1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 
      
Соловьев бы им на плечи
      
Развеселых посадить,
      
Завести бы в темный вечер
      
В наши русские сады,
     
     
      
Где соломенные вдовы,
      
Птичьи слушая слова,
      
Листья узкие готовы
      
И терзать и целовать,
     
     
      
Как герои Руставели,
      
Лили б слезы в три ручья
      
И под ивами ревели
      
Среди злого дурачья.
     
    
   
   
    
     
Ты не застегивай крючков
    
    
     
      
Ты не застегивай крючков,
      
Не торопись в дорогу,
      
Кружки расширенных зрачков
      
Сужая понемногу.
     
     
      
Трава в предутренней красе
      
Блестит слезой-росою,
      
А разве можно по росе
      
Ходить тебе босою.
     
     
      
И эти слезы растоптать
      
И хохотать, покуда
      
Не свалит с ног тебя в кровать
      
Жестокая простуда.
     
    
   
   
    
     
Следов твоих ног на тропинке таежной
    
    
     
      
Следов твоих ног на тропинке таежной
      
Ветрам я не дам замести.
      
Песок сохранит отпечаток ничтожный
      
Живым на моем пути.
     
     
      
Когда-нибудь легкую вспомню походку,
      
Больную улыбку твою.
      
И память свою похвалю за находку
      
В давно позабытом краю…
     
    
   
   
    
     
Приснись мне так, как раньше
    
    
     
      
Приснись мне так, как раньше
      
Ты смела сниться мне —
      
В своем платке оранжевом,
      
В садовой тишине.
     
     
      
Как роща золотая,
      
Приснись, любовь моя,
      
Мечтою Левитана,
      
Печалью бытия…
     
    
   
   
    
     
Здесь морозы сушат реки
    
    
     
      
Здесь морозы сушат реки,
      
Убивая рыб,
      
И к зиме лицо стареет
      
Молодой горы.
     
     
      
С лиственниц не вся упала
      
Рыжая хвоя.
      
Дятел марши бьет на память,
      
Чтоб бодрился я.
     
     
      
Снега нет еще в распадках.
      
Не желая ждать,
      
Побелели куропатки,
      
Веря в календарь.
     
     
      
Рвет хвою осенний ветер,
      
Сотрясая лес.
      
День — и даже память лета
      
Стерта на земле.
     
    
   
   
    
     
Холодной кистью виноградной
    
    
     
      
Холодной кистью виноградной
      
Стучится утро нам в окно,
      
И растворить окно отрадно
      
И выжать в рот почти вино.
     
     
      
О, соглашайся, что недаром
      
Я жить направился на юг,
      
Где груша кажется гитарой,
      
Как самый музыкальный фрукт.
     
     
      
Где мы с деревьями играем,
      
Шутя, в каленую лапту
      
И лунным яблоком пятнаем,
      
К забору гоним темноту.
     
     
      
Для нас краснеет земляника
      
Своим веснушчатым лицом,
      
Вспухает до крови клубника,
      
На грядках спит перед крыльцом.
     
     
      
И гроздья черно-бурых капель
      
Висят в смородинных кустах,
      
Как будто дождь держал их в лапах,
      
Следы оставил на листах.
     
     
      
И ноздреватая малина,
      
Гуртом в корзине разместясь,
      
Попав ко мне на именины,
      
Спешит понравиться гостям.
     
     
      
Все, кроме пареной брусники
      
И голубичного вина,
      
Они знавали лишь по книгам,
      
Видали только в грезах сна.
     
    
   
   
    
     
Боже ты мой, сколько
    
    
     
      
Боже ты мой, сколько
      
Солнечных осколков
      
На тугом снегу,
      
Для кого же нужно
      
Скатертью жемчужной
      
Застилать тайгу?
     
     
      
Крепко спят медведи
      
Цвета темной меди
      
В глубине берлог.
      
Меховым, косматым
      
Нипочем зима-то,
      
Каждый спать залег.
     
     
      
Зайцам и лисицам
      
Скатерть не годится,
      
Слишком ярок блеск,
      
Слишком блеск тревожен.
      
Заяц осторожен
      
И укрылся в лес.
     
     
      
Заячьей дорогой,
      
Подождав немного,
      
Поплелась лиса.
      
Снова молчаливы,
      
До смерти пугливы
      
Белые леса.
     
     
      
Достают олени,
      
Вставши на колени,
      
Из-под снега мох.
      
Кто бы, видя это,
      
Воспитать эстета
      
Из оленя мог?
     
     
      
Куропаток стадо
      
Бродит меж кустами,
      
Пастбище ища.
      
В целях маскировки
      
Зимние плутовки
      
В снеговых плащах.
     
     
      
Куропатки падки
      
На зерна остатки
      
И нашли овес.
      
Губа-то не дура,
      
Были бы вы куры —
      
Рыли бы навоз.
     
     
      
Приучилась белка
      
Презирать безделки,
      
Слишком занята,
      
Прыгает, как кошка,
      
Разница немножко
      
В качестве хвоста.
     
     
      
И приличья птичьи
      
Явно безразличны
      
Спящим глухарям.
      
Дрыхнут вон на сучьях,
      
Благо лапы-крючья
      
Им даны не зря.
     
     
      
Ну, а нынче все же
      
Кто же видит, Боже,
      
Краски красоты?
      
Кто понять их может,
      
Кто же, светлый Боже, —
      
Только я да Ты.
     
    
   
   
    
     
С кочки, с горки лапкой заячьей
    
    
     
      
С кочки, с горки лапкой заячьей
      
Здешний ангел мне махнет.
      
Он нисколько не кусается,
      
А совсем наоборот.
     
     
      
Он волчиной — человечиной
      
Сам напуган на сто лет.
      
По тропе он ходит вечером
      
И петлит свой легкий след.
     
     
      
Для моей души охотничьей
      
Он имеет интерес
      
Тем, что слишком озабоченно
      
Изучает здешний лес.
     
     
      
Его лапкой перемечены
      
Все лесные уголки.
      
Где и делать ему нечего,
      
Попадается в силки.
     
    
   
   
    
     
Сыплет снег и днем и ночью[3]
    
    
     
      
Сыплет снег и днем и ночью,
      
Это, верно, строгий бог
      
Старых рукописей клочья
      
Выметает за порог.
     
     
      
Все, в чем он разочарован —
      
Ворох песен и стихов, —
      
Увлечен работой новой,
      
Он сметает с облаков.
     
    
   
   
    
     
Жилье почуяв, конь храпит
    
    
     
      
Жилье почуяв, конь храпит,
      
Едва волочит ноги,
      
Нас будто съемкою «рапид»
      
Снимали по дороге.
     
     
      
Мы едем, едем и молчим,
      
Вполне глухонемые,
      
Друг другу в спину постучим
      
Пока еще живые.
     
     
      
Мне трудно повернуть лицо
      
К горящим окнам дома,
      
Я лучше был бы мертвецом,
      
Меня внесли бы на крыльцо
      
К каким-нибудь знакомым.
     
    
   
   
    
     
Костры и звезды. Синий свет
    
    
     
      
Костры и звезды. Синий свет
      
Снегов, улегшихся в распадке
      
На тысячу, наверно, лет
      
После метельного припадка.
     
     
      
Не хватит силы у ветров
      
С метлой ворваться в нашу яму,
      
Засыпать снегом дым костров,
      
Шипящее качая пламя.
     
     
      
Не хватит солнца и тепла
      
У торопящегося лета,
      
Чтоб выжечь здешний лед дотла,
      
Дотла — хотя бы раз в столетье.
     
     
      
А мы — мы ищем тишины,
      
Мы ищем мира и покоя,
      
И, камнем скал окружены,
      
Мы спим в снегу. Дурные сны
      
Отводим в сторону рукою.
     
    
   
   
    
     
Ты капор развяжешь олений
    
    
     
      
Ты капор развяжешь олений,
      
Ладони к огню повернешь,
      
И, встав пред огнем на колени,
      
Ты песню ему запоешь!
     
     
      
Ты молишься в мертвом молчанье
      
Видавших морозы мужчин,
      
Какого-нибудь замечанья
      
Не сделает здесь ни один.
     
    
   
   
    
     
Гостья
    
    
     
      
Не забудь, что ты накрашена
      
И напудрена слегка,
      
И одежда не по-нашему,
      
Не по-зимнему легка.
     
     
      
Горло ты. тонкоголосая,
      
Крепче кутай в теплый шарф,
      
Оберни льняными косами,
      
Чтобы севером дышать.
     
    
   
   
    
     
Наше счастье, как зимняя радуга
    
    
     
      
Наше счастье, как зимняя радуга
      
После тяжести туч снеговых,
      
Прояснившимся небом обрадует
      
Тех, кто смеет остаться в живых.
     
     
      
Хоть на час, но бенгальским, огненным
      
Загорится среди снегов
      
На краях ветрами разогнанных,
      
Распахнувшихся облаков.
     
    
   
   
    
     
Новогоднее утро
    
    
     
      
Рассвет пока еще в полнеба,
      
Бледнеет медленно луна,
      
И видно даже из окна:
      
Вселенная разделена
      
На ночь и день, просящий хлеба.
      
Его судьба еще темна,
      
А ночь прошла уже, как ребус,
      
Мной не разгаданный вполне
      
Ни при луне, ни при огне.
      
И все, что было, все, что сплыло,
      
Гитарной бешеной струной
      
Сбивают с ног, мешают с пылью
      
И топчут в пляске за стеной.
     
    
   
   
    
     
Конечно, Оймякон
    
    
     
      
Конечно, Оймякон
      
Не звездное пространство.
      
Космический закон
      
Не будет столь пристрастным,
     
     
      
Чтобы заставить нас
      
Узнать температуру
      
Далеких звездных масс,
      
Обжечь земную шкуру.
     
     
      
Далеко за луной,
      
В окрестностях Сатурна,
      
Там абсолютный ноль
      
Земной температуры.
     
     
      
Там во владеньях звезд
      
(Расчет космогониста)
      
Господствует мороз,
      
Так градусов на триста.
     
     
      
А здесь — за шестьдесят,
      
И спиртовой термометр
      
В бессилии иссяк,
      
Не справился с зимою
     
     
      
Конструктор заводской
      
Его не приспособил
      
Учитывать такой
      
Мороз весьма особый.
     
     
      
Заметили ли вы,
      
Отсюда, как ни странно,
      
Дорога до Москвы
      
Длинней, чем до Урана.
     
     
      
Оптический обман —
      
Изнанка ностальгии,
      
Морозный наш туман
      
Масштабы дал другие.
     
     
      
В рулетках и часах,
      
В любви и в преступленье,
      
Чтоб мы о чудесах
      
Имели представленье.
     
    
   
   
    
     
Не дождусь тепла-погоды
    
    
     
      
Не дождусь тепла-погоды
      
В ледяном саду.
      
Прямо к Богу черным ходом
      
Вечером пойду
     
     
      
Попрошу у Бога места,
      
Теплый уголок,
      
Где бы мог я слушать песни
      
И писать их мог.
     
     
      
Я б тихонько сел у печки,
      
Шевелил дрова,
      
Я б выдумывал без свечки
      
Теплые слова.
     
     
      
Тают стены ледяные,
      
Тонет дом в слезах.
      
И горят твои ночные
      
Влажные глаза.
     
    
   
   
    
     
Поднесу я к речке свечку[4]
    
    
     
      
Поднесу я к речке свечку,
      
И растает лед.
      
Больше мне, наверно, нечем
      
Удивить народ.
     
     
      
Это сделать очень просто,
      
Если захочу.
      
Лишь свеча бы с речку ростом,
      
Речка — со свечу.
     
    
   
   
    
     
Собаки бесшумно, как тени
    
    
     
      
Собаки бесшумно, как тени,
      
Мелькают на лунном снегу.
      
Седые ложатся олени,
      
Почуявшие пургу.
     
     
      
А вечер безоблачен, светел,
      
Но в сторону клонится дым,
      
И чуть ощутимый ветер
      
К ногам подползает моим.
     
     
      
И надо уже торопиться,
      
Защиту в ущелье искать.
      
Минута — и не пробиться
      
Сквозь снеговой каскад.
     
     
      
Все бьет, все слепит и воет,
      
Пронзительно свищут леса,
      
И близко над головою
      
Изорванные небеса
     
     
      
Упругая, ледяная
      
Идет ветровая стена.
      
А ты и на ощупь не знаешь —
      
Земля это или луна.
     
     
      
В оленьем мешке на память
      
Стихи читай и учи,
      
Пока ледяная заметь
      
Беснуется и кричит.
     
     
      
Пурга устает не скоро,
      
Внезапно замолкнет она.
      
И снова — тишайшие горы
      
И ласковая луна.
     
     
      
Из гор выползают собаки,
      
Олени в упряжку встают.
      
И в меховой рубахе
      
Подходит к саням каюр.
     
    
   
   
    
     
Скользи, оленья нарта
    
    
     
      
Скользи, оленья нарта,
      
Взлетай, хорей,
      
Метельной ночью марта.
      
Скорей, скорей, скорей!
     
     
      
Какие тут уж карты,
      
Какой компас,
      
Ремнем привязан к нарте,
      
И слезы льют из глаз.
     
     
      
Одна с другою схожи
      
Вершины гор.
      
Мы путь найти не можем,
      
Запутанный пургой
     
     
      
Вперед летит упряжка
      
В метельной тьме
      
Олени дышат тяжко,
      
Уже конец зиме.
     
     
      
Оленям все знакомо.
      
В пути лесном
      
Они везде — как дома,