, Е, И.    

Г‑н Журден.     

А, Е, И, И, И. Верно! Да здравствует наука!    

Учитель философии.     

Чтобы произнести звук О, нужно раздвинуть челюсти, а углы  губ сблизить: О.    

Г‑н Журден.     

О, О. Истинная правда! А, Е, И, О, И, О. Удивительное дело!  И, О, И, О.    

Учитель философии.     

Отверстие рта принимает форму того самого кружка,  посредством коего изображается звук О.    

Г‑н Журден.     

О, О, О. Вы правы. О. Как приятно знать, что ты что‑то  узнал!    

Учитель философии.     

Чтобы произнести звук У, нужно приблизить верхние зубы к  нижним, не стискивая их, однако ж, а губы вытянуть и тоже сблизить, но так,  чтобы они не были плотно сжаты: У.    

Г‑н Журден.     

У, У. Совершенно справедливо! У.    

Учитель философии.     

Ваши губы при этом вытягиваются, как будто вы гримасничаете.  Вот почему, если вы пожелаете в насмешку над кем‑либо состроить рожу, вам стоит  только сказать: У.    

Г‑н Журден.     

У, У. Верно! Эх, зачем я не учился прежде! Я бы все это уже  знал.    

Учитель философии.     

Завтра мы разберем другие буквы, так называемые согласные.    

Г‑н Журден.     

А они такие же занятные, как и эти?    

Учитель философии.     

Разумеется. Когда вы произносите звук Д, например, нужно,  чтобы кончик языка уперся в верхнюю часть верхних зубов: ДА.    

Г‑н Журден.     

ДА, ДА. Так! Ах, до чего же здорово, до чего же здорово!    

Учитель философии.     

Чтобы произнести Ф, нужно прижать верхние зубы к нижней  губе: ФА.    

Г‑н Журден.     

ФА, ФА. И то правда! Эх, батюшка с матушкой, ну, как тут не  помянуть вас лихом!    

Учитель философии.     

А чтобы произнести звук Р, нужно приставить кончик языка к  верхнему небу, однако ж под напором воздуха, с силою вырывающегося из груди,  язык беспрестанно возвращается на прежнее место, отчего происходит некоторое  дрожание: Р‑РА.    

Г‑н Журден.     

Р‑Р‑Р‑РА, Р‑Р‑Р‑Р‑Р‑РА. Какой же вы молодчина! А я‑то  сколько времени потерял даром! Р‑Р‑Р‑РА.    

Учитель философии.     

Все эти любопытные вещи я объясню вам до тонкостей.    

Г‑н Журден.     

Будьте настолько любезны! А теперь я должен открыть вам  секрет. Я влюблен в одну великосветскую даму, и мне бы хотелось, чтобы вы  помогли мне написать ей записочку, которую я собираюсь уронить к ее ногам.    

Учитель философии.     

Отлично.    

Г‑н Журден.     

Ведь, правда, это будет учтиво?    

Учитель философии.     

Конечно. Вы хотите написать ей стихи?    

Г‑н Журден.     

Нет, нет, только не стихи.    

Учитель философии.     

Вы предпочитаете прозу?    

Г‑н Журден.     

Нет, я не хочу ни прозы, ни стихов.    

Учитель философии.     

Так нельзя: или то, или другое.    

Г‑н Журден.     

Почему?    

Учитель философии.     

По той причине, сударь, что мы можем излагать свои мысли не  иначе, как прозой или стихами.    

Г‑н Журден.     

Не иначе, как прозой или стихами?    

Учитель философии.     

Не иначе, сударь. Все, что не проза, то стихи, а что не  стихи, то проза.    

Г‑н Журден.     

А когда мы разговариваем, это что же такое будет?    

Учитель философии.     

Проза.    

Г‑н Журден.     

Что? Когда я говорю: «Николь, принеси мне туфли и ночной  колпак», это проза?    

Учитель философии.     

Да, сударь.    

Г‑н Журден.     

Честное слово, я и не подозревал, что вот уже более сорока  лет говорю прозой. Большое вам спасибо, что сказали. Так вот что я хочу ей  написать: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от  любви», но только нельзя ли это же самое сказать полюбезнее, как‑нибудь этак  покрасивее выразиться?    

Учитель философии.     

Напишите, что пламя ее очей испепелило вам сердце, что вы  день и ночь терпите из‑за нее столь тяжкие…    

Г‑н Журден.     

Нет, нет, нет, это все не нужно. Я хочу написать ей только  то, что я вам сказал: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне  смерть от любви».    

Учитель философии.     

Следовало бы чуть‑чуть подлиннее.    

Г‑н Журден.     

Да нет, говорят вам! Я не хочу, чтобы в записке было что‑нибудь,  кроме этих слов, но только их нужно расставить как следует, как нынче принято.  Приведите мне, пожалуйста, несколько примеров, чтобы мне знать, какого порядка  лучше придерживаться.    

Учитель философии.     

Порядок может быть, во‑первых, тот, который вы установили  сами: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви».  Или: «От любви смерть мне сулят, прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза».  Или: «Прекрасные ваши глаза от любви мне сулят, прекрасная маркиза, смерть».  Или: «Смерть ваши прекрасные глаза, прекрасная маркиза, от любви мне сулят».  Или: «Сулят мне прекрасные глаза ваши, прекрасная маркиза, смерть».    

Г‑н Журден.     

Какой же из всех этих способов наилучший?    

Учитель философии.     

Тот, который вы избрали сами: «Прекрасная маркиза, ваши  прекрасные глаза сулят мне смерть от любви».    

Г‑н Журден.     

А ведь я ничему не учился и вот все ж таки придумал в один  миг. Покорно вас благодарю. Приходите, пожалуйста, завтра пораньше.    

Учитель философии.     

Не премину.    

 Явление седьмое    

     

     

Г‑н Журден, лакей.     

     

Г‑н Журден  (лакею) .    

Неужели мне еще не принесли костюма?    

Лакей.     

Никак нет, сударь.    

Г‑н Журден.     

Окаянный портной заставляет меня дожидаться, когда у меня и  без того дела по горло. Как я зол! Чтоб его лихорадка замучила, этого разбойника  портного! Чтоб его черт подрал, этого портного! Чума его возьми, этого  портного! Попадись он мне сейчас, пакостный портной, собака портной, злодей  портной, я б его…    

     

Явление восьмое    

     

     

Г‑н Журден, портной, подмастерье с костюмом для г‑на Журдена,  лакей.     

     

Г‑н Журден     

А, наконец‑то! Я уж начал было на тебя сердиться.    

Портной.     

Раньше поспеть не мог, и так уж двадцать подмастерьев  засадил за ваш костюм.    

Г‑н Журден.     

Ты мне прислал такие узкие чулки, что я насилу их натянул. И  уже две петли спустились.    

Портной.     

Они еще как растянутся!    

Г‑н Журден.     

Да, только не раньше, чем лопнут все петли. К тому же еще  башмаки, которые ты для меня заказывал, жмут невыносимо.    

Портной.     

Нисколько, сударь.    

Г‑н Журден.     

То есть как нисколько?    

Портной.     

Нет, нет, они вам не тесны.    

Г‑н Журден.     

А я говорю: тесны.    

Портной.     

Это вам так кажется.    

Г‑н Журден.     

Оттого и кажется, что мне больно. Иначе бы не казалось!    

Портной.     

Вот, извольте взглянуть: не у каждого придворного бывает  такой красивый костюм, и сделан он с отменным вкусом. Тут с моей стороны  требовалось особое искусство, чтобы получился строгий костюм, хотя и не черного  цвета. Самому лучшему портному не сшить такого костюма – это уж я вам ручаюсь.    

Г‑н Журден.     

А это еще что такое? Ты пустил цветочки головками вниз?    

Портной.     

Вы мне не говорили, что хотите вверх.    

Г‑н Журден.     

Разве об этом надо говорить особо?    

Портной.     

Непременно. Все господа так носят.    

Г‑н Журден.     

Господа носят головками вниз?    

Портной.     

Да, сударь.    

Г‑н Журден.     

Гм! А ведь, и, правда, красиво.    

Портной.     

Если угодно, я могу и вверх пустить.    

Г‑н Журден.     

Нет, нет.    

Портной.     

Вы только скажите.    

Г‑н Журден.     

Говорят тебе, не надо. У тебя хорошо получилось. А сидеть‑то  он на мне будет ладно, как по‑твоему?    

Портной.     

Что за вопрос! Живописец кистью так не выведет, как я  подогнал к вашей фигуре. У меня есть один подмастерье: по части штанов – это  просто гений, а другой по части камзола – краса и гордость нашего времени.    

Г‑н Журден.     

Парик и перья – как, ничего?    

Портной.     

Все в надлежащем порядке.    

Г‑н Журден  (приглядываясь к портному) .    

Э‑ге‑ге, господин портной, а ведь материя‑то на вас от моего  камзола, того самого, что вы мне шили прошлый раз! Я ее сразу узнал.    

Портной.     

Мне, изволите ли видеть, так понравилась материя, что я и  себе выкроил на кафтан.    

Г‑н Журден.     

Ну и выкраивал бы, только не из моего куска.    

Портной.     

Не угодно ли примерить?    

Г‑н Журден.     

Давай.    

Портной.     

Погодите. Это так не делается. Я привел людей, чтоб они вас  облачили под музыку: такие костюмы надеваются с особыми церемониями. Эй, войдите!    

 Явление девятое    

     

     

Г‑н Журден, портной, подмастерье, подмастерья танцующие,  лакей.     

     

Портной  (подмастерьям) .    

Наденьте этот костюм на господина Журдена так, как вы всегда  одеваете знатных господ.    

     

ПЕРВЫЙ балетный выход.     

Четверо танцующих подмастерьев приближаются к г‑ну Журдену.  Двое снимают с него штаны, двое других – камзол, а затем, все время двигаясь в  такт, они надевают на него новый костюм. Г‑н Журден прохаживается между ними, а  они смотрят, хорошо ли сидит костюм.     

     

Подмастерье.     

Ваша милость, пожалуйте сколько‑нибудь подмастерьям, чтоб  они выпили за ваше здоровье.    

Г‑н Журден.     

Как ты меня назвал?    

Подмастерье.     

Ваша милость.    

Г‑н Журден.     

«Ваша милость»! Вот что значит одеться по‑господски! А  будете ходить в мещанском платье – никто вам не скажет: «Ваша милость». (Дает  деньги.)  На, вот тебе за «вашу милость».    

Подмастерье.     

Премного довольны, ваше сиятельство.    

Г‑н Журден.     

«Сиятельство»? Ого! «Сиятельство»! Погоди, дружок.  «Сиятельство» чего‑нибудь да стоит, это не простое слово – «сиятельство»! На,  вот тебе от его сиятельства!    

Подмастерье.     

Ваше сиятельство, мы все как один выпьем за здоровье вашей  светлости.    

Г‑н Журден.     

«Вашей светлости»? О‑го‑го! Погоди, не уходи. Это мне‑то –  «ваша, светлость»! (В сторону.)  Если дело дойдет до «высочества», честное  слово, ему достанется весь кошелек. (Подмастерью.)     

На, вот тебе за «вашу светлость».    

Подмастерье.     

Покорнейше благодарим, ваше сиятельство, за ваши милости.    

Г‑н Журден  (в сторону) .    

Вовремя остановился, а то бы я все ему отдал.    

     

Явление десятое    

     

     

ВТОРОЙ балетный выход     

Четверо подмастерьев танцуют, радуясь щедрости г‑на Журдена.      

     

 Действие третье    

     

Явление первое    

     

     

Г‑н Журден, два лакея.     

     

Г‑н Журден.     

Идите за мной: я хочу пройтись по городу в новом костюме, да  только смотрите не отставайте ни на шаг, чтоб все видели, что вы мои лакеи.    

Лакей.     

Слушаем, сударь.    

Г‑н Журден.     

Позовите сюда Николь – мне нужно отдать ей кое‑какие  распоряжения. Стойте, она сама идет.    

 Явление второе    

     

     

Г‑н Журден, Николь, два лакея.     

     

Г‑н Журден.     

Николь!    

Николь.     

Что угодно?    

Г‑н Журден.     

Послушай…    

Николь  (хохочет) .    

Хи‑хи‑хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Чего ты смеешься?    

Николь.     

Хи‑хи‑хи‑хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Что с тобой, бесстыдница?    

Николь.     

Хи‑хи‑хи! На кого вы похожи! Хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Что такое?    

Николь.     

Ах, боже мой! Хи‑хи‑хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Экая нахалка! Ты это надо мной смеешься?    

Николь.     

Ни‑ни, сударь, даже не думала. Хи‑хи‑хи‑хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Посмейся‑ка еще, – уж и влетит тебе от меня!    

Николь.     

Ничего не могу с собой поделать, сударь. Хи‑хи‑хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Перестанешь ты или нет?    

Николь.     

Извините, сударь, но вы такой уморительный, что я не могу  удержаться от смеха. Хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Нет, вы подумайте, какая наглость!    

Николь.     

До чего ж вы сейчас смешной! Хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Я тебя…    

Николь.     

Извините, пожалуйста. Хи‑хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Послушай, если ты сию секунду не перестанешь, клянусь, я  закачу тебе такую оплеуху, какой еще никто на свете не получал.    

Николь.     

Коли так, сударь, можете быть спокойны: не буду больше  смеяться.    

Г‑н Журден.     

Ну, смотри! Сейчас ты мне уберешь…    

Николь.     

Хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Уберешь как следует…    

Николь.     

Хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Уберешь, говорю, как следует залу и…    

Николь.     

Хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Ты опять?    

Николь  (валится от хохота) .    

Нет уж, сударь, лучше побейте меня, но только дайте  посмеяться вдоволь, – так мне будет легче. Хи‑хи‑хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Ты меня доведешь!    

Николь.     

Смилуйтесь, сударь, дайте мне посмеяться. Хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Вот я тебя сейчас…    

Николь.     

Су… ударь… я лоп… лопну, если не похохочу. Хи‑хи‑хи!    

Г‑н Журден.     

Видали вы такую подлянку? Вместо того чтобы выслушать мои  приказания, нагло смеется мне в лицо!    

Николь.     

Что же вам угодно, сударь?    

Г‑н Журден.     

Мне угодно, чтобы ты, мошенница, потрудилась навести в доме  чистоту: ко мне скоро гости будут.    

Николь  (встает) .    

Вот мне уже и не до смеху, честное слово! Ваши гости  наделают всегда такого беспорядку, что при одной мысли о них на меня нападает  тоска.    

Г‑н Журден.     

Что ж, мне из‑за тебя держать дверь на запоре от всех моих  знакомых?    

Николь.     

По крайней мере от некоторых.    

 Явление третье    

     

     

Г‑жа Журден, г‑н Журден, Николь, два лакея.     

     

Г‑жа Журден.     

Ах, ах! Это еще что за новости? Что это на тебе, муженек, за  наряд? Верно, вздумал посмешить людей, коли вырядился таким шутом? Хочешь,  чтобы все на тебя пальцем показывали?    

Г‑н Журден.     

Разве одни дураки да дуры станут на меня показывать пальцем.    

Г‑жа Журден.     

Да уж и показывают: твои повадки давно всех смешат.    

Г‑н Журден.     

Кого это «всех», позволь тебя спросить?    

Г‑жа Журден.     

Всех благоразумных людей, всех, которые поумнее тебя. А мне  так совестно глядеть, какую ты моду завел. Собственного дома не узнать. Можно  подумать, что у нас каждый день праздник: с самого утра то и знай пиликают на  скрипках, песни орут, – соседям и тем покою нет.    

Николь.