1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
   
– Заткнитесь, а? – велел аркканцлер.
   
Плюх.
   
Петли шкафа наконец не выдержали, и содержимое вывалилось на пол.
   
   
Сержант Колон из Городской Стражи Анк-Морпорка нес ответственное дежурство. Он охранял Бронзовый мост, связывающий Анк и Морпорк. Охранял, чтобы мост не украли. Когда речь шла о предотвращении преступления, сержант Колон предпочитал мыслить масштабно.
   
Некоторые граждане Анк-Морпорка считают, что настоящий городской страж, охраняющий и защищающий закон, должен прежде всего патрулировать улицы и переулки, работать с информаторами, преследовать преступников и тому подобное.
   
Однако сержант Колон не был сторонником подобного рода мнений. Наоборот, в ответ на подобные слова он поспешил бы заявить, что пробовать снизить уровень преступности в Анк-Морпорке – это все равно что пытаться понизить уровень содержания соли в морской воде. Любой страж закона, попытавшийся выступить против анк-морпоркской преступности, рисковал нарваться на следующую реакцию со стороны окружающих: «Эй, послушайте-ка, а этот труп, который валяется в канаве, – это же старина сержант Колон!» Нет, идущий в ногу со временем, предприимчивый и умный страж порядка должен действовать вовсе не столь прямолинейно. Он должен на шаг опережать преступника. Вот если кто-нибудь вдруг надумает украсть Медный мост, сержант Колон немедля схватит вора на месте преступления.
   
Кроме того, место дежурства было тихим, защищенным от ветра, здесь можно было спокойно покурить, и никакого рода неприятности сюда не заглядывали.
   
Упершись локтями в парапет, сержант Колон неспешно размышлял о Жизни.
   
Из тумана появилась фигура. Сержант Колон заметил на ее голове знакомую остроконечную шляпу волшебника.
   
– Добрый вечер, офицер, – проскрипел волшебник.
   
– Доброе утро, ваша честь.
   
– Слушай, ты мне не пособишь забраться на этот парапет?
   
Сержант Колон замешкался. Но вновь прибывший и в самом деле был волшебником. Отказывая в помощи волшебнику, тоже можно нарваться на серьезные неприятности.
   
– Проверяешь новый способ волшебства, ваша честь? – дружелюбно осведомился сержант, помогая щуплому, но неожиданно тяжелому старичку залезть на крошащиеся камни.
   
– Нет.
   
Ветром Сдумс шагнул с моста. Внизу что-то хищно чавкнуло[4].
   
Сержант Колон уставился на медленно смыкающуюся поверхность реки Анк.
   
Ох уж эти волшебники. Вечно что-нибудь придумают.
   
На реку, он смотрел долго. Спустя минут пятнадцать отходы и прочая мерзость, болтающиеся у основания одной из опор моста, расступились и возле скользких, исчезающих в реке серых ступеней появилась остроконечная шляпа.
   
Сержант Колон услышал, как волшебник медленно ковыляет по ступеням и шепотом ругается.
   
Промокший насквозь Ветром Сдумс поднялся на мост.
   
– Тебе стоило бы переодеться, – подсказал сержант Колон. – Замерзнешь до смерти, если будешь торчать на ветру в таком виде.
   
– Ха!
   
– И на твоем месте я бы хорошенько прогрелся у жарко пылающего камина.
   
– Ха!
   
Сержант Колон не спускал глаз с Ветром Сдумса. У ног волшебника медленно образовывалась лужа.
   
– Испытываешь какую-нибудь новую подводную магию, ваша честь?
   
– Не совсем так, офицер.
   
– Да, мне тоже всегда было интересно, как оно там, под водой, – ободряюще продолжал сержант Колон. – О эти таинственные, невероятные существа, населяющие подводные глубины… Моя мама как-то рассказывала мне сказку о маленьком мальчике, который превратился в русалку, вернее в русала, о всех его чудесных приключениях…
   
Под грозным взглядом Ветром Сдумса он вдруг лишился дара речи.
   
– Там скучно, – сказал Сдумс, повернулся и шагнул в туман. – Очень, очень скучно. Ты даже представить себе не можешь, как там неинтересно.
   
Сержант Колон опять остался один. Дрожащей рукой он поднес спичку к новой сигарете и торопливо зашагал к штабу Городской Стражи.
   
– Это лицо… – бормотал он. – И глаза… прям как эти пирожные… ну, что в кулинарии на Цепной…
   
– Сержант!
   
Колон замер, потом посмотрел вниз. С уровня земли на него смотрело чье-то лицо. Придя в себя, он узнал пронырливую мордочку своего старого знакомого Себя-Режу-Без-Ножа Достабля – ходячего и разговаривающего доказательства того, что человечество произошло от грызунов. С.Р.Б.Н. Достабль любил называть себя авантюристом от торговли, но другие склонялись к мнению, что Достабль – просто мелкий жулик, чьи схемы зарабатывания денег всегда обладают небольшим, но жизненно важным недостатком: чаще всего он пытается продать то, что ему не принадлежит, то, что не работает, и даже то, чего никогда не существовало. Знаменитое золото фей бесследно испаряется с первыми же лучами солнца, но по сравнению с некоторыми товарами Достабля эта крайне эфемерная субстанция все равно что железобетонная плита.
   
Сейчас Достабль стоял на нижней ступени одной из лестниц, ведущих в бесчисленные подвалы Анк-Морпорка.
   
– Привет, Себя-Режу.
   
– Слушай, Фред, ты не спустишься сюда на минутку? Нужна помощь законопорядка.
   
– Проблемы? Достабль почесал нос.
   
– Фред, вот ты можешь сказать… Э-э… Когда тебе что-то дают – это преступление? Ну, дают без твоего ведома.
   
– А тебе что, кто-то что-то дал? Себя-Режу-Без-Ножа кивнул.
   
– Понимаешь, тут такая ситуация… Тебе известно, что я храню здесь кое-какой товар?
   
– Да.
   
– Ну так вот, значит, спускаюсь я, чтобы сделать переучет, а тут… – Он беспомощно развел руками. – Ты лучше сам посмотри…
   
Он открыл дверь в подвал.
   
В темноте что-то упало. Плюх.
   
   
Вытянув перед собой руки, Ветром Сдумс бесцельно брел по кварталу под названием Тени. Его кисти расслабленно покачивались. Он и сам не знал, почему так идет, просто такое положение рук казалось ему правильным.
   
Может, спрыгнуть с крыши? Нет, не сработает. Ходить и так трудно, а переломанные ноги только осложнят ситуацию. Яд? Тоже нет, заработаешь лишь жуткую боль в желудке. Петля? Болтаться в ней еще скучнее, чем сидеть на дне реки.
   
Он вышел в шумный двор, где сходились несколько переулков. Крысы, завидев его, порскнули по щелям. Завизжала и прыгнула на крышу кошка.
   
Сделав еще несколько шагов, Сдумс остановился и попытался было разобраться, как он здесь очутился, зачем он здесь очутился и что будет дальше, – как вдруг почувствовал, что в позвоночник ему уткнулось острие ножа.
   
– Ну, дед, – раздался за его спиной чей-то голос. – Кошелек или жизнь?
   
Губы Ветром Сдумса растянулись в дьявольской ухмылке.
   
– Слышь, старик, я ведь не шучу, – сказал голос.
   
– Ты из Гильдии Воров? – не оборачиваясь, поинтересовался Сдумс.
   
– Нет, мы… свободные художники. Давай-ка посмотрим, какого цвета у тебя денежки.
   
– А у меня их нет, – ответил Сдумс и повернулся.
   
Грабителей было трое.
   
– Ты погляди на его глаза! – воскликнул один.
   
Сдумс вскинул руки над головой.
   
– У-у-у-у-у-у-у-у-у! – провыл он. Грабители попятились. К сожалению, их отступление было быстро прервано надежной каменной стеной, к которой они в страхе приникли.
   
– О-о-о-о-О-О-О-О-о-о-о-о-по-о-о-ошли-и-иво-о-о-он-о-о-о-О-О-О-о-о-о! – завопил Сдумс, для большей убедительности закатив глаза.
   
Он еще не понял, что перекрывает их единственный путь к спасению.
   
Обезумевшие от ужаса горе-грабители пронырнули под его руками, но один из них успел-таки всадить нож прямо в куриную грудь Сдумса. Нож вошел по самую рукоять.
   
Сдумс опустил глаза.
   
– Эй! – заорал он. – Это же моя лучшая мантия. И я хотел, чтобы меня в ней похоронили. Вы знаете, как трудно штопать шелк? Идите, сами посмотрите, ведь на самом видном месте…
   
Он прислушался. Было тихо, только издалека доносился стремительно удаляющийся топот. Ветром Сдумс вытащил нож. – А могли бы и убить, – пробормотал он, отбрасывая нож в сторону.
   
   
Очутившись в подвале, сержант Колон поднял один из предметов, кучами валявшихся на полу.
   
– Их здесь тысячи, – произнес за его спиной Достабль. – И я хочу знать, кто их сюда притащил[5].
   
Сержант Колон покрутил в руках странную вещицу.
   
– Никогда не видел ничего подобного. – Он потряс штуковину и улыбнулся. – А красиво, правда?
   
– Дверь была заперта, – пояснил Достабль. – А с Гильдией Воров я расплатился.
   
Колон снова потряс предмет:
   
– Красиво.
   
– Фред?
   
Колон не отрываясь смотрел, как в маленьком стеклянном шаре кружатся и падают крошечные снежинки.
   
– Да?
   
– Что мне делать?
   
– Не знаю. Думаю, Себя-Режу, это все теперь принадлежит тебе. Хотя даже представить себе не могу, и кому это понадобилось избавляться от такой красоты…
   
Он повернулся к двери. Достабль загородил ему дорогу.
   
– С тебя двенадцать пенсов, – сказал он.
   
– Что?
   
– Ты кое-что положил себе в карман, Фред. Колон достал шарик.
   
– Да перестань! – принялся возражать он. – Ты же их нашел! Они не стоили тебе ни пенса!
   
– Да, но хранение… упаковка… обработка…
   
– Два пенса.
   
– Десять.
   
– Три.
   
– Семь пенсов. Честно тебе говорю, я себя без ножа режу.
   
– По рукам, – неохотно согласился сержант и еще раз потряс шар. – Здорово, правда?
   
– Стоят каждого пенса, – подтвердил Достабль, радостно потирая руки. – Будут улетать, как горячие пирожки.
   
Он принялся складывать шарики в коробку. Выйдя из подвала, Достабль закрыл и тщательно запер дверь.
   
В темноте что-то упало. Плюх.
   
   
В Анк-Морпорке всегда существовала традиция радушно принимать существ всех рас, цветов и форм. Конечно, если у этих существ были деньги и обратный билет.
   
В знаменитом издании Гильдии Купцов и Торговцев, а именно «Дабро нажаловаться в Анк-Морпоркъ, горад тысичи сюпризов», говорится, что вы как гость «палучите Радужный Прием в бисчисленных пастоялых дварах и гастиницах Древниго Города, многие ис каторых специлизируются на гатовке пищи по рицептам из далекаго прошлаго. Буть вы Чиловек, Троль, Гном, Гоблин или ище кто, Анк-Морпоркъ с радастью паднимет свой праздничный кубок и васкликнит: „Ты – Наш Гость, Парень! А значит, ты угащаешь!“».
   
Ветром Сдумс не знал, какие места особо популярны среди воскресших мертвецов и прочих умертвий. Единственное, что он знал наверняка, – если эти существа способны посещать некие забегаловки с целью приятного времяпрепровождения, то в Анк-Морпорке такие заведения обязательно найдутся. Пошатывающиеся ноги уносили его все глубже в Тени. Правда, теперь ноги шатались не по причине старческой немощности.
   
Более века Ветром Сдумс прожил за стенами Незримого Университета. С точки зрения оставшихся за спиной лет он прожил очень долго, но с точки зрения накопленного опыта ему только-только исполнилось тринадцать. Он видел, слышал и обонял то, чего никогда не видел, не слышал и не обонял прежде.
   
Тени были самой древней частью города. Если бы возможно было создать рельефную карту греховности, порока и всеобщей аморальности, подобную карте гравитационных полей вокруг какой-нибудь черной дыры, то Тени стали бы там центральным объектом изображения, а остальной Анк-Морпорк расположился бы по краям. На самом деле Тени поразительно походили на упомянутое выше астрономическое явление: они обладали крайне мощной силой притяжения, не испускали света и действительно могли стать воротами в другой мир. В тот самый, что ждет нас после этого.
   
Тени были городом внутри города.
   
На улицах было многолюдно. Закутанные фигуры крались по своим таинственным делам. Из ведущих куда-то вниз лестничных проемов доносилась странная музыка. А также острые, волнующие запахи.
   
Сдумс брел мимо гоблинских кулинарий, мимо гномьих баров, в которых кто-то громко пел, а кто-то шумно дрался – эти два занятия гномы обычно совмещают. Ему постоянно встречались тролли, которые двигались сквозь толпу, как… как большие люди двигаются среди маленьких. Но здесь тролли были совсем другими. Раньше Сдумс видел троллей только в более приличных районах города[6]. Там тролли двигались с подчеркнутой осторожностью, чтобы случайно не забить кого-нибудь до смерти и не съесть. Но в Тенях они ничего не боялись и ходили с гордо поднятыми головами – макушка даже чуть выступала над плечами.
   
Ветром Сдумс передвигался по улицам подобно случайно прыгающему теннисному шарику. Сунулся было в какой-то бар, но взрыв музыки вкупе с клубами дыма тут же отбросил его назад; заметил на едва заметной дверце заманчивую надпись, обещавшую полный набор необычных и запретных наслаждений, и потянулся туда. Если говорить о наслаждениях, то за свою жизнь Ветром Сдумс не испытал даже тех, что были вполне обычны и везде разрешены. Он даже не вполне понимал, в чем эти наслаждения заключаются. Некоторые рисунки рядом с освещенной розовым светом, зазывно приоткрытой дверцей несильно просветили его, скорее наоборот – добавили всепоглощающего желания узнать о наслаждениях побольше.
   
В радостном изумлении Сдумс глазел по сторонам. Вот это место! И всего-то в десяти минутах ходьбы от Университета! Ну, или в пятнадцати, если ноги тебя плохо слушаются. А он даже не подозревал о существовании чего-то подобного! Все эти люди! Весь этот шум! О, вся эта жизнь!
   
Несколько раз Сдумса толкали самые разные типы самой разной наружности. Парочка даже попыталась заговорить, но, быстро захлопнув рты, поспешила отбыть восвояси. «Ну и глаза… – думали они, унося ноги. – Настоящие буравчики!»
   
Но потом чей-то голос из полумрака окликнул:
   
– Эй, парень! Хочешь приятно провести время?
   
– О да! – возбужденно воскликнул Ветром Сдумс. – Да, да!
   
Он быстро обернулся.
   
– Вот черт! – И чьи-то торопливые шаги, удаляющиеся по переулку.
   
Лицо Сдумса вытянулось.
   
Да, очевидно, жизнь – это привилегия живых. Видимо, его возвращение в собственное тело было ошибкой. А он-то обрадовался… Старый дурак.
   
Сдумс повернулся и поспешил обратно в Университет. Сердце его уже не билось, Сдумс решил, что не стоит больше с ним возиться.
   
Сдумс неторопливо ковылял через площадь к Главному залу Университета. Аркканцлер должен знать, что делать…
   
– Вон он!
   
– Да, да, это он!
   
– Лови его!
   
Поток мыслей Сдумса прервался. Он оглядел пять красных, встревоженных лиц. Лица были ему знакомы.
   
– О, привет, декан, – грустно сказал он. – А это кто, главный философ? А, и аркканцлер здесь, очень кстати…
   
– За руку, за руку хватай!
   
– Только не смотри в глаза!
   
– Хватай другую руку!
   
– Слушай, Сдумс, это для твоей же пользы!
   
– Никакой это не Сдумс! Это создание Ночи!
   
– Я тебя уверяю…
   
– Ноги держите?
   
– Хватай его за ногу!
   
– А теперь за другую ногу!
   
– За все схватили? – взревел аркканцлер. Волшебники кивнули.
   
Наверн Чудакулли запустил руки в обширные складки мантии.
   
– Ну, демон в человеческом облике, – прорычал он, – что ты скажешь об этом? Ага!
   
Сдумс покосился на маленький белый предмет, который аркканцлер с победоносным видом сунул ему под нос.
   
– Э-э… – несколько робко произнес он. – Я бы сказал… да… гм-м… да, запах весьма характерный, не правда ли, да… совершенно определенно. Чеснокус обыкновенус. Обычный домашний чеснок. Я угадал?
   
Волшебники изумленно уставились на него. Потом посмотрели на маленький белый зубок. Потом – снова на Сдумса.
   
– Ну что, я прав? – Он попытался улыбнуться.
   
– Э, – выразился аркканцлер. – Да. Ты абсолютно прав. – Он огляделся, подыскивая подходящие ситуации слова. – Молодец.
   
– Спасибо, что заботитесь обо мне, – кивнул Сдумс. – Я действительно признателен вам за это.
   
Он сделал шаг вперед. С равным успехом волшебники могли пытаться удержать ледник.
   
– Кажется, мне надо прилечь, – промолвил Сдумс. – День был такой утомительный.
   
Он вошел в здание и проковылял по коридору к своей комнате. Кто-то уже перенес сюда свои вещи, но Сдумс поступил с ними просто – сгреб все в охапку и выбросил за дверь.
   
А потом упал на кровать.
   
Сон? Он устал, но не это главное. Сон означает утрату контроля, а Сдумс еще не был уверен, что все его внутренние органы нормально функционируют. Кроме того, если углубляться в суть вопроса, должен ли он вообще спать? В конце концов, он ведь умер. Смерть – это тот же сон, только более крепкий. Говорят, что, умирая, человек все равно что засыпает, но Сдумс должен быть крайне осторожным, иначе что-нибудь непременно загниет и отвалится. Кстати, а что происходит, когда ты спишь? Видеть сны… кто-то что-то говорил насчет снов. Мол, таким образом человек приводит в порядок свои воспоминания. Но как именно это делается?
   
Сдумс уставился на потолок.
   
– Никогда не думал, что быть мертвым настолько утомительно, – громко сказал он.
   
Спустя какое-то время его внимание привлек едва слышный, но крайне настойчивый скрип. Сдумс повернул голову.
   
Над камином, прикрепленный к специальному кронштейну на стене, висел декоративный подсвечник. Сдумс так привык к нему, что последние пятьдесят лет даже не замечал. Но сейчас подсвечник отвинчивался. Медленно вращался, поскрипывая при каждом повороте. Сделав полдюжины оборотов, подсвечник с грохотом свалился на пол.
   
На Плоском мире необъяснимые явления не так уж и редки[7]. Просто обычно в них куда больше смысла. Или они более интересные.
   
Больше ничего не двигалось. Сдумс расслабился и вернулся к наведению порядка в своих воспоминаниях. Оказывается, он столько всего забыл…
   
В коридоре послышался чей-то шепоток, и через мгновение дверь распахнулась.
   
– За ноги хватайте! За ноги!
   
– Руки, руки держите! Сдумс попытался сесть.
   
– Всем привет, – спокойно сказал он. – Ну и в чем дело?
   
Стоявший у него в ногах аркканцлер покопался в мешке, достал оттуда большой, тяжелый предмет и высоко поднял его.
   
– Ага! – победоносно возопил он. Сдумс посмотрел на предмет.
   
– Что ага? – уточнил он.
   
– Ага! – снова заорал аркканцлер, но уже менее убедительно.
   
– Узнаю, узнаю, – махнул рукой Сдумс. – Это символический двуручный топор. Предмет культа Слепого Ио.
   
Взгляд аркканцлера был лишен всякого смысла.
   
– Э-э, верно, – наконец сказал он и бросил топор через плечо, едва не лишив декана левого уха.
   
Потом он снова принялся копаться в мешке.
   
– Ага!
   
– Гм-м… Достаточно неплохо сохранившийся экземпляр Таинственного Зуба Бога-Крокодила Оффлера, – сообщил Сдумс.
   
– Ага!
   
– А это… Сейчас, сейчас, погоди-ка… Ну да, набор священных Летящих Уток Ордпора Хамовитого. Слушай, а мне начинает нравиться!
   
– Ага.
   
– А это, это… нет, нет, только не подсказывайте, не подсказывайте… священный многочлен знаменитого культа Сути!
   
– Ага?
   
– По-моему, это трехглавая рыба из очудноземской религии трехглавых рыб, – сказал Сдумс.
   
– Глупостями всякими занимаемся! – рявкнул аркканцлер, отбрасывая рыбу в сторону.
   
Волшебники приуныли. Религиозные святыни тоже подвели. Во всяком случае, на воскресших мертвецов они не действовали.
   
– Вы уж извините, что я причиняю вам такие неудобства… – попытался сгладить ситуацию Сдумс.
   
Лицо аркканцлера вдруг озарилось.
   
– Солнечный свет! – воскликнул он. – Вот верное средство!
   
– Отодвиньте штору!
   
– Берись за другую штору!
   
– Раз, два, три… рванули!
   
Сдумс заморгал от хлынувшего в комнату света. Волшебники затаили дыхание.
   
– М-да, – сказал наконец Сдумс. – Это тоже не сработало.
   
Все опять приуныли.
   
– Ну хоть что-нибудь ты чувствуешь? – с надеждой спросил Чудакулли.
   
– Может, призрачное ощущение, что ты вот-вот обратишься в прах и тебя унесет ветром? – попытался подсказать главный философ.
   
– Если я слишком долго нахожусь на солнце, у меня облезает нос, – сообщил Сдумс. – Уж не знаю, поможет ли это. – Он выдавил робкую улыбку.
   
Волшебники переглянулись и пожали плечами.
   
– Так, все выметайтесь, – приказал аркканцлер.
   
Волшебники бросились прочь из комнаты. Чудакулли последовал за ними. В дверях он остановился и погрозил Сдумсу пальцем:
   
– Попомни мои слова, Сдумс, не доведет тебя до добра это твое упрямство, ох не доведет…
   
И аркканцлер вышел, громко хлопнув дверью. Через несколько секунд четыре винта, крепившие дверную ручку, сами собой отвинтились, немного покружились под потолком и с тихим звоном упали на пол.
   
Сдумс немного поразмыслил над этим.
   
   
Воспоминания. Их было много. Сто тридцать лет воспоминаний. Когда Сдумс был жив, он не мог вспомнить и сотой части того, что знал, но теперь, когда он умер, все вдруг вернулось. Его мозг, не отягощенный ничем, кроме одной-единственной серебряной ниточки мыслей, разложил по полочкам все, что он когда-либо читал, видел или слышал. Все это было в его голове, все хранилось в памяти, на своем месте. Никто не забыт, ничто не забыто.
   
Три необъяснимых явления за один день. Четыре, если считать тот факт, что Сдумс вернулся в свое тело. Попробуй, объясни происшедшее. А объяснения необходимы.
   
Впрочем, это уже не его проблема. У него теперь нет никаких проблем, ведь проблемы – удел живых.
   
Волшебники столпились у двери в комнату Сдумса.
   
– Все приготовили? – спросил Чудакулли.
   
– Почему бы не поручить все это прислуге? – пробормотал главный философ. – Почему этим должны заниматься мы, старшие волшебники?
   
– Потому, что я хочу сделать все правильно и с достоинством, – отрезал аркканцлер. – Если уж хоронить волшебника на перекрестке и вбивать в него кол, то это должны сделать сами волшебники. В конце концов, мы – его друзья.
   
– Кстати, а что это такое? – спросил декан, вертя в руках какой-то инструмент.
   
– Это называется лопатой, – ответил главный философ. – Я видел, как садовники ею пользуются. Острый конец следует воткнуть в землю, а дальше дело техники.
   
Чудакулли заглянул в замочную скважину.
   
– Лежит. – Аркканцлер поднялся, отряхнул пыль с коленей и взялся за дверную ручку. – Итак, по моей команде. Раз… два…
   
   
За новым зданием факультета высокоэнергетической магии горел небольшой костер, и садовник Модо как раз вез туда обрезанные с кустов ветки, когда в небе на довольно большой скорости вдруг пронеслись с полдюжины старших волшебников. Между волшебниками болтался Ветром Сдумс.
   
Модо услышал, как Сдумс спросил:
   
– Аркканцлер, а ты уверен, что это сработает?
   
– Мы поступаем так в твоих же интересах.
   
– Не сомневаюсь, но…
   
– Скоро ты опять станешь старым, добрым Сдумсом, – пообещал казначей.
   
– В том-то все и дело, – прошипел декан. – Он уже однажды стал таким, и теперь у нас проблемы.
   
– В том-то все и дело, – послушно повторил казначей. – Старым, добрым Сдумсом ты больше не станешь.
   
Волшебники скрылись за углом.
   
Модо взялся за ручки тачки и задумчиво покатил ее туда, где обычно сжигал всякий мусор. Туда же он обычно свозил компост, лиственный перегной, и там же стоял небольшой сарай, в котором Модо прятался от дождя.
   
Раньше Модо был помощником садовника во дворце патриция, но эта работа куда интересней. Здесь и с интересными людьми познакомишься, и жизнь увидишь.
   
Анк-Морпорк являет собой типичный пример уличного сообщества. На улицах этого города всегда происходит что-то интересное. В данный момент возница, управляющий повозкой с фруктами, держал декана за шиворот мантии в шести дюймах над землей и грозился выбить ему лицо через затылок.
   
– Вот смотри, сюда смотри! – орал кучер. – Что это? Правильно, персики. А тебе известно, что случается с персиками, если они долго лежат? Они могут помяться. И кое-чьи бока сейчас тоже могут помяться.
   
– Вообще-то, я волшебник, если ты не заметил, – отвечал декан, болтая ногами в остроносых туфлях. – И если бы не законы, которые говорят, что магию я могу использовать исключительно в целях самообороны, тебе бы грозили крупные неприятности.
   
– Кстати, а что вы там затеяли? – спросил возница, немного опуская декана, чтобы посмотреть, что происходит за его спиной.
   
– Вот именно, – кивнул мужчина, который тщетно пытался утихомирить лошадей, тащивших повозку с досками. – Что у вас там? Между прочим, оплата у меня почасовая.
   
– Эй вы, впереди, давайте двигайтесь! Возница развернулся и громко заорал в сторону выстроившихся в длинную очередь повозок:
   
– А при чем тут я? Двигаюсь как могу. Это вы им скажите. Какие-то чокнутые волшебники разрыли здесь всю улицу!
   
Из ямы появилось заляпанное грязью лицо аркканцлера.
   
– Ради всего святого, декан, – взмолился он. – Я же просил тебя все урегулировать.
   
– Да, да, я как раз просил этого господина поехать другой дорогой, – прохрипел декан, чувствуя, что вот-вот задохнется.
   
Возница, сидевший на повозке с фруктами, развернул декана так, чтобы тот увидел забитые повозками улицы.
   
– Ты когда-нибудь пробовал сладить с полусотней повозок одновременно? – осведомился он. – Это не так просто. А в частности потому, что никто не может сдвинуться с места, поскольку вы, парни, что-то здесь творите, так что все повозки уперлись друг в друга и ни с места, я понятно объяснил? Декан попытался умиротворяюще кивнуть. Он и сам уже стал сомневаться в мудрости решения выкопать яму на пересечении улицы Мелких Богов и Брод-авеню – двух самых оживленных улиц Анк-Морпорка. Раньше это казалось очень умным ходом. Даже самый упорный умертвий не сможет выбраться из-под настолько оживленного уличного движения. Проблема состояла в том, что никто не подумал, к каким последствиям может привести яма, выкопанная на пересечении двух главных улиц, да еще в самый час пик.
   
– Так, так, что здесь такое?
   
Толпа любопытствующих мигом расступилась, пропуская коренастую фигуру сержанта Колона. Сержанта Колона не могла остановить ни одна толпа на свете, перед его внушительным животом почтительно расступалось все живое. Широкое красное лицо стражника довольно расплылось, когда он увидел зарывшихся по пояс в землю волшебников.
   
– И кто это у нас здесь окопался?! – воскликнул он. – Банда международных похитителей перекрестков?
   
Сержант Колон был вне себя от радости. Его долгосрочная стратегия борьбы с преступностью наконец-то начала приносить плоды!
   
Аркканцлер высыпал лопату анк-морпоркского суглинка прямо на сержантские сапоги.
   
– Не валяй дурака, – рявкнул он. – Это крайне важно.
   
– Конечно. Все так говорят. – После того как мыслительный процесс набрал скорость, сержанта Колона было уже не остановить. Он уверенно следовал согласно выбранному маршруту. – Могу поспорить, в таких диких странах, как Клатч, хорошие деньги дают за столь престижный перекресток, как этот. Клиентов, наверное, хоть отбавляй, а?
   
У Чудакулли от удивления отвисла челюсть.
   
– Ты что несешь, офицер? – раздраженно рявкнул он и указал на свою остроконечную шляпу. – Ты не слышал меня? Мы – волшебники. И это дело касается только волшебников. Так что будь любезен, займись лучше регулировкой движения…
   
– …На эти персики и глядеть-то нельзя, от одного взгляда мнутся… – произнес жалобный голос за спиной сержанта Колона.
   
– Мы уже полчаса торчим здесь из-за этих идиотов, – пожаловался погонщик скота, чьи бычки, заскучав, отправились погулять по соседним улицам. – Я хочу, чтобы их арестовали.
   
До сержанта вдруг дошло, что он по собственной глупости влез в самый центр очень крупной разборки. Толпа бушевала, да и волшебники были не в лучшем расположении духа. И сейчас внимание всех присутствующих сосредоточилось на сержанте Колоне.
   
– И что вы здесь делаете? – спросил он едва слышно.
   
– Хороним нашего коллегу, а ты что думал? – ответил Чудакулли.
   
Взгляд Колона скользнул на открытый гроб, стоявший у обочины. Ветром Сдумс помахал ему рукой.
   
– Но он… он ведь живой… – пробормотал сержант, наморщив лоб и пытаясь разобраться в ситуации.
   
– Внешность может быть обманчивой, – глубокомысленно заявил аркканцлер.
   
– Он только что помахал мне рукой, – в отчаянии попытался возразить сержант.
   
– Ну и что?
   
– Ну, это ненормально…
   
– Все в порядке, сержант, – вмешался в разговор Сдумс.
   
Сержант Колон приблизился к гробу.
   
– Это случаем не ты прыгал вчера в реку? – спросил он, едва шевеля губами.
   
– Да, и ты мне очень тогда пособил.
   
– А потом ты вроде как выбросился обратно, – вспомнил сержант.
   
– Боюсь, что так.
   
– Но ты ведь просидел под водой боги знают сколько времени.
   
– Понимаешь, было темно, и я не сразу нашел ступени.
   
Сержант Колон поразмыслил над ответом. Определенная логика в нем присутствовала.
   
– В таком случае, полагаю, ты действительно мертв. Только мертвый способен провести в Анке столько времени.
   
– Именно так, – согласился Сдумс.
   
– Только никак не возьму в толк, почему ты все еще машешь руками и разговариваешь…
   
Из ямы показалась голова главного философа.
   
– Понимаешь, сержант, – попытался объяснить он, – известны случаи, когда мертвые тела двигались и производили шум. Это все из-за непроизвольных сокращений мышц.
   
– Наш философ, несомненно, прав, – подтвердил Ветром Сдумс. – Я тоже где-то читал об этом.
   
– О. – Сержант Колон окинул взглядом толпу. – Ну ладно, – несколько неуверенно произнес он. – Тогда, полагаю… все в порядке.
   
– Вот и прекрасненько. Мы уже закончили, – кивнул аркканцлер, выбираясь из ямы. – На мой взгляд, достаточно глубоко. Ну что, Сдумс, пора собираться вниз.
   
– Я и в самом деле искренне тронут, – сказал Сдумс, устраиваясь в гробу.
   
Гроб, кстати, был весьма неплохой, из покойницкой на улице Вязов. Аркканцлер позволил мертвецу самому выбрать последнее пристанище.
   
Чудакулли взял в руку киянку. Сдумс снова сел.
   
– Я причинил вам столько беспокойств…
   
– Это верно, – согласился Чудакулли, оглянувшись на волшебников. – У кого кол?
   
Все посмотрели на казначея. Казначей выглядел совершенно несчастным. Он порылся в мешке.
   
– Честно говоря, ни одного нормального кола я не нашел, – признался он наконец.
   
Аркканцлер прикрыл глаза ладонью.
   
– Хорошо, – тихо произнес он. – Знаешь, почему-то я не удивлен. Совсем не удивлен. И что ты притащил взамен?
   
– Я взял у садовника полено… – негромко ответил казначей.
   
– Это все от нервов, – поспешил заметить декан.
   
– Полено… – повторил аркканцлер. Его самообладанием можно было гнуть подковы. – Хорошо.
   
Казначей протянул ему кривую колобаху.
   
– Все в порядке, – попытался упокоить всех Сдумс.
   
– Сильно сомневаюсь, что смогу вбить это… Разве что дам им тебе по голове…
   
– Мне все равно, уверяю тебя, – заверил его Сдумс.
   
– Правда?
   
– Все дело в принципе, – указал Сдумс. – Если ты дашь мне поленом по голове, а сам будешь думать, что вбил в мою грудь кол, этого, вероятно, будет достаточно.
   
– Ты очень порядочный мертвец, – с уважением промолвил Чудакулли. – Не всякий способен похвастаться такой силой духа.
   
– Тем более что дух давным-давно мертв, – высказался главный философ.
   
Чудакулли свирепо взглянул на него и театральным жестом легонько стукнул Сдумса поленом.
   
– Прими же этот кол!
   
– Благодарю, – сказал Сдумс.
   
– А теперь давайте закроем его крышкой и пойдем обедать, – предложил Чудакулли. – Не волнуйся, Сдумс. Это должно сработать. Сегодня – последний день твоей жизни после смерти.
   
Сдумс лежал в темноте и слушал, как по крышке стучит молоток. Потом послышался глухой удар, и в адрес декана, который толком гроб удержать не может, понеслись приглушенные проклятия. Стук комков земли по крышке гроба становился все более тихим и отдаленным.
   
Спустя некоторое время еще более отдаленный грохот колес возвестил о том, что торговая жизнь города восстановилась. Сдумс даже различал приглушенные голоса.
   
Он постучал в крышку гроба.
   
– Эй! – крикнул он. – А потише нельзя? Здесь люди умереть пытаются.
   
Голоса смолкли, раздались торопливые удаляющиеся шаги. Какое-то время Сдумс просто лежал. Неизвестно сколько, но долго. Потом Сдумс попытался остановить работу органов, но тут же ощутил некое неудобство. Умереть никак не получалось. Неужели это так трудно? Похоже, все остальные справляются без всякой практики.
   
А потом у него зачесалась нога. Сдумс попытался дотянуться до нее и почесать, но наткнулся пальцами на какой-то предмет неправильной формы. Это оказалась коробка спичек. Откуда в гробу спички? Быть может, кто-то решил, что ему захочется выкурить в тишине сигару, чтобы убить время?
   
С некоторым трудом ему удалось стащить один башмак и поднять его вверх, так чтобы можно было дотянуться рукой. Ага, а теперь чиркнем спичкой о подметку и…
   
Серный свет озарил его тесный, вытянутый мир. К крышке был прикреплен крошечный листок картона. Что-то написано…
   
Он прочитал его. Потом прочитал еще раз.
   
Спичка погасла.
   
Он зажег вторую, чтобы убедиться, что все прочитанное – это не обман зрения.
   
Даже на третий раз сообщение не стало выглядеть менее странным:
   
   
Ты мертв? Подавлен?
   
Хочешь начать все заново?
   
Тогда почему бы тебе не посетить
   
КЛУБ «НАЧНИ ЗАНОВО»!
   
Улица Вязов, 668, каждый четверг, 24.00
   
ВАШЕ ТЕЛО, НАШЕ ДЕЛО!
   
   
Вторая спичка тоже погасла, вместе с ней испарился остававшийся кислород.
   
Сдумс остался лежать в темноте, размышляя над следующим шагом и постукивая пальцами по полену.
   
Интересно, чья это затея?
   
И внезапно окружающую темноту яркой вспышкой пронзила мысль: чужих проблем не бывает! Ведь когда ты решаешь, что весь мир отвернулся от тебя, именно тогда в полной мере проявляется его необычность. Сдумс из собственного опыта знал, что живые люди не замечают и половины того, что происходит вокруг, поскольку слишком заняты тем, чтобы быть живыми. А всю сцену видит только тот, кто смотрит со стороны.
   
Живые люди не видят ничего необычного и чудесного, поскольку их жизнь исполнена скучных, земных вещей. Но необычное – оно существует! Существуют самоотвинчивающиеся винты и записки, подброшенные в гроб.
   
Сдумс твердо решил разобраться в происходящем. А потом… потом если Смерть не придет к нему, он сам отправится к Смерти. В конце концов, есть же у него права. Да. Он возглавит величайшие за все времена поиски пропавшего человека.
   
Человека?
   
В темноте Сдумс усмехнулся.
   
Пропал – Смерть. Нашедшему… И так далее.
   
Сегодня – первый день его жизни после смерти.
   
И весь Анк-Морпорк лежит у его ног. Ну, метафорически. Дело за малым – выбраться наверх.
   
Он нащупал карточку, оторвал ее от крышки и зажал в зубах. Ветром Сдумс пошире расставил ноги, уперся в дальний конец гроба, завел руки за голову и надавил.
   
Сырой суглинок Анк-Морпорка немного подался. Сдумс сделал паузу, чтобы по привычке перевести дыхание, но понял, что в этом нет никакой необходимости. Он снова надавил. Дерево за головой хрустнуло.
   
Сдумс разорвал сосновую древесину, словно бумагу, и в руках у него остался кусок доски, который был бы совершенно бесполезен для обычного человека. Но не для зомби.
   
Перевернувшись на живот, разрывая землю импровизированной лопатой и отбрасывая ее назад, под ноги, Ветром Сдумс двигался к новой жизни после смерти.
   
   
Представьте себе равнину, периодически бугрящуюся невысокими холмами.
   
На октариновых лугах, что раскинулись под нависшими вершинами Овцепикских гор, стоит позднее лето, и преобладающие цвета – янтарный и золотистый. Солнце обжигает землю. Кузнечики трещат так, будто их поджаривают. Даже воздуху слишком жарко, чтобы двигаться. На памяти здешних обитателей это самое жаркое лето, которое когда-либо бывало, а память в здешних местах – долгая…
   
Представьте себе фигуру на лошади, уныло бредущей по пыльной дороге, что протянулась между полями пшеницы, обещающими дать небывало богатый урожай.
   
Представьте ограду из пропеченных солнцем мертвых досок. К ним прикреплена записка. Буквы на солнце выгорели, но надпись еще можно прочесть.
   
Представьте тень, упавшую на записку. Вы почти слышите, как фигура на лошади читает написанное там.
   
От дороги ответвляется тропинка, ведущая к небольшой группке обесцвеченных строений.
   
Представьте себе шаркающие шаги.
   
Представьте открытую дверь.
   
Представьте прохладную, темную комнату, вы видите ее через открытую дверь. Для жилья эта комната не предназначена. Обитающие здесь люди большую часть времени проводят на улице, просто иногда они вынуждены входить в дом, чтобы переждать темное время суток. В этой комнате хранят конские сбруи, здесь держат собак и вывешивают на просушку рабочую одежду. У дверей стоит пивная бочка. Пол вымощен каменными плитами, в потолочные балки ввинчены крюки для бекона. Стоит вычищенный скребком стол, за которым могут разместиться тридцать голодных мужчин.
   
Но мужчин нет. И собак нет. И пива нет. Бекона тоже нет.
   
За стуком в дверь последовала тишина, потом раздалось шлепанье тапочек по каменным плитам. Наконец на пороге показалась тощая старушка, чье лицо цветом и текстурой напоминало грецкий орех.
   
– Да? – спросила она.
   
– ЗДЕСЬ ГОВОРИТСЯ, ЧТО ВАМ НУЖЕН РАБОТНИК.
   
– Правда? Эта записка висит еще с прошлой зимы.
   
– В САМОМ ДЕЛЕ? ЗНАЧИТ, РАБОТНИК ВАМ НЕ НУЖЕН?
   
Морщинистое лицо смерило его оценивающим взглядом.
   
– Предупреждаю, больше шести пенсов в неделю я платить не могу, – сказало лицо.
   
Несколько мгновений высокая фигура, заслоняющая солнечный свет, обдумывала это предложение.
   
– СОГЛАСЕН, – наконец ответил незнакомец.
   
– Даже не знаю, и с чего бы тебе начать. Вот уж как три года нет у меня постоянного помощника. Так, нанимаю ленивых бездельников из деревни, когда нужда припрет…
   
– НЕУЖЕЛИ?
   
– Значит, ты согласен?
   
– У МЕНЯ ЕСТЬ ЛОШАДЬ.
   
Старушка выглянула из-за незнакомца. Во дворе стоял самый величественный конь, которого она когда-либо видела. Старушка прищурилась.
   
– Эта лошадь твоя?
   
– ДА.
   
– И серебро на ее сбруе тоже?
   
– ДА.
   
– И ты согласен работать за шесть пенсов в неделю?
   
– ДА.
   
Старушка поджала губы. Она перевела взгляд с незнакомца на лошадь, потом – на обветшавшую ферму. И наконец приняла решение. Очевидно, посчитала, что тому, у кого лошадей и в помине нет, конокрада можно не бояться.
   
– Будешь спать в амбаре, понятно?
   
– СПАТЬ? ДА. КОНЕЧНО. ДА, МНЕ НУЖНО БУДЕТ СПАТЬ.
   
– В дом пустить не могу. Это будет выглядеть неприлично.
   
– УВЕРЯЮ, АМБАР МЕНЯ ВПОЛНЕ УСТРОИТ.
   
– Но есть можешь в доме.
   
– БЛАГОДАРЮ.
   
– Меня зовут госпожа Флитворт.
   
– ДА.
   
Старушка явно чего-то ждала.
   
– А у тебя есть имя? – подсказала она.
   
– РАЗУМЕЕТСЯ. У МЕНЯ ДОЛЖНО БЫТЬ ИМЯ.
   
Она снова выжидающе замолчала.
   
– Ну и? – наконец не выдержала старушка.
   
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
   
– И как же тебя зовут?
   
Незнакомец некоторое время смотрел на нее, а потом судорожно заозирался.
   
– Ну же, – подтолкнула его госпожа Флитворт. – Людей без имени на работу лучше не брать. Правильно, господин… господин?…
   
Фигура посмотрела вверх.
   
– ГОСПОДИН НЕБО?
   
– Что же это за имя такое? Ни разу не слыхала, чтоб так кого звали.
   
– ТОГДА ГОСПОДИН… ДВЕР?
   
Старушка удовлетворенно кивнула:
   
– Вот это возможно. Пусть будет Двер. Когда-то я знавала одного парня, так его Дверником звали. Если есть Дверник, почему бы не быть Дверу? – Старушка улыбнулась. – Итак, господин Двер… Ну а имя у тебя какое? Только не говори, что его у тебя тоже нет. Ты можешь быть Биллом, Томом, Брюсом – все имена хороши.
   
– ДА.
   
– Что?
   
– ХОРОШИЕ ИМЕНА.
   
– Ну а твое какое?
   
– Э… ПЕРВОЕ.
   
– Так ты Билл?
   
– ДА?
   
Госпожа Флитворт закатила глаза:
   
– Ну хорошо, хорошо. Значит так, Билл Небо…
   
– ДВЕР.
   
– Да, прости. Итак, Билл Двер…
   
– ЗОВИТЕ МЕНЯ ПРОСТО БИЛЛ.
   
– А ты можешь звать меня госпожой Флитворт. Ты обедать будешь?
   
– ОБЕДАТЬ? А. ВЕЧЕРНИЙ ПРИЕМ ПИЩИ. ДА.
   
– Судя по твоему виду, ты до смерти проголодался. Ну, еще не совсем до смерти, но Он уже рядом.
   
Она прищурившись посмотрела на незнакомца. Происходило что-то странное. Весь облик этого Билла Двера был каким-то… незапоминающимся. Да и голос тоже. Вот он, Билл Двер, стоит перед ней, и вроде он что-то там говорил – но как звучал его голос? А ведь он точно говорил…
   
– В здешней округе много таких, кто старается не вспоминать то имя, что было дано ему при рождении, – пояснила старушка. – Но лично я всегда говорю так: не суй свой нос в чужую жизнь, и тебе легче жить будет. Надеюсь, от работы ты не отлыниваешь, господин Билл Двер? Нужно еще вывезти сено с верхних лугов, а потом, глядишь, урожай поспеет. Отдыхать будет некогда. С косой управляться умеешь?
   
Билл Двер серьезно задумался.
   
– ЧТО-ЧТО, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, – наконец промолвил он, – А ЭТО Я ТОЧНО УМЕЮ.
   
   
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль тоже считал, что совать нос в чужую жизнь не стоит. Особенно он не любил, когда лишние вопросы задавали лично ему, особенно если эти вопросы содержали фразы типа: «А товар, который вы продаете, точно ваш?»
   
Впрочем, сейчас никто не кричал, что он, мол, торгует тем, что ему не принадлежит, и такая ситуация вполне его устраивала. В то утро он продал более тысячи маленьких шаров и даже был вынужден нанять тролля – для обработки товара, сыплющегося из неведомого источника в подвале.
   
Шарики людям нравились. Принцип действия игрушки был до смешного прост, им легко овладевал любой средний житель Анк-Морпорка. Несколько неудачных попыток не в счет. Когда шарик встряхивали, в наполняющей его жидкости поднималось облако снежинок, которые потом медленно оседали на крошечные макеты всевозможных достопримечательностей Анк-Морпорка. В некоторых шарах такой достопримечательностью являлся Университет, в других – Башня Искусства, Медный мост или дворец патриция. Мастерство исполнения было удивительным.
   
Но вскоре шарики закончились. «Какая досада», – подумал Достабль. Впрочем, жаловаться было не на что, поскольку с технической точки зрения шарики ему не принадлежали, а являлись его собственностью только морально. Конечно, жаловаться он мог, но только про себя, не имея в виду какого-то конкретного человека. А может, все к лучшему, если хорошенько поразмыслить… Складывай повыше, продавай подешевле – известный принцип. Сплавляй товар как можно быстрее, чтобы потом с видом оскорбленной невинности развести руками и спросить: «Кто? Я?»
   
Хотя шарики были красивыми. Даже странная корявая надпись их не особо портила. Буквы этой надписи выглядели так, словно их рисовал человек, который впервые в жизни увидел алфавит и попытался кое-что оттуда скопировать. На дне каждого шарика под замысловатым макетом покрытого снежинками здания было написано:
   
ПАДАРОК ИС АНК-МОРПОРКА
   
   
Аркканцлер Незримого Университета Наверн Чудакулли слыл заядлым приправщиком[8]. При каждом приеме пищи перед ним на стол ставили специальный судок. Данный прибор включал в себя: соль, три сорта перца, четыре сорта горчицы, четыре сорта уксуса, пятнадцать различных сортов чатни и его любимую приправу – соус Ухты-Ухты, представляющий собой смесь маринованных огурчиков, каперсов, горчицы, плодов манго, инжира, тертого койхрена, эссенции анчоусов, еловой смолы и, что особенно важно, серы и селитры для повышения крепости. Чудакулли унаследовал сей рецепт от своего дяди, который однажды вечером, обильно поужинав и запив все это пинтой соуса Ухты-Ухты, поел печенья из древесного угля, дабы немножко успокоить желудок, закурил трубку и – исчез при таинственных обстоятельствах. Правда, в начале следующего лета на крыше обнаружили его ботинки.
   
Сегодня на обед подавали холодную баранину, которая отлично шла под соус Ухты-Ухты (например, известно, что в день смерти старшего Чудакулли она прошла не менее трех миль).
   
Наверн повязал салфетку, потер ладони и потянулся к судку. Судок скользнул прочь. Аркканцлер попытался придвинуть его, но прибор отодвинулся еще дальше.
   
– Ладно, ребята, кончайте, – сказал он устало. – Вы же знаете правила, за столом никакого волшебства. Ну, кто здесь решил поиграть в придурков?
   
Другие старшие волшебники недоуменно уставились на Чудакулли.
   
– Я… я… я не думаю, что мы можем в них играть, – отозвался казначей, который в очередной раз опасно балансировал на самом краешке здравого рассудка. – По… по… по-моему, мы потеряли фишки…
   
Он огляделся по сторонам, глупо хихикнул и вернулся к своей баранине, которую до этого сосредоточенно пилил ложкой. В последнее время ножи от казначея предпочитали прятать.
   
Судок взмыл в воздух и принялся неторопливо вращаться. А потом взял и взорвался.
   
Залитые экзотическими соусами волшебники глупо таращились друг на друга.
   
– Это все соус виноват, точно вам говорю, – выдвинул предположение декан. – Мне еще вчера показалось, какой-то он подозрительный. Видать, дозрел.
   
Что-то упало ему на голову, потом плюхнулось в тарелку. Это был черный железный винт длиной в несколько дюймов.
   
Второй винт вызвал легкое сотрясение мозга у казначея.
   
Не успело пройти и пары секунд, как третий винт воткнулся в стол рядом с рукой аркканцлера.
   
Волшебники задрали головы.
   
По вечерам Главный зал освещался одной огромной люстрой, хотя это определение, часто вызывающее ассоциации с мерцающим хрусталем, вряд ли подходило к громоздкой, черной, залитой воском хреновине, зависшей над головами угрожающим превышением кредита в банке. Люстра была рассчитана на тысячу свечей и располагалась строго над столом старших волшебников.
   
Еще один винт со звоном упал на пол возле камина.
   
Аркканцлер откашлялся.
   
– Бежим? – предложил он.
   
Люстра рухнула. Куски стола и осколки посуды брызнули во все стороны. Опасные для жизни куски воска размером с человеческую голову со свистом вылетели в окна. Одна свечка, покинувшая люстру с аномально высокой скоростью, воткнулась в пол, уйдя в каменные плиты на несколько дюймов.
   
Аркканцлер выбрался из-под обломков кресла.
   
– Казначей! – завопил он. Из камина извлекли казначея.
   
– Слушаю, аркканцлер, – дрожащим голосом произнес тот.
   
– Что это значит?
   
Шляпа Чудакулли висела в воздухе.
   
Это была обычная остроконечная шляпа волшебника, правда приспособленная к стилю жизни аркканцлера. В ее мятые поля были воткнуты рыболовные блесны. За ленту был засунут миниатюрный арбалет – на тот случай, если аркканцлеру вдруг захочется пострелять во время пробежки. А еще Наверн Чудакулли опытным путем определил, что острый конец его шляпы по размерам своим точь-в-точь соответствует небольшой бутылочке Крайне Старого и Весьма Своеобразного Бренди Бентинка. Одним словом, аркканцлер был очень привязан к своей шляпе.
   
Зато она больше не была привязана к своему хозяину. Шляпа неторопливо летала по комнате и издавала тихое, но отчетливое бульканье. Аркканцлер вскочил на ноги.
   
– Вот сволочь! – завопил он. – Это пойло стоит девять долларов за бутылку!
   
Он подпрыгнул, пытаясь схватить шляпу, промахнулся, повторил попытку – и завис в воздухе в нескольких футах над полом.
   
Казначей неуверенно поднял дрожащую руку.
   
– Что-то тараканы совсем обнаглели, – сказал он.
   
– Или меня поставят на пол, – зловеще произнес Чудакулли, – или я очень, очень разозлюсь!
   
Он рухнул на каменные плиты как раз в тот момент, когда распахнулись огромные двери. В зал влетел один из университетских привратников. За привратником ввалился отряд дворцовой стражи патриция. Командир отряда смерил аркканцлера взглядом, который ясно показывал, что для него, человека военного, «гражданский» значит примерно то же, что и «насекомое определенного рода».
   
– Ты здесь главный? – спросил он. Аркканцлер привел в порядок мантию и попытался пригладить бороду:
   
– Да, я – аркканцлер этого Университета.
   
Командир с любопытством оглядел зал. В дальнем конце сбились в кучу студенты. Стены вплоть до самого потолка были заляпаны всевозможными яствами. Обломки мебели валялись вокруг упавшей люстры, словно деревья в эпицентре падения метеорита.
   
А потом он заговорил – с явным неудовольствием человека, который был вынужден прервать свое образование в возрасте девяти лет, но который слышал много интересных историй:
   
– Позволили себе немного пошалить? Побросаться хлебными корками, да?
   
– Могу я узнать причину этого вторжения? – холодно поинтересовался Чудакулли.
   
Командир стражи оперся на копье.
   
– Дело в том, – сказал он, – что патриций забаррикадировался в своей спальне. Принадлежащая ему мебель носится по всему принадлежащему патрицию дворцу, а повара наотрез отказываются заходить в кухню из-за абсолютно взбесившейся посуды.
   
Волшебники всячески старались не смотреть на наконечник копья, который потихоньку начал отвинчиваться от древка.
   
– Тем не менее, – продолжал командир, не замечая тихих металлических звуков, – патриций мужественно призвал меня через замочную скважину и сказал: «Дуглас, а почему бы тебе не сбегать в Университет и не попросить самого главного там зайти ко мне, если он, конечно, не занят?» Впрочем, я могу вернуться и доложить, что вы тут решили немного пошалить, а потому отвлечься не можете и…
   
Наконечник почти отвинтился.
   
– Эй, вы меня вообще слушаете? – с подозрением спросил командир.
   
– Гм-м, что? – Аркканцлер с трудом оторвал взгляд от вращающегося куска металла. – О, мой ДРУГ, уверяю тебя, никакого отношения к тому, что происходит, мы не…
   
– Аргх!
   
– Прошу прощения?
   
– Мне на ногу упал наконечник!
   
– Правда? – невинно переспросил Чудакулли.
   
– Слушайте, вы, фокусники придурошные, вы идете или нет? – завопил командир, прыгая на одной ноге. – Мой босс недоволен. Очень, очень недоволен.
   
   
Огромное бесформенное облако Жизни надвигалось на Плоский мир – так вода угрожающе накатывается на плотину с закрытыми шлюзами. После того как Смерть перестал забирать жизненную силу, ей было некуда больше податься. То тут, то там Жизнь проявлялась странными явлениями полтергейста, подобными вспышкам молнии перед страшной грозой.
   
Все существующее жаждет жизни. Жизненный цикл – это двигатель, который приводит в движение великие насосы эволюции. Все стремятся забраться на это дерево как можно выше, цепляются когтями, хватаются щупальцами, ползут от ветки до ветки, пока не достигнут самой макушки. Что, в принципе, не стоит таких усилий.
   
Все существующее жаждет жить. Даже то, что нельзя назвать живым, – оно тоже жаждет. Существа, которым присуще нечто вроде поджизни, метафорической жизни или полужизни. И сейчас внезапное потепление пробудило к жизни неестественные и экзотические цветы…
   
   
Маленькие шарики, которыми торговал Достабль, – все-таки в них что-то было. Возьмешь их, потрясешь и любуешься, как кружатся крошечные сверкающие снежинки. А потом ты приносишь их домой, кладешь на каминную полку…
   
И начисто забываешь о них.
   
   
Отношения между Университетом и патрицием – абсолютным правителем Анк-Морпорка и во многом великодушным диктатором – были сложными и таинственными.
   
Волшебники считали, что, будучи служителями высшей истины, они не должны подчиняться светским законам города. А патриций говорил, что так-то оно так, но они, черт побери, должны платить налоги, как и все прочие городские жители.
   
Тогда волшебники намекали, что как последователи света мудрости они совсем не обязаны хранить верность смертному человеку. А патриций заявлял, что это тоже правильно, но они обязаны платить городской налог двести долларов с головы в год, причем платить его ежеквартально.
   
В ответ волшебники указывали, что Университет стоит на волшебной земле и, соответственно, обложению налогами не подлежит, а кроме того, невозможно обложить налогами знания. Но патриций утверждал, что это очень даже возможно. И налог составляет двести долларов с головы. Ну а если проблема в голове, ее можно легко устранить простым усекновением.
   
Волшебники говорили, что во всем цивилизованном мире с волшебников не берут налогов. Патриций же уверял, что цивилизованность – это понятие относительное, и даже самого цивилизованного человека можно разозлить.
   
Волшебники напоминали, что они все-таки волшебники, а потому им положены льготы.
   
Патриций отвечал, что, если бы не эти самые льготы, он бы с ними не разговаривал. Просто потому, что они бы уже не могли говорить.
   
Волшебники вспоминали, что когда-то давным-давно, кажется в век Стрекозы, был такой правитель, который пытался диктовать Университету, как нужно себя вести. Патриций может прийти и посмотреть на него, если хочет. Патриций сказал, что так и поступит. Рано или поздно он заглянет полюбоваться на диковинку. Причем его солдатам тоже будет интересно посмотреть.
   
В конце концов стороны пришли к соглашению, что волшебники, конечно, не должны платить налоги, но будут тем не менее делать пожертвования в городскую казну в размере, скажем, двести долларов с головы – все на сугубо добровольной основе, без обид, ты – мне, я – тебе, деньги будут использованы исключительно в мирных и экологически приемлемых целях.
   
Это динамичное противостояние двух могущественных блоков делало Анк-Морпорк невероятно интересным, возбуждающим и чертовски опасным для жизни местом[9].
   
   
Старшие волшебники нечасто бродили по так красочно расписанным в «Дабро пажаловаться в Анк-Морпоркъ» оживленным центральным улицам и уединенным переулкам города. Но даже волшебники поняли, что происходит нечто странное. Не то чтобы булыжники никогда не летали по воздуху – просто обычно их кто-то бросал. В нормальных условиях камни сами собой в воздух не взмывают.
   
Распахнулась дверь, и на улицу вышел костюм, сопровождаемый парой пританцовывающих сзади ботинок; в нескольких дюймах над пустым воротником парила шляпа. За костюмом бежал тощий мужчина, пытавшийся прикрыть второпях схваченной фланелькой то, что, как правило, надежно спрятано в штанах.
   
– А ну назад! – орал он вслед скрывающемуся за углом костюму. – Я еще должен за тебя семь долларов!
   
На улицу вылетела вторая пара штанов и поспешила за костюмом и его хозяином.
   
Волшебники сбились в кучу, напоминавшую испуганное животное с пятью остроконечными головами и десятью ногами. Заговорить первым никто не решался.
   
– Это просто поразительно! – сказал наконец аркканцлер.
   
– Гм-м? – откликнулся декан, подразумевая, что лично он частенько наблюдает куда более поразительные явления и повышенное внимание аркканцлера к самостоятельно бегающей одежде – поведение, недостойное настоящего волшебника.
   
– Я не о том. Немногие портные добавляют к семидолларовому костюму лишнюю пару штанов.
   
– О, – поразился декан.
   
– Если он промчится мимо еще раз, попытайся поставить ему подножку, чтобы я успел рассмотреть ярлычок.
   
Из верхнего окна появилась простыня и, хлопая краями, взвилась над крышами.
   
– Знаете, – нарочито спокойным, безучастным тоном произнес профессор современного руносложения. – По-моему, магией здесь и не пахнет. Я не чувствую никакого волшебства.
   
Главный философ копался в бездонных карманах своей мантии. Оттуда доносились лязг, подозрительные шорохи, а иногда чей-то хрип. Наконец волшебник выудил темно-синий стеклянный кубик с циферблатом на одной из граней.
   
– И ты носишь это в кармане? – удивился декан. – Такой ценный прибор?
   
– А что это? – спросил Чудакулли.
   
– Невероятно Чувствительный Волшебно-Измерительный Прибор, – пояснил декан. – Измеряет плотность магического поля. Чудометр.
   
Главный философ с гордостью поднял кубик и нажал кнопку на боковой грани.
   
Стрелка на циферблате вздрогнула, но тут же опять замерла.
   
– Видите? – спросил главный философ. – Обычный естественный фон, не представляющий для людей никакой опасности.
   
– Говори громче, – попросил аркканцлер. – Из-за шума тебя почти не слышно.
   
Из всех домов, что шли по обеим сторонам улицы, доносились грохот и панические вопли.
   
   
Госпожа Эвадна Торт была медиумом. Некоторые, конечно, сомневались в ее способностях, но главное – она сама в них верила. Работа была непыльной. Не слишком много покойников в Анк-Морпорке изъявляли желание поболтать с живыми родственниками. Мертвые души Анк-Морпорка старались придерживаться следующего девиза: «Как можно больше измерений между вами и нами». Параллельно с выполнением обязанностей медиума госпожа Торт занималась пошивом одежды и подрабатывала в церквах. В церквах ее хорошо знали. Дело в том, что госпожа Торт страстно увлекалась религией.
   
Эвадна Торт была настоящим мастером своего медиумского дела, а потому никогда не прибегала к всяким дешевым штучкам типа волшебных бусинок, колышущихся занавесей и ладана. Ладан она вообще терпеть не могла, но даже не в этом дело. А дело все в том, что хороший фокусник способен поразить вас с помощью простого коробка спичек и обычной колоды карт – «господа, вы все можете проверить и убедиться: это самая что ни на есть обычная колода…» Ему в отличие от менее ловких фокусников не нужны складывающиеся-раскладывающиеся столики и крайне сложные по своей конструкции цилиндры. О нет, в таком реквизите госпожа Торт не нуждалась. Даже хрустальный шар фабричного производства был приобретен только ради клиентов. Будущее госпожа Торт легко определяла по миске с кашей. Или по сковороде с жареным беконом[10]. Всю свою жизнь она общалась с миром духов, хотя в данном случае «общалась» – не совсем точное определение. Госпожа Торт не относилась к тем людям, которые «общаются» или «вежливо просят». Скорее, она пинком ноги распахивала дверь в мир духов и требовала встречи с директором.
   
Голоса она услышала, когда готовила завтрак себе и корм для Людмиллы.
   
Кто-то что-то тихо говорил. И не где-то там на улице или в доме, нет. Услышанные ею голоса обычное ухо воспринять не в силах. Они раздавались прямо в голове госпожи Торт.
   
– …Что ты делаешь… где я… перестань толкаться…
   
Потом голоса стихли.
   
В соседней комнате раздался странный скрежет. Госпожа Торт отвлеклась от вареного яйца и раздвинула занавеску из бусинок. Из-под обычной холстины, которой был накрыт ее хрустальный шар, – шелковыми платками с рунами пользуются всякие обманщики, но только не госпожа Торт, – доносились подозрительные шорохи.
   
Вернувшись на кухню, Эвадна выбрала сковороду потяжелее. Пару раз взмахнула ею, привыкая к весу, и тихонько подкралась к закрытому холстиной кристаллу.
   
Подняв сковороду, так чтобы сразу прихлопнуть мерзкую тварь, госпожа Торт откинула холстину.
   
Шар медленно вращался на подставке.
   
Некоторое время Эвадна наблюдала за ним, затем задернула шторы, тяжело опустилась в кресло и глубоко вздохнула.
   
– Ну, здесь есть кто-нибудь? – устало поинтересовалась она.
   
Потолок рухнул прямо ей на голову. Через несколько минут отчаянной борьбы госпоже Торт удалось выплюнуть изо рта куски мела.