1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 
    
Керн решился:
    
— Ну, тогда и я попытаюсь.
    
У чиновника не было бородки. Тем не менее лицо его показалось Керну знакомым. Может быть, он за это время сбрил себе бороду.
    
Играя изящным перочинным ножичком из перламутра, он бросил на Керна усталый взгляд своих рыбьих глаз:
    
— Эмигрант?
    
— Да.
    
— Прибыли из Германии?
    
— Да, сегодня.
    
— Есть какие-нибудь документы?
    
— Нет.
    
Чиновник кивнул. Он щелкнул лезвием ножа и открыл штопор. Керн увидел, что в этот перламутровый ножичек вмонтирована и пилка для чистки ногтей. Чиновник начал осторожно чистить ноготь большого пальца.
    
Керн ждал. Ноготь усталого человека, сидящего перед ним, казался ему сейчас самым важным в мире. Он едва дышал, боясь помешать и рассердить чиновника. Он только украдкой крепко сжал за спиной руки.
    
Наконец с ногтем было покончено. Чиновник с удовлетворением осмотрел его и поднял глаза.
    
— Десять дней, — сказал он. — Вы можете остаться здесь десять дней. Потом должны уехать.
    
Керн сразу почувствовал облегчение. У него подгибались колени, но он быстро взял себя в руки и лишь глубоко вздохнул. Керн уже научился использовать благоприятное положение.
    
— Я был бы вам очень благодарен, если бы вы разрешили мне остаться четырнадцать дней, — сказал он.
    
— Это не выйдет. А зачем вам?
    
— Я жду документы, которые мне должны выслать. Для этого мне нужен определенный адрес. Потом я хочу уехать в Австрию. — Керна охватил страх, что в последний момент он все испортит. Но отступать было поздно. Он лгал гладко и быстро. Он с такой же готовностью рассказал бы и правду, но знал, что должен лгать. А чиновник знал, что ему надо поверить этой лжи, так как он никак не мог проверить ее. И вышло так, что оба они почти поверили в эту ложь.
    
Чиновник защелкнул штопор своего ножичка.
    
— Хорошо, — сказал он. — Как исключение, четырнадцать дней. Но потом не будет никакой отсрочки.
    
Он взял бланк и стал писать. Керн смотрел на него, как на архангела. Он не мог поверить в такое чудо. До последней минуты он думал, что чиновник посмотрит в картотеку и увидит, что он уже был в Праге два раза. Поэтому он осмотрительно назвал другое имя и указал другой год рождения. В крайнем случае он сможет сказать, что раньше в Праге останавливался его брат.
    
Но чиновник слишком устал, чтобы рыться в картотеке. Он придвинул к Керну листок.
    
— Вот, возьмите. В коридоре еще много народу?
    
— Нет. Думаю, что нет. По крайней мере, когда я входил, там больше никого не было.
    
— Хорошо.
    
Мужчина вытащил свой носовой платок и начал любовно протирать перламутровый ножичек. Он даже не расслышал благодарности Керна, который выскочил из комнаты так стремительно, словно боялся, что у него отберут разрешение.
    
Только на улице, перед воротами здания, он остановился и огляделся. «Милое небо, — подумал он торжествующе, — милое голубое небо! Я вернулся, и меня не арестовали. Четырнадцать дней и четырнадцать ночей — целая вечность! Благослови бог этого человека с перламутровым ножичком. Пусть он найдет еще такой ножичек с вмонтированными часами и золотыми ножницами».
    
Рядом с ним перед входом стоял полицейский. Керн нащупал в кармане разрешение. Потом, приняв решение, подошел к полицейскому.
    
— Который час, господин полицейский? — спросил он.
    
У него самого тоже были часы. Но какое это редкое чувство — знать, что тебе не нужно бояться полицейского.
    
— Пять, — проворчал тот.
    
— Спасибо.
    
Керн медленно спустился с лестницы. Но ему очень хотелось бежать. Только теперь он поверил, что все это случилось наяву.
    
    
Большой зал ожидания комитета помощи беженцам был переполнен людьми. И тем не менее, он выглядел до странности пустым. В этом полутемном помещении люди стояли и сидели, словно тени. Почти все молчали. Каждый уже сотни раз переговорил о том, что лежало у него на душе. Теперь оставалось одно — ждать. Это был последний барьер перед отчаянием.
    
Больше половины присутствующих составляли евреи. Рядом с Керном сидел бледный человек с головой в форме груши, держа на коленях футляр со скрипкой. Напротив сидел на корточках старик, на его выпуклом лбу виднелся шрам. Старик в беспокойстве то сжимал, то разжимал руки. Рядом, тесно прижавшись друг к другу, сидели молодой человек и девушка со смуглым цветом кожи. Они крепко сцепили руки, словно боялись, что даже здесь их смогут разлучить, если они хоть на мгновение перестанут держаться настороженно. Они не смотрели друг на друга, они смотрели куда-то в пространство и в прошлое, и их глаза не выражали никаких чувств. За ними сидела полная женщина, которая беззвучно плакала. Слезы лились у нее из глаз, текли по щекам и подбородку и капали на платье. Она не обращала на них внимания и не пыталась сдержать их. Ее руки безжизненно лежали на коленях.
    
Безмолвную покорность и печаль нарушала лишь непосредственная игра ребенка. Это была девочка лет шести. С оживленным личиком, блестящими глазами и черными локонами, она быстро расхаживала по всему залу.
    
Она остановилась перед мужчиной с грушеобразным черепом. Некоторое время она смотрела на него, потом показала на футляр, который он держал на коленях.
    
— У тебя там скрипка? — спросила она звонким вызывающим голосом.
    
Мужчина посмотрел на ребенка, будто не понимая его. Потом кивнул.
    
— Покажи ее мне, — попросила девочка.
    
— Зачем?
    
— Я хочу на нее посмотреть.
    
Мужчина мгновение колебался, затем открыл футляр и вынул инструмент. Он был завернут в фиолетовый шелк. Скрипач осторожно развернул его.
    
Ребенок долго смотрел на скрипку. Потом с опаской поднял руки и дотронулся до струн.
    
— Почему ты не играешь? — спросила девочка.
    
Скрипач не ответил.
    
— Ну сыграй что-нибудь, — попросила она.
    
— Мириам! — сдавленно крикнула женщина с младенцем на руках, сидевшая в другом конце зала. — Иди ко мне, Мириам!
    
Девочка не слушала ее. Она смотрела на скрипача.
    
— Ты не умеешь играть?
    
— Умею.
    
— Почему же ты не играешь?
    
Скрипач смущенно огляделся. Его большая натруженная рука взялась за шейку скрипки. Несколько человек поблизости обратили на это внимание и посмотрели в его сторону. Мужчина не знал, куда ему деть глаза.
    
— Я же не могу здесь играть, — наконец вымолвил он.
    
— Почему? — спросила девочка. — Сыграй. Здесь очень скучно.
    
— Мириам! — снова крикнула мать.
    
— Ребенок прав, — сказал старик со шрамом на лбу. — Сыграйте! Может, это отвлечет нас немного. Я думаю, что здесь это не запрещено.
    
Скрипач колебался еще минуту. Потом он вынул из футляра смычок, натянул его и приложил скрипку к плечу. В зале раздались первые нежные звуки.
    
Керну показалось, что к нему что-то прикоснулось. Будто чья-то рука гонит от него прочь нечто, сидящее в нем. Он хотел защититься, но не смог. Его кожа была против этого. Она внезапно задрожала и стянулась. Затем снова расслабилась, и Керн почувствовал прилив тепла.
    
Открылась дверь, ведущая в бюро. Показалась голова секретаря. Он вошел в зал, оставив двери открытыми. Проем двери был ярко освещен. В бюро уже горел свет. Маленькая кривая фигурка секретаря темным пятном выделялась на светлом фоне. Казалось, он хотел что-то сказать, но потом наклонил голову и стал слушать. Дверь снова захлопнулась за ним, словно ее закрыла чья-то невидимая рука.
    
Лишь одна скрипка господствовала в зале. Она наполняла мелодией тяжелый мертвенный воздух, словно растопляла безмолвное одиночество многих маленьких существ, собирая в одну большую общую тоску и жалобу.
    
Керн положил руки на колени. Он опустил голову и весь отдался музыке. Она уносила его вдаль, и к самому себе и к чему-то очень чужому. Маленькая черноволосая девочка присела на корточки рядом со скрипачом. Она сидела тихо и неподвижно и смотрела на него.
    
Скрипка замолчала. Керн немного играл на рояле и достаточно хорошо разбирался в музыке, чтобы понять, что человек играл прекрасно.
    
— Шуман? — спросил старик, сидящий рядом со скрипачом.
    
Тот кивнул.
    
— Играй дальше, — сказала девочка. — Сыграй что-нибудь смешное. Здесь очень грустно.
    
— Мириам! — тихо крикнула мать.
    
— Хорошо, — сказал скрипач.
    
Он снова поднял смычок.
    
Керн посмотрел по сторонам. Он видел согбенные спины и откинувшиеся назад, отливающие белизной лица; он видел печаль, отчаяние и то мягкое выражение, которое навеяла на них на несколько минут мелодия скрипки, — он видел все это и вспомнил о многих других залах, которые ему приходилось видеть и которые были наполнены беженцами, единственная вина которых заключалась в том, что они родились и жили.
    
И скрипка завладела всеми в зале. Это казалось непонятным, но в ее звуках люди находили утешение, как на плече возлюбленной. Сумерки все больше и больше охватывали комнату.
    
«Я не хочу погибать, — подумал Керн, — не хочу погибать! Жизнь, дикая и прекрасная, — я ее еще совсем не знаю; эта мелодия, призыв, голос над далекими лесами, над чужими горизонтами, в неизвестной ночи, — я не хочу погибать!»
    
Только спустя некоторое время он заметил, что стало тихо.
    
— Что ты играл? — спросила девочка.
    
— Немецкие пляски Франца Шуберта, — хрипло вымолвил скрипач.
    
Старик, сидящий рядом, засмеялся.
    
— Немецкие пляски! — Он провел рукой по шраму на лбу. — Немецкие пляски, — повторил он.
    
Секретарь включил свет у двери.
    
— Следующий… — сказал он.
    
    
Керн получил направление на ночлег в отель «Бристоль» и десять талонов на обед в столовую общественного питания на Венцельплац. Когда талоны оказались в его руках, он почувствовал, что очень проголодался. Он почти бежал по улицам, опасаясь, что опоздает.
    
Керн не ошибся. Все места в столовой были заняты, пришлось ждать. Среди обедающих он увидел одного из своих бывших университетских профессоров. Сперва он хотел подойти и поздороваться, но потом передумал. Он знал, что многие эмигранты не любили, когда им напоминали о прошлой жизни.
    
Через минуту он увидел, как в столовую вошел скрипач и остановился в нерешительности. Керн махнул ему рукой. Скрипач с удивлением посмотрел на него, затем подошел. Керн смутился. Когда он заметил скрипача, ему показалось, что он знает его уже давно. Только теперь до его сознания дошло, что они ни разу не говорили друг с другом.
    
— Извините, — сказал он, — я слышал, как вы тогда играли, и подумал, что вы здесь еще новичок.
    
— Так оно и есть. А вы?
    
— Я уже был здесь два раза. Вы недавно за границей?
    
— Четырнадцать дней. Я приехал сюда только сегодня.
    
Керн увидел, что профессор и сидящий рядом с ним поднялись.
    
— Вон там освобождаются два места, — быстро сказал он. — Пойдемте?
    
Они протиснулись меж столов. Профессор шел им навстречу по узкому проходу. Он взглянул на Керна и нерешительно остановился:
    
— Мне ваше лицо кажется знакомым.
    
— Я был одним из ваших учеников, — сказал Керн.
    
— Ах, вот оно что, да… — Профессор кивнул. — Скажите, вы не знаете людей, которым нужны пылесосы? Десять процентов скидки и в рассрочку? Или граммофоны.
    
Минуту Керн стоял ошеломленный. Профессор был видным специалистом по раковым заболеваниям.
    
— Нет. К сожалению, нет, — ответил он с участием. Он знал, что это значит, — продавать пылесосы и граммофоны.
    
— Я так и думал, — профессор посмотрел на него отсутствующим взглядом.
    
— Простите, пожалуйста, — сказал он потом таким тоном, будто обращался, к совершенно другому человеку, и пошел дальше.
    
Подали перловый суп с говядиной. Керн быстро очистил свою тарелку. Когда он поднял глаза, скрипач сидел, положив руки на стол; тарелка стояла перед ним нетронутой.
    
— Вы не едите? — удивленно спросил Керн.
    
— Не могу!
    
— Вы больны? — В белом, как известь, свете ламп без абажуров, висящих под потолком, лицо скрипача казалось желтым и безжизненным.
    
— Нет.
    
— Вы должны есть.
    
Скрипач не ответил. Он зажег сигарету и начал жадно курить. Потом отодвинул тарелку в сторону.
    
— Так нельзя больше жить, — наконец выдавил он.
    
Керн посмотрел на него.
    
— У вас нет паспорта? — спросил он.
    
— Есть. Но… — Скрипач нервно загасил сигарету. — Но так же нельзя жить. Без всего. Без почвы под ногами.
    
— О, боже! — воскликнул Керн. — У вас же есть паспорт и есть скрипка.
    
Скрипач поднял голову.
    
— Какое это имеет значение, — ответил он со злостью. — Вы что, не понимаете?
    
— Понимаю.
    
Керн был в высшей степени разочарован. Он думал, что у человека, умеющего так играть, можно кое-чему поучиться. Но человек, сидевший перед ним, казался Керну озлобленным, упрямым ребенком, несмотря на то, что был старше его по крайней мере лет на пятнадцать. Первая стадия эмиграции, подумал он. Скоро успокоится.
    
— Вы действительно не будете есть суп? — спросил Керн.
    
— Нет.
    
— Тогда дайте его мне. Я еще голоден.
    
Скрипач придвинул ему тарелку. Керн ел медленно. Каждая ложка означала новые силы, которые помогут противостоять трудностям, и он не хотел терять ни капли. Затем Керн поднялся.
    
— Спасибо вам за суп. Но было бы лучше, если б вы съели его сами.
    
Скрипач посмотрел на него. Его лицо было все в морщинах.
    
— Вы, наверное, еще этого не понимаете, — сказал он недовольно.
    
— Это легче понять, чем вы думаете, — ответил Керн. — Вы несчастны — и больше ничего.
    
— Больше ничего?
    
— Ничего. Первое время вам будет казаться, что это что-то особенное. Но потом, когда вы дольше пробудете в изгнании, вы заметите, что несчастье — самая распространенная вещь на земле.
    
    
Керн вышел из столовой. К своему удивлению, он увидел, что по другой стороне улицы расхаживает профессор. У него была все та же характерная походка, что и раньше, когда он расхаживал перед кафедрой и объяснял какое-нибудь открытие в области раковых исследований, — заложив руки за спину и немного наклонившись вперед. Разница заключалась, наверное, только в том, что сейчас он думал о пылесосах и граммофонах.
    
Секунду Керн стоял в нерешительности. Он никогда не заговорил бы с ним. Но сейчас, после встречи со скрипачом, он перешел на другую сторону улицы и подошел к профессору.
    
— Господин профессор, — сказал он, — извините, что я осмелился заговорить с вами. Я бы никогда не поверил, что смогу дать вам когда-нибудь совет. Но сейчас я хотел бы это сделать.
    
Профессор остановился.
    
— Прошу вас, — сказал он рассеянно. — С большим удовольствием. Я буду благодарен за любой совет. Как же вас звали?
    
— Керн. Людвиг Керн.
    
— Я буду благодарен за любой совет, господин Керн. Чрезвычайно благодарен!
    
— Это едва ли можно назвать советом. Только немного опыта. Вы пытаетесь продавать пылесосы и граммофоны. Оставьте, это напрасная трата времени. Здесь продают пылесосы сотни эмигрантов. Заниматься этим так же бессмысленно, как пытаться заключать договоры страхования жизни.
    
— А я как раз и хотел потом заняться страхованием жизни, — оживленно перебил его профессор. — Мне кто-то сказал, что это очень легко и можно кое-что заработать.
    
— И он предложил вам большие комиссионные за каждый договор, правда?
    
— Да, конечно, большие комиссионные.
    
— А больше ничего? Он не обещал вам ни постоянной зарплаты, ни выплаты издержек?
    
— Нет. Не обещал.
    
— Такие условия могу предложить вам и я. Это значит — вообще ничего не предложить. Господин профессор, вы уже продали хоть один пылесос? Или граммофон?
    
Профессор беспомощно посмотрел на него.
    
— Нет, — сказал он, сильно смутившись. — Но я надеюсь, что в ближайшее время…
    
— Бросьте это, — ответил Керн. — Вот мой совет. Купите связку шнурков для ботинок. Или несколько баночек мази для сапог. Или несколько пакетиков английских булавок. Любую мелочь, которая нужна каждому. И торгуйте ею. На этом вы много не заработаете. Но иногда вы все-таки что-нибудь продадите, несмотря на то, что этими вещами тоже торгуют сотни эмигрантов. Английские булавки продать легче, чем пылесосы.
    
Профессор задумчиво посмотрел на него.
    
— Об этом я еще не подумал.
    
Керн смущенно улыбнулся.
    
— Я знаю. Но вы подумайте. Так будет лучше. Я уже испытал. Раньше я тоже хотел заняться пылесосами.
    
— Может быть, вы правы. — Профессор подал ему руку. — Спасибо вам. Вы очень добры… — Его голос внезапно стал до странности тихим, почти покорным, словно у ученика, плохо выучившего уроки.
    
Керн прикусил губу.
    
— Я посещал все ваши лекции…
    
— Да, да, — профессор сделал какой-то неопределенный жест. — Я благодарю вас, господин… господин…
    
— Керн. Но это не важно.
    
— Нет, это важно. Господин Керн. Извините, пожалуйста. В последнее время я стал забывчив. И примите мою большую благодарность. Я думаю… Я попытаюсь этим заняться, господин Керн.
    
    
Отель «Бристоль», маленький полуразвалившийся дом, был сдан внаем комитету помощи беженцам. Керн получил койку в комнате, где разместились еще двое. После обеда он почувствовал, что очень устал, и сразу улегся спать. Двух других жильцов еще не было, и он не слышал, когда они пришли…
    
Среди ночи он проснулся. Он услыхал крики и тотчас же вскочил. Не раздумывая, он схватил чемодан и белье, выскочил в дверь и помчался по коридору.
    
Там было тихо. На лестнице он остановился, поставил чемодан и прислушался. Потом потер руками лицо. Где он? Что случилось? Где полиция?
    
К нему медленно возвращалась память. Он посмотрел на себя и облегченно улыбнулся. Он был в Праге, в отеле «Бристоль», и у него было разрешение на четырнадцать дней. И пугаться нечего. Наверняка ему что-то приснилось. Он повернул назад. Это не должно повториться, подумал он. Не хватает, чтобы у меня еще сдали нервы. Тогда все погибло. Он открыл дверь в комнату и ощупью отыскал свою кровать. Она стояла с правой стороны, у стены. Он тихо поставил чемодан на пол и повесил белье на спинку кровати. Потом нащупал одеяло.
    
Внезапно, когда Керн уже хотел лечь, он почувствовал под своей рукой что-то мягкое, дышащее и вскочил, выпрямившись, словно жердь.
    
— Кто здесь? — спросил сонный женский голос.
    
Керн продолжал стоять, он чувствовал, как по телу катятся капли пота.
    
Через некоторое время он услышал вздох и какой-то шорох, будто человек поворачивается на другой бок. Он выждал еще минуту. Все стихло, в темноте слышалось только ровное дыхание. Керн бесшумно взял свои вещи и выскользнул из комнаты.
    
В коридоре стоял человек в одной рубашке. Он стоял перед комнатой, где жил Керн, и пристально смотрел на него сквозь очки. Он видел, как Керн вышел с вещами из соседней комнаты.
    
Керн был слишком смущен, чтобы пускаться в объяснения. Он молча прошел мимо человека, который не посторонился, в открытую дверь, положил свои вещи и лег на кровать. До того как лечь, он из предосторожности провел рукой по одеялу. Под ним никого не было.
    
Человек еще постоял несколько минут в рамке двери. Его очки мерцали в слабом свете коридора. Потом он вошел в комнату и с сухим стуком захлопнул дверь.
    
В это мгновение вновь раздались крики. Теперь Керн различил слова:
    
— Не бейте! Не бейте! Ради бога, не бейте. Пожалуйста, прошу! О-о!
    
Крики перешли в страшное клокотание и замерли. Керн поднялся.
    
— Что это? — бросил он в темноту.
    
Щелкнул выключатель, стало светло. Сосед в очках встал и подошел к третьей кровати. На ней лежал человек, весь в поту, он задыхался, его глаза дико блуждали. Сосед взял стакан, налил воды и поднес его ко рту человека.
    
— Выпейте! Вам приснилось. Здесь некого бояться.
    
Мужчина жадно пил. Кадык перекатывался по его худой шее. Потом он в изнеможении упал на подушку, глубоко вздохнул, закрыл глаза.
    
— Что это? — спросил Керн еще раз.
    
Мужчина в очках подошел к его кровати.
    
— Что это? Это человек, которому снится… Громкий бред. Две недели тому назад его выпустили из концлагеря. Нервы, понимаете?
    
— Да, — ответил Керн.
    
— Вы здесь живете? — спросил человек в очках.
    
Керн кивнул:
    
— Я тоже, кажется, становлюсь немного нервным. Когда он закричал первый раз, я выбежал за дверь. Думал: в отеле полиция. А потом перепутал комнаты.
    
— Ах, вот как…
    
— Извините меня, — сказал третий мужчина. — Я больше не буду спать. Извините меня.
    
— А, пустяки. — Человек в очках вернулся к своей кровати. — Нам не помешает, если вы немного поговорите во сне. Правда, молодой человек?
    
— Конечно, — подтвердил Керн.
    
Щелкнул выключатель, и снова стало темно. Керн вытянулся. Он долго не мог заснуть. Удивительно, как все вышло, там, в соседней комнате. Мягкая грудь под тонким покрывалом. Он все еще продолжал ее чувствовать, словно рука его изменилась от этого прикосновения.
    
Позднее он услышал, как мужчина, который кричал, встал и сел у окна. Его опущенная голова выделялась темным пятном на фоне светлеющего неба, словно темный монумент раба. Керн долго смотрел на нее. Потом им овладел сон.
    
    
Йозеф Штайнер легко вновь перешел границу. Он ее хорошо знал и, как старый солдат, привык делать вылазки в тыл врага. Штайнер был командиром роты и в 1915 году получил железный крест за трудную разведку, из которой вернулся, захватив пленного.
    
Через час он уже был вне опасности. Он отправился к вокзалу. В вагоне было мало народу. Проводник посмотрел на него:
    
— Уже обратно?
    
— Билет до Вены, — сказал Штайнер.
    
— Быстро же вы, — продолжал проводник.
    
Штайнер поднял глаза.
    
— Мне это знакомо, — сказал проводник, — каждый день приезжает несколько таких групп, поэтому чиновников быстро узнаешь… Какое несчастье! Вы приехали в этом же вагоне; наверно, вы уже и не помните этого.
    
— Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.
    
Проводник рассмеялся.
    
— Скоро поймете. Идите в конец состава, на платформу. Если пойдет контролер, вы спрыгнете. Но думаю, что в такое время он не пойдет. Этим вы сэкономите деньги за проезд.
    
— Спасибо.
    
Штайнер поднялся и прошел в конец поезда. Он чувствовал лицом ветер и видел мелькающие огоньки проносившихся мимо деревушек. Он глубоко дышал и наслаждался самым крепким ароматом, который только есть на земле, — ароматом свободы. Он чувствовал кровь в своих венах и теплую силу своих мышц. Он жил. Он не был в заключении. Он жил, он вырвался из их рук.
    
— Возьми сигарету, браток, — сказал он проводнику, который тоже пришел в конец поезда.
    
— Спасибо. Но только мне сейчас нельзя курить. Служба.
    
— Ну, а мне можно?
    
— Да. — Проводник добродушно засмеялся. — В этом отношении тебе лучше, чем мне.
    
— Да. — Штайнер вдохнул в себя пряный аромат сигареты. — В этом отношении мне лучше.
    
    
Он отправился к пансиону, в котором его арестовала полиция. Хозяйка все еще сидела в бюро. Увидев Штайнера, она вздрогнула.
    
— Вы не сможете здесь больше жить, — быстро сказала она.
    
— Смогу. — Штайнер снял свой рюкзак.
    
— Господин Штайнер, это невозможно. Полиция может нагрянуть снова в любой момент. И она закроет мой пансион.
    
— Луизхен, — спокойно сказал Штайнер. — Самым лучшим убежищем во время войны была свежая воронка от снаряда. Почти никогда не случалось, чтобы в нее сразу попал другой. Поэтому ваша комнатушка — сейчас самая надежная в Вене.
    
Хозяйка в отчаянии запустила руки в свои светлые волосы.
    
— Вы погубите меня! — воскликнула она с пафосом.
    
— Как чудесно! Я всегда мечтал об этом — погубить кого-нибудь! У вас романтическая натура, Луизхен. — Штайнер огляделся. — У вас найдется еще чашка кофе? И рюмка водки?
    
— Кофе? И водки?
    
— Да, Луизхен. Я знал, что вы меня поймете! Какая вы чудесная женщина. Ну как, есть еще сливовица в стенном шкафу?
    
Хозяйка беспомощно посмотрела на него.
    
— Да, конечно, — сказала она.
    
— Как раз то, что нам нужно. — Штайнер достал бутылку и две рюмки. — Вы тоже выпьете?
    
— Я?
    
— Да, вы, кто же еще?
    
— Нет.
    
— Выпейте, Луизхен! Доставьте мне удовольствие. Пить одному как-то скучно. Вот… — Он наполнил рюмку и протянул ей.
    
Хозяйка минуту колебалась. Потом взяла рюмку.
    
— Хорошо, ладно! Но вы не будете здесь жить, правда?
    
— Только пару деньков, — сказал Штайнер успокаивающе. — Не больше, чем пару деньков. Вы принесете мне счастье. У меня есть кое-какие планы. — Он улыбнулся. — Ну, а теперь кофе, Луизхен.
    
— Кофе? У меня здесь нет кофе.
    
— Есть, детка. Вон он стоит там. Спорю, что он превосходен.
    
Хозяйка сердито засмеялась.
    
— Ох, вы какой. Кстати, меня зовут не Луиза. Меня зовут Тереза.
    
— Тереза! Не имя, а мечта!
    
Хозяйка принесла ему кофе.
    
— Тут еще лежат вещи старика Зелигмана, — сказала она, показывая на чемодан. — Что мне с ними делать?
    
— Это еврей с седой бородкой?
    
Хозяйка кивнула.
    
— Я слышала, будто он умер. Больше ничего…
    
— Вы слышали достаточно. С меня хватит и этого. Вы не знаете, где его дети?
    
— Откуда же мне знать? Ведь не буду же я еще заботиться и о них?
    
— Конечно, нет. — Штайнер вытащил чемодан и открыл его. Оттуда выпало несколько мотков пряжи и ниток. Под ними лежал, тщательно упакованный, пакет со шнурками. Далее — костюм, пара башмаков, книга на древнееврейском языке, немного белья, несколько картонок с роговыми пуговицами, маленький кожаный кошелечек с монетами достоинством в один шиллинг, два молитвенных ремня и белая накидка для молитвы, завернутая в шелковистую бумагу.
    
— Немного вещичек-то, не правда ли, Тереза? — сказал Штайнер.
    
— У некоторых и того меньше.
    
— Тоже правильно. — Штайнер осмотрел книгу на древнееврейском и заметил листочек бумаги, вложенный между внутренними стенками переплета. Он осторожно вытащил его. На нем был адрес, написанный чернилами.
    
— Ага! Ну, туда я загляну. — Штайнер поднялся. — Спасибо за кофе и сливовицу, Тереза. Сегодня я вернусь поздно. Лучше всего, если вы поселите меня на первом этаже, и чтобы окна выходили во двор. Тогда я смогу быстро смыться.
    
Хозяйка хотела еще что-то сказать, но Штайнер поднял руку.
    
— Нет, нет, Тереза! Если дверь окажется закрытой, я вернусь сюда со всей венской полицией. Но я уверен, что она будет открыта. Скрывать бездомных — это заповедь господа бога. За это вы получите на небесах тысячу лет величайшего блаженства. Рюкзак я оставлю здесь.
    
Он ушел. Он знал, что продолжать разговор бесполезно, знал он и о том удивительном влиянии, которое оказывают оставленные вещи на простых мещанок. Его рюкзак сделает за него то, что сам Штайнер не смог бы добиться. Его рюкзак сломит последнее сопротивление хозяйки одним своим молчаливым присутствием.
    
    
Штайнер отправился в кафе «Шперлер». Он хотел встретить там Черникова, русского, с которым сидел в камере. Во время ареста они договорились ждать там друг друга после полуночи в первый и второй день после освобождения Штайнера. У русских беженцев практика была на пятнадцать лет больше, чем у немцев. Черников обещал Штайнеру узнать, нельзя ли купить в Вене подложные документы.
    
Штайнер уселся за столик. Он хотел чего-нибудь выпить, но кельнер не обращал на него внимания. Делать заказ было здесь чем-то необычным. Большинство было без денег.
    
Кафе представляло собой настоящую биржу эмигрантов. Оно было забито до отказа. Люди сидели на скамейках и стульях, спали; другие лежали прямо на полу, прислонившись спиной к стене. Они использовали возможность бесплатно поспать до закрытия кафе. А с пяти утра до полудня они отправлялись на прогулку и ждали, пока оно снова откроется. В основном это были интеллектуалы. В такой жизни они слабо ориентировались.
    
К Штайнеру подсел мужчина в клетчатом костюме, с лицом, похожим на луну. Минуту он рассматривал его живыми черными глазами.
    
— Что-нибудь продаете? — спросил он. — Драгоценности? Можно и старое. Плачу наличными.
    
Штайнер покачал головой.
    
— Костюмы, белье, ботинки? — Мужчина настойчиво смотрел на него.
    
— Убирайся вон, ты, стервятник! — зарычал Штайнер. Он ненавидел дельцов, которые за гроши выманивали у беспомощных эмигрантов их последние вещи. Он окликнул проходившего мимо кельнера:
    
— Хелло! Один коньяк!
    
Кельнер бросил на него неуверенный взгляд и подошел поближе.
    
— Вы спрашивали юриста? Сегодня их здесь двое. Вот там, в углу — адвокат Зильбер. За совет — шиллинг. За круглым столом. У двери — судебный советник Эпштейн из Мюнхена. Пятьдесят грошей — за консультацию. Между нами: Зильбер лучше.
    
— Мне не нужен юрист, мне нужен коньяк, — сказал Штайнер.
    
Кельнер приложил ладонь к уху.
    
— Я не ослышался? Вы хотите коньяку?
    
— Да. Это напиток, который становится лучше, если рюмки не слишком маленькие.
    
— Пожалуйста. Вы извините меня, я немного глуховат. И потом, я так отвык… Здесь требуют почти всегда только кофе.
    
— Хорошо. Тогда принесите мне коньяк в кофейной чашке.
    
Кельнер принес коньяк и остался стоять у стола.
    
— В чем дело? — спросил Штайнер. — Вы хотите, поглазеть, как я пью?
    
— Платить нужно вперед. Здесь по-другому нельзя. Иначе мы обанкротимся.
    
— Ах, так? Ну, правильно!
    
Штайнер расплатился.
    
— Здесь слишком много, — сказал кельнер.
    
— Все остальное возьмите себе на чай.
    
— На чай? — произнес кельнер, по-настоящему смакуя это слово. — Мой бог! — Он был явно тронут. — Это впервые за несколько лет. Большое спасибо, после таких слов снова чувствуешь себя человеком.
    
Парой минут позже в дверь вошел русский. Он сразу заметил Штайнера и подсел к нему.
    
— А я уже думал, что вас больше нет в Вене, Черников.
    
Русский засмеялся.
    
— Вероятное нам всегда кажется невероятным. Я все узнал, что вам нужно.
    
Штайнер выпил коньяк.
    
— Есть документы?
    
— Да. Даже очень хорошие. Я уже давно не видел таких хороших фальшивок.
    
— Я должен выкрутиться, — сказал Штайнер. — У меня должны быть документы. Лучше уж рисковать с подложным паспортом, чем трястись и ждать ареста. Ну, что вы видели?
    
— Я был в «Алебарде». Эти люди сейчас собираются там. Это те же люди, что и семь лет тому назад. Они надежны в своем роде. Но самый дешевый документ стоит четыреста шиллингов.
    
— Что можно получить за эти деньги?
    
— Паспорт умершего австрийца. Годный еще на год.
    
— На год? А потом?
    
Черников взглянул на Штайнера.
    
— Вполне возможно, что за границей его продлят. Кроме того, рукой специалиста можно потом изменить дату.
    
Штайнер кивнул.
    
— Есть еще два паспорта умерших беженцев из Германии. Но они стоят восемьсот шиллингов каждый. Полностью подложные можно купить не дешевле, чем за сто пятнадцать. Но я бы… не советовал брать их.
    
Черников вышиб сигарету из мундштука.
    
— На Лигу наций вам в данный момент нечего рассчитывать. На нее не могут рассчитывать даже те, кто въехал в страну легально, но без паспорта. Нансен, который добился, чтобы мы получили паспорта, уже умер.
    
— Четыреста шиллингов, — повторил Штайнер. — У меня их двадцать пять.
    
— Можно попробовать торговаться. Может быть, они отдадут за триста пятьдесят.
    
— Это то же самое, против двадцати пяти. Я просто должен подумать, как мне достать такую сумму. Где находится «Алебарда»?
    
Русский вытащил из кармана листочек бумаги.
    
— Вот адрес и имя кельнера. Он посредничает в таких делах. Он созвонится с нужными людьми, когда вы объясните ему, в чем дело. За это он получает пять шиллингов.
    
— Хорошо. Я посмотрю, что мне удастся сделать. — Штайнер заботливо спрятал записку. — Сердечное спасибо за заботу, Черников.
    
— Ну, что вы? — Русский, словно защищаясь, поднял руку. — Надо же помогать друг другу, если это возможно. Сам каждый день можешь попасть в такое положение.
    
— Да. — Штайнер поднялся. — Я вас еще найду и расскажу, как у меня дела.
    
— Хорошо. Я часто бываю здесь в это время. Играю в шахматы с одним мастером из южной Германии. Вон тот мужчина с локонами. В нормальное время я никогда бы не поверил, что буду иметь честь играть с таким авторитетом. — Черников улыбнулся. — Шахматы — моя страсть.
    
Штайнер кивнул ему в знак прощания. Затем он перешагнул через ноги молодых людей, которые лежали на полу, головами к стене, и спали с открытыми ртами, и направился к двери. За столом судебного советника Эпштейна сидела одутловатая еврейка. Скрестив руки, она уставилась на Эпштейна, как на ненадежное божество. Тот зычно и отчетливо объяснял ей что-то. Перед ней на столе лежали пятьдесят грошей. Левая волосатая рука Эпштейна рядом с ними была, словно большой паук, поджидающий жертву.
    
    
На улице Штайнер глубоко вздохнул. После кафе, набитого спертым воздухом и беспросветной нуждой, мягкий ночной воздух подействовал на него, как вино. Я должен выбраться из этого положения, подумал Штайнер, должен выбраться. Он посмотрел на часы. Было уже поздно. Тем не менее, он решил попытаться встретиться с шулером, который сидел вместе с ним под арестом.
    
Маленький бар, где шулер был завсегдатаем, почти пустовал. Только две расфуфыренные девчонки, словно попугаи, сидели на высоких табуретах, за никелированной стойкой.
    
— Был здесь Фред? — спросил Штайнер у буфетчика.
    
— Фред? — буфетчик пристально посмотрел на него. — А что вам нужно от Фреда?
    
— Прочесть с ним отче наш, братишка. Что же еще?
    
Буфетчик минуту раздумывал.
    
— Он ушел час тому назад, — сказал он наконец.
    
— Он еще придет?
    
— Понятия не имею.
    
— Чудесно. Тогда я немного подожду. Дайте мне водки.
    
Штайнер ждал около часа, раздумывая, что он может превратить в деньги, и пришел к выводу, что даже если он все реализует, он наскребет не более семидесяти шиллингов.
    
Девушки бросили на него быстрый взгляд. Они посидели еще некоторое время, потом, жеманясь, вышли на улицу. Буфетчик начал поигрывать стаканчиком для костей.
    
— Сыграем разок? — спросил Штайнер.
    
— С удовольствием.
    
Они бросили кости. Штайнер выиграл. Они продолжали играть. За два броска подряд Штайнер выкинул четыре шестерки.
    
— Мне, кажется, везет в игре, — сказал он.
    
— Вам вообще везет, — ответил буфетчик. — Кто вы по предсказаниям астрологов?
    
— Не знаю.
    
— Мне кажется, что вы Лев. По крайней мере, вам везет со львами. Я немного понимаю в этом. Ну как, последний разок? Фред, конечно, уже не придет. Он еще никогда не приходил в такое время. Ему необходим сон и уверенные руки.
    
Они бросили кости, и Штайнер снова выиграл.
    
— Вот видите, — удовлетворенно сказал буфетчик и придвинул ему пять шиллингов. — Вы наверняка Лев. И, я думаю, с сильным Нептуном. В каком месяце вы родились?
    
— В августе.
    
— Тогда вы типичный Лев. У вас блестящие возможности в этом году.
    
— Ну, тогда я обязуюсь завоевать целый девственный лес со львами. — Штайнер выпил водку. — Вы не передадите Фреду, что я был здесь? Меня зовут Штайнер. Завтра я зайду еще.
    
— Хорошо.
    
Штайнер направился обратно к пансиону. Путь был длинным, а улицы пустынными. Все небо усеяли звезды, а из-за стен временами тянуло душным ароматом цветущей сирени. «О боже, Мария! — подумал Штайнер, — так же не может продолжаться вечно…»
   
   
    
     
4
    
    
Керн стоял в аптекарском магазине, неподалеку от Венцельплац. Он заметил в витрине несколько флаконов туалетной воды с этикетками фабрики его отца.
    
— Туалетная вода «Фарр»! — Керн вертел в руках флакон, который ему достал с полки аптекарь. — Откуда она у вас?
    
Аптекарь пожал плечами.
    
— Я уже не помню. Ее привезли из Германии. Она давно у нас. Вы хотите купить флакончик?
    
— Не один. Шесть…
    
— Шесть?
    
— Да, сперва шесть. Потом еще. Я торгую ею. Конечно, я должен на ней что-нибудь заработать.
    
Аптекарь посмотрел на Керна.
    
— Эмигрант? — спросил он.
    
Керн поставил флакон на прилавок.
    
— Знаете, — сердито сказал он, — этот вопрос кажется мне скучным, когда он исходит не от полиции. Тем более, что у меня есть разрешение на пребывание в стране. Вы мне лучше скажите, с какой скидкой вы мне можете их продать?
    
— Со скидкой — десять процентов.
    
— Это же смешно! Разве я на этом заработаю?
    
— Мы можем скинуть вам двадцать пять процентов, — произнес подошедший владелец аптеки. — А если вы возьмете десять флаконов, то и все тридцать. Мы будем рады, если освободимся от этой старой дряни.
    
— От старой дряни? — Керн с оскорбленным видом посмотрел на владельца.
    
— Это очень хорошая туалетная вода, разве вы не знаете?
    
Владелец магазина равнодушно ковырял пальцем у себя в ушах.
    
— Может быть, тогда вы удовольствуетесь и двадцатью процентами?
    
— Тридцать — самое меньшее. Это же не имеет ничего общего с качеством. Туалетная вода может быть очень хорошей, и тем не менее вы можете скинуть мне тридцать процентов, не так ли?
    
Аптекарь скривил губы.
    
— Все они одинаковы. Хорошими считаются только те, которые рекламируются. Вот и вся тайна.
    
Керн посмотрел на него.
    
— Эта вода, наверняка, больше не рекламируется. Значит, она очень плохая. Поэтому будет справедливо, если вы скинете тридцать пять процентов.
    
— Тридцать, — ответил владелец. — Иногда ее все-таки спрашивают.
    
— Господин Бурек, я думаю, что мы можем скинуть ему тридцать пять процентов, если он возьмет дюжину. Ее спрашивает все один и тот же мужчина. Но и он ее не покупает. Он только хочет нам продать рецепт.
    
— Рецепт? Боже милостивый! Этого еще не хватало! — Бурек, словно защищаясь, поднял руки.
    
— Рецепт? — Керн насторожился. — Что это за человек, который хочет продать вам рецепт?
    
Аптекарь засмеялся.
    
— Какой-то мужчина. Он утверждает, что раньше у него была собственная фабрика. Конечно, все это чепуха. Чего только не выдумывают эти эмигранты!
    
У Керна на минуту перехватило дыхание.
    
— Вы не знаете, где живет этот человек? — спросил он.
    
Аптекарь пожал плечами.
    
— Мне кажется, что у нас где-то валяется его адрес. Он нам несколько раз давал его. А зачем вам?
    
— Я думаю, что это мой отец.
    
Оба уставились на Керна.
    
— Это правда? — спросил аптекарь.
    
— Да, я думаю, что это он. Я уже давно его ищу.
    
— Берта! — взволнованно крикнул владелец женщине, которая работала за столом в глубине аптеки. — У вас еще сохранился адрес того господина, который хотел продать нам рецепт туалетной воды?
    
— Вы имеете в виду господина Штрана, того старого пустомелю, который часто околачивался здесь? — крикнула в ответ женщина.
    
— О, боже! — Владелец магазина смущенно посмотрел на Керна. — Извините! — И ушел в глубь комнаты.
    
— Так бывает всегда, когда спишь со своими подчиненными, — съязвил аптекарь ему вслед.
    
Через некоторое время владелец возвратился, тяжело дыша и с запиской в руке.
    
— Вот адрес. Этого господина зовут Керн. Зигмунд Керн.
    
— Это мой отец.
    
— Правда? — мужчина отдал записку Керну.
    
— Здесь записан его адрес. Последний раз он был у нас около трех недель тому назад. Извините за ту реплику. Вы же знаете…
    
— Ничего, пустяки. Ну, а сейчас я хотел бы сразу пойти по этому адресу. Насчет воды я еще вернусь, попозже.
    
— Конечно. Это же не к спеху!
    
    
Дом, в котором по предположениям Керна должен был жить его отец, находился на улице Тузарова, недалеко от рынка. Здание было темным и затхлым, от него пахло сырыми стенами и капустой.
    
Керн медленно поднялся по лестнице. Хотя это и казалось странным, он немного боялся встречи с отцом после столь длительной разлуки. И тем не менее ничего не ожидал с таким нетерпением, как этой встречи.
    
На третьем этаже Керн позвонил. Через некоторое время за дверью послышались шаркающие шаги, а затем открылась картонная заслонка смотрового окошечка. Темный глаз уставился на Керна.
    
— Кто там? — спросил недовольный женский голос.
    
— Я хотел бы поговорить с тем, кто здесь живет, — ответил Керн.
    
— Здесь никто не живет.
    
— Вы же живете? — Керн взглянул на табличку, висящую на двери. — Фрау Мелани Ековская, не правда ли? Но говорить я хотел не с вами.
    
— Ну, вот видите.
    
— Я хотел бы поговорить с мужчиной, который живет здесь.
    
— Здесь не живет никакой мужчина.
    
Керн взглянул на круглый темный глаз. Может, так оно и есть, и его отец давно куда-нибудь уехал? Внезапно он почувствовал пустоту и разочарование.
    
— А как его зовут? — спросила женщина за дверью.
    
Керн поднял голову, у него снова появилась надежда.
    
— Я не хотел бы кричать об этом на весь дом. Откройте дверь, я скажу.
    
Глаз в окошечке исчез. Загремела цепь. «Настоящая крепость», — подумал Керн. Он был почти уверен, что его отец все еще живет здесь, иначе женщина не задала бы ему этот вопрос. Крупная чешка, краснощекая и широколицая, оглядела Керна с головы до пят.
    
— Я хотел бы поговорить с господином Керном.
    
— Керном? Не знаю такого. Здесь такой не живет.
    
— С господином Зигмундом Керном. Я — Людвиг Керн.
    
— Ах, вот оно что! — Женщина недоверчиво посмотрела на Керна. — Это каждый может сказать.
    
Керн вытащил из кармана разрешение.
    
— Вот… Посмотрите на эту бумагу. Имя по ошибке написано неправильно, но фамилию вы видите.
    
Женщина прочла все разрешение. На это ушло много времени. Затем она вернула его обратно.
    
— Родственник?
    
— Да. — Керна что-то удержало сказать ей больше. Теперь он был твердо уверен, что отец находится здесь.
    
Женщина уже приняла решение.
    
— Здесь такой не живет, — бросила она коротко.
    
— Хорошо, — ответил Керн. — Тогда я скажу вам, где живу я. В отеле «Бристоль». Я пробуду здесь всего несколько дней. И перед своим отъездом мне очень хотелось бы поговорить с господином Зигмундом Керном. Мне нужно ему кое-что передать, — добавил он, бросив взгляд на женщину.
    
— Вот как?
    
— Да. Отель «Бристоль». Людвиг Керн. До свидания.
    
Он спустился по лестнице. «Боже, — подумал он, — его охраняет настоящий цербер. Но все равно — лучше охранять, чем предавать».
    
Он направился обратно в аптеку. Хозяин аптеки поспешно вышел ему навстречу.
    
— Нашли своего отца? — На лице его было ясно написано любопытство человека, которому в жизни не хватает только сенсаций.
    
— Еще нет, — нехотя ответил Керн. — Но он там живет. Его не было дома!
    
— Ах, вот в чем дело! Это, действительно, случайность, правда?
    
Он положил руки на стол и приготовился рассуждать о странных случайностях в жизни.
    
— Для нас — нет, — ответил Керн. — Для нас — это не странная случайность, а скорее норма. Ну, а как насчет туалетной воды? Для начала я могу взять только шесть флаконов. Больше у меня нет денег. Так какую скидку вы мне даете?
    
Владелец минуту подумал.
    
— Тридцать пять процентов, — сказал он великодушно. — Такое не каждый день бывает.
    
— Хорошо.
    
Керн расплатился. Аптекарь запаковал флаконы. Женщина по имени Берта подошла тем временем с другого конца комнаты, чтобы посмотреть на молодого человека, нашедшего своего отца. Она что-то жевала, что именно — разобрать было нельзя.
    
— Вы знаете, что я вам хочу сказать, — добавил хозяин аптеки. — Эта туалетная вода — очень хорошая. Действительно, очень хорошая.
    
— Спасибо. — Керн взял пакет. — Надеюсь, скоро приду за оставшимися.
    
Керн отправился в отель. В комнате он развернул пакет и переложил в портфель два флакона воды, несколько кусков мыла и несколько флаконов дешевых духов. Он хотел сразу попытаться продать что-нибудь.
    
Выйдя в коридор, он увидел, как из соседней комнаты вышла девушка среднего роста, в светлом платье, она несла под мышкой несколько книг. Вначале Керн не обратил на нее внимания. Он сосредоточенно подсчитывал, по какой цене ему продавать туалетную воду. Но потом внезапно вспомнил, что девушка вышла из той комнаты, в которую он попал ночью по ошибке, и остановился. Его охватило такое чувство, будто она даже сейчас может его узнать.
    
Девушка, не оглядываясь, спускалась по лестнице. Керн подождал еще минуту. Затем он быстро пошел по коридору вслед за ней. Ему внезапно очень захотелось узнать, как она выглядит. Он сбежал по лестнице и огляделся: девушки нигде не было видно. Он дошел до выхода и выглянул на улицу. Улица, пыльная и светлая, была совершенно пуста. Только несколько овчарок возились на мостовой.
    
Керн вернулся в отель.
    
— Сейчас никто не выходил? — спросил он у портье, который был одновременно и кельнером и слугой.
    
— Только вы, — портье уставился на него. Он ждал, что его шутка заставит Керна разразиться хохотом.
    
Но Керн не засмеялся.
    
— Я имею в виду девушку, — сказал он. — Молодую даму.
    
— Здесь дамы не живут, — недовольно проворчал портье. Он оскорбился, заметив, что его заряд остроумия не попал в цель. — Только женщины.
    
— Значит, никто не выходил?
    
— Вы что, из полиции? Почему вам нужно знать все так точно? — Теперь портье уже не скрывал своей враждебности.
    
Керн с удивлением посмотрел на него. Он не понимал, что с тем случилось. А шутки он просто не заметил. Он вытащил из кармана пачку сигарет и предложил портье.
    
— Спасибо, — ответил тот холодно. — У меня есть и получше.
    
— Я в этом уверен.
    
Керн снова спрятал сигареты. Минуту он еще стоял и раздумывал. Девушка, наверное, еще в отеле. Может быть, она в холле? Он пошел обратно.
    
Перед холлом находилась цементная терраса. Она вела в окруженный стеной сад с несколькими кустами сирени.
    
Керн заглянул в стеклянную дверь. Он увидел девушку, сидевшую за одним из столов. Опершись головой на руку, она читала. Кроме нее, в зале никого не было. Более удобный случай трудно было себе представить.
    
Он открыл дверь и вошел. Услышав стук двери, девушка подняла голову. Керн смутился.
    
— Добрый вечер, — нерешительно сказал он.
    
Девушка посмотрела на него. Затем кивнула и продолжала читать.
    
Керн уселся в уголке комнаты. Через некоторое время он снова встал и взял несколько газет. Внезапно он показался себе довольно смешным; он с удовольствием очутился бы сейчас где-нибудь в другом месте. Но считал, что сразу просто подняться и уйти — невозможно.
    
Керн развернул газету и принялся читать. Через некоторое время он заметил, что девушка взяла свою сумочку. Она вынула оттуда серебряный портсигар, открыла его, снова захлопнула, не взяв сигареты, и положила обратно в сумочку.
    
Керн быстро отложил газету в сторону и поднялся.
    
— Вы забыли сигареты, — сказал он. — Разрешите вам помочь?
    
Он вытащил свою пачку. Он многое бы дал за то, чтобы иметь сейчас портсигар. Пачка была помята и разорвана по уголкам. Он протянул ее девушке.
    
— Впрочем, я не знаю, курите ли вы этот сорт, портье только что от них отказался. Они слишком плохи для него.
    
Девушка взглянула на пачку.
    
— Я курю такие же, — сказала она.
    
Керн рассмеялся.
    
— Самые дешевые. Сказать, что вы курите такие же — значит рассказать всю свою историю.
    
Девушка взглянула на него.
    
— Я думаю, что этот отель и без того ее рассказывает.
    
— Вы правы.
    
Керн зажег спичку и протянул девушке. Слабый красноватый свет озарил тонкое смуглое лицо с густыми темными бровями. Глаза были большими и ясными, а губы — пухлыми. Керн не сказал бы, что она красива и что она понравилась ему, но у него было такое чувство, будто их связывает уже нечто нежное и интимное, — его рука коснулась груди этой девушки, до того как он увидел саму девушку. И сейчас, видя ее перед собой, он невольно сунул руку в карман, хотя и знал, что это неприлично.
    
— Вы уже давно на чужбине? — спросил он.
    
— Два месяца.
    
— Немного.
    
— Это целая вечность.
    
Керн с удивлением поднял голову.
    
— Вы правы, — сказал он потом. — Два года — это немного, два месяца — это целая вечность. Впрочем месяц имеет свои преимущества: он становится все короче и короче, чем дольше это длится.
    
— Вы думаете, это долго продлится?
    
— Не знаю. Я перестал об этом думать.
    
— А я думаю все время.
    
— Первые месяцы я тоже думал.
    
Девушка промолчала. Задумчиво наклонив голову, она курила — медленно, глубоко затягиваясь. Керн смотрел на ее густые, немного волнистые черные волосы, обрамлявшие лицо. Он бы с радостью сказал ей что-нибудь особенное, остроумное, но ему ничего не приходило в голову. Он пытался вспомнить, как действовали в подобных ситуациях некоторые светские герои из прочитанных книг, но его память словно высохла, а герои, насколько он помнил, никогда не попадали в пражский отель для эмигрантов.
    
— Вам не темно читать? — наконец спросил он.
    
Девушка вздрогнула, мысли ее были совсем в другом месте. Затем она захлопнула книгу, лежащую перед ней.
    
— Нет, не темно. Но я не хочу больше читать. Бесполезно.
    
— Иногда это отвлекает, — сказал Керн. — Если мне попадается детектив, я его проглатываю, не отрываясь.
    
Девушка устало улыбнулась.
    
— Это не детектив, а учебник неорганической химии.
    
— Ах, вот оно что! Вы учились в университете?
    
— Да. В Вюрцбурге.
    
— А я — в Лейпциге. Вначале я тоже таскал с собой учебники. Боялся забыть… Но потом я их продал. Тяжело таскаться с ними; я купил на эти деньги туалетной воды и мыла, чтобы торговать. Теперь на это живу.
    
Девушка взглянула на него.
    
— Я бы не сказала, что ваши слова меня успокаивают.
    
— Я не хотел вас расстраивать, — быстро сказал Керн, — у меня все сложилось не так, как у вас. У меня вообще не было документов. У вас же, наверно, есть паспорт?
    
Девушка кивнула.
    
— Паспорт у меня есть. Но через шесть недель его срок истекает.
    
— Это ничего не значит. Вы, наверняка, сможете его продлить.
    
— Не думаю.
    
Девушка поднялась.
    
— Не хотите еще сигарету? — спросил Керн.
    
— Нет, спасибо. Я и так слишком много курю.
    
— Как-то мне сказали, что сигарета в нужную минуту лучше, чем все идеалы мира.
    
— Правильно. — Девушка улыбнулась и внезапно показалась Керну красивой. Он бы многое дал за то, чтобы продолжить беседу, но совершенно не знал, как поступить, чтобы она осталась.
    
— Если когда-нибудь я смогу быть вам полезен, — быстро сказал он, — то я всегда с радостью помогу вам. Я знаю Прагу. Я уже был здесь два раза. Меня зовут Людвиг Керн, я живу в комнате справа, рядом с вашей.
    
Девушка быстро взглянула на него. У Керна было такое чувство, будто он себя выдал. Но она непринужденно подала ему руку. Он почувствовал крепкое пожатие.
    
— Я с радостью обращусь к вам, — сказала она. — Большое спасибо.
    
Она взяла со стола книги и пошла вверх по лестнице.
    
Некоторое время Керн продолжал сидеть в холле. Внезапно он нашел те слова, которые должен был сказать…
    
    
— Еще раз, Штайнер, — сказал шулер. — Видит небо, за ваш дебют в той дыре я волнуюсь больше, чем за себя, когда играю в жокей-клубе.
    
Они сидели в баре, и Фред проводил со Штайнером генеральную репетицию. В первый раз он хотел выпустить его в соседнюю пивнушку против нескольких мелких шулеров. Штайнер видел в этом единственную возможность добыть деньги, исключая, конечно, воровство и кражу со взломом.
    
Они отрабатывали трюк с тузами около получаса. Наконец карманник остался доволен и поднялся. На нем был смокинг.
    
— Ну, я должен идти. В оперу. Сегодня большая премьера. Поет Леман. Рядом с настоящим искусством найдется дело и для нас. Люди отдаются ему и ничего не замечают, вы понимаете? — Он протянул Штайнеру руку. — Да, вот еще что, сколько у вас денег?
    
— Тридцать два шиллинга.
    
— Этого слишком мало. Ребятки должны увидеть сумму побольше, иначе они не клюнут. — Он полез в карман и вынул купюру достоинством в сто шиллингов.
    
— Вот. Этой бумажкой вы заплатите за кофе, тогда к вам кто-нибудь подсядет. А деньги вы возвратите мне через хозяина, он меня знает. И напоминаю: играть недолго и быть начеку, когда придут четыре дамы! Ни пуха ни пера!
    
Штайнер взял деньги.
    
— Если я проиграю, я никогда не смогу вам вернуть их.
    
Карманник пожал плечами.
    
— Значит я лишусь их. Не все дебюты проходят удачно. Но вы не проиграете. Я знаю этих людей. Простодушные деревенские новички. Нет класса. Вы нервничаете?
    
— Думаю, что нет.
    
— Тогда у вас есть шансы. Те не подозревают, что вы кое-что знаете. А пока они это заметят, вы их уже облапошите и они почти ничего не смогут сделать. Итак, сервус!
    
— Сервус!
    
Штайнер отправился к пивной. По дороге он размышлял. Странно, но никто другой не доверил бы ему и четверть той суммы, какую дал ему, не задумываясь, карманник Фред. И так все в этом мире. Слава богу!