1 2 3 
Возбуждение   в голосе девушки достигло пика. Черты лица Юджина Корбека, казалось, окаменели,   но, тем не менее, он ответил вежливо и с некоторой сердечностью:      

– Поверьте,   я сделал бы все возможное, чтобы успокоить вас. Но у меня есть обязательства.      

– Какие   обязательства?      

– Я   должен молчать! – спокойно ответил Корбек.      

В   комнате повисла напряженная тишина, которую спустя некоторое время нарушила   мисс Трелони. Я видел, как в ее взгляде появилась ярость, но перед тем, как   заговорить, она сумела взять себя в руки.      

– И   все же каково было то срочное дело, по которому вы хотели видеть отца?      

Непоколебимое   спокойствие Юджина Корбека быстро, как в пантомиме, сменилось трагической   серьезностью.      

– Бог   ты мой! – воскликнул он и яростно ударил рукой по подлокотнику кресла, в   котором сидел. Сдвинув брови, мистер Корбек продолжал: – Меня постигла неудача –   именно сейчас, когда до успеха был один шаг! А мистер Трелони лежит здесь   абсолютно беспомощный и не может дать мне совета, а я должен держать язык за   зубами и к тому же не могу двинуть ни рукой, ни ногой, не зная его желаний!      

– В   чем же дело? Пожалуйста, скажите нам! Я так тревожусь о своем дорогом отце!   Неужели какая-нибудь новая беда? Надеюсь, нет? Не могли бы вы сказать хоть   что-нибудь, что могло бы уменьшить эту ужасную тревогу и неуверенность? –   Маргарет умоляюще смотрела на него.      

Наш   гость поднялся с кресла.      

– Увы!   Не могу, не имею права вам что-то говорить. Это его тайна. – Он указал на   кровать. – И, тем не менее… тем не менее, я пришел сюда за его советом. А   он лежит здесь беспомощный… Время летит! Не исключено, что скоро будет слишком   поздно!      

– Что   же это? Что же это… – перебила его девушка с болезненной гримасой на   лице. – Говорите же хоть что-нибудь! Такая таинственность убивает меня!      

Мистер   Корбек, очевидно, призвал на помощь все свое самообладание.      

– Я   не могу говорить с вами о деталях, но у меня огромная потеря. Моя работа, на   которую у меня ушло три года, увенчалась успехом. Я нашел все, что просил   мистер Трелони, и, более того, я успешно довез это сюда. Сокровища сами по себе   бесценны, но вдвойне драгоценны для него, так как я искал их по его желанию. Я   прибыл в Лондон вчера вечером, а когда проснулся сегодня утром, то обнаружил,   что мой уникальный груз украден, причем каким-то таинственным способом. Ни одна   душа в Лондоне не знала о моем приезде. Никому, кроме меня, не было известно,   что хранится в старой потертой сумке. В моей комнате – а она находится на пятом   этаже, так что никто не мог влезть через окно – только один выход, дверь была   заперта на замок и защелку. Опять-таки, я сам закрыл окно и запер его на   щеколду, потому что стремился обезопасить себя со всех сторон. Утром оказалось,   что к щеколде никто не прикасался. И, тем не менее, моя сумка была пуста.   Светильников там не оказалось!.. Ну, вот, проболтался. Итак, я поехал в Египет,   чтобы отыскать древние светильники, которыми интересовался мистер Трелони. С   неимоверным трудом, пройдя через множество опасностей, я их нашел и к тому же   успешно довез их. А теперь!      

Махнув   рукой, Корбек в огорчении отвернулся. Даже для его крепкой натуры ощущение потери   было невыносимым.      

Маргарет,   подойдя к Юджину Корбеку, коснулась его плеча. Я смотрел на нее в изумлении.   Горечь и боль, которые, казалось, овладели ею целиком, неожиданным образом   превратились в решимость. Девушка выпрямилась, ее глаза сияли, она вся излучала   энергию. Какая сильная натура! Очевидно, мои глаза выдавали восхищение, но я не   мог отвести от нее взгляда.      

– Мы   должны действовать – и немедленно! Желание моего отца должно быть выполнено…   если мы можем это сделать. Мистер Росс, вы юрист. У нас в доме человек,   которого вы считаете лучшим сыщиком Лондона. Мы, несомненно, обязаны что-нибудь   предпринять. Начнем, не медля ни минуты!      

Ее   энтузиазм заразил и мистера Корбека.      

– Отлично!   Вы достойная дочь своего отца! – только и сказал он.      

Я   двинулся к двери, собираясь пригласить сержанта Доу, и по благожелательному   взгляду Маргарет понял, что она одобряет мои намерения. Я уже переступил порог,   когда мистер Корбек окликнул меня.      

– Подождите   минуту, – сказал он. – Пока мы не ввели в ситуацию новое лицо, вы   обязаны себе уяснить, что он не должен знать известных вам фактов, а именно:   светильники – предмет длительного, трудного и опасного поиска. Все, что я могу   ему сказать, и все, что ему следует узнать из любого другого источника, это то,   что украдена моя собственность. Я должен буду описать лампы, – кстати,   одна из них сделана из золота, и я боюсь, что вор, не подозревая об исторической   ценности этого сокровища, расплавит ее, чтобы скрыть следы. Я с удовольствием   бы заплатил в десять, двадцать… в тысячу раз больше, чем стоит это золото, лишь   бы светильник не превратился в слиток металла. Я расскажу детективу только   самое необходимое. Так что, пожалуйста, позвольте мне отвечать на все его   вопросы, если, конечно, я не попрошу ответить вас.      

Мы   кивнули. Однако у меня возникла одна идея, которой я поспешил поделиться:      

– Кстати,   если необходимо держать язык за зубами, лучше обратиться к частному детективу.   Если Скотленд-Ярд что-то узнает, то хранить тайну станет невозможным. Я   побеседую с сержантом Доу – возможно, он сможет расследовать это дело частным   образом и будет молчать.      

Мистер   Корбек сразу же ответил:      

– Тайна   – это главное. Мой бог, как я боюсь, что светильники будут уничтожены!      

К моему   крайнему удивлению, мисс Трелони мгновенно отреагировала на его фразу, сказав   тихим, но решительным голосом:      

– Они   не будут уничтожены, ни один из них!      

Наш   гость едва ли не открыл рот от изумления.      

– Откуда   вы можете это знать? – спросил он после небольшой паузы.      

Ее ответ   был еще более загадочным:      

– Не   знаю, откуда мне это известно… но, тем не менее, это так.      

 Глава VIII      

СВЕТИЛЬНИКИ НАШЛИСЬ      

       

Сержант   Доу сначала высказал мне все свои сомнения по этому поводу, но наконец согласился   проконсультировать нас. Внимательно глядя на меня, он произнес:      

– Вам   следует помнить, что я могу только дать совет; но если потребуются конкретные   действия, очевидно, буду вынужден обратиться к начальству.      

Я   оставил его в кабинете и отправился за Маргарет и мистером Корбеком. Не успели   мы выйти из комнаты, как сиделка заняла свое место у кровати Абеля Трелони.      

С какой   осторожной и хладнокровной точностью наш гость рассказал детективу о своем деле!   Казалось, он ничего не скрывал, но, тем не менее, подробно не распространялся   по поводу пропавших предметов, представив все так, словно речь шла о рядовой   краже в отеле. Зная, что единственной целью Юджина Корбека было найти   светильники до того, как их могут испортить, я восхищался его редким даром –   говорить по существу дела, ловко скрывая детали и при этом создавая впечатление   подробного рассказа. Да, этот человек научился многому на восточных базарах и с   помощью западного интеллекта обошел своих учителей!      

Детектив,   внимательно выслушав его, ненадолго задумался, затем спросил:      

– Горшок   или весы?      

– Что   это значит? – Мистер Корбек, сдвинув брови, уставился на него.      

– Это   старое выражение бирмингемских воров, однако, сейчас воровской жаргон многим известен.   Прежде в Бирмингеме мастерские по обработке металлов находились чуть ли не на   каждой улице, поэтому в небольших количествах металлы можно было купить   недорого, если не спрашивать, откуда они взялись. Обычно задавали только один   вопрос: нужен ли товар в виде слитка (а горшок для плавки всегда стоял на огне)   или требовалось сохранить форму предмета (тогда его взвешивали). Этим делом   занимаются и до сих пор, и не только в Бирмингеме. Многое зависит от того,   понятно ли вору, что вещь стоит дороже содержащегося в ней металла, и в этом   случае он будет иметь дело с человеком, который может переправить ее дальше – в   Америку или Францию, например. Кстати, кроме вас, кто-нибудь мог бы определить,   что это именно те самые, разыскиваемые вами светильники?      

– Кроме   меня – никто.      

– Существуют   ли другие, похожие на них?      

– Не   знаю, – мистер Корбек пожал плечами, – но, возможно, таковые имеются.      

Детектив,   помолчав, спросил:      

– А   смог бы какой-нибудь другой знающий человек – из Британского музея, например,   или торговец антиквариатом, или коллекционер, как мистер Трелони, –   оценить их художественную ценность и, соответственно, стоимость?      

– Конечно!   У кого есть голова на плечах, с первого взгляда поймет, что это ценные вещи.      

Лицо   детектива просветлело.      

– Тогда   еще есть шанс. Если дверь и окно были заперты, то эти светильники не могли быть   украдены случайно, горничной или чистильщиком обуви. Кто бы это ни был, он   нацеливался именно на них и не расстанется с добычей, не заполучив за них   достойную цену. Нет необходимости сообщать в Скотленд-Ярд, если вы этого не   желаете. Мы можем провести расследование частным образом.      

После   паузы мистер Корбек спросил:      

– У   вас есть какие-либо предположения о том, как была совершена эта кража?      

На губах   полицейского появилась улыбка знающего и опытного человека.      

– Разумеется,   сэр. Все эти таинственные преступления, в конце концов, оказываются на   удивление простыми. Преступник знает свою работу, он постоянно наготове, ожидая   удобный случай. Более того, он по опыту знает, каковы могут быть эти удобные   случаи и как они обычно возникают. Жертва соблюдает осторожность, но ей не   известны все трюки, которые могут быть для нее подготовлены, и, сделав ту или   иную малейшую ошибку, она попадает в ловушку.      

Когда мы   узнаем все об этом деле, вы поразитесь, что не заметили вполне очевидных вещей.      

Мистер   Корбек, казалось, слегка обиделся:      

– Послушайте,   сэр, в этом деле все не так просто – кроме того, что вещи украдены. В окне нет   форточки, и оно было закрыто, камин заложен кирпичами. В комнату вела только   одна дверь, которую я запер на замок и задвижку. Ночью из комнаты я не выходил.   Перед тем как лечь спать, я все осмотрел и проверил свои вещи еще раз. Когда я   проснулся, светильники были украдены. Если вы можете найти здесь признаки   простой кражи, то вы умный человек.      

Маргарет   коснулась его руки, пытаясь успокоить раздосадованного гостя, и тихо сказала:      

– Не   огорчайтесь понапрасну. Я уверена, что они отыщутся.      

Сержант   Доу повернулся к ней так резко, что я в это же мгновение вспомнил о его подозрениях   насчет нее, и спросил:      

– Могу   ли я узнать, мисс, на чем основывается ваше мнение?      

Я боялся   услышать ее ответ, обращенный к человеку, не доверяющему ей, но все равно ее   слова отдались во мне новой болью:      

– Не   могу сказать вам, откуда я это знаю. Но я в этом уверена!      

Детектив   молча смотрел на нее некоторое время, затем бросил быстрый взгляд на меня. Потом   он еще немного поговорил с мистером Корбеком, выясняя всевозможные детали,   касающиеся отеля, номера и украденных светильников, и покинул нас. Вслед за ним   откланялся и наш гость, пообещав, что после того, как устроит некоторые свои   дела, вернется рано утром и остановится в доме мисс Трелони.      

Большую   часть дня мы провели, разглядывая антикварные редкости, собранные мистером   Трелони. Со слов Юджина Корбека я уже получил некоторое представление о   масштабах его исследований Египта, и в этом свете все вокруг меня начало   приобретать новые краски, а недавнее безразличие сменялось восхищением. Этот   дом теперь казался мне настоящим музеем древнего искусства. В дополнение к   экспонатам разных размеров, находившимся в огромном кабинете мистера Трелони, в   огромном зале, на лестничных площадках и в комнатах было множество других, от   огромных саркофагов до крошечных скарабеев. Все это наверняка вызвало бы   зависть у любого коллекционера.      

Маргарет   с растущим интересом осматривала все вокруг. Перебирая изящные статуэтки и   таинственные амулеты, располагавшиеся на полках многочисленных шкафов, девушка   заметила:      

– Прежде   они казались мне частью обстановки. Наверное, так же люди относятся к семейным   портретам, воспринимая их как нечто само собой разумеющееся. Вы не поверите, но   я совсем недавно стала обращать внимание на эти вещи, и теперь они привлекают   меня все больше и больше. Интересно, не проявление ли это родственной связи с   коллекционером? Если так, то странно, что раньше я ее не ощущала. Как чудесно   мы с вами проведем время, рассматривая коллекцию!      

Последняя   фраза привела меня в самый настоящий восторг. Итак, мы вместе блуждали по   многочисленным комнатам дома, восхищаясь чудесными вещами. Их там было столько,   что поначалу мы ограничились беглым осмотром, но потом нам захотелось более   подробно ознакомиться с каждым экспонатом и, осматривая их день за днем,   постепенно изучить.      

В зале   располагалось что-то вроде большой стальной рамы, украшенной цветочным орнаментом,   которую, по словам Маргарет, ее отец использовал для подъема каменных крышек   саркофагов. Сама рама оказалась не слишком тяжелой, так что ее можно было легко   передвигать. Мы по очереди поднимали крышки и рассматривали бесконечные ряды   рисунков и иероглифов, вырезанных на саркофагах. Несмотря на признание в   собственном невежестве, Маргарет было известно о них более чем достаточно из   бесед с отцом. Прожитый вместе с ним год способствовал расширению ее кругозора.   Мисс Трелони обладала замечательным умом и хорошей памятью, так что ее познаниям   могли бы позавидовать многие ученые. Единственное, в чем девушку можно было   упрекнуть, так это в наивности и простоте ее высказываний. Ей была присуща   такая свежесть во взглядах и мнениях, что в ее компании я снова почувствовал   себя юным. А все беды и тайны, обрушившиеся на этот дом, казалось, отступили…      

Из   саркофагов, на мой взгляд, самыми интересными были, без сомнения, те три, что   находились в кабинете мистера Трелони. Два – из темного камня: один – из   порфира, а другой из неизвестного мне минерала, похожего на бурый железняк. Что   касается третьего, он был сделан из желто-коричневого камня, напомнившего мне   мексиканский оникс, но его естественный рисунок был выражен меньше, причем в   некоторых местах камень выглядел почти прозрачным. И нижнюю часть, и крышку   покрывали сотни, а может быть, и тысячи мелких иероглифов сине-зеленого цвета.[8] Саркофаг был   длинным, футов девять, и, возможно, ярд в ширину. Волнистые края и изящно   изогнутые углы радовали глаз, на них было приятно смотреть.      

– Поистине, –   сказал я, – он, должно быть, предназначался для гиганта.      

– Или   для великанши, – согласилась со мной Маргарет.      

Я   обратил внимание на весьма существенную деталь: дно этого саркофага было   сделано по форме человеческой фигуры. Все остальные, из какого бы материала они   ни были сделаны – гранита, порфира, железняка, базальта, сланца или   дерева, – отличались простотой форм. На самом деле саркофаги во многом   походили на каменные или мраморные ванны римлян, которые я когда-то видел. У   некоторых внутренняя поверхность была чистой, у других ее целиком или частично   покрывали иероглифы. Я поинтересовался у Маргарет, что ей известно по этому   поводу. В ответ она лишь вздохнула:      

– Отец   не хотел говорить. Разумеется, странный саркофаг тоже привлек мое внимание; но   отец сказал следующее: «Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, малышка, если   доживу! Но не сейчас! Когда-нибудь, и, возможно, скоро, я узнаю все, и тогда мы   вместе этим займемся. Ты убедишься, что это весьма интересная история – от   начала и до конца!» Только один раз после этого я ему напомнила, и, боюсь,   слегка легкомысленно: «Не расскажешь ли ту историю о саркофаге, отец?» Он   покачал головой, посмотрел на меня очень серьезно и ответил: «Еще нет, но это   будет – если доживу!» Его слова, надо признаться, меня очень испугали, и я   больше не возвращалась к этой теме.      

Рассказ   Маргарет более чем заинтересовал меня – не знаю почему, но это было похоже на   какой-то проблеск надежды. Бывают моменты, когда мышление сразу принимает   что-то на веру. До сих пор мы пребывали в полном неведении в отношении мистера   Трелони и того странного нападения, которому он подвергся, поэтому сейчас все,   что могло навести нас на какой-либо след, даже самый слабый и сомнительный,   приобретало оттенок уверенности и определенности. Здесь мы имели дело с двумя   моментами. Во-первых, мистер Трелони связывал с этим определенным предметом   какие-то сомнения насчет продолжительности своей жизни. Во-вторых, он чего-то   ждал или у него были какие-то намерения, о которых он не хотел рассказывать   даже своей дочери, пока все не разъяснится до конца. Опять же, нужно принимать   во внимание то, что этот саркофаг отличался от других. Что означало это   странное углубление? Я ничего не стал говорить Маргарет, опасаясь напугать или   обнадежить; но про себя решил при первой же возможности заняться исследованием   этой проблемы.      

Рядом с   саркофагом находился низкий столик из зеленого камня, похожего на гелиотроп или   красный железняк, его ножки были сделаны в виде лап шакала, и вокруг каждой из   них обвивалась змея, искусно отлитая из чистого золота. На столике стоял ларец   необычной формы – семигранная пирамида, сделанная из цельного куска   неизвестного мне камня. В длину она была примерно два с половиной фута, вдвое   меньше в ширину и почти фут в высоту. Основания ее граней были разной протяженности.   Внизу она была интенсивно зеленого цвета, напоминавшего изумруд, но без блеска.   Однако постепенно камень светлел, причем изменение цвета происходило незаметно   для глаз, и наверху становился нежно-желтым. Вся поверхность шкатулки, кроме   нескольких мест, была испещрена мельчайшими иероглифами, искусно выполненными   той же сине-зеленой краской, как и на саркофаге. Пробелы располагались   неравномерно, эти места казались более прозрачными, чем все остальное. Я   попытался поднять крышку, чтобы посмотреть, не просвечивают ли они, но не смог:   крышка была так плотно пригнана, что весь ларец казался единым целым.      

С другой   стороны от огромного саркофага тоже располагался небольшой столик – из гипса, с   искусно вырезанными фигурами богов и знаков зодиака. Хозяин дома поставил на   него шкатулку с основанием примерно в квадратный фут, сделанную из пластин   горного хрусталя в золотой оправе, гравированной сине-зелеными иероглифами. Это   произведение искусства выглядело вполне современным, однако его содержимое   таковым не являлось. Мыс Маргарет не могли отвести глаз от руки мумии,   покоившейся на подушке из тонкой шелковой ткани, затканной золотом. Тонкая   кисть с длинными, сужавшимися к кончикам пальцами (что удивительно, их было   семь – два средних и два указательных) за тысячи лет ничуть не потеряла своей   красоты. Даже запястье, казалось, сохранило гибкость, лежа на подушке в изящном   изгибе. Цвет кожи – старая слоновая кость – наводил на мысль о жаре – и о тени,   которая могла послужить спасением от солнца. Верхняя часть запястья была   неровной, ее покрывали красно-коричневые пятна. Рядом с рукой на подушке лежал   небольшой золотой скарабей, искусно украшенный изумрудами.      

– Это   еще одна из тайн отца. Когда я его спросила, что это, он ответил: «Вероятно,   самое ценное из всего, что у меня есть, если не считать еще одной вещи». Но   больше он ничего не сказал и запретил мне упоминать об этих предметах: «Ты   узнаешь все, когда придет время – если я доживу!»      

Опять   «если доживу»! Три предмета – саркофаг, шкатулка и рука – объединились в триаду   тайн!      

В этот   момент девушку отвлекла миссис Грант, и она покинула меня. Я стал осматривать   другие диковины, находившиеся в комнате, но без мисс Трелони они потеряли для   меня всякое очарование. Затем меня пригласили в будуар возле холла, где   Маргарет и экономка обсуждали, какую комнату выделить мистеру Корбеку – рядом с   комнатой хозяина дома или в отдалении. Женщины единодушно решили посоветоваться   со мной, и я пришел к выводу, что ему не следует жить слишком близко с   кабинетом Абеля Трелони; во всяком случае, при необходимости его легко можно   будет переселить поближе. Когда миссис Грант ушла, я спросил Маргарет, как   получилось, что мебель в будуаре так сильно отличается от других комнат дома.      

– Предусмотрительность   отца! – ответила она. – Когда я переехала к нему, он подумал – и   вполне справедливо, – что меня могут напугать все эти символы смерти и   погребений, которыми заполнен дом. Поэтому комнату, в которой мы находимся, и   мою спальню он обставил красивыми вещами. Видите, какая красота! А этот шкафчик   принадлежал Наполеону Великому…      

– Значит,   в ваших комнатах нет ничего египетского? – спросил я скорее из вежливости,   желая показать интерес к тому, что она говорила. – Замечательный шкафчик!   Можно посмотреть?      

– Конечно!   Буду очень рада! – ответила она с улыбкой. – Отец говорил, что его   отделка совершенна как внутри, так и снаружи.      

Шкафчик   был сделан из красного дерева с инкрустацией и отделан позолоченной бронзой. Я   начал было вытаскивать один из ящиков, заинтересовавшись внутренней отделкой,   но внутри что-то покатилось и загремело. Послышался звук удара металла о   металл.      

– Ого! –   заметил я. – Там что-то есть. Я тогда лучше не буду открывать.      

– Насколько   я знаю, ящик пуст, – сказала она. – Хотя… может быть, горничная   положила туда что-то и забыла предупредить меня. Все равно, открывайте!      

Я   вытянул ящик, и мы в изумлении отступили. Внутри оказалось семь древних   египетских светильников самых различных размеров и форм. Наклонившись, мы стали   их внимательно рассматривать. Мое сердце билось, как паровой молот; и по   движению груди Маргарет я видел, что она тоже необычайно взволнована.      

Пока мы   смотрели на светильники, не решаясь к ним прикоснуться, внизу раздался звонок,   и спустя некоторое время в будуар вошли мистер Корбек и сержант Доу. Юджин   Корбек быстро подошел к нам и мрачным тоном произнес:      

– Дорогая   мисс Трелони, мы с детективом осмотрели весь мой багаж, и там все на   месте. – Затем, еще более помрачнев, добавил: – Если не считать   светильников. Светильников, которые стоили в тысячу раз больше всего   остального…      

Он   замолчал, пораженный необычной бледностью ее лица. Затем его глаза остановились   на лампах в ящике.      

– Мои   светильники! Мои светильники! С ними все в порядке! В порядке! Но как, бога   ради, ради всех богов, как они здесь очутились?      

Мы   молчали. Детектив громко вздохнул. Я посмотрел на него, а он, встретившись со   мной взглядом, почти мгновенно перевел его на Маргарет. В его глазах виднелась   та же самая подозрительность, которая была в них, когда он говорил мне, что   мисс Трелони всякий раз первой обнаруживала своего отца после нападений.      

 Глава IX      

НЕДОСТАТОК ЗНАНИЙ      

       

Юджин   Корбек почти обезумел от радости – светильники нашлись! Он брал их по одному, с   восхищением рассматривал, нежно гладил, шумно дыша от восторга и возбуждения.   Сержант Доу, наконец, заговорил, и его голос прозвучал явным диссонансом:      

– Вы   вполне уверены, что это те самые светильники, которые были у вас украдены?      

– Несомненно! –   Мистер Корбек в изумлении уставился на него. – Конечно, я уверен! Другого   такого комплекта светильников нет нигде в мире!      

– Откуда   вам это известно? В Британском музее, несомненно, могут быть подобные им, или   эти находились в коллекции у мистера Трелони. Нет ничего нового под солнцем,   как вам известно, мистер Корбек, даже в Египте. – Настойчивый тон   детектива, казалось, свидетельствовал о том, что у него есть для этого некий   повод. Он продолжал: – Возможно, перед нами оригиналы, а у вас были копии. Есть   ли какие-то особые признаки, по которым вы можете определить, что светильники   ваши?      

Мистер   Корбек на этот раз не на шутку рассердился. Забыв о сдержанности, он излил свое   возмущение в виде потока отрывочных фраз:      

– Определить!   Копии! Британский музей! Проклятье! Может быть, такой набор есть в Скотленд-Ярде,   чтобы преподавать идиотам-полицейским египтологию! Знаю ли я их? Я три месяца   нес их по пустыне, спрятав на себе, и ночь за ночью проводил без сна, охраняя   их! Да я часами рассматривал их через лупу, пока у меня глаза не начинали   болеть, пока каждая мельчайшая царапина, вмятина или пятно не стали мне   знакомыми, как карта капитану! Молодой человек, взгляните! – Он поставил   семь светильников в ряд на шкафчике. – Вы когда-нибудь видели что-нибудь   подобное? Посмотрите на них! Вы когда-нибудь видели такие – даже в Скотленд-Ярде,   даже на Боу-стрит? Смотрите! На каждом изображена богиня Хатхор[9] в разных ипостасях.   Посмотрите, вот фараон в короне двух Египтов, увенчанной уреем,[10] плывет в царство мертвых   рядом с Ра[11]   и Осирисом. Вы такое видели в Скотленд-Ярде или на Боу-стрит? Или, может быть,   из ваших исследований в музеях Гизы, Парижа, Лейдена и Берлина вам известно,   что эта сцена очень популярна среди египтологов? А что означает эта фигура   Птаха-Сокара-Осириса, держащего Тота? Вы такое видели раньше, хотя бы в   Британском музее или в Скотленд-Ярде?      

Внезапно   он замолчал и, переведя дух, продолжал уже совершенно другим тоном:      

– Послушайте!   Какой же я идиот! Я прошу у вас прощения за свою грубость. Я просто потерял   контроль над собой, когда услышал ваше предположение о том, что я никогда не   видел этих светильников. Но вы не гневаетесь, а?      

Детектив   добродушно ответил:      

– Нет,   сэр, только не я. Мне нравится наблюдать, как люди сердятся, когда я имею с   ними дело, – тогда я понимаю, на чьей они стороне. Когда люди в гневе,   тогда вы и узнаете от них правду. Я держусь спокойно, это моя профессия! Вы   знаете, за эти две минуты вы рассказали мне об этих светильниках больше, чем   тогда, когда описывали их, чтобы я мог их опознать.      

Мистер   Корбек крякнул, недовольный тем, что выдал себя. Повернувшись ко мне, он спросил:      

– Теперь   скажите мне, как вам удалось их заполучить?      

Я был   так поражен, что ответил не думая:      

– Мы   тут ни при чем!      

Путешественник   звонко расхохотался.      

– Что   вы этим хотите сказать, черт побери? – спросил он. – Мы вас застали   за тем, что вы их разглядывали.      

К этому   времени я справился со своим изумлением и вполне владел собой.      

– В   этом-то все и дело, – сказал я. – Мы случайно на них наткнулись,   именно в тот момент, когда вы вошли!      

Юджин   Корбек, отстранившись, внимательно смотрел на нас с мисс Трелони, переводя   взгляд с одного на другого, затем спросил:      

– Вы   хотите мне сказать, что никто их сюда не приносил и вы нашли их в шкафчике?      

– Думаю,   кто-то все же должен был их сюда принести; они не могли здесь очутиться сами по   себе. Но кто это был, когда и как это произошло, мы не знаем.      

Может,   кому-нибудь из слуг известно? – ответила мисс Трелони.      

В   комнате повисло напряженное молчание. Пауза затягивалась, наконец, ее прервал   сержант Доу:      

– Черт   меня побери! Но я ничего не понимаю, извините, мисс, – и он развел руками.      

Мы   вызывали слуг по одному и спрашивали их, не знают ли они чего-нибудь о   предметах, положенных в шкафчик будуара, разумеется, не показывая светильников.   Этот допрос не дал никаких результатов.      

Мистер   Корбек, упаковав светильники в вату, поместил их в жестяную коробку, которую,   кстати, замечу, отнесли в комнату детективов. Специально вызванный полицейский   охранял ее всю ночь, вооружась револьвером. На следующий день был доставлен   небольшой сейф, и мы поместили светильники в него. Сейф отпирался двумя   различными ключами. Один из них я держал при себе, а другой положил в свой сейф   в банке. Мы были полны решимости не допустить повторной утраты светильников.      

Вечером   того дня, когда мы нашли светильники, появился доктор Уинчестер с большой коробкой.   Когда он ее открыл, выяснилось, что там мумия кошки. С разрешения мисс Трелони   я отнес ее в будуар, и туда впустили Сильвио. К нашему всеобщему удивлению   (исключая доктора), кот вообще никак не отреагировал на мумию. Затем, следуя   своему плану, Уинчестер, сопровождаемый нами, отнес Сильвио в комнату мистера   Трелони. Доктор не пытался скрыть своего возбуждения, а Маргарет – тревоги. Что   касается меня, то я тоже волновался, так как начал понимать, в чем состоит идея   Уинчестера. Детектив держался с холодным и спокойным высокомерием; мистер   Корбек, напротив, был оживлен и полон энтузиазма.      

Как   только доктор внес кота в комнату, Сильвио громко замяукал и стал   выворачиваться из его рук. Наконец его попытки увенчались успехом, кот стрелой   понесся к мумии и стал, яростно, царапать раскрашенный саркофаг. Мисс Трелони с   трудом поймала его и поспешила за дверь. Оказавшись за пределами комнаты,   Сильвио мгновенно успокоился. Когда Маргарет возвратилась, мы обменялись   репликами.      

– Я   так и думал! – сказал Уинчестер.      

– Что   это может значить? – спросила мисс Трелони.      

– Очень   странно! – удивился Юджин Корбек.      

– Странно,   но ничего не доказывает, – усмехнулся сержант Доу.      

– Никаких   соображений по этому поводу! – Я пожал плечами: надо было хоть что-то сказать.      

Затем,   по общему согласию, обсуждение этой темы решили перенести на другое время.      

Вечером   у себя в комнате я делал некоторые заметки в дневнике о произошедших событиях,   когда раздался стук в дверь. Вошел сержант Доу и тщательно закрыл за собой   дверь.      

– Ну,   сержант, – сказал я, – садитесь. В чем дело?      

– Я   хотел поговорить с вами, сэр, об этих светильниках.      

Я   кивнул, приготовясь слушать, но он молчал. Наконец детектив прервал   затянувшуюся паузу.      

– Вы   знаете, что комната, в которой их нашли, смежная со спальней мисс Трелони?      

– Да.      

– Ночью   в той части дома открылось и снова закрылось окно. Я почти мгновенно отреагировал   на этот звук – обошел вокруг здания, – но ничего не заметил.      

– Да,   мне тоже показалось, что где-то звенело стекло, – согласился я.      

– Вы   не думаете, что здесь происходит нечто странное, сэр?      

– Странное! –   Я покачал головой. – Странное! Это самая поразительная, сводящая с ума   вещь, с которой мне приходилось сталкиваться в жизни. Это все настолько   необычно, что никто ничему не удивляется и все просто ждут, что же произойдет   дальше. Но что кажется странным вам?      

Детектив   помолчал, подбирая слова, затем нерешительным тоном продолжил:      

– Видите   ли, я не из тех, кто верит в магию и прочее. Предпочитаю иметь дело с фактами,   и, в конце концов, оказывается, что все можно объяснить. Этот джентльмен   утверждает, что светильники были украдены из его комнаты в отеле. Судя по   некоторым его словам, я понял, что они на самом деле принадлежат мистеру   Трелони. В тот вечер, когда было совершено похищение, мисс Трелони почему-то   решает поменять спальню и отправляется спать на первый этаж. Ночью было слышно,   как открывается и закрывается окно. И что же? Мы обнаруживаем украденные вещи в   комнате, находящейся рядом стой, в которой она спала!      

Он   остановился. Тревога и боль за девушку вспыхнули в моем сердце с новой силой.   Однако же ситуация требовала разрешения. Это касалось наших отношений с   Маргарет, моих чувств к ней, которые, как я теперь прекрасно осознавал, были не   чем иным, как любовью и уважением. Я старался говорить по возможности спокойно,   зная, что острые глаза сыщика нацелены на меня.      

– И   какой же здесь вывод?      

Он   ответил с холодной дерзостью убежденного человека:      

– Полагаю,   что кражи вообще не было. Кто-то принес эти вещи в дом и передал их кому-то   через окно на первом этаже. Их положили в шкафчик с той целью, чтобы они были   найдены в подходящее время!      

Почему-то   я почувствовал облегчение – предположение само по себе было слишком чудовищным.   Однако мне не хотелось подавать виду, поэтому я ответил как нельзя более   серьезным тоном:      

– И   кто же, вы думаете, принес их сюда?      

– Этот   вопрос остается открытым. Возможно, сам мистер Корбек. Доверяться какому-то третьему   лицу было бы слишком рискованно.      

– Тогда   естественным продолжением ваших выводов явится то, что мистер Корбек лжец и у   него есть тайные дела с мисс Трелони.      

– Ваши   слова слишком резки, мистер Росс. Они прямо направлены против конкретных людей,   и тогда насчет них возникают новые сомнения. Но я предпочитаю следовать   здравому смыслу. Может быть, мисс Трелони здесь и замешана, но насчет Корбека я   уверен. Эти светильники не могли быть взяты без его ведома. Мне кажется, опасно   оставлять его в доме, где хранится такое количество ценных вещей, но, с другой   стороны, это даст нам с напарником возможность за ним наблюдать. Мистер Корбек   сейчас в моей комнате, сторожит эти светильники, но и Джонни Райт тоже там.   Кстати, мистер Росс, хочу напомнить: все, что я говорил, должно остаться между   нами.      

– Само   собой! Вы можете быть уверены в моем молчании, – сказал я, и Доу   отправился следить за египтологом.      

Не успел   я как следует осмыслить только что закончившийся разговор, как с визитом явился   доктор Уинчестер, который, осмотрев своего пациента, собирался идти домой.   Расположившись в предложенном ему кресле, он сразу же заговорил:      

– Мисс   Трелони только что рассказала мне об украденных светильниках и о том, как их   нашли в шкафчике. Это, по-видимому, еще более усугубляет тайну, но, тем не   менее, я испытываю облегчение, потому что уже исчерпал все естественные и   человеческие объяснения этого дела и начал верить в сверхъестественные и   сверхчеловеческие. Здесь происходят такие странные вещи, и если я не сойду с   ума, то думаю, что нам уже недалеко до разгадки. Хотелось бы задать несколько   вопросов мистеру Корбеку – чтобы не было дальнейших осложнений и проблем. Мне   нужна его помощь. Он, по-видимому, необычайно много знает о Египте и обо всем,   что с ним связано. Может быть, вы попросите его и он согласится перевести   небольшой отрывок иероглифического текста – полагаю, для него это детская игра.   Как вы считаете?      

Я   задумался. Безусловно, мы нуждались в каждой крупице информации. Ни доктор, ни   Корбек не вызывали у меня никаких сомнений в плане доверия им обоим, к тому же   любое сравнение мнений и взаимопомощь могли бы дать хорошие результаты.      

– Обязательно   его об этом попрошу. Он производит впечатление человека, сведущего в   египтологии, и, я думаю, он хороший парень и энтузиаст. Но постарайтесь, чтобы   те сведения, которые вы получите от него, не стали доступны чужим ушам.      

– Конечно! –   кивнул он. – Я вообще не собираюсь никому об этом говорить, кроме вас.   Нужно помнить, что, когда мистер Трелони выздоровеет, ему может не понравиться   то, что мы суем нос в его дела.      

– Хорошо.   Давайте сделаем так: я попрошу Корбека зайти сюда и выкурить с нами трубку. Мы   сможем все обсудить.      

Уинчестер   одобрил мое предложение, и я отправился за Юджином Корбеком. Мне показалось,   что детективы были рады, что он уходит. По дороге мистер Корбек заметил:      

– Мне   совсем не нравится оставлять светильники под охраной только этих полицейских.   Они ведь не понимают их истинной ценности!      

Едва   мистер Корбек и доктор Уинчестер обменялись парой фраз и оценивающе оглядели   друг друга, как мне сразу стало понятно, что они понравились друг другу. Наш   ученый гость согласился помочь нам, если, добавил он, это не будет нечто такое,   о чем он не имеет возможности нам рассказать.      

– Мне   бы хотелось, чтобы вы перевели небольшой текст.      

– Пожалуйста,   с большим удовольствием, если смогу. Потому что, должен вам сказать, иероглифическое   письмо еще не полностью расшифровано, но мы идем к цели! Да-да, цель близка!   Какого рода текст? Надпись?      

– Их   две, – ответил доктор. – Я принесу одну из них.      

Он вышел   и через минуту вернулся с мумией кошки, которую раньше показывал Сильвио.   Ученый взял ее в руки и после недолгого осмотра сообщил нам:      

– Здесь   нет ничего особенного. Это воззвание к Баст, правительнице Бубастиса, с   просьбой дать богатые хлеба и молоко. Внутри, может быть, написано еще   что-нибудь, и, если вы пожелаете ее распеленать, я опять-таки сделаю, что   смогу. Не думаю, однако, что здесь скрывается нечто особенное. По тому, как   завернута мумия, можно сделать вывод, что она из Дельты и относится к периоду,   когда подобное мумифицирование было дешевым и широко распространенным. Где же   другая надпись?      

– Надпись   на мумии кошки в комнате мистера Трелони.      

Лицо   Юджина Корбека вытянулось.      

– Нет! –   энергично тряхнул он головой. – Я не могу этого сделать! Ввиду всех происходящих   событий я просто обязан соблюдать тайну в отношении вещей, находящихся в   комнате мистера Трелони.      

Мыс   доктором Уинчестером едва ли не хором воскликнули:      

– Обязан   соблюдать тайну?      

Мистер   Корбек пожал плечами:      

– Поймите   меня правильно: я не давал каких-то определенных обязательств, но уважаю мистера   Трелони и ценю доверие, которое он мне оказывает. У него есть определенные цели   относительно многих предметов в этой комнате, и мне, его доверенному лицу и   другу, не подобает говорить об этих намерениях. Мистер Трелони, как вы знаете,   ученый, великий ученый. Этот человек в течение долгих лет стремится достигнуть   определенных результатов, не жалея ни сил, ни средств, пренебрегает   опасностями, не думает о себе. Он на пути к открытию, которое поставит его в   один ряд с самыми великими исследователями и первооткрывателями нашего времени.   А теперь, именно в тот момент, когда дорог каждый час, я вижу его недвижно   лежащим в постели!      

Эмоции   переполняли его, и он остановился, однако спустя несколько секунд сумел успокоиться   и продолжил:      

– Опять   же, прошу меня правильно понять еще в одном вопросе. Мои слова о том, что мистер   Трелони доверял мне, вовсе не означают, что я осведомлен обо всех его планах.   Мне известен изучаемый период и вполне конкретное историческое лицо, чьей   жизнью он интересовался, а также то, какие записи были им расшифрованы – одна   за другой с бесконечным терпением. Но кроме этого, я не знаю ничего. Нисколько   не сомневаюсь в том, что у него есть какая-то цель, к которой он придет по   завершении этой работы. В чем она состоит – могу только догадываться, но   сказать что-либо определенное – увы! Помните, пожалуйста, джентльмены, что я   добровольно согласился не претендовать на ваше полное доверие, на то, что вы   расскажете мне все о том, что произошло в этом доме. И этот договор я соблюдаю,   поэтому должен просить всех своих новых знакомых поступать так же.      

Он   говорил с большим достоинством, и с каждой минутой мое уважение к нему росло. Я   обменялся взглядом с доктором. Судя по всему, Уинчестер разделял мои чувства.      

– Я   сказал достаточно много и осознаю, что даже такой легкий намек, который   содержится в моих словах, может поставить под сомнение… нет, провалить всю его   работу. Но я уверен, что вы оба хотите помочь ему… и его дочери, – добавил   он, глядя мне прямо в глаза, – сделать все, что в ваших силах, без   каких-либо корыстных побуждений. Мой бог! Он лежит не шевелясь, и это настолько   таинственно, что нельзя не предполагать – подобное состояние в какой-то мере   результат его собственной работы. Нет сомнений, в его расчеты закралась   неточность. Бог знает, мне хотелось бы сделать все, что смогу, использовать все   мои знания. Я прибыл в Англию, воодушевленный мыслью, что выполнил его поручение.   Мне удалось раздобыть то, что он называл «последними предметами», которые ему   надо было найти… Я был уверен, что теперь он сможет начать тот эксперимент, на   который часто мне намекал. Это ужасно, что именно сейчас с ним стряслась такая   беда. Мистер Уинчестер, вы врач, и если ваши глаза не лгут, а лицо выражает то,   кем вы являетесь на самом деле, то я вижу перед собой умного и смелого врача.   Нет ли способа, при помощи которого вы могли бы вывести Абеля Трелони из этого   неестественного ступора?      

После   непродолжительной паузы доктор заговорил, тщательно подбирая слова:      

– Насколько   мне известно, обычных средств не существует. Не исключено, что имеются средства   необычные. Но бессмысленно пытаться их найти, если не будет соблюдено одно   условие.      

– Какое?      

– Наличие   определенного знания. Я не имею ни малейшего представления о Египте, его языке,   письменности, истории, легендах, медицине, ядах, оккультных силах – обо всем,   что является сущностью этой таинственной земли. Эта болезнь, или состояние,   или… словом, назовите как угодно то, от чего страдает мистер Трелони, –   каким-то образом связано с Египтом. Я сразу же заподозрил нечто подобное, и   постепенно мое подозрение переросло в уверенность, хотя и бездоказательную. То,   что вы рассказали, подтверждает мое предположение и заставляет сделать вывод,   что доказательство надо найти. Я думаю, вы не вполне осведомлены о том, что   происходило в этом доме, начиная с ночи, когда произошло нападение и нашли   мистера Трелони. Теперь, полагаю, нам следует довериться вам. Если мистер Росс   не станет возражать, я попрошу его все вам рассказать – он лучше меня умеет   излагать факты и сделает самый подробный пересказ того, что он видел своими   глазами и слышал от свидетелей, которых опросил, – участников или зрителей   произошедшего. Когда вы узнаете все, то вам придется решать, каким образом вы   сможете лучше помочь мистеру Трелони в осуществлении его целей – будете   продолжать хранить молчание или все-таки заговорите.      

Кивком я   выразил свое одобрение. Мистер Корбек, вскочив в своей уже привычной нам импульсивной   манере, протянул руку каждому из нас.      

– Договорились! –   воскликнул он. – Вы оказываете мне честь, доверяясь мне; и я в свою очередь   обещаю: если решу, что сам мистер Трелони пожелал бы, чтобы я в его интересах   нарушил обет молчания, то я буду говорить совершенно свободно.      

Итак, я   рассказал ему как можно точнее обо всем, что произошло с тех пор, как меня разбудил   стук в дверь дома на Джермин-стрит. Единственное, о чем я не стал   распространяться, – это мои чувства к мисс Трелони и связанные с этим   незначительные детали, а также мои разговоры с сержантом Доу, которые сами по   себе носили частный характер и в любом случае должны были оставаться таковыми.   Мистер Корбек слушал, затаив дыхание. Иногда наш гость вскакивал и возбужденно   шагал по комнате, затем внезапно останавливался и едва ли не падал в кресло.   Иногда он порывался что-то сказать, но сдерживал себя. Мне кажется, что этот   рассказ помог, в том числе и мне самому, так как я уже по прошествии некоторого   промежутка времени сумел несколько по-иному оценить ситуацию. Происшествия   большие и маленькие, в соответствии с их отношением к этому делу, расположились   в определенном порядке. Рассказ стал последовательным, если не считать того,   что причина происшедшего нам была неизвестна и казалась еще более таинственной,   чем раньше. Однако целый ряд фактов, сомнений, подозрений, предположений   превратились в одно убедительное целое, и в этом было несомненное достоинство   повествования, составленного из отдельных событий.      

Выслушав   меня, мистер Корбек не стал заниматься выяснением деталей, а заговорил твердо и   решительно, как настоящий мужчина:      

– Это   меняет дело. Здесь действует некая сила, требующая особого обращения. Если мы будем   блуждать в потемках, то начнем путаться другу друга под ногами и потеряем то   направление, в котором могли бы двигаться в поисках правильного решения. Мне   кажется, первое, что нам необходимо сделать, – это вывести мистера Трелони   из состояния неестественного сна. То, что его можно разбудить, очевидно –   выздоровела же сиделка! Хотя неизвестно, какой дополнительный вред ему мог быть   причинен за то время, что он жил в этой комнате. Нам, однако, придется идти на   риск. Что же касается вашей просьбы пролить свет на некоторые тайны Египта, то…   Мистер Росс, как я понимаю, сегодня ночью вам предстоит дежурить в комнате   хозяина дома. Я дам вам книгу, которая поможет с пользой провести время. Мне   известна полка, на которой она стояла, когда я был в прошлый раз в библиотеке.   Вряд ли она понадобилась мистеру Трелони – он уже давным-давно знаком с тем,   что изложено в ней. Но вам необходимо или, по крайней мере, полезно понять   некоторые вещи, о которых я сообщу позже. Затем вы сможете рассказать доктору   Уинчестеру обо всем, что могло бы ему помочь. Каждый из нас будет решать свою   задачу, для чего потребуются время и сообразительность. Кстати, вам   необязательно читать всю книгу – только то, что вас заинтересует и, разумеется,   поможет разобраться с нашей проблемой. Хотя книга очень занимательна – это   описание путешествия по Египту, в то время когда эта страна мало кому была   известна. Прочтите предисловие и две-три главы, которые я вам отмечу.      

Он тепло   пожал руку доктору Уинчестеру, собиравшемуся уходить, и направился в библиотеку.      

Пока   Юджин Корбек искал книгу, я сидел в одиночестве, предаваясь размышлениям. Мир   вокруг представлялся безгранично большим, меня подстерегали неведомые   опасности, а та, что являла собой центр моего мироздания… Что ж, ради нее   стоило вступить в схватку с таинственным противником, и за нее можно было и   умереть!      

Не   прошло и нескольких минут, как вернулся мистер Корбек с книгой в руках – он   нашел ее сразу же, на том же месте, где видел три года назад. Заложив бумажными   полосками несколько мест, которые мне следовало прочитать, он вручил ее мне со   словами:      

– Это   то, что чрезвычайно заинтересовало и увлекло мистера Трелони и меня. Считайте   эту книгу интересным прологом к особому исследованию – каким бы ни был его   эпилог. Если, конечно, кому-нибудь из нас он станет известен.      

Задержавшись   у двери, он добавил:      

– Я   хочу взять обратно свои слова насчет детектива. Он отличный парень. То, что вы   мне рассказали, в корне изменило мое отношение к нему. Я сегодня буду спать   спокойно, оставив светильники под его присмотром!      

Когда он   ушел, я захватил с собой книгу и респиратор и отправился выполнять свои обязанности   в комнату Абеля Трелони.      

 Глава X      

ДОЛИНА МАГА      

       

Положив   книгу на маленький столик, на котором стояла лампа с экраном, я отодвинул экран   в сторону. Итак, теперь я мог, отрывая взгляд от книги, видеть и кровать, и   сиделку, и дверь. Не могу сказать, что обстановка способствовала возможности   сосредоточиться и заняться чтением. Даже беглого взгляда на книгу было   достаточно, чтобы понять: она потребует пристального внимания прежде всего еще   и потому, что была написана на голландском языке. Кто-то перевел ее, просто   написав английские слова под соответствующими голландскими. Поначалу я с трудом   разбирал витиеватые буквы двухсотлетней давности (книга была издана в   Амстердаме в 1650 году), однако через некоторое время обнаружил, что вполне понимаю   фразу на английском языке, построенную по синтаксическим правилам голландского.   Осталось только привыкнуть к почерку – и тогда чтение не будет вызывать столько   затруднений.      

Поначалу   я слегка тревожился, что мисс Трелони может неожиданно зайти и увидеть книгу у   меня в руках. Перед тем как доктор Уинчестер ушел домой, мы договорились между   собой, что не будем посвящать ее в детали предстоящего расследования, прежде   всего потому, что женское мышление вряд ли сумеет быть объективным перед лицом   очевидной тайны. Кроме того, Маргарет как дочь мистера Трелони может оказаться   в трудном положении, если станет способствовать нарушению его приказов или даже   просто будет знать об этом. Но когда я вспомнил, что она должна сменить сиделку   в два часа ночи, мне стало спокойнее: в запасе еще оставалось почти три часа.      

В   очередной раз оторвав взгляд от ровных строчек, я оглядел комнату.   Выздоровевшая сиделка Кеннети находилась на стуле у кровати. Из коридора   доносилось тиканье часов – кроме этих звуков, пожалуй, ничто не нарушало ночную   тишину. Свет на страницах книги и успокаивающее зеленое сияние абажура   усиливали окружавшую меня темноту. Когда мои глаза вернулись к книге, свет   показался ослепительным.      

В   предисловии автор Николас Ван Хайн из Хорна сообщал о том, что он, увлеченный   книгой Джона Гривса[12]   под названием «Пирамидография», сам посетил Египет. Его настолько заинтересовали   чудеса этой древней страны, что он посвятил несколько лет жизни путешествиям по   необычным местам и исследованиям руин многих храмов и захоронений. Николас Ван   Хайн из Хорна познакомился со множеством рассказов о том, как строились   пирамиды, некоторые из них он записал. Их я читать не стал и сразу перешел к   отмеченным страницам.      

Однако   по мере того, как я углублялся в чтение, во мне стало расти ощущение какого-то   тревожного воздействия. Один или два раза я поднимал глаза, чтобы посмотреть,   не покинула ли сиделка свое место, так как я чувствовал чье-то присутствие   рядом со мной. Мисс Кеннети спокойно сидела на стуле, и я снова возвратился к   книге. Путешественник преодолел за несколько дней горы, расположенные к востоку   от Асуана, и собирался пересечь долину, простиравшуюся на восток и на запад –   вид на нее открывался сразу за широким проходом между скалами. Впрочем, предоставлю   слово самому Николасу Ван Хайну – его рассказ я передам, изложив подстрочник на   современном английском языке.      

«Феллахи   решительно отказались входить в долину в такое время, ссылаясь на то, что ночь   может застать нас прежде, чем мы пересечем ее. Поначалу они никак не объясняли   свой страх, тем более что до сих пор шли куда угодно в любое время, без   колебаний. Однако когда я настоял на объяснении, египтяне сообщили, что это   место называется Долиной Мага и ночью там никто не смеет появляться. Я попросил   их рассказать о маге, но они отказались, утверждая, что ничего о нем не знают.   На следующее утро, когда солнце взошло и осветило долину, ночные страхи исчезли.   Тогда я услышал рассказ, что в древности – „миллионы миллионов лет назад“, по   их словам, – здесь был похоронен великий маг, мужчина или женщина, они не   знали точно. Что касается имени, то мои спутники утверждали, что тот, кто   осмелится его произнести, исчезнет с лица земли и не сможет снова воскреснуть в   Другом Мире. Проходя по долине, они сбились в кучу, стараясь не отстать друг от   друга. Они объяснили это тем, что у мага длинные руки, поэтому идти последним   опасно. Их слова меня не очень обрадовали, так как мне пришлось оказаться   именно на этом почетном месте.      

В самой   узкой части долины, с южной стороны, возвышалась огромная скала, на одной из ее   стен с гладкой и ровной поверхностью, располагавшейся почти отвесно, были   высечены каббалистические знаки, фигуры людей и животных, рыб, земноводных и   птиц. Среди этих изображений я разглядел солнце, звезды, а также множество   причудливых символов, напоминавших человеческие конечности и части лица,   например руки и ноги, пальцы, глаза, носы, уши, губы. Скала настолько поразила   меня своей необычностью, что я приказал остановиться и почти весь день рассматривал   скалу в подзорную трубу. Египтяне были очень напуганы и использовали всевозможные   предлоги, чтобы побудить меня идти дальше.      

Наступил   вечер, но мне так и не удалось найти никакого входа в гробницу, которая, как я   подозревал, была скрыта в скале. К этому времени феллахи чуть не взбунтовались,   и мне пришлось уйти из долины, так как я не хотел остаться в одиночестве. Но   про себя я принял решение вернуться к погребению и исследовать его. С этой   целью я пошел дальше в горы, где встретился с арабским шейхом Абу Сома, который   пожелал пойти со мной – арабов не связывают суеверные страхи египтян.      

Когда я   с бедуинами вернулся в долину, мы попытались взобраться по скале. Камень, достаточно   плоский и гладкий от природы, был доведен до совершенства людьми. Раньше в   скале были сделаны ступеньки, но потом от них решили избавиться – на их месте   остались следы пилы, резца и молотка.      

Наконец   мы оказались на вершине скалы – не стану описывать, сколь замысловатым было это   восхождение, – и оттуда спустились на веревках к предполагаемому входу. Он   оказался более чем в ста футах от земли, в двух третях высоты скалы, и его   закрывала огромная каменная плита. Иероглифы и каббалистические символы,   выбитые в скале, были расположены так, чтобы скрыть плиту, она настолько плотно   закрывала вход, что никакой инструмент по камню из тех, что я взял с собой, не   входил в зазоры. Я, однако, напрягал все силы и, совершив не один удар, пробил   путь к захоронению, поскольку таковым оно и оказалось. Каменная дверь   повернулась внутрь, и я прошел в склеп, заметив у входа длинную железную цепь,   свешивавшуюся со скобы и сложенную в бухту рядом с дверью.      

Гробница   была сделана по образцу самых лучших египетских захоронений, с молельной камерой   и шахтой, что вела в коридор, заканчивавшийся помещением для мумии. Все стены   камеры и проход покрывали странные письмена, ничем не отличавшиеся от тех, что   были выбиты на внешней стороне скалы. Огромный каменный гроб, или саркофаг, в   глубокой погребальной камере был также сплошь покрыт всевозможными знаками.   Материалом для него послужил неизвестный мне редкий по красоте камень. Жаль,   что саркофаг нельзя было унести с собой – условия путешествия по пустыне делали   это невозможным.      

Арабам,   которые отважились отправиться со мной, очевидно, были привычны подобные   мрачные исследования, поэтому им удалось снять крышку с саркофага, не разбив   ее. Внутри саркофага находился деревянный гроб в форме человеческого тела. На   его верхней части я увидел в свете факелов изображение прекрасной черноволосой   женщины с царскими регалиями. Бедуины удивились: подобная добыча, сказали они,   вряд ли стоила таких усилий. Мы вскрыли гроб и увидели мумию, обернутую   хлопчатобумажными бинтами, однако одна ее рука покоилась на груди, свободная от   покровов. У мумий, которых я видел прежде, ноги и руки были запеленуты…      

Я не мог   отвести глаз от этой руки, которая в процессе бальзамирования приобрела цвет,   напоминавший слоновую кость, которую долго держали на воздухе. Кожа и ногти   остались целыми и неповрежденными, причем на руке было семь пальцев – тонких,   длинных и очень красивых. Я прикоснулся к руке, пошевелил ее, она оказалась   немного гибкой; в это мгновение меня передернуло, и мурашки побежали по телу.   Она пролежала без движения столько тысячелетий и все еще походила на живую   плоть! Под ладонью, скрытый от посторонних глаз, находился огромный драгоценный   камень – рубин необычной величины, потому что рубины обычно бывают мелкими. Его   цвет напоминал кровь, освещенную солнцем. Но главное чудо заключалось не в   размере или цвете, хотя и они свидетельствовали, как я уже говорил, о   необычности камня, а в вырезанных в нем семи звездах, каждая с семью лучами,   настолько ясными, как будто небесные светила действительно находились внутри   камня.      

Этот   огромный рубин поразил меня, и я застыл на месте, словно скованный мгновенным параличом.   Я стоял, не в силах отвести взгляд и пошевелиться, как и шейх, оказавшийся   рядом со мной. Перед нами словно была сказочная голова Медузы Горгоны, вид   которой превращал в камень всех, кто на нее смотрел.      

Мне   внезапно пришло в голову, что я нахожусь в безлюдном месте, с незнакомыми   людьми, которые пришли сюда со мной только потому, что не являлись чрезмерно   щепетильными. Мы были в тайном склепе мертвеца, в сотне футов над землей, где   меня не найдут, да никто и искать не будет. Поэтому про себя я решил вернуться   сюда в менее опасном окружении.      

Наконец   избавившись от наваждения, мы поспешно обследовали захоронение и нашли огромное   количество необычных вещей, включая шкатулку странной формы, сделанную из какого-то   неведомого камня, в которой, как я думаю, содержались другие драгоценные камни,   так как она покоилась внутри большого саркофага. В склепе был также еще один   украшенный ларец, более простой формы, но редких пропорций, сделанный из бурого   железняка. Крышка его была только слегка прикреплена чем-то вроде смолы, вероятно   для того, чтобы внутрь не проникал воздух. Арабы настояли на том, чтобы открыть   его, очевидно рассчитывая найти там драгоценности, но их надежды не   оправдались. Внутри близко друг к другу располагались четыре сосуда в форме   фигурок павиана, шакала, сокола и человека. Мне было известно, что подобные   сосуды использовались для хранения внутренностей мумифицированного мертвеца, но   когда мы их открыли – это оказалось легко, так как они были запечатаны тонким   слоем воска, – то нашли в них только масло. Бедуины, разлив большую часть   масла, совали туда руки, надеясь, что там могли быть сокрыты сокровища.      

Косые   взгляды арабов предупредили меня об опасности. Поэтому, чтобы поторопить их, я   постарался возбудить в них суеверные страхи, которые, очевидно, не были чужды и   этим грубым людям. Глава бедуинов поднялся из камеры и дал знак тем людям, что   были наверху, поднимать нас. Взяв с собой редкостный рубин и несколько   амулетов, искусно сделанных из драгоценных камней, я поспешил за ним. Мои   спутники не сразу последовали за нами. Полагаю, они снова по собственной воле   переворошили весь склеп. Однако я не стал упрекать их в этом. Наконец они   пришли.      

Первый,   кого начали поднимать, оступился, когда достиг верха, и упал вниз. Смерть наступила   мгновенно. К счастью, его участь при подъеме не разделил никто из нас. Когда   настала моя очередь, то перед уходом я постарался вернуть на место каменную   плиту, закрывавшую вход в могилу. Мне хотелось сохранить ее от разграбления,   потому что я предполагал вернуться сюда.      

Как   приятно было видеть яркое солнце и безоблачное небо после тьмы могилы! Я   радовался даже тому, что араб, упавший со скалы, нашел свою гибель при   солнечном свете, а не в той мрачной пещере, откуда мы вышли. Я предложил найти   и похоронить его, и шейх велел двум своим людям сделать это, в то время как мы   продолжали свой путь.      

Когда мы   расположились на ночлег, вернулся только один из посланных и сказал, что львица   убила его спутника после того, как они похоронили мертвеца глубоко в песке за   пределами долины и навалили сверху много больших камней, чтобы шакалы и другие   любители мертвечины не смогли его раскопать.      

Позже я   заметил, как в свете костра, вокруг которого сидели или лежали люди, он   показывал своим приятелям какой-то предмет, который они рассматривали с   почтением и благоговением. Тихо подобравшись поближе, я увидел не что иное, как   кисть руки мумии! Никакой ошибки: мне удалось разглядеть семь пальцев, а еще –   красные пятна на запястье, как будто его опустили в свежую кровь. Я слышал, как   бедуин рассказывал, что нашел руку на теле того, кто упал со скалы. Этот   человек, должно быть, оторвал ее, когда мы были заняты осмотром гробницы. Судя   по благоговению остальных, я не сомневался, что бедуин надеялся использовать ее   в качестве амулета или талисмана. Но если этот талисман и обладал какими-то   силами, они наказали того, кто похитил руку у мертвой.      

В ту   ночь я изо всех сил старался не заснуть, опасаясь, как бы мне не причинили зла,   ибо если рука умершей воспринималась как талисман, то какой же ценностью с этой   точки зрения обладал редкостный камень, который она охраняла! И хотя о нем знал   только шейх, мои сомнения из-за этого были, вероятно, еще сильнее: бедуины   безропотно выполняли приказы своего предводителя. При первой же возможности я   покину этих людей и отправлюсь сначала к берегам Нила, затем на лодке вниз по   течению до Александрии с другими провожатыми, которые не будут знать, что за   необычные вещи я везу с собой.      

В конце   концов я почувствовал, что не могу сопротивляться сну. Опасаясь, что глава бедуинов   может обыскать меня спящего и найти драгоценность, я незаметно достал рубин из   кармана и, немного полюбовавшись, сжал его в кулаке. Сила свечения камня в   отблесках костра и сиянии звезд – так как луны не было – оставалась неизменной;   я заметил, что с обратной стороны на нем были вырезаны глубокими штрихами   таинственные знаки, похожие на те, что я видел в гробнице. Итак, когда я смежил   веки, погружаясь в сон, рубин находился у меня в кулаке.      

Разбуженный   светом солнечного утра, я сел и огляделся. Костер был потушен, и лагерь   обезлюдел, если не считать фигуры, распростершейся неподалеку от меня.   Приблизившись к ней, я узнал шейха, который лежал на спине. Лицо его было почти   черным, а открытые глаза с ужасом смотрели в небо, как будто бы перед смертью   он увидел что-то страшное. Он, очевидно, был задушен, так как на его горле я   обнаружил красные следы от пальцев – их было семь. Я задрожал, вспомнив о руке   мумии. Существование колдовства не вызывало сомнений!      

Когда я   наклонился над убитым, кулак моей правой руки, который до этого инстинктивно   сжимался, удерживая то, что в нем было, раскрылся. Рубин выпал и ударил   мертвеца по рту, откуда сразу хлынула кровь, и красный камень на мгновение   затерялся в ее потоке. Я перевернул умершего, чтобы найти драгоценность, и   обнаружил, что в его правой руке зажат огромный острый нож – арабы носят такие   на поясе. Может быть, он собирался меня убить и в этот момент его остановили –   человек, или Бог, или древние боги, не берусь судить. Я нашел рубин, который сиял,   как живая звезда, и, не задерживаясь, поскорее покинул это место. Я шел по   жаркой пустыне в одиночестве, пока, по благословению Божьему, не наткнулся на   расположившееся у колодца арабское племя. Я не расставался с ними до тех пор,   пока не отправился домой. Что стало с рукой мумии, а также с теми, у кого она   была, мне не известно. Возможно, какое-нибудь племя пустыни использует ее как   талисман силы.      

При   первой же возможности я исследовал рубин с семью звездами, так как хотел   понять, что на нем было вырезано. Символы на нем – их значения я понять не мог –   были следующие…»      

Дважды,   пока мои глаза скользили по строкам этого захватывающего повествования, мне   показалось, что я увидел на странице темные полосы, причем разыгравшееся   воображение заставило меня принять их за тень от руки. В первый раз, призвав на   помощь здравый смысл, я решил, что эта иллюзия возникает из-за бахромы зеленого   шелкового абажура на лампе. Однако когда я поднял глаза во второй раз, то   невольно уставился на ларец, где хранилась рука мумии; свет звезд,   пробивавшийся из-под края занавески, падал на него. Неужели здесь, в этой   комнате, рядом со мной действительно находится рука, о которой писал   путешественник Ван Хайн?! Я поспешно перевел взгляд на кровать, желая   удостовериться, что сиделка все еще спокойно сидит на стуле возле своего   подопечного. Ночью, читая подобные истории в окружении таинственных предметов,   хорошо иметь поддержку в виде присутствия другого человека.      

Я сидел,   глядя на книгу перед собой, и от всевозможных мыслей неожиданно закружилась   голова. Затем мир и время на мгновение стали неподвижными – на странице лежала   настоящая рука! Разумеется, я почти сразу узнал руку, потому что любил ее   обладательницу. Тем не менее меня охватило непонятное чувство, которое исчезло   еще до того, как голос Маргарет Трелони достиг моего сознания.      

– Что   с вами? Почему вы так странно смотрите на книгу? Мне показалось, что на вас   опять что-то нашло!      

Я   вскочил с кресла.      

– Я   читал… старую книгу из библиотеки, – сказав это, я поспешно закрыл ее и   сунул под мышку. – Пойду отнесу ее на место, так как понимаю, что ваш отец   желает, чтобы все лежало на своих местах, особенно книги.      

Мне не   хотелось, чтобы она знала, о чем я читал. Поэтому лучше было не возбуждать ее любопытство,   оставив книгу на столе. Я ушел, но не в библиотеку, а к себе в комнату. После   того как я высплюсь, у меня будет возможность продолжить чтение.      

Когда я   вернулся, сиделка Кеннети собиралась идти спать – ее сменила мисс Трелони. Мне   не нужны были никакие книги, когда она была со мной. Мы сидели рядом и шепотом   болтали – отнюдь не о Египте, легендах, мумиях, мертвецах, пещерах или   бедуинах, – а время летело. Края занавесок порозовели в лучах рассвета, и   при свете наступающего дня я мог видеть, что на руке Маргарет не семь пальцев,   а пять, – ее руку сжимала моя ладонь.      

Доктор   Уинчестер явился утром. Он нашел меня в столовой. Я сидел, безразлично поглощая   пищу (завтрак или ужин, не знаю, как это назвать) перед тем, как лечь спать. Не   успели мы обменяться несколькими фразами, как пришел мистер Корбек, и мы   возобновили нашу беседу с того момента, на котором остановились вчера вечером.   Я сообщил о том, что прочитал отмеченную главу и, по моему мнению, Уинчестеру   тоже следовало бы с ней ознакомиться. Доктор попросил разрешения взять книгу с   собой до вечера – сейчас ему надо было ехать в Ипсуич, так что он мог бы   почитать ее в дороге. Я пошел в свою комнату, чтобы принести книгу, но нигде не   мог ее найти, хотя точно помнил, что оставил ее на столике у кровати. Это   показалось мне странным: книга не такая вещь, которую могли взять слуги, –   кому она могла понадобиться? Мне пришлось вернуться ни с чем.      

Когда   доктор Уинчестер ушел, мистер Корбек, который, казалось, знал текст наизусть,   обсудил со мной ряд проблем. Я сказал ему, что остановился на описании того,   какие знаки были вырезаны на рубине. Он улыбнулся:      

– Ни   во времена Ван Хайна, ни на два столетия позже никому не удалось расшифровать,   что означает эта надпись. Истинный ее смысл стал понятен благодаря   исследованиям Юнга и Шампольона,[13]   Лепсиуса и Розелини, Мариетта и Питри, а также других ученых. Позже я расскажу   вам об этом подробнее – или мистер Трелони сам вам все объяснит; впрочем,   возможно, он позволит это сделать мне. Я думаю, – продолжал свой рассказ   мистер Корбек, – вам лучше было бы узнать, как развивались события дальше,   потому что после описания драгоценности и отчета о том, как Ван Хайн привез его   в Голландию, его путешествие завершилось, но история камня не закончилась.   Главное в этой книге то, что она заставила думать других – думать и   действовать. Среди них были мистер Трелони и я. Мистер Трелони хорошо   разбирается в восточных языках, но знает не все европейские. Что касается меня,   то во время учебы в Лейдене я изучил голландский настолько, что мог легко   пользоваться библиотекой. В то самое время, когда Абель Трелони, собирая свою   коллекцию работ по Египту, заказал по книготорговому каталогу эту книгу и,   получив ее, велел сделать рукописный перевод, я читал точно такую же книгу в   Лейдене, на языке оригинала. Нас обоих поразило описание одинокой гробницы,   пробитой так высоко в скале, что любопытствующие не могли до нее добраться, так   как все ступени, ведущие к ней, были тщательно уничтожены, а поверхность самой   скалы выровнена и украшена надписями и символами, как описывал голландский   путешественник. Так как за годы, прошедшие со времен Ван Хайна, знания о   египетских редкостях и письменах значительно расширились, нас обоих поразило,   что в отношении этого захоронения, сооруженного в таком необычном месте, не   имелось никаких записей или изображений, указывавших на то, кто в ней лежит.   Более того, само название этого места, Долина Мага, заинтриговало нас – и это в   наш прозаический век! Когда мистер Трелони искал в помощь себе других   египтологов, мы познакомились и решили найти эту таинственную долину.      

Пока шла   подготовка к путешествию – этим Абель Трелони занимался сам, – я поехал в   Голландию, чтобы попытаться найти хоть какие-то следы, подтверждавшие рассказ   Ван Хайна. Я отправился непосредственно в Хорн и терпеливо стал разыскивать дом   путешественника или его наследников, если таковые были. Нет нужды утруждать вас   деталями моих поисков и находок. Хорн не очень изменился со времен Ван Хайна,   если не считать того, что потерял свое значение как торговый город. Пригороды   остались такими же, какими были тогда; в таком сонном месте одно-два столетия   ничего не значат. Я нашел дом и обнаружил, что никого из наследников в живых не   осталось. Затем я стал интересоваться судьбой сокровищ голландца, так как было   очевидно, что такой путешественник должен был обладать величайшими ценностями.   Я проследил путь многих из них до музеев Лейдена, Утрехта и Амстердама и   некоторых – до частных коллекций. Наконец в магазине старого часовщика и   ювелира в Хорне я обнаружил то, что Ван Хайн считал своим главным сокровищем:   огромный рубин, имевший форму скарабея, с семью звездами и выгравированными   снаружи иероглифами. Новый владелец камня не знал иероглифической письменности,   а открытия филологии за последние годы не дошли еще до его города. Он ничего не   знал о Ван Хайне, кроме того, что такой человек существовал и что его в течение   двух столетий местные жители почитали как великого путешественника. Часовщик   ценил этот камень только с точки зрения его редкости и считал, что гравировка   его портит, и хотя поначалу он не хотел расставаться с уникальным камнем, его   удалось убедить благодаря значительной сумме денег. Мой кошелек был полон,   поскольку я делал покупки для мистера Трелони, который, полагаю, вам известно,   не испытывает недостатка в деньгах. Вскоре я уже был на пути в Лондон – полный   безграничной радости и воодушевления, так как вез с собой доказательство   чудесного рассказа Ван Хайна.      

Камень   был спрятан в сейфе, и мы, окрыленные надеждами, отправились в путешествие.   Абелю Трелони не хотелось оставлять свою молодую жену, которую он нежно любил,   но она, любившая его не меньше, понимала, как сильно он стремится продолжить   свои поиски. Поэтому, скрывая про себя – как делают все хорошие женщины – свои   тревоги, которые, замечу, в ее случае были особого рода, миссис Трелони   призвала его следовать своему влечению.      

 Глава XI      

ГРОБНИЦА ДОЧЕРИ ФАРАОНА      

(продолжение рассказа   мистера Корбека)      

       

На   предстоящее путешествие мистер Трелони возлагал большие надежды – ничуть не меньше,   чем я. Ему свойственно большее постоянство, чем мне, и целеустремленность,   которая преобразует надежду в веру. По сравнению со мной он не так подвержен   взлетам и падениям настроения, резким переходам от радости к отчаянию.      

Иногда в   душу мне закрадывались сомнения, что таких рубинов может быть два или что   приключения Ван Хайна не что иное, как выдумка путешественника, основанная на   редкости, приобретенной в Александрии или Каире, Лондоне или Амстердаме. И все   же мистер Трелони никогда не колебался, тем более что нам встречалось много   такого, что отвлекало наши мысли от веры и неверия.      

Египет[14] – место   небезопасное для путешественников, особенно если они англичане. Но Абель   Трелони – бесстрашный человек, а временами мне казалось, что и я не трус. Мы   собрали группу арабов, которых один или другой из нас знал в прежние времена,   во время предыдущих поездок в пустыню, то есть им можно было довериться;   точнее, мы не настолько им не доверяли, как другим. Нас было достаточно, чтобы   защититься от каких-нибудь мародерствующих банд, и мы взяли с собой оружие и   боеприпасы, а также заручились согласием и пассивным содействием властей. По   поводу последнего обстоятельства вряд ли стоит добавлять, что основную роль сыграло   благосостояние мистера Трелони. Добравшись до Асуана, мы наняли у местного   шейха несколько арабов, причем его сын Хамаль согласился сопровождать нас, и   отправились в пустыню.      

После   долгих блужданий среди бесконечной череды холмов к вечеру мы наконец подошли   именно к такой долине, какую описывал Ван Хайн, – с высокими, крутыми   скалами, сужавшейся к середине и расширявшейся к востоку и западу. Днем мы уже   стояли перед скалой, на которой достаточно высоко от поверхности земли можно   было заметить отверстие; иероглифы и различные изображения рядом с ним явно   предназначались для маскировки.      

Но   символы и знаки, озадачивавшие Ван Хайна и людей его времени, не были загадкой   для нас. Целая плеяда ученых, посвятивших этим исследованиям долгие годы,   прорвалась в таинственную темницу египетского языка. На отесанной поверхности   скалы мы, также изучившие эти тайны, смогли прочесть послание фиванских жрецов,   написанное почти пять тысячелетий назад. В том, что его авторами были жрецы,   причем враждебно настроенные к погребенному человеку, сомнений не возникало.      

«Сюда   боги приходят не по всякому призыву. „Безымянная“ оскорбила их и навеки будет в   одиночестве. Не приближайся, иначе тебя испепелит их месть!»      

Использованные   символы также добавляли значения тому, что было сказано. «Навеки» с помощью   иероглифов выражается как «миллионы лет». Этот символ был повторен девять раз,   в трех группах по три, и после каждой группы шли символы Верхнего Мира, Нижнего   Мира и Неба. Так что для этой женщины невозможно было воскресение ни в мире   солнечного света, ни в мире мертвых, ни в обители богов.      

Это   предупреждение, должно быть, обладало невероятной силой в те времена, когда оно   было написано, и сохранило ее тысячи лет спустя, когда его слова превратились в   непостижимую тайну для людей, проживавших теперь на земле Египта.      

Ни   мистер Трелони, ни я не осмелились перевести текст нашим спутникам. Хотя они и   не верили в богов, чья кара могла настигнуть их – по грозному утверждению этой   надписи, – но все же были достаточно суеверными и могли покинуть нас,   узнав, о чем здесь шла речь. Тем не менее нас оберегали как их невежество, так   и наша сдержанность. Мы расположились лагерем неподалеку, но все же за выступом   скалы, немного дальше по долине, чтобы эта надпись не была постоянно перед   глазами. Что там говорить, даже название этого места – Долина Мага – пугало их   и соответственно вселяло в нас некоторую тревогу.      

При   помощи привезенных с собой досок мы соорудили лестницу; на балке, укрепленной   на выступе скалы, располагавшемся почти на самом верху, соорудили блок для   поднятия тяжестей. Воспользовавшись лестницей, мы добрались до большой каменной   плиты, закрывавшей отверстие. Эта неуклюже поставленная на прежнее место   своеобразная дверь была зафиксирована несколькими камнями. Было, однако, много   свидетельств того, что плита вращалась на железных петлях и ее предполагалось   запирать изнутри. Нам пришлось втолкнуть ее внутрь и пройти рядом с ней.   Кстати, у входа действительно находилась большая цепь, которую описывал Ван   Хайн.      

Я и   Абель Трелони прошли в склеп, захватив с собой дюжину фонарей – их   предполагалось закреплять на стенах по мере того, как мы будем продвигаться   вперед. Сначала нам хотелось бегло осмотреть все, а затем перейти к   исследованию деталей убранства склепа. Незабываемое, скажу вам, зрелище! До сих   пор мы не видели ничего подобного этому захоронению. Искусно сделанные   скульптуры и рисунки свидетельствовали, что гробницу в этой пещере сооружали   еще при жизни той, для кого она предназначалась. Усыпальница располагалась   высоко над сыростью разливов Нила, и ее убранство поражало яркостью и свежестью   – словно художники только что закончили свою работу.      

В первой   пещере – ее создали и человек, и природа – располагался портик с массивными семигранными   колоннами, чего мы не встречали в других египетских усыпальницах. На его архитраве   наше внимание привлекла скульптурная группа: лодка Луны, в которой находилась   Хатхор с головой, увенчанной рогами коровы, между которыми находился солнечный   диск вместе со столь почитаемым древними египтянами собакоголовым Анубисом.[15] Лодка   направлялась на север Гор-па-хердом,[16]   о чем свидетельствовали изображения Полярной звезды и созвездия Большой   Медведицы. Звезды, образующие ковш, были сделаны из золота, так что в свете   фонарей они сверкали особенно ярко. Пройдя через портик, мы обнаружили две   смежные камеры.      

Находившаяся   на западной стене первого зала стела из лазурита, вся испещренная иероглифами   алого цвета, показалась нам настолько примечательной, что мы задержались около   нее, вместо того чтобы отправиться на поиски саркофага с мумией. Текст на плите   начинался следующими словами: «Тера, властительница Обеих Земель, дочь Интефа,   царя Верхнего и Нижнего Египта, дочь Солнца – Ра, увенчанная коронами Севера и   Юга, покровительница искусств».      

Дальше   излагалась история ее жизни и правления, причем с большим количеством подробностей.   Пшент – двойная бело-красная корона Верхнего и Нижнего Египта – была вырезана с   особенно изысканной точностью. Как правило, в Древнем Египте ее мог носить   только фараон.      

Вы даже   представить себе не можете, какое впечатление произвела на нас эта надпись. Не   мы первыми увидели эти иероглифы, но мы оказались первыми из тех, кто мог их   прочитать с тех пор, как эту плиту установили здесь почти четыре тысячи лет   назад. Нас избрала судьба (или эта женщина), чтобы мир мог узнать о Тере,   которая воевала против древних богов, заявив, что может подчинять их себе, хотя   в то время только жрецы считали себя единственными посредниками между людьми и   богами. Надписи на стенах обоих залов, кроме надписей на стеле, были окрашены   синевато-зеленой краской.      

В   дальнем зале находился колодец, ведущий к саркофагу.      

Мы   спустились в колодец с помощью принесенных с собой приспособлений, Трелони отправился   первым. Колодец был глубоким, более семидесяти футов, но его никогда не   засыпали. Внизу проход шел под уклон к погребальной камере, он был длиннее, чем   обычно, и не был замурован.      

Не стану   описывать саркофаг из желтого камня, вы видели его в комнате Абеля. Его крышка   лежала на земле, она не была зацементирована, как это и описывал Ван Хайн. Нет   нужды говорить, с каким возбуждением мы открыли деревянный гроб и заглянули   внутрь. Зрелище оказалось не менее потрясающим, чем то, что предстало глазам   голландца, когда он увидел руку, лежавшую на облачениях мумии. Вдобавок ко   всему мы ощутили трепет, которого наверняка не испытывал Ван Хайн. Кисть   отсутствовала, а запястье было покрыто высохшей кровью, как будто тело кровоточило   – после смерти! Кровь стекала вниз, поэтому мы обнаружили на ткани, в которую   была забинтована мумия, пятна цвета ржавчины. Итак, история подтверждалась   полностью… Следовательно, мы не могли подвергать сомнению и другие вещи, о   которых рассказывал голландец, как, например, отметки от семи пальцев на горле   задушенного шейха.      

Я не   буду утруждать вас деталями всего, что мы увидели и постепенно узнали, прочитав   иероглифы и расшифровав изображения на стенах захоронения.      

Правительница   Тера происходила из Одиннадцатой, или Фиванской, династии фараонов, правившей   между 2160 и 2000 годами до Рождества Христова. Она, несомненно, обладала необычайным   характером и способностями, в том числе даром художника. Когда умер ее отец,   Интеф, Тера была еще достаточно юной, поэтому ее молодость подтолкнула на   решительные действия амбициозных жрецов, которые благодаря своему богатству и   знаниям сумели достичь огромной власти над всем Египтом. К тому времени они уже   тайно подготовились к смелому и давно желанному ими шагу – отобрать власть у   фараона и начать править страной. Но Интеф, предвидя такие шаги, обеспечил   своей дочери поддержку армии. Он также учил ее управлять государством и даже   посвятил в тайны самих жрецов, используя сторонников одного культа против   другого. Каждый из них надеялся на выигрыш для себя, заручившись поддержкой   фараона, или на какие-либо блага в будущем благодаря влиянию на его дочь. Об   этом рассказали нам иероглифы и рисунки на стенах усыпальницы, причем мы пришли   к выводу, что многие из изображений были выполнены самой царицей Терой. На   стеле она не без причины была названа «покровительницей искусств».      

Желая   сделать дочь достаточно сильной, Интеф обучил ее магии, с помощью которой Тера   получила покровительство Тота. Это была настоящая магия, в отличие от вполне   безобидной храмовой магии жрецов, предназначавшейся скорее для того, чтобы   произвести впечатление, а не достичь определенных результатов. Дочь фараона   оказалась прилежной ученицей и вскоре превзошла своих учителей. Ее силы дали ей   большие возможности, которыми она пользовалась в полной мере. Необычными   способами египетская царица познавала тайны природы, однажды даже легла в   могилу – ее забинтовали, положили в саркофаг и оставили так на целый месяц.   Жрецы хотели воспользоваться моментом и стали распространять слухи, что Тера   умерла и что ее заменили другой девушкой, но правительница убедительно   доказала, что они ошиблись. Все это мы узнали, рассматривая чудесные   иллюстрации к ее деяниям: вероятно, именно в этот период возродилось   художественное величие Четвертой династии, которое достигло своего расцвета во   времена Хеопса.[17]      

В   повествовании о Тере подчеркивался тот факт, что она хотя и была женщиной,   однако претендовала на все мужские привилегии, а также царственное величие   фараона. Нам встретилось ее изображение в мужской одежде и в белой и красной   коронах. На следующем Тера предпочла женское платье, но короны Верхнего и   Нижнего Египта все еще были на ней, в то время как снятые мужские одежды лежали   у ее ног.      

Наше   внимание привлек сюжет, с помощью символов, необычных по своей образности даже   в стране символов и во времена символов, рассказывавший о том, как царица   достигла союза с Тотом. Изучая многочисленные изображения, мы заметили две   интересные детали: там, где речь шла о надежде, или цели, или воскресении,   обязательно присутствовал иероглиф, обозначающий север; и во многих случаях при   рассказе о важных событиях, прошлых, настоящих или будущих, присутствовала   группа звезд Большой Медведицы. Очевидно, правительница считала, что это созвездие   каким-то образом связано с ней.      

Вероятно,   самым примечательным утверждением, не раз повторявшимся как на стеле, так и в   настенных надписях, было то, что Тера обладала властью над богами. Кстати,   именно на рубине с семью звездами, изображавшем скарабея, она вырезала   заговоры, подчинявшие ей всех богов, как Верхнего, так и Нижнего Миров.      

Письмена   утверждали, что властительница знала о ненависти жрецов к ней и о том, что после   ее смерти они постараются уничтожить ее имя. В соответствии с египетскими   поверьями это была ужасная месть, уверяю вас, потому что без имени человек   после смерти не может быть представлен богам и за него невозможно молиться.   Тера намеревалась воскреснуть через длительное время и в другой стране, в   северных широтах, под созвездием, которое управляло ее рождением. Поэтому ее   рука должна была быть на воздухе – незавернутой – и держать Камень Семи Звезд,   чтобы ка правительницы[18]   имело возможность передвигаться во времени и пространстве.      

Упоминание   о ка навело нас с мистером Трелони на мысль об астральном теле царицы. Был еще   текст со ссылкой на шкатулку с семью сторонами, содержавшую нечто дающее власть   над богами. Поэтому мы не слишком удивились, когда в ногах мумии нашли   семигранную шкатулку – вы видели ее в комнате хозяина дома. Нас заинтересовали   также столик из гелиотропа со странными углублениями (не знаю, обратили ли вы   на них внимание), но в то время мы не знали, что они означают. На повязках   пятки левой ноги мумии тем же алым цветом, что и на стеле, был изображен   иероглиф, обозначавший большое количество воды, на правой пятке – знак земли.   Мы решили, что эти символы говорят о том, что ее ка способно перемещаться по   собственному желанию и управляет четырьмя стихиями: землей и водой, а также   воздухом и огнем, последний символизировал драгоценный камень.      

В   саркофаге было еще несколько амулетов, не имеющих большой ценности. Мы   подумали, что более ценные украшения можно будет обнаружить между повязок,   которыми была забинтована мумия, или, скорее всего, в шкатулке у ее ног. Однако   нам не удалось ее открыть – верхняя и нижняя части составляли одно целое.   Тонкая линия все же была заметна немного ниже верха, но крышку подогнали так   точно, что ее невозможно было снять. Оставалось только предположить, что она   каким-то образом укреплена изнутри.      

Поймите   меня правильно, я рассказываю вам все это для того, чтобы вы имели представление   о том, с чем вам, возможно, придется столкнуться позже. Отбросьте в сторону   здравомыслящие соображения! С этой мумией и со всем, что с ней связано,   происходили такие странные вещи, что здесь необходима какая-то новая система   взглядов. А некоторые явления совершенно невозможно совместить с обыденной   жизнью и нашими знаниями.      

Мы   сделали наброски со всех рисунков на стенах, потолке и полу и приблизительный   перевод надписей, а затем, взяв с собой стелу, саркофаг с мумией, каменный   ларец, столики из гелиотропа, гипса и оникса, различные фигурки и   амулеты-символы, покинули усыпальницу. Уходя, мы сняли лестницы и закопали их в   песок под скалой на некотором расстоянии, пометив это место, чтобы найти их при   необходимости.      

Вечером   мы покинули Долину Мага и отправились в трудный путь, обратно к берегам Нила. У   нас была грубо сделанная тележка и достаточно людей, чтобы тащить тяжелую ношу,   но продвижение вперед казалось невыносимо медлительным при мысли о том, что   необходимо как можно быстрее доставить сокровища в безопасное место. Для   большей сохранности мы вынули мумию из саркофага и везли ее отдельно. Ночи были   тревожными: мы боялись нападения мародеров. Но еще большие опасения вызывали   наши спутники. Эти грубые, коварные, беспринципные люди, разумеется, не   понимали истинной цены тех вещей, которые мы вывезли из Долины Мага. Однако они   догадывались, что некой стоимостью эти предметы все же обладают. В первую же   ночь были предприняты две попытки воровства с тележки, а утром двое людей были   найдены мертвыми.      

Во   вторую ночь началась песчаная буря – один из тех вселяющих ужас самумов,   которые заставляют человека ощутить свою беспомощность перед силами природы. Мы   были буквально погребены под слоем песка. Некоторые из наших бедуинов сбежали   еще до бури, надеясь найти укрытие, остальные завернулись в бурнусы, и   терпеливо переносили бедствие. Утром, когда самум прошел, мы сумели отыскать   почти весь наш багаж, однако ящик, в котором была мумия, оказался разбитым, а   сама мумия исчезла. Поиски ни к чему не привели. Мы прождали весь день в   надежде, что сбежавшие бедуины вернутся. Отчего-то у нас возникло   предположение, что это они похитили наш бесценный груз с тележки, а теперь,   раскаявшись, принесут мумию обратно. В третью ночь перед рассветом мистер   Трелони разбудил меня и шепотом сообщил:      

«Мы   должны вернуться к захоронению в Долине Мага. Не задавайте никаких вопросов   утром, когда я буду отдавать приказы! Если вы начнете спрашивать, куда мы идем,   это возбудит подозрение и разрушит наши планы».      

«Хорошо, –   кивнул я. – Но зачем нам туда возвращаться?»      

Его   ответ привел меня в трепет, словно задев уже настроенные на эту мысль душевные   струны:      

«Мы   найдем мумию там! Я в этом уверен!» Как бы предупреждая сомнения или какие-либо   аргументы против своих слов, он добавил: «Вот увидите!» – и снова залез под   одеяло.      

Утром   арабы удивились, когда мистер Трелони приказал повернуть обратно; некоторые из   них были недовольны, часть бедуинов покинула нас, так что мы отправились на   восток уже в меньшем количестве. Поначалу сын шейха не интересовался местом   нашего назначения, но, когда стало очевидно, что мы движемся в направлении   Долины Мага, он тоже забеспокоился. По мере того как мы приближались к долине,   его беспокойство росло. В конце концов перед входом в нее Хамаль отказался идти   дальше и предложил нам продолжать путь вдвоем. Он сказал, что будет ждать три   дня и уйдет, если мы не вернемся в срок. Никакие деньги не могли заставить его   изменить решение. Единственная уступка, на которую согласился араб, состояла в   том, что он пообещал помочь найти лестницы и подтащить их поближе к скале. Так   он и сделал, а затем со своими бедуинами вернулся ко входу в долину.      

Мы с   мистером Трелони взяли веревки и фонари и снова забрались в гробницу. Было очевидно,   что в наше отсутствие здесь кто-то побывал: каменная плита, закрывавшая вход,   была повернута внутрь, а с вершины скалы свисала веревка. Мы молча   переглянулись и привязали свою собственную веревку; Трелони отправился вниз   первым, а я – сразу же за ним. Когда мы уже находились в усыпальнице, мне   пришла в голову мысль, что здесь не исключена ловушка и нас могут похоронить   заживо. Меня охватил ужас, но слишком поздно было что-то предпринимать, и я   ничего не сказал моему спутнику. У нас обоих были фонари, поэтому света было   достаточно, когда мы вошли в камеру, где раньше стоял саркофаг. Несмотря на   чудесную роспись, склеп казался опустевшим без саркофага, для которого он был   вырублен в скале, без ларца и столиков.      

Однако   та, для кого он был предназначен, вернулась сюда! На том месте, где раньше   стоял огромный саркофаг, лежала забинтованная мумия царицы Теры. Рядом с ней в   необычных позах, предполагавших насильственную смерть, лежали трое наших бывших   спутников-арабов, покинувших лагерь во время песчаной бури. Лица их почернели,   руки и шеи были запачканы кровью, брызгавшей из носа, рта и глаз. У каждого на   горле были заметны отпечатки, теперь уже чернеющие, руки с семью пальцами. Мыс   Трелони, подойдя поближе, прижались друг к другу, охваченные страхом и благоговением.      

Самое   удивительное – на груди мумифицированной правительницы Теры лежала семипалая   рука цвета слоновой кости, запястье охватывал шрам в виде неровной красной   линии, на которой выступили капельки крови.      

 Глава XII      

ВОЛШЕБНАЯ ШКАТУЛКА      

(продолжение рассказа   мистера Корбека)      

       

Оправившись   от изумления, которое длилось достаточно долго, мы не стали терять времени и   поспешили покинуть усыпальницу, оставив там мертвых арабов. Мы пронесли мумию   по коридору, потом я первым поднялся по колодцу, чтобы втащить ее в верхние   залы гробницы. Взглянув вниз, я увидел, как мистер Трелони подобрал оторванную   руку и спрятал на груди, очевидно не желая, чтобы она оказалась поврежденной   или потерялась.      

Потом   при помощи веревки нам удалось опустить на землю свой драгоценный груз, а затем   мы направились к выходу из долины, где нас должны были ждать наши провожатые, и   увидели, что они уже уходят. Услышав наши недовольные возгласы, Хамаль в ответ   прокричал, что выполнил свое обещание – ждал три дня. Я подумал, что он лжет, чтобы   скрыть свое намерение бросить нас в долине (когда мы с Трелони позже сравнивали   свои записи, я обнаружил, что он подумал то же самое). Однако уже в Каире   выяснилось, что сын шейха был прав. Во второй раз мы переступили порог   усыпальницы 3 ноября 1884 года – были причины, чтобы помнить эту дату.      

Итак, мы   потеряли три дня, – три дня своей жизни, – когда стояли перед   распростертыми у наших ног телами арабов и не могли отвести глаз от вернувшейся   в свою гробницу мумии. Нет ничего странного в том, что мы с суеверным ужасом и   почтением относимся к правительнице Тере и сейчас, когда она находится в доме   рядом с нами, ощущаем незримое присутствие некой силы. Что ожидает нас,   ограбивших ее могилу!      

Немного   помолчав, мистер Корбек продолжал:      

– Мы   успешно добрались до Каира, затем до Александрии, откуда нам нужно было плыть   морем до Марселя, а уже оттуда следовать в Лондон. Но человек предполагает, а   Бог располагает: в пароходной компании Александрии мистера Трелони ждала   телеграмма, извещавшая о том, что его жена умерла при рождении дочери. С тех   пор я ни разу не видел счастливой улыбки на его лице.      

Убитый   горем Абель Трелони поспешил в Лондон. Таким образом, мне пришлось везти добытые   сокровища в одиночку. Я успешно добрался до Лондона – сама судьба, казалось,   помогала нам. Когда я встретился со своим другом, то был поражен тем, как   изменилась его внешность: волосы поседели, черты лица окаменели и ожесточились.   Мистер Трелони сообщил мне, что ребенка отдали кормилице, а сам он уже   оправился от потрясения и готов продолжать жить и работать.      

И   действительно, в подобных случаях работа – лучшее лекарство от душевной боли и   одиночества; и Абель Трелони полностью посвятил себя своему делу.      

Не могу   не отметить странное совпадение: роды, закончившиеся смертью роженицы и появлением   на свет Маргарет, произошли в то время, когда мы находились в усыпальнице. Эта   трагедия оказалась каким-то образом связана с его занятиями египтологией,   особенно с тайнами египетской царицы.      

Абель   Трелони редко говорил о своей дочери, хотя не возникало никаких сомнений в противоречивости   и сложности его чувств по отношению к ней. Я видел, что он любил и почти боготворил   Маргарет – и все же не мог забыть того, что появление на свет этой девочки   стоило жизни ее матери. Было еще одно обстоятельство, которое заставляло моего   старшего друга мрачно хмурить брови. Лишь однажды он проговорился о причине   своей мрачности: «Она не похожа на мать. Чертами лица Маргарет необычайно   напоминает изображения царицы Теры».      

По   словам мистера Трелони, его дочь живет у людей, которые заботятся о ней лучше,   чем он смог бы это сделать; и пока девочку не следует лишать простых радостей   ее возраста. На самом деле меня несколько удивляло его нежелание подробно   рассказывать о собственном ребенке, и как-то после моих вопросов о ней я   услышал: «Есть причины, по которым мне приходится быть сдержанным. Когда-нибудь   вы это узнаете – и поймете!»      

Никогда   больше я не заговаривал с ним о дочери и увидел Маргарет впервые в вашем присутствии.      

Что   касается сокровищ, которые мы, э-э, взяли из могилы, то по распоряжению мистера   Трелони мумию – кроме оторванной руки – поместили в большой саркофаг из бурого   железняка. Его изготовил верховный жрец Уни из Фив, и он весь покрыт призывами   к египетским богам. Саркофаг находится в холле. Прочие предметы из захоронения   он предпочел оставить в своей комнате, в том числе и руку мумии – по причинам,   одному ему известным. Полагаю, он считает этот предмет самым необыкновенным из   всех своих сокровищ… пожалуй, за одним исключением. Я имею в виду рубин,   называемый им Сокровище Семи Звезд. Абель Трелони держит его в большом сейфе,   снабженном хитроумными охранными устройствами.      

Рассказ   мой, очевидно, утомил вас, но мне необходимо было объяснить все происшедшее   вплоть до настоящего момента.      

Через   длительное время после возвращения из Египта мистер Трелони снова заговорил со   мной о нашем путешествии в Долину Мага. За все это время (почти шестнадцать   лет) он никогда не упоминал о Тере, разве что определенная ситуация вынуждала   его к этому. Он побывал в Египте еще несколько раз – со мной и самостоятельно,   и я тоже отправлялся туда – преследуя свои цели или по его поручениям. И вот   однажды утром мистер Трелони спешно послал за мной; в то время я занимался в   Британском музее и снимал комнаты на Харт-стрит. Когда я пришел, то он,   взволнованный, встретил меня в холле и сразу же провел к себе в кабинет. Ставни   были закрыты, и шторы опущены; ни один луч света не проникал в комнату. Верхний   свет был включен, но вдоль одной из стен располагалось несколько мощных   электрических ламп. Столик из гелиотропа с семигранной шкатулкой был выдвинут   на середину комнаты. В свете ламп она выглядела весьма эффектно и, казалось,   светилась изнутри.      

«Что вы   об этом думаете?» – спросил мистер Трелони.      

«Шкатулка   похожа на драгоценный камень. Ее можно назвать „Волшебной шкатулкой мага“», –   ответил я.      

«А вы   знаете, почему это вам кажется?»      

«Наверное,   из-за освещения?»      

«Это   само собой разумеется, – кивнул он. – Но в большей степени от   расположения его источников».      

Абель   Трелони включил верхний свет и выключил лампы. Эффект был поразительным: шкатулка   мгновенно перестала светиться, не потеряв при этом своей красоты, но в ней не   было теперь ничего необыкновенного.      

«Обратили   внимание на то, как располагались лампы?» – поинтересовался он.      

«Нет».      

«Я   разместил их так, как вырезаны углубления в столике из гелиотропа».      

Его   слова не удивили меня. Не знаю почему, но все относящееся к мумии было столь   таинственным, что каждое новое открытие лишь воодушевляло. Трелони продолжал:      

«Все   шестнадцать лет я непрестанно думаю о том приключении и пытаюсь найти ключ к   тайнам, но разгадка пришла ко мне лишь вчера, причем во сне! Я неожиданно   проснулся в сильном волнении, вскочил с постели – даже не знаю, что побудило   меня сделать это, – и направился к окну. Высоко в небе сиял ковш вместе с   Полярной звездой. И в это мгновение все стало на свои места! Помните, в   надписях на стенах содержались указания на семь звезд Большой Медведицы и   упоминалась „Волшебная шкатулка“? Мы с вами даже заметили странные   полупрозрачные участки в камне. Я решил, что свет семи светильников,   расположенных в определенном порядке, сможет оказать некое воздействие на   шкатулку или ее содержимое. Подвинув столик из гелиотропа к окну, я менял   положение шкатулки, пока полупрозрачные участки не оказались в определенном   порядке направленными на ковш Большой Медведицы. Шкатулка тут же слабо   засветилась. Внезапно небо заволокло тучами, и свечение погасло. Поэтому я   решил воспользоваться лампами – вы знаете, иногда я применяю их в опытах.   Некоторое время ушло на то, чтобы разместить их, но, как только я это сделал,   шкатулка вновь засияла – и вы только что это видели. Впрочем, продвинуться   дальше мне не удалось. И тут меня осенило: в захоронении должны находиться   светильники, поскольку звезд там быть не могло, а странных углублений,   тщательно вырезанных на столике из гелиотропа, на который устанавливается   шкатулка, ровно семь, и они, вероятно, предназначаются для светильников. Найди   мы их, и в постижении тайны был бы сделан еще один шаг».      

«Но где   они? Как нам отыскать их? И определить, что это именно они, когда мы их найдем?   Что, если…»      

Он   быстро перебил меня:      

«Ваш   первый вопрос содержит в себе все прочие. Где лампы? Отвечаю: в гробнице!»      

«В   гробнице! – в изумлении повторил я. – Мы обыскали ее всю и вещи,   представлявшие какую-либо ценность, взяли с собой… но никаких светильников там   не было!»      

Пока я   говорил, он развернул листы бумаги, а затем положил их на большой стол и прижал   края книгами. Я узнал их сразу: это были сделанные нами копии надписей в   гробнице. Закончив все эти приготовления, Абель Трелони медленно произнес:      

«Помните,   осматривая гробницу, мы удивлялись, что там не было… одной обязательной детали…»      

«Да! Там   не было сердаба – ниши в стене усыпальницы, в которой помещали изображения тех,   кто похоронен в усыпальнице».      

Видя,   что я понял его, Трелони взволнованно продолжил свою речь:      

«Я   пришел к выводу, что сердаб там есть, но потайной. Жаль, что мы не подумали об   этом раньше. Надо было вспомнить, что создательница этой гробницы – женщина, не   чуждая прекрасному и стремящаяся к совершенству, следовательно, она должна была   позаботиться о каждой мелочи. Вряд ли Тера стала бы пренебрегать этой деталью.   Даже не придавая ей ритуального смысла, царица могла сделать нишу в качестве   украшения. Вне всякого сомнения, в гробнице должен быть сердаб и в нем то, что   нам нужно, – светильники. Конечно, знай мы о них раньше, мы предположили   бы наличие какого-то тайника. Я собираюсь просить вас снова отправиться в   Египет, осмотреть гробницу, найти сердаб и привезти светильники!»      

«А если я   не найду тайника или же в нем не окажется светильников, что тогда?»      

Он   улыбнулся хмурой, редко появляющейся теперь улыбкой:      

«Тогда   вам придется потрудиться и все-таки найти их!»      

«Хорошо!»   – согласился я.      

Он   указал на один из листов.      

«Вот   копии надписей с южной и восточной стен. Я снова просмотрел их и в семи местах   нашел символы созвездия Большой Медведицы, которое царица Тера считала   властителем своего рождения и судьбы. Расположение звезд указывает на Полярную   звезду, точку в стене, где располагается сердаб!»      

«Браво!»   – воскликнул я, поскольку подобные выводы заслуживали похвалы. По-видимому, он   был доволен моей реакцией и с воодушевлением продолжал:      

«Когда   окажетесь там, исследуйте это место. Вероятно, для открытия сердаба служит какой-то   потайной механизм, но, думаю, вы с ним справитесь».      

Неделю   спустя я отправился в Египет и нигде не задерживался, пока снова не оказался в   Долине Мага. Я отыскал кое-кого из прежних наших помощников, так что мог   рассчитывать на их поддержку. Ситуация в Египте заметно изменилась за   шестнадцать лет, и в вооруженной охране не было необходимости.      

Взобраться   по скале оказалось несложно даже в одиночку, поскольку благодаря здешнему   климату наши лестницы прекрасно сохранились и на них вполне можно было   положиться.      

Меня не   покидала мысль, заставлявшая больно сжиматься сердце: за прошедшие годы   наверняка в гробнице побывали посетители, и кто-то вполне мог наткнуться на   тайник. Неужели я зря отправился в это путешествие?      

Мои   мрачные предчувствия подтвердились, когда я зажег фонари и прошел между семигранными   колоннами. Именно там, где мы предполагали его найти, зиял чернотой открытый сердаб.   Он был пуст. На полу прямо под ним лежало высохшее тело человека в арабском   платье. Я оглядел стены, чтобы проверить, прав ли был Трелони. Действительно,   символы ковша указывали на место полевую руку (на южной стороне), где и был   сердаб, помеченный единственной золотой звездой. Внутри тайника мое внимание   привлекли семь звезд из полированного золота. Я надавил на каждую из них   поочередно – никакого результата. Возможно, механизм должен срабатывать от   одновременного нажатия на все звезды рукой с семью пальцами. Мне удалось   проделать это двумя руками, и каменная плита, медленно повернувшись, вновь   встала на место, закрывая вход в сердаб.      

Когда   плита сдвинулась, она на мгновение приоткрыла каменное изваяние в человеческий   рост. Мельком замеченная мною фигурка испугала меня. Она напоминала того   мрачного стража, которого, по словам арабского историка аль-Масуди, король   Саурид ибн Саулук поместил в Восточную пирамиду для охраны ее сокровищ:   «Мраморная фигурка хранителя[19]   с копьем в руке и свернувшейся змеею на голове. При приближении неизвестного   змея кусала его, обвившись вокруг шеи и убивая, а затем возвращалась на место».      

Разумеется,   и эта фигурка была сделана не красоты ради, и мне вовсе не хотелось иметь с ней   дело – мертвый араб у моих ног служил прекрасным подтверждением этого! Снова   тщательно изучив стену, я нашел следы от ударов молотка. Так вот что произошло!   Грабитель, оказавшись более сообразительным, чем мы, заподозрил наличие тайника   и постарался его отыскать. В результате он случайно освободил «хранителя», как   назвал его арабский историк. Результат говорил сам за себя. Взяв кусок дерева и   держась на безопасном расстоянии, я нажал на звезду.      

Камень   мгновенно отошел назад. Скрытая внутри фигура, выскочив, сделала выпад копьем,   а затем мгновенно исчезла. Несколько раз я повторил попытку, но с тем же   результатом: «хранитель» мелькал передо мной и скрывался в своем тайном логове.      

Я не   отказался бы изучить механизм «хранителя», двигавшегося с такой зловещей быстротой,   но это было невозможно без инструментов, которых у меня не оказалось под рукой.   Предполагаю, что для этого пришлось бы вырубить часть скалы. Я надеюсь, что   когда-нибудь вернусь в гробницу и попытаюсь это сделать. Что касается   светильников, то, во-первых, они не могли быть большего размера, чем сердаб, а   во-вторых, неким образом несомненно символизировали Хатхор – богиню,   соответствующую греческой Афродите или римской Венере, воплощению красоты и   наслаждения. Символ ее – орел в квадрате, в правом верхнем углу которого   расположен квадрат поменьше, – был вырезан внутри тайника и окрашен в   ярко-алый цвет, как и надписи на стеле. Насколько мне было известно,   существовало семь ипостасей этой богини, в некоторых из них она могла   воскресать из мертвых, – так почему бы семи светильникам не   соответствовать семи воплощениям богини?      

Итак,   первый грабитель нашел здесь свою смерть, второй обнаружил содержимое сердаба и   унес светильники. Первая попытка ограбления была совершена много лет назад, на   это указывало состояние тела. Когда случилась вторая, я не знал. Что ж! Тем   сложнее будут поиски, но искать все равно надо!      

Юджин   Корбек погрузился в молчание на пару минут, затем продолжил:      

– Описываемые   мною события произошли почти три года назад, и все это время я, словно герой   «Тысячи йодной ночи», разыскивал старые лампы. Я не смел вдаваться в   подробности о том, что именно ищу, не пытался их описывать, поскольку это могло   все испортить. На самом деле вначале я смутно представлял себе их облик, но   постепенно мне становилось все яснее, как они выглядят. Можно написать целый   том об испытанных мною разочарованиях и пустой беготне, но я не сдавался.   Наконец около двух месяцев назад в Моссуле владелец одной лавки показал мне   светильник – именно тот, что был мне нужен. Даже не знаю, как удалось мне   скрыть радость, когда я понял, что близок наконец к успеху. Я был знаком с   правилами восточного торга, так что этому еврейско-арабско-португальскому   торговцу пришлось-таки уступить его мне и заодно показать весь свой товар.   Среди всяческого хлама я обнаружил остальные шесть, на каждом из них была   символика, относившаяся к Хатхор. Чтобы торговец не догадался о том, что мне   нужно, я скупил почти все содержимое его лавки. Он едва не расплакался, говоря,   что я разорил его, поскольку теперь ему нечем торговать. Представляю, что   произошло бы, если бы владелец лавки узнал, какую сумму можно было выручить за   некоторые из его товаров, ценимые им, быть может, не столь высоко. Мне удалось   расстаться с большей частью моих покупок еще в Египте (чтобы не возбудить   подозрений, я не мог ни дарить, ни даже «потерять» их), причем мне дали за   многие безделушки вполне приличные деньги. Я постарался добраться до Англии как   можно быстрее – слишком драгоценен был мой груз, так что не следовало   подвергать его риску – и наконец прибыл в Лондон со светильниками, с некоторыми   безделушками из тех, что полегче весом, и папирусами, собранными во время   путешествия. Теперь, мистер Росс, вы знаете все, что знаю я, и вам решать,   какие эпизоды из этой истории рассказать мисс Трелони, да и стоит ли ей вообще…      

Его   прервал звонкий девичий голос, раздавшийся за нашими спинами:      

– При   чем здесь мисс Трелони? Она здесь!      

Мы   дружно обернулись. В дверях стояла Маргарет. Мы не знали, давно ли она здесь   присутствует и что стало доступно ее ушам.      

 Глава XIII      

ПРОБУЖДЕНИЕ ИЗ ТРАНСА      

       

Неожиданно   брошенная фраза ставит в тупик, потому что сразу невозможно оценить ее содержание,   а также интонацию. Наша ситуация не была исключением. Однако, справившись с испугом,   я уже не сомневался в искренности заданного Маргарет вопроса. Между тем девушка   спокойным тоном продолжала:      

– О   чем вы беседовали здесь все это время, мистер Росс? Полагаю, мистер Корбек   рассказывал вам о своих приключениях в поисках светильников. Надеюсь   когда-нибудь услышать об этом от вас, мистер Корбек, но не раньше, чем мой   бедный отец почувствует себя лучше. Я уверена, что он и сам с удовольствием   присутствовал бы при вашем рассказе. Так я права? – Маргарет быстро   оглядела каждого из нас и, очевидно, утвердилась в своих предположениях. –   Отлично! Надеюсь, долго ждать мне не придется. – Она помолчала, затем,   вздохнув, продолжила: – Меня ужасно расстраивает болезнь моего отца. Я   чувствую, что нервы у меня сдают, и поэтому решила прогуляться по парку. Может   быть, мне станет легче. Если вы не против, мистер Росс, я попросила бы вас   побыть с отцом. Тогда я буду спокойна.      

Я с   готовностью поднялся, радуясь тому, что бедная девушка хотя бы на полчаса   выйдет на воздух. Она казалась очень усталой, и у меня даже кольнуло в сердце,   когда я взглянул на ее бледные щеки. Я отправился в комнату мистера Трелони,   чтобы занять свое обычное место. В это время у его постели дежурила миссис   Грант. В свое время мы приняли решение, что днем в комнате достаточно одного   человека, и, когда я вошел, экономка воспользовалась случаем и вышла, чтобы   заняться своими делами. Шторы были подняты, но окна выходили на север, и жаркие   лучи солнца не попадали в помещение.      

Я сидел,   размышляя над рассказом Корбека, пытаясь найти связь между этими удивительными   событиями и тем, что происходило в доме. Подозрения не оставляли меня, я уже   начал сомневаться во всех и во всем, даже в собственных чувствах. В моей памяти   то и дело всплывали предостережения опытного детектива. Он считал мистера   Корбека ловким и умным лжецом, а мисс Трелони его сообщницей. Маргарет –   сообщница! Можно ли оставаться наедине с подобным предположением? Я готов был   пожертвовать жизнью, лишь бы она оказалась ни при чем! Один лишь ее образ,   нежный голос…      

Сильный   и властный голос прервал мои мечты:      

– Кто   вы? И что вы здесь делаете?      

Несмотря   на все ожидания, касающиеся его пробуждения, никому не приходило в голову, что   Абель Трелони может проснуться сразу в ясном сознании, полностью владея собой.   Я был настолько поражен, что ответил почти машинально:      

– Меня   зовут Малькольм Росс. Я присматриваю за вами.      

Он   казался удивленным и тут же забросал меня вопросами:      

– За   мной? Что вы подразумеваете? Зачем за мной присматривать? – Его взгляд   остановился на собственном плотно перевязанном запястье. Тон его смягчился,   стал менее напористым и более спокойным, как у человека, смирившегося с   фактами. – Вы врач?      

Я едва   не улыбнулся, испытывая облегчение после долгого беспокойства за его жизнь.      

– Нет,   сэр.      

– Но   тогда почему вы здесь? Если не врач, то кто вы? – Его голос вновь   посуровел.      

Целый   ряд аргументов, на которых должен основываться ответ, пронесся в моем мозгу   быстрее, чем слова слетели с губ. Маргарет! Я должен помнить о Маргарет! Сейчас   передо мной ее отец, ничего обо мне не знавший; естественно, его заинтересует и   наверняка обеспокоит тот факт, что дочь предложила мне стать сиделкой у его   постели. Обычно отцы с некоторой ревностью относятся к выбору дочерей, и,   поскольку я не рассказал ей о своей любви, мне не следовало какими-то своими   словами и поступками ставить ее в неловкое положение.      

– Я   барристер. Но здесь я не в качестве юриста, а просто как друг вашей дочери.   Мисс Трелони попросила меня прийти, потому что знала о моей профессии и потому   что решила, будто вас пытались убить. Позднее она, видя мое дружеское   расположение, позволила мне остаться в соответствии с вашим пожеланием о   постоянном дежурстве.      

Мой   собеседник отличался сообразительностью и, насколько мне было известно, немногословием.   Сейчас хозяин дома не сводил с меня внимательного взгляда и, казалось, читал в   моем мозгу каждую мысль. К счастью, он, не вдаваясь в подробности, из каких-то   своих соображений принял, по-видимому, мои слова на веру. Глаза его блеснули, и   губы чуть шевельнулись, следуя собственному ходу мыслей. Неожиданно мистер   Трелони спросил:      

– Думала,   что меня хотели убить? Это случилось вчера вечером?      

– Нет!   Четыре дня назад.      

– Что?!      

Пока мы   разговаривали, Абель Трелони сел на постели, а теперь, казалось, готов был из   нее выскочить. Однако он сумел взять себя в руки и, откинувшись на подушки,   тихо проговорил:      

– Расскажите   мне все – все, что знаете, каждую подробность! Ничего не упускайте. Но погодите:   вначале заприте дверь! Прежде чем я кого-либо увижу, мне хочется узнать все   детали того, что со мной произошло.      

«Кого-либо   увижу!» Меня, очевидно, считали исключением. Сочтя это признаком доверия ко   мне, я с готовностью подошел к двери и тихо повернул ключ.      

Когда я   вернулся, мистер Трелони уже удобно устроился на постели.      

– Говорите! –   приказал он.      

Я   рассказал ему все, что только мог вспомнить, о событиях, имевших место после   моего появления в доме. Конечно, я ни словом не обмолвился о моих чувствах к   Маргарет, а о Корбеке сообщил, что тот приехал с какими-то лампами, которые   разыскивал по его, Абеля Трелони, поручению. Разумеется, я не стал скрывать от   него их пропажу и то обстоятельство, что они неожиданно нашлись в его доме.      

Абель   Трелони слушал с поразительным в данных обстоятельствах самообладанием, однако   нельзя сказать, что он оставался равнодушен, поскольку глаза его иногда   загорались, а сильные пальцы здоровой руки сжимали простыню. Это было особенно   заметно, когда я говорил о Корбеке и о том, как светильники нашлись в будуаре   Маргарет. Иногда он бросал отдельные фразы, словно комментируя мой рассказ.   Таинственные события, больше всего интересующие нас, его, казалось, не   взволновали; похоже, мистер Трелони уже знал о них. Больше всего его задело   сообщение о выстрелах сержанта Доу. Пробормотав: «Тупица», он быстро глянул в   сторону поврежденного шкафчика, всем своим видом выражая раздражение. Когда я   упомянул о тревоге его дочери, о ее бесконечной заботе и преданности, он,   пожалуй, был тронут и с изумлением прошептал: «Маргарет! Маргарет!»      

Я   закончил рассказ, доведя его до настоящей минуты, когда мисс Трелони   отправилась на прогулку (сейчас я не осмелился думать о ней как о Маргарет).   Мой внимательный слушатель довольно долго сидел молча – минуты две-три, но мне   показалось, что они тянулись бесконечно. Затем он пристально посмотрел на меня   и резко бросил:      

– Теперь   расскажите все о себе!      

Это   походило на некий намек, и я почувствовал, что краснею. Мистер Трелони не   сводил с меня глаз, спокойных и вопрошающих, его взгляд проникал в душу. На его   губах появилась легкая улыбка, и это усилило мое замешательство, хотя и   принесло некоторое облегчение. Я не люблю витиеватых речей, привык прямо   излагать свои мысли и потому твердым голосом произнес:      

– Меня   зовут, как я уже сказал, Росс, Малькольм Росс. По профессии я – барристер и был   назначен на должность королевского адвоката в последний год правления королевы.[20]      

– Да,   я знаю. Слышал о вас лишь хорошие отзывы. Где и когда вы познакомились с Маргарет?      

– Первый   раз мы увиделись на балу десять дней назад. Затем на пикнике, который устраивала   леди Стратконнел на реке. Мы проплыли от Виндзора до Кукхема. Map… мисс Трелони   оказалась в одной лодке со мною. Я немного занимаюсь греблей, и в Виндзоре у   меня есть своя лодка. Мы о многом беседовали… Естественно…      

– Естественно! –   В голосе его промелькнули насмешливые нотки.      

Что ж,   поскольку я нахожусь в обществе сильного человека, мне следует показать и свою   силу. Мои друзья, а иногда и противники признают за мной это качество. В данном   случае демонстрация слабости означала проявление скрытности. Я оказался в   трудном положении, мне постоянно нужно было следить за своей речью, чтобы   неосторожными словами не усложнить отношения дочери и отца. Я продолжал:      

– Место,   время дня и окружающая природа настолько располагали к доверию между нами, что   разговор дал мне возможность ознакомиться с ее внутренней жизнью.      

Лицо   мистера Трелони помрачнело, но он промолчал. Теперь я должен был придерживаться   определенной линии разговора, прикладывая к этому максимальные усилия. Ситуация   могла обернуться серьезными последствиями также и для меня.      

– Я   не мог не заметить, что она чувствует себя одинокой. Думаю, я понял ее   состояние, тем более что побуждал ее говорить со мной откровенно и счастлив был   преуспеть в этом. Между нами возникло взаимопонимание.      

Изменившееся   выражение его лица заставило меня быстро добавить:      

– Сэр,   она не говорила ни о чем, что могло бы показать ее с дурной стороны. Мисс   Трелони лишь рассказала о своем желании быть ближе к отцу, которого она любит и   понимает, о стремлении больше ему довериться и разделить круг его интересов.   Поверьте мне, сэр, о таких чувствах может лишь мечтать сердце отца. Она – ваша   достойная дочь и поделилась со мною своими сокровенными мыслями, очевидно,   потому, что сочла меня человеком, которому можно довериться…      

Я   помолчал. Продолжать было не просто, я боялся навредить Маргарет. Абель Трелони   сам облегчил мне задачу:      

– Ну   а вы?      

– Сэр,   мисс Трелони очень мила и красива. Она молода, и ее разум можно сравнить с горным   хрусталем. Что касается меня, то я еще не стар и ни к кому не привязан. До сих   пор мне не приходилось испытывать подобных чувств, могу сказать это вам, хотя   вы и являетесь ее отцом!      

Здесь я   невольно опустил глаза. Подняв же их, увидел, что мистер Трелони по-прежнему   внимательно рассматривает меня. Казалось, лицо его осветилось искренней добротой,   когда он с улыбкой протянул мне руку и сказал:      

– Малькольм   Росс, я слышал о вас как о человеке бесстрашном и благородном. Рад, что у моей   дочери такой друг. Продолжайте!      

Сердце   мое дрогнуло. Первый шаг к завоеванию отца Маргарет был сделан. Кстати, я заметил   за собой, что, продолжая рассказ, стал более словоохотлив и манеры мои также   оживились.      

– С   годами мы приобретаем опыт, позволяющий пользоваться своим возрастом благоразумно.   Могу утверждать, у меня большой жизненный и профессиональный опыт. Я отважился   попросить мисс Трелони считать меня своим другом и в случае необходимости   согласиться на мою помощь. Она пообещала мне это. У меня даже в мыслях не было,   что возможность проявить себя в качестве ее друга не заставит себя ждать. Когда   с вами случилось несчастье, ваша дочь послала за мной!      

Я   замолчал, чувствуя его проницательный взгляд, но спустя мгновение продолжил:      

– Когда   было обнаружено ваше письмо с инструкциями, я предложил ей свои услуги. Вы   знаете, что они были приняты.      

– И   что вы чувствовали в эти дни?      

Интонация   его вопроса поразила меня, напомнив о Маргарет и вновь заставив почувствовать   себя мужчиной, защитником. Я заговорил более уверенным тоном:      

– Эти   дни, сэр, несмотря на тревогу и боль, которые я испытывал, видя страдания   девушки, любимой мною с каждым часом все сильнее, были самыми счастливыми в   моей жизни!      

После   этих слов мистер Трелони так долго молчал, что я уже забеспокоился, не слишком   ли смелыми были мои слова. Наконец он прервал затянувшуюся паузу:      

– Ваши   слова могли бы обрадовать сердце ее бедной матери. – По лицу его   скользнула тень, и он заговорил быстрее: – Вы определенно уверены в этом?      

– Я   знаю свое сердце, сэр. По крайней мере, думаю, что знаю.      

Он   покачал головой:      

– Нет-нет!   Я имею в виду не вас. Здесь все понятно. Но вы говорили о чувствах Маргарет ко   мне… она жила здесь, в моем доме, целый год… и жаловалась вам на одиночество. А   я за весь год, – грустно сознаться в этом, но это правда, – не   заметил ни одного знака ее привязанности ко мне! – Голос его дрогнул, и   Абель Трелони смолк, погрузившись в раздумья.      

– Так   значит, сэр, мне выпала честь за несколько дней увидеть больше, чем вам за весь   год!      

Мои   слова вывели его из задумчивости, и он с удивлением заметил:      

– Я   не догадывался об этом, мне казалось, что Маргарет ко мне безразлична.   По-моему, это наказание за мое пренебрежение к ней, за то, что я полагал ее   созданием с холодным сердцем. Как радостно сознавать, что плоть от плоти моей   Дженни… – Он в волнении откинулся на подушки.      

Как,   должно быть, он любил ее мать! Сейчас его воодушевляла скорее любовь к   человеку, в котором он видел воплощение своей жены и даже не воспринимал как   собственную дочь. Волна симпатии к Абелю Трелони прокатилась по моему сердцу. Я   начал постигать чувства этих молчаливых и замкнутых натур, успешно скрывавших   горячую жажду любви друг к другу! Меня не удивило, когда он вполголоса   пробормотал:      

– Маргарет,   дитя мое! Нежная, ласковая, сильная и правдивая! Как она похожа на свою мать!      

До самых   глубин своего сердца я был рад, что говорил с отцом Маргарет искренно.      

– Четыре   дня! – задумчиво произнес мистер Трелони. – Шестнадцатого! Так   значит, сегодня двадцатое июля?      

Я   кивнул, и он продолжал:      

– Итак,   я четыре дня пролежал в трансе. Это не первый случай, однажды я провел в трансе   три дня при необычных обстоятельствах и даже не подозревал этого, пока мне не   сказали. Как-нибудь я вам об этом расскажу, если вам интересно.      

На меня   волной накатила радость. Отец Маргарет настолько доверяет мне… Неожиданно он   объявил спокойным деловым тоном:      

– Пожалуй,   пора мне встать. Когда дочь придет, скажите ей, что со мной все в порядке. И   передайте Корбеку, что, как только смогу, я увижусь с ним. Я хочу видеть эти   светильники и все о них узнать!      

Я еле   сдерживал радость: в его обращении со мной были заметны родственные чувства, разве   подобное не может воодушевить? Я поспешно направился к двери, намереваясь   выполнить его распоряжения, но он остановил меня на полпути:      

– Мистер   Росс, вернитесь, пожалуйста!      

Мне не   понравилось обращение «мистер». Зная о моей дружбе с его дочерью, он уже называл   меня Малькольмом, и возвращение к формальному обращению несколько испугало   меня. Я внутренне напрягся, но выполнил его просьбу, стараясь внешне ничем не   проявить своего душевного состояния. Мистер Трелони, будучи по натуре   проницательным, словно прочел мои мысли, и лицо его заметно смягчилось.      

– Присядьте   на минуту, поскольку лучше поговорить сейчас, нежели потом. Что касается моей   дочери – все это новость для меня, и неожиданная, потому мне и хотелось узнать   об этом подробнее. Поймите, я, будучи ее отцом, имею некоторые обязательства,   которые могут… одним словом…      

Его   замешательство почему-то возродило мои надежды, и я с волнением ждал   продолжения.      

– Исходя   из того, что вы говорили о моей Маргарет… у вас есть намерение просить ее руки?      

– Именно   так! После того вечера на реке я собирался найти вас и спросить, могу ли я поговорить   с ней об этом. События прошедших дней сблизили нас больше, чем я смел   надеяться, но первоначальное намерение неизменно и крепнет с каждым часом.      

Лицо его   смягчилось. Как видно, мысленно он возвращался к собственной юности.      

– По-видимому,   Малькольм Росс, – это обращение вновь ободрило меня, – пока что вы   еще не говорили с моей дочерью о ваших чувствах?      

– Об   этом не было сказано ни слова, сэр.      

Скрытый   смысл моей фразы вызвал серьезную и добрую улыбку на его лице, и он заметил:      

– Ни   слова! Это хорошо. Слова бывают двусмысленны, порой – лживы, а она могла бы поверить   им!      

Мое лицо   залила краска.      

– Я   сознавал, насколько затруднительно ее положение, а также испытывал глубокое   уважение к вам, хотя мы не были знакомы, сэр, поэтому не осмелился делать   никаких заявлений. Мистер Трелони, клянусь вам: мы с вашей дочерью всего лишь   друзья – не более!      

Мистер   Трелони протянул ко мне руки и с волнением сжал мои. Затем великодушным тоном   произнес:      

– Я   удовлетворен, Малькольм Росс. Конечно, до тех пор, пока мы с ней не увидимся, я   не дам вам своего разрешения по поводу каких-либо заявлений – на словах, –   с улыбкой добавил он. Внезапно лицо его снова посуровело. – Но мне еще   нужно кое-что обдумать. Это касается моей семьи. Именно поэтому я углубился в   обсуждение жизненного пути дочери и ее будущего счастья с незнакомым человеком.   Мои проблемы столь насущны, что я не могу терять ни минуты.      

В его   голосе прозвучало достоинство и гордость, что, несомненно, произвело на меня впечатление.      

– Не   забуду ваших пожеланий, сэр, – пообещал я, открывая дверь, и спустя   мгновение услышал, как он запер ее за мной.      

Когда я   сообщил мистеру Корбеку о том, что Абель Трелони пришел в себя, тот запрыгал от   восторга, словно ребенок. Но почти мгновенно его радость сменилась   озабоченностью: он попросил меня проявить осторожность и воздержаться от   рассказа о его посещении гробницы и о том, как были найдены светильники.      

– В   случае, – добавил Корбек, – если Трелони заговорит с вами на эту   тему, а он это несомненно сделает.      

Он   бросил на меня косой взгляд, выдающий его осведомленность о моих сердечных   делах.      

Я   кивнул, соглашаясь с ним. Интуиция подсказывала мне, что мой собеседник прав,   хотя причина этого осталась для меня не совсем ясной. Однако у меня не   возникало сомнений, что Трелони – человек необычный и вести себя с ним надо   соответственно. Кстати, скрытность – качество, не всегда почитаемое сильным   человеком.      

Отмечу,   что реакция остальных на выздоровление хозяина дома была весьма разнообразной.   Миссис Грант расплакалась от избытка чувств, а затем бросилась хлопотать, желая   навести повсюду небывалый порядок. Лицо сиделки вытянулось: она лишилась   больного, который не вызывал особых затруднений в уходе и приносил неплохой   доход. Но разочарование длилось не более мгновения, и мисс Кеннети разделила   всеобщую радость по поводу того, что беда миновала. Она сообщила нам о   готовности прийти к больному по первому зову и занялась упаковкой своей сумки.      

Я   пригласил сержанта Доу в кабинет, чтобы остаться с ним наедине. Когда он   услышал новость, судя по выражению его лица, всегдашнее самообладание на   какой-то момент изменило ему. Надо сказать, я тоже удивился, услышав вопрос   полицейского:      

– А   он объяснил хотя бы первое нападение? Ведь он уже был без сознания, когда   произошло второе.      

Профессиональный   инстинкт в этом человеке был столь силен, что подавил все прочие.      

Собственно   нападение, благодаря которому я оказался в этом доме, уже перестало занимать   мои мысли.      

– Знаете,   мне даже не пришло в голову спросить его об этом!      

Детектив   выслушал мой ответ с неодобрением.      

– Вот   почему раскрывают лишь малое количество дел, когда в них не принимают участие   наши люди, – заметил он. – Детектив-любитель никогда не доведет дело   до конца. Что касается обычных людей, напряжение опасности проходит, и они обо   всем забывают. Это похоже на морскую болезнь, – философски добавил   он. – Будучи на берегу, вы о ней даже не вспоминаете, а бежите в буфет   подкрепиться! И все же, мистер Росс, я рад, что дело закрыто. Полагаю, мистер   Трелони сам разберется во всем. Впрочем, не исключаю и такой возможности, что   он ничего не будет делать, поскольку, очевидно, ожидал каких-то событий и не   обратился в полицию. Я считаю, он хотел, чтобы кто-то избежал наказания… Итак,   нам сообщат официально, для соблюдения всех формальностей в отделе регистраций,   о несчастном случае или о случае сомнамбулизма. Скажу вам честно, сэр, меня это   устраивает. Мне уже порой начинало казаться, что я схожу с ума. Слишком много   тайн – а это не моя область, предпочитаю иметь дело либо с фактами, либо с их   причинами. Теперь я могу умыть руки и вернуться к своей обычной работе.   Разумеется, сэр, буду рад вас услышать, если вы решите пролить свет на эту   загадку. Если не затруднит, пожалуйста, сообщите мне, каким образом человека   вытащили из постели, когда именно его поцарапал кот и в чьих руках был нож во   второй раз. Ведь наш приятель Сильвио не способен на подобный подвиг. Видите   ли, я до сих пор об этом думаю и боюсь, что эти мысли будут отвлекать меня от   других дел!..      

Когда   Маргарет вернулась с прогулки, я встретил ее в холле. Девушка по-прежнему оставалась   грустной, и румянец не вернулся на ее щеки, а я, как ни странно, предполагал   увидеть ее повеселевшей. Едва она меня увидела, как глаза ее загорелись и она   выжидательно уставилась на меня.      

– У   вас для меня хорошие новости? – спросила она. – Отцу лучше?      

– Да!   А как вы об этом догадались?      

– Поняла   по вашему лицу. Я должна пойти к нему.      

– Он   сказал, что пошлет за вами, как только оденется.      

– Сказал,   что пошлет? – изумленно повторила она. – Значит, он пришел в себя! А   я и не знала, что все столь замечательно! О Малькольм!      

Опустившись   на стул, она расплакалась. То, что она назвала меня по имени, обещало мне   чудесные возможности, и я чувствовал, как сильно бьется мое сердце. Заметив   охватившее меня волнение, девушка протянула мне руку. Я крепко сжал ее и   поцеловал. Подобные минуты предоставляют удобные возможности влюбленным –   поистине, это настоящий дар богов! До этого момента, несмотря на мою любовь к   ней, у меня была лишь надежда. Но теперь, когда Маргарет с готовностью   позволила мне пожать и даже поцеловать ей руку, ее пылкое ответное пожатие и   огонь любви в темных, глубоких глазах красноречиво говорили обо всем, чего   только мог пожелать самый нетерпеливый из влюбленных.      

Мы не   произнесли ни слова – разве они были нужны? Слова показались бы пустыми, ничтожными   и не смогли бы выразить наших чувств. Не разъединяя рук, словно дети, мы   поднялись по лестнице и у дверей комнаты мистера Трелони стали ожидать его   приглашения. Я шепотом рассказывал ей на ухо – насколько это было приятнее   разговора на менее близком расстоянии! – о том, как очнулся ее отец и   какой разговор состоялся между нами, разумеется опуская подробности, касавшиеся   ее самой.      

Вскоре в   комнате прозвенел колокольчик, и Маргарет, высвободившись из моих рук, приложила   палец к губам. Она подошла к двери и тихо постучала.      

– Войдите. –   Произнес мистер Трелони громким голосом.      

– Это   я, отец!      

Голос   девушки дрогнул от волнения. Сколько в ее кратком ответе было любви и надежды!      

Послышались   быстрые шаги, дверь распахнулась, и Маргарет бросилась в объятия Абеля Трелони.   Мой слух уловил лишь несколько несвязных фраз:      

– Отец!   Дорогой отец!      

– Мое   дитя! Маргарет! Мое милое, нежное дитя!      

– Ах,   отец, отец! Наконец-то, наконец-то!      

Отец с   дочерью скрылись в комнате, и дверь за ними закрылась.      

 Глава XIV      

РОДИМОЕ ПЯТНО      

       

В   ожидании приглашения в комнату мистера Трелони, в котором я нисколько не   сомневался, время тянулось медленно, и мне было очень одиноко. После нескольких   первых мгновений эмоционального подъема при виде радости Маргарет чувство   обладания, характерное для влюбленного, охватило меня. Но длилось это чувство   недолго. Счастье девушки так или иначе зависело и от мистера Трелони, а две   гордые, сильные личности, хотя и были связаны очень прочными родственными   связями, какие только могут существовать между отцом и дочерью, начали узнавать   друг друга только тогда, когда выросла дочь. Гордость и сила натуры каждого из   них, а также сдержанность – основная черта их характеров – с самого начала   создали барьер в отношениях. Каждый начал уважать скрытность другого довольно   поздно, и взаимное непонимание переросло в привычку. Итак, эти два любящих   сердца, страстно жаждущих найти сочувствие, долго находились в разлуке. Но   теперь все уладилось, и я был безмерно рад, что наконец Маргарет обрела счастье.   Пока я размышлял на эту тему, а также предавался мечтам о своих личных делах,   дверь открылась и мистер Трелони пригласил меня войти.      

– Пожалуйста,   мистер Росс! – сердечно, но не без некоторой формальности, которая несколько   охладила мой пыл, произнес он.      

Я вошел   в комнату, и Абель Трелони протянул мне руку, которую я пожал с удовольствием.   Он, не отпуская ее, подвел меня к своей дочери. Маргарет смотрела то на меня,   то на него и наконец опустила взгляд. Мы стояли так близко друг к другу, я   слышал ее взволнованное дыхание. Мистер Трелони нарушил затянувшееся молчание.      

– Если   все происходит так, как бы мне этого хотелось, нам не следует что-либо держать   в тайне друг от друга. Малькольм Росс уже так много знает о моих делах, что,   полагаю, он должен либо забыть о них и молча удалиться, как подобает   джентльмену, либо узнать о них еще больше. Маргарет! Не хочешь ли ты, чтобы   мистер Росс взглянул на твое запястье?      

Девушка   вопрошающе посмотрела на него, но, несмотря на ее заметное колебание, было ясно,   что она приняла решение. Ничего не говоря, Маргарет подняла правую руку и   сдвинула золотой браслет в виде распростертых крыльев вниз, открыв кисть.      

Я   похолодел от ужаса.      

На ее   кисти виднелась тонкая зубчатая красная линия, с которой словно стекали красные   пятна, похожие на капли крови!      

Девушка   стояла передо мной – само воплощение гордой терпимости. Сквозь всю присущую ей   мягкость и великодушное пренебрежение к собственной личности, которое я ощущал   в ней, сквозь пламя огня, который, казалось, сиял из темной глубины ее глаз,   освещая душу моей возлюбленной, – яркими искрами сверкала, вне всякого   сомнения, гордость. Это чувство, основанное на вере, рожденное чистотой   сознания, – гордость истинной королевы из прежних времен, когда   принадлежность к королевскому роду требовала обладать величайшей храбростью и   быть первым во всех великих деяниях. Так мы простояли несколько секунд, и в   глубоком, торжественном голосе ее отца я услышал брошенный мне вызов:      

– Что   вы скажете теперь?      

Не в   силах выразить ответ словами, я взял правую руку Маргарет, склонился и   чрезвычайно нежно поцеловал ее запястье. Когда, не отпуская руки девушки, я   поглядел ей в лицо, то увидел на нем выражение такой радости, о которой мог   только мечтать, как о райском блаженстве. Затем я обернулся к мистеру Трелони.      

– Вы   получили мой ответ, сэр!      

Его   мужественное лицо осветила гордая улыбка. Абель Трелони произнес единственное   слово, когда положил свою руку на наши, сомкнутые, и нагнулся, чтобы поцеловать   дочь:      

– Хорошо!      

Раздался   стук в дверь, и в ответ на бесстрастное «Входите!», произнесенное мистером Трелони,   появился мистер Корбек. Увидев нас, он в недоумении отшатнулся, и буквально в   это же мгновение мистер Трелони поспешил к нему. Когда хозяин дома пожимал ему   обе руки, казалось, что весь энтузиазм его молодости, о котором рассказывал нам   мистер Корбек, вернулся к нему в одно мгновение.      

– Итак,   вы достали лампы! – едва ли не выкрикнул Абель Трелони. – Мои   предположения в конце концов подтвердились. Пройдемте в библиотеку – там нам   никто не помешает, и вы расскажете мне об этом! А пока мы беседуем, Росс, –   он обернулся ко мне, – будьте добры, в знак нашей дружбы, достаньте ключи   от сейфа, чтобы я смог взглянуть на эти лампы!      

Когда я   вернулся с ключами, они все еще были увлечены разговором; к ним вскоре после   моего ухода присоединился Уинчестер. Мистер Трелони, узнав от Маргарет о его   постоянном внимании, а также о том, что он, несмотря на большое противостояние,   следовал всем инструкциям, попросил доктора остаться и выслушать захватывающую   историю: «Это наверняка заинтересует вас».      

Мы рано   отобедали в тот день. После этого долго сидели вместе, беседуя, затем около   шести часов вечера хозяин дома произнес:      

– А   теперь нам лучше всего расстаться и спокойно лечь спать пораньше. Мы можем   продолжить завтра, часов в двенадцать, а сегодня мне хотелось бы все обдумать.      

Доктор   Уинчестер ушел первым, с любезной предусмотрительностью прихватив с собой мистера   Корбека. Когда они ушли, мистер Трелони сказал:      

– Думаю,   сегодня вы можете переночевать у себя дома. Мне хотелось бы спокойно провести   вечер с дочерью; есть многое, о чем мне следовало бы рассказать ей, и только   ей. Возможно, уже завтра я смогу сообщить об этом также и вам; но в данный   момент было бы лучше, чтобы нас ничего не отвлекало.      

Я   прекрасно понимал и разделял его чувства; но опыт последних нескольких дней был   еще не забыт, и, несколько помедлив, я решил уточнить:      

– Это   действительно не опасно? Если бы вы знали, как…      

К моему   удивлению, Маргарет прервала меня:      

– Малькольм,   опасностей не предвидится. Я же рядом с отцом!      

Говоря   эти слова, она прильнула к нему, как бы защищая его своим телом. Я не знал, что   ей ответить. Абель Трелони сердечно продолжил:      

– Приходите   как только вам захочется, Росс, например к завтраку. Мы обязательно поговорим.      

Потом он   тихо вышел из комнаты, оставив нас вдвоем. Я начал целовать руки Маргарет, которые   она протянула мне, затем притянул ее к себе, и наши губы встретились – в первый   раз.      

В ту   ночь я никак не мог заснуть – ощущение счастья и одновременно беспокойство   прогнали сон прочь. Тем не менее ночь пролетела настолько быстро, что рассвет   словно обрушился на меня, не прокрадываясь по своему обыкновению.      

Еще не   было девяти часов, когда я появился в Кенсингтоне. Все мое беспокойство мгновенно   исчезло, как снег под лучами яркого солнца, как только я увидел, что румянец   вернулся на бледные щеки Маргарет. Она сказала, что отец спал хорошо и скоро   присоединится к нам.      

– Я   уверена, – прошептала девушка, – что мой отец специально не покидает   своей комнаты, чтобы я могла первой встретить тебя и побыть с тобой наедине!      

После   завтрака мистер Трелони повел нас в кабинет, говоря по дороге:      

– Я   просил Маргарет присутствовать при нашем разговоре.      

Когда мы   сели, он серьезно произнес:      

– Вчера   вечером я сказал, что нам есть о чем побеседовать друг с другом. Осмелюсь предположить,   вы думали, что это касается Маргарет и вас. Я нрав?      

– Именно   так.      

– Хорошо,   мой мальчик, все правильно. Мы говорили с Маргарет, и мне известны желания моей   дочери.      

Я крепко   пожал протянутую им руку, а затем поцеловал Маргарет, подвинувшую свой стул   ближе ко мне, чтобы мы смогли держаться за руки во время разговора. Абель   Трелони продолжал несколько поспешно, что показалось мне странным:      

– Вам   известно очень многое о моей охоте за мумией царицы Теры и вещами, ей принадлежавшими;   осмелюсь добавить, что вы догадываетесь о многих моих связанных с ней теориях.   Об этом, если возникнет необходимость, я могу рассказать позже и ответить на   любые вопросы – когда вам будет удобно. Но есть безотлагательное дело, о   котором мне надо посоветоваться с вами сейчас, и оно заключается в следующем:   Маргарет и я не достигли соглашения по одному вопросу. Я говорю о проведении   эксперимента, который смог бы увенчать двадцать лет исследований, жизнь среди   подстерегавших меня опасностей и неописуемое количество подготовительной работы.   С его помощью нам стало бы известным знание, которое в течение веков было   недоступно человечеству. Мне бы не хотелось, чтобы моя дочь присутствовала при   нем, так как нельзя не учитывать тот факт, что данный эксперимент может быть   сопряжен с риском, причем неизвестной природы. Однако я неоднократно попадал в   своей жизни в исключительные обстоятельства, таким же опытом обладает мой   бесстрашный ученик мистер Корбек, который помогал мне в работе, поэтому нам не   страшно рисковать. Эксперимент пошел бы на пользу науке, истории и философии, и   мы смогли бы перевернуть еще одну страницу в книге человеческой мудрости в наш   прозаический век. Но повторяю, риск слишком велик, и мне ненавистна даже мысль   о том, что моя дочь… – Он на мгновение замолчал, словно у него перехватило   дыхание, затем продолжил: – Ее юная счастливая жизнь представляет собой великую   ценность, чтобы можно было обращаться с ней столь легкомысленно, особенно   теперь, когда она находится на пороге своего счастья. Я не желаю видеть, как   она лишится жизни, как случилось с ее дорогой матерью…      

Мистер   Трелони прикрыл глаза руками. В одно мгновение Маргарет оказалась возле него,   она принялась обнимать и целовать его, тихо нашептывая ласковые слова. Затем,   выпрямившись и держа одну руку на его плече, девушка твердым голосом обратилась   к нему:      

– Отец!   Мама не приказывала тебе оставаться возле нее, даже когда ты задумал   отправиться в полное опасностей путешествие, когда Египет был целиком охвачен   войной. Ты сам рассказывал мне о том, как она уважала твою свободу и твое право   ехать туда, куда ты считал нужным. Она беспокоилась о тебе, и вот   доказательство! – Девушка приблизила к его глазам свое запястье со шрамом,   который, казалось, источал кровь. – Теперь дочь Дженни поступает так, как   на ее месте поступила бы она сама! – Затем Маргарет обернулась ко мне: –   Малькольм, ты знаешь, что я люблю тебя! Но любовь предполагает доверие, и ты   должен доверять мне пред лицом опасности не меньше, чем в радости. Я предлагаю   тебе присоединиться к нам с отцом. Вместе мы можем преодолеть опасность или –   если не добьемся успеха – умереть. Таково мое желание, мое первое требование,   предъявляемое будущему мужу! Как ты думаешь, я права, правда? Скажи отцу, что   ты об этом думаешь!      

Она была   похожа на королеву, обратившуюся с мольбой. Мой бог, я любил ее безмерно! Я   встал возле Маргарет, взял ее за руку и произнес:      

– Мистер   Трелони! Маргарет и я – это одно целое, только смерть разлучит нас.      

Он   крепко сжал, соединяя, наши руки, затем с глубоким волнением произнес:      

– Именно   так поступила бы Дженни!