1 2 3 4 5 6 7 8 

  
   
Ричард Матесон
   
Куда приводят мечты
  
  
   
Моей жене, сердечным участием скрашивающей мое существование, с признательностью и любовью.
  
  
   
    
ОТ АВТОРА
   
   
Предисловие к роману – почти без исключений – вещь ненужная. Это моя десятая опубликованная книга, и мне ни разу не пришло в голову писать предисловия.
   
Однако этот роман, как мне кажется, требует некоего введения. Поскольку его темой является жизнь после смерти, очень важно, чтобы перед прочтением читатель осознал следующее: лишь один аспект этой истории вымышленный – персонажи и их взаимоотношения.
   
За редким исключением, все детали взяты из научных исследований.
   
   
Ричард Матесон
   
Калабасас, Калифорния, август 1977 г.
   
    
     
Умереть, уснуть. – Уснуть!
     
И видеть сны, быть может?
     
Вот в чем трудность;
     
Какие сны приснятся в смертном сне,
     
Когда мы сбросим этот бренный шум, —
     
Вот что сбивает нас…
    
    «Гамлет», акт III, сцена 1 (перевод М. Лозинского)
   
  
  
   
    
ПРЕДИСЛОВИЕ
   
   
Рукопись, которую вам сейчас предстоит прочитать, попала ко мне следующим образом.
   
Вечером семнадцатого февраля 1976 года в дверь нашей квартиры позвонили, и жена пошла открывать. Через пару минут она вернулась в спальню, где мы смотрели телевизор, и сказала, что меня спрашивает какая-то женщина.
   
Я встал и пошел в прихожую. Дверь была открыта. Я увидел стоящую на пороге высокую женщину лет пятидесяти с большим, пухлым конвертом в руках.
   
– Вы Роберт Нильсен? – спросила она.
   
Я ответил утвердительно, и она протянула мне конверт со словами:
   
– Тогда это вам.
   
Я с подозрением взглянул на конверт и спросил, что это такое.
   
– Сообщение от вашего брата, – ответила она. Мои подозрения усилились.
   
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
   
– Ваш брат Крис надиктовал мне эту рукопись, – объяснила она.
   
Ее слова меня разозлили.
   
– Не знаю, кто вы такая, – сказал я ей, – но имей вы хоть какую-то информацию о моем брате, вы бы знали, что он умер больше года тому назад.
   
Женщина вздохнула.
   
– Я это знаю, мистер Нильсен, – устало произнесла она. – Я – медиум. Ваш брат передал мне этот материал из…
   
Она замолчала, а я тем временем начал закрывать дверь.
   
Тут она быстро прибавила:
   
– Мистер Нильсен, прошу вас.
   
В ее голосе звучала такая неподдельная мольба, что я взглянул на нее с удивлением.
   
– В течение полугода я неотрывно трудилась над расшифровкой этой рукописи, – сказала она. – Не по собственной воле. У меня уйма других дел, но ваш брат не хотел оставить меня в покое, пока я не запишу каждое слово его послания и не пообещаю, что обязательно доставлю его вам. – В ее голосе зазвучали нотки отчаяния. – А теперь вы должны взять это, чтобы я могла обрести покой.
   
С этими словами она сунула конверт мне в руки, повернулась и заспешила по дорожке к тротуару. Я видел, как она села в машину и та быстро тронулась с места.
   
Я никогда больше не видел ее и ничего о ней не слышал. Не знаю даже ее имени.
   
   
Я перечел рукопись уже три раза, однако так и не понял, что с ней делать.
   
Я неверующий, но, как и любой человек, хотел бы верить в то, что смерть – нечто большее, чем забвение. И все же навряд ли смогу принять эту историю за чистую монету. Я по-прежнему считаю, что это не более чем выдумка.
   
Правда, там присутствуют реальные факты. Факты из жизни моего брата и его семьи, едва ли известные той женщине – если только не предположить, что перед написанием рукописи она посвятила несколько месяцев утомительным и дорогостоящим расследованиям, касающимся жизни нашей семьи. Но какой в этом смысл? Какая ей выгода от подобных действий?
   
В голове у меня роятся вопросы по поводу этой книги. Не стану их перечислять, а дам возможность читателю поставить свои собственные. Лишь в одном я уверен. Если в рукописи изложена правда, нам всем надлежит пересмотреть свою жизнь. И очень основательно.
   
Роберт Нильсен
   
Ислип, Нью-Йорк, январь 1978 г.
  
  
   
    
СМЕРТНЫЙ СОН
   
   
    
     
НАПЛЫВ МЕЛЬКАЮЩИХ ОБРАЗОВ
    
    
Есть такое выражение «Начни с начала». Я не могу этого сделать. Начну с конца – с завершения моей жизни на земле. Излагаю так, как все произошло, – и что случилось после.
    
Замечание по поводу этого текста. Роберт, ты уже знаком с моим стилем изложения. Этот текст может тебе показаться иным. Причина в том, что меня ограничивает мой интерпретатор. Мои мысли должны пройти через ее сознание – без этого мне не обойтись. Не все зерна проходят сквозь сито. Не суди меня строго за упрощенность. Особенно вначале.
    
Мы оба делаем все, что в наших силах.
    
    
Слава Богу, в тот вечер я был один. Обычно со мной в кино ходил Йен. Дважды в неделю – из-за моей работы, ты же понимаешь.
    
В тот вечер он не пошел. Выступал в школьной пьесе. И снова скажу – слава Богу.
    
Я пошел в кинотеатр около торгового центра. Не могу вспомнить название. Тот большой, который разделили на два. Спроси у Йена, как называется.
    
Я вышел из кино после одиннадцати. Сел в машину и поехал на площадку для гольфа. Маленькую – для детей. Не могу объяснить. Ну ладно. Попытаюсь сказать по буквам, медленно: м-и-н-и-гольф. Хорошо. Получилось.
    
По улице шел поток машин. Нет, не по улице, по проспекту. Неточно, но сойдет. Я подумал, что проскочу, и выехал из своего ряда на обгон. Пришлось затормозить – навстречу неслась машина. Места для объезда было достаточно, но она все же врезалась мне в левое переднее крыло, отчего мою машину развернуло.
    
Меня тряхнуло, но на мне был пояс безопасности. Не пояс. Р-е-м-е-н-ь. Я не был бы сильно ранен, если бы не фургон, врезавшийся в правое заднее крыло моей машины и ударивший вдоль осевой линии. С другой стороны приближался грузовик. Ударил мою машину в лоб. Послышался скрежещущий грохот, звон разбитого стекла. Я сильно ударился головой, и свет померк у меня перед глазами. На миг мне показалось, что я вижу себя без сознания, истекающим кровью. Потом наступила темнота.
    
    
Я снова пришел в себя. Боль была нестерпимой. Я слышал свое дыхание, этот ужасный звук. Затрудненное поверхностное дыхание с редкими булькающими вздохами. Мои ступни были ледяными. Я это помню.
    
Постепенно я понял, что нахожусь в комнате. Думаю, там были люди. Что-то мешало мне в этом увериться. Упоительное. Нет, не то. Произнесу медленно: у-с-п-о-к-о… успокоительное.
    
Я начал различать чей-то шепот. Но слов было не разобрать. На краткий миг я увидел очертания фигуры. Глаза мои были закрыты, но я видел ее. Я не мог различить, мужчина это или женщина, но понимал, что человек со мной разговаривает. Когда я перестал слышать слова, фигура удалилась.
    
Возникла другая боль, на этот раз в моем сознании, и она все росла. Казалось, я настраиваюсь на нее, как на радиоволну. Боль была не моя, а Энн. Она плакала от страха. Потому что я был ранен. Она за меня боялась. Я чувствовал ее боль. Она ужасно страдала. Я тщетно пытался произнести ее имя. «Не плачь, – думал я. – Я поправлюсь. Не бойся. Я люблю тебя, Энн. Где ты?»
    
В тот же миг я оказался дома. Был воскресный вечер. Все мы собрались в гостиной, разговаривали и смеялись. Энн сидела рядом со мной, возле нее – Йен. Рядом с Йеном – Ричард, Мэри – на другом краю дивана. Я обнял Энн одной рукой, она прижалась ко мне, такая теплая. Я поцеловал ее в щеку. Мы улыбнулись друг другу. Был воскресный вечер – покойный и идиллический, когда все собрались вместе.
    
Я почувствовал, что начинаю подниматься из мрака. Я лежал на кровати. Боль вернулась, пронизывая все мое существо. Никогда прежде не испытывал я подобной боли. Я понимал, что исчезаю. Да, именно исчезаю.
    
Тут я услышал ужасающий звук. Хрип в горле. Я молил Бога, чтобы поблизости не было Энн с детьми и чтобы они этого не услышали. Эти звуки привели бы их в ужас. Я просил Бога не позволить им услышать этот жуткий звук, оградить их от этого ужаса.
    
И тогда мне на ум пришла мысль: «Крис, ты умираешь». Я изо всех сил пытался вздохнуть, но воздуху мешала пройти жидкость в дыхательном горле. Я чувствовал себя раздувшимся и вялым, погруженным в какую-то вязкую среду.
    
У постели опять кто-то появился. Та же фигура.
    
– Не противься, Крис, – услышал я.
    
Я рассердился на эти слова. Кто бы ни были эти призраки, они хотели моей смерти. Я этому сопротивлялся. Не поддамся. Энн! Я мысленно ее звал. «Не отпускай меня! Не дай мне уйти!»
    
И все же я ускользал. «Я получил слишком серьезные повреждения», – с ужасом подумал я. Меня одолевала слабость. Потом появилось странное ощущение. Щекотание. Понимаю, что это необычно. Смешно. Но я это чувствовал. Во всем теле.
    
И еще одно новое ощущение. Я лежал не в постели, а в люльке. Я чувствовал, как она раскачивается взад-вперед, взад-вперед. Но постепенно до меня дошло. Я не лежал в люльке, и кровать не раскачивалась. Качалось взад-вперед мое тело. Из моего нутра доносилось легкое потрескивание. Те звуки, что слышишь при медленном снятии бинтов. Боль уменьшилась. Она постепенно утихала.
    
Испугавшись, я попытался восстановить боль. Через несколько мгновений она вернулась, еще более нестерпимая. Агонизируя, я за нее цеплялся. Боль означала, что я еще жив. «Не поддамся! Энн!» Мой рассудок с мольбой взывал к ней. «Не отпускай меня!»
    
Бесполезно. Я чувствовал, как жизнь вытекает из меня, вновь слышал эти звуки, теперь раздававшиеся громче: словно разрывались сотни тонких нитей. Вкус и обоняние пропали. Ступни, пальцы ног потеряли чувствительность. Онемение стало подниматься по ногам. Я пытался вновь обрести чувствительность, но не мог. Мой желудок и грудь заполняло что-то холодное. Потом оно охватило льдом мое сердце. Я чувствовал, как медленно-медленно, с глухим шумом бьется мое сердце, словно барабан в похоронной процессии.
    
Я вдруг представил себе, что происходит в соседней комнате. Я видел лежащую там пожилую женщину с разметавшимися по подушке прядями седых волос. Пожелтевшая кожа и усохшие руки, напоминающие птичьи лапы: рак желудка. Кто-то сидел рядом с ней, тихо разговаривая. Дочь. Я решил, что не хочу это видеть.
    
Я тотчас же покинул ту комнату и вновь оказался в своей. Теперь боль почти прошла. Как ни пытался, я не мог ее восстановить. Потом я услышал жужжание – да, жужжание. Нити по-прежнему продолжали рваться. Я чувствовал, как скручивается конец каждой оторванной нити.
    
Снова зашевелилось холодное «нечто». Оно перемещалось до тех пор, пока не сосредоточилось в моей голове. Все остальное во мне онемело. «Ну пожалуйста!» Я звал на помощь. Но голоса не было; мой язык был парализован. Я чувствовал, как мое существо втягивается внутрь, полностью сосредоточиваясь в голове. Сжимались облачка… Нет, попробую еще раз. О-б-о-лочки. Да. Выталкивались и двигались к центру – все сразу.
    
Я начал выдвигаться из отверстия в голове. Послышались жужжание и звон; что-то очень быстро мчалось, как поток через узкое ущелье. Я почувствовал, что начинаю подниматься. Я был пузырем, качающимся вверх-вниз. Мне показалось, я увидел над собой бесконечный темный туннель. Я перевернулся, посмотрел вниз и с изумлением обнаружил свое тело, лежащее на кровати. Забинтованное и неподвижное. С подведенными к нему пластмассовыми трубками. Я был соединен с ним шнуром, отсвечивающим серебром. Этот тонкий шнур входил в мое тело на макушке. «Серебряный шнур, – подумал я. – Бог мой, серебряный шнур». Я понимал, что это единственное, что поддерживает во мне жизнь.
    
Наступил резкий перелом, и я увидел, как начали судорожно подергиваться мои руки и ноги. Дыхание почти остановилось. Лицо мое исказилось агонией. И снова я стал бороться – чтобы спуститься вниз и вернуться в свое тело. Нет, не пойду! Я слышал, как кричит мой рассудок. «Энн, помоги мне! Пожалуйста! Мы должны быть вместе!»
    
Я заставил себя посмотреть вниз и стал разглядывать свое лицо. Губы были фиолетовыми, на коже виднелись мелкие капельки пота. Я видел, как начинают набухать вены на шее. Мышцы задергались. Я изо всех сил пытался вернуться обратно в тело. «Энн! – обращался я к ней. – Пожалуйста, позови меня, чтобы я остался с тобой!»
    
И чудо произошло. Мое тело наполнилось жизнью, кожа приобрела здоровый оттенок, на лице появилось выражение покоя. Я возблагодарил Бога. Энн и детям не придется видеть меня таким, каким я недавно был. Понимаешь, я подумал, что возвращаюсь.
    
Но это было не так. Я увидел свое тело в разноцветном мешке с приделанным к нему серебряным шнуром. Потом почувствовал, словно что-то роняю, услышал громкий треск – будто разорвалась гигантская резиновая лента – и ощутил, что начинаю подниматься.
    
Потом взгляд в прошлое. Да, именно так. Ретроспектива – как в кино, но гораздо быстрее. Ты много раз слышал фразу: «Перед ним промелькнула вся его жизнь». Роберт, это правда. Так быстро, что я не мог уследить – и в обратном порядке. Дни перед несчастным случаем, жизнь детей вплоть до рождения, моя женитьба на Энн, моя писательская карьера. Колледж, Вторая мировая война, средняя школа, начальная школа, мое детство и младенчество. Каждое мгновение жизни с 1974-го до 1927-го. Каждое движение, мысль, чувство, каждое произнесенное слово. Я все это увидел. Наплыв мелькающих образов.
   
   
    
     
ВИДЕТЬ СОН О СНЕ
    
    
Я резко сел в постели и рассмеялся. Это был всего лишь сон! Я ощущал необыкновенный подъем, все чувства были обострены. «Невероятно, – думал я, – до чего реальным может быть сон».
    
Но с моим зрением что-то случилось. Оглядываясь по сторонам, я видел все размытым, а дальше десяти футов не видел почти ничего.
    
Комната казалась знакомой: стены, оштукатуренный потолок. Пятнадцать футов на двенадцать. Бежевые шторы в коричневую и оранжевую полоску. Я увидел подвешенный под потолком цветной телевизор. Слева от меня – кресло с оранжево-красной обивкой под кожу и с подлокотниками из нержавеющей стали. Ковровое покрытие того же оранжево-красного цвета.
    
Теперь я понял, почему предметы выглядели размытыми. Комната была заполнена дымом. Правда, запаха не чувствовалось; мне это показалось странным. И тут я понял окончательно. Несчастный случай. Я повредил глаза. Но меня это не обескуражило. Облегчение при мысли, что я еще жив, свело на нет возникшее беспокойство.
    
«Но сначала – самое главное, – подумал я. – Надо разыскать Энн и сказать ей, что со мной все в порядке, прекратить ее муки». Я спустил ноги с кровати и встал. Прикроватный столик был из металла, покрашен бежевой краской, верх как в нашей кухне, пластиковый. Скажу по буквам: ф-о-р-м-а-й-к-а. Я увидел нишу с раковиной. Знаешь, краны напоминали головки клюшек для гольфа. Над раковиной висело зеркало. У меня перед глазами был туман, и я не увидел своего отражения.
    
Я хотел подойти к раковине, но должен был остановиться, потому что вошла медсестра. Она шла прямо ко мне, и я отступил в сторону. Она даже не посмотрела на меня, а лишь охнула и поспешила к кровати. Там лежал мужчина с разинутым ртом и пепельно-бледной кожей. Он был сильно перебинтован, и к его телу тянулись многочисленные трубочки.
    
Я с удивлением обернулся, когда медсестра выбежала из комнаты. Я не расслышал, что именно она прокричала.
    
Я подошел к мужчине поближе и понял, что он, вероятно, мертв. Странно, почему же кто-то оказался в моей постели? Что это за больница, в которой укладывают в одну кровать двух пациентов?
    
Странно. Я наклонился, чтобы его рассмотреть. Его лицо очень напоминало мое. Я покачал головой. Это невозможно. Я взглянул на его левую руку. На пальце было в точности такое же обручальное кольцо, что и у меня. Как это возможно?
    
В желудке появилось ощущение болезненного холода. Я попытался стянуть с лежащего тела простыню, но не смог. У меня почему-то пропало осязание. Я продолжал свои попытки, пока не увидел, что мои пальцы проходят сквозь простыню, и я с отвращением отдернул руку. «Нет, это не я», – сказал я себе. Как такое может быть, раз я все еще жив? У меня даже болело тело. Подтверждение того, что я жив.
    
Когда в комнату вбежали два врача, я резко повернулся, отступив назад, чтобы дать им подойти к телу.
    
Один из них начал делать мужчине искусственное дыхание «рот в рот». Другой держал шприц для поднож… по буквам: п-о-д-к-о-ж-н-ы-х инъекций; верно. Я смотрел, как он вводит иглу в плоть мужчины. Потом вбежала медсестра, толкая перед собой какую-то установку на колесиках. Один из врачей прижал к голой груди человека два толстых металлических стержня, и тот задергался. Теперь я знал, что между этим мужчиной и мной нет ничего общего, поскольку я ничего не почувствовал.
    
Их усилия ни к чему не привели. Бедняга был мертв. «Плохо, – подумал я. – Его семья будет горевать». Это навело меня на мысли об Энн и детях. Я должен их найти и ободрить. Особенно Энн; я знал, в каком ужасе она пребывает. Моя бедная, милая Энн.
    
Я повернулся и направился в сторону двери. Справа была ванная комната. Заглянув в нее, я увидел туалет, выключатель, а также красную лампочку и кнопку с нанесенными под ней словами «Вызов персонала».
    
Выйдя в коридор, я сразу узнал это место. Да, разумеется. Карточка в моем бумажнике предписывала доставить меня сюда при несчастном случае. Госпиталь «Моушн Пикча» в Вудлэнд-Хиллз.
    
Я остановился и попытался осмыслить происходящее. Произошел несчастный случай, меня доставили сюда. Тогда почему я не в постели? Но я же был в постели. В той самой, в которой лежал теперь мертвец. Человек, очень похожий на меня. Всему этому должно найтись какое-то объяснение. Но я никак не мог его найти. У меня в мыслях не было ясности.
    
Наконец ответ нашелся. Я не был уверен, что он правильный, но ничего другого на ум не приходило.
    
Мне пришлось его принять, по крайней мере в тот момент.
    
«Меня оперировали под анестезией. Все происходит у меня в голове». Ответ должен был быть таким. Все остальное не имело смысла.
    
«И что теперь?» – думал я. Несмотря на душевные страдания от происходящего, надо было улыбаться. Если все происходило в моей голове, разве не мог я все контролировать?
    
«Правильно, – подумал я. – Я сделаю именно то, что намеревался». А намеревался я найти Энн.
    
Подумав об этом, я увидел другого врача, который бежал по коридору мне навстречу. Мне захотелось его остановить, но моя протянутая рука прошла сквозь его плечо. «Не важно, – сказал я себе. – По существу, это мне снится. Во сне могут происходить любые странности».
    
Я пошел по коридору. Проходя мимо какой-то комнаты, я увидел зеленую табличку с надписью белыми буквами: НЕ КУРИТЬ – ИСПОЛЬЗУЕТСЯ КИСЛОРОД. «Необычный сон», – подумал я. Мне никогда раньше не удавалось читать во сне: когда я пытался, буквы сливались. А эта надпись была вполне различимой, хотя и несколько размытой.
    
«Разумеется, это не совсем сон, – говорил я себе, пытаясь найти ему объяснение. – Быть под наркозом – не то же самое, что спать». Я кивнул, соглашаясь с этим объяснением, и продолжал идти дальше. Энн должна быть в комнате ожидания. Я мысленно убеждал ее не волноваться, успокаивал. Ее страдания воспринимались мною как собственные.
    
Проходя мимо сестринского поста, я слышал разговор медсестер, но не пытался с ними заговорить. Ведь все происходило у меня в голове. Приходилось с этим примириться и принять правила. Ладно, может, это и не сон – но проще было считать происходящее сном. Пусть сон – под наркозом.
    
«Подожди, – сказал я себе, останавливаясь. – Сон это или нет, нельзя разгуливать в больничной пижаме». Я окинул себя взглядом и с удивлением увидел одежду, которая была на мне во время несчастного случая. «Где же кровь?» – спрашивал я себя. На миг я увидел себя самого, без сознания, истекающего кровью в момент катастрофы.
    
И тут я возьми… Нет! Прошу прощения за нетерпение. В-о-з-л-и-к-о-в-а-л. Почему? Потому что, несмотря на замедленное соображение, пришел к одному выводу. Я никак не мог быть тем человеком в кровати. Он был в больничной пижаме, перебинтованный, с подведенными трубками. А я одет, без бинтов и могу перемещаться. Ничего общего.
    
Ко мне приближался мужчина в уличной одежде. Я ожидал, что он пройдет мимо меня. Вместо этого он, к моему изумлению, останавливая меня, положил руку мне на плечо. Я чувствовал каждый его палец, надавливающий на кожу.
    
– Ты еще не знаешь, что случилось? – спросил он.
    
– Случилось?
    
– Да. – Он кивнул. – Ты умер.
    
Я с отвращением посмотрел на него.
    
– Это абсурд, – сказал я.
    
– Это правда.
    
– Если бы я умер, то не мог бы размышлять, – заявил я. – И не мог бы с вами разговаривать.
    
– Тут все по-другому, – настаивал он.
    
– Умер тот пациент в палате, а не я, – возразил я. – Я сейчас под наркозом, и меня оперируют. В сущности, я сплю. – Я был доволен своими умозаключениями.
    
– Нет, Крис, – сказал он.
    
У меня мороз пошел по коже. Откуда он знает мое имя? Я стал пристально в него всматриваться. Я что, его знаю? И поэтому он появился в моем сне?
    
Нет, вовсе нет. Я испытывал к нему неприязнь. Во всяком случае, я подумал (несмотря на досаду, эта мысль вызвала у меня улыбку), что это мой и только мой сон, и появившийся человек не имеет к нему никакого отношения.
    
– Идите и разыщите свой сон, – сказал я, испытывая удовлетворение от своей остроумной реплики.
    
– Если не веришь мне, Крис, – сказал он мне, – посмотри в комнате ожидания. Там твоя жена и дети. Им еще не сообщили, что ты умер.
    
– Постойте минутку, постойте. – Я стал тыкать в него пальцем. – Это вы сказали, чтобы я не противился, не так ли?
    
Он хотел было ответить, но я был так разъярен, что не дал ему говорить.
    
– Я устал от вас и от этого дурацкого места, – сказал я. – Я иду домой.
    
В тот же миг что-то сорвало меня с места. Ощущение было такое, словно мое тело заключили в металлический кожух и его притянул к себе находящийся на удалении магнит. Я пронесся по воздуху так быстро, что не успел ничего увидеть и услышать.
    
Все кончилось так же неожиданно, как началось. Я стоял в тумане, осматриваясь по сторонам, но нигде ничего не видя. В конце концов я решил, что надо что-то делать, и пошел, медленно перемещаясь во мгле. Там и сям, казалось, мелькали силуэты людей. Правда, когда я пытался их рассмотреть, они расплывались. Я едва не окликнул одного из них, но потом передумал. Хозяином этого сна был я. Нельзя позволить ему меня одолеть.
    
Я попытался отвлечься, представив себе, что я опять в Лондоне. Помнишь, как я туда ездил в 1957-м, чтобы написать сценарий? Стоял ноябрь, и я не единожды попадал в туманы вроде этого – настоящий «гороховый суп». Правда, этот туман был даже гуще. Мне казалось, я нахожусь под водой, ощущая повсюду сырость.
    
Наконец я разглядел сквозь туман наш дом. Эта картина успокоила меня по двум причинам. Во-первых, сам его вид. Во-вторых, то, что я добрался туда так быстро. Такое могло случиться только во сне.
    
На меня неожиданно нашло вдохновение. Я тебе уже говорил о том, как болело мое тело. Несмотря на то, что это был сон, я все же ощущал боль. Итак, я сказал себе, что, поскольку боль порождена сном, не обязательно ее испытывать. Роберт, при этой мысли боль прошла. Ее сменили чувства облегчения и удовольствия. Разве это не доказательство того, что все происходило во сне?
    
Тогда я вспомнил, как, сидя недавно на больничной койке, я рассмеялся при мысли о том, что все это сон. Это и был именно сон. Точка.
    
И вот я без всякого перемещения оказался в прихожей нашей квартиры. «Сон», – подумал я и с удовлетворением кивнул. Я оглянулся вокруг; перед глазами по-прежнему все расплывалось. «Подожди, – размышлял я. – Тебе удалось ослабить боль, почему бы не исправить зрение?»
    
Но ничего не произошло. Все, что было дальше десяти футов, скрывалось за какой-то пеленой.
    
Я повернулся на клацающий звук когтей по кухонному полу. В прихожую вбежала Джинджер; ты ведь помнишь, это наша немецкая овчарка. Увидев меня, она принялась скакать от радости. Я назвал собаку по имени, радуясь, что вижу ее. Наклонившись, я стал гладить ее по голове и увидел, что моя рука глубоко уходит в ее череп. С визгом отскочив, она в ужасе помчалась прочь, с плотно прижатыми к голове ушами и стоящей дыбом шерстью, а по дороге сильно ударилась о дверной косяк.
    
– Джинджер, – позвал я, отгоняя от себя страх. – Иди сюда.
    
Ну почему она так глупо себя ведет? Я пошел за ней и увидел, что она, обезумев, скользит по кухонному полу, пытаясь убежать.
    
– Джинджер! – закричал я.
    
Я готов был на нее разозлиться, но она была так напугана, что я не смог. Она пробежала через гостиную и нырнула под щиток собачьей дверцы.
    
Я хотел пойти за ней, но потом передумал. Нельзя было позволить ввести себя в заблуждение этому сну, каким бы безумным он ни казался. Я повернулся и позвал Энн.
    
Никто не ответил на мой зов. Осмотрев кухню, я увидел, что включена кофеварка – горели две красные лампочки. Стеклянный кофейник на подложке был почти пуст. Я выдавил из себя улыбку. «Как всегда», – подумал я. Через несколько мгновений дом про… п-р-о-п-и-т-а-е-т-с-я вонью жженого кофе. Я в рассеянности потянулся, чтобы выдернуть вилку. Моя рука прошла через провод, и я весь сжался, но потом заставил себя улыбнуться. «Во сне всегда все делаешь не так», – напомнил я себе.
    
Я стал обследовать дом. Наша спальня и ванная. Комнаты Йена и Мэри, их общая ванная комната. Комната Ричарда. Я не обращал внимания на туман перед глазами. Я решил, что это не важно.
    
Что я был не в состоянии проигнорировать, так это возрастающую вялость. Сон это был или нет, но мое тело казалось мне оцепеневшим. Я вернулся в нашу спальню и сел на свою сторону кровати. Мне стало немного не по себе, потому что кровать подо мной не продавилась – а матрац был водяным. «Брось, – сказал я себе, – сон есть сон. Они безумны, вот и все».
    
Я взглянул на радиоприемник с часами, наклонившись поближе, чтобы рассмотреть стрелки и цифры. Шесть пятьдесят три. Я бросил взгляд через стеклянную дверь. Снаружи брезжил свет. И все же как могло быть утро, если дом пустой? В это время все мои должны были бы спать.
    
«Не важно, – сказал я себе, тщетно пытаясь сложить все в уме. – Тебя оперируют. Это лишь сон. Энн с детьми сейчас в больнице, ждут…»
    
Меня вдруг смутила еще одна вещь. Я действительно был в больнице? Или это тоже было частью сна? Может, несчастного случая вовсе не было? Так много разных вариантов, каждый из которых влияет на следующий. Вот если бы голова моя прояснилась. Но я плохо соображал. Словно выпил спиртного или принял успокоительное.
    
Я лег на постель и закрыл глаза. Это было единственное, что мне оставалось делать, – я это понимал. Скоро я проснусь и узнаю правду: находился ли я в больнице под наркозом или видел сон в своей постели. Я надеялся на последнее, потому что в этом случае я должен был проснуться и увидеть лежащую рядом Энн и рассказать ей, какой дурацкий сон мне приснился. Держать в объятиях ее теплое, родное тело и нежно целовать, со смехом рассказывая о том, до чего это странно – видеть сон о сне.
   
   
    
     
БЕСКОНЕЧНЫЙ СТРАШНЫЙ СОН
    
    
Я был измотан, но спать не мог, потому что слышал, как плачет Энн. Я попытался встать, чтобы успокоить ее. Но вместо этого оказался в подвешенном состоянии между темнотой и светом.
    
– Не плачь, – слышал я собственное бормотание. – Скоро я проснусь и буду с тобой. Дай мне только немного поспать. Не плачь, пожалуйста; все хорошо, любимая. Я о тебе позабочусь.
    
В конце концов мне пришлось открыть глаза. Я не лежал на постели, а стоял в тумане. Потом медленно двинулся в ту сторону, откуда доносились рыдания. Я очень устал, Роберт, и еле держался на ногах. Но не мог позволить Энн плакать. Надо было выяснить, что случилось, и прекратить это, чтобы она не плакала так горько. Я был не в силах вынести ее отчаяние.
    
Я оказался в церкви, которую никогда раньше не видел. Все скамьи были заняты людьми. Серые фигуры, лиц не различить. Я пошел по центральному проходу, пытаясь понять, почему оказался здесь. Что это за церковь? И почему оттуда доносятся звуки рыданий Энн?
    
Я увидел ее, сидящую в первом ряду, одетую в черное. Справа Ричард, слева Мэри и Йен. Рядом с Ричардом я заметил Луизу и ее мужа. Все они были в черном. Я видел их более отчетливо, чем других людей в церкви, но даже и они казались размытыми, как призраки. Я по-прежнему слышал рыдания, хотя Энн молчала. «Это в ее сознании, – дошло до меня, – а наши сознания настолько близки, что я их слышу». Я поспешил к ней, чтобы успокоить. Я встал перед ней.
    
– Я здесь, – сказал я.
    
Она все смотрела вперед, словно я ничего не сказал, словно меня там не было. Никто из них на меня не смотрел. Смущало ли их мое присутствие, отчего они делали вид, что меня не замечают? Я осмотрел себя. Возможно, дело в моем костюме. Не слишком ли он поношенный? Пожалуй, да, хотя я не был в этом уверен.
    
Я вновь поднял глаза.
    
– Ладно, – сказал я. Мне было трудно говорить; язык не слушался. – Ладно, – медленно повторил я. – Я одет неподобающе. И я опоздал. Но это не значит… – Голос мой прервался, потому что Энн по-прежнему смотрела перед собой. Я мог быть невидимым. – Пожалуйста, Энн, – с отчаянием проговорил я.
    
Она не шевельнулась и даже не моргнула. Я вытянул руку, чтобы коснуться ее плеча.
    
Она дернулась, подняла глаза и побледнела.
    
– Что случилось? – спросил я.
    
Ее невидимые слезы вдруг проявились на лице, и она поднесла ладонь к глазам, чтобы их скрыть, стараясь подавить рыдания. Я ощутил тупую боль в голове. «Что случилось?» – думал я.
    
– Энн, что произошло? – взывал я к ней.
    
Не ответив, она взглянула на Ричарда. Лицо его словно окаменело, по щекам сбегали слезы.
    
– Ричард, что происходит? – спросил я.
    
Мои слова прозвучали невнятно, словно я был пьян. Он не ответил и посмотрел на Йена.
    
– Будь добр, скажи мне, – попросил я.
    
Глядя на него, я ощутил боль. Он тихо рыдал, притрагиваясь к щекам трясущимися пальцами, пытаясь смахнуть слезы, капающие из глаз. «Что, во имя Бога, происходит?» – думал я.
    
Потом я понял. Разумеется. Сон: он все еще продолжается. Я был больнице, и меня оперировали – нет, я спал в своей постели и видел сон – так или иначе! – проносилось у меня в голове. Сон продолжался и теперь включал в себя мои похороны.
    
Мне пришлось отвернуться; невозможно было видеть, как плачут близкие мне люди. «Ненавижу этот глупый сон! – думал я. – Когда же он кончится?»
    
Для меня было мучением отвернуться от Энн и детей, когда прямо у себя за спиной я слышал их рыдания. Мне отчаянно хотелось обернуться и успокоить их. Правда, ради чего? В моем сне они оплакивали мою смерть. Какой смысл было мне что-то говорить, если они считали меня умершим?
    
Надо подумать о чем-нибудь другом – это был единственный ответ. Сон изменится, они быстро меняются. Я пошел в сторону алтаря, откуда доносился монотонный голос. «Священник», – подумал я. Я заставил себя взглянуть на это с юмором. «Забавно», – сказал я себе. Скольким посчастливилось, пусть даже и во сне, услышать в свой адрес хвалебную надгробную речь?
    
Теперь я различил за кафедрой расплывчатый серый силуэт. Голос духовника звучал гулко и отдаленно. «Надеюсь, мне устроят королевские проводы», – с горечью подумал я.
    
– Вот он, – произнес голос.
    
Я огляделся по сторонам. Опять тот человек, которого я видел в больнице. Казалось странным, что из всех встреченных мною людей именно его я видел яснее всего.
    
– Вижу, вы еще не нашли свой сон, – сказал я. Странно также, что с ним я говорил без усилия.
    
– Крис, постарайся понять, – начал он. – Это не сон. Это правда. Ты умер.
    
– Может, вы оставите меня в покое? 
    
Я собирался уже от него отвернуться.
    
Он снова ухватил меня за плечо, сильно нажимая пальцами на кожу. Это тоже было странно.
    
– Крис, разве не видишь? – спросил он. – Твоя жена и дети в черном. Церковь. Священник, произносящий надгробную речь!
    
– Убедительный сон, – подытожил я. Он покачал головой.
    
– Дайте мне пройти, – с угрозой произнес я. – Я не обязан это выслушивать.
    
Он продолжал крепко меня держать; мне не удавалось вырваться.
    
– Пойдем со мной, – сказал он. Он подвел меня к возвышению, на котором стоял гроб на опорах. – Там твое тело.
    
– Неужели? – холодно произнес я. Крышка гроба была закрыта. Откуда он узнал, что я там?
    
– Если попробуешь заглянуть внутрь – увидишь, – ответил он.
    
Неожиданно я почувствовал, что начинаю дрожать. Я действительно мог бы заглянуть в гроб, если бы захотел. Я вдруг это понял.
    
– Я не стану этого делать, – сказал я и, вырвавшись от него, отвернулся. – Это сон, – прибавил я, бросив взгляд через плечо. – Может быть, вы этого не понимаете, но…
    
– Если это сон, – прервал он меня, – почему ты не попытаешься проснуться?
    
Я повернулся и взглянул на него.
    
– Хорошо, именно это я и сделаю, – пообещал я. – Благодарю за совет.
    
Я закрыл глаза. «Ладно, ты слышал этого человека, – сказал я себе. – Проснись. Он посоветовал тебе, что надо делать. Теперь сделай это».
    
Я услышал, как рыдания Энн становятся громче.
    
– Не надо, – сказал я.
    
Мне было этого не вынести. Я попятился назад, но тягостные звуки меня преследовали. Я стиснул зубы. «Это сон, и ты немедленно от него пробудишься», – твердил я себе. В любой момент я могу проснуться, как от толчка, дрожащий, в поту. Энн с сочувствием произнесет мое имя, потом обнимет, станет ласкать, скажет…
    
Рыдания становились все громче. Я зажал оба уха ладонями, чтобы ничего не слышать.
    
– Проснись, – сказал я, как мне показалось, громко. И повторил с горячей решимостью: – Проснись!
    
Мои усилия были вознаграждены неожиданной тишиной. Я это сделал! В приливе радости я открыл глаза.
    
Я очутился в передней нашего дома. Я совершенно не понимал, каким образом.
    
Потом я снова увидел туман, четкость зрения пропала. И я различал лишь силуэты людей в гостиной. Серые и блеклые, собравшиеся стояли и сидели небольшими группами, невнятно говоря что-то, чего я не мог расслышать.
    
Я вошел в гостиную, миновав группу людей. Их лица были размыты, и я не смог узнать ни одного. «По прежнему сон», – подумал я, продолжая цепляться за эту мысль.
    
Я прошел мимо Луизы и Боба. Они на меня не взглянули. «Не пытайся с ними разговаривать, – внушал я себе. – Считай, что это сон. Иди дальше». Я вошел в бар, двигаясь в сторону семейной гостиной.
    
Ричард, стоя за стойкой бара, разливал спиртное. Я ощутил приступ негодования. Пить в такое время! И тут же отбросил эту мысль. В какое такое? Я отругал себя. Никакого особого времени не было. Просто печальное сборище людей, приснившееся в унылом, тягостном сне.
    
На ходу я мельком замечал других людей. Билл, старший брат Энн, его жена Патриция. Ее отец и мачеха, младший брат Фил с женой Андреа. Я пытался улыбаться. «Как же, – говорил я себе, – во сне ты все делаешь правильно, ничего не упускаешь». Собралась вся семья Энн из Сан-Франциско. «А где же моя семья?» – недоумевал я. Безусловно, и они могли мне здесь присниться. Разве во сне имеет значение то, что они находятся за три тысячи миль отсюда?
    
Именно в этот момент в голову мне пришла новая мысль: а не мог ли я потерять рассудок? Возможно, во время аварии пострадал мой мозг. Вот это мысль! Я ухватился за нее. Повреждение мозга: причудливые, искаженные образы. Проходит не просто рядовая операция, а нечто более сложное. В то время как я, невидимый, брожу среди этих призраков, возможно, хирурги обследуют мой мозг, пытаясь восстановить его функции.
    
Это не помогло. Несмотря на логичность этой мысли, я начал испытывать обиду. Все собравшиеся совершенно меня игнорировали. Я остановился перед одним из них, безликий, безымянный.
    
– Черт возьми, даже во сне люди с тобой разговаривают, – сказал я и попытался схватить его за руку.
    
Мои пальцы прошли сквозь его плоть, словно она была из воды. Я огляделся и увидел семейный стол. Подойдя к нему, я сделал попытку взять один из стаканов и швырнуть его в стену. Это было все равно что пытаться схватить воздух. Во мне вдруг проснулся гнев. Я закричал:
    
– Черт побери, это мой сон! Послушайте меня! 
    
Из горла моего вырвался какой-то натужный смех.
    
«Послушай себя, – подумал я. – Ты ведешь себя так, словно все происходит в действительности. Принимай все как есть, Нильсен. Это сон».
    
Оставив всех сзади, я устремился по коридору. Передо мной оказался Джон, дядюшка Энн, рассматривающий какие-то фотографии на стенах. Я прошел сквозь него, ничего не почувствовав. «Перестань, – приказал я себе. – Не имеет значения».
    
Дверь нашей спальни была закрыта. Я прошел сквозь нее.
    
– Безумие, – пробормотал я.
    
Даже во сне я никогда раньше не проходил сквозь двери.
    
Мне стало чуть спокойнее, когда я подошел к кровати и взглянул на Энн. Она лежала на своей левой стороне, уставившись на стеклянную дверь. На ней было то же черное платье, что и в церкви. Туфли она сняла. Ее глаза покраснели от слез.
    
Рядом с ней сидел Йен, держа ее за руку. По его щекам струились слезы. Я испытал к нему прилив нежности. Он такой милый и чуткий мальчик, Роберт! Я наклонился, чтобы погладить сына по голове.
    
Он огляделся по сторонам, и на один миг мне показалось, что он смотрит на меня, видит меня – тогда сердце мое чуть не остановилось.
    
– Йен, – пролепетал я. Он снова взглянул на Энн.
    
– Мама? – сказал он. Она не ответила.
    
Он вновь заговорил, и ее взгляд медленно переместился на его лицо.
    
– Я знаю, это кажется безумием, – сказал он, – но… у меня такое чувство, словно папа с нами.
    
Я быстро взглянул на Энн. Она не отрываясь смотрела на Йена все с тем же выражением.
    
– То есть прямо здесь, – сказал он ей. – Сейчас. 
    
Улыбка ее была вымученной, но ласковой.
    
– Я знаю, ты хочешь мне помочь, – сказала она.
    
– Я правда это чувствую, мама.
    
Ее сотрясали рыдания; она была не в состоянии ответить.
    
– О Боже, – прошептала она, – Крис…
    
Я опустился на пол рядом с кроватью и попытался прикоснуться к лицу жены.
    
– Энн, не надо… – начал я.
    
Прервав свои попытки, я со стоном отвернулся. Видеть, как мои пальцы утопают в ее плоти…
    
– Йен, мне страшно, – промолвила Энн.
    
Я быстро повернулся к ней. Последний раз я видел такое выражение на ее лице, когда однажды вечером шестилетний Йен пропал на три часа, – выражение беспомощного, парализующего страха.
    
– Энн, я здесь! – почти заорал я. – Я здесь. Смерть – не то, что ты думаешь!
    
Ужас застал меня врасплох. «Я не имел этого в виду!» – кричал мой рассудок. Но слова уже было не вернуть назад. Я позволил себе это допустить.
    
Я старался вытеснить из сознания страшное слово, сконцентрировавшись на Энн и Йене. Но вставал непрошеный вопрос, от которого было не спрятаться. Что, если тот человек говорил правду? Что, если это не сон?
    
Я пытался отступить. Невозможно – путь назад был заблокирован. Я гневно сопротивлялся. И что теперь, если я об этом подумал? Просто предположил такую возможность? Ведь не было никаких доказательств!
    
Так-то лучше. Я стал мстительно опровергать свои измышления, ощупывая собственное тело. «И это смерть? – насмешливо выговаривал я. – Плоть и кости? Смешно!» Возможно, это не сон – такое я мог допустить. Но уж точно не смерть.
    
Эти раздумья вдруг меня опустошили. И снова тело мое словно окаменело. «Опять?» – подумал я.
    
Ну и ладно. Я постарался выкинуть все из головы. Я лег на свою сторону кровати и взглянул на Энн. Меня лишало присутствия духа то, что она лежит со мной лицом к лицу, глядя сквозь меня, как через окно. «Закрой глаза, – говорил я себе. – Спрячься в сон. Никаких доказательств нет. Это все-таки может быть сон». Но Господи, добрый Бог на небесах, если это сон, я ненавидел в нем все. «Пожалуйста, – взывал я к силам, которые могли бы меня защитить. – Освободите меня от этого бесконечного страшного сна».
   
   
    
     
ЗНАТЬ, ЧТО Я ВСЕ ЕЩЕ СУЩЕСТВУЮ!
    
    
Воспарив, словно подвешенный, в безмолвной, засасывающей пустоте, я поднимался вверх на несколько дюймов, потом опускался. Так ли чувствует себя ребенок перед рождением, плавая в жидком сумраке?
    
Нет, в утробе матери не слышался бы плач. Меня не одолевала бы печаль. Во сне я бормотал, мечтая успокоиться, нуждаясь в этом покое, но желая также проснуться ради Энн. «Милая, все хорошо». Я, должно быть, сотню раз произнес эти слова перед пробуждением.
    
Мои глаза под отяжелевшими веками с трудом открылись.
    
Она лежала, спящая, рядом со мной. Вздохнув, я нежно ей улыбнулся. Сон окончился, мы снова были вместе. Я смотрел на ее лицо, по-детски милое во сне. Усталое дитя – дитя, вволю наплакавшееся и уснувшее. Бесценная моя Энн. Я потянулся к ее лицу, чувствуя странную тяжесть в руке.
    
Мои пальцы исчезли в ее голове.
    
Она, вздрогнув, проснулась, глядя встревоженными глазами.
    
– Крис? – вымолвила она.
    
И опять молниеносная вспышка надежды. Тут же погасшая, когда стало ясно, что она смотрит не на меня, а сквозь меня. Глаза ее наполнились слезами. Она подтянула к себе ноги и сжала руками подушку, прижав к ней лицо. Тело ее сотрясалось от рыданий.
    
– О Боже, любимая, ну пожалуйста, не плачь.
    
Я плакал тоже. Я бы душу отдал, если бы она хоть на минутку меня увидела, услышала мой голос, почувствовала мое утешение и любовь.
    
Хотя и знал, что это невозможно. Как знал и то, что этот страшный сон еще не закончился. Я отвернулся от нее и закрыл глаза, отчаявшись снова спастись во сне, дать темноте унести меня далеко от жены. Ее рыдания разрывали мне сердце. «Пожалуйста, унеси меня от нее. Если я не в силах ее утешить, забери меня!»
    
Я почувствовал, как мое сознание начинает соскальзывать вниз, опускаясь в темноту.
    
Теперь это действительно был сон. Передо мной непрерывной чередой живых картин разворачивалась моя жизнь. Кое-что в этом зрелище меня поразило. Разве я не видел этого чуть раньше – но более сжато, более беспорядочно?
    
На сей раз ничего беспорядочного в наплывавших картинах не было. Словно я сидел в зрительном зале, смотря фильм под названием «Моя жизнь» – каждый эпизод от начала до конца. Нет, не так. С конца до начала; фильм начинался с дорожного столкновения – реально происшедшего – и разворачивался вплоть до моего рождения с показом каждой детали.
    
Не стану описывать все эти подробности, Роберт. Не эту историю хочу я тебе рассказать – и она заняла бы слишком много времени. Жизнь каждого человека – это большая книга, состоящая из эпизодов. Представь все моменты своей жизни, перечисленные один за другим и подробно описанные. Получится двадцатитомная энциклопедия событий – по меньшей мере.
    
Теперь позволь мне вкратце описать эту череду сцен. Они не просто «промелькнули у меня перед глазами». Я был более чем зрителем; это очень скоро стало очевидно. Я остро переживал вновь каждый момент, одновременно чувствуя и понимая. Все было настолько живо, Роберт, каждая эмоция, бесконечно помноженная на следующий уровень познания.
    
Суть состояла в том – и это очень важно, – что я отдавал себе отчет в реальности собственных мыслей. Реальным было не только то, что я говорил и делал. А также и то, что происходило в моем сознании, – положительное или отрицательное.
    
Каждое воспоминание оживало перед моими глазами и внутри меня. Я не мог избежать этих воспоминаний. Как не мог и отмахнуться от них или объяснить с рациональной точки зрения. Я мог лишь вновь проживать их с полным осознанием, не пытаясь прикрыться притворством. Никакого самообмана – а лишь сокрушительная правда. Совсем не так, как я себе это представлял. Совсем не то, на что надеялся. Только так, как было на самом деле.
    
Я досадовал по поводу собственных ошибок. То, что я упустил, проигнорировал или от чего отмахнулся. То, что должен был дать и не дал, – друзьям, родственникам, матери и отцу, тебе и Элеоноре, моим детям и более всего – Энн. Я остро переживал каждое невыполненное обязательство. И не только в личной жизни, но и в работе – свои писательские неудачи. Куча моих сценариев, пользы от которых не было никакой. Когда-то я с этим мирился. Теперь, после полнейшего изобличения моей жизни, примирение было невозможно, как и самооправдание. Бесконечное число промахов сводилось к одному главному обвинению: что я мог бы сделать и с каким постоянством я не дотягивал почти до каждой вехи.
    
Не могу сказать, что это было несправедливо и однобоко. Добрые дела также присутствовали. Душевные порывы, успехи и свершения – все это тоже было.
    
Беда была в том, что я никак не мог с этим разделаться. Горе Энн отвлекало меня от созерцания этих картин, словно кто-то издалека тянул меня за руку. «Милая, дай посмотреть». Думаю, я произнес эти слова или просто они пришли мне на ум.
    
Я очнулся, снова лежа рядом с ней, с трудом приподняв отяжелевшие веки. Энн всхлипывала во сне, и эти звуки, словно кинжал, вонзались в мое сердце. Ну пожалуйста, я обязательно должен увидеть, узнать – оценить. Это слово вдруг показалось мне очень важным. Оценить.
    
Я снова поплыл к своим тайным видениям. Секунду назад я покинул кинозал; изображение на экране застыло. Теперь оно снова ожило, поглощая все мое существо. Я опять оказался внутри, переживая давно минувшие дни.
    
Теперь я понимал, сколько времени провел, потворствуя своим чувствам, и опять не буду вдаваться в детали. Я не только открывал заново каждое испытанное ощущение, но мне приходилось также пережить каждое неисполненное желание – так, словно оно было исполнено. Я увидел, что происходящее в сознании столь же реально, как вещи, имеющие место в физическом мире. То, что в жизни существовало лишь в воображении, теперь сделалось осязаемым; каждая фантазия становилась реальностью. Я проживал их все – и в то же время наблюдал со стороны, будучи свидетелем присущего им зачастую убожества. Свидетель, страдающий от абсолютной объективности.
    
И все же всегда равновесие, Роберт; подчеркиваю это – равновесие. Весы правосудия: темнота против света, жестокость против сочувствия, похоть против любви. И всегда этот неизменный сокровенный вопрос: «Что ты сделал со своей жизнью?»
    
Утешало лишь то, что свидетелем этого глубоко личного серьезного смотра являлся только я сам. Это было закрытое исполнение спектакля, оценивать который могло лишь мое сознание. Более того, я был уверен в том, что каким-то образом каждый пережитый поступок и каждая мысль навеки отпечатываются в моем сознании на будущее. Я не имел понятия, почему так происходит. Просто знал, что это так.
    
Потом начало происходить нечто совсем странное. Я оказался в каком-то загородном доме. Я смотрел на лежащего в постели старика. Рядом с ним сидели седая женщина и мужчина средних лет. Их одежда была мне незнакома. Когда женщина заговорила, в голосе ее прозвучал какой-то странный акцент.
    
– Думаю, он умер.
    
– Крис!
    
Мучительный крик Энн вырвал меня из сна. Оглядевшись по сторонам, я увидел, что лежу на земле, а вокруг клубится туман. Я медленно поднялся, ощущая боль в каждой мышце, и попытался пойти, но не смог. Я был на дне темного озера, плотные воды которого колыхались вокруг меня.
    
Я вдруг почувствовал голод, непонятно с чего. Нет, слово «голод» не подходит. Нужны были средства для поддержания. Нет, нечто большее. Надо было что-то восполнить, чтобы помочь мне собраться воедино. Да, точно. Я был незаконченным; недоставало каких-то частей. Я попытался думать, но это оказалось выше моих возможностей. Мысли едва ворочались в голове, словно их склеили. «Оставь это, – все, что я мог придумать. – Оставь».
    
Я увидел, как белый столб света передо мной начинает принимать очертания фигуры.
    
– Тебе нужна моя помощь? – послышался голос. В тот момент мне не хватало проницательности понять, мужчина это или женщина.
    
Я сделал попытку заговорить, потом услышал, как издалека Энн снова зовет меня по имени, и огляделся по сторонам.
    
– Ты можешь здесь остаться надолго, – произнесла фигура. – Возьми меня за руку.
    
Я взглянул на фигуру.
    
– Я тебя знаю?
    
Я едва мог говорить, голос мой звучал как-то безжизненно.
    
– Сейчас это не важно, – молвила фигура. – Просто возьми меня за руку.
    
Я рассеянно уставился на неясный силуэт. Энн снова позвала меня по имени, и я покачал головой. Это существо пыталось увести меня от нее. Я не позволю ему это сделать.
    
– Убирайся, – сказал я. – Я иду к жене. 
    
Я снова оказался в тумане, совсем один.
    
– Энн! – позвал я. Мне было холодно и страшно. – Энн, где ты? – Голос мой звучал безжизненно. – Я тебя не вижу.
    
Что-то потащило меня сквозь туман. Что-то другое пыталось удержать меня, но я отогнал его; это была не Энн. Я это понимал и должен был найти Энн. Только она имела для меня значение.
    
Туман начал рассеиваться, и я понял, что могу перемещаться. Передо мной расстилался чем-то знакомый пейзаж: широкие зеленые лужайки с рядами металлических табличек вровень с землей, букетами цветов там и сям – некоторые засохшие, иные – увядающие, а другие – совсем свежие. Я бывал здесь раньше.
    
Я пошел к отдаленной фигуре, сидящей на траве. «Где же я видел это место?» – недоумевал я, тщетно пытаясь вспомнить. Наконец, подобно пузырьку, выталкиваемому наверх из трясины, всплыло воспоминание. Ван. Чей-то сын. Мы его знали. Он был здесь похоронен. «Сколько времени прошло с тех пор?» – спрашивал я себя. И не мог ответить на этот вопрос. Время представлялось неразрешимой загадкой.
    
Теперь я видел, что сидящая фигура – это Энн, и со всех ног поспешил к ней, испытывая одновременно радость и печаль, сам не знаю почему.
    
Подойдя к ней, я позвал ее по имени. Она ничем не показала, что видит или слышит меня, и по какой-то необъяснимой причине теперь я этому не удивлялся. Я сел на траву подле нее, обняв ее одной рукой. Я ничего не чувствовал, и она никак мне не отвечала, устремив взор в землю. Я пытался понять, что происходит, но мне это не удавалось.
    
– Энн, я тебя люблю, – бормотал я. Другие слова не приходили на ум. – Я всегда буду тебя любить, Энн.
    
На меня навалилось отчаяние. Я взглянул на то место на земле, куда смотрела она. Там были цветы и металлическая табличка.
    
«Кристофер Нильсен. 1927-1974». Я уставился на табличку, онемев от изумления. Я смутно припомнил, как ко мне обращался какой-то человек, пытаясь убедить меня в том, что я умер. Был ли то сон? А сейчас сон ли это? Я покачал головой. По какой-то причине я не мог этого уразуметь, считая концепцию сна неприемлемой. Что означало, что я умер.
    
Умер.
    
Как это сокрушительное открытие могло оставить меня в том же состоянии глубокой апатии? Я должен был бы вопить от ужаса. Вместо этого я лишь неотрывно смотрел на табличку со своим именем, годом рождения и годом смерти.
    
Моим рассудком медленно овладевала навязчивая идея. Я что – там, внизу? Я? Мое тело? Но я ведь обладал способностью выяснить все это. Я мог перенестись туда, вниз, увидеть свой труп. Передо мной замелькали обрывки воспоминаний. «Если попробуешь заглянуть внутрь – увидишь». Где я слышал эти слова? Внутрь чего мог я заглянуть?
    
Пришло понимание. Я мог спуститься и заглянуть внутрь гроба. Я мог увидеть себя и убедиться в том, что умер. Я почувствовал, как мое тело перемещается вперед и вниз.
    
– Мама?
    
Я испуганно оглянулся. К нам приближался Ричард в компании худощавого темноволосого молодого человека.
    
– Мама, это Перри, – сказал Ричард. – Я тебе о нем уже рассказывал.
    
Я недоверчиво уставился на молодого человека. Он смотрел на меня.
    
– Здесь твой отец, Ричард, – спокойно сказал он. – Сидит около таблички со своим именем.
    
Я с трудом поднялся на ноги.
    
– Ты меня видишь? – спросил я.
    
Я был поражен его словами и тем, что он смотрит прямо на меня.
    
– Он говорит что-то, чего я не могу разобрать, – сказал Перри.
    
Я взглянул на Энн с тревогой. Я мог бы с ней общаться; дать ей знать, что я все еще существую.
    
Она с ошеломленным видом смотрела на молодого человека.
    
– Энн, поверь ему, – взмолился я. – Поверь ему.
    
– Он снова разговаривает, – сказал Перри. – Теперь с вами, миссис Нильсен.
    
Содрогнувшись, Энн взглянула на Ричарда и с мольбой позвала его по имени.
    
– Мама… – Ричард казался смущенным и в то же время полным решимости. – Если Перри говорит, что папа здесь, я ему верю. Я же говорил тебе, как он…
    
– Энн, я здесь! – выкрикнул я.
    
– Я понимаю, что вы чувствуете, миссис Нильсен, – прервал Ричарда Перри, – но поверьте мне на слово. Я вижу его рядом с вами. На нем темно-голубая рубашка с короткими рукавами, синие клетчатые брюки и ботинки от Уоллоби. Он высокий, ладно скроенный, со светлыми волосами. У него зеленые глаза, и он смотрит на вас с тревогой. Я уверен, он хочет, чтобы вы поверили в его присутствие здесь.
    
– Энн, ну пожалуйста, – сказал я, потом вновь посмотрел на Перри. – Услышь меня, – умолял я его. – Ты должен меня услышать.
    
– Он снова говорит, – сообщил Перри. – Мне кажется, он говорит «малыш» или что-то в этом роде.
    
Я застонал и еще раз взглянул на Энн. Она старалась не расплакаться, но не могла с собой совладать. Сильно разволновавшись, она тяжело и прерывисто дышала.
    
– Пожалуйста, не делай этого, – бормотала она.
    
– Мамочка, он пытается помочь, – сказал ей Ричард.
    
– Не надо. – Энн поднялась на ноги и пошла прочь.
    
– Энн, не уходи, – умолял я.
    
Ричард устремился за ней, но Перри удержал его.
    
– Пусть привыкнет к этой мысли, – сказал он. Ричард беспокойно огляделся по сторонам.
    
– Он здесь? – спросил он. – Мой отец?
    
Я не знал, что делать. Мне хотелось быть с Энн. Но как же я мог отойти от единственного человека, который меня видел?
    
Перри положил ладони на плечи Ричарда и повернул его так, что он оказался лицом к лицу со мной.
    
– Он перед тобой, – сказал он. – Примерно в четырех футах.
    
– О Боже, – произнес Ричард тонким дрожащим голосом.
    
– Ричард, – позвал я, сделав шаг вперед и пытаясь схватить его за руки.
    
– Он сейчас прямо перед тобой, пытается взять тебя за руки, – сообщил ему Перри.
    
Ричард побледнел.
    
– Почему же тогда я его не вижу? – с недоумением спросил он.
    
– У тебя может получиться, если ты уговоришь свою мать посетить сеанс.
    
Несмотря на волнение, которое вызвали во мне слова Перри, я был более не в состоянии с ним оставаться; мне надо было находиться возле Энн. Его голос быстро затих позади, когда я устремился за ней.
    
– Он идет за твоей матерью, – сказал он. – Он, наверное, хочет…
    
Я не мог больше этого слышать. Я с тревогой последовал за Энн, стараясь ее догнать. Что бы за сеанс это ни был – спиритический? – Энн следовало на него соглашаться. Раньше я никогда не верил в подобные вещи, даже не думал о них. Теперь я о них думал. Перри меня видел, действительно видел. Мысль о том, что с его помощью Энн и дети тоже смогут меня увидеть, а может быть, и услышать, наполняла меня восторгом. Тогда они перестанут горевать!
    
Я застонал, внезапно испытав смятение. Снова собирался туман, скрывая от моих глаз Энн. Я пытался бежать, но движения давались мне все с большим трудом. «Мне необходимо ее догнать!» – думал я.
    
– Энн, подожди! – звал я. – Не покидай меня!
    
«Надо идти дальше». Казалось, я слышал эти слова, произнесенные кем-то в моем сознании. Мне не хотелось прислушиваться к этому голосу, и я шел все медленнее и медленнее, пока не оказался снова на дне того темного озера. Я переставал понимать, что происходит вокруг. «Пожалуйста!» – мысленно молил я. Должен найтись способ заставить Энн меня увидеть, чтобы она утешилась, узнав, что я все еще существую!
   
   
    
     
МОЕ ПРИСУТСТВИЕ НЕ ИМЕЕТ СИЛЫ
    
    
Я поднимался вверх по холму к нашему дому. По обеим сторонам аллеи шелестели на ветру перечные деревья. Я старался вдохнуть их аромат, но не мог. Небо над головой было затянуто облаками. «Дождь собирается», – подумал я, не понимая, почему здесь нахожусь.
    
Входная дверь для меня была не плотнее воздуха, и я вошел в дом. Тогда я понял, зачем пришел.
    
В гостиной сидели Энн, Ричард и Перри. Я подумал, что Йен, наверное, в школе, а Мэри в Пасадине, в Академии.
    
У ног Энн лежала Джинджер. Едва я вошел в гостиную, она резко подняла голову и уставилась на меня, прижав уши, но не издала ни звука. Перри, сидевший на диване рядом с Ричардом, повернулся, взглянул на меня и объявил присутствующим:
    
– Он вернулся.
    
Энн с Ричардом непроизвольно посмотрели в мою сторону, но я знал, что они меня не видят.
    
– Он так же выглядит? – с тревогой спросил Ричард.
    
– Точно так же, как на кладбище, – ответил Перри. – На нем та же одежда, что и в день аварии, верно?
    
Ричард кивнул.
    
– Да. – Он взглянул на Энн; я не сводил с нее глаз. – Мамочка? – вымолвил он. – Ты не хочешь…
    
Она прервала его, спокойно, но твердо:
    
– Нет, Ричард.
    
– Но папа был одет именно так в ночь аварии, – настаивал Ричард. – Откуда Перри знать, если он…
    
– Но мы это знаем, Ричард, – снова прервала его Энн.
    
– Я узнал это не от вас, даю слово, миссис Нильсен, – сказал Перри. – Ваш муж сейчас стоит вон там. Посмотрите на собаку. Она его видит.
    
Энн, поежившись, взглянула на Джинджер.
    
– Мне так не кажется, – пробормотала она. Надо было заставить ее увидеть.
    
– Джинджер! – позвал я.
    
Когда я, бывало, звал ее по имени, она начинала молотить хвостом. Сейчас же только сжалась от страха, не сводя с меня глаз.
    
Я направился к ней через комнату.
    
– Джинджер, перестань, – сказал я. – Ты ведь меня знаешь.
    
– Он идет к вам, миссис Нильсен, – промолвил Перри.
    
– Будь добр… – начала она и замолчала, с испугом наблюдая за собакой, которая вскочила и бросилась вон из комнаты.
    
– Она его боится, – объяснил Перри. – Видите ли, она не понимает, что происходит.
    
– Мама! – обратился Ричард к молчавшей матери.
    
До чего же хорошо я знал это упрямое молчание. Я вынужден был улыбнуться, несмотря на нежелание Энн поверить в мое присутствие.
    
– Он вам улыбается, – сказал Перри. – Похоже, он понимает, как трудно вам поверить в его присутствие.
    
Лицо Энн вновь стало напряженным.
    
– Конечно, ты не сомневаешься, что мне хотелось бы в это поверить, – сказала она. – Но я просто не могу… – Внезапно замолчав, она тяжело вздохнула. – Ты… и правда его видишь? – спросила она.
    
– Да, Энн, да – видит, – сказал я.
    
– Он только что сказал: «Да, Энн, да», – сообщил ей Перри. – Я его вижу – таким, каким описал вам на кладбище. Естественно, он не кажется таким же материальным, как мы. Но он вполне реален. Я вовсе не извлекаю информацию из вашего сознания. Я этого не умею.
    
Энн прикрыла глаза ладонью левой руки.
    
– Хотела бы я поверить, – с несчастным видом произнесла она.
    
– Постарайся, мамочка, – попросил Ричард.
    
– Энн, ну пожалуйста! – умолял я.
    
– Понимаю, что это принять нелегко, – сказал Перри. – Я живу с этим всю жизнь, так что считаю само собой разумеющимся. Я видел развоплощенных людей еще ребенком.
    
Я посмотрел на него с неприязнью. Развоплощенные? Это слово делало из меня какого-то уродца.
    
– Извини, – сказал Перри с улыбкой.
    
– Что случилось? – спросил Ричард.
    
Энн сняла руку с лица и с любопытством взглянула на Перри.
    
– Он посмотрел на меня с упреком, – сказал Перри, все еще улыбаясь. – Вероятно, ему не понравились какие-то из моих слов.
    
Ричард вновь взглянул на Энн.
    
– Мам, что скажешь? – спросил он. Она вздохнула.
    
– Просто не знаю.
    
– Какой вред может от этого быть?
    
– Какой вред? – Она недоверчиво посмотрела на него. – Позволить себе надеяться, что твой отец еще существует! Ты ведь знаешь, как много он для меня значил.
    
– Миссис Нильсен, – начал Перри.
    
– Я не верю в жизнь после смерти, – прервала его Энн. – Я верю в то, что, когда мы умираем – мы умираем, и это конец. А сейчас вы хотите убедить меня…
    
– Миссис Нильсен, вы ошибаетесь, – сказал Перри. Он подтверждал мое присутствие, но все же меня обижал его самоуверенный тон. – Ваш муж стоит прямо перед вами. Разве это было бы возможно, не существуй он?
    
– Я его не вижу, – отвечала Энн. – И не могу поверить только потому, что ты говоришь, будто он здесь.
    
– Мама, Перри тестировали в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, – сказал Ричард. – Его способности были неоднократно подтверждены.
    
– Ричард, речь не об университетских тестах. Речь о твоем папе! О человеке, которого мы любили!
    
– Тем больше оснований… – начал Ричард.
    
– Нет. – Она покачала головой. – Просто не могу позволить себе в это поверить. Если поверю, а потом окажется, что это неправда, я умру тоже. Это меня убьет.
    
«О нет, только не это!» – подумал я, ощутив неожиданную слабость. На меня снова навалилась эта ужасная усталость. Я не ведал, было это вызвано тщетными попытками убедить Энн или ее неизбывной печалью. Знал лишь, что мне надо передохнуть. Предметы у меня перед глазами начали расплываться.
    
– Мама, все-таки попробуй! – попросил ее Ричард. – Неужели не хочешь даже попробовать? Перри говорит, мы можем увидеть папу, если…
    
– Энн, мне надо прилечь, – сказал я.
    
Я знал, что она меня не услышит, но все-таки произнес эти слова.
    
– Он разговаривает с вами, миссис Нильсен, – сообщил Перри. – А сейчас он над вами склонился.
    
Я сделал попытку поцеловать ее в голову.
    
– Вы это почувствовали? – спросил Перри.
    
– Нет, – с напряжением произнесла она.
    
– Он только что поцеловал ваши волосы, – сказал он.
    
Она прерывисто вздохнула и принялась тихонько плакать. Ричард вскочил с места, быстро направляясь к ней. Сев на подлокотник ее кресла, он притянул ее к себе.
    
– Все хорошо, мамочка, – пробормотал он. Потом с упреком взглянул на Перри. – Обязательно было это говорить?
    
Перри пожал плечами.
    
– Я сказал вам о том, что он сделал, вот и все. Мне жаль.
    
Теперь мое утомление быстро нарастало. Я хотел остаться, встать перед Перри, чтобы он читал по моим губам. Правда, сил у меня уже не было. Мое тело опять словно окаменело, и я отвернулся от них. Надо было отдохнуть.
    
– Хотите знать, что он сейчас делает? – спросил Перри.
    
В его тоне как будто звучало раздражение.
    
– Что?
    
Ричард с огорченным видом гладил Энн по волосам.
    
– Он входит в ваш бар. И постепенно исчезает. Похоже, теряет силы.
    
– Ты можешь позвать его назад? – спросил Ричард.
    
Я не мог больше этого слышать. Не знаю, как добрался до нашей спальни – каким-то непонятным путем. Помню только, что улегся с мыслью: «Почему я испытываю утомление, если у меня нет физического тела?»
    
    
Я открыл глаза. Было темно и тихо. Что-то потянуло меня, заставив встать.
    
Я сразу же почувствовал что-то новое в своих ощущениях. Раньше я ощущал свой вес. Теперь я был легким как пух. Я едва не парил по комнате, пройдя сквозь дверь.
    
В гостиной слышался голос Перри. Проплывая по заднему коридору, я пытался расслышать, что он говорит. Согласилась ли Энн на спиритический сеанс? Я надеялся, что да. Все, чего мне хотелось, – это знать, что она утешилась.
    
Я пересек семейную гостиную и оказался в баре.
    
Вдруг я замедлил шаги, в ужасе обратив взор в сторону гостиной.
    
Уставившись на себя.
    
Мой разум отказывался реагировать. Я был словно громом поражен. Я знал, что продолжаю стоять там, где стоял.
    
И все же я стоял также и в гостиной. Одетый в ту же одежду. Мое лицо, мое тело. Без сомнения, то был я.
    
Но как такое возможно?
    
Тут я понял, что не нахожусь в том теле. Я лишь видел его. Я приблизился, пристально вглядываясь. Эта фигура была похожа на труп. Лишенное выражения лицо. Словно это моя восковая фигура из музея. Не считая того, что она медленно перемещалась, как робот, который вот-вот остановится.
    
Оторвав взгляд от фигуры, я осмотрел гостиную. Там были Энн, Ричард, Йен и Мэри, а также Перри, разговаривающий с фигурой. Я с досадой задавался вопросом, все ли они видят ее. Зрелище было отвратительным.
    
– Где ты? – спрашивал Перри.
    
Я взглянул на это подобие трупа. Его губы слегка зашевелились. Он пробормотал глухим, безжизненным голосом, совсем не моим:
    
– По ту сторону.
    
Перри сказал об этом семье. Он снова обратился к фигуре.
    
– Ты можешь описать место, где находишься? 
    
Фигура не отвечала. Она переминалась с ноги на ногу, глаза ее вяло моргали. Наконец она заговорила.
    
– Холодно, – молвила она.
    
– Он говорит, что холодно, – сообщил Перри.
    
– Ты говорил, мы сможем его увидеть, – строгим голосом произнесла Мэри.
    
Я взглянул на Энн. Она в полном изнеможении сидела на диване между Йеном и Мэри. Ее белое лицо напоминало маску; она не отрывала глаз от своих рук.
    
– Пожалуйста, покажись всем, – попросил Перри фигуру.
    
Даже сейчас его голос звучал повелительно. Фигура покачала головой и произнесла:
    
– Нет.
    
Не знаю, как это произошло, но я понял. Это существо не разговаривало самостоятельно. Оно лишь механически повторяло то, что подсказывало ему сознание Перри. Это никоим образом не был я. Это была марионетка, созданная усилием его воли.
    
Я сердито двинулся к Перри и встал перед ним, загораживая от него фигуру.
    
– Прекрати это, – сказал я.
    
– Почему ты не проявляешься? – спросил он. Я уставился на него. Он меня больше не видел. Он смотрел сквозь меня на мою восковую копию. Точно так же, как смотрела сквозь меня Энн.
    
Вытянув руку, я попытался схватить его за плечо.
    
– Что ты наделал? – строго спросил я.
    
Он понятия не имел о моем присутствии. Когда я повернулся к Энн, он продолжал разговаривать с фигурой. Теперь она, дрожа, наклонилась вперед, прижав ладони к нижней части лица, вглядываясь во что-то безумными невидящими глазами. «О Господи, – с болью подумал я. – Теперь она никогда не узнает».
    
Существо отвечало своим монотонным голосом. Звук его вызывал во мне отвращение.
    
– Ты счастлив там? – спросил Перри.
    
– Счастлив.
    
– У тебя есть послание к жене? – спросил Перри.
    
– Будь счастлива, – пробубнила фигура.
    
– Он сказал: будь счастлива, – сообщил Перри. Будто подавившись чем-то, Энн поднялась и выбежала из комнаты.
    
– Мама! – Йен устремился за ней.
    
– Не нарушайте круг! – закричал Перри. Рассердившись, Мэри встала.
    
– Нарушить круг! Ты… идиот! 
    
Она побежала вслед за Йеном.
    
Я смотрел на стоящую в нашей гостиной фигуру, напоминающую выцветший манекен. С глазами впавшего в ступор человека.
    
– Черт тебя побери, – пробормотал я. Я вдруг подошел к этому существу. Попытавшись схватить его, я изумлением и отвращением обнаружил, что плоть его мертва и холодна.
    
С омерзением я ощутил, как оно хватает меня за руки, вцепляясь в меня ледяными пальцами. Я закричал от боли, но стал ему сопротивляться. Я боролся с собственным трупом, Роберт. Мое мертвое лицо находилось в нескольких дюймах от меня, мои мертвые глаза уставились на меня.
    
– Убирайся прочь! – закричал я.
    
– Прочь, – монотонно повторило существо.
    
– Будь ты проклят! – завопил я еще громче.
    
– Проклят, – пробубнило оно.
    
Объятый ужасом, чувствуя, как живот сводит судорога, я рывком освободился от его цепенящей хватки.
    
– Берегись, он падает! – крикнул Перри и вдруг завалился на спинку кресла, в котором сидел, пробормотав: – Пропал…
    
Так и было. Как только я освободился, фигура начала валиться в мою сторону и потом растворилась в воздухе прямо у меня перед глазами.
    
– Его что-то подтолкнуло, – сказал Перри.
    
– Ради Бога, Перри. 
    
Голос Ричарда дрожал.
    
– Можно мне выпить воды? – спросил Перри.
    
– Ты сказал, мы его увидим, – промолвил Ричард.
    
– Немного воды, Ричард! – умолял Перри. Когда Ричард поднялся и пошел на кухню, я стал разглядывать Перри. Что с ним случилось? Как мог он быть таким уверенным в себе, а потом так ошибаться?
    
Я завернул на кухню, услышав бульканье наливаемой из бутылки минеральной воды. Прежде всего, непонятно было, зачем Ричард позволил Перри втянуть себя во все это. Я понимал, что он хотел лишь помочь, но теперь все стало еще хуже, чем раньше.
    
Вернувшись назад, я сел около Перри.
    
– Послушай, – сказал я.
    
Он не пошевельнулся, а так и сидел, ссутулившись, с каким-то болезненным видом. Я дотронулся до его руки, но он никак не прореагировал.
    
– Перри, что с тобой происходит? – допытывался я.
    
Он неловко заерзал. Вдруг меня осенило, и я мысленно повторил вопрос. Он нахмурился.
    
– Оставь меня в покое, – пробурчал он. – Все кончено.