1 2 

  
   
    
АНТИОХ КАНТЕМИР
    
САТИРЫ. ПИСЬМА. ЭПИГРАММЫ. ИЗ АНАКРЕОНА
   
   
    
     
САТИРЫ
    
    
     
      
Сатира I
      
На хулящих учение
      
К уму своему[1][2][3][4]
     
     
      
       
1 Уме недозрелый плод недолгой науки![5]
       
Покойся, не понуждай к перу мои руки:
       
Не писав летящи дни века проводити
       
Можно, и славу достать, хоть творцом[6] не слыти.
       
5 Ведут к ней нетрудные в наш век[7] пути многи,
       
На которых смелые не запнутся ноги;
       
Всех неприятнее тот, что босы проклали
       
Девять сестр[8]. Многи на нем силу потеряли,
       
Не дошед; нужно на нем потеть и томиться,
       
10 И в тех трудах всяк тебя как мору чужится,
       
Смеется, гнушается. Кто над столом гнется,
       
Пяля на книгу глаза, больших не добьется
       
Палат, ни расцвеченна марморами саду[9];
       
Овцу не прибавит[10] он к отцовскому стаду.
       
15 Правда, в нашем молодом монархе[11] надежда
       
Всходит музам[12] немала; со стыдом невежда
       
Бежит его. Аполлин[13] славы в нем защиту
       
Своей не слабу почул, чтяща свою свиту
       
Видел его самого[14], и во всем обильно
       
20 Тщится множить жителей парнасских[15] он сильно.
       
Но та беда: многие в царе похваляют
       
За страх то, что в подданном дерзко осуждают.
       
«Расколы и ереси[16] науки суть дети;
       
Больше врет, кому далось больше разумети;
       
25 Приходит в безбожие[17], кто над книгой тает, —
       
Критон с четками в руках ворчит[18] и вздыхает,
       
И просит, свята душа, с горькими слезами
       
Смотреть, сколь семя наук вредно между нами;
       
Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,
       
30 Праотческим шли следом к божией проворны
       
Службе, с страхом слушая, что сами не знали,
       
Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали;
       
Толкуют, всему хотят знать повод, причину,
       
Мало веры подая священному чину;
       
35 Потеряли добрый нрав, забыли пить квасу,
       
Не прибьешь их палкою к соленому мясу;
       
Уже свечек не кладут, постных дней не знают;
       
Мирскую в церковных власть руках лишну чают,[19]
       
Шепча, что тем, что мирской жизни уж отстали,
       
40 Поместья и вотчины весьма не пристали».
       
Силван другую вину[20] наукам находит.
       
«Учение, — говорит, — нам голод наводит;
       
Живали мы преж сего, не зная латыне,
       
Гораздо обильнее, чем мы живем ныне;
       
45 Гораздо в невежестве больше хлеба жали[21];
       
Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.
       
Буде речь моя слаба, буде нет в ней чину,
       
Ни связи, — должно ль о том тужить дворянину?
       
Довод, порядок в словах[22] — подлых то есть дело,
       
50 Знатным полно подтверждать иль отрицать смело.
       
С ума сошел, кто души силу и пределы[23]
       
Испытает; кто в поту томится дни целы,
       
Чтоб строй мира и вещей выведать премену
       
Иль причину,[24] — глупо он лепит горох в стену.
       
55 Прирастет ли мне с того день к жизни, иль в ящик
       
Хотя грош? Могу ль чрез то узнать, что приказчик,
       
Что дворецкий крадет в год? как прибавить воду
       
В мой пруд? как бочек число с винного заводу?
       
Не умнее, кто глаза, полон беспокойства,
       
60 Коптит, печась при огне, чтоб вызнать руд свойства,[25]
       
Ведь не теперь мы твердим, что буки, что веди —
       
Можно знать различие злата, сребра, меди.
       
Трав, болезней знание[26] — голы все то враки;
       
Глава ль болит — тому врач ищет в руке знаки;[27]
       
65 Всему в нас виновна кровь, буде ему веру
       
Дать хочешь. Слабеем ли — кровь тихо чрезмеру
       
Течет; если спешно — жар в теле; ответ смело
       
Дает, хотя внутрь никто видел живо тело.[28]
       
А пока в баснях таких время он проводит,
       
70 Лучший сок из нашего мешка в его входит.
       
К чему звезд течение числить[29], и ни к делу,
       
Ни кстати за одним ночь пятном[30] не спать целу,
       
За любопытством одним лишиться покою,
       
Ища, солнце ль движется, или мы с землею?[31]
       
75 В часовнике можно честь на всякий день года
       
Число месяца и час солнечного всхода.
       
Землю в четверти делить без Евклида смыслим,[32]
       
Сколько копеек в рубле — без алгебры[33] счислим».
       
Силван одно знание слично людям хвалит:
       
80 Что учит множить доход и расходы малит;
       
Трудиться в том, с чего вдруг карман не толстеет,
       
Гражданству вредным весьма безумством звать смеет.
       
Румяный, трожды рыгнув, Лука[34] подпевает:
       
«Наука содружество людей разрушает;
       
85 Люди мы к сообществу божия тварь стали,[35]
       
Не в нашу пользу одну смысла дар прияли.
       
Что же пользы иному, когда я запруся
       
В чулан, для мертвых друзей[36] — живущих лишуся,
       
Когда все содружество, вся моя ватага
       
90 Будет чернило, перо, песок да бумага[37]?
       
В веселье, в пирах мы жизнь должны провождати:
       
И так она недолга — на что коротати,
       
Крушиться над книгою и повреждать очи?
       
Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?
       
95 Вино — дар божественный[38][39], много в нем провору:
       
Дружит людей, подает повод к разговору,
       
Веселит, все тяжкие мысли отымает,
       
Скудость знает облегчать, слабых ободряет,
       
Жестоких мягчит сердца, угрюмость отводит,
       
100 Любовник легче вином в цель свою доходит.[40]
       
Когда по небу[41] сохой бразды водить станут,
       
А с поверхности земли звезды уж проглянут,
       
Когда будут течь к ключам своим быстры реки
       
И возвратятся назад минувшие веки,
       
105 Когда в пост чернец одну есть станет вязигу, —
       
Тогда, оставя стакан, примуся за книгу».
       
Медор[42] тужит, что чресчур бумаги исходит
       
На письмо, на печать книг, а ему приходит,
       
Что не в чем уж завертеть завитые кудри;[43]
       
110 Не сменит на Сенеку[44] он фунт доброй пудры;
       
Пред Егором двух денег Виргилий[45] не стоит;
       
Рексу — не Цицерону[46] похвала достоит.
       
Вот часть речей, что на всяк день звенят мне в уши;
       
Вот для чего я, уме, немее быть клуши
       
115 Советую. Когда нет пользы, ободряет
       
К трудам хвала[47], — без того сердце унывает.
       
Сколько ж больше вместо хвал да хулы терпети!
       
Трудней то, неж пьянице вина не имети,
       
Нежли не славить попу святую неделю,
       
120 Нежли купцу[48] пиво пить не в три пуда хмелю.
       
Знаю, что можешь, уме, смело мне представить,
       
Что трудно злонравному добродетель славить,
       
Что щеголь, скупец, ханжа и таким подобны
       
Науку должны хулить, — да речи их злобны
       
125 Умным людям не устав, плюнуть на них можно;
       
Изряден, хвален твой суд[49]; так бы то быть должно,
       
Да в наш век злобных слова умными владеют.
       
А к тому ж не только тех науки имеют
       
Недрузей, которых я, краткости радея,
       
130 Исчел иль, правду сказать, мог исчесть смелея.
       
Полно ль того? Райских врат ключари святые[50],
       
И им же Фемис вески вверила златые,[51]
       
Мало любят, чуть не все, истинну украсу.[52]
       
Епископом хочешь быть[53] — уберися в рясу,
       
135 Сверх той тело с гордостью риза полосата[54]
       
Пусть прикроет; повесь цепь на шею от злата,[55]
       
Клобуком покрой главу, брюхо — бородою,[56]
       
Клюку пышно повели везти пред тобою;[57]
       
В карете раздувшися, когда сердце с гневу
       
140 Трещит, всех благословлять нудь праву и леву.[58]
       
Должен архипастырем всяк тя в сих познати
       
Знаках, благоговейно отцом называти.
       
Что в науке? что с нее пользы церкви будет?
       
Иной, пиша проповедь, выпись позабудет,[59]
       
145 От чего доходам вред; а в них церкви пра́ва
       
Лучшие основаны, и вся церкви слава.
       
Хочешь ли судьею стать — вздень перук с узлами,[60]
       
Брани того, кто просит с пустыми руками,[61]
       
Твердо сердце бедных пусть слезы презирает,
       
150 Спи на стуле, когда дьяк выписку читает.
       
Если ж кто вспомнит тебе граждански уставы,
       
Иль естественный закон, иль народны правы[62] —
       
Плюнь ему в рожу, скажи, что врет околёсну,
       
Налагая на судей ту тягость несносну,
       
155 Что подьячим должно лезть на бумажны горы,[63]
       
А судье довольно знать крепить приговоры.
       
К нам не дошло время то,[64] в коем председала
       
Над всем мудрость и венцы одна разделяла,
       
Будучи способ одна к высшему восходу.
       
160 Златой век[65] до нашего не дотянул роду;
       
Гордость, леность, богатство — мудрость одолело,[66]
       
Науку невежество местом уж посело,[67]
       
Под митрой[68] гордится то, в шитом платье ходит,
       
Судит за красным сукном,[69] смело полки водит.
       
165 Наука ободрана, в лоскутах обшита,
       
Изо всех почти домов с ругательством сбита;
       
Знаться с нею не хотят, бегут ея дружбы,
       
Как, страдавши на море, корабельной службы.
       
Все кричат: «Никакой плод не видим с науки,
       
170 Ученых хоть голова полна — пусты руки».
       
Коли кто карты мешать, разных вин вкус знает,
       
Танцует, на дудочке песни три играет,[70]
       
Смыслит искусно прибрать в своем платье цветы,
       
Тому уж и в самые молодые леты
       
175 Всякая высша степень — мзда уж невелика,
       
Семи мудрецов[71] себя достойным мнит лика.
       
«Нет правды в людях, — кричит безмозглый церковник, —
       
Еще не епископ я, а знаю часовник,[72]
       
Псалтырь и послания[73] бегло честь умею,
       
180 В Златоусте не запнусь,[74] хоть не разумею».
       
Воин ропщет, что своим полком не владеет,
       
Когда уж имя свое подписать умеет.
       
Писец[75] тужит, за сукном что не сидит красным,
       
Смысля дело набело списать письмом ясным.[76]
       
185 Обидно себе быть, мнит, в незнати старети,
       
Кому в роде семь бояр[77] случилось имети
       
И две тысячи дворов за собой считает,
       
Хотя в прочем ни читать, ни писать не знает.
       
Таковы слыша слова и примеры видя,
       
190 Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя.
       
Бесстрашно того житье, хоть и тяжко мнится,
       
Кто в тихом своем углу молчалив таится;
       
Коли что дала ти знать мудрость всеблагая,[78]
       
Весели тайно себя, в себе рассуждая
       
195 Пользу наук; не ищи, изъясняя тую,
       
Вместо похвал, что ты ждешь, достать хулу злую.
      
     
     
1729
    
    
     
      
Сатира II
      
На зависть и гордость дворян злонравных
      
Филарет и Евгений[79]
     
     Филарет
     
      
       
1 Что так смутен, дружок мой? Щеки внутрь опали,
       
Бледен, и глаза красны,[80] как бы ночь не спали?
       
Задумчив, как тот, что, чин патриарш достати[81][82]
       
Ища, конный свой завод раздарил некстати?
       
5 Цугом ли запрещено ездить,[83] иль богато
       
Платье носить, иль твоих слуг пеленать в злато?[84]
       
Карт ли не стало в рядах[85], вина ль дорогого?[86]
       
Матерь, знаю, и родня твоя вся здорова;
       
Обильство сыплет тебе дары полным рогом;[87]
       
10 Ничто тебе не претит[88] жить в покое многом.
       
Что ж молчишь? Ужли твои уста косны стали?[89]
       
Не знаешь ли, сколь нам друг полезен в печали?
       
Сколь много здравый совет полезен бывает,
       
Когда тому следовать страсть не запрещает?
       
15 А, а! дознаюсь я сам, что тому причина:
       
Дамон[90] на сих днях достал перемену чина,
       
Трифону лента дана,[91] Туллий деревнями
       
Награжден — ты с пышными презрен именами.
       
Забыта крови твоей и слава и древность,
       
20 Предков к общества добру многотрудна ревность
       
И преимуществ твоих толпа неоспорных, —
       
А зависти в тебе нет, как в попах соборных.[92]
      
     
     Евгений
     
      
       
Часть ты прямо отгадал; хоть мне не завидно,
       
Чувствую, сколь знатным всем и стыд и обидно,
       
25 Что кто не все еще стер с грубых рук мозоли,
       
Кто недавно продавал в рядах мешок соли,
       
Кто глушил нас: «Сальные, крича, ясно свечи
       
Горят», кто с подовыми горшком истер плечи,[93] —
       
Тот, на высоку степень вспрыгнувши, блистает,
       
30 А благородство мое во мне унывает
       
И не сильно принести мне никакой польги.[94]
       
Знатны уж предки мои были в царство Ольги[95][96]
       
И с тех времен по сих пор в углу не сидели —
       
Государства лучшими чинами владели.
       
35 Рассмотри гербовники[97], грамот виды разны,
       
Книгу родословную,[98] записки приказны:
       
С прадедова прадеда, чтоб начать поближе,
       
Думного, наместника[99] никто не был ниже;
       
Искусны в миру, в войне рассудно и смело
       
40 Вершили ружьем, умом не одно те дело.
       
Взгляни на пространные стены нашей салы[100] —
       
Увидишь, как рвали строй, как ломали валы.[101]
       
В суде чисты руки их: помнит челобитчик
       
Милость их, и помнит злу остуду обидчик.
       
45 А батюшка уж всем верх; как его не стало,
       
Государства правое плечо с ним отпало.
       
Когда было выедет — всяк долой с дороги
       
И, шапочку сняв, ему головою — в ноги.
       
Всегда за ним выборна таскалася свита,[102]
       
50 Что ни день рано с утра крестова[103] набита
       
Теми, которых теперь народ почитает
       
И от которых наш брат милость ожидает.
       
Сколько раз, не смея те приступать к нам сами,
       
Дворецкому кланялись с полными руками.[104]
       
55 И когда батюшка к ним промолвит хоть слово —
       
Заторопев, онемев, слезы у иного
       
Потекли с глаз с радости; иной, не спокоен,
       
Всем наскучил, хвастая, что был он достоен
       
С временщиком говорить, и весь веселился
       
60 Дом его, как бы им клад богатый явился.[105]
       
Сам уж суди, как легко мне должно казаться,
       
Столь славны предки имев, забытым остаться,
       
Последним видеть себя, куды глаз ни вскину.
      
     
     Филарет
     
      
       
Слышав я важну твоей печали причину,
       
65 Позволь уж мне мою мысль открыть и советы;
       
А ведай притом, что я лукавых приметы —
       
Лесть, похлебство[106] — не люблю, но сердце согласно
       
С языком: что мыслит то, сей вымолвит ясно.
       
Благородство, будучи заслуг мзда,[107] я знаю,
       
70 Сколь важно, и много в нем пользы признаваю.[108]
       
Почесть та к добрым делам многих ободряет,
       
Когда награду в себе вершенных[109] являет.
       
(Сыщешь в людях таковых, которым не дивны
       
Куча золота, ни дом огромный, ни льстивный
       
75 На пуху покой, ни жизнь, сколь бы ни прохладна, —
       
К титлам, к славе до одной всяка душа жадна.)
       
Но тщетно имя оно,[110] ничего собою
       
Не значит в том, кто себе своею рукою
       
Не присвоит почесть ту, добыту трудами
       
80 Предков своих. Грамота, плеснью и червями[111]
       
Изгрызена, знатных нас детьми есть свидетель —
       
Благородными явит одна добродетель.[112]
       
Презрев покой, снес ли ты[113] сам труды военны?
       
Разогнал ли пред собой враги устрашенны?
       
85 К безопаству общества расширил ли власти
       
Нашей рубеж? Суд судя, забыл ли ты страсти?[114]
       
Облегчил ли тяжкие подати народу?
       
Приложил ли к царскому что ни есть доходу?
       
Примером, словом твоим ободрены ль люди
       
90 Хоть мало очистить злых нравов темны груди?
       
Иль, буде случай, младость в то не допустила.
       
Есть ли показаться в том впредь воля и сила?[115]
       
Знаешь ли чисты хранить и совесть и руки?
       
Бедных жалки ли тебе слезы и докуки?
       
95 He завистлив, ласков, прав, не гневлив, беззлобен,
       
Веришь ли, что всяк тебе человек подобен?[116]
       
Изрядно можешь сказать, что ты благороден,
       
Можешь счесться Ектору или Ахиллу[117] сроден;
       
Иулий и Александр,[118] и все мужи славны
       
100 Могут быть предки твои, лишь бы тебе нравны.
       
Мало ж пользует тебя звать хоть сыном царским,
       
Буде в нравах с гнусным ты не разнишься псарским.[119]
       
Спросись хоть у Нейбуша,[120] таковы ли дрожжи
       
Любы, как пиво, ему, — отречется трожжи;
       
105 Знает он, что с пива те славные остатки,
       
Да плюет на то, когда не, как пиво, сладки.
       
Разнится — потомком быть[121] предков благородных
       
Или благородным быть. Та же и в свободных[122]
       
И в холопях течет кровь, та же плоть, те ж кости.
       
110 Буквы,[123] к нашим именам приданные, злости[124]
       
Наши не могут прикрыть; а худые нравы
       
Истребят вдруг древния в умных память славы,[125]
       
И, чужих обнажена красных перьев, галка[126]
       
Будет им,[127] с стыдом своим, и смешна и жалка.
       
115 Знаю, что неправедно забыта бывает[128]
       
Дедов служба, когда внук в нравах успевает,
       
Но бедно блудит наш ум, буде опираться
       
Станем мы на них одних. Столбы сокрушатся.[129]
       
Под лишним те бременем, если сами в силу
       
120 Нужную не приведем ту подпору хвилу
       
Светлой воды[130] их труды ключ тебе открыли,
       
И черпать вольно тебе, но нужно, чтоб были
       
И чаши чисты твои, и нужно сгорбиться
       
К ключу: сама вода в рот твой не станет литься.
       
125 Ты сам, праотцев твоих[131] исчисляя славу,
       
Признал, что пала она и делам и нраву[132]:
       
Иной в войнах претерпел нужду, страх и раны,
       
Иным в море недруги и валы попраны,
       
Иной правду весил тих, бегая обиды,[133] —
       
130 Всех были различные достоинства виды.
       
Если б ты им подражал, право б мог роптати,
       
Что за другими тебя и в пару не знати.
       
Потрись на оселку, друг,[134] покажи в чем славу
       
Крови собой — и твою жалобу быть праву.
       
135 Пел петух,[135] встала заря, лучи осветили
       
Солнца верхи гор — тогда войско выводили[136]
       
На поле предки твои, а ты под парчою,
       
Углублен мягко в пуху телом и душою,
       
Грозно соплешь, пока дня пробегут две доли;
       
140 Зевнул, растворил глаза, выспался до воли,
       
Тянешься уж час-другой, нежишься, сжидая
       
Пойло, что шлет Индия[137] иль везут с Китая[138];
       
Из постели к зеркалу одним спрыгнешь скоком,
       
Там уж в попечении и труде глубоком,
       
145 Женских достойную плеч[139] завеску на спину
       
Вскинув, волос с волосом прибираешь к чину[140]:
       
Часть над лоским лбом[141] торчать будут сановиты,
       
По румяным часть щекам, в колечки завиты,
       
Свободно станет играть, часть уйдет за темя
       
150 В мешок. Дивится тому строению племя
       
Тебе подобных[142]; ты сам, новый Нарцисс, жадно
       
Глотаешь очми себя.[143] Нога жмется складно
       
В тесном башмаке твоя, пот с слуги валится,[144]
       
В две мозоли и тебе[145] краса становится;
       
155 Избит пол, и под башмак[146] стерто много мелу.
       
Деревню взденешь[147] потом на себя ты целу.
       
Не столько стало народ[148] римлянов пристойно
       
Основать, как выбрать цвет и парчу и стройно
       
Сшить кафтан по правилам щегольства и моды[149]:
       
160 Пора, место и твои рассмотрены годы,
       
Чтоб летам сходен был цвет,[150] чтоб, тебе в образу,
       
Нежну зелень в городе не досажал глазу,
       
Чтоб бархат не отягчал в летню пору тело,
       
Чтоб тафта не хвастала среди зимы смело,
       
165 Но знал бы всяк свой предел, право и законы,
       
Как искусные попы всякою дни звоны.
       
Долголетнего пути в краях чужестранных,
       
Иждивений и трудов тяжких и пространных
       
Дивный плод ты произнес. Ущербя пожитки,[151]
       
170 Понял, что фалды должны тверды быть,[152] не жидки,
       
В пол-аршина глубоки[153] и ситой подшиты,
       
Согнув кафтан, не были б станом все покрыты;[154]
       
Каков рукав должен быть, где клинья уставить,
       
Где карман, и сколько грудь окружа прибавить;
       
175 В лето или осенью, в зиму и весною
       
Какую парчу подбить пристойно какою;
       
Что приличнее нашить: сребро или злато,
       
И Рексу[155] лучше тебя знать уж трудновато.
       
В обед и на ужине[156] частенько двоится
       
180 Свеча в глазах, часто пол под тобой вертится,
       
И обжирство тебе в рот куски управляет.
       
Гнусных тогда полк друзей тебя окружает,
       
И, глодая до костей самых, нрав веселый,
       
Тщиву душу и в тебе хвалит разум спелый.
       
185 Сладко щекотят тебе ухо красны речи,
       
Вздутым поднят пузырем,[157] чаешь, что под плечи
       
Не дойдет тебе людей все прочее племя.
       
Оглянись, наместников[158] царских чисто семя,
       
Тот же полк, лишь с глаз твоих — тебе уж смеется,
       
190 Скоро станет и в глаза: притворство минется,
       
Как скоро сойдут твоих пожитков остатки.
       
(Боюсь я уст, что в лицо точат слова сладки.)
       
Ты сам неотступно то время[159] ускоряешь:
       
Из рук ты пестрых пучки бумаг[160] не спускаешь
       
195 И мечешь горстью твоих мозольми и по́том
       
Предков скопленно добро. Деревня за ско́том[161]
       
Не первая уж пошла в бережную руку
       
Того, кто мало пред сим кормился от стуку
       
Молота по жаркому в кузнице железу.
       
200 Приложился сильный жар[162] к поно́сному резу,
       
Часто любишь опирать[163] щеки на грудь белу,
       
В том[164] проводишь прочий день и ночь почти целу.
       
Но те, что стенах твоей[165] на пространной салы
       
Видишь надписи, прочесть труд тебе немалый;
       
205 Чужой глаз нужен тебе и помощь чужая
       
Нужнее, чтоб знать[166] назвать черту, что, копая,[167]
       
Воин пред собой ведет, укрываясь, к валу;
       
Чтоб различить, где стены часть одна помалу[168]
       
Частым быстро-пагубных пуль ударом пала,
       
210 Где, грозно расседшися, земля вдруг пожрала;
       
К чему тут войска одна часть в четверобочник[169]
       
Строится; где более нужен уж спомочник[170]
       
Редким полкам[171] и где уж отмененны силы[172]
       
Оплошного недруга надежду прельстили.
       
215 Много вышних требует[173] свойств чин воеводы
       
И много разных искусств: и вход, и исходы,
       
И место,[174] годно к бою, видит одним взглядом;
       
Лишной безопасности[175] не опоен ядом,
       
Остр, проницает врагов тайные советы,
       
220 Временно предупреждать удобен наветы;
       
О обильности в своем таборе печется[176]
       
Недремительно; любовь ему предпочтется
       
Войска, чем[177] страшным им быть и вдруг ненавидим;
       
Отцом невинный народ[178] зовет, не обидим
       
225 Его жадностью, — врагам одним лишь ужасен;
       
Тихим нравом и умом и храбростью красен;
       
Не спешит дело начать; начав, производит
       
Смело и скоро — не столь бегло Перун[179] сходит,
       
Страшно гремя; в счастии умерен быть знает,
       
230 Терпелив в нужде, в бедстве тверд, не унывает.
       
Ты тех добродетелей, тех чуть имя знаний
       
Слыхал ли? Самых числу дивишься ты званий[180],
       
И в один все мозг вместить смертных столь мнишь трудно,
       
Сколь дворецкому не красть иль судье — жить скудно.
       
235 Как тебе вверить корабль?[181] ты лодкой не правил,
       
И хотя в пруду твоем лишь берег оставил,
       
Тотчас к берегу спешишь: гладких испугался
       
Ты вод.[182] Кто пространному морю первый вдался,
       
Медное сердце[183] имел; смерть там обступает
       
240 Снизу, сверху и с боков; одна отделяет
       
От нея доска,[184] толста пальца лишь в четыре, —
       
Твоя душа требует грань с нею[185] пошире;
       
И писана смерть[186] тебя дрожать заставляет,
       
Один холоп лишь твою храбрость искушает,
       
245 Что один он отвечать тебе не посмеет.
       
Нужно ж много и тому, кто рулем владеет,
       
Искусств и свойств, с самого укрепленных детства,[187]
       
И столь нужней те ему, сколь вящи суть бедства
       
На море, чем на земле. Твари господь чудну
       
250 Мудрость свою оказал, во всех неоскудну
       
Меру поставя частях мира и меж ними
       
Взаимно согласие; лучами своими[188]
       
Светила небесные, железце, немногу
       
От дивного камня взяв силу, нам дорогу
       
255 Надежную в бездне вод показать удобны;
       
Небес положение на земле способный
       
Бывает нам проводник и, когда страх мучит
       
Грубых пловцов, кормчего искусного учит
       
Скрытый камень миновать иль берег опасный,
       
260 И в пристань достичь, где час кончится ужасный.[189]
       
Недруга догнать, над ним занять ветр способный[190]
       
И победу исхитить, вступя в бой удобный, —
       
Труд немалый. На море, как на земле, те же
       
Прочи вождев должности: тебе еще реже
       
265 Снилась трубка и компас,[191] чем строй и осада.
       
За красным судить сукном[192] Адамлевы чада[193]
       
Иль править достоин тот, кому совесть чиста,
       
Сердце к сожалению склонно и речиста
       
Кого деньга[194] одолеть, ни страх, ни надежда
       
270 Не сильны, пред кем всегда мудрец и невежда,
       
Богач и нищий с сумой, гнусна бабья рожа
       
И красного цвет лица, пахарь и вельможа
       
Равны в суде, и одна правда превосходна;
       
Кого не могут прельстить в хитростях всеплодна
       
275 Ябеда и ее друг — дьяк или подьячий;
       
Чтоб, чрез руки их прошед, слепым не стал зрячий,
       
Стречись должен, и сам знать и лист и страницу,[195]
       
Что от нападения сильного вдовицу