1 2 3 4 5 
    
     
      
ГЛАВА 10. О Синдар
     
     
Рассказывают, что власть Эльве и Мелиан в Средиземье с течением времени только усиливалась, и все эльфы Белерианда, начиная с моряков Кирдана и заканчивая кочевыми охотниками Синих гор, лежавших за рекой Гелион, признавали Эльве своим повелителем. На языке своего народа звался он Элу Тингол, или Король Серый Плащ. Народ же его назывался Синдар — Серые эльфы залитого звездным светом Белерианда; и хоть относились они к Мориквенди, под предводительством Тингола и благодаря учению Мелиан Синдар стали прекраснейшими и мудрейшими, не говоря уж о том, что искуснейшими, эльфами в Средиземье.
     
В конце первой эпохи заточения Мелькора, когда вся Земля пребывала в мире и благополучии, а Валинор переживал зенит своего блаженного существования, пришла в мир Лютиен, единственная дочь Тингола и Мелиан. Несмотря на то, что большая часть Средиземья лежала во Сне, в который погрузила его Яванна, в Белерианде, повинуясь силе Мелиан, радостно кипела жизнь, и яркие звезды сияли над ним, словно серебряные огни. Здесь, в лесу Нельдорет, и родилась Лютиен, и белые цветки нифредиль распустились буйным цветом, приветствуя ее появление, словно маленькие наземные звездочки.
     
Во время второй эпохи заключения Мелькора через Синие горы Эред Люин в Белерианд пришли гномы. Сами они называли себя Хазад, а синдарцы поименовали их Наугрим — Низкорослый Народец, и Гоннхиррим — Мастера Камня. Древнейшие из поселений Наугрим находились на дальнем востоке, а еще они вырезали себе в скальном массиве Эред Люин, с восточной стороны, огромные залы и пещеры, как это принято у них народа. Города эти на их языке назывались Габильгатол и Тумунзахар. К северу от высоченной горы Дольмед располагался Габильгатол, который эльфы на своем языке называли Белегост или Микльбург; южнее вгрызался в тело гор Тумунзахар, или Ногрод, Гулкие Залы на эльфийском. Величайшим изо всех горных дворцов Гномов был Хазад-дум, Гномьи Пещеры, или Хадходронд, как называли его эльфы; в последующие времена, когда тьма окутала его подземные залы, Хазад-дум получил название Мория. Однако находился сей город далеко в Туманных горах, за обширными просторами Эриадора, и эльфы знали о нем лишь понаслышке, со слов гномов с Синих гор.
     
И когда из Ногрода и Белегоста в Белерианд впервые пришли Наугрим, эльфы были невероятно изумлены, ибо считали, что только они одни из обитателей Средиземья способны общаться между собой при помощи речи и использовать ручной труд, и что кроме них здесь живут лишь звери и птицы. Однако ни слова из языка Наугрим они понять не смогли, а для их ушей он казался нескладным и неблагозвучным; с тех самых пор совсем немногие из Эльдар смогли овладеть им. Но зато гномы оказались весьма способны к обучению, и многие из них предпочли выучить эльфийский язык вместо того, чтобы учить другую расу своему собственному.
     
Немногие из Эльдар бывали в Ногроде и Белегосте, за исключением лишь Эола из Нан Эльмот и его сына, Маэглина. Однако гномы установили с Белериандом оживленную торговлю и проложили качественную дорогу, что бежала со склонов горы Дольмед, затем вдоль берегов реки Аскар, и пересекала Гелион у Сарн Атрад — Каменистого Брода (именно здесь спустя годы состоится большое сражение).
     
Дружеские отношения между Наугрим и Эльдар особенно теплыми назвать было нельзя, хотя обе стороны извлекали из них немало пользы; но в самом их начале, когда никакие беды не пролегли между двумя народами, король Тингол радушно приветствовал гномов в своих владениях. В последующем Наугрим охотнее всего поддерживали дружбу с Нольдор, предпочитая их прочим эльфийским и человеческим народам, потому что их связывала обоюдная любовь и благоговение к Ауле; а драгоценные камни нольдорцев гномы ценили больше любых сокровищ.
     
Еще в темные времена Арды гномы создавали великие свои произведения, потому что с самых первых дней пробуждения Гномов-Прародителей обладали замечательным мастерством и искусством работы с металлами и камнем. Но тогда они предпочитали использовать железо и серебро, нежели серебро или золото.
     
Мелиан, будучи представительницей народа Майяр, обладала немалым даром предвидения; и по завершении второй эпохи заключения Мелькора она как-то заметила Тинголу, что Благоденствие Арды продлится не вечно. Тингол, приняв во внимание ее предостережение, замыслил обустроить себе царское жилище — хорошо укрепленный дворец, куда не проберется никакое зло, если уж ему суждено вновь пробудиться в Средиземье. Помощи и совета он попросил у гномов из Белегоста, и те охотно согласились; работы у них по тем временам было немного, а сидеть сложа руки не в характере гномов. Но даже несмотря на получаемую от работы радость, Наугрим всегда требовали за нее вознаграждения; и Мелиан обучала их всему, что их только могло заинтересовать, а Тингол одаривал прекрасными жемчугами. Жемчуга эти были получены им от Кирдана, чей народ добывал их в огромных количествах на отмелях вблизи острова Балар; но для Наугрим жемчуг был в диковинку, и они очень высоко ценили его. У правителя Белегоста, к примеру, была жемчужина величиной с голубиное яйцо, переливавшая, словно звездный свет на морской пене; называлась она Нимфелос, и владелец дорожил ею превыше всего остального своего богатства.
     
Долго и с большой охотой работали гномы на Тингола, и построили они для него просторные палаты, уходившие, по обычаю их народа, глубоко под землю. У нижнего течения Эсгальдуина, между лесами Нельдорет и Регион, вознесся, окруженный деревьями, скалистый холм, у подножия которого и журчала река. Через нее был перекинут каменный мост, и только по нему можно было добраться до ворот, что вели в обитель Тингола. Сразу за воротами начиналась широкая галерея, откуда можно было попасть в залы с высокими потолками и глубокие подземные помещения, вырезанные прямо в скальном массиве; и было их такое великое множество, что дворец получил название Менегрот, или Тысяча Пещер.
     
Эльфы также вкладывали в его строительство свой посильный вклад; работая вместе с гномами, они создавали барельефы, изображавшие Мелиан и пейзажи прекрасного Валинора за Морем. Резные колонны Менегрота напоминали буки Ороме — стволы, ветви и листва, и были подсвечены золотыми светильниками. Соловьи пели в его садах, словно в Лориене; были там и серебряные фонтаны, и мраморные бассейны, а полы были выложены разноцветными плитками. Резные фигурки зверей и птиц бежали по стенам и карабкались по колоннам, выглядывая меж ветвей, усыпанных множеством цветов. С течением времени залы дворца заполнялись сотканными Мелиан и ее девушками гобеленами, изображавшими деяния Валар и многие события, произошедшие в Арде с самого начала ее существования, а иногда и видения грядущего. То был самый прекрасный из королевских дворцов, когда-либо существовавших на востоке от Великого Моря.
     
Когда строительство его было, наконец, завершено, в королевстве Тингола и Мелиан по-прежнему царил мир, и Наугрим время от времени перебирались через горы и сновали туда-сюда по их землям; однако в Фалас они забредали редко, поскольку им сильно не нравился шум моря, а смотреть на него им и вовсе было боязно. Таким образом, вести из внешнего мира в Белерианд совсем не доходили.
     
Уже в конце третьей эпохи заключения Мелькора гномы обеспокоились и пришли посоветоваться с королем Тинголом; они утверждали, что Валар не искоренили все зло на Севере, и теперь остатки его, долгое время множившиеся и набиравшиеся во мраке сил, снова выползли наружу, забредая далеко от своих логов.
     
— Темные создания, — говорили они, — бродят к востоку от наших гор, и ваши прежние соплеменники бегут с тех холмов и равнин.
     
И действительно, жуткие чудовища вскоре стали появляться и в самом Белерианде, проникая сюда через горные ущелья или через темные леса на юге. То были волки, или, скорее, создания, смутно напоминавшие волков, и прочие порождения тьмы; были среди них и орки, впоследствии учинившие в Белерианде немалый хаос и разруху. Но орков пока было немного, и они осторожничали, разведывая территорию в ожидании возвращения своего повелителя. Откуда они взялись или чем на самом деле являлись, эльфам тогда было неизвестно; они предполагали, что то могли быть выродившиеся Авари, погрязшие во зле и жестокости на диких просторах Средиземья — что, как это ни печально, было весьма близко к правде.
     
Все это заставило Тингола задуматься о необходимости обзавестись оружием, нужды в котором у его народа прежде не возникало; и первое оружие для них изготовили Наугрим, отлично владевшие оружейным мастерством. Самыми талантливыми среди Гномов были оружейники Ногрода, из которых наиболее знаменит был кузнец Тельхар.
     
Наугрим были древней и воинственной расой, и готовы были оказать яростный отпор любым агрессорам, будь то прислужники Мелькора, Эльдар или Авари, дикие звери или даже представители их собственного племени — гномы из других поселений, повинующиеся другим вождям. Кузнечному мастерству Синдар вскоре у них обучились, но даже нольдорцам было не под силу превзойти гномьих мастеров в деле закалки стали, не говоря уж об искусстве изготовления кольчуг из соединенных колец-звеньев, впервые изобретенных кузнецами Белегоста, в котором гномам и вовсе равных не было.
     
Как следует вооружившись, синдарцы сумели очистить свои земли от злобных тварей, и здесь вновь воцарился мир; но Тингол не спешил запирать свои арсеналы, где хранились топоры, копья и мечи, высокие шлемы и длинные сверкающие кольчуги (гномьи кольчуги были настолько искусно изготовлены, что никогда не ржавели и всегда блестели так, словно их только-только сделали). И в дальнейшем Тингол еще не раз порадовался своей предусмотрительности.
     ***
     
Пришло время рассказать о Ленве из отряда Ольве, который отказался от дальнейшего похода с остальными Эльдар, когда Телери задержались у берегов Великой реки, протекавшей вдоль границ западных земель Средиземья. О блужданиях Нандор, которых Ленве повел вниз по течению Андуина, известно немногое; говорят, что некоторые из них долгое время обитали в лесах долинах Великой Реки, а некоторые пришли в конце концов к ее устьям и поселились у Моря. Остальные же пересекли Эред Нимраис — Белые горы, вновь вышли к северу и оказались в диком крае Эриадоре, раскинувшемся между Эред Люин и далекими Туманными горами.
     
То был лесной народ и стального оружия у них не было, поэтому пришествие с Севера злобных тварей их испугало; именно о них сообщали Наугрим королю Тинголу в Менегроте. Прослышав о могуществе и величии короля Тингола, сын Ленве Денетор кое-как собрал воедино свой разбежавшийся по укрытиям народ и повел их через горы в Белерианд. Тингол тепло встретил давно потерянных родичей, и они осели в Оссирианде — Семиречье.
     
О последовавших за приходом Денетора в Белерианд долгих, исполненных спокойствия годах, рассказывается немного. Говорят, что именно в те дни Дайрон Менестрель, мастер-сказитель королевства Тингола, придумал свои руны; Наугрим, бывавшие у Тингола в гостях, выучили их и были весьма довольны этим изобретением, оценив искусство Дайрона куда выше Синдар, его собственного народа. Именно Наугрим принесли Кирт к востоку от гор и передали сие знание многим народам; сами же Синдар до начала Войны редко пользовались ими для записей, и многие сведения, хранившиеся в виде устных преданий, были безвозвратно утеряны в руинах Дориата.
     
Но о блаженных и мирных днях мало что можно рассказать, пока они не закончатся; то же самое и с прекрасными произведениями искусства. Они говорят сами за себя, пока радуют собой взоры, и попадают в песни лишь тогда, когда оказываются в опасности или вовсе гибнут навсегда.
     
Эльфы вольготно бродили по всему Белерианду, весело несли свои воды реки и ярко сияли на небе звезды, а ночные цветы источали одуряющее прекрасные ароматы; и если красоту Мелиан можно было сравнить с полднем, то красота Лютиен была подобна весенней заре. Король Тингол правил здесь словно лорд из числа Майяр, отдыхающий от тревог и забот, чья радость подобна воздуху, которым он дышит, а мысли текут незамутненным потоком с горных вершин.
     
Иногда по Белерианду проезжал великий Ороме, подобный дуновению горных ветров, и звуки его рожка на многие лиги раздавались над залитыми звездным светом просторами. Эльфы побаивались его величественного лика и издаваемого копытами Нахара громкого топота; но вместе с тем они знали, что пока в холмах эхом отдается рев Валаромы, никакая злобная тварь не осмелится сунуть сюда свой нос.
     
Однако безбедное существование неумолимо подходило к своему концу, как полдень Валинора приближался к своим сумеркам. Все слышали и знают из песен и преданий о том, как Мелькор с помощью Унголиант погубил Деревья Валар, после чего сбежал из Амана и вновь объявился в Средиземье. Стычка между Морготом и Унголиант произошла на далеком севере, но громогласные вопли Моргота слышали даже в Белерианде, и все его обитатели вздрогнули от страха; они не догадывались, что означают эти крики, и заподозрили в них смертное знамение. И действительно, вскоре после этого в королевство Тингола пришла бежавшая с Севера Унголиант, окруженная облаком ужаса и тьмы; однако Мелиан сумела ее остановить и не допустила на территорию Нельдорет. Тогда Унголиант на долгое время поселилась под южными кручами Дортониона, и вскоре их стали называть Эред Горгорот, горами Ужаса. Никто не осмеливался забредать в те края или даже проходить мимо; жизнь и свет здесь окутала тьма, а воды были отравлены.
     
Моргот, как уже говорилось выше, вернулся в Ангбанд и заново его отстроил, и возвел над его вратами чадящие пики Тангородрима. Врата эти находились всего в ста пятидесяти лигах от моста Менегрота — и далеко, и вроде бы совсем близко.
     
Орки, размножаясь с большой скоростью во тьме подземелий, становились все сильнее и свирепее, а их темный властелин вкладывал в них страсть к разрушению и убийствам. Они выходили за врата Ангбанда под прикрытием высылаемых Морготом туч, и пробирались на северные высокогорья. Именно таким образом в Белерианде в один прекрасный день объявилось несметное орочье воинство, атаковавшее владения короля Тингола.
     
Эльфы свободно бродили по Белерианду или же селились небольшими родовыми племенами отдельно друг от друга, поэтому большие скопления Синдар можно было встретить лишь в Менегроте, что располагался посреди страны, и вдоль побережья Фалас, где обитали Фалатрим, морские эльфы. Орки же подошли к Менегроту с двух направлений — со стороны поселений на востоке, меж Келоном и Гелионом, и с западных равнин меж Сирионом и Нарогом, рассредоточившись при этом по всем окрестностям. Так Тингол оказался отрезан от Эглареста, гавани Кирдана, и вынужден был обратиться к Денетору; его эльфы охотно откликнулись на зов и пришли из раскинувшегося за Аросом Региона и из Оссирианда.
     
То было первое из сражений за Белерианд. Восточный отряд орков оказался в тисках между армиями Эльдар; к северу от Андрама, на полпути меж Аросом и Гелионом, они были разбиты в пух и прах. А те, кто все же смог бежать на север, были добиты топорами Наугрим, высыпавшими из недр горы Дольмед; в Ангбанд вернулись лишь единицы.
     
Однако победа досталась эльфам дорогой ценой. Жители Оссирианда были слишком легко вооружены и были слабыми противниками для орков, с ног до головы закованных в железные латы и вооруженных длинными копьями с широкими лезвиями. Денетора отрезали от остальных и окружили на холме Амон Эреб, и прежде, чем войска Тингола успели подойти к нему на выручку, он и его ближайшая родня были убиты. Смерть их была жестока отомщена — Тингол зашел со своим отрядом к оркам в тыл и убивал их целыми дюжинами.
     
Смерть Денетора еще долго оплакивал его народ, и нового короля они себе так и не избрали. После битвы некоторые из них вернулись в Оссирианд, и принесенные ими вести наполнили остатки племени великим страхом. Никогда впоследствии они не принимали участие в войнах, предпочитая скрываться и не терять бдительности; их стали называть Лайквенди — Зелеными эльфами, потому что одеяния их напоминали цветом листву. Однако значительная их часть все же вернулась на север, в защищенное царство Тингола, и там смешалось с его населением.
     
Вернувшись в Менегрот, Тингол узнал о том, что западные отряды орков одержали победу, оттеснив Кирдана к самой кромке моря. Поэтому он послал клич всем эльфам, обитавшим в окрестных цитаделях Нельдорет и Региона, а Мелиан воспользовалась своей силой и воздвигла вокруг всей этой территории невидимую стену из теней и колдовства — Завесу Мелиан, которую никто впредь не мог пересечь без разрешения ее самой или короля Тингола, разве что обладал могуществом большим, нежели Мелиан из народа Майяр.
     
Земли внутри Завесы, которые прежде носили название Эгладор, отныне стали называть защищенным королевством Дориат — Землей Завесы. В ее пределах было относительно спокойно; но за Завесой по землям Белерианда блуждал великий страх, и прислужники Моргота бродили здесь, как у себя дома, не забредая лишь к обнесенным крепкими стенами гаваням Фалас.
     
Однако перемены были уже не за горами, и никто в Средиземье их предвидеть не мог — ни Моргот в своем подземном логове, ни Мелиан в Менегроте; ибо после смерти Деревьев из Амана не долетало сюда ни одной весточки — ни через посланцев, ни в видениях или снах. В это самое время Феанор переправился на белых кораблях Телери через Великое Море, высадился у залива Дренгист, и здесь же, в Лосгаре, сжег эти корабли.
    
    
     
      
ГЛАВА 11. О Солнце, о Луне, и о Сокрытии Валинора
     
     
Рассказывают, что после побега Мелькора Валар долгое время сидели недвижно на своих тронах в Кольце Судеб; однако они не бездействовали, как утверждал Феанор в своем озлоблении. Ибо Валар могут сделать больше посредством лишь силы мыслей, нежели какими-то действиями, и совещаться друг с другом в тишине, не прибегая к устной речи. В опустившейся на Валинор тьме они напряженно размышляли, уносясь мыслями то во времена еще до сотворения Эа, то к Концу ее Времен.
     
Но никакая сила или мудрость не могли смягчить их скорби, и избавить от знания о свершающегося в настоящий момент зла. Ибо Феанор был создан величайшим из Детей Илюватара — телом и духом, храбростью и выносливостью, красотой и умом, мастерством, силой и хитростью; и пылало в нем жаркое пламя. Один лишь Манве способен представить, какие чудесные и изумительные произведения искусства он мог бы сотворить, случись все по-иному.
     
Ваньяр, которые бдели в тот день вместе с Валар, рассказывают, что когда посланники принесли Манве ответ Феанора, Манве повесил голову и зарыдал. Однако, услышав заключительную фразу Феанора о том, что деяния Нольдор будут вечно жить в песнях, он поднял голову, словно его кто-то вдруг окликнул издалека, и произнес:
     
— И впрямь. Но песни те дорого им достанутся, хоть и будут нарасхват. Иначе быть просто не может. Красота, по словам Эру, должна быть перенесена в Эа только после того, как будет осмыслена; так же и зло, рано или поздно ему должно обратиться во благо.
     
— И остаться при этом злом, — съехидничал Мандос. — Что до Феанора, то он вскоре прибудет в мои чертоги.
     
Но к тому времени, как Валар узнали о том, что нольдорцам все-таки удалось покинуть берега Амана и вернуться в Средиземье, они уже принялись исполнять задуманные ими меры по исправлению нанесенного Мелькором вреда. Манве предложил Яванне с Ниенной собрать все свои живительные и целительные силы и попытаться вернуть Деревья к жизни. Но слезы Ниенны не смогли залечить их смертельных ран; Яванна же долгое время пела в одиночестве на покрытом тенями холме. Но уже когда песнь ее стихла и все надежды потухли, на лишенной листвы ветви Тельпериона зацвел один-единственный серебряный цветок, а на ветви Лаурелин — золотой плод.
     
Яванна сорвала их, и Деревья умерли окончательно; их безжизненные стволы до сих пор стоят в Валиноре скорбными памятниками былой славы. Цветок же и плод, благословленные Манве, Яванна отдала Ауле. Ауле со своими помощниками смастерил для них сосуды, позволявшие удерживать их внутри и пропускать наружу свет; так говорится в Нарсилион — Песни о Солнце и Луне. Сосуды эти Валар передали Варде, чтобы она сотворила из них небесные светила, что расположатся намного ближе к Арде и будут затмевать древние звезды. Варда наделила их силой передвигаться в ближних областях Ильмена и отправила их мчаться по установленным маршрутам над центральным поясом Земли — с Запада на Восток и обратно.
     
Все это Валар проделали, помня о лежащей над землями Арды тьме; они решили осветить Средиземье и с помощью света помешать Мелькору творить свои темные дела. Не забывали они и об Авари, оставшихся у вод своего пробуждения, и не хотели совсем уж оставлять нольдорцев на произвол судьбы; к тому же, Манве знал и о том, что близится час появления людей.
     
Таким образом Валар, некогда развязавшие войну с Мелькором ради Квенди, теперь позаботились о благополучии Хильдор — Последующих, младших Детей Илюватара. Ибо нанесенные Средиземью в битвах близ Утумно раны были чудовищно велики, и Валар опасались, что в следующий раз повреждения окажутся не меньше — если не больше. А ведь Хильдор будут смертны, и, как следствие, будут намного более подвержены страху и волнениям, нежели Квенди. И потом, Манве до сих пор не знал, куда именно придут первые люди — на север ли, на запад или на восток. Поэтому Валар не только осветили Арду, но взялись за укрепление защиты своей собственной страны.
     
Древние Ваньяр назвали цветок Тельпериона, Луну, Изиль Сияющей; а Солнце, плод Лаурелин — Анаром, Золотым Пламенем. Нольдор дали им иные названия — Рана Своенравная и Ваза, Сердце Огня, пробуждающее и поглощающее — ибо Солнце стало вестником пробуждения людей и упадка эльфов, память о которых заботливо хранит Луна.
     
Валар выбрали из числа Майяр девушку, в чьи обязанности было вверено управление сосудом солнца; звали ее Ариен. Ответственным за движение Луны назначили Тилиона. В дни Деревьев Ариен ухаживала за золотыми цветами садов Ваны, поливая их мерцающей росой Лаурелин; Тилион же был охотником из воинства Ороме, вооруженным серебряным луком. Он очень любил серебро, и каждый раз, покидая леса Ороме, Тилион отправлялся в Лориен, где ложился подремать у прудов Эсте, в мерцающих лучах Тельпериона. Он практически умолял поручить ему заботу о последнем Серебряном Цветке.
     
Ариен обладала намного большей силой и избрана была потому, что совсем не боялась испускаемого Лаурелин жара. Огонь не причинял ей вреда из-за того, что она принадлежала к числу огненных духов, которых Мелькор не смог обманом или принуждением склонить на свою сторону. Глаза ее сияли так ярко, что даже Эльдар не могли смотреть в них. Оставив Валинор, Ариен отказалась от материальной оболочки и стала чистым пламенем, невероятно мощным во всем своем величии.
     
Изиль была изготовлена первой, и первой взошла на небо, где до сих пор безраздельно царили звезды; она была старшей из новых светил, как Тельперион был старшим из Деревьев. Некоторое время мир купался в лунном свете, и в нем пробудились от наведенного Яванной сна многие из ее творений. Прислужники Моргота были ошарашены появлением Луны; эльфы же Внешних Земель пришли в восторг. Одновременно с восходом на западе Луны Фингольфин затрубил в серебряный рожок и повел свой отряд вглубь Средиземья; и воинство его отбрасывало на землю перед собой длинные темные тени.
     
Тилион успел провести Луну по небесам уже семь раз, и был вместе с ним на дальнем востоке, когда светило Ариен было, наконец, готово. Анар взошел на небо во всем своем величии, и первый рассвет был подобен зареву огромного пожара над грядой Пелори: облака вспыхнули алым, а с горных вершин потекли целые водопады талого снега. Моргот пришел в неописуемый ужас и скрылся в глубочайших из подземелий Ангбанда, отозвав назад своих приспешников; затем поспешно укрыл небеса над своими землями смрадными черными клубами дыма, пытаясь защитить их от света Дневной Звезды.
     
Варда задумала движение светил так, чтобы они постоянно находились в Ильмене, но двигались в нем не одновременно. Каждое из них должно было начинать свой путь из Валинора на восток и возвращаться назад, причем одно всходило бы на западе одновременно с тем, как второе разворачивалось на востоке и пускалось в обратный путь. Так, первые несколько суток напоминали установившийся при Деревьях распорядок дня, начало которого считали с периода смешения света, когда Ариен и Тилион встречались на середине своих маршрутов, над самым центром Земли. Но Тилион был своенравен и не всегда придерживался одной и той же скорости, да и с назначенной орбиты нередко сходил; он стремился подойти как можно ближе к Ариен, великолепие которой его просто завораживало, несмотря на то, что пламя Анара опаляло его, и Лунный остров начинал чернеть.
     
Из-за своенравия Тилиона, а также благодаря слезным мольбам Лориена и Эсте, утверждавших, что сон и покой стали теперь на Земле невозможны, а звезды совсем не видны, Варда решила поменять порядок движения светил так, чтобы у мира были периоды мягкого света и сумрака. Для этого Анару приходилось отдыхать некоторое время в Валиноре, лежа на прохладной глади Внешнего Моря; поэтому Вечер — время нисхождения и отдыха Солнца — стало временем величайшей радости и ярчайшего света в Амане. Но вскоре солнечный остров увлекался помощниками Ульмо под воду и поспешно переправлялся под Землей на восток, чтобы утром вновь взойти на небеса; ночь не должна была длиться слишком долго, дабы нежить не особенно распоясывалась под слабым светом Луны.
     
Анар сильно нагревал воды Внешнего Моря и подсвечивал их переливающимся разными оттенками огнем, и в Валиноре еще некоторое время после ухода Ариен было светло. Но за время ее путешествия под Землей на восток сияние это угасало, и на Валинор опускались сумерки; в этот час Валар сильнее всего печалились о смерти Лаурелин. На заре же Благословенное Царство лежало в глубокой тени, отбрасываемой Аманскими горами.
     
Луна по велению Варды должна была проделывать такой же путь, а затем проходить под Землей, чтобы вновь взойти на востоке; но только после того, как опустится с небес Солнце. Однако Тилион продолжал отклоняться от маршрута, стараясь догнать Ариен, и никогда он не оставит этих своих попыток; так что нередко на небе над Землей можно увидеть и Солнце, и Луну одновременно, а иногда Луна подходит к Солнцу так близко, что тень ее затмевает его сияние, и тогда днем наступает темнота.
     
С тех самых пор и до Конца Мира Валар считали днем промежуток времени между восходом и заходом Анар. Ибо Тилион так и не излечился от своей безалаберности, продолжая быстро проноситься над западными землями — Аватаром, Араманом или Валинором, а затем нырял в глубокую расселину за Внешним Морем и мчался на восток, прокладывая себе путь среди гротов и пещер нижнего основания Арды. Там он иногда подолгу блуждал, поднимаясь над Землей со значительным опозданием.
     
И все же свет Валинора после Долгой Ночи был ярче и прекраснее того, что освещал Средиземье; ведь здесь отдыхало после своего бега по небесам Солнце, к тому же небесные светила в этой местности подходили ближе к поверхности Земли. Но ни Солнце, ни Луна не давали того же света, что испускали встарь Деревья, прежде чем были отравлены ядом Унголиант. Этот свет ныне живет лишь в сильмарилях.
     
Моргот люто возненавидел новые светила и некоторое время не мог оправиться от нанесенного ему Валар неожиданного удара. Он устроил нападение на Тилиона, поручив эту задачу нескольким своим темным духам; и тогда в лежавшем под звездами пространстве Ильмена разразилось сражение, из которого Тилион вышел победителем.
     
Ариен Моргот боялся намного больше, но на нее нападать не осмеливался, ибо от былого его могущества осталось всего ничего. Погрязая во зле и вкладывая его в создаваемую им ложь и чудовищных тварей, Моргот тем самым отдавал им свое могущество, и в конце концов его лишился, став навеки привязанным к материальному миру; это и было одной из причин, по которым он не стремился покидать свою твердыню. Он укрыл себя и своих приспешников от Ариен тенями, ибо не способен был выдержать ее взгляда; поэтому земли вокруг места его обитания были плотно окутаны дымом и закрыты от неба тучами.
     
Валар, узнав о нападении на Тилиона, насторожились, опасаясь новых затей и хитростей Моргота, что тот мог замышлять против них. Они не хотели вновь развязывать в Средиземье войну, хорошо помня уничтожение Альмарена и не желая, чтобы нечто подобное случилось и с Валинором. Поэтому они усилили защиту своих земель, подняв вершины Пелори на еще большую, ужасающую высоту и на востоке, и на севере, и на юге. Внешние склоны гор они сделали темными и гладкими, без единого уступа и трещинки, у подножья их разверзлись глубокие пропасти; а их вершины были коронованы белым льдом.
     
В горах была поставлена бдительная стража, и ни одной тропы не вело через них на другую сторону, если не считать ущелья Калакирья. Его Валар перекрывать не стали, поскольку в Валиноре все еще обитали преданные им Эльдар, а в городе Тирионе, высившемся на зеленом холме в глубине этой расщелины, Финарфин по-прежнему правил остатками народа Нольдор. Ибо все эльфы, не исключая Ваньяр и их повелителя Ингве, время от времени должны были дышать воздухом, что несли морские ветры с их родины; к тому же, Валар не желали окончательно отрезать Телери от остальных.
     
Тем не менее, в Калакирье были возведены мощные оборонительные башни и сторожевые посты, а на выходе из ущелья, на равнинах перед городом Вальмар, встало лагерем войско. Таким образом, ни птица, ни зверь, ни эльф, ни человек, ни любое другое живое существо не могли проникнуть сквозь это мощное заграждение со стороны Средиземья.
     
В то же самое время, которые в песнях называют Нуртале Валинорева — Сокрытие Валинора, появились Зачарованные острова, и моря вокруг них наполнились сбивающими с толку чарами и тенями. Острова эти раскинулись на поверхности Сумрачных морей сетью, протянувшейся с севера на юг и отгораживавшей собой Тол Эрессеа, Одинокий остров, не позволяя плывущим на запад достигнуть его.
     
Меж Зачарованными островами не мог бы пройти никакой корабль, ибо в угрожающем шуме волн его поджидали, коварно прикрытые морскими туманами, острые черные скалы. Колдовские же сумерки заставляли мореходов чувствовать невероятное утомление и отвращение к морю; но даже если кому-то удавалось ступить на берега этих островов, они тут же оказывались под воздействием чар и засыпали, чтобы не проснуться до самых Мировых Перемен.
     
Отныне, как и пообещал нольдорцам в Арамане Мандос, Благословенное Царство было закрыто для них, и ни один из отправлявшихся в последующие годы на Запад посланцев не достиг Валинора — за исключением лишь одного, чье мореходное мастерство воспето во многих песнях.
    
    
     
      
ГЛАВА 12. О Людях
     
     
И Валар мирно зажили за неприступной стеной гор; осветив Средиземье, они на долгое время оставили его без внимания, в результате чего с властью Моргота одиноко боролись лишь бравые нольдорцы. Ульмо не забывал об изгнанниках, но ничего не предпринимал, а только собирал известия со всей Земли посредством подвластных ему вод.
     
С этих самых дней начался отсчет Солнечных Лет, и были они стремительнее и быстротечнее Времени Деревьев Валинора. Воздух Средиземья наполнился дыханием роста и смертности всего живого, и старение его существенно ускорилось. В земле и водах изобиловала жизнь, принося в Арду Вторую Весну, и численность Эльдар возросла; под новым Солнцем Белерианд зазеленел и стал еще прекраснее.
     
С первым восходом Анара пробудились в землях Хильдориен, что на востоке Средиземья, младшие Дети Илюватара. Но так как взошел он на Западе, глаза людей были обращены именно туда, и впоследствии, блуждая по Земле, они нередко устремляли свои стопы в том направлении.
     
На языке Эльдар их стали называть Атани — Второй Народ, а также Хильдор — Последующие, и многими другими именами: Апанонар — Послерожденные, Энгвар — Немощные, и Фиримар — Смертные. Некоторые же звали их Захватчиками и Чужими, Непостижимыми, Недотепами и Криворукими, Боящимися Ночи или Детьми Солнца. В этом повествовании о людях говорится немного, ибо оно описывает Древние Дни, охватывавшие промежуток времени до расцвета смертных народов и заката эльфийских. Упоминаются лишь праотцы людей — Атанатари, в первые годы Солнца и Луны отправившиеся в путь на Север.
     
Ни один из Валар не пришел напутствовать и наставлять людей, и в Валинор им переселиться не предлагали; поэтому люди скорее страшились, нежели почитали Валар. Они не понимали замыслов Богов, имели о Мире собственные представления и находились с ним в постоянном противостоянии.
     
Ульмо, тем не менее, по воле Манве старался помогать им, как мог, то есть советами; послания его чаще всего доходили до людей посредством водных потоков. Однако люди не обладали познаниями, достаточными для того, чтобы понимать слова вод, особенно до того, как встретились с эльфами. Поэтому воду они любили, и шум ее затрагивал некие струны в их сердцах, но слов Ульмо все же не понимали.
     
Рассказывают, что люди вскоре стали повсеместно сталкиваться с Темными эльфами и установили с ними дружеские отношения; они стали младшими компаньонами и учениками этой древней расы эльфов-скитальцев, так никогда и не побывавших на землях Валинора и знавших о Валар лишь понаслышке.
     
Моргот не так давно вернулся в Средиземье, и потому нечасто отправлял своих приспешников за ворота Ангбанда, особенно после того, как над Ардой нежданно-негаданно взошло Солнце. На равнинах и холмах ее было в те времена сравнительно безопасно; здесь пышным цветом распустилось и разрослось все то, что Яванна долгое время вынуждена была держать в состоянии сна, ибо до сих пор в Средиземье царила ночь. Человеческие сыны разбредались и расселялись по всему Западу, Северу и Югу, и блаженное существование их напоминало свежесть раннего утра, когда еще не просохла роса и каждый листок кажется пронзительно-зеленым.
     
Но рассвет не длится вечно, и за ним всегда наступает день; приближался час, когда объединенному воинству Нольдор, Синдар и людей придется вступить в великое противостояние с силами Севера под предводительством Моргота Бауглира, и потерпеть сокрушительное поражение. Причиной неудач станет хитрая паутина лжи, сплетенная Морготом в стародавние времена и в которую он исправно продолжал заманивать своих противников; да еще проклятье, истоком которого стала учиненная в Альквалонде резня, вкупе с клятвой Феанора.
     
Здесь рассказывается лишь о малой толике событий тех дней, по большей части о нольдорцах и сильмарилях, а также о смертных, что повлияли на их дальнейшие судьбы.
     
По тем временам эльфы и люди были похожи внешне и обладали примерно равной физической силой, но эльфы были мудрее и превосходили людей как искусством в ремеслах, так и красотой. И также, как Темные эльфы превосходили в этом смертных, обитатели Валинора, долгое время прожившие рядом с Богами, намного превосходили Мориквенди. Лишь Синдар, обитавшие в королевстве Дориат, где правила родственница Валар Мелиан, могли в той или иной степени сравниться с Калаквенди из Благословенного Царства.
     
Будучи бессмертными, эльфы с течением времени накапливали знания и жизненный опыт, и никакие болезни и эпидемии не могли принести им смерть. Но все же тела их, созданные из земных материй, были вполне уязвимы и могли быть уничтожены; в те времена они были сходны с телами людей, ибо их пламенные души обитали в них еще не достаточно долго для того, чтобы вызвать изменения, как это обычно происходит с эльфами по прошествии многих лет.
     
Уязвимость людей была много выше: они легко гибли от оружия и несчастных случаев, и раны их заживали труднее; они были подвержены многим болезням, а с течением времени старели и умирали. Эльфы не знали, что происходит с душами людей после смерти. Некоторые предполагали, что они тоже отправляются в чертоги Мандоса, но место их ожидания отделено от эльфийского, и после Илюватара один лишь Мандос (а возможно, и Манве) знает, куда они отправляются, проведя какое-то время в этих безмолвных залах, расположенных у берегов Внешнего Моря. Ни один из смертных еще не возвращался из обители мертвых, за исключением разве что Берена, сына Барахира, рука которого касалась сильмариля; но впоследствии он никогда не рассказывал об этом людям. Существует даже теория, согласно которой судьбы их после смерти не подвластны Валар, а Музыкой Аинур было предсказано далеко не все.
     
Позже, когда стараниями Моргота эльфы с людьми оказались разобщены, те эльфийские народы, что еще оставались в Средиземье, постепенно стали угасать, и люди заняли господствующее положение под Солнцем. Квенди же разбрелись по укромным уголкам обширных земель Арды, предпочитая лунный и звездный свет солнечному; поселившись в лесах и пещерах, они стали подобны теням и воспоминаниям. Не касалось это лишь тех эльфов, что когда-либо покинули берега Средиземья и отправились на далекий Запад.
     
И все же в самом начале эльфы с людьми были союзниками и друзьями, и некоторые из смертных, что учились у Эльдар мудрости, впоследствии стали величайшими и храбрейшими соратниками нольдорцев. В наследии эльфов и их дальнейшей судьбе немалую роль сыграло потомство эльфа и смертной — Эарендиля и Эльвинг, родителей Эльронда.
    
    
     
      
ГЛАВА 13. О возвращении Нольдор
     
     
Феанор и его сыновья первыми из Изгнанников ступили на берега Средиземья, высадившись близ пустынной местности Ламмот, равнины Громкого Эха у залива Дренгист. Одновременно с тем, как нольдорцы сделали первый шаг на пляж, голоса их и крики отразились и умножились в холмах Ламмот, так что громкий многоголосый рев разнесся далеко над северным побережьем; треск же пламени горящих у Лосгара кораблей был подобен яростному шуму разбушевавшихся стихий, и каждый, кто слышал его, был немало озадачен.
     
Зарево пожара видел не только Фингольфин, которого Феанор оставил на пустынном берегу Арамана, но и орки, и разведчики Моргота. Сложно предположить, что подумал Моргот, когда получил известие о том, что его злейший враг Феанор привел с собой воинство с Запада. Сомнительно, чтобы это его напугало, поскольку Моргот пока не мог знать наверняка, чего стоят эти войска в действии; вскоре стало очевидно, что Моргот решил загнать их обратно в море.
     
Под холодным светом звезд, ибо Луна тогда еще не взошла на небо, Феанор повел свое войско вдоль берега залива Дренгист, глубоко вгрызавшегося в звенящие эхом холмы Эред Люина, и вскоре добрался до просторов Хитлума. Долго ли, коротко ли, нольдорцы оказались перед вытянутым в длину озером Митрим, располагавшимся в одноименной местности, и встали лагерем на северном его берегу. Однако не успели они как следует утвердиться, как на них неожиданно набросилось привлеченное сюда шумом из Ламмота и заревом лосгарского пожара орочье войско, перевалившее через отроги Эред Ветрин — Тенистых гор. Здесь, на серых равнинах Митрима, произошло второе из сражений Белериандских Войн, воспетое во многих песнях и называемое иначе Дагор-нуин-Гилиат — Битва под Звездами; ведь произошло оно до восхода Луны.
     
Застигнутые врасплох превосходящими силами противника нольдорцы смогли, тем не менее, одержать быструю победу; ведь свет Амана еще не померк в их глазах — они были сильны, энергичны и смертельно опасны в гневе, а мечи их были длинны и убийственны. Орки позорно бежали из Митрима; нольдорцы преследовали и уничтожали от самого подножья Тенистых гор до равнин Ард-Галена, лежавших севернее Дортониона.
     
Здесь к оркам на выручку подоспели армии Моргота, что были направлены к югу, в долину Сириона, и держали в оцеплении Гавани Фалас; но это им не помогло. Ибо сын Феанора Келегорм, прознав об этих отрядах, подстерег их с частью отцовского воинства и, налетев на них с холмов близ Эйтель, истоков Сириона, загнал в Серехскую Топь. Дурные вести получил засевший в Ангбанде Моргот, и они немало его встревожили. Битва длилась десять дней, и ото всего многотысячного воинства, отправленного им на завоевание Белерианда, осталось лишь несколько дюжин.
     
И все же у Моргота был немалый повод для радости, хотя тогда он еще ничего о нем не знал. Ибо Феанор, пылая праведным гневом на Врага, не пожелал на этом остановиться и погнался за остатками орочьего войска, считая, что так сможет добраться до самого Моргота. Он громко смеялся и потрясал мечом, опьяненный тем, как ловко ему удалось бросить вызов Валар и трудностям пути, и получить теперь прекрасную возможность отомстить. Однако он ничего не знал об Ангбанде и мощи его укреплений, что поспешно подготовил Моргот; а кабы знал, то и тогда, пожалуй, не остановился бы. Ведь он не боялся смерти, а пламя гнева полностью охватило его изнутри.
     
В боевом азарте он намного опередил передовые отряды своего воинства; заметив это, прислужники Моргота воодушевились и развернулись, чтобы принять бой, а из Ангбанда на подмогу к ним уже мчались балроги. Здесь, на границах Дор Дайделот, страны Моргота, Феанор с несколькими своими товарищами оказался в окружении. Долго бился он, не ведая страха, хотя был со всех сторон тесним пламенем и получил множество ран; в конце концов его поверг на землю Готмог — главный среди балрогов, впоследствии убитый в Гондолине Эктелионом. Там бы Феанору и погибнуть, кабы бы на помощь ему не подоспело его воинство; балроги отступили и вернулись в Ангбанд.
     
Сыновья подняли отца с земли и понесли его обратно к Митриму. Но ближе к Эйтель Сирион, где им пришлось подниматься в горы, чтобы перейти на другую сторону, Феанор приказал им остановиться. Раны его были смертельны, и он прекрасно понимал, что час его пришел.
     
Бросив последний взгляд со склонов Эред Ветрин, он заметил вдалеке пики Тангородрима — неприступнейшей из твердынь Средиземья, и осознал в прозрении смерти, что никаким армиям нольдорцев не дано низвергнуть их. Тогда он трижды проклял имя Моргота и возложил на своих сыновей обязанность исполнить данную ими клятву и отомстить за отца. Затем Феанор умер; но нет у него ни могилы, ни надгробного камня, ибо таким пламенным был его дух, что едва он отлетел от тела, как оно рассыпалось прахом и рассеялось по ветру, словно дым. Подобных ему более никогда не появлялось в Арде, а дух Феанора навсегда остался в чертогах Мандоса. Так закончил свою жизнь величайший из Нольдор, чьи деяния были прославлены в веках и оплаканы с немалой скорбью.
     ***
     
В Митриме обитали Серые эльфы, что забрели сюда из Белерианда, перебравшись на ту сторону гор; они тепло встретили своих сородичей нольдорцев, с которыми очень давно не виделись. Поначалу им нелегко было найти общую речь, поскольку языки валинорских Калаквенди и белериандских Мориквенди за долгие века, проведенные ими вдали друг от друга, стали серьезно отличаться.
     
От митримских эльфов нольдорцы узнали о могуществе Элу Тингола, правителя Дориата, и о защитной Завесе, что окружала его королевство; вести же об их собственных деяниях дошли до расположенного на юге Менегрота и гаваней Бритомбар и Эгларест. Прибытие таких могучих соплеменников изумило белериандских эльфов и вселило в них надежду, ибо нольдорцы вернулись сюда с Запада как раз тогда, когда местные остро нуждались в поддержке. Белериандцы поначалу даже решили, что тех послали им в помощь сами Валар.
     
Вскоре после смерти Феанора к его сыновьям прибыла делегация от Моргота, признававшего поражение и предлагавшего обсудить условия мира, вплоть до возвращения сильмарилей. Маэдрос Высокий, старший из сыновей, стал уговаривать братьев сделать вид, что они готовы договориться с Морготом и встретиться с его представителями в условленном месте. Но Моргот доверял им ничуть не больше, чем они доверяли ему самому. Поэтому обе делегации пришли с куда большими силами, нежели было оговорено; но войско Моргота оказалось многочисленнее, к тому же в его рядах были балроги. Так Маэдрос попался в эту ловушку, и его отряды были разбиты наголову; самого же его по приказу Моргота захватили живьем и увели в Ангбанд.
     
Тогда братья его отступили, встав укрепленным лагерем в Хитлуме. Но Моргот держал Маэдроса в качестве заложника, дав им понять, что не отпустит его до тех пор, пока нольдорцы не откажутся от военных действий и не вернутся на Запад, или не уйдут далеко на юг от Белерианда. Но сыновья Феанора понимали, что Моргот все равно не сдержит слова и не отпустит Маэдроса, что бы они не решили; помимо того, они были связаны своей клятвой и ни под каким предлогом не могли отказаться от войны с Врагом. Тогда Моргот подвесил Маэдроса на одном из уступов Тангородрима, приковав его к скале за запястье полоской металла.
     
Спустя какое-то время в хитлумский лагерь донеслись вести о приходе Фингольфина и тех, кто последовал за ним через Дрейфующие Льды; весь мир в тот час изумлялся восходу на небеса Луны. А к тому времени, как воинство Фингольфина вошло в Митрим, на Западе уже полыхало Солнце. Тогда Фингольфин развернул свои голубые с серебром знамена и задул в рожки, а под ногами его марширующих отрядов распускались цветы. Так подошла к своему завершению эра звезд.
     
Появление невероятно яркого светила обратило прислужников Моргота в бегство, и Фингольфин совершенно беспрепятственно повел своих эльфов по пустынным землям Дор Дайделот, ибо все возможные противники попрятались в своих логовах. Эльфы забарабанили во врата Ангбанда, и от рева их рожков задрожали башни Тангородрима. Маэдрос услышал их и закричал, но голос его потерялся в каменных дебрях, вызывавших гулкое эхо.
     
Однако Фингольфин не был так горяч на голову, как Феанор, и опасался хитростей и уловок Моргота; он повел свое воинство прочь из Дор Дайделота обратно в Митрим, ибо до него долетали слухи о том, что именно там можно найти сыновей Феанора. Помимо всего прочего, ему хотелось позволить своим отрядам отдохнуть под защитой Тенистых гор; твердыня Ангбанд показалась ему чересчур хорошо укрепленной, и он не надеялся на то, что она падет от одних лишь звуков их рожков. Поэтому, дойдя до Хитлума, его нольдорцы встали лагерем у северных берегов озера Митрим.
     
Никакой любви к дому Феанора в сердцах тех, кто последовал за Фингольфином в Средиземье, не было и в помине, ведь это по их вине им пришлось претерпеть немало бед во Льдах Хелькаракса; а сыновей Феанора Фингольфин считал соучастниками их отца. Возникла угроза стычек между двумя воинствами; но эльфы Фингольфина и Финрода, сына Финарфина, несмотря на понесенные ими в трудном пути потери, намного превосходили численностью последовавших за Феанором. Поэтому последние отступили, передвинув свой лагерь к югу так, что теперь их разделяло озеро. Многие из них искренне раскаивались в учиненном в Лосгаре сожжении кораблей и были восхищены отвагой оставленных ими на том берегу товарищей, сумевших преодолеть Северные Льды. Они бы с радостью поприветствовали собратьев, но не осмеливались из-за сжигавшего их чувства вины.
     
Так, из-за лежавшего на них проклятья, нольдорцы не сумели воспользоваться благоприятной возможностью, пока Моргот пребывал в нерешительности, а его орки были до смерти напуганы новым и ярким светом. Однако Моргот быстро собрался с мыслями, и заметив, что противники его разобщены, расхохотался. Он приказал нагнетать в своих подземельях как можно больше черного дыма и ядовитых испарений, после чего выпускать его наружу из вершин Железных гор; темные облака, загрязнявшие чистый воздух первых рассветов мира, было хорошо видать даже из Митрима. Потом с востока подул ветер и погнал эти смрадные тучи над Хитлумом; и они заслонили собой Солнце, а когда изверглись дождем, то их грязные, мутные осадки запятнали поля и ложбины и мутной, ядовитой пленкой покрыли поверхность озера Митрим.
     
Земля на Севере так дрожала от ударов молотов о наковальни в подземных кузницах Моргота, и храбрый сын Фингольфина Фингон решил примирить расколовшийся надвое нольдорский народ, пока Враг не подготовился, как следует, к войне. Еще во времена блаженного обитания в Валиноре, прежде, чем был освобожден Мелькор и посеянная им ложь пролегла между ними, Фингона с Маэдросом связывала тесная дружба. И хотя Фингон не знал о том, что Маэдрос не забывал о нем во время сожжения кораблей, мысль о давней дружбе занозой сидела в его сердце. Именно поэтому он отважился на поступок, по праву занимающий свое место среди величайших подвигов нольдорских лордов.
     
В одиночку, ни с кем не посоветовавшись, он отправился на поиски Маэдроса; та самая тьма, которую напустил Моргот, помогла ему добраться до крепости незамеченным. Он забрался высоко на утесы Тангородрима, в отчаянии наблюдая пришедшую в окрестные земли разруху; однако ему не удалось обнаружить ни одной расщелины или трещины, сквозь которую можно было бы пробраться внутрь твердыни Моргота. И тогда, в насмешку над попрятавшимися в своих подземельях орками, он достал свою арфу и запел песнь о Валиноре, сложенную нольдорцами в далекие времена, предшествовавшие поселившейся между ними впоследствии вражде. И голос его звонко отдавался в унылых каменных лабиринтах, никогда прежде не слыхавших ничего, кроме воплей ужаса и горя.
     
Именно песня помогла Фингону найти искомое. Неожиданно откуда-то сверху послышался далекий, слабый голос, вторившей его пению: то Маэдрос, несмотря на все свои мучения, отыскал в себе силы подхватить песню. Однако Фингон, добравшись до отвесной скалы, на вершине которой висел его товарищ, не сумел найти дороги наверх; и, осознав все коварство замысла Мелькора, горько зарыдал.
     
Тогда Маэдрос, уже потерявший всякую надежду на избавление, попросил Фингона застрелить его из лука; Фингон достал стрелу и натянул свой лук. И, видя, что ничего другого просто не остается, он воззвал к Манве:
     
— О повелитель, кому дороги все пернатые, направь же эту оперенную стрелу, смилостивься над нольдорцами в час нужды!
     
Ответ на его мольбу пришел незамедлительно. Ибо Манве, которому действительно дороги все птицы, и кому они приносят на Таникветиль вести из Средиземья, послал своих пернатых помощников-орлов на север, дабы они поселились там на вершинах утесов и следили за Морготом; нет, не забыл Манве об изгнанных из Валинора эльфах. Орлы поведали ему о многих событиях, произошедших на востоке за последнее время.
     
И когда Фингон уже натягивал тетиву своего лука, с небесных высот спустился к нему Торондор — Орлиный Царь, самый могущественный изо всех пернатых, когда либо существовавших в этом мире, чьи крылья в размахе простирались до тридцати саженей. Остановив руку Фингона, он поднял его в воздух и поднес к обрыву, к которому был прикован Маэдрос. Но Фингону не удалось разбить окольцовывавший его запястье металлический браслет, ни разломать его, ни вырвать из камня. Тогда Маэдрос, стеная от боли, вновь взмолился о смерти; но вместо этого Фингон отсек его кисть выше запястья, и Торондор понес их обоих обратно в Митрим.
     
Здесь Маэдросу оказали помощь; он выздоровел, ведь пламя жизни ярко пылало в нем, и был он наделен силой древнего мира, текшей в жилах всех тех, кто проживал в благословенной земле Валинора. Но, хотя тело его и оправилось от перенесенных мучений, тень пережитого навсегда поселилась в его сердце. Меч же он впоследствии научился держать в левой руке и владел ею еще искуснее, нежели прежде правой.
     
Своим героическим поступком Фингон заслужил всеобщее признание нольдорцев, и вражда между домами Фингольфина и Феанора стихла. Маэдрос попросил прощения за то, что отряд Фингольфина был оставлен в Арамане; он отказался ото всех своих претензий на титул правителя Нольдор.
     
— Ежели между нами не осталось никаких обид, то корона должна по праву перейти к тебе, — сказал он Фингольфину, — ибо ты — старший из дома Финве, и при этом один из мудрейших.
     
Однако с такой постановкой вопроса были согласны далеко не все братья Маэдроса.
     
В общем, как и предсказывал Мандос, дом Феанора стал отныне домом Изгоев и лишился права престолонаследия в пользу старшего из дома Фингольфина — как в Эленде, так и в Белерианде; не последнюю роль здесь сыграла и утрата сильмарилей.
     
Однако народ Нольдор ныне был вновь един, и сообща они установили наблюдение за пограничьем Дор Дайделот и Ангбандом — и с востока, и с юга, и с запада; они также выслали разведчиков исследовать Белерианд и устанавливать связи с местными жителями.
     
Короля Тингола такое нашествие эльфийских лордов с Запада, наверняка желавших основать здесь свои королевства, не особенно обрадовало; он не пустил их на территорию своего королевства и не снял защищавшую его Завесу, ибо прислушивался к советам Мелиан и понимал, что бездействие Моргота продлится недолго. И только лордам из дома Финарфина удалось добиться разрешения войти в Дориат; ведь они состояли в близком родстве с самим королем Тинголом — матерью их была Эарвен из Альквалонде, дочь Ольве.
     
Ангрод, сын Финарфина, был первым из Изгнанников, побывавшим в Менегроте в качестве посланника своего брата Финрода. На аудиенции с королем Тинголом он рассказал ему о свершениях нольдорцев на севере, об их численности и об устройстве войск; однако, будучи не только честным, но и благоразумным, он все же не решился упомянуть о братоубийственной резне, об истинных причинах изгнания Нольдор и о клятве Феанора, поскольку считал, что все обиды ныне уже позабыты.
     
Тингол внимательно выслушал слова Ангрода и прощание сказал ему:
     
— Вот что ответь тем, кто тебя ко мне прислал. Нольдор должны будут отправиться на поселение в Хитлум, на Дортонионские взгорья и пустующие земли на востоке Дориата; на остальных территориях обитает множество моих подданных, и мне не хотелось бы, чтобы их потеснили и тем более выгнали из собственных домов. Поэтому пускай Западные лорды ведут себя подобающим образом; правитель Белерианда — я, и те, кто желает поселиться здесь, должны слушаться моего слова. Жить в Дориат я никого не пущу; дорога сюда будет открыта лишь гостям или тем, кто будет просить моей помощи.
     
Ангрод вернулся из Дориата как раз тогда, когда нольдорские лорды держали совет. Выслушав ответ Тингола, сыновья Феанора были возмущены, да и прочим нольдорцам такой прием показался несколько прохладным. Однако Маэдрос лишь рассмеялся и заявил:
     
— Королем называют лишь того, кто способен удержать принадлежащее ему, иначе сей титул не имеет смысла. А Тингол дарит нам земли, над которым он не властен. Кабы не наш приход, его королевством был бы один лишь защищенный Дориат. Так пускай же он правит в своем Дориате и радуется тому, что соседи у него — сыны Финве, а не орки Моргота, на которых мы давеча здесь наткнулись. Все равно будет по-нашему.
     
Тут Карантир, самый вспыльчивый из братьев и меньше прочих любивший сыновей Финарфина, воскликнул:
     
— Точно! И нечего сыновьям Финарфина бегать туда-сюда, рассказывая сказки этому Темному эльфу, схоронившемуся в своих пещерах! Кто вообще дал им право говорить с ним от нашего имени? Может, они и состоят в родстве с местным правителем, но пускай тогда помнят и о том, что по материнской линии они принадлежат к другому роду-племени, хоть их отец и был лордом Нольдор.
     
Услышав эти слова, Ангрод в ярости покинул совет. Маэдрос отчитал Карантира за его недостойное поведение; большая же часть нольдорцев из обоих лагерей не на шутку встревожилась. Они всерьез опасались, что печально известный характер сыновей Феанора всегда будет побуждать их совершать необдуманные поступки и чинить насилие. Но Маэдросу удалось сдержать своих братьев, и совет они оставили вполне мирно; вскоре после этого они повели свои отряды на восток, за реку Арос, к лежавшим у подножья холма Химринг землям.
     
Впоследствии эта территория была названа Пограничьем Маэдроса; ведь ближе к северу от атак из Ангбанда не защищали ни холмы, ни реки. Здесь Маэдрос и его братья установили постоянные дозоры, принимая к себе всех, кто пожелал бы к ним присоединиться; с поселившимися на западе сородичами они почти не общались, разве только в случае крайней необходимости. Говорят, что Маэдрос намеренно разработал такой план, чтобы уменьшить вероятность возникновения раздоров; к тому же, он с радостью готов был первым встретить возможное нападение Моргота. Сам он продолжал поддерживать дружеские отношения с домами Фингольфина и Финарфина, и время от времени держал с ними советы. Однако он по-прежнему оставался связан клятвой, хотя пока что та никак себя, к счастью, не проявляла.
     
Сторонники Карантира поселились на дальних восточных рубежах, за верхним течением Гелиона и близ озера Хелеворн, что чуть южнее горы Рерир; они взбирались на пики Эред Люина и с любопытством разглядывали лежавшие на востоке земли, казавшиеся им дикими и необъятными. И однажды они столкнулись здесь с гномами, которые после бешеного натиска воинств Моргота и пришествия Нольдор прекратили все свои вылазки в Белерианд. Но несмотря на то, что и нольдорцы, и гномы с уважением относились к ремеслам и обладали тягой к новым знаниям, особо дружеских отношений между ними не сложилось. Гномы любили свои секреты и легко обижались, а Карантир был высокомерен и не скрывал своего презрения к непрезентабельной внешности Наугрим; и его эльфы следовали примеру своего лорда.
     
Однако общая ненависть и страх перед Морготом заставили их заключить между собой союз, принесший немало выгоды обеим сторонам. Наугрим к тому времени освоили в совершенстве немало ремесел, а особенно славились своим мастерством кузнецы и каменщики Ногрода и Белегоста. И когда гномы возобновили свои торговые поездки в Белерианд, все их маршруты пролегали через земли Карантира, тем самым несказанно обогащая его.
     ***
     
Двадцать лет минуло со дня первого восхода Солнца, и вот однажды король нольдорцев Фингольфин закатил великий пир. Местом его проведения выбран был источник у Ивринских заводей, где брал свое начало быстрый Нарог, поскольку местность эта была зелена и прекрасна, а со стороны севера защищали ее Тенистые горы. Долго еще вспоминали тот чудесный праздник в наступившие затем скорбные дни; а назывался он Мерет Адертад — Пир Воссоединения.
     
Здесь собрались многие из предводителей всех племен Фингольфина и Финрода; из сыновей Феанора пришли Маэдрос и Маглор, приведя с собой бойцов с восточного Пограничья. Присутствовали в больших количествах Серые эльфы, странники лесов Белерианда и моряки из Гаваней вместе со своим лордом Кирданом. Прибыли и Зеленые эльфы из Семиречья, лежавшего у далеких подножий Голубых гор. Из Дориата же пришли всего два посланца — Мабланг и Дайрон, принесшие поздравления от своего повелителя.
     
На празднике этом было дано немало добрых советов, принесены клятвы дружбы и верности; говорят, что большая часть пирующих, в том числе и нольдорцы, говорила на языке Серых эльфов, потому что Нольдор быстро выучили язык Белерианда, в то время как успехи Синдар в изучении наречия Валинора оказались намного скромнее.
     
Сердца нольдорцев воспрянули и исполнились надежды, и многим из них казалось, что посулы Феанора, призывавшего их искать свободы и новых земель в Средиземье, начинают сбываться. И действительно, за этим последовали долгие мирные годы, в течение которых мечи их исправно защищали Белерианд от агрессии Моргота, чьи войска затаились за вратами Ангбанда. В те дни под Солнцем и Луной царила радость и благоденствие; хотя далеко на севере продолжала расти угрожающая Тень.
     
Еще тридцать лет спустя сын Фингольфина Тургон оставил в один прекрасный день Невраст, где жил, и отправился к своему приятелю Финроду, обитавшему на острове Тол Сирион. Затем они вместе направились вдоль реки на юг, устав от северных гористых ландшафтов. И застала их однажды в пути ночь, неподалеку от Сумеречных Прудов, что разлились по обеим сторонам от Сириона, и прилегли они поспать на его берегах под яркими летними звездами.
     
Но подкравшийся по течению реки Ульмо погрузил их в сон глубокий и тревожный; беспокойство не оставило их даже после пробуждения. Однако они ничего друг другу не сказали, поскольку память их была замутнена, и каждый полагал, что Ульмо передал сообщение лишь ему одному. После этого происшествия между друзьями возникло некоторое напряжение, вызванное беспокойством о грядущих событиях; но они продолжили свое путешествие и нередко бродили поодиночке по нехоженым южным землям, исследуя их и надеясь отыскать укромные, укрепленные места. Ибо каждому казалось, что ему приказано было подготовится к недоброму часу, отыскать возможные пути отступления на случай, если Моргот покинет со своим воинством стены Ангбанда и разобьет армии Севера.
     
Гостил однажды Финрод со своей сестрой Галадриэль в Дориате у родственника-короля Тингола. Финрод был несказанно впечатлен великолепием и мощностью укреплений Менегрота, его сокровищницами, арсеналами и каменными колоннадами; и пришла ему мысль выстроить крепость наподобие этой где-нибудь в укромном, потайном местечке глубоко под холмами. Он поделился с Тинголом своим замыслом, рассказав о виденном во сне на берегу реки; и тогда Тингол открыл ему местонахождение глубокого ущелья, по которому протекал Нарог, и пещерах под Верхним Фаротом в его западных склонах. Под конец он снабдил его подробными инструкциями, как туда добраться, поскольку о местонахождении этого местечка знали очень немногие.
     
Так Финрод пришел в Пещеры Нарога и стал обустраивать здесь свои подземные палаты да оружейные склады по принципу Менегрота; твердыня эта получила название Нарготронд. Финроду помогали в строительстве гномы Синих гор; и они получили хорошее вознаграждение, ведь изо всех нольдорских лордов Финрод принес с собой в Средиземье наибольшее количество сокровищ из Тириона. Именно в тот период гномы создали для него ожерелье Наугламир — знаменитейшее из их творений Поздних Дней. То было искусное сплетение золотых нитей, в которые были вправлены бесчисленные драгоценные камни из Валинора; но заключенная в ожерелье сила заставляла его казаться легким, словно льняное кружево, и на любой шее смотреться изящно и очаровательно.
     
Финрод вместе со многими своими эльфами переселился в Нарготронд, и на языке гномов его стали называть Фелагунд — Высекатель Пещер; это имя носил он до самой своей смерти. Но в пещерах близ Нарога Финрод-Фелагунд поселился не первым.
     
Сестра его Галадриэль отказалась перебраться в Нарготронд, поскольку в Дориате проживал Келеборн, родич Тингола, и они с Галадриэль пылко любили друг друга. Она осталась в Сокрытом Королевстве, и, проживая вместе с Мелиан, научилась от нее многим наукам и премудростям Средиземья.
     
Тургон же никак не мог выбросить из памяти город на холме, прекрасный Тирион с его высокой башней и деревом, и потому не нашел в этих землях того, что искал. Он вернулся в Невраст и поселился в Виньямаре, стоявшем на берегу моря.
     
А на следующий год ему вновь явился Ульмо, и приказал возвращаться в одиночку в долину Сириона. Тургон повиновался и, следуя указаниям Ульмо, обнаружил Тумладен, укромную долину в Опоясывающих горах, в центре которой возвышался каменный холм. Вернувшись в Невраст, он не стал никому рассказывать о своей находке, но принялся разрабатывать план постройки города по примеру Тириона-на-Туне, о котором так тосковало в изгнании его сердце.
     
Тем временем Моргот, поверивший донесениям своих разведчиков о том, что нольдорские лорды стали выбираться за пределы Белерианда и мало помышляли о войне, организовал набег с целью выяснить уровень бдительности и военной мощи своих противников. В очередной раз собралось в поход его воинство, и нежданно-негаданно для эльфов задрожала на севере земля, из трещин в ней взметнулись языки пламени, а Железные горы принялись извергать в небо раскаленный дым; и вскоре на равнины Ард-Галена хлынули орочьи орды. Оттуда они промаршировали сквозь промытое в скалах водой Ущелье Сириона на западе и пришли с востока на земли Маглора, просочившись туда через проход между холмами Маэдроса и отрогами Синих гор.
     
Но Фингольфин с Маэдросом не дремали, и пока остальные преследовали разрозненные орочьи отряды, забиравшиеся вглубь Белерианда, чтобы сеять здесь хаос и разрушения, их войска обрушились с обеих сторон на основную армию орков в Дортонионе. Разгромив прислужников Моргота, они преследовали их через весь Ард-Гален, и к тому времени, как вдали показались врата Ангбанда, добили их всех до единого. То было третье из великих сражений за Белерианд, названное впоследствии Дагор Аглареб — Славная Битва.
     
Битва эта была одновременно и победой, и предупреждением; эльфийские лорды восприняли намек и стали стягивать свои силы, усилили сторожевые посты и передвинули осадный лагерь ближе к Ангбанду. Осада эта длилась почти четыре столетия.
     
Еще долгое время после разгромного поражения в Славной Битве приспешники Моргота не казали носа из-за ворот своей крепости, страшась гнева нольдорцев. Фингольфин хвастливо утверждал, что выбраться за оцепление Эльдар или незаметно напасть на них Моргот сможет только в том случае, если в их собственном стане найдутся предатели. Однако захватить Ангбанд нольдорцам все же оказалось не по силам, и возможности вернуть сильмарили так и не представилось.
     
За время Осады военные действия целиком и полностью не прекращались, ибо Моргот каждый раз придумывал все новые хитрости, время от времени посылая противнику испытания на прочность. Да и толком окружить твердыню Моргота не представлялось возможным: с двух сторон ее защищали Железные горы, из неровного частокола которых высоко вздымались пики Тангородрим; для эльфов они оказались непроходимы, поскольку были плотно укутаны покровом снега и льда. Таким образом, нападение с севера и с тыла Морготу не грозило, и именно оттуда его разведчики время от времени пробирались окольными тропами в Белерианд.
     
Наиглавнейшей задачей Моргота было посеять разлад в стане Эльдар, поэтому он отдал своим оркам приказ брать живыми всех, кого только возможно, и тащить их в Ангбанд. Некоторые из пленников были в таком ужасе от увиденного, что их даже не обязательно было держать в цепях; из страха перед Морготом они повиновались ему и исполняли приказания везде, где бы впоследствии не оказались. Так Моргот сумел разжиться ценной информацией о том, что произошло со времени мятежа Феанора, и она немало его порадовала, ибо ясно говорила о том, что у его противников имеется немало разногласий между собой.
     
Прошло еще около ста лет со времен Славной Битвы, и Моргот однажды задумал захватить Фингольфина врасплох (бдительность Маэдроса была ему хорошо известна). Он выслал свою армию на заснеженные просторы севера, откуда они свернули на запад, а затем на юг, и таким образом оказались на побережье у залива Дренгист — примерно тот же путь проделал Фингольфин, ведя свой народ с Дрейфующих Льдов. Орки пробрались в Хитлум с запада, но здесь их вовремя заметили, и Фингон обрушился на них среди холмов у самого устья залива; многие из нападавших были оттеснены в море.
     
Битва эта не упоминается в числе великих сражений, поскольку орков было сравнительно немного, и участие в ней принимали лишь обитатели Хитлума. Однако за ней последовали долгие спокойные годы, в течение которых Моргот не осмеливался на открытые нападения, прекрасно понимая, что орки без должного руководства нольдорцам не ровня; и он погрузился в мрачные раздумья, изобретая новые способы добраться до противника.
     
И вот прошло еще сто лет. Однажды ночью из ворот Ангбанда вышел Глаурунг, первый из Урулоки — огнедышащих рептилий Севера. Он был еще молод и не успел толком подрасти, ибо жизнь драконов протекает долго и медленно; однако эльфы при виде его бежали в ужасе к Эред Ветрин и в Дортонион, позволяя Глаурунгу без препятствий пройти по Ард-Галену.
     
Затем лорд Хитлума Фингон выехал против него с отрядом конных лучников и взял в кольцо; Глаурунг, чья броня была еще довольно уязвима, не смог выдержать атаки и бежал обратно в Ангбанд, где и затаился на долгие годы. Фингон за свои свершения получил всеобщее признание ликующих нольдорцев; немногие догадались призадуматься о значении этой новой напасти. Моргот же был весьма недоволен тем, что Глаурунг так рано открыл противнику факт своего существования.
     
После победы над драконом воцарился мир, длившийся в течении двух столетий. За все это время произошло лишь несколько незначительных стычек, и Белерианд процветал, накапливая богатства. Под защитой северных отрядов нольдорцы возвели свои дома и башни; в те дни ими было создано немало прекрасных вещей, сочинено поэм, сложено преданий и написано научных трудов.
     
В некоторых частях Белерианда Нольдор и Синдар смешались, образовав единый народ, говорящий на одном языке; нольдорцы выделялись из их среды интеллектом и физической силой. Они предпочитали строить из камня и селились, как правило, на склонах холмов и вообще на открытой местности. Синдарцы же обладали более тонким музыкальным слухом и чудесными голосами, и сравниться с ними певческим искусством мог лишь Маглор, сын Феанора. Они обитали в лесах и у берегов рек; а некоторые из Серых эльфов продолжали кочевать туда-сюда, нигде не останавливаясь подолгу и слагая песни о своих путешествиях.
    
    
     
      
ГЛАВА 14. О Белерианде и его Королевствах
     
     
Далее описываются земли, расположенные на севере западного Средиземья, какими они были в древности, когда в них пришли Нольдор. Еще здесь рассказывается о том, как вожди Эльдар управляли своими королевствами и держали Осаду Ангбанда после Дагор Аглареб, третьей из битв за Белерианд.
     
В стародавние времена воздвиг Мелькор на севере мира Железные горы, призванные служить защитой его цитадели Утумно; изгибающейся с востока на запад грядой возвышались они у границ лежавших под вечными снегами областей. Еще одну крепость за стеной Эред Энгрин на западе, где горная цепь сворачивала обратно на север, Мелькор построил для того, чтобы быть готовым к возможному нападению из Валинора. И когда он вернулся в Средиземье, то обосновался в бесконечных подземных лабиринтах Ангбанда — Железном Аду; ведь после Войны Богов Валар так спешили покончить с его твердыней Утумно, что не потрудились полностью сравнять Ангбанд с землей и обыскать его глубочайшие подземелья.
     
Моргот проложил под Эред Энгрин длинный туннель, выход из которого находился на юге гряды, и установил здесь огромные врата. Именно за этими вратами вровень с горными вершинами возвышались вулканические пики Тангородрима, созданные из золы и шлака подземных кузниц крепости, а также пород, оставшихся после рытья туннеля. Эти черные пики были невероятно высоки; из жерл на их вершинах постоянно валил тяжелый, зловонный дым.
     
За вратами Ангбанда на многие мили простиралась выжженные и загрязненные равнины Ард-Галена, на которых после восхода Солнца все же сумела пробиться чахлая растительность. Так что, пока Ангбанд пребывал в осаде и адские врата его были плотно закрыты, даже на потрескавшейся земле и среди битых камней можно было иногда заметить кой-какую зелень.
     
К западу от Тангородрима лежала Земля Туманов — Хизиломе, названная так нольдорцами из-за туч, что напустил туда Моргот, когда они стояли в тех краях своим первым лагерем; местные же Синдар дали ей название Хитлум. Во времена Осады Ангбанда земля эта была прекрасна, несмотря даже на то, что воздух здесь был прохладен, а зимы случались весьма суровыми. На западе Хитлума возвышалась стена Эред Ломин — Откликающихся гор, подходившая близко к побережью; с востока и юга его защищала протяженная дуга Эред Ветрин — Тенистых гор, смотревшая своими восточными склонами на Ард-Гален, а южными — на долину Сириона.
     
Хитлум защищали Фингольфин с Фингоном. Большая часть народа Фингольфина обитала в Митриме, по берегам огромного озера; Фингон же отвечал за Дор-ломин, лежавший к западу от гор Митрима. Однако их основная цитадель располагалась у Эйтель Сирион, на востоке Эред Ветрин, откуда они продолжали наблюдать за Ард-Галеном. Их табуны свободно перемещались по этой равнине, забредая даже в тень, отбрасываемую Тангородримом, поскольку несколько лошадей, что они привели с собой, дали многочисленное потомство, а трава Ард-Галена была зеленой и сочной. Многие из самцов-производителей прибыли сюда аж из Валинора и были подарены Фингольфину Маэдросом в качестве возмещения понесенных товарищем в дороге потерь; ведь свое добро Маэдрос доставил в Средиземье на корабле.
     
К западу от Дор-ломина, у подножья Откликающихся гор, которые к югу от залива Дренгист сворачивали вглубь материка, простирался Невраст. На синдарине название это означает "Ближний Берег", и поначалу его носило все побережье к югу от Дренгиста; однако впоследствии так стали называть только земли, лежавшие между заливом и горой Тарас. Здесь многие годы правил Тургон Мудрый, сын Фингольфина; королевство его с одной стороны ограничивало море, а с другой — Эред Ломин и холмы, плавно переходившие в пики Эред Ветрин на западе — от Иврин до горы Тарас, возвышавшейся на мысу.
     
Некоторые считали, что Невраст относится скорее к Белерианду, нежели к Хитлуму, поскольку местность здесь была не так сурова. Ее овевали влажные морские ветра, и при этом она была защищена от холодных северных, что обдували Хитлум. Невраст представлял собой низменность, окруженную горами и стеной прибрежных скал, что возносились намного выше расположенных за ними равнин. Здесь не протекала ни одна река, зато в самом центре имелось большое озеро, не имевшее четких очертаний и твердых берегов, поскольку было окружено обширными топями. Из-за огромного количества селившихся здесь птиц, полюбивших высокие тростники и мелководные заводи, называли этот водоем Линайвен, Птичьим Озером.
     
По пришествии нольдорцев в Неврасте уже проживало немало Серых эльфов, селившихся ближе к побережью, особенно близ горы Тарас на юго-западе; ведь именно сюда любили приходить в былые времена Ульмо и Оссе. Все они охотно приняли Тургона в качестве своего повелителя, и здесь смешение народов Нольдор и Синдар происходило куда стремительней, чем в остальном Белерианде. Тургон долгое время обитал в усадьбе, названной Виньямаром, что стояла на берегу моря у подножья горы Тарас.
     
К югу от Ард-Галена простиралось обширное взгорье, называвшееся Дортонионом. Оно раскинулось на шестьдесят лиг с запада на восток; часть его поросла густыми хвойными лесами, особенно на севере и на западе. Равнинные территории плавно переходили в лишенное растительности, открытое всем ветрам высокогорье, где у подножья острых скал, чьи вершины возносятся выше пиков Эред Ветрин, образовалось множество каровых озер. На юге Дортонион внезапно заканчивался обрывами, с которых виден был Дориат.
     
С северных косогорий Дортониона сыновья Финарфина Ангрод и Аэгнор, бывшие вассалами своего брата Финрода, правившего в Нарготронде, лицезрели просторы Ард-Галена. Народа здесь обитало немного, поскольку земли были неплодородны; но скалистая местность позади них словно нарочно была создана служить естественным бастионом, штурмовать который Моргот если и осмелился бы, то не сразу и очень неохотно.
     
Меж Дортонионом и Тенистыми горами лежала узкая долина, покатые склоны которой густо заросли соснами; сама же она была покрыта травянистым ковром, ибо через долину эту бежал Сирион, неся свои воды в Белерианд. Ущелье Сириона удерживал Финрод; на островке Тол Сирион посреди реки он возвел мощную сторожевую башню, названную Минас Тирит. Однако после постройки Нарготронда он вверил сию башню заботам своего брата, Ородрета.
     
Огромная, процветающая страна Белерианд лежала по обе стороны от великой реки — Сириона, воспетого во многих песнях. Проистекал он из Эйтель Сирион, затеем огибал по краю Ард-Гален и нырял в ущелье, становясь все полноводнее от множества потоков с гор. Отсюда Сирион поворачивал на юг и нес туда свои воды около ста тридцати лиг, вбирая в себя воды многочисленных притоков, пока не извергался мощнейшим потоком, разделившимся на несколько устий, в залив Балар. Следуя за течением Сириона с севера на юг, можно было встретить по пути лежавшие по правую сторону от него, в Западном Белерианде, Бретильский лес (меж Сирионом и Тейглин), да королевство Нарготронд (между Тейглин и Нарогом).
     
Нарог брал свое начало в водопадах Иврин на южных кручах Дор-ломина, и тек около восьмидесяти лиг, прежде чем слиться с Сирионом в Нан-татрен, Земле Ив. К югу от Нан-татрен расстилались покрытые цветами луга и местность была малонаселенной; далее, близ устий Сириона, лежали только болота и тростниковые островки, а в песках его дельты обитали лишь морские птицы.
     
Королевство Нарготронд захватывало территории и к западу от Нарога, вплоть до реки Неннинг, что впадала в море близ Эглареста. Таким образом, Финрод стал безраздельным повелителем всех эльфов Белерианда, проживавших между Сирионом и морем, за исключением разве что эльфов Фалас. Обитавшие там эльфы-моряки подчинялись собственному лорду, Кирдану Кораблестроителю; но между ним и Финродом всегда существовали дружба и сотрудничество, и именно нольдорцы помогли Фалатрим заново отстроить Бритомбар и Эгларест. Обнесенные высокими стенами, они стали прекрасными и процветающими городами-гаванями, с каменными набережными и причалами.
     
На мысу к западу от Эглареста Финрод возвел Барад Нимрас, цитадель, с башен которой можно было наблюдать за западным морем. Хотя, как показало время, необходимости в том не было, поскольку Морготу и в голову не могло прийти пытаться строить флот для нападения на Белерианд с моря. Все его прислужники так и шарахались от воды, и загнать их в воду возможно было лишь в случае крайней на то необходимости.
     
При помощи эльфов из Гаваней нарготрондцы построили несколько кораблей и поплыли на них исследовать остров Балар, в котором они видели свой последний оплот на случай, если нагрянет зло. Однако им не было суждено поселиться там.
     
К тому времени королевство Финрода было величайшим изо всех, хотя он и был моложе остальных нольдорских лордов — Фингольфина, Фингона и Маэдроса. Однако Фингольфин по-прежнему считался верховным повелителем Нольдор, а следом за ним по значению числился Фингон, хотя их собственное королевство включало в себя лишь северные земли, Хитлум. Причина этого крылась в том, что обитавшие там эльфы были самими отважными и закаленными в сражениях, и именно их сильнее всего боялись орки и ненавидел Моргот.
     
По левую сторону от Сириона лежал Восточный Белерианд, на сотню лиг простиравшийся до Гелиона и границ Оссирианда. Первой между Сирионом и Миндебом лежала под пиками Криссайгрим, обителью орлов, пустынная земля Димбар. Меж Миндебом и верхним течением Эсгальдуина находился запретный Нан Дунгортеб; местность эта была внушала всем безотчетный страх, ведь несмотря на то, что с одной стороны сила Мелиан отгораживала от нее северные границы Дориата, с другой свешивались с Дортониона отвесные кручи Эред Горгорота, гор Ужаса. Сюда, как уже говорилось ранее, бежала от хлыстов балрогов Унголиант и некоторое время обитала здесь, наполняя овраги и ущелья своим смертельным мраком. И даже когда она покинула эту местность, жуткое ее потомство продолжало рыскать среди скал и плести в них свои зловещие паутины. Скудные воды, что текли с Эред Горгорот, были отравлены, и пить их было нельзя; сердца тех, кто когда-либо пробовал их, навсегда окутывались тенями сумасшествия и отчаяния.
     
Все живое сторонилось этих земель, и нольдорцы пересекали Нан Дунгортеб лишь в случае крайней нужды, избирая дорогу поближе к Дориату и подальше от проклятых холмов. Путь этот был проложен задолго до возвращения в Средиземье Моргота; ступивший на него выходил на восток, к Эсгальдуину, где до сих пор, со времен Осады, стоял каменный мост Иант Таур. Отсюда, пройдя через Дор Динен, Тихие Земли, и перейдя Ароссиах (переправа через Арос), можно было попасть к северным границам Белерианда, где обитали сыновья Феанора.
     
К югу лежали защищенные леса Дориата, обиталище Скрытого Короля Тингола, в чье королевство можно было попасть лишь с его разрешения. Лес Нельдорет, северную и самую меньшую его часть, на востоке и юге ограничивал темный поток Эсгальдуина, изгибавшийся на запад в центре этих земель, а меж Аросом и Эсгальдуином раскинулся более обширный и дремучий Регион. На южном берегу Эсгальдуина, где он поворачивал на запад, к Сириону, расположились Пещеры Менегрота; остальная часть Дориата находилась к востоку от Сириона, за исключением лишь узкой лесной полосы меж слиянием Тейглин и Сириона и Сумеречными Прудами. Лес этот, где росли большие и раскидистые дубы, жители Дориата называли Нивримом, Западным Пограничьем; Завеса Мелиан захватывала и его территории, чтобы хоть какая-то часть течения Сириона, который так полюбился почитавшей Ульмо королеве, находилась под властью Тингола.
     
На юго-западе Дориата, где Арос впадал в Сирион, по обоим берегам реки раскинулись большие пруды и болота, и здесь река замедляла свой ход, после чего распадалась на несколько потоков. Местность эту, укрытую чарами Дориата, называли Аэлин-уйяль, Сумеречными Прудами, поскольку над нею постоянно клубились туманы. Вся северная часть Белерианда постепенно понижалась к югу, а затем становилась плоской; именно поэтому воды Сириона здесь застаивались. Но южнее Аэлин-уйяль земля вдруг резко обрывалась вниз отвесной стеной; таким образом, течение Сириона разделялось этим перепадом на верхнее и нижнее.
     
Обрывы, если смотреть на них с юга, казались бесконечной цепью холмов, тянущихся от Эглареста за Нарогом на западе до Амон Эреб на востоке, откуда уже был смутно виден Гелион. Нарог низвергался с этих холмов через глубокое ущелье с ревущими порогами, однако без водопада; а на западном его берегу земля плавно поднималась, переходя в обширные, поросшие лесом высокогорья Таурен-Фарот. С западной стороны ущелья, где стремительно несся с Верхнего Фарота в Нарог короткий и пенный поток Рингвиль, Финрод и основал Нарготронд.
     
Лигах в двадцати пяти к востоку от ущелья Нарготронда, в окрестностях Сумеречных Прудов, Сирион ниспадал с северных высот могучим водопадом, а затем внезапно нырял под землю, в глубокие тоннели, пробитые весом огромного количества падавшей сверху воды. На поверхность Сирион выходил вновь в трех лигах к югу, с громким ревом и водяной пылью вырываясь из-под каменных арок у подножья холмов, названных Вратами Сириона.
     
Разделяющий северный и южный Белерианд обрыв, тянущийся от Нарготронда к Рамдалю, что на востоке Белерианда, называли Андрамом, Длинной Стеной, а Рамдаль — Концом Стены. На востоке перепад становился более пологим; долина Гелиона неуклонно понижалась к югу, и хотя у этой реки не было ни водопадов, ни порогов на всем ее протяжении, течение ее было стремительнее, чем у Сириона.
     
Между Рамдалем и Гелионом возвышался одинокий холм Амон Эреб, очень большой, но пологий; однако он казался выше, чем был на самом деле из-за того, что рядом не было других возвышенностей. На этом холме погиб Денетор, лорд Нандор, обитавший некогда в Оссирианде; он пришел на помощь Тинголу со своими войсками, когда орки впервые объявились в Белерианде большими силами и нарушили спокойствие страны. На Амон Эреб, после великого поражения, обитал и Маэдрос.
     
На юге от Андрама, меж течениями Сириона и Гелиона, простирались дикие земли, поросшие нехожеными лесами, куда забредала разве что пара-тройка скитальцев из Темных эльфов. Называли эту местность Таур-им-Дуинат, Лес Между Реками.
     
Длинным и полноводным был Гелион; свое начало он брал в двух источниках и поначалу тек двумя рукавами. Нижний Гелион стекал с холма Химринг, а Верхний спускался с горы Рерир. Когда эти два рукава встречались, Сирион нес свои воды на юг около сорока лиг, прежде чем в него вливался первый из притоков. Протяженность Гелиона от самых истоков до места впадения в море была вдвое большей, нежели у Сириона, хотя русло его было не настолько полноводным; ведь в Хитлуме и Дортонионе, где берет начало Сирион, выпадает намного больше осадков, чем на востоке.
     
Шесть притоков Гелиона несли к нему свои воды с гор Эред Люин: Аскар (позднее переименованная в Ратлориэль), Талос, Леголин, Брильтор, Дуйльвен и Адурант; все они были быстрыми и своенравными потоками, низвергавшимися с высоких гор. Между Аскар на севере и Адурантом на юге, а также между Гелионом на западе и Эред Люином на востоке лежала зеленая страна Оссирианд, или Семиречье. Адурант примерно на середине своего течения разделялся ненадолго, а затем сливался вновь; остров, что образовался меж двумя этими рукавами, назывался Тол Гален, Зеленый остров. Здесь жили после своего возвращения Берен с Лютиен.
     
В Семиречье, защищенные речными потоками, обитали Зеленые эльфы; ведь после Сириона Ульмо сильнее всех прочих западных вод любил Гелион. Эльфы Оссирианда так хорошо знали леса, что случайный путник вполне мог пройти всю их страну насквозь и так и не встретить ни одного из них. И весной, и летом эльфы эти одевались в зеленое, и звуки их пения разносились далеко по окрестностям, достигая даже западного берега Гелиона. Именно поэтому Нольдор называли эту страну Линдоном — страной музыки, а горы, возвышавшиеся за нею — Эред Линдон, ведь они впервые увидели их из Оссирианда.
     
К востоку от Дортониона пограничье Белерианда было наиболее уязвимо для нападения, и лишь невысокие холмы защищали долину Гелиона на севере. В этой местности, в приграничье Маэдроса и лежащих за ним землях, обитали сыновья Феанора со своим многочисленным народом. Их всадники нередко забирались на обширные северные равнины — пустой и безжизненный Лотланн, расположенный восточнее Ард-Галена, опасаясь того, что Моргот решит предпринять вылазку в Восточный Белерианд.
     
Главная цитадель Маэдроса стояла на Химринге, Вечнохолодном холме; был он довольно широким и безлесым, с плоской вершиной, и окружен менее высокими холмами. Между Химрингом и Дортонионом имелся проход, отвесно поднимавшийся к западу — перевал Аглон, ведущий в Дориат; сквозь него с севера постоянно дули холодные, колючие ветра. Однако Келегорм с Куруфином все же укрепили этот перевал и надежно его защищали, также как и все земли Химлад, лежавшие к югу, меж рекой Арос и его притоком Келоном, бравшем начало с Химринга.
     
Меж рукавами Гелиона разместился сторожевой пост Маглора, ведь здесь холмов не было совсем, и именно этим путем орки пришли в Восточный Белерианд перед Третьей Битвой. Поэтому в этом месте Нольдор сосредоточили основные силы кавалерии, а в горах к востоку от Бреши Маглора укрепился народ Карантира. Здесь выступала из общего горного массива Эред Линдон высокая гора Рерир; а между ней и Эред Линдон находилось затененное со всех сторон горами озеро Хелеворн. У его темных и глубоких вод и поселился Карантир.
     
Всю землю меж Гелионом и горами, а также меж горой Рерир и рекой Аскар, нольдорцы называли Таргелионом, что означает "земли за Гелионом", или Дор Карантиром, "землями Карантира"; именно здесь Нольдор впервые встретились с гномами. Однако до пришествия Нольдор Серые эльфы называли эти территории Талат Рунен — Восточным Долом.
     
Таким образом, безраздельными властителями Восточного Белерианда стали сыновья Феанора, хотя их народ в те времена обитал в основном на севере; на юг они забредали лишь ради охоты в тамошних лесах. Однако именно там поселились охотники Амрод и Амрос, редко бывавшие на севере во время Осады; а некоторые из эльфийских лордов приезжали сюда даже издалека, потому что земли эти, пусть дикие и нехоженые, были все же прекрасны. Чаще всего наведывался Финрод Фелагунд, бывший большим любителем попутешествовать и забредавший во времена своих странствий в Оссирианд, где заслужил уважение и дружбу Зеленых эльфов. Однако через Эред Линдон, где заканчивались их владения, никто из нольдорцев не перебирался; поэтому новости из восточных областей доходили до Белерианда не всегда, да и то с большим запозданием.
    
    
     
      
ГЛАВА 15. О Нольдор в Белерианде
     
     
Говорят, что Тургон из Невраста обнаружил скрытую долину Тумладен по подсказкам Ульмо; и что она (как станет известно впоследствии) располагалась к востоку от верхнего бассейна Сириона, в кольце высоких, отвесных гор, и ни одно живое существо не могло пробраться туда, за исключением лишь орлов Торондора. Однако существовал все же один проход, глубоко под горами, что выдолбили в толщах камня стремившиеся к Сириону потоки; именно этот путь и обнаружил Тургон, пришел по нему на зеленую равнину посреди гор и увидел одиноко стоявший посреди нее каменный остров-холм (ведь в далекие древние времена на месте этой равнины находилось огромное озеро). Он моментально осознал, что нашел место исполнения своих желаний, и решил построить на холме город, в память о Тирионе-на-Туне; однако ему пришлось на какое-то время вернуться в Невраст, хотя отныне им целиком овладели мысли о том, как исполнить поскорее свой замысел.
     
После Дагор Аглареб беспокойство, что поселил в его сердце Ульмо, вновь вернулось к Тургону, поэтому он поспешно призвал к себе множество отважных и умелых представителей своего народа, и тайком повел их в скрытую долину. Здесь они принялись возводить задуманный Тургоном город; они установили сторожевые посты, чтобы никто не смог застать их за работой, а власть Ульмо, бежавшая в водах Сириона, охраняла их. Но Тургон большую часть времени по-прежнему проводил в Неврасте, и лишь спустя пятьдесят два года тайного строительства ему сообщили, что город совершенно готов.
     
Согласно преданиям, Тургон назвал его на языке эльфов Валинора Ондолинде, Скалой Поющих Вод, потому что из холма било множество источников; однако на синдарине название изменилось, превратившись в Гондолин, Скрытую Скалу.
     
Тургон принялся собираться в путь из Невраста в Гондолин, намереваясь оставить свою обитель в Виньямаре у моря, и тут к нему вновь пришел с известием Ульмо.
     
— Наконец ты отправляешься в Гондолин, Тургон, — сказал ему Повелитель Вод. — Я обладаю властью в долине Сириона и во всех его водах и потому сделаю так, что никто не сможет проследить твоего отхода либо найти скрытый проход в долину против твоей воли. Долее всех прочих королевств Эльдалие простоит Гондолин против Мелькора. Однако не привязывайся больше необходимого к делу рук своих и сердечных помыслов; помни, что истинная надежда Нольдор лежит на Западе и приходит с Моря.
     
Затем он напомнил Тургону, что на нем по-прежнему лежит проклятье Мандоса, избавить его от которого у Ульмо недостаточно власти.
     
— Может статься, что проклятье Нольдор найдет тебя раньше, и в стенах твоих свершится предательство; они окажутся тогда в смертельной опасности. Однако если таковая угроза возникнет, то из самого Невраста тебя придет предупредить тот, кто средь всех пожаров и прочих бед принесет надежду эльфам и людям. Поэтому оставь в этом доме доспехи и меч, чтобы в грядущие годы он смог найти и взять их; таким образом ты сможешь безошибочно узнать его. — И Ульмо объяснил Тургону, каким должен быть шлем, кольчуга и меч, что ему надлежало оставить в Виньямаре.
     
Затем Ульмо вернулся в море, а Тургон выслал вперед весь свой народ, а также третью часть нольдорцев Фингольфина вкупе с еще большим отрядом Синдар. Они уходили группами, пробираясь тайком в тенях Эред Ветрин, и в конце концов дошли до Гондолина незамеченными; и никто не знал, куда они ушли. Последним отправился в дорогу Тургон. Он молча проделал путь через холмы вместе со своими домочадцами, а затем прошел через горные врата, и те замкнулись за его спиной.
     
Прошли долгие годы, и никто не входил за это время в Гондолин, за исключением лишь Хурина да Хуора; воинство Тургона не покидало его пределов вплоть до Года Плача, что наступил спустя триста пятьдесят с лишним лет. Но за кольцом гор народ Турина рос и процветал, вкладывая свое ремесленное искусство в бесконечные труды; и со временем Гондолин на Амон Гварет стал таким прекрасным, что мог бы соперничать даже с лежавшим за Морем Тирионом. Высоки были его белые стены и плавны изгибы лестничных пролетов, а над городом выше всех вздымалась Башня Короля. Там играли и переливались фонтаны, а во дворе Тургона стояли подобия древних Деревьев, которые он смастерил собственноручно; одно дерево, изваянное из золота, называлось Глиндаль, а второе, чьи цветы были сделаны из серебра — Бельтиль. Но великолепнее всех прочих чудес Гондолина была Идриль, дочь Тургона, которую прозвали Келебриндаль — Среброногая; волосы ее были подобны золоту Лаурелин до злодеяния Мелькора. В общем, Тургон долгое время жил в блаженстве и спокойствии, а Невраст пребывал в запустении и был необитаем вплоть до разрушения Белерианда.
     ***
     
Пока строился в великой тайне Гондолин, Финрод Фелагунд вгрызался в толщи скал в своем Нарготронде; сестра же его Галадриэль, как уже говорилось ранее, обитала в королевстве Тингола, Дориате. Временами Мелиан с Галадриэль беседовали о славных былых деньках в блаженном Валиноре; но о темном часе смерти деревьев Галадриэль заводить речи не решалась, каждый раз замолкая на полуслове. Однажды Мелиан сказала ей:
     
— На тебе и твоем народе лежит некое скорбное бремя. Это я вижу, но подробности скрыты от моего взора; ибо ни зрением, ни мыслью не могу я получить вестей о происходящем или уже произошедшем на Западе. Тень лежит надо всей землей Амана, простираясь далеко в море. Почему же ты отказываешься рассказать мне что-нибудь об этом?
     
— Те невзгоды уже в прошлом, — отвечала Галадриэль. — И я не хочу омрачать своего радостного существования здесь тяжелыми воспоминаниями. Ведь возможно, впереди грядет еще немало скорби, хотя надежда на лучшее по-прежнему сияет ярко.
     
Тогда Мелиан заглянула ей в глаза и произнесла:
     
— Я не верю в то, что Нольдор пришли сюда в качестве посланцев Валар, как они утверждали вначале; и не верю, что они прибыли на помощь в час нашей нужды. Нольдор никогда не говорят о Валар, а их лорды не передали Тинголу никакого сообщения — ни от Манве, ни от Ульмо, ни даже от его брата, короля Ольве, ни от его собственного народа, что пересек море. Почему, ответь мне, Галадриэль, благородные нольдорцы покинули Аман, словно изгнанники? Что за зло лежит на сыновьях Феанора, что они стали такими высокомерными и заносчивыми? Скажи, ведь мои догадки близки к правде?
     
— Близки, — вынуждена была согласиться Галадриэль. — Вот только нас не изгоняли; мы ушли по своей воле, хотя и против воли Валар. А рискнули мы и пошли наперекор Валар с единственной целью: отомстить Морготу и вернуть то, что он украл.
     
Затем Галадриэль поведала Мелиан о сильмарилях и об убийстве короля Финве в Форменосе; однако она умолчала о Клятве, о братоубийственной резне и о сожжении кораблей в Лосгаре. Мелиан почувствовала недомолвки и сказала:
     
— Много нового ты рассказала мне, и еще о многом я догадываюсь сама. Тьмой была окутана ваша долгая дорога из Тириона, но я вижу там зло; Тинголу не мешало бы узнать о нем, чтобы знать, как действовать.
     
— Возможно, — сказала на это Галадриэль. — Но узнает он об этом не от меня.
     
Больше Мелиан не заговаривала с ней об этом, но королю Тинголу рассказала все, что ей удалось узнать о сильмарилях.
     
— Дело серьезное, — сказала ему она. — Намного серьезнее, чем думают сами нольдорцы; ведь Свет Амана и судьбы всей Арды заключены теперь в этих вещах, творениях Феанора, которого уже нет на свете. Я предвижу, что вернуть их не удастся, даже при всей мощи Эльдар; мир будет разрушен в грядущих войнах, прежде чем сильмарили удастся отобрать у Моргота. Взгляни! Уже убит Феанор, а с ним и многие другие, как я полагаю; но первой смертью, что они принесли и принесут еще многим, была смерть твоего друга, Финве. Его убил Моргот, который затем бежал из Амана.
     
Тингол, опечаленный известиями и дурными предчувствиями, долго молчал; затем произнес:
     
— Теперь-то я наконец понимаю, почему пришли с Запада Нольдор, раньше я немало этому удивлялся. Не на помощь нам они примчались (разве что, случайно так вышло); ибо тех, кто остался в Средиземье, Валар предоставили самим себе до случая крайней нужды. А пришли нольдорцы за мщением и компенсацией. Но тем более верными соратниками против Моргота они будут нам; уж с ним-то они никогда не заключат мира.
     
На это Мелиан возразила:
     
— Действительно, они пришли сюда за этим; однако есть и другие причины. Остерегайся сыновей Феанора! На них лежит печать гнева Валар; они свершили зло, я почти уверена в этом — и в Амане, и по отношению к их собственным сородичам. Скорбь лишь на время усыпила разногласия меж правителями Нольдор.
     
— Мне-то что до этого? — спросил тогда Тингол. — О Феаноре я получал лишь поверхностные доклады, и заслуги его представляются немалыми. О сыновьях его, к сожаленью, мне известно и того меньше; однако я уверен в том, что они — заклятые враги нашего врага.
     
— Их мечи и советы обоюдоостры, — заметила на это Мелиан; больше они на эту тему не разговаривали.
     
Вскоре среди Синдар поползли слухи о содеянном Нольдор до того, как те пришли в Белерианд. Не было никаких сомнений в том, откуда подул ветер — некрасивая правда была щедро приправлена и отравлена ложью. Однако Синдар были не были чрезмерно подозрительны и доверяли словам, и (как и следовало ожидать) именно их выбрал Моргот мишенью для своего первого обмана; ведь Синдар совсем его не знали. Кирдан, услышав эти темные слухи, был серьезно обеспокоен, но он был мудр и быстро осознал, что правда это или ложь, распускают такие слухи в эти мрачные времена неспроста; хотя злой умысел ему виделся со стороны нольдорских лордов, явно имевших меж собой разногласия. Поэтому-то Кирдан и отправил посланцев к Тинголу, сообщить ему об услышанном.
     
Так случилось, что в то время гостили у Тингола сыновья Финарфина, пришедшие повидаться со своей сестрой Галадриэль. Тингол, получив сообщение Кирдана, в крайнем раздражении бросил Финроду:
     
— Хорошую же ты мне службу сослужил, родич, умолчав о таких делах! Но теперь мне известно о злодеяниях, совершенных Нольдор.
     
— Что же плохого я сделал тебе, лорд? И что за беды принесли Нольдор в твое королевство, что так тебя опечалили? Ни против тебя, ни против твоего народа они никогда не замышляли ничего дурного, и тем более не делали.
     
— Поражаюсь я тебе, сын Эарвен, — фыркнул Тингол. — Ты приходишь в дом своего родственника с руками, обагренными кровью народа твоей матери, но не ищешь ни оправданий, ни прощения!
     
Обвинение сильно задело Финрода, но он смолчал, поскольку не мог защитить себя, не обвинив кого-то из других лордов Нольдор; а ему не хотелось делать этого перед Тинголом. Но в сердце Ангрода при воспоминании о словах Карантира поднялась горечь, и он воскликнул:
     
— Повелитель, я не знаю, какую ложь ты слышал, и от кого; но наши руки не обагрены кровью. Виноваты мы лишь в том, что позволили себе заблуждаться — наслушались речей Феанора и оказались околдованы ими, будто вином; но ненадолго. Мы не совершали на пути никаких злодейств, но и сами немало пострадали; однако мы простили тех, по чьей вине это произошло. И за это нас называют твоими доносчиками, изменниками Нольдор, хотя это неправда, как тебе прекрасно известно — ведь лишь из верности своему народу мы ни слова тебе не сказали, чем и заслужили твой гнев. Но мы не желаем признавать за собой чужой вины, поэтому выслушай теперь, что там произошло на самом деле.
     
И Ангрод с горечью поведал Тинголу о сыновьях Феанора, рассказал о резне в Альквалонде и Проклятии Мандоса, а также о сожжении кораблей в Лосгаре. А под конец вопросил:
     
— Так неужто после всех мучений, что мы претерпели на Дрейфующих Льдах, мы должны теперь носить еще и клеймо братоубийц и изменников?
     
— Проклятие Мандоса лежит и на вас, — заметила на это Мелиан. Но Тингол, прежде чем заговорить, надолго задумался.
     
— Ступайте же! — повелел, наконец, он. — Ибо сейчас мое сердце пылает от гнева. Позже можете возвратиться, если пожелаете; я не закрою для вас свои двери, ведь вы все же мои родственники, запутавшиеся в сетях зла, свершиться которому не помогали. С Фингольфином и его народом я также сохраню дружеские отношения, ибо они жестоко поплатились за то зло, что причинили. И та ненависть, что мы все питаем к Врагу, измыслившему все это коварство, несколько затмевает нашу скорбь. Однако попомните мои слова! Никогда впредь я не желаю слышать языка тех, кто убивал мою родню в Альквалонде! И пока это в моей власти, на нем не будут разговаривать в моем королевстве — я повелю всем Синдар отказаться от языка Нольдор и не отвечать говорящим на нем. А те, кто все же осмелятся его использовать, будут признаны нераскаявшимися братоубийцами и предателями.
     
Сыновья Финарфина покинули Менегрот с тяжелыми сердцами, предчувствуя, что пророчество Мандоса всегда будет стремиться к исполнению, и что никто из Нольдор, последовавших за Феанором, не сможет избежать тени, павшей на его род. Приказ Тингола был исполнен незамедлительно; при разговоре присутствовали Синдар, которые и разнесли весть за пределы дворца. Впоследствии от речи Нольдор они отреклись по всему Белерианду, и сторонились тех, кто пользовался ею. Однако и сами Изгнанники давно пользовались синдарином, а на Высшей Речи Запада говорили разве что лорды Нольдор, да и то между собой. Речь эта сохранилась лишь как язык знаний и наук, где бы не проживали говорившие на ней.
     ***
     
Тургон все еще обитал в Виньямаре, когда была завершена постройка Нарготронда; сыновья Финарфина прибыли туда отпраздновать сие событие, и даже Галадриэль на некоторое время переехала из Дориата в Нарготронд.
     
Король Финрод Фелагунд не был женат, и Галадриэль однажды полюбопытствовала о причинах этого. Фелагунд, словно озаренный предвидением, отвечал так:
     
— Я также давал клятву, и должен быть свободен для ее исполнения, а затем унести ее с собой во тьму. Никаких тягот и бремени моего царства не должен унаследовать мой потомок.
     
Однако говорят, что таких прагматичных мировоззрений он придерживался не всегда, ибо была у него среди Ваньяр возлюбленная, по имени Амари; но она не последовала за ним в изгнание.
    
    
     
      
ГЛАВА 16. О Маэглине
     
     
Дочь Фингольфина, Аредель Ар-Фейниэль, Белая леди Нольдор, проживала вместе со своим братом Тургоном в Неврасте, а затем вместе с ним перебралась в Сокрытое Королевство. Однако ей со временем наскучил защищенный град Гондолин, она соскучилась по своим поездкам по диким землям и прогулкам в лесах, что полюбились ей еще в Валиноре. И когда после постройки Гондолина прошло две сотни лет, она испросила у брата разрешения на отъезд. Тургон был категорически против и долго разрешения не давал, однако она продолжала его упрашивать, и однажды он сказал:
     
— Поезжай, если не хочешь слушать моих разумных советов, ибо я предчувствую, что это плохо обернется для нас обоих. Но я отпускаю тебя исключительно на поиски нашего брата Фингона; те же, кого я пошлю сопровождать тебя, должны будут сразу после этого вернуться в Гондолин.
     
Аредель на эти слова обиделась и заявила:
     
— Я твоя сестра, а не подчиненная, и за пределами твоего королевства поеду туда, куда сочту нужным. А если тебе жалко выделить мне эскорт, то поеду одна.
     
— Мне ничего для тебя не жалко, — возразил Тургон. — Однако я не хочу, чтобы кто-то вне моих стен знал путь в Гондолин; тебе я полностью доверяю, но я не могу быть уверен в том, что остальные станут держать языки за зубами.
     
И Тургон выбрал среди своих домочадцев троих лордов в сопровождение Аредель, и приказал им доставить ее в Хитлум, к Фингону (если они, конечно, сумеют убедить ее поехать туда).
     
— И не теряйте бдительности, ибо Моргот на Севере еще не полностью окружен, и в Средиземье Леди поджидает множество опасностей, о которых ей ничего не известно.
     
Когда Аредель покинула Гондолин, на сердце Тургона стало тяжело.
     
У Бритиах, переправы через Сирион, Аредель сказала своим спутникам:
     
— Теперь сворачивайте не на север, а на юг, потому что в Хитлум я не поеду; сердце мое стремится отыскать сыновей Феанора, моих давних приятелей.
     
Переубедить ее не представлялось возможным, поэтому небольшой отряд свернул к югу, как она приказала, и вскоре испросил разрешения войти в Дориат. Однако стражи границ отказали им в этом; Тингол запретил пускать за Завесу нольдорцев, за исключением своей родни из дома Финарфина; и тем более тех, кто считал сыновей Феанора друзьями. Поэтому Аредель было сказано:
     
— В земли Келегорма, куда вы стремитесь попасть, Леди, по территории короля Тингола вы пройти не сможете; вам придется объехать Завесу Мелиан с юга или с севера. Быстрее всего будет воспользоваться дорогой, что ведет на восток от Бритиах, через Димбар и вдоль северных границ Дориата; затем перейти мост через Эсгальдуин и Ароссиах. Оттуда вы выйдете к землям, что лежат за холмом Химринг. Там, если не ошибаюсь, обитают Келегорм с Куруфином, там вы их и найдете; однако путь этот опасен.
     
Таким образом, Аредель пришлось возвращаться и избрать полную опасностей дорогу меж проклятыми оврагами Эред Горгорота и северными границами Дориата. Подъехав к опасным землям Нан Дунгортеб, всадники оказались окутаны зловещим сумраком, и Аредель, отъехав от своих спутников, потерялась. Они долго и безуспешно разыскивали ее, полагая, что она попалась в сети или испила из какого-нибудь отравленного ручья, что текли в этой местности; однако чудовищные порождения Унголиант, обитавшие в здешних расщелинах, заметили их и пустились в погоню, и им лишь с превеликим трудом удалось унести от них ноги. Когда же, наконец, они вернулись в Гондолин и поведали свою печальную историю, город охватила великая тоска; Тургон долгое время провел в мрачных думах, весь объятый скорбью и гневом.
     
Аредель же, не найдя своих компаньонов, продолжила путь; ибо она была также отважна и хладнокровна, как все потомки Финве. Она держалась избранной дороги, и, переправившись через Эсгальдуин и Арос, пришла в земли Химлад, что лежали меж Аросом и Келоном; Келегорм с Куруфином обитали здесь до тех самых пор, когда была прорвана Осада Ангбанда. Однако в то время их дома не оказалось — оба отправились с Карантиром на восток, в Таргелион.
     
Народ Келегорма тепло принял Аредель и упрашивал оказать им честь и остаться погостить до возвращения их лорда. Некоторое время Аредель прожила здесь, не ведая забот, и вволю наслаждалась поездками по окрестным лесам; однако прошел год, а Келегорм все не спешил возвращаться. Аредель вновь потянуло на приключения, и она взяла за привычку уезжать все дальше за границы, отыскивая новые тропинки и нехоженые поляны. На исходе года случилось однажды так, что она заехала к югу от Химлад, после чего перебралась через Келон; и, сама того не осознавая, заблудилась в Нан Эльмот.
     
В этом самом лесу давным-давно, когда местные деревья были еще молодыми, бродила в сумерках Средиземья Мелиан, и чары ее витали здесь и поныне. Но теперь Нан Эльмот стал самым древним и дремучим из лесов Белерианда, и солнце никогда не проникало под густые кроны деревьев; в этой глуши и обитал Эол, прозванный Темным Эльфом. Некогда он принадлежал к народу Тингола, но беспокойный дух погнал его прочь от безбедной жизни в Дориате; едва над Регионом, где он прежде обитал, Мелиан установила свою защиту, как Эол тут же перебрался оттуда в Нан Эльмот. Здесь, в глубоких тенях деревьев, он и жил, предпочитая ночь и сумерки под звездами. Нольдор он сторонился, считая их виноватыми в возвращении Моргота и внесении смуты в размеренную жизнь Белерианда. Гномы нравились ему куда больше, чем любой из древних эльфийских народов; именно от Эола они узнавали новости о том, что происходило в землях Эльдар.
     
Теперь, когда гномы возобновили свои торговые поездки с Синих гор, следуя по двум дорогам через Восточный Белерианд (северная из которых пересекала Арос и проходила через Нан Эльмот), Эол время от времени встречался с ними и вел дружеские беседы. И так как дружба их из года в год все крепла, его нередко приглашали погостить в подземных пещерах Ногрода или Белегоста. Там он обучался премудростям работы с металлами и приобрел немалое мастерство. Он сам изобрел металл, по прочности не уступавший гномьей стали, но при этом такой ковкий, что его можно было вытянуть в гибкую нить — и все равно металл при этом оставался устойчивым к любым механическим повреждениям. Эол назвал свое изобретение "гальворн", поскольку металл получился черным и сияющим, как агат; и когда бы он не покидал места своего обитания, он непременно надевал доспехи из гальворна.
     
Однако Эол, хоть и ссутулившийся от долгой работы у наковален, был все же не гномом, а высоким эльфом из благородного племени Телери, и зловещее выражение его лица не могло полностью скрыть этого факта. Зоркие его глаза проникали сквозь тени густого лесного полумрака; именно так он заметил Аредель Ар-Фейниэль, заблудившуюся среди высоких деревьев у границ Нан Эльмот — сияющее белое пятно в темноте. Она показалась Эолу невероятно красивой, и он пожелал обладать ею; поэтому он сплел вокруг нее свои чары так, чтобы девушка не смогла найти обратный путь, а вместо этого подходила все ближе к его логову в лесной глуши. Здесь находились его тускло освещенные апартаменты и кузница, и обитали с ним несколько помощников, таких же тихих и неразговорчивых. И когда Аредель, устав от долгих блужданий, пришла, наконец, к дверям Эола, он показался ей на глаза, тепло поприветствовал и провел в свой дом. Здесь она и осталась; Эол взял ее в жены, и еще очень долгое время родня не получала от нее никаких вестей.
     
Нельзя сказать, чтобы Аредель была против сего замужества, да и жизнь ее в Нан Эльмот особенно ненавистной для нее не была. Несмотря на то, что муж наказал ей избегать солнечного света, они частенько отправлялись вместе в долгие путешествия под звездами и при свете луны; не запрещалось ей также гулять в одиночестве. Единственное, чего не разрешал ей Эол — это искать встреч с сыновьями Феанора и другими нольдорцами.
     
В тенистом, сумрачном Нан Эльмоте Аредель родила Эолу сына, и втайне назвала его на запретном нольдорском языке Ломионом, что означало "Дитя Сумерек"; однако отец не спешил давать ребенку имя до тех пор, пока тому не исполнилось двенадцать. И тогда Эол назвал сына Маэглином, "Острым Глазом", ибо подозревал, что ребенок обладал взглядом еще более зорким, нежели у него самого, а мысль его могла читать тайны сердец, скрытые за вуалью слов.
     
Повзрослев, Маэглин стал лицом и статью напоминать нольдорца, хотя характером и умом оказался истинным сыном своего отца. Говорил он мало, разве что по непосредственно касающимся его вопросам, и тогда в его голосе слышались повелительные нотки, обладавшие силой убеждать собеседников и опровергать тех, кто перечил ему. Был Маэглин высок и черноволос; глаза его были темными, но сияли также, как глаза народа Нольдор, а кожа была белоснежной. Нередко они вместе с Эолом отправлялись в города гномов на востоке Эред Линдон, и там Маэглин охотно учился всему, чему его только соглашались учить; превыше всех наук он ценил искусство поиска руды и металлов в горных массивах.
     
Однако мать он все же любил больше, и когда Эол отлучался, Маэглин подолгу сидел в ее компании, слушая рассказы Аредель о ее народе и о его свершениях в Эльдамаре, а также о силе и отваге лордов рода Фингольфина. Все эти сведения Маэглин бережно откладывал в памяти, но больше всего его заинтересовал факт отсутствия наследника у Тургона. Ведь жена его, Эленве, погибла при переходе Хелькаракса, и единственным его ребенком была Идриль Келебриндаль.
     
Рассказы эти пробудили в Аредель желание повидаться с родней, и она начала удивляться тому, как это ее угораздило утомиться от залитого светом Гондолина, его блистающих под солнечным светом фонтанов и покрытой зеленым ковром равнины Тумладен, лежавшей под ветреными, по-весеннему голубыми небесами. Более того, ей нередко доводилось теперь оставаться в сумраке в полном одиночестве, когда муж с сыном уходили куда-нибудь вместе.
     
Эти же рассказы стали причиной первых ссор между Маэглином и Эолом. Ни под каким предлогом не соглашалась Аредель открыть Маэглину местонахождение обители Тургона, ни даже указать приблизительное направление; и Маэглин решил не настаивать, а выведать этот секрет как-нибудь погодя, а возможно даже, прочесть его в сознании матери, когда та не будет этого ожидать. А перед этим ему захотелось взглянуть на Нольдор и побеседовать с сыновьями Феанора, его родичами, что обитали неподалеку.
     
Но когда он изложил свои намерения Эолу, тот пришел в ярость.
     
— Ты принадлежишь к роду Эола, Маэглин, сын мой, — сказал он, — а не к Голоддрим. Все эти земли вокруг нас принадлежат Телери, и я не потерплю и не позволю моему сыну общаться с братоубийцами, чужаками и захватчиками наших земель. Либо ты повинуешься мне в этом, либо мне придется держать тебя в кандалах.
     
Маэглин ничего на это не ответил, но в сердце его поселился холодок, и он перестал ходить в походы с Эолом; и отец вскоре перестал ему доверять.
     
В середине лета гномы, по обыкновению, пригласили Эола к себе на время празднеств, и он уехал. Маэглин с матерью оказались вольны идти, куда душа пожелает, и они отправились к лесным опушкам, желая насладиться солнечным светом. В сердце Маэглина все жарче пылало желание покинуть Нан Эльмот навсегда. Поэтому он сказал Аредель:
     
— Моя леди, почему бы нам не уехать, пока есть такая возможность? На что надеяться в этом лесу тебе или мне? Здесь нас держат в силках, и я не вижу никакого прока оставаться; я научился у отца всему, чему тот только мог меня научить, а также тому, что открыли мне Наугрим. Быть может, нам стоит отправиться в Гондолин? Ты поведешь меня, а я буду твоим защитником на пути.
     
Обрадовавшаяся Аредель с гордостью посмотрела на сына; они сказали прислуге Эола, что отправляются искать сыновей Феанора, а затем отправились на север, к опушке Нан Эльмот. Перебравшись через неширокий поток Келона, они оказались в землях Химлад, откуда добрались до переправы через Арос; а оттуда пошли на запад, вдоль границ Дориата.
     
Эол вернулся с востока раньше, чем ожидал Маэглин, и обнаружил, что сын и жена уж два дня как уехали; он так разозлился, что бросился за ними в погоню при свете дня. Доехав до Химлада, Эол все же сумел немного успокоиться, поскольку путь был опасен, и следовало быть настороже. Келегорм с Куруфином были достаточно влиятельными лордами, и к Эолу были настроены недружелюбно; Куруфин же и вовсе обладал характером непредсказуемым и потому вдвойне опасным.
     
Однако разведчики с Аглона заметили следы проехавших к переправе через Арос Маэглина с Аредель, и Куруфин, заподозрив, что к югу от Ущелья творятся странные дела, засел в засаде у Ароссиаха. И прежде, чем Эолу удалось углубиться в Химлад, его окружили всадники Куруфина, а затем отвели к своему лорду.
     
Тот принялся выспрашивать:
     
— Что за дело у тебя, Темный Эльф, в моих владениях? Срочное, должно быть, коль такой светобоязненный эльф как ты, решился путешествовать днем.
     
Эол, осознавая угрожающую ему опасность, сдержал едкий ответ, так и просившийся на язык.
     
— Мне стало известно, лорд Куруфин, — сказал он, — что мои сын и жена, Белая Леди Гондолина, приезжали к тебе погостить, пока я отсутствовал; я решил, что имею полное право присоединиться к ним в этой поездке.
     
Куруфин засмеялся ему в лицо и сказал:
     
— Приедь ты с ними, их встретил бы куда менее теплый прием, нежели они могли ожидать; однако это не имеет значения, поскольку вовсе не погостить они приезжали. Не прошло и двух дней, как они перешли Ароссиах и оттуда помчались на запад. Сдается мне, ты пытаешься ввести меня в заблуждение… если, конечно, сам не был в него введен.
     
— Тогда, быть может, ты укажешь мне направление, в котором они поехали, мой лорд, чтобы я мог выяснить причину происходящего?
     
— Я тебя отпускаю, но на помощь не рассчитывай, — отрезал Куруфин. — Чем скорее ты покинешь мои земли, тем лучше.
     
Вскочив на лошадь, Эол произнес:
     
— Как хорошо, лорд Куруфин, что мне встретился такой отзывчивый родич в тот час нужды. Я еще припомню это по возвращении.
     
— Не нужно тыкать мне в лицо титулом своей жены, — мрачно глянул на Эола Куруфин. — Ибо тот, кто крадет дочерей Нольдор и женится на них без даров или отступных, не удостаивается звания родича. Я тебя отпускаю; удовольствуйся этим и поезжай. По законам Эльдар я не могу тебя сейчас убить. Могу лишь дать совет: возвращайся в свое темное логово в Нан Эльмот; сердце предупреждает меня, что если ты сейчас продолжишь преследование, то никогда не вернешься.
     
Эол, ничего не ответив, поскакал прочь, преисполнившись ненависти к нольдорцам; он уже начинал догадываться, что Маэглин с Аредель направились в Гондолин. Движимый злобой и стыдом унижения, он пересек Арос и помчался следом за ними. Несмотря на то, что беглецы полагали, что Эолу об их уходе ничего не известно, и на то, у Эола был куда более резвый конь, ему не удавалось их догнать, пока, приблизившись к Бритиаху, Аредель с Маэглином не спешились. Здесь им не повезло: лошади громко заржали, и жеребец Эола, услышав ржание, помчался на звук. Эол издалека заметил белое одеяние Аредель и смог проследить за ней взглядом, обнаружив таким образом тайную тропу через горы.
     
Аредель с Маэглином, не подозревая об этом, пришли к Внешним Вратам Гондолина и Темному Посту в тени гор, где их с радостью встретили и проводили через Семь Врат к дворцу Тургона на Амон Гварете. С изумлением слушал король рассказы Аредель обо всем, что с ней приключилось; сына своей сестры он принял с благосклонностью, посчитав его достойным занять место среди лордов Нольдор.
     
— Не выразить словами, как я рад возвращению Ар-Фейниэль в Гондолин, — сказал он. — Теперь град мой снова станет прекрасен как в те дни, которые я уж было считал ушедшими безвозвратно. Маэглин же в моих владениях будет пользоваться величайшими почестями.
     
Маэглин склонился перед Тургоном, признав его своим королем и повелителем, и присягнул слушаться его во всем; он еще долго стоял и разглядывал в удивлении великолепие Гондолина, превосходившее все, что он представлял себе по рассказам матери. Его восхищали непреодолимая защита города и многочисленность населения, а также всевозможные чудеса и достопримечательности. Однако чаще всего взор его обращался в сторону дочери Короля, сидевшей рядом с ним за столом; она была златовласой, как Ваньяр, к которым принадлежала ее мать, и казалась ему солнцем, заливавшим своим светом весь королевский двор.
     
Эол тем временем, следуя за Аредель, обнаружил русло Высохшей реки и тайный проход в Гондолин. Крадучись, он добрался до Поста, где был обнаружен, схвачен и допрошен. Стражи, услышав утверждения Эола о том, что Аредель — его жена, были немало изумлены; они поспешно отослали в город гонца, и тот в кратчайшие сроки прибыл ко двору короля.
     
— Повелитель, — вскричал гонец, — стражами задержан некий эльф, тайно пробравшийся к Темным Вратам. Он назвался Эолом; это высокий, темный и мрачный тип, принадлежащий к народу Синдар. Однако он утверждает, что леди Аредель — его жена, и требует отвести его к вам. При этом он сильно рассержен, и сдерживать его трудно; однако мы взяли на себя смелость не убивать его, как велит ваш приказ.
     
— Увы! — воскликнула тогда Аредель. — Эол выследил нас, как я и опасалась. Не представляю себе, как ему это удалось; мы не видели и не слышали погони… — Затем она обернулась к гонцу. — Он говорит правду. Это Эол, и я действительно его жена, и он отец моего сына. Не убивайте его, а лучше приведите его к королю, пускай он решает, что с ним делать.
     
Таким образом, Эол предстал перед троном Тургона, мрачный и исполненный чувства собственного достоинства. Хотя его не меньше сына восхитило увиденное в Гондолине, сердце Эола все же было в большей степени исполнено злобой и ненавистью к нольдорцам. Однако Тургон отнесся к нему уважительно; он встал и протянул Эолу руку, сказав:
     
— Добро пожаловать, родич, ибо мы теперь действительно родня. Ты волен жить в Гондолине в свое удовольствие, и только покидать его пределы моими законами запрещено.
     
Эол тут же отдернул руку.
     
— Я не признаю твоих законов, — сказал он. — Ни ты, ни твои родственники не имеете прав на эту землю, и тем более не можете устанавливать каких-либо ограничений — здесь или где бы то ни было. Это территория Телери, которым вы принесли лишь смятение и войну, держась при этом надменно и творя несправедливость. Ваши секреты для меня значения не имеют; я пришел не шпионить за вами, а лишь потребовать обратно то, что принадлежит мне по праву — моих жену и сына. Однако, если Аредель — твоя сестра, ты также обладаешь правами в ее отношении, и я не стану препятствовать тому, чтобы она осталась здесь. Пускай эта певчая птичка вновь посидит в золотой клетке, где вскоре затоскует по свободе, как это уже случалось прежде. Но к Маэглину это не относится. Не бывать тому, чтобы мой сын оставил меня. Пойдем же, Маэглин, сын Эола! Твой отец приказывает тебе. Оставь дом наших врагов и убийц нашей родни, или будешь проклят!
     
Но Маэглин ничего на это не ответил.
     
Тогда Тургон опустился на свой трон, крепко сжимая в руке посох правосудия, и напряженным голосом сказал:
     
— Я не желаю спорить с тобой, Темный Эльф. Но знай, что лишь мечи Нольдор защищают твои темные леса. Ты волен бродить, где заблагорассудится, лишь благодаря моим родичам; кабы не Нольдор, помирать бы вам давно от непосильного труда в шахтах Ангбанда. А здесь я — Король; и нравится тебе это или нет, мое слово здесь — закон. Посему у тебя есть лишь следующий выбор: остаться жить здесь, или умереть. Тоже самое касается и твоего сына.
     
Эол встретил взгляд Короля Тургона, и по всему было видно, что он нисколько не напуган. Долгое время он простоял молча и совершенно неподвижно, а в зале тем временем царила мертвая тишина. Аредель забеспокоилась, ибо она хорошо знала вспыльчивый характер своего мужа; и опасения ее оправдались.
     
Молниеносно, словно атакующая рептилия, Эол выхватил спрятанный под плащом дротик и метнул его в Маэглина.
     
— Я выбираю второе — и для себя, и для сына! — выкрикнул он. — Ты не сможешь владеть тем, что принадлежит мне!
     
Но Аредель бесстрашно бросилась вперед, защищая Маэглина, и дротик вонзился в ее плечо. Эола тут же схватили и скрутили, после чего увели прочь; оставшиеся поспешили оказать помощь Аредель. Лишь Маэглин, глядя в спину отцу, сохранял молчание.
     
Было решено, что Эол завтра же предстанет перед королевским судом; Аредель с Идриль тут же принялись молить Тургона о снисхождении к нему. Но к вечеру Аредель стало плохо, хотя рана была небольшой и поначалу казалась несерьезной; она погрузилась в забытье, а поздно ночью умерла. Острие дротика было смазано ядом, о чем никто не подозревал до тех пор, пока не стало слишком поздно.
     
Поэтому, когда Эола привели на суд к Тургону, ни о каком снисхождении речь уже не шла. Эола отвели на Карагдур, утес черной скалы на северной оконечности холма Гондолина, чтобы сбросить его вниз с отвесных стен города. Маэглин стоял невдалеке и не произнес за все время ни слова. Эол же напоследок крикнул:
     
— Так значит, ты предаешь отца и весь свой род, неблагодарный сын! Знай же: здесь потерпят крах все твои надежды, и да примешь ты здесь смерть такую же, как я!
     
Затем его сбросили с Карагдура, и на камнях внизу Эол нашел свою смерть; все в Гондолине сочли такое наказание подобающим. Лишь Идриль не оставляло смутное беспокойство, и с тех самых пор она испытывала к своему родственнику недоверие. Однако Маэглин среди народа Гондолиндрим быстро нашел свое место и снискал всеобщее уважение вкупе с благосклонностью Тургона. Он быстро и охотно усваивал все новое, да и сам мог многому научить. Вокруг него собралась группа эльфов, испытывавших любовь к кузнечному мастерству и горному делу; они отправились исследовать Экхориат (Опоясывающие горы), и вскоре нашли в них богатые залежи руды различных металлов. Маэглин превыше всего ценил прочное железо из шахт Ангхабар на севере Экхориата, и оттуда было добыто и обработано немало железа и отлито стали, так что оружие Гондолиндрим стало еще сильнее и прочнее, чем прежде (и оно пришлось очень кстати впоследствии).
     
Маэглин был всегда бдителен и давал мудрые советы, а в час нужды был непоколебим и отважен. Эти его качества особенно проявились в последующие дни, когда наступил черный год, в который произошла битва Нирнаэт Арноэдиад. Тургон открыл врата своего скрытого царства и вышел со своими армиями на север, на подмогу Фингону. Маэглин отказался остаться в Гондолине в качестве наместника короля; он отправился на войну и сражался бок о бок с Тургоном, проявив немало доблести и бесстрашия.
     
Таким образом, судьба, казалось, во всем благоволила Маэглину, заслужившему почетное место среди влиятельнейших лордов Нольдор и ставшему едва ли не величайшим среди славных правителей нольдорских королевств. Однако тайных стремлений его сердца не дано было знать никому; несмотря на то, что все шло не так гладко, как он планировал, он переживал неудачи молча и ни с кем ими не делился, скрывая свои мысли от тех, кто был способен их прочитать. Лишь Идриль Келебриндаль скрытность Маэглина не обманывала.
     
С самых первых дней пребывания в Гондолине на сердце Маэглина легла печаль, со временем лишь усугублявшаяся и отнимавшая у него способность радоваться жизни: он был отчаянно влюблен в прекрасную Идриль и безнадежно желал обладать ею. Ведь среди Эльдар браки при таком близком родстве не заключались; да и желающих до сих пор не находилось. Но даже будь это возможно, Идриль совсем не испытывала к Маэглину теплых чувств и стала относиться к нему еще прохладнее, узнав о его чувствах к ней. Они казались Идриль признаком его странности и извращенности, которую Эльдар впоследствии сочли зловещим последствием Братоубийственной Резни, тенью проклятия Мандоса, накрывшего собой последние надежды Нольдор.
     
Однако годы шли, а Маэглин продолжал ждать и наблюдать за Идриль, и любовь в его сердце превратилась во тьму. Он искал возможности обрести еще большее влияние, без устали трудясь и не останавливаясь ни перед чем в своей погоне за властью.
     
Так в сердце благополучного и блаженного Гондолина, еще в зените его могущества, поднял свою уродливую голову росток зла.
    
    
     
      
ГЛАВА 17. О пришествии на Запад Людей
     
     
Спустя более трех сотен лет после появления в Белерианде Нольдор, во дни Долгого Мира, повелитель Нарготронда Финрод Фелагунд отправился однажды на восток от Сириона, поохотиться вместе с сыновьями Феанора — Маглором и Маэдросом. Устав спустя некоторое время от погони за дичью, он в одиночку поехал к белевшим вдалеке горам Эред Линдон. Воспользовавшись гномьей дорогой, Финрод пересек Гелион на переправе Сарн Атрад, а затем достиг верхних течений Аскар и вышел к северу Оссирианда.
     
В раскинувшейся у подножья гор долине, куда ниспадал с высот Талос, он заметил вечером огни и услышал доносившиеся издалека звуки пения, и был немало этому удивлен. Зеленые эльфы, обитавшие в этой местности, костров не разжигали и не имели привычки петь по ночам. Поначалу он даже решил, что это отряду орков удалось перебраться сюда через проход на Севере, однако, подойдя поближе, он убедился в том, что это не так. Слова звучавшей песни не принадлежали ни одному из известных ему языков, включая и гномий с орочьим. Тогда, оставаясь в тени деревьев, Фелагунд подкрался взглянуть на лагерь, где и обнаружил весьма необычный народ.
     
А было то племя, предводителем которого являлся Беор, прозванный впоследствии Стариком Беором; и был он вождем людских племен. Спустя долгие годы блужданий по просторам Востока он перевел их, наконец, через Синие горы; так в Белерианде появились первые представители людей. А пели они потому, что радовались и верили в то, что им удалось избежать всех оставшихся позади опасностей и добраться до земли, где им не придется больше испытывать страха.
     
Фелагунд долгое время наблюдал за ними, и в сердце его проснулась любовь к этим людям; однако он не спешил покидать укрытие лесной тени до тех пор, пока весь лагерь не погрузился в сон. Тогда он прошелся среди спящих людей, а затем уселся возле угасающего костра, за которым никого не поставили наблюдать. Взяв оставленную Беором грубо сработанную арфу, он сыграл на ней такую мелодию, каких еще не доводилось слышать ушам смертных; ведь если не считать Темных эльфов, обитавших в диких землях Востока, их пока некому было обучить сему искусству.
     
Люди проснулись и стали заворожено слушать игру и пение Фелагунда; каждому из них вначале казалось, что он видит прекрасный сон, и лишь затем они замечали, что их товарищи тоже не спят. Никто из них не издал ни звука за все то время, пока Фелагунд играл, так их очаровала красота музыки и чудесная песня. В словах ее чувствовалась мудрость эльфийского повелителя, и сердца людей, слышавших ее, наполнялись ею; ибо все то, о чем Фелагунд пел — о сотворении Арды, о благословенном Амане, лежавшем за темным Морем — являлось к ним в образах и видениях, мелькавших перед глазами, а эльфийская речь в сознании каждого по-своему понималась и интерпретировалась.
     
Вот и вышло так, что первого из встреченных ими Эльдар, Короля Фелагунда, люди поименовали Номом, что в переводе с их языка означало "мудрость". По тому же принципу и народ, к которому он принадлежал, они назвали Номин — Мудрые. Более того, они поначалу приняли Фелагунда за одного из Валар, поскольку слышали о том, что те обитают где-то далеко на Западе; некоторые утверждают, что эти люди для того и отправились в путь, чтобы увидеть их. Однако Фелагунд, некоторое время проживший вместе с ними, рассказал им о том, как все обстоит на самом деле. Люди полюбили его и признали своим повелителем, и отныне и впредь были неизменно лояльны к роду Финарфина.
     
Эльдар всегда превосходили в способностях к изучению языков все прочие народы; Фелагунд же, помимо этого, обнаружил, что может читать те мысли людей, которые они желают высказать слух, и потому смог легко понимать их. Считается также, что это племя людей долгое время поддерживало отношения с Темными эльфами, обитавшими к востоку от гор, и переняло от них значительную часть слов и выражений, утвердившихся в их собственном наречии. А так как все языки Квенди были одного происхождения, то язык Беора и его народа напоминал эльфийский, и многие слова и понятия оказались вполне узнаваемыми.
     
Прошло совсем немного времени, прежде чем Фелагунд смог вести с Беором вполне осмысленные беседы; а разговаривали они подолгу и часто. Но когда Фелагунд стал расспрашивать Беора о том, что толкнуло его людей отправиться на Запад, тот мало что мог ему ответить. Он и сам знал об этом совсем немного, ибо предки его о прошлом рассказывали редко, а в памяти почти ничего не сохранилось.
     
— За нами лежит тьма, — сказал, наконец, Беор. — Мы повернулись к ней спинами и не желаем возвращаться туда даже в мыслях. Сердца наши всегда стремились к Западу, и мы искренне верим, что именно на Западе найдем Свет.
     
Однако среди Эльдар позже бытовало мнение, что после пробуждения людей в Хильдориене в час восшествия на небеса Солнца, шпионы Моргота заметили их и принесли новости хозяину. Морготу они показались настолько значительными, что он лично, под прикрытием тени, вышел из Ангбанда и углубился в просторы Средиземья, оставив Саурона командовать армиями. По тем временам Эльдар ничего не было известно о взаимодействии людей с Морготом, да и впоследствии об этом мало что удалось узнать; однако на сердцах людей лежала отчетливая темная тень (подобная той, что лежала на Нольдор после братоубийственной резни и проклятия Мандоса). Тень эта угадывалась даже в тех людях, что первыми пришли в Белерианд и стали друзьями эльфов.
     
Ведь первым побуждением Моргота всегда было испортить все, что бы ни появлялось в мире; вне всяких сомнений, именно эту цель он и преследовал, отправившись на вылазку. Страхом и ложью он посеял меж людьми и Эльдар вражду, а затем вытеснил их с востока, погнав в направлении Белерианда. Однако замысел его вызревал слишком долго, и никогда полностью не исполнился, ведь люди поначалу были слишком малочисленны, а растущая сила Эльдар пугала Моргота, и ему пришлось возвратиться в Ангбанд. Он, разумеется, оставил позади нескольких своих помощников, однако те не обладали его силой убеждения и коварством.
     
От Беора Фелагунд узнал, что существовало множество других людских племен, также стремившихся попасть на запад.
     
— И другие мои родичи перешли через горы, — говорил он. — Они нынче бродят где-то неподалеку. А племя Халадин, чей язык мы не совсем понимаем, осталось пока на восточных склонах гор, ожидая новостей с запада прежде, чем тронуться в дальнейший путь. Есть и другие, чьи языки больше похожи на наш, с ними мы общались время от времени. Они шли поначалу впереди нас, но затем мы их обогнали; ведь их довольно много, и они держатся вместе, оттого и идут медленно. Ведет их вождь, которого они называют Марахом.
     
Зеленых эльфов Оссирианда немало обеспокоило нашествие людей, и когда они прознали о том, что среди них находится один из повелителей Эльдар, пришедших из-за моря, то отправили к Фелагунду гонцов.
     
— Лорд, — передали они ему, — ежели ты обладаешь властью над этими пришельцами, попроси их вернуться туда, откуда они пришли, или же двигаться вперед. Мы не хотим, чтобы незваные гости нарушали мир и покой в землях, где мы обитаем. А этот народ рубит деревья и охотится в наших лесах; следовательно, мы не можем назвать себя их друзьями, и если они не уберутся отсюда, то мы вынуждены будем принять меры.
     
Тогда Беор по совету Фелагунда собрал все семьи и племена, что разбрелись по Оссирианду, и повел их через Гелион на запад, где они и поселились в землях Амрода и Амраса, на восточных берегах Келона, к югу от Нан Эльмот и невдалеке от границ Дориата. Впоследствии эти территории получили название Эстолад, "Поселение". Но когда по прошествии года Фелагунду захотелось вернуться в свою собственную страну, Беор стал умолять его взять его с собой; так он до самой своей смерти оставался на службе короля Нарготронда. После этого он и получил имя Беор (прежде его звали Баланом); на языке его людей оно означало "вассал". По законам своего народа Беор передал власть Барану, своему старшему сыну; в Эстолад он впоследствии так и не вернулся.
     
Вскоре после ухода Фелагунда в Белерианд пришли те племена, о которых упоминал Беор. Первыми через горы перевалили Халадин, однако, встретив недружелюбно настроенных Зеленых эльфов, они повернули на север и осели в Таргелионе, где правил Карантир, сын Феанора. Здесь они долгое время обитали в тиши и спокойствии, а подданные Карантира почти не обращали на них внимания.
     
На следующий год повел своих людей через горы Марах. Подопечные его были рослым и воинственным народом; они шли организованными отрядами, и эльфы Оссирианда попрятались, не решившись становиться у них на пути. Но Марах, прослышавший о том, что народ Беора поселился на зеленых и плодородных землях к западу оттуда, повел своих людей дальше по гномьей дороге и привел их в местность чуть дальше к югу. К востоку от нее находились поселения людей Барана, сына Беора, а между двумя этими племенами существовала давняя и крепкая дружба.
     
Сам Фелагунд частенько возвращался проведать людей; его примеру следовали и многие другие эльфы из западных областей, из числа Нольдор и Синдар. Они приходили в Эстолад, чтобы посмотреть на Эдайн, приход которых был предсказан им уже очень давно. Атани, Второй Народ — такое название дали людям еще в Валиноре, когда узнали об их грядущем появлении. Однако на наречии Белерианда это название трансформировалась в Эдайн, и использовали его только в отношении трех дружественных эльфам людских племен.
     
Фингольфин, как Король всех нольдорцев, послал к людям гонцов с теплыми приветствиями; тогда многие из молодых и горячих Эдайн отправились служить королям и лордам Эльдар. Был среди них и Малах, сын Мараха, проживший в Хитлуме целых четырнадцать лет. Он выучил эльфийский язык и получил новое имя — Арадан.
     
Недолго Эдайн довольствовались мирным существованием в Эстоладе, поскольку многие из них по-прежнему стремились дальше на запад; вот только дороги туда они не знали. Прямой путь преграждала защита Дориата, а к югу нес свои воды Сирион, окруженный непроходимыми топями. Поэтому правители трех домов Нольдор, видя в человеческих сынах надежду на военное подкрепление, пустили слух, что любой из Эдайн, пожелавший этого, может оставить свой народ и поселиться среди эльфов. Таким образом началась миграция Эдайн: поначалу они переселялись небольшими группами, затем целыми семьями и племенами; и спустя примерно полвека в земли эльфийских королей пришли из Эстолада многие тысячи людей. Большая их часть избрала долгий северный путь, знакомясь по дороге с окрестностями.
     
Народ Беора пришел в Дортонион и осел в землях, правил которыми дом Финарфина. Люди Арадана (поскольку его отец, Марах, до самой своей смерти оставался в Эстоладе) в основной своей массе двинулись на запад; некоторые из них добрались аж до Хитлума. Но Магор, сын Арадана, вместе с последовавшими за ним людьми отправился вниз по течению Сириона в Белерианд, где и устроился на некоторое время в долинах, лежавших в тени южных склонов Эред Ветрин.
     
Говорят, что во время всех этих миграций людских племен один лишь Финрод Фелагунд просил совета у короля Тингола, и последний был весьма этим недоволен. К тому же, его преследовали беспокойные сны, касавшиеся прихода людей, причем первые из них стали посещать Тингола задолго до того, как он получил об этих людях первые известия. Поэтому он запретил людям селиться где бы то ни было, кроме севера, и ответственность за деяния людей возложил на повелителей тех земель, где они будут проживать.
     
— Пока я правлю в Дориате, сюда не ступит человеческая нога, и это касается даже людей из рода Беора, которым так благоволит Финрод.
     
Мелиан промолчала в ответ на это заявление, но затем как-то заметила Галадриэль:
     
— Мир стремительно катится к великим переменам. Один из людей, как раз из рода Беора, все же придет однажды в Дориат, и моя Защита его не остановит, ибо он будет посланцем сил, превосходящих мои. И песни о его приходе будут петь в Средиземье еще долгое время после грядущих перемен.
     
Многие из людей остались в Эстоладе, и здесь еще долгие годы обитал смешанный народ — до самого уничтожения Белерианда, когда их настигли превосходящие силы противника, и некоторые из них бежали обратно на восток. Помимо пожилых людей, кто считал свое время для путешествий закончившимся, здесь проживали и те, кто стремился жить по собственному усмотрению, страшась Эльдар с их светящимися глазами. Их разногласия распространились среди Эдайн, и в них отчетливо прослеживалась приложенная рука Моргота, ибо он совершенно определенно знал о том, что люди пришли в Белерианд и о том, что они установили тесные дружеские отношения с эльфами.
     
Зачинщиками споров были Берег из рода Беора да Амлах, один из внуков Мараха. Они открыто говорили:
     
— Мы прошли долгий путь, желая избежать опасностей, подстерегающих в Средиземье и темных созданий, обитающих там; ибо нам было сказано, что на Западе можно найти Свет. Но теперь мы знаем, что Свет этот находится за Морем. Нам не дано добраться туда, где в мире и блаженстве обитают Боги. И лишь один из них находится в непосредственной близости от нас; Эльдар мудры, но они не ведают снисхождения, продолжая свою бесконечную войну против него. Они утверждают, что он живет где-то на Севере, и там сосредоточены как раз те боль и смерть, от которых мы пытались убежать. Следовательно, туда нам путь заказан.
     
И устроили однажды люди большой совет, собравшись в больших количествах. Друзья эльфов возражали Берегу:
     
— Действительно, все то зло, от которого мы бежали, исходит от Темного Повелителя. Однако он стремится ко власти надо всем Средиземьем, и вряд ли есть такое место, где мы смогли бы скрыться от его преследования. Выход только один: уничтожить его здесь, или, по меньшей мере, держать в оцеплении. Лишь мужество Эльдар защищает нас от него, и вполне возможно, что мы пришли в эти земли как раз для того, чтобы помочь им в этом.
     
— Пускай Эльдар сами этим занимаются! — ответил на это Берег. — А наши жизни и без того слишком коротки.
     
И тогда поднялся некто, похожий на Амлаха, сына Имлаха, и произнес нечестивые слова, потрясшие сердца всех, кто его слышал:
     
— Обо всем этом нам известно лишь из речей эльфов; это всего лишь сказочки для доверчивых новоприбывших. У Моря нет других берегов. Нет никакого Света на Западе. И вы поперлись на край света, слепо поверив россказням эльфов! Кто-нибудь из вас видел хоть одного Бога? А Темного Повелителя на Севере? Эльдар хотят лишь безграничной власти над Средиземьем. Алчные и жадные до богатств, они перерыли землю в поисках ее секретов и вызвали гнев тех, кто до тех пор спал в глубине; так происходило раньше, так будет и впредь. Пускай же орки остаются в своих землях, нам хватит и наших. В мире для всех найдется место, главное, чтоб Эльдар оставили нас в покое!
     
Слышавшие эту речь еще некоторое время сидели в остолбенении, и тень страха легла на их доверчивые сердца; тогда они и решили уходить как можно дальше от мест обитания Эльдар. Но позже, когда Амлах вновь объявился среди них, он категорически отрицал факт своего присутствия во время спора и отказывался признать, что произносил перед ними такую речь. Среди людей возникли сомнения и непонимание. Один из друзей эльфов сказал:
     
— Теперь-то хоть вы нам верите? Темный Лорд действительно существует, и его приспешники и шпионы находится среди нас. Он боится нас, боится той силы и поддержки, что мы можем оказать его противникам.
     
Однако слова его убедили не всех.
     
— Он скорее ненавидит нас, и чем дольше мы пробудем здесь, принимая участие в его противостоянии с повелителями Эльдар, тем сильнее он будет нас ненавидеть, — говорили они. — А нам с того какая выгода?
     
В результате этих споров многие из тех, кто еще оставался в Эстоладе, стали готовиться к отправлению; Берег возглавил тысячный отряд людей Беора и повел их к югу, и с тех пор в песнях о них не было спето ни слова. Однако Амлах воспротивился уходу.
     
— У меня теперь к этому Мастеру Лжи появились собственные претензии, и я не намерен забывать об этом до самой своей смерти.
     
И он отправился на север, где поступил на службу к Маэдросу. А те из его людей, что разделяли взгляды Берега, избрали себе нового предводителя и отправились обратно через горы в Эриадор; вскоре о них совершенно позабыли.
     
Все это время Халадин обитали в Таргелионе и были тем вполне довольны. Но Моргот, видя, что все его коварные планы и ложь так и не смогли окончательно поссорить меж собой эльфов и людей, преисполнился гнева и решил по мере возможностей людей наказать. И он послал своих орков в набег; они обошли заслоны с востока и смогли тайно пробраться через Эред Линдон, воспользовавшись гномьей дорогой, после чего обрушились на Халадин в южных лесах земель Карантира.
     
Халадин не подчинялись вождям и правителям и селились малочисленными группами; каждое такое поселение находилось на расстоянии от другого и жило по своим собственным законам, поэтому процесс объединения Халадин был медленным. Однако нашелся среди них один человек по имени Хальдад, талантливый и не ведавший страха; он собрал всех храбрецов, каких только смог найти, и отступил с ними к участку земель меж слиянием Аскар и Гелиона. На самой крайней оконечности этого треугольника он возвел частокол, тянувшийся от берега одной реки до берега другой; за этим укреплением они спрятали всех женщин и детей, каких им удалось спасти. Здесь они долгое время просидели в осаде, пока не закончились все их запасы продовольствия.
     
У Хальдада было двое детей, двойняшек — дочь Халет и сын Хальдар. Оба отчаянно и храбро сражались, ибо Халет также обладала отважным сердцем и была довольно сильной женщиной. Однако во время одной из вылазок против орков Хальдад оказался убит, и Хальдар, бросившись вызволить тело отца у орков, погиб рядом с ним. Тогда Халет пришлось возглавить людей, хотя надежды на спасение у них практически не оставалось. Некоторые из отчаяния даже бросались в реку, стремясь избежать мучений. Однако семь дней спустя, когда орки на последнем заходе сумели прорваться через ограждение, в воздухе неожиданно раздался звук боевых труб, и с севера на помощь к людям пришел Карантир во главе своего воинства; вскоре орки оказались загнаны в воды рек.
     
Карантир приветствовал людей с благосклонностью, и особые почести оказал Халет; он даже предложил ей компенсацию за утрату отца и брата. Осознав, сколько доблести кроется в сердцах людей, он сказал ей:
     
— Если вы захотите покинуть эти земли и перебраться дальше на север, то я обещаю вам дружбу и защиту Эльдар, а еще в ваше распоряжение будут предоставлены свободные земли.
     
Однако Халет была горда и не желала ничьего покровительства или господства, и большая часть Халадин разделяла это мировоззрение. Поэтому она поблагодарила Карантира за предложение, но отказалась его принять:
     
— Моя дальнейшая дорога уже определена, лорд. Мы покинем тень гор и отправимся на запад, куда ушли прочие наши собратья.
     
И когда Халадин нашли всех, кто сумел выжить и попрятался от орков в лесах, а также забрали остатки своего добра из сожженных домов, они признали Халет своей предводительницей.
     
Она повела их в Эстолад, где они и осели на некоторое время. Однако Халадин держались особняком, и впоследствии люди и эльфы стали называть их Народом Халет. Последняя правила ими до самой своей смерти; однако она так никогда и не вышла замуж, поэтому после ее смерти Халадин возглавил Хальдан, сын ее брата Хальдара.
     
Прошло совсем немного времени, и Халет вновь потянуло на запад; несмотря на то, что большая часть ее народа была против дальнейшего похода, она все же повела их вперед. Без помощи и наставлений Эльдар им удалось пересечь Келон и Арос, после чего они оказались в полной опасностей земле меж горами Ужаса и Завесой Мелиан. Здесь по тем временам было не настолько опасно, как стало впоследствии, однако путь этот для смертных безо всякой помощи со стороны был непосилен, и лишь ценой больших усилий и многочисленных потерь Халет удалось провести по нему свой народ; одной лишь силой своей воли она заставляла их двигаться вперед.
     
В конце концов Халадин перешли Бритиах, и к тому моменту многие горько сожалели о том, что отправились в это путешествие; однако пути назад уже не было. Поэтому они попытались устроить свою жизнь в новых землях по возможности лучше; они построили себе жилища в лесах Талат Дирнен, лежавших за речкой Тейглин, а некоторые забредали порой до самого Нарготронда. Тем не менее, среди Халадин оставалось еще немало тех, кто любил леди Халет и готов был следовать за ней куда угодно, во всем подчиняясь ей; этих она увела в Бретильский лес, что простирался меж Тейглин и Сирионом. Сюда в недобрые времена, что вскоре пришли в эти земли, бежали многие из рассредоточившихся в окрестностях представителей народа Халадин.
     
Однако лес Бретиль, хоть и находился за пределами Завесы Мелиан, все же считался частью царства Тингола, и он поначалу собирался запретить Халет находиться в нем. Но Фелагунд, которого с Тинголом связывала крепкая дружба и который был наслышан обо всех невзгодах, что довелось перенести народу Халет, убедил Короля сделать для них исключение. Таким образом, Халет было разрешено поселиться в Бретиле, но с условием, что ее народ должен был защищать переправы через Тейглин ото всех врагов Эльдар, и не пускать орков в этот лес. Халет на это отвечала:
     
— Где Хальдад, мой отец, и где мой брат, Хальдар? Если король Дориата опасается возникновения дружбы между Халет и теми, кто пожрал ее семью, тогда мне совсем непонятен образ мышления Эльдар.
     
И Халет до самой своей смерти оставалась в Бретиле; народ ее возвел над ее могилой, что находилась в самой возвышенной части леса, зеленый курган — Тур Харета, Могила Леди. На синдарине он назывался Хауд-эн-Арвен.
     
Вот так и получилось, что Эдайн расселились по всем землям Эльдар; кто-то здесь, кто-то там, а некоторое вели странствующий образ жизни, или поселялись небольшими племенами. Многие из них вскоре выучили язык Серых эльфов, стремясь получить доступ к знаниям эльфов, но использовали его также и для общения между собой. Однако с течением времени правители эльфов решили, что негоже эльфам и людям жить вперемешку, безо всякого разделения, и что людьми должны были управлять представители их собственного народа. Тогда они отграничили земли, где проживали люди, и назначили для них вождей, свободных править своими племенами по собственному усмотрению. Эти народы стали помощниками Эльдар в войне, хотя в бой их вели собственные вожди. И все же многие из Эдайн предпочитали дружбу эльфов; они по возможности остались жить среди них, а молодые люди нередко поступали на службу в эльфийские войска.
     
Хадор Лориндол, сын Хатола, сына Магора, сына Малаха Арадана, пришел в дом Фингольфина еще совсем молодым и стал любимчиком короля. Фингольфин назначил его правителем Дор-ломина, куда перебралось жить великое множество его соплеменников, и Хадор стал одним из величайших вождей Эдайн. В его доме говорили только на эльфийском, хотя их собственный язык не предавался забвению; именно из смешения этих двух языков и появился на свет общий нуменорский.
     
Тем временем в Дортонионе власть над народом Беора и страной Ладрос была предоставлена Боромиру, сыну Борона, который был внуком Старика Беора.
     
У Хадора было двое сыновей — Гальдор и Гундор; у Гальдора, в свою очередь, также было двое — Хурин и Хуор. Хурин стал отцом Турина, Погибели Глаурунга; Хуор дал жизнь Туору, отцу Эарендиля Благословенного.
     
Сыном Боромира был Брегор, ставший отцом Бреголаса и Барахира; у Бреголаса впоследствии было двое сыновей — Барагунд и Белегунд. У Барагунда была дочь Морвен, ставшая затем матерью Турина; а дочерью Белегунда была Риан, мать Туора. Сын Барахира, Берен Однорукий, завоевал любовь дочери Тингола, Лютиен, и сумел вернуться из мертвых; от их союза появилась на свет Эльвинг, ставшая затем женой Эарендиля и прародительницей всех нуменорских королей.
     
И на всех них лежала печать Рока Нольдор; все они в своей жизни свершали великие дела, что еще долгое время жили в памяти Эльдар, в рассказах о повелителях прежних лет. А в те дни силы людей прибавились к армиям Нольдор, и надежды их были высоки; Моргот пребывал в плотном окружении.
     
Народ Хадора, хорошо переносивший холод и долгие странствия, время от времени осмеливался совершать вылазки на дальний Север, чтобы наблюдать за перемещениями армий Врага. Люди из Трех Домов процветали и умножались, и величайшим из них был род Хадора Златоглавого, бывшего ровней эльфийским правителям. Народ его был рослым и крепким, хладнокровным, целеустремленным и стойким; эти люди обладали вспыльчивым, но отходчивым характером, и имели немалое влияние среди Детей Илюватара на заре человечества. Были они по большей части светловолосыми и голубоглазыми; но это не касалось Турина, чьей матерью была Морвен из дома Беора.
     
Люди этого рода были шатенами с серыми глазами; изо всех людей они более прочих походили на нольдорцев и являлись их любимчиками. Ведь они обладали неуемной жаждой знаний, умелыми руками, остротой ума и хорошей памятью, да к тому же чаще предавались печали, нежели смеху. На них были похожи люди Халет, хотя ростом они были пониже и не настолько сильно тяготели к наукам. Говорили они лаконично и не любили собираться большими толпами; многие из них находили удовольствие в одиночестве, блуждая по зеленым лесам и наслаждаясь новой для них красотой земель Эльдар. Но в Западных королевствах счастливая жизнь их продлилась недолго.
     
Длительность жизни Эдайн после прихода в Белерианд увеличилась, как рассказывали впоследствии люди. Однако Старик Беор в конце концов умер, прожив на свете девяносто три года, сорок четыре из которых он верно прослужил королю Фелагунду. И уже после его смерти, наступившей не от ран или душевной скорби, но от разрушительного воздействия времени, Эльдар впервые увидели медленное угасание человеческой жизни, старение, которого сами эльфы не ведали. Они горько скорбели об утрате своих друзей. Но сам Беор простился с жизнью охотно и без сожалений; Эльдар долго ломали головы над странной судьбой людей, ведь все их знания и науки не могли ответить на вопрос, что происходит с людьми после смерти.
     
Как бы там ни было, Эдайн в старину научились от Эльдар всему, что только были способны, и потомки их лишь преумножали знания и мастерство, и намного превзошли в развитии все остальное человечество, до сих пор обитавшее к востоку от гор и никогда не встречавшее Эльдар, видевших Свет Валинора своими глазами.
    
    
     
      
ГЛАВА 18. О разорении Белерианда и гибели Фингольфина
     
     
Повелитель Севера и верховный король Нольдор Фингольфин, посчитавший свой народ достаточно многочисленным и сильным, а ставших союзниками людей — храбрыми и доблестными, стал задумываться о возможности нападения на Ангбанд. Он понимал, какую опасность несли существовавшие в осадном кольце бреши, в то время как Моргот имел время и ресурсы умножать свои армии в глубоких подземных шахтах, задумывая всевозможные злодеяния, предугадать которые практически невозможно. Суждение это было мудрым, учитывая ту информацию, которой он обладал; однако Нольдор пока еще не осознавали всей мощи Моргота, не понимали, что их борьба против него без помощи высших сил не принесет ощутимых результатов, и время здесь особого значения не имеет.
     
Однако земли их были прекрасны, и королевства процветали, поэтому большая часть нольдорцев текущим положением дел была вполне удовлетворена и считала, что мир и покой будет нарушен еще очень не скоро. Поэтому они были тяжелы на подъем и к идее пойти в наступление, во время которого многие наверняка погибнут, отнеслись без особого энтузиазма. Так что к словам Фингольфина они прислушивались мало, особенно сыновья Феанора. Среди повелителей Нольдор лишь Ангрод с Аэгнором были согласны с намерениями короля; ведь они обитали в землях, откуда невооруженным глазом был виден Тангородрим, и угроза в лице Моргота никогда не покидала их мыслей. В конечном счете, замыслы Фингольфина не были осуществлены, и Белерианд еще некоторое время жил в мире.
     
Но не успело шестое от Беора и Мараха поколение людей войти в пору зрелости, то есть спустя четыреста пятьдесят пять лет после пришествия Фингольфина, как долго нависавшая над Белериандом угроза дала о себе знать, и оказалась она ужаснее и страшней, нежели Король представлял себе. Моргот долго и очень скрытно готовился нанести удар, и злоба все более яростным пламенем охватывала его сердце, делая ненависть к нольдорцам еще более едкой; теперь он желал не только разгромить своих противников, но еще и уничтожить и осквернить земли, которые они сделали такими благополучными и прекрасными. Говорят, что злоба одержала в нем верх над разумом, и что сумей он подождать исполнения своих замыслов еще немножко, Нольдор были бы полностью стерты с лица земли. Однако Моргот не придал должного значения доблести эльфов, а людей и вовсе не принял в расчет.
     ***
     
Пришла зима, ночи стали темными и безлунными; обширные равнины Ард-Галена лежали в сумраке под холодным светом звезд от укрепленных холмов нольдорцев до самого подножья Тангородрима. Сигнальные костры горели слабо, а дозорные были немногочисленны; в лагере кавалерии Хитлума лишь единицы начинали потихоньку продирать глаза. Вот тут-то Моргот и выпустил из жерл Тангородрима потоки огня, мчавшиеся быстрее балрогов и в считанные минуты затопившие пламенем всю равнину. Железные горы извергали реки огня и ядовитого дыма, и испарения их заполнили собой воздух, моментально ставший смертельным и непригодным для дыхания. Так был обращен в пепел Ард-Гален, чьи зеленые травы пожрало жаркое пламя; равнина превратилась в безжизненную пустыню, исполненную удушающей пыли, опустошенную и безжизненную. Впоследствии ее так и стали называть — Анфауглит, "Удушающая Пыль". Здесь среди пепла лежало под открытым небом немало обгоревших костей, ибо многие нольдорцы нашли свою смерть в этом внезапно обрушившемся на них пламени, застигнутые им врасплох и неспособные добраться вовремя до холмов. Высокогорья Дортониона и цепь Эред Ветрин остановила огненные потоки, но леса на их склонах, что смотрели в сторону Ангбанда, выгорели дотла, и защитники еще долгое время не могли сориентироваться в дыму. Так началась четвертая из битв за Белерианд, Дагор Браголлах, или Битва Внезапного Огня.
     
Впереди потока пламени шагал отец драконов, Глаурунг Золотой, достигший полной зрелости и расцвета своей силы. За драконом двигались балроги, а следом за ними маршировали черные армии орков в таком огромном множестве, что Нольдор и помыслить не могли. Они обрушились на крепости нольдорцев и прорвали осаду Ангбанда, убивая по пути всех Нольдор и их союзников, Серых эльфов и людей. Многие из опаснейших противников Моргота были убиты в первые же дни этой войны, не успев оправиться от внезапности нападения и собраться с силами для контратаки. Война в Белерианде с тех пор никогда не прекращалась; однако считается, что Битва Внезапного Огня завершилась с приходом весны, когда натиск армий Моргота несколько поумерился.
     
Так пришел конец долгой Осаде Ангбанда; противники Моргота оказались разобщены и отрезаны друг от друга. Значительная часть Серых эльфов бежала на юг и больше в северной войне участия не принимала; многие получили убежище в Дориате, и вооруженные силы королевства Тингола значительно пополнились в те дни, ибо сила королевы Мелиан, защищавшая его границы, до сих пор не пропускала внутрь никакого зла. Остальные нашли приют в прибрежных крепостях и Нарготронде; некоторые бежали из Белерианда в Оссирианд или даже перешли через горы на восток, чтобы затаиться в дикой местности по ту сторону. Так слухи о разразившейся войне и прорыве осады Ангбанда достигли людских племен, обитавших на востоке Средиземья.
     
Сильнее всех внезапный удар сказался на сыновьях Финарфина, и Ангрод с Аэгнором погибли; следом за ними пал Бреголас, лорд из рода Беора, и значительная часть воинов его народа. Но брат Бреголаса, Барахир, принял сражение дальше к западу, неподалеку от Ущелья Сириона. Здесь король Финрод Фелагунд, спешивший к полю боя с юга, оказался отрезан от своих армий и окружен с небольшим отрядом в Серехской Топи. И здесь бы ему пасть смертью храбрых или попасть в плен, кабы не вовремя подошедший с отважнейшими из своих бойцов Барахир, который избавил его от этой печальной участи, окружив защитным частоколом копий. Понеся большие потери, они все же сумели пробить себе путь из окружения.
     
Так Фелагунду удалось бежать, и он вернулся в свою подземную крепость Нарготронд; однако прежде он поклялся в вечной дружбе Барахиру и всей его родне, пообещав при первом требовании предоставить им любую понадобившуюся помощь. В подтверждение этой клятвы он подарил Барахиру свое кольцо. С тех пор Барахир стал по праву правителем дома Беора; он вернулся в Дортонион, где вскоре обнаружил, что большая часть его народа оставила свои дома и укрылась на просторах Хитлума.
     
Таким яростным был натиск Моргота, что Фингольфин с Фингоном не смогли прийти на помощь сыновьям Финарфина. Воинства Хитлума были с большими потерями отброшены назад, к укреплениям Эред Ветрин, и здесь вынуждены были с переменным успехом отражать нападения орков. У стен Эйтель Сирион погиб в возрасти шестидесяти шести лет Хадор Златовласый, защищая тылы своего повелителя Фингольфина, а с ним нашел свою смерть и его младший сын, Гундор, пронзенный множеством стрел; эльфы искренне оплакивали их кончину. Бразды правления принял после отца Гальдор Высокий.
     
Благодаря массиву Тенистых гор, противостоявших огненным потокам, и доблести эльфов и людей Севера, которую не смогли сломить ни орки, ни балроги, Хитлум все еще держался, оставаясь угрозой флангам армий Моргота. И все же Фингольфин оказался отрезан от своих родственников живым морем противников.
     
Сильно ударила эта война по сыновьям Феанора, и почти все восточное пограничье было захвачено; не избежал этой участи и перевал Аглон, хотя орки понесли здесь весьма серьезные потери. Келегорм с Куруфином, потерпев поражение, бежали на юг и на запад вдоль пограничья Дориата, и в конечном итоге пришли к Нарготронду, где Финрод Фелагунд предоставил им укрытие. Таким образом их воины усилили гарнизон Нарготронда, однако время показало, что было бы лучше для всех, останься они на востоке, среди собственного народа.
     
Маэдрос проявлял просто чудеса героизма, и орки при виде его в панике разбегались; с тех пор, как он избежал мучительного пленения на склонах Тангородрима, дух его пылал, словно раскаленное добела пламя, и оттого Маэдрос был подобен возвратившемуся из мертвых. Так, мощную цитадель на Химрингском холме оркам взять не удалось, и многие и выживших храбрецов, из числа дортонионских народов и обитателей восточного пограничья, стекались туда под знамена Маэдроса. Ему даже удалось на время отстоять перевал Аглон, так что оркам проход в Белерианд этим путем оказался перекрыт. Но вскоре им удалось подавить своей численностью всадников народа Феанора на Лотланне, ибо на помощь оркам пришел Глаурунг, который прошел через Брешь Маглора и разорил все земли меж рукавами Гелиона. Орки захватили крепости на западных склонах горы Рерир и прорвались в Таргелион, земли Карантира, где осквернили озеро Хелеворн.
     
К Маэдросу на Химринге присоединился Маглор, однако Карантир бежал, присоединившись к остаткам своего народа и разрозненным группам охотников Амрода и Амраса, и они отступили на юг, за Рамдаль. На Амон Эреб они организовали дозорные посты, пользуясь поддержкой Зеленых эльфов; но орки, как правило, не совались в Оссирианд, к Таур-им-Дуинат и вообще в дикие южные земли.
     
В конце концов вести о том, что Дортонион потерян, а сыновья Финарфина потерпели поражение, дошли до Хитлума. Фингольфин ошибочно решил, что пришел конец всем Нольдор, и все их благородные дома уничтожены без возможности восстановления; объятый гневом и отчаянием, он вскочил на своего огромного скакуна Рохаллора и помчался прочь, и никто не сумел удержать его. По Дор-ну-Фауглит он пронесся, словно ураган, вздымая пепел и пыль, и все, кто оказывался на его пути, разбегались прочь, приняв его за самого Ороме. Ибо такова была сила обуявшего его безумия, что глаза Фингольфина сияли, словно у Вала.
     
Так он оказался перед вратами Ангбанда и затрубил в свой рог, после чего принялся вновь колотить в бронзовые двери, вызывая Моргота на поединок. И Моргот принял вызов.
     
Последний раз за всю историю противостояния покидал он стены своей твердыни, и говорят, что вызов этот Моргот принял без особого энтузиазма; ведь несмотря на то, что он превосходил силой всех и вся в этом мире, он все же единственный из Валар ведал страх. Однако он не осмелился проигнорировать вызов, брошенный ему в присутствии его военачальников; скальные массивы содрогались от пронзительного рева рога Фингольфина, а голос его доносился в глубины подземелий Ангбанда ясно и четко. При этом Фингольфин обзывал Моргота трусом, падальщиком и повелителем рабов.
     
Так что пришлось Морготу поднять зад со своего подземного трона, и звуки его шагов, словно гром, эхом отдавались под сводами крепости. Он вышел наружу, весь закованный в черную броню, и встал перед Королем, возвышаясь над ним, словно башня — увенчанный железным венцом, держащий черный геральдический щит и отбрасывающий огромную тень, словно грозовая туча. Но в этой тени Фингольфин сиял, словно звезда; доспехи его были покрыты серебром, а голубой щит украшен кристаллами. Он выхватил свой меч Рингиль, и тот замерцал, словно лед на солнце.
     
Моргот взмахнул Грондом, Молотом Преисподней, и изо всей силы обрушил его вниз. Но Фингольфин отскочил в сторону, и Гронд оставил лишь огромную дыру в земле, откуда тотчас же вырвался дым и языки пламени. Множество раз Моргот пытался достать Фингольфина своей булавой и размазать его в лепешку, но тот каждый раз успевал отскочить, напоминая при этом вырывающуюся из-под темной грозовой тучи молнию. Он сумел нанести Морготу семь ранений, и семь раз тот взревел от боли, в то время как физиономии воинства Ангбанда кривились от недовольства, и вопли эти эхом разносились по всем северным землям.
     
Но с течением времени Король стал уставать, и Морготу трижды удалось достать его своим щитом, заставляя падать на колени, но Фингольфин трижды поднимался вновь, вскидывая свой собственный сломанный щит и поправляя погнутый шлем. Однако земля под его ногами была вся покрыта ямами и рытвинами, и вот он споткнулся и пал навзничь у ног Моргота. Моргот поставил левую ногу ему на шею, и вес ее был подобен тяжести упавшей скалы. Но несмотря на это, Фингольфин последним усилием пронзил ногу Моргота Рингилем, и из нее хлынула черная, дымящаяся кровь, наполняя оставленные Грондом вмятины в земле.
     
Так встретил смерть Фингольфин, верховный правитель Нольдор, самый доблестный и великий из эльфийских королей древности. Орки никогда не хвастались рассказами об этой схватке у ворот, и эльфы не слагали о ней песен, ибо скорбь их была чересчур глубока. Но рассказы о ней живут и по сей день, ибо Повелитель Орлов, Торондор, принес печальные вести о случившемся в Гондолин и далекий Хитлум.
     
Моргот же взял тело поверженного эльфийского короля и, изломав его, бросил на съедение своим волкам; однако Торондор вовремя примчался со своего гнезда на пиках Криссайгрим, ринулся вниз на Моргота и расцарапал ему когтями лицо. Крылья орла издавали шум, подобный реву ветров Манве. Он схватил тело и резко взмыл за пределы досягаемости орков, унося короля прочь; он положил его на вершине горы, что смотрела с севера на скрытую долину Гондолина. Тургон, пришедший к месту упокоения своего отца, сложил над его телом высокую каменную пирамиду. Ни один орк не решался взойти на гору Фингольфина или приблизиться к его могиле, пока Гондолин не настиг рок, вызванный предательством среди своих.
     
С того самого дня Моргот стал хромать на одну ногу, ведь боль от нанесенных Фингольфином ран так и не прошла, ибо залечить их оказалось невозможно; а на лице его навсегда остался оставленный Торондором шрам.
     
Далеко разносился жалобный плач над Хитлумом, едва его достигли вести о кончине Фингольфина; объятый горем Фингон принял бразды правления домом Фингольфина и стал королем нольдорцев. А своего младшего сына Эрейниона (впоследствии названного Гил-галадом) он отправил в Гавани.
     ***
     
Теперь тень Моргота простиралась надо всеми северными землями, но Барахир отказался бежать из Дортониона, продолжая сражаться за каждый клочок своей земли. Моргот натравил на него свои своры, и избежать погибели удалось всего единицам; все леса северных склонов этой местности вскоре мало-помалу превратились в настолько ужасающие и исполненные темным колдовством пустоши, что даже орки забредали туда лишь в случае крайней необходимости. Земли эти стали называть Дельдуват и Таур-ну-Фуин, Лесом под покровом Ночи. Деревья здешние после пожаров стали черными и зловещими, с извивающимися корнями, похожими на цепляющиеся за тьму черные когти. Те, кому довелось оказаться среди них, слепли и теряли ориентацию, после чего их душили или преследовали до безумия чудовищные видения.
     
Положение Барахира в конце концов стало настолько отчаянным, что его жена, Эмельдир Мужественная (чей разум был настроен скорее сражаться бок о бок с сыном и мужем, нежели бежать), собрала вместе всех оставшихся женщин и детей и раздала оружие тем, кто был способен его держать. Она повела их к возвышавшимся позади горам, и следуя смертельно опасными тропами и понеся на них большие потери, они пришли, наконец, в Бретиль. Некоторые получили пристанище среди народа Халадин, а другие отправились через горы в Дор-ломин к народу Гальдора, сына Хадора. Среди них была и Риан, дочь Белегунда, и Морвен, дочь Барагунда, которую еще называли Эледвен — "прекрасная, как эльфийка".
     
Своих мужчин, оставленных позади, им уже никогда более не довелось увидеть живыми, ибо все они были убиты один за другим, пока не осталось с Барахиром всего дюжина: его сын Берен, его племянники Барагунд с Белегундом, сыновья Бреголаса, и еще девять верных слуг его дома, чьи имена надолго сохранились в песнях Нольдор. А звали их Радруин и Дайруин, Дагнир и Рагнор, Гильдор и Горлим Несчастливый, Артад и Уртель, а также юный Хатальдир.
     
Все они стали скитальцами без пристанища и надежды, отчаянной бандой, которой некуда было бежать и нечем кормиться, ибо дома их были уничтожены, а жены с детьми захвачены в плен, убиты либо бежали прочь. Из Хитлума не было ни вестей, ни подмоги, а тем временем на Барахира с его людьми велась охота, словно на диких зверей; тогда они отступили в опустошенные нагорья за лесом и блуждали там среди каровых озер и вересковых пустошей, скрываясь от разведчиков и темной магии Моргота. Постелью им служил вереск, а крышей — затянутое облаками небо.
     
Почти два года спустя после Дагор Браголлах нольдорцы все еще продолжали защищать западный перевал у истоков Сириона, ибо в его водах текла сила Ульмо, и Минас Тирит по-прежнему успешно противостоял нападениям орков. Но вот однажды, уже после гибели Фингольфина, к сторожевому посту Ородрета у Тол Сириона пришел Саурон — величайший и самый ужасающий из прислужников Моргота, которого на синдарине называли Гортауром. К тому времени он стал колдуном невероятной силы, повелителем призраков и теней, обладавшим извращенной логикой и жестокостью; он уродовал и осквернял все, к чему бы не прикасался, и жутко деформировал все, над чем имел власть. Помимо прочего, был он повелителем волков-оборотней, и власть его несла лишь боль и мучения.
     
Он взял Минас Тирит приступом, когда всех его защитников накрыло темное облако страха; Ородрет был отброшен прочь и вынужден был бежать в Нарготронд. Саурон же превратил Минас Тирит в сторожевую башню Моргота, твердыню зла и постоянный источник угрозы; прекрасный остров Тол Сирион попал под проклятие, и впоследствии его называли не иначе, как Тол-ин-Гаурот, или остров Оборотней. Ни одно живое существо не могло прошмыгнуть незамеченным через долину, за которой бдительно следил с башни Саурон.
     
Теперь Моргот держал в руках западный проход, и через него в Белерианд полился поток ужаса, заполонивший его поля и леса. Своих противников он безжалостно преследовал за пределами Хитлума, разыскивая места их тайных укрытий и одну за другой занимая их крепости. Орки все наглее бродили по Белерианду, спускаясь вниз по течению Сириона на западе и Колона на востоке, и в конце концов полностью окружили Дориат. Звери и птицы бежали с их пути, и тишина да запустение неуклонно распространялось на земли Белерианда с Севера. Многих захваченных в плен Нольдор и Синдар орки уводили в Ангбанд, где они становились рабами, вынужденными использовать свое мастерство и знания на пользу Морготу.
     
Моргот рассылал по окрестностям своих шпионов, облаченных в чужие доспехи и распространявших повсюду ложь; они обещали вознаграждение, коварными словами сея страх и зависть среди народов Белерианда, обвиняя их правителей и вождей в алчности и предательстве друг против друга. И этой лжи, благодаря проклятию братоубийственной резни в Альквалонде, зачастую верили; и действительно, в эти темные времена во лжи появилось зерно правды, ибо сердца и умы белериандских эльфов были затуманены отчаянием и страхом.
     
Однако больше всего Нольдор опасались предательства тех своих соплеменников, кто побывал в рабстве в Ангбанде, потому что некоторых из них Моргот использовал в своих зловещих планах. Он делал вид, что отпускает их на свободу, и действительно разрешал покинуть Ангбанд, однако воля их оставалась подавлена и подчинена ему, и они уходили лишь для того, чтобы спустя какое-то время вернуться назад. Поэтому, если кому-то из пленников на самом деле удавалось бежать и вернуться к своему народу, они получали весьма прохладный прием и вынуждены были бродить в одиночку, словно преступники или изгнанники.
     
К людям Моргот проявлял фальшивое сочувствие, если кто-то из них имел желание прислушаться к его словам, и говорил, что все их несчастья проистекают лишь от желания прислуживать мятежным нольдорцам, а под властью истинного правителя Средиземья их ждет почет и награда за отвагу, — если, конечно, они согласятся сложить оружие. Однако люди из Трех Домов Эдайн не имели склонности слушать его лживые речи, даже оказавшись в пыточных камерах Ангбанда. Поэтому-то Моргот и преследовал их со всей силой своей ненависти; и продолжал отправлять своих посланцев к оставшимся по ту сторону гор людям.
     
Говорят, что именно в тот промежуток времени пришли в Белерианд первые представители Смуглого народа. Некоторые из них уже тогда были тайными приверженцами Моргота и повиновались его приказам; однако это касалось не всех. Ибо слухи о богатых землях и водах Белерианда, его войнах и знатных трофеях расходились далеко по всему Средиземью, и отчасти за ними привычные к скитаниям стопы людей привели их сюда в эти мрачные дни.
     
Люди эти были низкорослы и широкоплечи, с длинными и крепкими руками; кожа их была темно-оливкового цвета, а волосы такими же темными, как глаза. Племен их было великое множество, и некоторые из них отдали предпочтение дружбе с обитавшими в горах гномами, нежели с эльфами. Однако Маэдрос, хорошо понимавший слабости Нольдор и Эдайн и глубину подземелий Ангбанда, выпускавших наружу бесконечный и непрерывный поток вражеских сил, заключил с этими новоприбывшими людьми союз. Он подружился с величайшими из их вождей, Бором и Ульфангом. Моргот остался этим доволен, ибо все шло согласно его планам.
     
У Бора было три сына — Борлад, Борлах и Бортланд; все они последовали за Маэдросом и Маглором и, предав доверие Моргота, оставались верными им до конца. У Ульфанга Черного также было три сына — Ульфаст, Ульварт и Ульдор Ненавистный; эти последовали за Карантиром и принесли ему клятву верности, однако не исполнили ее.
     
Меж Восточниками и Эдайн не было особой дружбы, они мало общались между собой; ведь новоприбывшие племена долгое время обитали в Восточном Белерианде, а народ Хадора оставался отрезан от остальных в Хитлуме, в то время как род Беора был почти что на корню изничтожен.
     
Народ Халет северная война поначалу никак не затронула, ведь они проживали на юге Бретильского леса; но теперь и им пришлось отражать нападения орков-захватчиков, ибо они были упрямы и покидать обжитые леса не собирались. И в хрониках поражений того времени деяния Халадин вспоминаются с величайшим уважением, ведь после захвата Минас Тирит орки, просочившиеся в Белерианд через западный проход, наверняка дошли бы аж до устий Сириона, кабы не Хальмир, повелитель Халадин. Он поспешно отправил гонца с вестями к Тинголу, ибо дружил с эльфами, охранявшими границы Дориата. И тогда Белег Крепкий Лук, предводитель пограничников Тингола, привел мощные, вооруженные секирами отряды синдарцев в Бретиль. Хлынув неожиданным потоком из глубин леса, Хальмир с Белегом застали легион орков врасплох и полностью его уничтожили. После этого черная волна захватчиков с Севера была остановлена, и орки не осмеливались пересекать Тейглин еще долгие годы. Народ Халет, тем не менее, продолжал бдеть в лесных чащах Бретиля, и под их защитой королевство Нарготронд пребывало в безопасности и могло спокойно наращивать свои военные силы.
     
В те времена Хурин с Хуором, сыновья Гальдора из Дор-ломина, проживали в лесу вместе с Халадин, ибо являлись их родственниками. В дни, предшествовавшие Дагор Браголлах, эти два рода Эдайн устроили совместный пир, на котором были обручены Гальдор и Глоредель, дети Хадора Златовласого, чьими супругами стали Харет и Хальдир, дети Хальмира, повелителя Халадин. Таким образом, сыновья Гальдора в соответствии с обычаями людей того времени воспитывались в Бретиле Хальдиром, их родным дядей. Оба они участвовали в той битве с орками, даже Хуор.
     
Хуору тогда было всего тринадцать, но удержать его в стороне от схватки никто не смог. Группу, в которой находились братья, отрезали от остальных и преследовали до самого Бритиаха; здесь бы их всех и перебили, если бы не помощь Ульмо, чье могущество до сих пор простиралось на воды Сириона. С реки поднялся туман и скрыл их от преследователей, так что им удалось перебраться на другой берег и скрыться в Димбаре. Здесь они некоторое время бродили в холмах под отвесными скалами Криссайгрим, пока не заблудились окончательно, совершено потеряв дорогу назад.
     
Тут их и обнаружил Торондор, отправивший им на помощь двух своих орлов. Орлы подняли их в воздух и перенесли через Опоясывающие горы в секретную долину Тумладен, в Гондолин, который никогда прежде не видели глаза смертных.
     
Узнав об их родстве, король Тургон принял их радушно. К тому же, вверх по течению Сириона из моря до него доходили посланные Ульмо видения и сны, предупреждавшие короля о грядущих невзгодах и советовавшие проявлять дружелюбие к сыновьям рода Хадора, которые в час необходимости могут предоставить свою помощь.
     
Хурин с Хуором в качестве гостей короля прожили в его палатах около года; говорят, что именно в этот период Хурин обучился многим из эльфийских наук и начал понимать мотивы и цели Короля. Ибо Тургону нравились сыновья Гальдора, и он часто и помногу беседовал с ними. Можно сказать, что выпускать их из Гондолина он не желал потому, что не хотел с ними расставаться, а не только потому, что так гласил его собственный закон, по которому ни эльф, ни человек, обнаруживший путь в скрытую долину, покинуть ее не мог до тех самых пор, пока Король не откроет врата Гондолина миру.
     
Но Хурин с Хуором все же хотели вернуться к своему народу и продолжать сражаться вместе со своими людьми.
     
— Повелитель, — обратился однажды к Тургону Хурин. — Мы всего лишь смертные и потому непохожи на Эльдар. Если Эльдар способны долгие годы ждать и готовиться с битве с их врагами, то отпущенный нам срок слишком короток, и не только наши надежды, но и силы со временем увядают. Более того, пути в Гондолин мы до сих пор не знаем, как не знаем и того, где именно находится город. Ведь нас принесли сюда, охваченных страхом от полета на большой высоте, и глаза наши большую часть времени были закрыты.
     
Тургон внял их просьбам и сказал на это следующее:
     
— Вам придется покинуть Гондолин тем же путем, каким вы пришли, если Торондор согласится помочь вам в этом. Меня печалит разлука с вами; однако, если расчеты Эльдар верны, мы вскоре сможем встретиться снова.
     
И только Маэглина, племянника короля, занимавшего в Гондолине довольно высокое положение, уход Хуора с Хурином нисколько не опечалил. Напротив, благосклонность к ним Тургона задевала его за живое, поскольку Маэглин не питал особой любви к представителям человеческой расы.
     
— Вы даже не представляете, насколько милосерден к вам король, — сказал он Хурину. — Закон его, видимо, стал терять свою силу со временем, иначе вам предоставили бы один выбор — жить здесь или умереть.
     
— И в самом деле, король милосерд, — ответил на это Хурин. — Но ежели одних наших слов недостаточно, мы готовы принести вам клятвы.
     
И братья действительно поклялись не посвящать никого в планы Тургона и держать в секрете все то, что им удалось увидеть в его королевстве. Ночью прилетели орлы Торондора и подняли их в воздух; к рассвету они уже опустились в Дор-ломине. Соплеменники радостно приветствовали их, потому что ранее вестники из Бретиля сообщили им о том, что братья погибли; однако Хурин с Хуором даже своему отцу отказались рассказать о том, где они все это время пропадали. Упомянули они лишь о том, что в диких землях им на помощь пришли те самые орлы, что теперь принесли их домой.
     
— И вы целый год провели в дебрях? — изумился Гальдор. — Или орлы поселили вас в своих гнездах? Однако я вижу, что питались вы хорошо, да и одежда на вас вполне приличная. Вы вернулись, словно юные принцы, а не блуждавшие целый год в дикой местности скитальцы.
     
— Радуйся тому, что мы вообще вернулись, — сказал на это Хурин. — Это стало возможным лишь благодаря принесенному нами обету молчания.
     
Гальдор больше ни о чем их не расспрашивал, но многие ломали себе головы над тем, что же с ними могло приключиться. Так что по прошествии какого-то времени слухи о невероятном везении Хурина и Хуора достигли ушей прислужников Моргота.
     ***
     
Когда Тургон узнал о том, что осада Ангбанда прорвана, он решил не подвергать свой народ превратностям войны, поскольку рассудил, что защита Гондолина крепка, а время для раскрытия тайны его существования еще не подошло. А еще он верил в то, что прорыв осады знаменовал начало конца Нольдор, особенно в том случае, если к ним не придет помощь; поэтому он тайно отослал несколько отрядов Гондолиндрим к устьям Сириона и на остров Балар. Там они построили несколько кораблей и по поручению Тургона поплыли на них на дальний Запад, с целью отыскать Валинор и просить прощения и помощи у Валар. Они умоляли морских птиц указать им путь, но морские просторы были широки и необузданны, и лежала на них печать чар; Валинор был надежно сокрыт от путешественников. Поэтому ни один из посланцев Тургона так и не добрался до Запада, и лишь немногие из них вообще вернулись в Средиземье. Рок Гондолина подступал все ближе.
     
Моргот получал донесения обо всем происходящем, и несмотря на свои победы, чувствовал беспокойство. Ему захотелось выяснить хоть что-то о судьбах Фелагунда и Тургона, ведь они исчезли из поля зрения, но при этом были по-прежнему живы; Моргот не знал, каких сюрпризов от них ждать, и это его тревожило. О существовании Нарготронда он знал, хотя и не имел понятия о его местонахождении и силе укреплений, а вот о Гондолине Моргот не знал практически ничего, поэтому мысли о Тургоне и беспокоили его больше всего.
     
Тогда он отправил в Белерианд еще больше своих шпионов, не решаясь пока выдвинуть из Ангбанда основные орочьи армии. Ибо он подозревал, что сил у него пока недостаточно для последнего и победоносного сражения, и что он недооценил доблесть Нольдор да мощь человеческих воинств. Великую победу он одержал в битве Браголлах и продолжал одерживать верх в последующие годы, нанося противнику немалый урон (хотя и ценой значительных потерь со своей стороны). Однако несмотря на то, что он контролировал Дортонион и Ущелье Сириона, Эльдар быстро оправились от нанесенного поражения и вскоре начали отвоевывать потихоньку эти земли обратно. Таким образом, на несколько коротких лет на юге Белерианда вновь воцарился мир; но кузницы Ангбанда в течение этого времени работали в полную мощность и не останавливались ни на минуту.
     
Семь лет прошло после Четвертой битвы, и Моргот вновь решился на нападение, послав в Хитлум бесчисленное воинство. Атака на Тенистые горы была мощной и жесткой, и при осаде Эйтель Сирион Гальдор Высокий, правитель Дор-ломина, погиб от вражеской стрелы. Держать эту крепость он был поставлен верховным королем Фингоном; и здесь же совсем недавно погиб его отец, Хадор Лориндол. Сын его Хурин на тот момент едва достиг зрелого возраста, но тем не менее, был силен и телом, и духом. Он беспощадно гнал орков от самых Эред Ветрин, преследуя их далеко по выжженным пескам Анфауглит.
     
Тем временем король Фингон на равнинах Хитлума оказался в тяжелом положении, отражая нападение пришедших с севера армий Ангбанда. Орочье войско намного превосходило численностью, но в самый ответственный момент из залива Дренгист подоспел флот Кирдана, пришедшего в час нужды со своими эльфами на помощь. Эльфы Фалас обрушились на орков с запада, и вскоре те были вынуждены бежать. Так Эльдар одержали победу, а их конные лучники преследовали орков едва ли не до Железных гор.
     
Впоследствии сын Гальдора Хурин правил домом Хадора в Дор-ломине и верно служил Фингону. Хурин (также, как и его сын) не обладал тем же выдающимся ростом, что их предки, однако он не ведал усталости и был очень вынослив, гибок и быстр, подобно народу его матери, Харет из Халадин. Женой Хурина стала Морвен Эледвен, дочь Барагунда из дома Беора, которая бежала некогда из Дортониона вместе с Риан, дочерью Белегунда, и Эмельдир, матерью Берена.
     
Примерно в то же время блуждавшие по Дортониону изгнанники были уничтожены; лишь Берену, сыну Барахира, удалось избежать смерти и с превеликим трудом добраться до Дориата.
    
    
     
      
ГЛАВА 19. О Берене и Лютиен
     
     
Среди скорбных повестей о печалях и поражениях тех темных дней до нас дошло несколько таких, в которых посреди всех несчастий и бед случалась и радость, а в тени смерти теплился неугасимый огонек надежды. Из них более всего полюбилась эльфам история Берена и Лютиен. Об их жизнях рассказывается в балладе о Лейтиан, или "Избавлении от оков", едва ли не длиннейшей из песен древнего мира; здесь она изложена вкратце и прозой.
     
Рассказывают, что Барахир отказался оставить Дортонион, и Моргот преследовал его здесь, пока от спутников его не осталась лишь жалкая горсточка в количестве двенадцати человек. Лесистая местность Дортониона переходила на юге в скалистые торфяники, а на востоке от этих высокогорий лежало озеро Тарн Айлюин, окруженное вересковыми пустошами. Вся эта земля была дикой и бездорожной, ведь здесь даже во времена Долгого Мира никто не жил. Однако воды озера оставались чистыми и прозрачными днем, а ночью напоминали отражавшее звезды зеркало; говорят, что сама Мелиан в древности освятила их. Сюда и бежали Барахир с его спутниками; они устроили здесь свое логово, и Моргот еще долгое время не мог его обнаружить. Однако слухи о свершениях Барахира и его боевых товарищей расходились далеко, и Моргот в конце концов приказал Саурону найти и уничтожить их.
     
Был среди компаньонов Барахира некий Горлим, сын Ангрима. Жену его звали Эйлинель; они крепко любили друг друга и были счастливы, пока не случилось страшное. Вернувшись однажды со сражения на пограничье, Горлим обнаружил свой дом разграбленным и покинутым. Жену он так и не нашел, поэтому с тех пор не знал, убили ее или увели в плен.
     
Отправившись воевать под началом Барахира, он стал самым отчаянным и не знающим пощады изо всех своих боевых товарищей. Все это время сомнения разъедали его сердце, и Горлим смутно надеялся на то, что Эйлинель еще жива. Временами он втайне и в одиночку ходил обратно к своему дому, что стоял среди полей и лесов, некогда находившихся в его владении; и вскоре об этом стало известно прислужникам Моргота.
     
Однажды осенней порой он пришел туда на закате и, подойдя ближе, заметил, как ему показалось, свет в окошке. Осторожно подкравшись к нему, он заглянул внутрь и увидел Эйлинель; лицо ее осунулось от тоски и исхудало от голода, и Горлиму показалось, что он слышит ее голос, обвинявший его в том, что он оставил ее одну. Но когда он крикнул ей, свет задуло ветром; завыли волки, и на своих плечах Горлим неожиданно ощутил тяжелые лапы охотников Саурона. Стало ясно, что то была ловушка.
     
Горлима отвели в лагерь и долго пытали, стараясь вызнать местонахождение Барахира и его перемещения. Однако Горлим категорически отказывался с ними сотрудничать; и тогда его пообещали отпустить на волю, к жене. Устав от боли и желая увидеться с женой, он поддался на уговоры, и его тут же привели пред очи Саурона.
     
— Мне дали знать, что ты согласен поторговаться со мной. И какова же будет твоя цена? — спросил Саурон.
     
Горлим потребовал, чтобы ему вернули жену, и чтобы их вместе отпустили на свободу; он до сих пор считал, что Эйлинель также держали пленницей.
     
— Невелика цена за такое серьезное предательство, — ухмыльнулся Саурон. — Быть посему. А теперь говори!
     
Горлим при этих словах едва не пошел на попятную, но, устрашенный взглядом Саурона, рассказал тому все, о чем знал. Саурон захохотал; он стал насмехаться над Горлимом, сообщив ему о том, что в доме тот видел лишь иллюзию, созданную с помощью колдовства как раз для того, чтобы заманить его в ловушку, и что Эйлинель на самом деле мертва.
     
— Тем не менее, я исполню свое обещание, — добавил он. — Ты воссоединишься со своей возлюбленной Эйлинель и избавишься от моего присутствия. — И он предал Горлима жестокой смерти.
     
Так Морготу стало известно, где скрывался Барахир, и он плотно оцепил этот район; орки, придя в предрассветный час, застали дортонионцев врасплох и перебили всех, кроме одного. Ибо Барахир доверил своему сыну Берена опасное поручение — проследить за передвижениями отрядов Врага, поэтому его не было в лагере во время нападения. Однако той ночью во сне он видел облепивших голые ветви деревьев на берегу озера птиц-падальщиков, и с клювов их капала кровь. Затем по водной глади к нему приблизился призрак Горлима; он рассказал Берену о том, как предал их и был убит, и умолял его поспешить предупредить об этом Барахира.
     
Берен проснулся посреди ночи и побежал к лагерю, но лишь на второе утро смог добраться до него. Когда он уже подходил к лагерю, с земли взвились падальщики, уселись на ветви росших на берегу Тарн Айлюин ольх и издевательски закричали.
     
Похоронив отца, Берен сложил над его могилой пирамиду из валунов и поклялся на ней об отмщении. Первым делом он бросился по следам орков, что убили его отца и товарищей, и к вечеру обнаружил их лагерь у источников Ривиля, что над Серехской топью. Он хорошо умел скрываться в лесах, и потому подошел к их костру незамеченным. Предводитель орков во все горло хвастался своими свершениями, потрясая отрезанной рукой Барахира, которую нес Саурону в доказательство успеха операции. На пальце той руки сверкало кольцо Фелагунда. И тогда Берен выскочил из-за дававшей ему укрытие скалы и зарубил этого предводителя, забрал у него руку отца и бежал, хранимый судьбой, ибо орки не были готовы к такому коварному нападению, и стрелы их летели мимо цели.
     
Еще целых четыре года Берен бродил по Дортониону одиноким скитальцем; но за это время он подружился с птицами и зверями, и те помогали ему, не выдавая его оркам. С тех самых пор Берен не ел мяса и не убивал ни одного живого существа, не состоявшего на службе у Моргота. Смерти он не боялся, только плена, но благодаря везению ему удавалось избежать и того, и другого; и вскоре рассказы о деяниях одинокого храбреца стали расходиться по всему Белерианду, достигая даже Дориата.
     
По прошествии некоторого времени Моргот назначил за голову Берена вознаграждение не меньшее, чем за голову самого Фингона, верховного короля Нольдор. Но орки разбегались не только при виде Берена, но даже при малейших слухах о его приближении. Поэтому против Берена была послана целая армия под предводительством Саурона. Саурон включил в нее волков-оборотней — падшие создания тьмы, одержимые зловещими духами, которые тот заключил в их тела.
     
Территории здесь постепенно наполнялись злом, и все чистое и неиспорченное бежало прочь со всех ног; вот и Берена обложили так, что ему пришлось, в конечном итоге, отступить из Дортониона. Когда пришла зима, он оставил эти земли и могилу своего отца и направился к югу. Взойдя на нависавшую над Дориатом возвышенность, он решил спуститься вниз, в Сокрытое Царство, куда прежде не ступала нога человека.
     
Долгим и трудным был его путь. Утесы Эред Горгорот были отвесными, а у их подножий лежали такие густые тени, какие можно было увидеть еще до восшествия на небеса Луны. Далее простирались дикие земли Дунгортеба, где сталкивались меж собой чары Мелиан и колдовство Саурона, и царили ужас и безумие. Именно там обитало жуткое потомство Унголиант, сплетая свои невидимые паутины, в которых запутывалось все живое; а еще там бродили чудища, рожденные задолго до появления солнца, и долгие годы охотившиеся в этих местах. Пропитания здесь не могли найти ни эльфы, ни люди — только смерть.
     
Путешествие это не упоминается среди великих свершений Берена, но только потому, что он не рассказывал о нем никому, не желая будить воспоминания обо всех тех ужасах, что ему довелось пережить. И никто не знал, как ему удалось найти дорогу и прийти к границам Дориата тем путем, избрать который до него не отваживался ни один человек или эльф. Затем Берен миновал сотканные Мелиан вокруг царства Тингола лабиринты, как то и было ею некогда предсказано; ибо Берена ожидала впереди великая судьба.
     
В "Избавлении от Оков" говорится, что к Дориату Берен вышел еле живой, спотыкаясь и пригибаясь к земле, словно под грузом долгих лет скорби — так велики были испытания, выпавшие ему на пути. И вот, блуждая в по-летнему нарядных лесах Нельдорет, он набрел при восходящей луне на Лютиен, дочь Тингола и Мелиан, которая танцевала на вечнозеленой траве лугов у Эсгальдуина. И тотчас же боль оставила его, так он был очарован ею; ведь Лютиен была прекраснейшей изо всех Детей Илюватара. Одеяние ее цвета безоблачных небес было расшито золотыми цветами, серые глаза напоминали залитый звездным светом вечер, а волосы были темны, словно густые тени сумерек. Подобно свету в листве, голосу чистых вод и звездам над облаками мира ослепляли ее красота и очарование; лицо же ее сияло неземным светом.
     
Но вскоре она скрылась из виду, а Берен так и остался стоять в оцепенении, словно скованный чарами. Долго еще бродил он по лесам, дикий и настороженный, словно зверь, и везде искал ее. Про себя он называл девушку Тинувиэль, что на языке Серых эльфов означает "Жаворонок", дочь сумерек; ведь настоящего ее имени он не знал. Время от времени он видел ее вдалеке — листьями на ветру осенью и звездой над холмами зимой, однако ноги его сразу словно бы опутывали цепи, и сдвинуться с места он не мог.
     
Однажды в предрассветный час накануне весны Лютиен танцевала на зеленом холме, и неожиданно запела. Острой, пронзительной была ее песнь, от нее щемило сердце, словно от трелей вылетающего за врата ночи жаворонка, что изливает свой голос под угасающими звездами, глядя в сторону скрытого пока за стенами мира солнца. Песнь Лютиен сбросила с мира оковы зимнего сна, и зажурчали освободившиеся ото льда воды, а на промерзлой земле, куда бы ни ступила ее нога, стали распускаться первые цветы.
     
И тогда чары безмолвия спали с Берена, и он стал звать ее по придуманному им самим имени — Тинувиэль; и голос его отдавался в лесах громким эхом. Лютиен замерла в удивлении, и Берен сумел подойти к ней ближе. Едва взглянув на него, она полюбила его всем сердцем, как то было предначертано судьбой; но только-только первые рассветные лучи позолотили кроны деревьев, как она вырвалась из его объятий и вскоре скрылась из вида.
     
Берен рухнул на землю, словно охваченный одновременно и невыразимым счастьем, и неизбывной тоской. Он погрузился в тяжелый сон, словно в темную бездну; а пробудившись, был холоден, словно лед, с опустошенным и разбитым сердцем. Блуждая по лесу, он шарил по воздуху руками, словно внезапно ослепший, пытающийся поймать ушедший от него свет. Такова была жестокая цена за возложенный на него рок; и Лютиен также оказалась поймана в его сети. Будучи бессмертной, она разделила с Береном бремя его смертности; будучи свободной, она оказалась во власти его оков, и страдания ее оттого были сильнее, нежели любой из Эльдалие мог себе представить.
     
Берен сидел в темноте и уже успел оставить всякую надежду, когда Лютиен возвратилась и вложила свою руку в его. После этого она часто приходила к нему, и они от весны до лета бродили по лесам вместе; и никому из Детей Илюватара не доводилось прежде испытывать подобного счастья, несмотря на всю его быстротечность.
     
Однако был у Лютиен и другой поклонник, менестрель по имени Дайрон. Он проследил за нею и узнал о Берене, после чего наябедничал о них Тинголу. Король пришел в ярость, ибо дочь он любил превыше всего на свете и ценил ее больше всех эльфийских лордов вместе взятых, в то время как смертных людей даже к себе на службу не принимал.
     
С печалью и недоумением обратился он к ней с расспросами, но Лютиен отказывалась хоть что-то рассказывать, пока он не пообещал ей не убивать и не заключать Берена в темницу. Тем не менее, по его приказу слуги короля захватили того и силком повели в Менегрот, словно преступника. Перехватив их по дороге, Лютиен сама сопроводила Берена в чертоги Тингола и привела его к трону короля, словно он был здесь почетным гостем.
     
Тингол окинул Берена исполненным презрения и злости взглядом; Мелиан же наблюдала за происходящим молча.
     
— Кто ты такой, — промолвил Король, — что приходишь, словно вор и без приглашения осмеливаешься приблизиться к моему трону?
     
Берен, ошеломленный и напуганный блеском Менегрота и величием Тингола, ничего не ответил. Тогда заговорила Лютиен:
     
— Это Берен, сын Барахира, правителя людей, и могущественный противник Моргота, из рассказов о подвигах которого даже эльфы слагают песни.
     
— Пускай он сам за себя говорит! — приказал Тингол. — Как ты попал сюда, жалкий смертный? А главное, зачем покинул свои земли и пришел туда, где запрещено появляться таким, как ты? Можешь ли ты назвать хоть одну причину, по которой мне не следует наложить на тебя такое наказание, какой заслуживают твои глупость и дерзость?
     
Подняв голову, Берен встретился глазами с Лютиен и мельком заметил лицо Мелиан; и слова словно сами пришли ему в голову. Страх покинул его, но вернулась гордость старейшего из людских родов.
     
— Привела меня сюда судьба, король, — заговорил он, — путями такими опасными, что ступить на них решились бы единицы даже среди эльфов. И здесь я нашел то, чего не искал, однако теперь не намерен с этим расставаться, ибо оно ценнее любого золота, серебра и драгоценных камней. Ни скалы, ни сталь, ни огонь Моргота, ни даже все силы эльфийских королевств не смогут отнять у меня сие сокровище. Ибо я говорю о дочери твоей, Лютиен, прекраснейшей из Детей Мира.
     
В зале воцарилась мертвая тишина; все были ошеломлены и напуганы словами Берена и полагали, что тот будет незамедлительно убит. Но Тингол, подбирая слова, произнес:
     
— Слова твои заслуживают наказания в виде смерти, и ты уже был бы мертв, не дай я так опрометчиво клятвы своей дочери. И я горько об этом сожалею, никчемный смертный, в царстве Моргота научившийся прятаться и пробираться тайком, словно его шпионы и рабы.
     
— Ты волен подарить мне смерть, заслуженно или нет, — отвечал на это Берен, — но я не приму от тебя имен ни никчемного, ни шпиона или раба. Клянусь кольцом Фелагунда, которое он подарил моему отцу Барахиру на полях сражений Севера, мой род не заслужил таких обвинений ни от кого из эльфов, будь то даже король.
     
Исполненный чувства собственного достоинства, Берен поднял руку, и глаза всех присутствующих обратились к кольцу, блеснувшему ограненными нольдорцами еще в Валиноре зелеными каменьями. Кольцо было выполнено в виде двух змей с глазами-изумрудами, чьи головы касались друг друга под золотой цветочной короной, которую одна из них поддерживала, а другая — поглощала. То был герб Финарфина и его рода.
     
Мелиан наклонилась к Тинголу и зашептала ему на ухо, стараясь обуздать его гнев:
     
— Ибо не твоя рука принесет Берену смерть; судьба поведет его далеко, но она переплетена и с твоей. Имей это в виду.
     
Однако Тингол молча сверлил взглядом Лютиен; про себя его одолевали печальные мысли. "Жалкие люди, дети незначительных и недолговечных королей, как можно позволить одному из них прикоснуться к тебе и не поплатиться за это жизнью?"
     
— Я вижу кольцо, сын Барахира, а также то, что ты в гордыне своей считаешь себя непобедимым. Но подвиги твоего отца, даже если они послужили мне на благо, не дают тебе права предъявлять претензии на дочь Тингола и Мелиан. Слушай же! Я тоже хочу обладать хорошо охраняемым сокровищем. Ибо скалы, сталь и пламя Моргота защищают камень, которым я желал бы завладеть вопреки воле всех эльфийских королевств. Ты говоришь, ни то, ни другое тебя не пугает, так за чем же дело встало? Принеси мне в своей руке сильмариль из короны Моргота; и тогда Лютиен, ежели захочет, вложит свою руку в твою. Только тогда отдам я тебе свое сокровище; и пускай все судьбы Арды заключены в этих сильмарилях, ты не сможешь не оценить моей щедрости.
     
Так тень рока пала на Дориат, и Тингол оказался в ловушке проклятия Мандоса. Те, кто слышал его слова, понимали, что Тингол сумел сдержать данное дочери обещание, однако при этом послал Берена на верную смерть. Ведь всякий знал, что несмотря на всю мощь армий Нольдор до прорыва Осады, никому не удалось даже краем глаза, хотя бы издалека, увидеть сияние сильмарилей Феанора. Все три камня были вправлены в Железный Венец и охранялись в Ангбанде пуще любых других сокровищ — балрогами, несчетным количеством мечей, крепкими прутьями решеток и неприступными стенами, не говоря уже о его темнейшем величестве Морготе лично.
     
Но Берен лишь рассмеялся в ответ.
     
— Недорого же ценят эльфийские короли своих дочерей, продавая их за какие-то камни и прочие безделушки. Но коль на то твоя воля, Тингол, я исполню ее. И когда мы встретимся снова, в руке моей будет зажат сильмариль из Железного Венца; даже не надейся на то, что ты видишь Берена, сына Барахира, в последний раз.
     
Тут он заглянул в глаза Мелиан, которая не произнесла ни слова; попрощавшись с Лютиен Тинувиэль и отвесив Тинголу с Мелиан поклон, он оттолкнул со своего пути стражу и в одиночестве покинул Менегрот.
     
Тут, наконец, заговорила Мелиан, обращаясь к Тинголу:
     
— Король, твой замысел хитер; однако, если мой внутренний взор не потерял своей остроты, для тебя это закончится одинаково плохо в любом случае — преуспеет Берен в выполнении этой задачи или нет. Ибо ты подставил под удар либо свою дочь, либо себя. И теперь судьба Дориата неразрывно связана с судьбами более могущественных царств.
     
— Ни эльфам, ни людям я не продам того, что ценю превыше любых сокровищ мира. И даже если бы существовала надежда на то, что Берен сможет вернуться в Менегрот живым, ему все равно не видать небесного света, несмотря на данную мной клятву.
     
Лютиен не промолвила ни слова, и с тех самых пор больше не слышно было в Дориате ее пения. Леса объяла тоскливая тишина, и тени в царстве Тингола стали длиннее.