1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
Кристер Мальм задумчиво кивнул.
    
— Во-вторых, формально я заканчиваю здесь работать тридцатого апреля. Однако на практике мой последний рабочий день — сегодня. Всю следующую неделю, как вы знаете, я буду в отъезде — это планировалось давно. И я решила, что не стоит возвращаться, чтобы покомандовать еще несколько дней на прощание.
    
Она ненадолго замолчала.
    
— Следующий номер уже готов в электронном виде. Осталось только уточнить мелочи. Он станет моим последним номером. Далее к работе должен приступить новый главный редактор. Свой письменный стол я очищу сегодня вечером.
    
Тишина сделалась гнетущей.
    
— Кто станет после меня главным редактором, должно обдумать и решить правление. Но и вам, в редакции, тоже надо это обсудить.
    
— Микаэль, — сказал Кристер Мальм.
    
— Нет. Только не Микаэль. Худшего главного редактора вам просто не найти. Он идеальный ответственный редактор и классно проводит расследования и переделывает для публикации бездарные статьи. Но в должности главного редактора он будет тормозить всю работу. На этом месте должен быть человек, проводящий активную наступательную политику. К тому же Микаэль имеет склонность периодически погружаться в собственные истории и пропадать на целые недели. Его стихия — пожар, но он совершенно непригоден для рутинной работы. Вы все это знаете.
    
Кристер Мальм кивнул.
    
— «Миллениум» держался за счет того, что вы с Микаэлем дополняли друг друга.
    
— Не только за счет этого. Вы же помните, как Микаэль уперся рогом и сидел почти целый год в Хедестаде. Тогда «Миллениум» работал без него, и теперь журнал должен точно так же работать без меня.
    
— О'кей. Каков твой план?
    
— Я бы предпочла, чтобы главным редактором стал ты, Кристер…
    
— Ни за что на свете. — Кристер Мальм замахал обеими руками.
    
— …но поскольку я знаю, что ты откажешься, у меня есть другое предложение. Малин. Ты станешь исполняющим обязанности главного редактора прямо с сегодняшнего дня.
    
— Я?! — воскликнула Малин.
    
— Именно ты. Ты была прекрасным ответственным секретарем.
    
— Но я…
    
— Попробуй. Я сегодня освобожу стол. В понедельник утром ты сможешь переехать в мой кабинет. Майский номер почти готов — мы над ним уже попотели. В июне выпускается двойной номер, а потом у нас месяц отпуска. Если у тебя не получится, в августе правлению придется найти кого-нибудь другого. Хенри, ты перейдешь на полную ставку и заменишь Малин в качестве ответственного секретаря. Кроме того, вам необходимо нанять нового сотрудника. Но это уже решать вам и правлению.
    
Она немного помолчала, задумчиво глядя на собравшихся.
    
— Еще одно. Я перехожу в другую газету. Конечно, в практическом отношении «СМП» и «Миллениум» не конкуренты, но я не хочу знать о содержании следующего номера ни на йоту больше, чем уже знаю. Начиная с этого момента, вы все будете решать с Малин.
    
— Что нам делать с историей Саландер? — поинтересовался Хенри Кортес.
    
— Обсудите это с Микаэлем. Мне кое-что известно о Саландер, но я не буду использовать этот материал. В «СМП» он не попадет.
    
Внезапно Эрика испытала невероятное облегчение.
    
— Это все, — сказала она, объявила собрание оконченным, встала и без дальнейших комментариев пошла обратно к себе в кабинет.
    
Сотрудники «Миллениума» остались сидеть в полном молчании. Только через час Малин Эрикссон постучала в дверь кабинета Эрики.
    
— Послушай-ка.
    
— Да? — спросила Эрика.
    
— Сотрудники хотят кое-что сказать.
    
— Что?
    
— Тут, в общей комнате.
    
Эрика встала и подошла к двери. Ее ждали торт и кофе.
    
— Я подумал, что мы еще успеем организовать тебе настоящие проводы, — сказал Кристер Мальм. — Но пока придется обойтись кофе с тортом.
    
Впервые за этот день Эрика Бергер улыбнулась.
   
   
    
     
Глава
     
03
    
    
Пятница, 8 апреля — суббота, 9 апреля
    
К семи часам вечера, когда Соня Мудиг и Маркус Эрландер посетили Александра Залаченко, тот уже восемь часов как очнулся. Он перенес длительную операцию, во время которой ему привели в порядок скулу и зафиксировали ее титановыми винтами. Его голова была так основательно забинтована, что виднелся только левый глаз. Врач объяснил ему, что удар топора раздробил скулу, повредил лобную кость, а также отсек большую часть мяса с правой стороны лица и сместил глазницу. Раны причиняли Залаченко сильную боль. Несмотря на значительные дозы обезболивающего, он все-таки сохранял относительно ясную голову и мог разговаривать. Однако полицейским велели его не переутомлять.
    
— Добрый вечер, господин Залаченко, — поздоровалась Соня Мудиг. Она представилась и представила коллегу Эрландера.
    
— Меня зовут Карл Аксель Бодин, — с трудом процедил сквозь сжатые зубы Залаченко. Голос у него был спокойный.
    
— Я точно знаю, кто вы. Я прочла ваш послужной список в СЭПО.
    
Это было не совсем правдой, поскольку они пока не получили от СЭПО ни единой бумаги о Залаченко.
    
— То было давно, — сказал Залаченко. — Теперь я Карл Аксель Бодин.
    
— Как вы себя чувствуете? — продолжила Мудиг. — Вы в состоянии разговаривать?
    
— Я хочу заявить о совершении преступления. Моя дочь пыталась меня убить.
    
— Нам это известно. Со временем будет проведено расследование, — заверил Эрландер. — А сейчас нам надо поговорить о более важных вещах.
    
— Что может быть важнее покушения на убийство?
    
— Мы хотим получить от вас сведения о трех убийствах в Стокгольме и минимум трех убийствах в Нюкварне, а также об одном похищении.
    
— Мне об этом ничего не известно. Кого там убили?
    
— Господин Бодин, у нас есть веские основания полагать, что в этих деяниях виновен ваш компаньон — тридцатисемилетний Рональд Нидерман, — сказал Эрландер. — Этой ночью Нидерман еще убил полицейского из Тролльхеттана.
    
Соню Мудиг несколько удивило, что Эрландер пошел навстречу Залаченко и обратился к нему по фамилии Бодин. Залаченко чуть-чуть повернул голову, чтобы видеть Эрландера. Его голос немного смягчился.
    
— Какое… печальное известие. Мне ничего не известно о делах Нидермана. Я никаких полицейских не убивал. Меня самого этой ночью пытались убить.
    
— Рональд Нидерман в настоящее время находится в розыске. Имеете ли вы представление о том, где он может скрываться?
    
— Я не знаю, в каких кругах он вращается. Я… — Залаченко несколько секунд поколебался, и его голос стал доверительным. — Должен признаться… между нами говоря… что Нидерман меня временами беспокоил.
    
Эрландер наклонился поближе.
    
— Что вы имеете в виду?
    
— Я обнаружил, что он способен на жестокость. По правде говоря, я его боюсь.
    
— Вы хотите сказать, что ощущали угрозу со стороны Нидермана? — спросил Эрландер.
    
— Именно. Я — старик и не могу себя защитить.
    
— Вы можете объяснить, в каких отношениях состояли с Нидерманом?
    
— Я инвалид. — Залаченко показал на ногу. — Моя дочь пытается меня убить уже во второй раз. Я нанял Нидермана в качестве помощника много лет назад. Думал, что он сможет меня защитить… а он, по сути дела, стал распоряжаться моей жизнью. Он делает, что ему заблагорассудится, а я ему и слова сказать не могу.
    
— В чем же он вам помогает? — вмешалась в разговор Соня Мудиг. — Делает то, с чем вам не справиться самому?
    
Единственным свободным от повязок глазом Залаченко окинул Соню Мудиг долгим взглядом.
    
— Насколько я поняла, десять лет назад она бросила в вашу машину зажигательную бомбу, — сказала Соня Мудиг. — Вы можете объяснить, что ее на это толкнуло?
    
— Спросите об этом у моей дочери. Она сумасшедшая.
    
Его голос вновь зазвучал враждебно.
    
— Вы хотите сказать, что не представляете, по какой причине Лисбет Саландер напала на вас в тысяча девятьсот девяносто первом году?
    
— Моя дочь сумасшедшая. На этот счет имеются документы.
    
Соня Мудиг наклонила голову набок. Она отметила, что на ее вопросы Залаченко отвечал значительно более агрессивно и враждебно. Эрландер это явно тоже заметил. О'кей… Good сор, bad сор.[5] Соня Мудиг повысила голос.
    
— Как по-вашему, ее действия могли быть как-то связаны с тем, что вы избили ее мать настолько серьезно, что у той образовались неизлечимые повреждения головного мозга?
    
Залаченко посмотрел на Соню Мудиг с абсолютным спокойствием.
    
— Это пустая болтовня. Ее мать была шлюхой. Вероятно, ее поколотил кто-нибудь из клиентов. Я просто случайно к ним заглянул.
    
Соня Мудиг подняла брови.
    
— Значит, вы ни в чем не виноваты?
    
— Разумеется.
    
— Залаченко… я хочу убедиться, правильно ли я вас поняла. Вы отрицаете, что избивали свою тогдашнюю подругу Агнету Софию Саландер, мать Лисбет Саландер, несмотря на то что этот случай послужил предметом обстоятельного и засекреченного расследования, проведенного Гуннаром Бьёрком — вашим тогдашним куратором из СЭПО.
    
— Я никогда не был ни за что осужден. Мне даже не предъявлялось никаких обвинений. Я не могу отвечать за то, что нафантазировал в своих отчетах какой-то болван из Службы безопасности. Если бы меня в чем-то подозревали, то, по крайней мере, вызывали бы для допроса.
    
Соня Мудиг просто лишилась дара речи. На скрытом повязкой лице Залаченко, похоже, появилась улыбка.
    
— Итак, я хочу подать заявление на свою дочь. Она пыталась меня убить.
    
Соня Мудиг вздохнула.
    
— Я, кажется, начинаю понимать, почему Лисбет Саландер ощущает потребность всадить вам топор в голову.
    
Эрландер кашлянул.
    
— Простите, господин Бодин… может быть, мы вернемся к тому, что вам известно о Рональде Нидермане?
    
    
Инспектору Яну Бублански Соня Мудиг позвонила из коридора, в котором находилась палата Залаченко.
    
— Ничего, — сказала она.
    
— Ничего? — переспросил Бублански.
    
— Он подал в полицию заявление на Лисбет Саландер, обвинив ее в жестоком избиении и попытке убийства. Он утверждает, что не имеет никакого отношения к убийствам в Стокгольме.
    
— А как он объясняет то, что Лисбет Саландер была закопана на его участке в Госсеберге?
    
— Говорит, что был простужен и почти весь день проспал. Если в Саландер стреляли в Госсеберге, то это, должно быть, дело рук Рональда Нидермана.
    
— Ладно. Что мы имеем?
    
— В нее стреляли из браунинга двадцать второго калибра, поэтому ей удалось выжить. Пистолет мы нашли. Залаченко признает, что оружие принадлежит ему.
    
— Ага. Иными словами, он знает, что мы обнаружим на пистолете его отпечатки пальцев.
    
— Именно. Но говорит, что в последний раз видел пистолет, когда тот лежал в ящике письменного стола.
    
— Значит, вероятно, распрекрасный Рональд Нидерман взял оружие, пока Залаченко спал, и выстрелил в Саландер. Можем ли мы доказать обратное?
    
Прежде чем ответить, Соня Мудиг несколько секунд подумала.
    
— Он прекрасно разбирается в шведском законодательстве и методах полиции. Абсолютно ни в чем не признается и жертвует Нидерманом как пешкой. Даже не знаю, что мы сможем доказать. Я попросила Эрландера отправить его одежду экспертам и проверить на наличие следов пороха, но он, вероятно, станет утверждать, что два дня назад тренировался в стрельбе.
    
    
Лисбет Саландер ощутила запах миндаля и этанола. Казалось, будто у нее во рту спирт, и она попробовала сглотнуть, но язык не подчинялся — похоже, он полностью утратил чувствительность. Лисбет попыталась открыть глаза, но не смогла. Откуда-то издалека до нее доносился голос, вроде бы обращавшийся к ней, но разобрать слова ей не удавалось. Потом она услышала этот голос совершенно отчетливо.
    
— Мне кажется, она просыпается.
    
Лисбет почувствовала, что кто-то касается ее лба, и попыталась отмахнуться от этой нахальной руки. Левое плечо тут же пронзила острая боль, и Лисбет расслабила мышцы.
    
— Вы меня слышите?
    
Пошел вон.
    
— Вы можете открыть глаза?
    
Что это за идиот ко мне пристает?
    
Под конец Лисбет приподняла веки. Сперва она увидела только странные световые точки, а потом в поле зрения стала проступать некая фигура. Она попыталась сфокусировать взгляд, но фигура все время ускользала. У Лисбет было такое ощущение, будто у нее сильное похмелье и кровать непрерывно кренится.
    
— Стрлнь, — произнесла она.
    
— Что вы сказали?
    
— Диот, — сказала она.
    
— Отлично. Не могли бы вы снова открыть глаза.
    
Она чуть приподняла ресницы и сквозь узкие щелочки увидела незнакомое лицо. Каждая деталь была ей ясно видна: над ней склонился светловолосый мужчина с ярко-голубыми глазами и странно угловатыми чертами.
    
— Здравствуйте. Меня зовут Андерс Юнассон. Я врач. Вы находитесь в больнице. У вас серьезные травмы, и сейчас вы восстанавливаетесь после операции. Вы знаете, как вас зовут?
    
— Пшаландр, — сказала Лисбет Саландер.
    
— Хорошо. Окажите мне услугу. Посчитайте до десяти.
    
— Раз, два, четыре… нет… три, четыре, пять, шесть…
    
Тут она снова отключилась.
    
Однако доктор Андерс Юнассон остался доволен полученными ответами. Она назвала свою фамилию и начала считать. Это признак того, что рассудок у нее по-прежнему в относительном порядке и что она не проснется овощем. Он записал время пробуждения — 21.06, примерно через шестнадцать часов после окончания операции. Андерс Юнассон проспал бо́льшую часть дня и приехал обратно в Сальгренскую больницу около семи вечера. Вообще-то у него был выходной, но накопилось много срочной бумажной работы.
    
Он не удержался и зашел в реанимацию, чтобы взглянуть на пациентку, в мозгу которой копался ранним утром.
    
— Дайте ей еще немного поспать, но внимательно следите за ее ЭКГ. Я опасаюсь того, что в мозгу может образоваться отек или кровоизлияние. Похоже, у нее возникла острая боль в плече, когда она попыталась пошевелить рукой. Если она проснется, можете давать ей по два миллиграмма морфина в час.
    
Покидая больницу через главный вход, он пребывал в удивительно приподнятом настроении.
    
    
Когда Лисбет Саландер вновь проснулась, стрелки часов приближались к двум часам ночи. Она медленно открыла глаза и увидела конус света на потолке. Через несколько минут она повернула голову и поняла, что на шею ее надет фиксирующий воротник. Голова тупо болела, а при попытке переменить положение Лисбет ощутила резкую боль в плече и снова закрыла глаза.
    
«Больница, — подумала она. — Что я тут делаю?»
    
Лисбет чувствовала страшную слабость.
    
Поначалу ей было трудно собраться с мыслями, но затем стали всплывать отрывочные воспоминания.
    
Когда она припомнила, как выбиралась из могилы, ее на несколько секунд охватил ужас. Потом она сжала зубы и стала сосредоточенно дышать.
    
Лисбет Саландер констатировала, что жива. Правда, не была уверена, хорошо это или плохо.
    
Что произошло, она толком не помнила, мелькали лишь смутные, отрывочные видения — сарай и то, как она яростно замахнулась топором и вдарила по лбу своему отцу, Залаченко. Жив он или мертв, она не знала.
    
Лисбет никак не могла припомнить, что именно приключилось с Нидерманом. Вроде бы ее поразило то, как он со всех ног бросился бежать, а почему — так и осталось непонятным.
    
Вдруг она вспомнила, что видела чертова Калле Блумквиста. Лисбет засомневалась, не приснилось ли ей все это, но она помнила кухню — вероятно, то была кухня в Госсеберге — и вроде бы видела, как он к ней подходит. «Должно быть, у меня были галлюцинации», — подумалось ей.
    
Казалось, события в Госсеберге происходили давным-давно или вообще приснились ей в нелепом сне. Лисбет сосредоточилась на настоящем моменте.
    
Она ранена, это ясно и без посторонней помощи. Она подняла руку и пощупала голову — та была основательно забинтована. Внезапно Лисбет вспомнила. Нидерман. Залаченко. У старого подлеца тоже оказался пистолет — браунинг 22-го калибра. По сравнению с любыми другими видами огнестрельного оружия он относительно безобиден, поэтому-то она и жива.
    
«Мне прострелили голову, — вспомнила она. — Я могла засунуть во входное отверстие палец и пощупать мозг».
    
Теперь Лисбет удивилась тому, что жива, но это ее волновало на удивление мало: по сути дела, ей было все равно. Если смерть и есть та черная пустота, из которой она только что выплыла, то ничего страшного в ней нет. Особой разницы не чувствуется.
    
Сделав это эзотерическое наблюдение, Лисбет закрыла глаза и снова заснула.
    
    
Продремав всего несколько минут, она услышала движение и приоткрыла глаза. Над ней склонилась сестра в белом халате, и Лисбет снова опустила веки, притворяясь спящей.
    
— Мне кажется, вы не спите, — сказала сестра.
    
— Ммм, — произнесла Лисбет Саландер.
    
— Здравствуйте, меня зовут Марианн. Вы понимаете, что я говорю?
    
Лисбет попыталась кивнуть, но обнаружила, что ее голова зафиксирована воротником и неподвижна.
    
— Нет, не пытайтесь шевелиться. Бояться не надо. Вас ранили, но уже прооперировали.
    
— Можно мне воды?
    
Марианн дала ей попить воды через трубочку. Пока Лисбет пила, она заметила, что с правой стороны от нее возник еще один человек.
    
— Здравствуйте, Лисбет. Вы меня слышите?
    
— Ммм, — ответила Лисбет.
    
— Я доктор Хелена Эндрин. Вы знаете, где находитесь?
    
— Больница.
    
— Вы в Сальгренской больнице Гётеборга. Вас прооперировали, и сейчас вы находитесь в реанимационном отделении.
    
— Мм.
    
— Вам нечего бояться.
    
— Мне прострелили голову.
    
Доктор Эндрин секунду поколебалась.
    
— Правильно. Вы помните, что произошло?
    
— У старого подлеца был пистолет.
    
— Э… да, именно так.
    
— Двадцать второго калибра.
    
— Вот как? Я этого не знала.
    
— Насколько серьезно я пострадала?
    
— У вас хороший прогноз. Вы поступили в тяжелом состоянии, но мы считаем, что у вас хорошие шансы полностью поправиться.
    
Лисбет взвесила полученную информацию. Устремив взгляд на доктора Эндрин, она отметила, что видит нечетко.
    
— Что произошло с Залаченко?
    
— С кем?
    
— С подлецом. Он жив?
    
— Вы имеете в виду Карла Акселя Бодина?
    
— Нет. Я имею в виду Александра Залаченко. Это его настоящее имя.
    
— Мне об этом ничего не известно. Но пожилой мужчина, поступивший одновременно с вами, тяжело травмирован, однако его жизнь вне опасности.
    
Сердце Лисбет дрогнуло от разочарования. Она обдумала слова врача.
    
— Где он находится?
    
— Он в соседней палате. Но вам сейчас незачем о нем думать. Надо сконцентрироваться на том, чтобы поправиться.
    
Лисбет закрыла глаза. На мгновение она подумала о том, чтобы встать с кровати, найти подходящее орудие и завершить начатое, но затем отбросила эти мысли. Она едва в силах поднять веки. Значит, попытка убить Залаченко не удалась. Он опять увернется.
    
— Я хочу вас быстренько осмотреть. Потом можете спать, — сказала доктор Эндрин.
    
    
Микаэль Блумквист проснулся внезапно и без всякой причины. В течение нескольких секунд он не понимал, где находится, пока не вспомнил, что снял номер в «Сити-отеле». В комнате была кромешная тьма. Он зажег прикроватную лампочку и посмотрел на часы: три часа ночи. Он проспал пятнадцать часов подряд.
    
Микаэль вылез из постели и сходил в туалет, потом ненадолго задумался. Понимая, что больше не уснет, он решил принять душ, затем надел джинсы и темно-красную водолазку, которой явно требовалось побывать в стиральной машине. Ему страшно хотелось есть, и он позвонил в рецепцию, узнать, нельзя ли, несмотря на такой поздний час, заказать кофе с бутербродами. Оказалось, можно.
    
Надев мокасины и пиджак, Микаэль спустился в рецепцию, купил кофе и завернутую в полиэтиленовую пленку ржаную лепешку с сыром и печеночным паштетом и вернулся обратно в номер. Продолжая есть, он запустил свой ноутбук, подключился к Интернету и зашел на страницу газеты «Афтонбладет». Главной новостью вполне ожидаемо оказалась поимка Лисбет Саландер. Новость подавалась по-прежнему довольно сбивчиво, однако, по крайней мере, в правильном освещении. Тридцатисемилетний Рональд Нидерман разыскивался за убийство полицейского, и полиция хотела также допросить его в связи с убийствами в Стокгольме. О статусе Лисбет Саландер полиция пока никак не высказалась, имя Залаченко вообще не упоминалось. Его называли исключительно шестидесятишестилетним землевладельцем, проживающим в Госсеберге, и было очевидно, что СМИ все еще не исключают возможности того, что он — жертва.
    
Закончив читать, Микаэль включил мобильный телефон и констатировал, что у него имеется двадцать новых сообщений. Три из них призывали позвонить Эрике Бергер. Два оказались от Анники Джаннини. Четырнадцать поступило от репортеров различных газет, и одно пришло от Кристера Мальма, который выразительно написал: «Будет лучше, если ты вернешься на первом же поезде».
    
Микаэль нахмурил брови — для Кристера Мальма это было очень необычное сообщение. Послал он его в семь часов вечера. Микаэлю захотелось позвонить кому-нибудь, но он вспомнил, что сейчас три часа ночи, и сдержался. Вместо этого он посмотрел в Интернете расписание поездов — первый поезд в Стокгольм отправлялся в 05.20.
    
Он открыл новый вордовский документ, закурил и минуты три просидел, уставившись в пустой экран компьютера. В конце концов он приподнял руки и начал писать:
    
     
Ее зовут Лисбет Саландер, и Швеция узнала о ней из пресс-конференций полиции и заголовков вечерних газет. Ей 27 лет, ее рост 150 сантиметров. Ее описывали как психопатку, убийцу и лесбиянку-сатанистку. Распространявшиеся о ней измышления не знали границ. В этом номере «Миллениум» рассказывает историю о том, как государственные служащие организовали заговор против Лисбет Саландер ради того, чтобы защитить патологического убийцу.
    
    
Писал Микаэль медленно, почти не внося в первый вариант исправлений. Сосредоточенно проработав пятьдесят минут, он создал за это время чуть более двух страниц, на которых в основном излагались события той ночи, когда он обнаружил тела Дага Свенссона и Миа Бергман, и объяснялось, почему полиция сосредоточилась на Лисбет Саландер как на предполагаемом убийце. Он процитировал заголовки вечерних газет о лесбийских сатанистках, полные намеков на то, что убийства связаны со щекотливыми подробностями нетрадиционного секса.
    
Тут он бросил взгляд на часы и поспешно закрыл ноутбук. Собрал сумку, спустился в рецепцию и попросил счет за номер. Расплатившись кредитной карточкой, он взял такси и поехал на Гётеборгский центральный вокзал.
    
    
В поезде Микаэль Блумквист незамедлительно прошел в вагон-ресторан и заказал кофе с бутербродом, затем снова открыл ноутбук и прочитал текст, который успел написать в гостинице. Он настолько погрузился в изложение истории Залаченко, что не заметил инспектора уголовной полиции Соню Мудиг, пока та не кашлянула и не спросила, можно ли ей составить ему компанию. Микаэль поднял взгляд и закрыл компьютер.
    
— Домой? — спросила Мудиг.
    
Он кивнул.
    
— Вероятно, вы тоже.
    
Она кивнула.
    
— Мой коллега остался еще на сутки.
    
— Вы что-нибудь слышали о состоянии Лисбет Саландер? Я все это время проспал.
    
— Она очнулась только вчера вечером, и врачи полагают, что она выкарабкается и полностью поправится. Ей невероятно повезло.
    
Микаэль кивнул. Он вдруг осознал, что не беспокоился за нее — просто исходил из того, что она выживет, иначе и быть не могло.
    
— Что-нибудь еще интересное произошло? — спросил он.
    
Соня Мудиг посмотрела на него с сомнением, прикидывая, какую информацию можно доверить журналисту, который вообще-то знает об этой истории больше ее. С другой стороны, она сама села к нему за стол, да и, вероятно, более сотни репортеров уже успели разведать, чем занимается полиция.
    
— Мне бы не хотелось, чтобы меня цитировали, — сказала она.
    
— Я спрашиваю исключительно из личного интереса.
    
Она кивнула и рассказала, что полиция усиленно разыскивает Рональда Нидермана по всей стране и особенно в районе Мальме.
    
— А Залаченко? Вы его допросили?
    
— Да, допросили.
    
— И?
    
— Об этом я не могу рассказывать.
    
— Бросьте, Соня. Мне станет известно все, о чем вы с ним разговаривали, примерно через час после того, как я доберусь до редакции в Стокгольме. Кроме того, я не напишу ни слова из того, что вы мне расскажете.
    
Она немного поколебалась, а потом посмотрела ему в глаза.
    
— Он подал в полицию заявление на Лисбет Саландер за то, что она якобы пыталась его убить. Возможно, ее арестуют за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью или за попытку убийства.
    
— А она, скорее всего, сошлется на право на необходимую оборону.
    
— Надеюсь, — произнесла Соня Мудиг.
    
Микаэль посмотрел на нее пристальным взглядом.
    
— Несколько странно слышать это от полицейского, — выжидающе сказал он.
    
— Бодин… Залаченко скользкий, как угорь, и на все вопросы у него находится ответ. Я совершенно убеждена в том, что дело обстоит более или менее так, как вы нам вчера говорили. Это означает, что Саландер многократно становилась жертвой противоправных действий с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет.
    
Микаэль кивнул.
    
— Эту историю я и собираюсь опубликовать, — сказал он.
    
— В некоторых кругах она популярностью пользоваться не будет.
    
Соня еще немного поколебалась. Микаэль ждал.
    
— Полчаса назад я говорила с Бублански. Он мало что сказал, но, похоже, предварительное следствие по обвинению Саландер в убийстве ваших друзей закрыто. Фокус переместился на Нидермана.
    
— И это означает, что…
    
Он не договорил, оставив вопрос висеть в воздухе. Соня Мудиг пожала плечами.
    
— Кто будет заниматься расследованием дела Саландер?
    
— Я не знаю. Происшедшее в Госсеберге находится, в первую очередь, в компетенции Гётеборга. Однако я предполагаю, что перед выдвижением обвинения кому-нибудь в Стокгольме поручат объединить весь материал.
    
— Понимаю. Спорим, что СЭПО возьмет расследование на себя?
    
Она помотала головой.
    
Поезд приближался к Алингсосу. Микаэль склонился к собеседнице.
    
— Соня… я думаю, вы понимаете, к чему все идет. Если история Залаченко получит огласку, разразится грандиозный скандал. Группа сотрудников СЭПО вступила в сговор с психиатром, чтобы засадить Саландер в психушку. Им остается только упорно настаивать на том, что Лисбет Саландер действительно сумасшедшая и что принудительное помещение ее в лечебницу в девяносто первом году было обоснованным.
    
Соня Мудиг кивнула.
    
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать этому плану, — продолжал Микаэль. — Лисбет Саландер так же нормальна, как и мы с вами. Своеобразна, да, безусловно, однако ее умственные способности не вызывают никаких сомнений.
    
Соня Мудиг снова кивнула. Микаэль сделал паузу, чтобы дать ей время усвоить сказанное.
    
— Мне потребуется помощь кого-нибудь с той стороны баррикад, на кого я смогу полагаться, — сказал он.
    
Она посмотрела ему в глаза и покачала головой:
    
— Я не компетентна определять, страдает ли Лисбет Саландер психическим заболеванием.
    
— Да, но вы компетентны решать, подвергалась она противоправным действиям или нет.
    
— Что вы предлагаете?
    
— Я не прошу, чтобы вы стучали на коллег, но хочу, чтобы вы снабжали меня информацией, если обнаружите, что Лисбет грозит опасность снова стать жертвой противоправных действий.
    
Соня Мудиг молчала.
    
— Я не прошу, чтобы вы раскрывали технические детали следствия или что-то подобное. Оценивайте ситуацию сами. Но мне необходимо знать, как будет развиваться история с судебным преследованием Лисбет Саландер.
    
— Это похоже на верный способ заработать увольнение.
    
— Вы — источник. Я ни при каких обстоятельствах не назову вашего имени и не поставлю вас в затруднительное положение.
    
Он достал блокнот и написал адрес электронной почты.
    
— Это анонимный интернетовский адрес. Если захотите что-нибудь сообщить, можете им воспользоваться. Только не пишите со своего обычного официального адреса. Создайте собственный временный адрес в Интернете.
    
Соня Мудиг взяла листок и положила во внутренний карман пиджака. Обещать она ничего не обещала.
    
    
В субботу в семь часов утра инспектора уголовной полиции Маркуса Эрландера разбудил телефонный звонок. Слышались голоса из телевизора, с кухни долетал запах кофе — жена уже погрузилась в утренние хлопоты. До своей квартиры в городке Мёльндаль под Гётеборгом он добрался к часу ночи и проспал только часов пять, а перед тем провел на ногах почти двадцать два часа. В результате, протягивая руку к телефону, он чувствовал себя далеко не выспавшимся.
    
— Мортенссон, патрульная служба, ночное дежурство. Ты успел проснуться?
    
— Нет, — ответил Эрландер. — Я едва успел заснуть. Что случилось?
    
— Новости. Нашли Аниту Касперссон.
    
— Где?
    
— На подъезде к селению Сеглора, к югу от Буроса.
    
Эрландер мысленно представил себе карту.
    
— На юг, — сказал он. — Он выбирает мелкие дороги. Должно быть, проехал по шоссе сто восемьдесят над Буросом и свернул на юг. Мы предупредили Мальме?
    
— И Хельсингборг, Ландскруну и Треллеборг. И Карлекруну. Я имею в виду паром на восток.
    
Эрландер встал и потер шею.
    
— У него теперь почти сутки преимущества. Он мог уже покинуть страну. Как нашли Касперссон?
    
— Она постучалась в дверь виллы на въезде в Сеглору.
    
— Что?
    
— Она постучалась…
    
— Я слышал. Ты хочешь сказать, что она жива?
    
— Извини. Я устал и выражаюсь не совсем четко. Анита Касперссон доковыляла до Сеглоры сегодня в три десять ночи и заколотила ногами в дверь дома, перепугав спавшую там семью. Она была босиком, сильно промерзшая, со связанными за спиной руками. В данный момент она находится в больнице в Буросе, и к ней уже приехал муж.
    
— Черт побери! Думаю, мы все исходили из того, что ее уже нет в живых.
    
— Иногда случаются сюрпризы.
    
— Приятные сюрпризы.
    
— Значит, самое время для неприятных новостей. Здесь уже с пяти утра находится заместитель начальника областного управления Спонгберг. Она распорядилась, чтобы ты быстро просыпался и ехал в Бурос допрашивать Касперссон.
    
    
Поскольку было утро субботы, Микаэль решил, что в редакции «Миллениума» никого нет. Когда поезд уже въезжал в Стокгольм, он позвонил Кристеру Мальму и спросил, что послужило поводом к его сообщению.
    
— Ты позавтракал? — поинтересовался Кристер Мальм.
    
— В поезде.
    
— О'кей. Приезжай ко мне домой, и я организую что-нибудь поосновательнее.
    
— В чем дело?
    
— Расскажу, когда приедешь.
    
Микаэль доехал на метро до станции «Медборгарплатсен» и прошел до улицы Алльхельгонгатан. Ему открыл бой-френд Кристера Арнольд Магнуссон. Как Микаэль ни пытался, при виде его никак не удавалось отделаться от ощущения, что он смотрит на какой-то рекламный плакат. Арнольд Магнуссон начинал в Королевском драматическом театре и был одним из самых востребованных актеров Швеции. Встреча с ним в реальной жизни каждый раз обескураживала. Обычно знаменитости особого впечатления на Микаэля не производили, но Арнольд Магнуссон обладал настолько характерной внешностью и настолько ассоциировался с некоторыми ролями из фильмов и телевизионных сериалов — особенно с ролью холерического, но справедливого комиссара уголовной полиции Гуннара Фриска из невероятно популярного сериала, — что Микаэль вечно ожидал от него именно такого поведения, как у Гуннара Фриска.
    
— Привет, Микке, — сказал Арнольд.
    
— Привет.
    
— На кухню. — Арнольд впустил его в квартиру.
    
Кристер Мальм поставил на стол свежеиспеченные вафли с вареньем из морошки и свежезаваренный кофе. Не успел Микаэль сесть, как у него уже потекли слюнки, и он сразу набросился на блюдо с вафлями. Кристер Мальм стал расспрашивать о событиях в Госсеберге, Микаэль кратко пересказал детали. Только поедая третью вафлю, он собрался с духом спросить, что же произошло.
    
— Пока ты был в Гётеборге, у нас в «Миллениуме» возникла небольшая проблема, — сказал Кристер.
    
Микаэль поднял брови.
    
— Какая?
    
— Ничего серьезного. Эрика Бергер стала главным редактором «Свенска моргонпостен». Вчера она отработала в «Миллениуме» последний день.
    
Микаэль застыл, не донеся вафлю до рта. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошел масштаб услышанной новости.
    
— Почему она ничего не сказала раньше? — в конце концов спросил он.
    
— Потому что хотела сообщить тебе об этом первому, а тебя все время где-то носило и в течение нескольких недель ты был просто недоступен. Вероятно, она посчитала, что тебе хватает проблем с делом Саландер. А поскольку ей хотелось рассказать тебе первому, она, естественно, ничего не говорила и всем нам, а время шло… Ну и постепенно совесть все сильнее ее мучила, и вот ей стало чертовски плохо. А мы абсолютно ничего не замечали.
    
Микаэль закрыл глаза.
    
— Дьявол, — сказал он.
    
— Конечно. Теперь все получилось наоборот — ты узнал последним из всей редакции. Мне хотелось иметь возможность рассказать тебе об этом, чтобы ты понял, как было дело, и не подумал, что кто-то действовал у тебя за спиной.
    
— Я этого не думаю. Но, господи. Классно, что она получила эту должность, если ей хочется работать в «СМП»… но что, черт подери, теперь делать нам?
    
— Мы назначим Малин исполняющим обязанности главного редактора начиная со следующего номера.
    
— Малин?
    
— Если, конечно, ты не хочешь быть главным редактором…
    
— Нет, я еще пока в своем уме.
    
— Я почему-то так и думал. Значит, главным редактором будет Малин.
    
— А кто будет ответственным секретарем?
    
— Хенри Кортес. Он проработал у нас четыре года и уже вышел из разряда зеленых практикантов.
    
Микаэль обдумал эти предложения.
    
— От моего мнения уже ничего не зависит? — поинтересовался он.
    
— Нет, — сказал Кристер Мальм.
    
Микаэль сухо усмехнулся.
    
— О'кей. Пусть будет так, как вы решили. Малин — боец, но ей не хватает решительности, а Хенри частенько рубит сплеча. Нам придется за ними приглядывать.
    
— Будем приглядывать.
    
Микаэль сидел молча и думал о том, как безумно им будет не хватать Эрики. Будущее журнала представлялось ему весьма туманным.
    
— Мне надо позвонить Эрике и…
    
— Думаю, что не стоит.
    
— Как это?
    
— Она спит в редакции. Можешь пойти ее разбудить.
    
    
Микаэль обнаружил Эрику Бергер спящей глубоким сном на раскладном диване в собственном кабинете. Всю ночь она выгребала из ящиков письменного стола и с книжных полок свои личные вещи и бумаги, которые ей хотелось сохранить, в результате чего набралось пять больших коробок. Микаэль долго смотрел на Эрику из дверей, а потом вошел, сел на край дивана и разбудил ее.
    
— Какого черта ты не пошла спать в мою квартиру, если уж не успела вернуться домой? — спросил он.
    
— Привет, Микаэль, — сказала Эрика.
    
Она уже начала было что-то говорить, но Микаэль наклонился и поцеловал ее в щеку.
    
— Ты сердишься?
    
— Безумно, — сухо сказал он.
    
— Мне жаль. Я просто не смогла отказаться от такого предложения. Но сейчас мне кажется, что я поступила неправильно и бросаю «Миллениум», когда надо разгребать дерьмо в крайне тяжелой ситуации.
    
— У меня едва ли есть право упрекать тебя в том, что ты бежишь с корабля. Ведь два года назад я ушел отсюда, оставив тебя разгребать дерьмо в куда более трудной ситуации, чем сейчас.
    
— Не вижу ничего общего. У тебя был перерыв в работе. А я ухожу совсем и еще это скрывала. Мне ужасно жаль.
    
Микаэль немного помолчал, потом слабо улыбнулся.
    
— Раз пришло время, значит, пришло. A woman's gotta do what a woman's gotta do and all that crap.[6]
    
Эрика улыбнулась. Именно это она сказала ему, когда он уехал в Хедебю. Он протянул руку и по-дружески взъерошил ей волосы.
    
— То, что ты хочешь уйти из этого дурдома, я понять могу, но мне потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к мысли, что тебе захотелось возглавить самую сухую газету Швеции, предназначенную для чопорных мужиков.
    
— Там работает довольно много девушек.
    
— Э-э. Посмотри передовицу. Там же всю дорогу anno dazumal.[7] Вероятно, ты просто чокнутая мазохистка. Может, пойдем выпьем кофе?
    
Эрика села.
    
— Мне не терпится узнать, что произошло той ночью в Гётеборге.
    
— Я уже работаю над этим материалом, — сказал Микаэль. — Когда мы его опубликуем, разразится настоящая война.
    
— Не мы. Вы.
    
— Знаю. Мы его опубликуем к началу судебного процесса. Я полагаю, ты не собираешься забирать этот материал с собой в «СМП». На самом деле мне бы хотелось, чтобы ты кое-что написала об истории Залаченко, пока не ушла из «Миллениума».
    
— Микке, я…
    
— Последнюю статью главного редактора. Можешь писать, когда будет желание. Ее, вероятно, не опубликуют до суда, когда бы его ни назначили.
    
— Может, это не слишком удачная идея? О чем должна быть статья?
    
— О морали, — сказал Микаэль Блумквист. — И о том, как одного из наших сотрудников убили из-за того, что пятнадцать лет назад государство не выполнило свою работу.
    
Больше объяснять ничего не требовалось. Эрика Бергер уже точно знала, какая статья ему нужна. Она немного поразмыслила: ведь когда убили Дага Свенссона, капитаном корабля была она. Внезапно ей стало намного лучше.
    
— О'кей, — сказала она. — Последнюю статью главного редактора.
   
   
    
     
Глава
     
04
    
    
Суббота, 9 апреля — воскресенье, 10 апреля
    
Прокурор Мартина Франссон из Сёдертелье закончила размышлять к часу дня, в субботу. Разобраться с лесным кладбищем под Нюкварном было совсем нелегко, и, начиная со среды, когда Паоло Роберто провел там, на складе, боксерский поединок с Рональдом Нидерманом, сотрудникам уголовного отдела пришлось невероятно много работать сверхурочно. Речь шла о как минимум трех убийствах, жертвы которых были погребены в окрестностях Нюкварна, о грубом похищении человека и умышленном причинении тяжкого вреда здоровью подруги Лисбет Саландер, по имени Мириам By, и, наконец, о поджоге. Непосредственную связь с Нюкварном имел и инцидент в Сталлархольме, вообще-то находившемся в ведении полицейского района Стренгнес, лена Сёдерманланд, но ключевой фигурой там был Карл Магнус Лундин из «Свавельшё МК». Лундин в настоящее время лежал в больнице в Сёдертелье с загипсованной ногой и стальной шиной в челюсти. В любом случае, всеми убийствами занималась полиция лена, а значит, последнее слово останется за Стокгольмом.
    
В течение пятницы решался вопрос о задержании подозреваемых. Лундин несомненно имел непосредственное отношение к Нюкварну. В конце концов выяснилось, что склад принадлежал компании «Медимпорт», которая в свою очередь принадлежала Аннели Карлссон, пятидесяти двух лет, проживающей в Пуэрто-Банус, в Испании. Она приходилась Магге Лундину двоюродной сестрой, ни в каких преступлениях замешана не была и, похоже, в данном случае просто выполняла роль прикрытия.
    
Мартина Франссон закрыла папку с материалами предварительного следствия. Дело по-прежнему пребывало на начальной стадии, и, чтобы довести его до суда, требовалось добавить еще несколько сотен страниц. Однако по нескольким вопросам Мартина Франссон должна была принять решение уже сейчас. Она посмотрела на коллег из полиции.
    
— У нас достаточно материала, чтобы возбудить дело против Лундина за участие в похищении Мириам By. Паоло Роберто опознал его как человека, сидевшего за рулем фургона. Я буду также задерживать его как вполне вероятного участника поджога. С обвинением в причастности к убийству трех человек, выкопанных на этом участке, мы пока подождем, по крайней мере пока все останки будут идентифицированы.
    
Полицейские закивали. Именно такого решения они и ожидали.
    
— Как мы поступим с Сонни Ниеминеном?
    
Мартина Франссон пролистала лежащее у нее на столе дело Ниеминена.
    
— У этого господина впечатляющий послужной список. Грабежи, незаконное ношение оружия, избиения, причинение тяжкого вреда здоровью, убийства и наркобизнес. Его задержали вместе с Лундином возле Сталлархольма. Я полностью убеждена в том, что он замешан, — иначе просто быть не может. Однако проблема в том, что у нас нет против него никаких доказательств.
    
— Он говорит, что никогда не бывал в складе в Нюкварне и что просто поехал с Лундином покататься на мотоциклах, — сказал инспектор из Сёдертелье, занимавшийся Сталлархольмом. — Он утверждает, что понятия не имел, какое у Лундина там было дело.
    
Мартина Франссон задумалась над вопросом, не удастся ли ей как-нибудь перекинуть это дело прокурору Рихарду Экстрёму из Стокгольма.
    
— Ниеминен отказывается говорить о том, что произошло, но категорически отрицает свою причастность к преступлению, — продолжал инспектор.
    
— Да, прямо складывается впечатление, будто они с Лундином оказались в Сталлархольме просто жертвами, — сказала Мартина Франссон, сердито постукивая пальцами по столу. — Лисбет Саландер, — произнесла она с явным сомнением в голосе. — Мы ведь говорим о девушке ста пятидесяти сантиметров ростом, которая на вид едва достигла подросткового возраста и вряд ли обладает достаточной физической силой, чтобы справиться с Ниеминеном и Лундином.
    
— Если она не вооружена. Пистолет может отчасти компенсировать ей физическую слабость.
    
— Однако это не совсем соответствует картине произошедшего.
    
— Да. Она воспользовалась слезоточивым газом и ударила Лундина ногой в пах и в лицо с такой яростью, что раздробила ему яичко, а потом челюстную кость. Выстрел в стопу был, вероятно, произведен уже после избиения. Но мне трудно поверить в то, что пистолет принадлежал ей.
    
— Государственная лаборатория судебной экспертизы идентифицировала пистолет, из которого стреляли в Лундина. Польский пистолет «Пи-восемьдесят три ванад» с патронами от «Макарова». Его обнаружили в Госсеберге под Гётеборгом, и на нем отпечатки пальцев Саландер. Мы вполне можем предположить, что она привезла этот пистолет с собой в Госсебергу.
    
— Да. Однако номер серии показывает, что его четыре года назад похитили во время ограбления оружейного магазина в Эребру. Грабителей со временем поймали, но от оружия они успели отделаться. Среди них был один местный деятель, балующийся наркотиками, который вращался в кругах, близких к «Свавельшё МК». Мне гораздо больше хочется приписать пистолет либо Лундину, либо Ниеминену.
    
— Возможно, пистолет находился у Лундина, а Саландер стала его разоружать и при этом выстрелила, попав ему в ступню. Я хочу сказать, что она в любом случае не собиралась его убивать, поскольку он ведь жив.
    
— Или она прострелила ему ногу из чисто садистских побуждений. Откуда мне знать. Но как же она справилась с Ниеминеном? У него ведь нет видимых повреждений.
    
— Вообще-то есть. У него два маленьких ожога на груди.
    
— И?
    
— Скорее всего, электрошокер.
    
— Значит, Саландер имела при себе электрошокер, баллон со слезоточивым газом и еще пистолет. Сколько же все это вместе весит… Нет, я почти убеждена в том, что оружие привез с собой Лундин или Ниеминен, а она просто его у них отобрала. При каких именно обстоятельствах Лундина ранили, мы сможем до конца прояснить, только когда кто-нибудь из участников инцидента начнет говорить.
    
— О'кей.
    
— На сегодняшний день Лундина мы, следовательно, задерживаем — на уже известных вам основаниях. В то же время на Ниеминена у нас ничего нет. Поэтому я намереваюсь во второй половине дня выпустить его на свободу.
    
    
Сонни Ниеминен покидал следственный изолятор полиции Сёдертелье в отвратительном настроении. У него к тому же пересохло во рту, поэтому он первым делом зашел в табачную лавку, купил бутылку пепси и с ходу выпил ее прямо из горлышка. Потом прихватил еще пачку сигарет «Лаки страйк» и коробочку жевательного табака. Он открыл мобильный телефон, удостоверился, что тот заряжен, и набрал номер тридцатитрехлетнего Ханса-Оке Валтари, являвшегося Sergeant at Arms[8] в клубе «Свавельшё МК» и, соответственно, третьим лицом во внутренней иерархии. После четырех гудков Валтари ответил.
    
— Ниеминен. Меня выпустили.
    
— Поздравляю.
    
— Ты где?
    
— В Нючёпинге.
    
— Какого черта ты там делаешь?
    
— Когда вас с Магге схватили, мы приняли решение лечь на дно, пока не разузнаем, как обстоят дела.
    
— Теперь тебе известно, как обстоят дела. Где остальные?
    
Ханс-Оке Валтари объяснил ему, где находятся оставшиеся пять членов «Свавельшё МК». Объяснение не успокоило и не удовлетворило Сонни Ниеминена.
    
— А кто, черт подери, занимается делами, пока вы все попрятались, как бабы?
    
— Это несправедливо. Вы с Магге отправляетесь на какую-то идиотскую работу, о которой нам ничего не известно, и совершенно внезапно ввязываетесь в перестрелку с этой объявленной в розыск сукой, а в результате Магге подстрелили, а тебя сцапала полиция. И вдобавок полицейские выкапывают трупы в нашем складе в Нюкварне.
    
— И?
    
— Мы стали думать, может, вы с Магге от нас что-нибудь скрывали.
    
— И что же это, черт возьми, могло быть? Ведь мы же добываем для фирмы работу.
    
— Но я ни слова не слышал о том, что склад является еще и лесным кладбищем. Что там за мертвецы?
    
У Сонни Ниеминена на язык просился резкий ответ, но он сдержался. Ханс-Оке Валтари, конечно, бездарный мерзавец, но ситуация отнюдь не располагала к тому, чтобы затевать ссору. Сейчас требовалась быстрая консолидация сил. После того как Ниеминен все отрицал на пяти полицейских допросах, было бы не слишком умно трубить о своей осведомленности по мобильному телефону в двухстах метрах от здания полиции.
    
— Наплюй на мертвецов, — сказал он. — Мне об этом ничего не известно. Но Магге таки вляпался. Он еще какое-то время посидит за решеткой, и в его отсутствие командовать буду я.
    
— О'кей. Что будем делать? — спросил Валтари.
    
— Кто присматривает за собственностью, если вы все ушли в подполье?
    
— Бенни Карлссон остался и держит оборону в клубе. Полиция проводила в доме обыск в тот же день, как вас арестовали. Они ничего не нашли.
    
— Бенни К.! — воскликнул Ниеминен. — Бенни К. — новобранец, и у него еще молоко толком на губах не обсохло.
    
— Успокойся. К нему присоединился этот белобрысый дьявол, с которым вы с Магге частенько общаетесь.
    
Сонни Ниеминен внезапно похолодел. Он быстро огляделся и отошел на несколько метров от дверей табачной лавки.
    
— Что ты сказал? — тихо спросил он.
    
— Светловолосый сатана, с которым вы с Магге общаетесь, вдруг объявился и попросил помочь ему с укрытием.
    
— Проклятье, Валтари, его же разыскивают по всей чертовой Швеции за убийство полицейского.
    
— Да… поэтому-то ему и потребовалось укрытие. Что нам было делать? Он же ваш с Магге приятель.
    
Сонни Ниеминен на десять секунд закрыл глаза. Рональд Нидерман в течение нескольких лет снабжал «Свавельшё МК» кое-какой работой, приносившей хороший доход. Но он никакой не друг. Он опасный мерзавец и психопат, да к тому же психопат, которого полиция разыскивает с собаками. Сонни Ниеминен ни на секунду не доверял Рональду Нидерману. Уж лучше бы он объявился с пулей в башке, тогда полиция бы хоть немного от них отстала.
    
— И что вы с ним сделали?
    
— Им занимается Бенни К. Он повез его к Виктору.
    
Виктор Йоранссон был кассиром и финансовым экспертом фирмы и жил неподалеку от города Йерна. Йоранссон закончил экономическую гимназию и в начале своей карьеры работал финансовым консультантом у югослава — владельца кабаков, пока всю банду не посадили за тяжкие экономические преступления. Магге Лундин повстречал его в тюрьме в начале 90-х годов. Йоранссон был единственным в «Свавельшё МК», кто ходил в пиджаке и при галстуке.
    
— Валтари, садись в машину и приезжай за мной в Сёдертелье. Я буду ждать тебя возле станции через сорок пять минут.
    
— Ого. Почему такая спешка?
    
— Потому что нам необходимо как можно скорее взять ситуацию под контроль.
    
    
Всю дорогу до Свавельшё Ханс-Оке Валтари потихоньку косился на Сонни Ниеминена, сидевшего, словно воды в рот набрал. В отличие от Магге Лундина, иметь дело с Ниеминеном всегда было не особенно легко. Он очень красив и кажется человеком мягким, но легко заводится и чертовски опасен, особенно когда выпьет. В данный момент он совершенно трезв, однако перспектива работать под его началом Валтари беспокоила. Магге всегда умел каким-то образом приструнить Ниеминена, а как будет выглядеть будущее с Ниеминеном в качестве исполняющего обязанности президента клуба, еще не известно.
    
В здании клуба Бенни К. видно не было. Ниеминен дважды попытался позвонить ему на мобильный, но безрезультатно.
    
Они поехали к дому Ниеминена, расположенному примерно в километре от клуба. Полиция провела там обыск, но не обнаружила ничего полезного для расследования, связанного с Нюкварном, равно как и вообще никаких признаков криминальной деятельности, поэтому-то Ниеминен и оказался на свободе.
    
Он принял душ и переоделся, а Валтари терпеливо ждал его на кухне. Затем они прошли метров сто пятьдесят в глубь леса за хутором Ниеминена и счистили слой земли, покрывавший прикопанный там сундук, в котором хранились шесть единиц огнестрельного оружия, и в частности автомат АК5, а также большие запасы патронов и около двух килограммов взрывчатки. Это был маленький склад боеприпасов Ниеминена. Два пистолета в сундуке были польскими — «Р-83 ванад» — и происходили из той же партии, что и отобранный Лисбет Саландер у Ниеминена в Сталлархольме.
    
Мысль о Лисбет Саландер Ниеминен от себя гнал — эта тема была не из приятных. Сидя в полицейском изоляторе в Сёдертелье, он раз за разом прокручивал в голове сцену, когда они с Магге Лундином прибыли к даче Нильса Бьюрмана и обнаружили во дворе Саландер.
    
События развивались совершенно непредсказуемым образом. Он поехал вместе с Магге Лундином, чтобы поджечь проклятую дачу Бьюрмана. Направил их туда этот белобрысый мерзавец. И они наткнулись на проклятую Саландер — в одиночестве, девчонку полтора метра ростом и худую, как щепка. Ниеминену даже стало интересно, сколько же она на самом деле весит. Потом все пошло наперекосяк и вылилось в кровавую оргию, к которой они с Магге были совершенно не готовы.
    
Объяснить развитие событий чисто технически он мог. У Саландер имелся баллончик со слезоточивым газом, который она опустошила в лицо Магге Лундину. Магге следовало это предусмотреть, но он не предусмотрел. Она дважды ударила его ногой, а чтобы свернуть ногой челюсть, особой мускулатуры не требуется. Саландер застигла его врасплох. Это объяснимо.
    
Однако потом она справилась и с ним, с Сонни Ниеминеном — человеком, ввязываться в драку с которым не сразу решатся даже здоровые и хорошо тренированные мужчины. Саландер очень быстро перемещалась. Он попытался вынуть оружие, но она расправилась с ним с такой унизительной легкостью, будто отогнала комара. У нее оказался электрошокер. Она…
    
Когда он очнулся, то почти ничего не помнил. Магге Лундин лежал, раненный в ногу, и уже прибыла полиция. После некоторого пререкания между полицией Стренгнеса и Сёдертелье его отвезли в изолятор в Сёдертелье. А еще она угнала «харлей-дэвидсон» Магге Лундина и срезала с его собственной кожаной куртки эмблему «Свавельшё МК» — тот самый символ, благодаря которому перед ним расступался народ в очереди в кабак и который придавал ему совершенно не объяснимый для простого шведа статус. Саландер его унизила.
    
Внезапно Сонни Ниеминен вскипел. Во время допросов в полиции он так и не раскололся, да ему бы и в голову не пришло кому-либо рассказывать о случившемся в Сталлархольме. Вплоть до этого момента Лисбет Саландер его совершенно не интересовала. Она была просто маленьким побочным проектом, которым Магге Лундин занимался опять-таки по заданию этого проклятого Нидермана. Теперь же он ненавидел ее со страстью, удивлявшей его самого — обычно он сохранял хладнокровие и способность анализировать. Правда, и сейчас он понимал, что в будущем ему обязательно представится возможность стереть это позорное пятно. Однако сперва необходимо навести порядок в том хаосе, в который Саландер и Нидерман совместными усилиями ввергли «Свавельшё МК».
    
Ниеминен достал оба оставшихся польских пистолета, зарядил и отдал один из них Валтари.
    
— У нас есть какой-нибудь план?
    
— Нам надо поехать поговорить с Нидерманом. Он не наш человек, и его еще никогда не арестовывала полиция. Я не знаю, как он себя поведет, если его поймают, а если он заговорит, то сможет заложить нас всех. Тогда мы и глазом моргнуть не успеем, как нас упекут.
    
— Ты хочешь сказать, что нам надо…
    
Ниеминен уже решил, что с Нидерманом пора кончать, но посчитал, что не стоит пугать Валтари, пока они не доберутся до места.
    
— Не знаю. Но его необходимо прощупать. Если у него имеется план и он в силах пулей свалить за границу, мы можем ему в этом помочь. Однако, пока существует риск, что его схватит полиция, он представляет для нас угрозу.
    
    
Когда Ниеминен с Валтари в сумерках въехали во двор хутора Виктора Йоранссона неподалеку от Йерны, света в доме они не увидели. Уже это не предвещало ничего хорошего. Они немного посидели и подождали в машине.
    
— Может, их нет дома, — предположил Валтари.
    
— Конечно. Они с Нидерманом отправились в кабак, — сказал Ниеминен и открыл дверцу машины.
    
Входная дверь оказалась не заперта. Ниеминен зажег верхний свет, и они прошли по всем комнатам. Всюду чистота и порядок — вероятно, заслуга этой, как ее там, женщины, с которой живет Йоранссон.
    
Самого Виктора Йоранссона вместе с сожительницей они обнаружили в подвале, в прачечной.
    
Ниеминен наклонился и осмотрел трупы, потом осторожно прикоснулся пальцем к телу женщины, имени которой не помнил: она уже успела окоченеть, а значит, они мертвы уже примерно двадцать четыре часа.
    
Чтобы определить, как именно они умерли, заключения патологоанатома Ниеминену не требовалось. Женщине сломали шею, развернув голову на 180 градусов. Она была полностью одета — в футболку и джинсы — и не имела никаких других видимых повреждений.
    
Зато Виктор Йоранссон лежал в одних трусах. Его жутко избили, и все тело было в синяках и кровоподтеках. Сломанные руки торчали в разные стороны, как перебитые еловые ветки. Его подвергали длительному избиению, по масштабу сопоставимому с пытками. Умер же он, насколько мог судить Ниеминен, от сильного удара в горло — гортань была глубоко вдавлена в шею.
    
Сонни Ниеминен встал, поднялся по лестнице из подвала и вышел на улицу. Валтари последовал за ним. Ниеминен пересек двор, прошел к расположенному метрах в пятидесяти от дома хлеву, скинул крюк и открыл дверь.
    
Там стояла темно-синяя машина — «рено» модели 1991 года.
    
— Какая у Йоранссона машина? — спросил Ниеминен.
    
— Он ездит на «саабе».
    
Ниеминен кивнул, вытащил из кармана куртки ключи и отпер дверь в глубине хлева. Ему достаточно было только заглянуть в помещение, чтобы понять, что он опоздал, — двери тяжелого шкафа для хранения оружия были распахнуты.
    
Ниеминен скривился.
    
— Около восьмисот тысяч крон, — сказал он.
    
— Что? — спросил Валтари.
    
— В этом шкафу у «Свавельшё МК» хранилось около восьмисот тысяч крон. Наши деньги.
    
Только три человека знали, где «Свавельшё МК» хранит деньги в ожидании подходящих возможностей вложить их во что-нибудь или отмыть, — Виктор Йоранссон, Магге Лундин и Сонни Ниеминен. Нидерман в бегах. Ему нужны наличные, и он знал, что деньгами занимается Йоранссон.
    
Ниеминен закрыл дверь и медленно вышел из хлева, напряженно раздумывая и пытаясь оценить масштабы катастрофы. Часть доходов «Свавельшё МК» обращена в ценные бумаги, доступ к которым имелся у него самого, еще часть можно восстановить с помощью Магге Лундина. Однако значительная часть мест размещения капитала была зафиксирована лишь в голове у Йоранссона, если только он не оставил четкие инструкции Магге Лундину, в чем Ниеминен сомневался — Магге никогда не отличался интересом к экономике. Ниеминен прикинул навскидку, что со смертью Йоранссона фирма лишилась почти шестидесяти процентов своих доходов. Это был сокрушительный удар. Главное, для повседневных расходов требовались наличные.
    
— Что мы будем делать? — спросил Валтари.
    
— Сейчас мы пойдем и сообщим полиции о том, что случилось.
    
— Полиции?
    
— Да, черт возьми. В доме полно моих отпечатков пальцев. Я хочу, чтобы Йоранссона с его сукой обнаружили как можно скорее, тогда судмедэксперты смогут установить, что они умерли, пока я сидел в изоляторе.
    
— Понятно.
    
— Отлично. Разыщи Бенни К. Я хочу с ним поговорить. Разумеется, если он еще жив. А потом мы займемся поисками Рональда Нидермана. Надо привлечь к этому делу всех до единого наших людей в клубах по всей Скандинавии. Мне нужна голова этой скотины на блюде. Он, вероятно, разъезжает на машине Йоранссона. Раздобудь ее регистрационный номер.
    
    
Когда Лисбет Саландер проснулась, было уже два часа дня субботы и какой-то доктор ее ощупывал.
    
— Доброе утро, — сказал он. — Меня зовут Бенни Свантессон, я врач. Вам больно?
    
— Да, — ответила Лисбет Саландер.
    
— Вам сейчас дадут болеутоляющее. Но сперва я хочу вас осмотреть.
    
Он сдавливал, ощупывал и ковырял ее израненное тело. Лисбет успела здорово разозлиться еще до того, как он закончил, но решила, что у нее слишком мало сил и лучше ей промолчать, чем начинать пребывание в Сальгренской больнице со ссоры.
    
— Как мои дела? — спросила она.
    
— Думаю, все будет в порядке, — ответил врач и что-то записал перед тем, как подняться.
    
Информации ей это особо не прибавило.
    
Когда он ушел, появилась сестра, которая помогла Лисбет разобраться с судном. Затем ей дали возможность снова заснуть.
    
    
Александр Залаченко, он же Карл Аксель Бодин, обедал. Есть он мог исключительно жидкую пищу — малейшие движения мускулов лица вызывали страшную боль в челюсти и скуле, а о том, чтобы жевать, не могло быть и речи. Во время проведенной той ночью операции скулу ему скрепили двумя титановыми винтами.
    
Однако с этой болью он справлялся. К боли Залаченко было не привыкать. Ничто не могло сравниться с той болью, которую ему пришлось терпеть в течение нескольких недель и месяцев пятнадцать лет назад, после того как он факелом горел в машине на Лундагатан. Лечение тогда вылилось в бесконечный марафон мук.
    
Теперь врачи решили, что его жизнь, скорее всего, вне опасности, но раны были серьезными, и, учитывая преклонный возраст, пациента на несколько дней все-таки оставили в реанимационном отделении.
    
За субботу он принял четверых посетителей.
    
Около десяти часов опять пришел инспектор Эрландер, но на этот раз он оставил дома эту акулу Соню Мудиг и вместо нее привел с собой значительно более симпатичного инспектора уголовной полиции Йеркера Хольмберга. Они задавали приблизительно те же вопросы о Рональде Нидермане, что и накануне вечером, однако Залаченко хорошо продумал свою историю и не допустил ни единой ошибки. Когда они стали приставать к нему с вопросами о его возможной причастности к траффикингу и другой криминальной деятельности, он опять-таки все отрицал. Он — пенсионер по болезни и даже не понимает, о чем они говорят. Залаченко валил все на Рональда Нидермана и предлагал любую посильную помощь в определении местонахождения сбежавшего убийцы полицейского.
    
К сожалению, на практике он, разумеется, мало чем может помочь, ведь он не имеет ни малейшего представления о том, с кем Нидерман общается и у кого может искать убежища.
    
Около одиннадцати к нему ненадолго зашел представитель прокуратуры, который формально довел до его сведения, что он подозревается в участии в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью или попытке убийства Лисбет Саландер. В ответ Залаченко стал терпеливо объяснять, что жертвой преступления является он и что на самом деле это Лисбет Саландер пыталась убить его. Представитель прокуратуры предложил ему правовую помощь в форме предоставления государственного защитника. Залаченко пообещал это обдумать.
    
Правда, ничего обдумывать он не собирался. У него уже имелся адвокат, и этим утром Залаченко первым делом позвонил ему и попросил немедленно приехать. Вследствие этого третьим посетителем у его больничной койки оказался Мартин Тумассон. Он неторопливо вошел с беззаботным видом, пригладил рукой копну светлых волос, поправил очки и поздоровался за руку со своим клиентом. Он был немного полноват, но очень хорош собой. Его, правда, подозревали в работе на югославскую мафию и следствие по этому поводу еще не закончилось, но в то же время он имел репутацию адвоката, выигрывающего свои дела.
    
Залаченко его посоветовал знакомый по бизнесу пять лет назад, когда ему потребовалось реорганизовать некоторые фонды, связанные с принадлежащей ему маленькой финансовой компанией в Лихтенштейне. Речь шла не о каких-то там безумных суммах, но Тумассон сработал великолепно, и Залаченко удалось уйти от уплаты налогов. После этого Залаченко еще пару раз прибегал к его услугам. Тумассон понимал, что деньги клиента имеют криминальное происхождение, но его это, похоже, не волновало. В конце концов Залаченко решил реорганизовать всю деятельность и создать новую компанию, принадлежавшую ему самому и Нидерману. Он предложил Тумассону войти в фирму третьим, негласным, партнером и заниматься финансами. Тумассон, не раздумывая, согласился.
    
— О, господин Бодин, вид у вас не слишком вдохновляющий.
    
— Я подвергся жестокому избиению и попытке убийства, — сказал Залаченко.
    
— Я вижу. Если я правильно понял, то это дело рук некой Лисбет Саландер.
    
Залаченко понизил голос.
    
— Наш партнер Нидерман, как вы уже знаете, здорово влип.
    
— Я это понял.
    
— Полиция подозревает, что я замешан в этом деле…
    
— Что, разумеется, не так. Вы — жертва, и важно немедленно проследить за тем, чтобы этой мыслью прониклись СМИ. Фрёкен Саландер ведь уже в некотором роде прославилась не с самой лучшей стороны… Я этим займусь.
    
— Спасибо.
    
— Но позвольте мне сразу же подчеркнуть, что я не являюсь адвокатом по уголовным делам. Тут вам потребуется помощь специалиста. Я подыщу адвоката, на которого вы сможете положиться.
    
    
Четвертый посетитель прибыл в одиннадцать часов вечера и сумел миновать медсестер, предъявив удостоверение и заявив, что у него неотложное дело. Когда его проводили в палату Залаченко, пациент еще не спал, а лежал, размышляя.
    
— Меня зовут Юнас Сандберг, — представился гость, протянув руку, которую Залаченко проигнорировал.
    
На вид пришедшему было лет тридцать пять. Песочного цвета волосы, одет неформально: джинсы, клетчатая рубашка и кожаная куртка. Залаченко молча разглядывал его секунд пятнадцать.
    
— Меня как раз интересовало, когда кто-нибудь из вас появится.
    
— Я работаю в Службе безопасности Главного полицейского управления, — сказал Юнас Сандберг и показал удостоверение.
    
— Вряд ли, — произнес Залаченко.
    
— Простите?
    
— Может, ты там и числишься, но вряд ли работаешь на них.
    
Юнас Сандберг немного помолчал, огляделся и придвинул к кровати стул.
    
— Я пришел так поздно, чтобы не привлекать внимания. Мы обсуждали, чем можем вам помочь, и нам необходимо прояснить планы на будущее. Я здесь просто-напросто для того, чтобы выслушать вашу версию и понять, каковы ваши намерения, с тем чтобы мы смогли выработать общую стратегию.
    
— И как, по твоему представлению, такая стратегия может выглядеть?
    
Юнас Сандберг задумчиво посмотрел на лежащего на больничной койке мужчину, потом развел руками.
    
— Господин Залаченко… боюсь, что уже пошел некий процесс, вредные последствия которого пока трудно себе представить. Мы обсудили ситуацию. Могиле в Госсеберге и тому факту, что в Саландер трижды стреляли, подыскать оправдания сложно. Однако надежда все-таки имеется. Конфликт между вами и вашей дочерью может служить объяснением тому, что вы опасались угрозы с ее стороны и поэтому предприняли столь отчаянные меры. Правда, боюсь, что какого-то срока в тюрьме будет не избежать.
    
Залаченко внезапно развеселился и, вероятно, расхохотался бы, не будь это в его теперешнем состоянии полностью исключено. Его губы лишь немного скривились — более бурные выражения эмоций причиняли ему слишком сильную боль.
    
— Значит, это и есть наша общая стратегия?
    
— Господин Залаченко, вы ведь знакомы с понятием «сведение вреда к минимуму». Нам необходимо до чего-нибудь договориться. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь с адвокатом и тому подобным, правда, нам потребуется ваше содействие и определенные гарантии.
    
— Гарантию ты от меня получишь. Вы должны позаботиться о том, чтобы все это рассосалось. — Он решительно махнул рукой. — Нидерман — козел отпущения, а его, я гарантирую, не найдут.
    
— Ведь имеются технические доказательства, которые…
    
— Плевать на технические доказательства. Весь вопрос в том, как поведется следствие и как будут поданы факты. Моя гарантия заключается в следующем: если вы не разберетесь с этим, я приглашу СМИ на пресс-конференцию. Мне известны имена, даты и события. Думаю, мне не надо напоминать тебе, кто я такой.
    
— Вы не понимаете…
    
— Я прекрасно понимаю. Ты — мальчик на побегушках. Передай своему шефу то, что я сказал. Он поймет. Передай ему, что у меня имеются копии… всего. Я могу вас потопить.
    
— Мы должны попытаться договориться.
    
— Разговор окончен. Убирайся. И скажи им, чтобы в следующий раз ко мне прислали взрослого мужика, с которым я мог бы все обсудить.
    
Залаченко повернул голову так, что встретиться с ним взглядом стало невозможно. Юнас Сандберг немного посмотрел на него, потом пожал плечами и поднялся со стула. Он уже почти дошел до двери, когда снова услышал голос Залаченко.
    
— Еще одно.
    
Сандберг обернулся.
    
— Саландер.
    
— Что с ней?
    
— Саландер надо устранить.
    
— Что вы имеете в виду?
    
У Сандберга на секунду сделался такой встревоженный вид, что Залаченко не смог сдержать улыбки, хотя боль и пронзила ему челюсть.
    
— Я понимаю, что вы — слабаки, слишком осторожные, чтобы ее убить, да у вас на такое дело нет и ресурсов. Кто мог бы за такое взяться… ты, что ли? Но ее необходимо устранить. Ее свидетельство должно быть признано недействительным. Саландер надо засадить в психушку, пожизненно.
    
    
Лисбет Саландер услышала шаги в коридоре, возле своей палаты. Имени Юнаса Сандберга уловить она не смогла, да и его шагов ей прежде слышать не доводилось.
    
Зато дверь ее палаты весь вечер простояла открытой, поскольку сестры наведывались к ней почти каждые десять минут. Она слышала, как он подошел к сестре, прямо перед дверью в палату, и объяснил, что ему надо повидать господина Карла Акселя Бодина по неотложному делу. Лисбет сообразила, что он предъявляет удостоверение, но при этом не было названо ни имя посетителя, ни тип документа.
    
Сестра попросила его подождать и пошла проверить, не спит ли господин Карл Аксель Бодин. Лисбет Саландер сделала вывод, что удостоверение оказалось убедительным.
    
Ей было слышно, как сестра прошла по коридору налево; чтобы достигнуть цели, той потребовалось сделать семнадцать шагов. Вскоре после этого посетитель, преодолевая то же расстояние, сделал всего четырнадцать шагов. В среднем получалось пятнадцать с половиной шагов. Лисбет оценила длину шага в шестьдесят сантиметров и, помножив ее на пятнадцать с половиной, определила, что Залаченко находится в палате, расположенной в девятистах тридцати сантиметрах налево по коридору. Ну, примерно в десяти метрах. Ее палата была около пяти метров шириной, следовательно, Залаченко находится через две двери от нее.
    
Согласно показаниям электронных часов на ночном столике, визит продолжался ровно десять минут.
    
    
После ухода Юнаса Сандберга Залаченко долго лежал без сна. Он предполагал, что едва ли посетитель представился ему настоящим именем, поскольку знал по опыту, что шведские шпионы-любители имеют особое пристрастие к использованию псевдонимов, даже когда в этом нет ни малейшей необходимости. В любом случае, появление Юнаса (или как его там зовут) стало первым знаком того, что «Секция» взяла его ситуацию на заметку. Принимая во внимание шумиху в СМИ, вся эта история едва ли могла от них укрыться. Вместе с тем визит явился и подтверждением того, что они забеспокоились. Чего и следовало ожидать.